Политическая мысль Августина — Bryn Mawr Classical Review

Превью
[Авторы и названия перечислены в конце обзора.]

Времена, когда изучение Августина требовало богословского интереса, давно прошли. Помимо философов и историков, покойный античный епископ из Северной Африки привлекает все больше и больше внимания ученых из различных областей, но особенно со стороны тех, кто интересуется его политической мыслью. И чаще всего исследования в этом направлении направлены не только на реконструкцию его идей, но и на то, чтобы привести Августина к диалогу с современными теориями, вопросами и проблемами.Кто бы ни читал даже небольшие части его работ, согласится, что вдохновения, которые он предлагает, предостаточно. Новый том «Политическая мысль Августина » под редакцией Ричарда Догерти хорошо вписывается в нынешний интерес к политическому измерению мысли Августина. Но, как отмечает редактор во введении, во многих других публикациях сравнительный подход преобладает над интенсивным изучением самого Августина. Этот том, однако, направлен на «всестороннее понимание собственных аргументов Августина» (2), что не исключает изучения «извечных вопросов» (2), которыми Августин решает.Отдельные статьи, два из которых были опубликованы ранее, [1] очень хорошо вписываются в общую тему, что не всегда происходит с подобными сборниками. Например, тема выступления Райана Балота (см. Ниже) проходит через весь том как нить. Не все вклады могут быть обсуждены здесь одинаково, но прилагаемый указатель облегчает работу с томом для тех, кто проявляет особый интерес.

В соответствии с набросками редактора, отдельные эссе сосредоточены в основном на текстах из корпуса августинцев, отслеживая аспекты политической мысли, иногда в тех местах, где их не всегда ищут.Итак, Майкл Фоули в своем выступлении («Другая счастливая жизнь») обращается к ранним диалогам, которые Августин написал вскоре после своего обращения. Эти работы, написанные во время его философского ретрита в Cassiciacum, имеют политическое измерение, которое на первый взгляд обычно упускается из виду, поскольку в центре его теории желания. Фоли открывает «педагогическую стратегию» (41), с помощью которой Августин стремится очернить патриотизм, связанный с земным желанием, и заменить его образованием, которое освобождает душу от таких желаний и позволяет вернуться к земным civitas , который теперь больше не рассматривается как источник какого-либо спасения.Будучи не более и не менее важной частью жизни, индивидуальные действия в политической сфере не исключаются, но не должны переоцениваться. В этом смысле диалоги Cassiciacum вполне можно назвать политическими.

Точно так же Адам Томас рассматривает третью книгу Признаний («Исследование справедливости в Признаниях Августина») и сложность раскрытого в ней понятия справедливости. Дуглас Крис («Отголоски и адаптации в Августинских признаниях учения Платона об искусстве и политике в республике»), и это еще один вклад, указывает на параллели между Платоном и Августином в отношении роли искусства, такие как критический взгляд на его подражательную структуру. и то, как оно взаимодействует с человеческими эмоциями, а также возможности реформированного искусства, которое оказывается полезным для людей.Понимание истории жизни Моники в Африке в девятой книге как такого спасительного повествования с политическими последствиями показывает широкий спектр явлений, охватываемых этой концепцией, но называть ее выяснение отношений между соседями политическим было бы немного надуманным. Это указывает на проблему определения политики в первую очередь, задачу, еще более трудную, учитывая античный контекст. Но это могло помочь лучше понять некоторые аспекты, обсуждаемые в эссе.К сожалению, концептуальные основы тома (или методологические вопросы, если на то пошло) никогда не раскрываются в явной форме.

Для большинства публикаций это вызывает меньшее беспокойство, поскольку акцент в их анализе по-прежнему делается на de civitate Dei , несомненно политическом во многих отношениях и неисчерпаемом источнике Августина в отношении христианской религии и политики, его отношении к гражданским добродетелям и обществу. — самое интригующее — о его конкретной концепции христианской политики, само существование которой обсуждается.Однако большинство авторов этого тома, похоже, согласны с тем, что мысль Августина может обогатить политическую философию, если не дать нормативных руководящих принципов на сегодняшний день. Для историка это предлагает освежающий отход от ограниченного историзма, который иногда приравнивает понимание автора к перечислению его цитат. Тем не менее, претензия на понимание древнего писателя как такового — как бы парадоксально это ни было — всегда сопряжена с опасностью неявного видения его в свете наших современных ценностей и игнорирования дистанции, отделяющей автора этого века от нас.

Примером может служить текст Эшлин Менчака-Баньюло («Действия и слова»), который выбирает интересный путь в августинскую политику, исследуя свое отношение к правильному поклонению ( latreia ) в Книге 10 из civ . Утверждая, что для Августина отношение к другим основано на правильном отношении к Богу (и наоборот) — то, что она называет «евхаристической политикой» (87), она задает вопрос, связано ли это отношение исключительно с христианско-католической формой. поклонения, или если он открыт для дохристианских и языческих людей.Пытаясь доказать последнее, она реконструирует августинскую этику как основанную на эмоциональном состоянии раскаяния и самопожертвования, которое проявляется в милосердных делах по отношению к другим. Хотя это важное наблюдение помогает решить вопрос о том, как политика Августина выглядит как в практике (сосредоточение внимания на жертве и преодолении гордости), чрезмерная инклюзивность, которая позволяет Августину игнорировать христианское вероучение в пользу общечеловеческого эмоционального состояния, вряд ли является точным. представление его мысли.По его мнению, все дохристианские члены civitas Dei были членами одной Церкви, которая, хотя поначалу была в значительной степени невидимой, тянется на протяжении всей истории (и даже за ее пределами), и они стали членами благодаря индивидуальному откровению, а не через какое-то время. общие человеческие способности, как их естественный разум (s. civ. 17,47). Характерно, что примеры, которые она приводит из христианской эпохи (апостол Павел и император Феодосий), — это крещенные католики, крещение и (внутреннее и внешнее) обращение в христианство являются необходимым условием для спасения (с. гр. 21,16 или ретр . 1,4,3). То, что император Феодосий, наконец, восхваляется Августином за то, что он убеждал своих родственников стать христианами, здесь так же опускается, как и его меры против ариан и язычников (s. civ 5,26).

Это может быть крайним примером, и многие другие статьи в этом томе разделяют более стандартный взгляд на экклезиологию Августина. Но Менчака-Баньюло не единственный, кто пытается согласовать Августина с моралью сегодняшнего дня, иногда упуская из виду чужеродные и причудливые аспекты, которые он достаточно часто считает для нас.Когда Райан Балот («Правда, ложь, обман, эзотеризм») утверждает, что Августин отвергает практически любую форму лжи и неправды, как и Кант много веков спустя, он делает это с идеалом «либерально-демократического общества» (175). в уме. Он утверждает, что радикальная истина противопоставляет Августину элитарному предположению, на основе которого действует большинство философов, которые не считают всю правду доступной или желательной для масс. Как указывает Балот, критика Рима Августином также вращается вокруг его неправдивости, языческой империи вводят в заблуждение демоны, а члены римской элиты обманывают народ.В этом рассказе упущено слово о давней дохристианской (по сути, философской) традиции высказывания своего мнения ( parrhesia ), которая поставила бы Августина в перспективе или о многих способах сокрытия, связанных с Богом (согласно Августин, скорее, разрозненное) откровение. Если мы хотим применить современные ценности, линия, проведенная в отношении Канта и Руссо, наконец, дала бы шанс обратиться к критическим аспектам такого радикального «режима истины» (181), поскольку особенно пуританское видение демократии последним может легко обвиняться в содержании элементов тоталитаризма. Уже в древности мы можем видеть опасности, скрытые в истине, открытой для всех: это истина, откровенного признания которой можно ожидать от любого [2].

Стремясь к исторической контекстуализации, Даниэль Стрэнд сравнивает «Город Бога Августина и римскую сакральную политику». Он утверждает, что демонологическая критика римской религии в книгах с первой по десятую из «Город Бога » в значительной степени игнорировалась как неотъемлемая часть политической философии Августина и его критики римской истории.То, что здесь изображает Августин, можно легко назвать ни чем иным, как космологической теорией заговора, утверждающей, что всеми делами Рима руководят злые демоны, сбивающие с пути граждан, обещая мирские блага. Но эта логика do-ut-des , приводящая к языческому поклонению, заканчивается христианством и его эсхатологическими благословениями. Правильно указывая на важность этой части мышления Августина, Стрэнд мог бы подчеркнуть, что морализаторский взгляд на религию в значительной степени является частью переосмысления христианством того, чем должна быть религия.Во многих отношениях христиане сначала сконструировали язычников, а затем опровергли их, что, с другой стороны, не должно мешать нам видеть сильную преемственность с ранними христианами, такими как их соседи-язычники, живущими в мире злых духов и странных сил.

Это примеры того, как с точки зрения историка текст Августина слишком растянут, чтобы вписать его в современные точки зрения, и где чуть более критическая дистанция помогла бы Августину предстать в образе многовекового епископа из Северной Африки, который он есть, что делает еще более впечатляющим то, что он все еще может нас учить.Тем не менее, для всех, кто хочет знать, чему он может нас научить в области политики, этот том предлагает хороший обзор и не только для тех, кто имеет ограниченный интерес специалистов. В частности, последний вклад Дэниела Бернса («Августин и политическая философия Платона») может быть выделен в заключение, поскольку автор завершает свой очерк стипендии Джозефа Ратцингера кратким обзором будущих областей исследования, особенно указывая на ранние работы Августина. , путь, по которому некоторые статьи в этом томе уже пошли.Этот сборник убедительно показывает, что политическая мысль Августина может и не должна ограничиваться его отношением к Римской империи и ее истории.

Авторы и названия

1. Ричард Дж. Догерти: Введение — Политика, природа и добродетель
2. Ричард Дж. Догерти: Святой Августин и проблема политической этики в Городе Бога
3. Майкл П. Фоли: Другой Счастливая жизнь: политические аспекты диалогов святого Августина Кассициакум
4.Питер Буш: Мир в естественном порядке: Августин, Джайлс и Данте
5. Эшлин Менчака-Баньюло: дела и слова: Латрейя , Справедливость и милосердие в политической мысли Августина
6. Адам Томас: Исследование справедливости в Признаниях Августина
7. Томас Хармон: Немногие, многие и универсальный путь спасения: точка соприкосновения Августина с платонической политической мыслью
8. Дуглас Крис: Отголоски и адаптации в Признаниях Августина учения Платона о Искусство и политика в Республике
9.Райан Балот: Истина, Ложь, Обман, Эзотеризм: Дело Святого Августина
10. Вероника Робертс Огл: Цицероновский ответ Августина цицеронскому патриоту
11. Дэниел Стрэнд: Город Бога Августина и римская сакральная политика
12. Дэниел Э. Бернс: Августин и политическая философия Платона: Вклад Джозефа Ратцингера

Банкноты

[1] Это тексты Майкла Фоули и Вероники Огл.

[2] Показательно, что Симмах построил свою защиту религиозного плюрализма на непрозрачности окончательных истин ( relatio 3,10).

Святой Августин Гиппопотам> Индивидуальный философ> Философия

Св. Августин Гиппопотам (354–430 гг. Н. Э.) Был алжирско-римским философом и теологом позднего римского / раннего средневековья. Он является одной из самых важных ранних фигур в развитии западного христианства и был главной фигурой в приведении христианства к господству в языческой Римской империи , которая была раньше языческой .Его часто считают отцом ортодоксального богословия и величайшим из четырех великих отцов Латинской церкви (вместе с святым Амвросием , святым Иеронимом и святым Григорием ).

В отличие от более поздних схоластов, которые взяли Аристотеля как классическую модель, чтобы интегрировать в христианскую мысль, Августин разработал философскую и теологическую систему, которая использовала элементы Платона и неоплатонизма в поддержку христианской ортодоксии .Его многочисленные работы глубоко повлияли на средневековое мировоззрение .

Аврелий Августин (обычно известный как Августин ) родился 13 ноября 354 года в Тагасте (или Тагасте ), провинциальном римском городе в Алжире , Северная Африка, и он был по происхождению, Берберский . Его отец Патриций был язычником , но его мать Моника (или Монника ) была набожной католичкой (и сама почитается как христианин святой ), поэтому он был воспитан как католик.В возрасте 11 лет его отправили в школу в Мадаурус , старый нумидийский городок к югу от Тагасте, известный как своими школами , так и своим языческим влиянием , где он хорошо познакомился с латинской литературой , а также языческих верований и обычаев. Позже он прочитал «Гортензий» , диалог римского философа и политика Цицерона, который в значительной степени вызвал у него интерес к философии.

