«Записки сумасшедшего» читать бесплатно онлайн книгу 📙 автора Николая Гоголя, ISBN: 5699142827, в электронной библиотеке MyBook
Что выбрать
Библиотека
Подписка
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
📖Книги
🎧Аудиокниги
👌Бесплатные книги
🔥Новинки
❤️Топ книг
🎙Топ аудиокниг
🎙Загрузи свой подкаст
- Главная
- Классическая проза
- ⭐️Николай Гоголь
- 📚«Записки сумасшедшего»
Отсканируйте код для установки мобильного приложения MyBook
Бесплатно
(1 731 оценка)
Николай Гоголь
22 печатные страницы
2006 год
12+
Введите вашу электронную почту и читайте эту и еще 463 000 книг
Оцените книгу
О книге
читайте онлайн полную версию книги «Записки сумасшедшего» автора Николай Гоголь на сайте электронной библиотеки MyBook.
ru. Скачивайте приложения для iOS или Android и читайте «Записки сумасшедшего» где угодно даже без интернета.
Читать отрывок
Подробная информация
- Объем:
- 40819
- Год издания:
- 2006
- ISBN (EAN):
- 5699142827
- Время на чтение:
- 1 ч.
Зарубежная классика
Классическая проза
Правообладатель
Public Domain
12 158 книг
Поделиться
Отзывы на книгу «Записки сумасшедшего»
boservas
Оценил книгу
Сегодняшнего дня случилось необыкновенное приключение. Я встал поутру довольно поздно и первым делом потянулся к своему ноутбуку. Не прописали ли обо мне что-нибудь в интернете, подумал я. Раньше такого не случалось, а вдруг все же. Набрал в Гугле свою фамилию «Поприщин». И что я вижу – ссылка на некий незнакомый мне сайт LiveLib.ru.
Там статья про некую книгу некого Гоголя. Выходит, значимый Гоголь писал про меня! Быть не может, стал разбираться – так этот писака-бумагамарака жил почти 200 лет назад.
Какое же право он имел писать обо мне – менеджере Поприщине?
И что поразительнее всего, так это то, что на этом сайте не одному Гоголю про меня известно, там некоторые @ даже рецензии на меня пишут. Ну, не на меня, а на книгу про меня этого Гоголя.
И смеют меня обсуждать! Одна @ пишет, что я – «мелкий чинуша!» Я – менеджер среднего звена – мелкий чинуша! Ну, каково!
Другая @ вообще заявила, что я «серьезно болен» и ей меня жаль! И намеки, что у меня с головой не всё в порядке. Это я-то, да я за месяц двойную норму делаю по продаже футлярчиков для мобильников! Да с больной головой разве это возможно!
А третья @ дописалась, что дескать у меня полная потеря связи с действительностью! Как можно так нагло врать? О, это всё она – зависть! Этим @ просто завидно, что этот Гоголь написал книгу обо мне, а не о них, вот они и выдумывают всякие небылицы.
Я похитил переписку этих @, скачав её на свой ноут. Всю ночь, под звуки дождя, я перечитывал её.
И вот что я понял: Гоголь – это я! Только я сам мог написать повесть о себе самом, это же ясно! Я даже читать эту повесть не стал, потому что это же безумие — читать то, что ты сам написал!
Я вышел из дома, поймал такси-птицу-тройку, велел гнать на работу, какой же русский не любит быстрой езды! А редкая «KIA» долетит до середины Невского проспекта так быстро, как домчали меня в этот раз.
На работе моей один порядочный человек – курьер, да и тот, если сказать правду, свинья. А уж начальник – бестия, не приведи господи!
Я как вошел, так сразу и говорю: «Поднимите мне веки!» и испепелил всех взглядом. Они пальцами у висков своих крутят, да на меня показывают. А я им говорю: «Что смеетесь? Над собой смеетесь! А я – Гоголь! Эх, скучно на этом свете, господа!» И вышел вон.
И пошел к своему памятнику. И возложил себя себе вместо цветов. Только враги уже постарались и на памятнике моем буквы поменяли, так вместо того, чтобы было написано «Гоголь», или уж, на худой случай, «Поприщин», они подстроили «Лермонтов». Ну, так меня же не проведешь, какой же это Лермонтов, когда у него нет бороды?
8 июля 2019
LiveLib
Поделиться
Arleen
Оценил книгу
С этим произведением из цикла «Петербургские повести» я познакомилась только сейчас. Могу с уверенностью сказать, что «Записки сумасшедшего» стали для меня любимым творением Гоголя на данный момент.
Я читала довольно много его произведений, и все они по-своему хороши и увлекательны, но ещё ни одно не нравилось мне так сильно. Разве что «Шинель» произвела не меньшее впечатление. Уверена, впереди меня ждут и другие прекрасные повести и рассказы автора, которые непременно мне понравятся. Но пока эта повесть будет занимать первое место в моём сердце.
В этом произведении Николай Васильевич Гоголь обращается к теме психических заболеваний. Перед нами — мелкий чиновник из Петербурга Аксентий Иванович Поприщин. Он совершенно не доволен занимаемым положением и считает, что не оценён начальством по достоинству. А тут ещё и очаровательная дочка директора покоя не даёт… Она-то Поприщина и не замечает, а он совсем потерял голову от её красоты и уверен, что им суждено быть вместе. Но жизнь не так благосклонна к герою, как ему бы того хотелось, и он всё больше и больше не доволен происходящим и людьми вокруг. В этот период и начинают происходить в жизни Аксентия Ивановича очень странные события.
Даже собаки друг с другом беседы ведут и письма пишут!
Постепенно читатель начинает замечать, что состояние главного героя ухудшается. Он не только бредит, но и путается в числах и месяцах. Чем дальше, тем сильнее выражено расстройство. Поприщину даже начинает казаться, что он не простой столоначальник, а настоящий король Испании! Но если в повести всё довольно комично, то в жизни подобные ситуации очень печальны. Ужасно, когда человек постепенно теряет рассудок и не осознаёт реальности.
Помимо сумасшествия, в повести можно проследить и другие темы. Так, Гоголь обращается к теме маленького человека, над которым окружающие посмеиваются, да и сам он не обладает высокой самооценкой. В такой ситуации безумие становится для Поприщина своего рода «спасением», ведь ему уже не нужно жить жизнью мелкого чиновника. В своём воображении он может стать кем угодно.
Прекрасная повесть, показывающая неблаговидную картину чиновничьей жизни 19 века.
3 мая 2022
LiveLib
Поделиться
Little_Dorrit
Оценил книгу
Так уж получилось, что эту повесть я не читала, и думаю, что абсолютно не зря.
Всему своё время. Традиционная бумажная волокита 19го века, профессии которые не особо и нужны. И прежде всего несвободный человек, который полностью должен быть лишён воображения, целей на будущее. Система, из которой невозможно вырваться. Ты родился в определённом кругу и не можешь из него выйти. Ты можешь 20 лет просидеть на одном месте, затачивая перья и разнося бумажки, получая за это деньги, но ты так ничего вокруг себя и не увидишь больше. Сложно в этом отношении кого-либо винить. Герой-то, может быть, и хотел чего-то большего, взлететь на новый уровень и ему тут же обрезают крылья. Общество не любит бунтарей и новаторов. Тут нужно быть не просто человеком с желанием, тут нужно быть гением, стать выше, только тогда есть шанс освободиться. А у кого этого нет, тот от однообразной и рутинной работы попросту сходит с ума. А как же общество? Общество просто закрывает на это глаза. Проще избавиться от одного человека, чем перевернуть систему налаженную годами. Сейчас, возможно нам повезло больше, потому что есть свобода выбора, кем стать и где работать, а можно вообще не работать и никто на это ничего не скажет.