В возрасте 17 лет он отправился в Карфагене , Тунис (столица римской Африки), чтобы продолжить свое образование в риторике , и он пришел под влиянием противоречивого персидского религиозного культа манихейства , много к отчаянию матери. Он вел гедонистический образ жизни какое-то время, включая частые посещения борделей Карфагена, и развил отношения с молодой женщиной по имени Флория Эмилия , которая была его наложницей более пятнадцати лет, и которая родила ему сына, Адеодат, .

Через год или два преподавания грамматики в своем родном городе, он вернулся в Карфаген, где провел девять лет, руководя школой риторики , пока в 383 году (в возрасте 29 лет) не переехал в Рим научить риторике. Однако он был разочарован апатичными и кривыми римскими школами, и в следующем году он принял назначение профессором риторики при императорском дворе в Милан , весьма заметной и влиятельной академической кафедре.

Во время своего пребывания в Риме и Милане он отошел от манихейства , первоначально приняв Скептицизм движения Новой Академии . Сочетание его собственных исследований в области неоплатонизма, его чтения отчета о жизни Святого Антония Пустынного и совокупного влияния его матери, его друга Симплициана и, в частности, влиятельного епископа Милана, Святой Амвросий (338 — 397) постепенно склонял Августина к христианству .Летом 386 года он официально обратился в католическое христианство , бросил свою риторику, оставил преподавательскую должность в Милане и отказался от любых идей об организованном для него общественном браке и полностью посвятил себя к служению Богу , священству и безбрачию . Он подробно описал это духовное путешествие в своей знаменитой «Исповеди» , которая стала классикой как христианского богословия , так и мировой литературы .

В 388 году он вернулся в Африку , хотя его мать умерла по дороге туда, и вскоре умер его сын Адеодат, оставив его одного в мире, без семьи . Он продал свое поместье , раздав деньги бедным, и превратил семейный дом в монастырский фонд для себя и группы друзей. В 391 году он был рукоположен в священников (а позже епископов ) в Hippo Regius на средиземноморском побережье Алжира, и он стал известным проповедником , особенно известным за противодействие манихейству и ереси , таким как Донатизм и Пелагианство .Он оставался на этой должности в Hippo до своей смерти в 430 году, неустанно работая над обращением различных местных расовых и религиозных групп в католическую веру .

Августин умер 28 августа 430 в возрасте 75 лет во время осады Гиппопотама германскими вандалами , которые разрушили весь город, кроме собора и библиотеки Августина. Позднее его тело было перевезено в Павия , Италия (или, согласно другому сообщению, в Кальяри на острове Сардиния).Почти на протяжении всей своей жизни он был одинокой, изолированной фигурой , не привязанной к какому-либо интеллектуальному или академическому движению, и без какого-либо университета или институциональной поддержки для своей работы. На момент своей смерти он, по-видимому, был только человеком во всем своем городе, у кого вообще были какие-либо книги.

Его сделали святым (покровителем пивоваров, печатников, больных глаз и богословов) Римско-католической, англиканской и восточно-православной церквей, а среди православных он известен как блаженный Августин или св.Августин Блаженный . Он является покровителем религиозного ордена августинцев (католический монашеский орден мужчин и женщин, живущих согласно руководству по религиозной жизни, известному как Правило Святого Августина ). В 1298 году он стал выдающимся Доктором Церкви .

Августин написал более 100 работ на латыни, многие из них текстов по христианскому учению, и апологетических работ против различных ересей.Он наиболее известен по «Признаниям» ( «Признания» , личный отчет о его ранней жизни, завершен примерно в 397 г. ), «De civitate Dei» ( «The Город Бога » , состоящий из 22 книг, начатых в 413 году и завершенных в 426 году, посвященных Богу, мученичеству, евреям и другим христианским философиям) и « Де Тринитате » ( « О Троице » , состоящий из 15 книг, написанных за последние 30 лет его жизни, в которых он развил «психологическую аналогию» Троицы).

Как в своих философских, так и в теологических рассуждениях, он находился под сильным влиянием стоицизма, платонизма и неоплатонизма, особенно «Эннеад» Плотина (его в целом благоприятный взгляд неоплатонической мысли способствовал ее развитию). вход в христианскую , а затем европейскую , интеллектуальную традицию). На него также оказали влияние произведения римского поэта Вергилия (за его учение о языке), Цицерона (за его учение о аргументе) и Аристотеля (в частности, его «Риторика» и «Поэтика» ).

Августин утверждал, что у скептиков нет оснований для утверждения, что они знают, что не существует знания , и он считал, что подлинное человеческое знание может быть установлено с уверенностью . Он считал, что причина является уникальной человеческой познавательной способностью , которая постигает дедуктивных истин и логической необходимости . В доказательстве существования , подобном тому, которое позже стало известным Декартом, Августин утверждал: «Si fallor, sum» («Если я ошибаюсь, то я ошибаюсь»).Он также придерживался субъективного взгляда на время , утверждая, что время — это ничто в реальности, а существует только в человеческом сознании, восприятие реальности, и что время не может быть бесконечным , потому что Бог создал его.

Августин изо всех сил пытался примирить свои убеждения о свободе воли и свою веру в то, что люди морально ответственны за свои действия, с его верой, что их жизнь предопределена , и его верой в первородный грех (который, кажется, делает человека моральное поведение почти невозможно ). Он считал, что, поскольку люди начинают с первородного греха и, следовательно, по своей природе злы (даже если, как он считал, зло не является чем-то реальным, а просто отсутствием добра ), то классические попытки достичь добродетели дисциплиной, обучением и разумом — все обречены на провал , и только искупительное действие Божьей благодати дает надежду. Он высказал мнение, что «мы слишком слабы, чтобы открывать истину только с помощью одного разума».

В своих богословских трудах Августин изложил концепцию первородного греха (вины Адама, наследуемой всем людям) в своих трудах против пелагианских еретиков, оказав важное влияние на св. Фому Аквинского. Он помог сформулировать теорию справедливой войны и выступил за использование силы против еретиков-донатистов. Он разработал доктрины предопределения, (божественное , предопределяющее всего, что когда-либо случится) и действенной благодати (идея о том, что Божье спасение даровано фиксированному числу тех, кого Он уже решил спасти), которые позже нашли красноречивое выражение в трудах богословов Реформации, , таких как Мартин Лютер (1483-1546) и Иоанн Кальвин (1509-1564), а также Корнелиус Янсен (1585-1638) во время года. Контрреформация .

Августин придерживался мнения, что библейский текст следует , а не интерпретировать буквально , если он противоречит тому, что мы знаем из науки и нашей Богом данной причины (например, он считал, что Бог создал мир одновременно и что семидневное сотворение , записанное в Библии, просто представляет собой логическую основу , а не течение времени физически). Хотя он считал, что Бог избрал евреев как особый народ, он считал, что рассеивание евреев Римской империей было исполнением пророчества , и верил, что евреи будут обращены в конце времени. Он связывал сексуальное желание с грехом Адама и считал, что оно все еще греховно, хотя Падение сделало его частью человеческой природы .

В «Город Бога» он задумал церковь как небесный город или царство, управляемое любовью , которое в конечном итоге восторжествует над всеми земными империями , которые потворствуют своим желаниям и управляют по прайд . Он подчеркнул строгую независимость церкви от гражданского государства и ее превосходство над гражданским государством.Начатый после разграбления Рима вестготов в 410 году, он был до некоторой степени написан как защита против тех, кто обвинил христианство в падении Рима, и чтобы восстановить доверие своих собратьев-христиан.

См. Дополнительные источники и список рекомендованной литературы ниже или полный список на странице книг по философии. По возможности я связывал книги с моим партнерским кодом Amazon, и как партнер Amazon я зарабатываю на соответствующих покупках.Покупка по этим ссылкам помогает поддерживать работу сайта, и я благодарен за вашу поддержку!

Августин Гиппопотам, христианский демократ

Если этот симпозиум (с другими статьями Джона Оуэнса, Джонатана Лимана, Эндрю Т. Уокера и меня) может предложить понимание, так это то, что домодернистский подход к общественной жизни обладает неизведанными достоинствами, уникально подходящими для разрешения политических кризисов нашего времени. . Но это не просто досовременный подход, как если бы этика языческих греков или римлян подошла бы так же хорошо.Скорее, мы могли бы извлечь пользу из уникального и особенного сочетания греческого и римского наследия с началом христианской эпохи, которое можно найти в трудах Августина Гиппопонадского.

Августин И природа человека

Это странное утверждение, потому что Августин не был ни американцем, ни либералом. Августин Гиппопотам (354–430 гг. Н. Э.) Был католическим епископом в североафриканской провинции на закате Римской империи. В политическом отношении Августин был больше монархистом и (иногда) теократом, чем либералом, и он определенно никогда не защищал демократию.Однако Августин сыграл важную роль в переосмыслении основ политического порядка, потому что он столкнулся с двумя основными политическими событиями: обращением Рима в христианство и упадком и падением Римской империи (он умер, когда вандалы стояли у ворот его города). Его основные принципы человеческой природы, справедливости и политического реализма имеют непреходящее значение. Чему Августин может научить американцев двадцать первого века тому, как возродить культуру самоуправления?

Августин начинается с совсем другого понимания человеческой природы.Скорее, чем определяя нас по нашей способности рассуждать, он определяет нас по нашей способности любовь — потому что это значит быть созданным по образу и подобию Бога. «Поскольку тело его сила тяжести побуждает двигаться в определенном направлении, поэтому психика или душа движется любовью. «Им меня несут везде, куда меня несут» [1]. определяются объектом нашей любви и преданности. Те, кто любит Бога, отмечен знаком caritas или благотворительным; когда мы любить греховно, у нас есть алчность, либидо dominandi — не просто воля к власти, но и жажда власти.

Путь с другой стороны, Августин начинает с библейской точки зрения, что «Бог создал человека в его собственный образ, по образу Бога он создал его; мужчину и женщину он создал их »(Быт. 1:27). Как часть доброго творения Бога — действительно, как вершина из этого — человечество уникально и хорошо, «величайшее украшение всего земного» [2]. При всем наивном оптимизме эпохи Просвещения Августин кое-что утверждает. еще более удивительно позитивно о человечестве: мы в некотором смысле похожи на Бог. И это сходство с Богом объясняет, казалось бы, врожденное чувство человечества. за добро, справедливость, красоту и истину. «Если образ Божий и закон Бог был полностью изгнан из человеческой души грехом … у людей не было бы концепция справедливости, праведности или мира », согласно Августинскому ученый Герберт Дин. [3]

Кроме того, мы по своей природе социальные существа. Августин объединяет библейскую идею о том, что «человеку нехорошо быть одному» с концепцией Аристотеля, что «человек — политическое животное», и подчеркивает естественную общительность человечества. «Философы также считают, что жизнь мудрого человека носит социальный характер; и это мнение, которое мы с гораздо большей готовностью одобряем.Ибо … как мог этот Город [Бога] впервые возникнуть и развиваться на своем пути, и как он мог достичь своей цели, если бы жизнь святых не была общественной? »[4] Это ключевое отличие от эпохи Просвещения, которая преуменьшала значение человеческого социальный характер в пользу акцента на нашей индивидуальности.

Августин еще более резко отходит от Просвещения и дополняет свой взгляд на изначальная добродетель человечества с суровой, даже грубой оценкой его греховность. Когда мы любим что-то больше, чем любим Бога, мы грешим — и мы становимся порабощенный этой любовью.«Человек обязательно является рабом вещей посредством которого он стремится быть счастливым … те, кто думают избежать рабства, не поклоняющиеся чему-либо, на самом деле являются рабами всякого рода мирских вещей »[5]. Естественно, все мы так делаем. «Все люди — это масса греха», — утверждает он. Человек раса «больна и больна… от Адама до скончания века». [6] Он видит «человека как эгоистичного, алчного, амбициозного человека, стремящегося к власти и славе, и похотливы ». [7] Это, естественно, приводит к эгоизм, материализм и конфликты, когда люди изо всех сил пытаются понять основные жизненных потребностей и удовлетворить их потребности, но, вопреки Марксу, это не останавливаться на достигнутом.«Даже если бы все материальные желания были удовлетворены, жажда власти и слава по-прежнему останется и будет продолжать вести мужчин к личному и общественная борьба и войны »[8]

Августин опирается на более старое, до Просвещение, понимание человеческой природы. Книга Бытия говорит, что «Бог увидел, что беззаконие человеческое велико на земле и что всякая воображение мыслей его сердца было только злым постоянно »(Быт. 6: 5). Пророк Иеремия сетует, что «лукаво сердце более всего, и отчаянно коррумпированный; кто может это понять? » (Джер.17: 9). Библейский взгляд на человек в том, что он в лучшем случае невежественен и глуп, откровенно скотский и злой в худший. Этот взгляд решительно отличается от взгляда на человеческую природу, встречающегося в неограниченные взгляды, включая прогрессизм и национализм, а также социализм, коммунизм, фашизм и многое другое — все они основаны на улучшаемость, даже улучшаемость человечества.

августинец Либерализм

Человечества божественное достоинство, общительность, грех, порочность и сломленность имеют социальные и политические последствия.Из-за нашего греха «поэтому абсолютно невозможно создать на земле общество или государство, состоящее из святых или истинных Христиане. Таким образом, если мы хотим понять, как социальные, экономические и политические жизнь работают, и как, собственно, они должны работать , мы должны начать с предположения, что мы имеем дело, по большей части, с падшими, грешными людьми », — говорит Дин [9]. В виде в результате «каждое человеческое общество, от семьи до империи, никогда не свободно от пренебрежение, подозрения, ссоры, войны и «мир» — это не настоящий мир, а сомнительная пауза между конфликтами.”[10]

Верно Фактически, мир и истинная справедливость невозможны в земном Городе Человека. «Правда справедливость, однако, существует только в содружестве, основатель которого а Правитель — Христос »[11]. Такого города никогда не было среди городов человеческих. Августин заходит так далеко чтобы отвергнуть определение Сципиона «народа» как группы, объединенной в своих понимание справедливости согласно reductio до абсурда , что Рим, омраченный гражданскими войнами и несправедливостью, не был народом по определению Сципиона. Истинная справедливость не может быть существенной для определения Содружества, потому что если это так, то никогда не было никаких содружеств. Вместо этого Августин принимает более скромное определение народа: «собравшийся множество разумных существ, связанных общим соглашением относительно объекты их любви »[12]. описательно более точен и более реалистичен с точки зрения предписаний.

Это Вот почему августинский либерализм, по сути, является ограниченным видением политического и общественная жизнь по преимуществу .Августинский либерализм не претендует на то, чтобы окончательно решить социальные и политические проблемы, искоренить зло, искоренить всю бедность или позволить процветание для каждого человека. Он не пытается делать большинство вещей, которые прогрессизм или национализм пытаются делать. Это не обременяет государство ответственность за сохранение идентичности, за проявление разворачивающейся исторической идея американского национального обещания или воплощения наследия и культуры американская нация. Августинский либерализм меньше ожидает от политики.

августинец политика — это сравнительно более скромная задача мирного разрешения споров, примерно справедливое распределение власти, соблюдение согласованных правил и поддерживая наилучшее приближение к справедливости, которого мы можем ожидать в этом грешном мире. Мы никогда политическими действиями не построим Царство Небесное, не достигнем усовершенствовали американский идеал или возродили легендарную органическую систему античности. В виде Дин говорит: «Возрождение и спасение приходят через Христа и Церковь, которую Он установлены, а не посредством деятельности или инструментов государства.»[13] Августинский либерализм — это не просто антиутопизм. Это антиутопизм : идеология принципиального противостояния утопическому политика. Все нелиберальные движения утопичны из-за безграничной веры они вкладываются в какого-то лидера или группу лидеров.

Сопротивление Романс Древнего Полиса

ср очень нуждаются в дозе политического смирения и антиутопизма Августина, мы оказались в ловушке между прогрессивными левыми и правыми националистами. Один способ понять оба движения состоит в том, что они происходят из эпохи романтизма. ностальгия по городам-государствам Древней Греции, расположение в которых города, государство, община и церковь были существенно слиты.Националисты жаждут органическое, целостное государство, в котором граждане имеют общее наследие и общие чувство верности; прогрессивные люди стремятся к состоянию, которое прививает прогрессивные добродетели в своих образцовых граждан. Августин признает, что эти две цели невозможны из-за реальности греха. «Христианская точка зрения, что главный функция государства — подавление и наказание нечестивых. полюс, противоположный классической, и особенно греческой, концепции, согласно которой цель государства — способствовать хорошей жизни, обучать и воспитывать гражданами, чтобы они стали хорошими и добродетельными людьми », — утверждает Дин.[14]

Августин делает различие между ними четким и ясным. Греческий (а позже, Просвещения) вера в то, что государство «было высшей и благороднейшей формой человеческое общество, которое существовало, чтобы сделать возможной хорошую жизнь его граждан, а также формировать и обучать их, чтобы они могли стать настоящими людьми, то есть хорошие и добродетельные люди, которые полностью реализовали свои возможности » был неправ. Конечно, Августин сохраняет часть классического идеализма: он просто передает его от государства церкви или, точнее, городу Бог.«Только в этом городе люди могут реализовать благородные цели, провозглашенные философы Греции и Рима — полный и нерушимый мир, совершенное согласие и гармония, истинная самореализация и вечное счастье »[15]. Это видение и цель Города Бога и Его церкви, а не Города. человека и его правительства.

Кому Вернемся на минутку к Патрику Денину и его позиции против либерализма, это где Денин в точности ошибается. Он хвалит модель древнего полиса и винит либерализм в тренировках. нас к снижению наших ожиданий от политики.Древний полис обучал граждан добродетели и зависел от их рационального мышления. самоуправление. Он жалуется, что современное национальное государство отказалось от усилия, чтобы научить нас добродетели, и вместо этого «политика будет основана на надежность «низкого», а не стремление к «высокому» ». В результате государство, привыкшее действовать в соответствии с нашими низшие инстинкты, вместо того, чтобы побуждать нас действовать в соответствии с высшим благородством, что он рассматривает как пренебрежение политическим долгом.

Денин неправильно, но запутанным образом.Во-первых, он прав, что восемнадцатый век либерализм основывался на «надежности« низкого ». Но это был один из триумфы либерализма, а не падения, потому что он был основан на реалистичных, Августинский взгляд на человеческую природу. Древний полис был благородным в теории, но почти тоталитарным на практике. В древний полис объединил силы церковь, государство и гражданское общество в одну власть и не признали границы его юрисдикции. Афинское демократическое собрание могло и делало голосовать за исключение, лишение избирательных прав, лишение собственности и исполнение своих собственных граждане, в том числе, в частности, Сократ, основатель западного традиция философии — вряд ли модель, которой мы хотели бы следовать.

Как ни странно, Денин выражает озабоченность по поводу роста всемогущего Левиафана в форма либерального государства, но, кажется, не обеспокоен тем, что древний полис , которым он так восхищается, имел универсальную юрисдикцию для определения и обеспечения добродетели. Это был один из триумфов классического либерализм, чтобы рассеять власть, отделить церковь от государства и признать обоснованность сквозной множественной лояльности. Также разрешены ненасильственные институты для определения «блага» и граждане для реализации различных версий без наказания.Это анафема в полисе определяется стремлением к совершенной справедливости, но августинское государство несет нет такой нагрузки. Идеал древнего полиса, понимается как сообщество единомышленников, стремящихся воплотить добро в их совместной жизни, лучше всего воспринимать как образец для церкви, а не штат.

Но Денин также ошибочно полагает, что либеральная модель восемнадцатого века до сих пор как государство действует сегодня. Фактически, современное государство — более прогрессивное. чем либерал — гораздо ближе к тому, что предпочитает Денин, чем он признает.В государство, на службе прогрессивных причин, упорно трудились, чтобы прививать прогрессивная добродетель в своих гражданах на протяжении большей части прошлого века. Поэтому прогрессивные активисты работали так тяжело, и так успешно, чтобы взять на себя и преобразовать общественное образование в руку прогрессивной морали. Прогрессивный polis сегодня — взаимосвязанные сети государства, средств массовой информации и школ — вместе имеет пугающее сходство с самопровозглашенными моральными авторитарными древний полис .До такой степени, что Денин видит новый полис . сбывается, он несет ответственность за многие из болезней, которые он справедливо осуждает, но ошибочно лежит у ног либерализма. Истинный либерализм, а не его прогрессивный узурпатор — понимает необходимость отделить погоню за добром от светская политическая жизнь.

Это также помогает нам понять, чем августинский либерализм отличается от прогрессизма. Прогрессивизм слишком многого ожидает от государства и его граждан. Лечит государство как инструмент бесконечных нравственных реформ и требует от граждан участвовать в религии прогресса и самосовершенствования, чтобы достичь своего эсхатологическое видение американского обещания.Августин снова признает невозможность — даже опасность и фанатизм — присущие такому проекту. Государство августинцев «не стремится сделать людей по-настоящему хорошими или добродетельными. Скорее, он заинтересован в их внешних действиях ». [16] Правительство «Не меняет и не пытается изменить основные желания и отношения людей, поведение которых он стремится регулировать »[17]. Эти заниженные амбиции имеют смысл, потому что правители сами грешники и нельзя доверять правление во имя добродетели. Состояние с пониженным амбиций » не требует добра и просто люди в качестве законодателей, судей, тюремщиков или палачей »[18]

Дело за демократию

августинец политика до сих пор привела нас к недоверию власти, неверию в утопизм и ограничить юрисдикцию правительства. Это еще не либерализм, хотя он очень важен. фундамент. Чтобы перейти к либеральной политике, рассмотрите альтернатива: случай диктатуры. Извинения за самодержавие всегда утверждают, что для предотвращения хаоса необходимо сильное правительство.Человеческая природа тоже злой и слишком ненадежной, поэтому свобода неизбежно выродилась бы в анархия. Очевидный недостаток этого аргумента состоит в том, что он предполагает, что все люди, кроме самодержцы злы и ненадежны. Если недостатки в человеческой природе универсальный, то наделение грешного человека неограниченной властью — худшее возможная идея. Демократия, напротив, «вооружает человека политическими и конституционная власть противостоять чрезмерным амбициям правителей и сдерживать стремление общества достичь порядка ценой свободы », по словам Рейнхольда Нибура, теолога двадцатого века в Августинская плесень.[19]

В другими словами, человеческая глупость и злоба — сильнейший аргумент против все формы авторитаризма, включая прогрессизм и национализм. Авторитеты постоянно утверждают, что люди слишком глупы и ненадежны, чтобы управляют собой; Демократ отвечает, что автократ тоже личность и не освобождает от общего правила глупости и зла. Если люди тоже тупо управлять собой, как считают авторитарные властители, что заставляет авторитаристы думают, что они способны управлять кем-то еще? (Августин сам никогда не приводит этого аргумента, но его политическое богословие узнаваемо в фундаменте.)

В конечном итоге, каждый аргумент против демократии сводится к утверждению, что некоторые люди должен господствовать над другими людьми. Независимо от того, как вы оформляете этот аргумент, это чушь полная и полная. Тогда остается загадкой, почему так много современных Американцы, кажется, верят прогрессивному технократу, неизбранному бюрократу, или номинальный глава националистов менее глуп или злобен, чем все мы. Августинский либерализм не требует святого политики; это ожидает грешников и соответственно ограничивает их власть.«Августин согласен с тем, что земной город «отмечен» или «запятнан» грехом. Но этот грех должен привести к печальному признание ограничений, а не стремление к владычеству, требующее от других побеждать », — утверждает Жан Бетке Эльштайн [20].

Есть еще один аргумент в пользу либерализма августинцев (или Нибухриана), который, как правило, затмевается акцентом на греховность. Проблема автократии, по мнению Нибура, в том, что ее взгляд на правительство полностью отрицательно. Фактически, у правительства «есть и более позитивные функция.Он должен направлять, направлять, отклонять и перенаправлять конфликтующие и конкурирующие силы в сообществе в интересах более высокого уровня ». Свобода необходимо для этой цели. Никакая автократия не может предвидеть, планировать, изобретать или создавать все, что мог бы сделать каждый, если бы ему представилась такая возможность. Самодержавие закрывается дверь в человеческий потенциал. Демократия (и капитализм) это открывает. «В неопределенное творчество истории подтверждает идею свободного или демократического общество, которое отказывается преждевременно сдерживать человеческую жизнь.» Таким образом, христианская оценка человеческой греховности помогает нам остерегаться бесконтрольных власть в правительстве, но христианская оценка человеческого потенциала и человеческого достоинство также должно побуждать нас ценить человеческую свободу. Как сказал Нибур это: «Способность человека к справедливости делает возможной демократию; но мужская склонность к несправедливости делает демократию необходимой »[21].