Однако мир-то остался тем же, просто персонажи поменялись. И человек так же сидит в офисе, готовя кофе и разнося бумажки вовсе не из-за большой любви к подобному делу, а просто, потому что платят больше.
Второй момент, который меня впечатлил – то, что эта повесть основана на реальных событиях, частично состоит из рассказов мужчины, пришедшего в гости к Гоголю. От этого книга становится ближе тебе, потому что ты понимаешь, что кто-то страдал, кто-то через всё это прошёл. Нет фальши, нет какого-то желания нажиться, действительно искренний интерес автора к беседе. Конечно, здесь есть вещи, которые бы сейчас сочлись утрированными, то, что у человека начались расстройства психики. Однако, даже если ты с ума на рабочем месте не сойдёшь, истерика у тебя может начаться. Я думаю, много найдётся тех людей, кто, сжимая кулаки, ждёт окончание рабочей недели.
Ну и о юморе. Прежде всего, забавно мне стало уже тогда, когда я открыла книгу. Томик старый, подаренный ещё моей маме и там масса картинок, сопровождающих текст.
Читать не просто приятно из-за мастерского слога автора, но и уютно с эстетической точки зрения. Даже жалко, что она такая маленькая, хотелось читать ещё и ещё. Вот что ещё, когда вы говорите, что хотели бы услышать мысли животных, приготовьтесь к не самым лестным высказываниям в свой адрес. На секунду представьте себе, сколько за все годы его жизни ваш любимчик может вам высказать. Образно, но правильно. Не всегда то, что говорят нам в лицо, является таковым, есть ещё и изнанка. Самое главное не унывать из-за этого и саморазвиваться, ставить цели, уметь расслабляться, тогда никакие скучные работы не смогут вывести нас из равновесия.
24 апреля 2014
LiveLib
Поделиться
Цитаты из книги «Записки сумасшедшего»
земля сядет на луну. Об этом и знаменитый английский химик Веллингтон пишет. Признаюсь, я ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге;
17 сентября 2022
Поделиться
Какой он директор? Он пробка, а не директор.
Пробка обыкновенная, простая пробка, больше ничего.
17 сентября 2022
Поделиться
Я кинулся со всех ног, подскользнулся на проклятом паркете и чуть-чуть не расклеил носа, однако ж удержался и достал платок. Святые, какой плат
14 октября 2021
Поделиться
Автор книги
Николай Гоголь
227 книг
Другие книги автора
Мертвые души
Николай Гоголь
Вий
Николай Гоголь
Ревизор
Николай Гоголь
Шинель
Николай Гоголь
Тарас Бульба
Николай Гоголь
Другие аудиокниги автора
Мертвые души
Николай Гоголь
Ревизор
Николай Гоголь
Шинель
Николай Гоголь
Вий
Николай Гоголь
Вечера на хуторе близ Диканьки
Николай Гоголь
Записки сумасшедшего
Николай Гоголь
Подборки с этой книгой
Книги, похожие на «Записки сумасшедшего»
По жанру, теме или стилю автора
Морфий
Михаил Булгаков
На дне
Максим Горький
Униженные и оскорбленные
Федор Достоевский
О любви
Антон Чехов
Записки юного врача
Михаил Булгаков
Обломов
Иван Гончаров
Старуха Изергиль
Максим Горький
Гроза
Александр Островский
Пиковая дама
Александр Пушкин
Белые ночи
Федор Достоевский
О проекте
Что такое MyBook
Правовая информация
Правообладателям
Документация
Помощь
О подписке
Купить подписку
Бесплатные книги
Подарить подписку
Как оплатить
Ввести подарочный код
Библиотека для компаний
Настройки
Другие проекты
Издать свою книгу
MyBook: Истории
«Записки сумасшедшего» и «Записки из подполья»
Золотусский И.
П. (Москва), член Союза Российских писателей / 2002
Судьба распорядилась так, что в истории литературы (и в русской истории вообще) они стоят рядом, и строптивый наследник, «принимая дела» у своего предшественника, желает освободиться от связывающих их уз. Но, как это и бывает между «отцами» и «детьми», не может их порвать.
Ничто великое не уходит в прошлое, а продолжается в ином великом. Но их встреча — всегда драма, конфликт, полемика.
Гоголь — кумир Достоевского с детских лет. Даже русскую литературу он изучает в пансионе по лекциям нежинского однокашника Гоголя М. Билевича. Во всех квартирах молодого Достоевского, которые он снимает в Петербурге, висит портрет автора «Мертвых душ». И в тот вечер, когда он передает Некрасову рукопись «Бедных людей», Достоевский отправляется «к одному товарищу куда-то далеко».
Читать-то читали, но в «Бедных людях» повесть Гоголя «Шинель» названа «злонамеренною книжкой». Герой ее Макар Девушкин навещает живущего по соседству литератора Ратазяева, который пишет прозу, почерк которой нельзя не узнать: «Знаете ли вы Ивана Прокофьевича Желтопуза? Ну, вот тот самый, что укусил за ногу Прокофия Ивановича. Иван Прокофьевич человек крутого характера, но зато редких добродетелей; напротив того, Прокофий Иванович чрезвычайно любит редьку с медом. Вот когда еще была с ним знакома Пелагея Игнатьевна … а вы знаете Пелагею Игнатьевну? Ну, вот та самая, которая всегда юбку надевает наизнанку».
По поводу этого пассажа Макар Девушкин замечает: «Оно хоть и немного затейливо и уж слишком игриво, но зато невинно, без малейшего вольнодумства и либеральных мыслей».
Начинающий «социалист» Достоевский иронически кивает здесь в сторону консерватора Гоголя.
Здесь одновременно пародия на стиль и пародия на «направление». Для Девушкина «Шинель» — «пустой какой-то пример из вседневного подлого быта». Он хотел бы, чтоб его жизнь, которая без прикрас предстала в повести Гоголя, была бы хотя бы облегчена в литературе: чтоб конец был счастливый, чтоб «шинель … отыскалась, чтобы тот генерал, узнавши подробно о его добродетелях, перепросил бы его в свою канцелярию, повысил чином и дал бы хороший оклад жалованья», одним словом, чтобы «зло было бы наказано, а добродетель восторжествовала бы». И зачем все это было показывать? — говорит Девушкин. — Зачем срывать покров, защищающий каждого из нас от посторонних глаз?
И более всего жалит героя Достоевского гоголевский смех. Он слышит в нем поношение и унижение.«И для чего такое писать? И для чего оно нужно? Что мне за это шинель кто-нибудь из читателей сделает, что ли? Сапоги, что ли, новые купит?»
Резонный вопрос.
Достоевский, кажется, посмеивается над Девушкиным, требующего этого мармелада от литературы, но стрелы его летят и в огород Гоголя: Да, как бы говорит он, все это выписано мастерски, налицо совершенство отделки, но ему нужно большее — христианское чувство. В сатире Гоголя, как он трактует не одну «Шинель», Достоевский этого чувства не видит.