августинец Федерализм

Я бы хотел бы закончить с последним подтекстом августинского либерализма. Августин похоже, предпочитает небольшие государства или считает, что чем меньше государство, тем ближе он может приблизиться к истинной справедливости и миру, даже если он признает Преимущества Pax Romana . Он оплакивает раздор и насилие, вызванные величием Рима, даже когда признание благословений универсального правила и даже справедливости некоторых из Прошлые войны Рима. «Почему империя должна быть неспокойной, чтобы быть великой?» он спрашивает. Он рисует альтернативную картину маленького тела «среднего роста» с меньше болезней. [22] «Человек умеренного средства самодостаточны в своем маленьком и ограниченном имении »[23]. Августин глубоко озабочен влиянием имперского величия на характер люди; он считает, что тяготы и заботы имперского правления взвешивают их упадок и, что еще хуже, имперская власть и слава развращают соблазны.»Это мудро или благоразумно желать прославиться широтой и величием империи, когда вы не можете показать, что люди, чья империя является счастливой? » Такие проблемы есть нет в маленьком городе. «Если бы люди всегда были мирными и справедливыми, человеческие дела были бы счастливее, и все королевства были бы маленькими, радуясь в согласии со своими соседями. Было бы столько же царств среди народов мир, как теперь дома в городе »[24]

Августин похоже, ценит преимущества некоторой формы обширного, пусть и минимального, правила для сохранять общий мир, в сочетании с предпочтением местного правления в каждом случае возможный.Сегодня мы называем это субсидиарностью или, проще говоря, федерализмом. А Федеральная система — это система, в которой есть несколько уровней правительства, которые разделяют суверенитет, разделяя виды деятельности, в отношении которых они заявляют о своей юрисдикции, и в котором самый низкий или самый местный уровень правительства, способный управлять по данному вопросу сохраняет за собой юрисдикцию. В этом отношении Денин — для которой местничество — это идеальный пробный камень — это правильно. Он ошибается, думая, что это непоследовательно с либерализмом. На самом деле местничество, вероятно, лучше всего процветает в условиях всеобщий мир и процветание, гарантированные самим более крупным национальным правительством вложенный в либеральный международный порядок, который позволяет каждой стране пространство, суверенитет и свобода стремиться к процветанию и устраивать свою общую жизнь.

новизна этой идеи состоит в том, что более крупное правительство добровольно соглашается передать свои полномочия по ряду видов деятельности меньшим правительствам, которые могут управлять более близко к людям, в то время как правительства меньшего размера получают выгоду от общего порядка и покоя, обеспечиваемого более крупными. Это позволяет больше подотчетное управление с большим вкладом людей, наиболее затронутых по выбору правительства. Это также позволяет увеличить разнообразие за счет расширения прав и возможностей различных государства, чтобы сделать другой выбор.

Почему федерализм? Потому что любое правительство может и будет стремиться расширить свою власть и его юрисдикция в конечном счете в ущерб упорядоченной свободе и человеческому процветание. Правительства редко соблюдают пределы, которые они должны соблюдать. соблюдать, если они не вынуждены. Федерализм — это система принуждения правительства оставаться в своей полосе. Аранжировка работает, потому что мы можем считать на каждое из нескольких правительств, существующих в федеральной системе, ревниво охранять свои прерогативы.Штаты сохранят национальное правительство в чек, а национальное правительство, в свою очередь, держит штаты под контролем. Когда существует баланс сил, оба имеют возможность управлять в своей сфере и гражданин защищен от злоупотреблений. Это было видение Отцов-основателей Америки, и она почти систематически демонтировалась век прогрессивного управления.

Федерализм начинается с принципиально реалистичного предположения о людях, наших общество и наши правительства.Здесь августинское наследие наиболее очевидно. Люди эгоистичны и горды. В результате общество склонно к беспорядок. Это означает, что правительство необходимо — но одновременно правительство отражает тот же эгоизм и гордыню, которые заражают людей. Нам нужно правительство, но мы не смеем ему доверять. И прогрессизм, и национализм предают слишком много веры в человечество и в правительство — веры, чтобы возвестить прогрессивная утопия или восстановление национального величия. Августинский либерал таких ожиданий от его или ее правительства: мы были бы довольны, если бы просто сделал свое дело и оставил нас в покое.

[1] Герберт А. Дин, Политические и Социальные идеи Св. Августина (Нью-Йорк: издательство Колумбийского университета, 1963), 40.

[2] Августин, Город Божий против язычников , изд. Р. В. Дайсон (Кембридж, Великобритания: Cambridge University Press, 1998), XIX.13, 938.

[3] Дин, 96.

[4] Августин, XIX.5, 923.

[5] Цитируется у Дина, 41.

[6] Цитируется у Дина, 17-18.

[7] Дин, 59.

[8] Дин, 50 лет.

[9] Дин, 39.

[10] Дин, 62.

[11] Августин, II.21, 78.

[12] Августин, XIX, 21, 23 и 24, 946 и далее.

[13] Дин, 8.

[14] Дин, 7.

[15] Дин, 11.

[16] Дин, 117.

[17] Дин, 140.

[18] Дин, 142.

[19] Райнхольд Нибур, Дети света and the Children of Darkness (Chicago: University of Chicago Press, 2011), 47.

[20] Жан Б.Эльштайн, Августин и Пределы политики (Нотр-Дам, IN: University of Notre Dame Press, 1995), 94.

[21] Нибур, 44, 49, XXXII.

[22] Августин, III.10, 101.

[23] Августин, IV.3, 144.

[24] Августин, IV.15, 159.

Как признание Августина и его уход из политики вдохновили меня на обращение в католицизм

Незадолго до Пасхи 2014 года моя семья посетила меня в Соединенном Королевстве, где я изучал христианское богословие.Я ехал на поезде, чтобы встретить их в Лондоне, где я планировал сам доставить новости отцу. Мама уже знала. Несколькими месяцами ранее я запросил у нее копию моего свидетельства о пресвитерианском крещении, которое она нашла и предоставила без осмотра, мотивируя это тем, что есть вещи похуже, чем молодые люди могут заниматься в чужой стране, чем обращение в католицизм.

Было поздно, когда я добрался до их отеля и встретил их в холле наверху. Мы немного догнали, прежде чем я набрался храбрости и выступил с этим.

«Я обращаюсь в католицизм на следующей неделе», — сказал я. «Вот когда мы это делаем: Пасха».

Сначала папа мне не поверил. В конце концов, почему? Для них обращение в католицизм не казалось чем-то, что я бы сделал. Вплоть до этого момента мои родители думали обо мне, как о большинстве родителей той эпохи, которые, вероятно, думали о своих предприимчивых детях студенческого возраста: левых, радикализованных финансовым кризисом 2008 года, вдохновленных движением «Захвати Уолл-стрит», не являющихся союзником какого-либо истеблишмента или общества. ретроградный.Они знали, что я очень религиозен, но обращение, вероятно, имело для них еще меньше смысла, учитывая мою сильную веру: зачем связываться с хорошим?

В начале

В детстве я крестился в пресвитерианской церкви, которую моя семья посещала какое-то время, но воспитывалась методистом. Мне понравилась моя методистская церковь, хотя я никогда не замечал ее доктринальной уникальности. Я знал, что мы верим в некую свободу воли, еще до того, как узнал, с какими теологическими убеждениями сталкивается эта вера. Я знал, что мы в значительной степени полагались на Библию, хотя мы не были настолько буквальными, как другие.Я знал, что мы верим в доброту и порядок, а также в то, что наши пасторы были образованными и мягкими, и им доверяли руководство и просвещение, хотя каждый из нас шел перед Богом один.

Когда я уехал из дома в колледж за многие штаты, я намеревался не отставать от методистской церкви, но не стал. Наш протестантский капеллан был глубоко гуманным квакером, с которым я проводил много времени, и в свете нашей дружбы я периодически посещал собрания Общества друзей. Я ценил подлинность и искренность, с которыми квакеры преследовали Бога, и считал уместным смирением сидеть в молчании под белыми лучами молитвенного дома Новой Англии и ждать Его.

Но я был неспокоен. В тишине молитвенного дома я позволял своему разуму кружиться вокруг нитей Священного Писания, двигаясь, как спираль, внутрь, к смыслу. Но по мере того, как спираль приближалась к зерну истины, трудности начали сковывать линии. Я уже жадно читал об истории библейских текстов: их путешествиях через перевод и толкование; их прослушивания для канона и тех, кто не прошел катание; поздние дополнения и исправления. Я не был воспитан так, чтобы думать, что Библия полностью лишена метафор или аллегорий, но это были проблемы авторитета, а не интерпретации.Кто мог сказать, что было символическим или буквальным, что было историческим артефактом и какие инструкции в настоящее время применимы?

Не только люди меняются в течение жизни, склоняя их к различным (хотя и полностью честным) интерпретациям; люди меняются по мере того, как меняются культуры.

Протестантизм возлагает на индивидуальную совесть многие, если не все, из этих обязанностей по толкованию. Проблема, как я понял, состоит в том, что, хотя Писание должно содержать по крайней мере какое-то значение, которое остается устойчивым во времени, совесть — нет.Мало того, что люди меняются в течение жизни, склоняя их к различным (хотя и полностью честным) интерпретациям; люди меняются по мере того, как меняются культуры. И некоторые из этих сдвигов в обществе и культуре имеют серьезные последствия для того, как (или насколько) мы понимаем то, что читаем.

Истина в милосердии

Возьмем, к примеру, извилистое историческое путешествие благотворительной организации . Слово caritas несколько раз встречается в латинском тексте Библии и обычно переводится на английский как «любовь» или «милосердие»; разные переводы одних и тех же отрывков могут быть представлены как попытка исправления следующей проблемы.

Библия короля Иакова переводит 1 Коринфянам 13: 3 как «И хотя я отдаю все свое имущество, чтобы накормить бедных, и хотя тело мое отдам на сожжение, а не имею милосердия, это мне не приносит никакой пользы». Современным читателям, особенно тем, кто не придерживается католических традиций, этот стих может показаться немного странным: как можно отдать все свое имущество бедным, не занимаясь благотворительностью? Похоже, это и есть само определение благотворительности.

Но со временем это слово изменилось.Как указывает ученый Элиза Бюрер, первоначально Павел использовал греческое слово agape; , но, вдохновленный Цицероном, Иероним в четвертом веке перевел его на латынь как caritas . Этот выбор, пишет Бюрер, «укрепил идею о том, что caritas навсегда будет каким-то образом ассоциироваться с бедностью», хотя, конечно, не имел такой неотъемлемой ассоциации в его первоначальном латинском использовании.

Благодаря тому, что Павел использовал термин агапе , раннехристианские писатели (включая Августина, который никогда не использовал каритас для обозначения милостыни) были хорошо осведомлены о разнице между каритас и тем, что мы теперь определяем как благотворительность.Но в средние века, как отмечает Бюрер, проповеди и проповеди о бедности начали объединять caritas с самоотдачей, и хотя церковь всегда проводила различие между этими двумя видами использования, они размывались в популярном религиозном воображении.

В наши дни благотворительность в популярном использовании относится почти исключительно к раздаче милостыни или другой деятельности, которая поддерживает нуждающихся; победило менее подходящее значение caritas . Таким образом, среди политически консервативных христиан часто можно услышать популярный тезис о том, что помощь, предоставляемая государством , не является благотворительной , потому что она обязательна, — аргумент, призванный опровергнуть христианские аргументы в пользу финансируемых государством программ социального обеспечения.Эта идея исходит из обоих смыслов благотворительности , античного и средневекового. С одной стороны, это говорит о том, что у христиан нет морального императива стремиться к прочному государству всеобщего благосостояния, потому что Библия на самом деле советует любить, то, что нельзя принуждать; с другой стороны, кажется, принято, что термин благотворительность сам по себе обозначает раздачу товаров.

Можно разрешить путаницу: правда, любовь нельзя принуждать, и то, что дается без любви, не дается в духе каритас ; тем не менее, вполне возможно построить политические институты, обеспечивающие гуманные условия для наименьшего из них из caritas .В этом случае благотворительность заключается не в передаче благ бедным, а в инициативе по созданию мира, в котором эта передача будет надежной.

И все же очень многое зависит от одного слова и его запутанной истории. Кажется маловероятным, чтобы средний читатель Библии Короля Иакова исследовал и понимал различные варианты использования caritas — я не делал этого до окончания школы, — тем не менее, никто не сможет понять полное значение слова 1 Коринфянам 13, не говоря уже о политическом дискурсе, который основан на нем, хотя этого не произошло.Мы читаем слова так, как понимаем их, но слова меняются со временем, и мы тоже.

Будучи студентом, я все больше осознавал проблемы, которые эти текстовые узлы создавали для того, как меня учили относиться к Богу: как я мог читать свой путь к Богу в свете своей совести, если бы я даже не был полностью уверен в значении того, что я читал, не говоря уже о моей способности надежно это прочитать? И в ходе всей этой неразберихи, словно по воле Божьего провидения, профессор назначил Исповедей святого Августина на одном из моих занятий.

Честные признания

Я стал навязчиво читать Августина. Я проглотил Confessions и City of God , затем перешел к его письмам, его проповедям, Soliloquies и Enchiridion и так далее. Сохранилось около пяти миллионов слов из произведений Августина, и я хотел прочитать их все.

Я любил его ясность ума, его невероятный интеллект, его ослепительную харизму. В юности я любил всю эту интенсивность — силу его чувств к Богу и миру, его страсть.Но я также оценил услугу, которую оказали его сочинения в плане навигации по сложным текстам: сам того не зная, я начал полагаться на традиции Римско-католической церкви.

Традиция представляет собой цепочку происхождения, начиная с оригинальных библейских текстов и заканчивая нашим нынешним годом, когда ученые и священнослужители читают своих предшественников и ломают голову над тем, как применить свои мысли о Боге и Его народе к новым вопросам, которые возникают со временем. Вместо того, чтобы оставлять единую совесть на усложнение узкопробному делу осмысления древних текстов, традиция предлагает христианам хор полезных единоверцев, которые со временем передают свои идеи.Конечно, совесть человека играет роль в его собственном толковании традиции; но вес времени и опыта поучительны, и они шепчут сквозь пространство и века, что вы не одиноки.

Вес времени и опыта поучительны, и они шепчут сквозь пространство и века, что вы не одиноки.

Я был убежден, что этот метод работы с толкованием и авторитетом имеет смысл на моем опыте иудаизма. В начале моей карьеры в Брандейсе, моем преимущественно еврейском колледже, мне посчастливилось пройти курс с раввином, который подходил к знакомым текстам с пытливым, требовательным интеллектом, а также с компанией из нескольких сотен переводчиков, коллективное мышление которых было весомым и сбалансированным. аффективные предрассудки современных читателей против предрассудков древних.

Колледж, вероятно, когда большинство людей приходят к Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, и хотя я читал их раньше, я тоже обнаружил, что мой интерес к левым взглядам на политическую экономию обновился примерно в то время. И это сделало меня еще более любопытным в отношении Августина, который, казалось, говорил об образе мышления, который мог критиковать и даже отвергать искаженные аспекты современности, не впадая в бесплодную ностальгию или полностью отказываясь от свидетельства истории. Рассуждения были настолько гибкими, насколько это необходимо, и не более того.Это было красиво, даже элегантно.

Как протестант я узнал, что комментарии к Священному Писанию были всего лишь эфемерными стремлениями простых смертных, лишенными собственного смысла, полезными лишь постольку, поскольку они оказались верными согласно собственному суждению. Но все больше и больше я убеждался, что не могу вести христианскую жизнь в одиночку. Я не хотел читать и делать собственные выводы; Мне нужны были руководство, ясность, авторитет. Бог не счел нужным оставлять Адама одного в Эдеме, ближе к Богу, чем мы сейчас.Он нуждался в помощи, и Бог дал ему ее.

Я начал видеть, что Бог уже сделал то же самое для меня. Я просто должен был это принять.

Изменение сердца

Многие новообращенные в католицизм высоко ценят благоразумие церкви в оценке современных условий. Поскольку церковь — это досовременный институт, она не принимает как должное многие из данностей современности: например, что личная свобода должна быть бесконечно доведена до максимума; что самая главная цель в жизни — найти себя; что политика и религия — две совершенно разные сферы.

В 2005 году в эссе о своем обращении в католицизм из епископальной церкви Р. Р. Рино, главный редактор журнала First Things, писал, что «современное богословие глубоко развращает. Свет Христа должен исходить извне, через конкретную реальность Священного Писания, воплощенную в жизни Церкви. Весь смысл оставаться на месте — противостоять искушению блуждать в выдуманном мире наших духовных представлений ».

Под «современной теологией» Рино подразумевает (в основном) либеральное богословие, возникшее после Просвещения для защиты христианства от его культурных критиков.Однако в этой защите Рино находит изобилие простых теорий — тонкую решетку аргументации, построенную для поддержки деноминаций, чьи обязательства, если не их доктрины, скомпрометированы. «Мой прием в католическую церковь обеспечил, — писал Рино, — избавление от соблазна ориентироваться по компасу теории». Вместо эфемерных вечно генерируемых теорий Рино обнаружил, что может полагаться на твердое превосходство католической церкви, внутренняя жизнь которой отмечена поразительной преемственностью с прошлым.

Одна из причин, по которой я нашел вызов католицизма современности столь убедительным, заключалась в том, что он критикует аспекты нашего мира, которые в большинстве своем не подвергаются сомнению.

Росс Даутхат, видный обозреватель The New York Times, описал причины своего обращения в аналогичную форму в 2014 году. Хотя Даутат отметил, что он «легко мог представить [Эндрю] Салливана или некоторых других моих красноречивых критиков относительно повторного брака — предложение о причастии как идеальное средство взрастить своих консервативных единоверцев, заставить нас, наконец, оставить позади наши любимые средневековые иллюзии и присоединиться к экзистенциально-неоднозначному хаосу «каждый человек-магистериум» нашего либерального, индивидуалистического , постмодернистский мир », — он подозревал, что переворот в вопросе развода и повторного брака может подорвать то, что в первую очередь привлекло многих к католицизму: долгую, задокументированную историческую целостность, которая выдержала политическое и социальное давление с целью изменения.

Рино и Даутат, оба чувствительные и чрезвычайно образованные критики культуры, религии и политики, также (как и следовало ожидать от тех, кто со здоровым скептицизмом в отношении современности) являются политическими консерваторами. Я, с равной озабоченностью по поводу многих условий, которые составляют нынешний политический и социальный порядок, не верю.

Одна из причин, по которой я нашел вызов католицизма современности настолько убедительным, заключается в том, что он критикует аспекты нашего мира, которые в большинстве своем не подвергаются сомнению даже теми, кто спорит с либерализмом в вопросах сексуальности, брака и так далее.Для меня речь шла о праве собственности, лежащем в основе всех наших текущих дебатов о бедности и богатстве.

Ранние христианские писатели, в том числе Августин, глубоко размышляли о природе творения. Бог, конечно, создал наш материальный мир, но для чего? Знание того, для чего предназначена щедрость земли, поможет им понять, как использовать ее правильно, то есть в соответствии с волей Бога для нее и для нас. С точки зрения ранней церкви (и, действительно, с точки зрения церкви сегодня), мир был создан и дан всем людям, чтобы держаться вместе, чтобы поддерживать их процветание. «Бог создал богатых и бедных из одной глины, — писал Августин, — и одна земля поддерживает бедных и богатых».

Собственность вошла в уравнение с грехом. Поскольку людям больше нельзя было доверять соблюдение первоначальной цели и использования творения, правящие органы смогли поддерживать порядок, разделяя его на части. Но церковь оставалась чуткой к до-имущественной цели творения, и своим собственным авторитетом (например, в средние века церковные суды слушали много дел, касающихся собственности и контрактов) и властью убеждать государства и подданных, она призывала к бдительности в отношении тенденция богатых накапливать больше, чем им причитается, в ущерб бедным.Отдельные действующие лица, конечно, отошли от совета церкви, но так и не смогли изменить ее доктрину для достижения своих собственных целей.

Но это изменилось после протестантской Реформации. В то время как Эразм и Томас Мор размышляли об общем владении всем незадолго до раскола, Лютер и его сторонники придерживались другого подхода. Реагируя на радикальный коммунитаризм анабаптистов, реформаторы придерживались мнения, что все должно быть общим, как тонкая пелена для праздности, распутства и праздности.Своим нападением на авторитет установленной церкви они лишили моральной силы церковное учение о собственности, которое теперь должен был решать каждый сам; и с их протестом против светской власти церкви они назначили регулирование собственности строго государству, которое должно было привести человеческие дела в сторону трезвой эффективности, а не какого-то конечного блага.

В годы после Реформации все более четко сформулированные и абсолютные права на частную собственность получили распространение в европейской мысли, в конце концов переросшие в «права человека сопротивляться изъятиям как церковью , так и государством », согласно британскому историку Кристоферу Пирсон в Just Property .Если эта ситуация звучит знакомо, то это потому, что это сплачивающий призыв почти всех тех, кто сопротивляется усилиям по расширению поддержки нашей страной бедных слоев населения. Они говорят, что налоги — это воровство, и правительства не имеют права искать блага, а только максимальную свободу своих клиентов-граждан.

Собственность вошла в уравнение с грехом.

И все же церковь остается непоколебимой, не тронутая этим течением современности. И хотя невозможно говорить от имени всех протестантов — и важно отметить, что в протестантской традиции существует широкий спектр мнений по поводу собственности на собственность, некоторые из которых близки к католической, — католическая церковь, по крайней мере, основывает свою позицию на собственности в моральной вселенной, гораздо более стабильной, чем та, которая была построена со времен Реформации.К тому времени, когда я подошел к концу своего обучения в колледже, я убедился, что это единственная твердая почва, с которой христианин может бороться против господства бедных над богатыми, против бедности, против разрушения семей и т. Д. сообщества в руках бизнеса и их политических лакеев против мира, лишенного смысла.

Подтверждение

К тому времени, когда я закончил колледж, я знал, что с Августином я не расстался. В конце первого лета после окончания колледжа я уехал в Соединенное Королевство, где заработал M.Фил. в христианском богословии с упором на Августина. Я учился у англиканского священника и христианского социалиста, чье чтение Августина углубило меня, и где-то между нашими встречами проросло семя, посаженное некоторое время назад. Когда я сказал своему наставнику, что собираюсь преобразовать, мне показалось, что я уже слишком долго откладывал это.

Оглядываясь назад, я не очень четко помню свое подтверждение. Я получил конфирмацию во время очень раннего пасхального бдения, около 4:00 утра.м., в католическом капеллане Кембриджского университета.

Я шел к часовне в темноте: было прохладно и сыро, и ночные клубы все еще выпускали гуляк в субботу вечером на улицы. К тому времени, как я добрался до часовни, я проснулся от чистого адреналина, измученный, но настороженный. Я был наэлектризован и ошеломлен на протяжении всей мессы, достаточно осознавая, что вспомнил сонное удивление, которое я испытал, когда понял, что мой профессор держит чашу, из которой я впервые пил; слишком устала, чтобы вспомнить, что она сказала мне потом, когда мы все собрались наверху, чтобы отпраздновать.

Когда я пришел в то утро домой, было светло — очень светло, и весь туман согрелся до росы. Мои друзья разошлись возле часовни, и я пошел домой через несколько маленьких переулков, которые окружали сады, где уже полностью распустились светлые розы. Мне свойственно блуждать, и я никогда раньше не видел улиц такими яркими и безмятежными, но я был слишком утомлен, чтобы задерживаться.

Я почувствовал себя изменившимся, когда вернулся в свою комнату, хотя все казалось таким же: отчаянная стопка книг у моей кровати, стопка ксерокопированных бумаг, разложенная на моем столе, и Confessions одна на моей тумбочке на корточках.Я заснул довольный, следя за формой букв на его корешке. Приятно отдыхать.

Карточки Св. Августина и Св. Томаса

Его охилософия близка к неоплатонической и платонической
Он страстно любит Бога и душу

Наши души и человечество наследуют грех в повседневной жизни, наша воля отклонена от Бога , и тяжесть нашей любви тянется не в том направлении.
Мы склонны к любви к себе и любви к преходящему и преходящему миру
Что мешает нам найти удовлетворение
(это называется затруднительным положением человека)
Почему мы продолжаем вести себя грешно, если Бог не контролирует, ответ: свободная воля

Путешествие душ — это Богу.
Истина равнялась бы счастливой жизни
Проясненное видение также приближает нас к автору истины

Агустин поспорил со скептиками (они считали, что счастье можно найти только в ПОИСКАХ истины) и сказал, что счастье можно обрести, только зная истину, которая делает нас мудрыми, что ведет к достижению истины и делает нас счастливыми.

1) скептики заявляют, что мы ничего не можем знать, чтобы быть правдой
2) отрицать это, истина требует определения истины
3) это определение истинно или ложно
4) если определение верно, то скептики должны знать некоторая правда (отказ от собственных претензий)
5) если определение ложно, то оно бесполезно для защиты скептиков, их утверждение бессмысленно

Считает чувственный опыт истинным до тех пор, пока мы не превышаем данные нам или представлено

Весло в воде (кажется согнутым, но разум может оправдать чувственный опыт, сделать вывод, что оно не согнулось)

Чувственный опыт — инструмент для внутреннего человека (разума и души)
Чувственный опыт не может дать нам знания
разум должен:
Интерпретировать
Классифицировать
Коррелировать
Судить о чувственных данных
И делает это по нефизической и вечной
причине

Божественное озарение
Согласен с Платоном (платоническим точка зрения), но не согласен (из-за его теологии), что разум сохраняет знания из прошлой жизни
Он не думает, что эти истины запрограммированы в нас
Вместо этого мы открываем понятные реальности, вечные истины, формы, божественные идеи через божественный свет

Вера и разум — это не разные независимые пути к истине
1) это устраняет необходимость в вере
2) это предполагает полную самодостаточность человеческой расы
3) это предполагает чисто нейтральный интеллект, который принимает данные и обрабатывает их

Разум — это функция всего человека и определяется ориентацией его сердца, нашими страстями и верой

Бог творение, свобода и зло
Бог существует

Сотворение
1) Бог сотворил его из ничего
2) творение было актом божественной свободы
3) мир состоит из формы и материи
4) биологический мир состоит из формы и материи
5) бог создал само время 9000 4

Проблема зла
Зло — это способы достижения добра
Зло — это не независимая реальность, а вид лишения, недостаток чего-то Экс-тени не являются истинной формой физического предмета

Или зло — это просто человеческие извращения
Только внешне злые; единственное, что близко к подлинному злу — это моральное зло
Мы не можем не грешить
Бог дает нам свободу и дар благодати одним, а не другим

Если десять человек должны мне деньги, а я списываю два долга, все равно оставляет оставшиеся 8

Отрывков из Города Бога Августина — Джеральда У.