«В подкладке сатиры, считает он, — всегда должна быть трагедия». Сатира должна иметь «положительный идеал». «Идеал Гоголя странен, в подкладке его христианство, но христианство его не есть христианство».
Полемика между учеником и учителем развертывается по всему фронту: это не диалог стилей, приемов или литературных школ. Тут речь идет о сущности — о христианском идеале, тем более, что именно с Гоголя начинается христианизация русской литературы. Достоевский верно чувствует этот поворот, осуществляемый Гоголем, и, следуя ему, находит его недостаточно полным.
Кажется, пророчески звучат в этом контексте так часто цитируемые Достоевским слова Гоголя из «Записок сумасшедшего»: «Ничего, ничего .
.. молчанье!» Они звучат, как провокация. Это призыв к тому, кто придет (в данном случае, автор «Записок из подполья») и нарушит молчание, и войдет во врата, которые оставил на запоре его предшественник.
Из молчания гоголевского сумасшедшего рождаются монологи подпольного пародоксалиста, рождается, Достоевский. Он — то, что за молчанием, по ту сторону немоты.
И это не спор талантов, а спор эпох. Эпоха, в которую втягивается Россия после Гоголя, — эпоха разложения, «эпоха окисления», как назвал ее Достоевский. Ее взгляд на мир, уже порченный положительным знанием, не признающем Бога, предъявляет жесткий счет эпохе Гоголя, эпохе очарований, с которой не желает считаться неумолимый «логарифм». Чтоб защитить старый идеал — а это задача Достоевского — нужны напряжение идей, которого не знала литература первой трети века.
Успех «Бедных людей» вскружил Достоевскому голову. В. Н. Майков писал: «В ноябре и декабре 1845 года все литературные дилетанты ловили и перебрасывали отрадную новость о появлении нового огромного таланта.
„Не хуже Гоголя“, кричали одни; „лучше Гоголя“, подхватывали другие; „Гоголь убит“, вопили третьи».
«Новый Гоголь явился!» — раздавалось повсюду.
Но «новый» Гоголь вовсе не хотел быть тенью «старого» Гоголя.
Брату Михаилу Достоевский признавался: «Во мне находят новую, оригинальную струю (Белинский и прочие), состоящую в том, что я действую Анализом, а не Синтезом, то есть иду в глубину и, разбирая по атомам, отыскиваю целое, Гоголь же берет прямо целое и оттого не так глубок, как я».
Он подвергает сомнению ориентацию Гоголя на создание типов, — тип, по его мнению, окаменелый слепок, он ограничивает свободу исследования, свободу анализа и свободу развития персонажа. В типе стирается процесс, а процесс (или «лихорадка», как называл его Достоевский) для него важнее всего.
В разговоре с И. С. Тургеневым он «дает волю накипевшему в нем негодованию» и говорит, что «никто из них ему не страшен, что дай только время, он всех их в грязь затопчет… речь между ними шла, кажется, о Гоголе».
Так свидетельствует современник.
Минуют годы, и на «Шинель» Достоевский отвечает «Бедными людьми», на «Мертвые души — «Записками из Мертвого Дома», на «Записки сумасшедшего — «Записками из подполья» на „Выбранные места из переписки с друзьям — «Дневником писателя», романами, на «Рим — «Зимними заметками о летних впечатлениях», на «Вия — «Братьями Карамазовыми» и «Бесами», на «Вечер накануне Ивана Купала» — «Преступлением и наказанием».
* * *
Остановимся на одной параллели — «Записки сумасшедшего» — «Записки из подполья».
Повесть Достоевского появилась через тридцать лет после повести Гоголя. Несмотря на медленный ход истории, это были приниципиальные десятилетия. О них мы уже говорили. Кроме того, повесть Гоголя считается всего лишь одной из петербургских повестей, тогда как «Записки из подполья» — ключ ко всему Достоевскому. И, тем не менее, именно «Записки сумасшедшего» можно назвать вещью Гоголя, наиболее близко стоящей как к форме, так и к методу Достоевского.
Неслучайно, думаю, «Записки сумасшедшего» поминаются им на каждом шагу — будь то сугубо интимное письмо, «Дневник писателя» или романы.
В письме к Н. Страхову он пишет: «Ах, кабы нам вместе: увидим Неаполь, пройдемся по Риму, чего доброго, приласкаем молодую венецианку в гондоле (а? Николай Иванович?). Но … „ничего, ничего, молчанье“, как говорит в этом же самом случае Поприщин».
Или (в письме к другому адресату): «О своих интимных делах я вам ничего не напишу: «Письмо вздор, письма пишут аптекари».
А вот пассаж из «Дневника писателя»: «Дело в том, что наш европеизм и „просвещеннный“ европейский наш взгляд на Россию — это все та ж луна, которую делает все тот же хромой бочар в Гороховой, что и прежде делал, и прескверно делает».
Тут Достоевский запамятовал: в Гороховой у Гоголя живет цирюльник, который делает пузырьки, где сидят червячки, величиной с булавочную головку. Что же касается луны, то о ней сказано: «Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается.
И вновь из «Дневника»: «Людям праздным, непрактическим и не имеющим дел, право, простительно помечтать иногда о дальнейшем, если только мечтается. Мечтал же Поприщин („Записки сумасшедшего“ Гоголя) об испанских делах …
И как натурально! Что могло бы оставаться приниженному Поприщину, без связей, без карьеры, без смелости и без всякой инициативы, да еще в то петербургское время, как ни броситься в самое отчаянное мечтание и поверить ему? … В душе его громы и молнии, презрение и сарказмы — и вот он бросается в мечту».
«Громы и молнии, презрение и сарказмы» — это как раз из «Записок из подполья». Именно они, как первая ступень ракеты, сгорая, возносят их героя на высоту его филиппик. От них, от их идейного раздражения зарождается идеология этого «антигероя», как его метко (и, по-моему, впервые в литературе) окрестил Достоевский.
Нервный стиль, скачущие периоды, хаос сознания, сарказм, вдруг взмывающий на высоту лирического откровения.
Исповедь. Безумие самоанализа, спор «противоположных элементов». И, наконец, очевидное сумасшествие, которое есть драма духа или «хождения души по мытарствам».
«Записки сумасшедшего» — единственное творение Гоголя, где тяжесть анализа ложится не на плечи автора, а на плечи героя. Тут творец и аналитик сам персонаж. Он диктует стиль, ход действия и ход мысли. Автор, обычно держащий его на привязи, уходит в тень, давая тому развернуться.
Для Достоевского же сумасшествие, как правило, не уродство, не болезненное отклонение, а выход «подполья» из темноты на свет, его публичные откровения, его покаяние и злорадство. Жизнь этой скрытой от глаз вселенной имеет не меньшие права на внимание, чем жизнь видимая и осязаемая. Русская литература до Гоголя страшилась спускаться в эту темноту (где на страже стояло «молчанье»!), а если и пробовала, то не доставала дна, где и укрылась, быть может, главная тайна человека.
Одним из первых — с фонарем в руках — стал спускаться туда Гоголь.
И, наверное, решительнее всего он сделал это в «Записках сумасшедшего».
Герой «Записок из подполья» часто говорит о себе как о сумасшедшем. Оспаривая рассудок, науку, здравый смысл и «выгоду», он противопоставляет им «хотенье», «фантазию» и «каприз». «Свое собственное вольное и свободное хотенье, — говорит он, — свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, свою фантазию, раздраженную иногда хотя бы даже до сумасшествия. Вот это-то и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту».
Он даже допускает мысль, что «если вы скажете, что все можно рассчитать по табличке… так человек нарочно сумасшедшим на этот случай сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своем». Не раз на протяжении повести, обращаясь к читателю, он спрашивает: «Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший?»
Сумасшествие — выход души за пределы «нормы», которая претит ему как насилие над его «я».
Норма — это «дважды два — четыре», а высшая истина состоит в том, что «дважды два — пять».
В свое время гоголевский сумасшедший утверждал, что январь следует за февралем, что в феврале — тридцать дней, и есть месяц «мартобрь». «Мартобрь» этот из повести Гоголя перекочевал, между прочим, в словарь Даля «в память Гоголю, о небывалом, несбыточном».
Он посягал на календарь — как посягает на него (видя в нем — насилие над временем) подпольный парадоксалист.
Подпольный ропщет на природу («законы природы постоянно и более всего всю жизнь меня обижали»), и герой Гоголя недоволен устроением мира, где один — титулярный советник, а другой — генерал.«Мне хотелось бы знать, отчего я титулярный советник? Почему именно титулярный советник?… Ведь через то, что камер-юнкер, не прибавится третий глаз во лбу. Ведь у него же нос не из золота сделан, а так же, как и у меня, как и у всякого; ведь он им нюхает, а не ест, чихает, а не кашляет».
Возраст Поприщина сорок два года (подпольному — сорок), чин — титулярный советник.
Одинок. Никакого будущего. Для того чтобы дослужиться до генерала (вожделенная мечта каждого служащего), нужны еще двадцать лет. Только мечта способна вырвать его из мрака безвестности.
Герой «Записок из подполья» коллежский асессор (на чин выше сумасшедшего). Но — в отставке (больше времени для парения в облаках мечты). Как и Поприщин, нехорош собой. Ужасно обидчив, а оттого заносчив. Поприщин называет сослуживцев «свиньями», злится на швейцара, не подающего ему шинель, подпольный мстит офицеру, который, проходя мимо, не обращает на него никакого внимания. А в один прекрасный день, не извинившись, даже задевает его саблей.
Для подпольного — это высшее оскорбление его достоинства, требующее немедленной сатисфакции.«Достоинство» — больная мозоль и гоголевского героя.
Офицеры (и вообще люди военного звания) у них не в чести. Это люди формы, люди внешние, к тому же в силу превосходства над гражданскими (по крайней мере, во мнении дам), склонные к преувеличению своих возможностей.
На пути Поприщина — камер-юнкер Теплов, на пути подпольного — офицер на Невском. После мщения (когда подпольный, очередной раз, встретившись с тем, сам толкнет его) того сменит офицер Зверков.
Фамилия Зверков появляется у Достоевского неспроста. В доме Зверкова на углу Столярного переулка и Екатерининского канала в 189–1831 гг. жил Гоголь. Там обитал и приятель Поприщина — музыкант.
Симптоматично: дом Зверкова находится в двух шагах от места, где снимал квартиру Достоевский и где он писал «Преступление и наказание», а через дорогу снимал каморку под крышей Родион Раскольников.
* * *
В «Записках из подполья» Достоевский знакомит нас с мечтанием героя, который представляет, как он отмстит и насолит своим обидчикам. В фантазии он преображается из коллежского асессора в Наполеона. Как Наполеон, он разбивает ретроградов под Аустерлицем, затем действие переносится в милую Гоголю Италию. Наш подпольщик «на белом коне», «в лавровом венке» и «поет итальянские арии».
А в Риме в честь своих побед дает бал не где-нибудь, а на вилле Боргезе, в непосредственной близости от первой в итальянской столице квартиры Гоголя.
Уж это точно пародия на «испанского короля». В ней прощупываются все сюжеты «Записок сумасшедшего»: «фантастическая любовь», превращение в венценосца, (кстати, брат Наполеона Жозеф с 1808 по 1813 гг. был королем Испании), кураж над теми, кто его унижал.
Пародийный текст Достоевского прозрачно включает в себя гоголевские словечки и метафоры, без усилия относящие нас к первоисточнику.
Зло осмеян и идеал автора «Выбранных мест», идеал «прекрасного и высокого». Достоевский не без резона замечает, что этот идеал повисает у его предшественника в воздухе и не в состоянии приложиться «ни к чему человеческому на деле». А оттого ищет убежища в «совсем готовых» формах, «сильно украденных у поэтов и романистов».
И чем сильнее «подпольный» раскаляется, тем бесспорней делается факт, что автор пишет карикатуру на Гоголя, в частности, на открывающую его книгу главу «Завещание».
Читаем у Достоевского:
«Я… над всем торжествую; все, разумеется, во прахе и принуждены добровольно признать мои совершенства, а я их всех прощаю. Я влюбляюсь, будучи знаменитым поэтом и камергером (ходили слухи, что Гоголь с помощью своей книги хочет получить местечко при дворе. — И. З.), получаю несметные миллионы и тотчас же жертвую их на род человеческий (Гоголь раздавал деньги, вырученные за „Мертвые души“, студентам. — И. З.) и тут же исповедуюсь перед всем народом в моих позорах (у Гоголя: „Не мне, худшему всех душою, страждущему тяжкими болезнями собственного несовершенства…“ — И. З.), которые, разумеется, не просто позоры, а заключают в себе много „прекрасного и высокого“, чего-то манфредовского».
Одно это «что-то манфредовское» наводит на источник, откуда герой Достоевского черпает яд. Собачкин в гоголевском «Отрывке» хвастает, что у него иной раз появляется «даже что-то значительное в лице«.«Жаль только, что зубы скверные, — добавляет он, — а то бы вовсе был похож на Багратиона».
Хлестаков уверен, что в его глазах «есть что-то такое, что внушает робость». А про «гусара» Глова Утешительный в «Игроках» говорит: «Замечаешь, Швохнев, как у него глазки горят? Барклай-де-Тольевское что-то видно».
«Все плачут и целуют меня, — продолжает „подпольный“, — а я иду босой и голодный проповедовать новые идеи». Ни дать ни взять Гоголь, который в «Выбранных местах» писал, что у него нет ничего, кроме походного чемодана, и чья книга на две трети — чистая проповедь.
В предисловии Гоголь не раз просит прощения у читателя, в свою очередь прощая своих обидчиков. Но вдруг в его ищущую милости интонацию врывается звук, очень похожий на «музыкальный мотив» «Записок из подполья«.«Никто в такую минуту (то есть в минуту его покаяния. — И. З.), — пишет Гоголь, — не посмеет не простить своего брата… не должен посметь не простить меня».
На месте смирения вдруг является гордыня, дающая повод порезвиться сарказму Достоевского.
Слова «Я завещаю» и «Я возвещаю» соединяются в «Завещании», создавая комический эффект, который совсем не входил в намерения Гоголя.