• Предисловие — в котором он объясняет свой замысел при выполнении этой работы.
• Книга первая
  • Гл. 1. О противниках имени Христа, которых варвары ради Христа пощадили, когда штурмовали город.
  • Гл. 8 — О преимуществах и недостатках, которые часто без разбора достаются хорошим и злым людям.
  • Гл. 10 — Святые ничего не теряют, теряя материальные блага.
  • Гл. 29 — Что слуги Христа должны сказать в ответ неверующим, которые бросили им зубы, что Христос не спас их от ярости их врагов.
  • Гл. 30. Те, кто жалуются на христианство, действительно хотят жить без ограничений в позорной роскоши.
  • Гл. 33 — Что ниспровержение Рима не исправило пороки римлян.
  • Гл. 34 — О милосердии Божьем, смягчившем разрушение города.
  • Гл. 35 — О сыновьях Церкви, сокрытых среди нечестивых, и лжехристиан внутри Церкви
• Книга Пятая
  • Гл. 12. Какими добродетелями древние римляне заслужили, чтобы истинный Бог, хотя они и не поклонялись ему, расширил их империю.
  • Гл. 15. Относительно временной награды, которую Бог даровал добродетелям римлян.
  • Гл. 16. Относительно награды святых граждан небесного города, которым полезен пример добродетелей римлян.
• Книга Десятая
  • Гл. 1. Сами платоники определили, что только Бог может даровать счастье ангелам или людям, но все же остается вопрос, хотят ли те духи, которым они направляют нас поклоняться, чтобы мы могли достичь счастья, приносить жертву самим себе. , или только одному Богу.
  • Гл. 3. Платоники, хотя кое-что знали о создателе вселенной, неправильно поняли истинное поклонение Богу, воздавая божественную честь ангелам, хорошим или плохим.
• Книга Одиннадцать
  • Гл. 1. Об этой части работы, в которой мы начинаем объяснять происхождение и конец двух городов.
• Двенадцатая книга
  • Гл. 1. Что природа ангелов, как хороших, так и плохих, одна и та же.
• Книга четырнадцать
  • Гл. 13 — Что в грехе Адама зло предшествует злу.
  • Гл. 27 — Об ангелах и людях, которые согрешили, и что их беззакония не нарушили порядок Божьего провидения.
  • Гл. 28 — О природе двух городов, земного и небесного.
• Книга девятнадцать
  • Гл. 1. Варрон определил, что двести восемьдесят восемь различных философских сект могут быть образованы различными мнениями относительно Высшего Блага.
  • Гл. 4. Во что верят христиане относительно Высшего Добра и Зла, в противоположность философам, которые утверждали, что Высшее Благо находится в них самих.
  • Гл.6 — Об ошибке человеческих суждений, когда правда скрыта.
  • Гл. 10 — Награда, приготовленная для святых после того, как они перенесут испытание этой жизни.
  • Гл. 12 — Что даже жестокость войны и все беспокойство людей ведут к единственной цели мира, которого желает всякая природа.
  • Гл. 13 — О всеобщем мире, который закон природы сохраняет несмотря на все потрясения и с помощью которого каждый достигает своей пустыни путем, установленным справедливым судьей.
  • Гл. 14 — О порядке и законе, которые существуют на небе и на земле, в результате чего человеческое общество обслуживается теми, кто правит им.
  • Гл. 17 — Что производит мир и какой раздор между небесными и земными городами.
  • Гл. 20. Что святые в этой жизни благословлены надеждой.
  • Гл. 21. Существовала ли когда-либо римская республика, отвечающая определениям Сципиона в диалоге Цицерона.
  • Гл. 23 (последние несколько предложений)
  • Гл.24. Определение, которое должно быть дано для народа и республики, чтобы оправдать принятие этих титулов римлянами и другими царствами.
  • Гл. 25 — Там, где нет истинной религии, нет истинных добродетелей.
  • Гл. 26 — О мире, которым наслаждаются люди, отчужденные от Бога, и о том, как народ Божий использовал его во время своего паломничества.
  • Гл. 27 — Что мир тех, кто служит Богу, не может быть постигнут в этой земной жизни в его совершенстве.

Предисловие

В котором он объясняет свой замысел при выполнении этой работы.

Славный город Божий — моя тема в этой работе, которую вы, мой дорогой сын Марцеллин, предложили и которая принадлежит вам по моему обещанию. Я предпринял его защиту от тех, кто предпочитает своих богов Основателю этого города, — города необычайно славного, независимо от того, считаем ли мы, что он все еще живет верой в это мимолетное течение времени и пребывает среди чужих. нечестивых, или как он будет жить в неподвижной устойчивости своего вечного престола, которого он теперь терпеливо ожидает, ожидая, пока «праведность не возвратится на суд», и благодаря своему превосходству добьется окончательной победы и совершенного мир.Это отличная работа, и она трудная; но Бог мне помощник. Ибо я знаю, какие способности необходимы, чтобы убедить гордых в том, насколько велика добродетель смирения, которое возвышает нас не благодаря чисто человеческому высокомерию, а благодаря божественной благодати выше всех земных достоинств, которые колеблются на этой изменчивой сцене. Ибо Царь и Основатель этого города, о котором мы говорим, произнес в Писании Своему народу изречение Божественного закона в следующих словах: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». Но это прерогатива Бога, завышенное честолюбие гордого духа также влияет, и ему очень нравится, чтобы это было причислено к его атрибутам, к

«Прояви жалость к смиренной душе,
И сокруши сынов гордости.”

И поэтому, поскольку план этой работы, которую мы предприняли, требует, и как предлагает случай, мы должны также говорить о земном городе, который, хотя и является владыкой народов, сам управляется своей жаждой власти.

Книга I, гл. 1

О противниках имени Христа, которых варвары ради Христа пощадили, когда штурмовали город.

Ибо к этому земному городу принадлежат враги, от которых я должен защищать город Божий.Многие из них, действительно, оправившись от своей нечестивой ошибки, стали достаточно уважаемыми гражданами этого города; но многие так воспламенены ненавистью к нему и настолько неблагодарны к его Искупителю за Его знаменательные блага, что забывают, что теперь они не смогли бы произнести ни единого слова в его предубеждение, если бы не нашли их в его священных местах, как они бежали от вражеской стали, той жизни, которой они теперь хвастаются. Разве те самые римляне, которых варвары пощадили своим уважением ко Христу, не стали врагами имени Христа? Об этом свидетельствуют мощи мучеников и церкви апостолов; ибо в разграблении города они были открытым прибежищем для всех, кто бежал к ним, будь то христианин или язычник….И они должны приписать это духу этих христианских времен, что, вопреки обычаям войны, эти кровожадные варвары пощадили их и пощадили ради Христа, независимо от того, действительно ли эта милость проявлялась в беспорядочных местах или в тех местах. специально посвященный имени Христа, и самые большие из которых были выбраны в качестве святилищ, таким образом, этот полный простор мог быть отдан обширному состраданию, которое желало, чтобы большое количество людей могло найти там убежище. Поэтому они должны благодарить Бога и с искренним исповеданием бежать в поисках убежища к Его имени, чтобы избежать наказания вечного огня — те, кто лживыми устами приняли это имя, чтобы избежать наказания нынешней погибели. .Среди тех, кого вы видите, нагло и бесстыдно оскорбляющих служителей Христа, есть много людей, которые не избежали бы этой гибели и резни, если бы не притворились, что сами являются слугами Христа. Однако теперь, в неблагодарной гордости и самом нечестивом безумии и рискуя быть наказанными в вечной тьме, они извращенно выступают против того имени, под которым они обманным путем защищали себя ради наслаждения светом этой короткой жизни.

Книга I, гл.8

О достоинствах и недостатках, которые часто без разбора достаются добрым и злым людям.

Кто-нибудь скажет: почему тогда это божественное сострадание было простирано даже на нечестивых и неблагодарных? Почему, но потому что это была милость Того, Кто ежедневно «заставляет солнце Свое восстать над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных». Ибо хотя некоторые из этих людей, думая об этом, раскаиваются в своем зле и исправлении, некоторые, как говорит апостол, «презирая богатство Его благости и долготерпения, по жестокосердию и нераскаявшемуся сердцу, собирают себе сокровища гнева. на день гнева и откровения праведного суда Божьего, Который воздаст каждому человеку по его делам: «Тем не менее терпение Божье все еще побуждает нечестивых к покаянию, как и бич Божий воспитывает добрых к терпению. .И точно так же милость Божья охватывает добро, чтобы лелеять их, поскольку строгость Божья удерживает нечестивых, чтобы наказать их. Божественному провидению казалось благом приготовиться в грядущем мире к праведным добрым вещам, которыми неправедные не получат удовольствия; и за злое зло, которым доброе не будет мучиться. Но что касается хорошего и плохого в этой жизни, Бог пожелал, чтобы они были общими для обоих; дабы мы не слишком страстно желали того, чем, как считается, одинаково наслаждаются нечестивые люди, и не уклонялись от неблаговидного страха перед бедами, от которых часто страдают даже хорошие люди.

Существует также очень большая разница в целях, которым служат как те события, которые мы называем неблагоприятными, так и те, которые называются благополучными. Ибо благочестивый человек не поднимается благами времени и не разбивается его недугами; но злой человек, испорченный счастьем этого мира, чувствует себя наказанным его несчастьем. Тем не менее, часто, даже при нынешнем распределении мирских вещей, Бог ясно показывает Свое вмешательство. Ибо, если бы каждый грех теперь сопровождался явным наказанием, казалось бы, ничего не оставалось бы до последнего суда; с другой стороны, если бы ни один грех сейчас не получил явно божественного наказания, можно было бы сделать вывод, что божественного провидения нет вообще. Итак, о хороших вещах в этой жизни: если Бог не наделил их очень видимой щедростью некоторым из тех, кто их просит, мы должны сказать, что эти хорошие вещи не были в Его распоряжении; и если Он дал их всем, кто их искал, мы должны предположить, что они были единственной наградой за Его служение; и такое служение сделало бы нас не благочестивыми, а скорее жадными и жадными. Поэтому, хотя хорошие и плохие люди страдают одинаково, мы не должны предполагать, что нет никакой разницы между самими людьми, потому что нет разницы в том, что они оба страдают.Ибо даже в подобии страданий в страдальцах остается непохожесть; и хотя добродетель и порок подвержены одним и тем же страданиям, это не одно и то же. Ибо как от того же огня золото ярко светится, а мякина дымится; и под тем же цепом солому мелко бьют, а зерно очищают; и как дрожжевой осадок не смешивается с маслом, хотя и выдавливается из чана одним и тем же давлением, так же жестокость скорби доказывает, очищает, очищает добро, но проклинает, губит, истребляет нечестивых.И поэтому в одном и том же бедствии нечестивые ненавидят Бога и богохульствуют, в то время как добрые молятся и хвалят. Таким образом, разница имеет значение не только в том, какие болезни страдают, но и в том, какой человек ими страдает. Ибо, взбалтывая одним движением, грязь источает ужасное зловоние, а мазь источает ароматный запах.

Книга I, гл. 10

Что святые ничего не теряют, теряя материальные блага.

Это соображения, которые нужно иметь в виду, чтобы он мог ответить на вопрос, случается ли с верными и благочестивыми какое-нибудь зло, которое не может быть обращено на пользу.Или мы скажем, что вопрос излишний, и что апостол парит, когда говорит: «Мы знаем, что все работает вместе на благо любящим Бога?»