Достоевский мастерски использует этот стилистический просчет. Тем более что автор завершает «Завещание» весьма прозаическим и не соответствующим высоте момента пожеланием: «Завещание мое немедленно по смерти моей должно быть напечатано во всех журналах и ведомостях».
Ну как над этим не посмеяться! Как не выставить эту промашку искренности на всеобщее поруганье! Достоевский стремительно опускает Гоголя с горних на землю: «Я торжествую, все во прахе» — чем отличается текст «Завещания» от кичливых строк Наполеона — Манфреда? «Записки сумасшедшего», по праву могут быть названы «записками из подполья». Где, как ни в подполье, копил их герой свою боль и свои сарказмы? Он долго ждал, он терпел и, наконец, его прорвало. Тут налицо землетрясение сердца. Разве мог несчастный титулярный советник представить, что он когда-нибудь назовет своего начальника «пробкой», «простой пробкой, которой закупоривают бутылки»? Разве способен был предположить, что проникнет в будуар генеральской дочки, а потом и в ее спальню? И увидит там то, что не дано узреть даже юнкеру Теплову?
Хотя мечты его все же невинны.
Посягая на титул короля, он вовсе не собирается карать тех, кто причинил ему боль. Ему не до этого. Он хочет «спасти луну», что кажется выходкой умалишенного, а на самом деле может быть отнесено к состраданию, масштаб которого захватывает и космос, ибо луна для Поприщина не мертвое тело, а «нежный шар».
Спасем луну! Спасите меня! — таково развитие безумной мысли «испанского короля».
В отличие от него герой Достоевского зол и злопамятен. Его мучит рефлексия и ирония — эти страсти развитого ума. Он надо всем смеется — над «хрустальными дворцами» Чернышевского, над «высоким и прекрасным» (романтизм ушедшего века), над логикой, над социалистическим «муравейником». Проститутке, погибающей в подвале, он бросит бумажку за услуги, но тут же и заставит страдать, открыв ей ее будущее. Он и сам страдает и при этом еще сильнее ее за это свое страданье мучит.
Вот она гоголевская «гордость ума» (предсказанная в Переписке«), которая станет знаменем века Достоевского!
Поэзия подпольного — поэзия одиночества, озлобления, безверия.
Это и поэзия не щадящего себя самоанализа. Если гоголевский герой кается, он льет чистые слезы. Если кается и признается в своих грехах «подпольщик», он наслаждается самоистязанием, он боготворит его как — пусть и отрицательное — но наслаждение.
Его мечтательность, если сравнить ее с мечтательностью гоголевских героев, не милосердна, опасна и от презрения к человечеству ведет к грезе о реванше.
От этого мечтания рукой подать до идеи Раскольникова (роман о нем Достоевский печатает спустя два года после выхода «Записок из
подполья»), поощряющей убийство как инструмент для достижения счастья. Но это уже новый вид мечтательности, который даже в безумии не мог пригрезиться героям Гоголя. Гоголевский романтик может грезить о новой шинели, о том, чтобы сорвать карточный куш, жениться на красавице, наконец, об испанском престоле. Есть среди его героев плуты, пройдохи, отчаянные лгуны, даже сумасшедшие, но убийц, раскраивающих черепа старушкам, у него нет.
В «Ночи накануне Ивана Купала», «Страшной мести» кровавые разборки осуществляет нечистая сила.
Но она инфернальна, сказочна, эзотерична.
У Достоевского она бедна, и копит мечты о мести в углах. В ней нет отрицательного величия гоголевского вия, она обыкновенна, как тысячи петербуржцев, обитающих по соседству.
Зачем наведывается в Столярный переулок Поприщин? Чтоб выкрасть переписку собачек и узнать что-то о жизни обожаемой им генеральской дочки. Никакого разврата воображения, никакой мысли о топоре. Только жалкий вопль: «Почему я титулярный советник?»
Герой Гоголя хотел бы стать генералом, герой Достоевского — встать над Богом.«Да я за то, чтоб меня не беспокоили, весь свет сейчас же за копейку продам, — признается „антигерой“. — Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить».
Подпольный и Раскольников дети уже другого века — века Достоевского, в котором «гордость ума» смыкается с уголовщиной. Тут не обида Акакия Акакиевича и не детские фантазии Поприщина или Чичикова, тут «страшная месть» «маленького человека».
Только колдун в гоголевской «Страшной мести» способен был зарезать внука, дочь и святого схимника, но он — герой сказки, оборотень, вампир.
У Достоевского — это человек улицы, подвала, человек толпы. Эпоха Достоевского — эпоха кризиса поэтического романтизма и перехода его в материалистический (или революционный) романтизм.
* * *
Кто такие герои Достоевского, как не, в некотором роде, сумасшедшие? Их разматывание клубка сознания лихорадочно, скачкообразно и преступает границы психического равновесия. Тут власть обретает стихия, в данном случае — стихия смысловой бесконечности.
Гоголь в «Записках сумасшедшего» выходит именно на нее, на те возможности подсознания, которые открываются человеку только в состоянии «безумия».
«Дневник сумасшедшего» Лу Синя 100 лет на
от [email protected] по телефону
Источник: LA Review of Books, China Channel (25.09.18)
Безумие и современность: «Дневник сумасшедшего» Лу Синя, 100 лет спустя
Эмили Баум опубликуйте это эссе не только в связи со 137 летием со дня рождения Лу Синя, но и годовой годовщиной Китайского канала. Спасибо всем нашим читателям, и если вам нравится наша плата за проезд, пожалуйста, скажите другу, чтобы он следил за нами, или дайте нашему приводу переводчика, чтобы вывести китайские голоса на первый план. – Алек Эш
Избранное изображение из «Журавлиной пирамиды» (1901) Поля Сезанна.
Сто лет назад Лу Синь опубликовал рассказ, который навсегда оставил след как в китайской художественной литературе, так и в истории Китая. «Дневник сумасшедшего» ( Kuangren Riji ), первый народный рассказ Лу Синя, появившийся в печати, был опубликован в майском номере New Youth ( Xin Qingnian ) радикального журнала, издаваемого некоторыми Передовые прогрессивные мыслители Китая.
Созданный по образцу одноименного произведения Николая Гоголя, рассказ рассказывает о том, как безымянный главный герой впадает в безумие, убеждая себя, что окружающие его люди питают тайное желание «есть людей», то есть что они замешаны в феодальном каннибализме. традиция.
Как по форме, так и по содержанию «Дневник сумасшедшего» привлек внимание к конфликту между традицией и современностью в эпоху быстрых культурных и политических изменений. Запертый в своей комнате, лечащийся старомодным врачом, который щупает его пульс (но не прописывает лечение), и на него глазеют соседи и прохожие, сумасшедший Лу Синя демонстрирует «отсталость» лечения душевнобольных в ранние годы. Китай двадцатого века — насущная проблема для самого Лу Синя, который яростно осуждал традиционную китайскую медицину и некоторое время обучался, чтобы стать врачом западного образца, прежде чем вместо этого нацелился на целебные силы литературы.
Тем не менее, главная проблема в «Дневнике сумасшедшего» связана не столько с характером обращения с сумасшедшим, сколько с силами, которые в первую очередь заставили его сойти с ума.
Убежденный, что его родители занимаются каннибализмом и готовят его к каннибализму в ближайшем будущем, сумасшедший постепенно теряет контроль над реальностью. Или так нам говорят. Действительно, великолепие этой истории в том, что главный герой, хотя и якобы безумный, на самом деле является единственным персонажем, который беспрепятственно видит бесчеловечность своего общества «людоедов».
На самом деле каннибализм с тревожной частотой появляется в литературе древности Китая: помимо ожидаемых случаев выживания каннибализма во время голода, сыновние дети хвалились за отрезание кусков своей плоти, чтобы прокормить своих больных родителей, в то время как случаи каннибализма из мести (часто совершаемые повстанцами против государственных магистратов) происходили в периоды нестабильности. Однако более важным для Лу Синя был метафорический тип каннибализма, который должен был указать на репрессивный феодальный порядок его времени. Для Лу Синя китайское общество в целом было людоедским, угнетающим и пожирающим тех, кто менее всего способен постоять за себя.
Также не случайно Лу Синь решил выступить с такой резкой критикой через характер сумасшедшего. Подобно аллегорическому использованию безумия в западной литературе, безумные в современной китайской художественной литературе — в силу своей маргинальности — обнажают социальный порядок, даже когда они отказываются от него. В произведениях Лу Синя сумасшедший — единственный персонаж, который предлагает трезвый анализ глубоких моральных недостатков своей семьи — и, кроме того, единственный персонаж, дающий рецепт искупления. Действуя как фольга для отсталых масс, сумасшедшие в литературном воображении часто использовались для разоблачения гнилого мозга своих политических и культурных институтов, особенно в республиканский период (19).11-1949), в которой Лу Синь писал. Пока интеллектуалы боролись с необходимостью одновременно быть китайцем и современности, пояснительная роль сумасшедшего как «чудовища, но в то же время зеркала» — если позаимствовать фразу покойного историка Роя Портера — стала ключевой формулировкой того, что значит быть китайцем в современном мире.
эпоха бурных перемен.
Следуя примеру Лу Синя, другие авторы того времени также прибегали к безумию, чтобы критиковать китайскую иллюзию национального и морального превосходства. В рассказе Лао Шэ «Жертвоприношение» ( Xisheng ), опубликованном в 1935 году, надменный китайский интеллектуал, испытывающий крайнее пренебрежение к окружающим, в конце концов уволен с работы и разводится с женой. Не желая столкнуться с источником своих личных и профессиональных неудач, главный герой в конечном итоге сходит с ума и попадает в лечебницу. Тем временем в сатирическом рассказе Сюй Чжодай 1923 года «Тщеславный сумасшедший» ( Xurong fengzi ) высокомерная, избалованная школьница не желает противостоять своему необоснованному чувству превосходства и впоследствии впадает в безумие. Во всех трех случаях безумие предстает не столько как патология, сколько как метафорическое обозначение отупляющей и высокомерной традиции.
Но именно безумец Лу Синя в большей степени, чем кто-либо другой, в конечном итоге стал эмблемой современной эпохи.
В то время как главные герои историй Лао Шэ и Сюй Чжодай не дают надежды на будущее искупление, безумец Лу Синя, по крайней мере, расширяет его возможности. «Может быть, есть еще дети, которые еще не съели мужчин?» история заканчивается. «Спасите детей…»
Критикуя варварство своих соотечественников, сумасшедший одновременно пробуждает надежду на более человечное будущее, в котором ясность его «безумия» обнажается за здравомыслие, которым оно является на самом деле. Это предписание спустя сто лет продолжает казаться странным предвидением. Когда кажется, что настоящее и подделка, правильное и неправильное безнадежно переплетены, бывает трудно вспомнить, где проходит грань между безумием и здравомыслием. Лу Синь напоминает нам, что нельзя отказываться от борьбы. ∎
Этот пост, написанный к столетию публикации «Дневника сумасшедшего» Лу Синя, основан на готовящейся к печати монографии автора Изобретение безумия: государство, общество и безумцы в современном Китае Чикаго Пресс, 2018).
Конфуцианство и каннибализм Изабелла Редзис |
| Рассказ Лу Синя «Дневник сумасшедшего» был написан в 1918 году во время культурного
суматоха и критическая саморефлексия, которые должны были стать тем, что известно как
движение 4 мая 1919 года. Лу Синь через своего персонажа «Безумца»,
представляет собой довольно откровенную сатиру на традиционный Китай, постоянно упоминаемый
на протяжении всей истории как людоед по своей природе. Как и многие другие авторы, писавшие в то же время, Лу Синь пришел посмотреть
Китай как «железный дом», место, из которого его жители
никогда не мог убежать. Легко можно увидеть так называемые железные прутья Китая,
через критическую линзу Лу Синя, чтобы представить традиционные ценности
Китайская культура, ограничения человеческого разума которой вызывают раздор
среди своих граждан, как это происходит с персонажем Безумца, который верит
его вот-вот сожрут односельчане и члены семьи. Приравнивая конфуцианскую добродетель и мораль к каннибализму, Лу Синь
преодоление очень сильного и, в то время, спорного момента — традиционного
Китайская культура, по сути, заставляет китайских граждан убивать каждого.
другой, более чем одним способом. Построено по принципам конфуцианства
гуманизма, традиционное китайское общество является, по мнению Лу Синя, местом
где свободомыслие и индивидуализм вымерли, что привело Безумца к
считаться именно таким, сумасшедшим, когда он на самом деле видит гораздо больше правды
чем те, кто является частью масс. «Дневник сумасшедшего» — это, в целом, способ Лу Синя критиковать традиционные
китайские ценности, а также поощрение социальных изменений и революций.
как развитие более современного Китая. Есть противоречие в
История Лу Синя, однако, в том смысле, что начало не совсем соответствует
конец. |
Сумасшедший Предложение Андреа Браун |
| «Если вы не изменитесь, вы все можете быть съедены друг другом.» В
свою статью под названием «Дневник сумасшедшего», мужественно рассказывает Лу Синь.
от практики конфуцианских ценностей до насильственного каннибализма. Рассказал с точки зрения
китайца, которого окружающие считают безумным, в его сердце «А
«Дневник безумца» глубоко критикует неизбежный «железный дом».
это традиционный Китай. Это иконоборческое литературное произведение Лу Синя,
пресловутый сатирик, призывает своих китайских читателей изменить свой образ жизни и работать
к прогрессу своей страны, если они хотят выжить в
современный мир. Лу Синь предостерегает своих читателей от их собственных исторических традиций
и ценности: «Сила привычки делает человека слепым к тому, что не так?» Сумасшедший в повествовании Лу Синя застыл в своей уверенности, что все он видит, встречает и знает, что планирует съесть его.  Его паранойя переполняет
его, и каждой его мыслью и действием руководит это ужасное чувство
охотятся, даже дети. Он пытается проследить историю каннибализма,
но все, что он находит в своих исследованиях, это лишние слова: «конфуцианский
Добродетель и нравственность». Однако по мере того, как он продолжает читать, страницы заполняются
со словами: «Ешь людей». Сопоставление «морали
и добродетели» с требованиями каннибализма — это способ Лу Синя показать
что стоит за уважением и практикой конфуцианских традиций: что-то
что, следовательно, вредно для китайского общества и нуждается в реформировании
или даже уничтожить. В этом отрывке предполагается, что люди сказали
придерживаться непрогрессивных конфуцианских идеалов, говорят, что тем самым
общество будет уничтожено. Читатель ставит под сомнение безумие главного героя Лу Синя; он тех, кто его знает, считают психически больным, но на самом деле он видит и лицом к лицу с правдой, от которой все прячутся.  В этом смысле
человек, который видит, что не так в его обществе, и говорит им
«Изменять!» игнорируется, высмеивается и воспринимается как угроза. Лу
Сюнь понимает роль выдающегося индивидуального голоса в культуре.