Они потеряли все, что имели. Их вера? Их благочестие? Имущество сокрытого в сердце человека, которое в очах Бога дорого обходится? Они потеряли это? Ибо это богатство христиан, которым богатый апостол сказал: «Благочестие с довольством — великое приобретение. Поскольку мы ничего не принесли в этот мир, мы уверены, что ничего не можем осуществить.Имея пищу и одежду, будем довольны этим. Но те, кто хочет разбогатеть, впадают в искушение и сеть и во многие безрассудные и пагубные похоти, которые погружают людей в погибель и погибель. Ибо любовь к деньгам — корень всех зол; которые, в то время как некоторые желали этого, они отклонились от веры и пронзили себя многими скорбями ».

Значит, те, кто потеряли все свое мирское в разграблении Рима, если они владели своим имуществом, как их учил апостол, который сам был беден снаружи, но богат внутри, то есть если они использовали мир, как не использующий его, — мог бы сказать словами Иова, изо всех сил пытавшегося, но не побежденного: «Нагый вышел я из чрева матери моей и нагим возвращусь туда: Господь дал, и Господь взял; как угодно Господу, так и сбылось: благословенно имя Господне.”….

Но некоторые добрые и христианские люди были подвергнуты пыткам, чтобы они могли быть вынуждены отдать свое имущество врагу. Они действительно не могли ни доставить, ни потерять то добро, которое сделало себя хорошим. Если, однако, они предпочли пытки покончить с изобилием беззакония, то я говорю, что они не были хорошими людьми. Скорее им следовало напомнить, что, если они так сильно пострадали из-за денег, они должны претерпеть все мучения, если потребуется, ради Христа; чтобы их можно было научить любить Того, Кто обогащает вечным блаженством всех страдающих за Него, а не серебро и золото, ради которых было жалко страдать, сохраняли ли они это, говоря ложь, или теряли это, говоря правду.Ибо под этими мучениями никто не потерял Христа, исповедуя Его, никто не сохранил богатство, кроме как отрицая его существование. Так что, возможно, пытка, которая научила их привязывать свои чувства к собственности, которую они не могли потерять, была более полезной, чем те вещи, которые без всяких полезных плодов тревожили и мучили их озабоченных владельцев …

Книга I, гл. 29

Что слуги Христа должны сказать в ответ неверующим, бросающим в зубы, что Христос не спас их от ярости их врагов.

Вся семья Божья, самая высокая и самая верная, поэтому имеет собственное утешение — утешение, которое не может обмануть и которое имеет в себе более надежную надежду, чем могут себе позволить колеблющиеся и падающие дела земли. Они не откажутся от дисциплины этой временной жизни, в которой их приучили к жизни вечной; они также не будут сетовать на то, что они пережили, ибо блага земли они используют как паломники, которые не задерживаются ими, а ее недуги либо доказывают, либо улучшают их.Что касается тех, кто оскорбляет их в их испытаниях и когда с ними случаются беды, скажите: «Где твой Бог?» мы можем спросить их, где их боги, когда они терпят те самые бедствия, ради избежания которых они поклоняются своим богам или утверждают, что им следует поклоняться; ибо семья Христа снабжена своим ответом: наш Бог присутствует везде, полностью повсюду; не ограничен каким-либо местом. Он может присутствовать незамеченным и отсутствовать, не двигаясь; когда Он подвергает нас невзгодам, это делается либо для доказательства нашего совершенства, либо для исправления наших недостатков; и в обмен на наше терпение в страданиях времени Он резервирует для нас вечную награду.Но кто вы такие, чтобы мы соизволили поговорить с вами даже о ваших собственных богах, а тем более о нашем Боге, которого «следует бояться больше всех богов?» Ибо все боги народов — идолы; но Господь создал небеса ».

Книга I, гл. 30

Те, кто жалуются на христианство, действительно хотят жить без ограничений в позорной роскоши.

Если бы сейчас был жив знаменитый Сципион Насика, который когда-то был вашим понтификом и был единогласно выбран сенатом, когда в панике, порожденной Пунической войной, они искали лучшего гражданина для развлечения фригийской богини, он бы обуздал это ваше бесстыдство, хотя вы, возможно, едва ли осмелились бы взглянуть на лицо такого человека.Ибо почему во время своих бедствий вы жалуетесь на христианство, если только не потому, что желаете безудержно наслаждаться своей роскошной властью и вести заброшенную и распутную жизнь, не прерывая никаких тревог или бедствий? Ибо определенно ваше стремление к миру, процветанию и изобилию не вызвано какой-либо целью честно использовать эти благословения, то есть с умеренностью, трезвостью, воздержанием и благочестием; ваша цель, скорее, состоит в том, чтобы устроить бунт в бесконечном разнообразии глупых удовольствий и, таким образом, вызвать из вашего процветания моральную чуму, которая окажется в тысячу раз более разрушительной, чем самые жестокие враги …

Книга I, гл. 33

Что ниспровержение Рима не исправило пороки римлян.

О, одержимые люди, что это за слепота или, вернее, безумие, которое охватывает вас? … Испорченные удачей, а не наказанные невзгодами, то, чего вы желаете для восстановления мирного и безопасного государства, не является спокойствием общества , но безнаказанность собственной порочной роскоши. Сципион хотел, чтобы враг давил на вас, чтобы вы не отдавались роскошным манерам; но вы так заброшены, что ваша роскошь не подавляется даже тогда, когда вас сокрушает враг.Вы упустили выгоду из своего бедствия; вы были очень несчастны и оставались самыми расточительными.

Книга I, гл. 34

О милосердии Бога в уменьшении разорения города.

А то, что вы все еще живы, — это благодаря Богу, Который щадит вас, чтобы вы могли получить увещевание покаяться и изменить свою жизнь. Это Он позволил вам, каким бы неблагодарным вы ни были, избежать меча врага, назвав себя Его слугами или найдя убежище в священных местах мучеников….

Книга I, гл. 35

Из сынов Церкви, сокрытых среди нечестивых, и лжехристиан внутри Церкви

Пусть эти и подобные ответы (если удастся найти более полные и точные ответы) будут даны их врагам искупленной семьей Господа Христа и городом паломников Царя Христа. Но пусть этот город помнит, что среди его врагов скрываются те, кому суждено стать согражданами, чтобы она не считала бесплодным терпеть то, что они навязывают своим врагам, пока они не станут исповедниками веры.Точно так же, пока она чужестранка в этом мире, город Божий имеет в своем общении и связан с ней таинствами тех, кто не будет жить вечно в уделе святых. Некоторые из них сейчас не признаны; другие заявляют о себе и, не колеблясь, объединяются с нашими врагами в ропоте на Бога, чей сакраментальный знак они носят. Сегодня вы можете видеть этих людей, которые толпятся вместе с нами по церквям, а завтра толпятся в театрах безбожниками. Но у нас меньше причин для отчаяния в возмещении ущерба даже такими людьми, если среди наших самых объявленных врагов сейчас есть некоторые, неизвестные им самим, которым суждено стать нашими друзьями.По правде говоря, эти два города связаны в этом мире и перемешаны до тех пор, пока Страшный суд не приведет к их разделению. Теперь я продолжаю говорить, поскольку Бог поможет мне, о подъеме, развитии и конце этих двух городов; и что я пишу. Я пишу во славу города Божьего, чтобы, будучи помещенным в сравнение с другим, он мог сиять более ярким блеском.

Книга V, гл. 12

Какими добродетелями древние римляне заслужили, чтобы истинный Бог, хотя они и не поклонялись ему, расширил их империю.

Посему давайте продолжим рассмотрение того, какими добродетелями римлян они были, что истинный Бог, в чьей власти находятся также царства земли, снизошел на помощь, чтобы поднять империю, а также по какой причине Он это сделал. И, чтобы обсудить этот вопрос на более ясной основе, мы написали предыдущие книги, чтобы показать, что сила тех богов, которым, по их мнению, следовало поклоняться с помощью таких пустяковых и глупых обрядов, не имела к этому никакого отношения. иметь значение; а также то, что мы уже сделали в этом томе, чтобы опровергнуть доктрину судьбы, чтобы любой, кто, возможно, уже был убежден в том, что Римская империя не расширялась и не сохранялась поклонением этим богам, все еще мог приписывать ее расширение и сохранение для какой-то судьбы, а не для самой могущественной воли Всевышнего Бога.

Таким образом, древние и примитивные римляне, хотя их история показывает нам, что, как и все другие народы, за исключением евреев, они поклонялись ложным богам и приносили жертвы не Богу, а демонам, тем не менее имели это их историк похвалил их за то, что они «жадны до похвалы, расточительны к богатству, жаждут великой славы и довольствуются умеренным состоянием». Они горячо любили славу: ради нее они хотели жить, ради нее они не колеблясь умирали.Все остальные желания подавлялись силой их страсти к этому единственному. В конце концов, сама их страна, поскольку служение казалось бесславным, но славным управлять и командовать, они сначала искренне желали быть свободными, а затем — хозяйками. Следовательно, не выдержав господства королей, они передали управление в руки двух вождей, занимавших этот пост в течение года, которых называли консулами, а не королями или лордами …

Это рвение к похвале и желание славы, таким образом, было тем, что совершило эти многие чудесные дела, похвальные, несомненные и славные согласно человеческому суждению….

[N] ext к свободе, римляне так высоко ценили господство, что оно получило место среди тех вещей, которым они воздавали величайшую похвалу. Отсюда и то, что этот поэт, предпочитая искусству других народов те искусства, которые принадлежали именно римлянам, а именно искусства управления и командования, а также порабощения и покорения народов, говорит:

«Другие, похоже, с более счастливым изяществом,
Из бронзы или камня вызовут лицо,
Признают сомнительные причины, нанесут на карту небо,
И скажут, когда планеты заходят или восходят;
Но ты, Римский, владеешь
Народы повсюду;
Будь этим своим гением, чтобы наложить
Власть мира побежденным врагам,
Смилостивиться над смиренной душой,
И сокрушить сыновей гордости.”

Этим искусством они упражнялись тем более искусно, чем меньше они отдавали себя удовольствиям и расслаблению тела и разума в жажде и накоплении богатства, и через эту развращающую мораль, вымогая их у несчастных граждан и расточая их на низменной стадии. -плееры. Следовательно, эти низменные люди, которых было немало, когда Саллюстий писал, а Вергилий пел эти вещи, искали почести и славы не этим искусством, а предательством и обманом. Поэтому он говорит: «Но поначалу умы людей волновало скорее честолюбие, чем жадность, а порок, однако, ближе к добродетели.Ибо славы, чести и власти одинаково желают добрый человек и неблагородный; но первый, — говорит он, — стремится к ним истинным путем, в то время как другой, ничего не зная о хорошем искусстве, ищет их обманом и обманом ». И то, что подразумевается под стремлением достичь славы, чести и власти с помощью добрых искусств, — это искать их добродетелью, а не лживыми интригами; ибо добрый и низменный человек одинаково желают этого, но добрый человек стремится обогнать их истинным путем. Путь — это добродетель, по которой он стремится к цели обладания, а именно к славе, чести и власти.

Теперь, когда это чувство укоренилось в умах римлян, на это указывают даже храмы их богов; ибо они построили в непосредственной близости храмы Добродетели и Чести, поклоняясь как богам дарам Бога. Отсюда мы можем понять, что те, кто были добрыми, считали концом добродетели и к чему они в конечном итоге относились, а именно к чести; Что касается зла, то у них не было добродетели, хотя они стремились к чести и стремились завладеть ею обманом и обманом. Высшая похвала воздается Катону, потому что он говорит о нем: «Чем меньше он искал славы, тем больше она следовала за ним.«Мы возносим хвалу высшего рода; ибо слава, желанием которой горели римляне, есть суд над людьми, хорошо мыслящими о людях. И поэтому лучше добродетель, которая не довольствуется никаким человеческим суждением, кроме суждения собственной совести. Отсюда апостол говорит: «Ибо в этом наша слава, свидетельство нашей совести». А в другом месте он говорит: «Но пусть каждый докажет свое дело, и тогда он прославится самим собой, а не другим». Таким образом, слава, честь и власть, которых они желали для себя и которых добро стремилось достичь хорошими искусствами, должны быть ими добиваться не добродетелью, а добродетелью.Ибо нет истинной добродетели, кроме той, которая направлена ​​на ту цель, в которой есть высшее и высшее благо человека….

Но из двух великих римлян того времени Катон был тем, чья добродетель была намного ближе к истинному представлению о добродетели. Поэтому давайте обратимся к мнению самого Катона, чтобы узнать, какое суждение он вынес относительно состояния государства как тогда, так и в прежние времена. «Я не думаю, — говорит он, — что наши предки с помощью оружия сделали республику великой из того, что она маленькая.Если бы это было так, республика наших дней была бы намного более процветающей, чем в их времена, поскольку число наших союзников и граждан намного больше; и, кроме того, у нас гораздо больше доспехов и лошадей, чем у них. Но не только эти вещи сделали их великими, а у нас их нет: трудолюбие дома, справедливое правительство без него, разум, свободный в размышлениях, не склонный ни к преступлениям, ни к похоти. Вместо этого у нас роскошь и скупость, бедность в государстве, достаток среди граждан; мы восхваляем богатство, мы следуем лени; нет разницы между хорошим и плохим; все награды добродетели добываются интригами.И неудивительно, когда каждый советуется только для своего блага, когда вы рабы удовольствий дома, а в государственных делах — денег и благосклонности, неудивительно, что на незащищенную республику наносится нападение ».