который сопротивлялся принятию западных ценностей, включая индивидуализм, для
веков. «Безумец», как читатель знает с самого начала,
приспосабливается обратно к обществу, становясь разумным и снова слепым к социальному
каннибализм вокруг него. Система настигает одиночного протестующего. Лу Синь написал «Дневник сумасшедшего» в 1918 году, во время великого национального беспорядки и приближается разгар движения четвертого мая в Китае. Как Кирк А. Дентон писал: «Интеллектуалы четвертого мая (такие как Лу Синь) помогли управлять Китаем. к разрыву с традицией, которая «пожалуй, не имеет себе равных в мировой интеллектуальной истории во всей ее радикальности». «Дневник сумасшедшего» действительно радикальный, поскольку он способствовал образованию и прогрессу Китая, подобно стилю западных цивилизаций через художественную литературу от первого лица, которая вызывает тревогу сатирический.  Его ужасный сюжет напоминает Джонатана Свифта.
«Скромное предложение», в котором предлагалось ирландцам торговаться и
есть бедных детей, чтобы облегчить экономическое бедствие и перенаселение страны
(1729 г.). И «Скромное предложение» Свифта, и «А» Лу Синя
«Дневник сумасшедшего» — это формы литературы, поощряющие реформы, революцию,
или возрождение страдающих наций посредством того, что можно рассматривать как нападение и
обвинять. В конце пьесы сумасшедший говорит: «Возможно, есть еще дети, которые не ели мужчин? Спасите детей», — говорит Лу Синь. немного надежды здесь, говоря, что дети и будущие поколения, которые еще не полностью принятые конфуцианские ценности являются вероятными кандидатами на социальные изменять. Они еще не читали учебников по истории, ломящихся в идеях вековая мораль и благочестие и социальный каннибализм. Их родители не но испортили их систему убеждений. Спасите детей и спасите Китай.  |
Достоинство безумия Джо Басалла |
Лу Синь, интеллектуальный радикал, начал свою литературную карьеру с короткометражного
рассказ Дневник сумасшедшего. Эта язвительная критика китайских ценностей, традиций,
и обычаи, закрепили его роль в Движении четвертого мая как не только
легендарный критик невыразительной китайской литературы, но и в равной степени
неумелая, китайская культура. В этой работе он использует несколько литературных приемов.
такие как ирония и символизм в его попытке возвысить Китай над его устаревшим
государство в эпоху современности, в которой демократия и наука способны
процветать. «Дневник сумасшедшего» — это попытка Лу Синя «духовного пробуждения».
своего народа с помощью резких социальных комментариев против общественного
нормы, ставящие общество выше личности и традицию выше упрека. Эта история гораздо больше, чем рассказ о квази-шизофренике, страдающем от мании преследования и убеждения, что его друзья, соседи, и члены семьи хотят не только его смерти, но и съесть его тело. Это история об отчуждении и борьбе, происходящей в культуре, в которой индивидуализм и свободомыслие не допускаются и прямо запрещаются. Это чувство можно увидеть в третьей записи в дневнике, в которой сумасшедший читает «Конфуцианскую добродетель и мораль» и все, что он видит на на страницах слова «Ешь людей». Здесь Лу Синь описывает то, что он считает каннибальским характером китайской культуры. Сумасшедший является личностью, люди, которые хотят его съесть, представляют общество, а акт поедания людей отражает тенденцию общества уничтожать людей что он считает вредным для статус-кво и тех, кто не желает жить беспрекословного самодовольства. «Добродетель» в конфуцианско-китайском контекст означает топтание людей, которые пропагандируют «нестабильность», против общества.  Это делается во имя улучшения общества, поскольку
целое. Однако для Лу Синя это противоположно добродетели. Он считает
в социал-дарвинизме и представлении о том, что общество постоянно меняется и
развивается. Присущей этим принципам, по его мнению, является не только
эволюция продолжается, но эта эволюция приведет к большему благу и что
вселяет в него оптимизм и надежду, что лучшее будущее для его народа
придет. В «Дневнике сумасшедшего» Лу Синь делает то, что очень немногие авторы до него умели мужество, способность или понимание, чтобы сделать. Он ставит под сомнение тысячи лет традиции и разоблачает его за то, что он душит свой народ. Он заходит так далеко, что назовите это «железным домом». Он утверждает, что китайцы задыхаются во сне, и что лучше разбудить их и дать они борются, даже если они не преуспевают. Он считает, что, сочиняя рассказы как «Дневник сумасшедшего», он делает именно это, пробуждая людей от их самодовольного состояния.  По словам Лу Синя, пока эти люди принимают его утверждения,
даже если они погибнут, есть надежда. Это можно увидеть в последнем эпизоде безумца.
запись в журнале и последняя строка рассказа, в которой он пишет: «Возможно,
есть еще дети, которые не ели мужчин? Спасите детей. . . »
Его надежда возлагается на будущие поколения и их способность видеть дальше.
социальные ограничения, налагаемые китайской традицией. Однако здесь в игру вступает ирония Лу Синя. В конце истории он, кажется, говорит, что есть надежда и что он верит со временем китайское общество будет развиваться. В начале рассказа, однако в нем говорится, что сумасшедший «вылечился» от своей болезни и сейчас работает на правительство. Это говорит о том, что общество победило. битва. Сумасшедший, человек, который боролся за изменение общества, был потерпел поражение и вновь встроился в ткань традиционного китайского общества. Возможно, Лу Синь написал эту историю с открытым концом, который можно было интерпретировать.  двумя разными способами, потому что он не знал, чем закончится война
традиция, культура и обычай были бы или даже если бы была резолюция.
Ответ лежит в сердцах, умах и действиях будущих китайцев.
поколения. |
Безумие в Железном доме Николас Робисон |
«Представьте себе железный дом без окон, абсолютно неразрушимый,
со многими людьми, крепко спящими внутри», — описывает Лу Синь своему другу.
Джин Синьи: «Но вы же знаете, что, поскольку они умрут во сне, они
не чувствовать боли смерти», — продолжает Лу Синь, заявляя,
что будить чутко спящих бесполезно, ибо нет возможности
чтобы выйти. Этот нерушимый дом — Китай Лу Синя; нация сильная
достаточно, чтобы подавить любое восстание и заставить остальных замолчать. В ответ
к подавляющему характеру Китая и его традициям Лу Синь написал несколько
рассказы, подчеркивающие недостатки и коррумпированность Китая. «Дневник сумасшедшего» был попыткой Лу Синя пробудить людей
Китая и показать им, во что превратился Китай. Главный герой описывается как сумасшедший, сошедший с ума, потому что своей болезни. Лу Синь также сообщает, что персонаж был «вылечен». о его болезни и о том, что он вернулся на официальную должность. Главный герой была одержима тем, что его деревня съела его после того, как он услышал о другие деревни, которые ели людей. Его паранойя дошла до подозрения собака принимает участие в этом массовом заговоре против него. Скрытый внутри конфуцианский дискурс о морали и добродетели означает, что сумасшедший видит: «есть людей». Лу Синь говорит своим читателям, что, хотя китайский образ жизни, кажется, делает упор на нравственность и добродетель, истинный мотивы, которые стоят за китайским правительством, почти каннибальские в том смысле, что они вредят простому гражданину за личные интересы правительства. прирост.  Тот факт, что главный герой считает, что каждый является частью
заговор не так безумен, как можно было бы подумать. Тот факт, что человек
невежество в том, что происходит, делает его или ее частью заговора.
Ирония судьбы заключается в том, что главный герой в конце концов исчезает.
утверждал, что вылечился. В каком-то смысле он был съеден своим обществом, потому что он становится
часть системы, против которой борется Лу Синь. Мораль этой истории печальна. Лу Синь говорит своим читателям, что как бы ни старались помешать людям практиковать в традиции, которая вредит своему народу, в конце концов нет другого выбора, кроме как стать снова часть общества. Лу Синь показывает борьбу, чтобы показать людям, как неправильно их пути в том, чтобы пытаться урезонить их. Окончательное препятствие пытается чтобы не показаться сумасшедшим, когда говоришь о том, как неправильно давно исповедуемая религия является. Лу Синь отлично справляется с ролью главного героя как сумасшедшего и, в свою очередь, делает больше смысла, потому что в начале читатель верит что персонажу нельзя доверять.  Но при дальнейшем осмотре
читатель понимает, что сумасшедший может быть не таким сумасшедшим, как все остальные
мысль. Появляется последняя строчка книги «Спасите детей».
места не имеет и тоже представляется случайной мыслью, но если интерпретировать
историю так, как задумал Лу Синь, можно сделать вывод, что, когда он говорит, спасите
дети, он имеет в виду почти это. Спасите детей от тирании, которая
является китайское правительство. Спасите детей из Железного дома, который
Китайская традиция. С этой и другими историями Лу Синя, народного
умы могут открыться и начать думать против мощной реки традиционных
мышление. Может быть, тогда было бы достаточно людей, чтобы проснуться в
железный дом, чтобы спасти всех остальных. |
Китай В ловушке по-старому Люси Чжан |
Эта история вращается вокруг молодого человека, который странным образом убежден, что
весь его город заполнен каннибалами, которые хотят его съесть. Он даже думает
что его собственная семья хочет съесть его и замышляет против него заговор. Он написал
из дневника, обнаруженного рассказчиком, другом сумасшедшего
и его брат. Рассказчик представляет дневник, давая некоторую предысторию.
сведения о происхождении и владельце дневника. Рассказчик заявляет
что сумасшедший страдал комплексом преследования или паранойей и
он также уточнил, что когда-то сумасшедший ушел в жизнь и принял
разместить официальный пост где-нибудь, живя нормальной здоровой жизнью. Вступление рассказчика к дневнику может дать читателю много точек зрения по всей самой истории. Тот факт, что Лу Синь заставил рассказчика выдать будущее или судьба сумасшедшего могут быть недовольны читателем. Зная судьба сумасшедшего лишает читателя чувства удовлетворения от конец романа. Поскольку мы уже знаем, что сумасшедший больше не безумен, его история менее интересна. Все безумие, которое он выражает лечится тем, что он уже излечился.  С другой стороны, в
классическая китайская литература, введение в историю и ее предыстория
является очень распространенным и ожидаемым. Читателя могут заинтересовать причины и
эффект безумия, видя разницу между безумием и здравомыслием.
Если бы Лу Синь поместил вступление рассказчика в конец рассказа,
это изменило бы все настроение романа. Помещение повествования на
конец даст читателю чувство удовлетворения, конечную ноту или
заключительное заявление. Помещение утверждения рассказчика в начало дает
у читателя чувство незавершенности или чувство беспокойства и что
было то, к чему стремился Лу Синь. Главный герой, сумасшедший, имеет множество тревожных поведений и расстройства. Каждый день он был настороже и думал, что все замышлял против него заговор и хочет съесть его. Когда его семья принесет еды, он предположил бы, что они хотели откормить его только для того, чтобы приготовить и съесть его. Ему даже показалось, что собаки хотят его съесть.  он будет действовать
отчаянно пытаются объяснить его здравомыслие и причины, по которым каждый должен
не съесть его. Он постоянно заглядывал в древние сочинения Конфуция.
и читать часами. В конце он смог найти только слова «съесть
людей» на каждой странице. Его безумие усиливалось по мере того, как история продолжалась и
к концу он становится совершенно отчаявшимся и безнадежным. он заканчивается
заявление делает ссылки на будущее детей. Он умоляет
читатель, чтобы спасти детей. Сумасшедший в этой истории представляет болезнь в Китае в период времени, когда Лу Синь написал эту книгу. Старый Китай называли Железным домом. От него не было спасения. Традиции господствовали в обществе и обществе должны их соблюдать. Сумасшедший пойман в ловушку собственного разума и не может сбежать мысль быть съеденным. Он изо всех сил старается найти решение своей проблема и каждый раз выходит из строя. Согласно рассказу Лу Синя, сам Китай оказался в ловушке своих старых устоев и традиций.  |
Для Лу Синя очевидно, что наиболее целостное представление традиционных
Китай можно найти в идеалах конфуцианства. Безумец из истории
приходит, чтобы увидеть физические слова «конфуцианская добродетель и мораль»
расплываться и трансформироваться во фразу «Ешь людей», что довольно
очевидно столь же символично, сколь и якобы безумно.
Конфуцианское общество и его идеалы.
который Лу Синь довольно резко критикует в своей небольшой работе, является одним из
в котором никто не застрахован и не свободен от вины. В своей девятой дневниковой записи
Безумец утверждает, что «желая есть людей, в то же время боясь
будучи съедены сами, они все смотрят друг на друга с глубочайшим подозрением…»
Лу Синь, кажется, изображает традиционное китайское общество как одно из
которые никогда нельзя расслабляться и должны делать все возможное, чтобы «получить
к вершине», не считаясь с теми, кого они могут ранить, растоптать или
«есть» по пути.
Последняя запись в дневнике Безумца заканчивается словами: «Возможно,
есть еще дети, которые не ели мужчин? Спасите детей…»,
несколько зловещая просьба, которая предлагает что-то вроде надежды на
будущее Китая и его народа, в этом благодаря молодому населению, которое
еще не развращена, страна может быть в состоянии преодолеть тиранию
конфуцианской морали и уважения к личности. Однако в начале
рассказа читатель узнает, что Сумасшедший был «вылечен»,
приходя на государственную работу. Что должен сделать читатель
этого? Было ли уже слишком поздно для Сумасшедшего, потому что он был достаточно стар, чтобы
быть, по сути, испорчены традиционными китайскими ценностями? Или следует
Безумца следует рассматривать как мученика и, возможно, как жертву, призванную проложить
путь для будущих поколений? Чтобы «спасти» детей
для спасения Китая и, возможно, для Лу Синя существование Безумца
и его дневник был просто первым шагом к тому, казалось бы, невозможному
цель.