Тот, кто слышит эти слова Катона или Саллюстия, вероятно, думает, что такая хвала древним римлянам была применима ко всем из них или, по крайней мере, к очень многим из них. Это не так; иначе то, что пишет сам Катон и что я процитировал во второй книге этой работы, не было бы правдой….Но великие дела, которые были тогда достигнуты, были достигнуты благодаря управлению нескольких людей, которые были хороши по-своему. И благодаря мудрости и предусмотрительности этих немногих хороших людей, которые первыми позволили республике вынести эти бедствия и смягчить их, она становилась все больше и больше. И это же подтверждает тот же историк, когда он говорит, что, читая и слыша о многих выдающихся достижениях римского народа в мире и войне, на суше и на море, он хотел понять, чем именно были эти великие дела. выдержанный.Ибо он знал, что очень часто римляне небольшими отрядами сражались с большими легионами врага; и он знал также, что с небольшими ресурсами они вели войны с богатыми королями. И он говорит, что после тщательного рассмотрения этого вопроса ему показалось очевидным, что выдающаяся добродетель нескольких граждан достигла всего, и это объясняет, как бедность победила богатство, а небольшое количество — великое множество. Но, добавляет он, после того, как государство было развращено роскошью и праздностью, республика снова благодаря своему величию смогла вынести пороки своих магистратов и генералов.Поэтому даже похвалы Катона применимы лишь к немногим; ибо лишь немногие обладали той добродетелью, которая побуждает людей стремиться к славе, чести и власти истинным путем, то есть самой добродетелью.

Книга V, гл. 15

Относительно временной награды, которую Бог даровал добродетелям римлян.

… Ибо о тех, кто, кажется, делает добро, чтобы получить славу от людей, Господь также говорит: «Истинно говорю вам, они получили свою награду.Так и они презирали свои личные дела ради республики, и ради своей казны сопротивлялись алчности, советовались ради блага своей страны в духе свободы, не пристрастившись ни к тому, что их законы объявляли преступлением или похотью. Всеми этими действиями, как и истинным путем, они стремились к почестям, власти и славе; их почитали почти все народы; они навязали законы своей империи многим народам; и в наши дни, как в литературе, так и в истории, они славятся почти всеми народами.Нет причин, по которым они должны жаловаться на справедливость верховного и истинного Бога: «они получили свою награду».

Книга V, гл. 16

Относительно награды святых граждан небесного города, которым полезен пример добродетелей римлян.

Но награда святых совсем иная, которые даже здесь терпели упреки за город Божий, ненавистный любителям этого мира. Этот город вечен.Никто не рождается, потому что никто не умирает. Это настоящее и полное счастье — не богиня, а дар Бога. Отсюда мы получаем клятву веры, пока в нашем паломничестве мы вздыхаем о его красоте. Не восходит солнце над добром и злом, но Солнце Праведности защищает только добро. Там не должно быть больших усилий, чтобы обогатить государственную казну за счет домашних лишений, ибо есть общая сокровищница истины. И поэтому не только ради вознаграждения граждан Рима ее империя и слава были столь значительно увеличены, но также и для того, чтобы граждане этого вечного города во время своего паломничества сюда могли прилежно и трезво размышлять над этими примерами. и посмотрите, какой любовью они обязаны небесной стране из-за вечной жизни, если земная страна была так любима своими гражданами из-за человеческой славы.

Книга X, гл. 1

То, что сами платоники определили, что только Бог может даровать счастье ангелам или людям, но все же остается вопрос, желают ли те духи, которым они направляют нас поклоняться, чтобы мы могли обрести счастье, жертвоприношения приносили жертву. себе или только одному Богу.

Все, кто пользуется своим мозгом, считают, что все люди хотят быть счастливыми. Но кто счастлив и как они стали счастливыми — это вопросы, по поводу которых слабость человеческого понимания вызывает бесконечные и яростные споры, в которых философы растратили свои силы и потратили свой досуг.Приводить и обсуждать их различные мнения было бы утомительно и в этом нет необходимости. Читатель может вспомнить то, что мы сказали в восьмой книге, выбирая философов, с которыми мы могли бы обсудить вопрос о будущей счастливой жизни, можем ли мы достичь ее, воздавая божественные почести единственному истинному Богу, Создателю. всех богов или поклоняясь многим богам, и он не будет ожидать, что мы повторим здесь тот же аргумент, тем более что, даже если он забыл об этом, он может освежить свою память путем повторного прочтения.Ибо мы выбрали платоников, справедливо почитавших самых благородных из философов, потому что у них хватило ума понять, что человеческая душа, бессмертная и разумная, или интеллектуальная, сама по себе, не может быть счастливой, кроме как приобщаясь к свету этого. Бог, которым были созданы и он сам, и мир; а также, что счастливая жизнь, которой желают все люди, не может быть достигнута тем, кто не прилепляется чистой и святой любовью к единому высшему благу, неизменному Богу. Но … даже эти философы, приспосабливаясь к глупости и невежеству людей или, как говорит апостол, «тщеславившись в своем воображении», полагали или позволяли другим предполагать, что следует поклоняться многим богам, так что некоторые из них считал, что божественная честь посредством поклонения и жертвоприношения должна оказываться даже демонам….

Книга X, гл. 3

Что платоники, хотя кое-что знали о создателе вселенной, неправильно поняли истинное поклонение Богу, воздавая божественную честь ангелам, хорошим или плохим.

Итак, если платоники или те, кто мыслит вместе с ними, зная Бога, прославляли Его как Бога и благодарили, если они не стали тщеславными в своих собственных мыслях, если они не возникли и не уступили популярным заблуждениям, они определенно признали бы, что ни благословенные бессмертные, ни мы, несчастные смертные, не могли бы сохранить счастливое состояние, не поклоняясь единому Богу богов, который является их и нашим …

Книга XI, гл. 1

В этой части работы мы начинаем объяснять происхождение и конец двух городов.

Город Божий, о котором мы говорим, — это то же самое, о котором свидетельствует то Священное Писание, которое превосходит все писания всех народов своим божественным авторитетом и ввело под свое влияние самые разные умы, и это не случайно. интеллектуальное движение, но, очевидно, по явному провидению.Ибо там написано: «Сказано о тебе славное, город Божий». А в другом псалме мы читаем: «Велик Господь и достохвален в городе Бога нашего, на горе святости Его, умножая радость всей земли». И немного позже в том же псалме: «Что слышали, то видели в городе Господа Саваофа, в городе Бога нашего. Бог установил это на веки ». А в другом: «Есть река, потоки которой веселят город Бога нашего, святое место шатров Всевышнего.Бог посреди нее, она не поколеблется ». Из этих и подобных свидетельств, цитировать которые было утомительно, мы узнали, что существует город Божий, и его Основатель вдохновил нас любовью, которая заставляет нас желать его гражданства. Этому Основателю святого города жители земного города предпочитают своих собственных богов, не зная, что Он — Бог богов, а не ложных, т. Е. Нечестивых и гордых богов, которые, будучи лишены Его неизменного и свободно общались легкие и, таким образом, сведенные к своего рода нищей власти, жадно хватающиеся за свои личные привилегии и ищущие божественных почестей от своих обманутых подданных; но о благочестивых и святых богах, которым больше нравится подчиняться одному, чем подчинять себе многих, и которые предпочитают поклоняться Богу, чем им поклоняются как Богу.Но врагам этого города мы ответили в десяти предыдущих книгах в соответствии с нашими способностями и помощью, оказанной нашим Господом и Царем. Теперь, осознавая то, что от меня ожидают, и не забывая о моем обещании, а также полагаясь на ту же помощь, я постараюсь рассказать о происхождении, развитии и заслуженных судьбах двух городов (земного и земного). небесные, а именно), которые, как мы сказали, в нынешнем мире смешаны и как бы сплетены вместе. И сначала я объясню, как изначально были заложены основы этих двух городов, в различии, которое возникло между ангелами.

Книга XII, гл. 1

Что природа ангелов, хороших и плохих, одна и та же.

В предыдущей книге уже было показано, как два города произошли от ангелов. Прежде чем я расскажу о сотворении человека и покажу, как города поднялись до такой степени, что касается расы разумных смертных, я понимаю, что сначала должен, насколько я могу, привести то, что может продемонстрировать, что это не является несоответствующим и неподходящим. говорить об обществе, состоящем из ангелов и людей вместе; так что есть не четыре города или общества, — два, а именно, ангелов и столько же людей, — а всего два, один составлен из добрых, а другой из нечестивых, ангелов или людей безразлично.

Что противоположные склонности хороших и плохих ангелов возникли не из-за различия в их природе и происхождении, поскольку Бог, добрый Создатель и Создатель всех сущностей, создал их обоих, а из-за разницы в их волях и желаниях, это сомневаться невозможно. В то время как некоторые стойко пребывали в том, что было общим благом для всех, а именно в Самом Боге, в Его вечности, истине и любви; другие, более очарованные своей собственной властью, как если бы они могли быть собственными благами, впали в это собственное личное благо, от того высшего и блаженного блага, которое было общим для всех, и обменяли высокое достоинство вечности на Раздутие гордости, самая верная истина для лукавства тщеславия, объединяющая любовь к фракционной партийности, они стали гордыми, обманутыми, завистливыми.Следовательно, причина блаженства добра — это верность Богу. И поэтому причина страданий других будет найдена в обратном, то есть в их несоблюдении с Богом. Поэтому, если задают вопрос, почему первые блаженны, он получает правильный ответ, потому что они придерживаются Бога; и когда его спрашивают, почему последние несчастны, он правильно отвечает, потому что они не придерживаются Бога, — тогда для разумного или интеллектуального создания нет другого блага, кроме одного только Бога.Таким образом, хотя не всякое существо может быть благословлено (поскольку звери, деревья, камни и тому подобное не обладают этой способностью), тем не менее это существо, обладающее способностью, не может быть благословлено само по себе, поскольку оно создано из ничего, а только Тем, кем это было создано. Ибо он благословлен обладанием тем, чья потеря делает его несчастным. Таким образом, тот, кто благословлен не в другом, а в самом себе, не может быть несчастным, потому что он не может потерять себя.

Соответственно, мы говорим, что нет неизменного добра, кроме единого, истинного, благословенного Бога; что все, что Он создал, действительно хорошо, потому что от Него, но изменчиво, потому что сделано не из Него, но из ничего.Хотя, следовательно, они не являются высшим благом, поскольку Бог есть большее благо, тем не менее те изменчивые вещи, которые могут присоединяться к неизменному добру и, таким образом, быть благословенными, очень хороши; ибо Он настолько хорош для них, что без Него они не могут не быть несчастными….

Книга XIV, гл. 13

Что в грехе Адама зло предшествует злу.

Наши прародители впали в открытое неповиновение, потому что они уже были тайно испорчены; ибо злодеяние никогда не было совершено, если бы ему не предшествовало зло.И что является источником нашей злой воли, кроме гордости? Ибо «гордыня — начало греха». А что такое гордость, как не стремление к неуместному возвышению? И это неуместное возвышение, когда душа покидает Того, к кому она должна прилепиться в качестве своего конца, и становится для себя своего рода целью. Это происходит, когда это становится само по себе удовлетворением. И это происходит, когда он отпадает от неизменного блага, которое должно удовлетворять его больше, чем оно само. Это отпадение происходит спонтанно; ибо, если бы воля оставалась непоколебимой в любви к тому высшему и неизменному добру, которым она была освещена для разума и воспламенена любовью, она не отвернулась бы, чтобы найти удовлетворение в себе, и, таким образом, стала бы холодной и тусклой; женщина не поверила бы, что змей сказал правду, и мужчина не предпочел бы просьбу своей жены повелению Бога и не подумал бы, что прилепиться к партнеру его жизни даже в партнерстве — простительная трансформация. греха.Таким образом, нечестивый поступок, то есть нарушение вкуса запретного плода, был совершен людьми, которые уже были нечестивыми. Этот «злой плод» мог принести только «испорченное дерево». Но то, что дерево было злым, не было результатом природы; ибо, конечно, это могло стать таковым только из-за порока воли, а порок противоречит природе. Так вот, природа не могла бы быть испорчена пороком, если бы не была создана из ничего. Следовательно, это природа, потому что она создана Богом; но то, что оно отпадает от Него, потому что оно создано из ничего.Но человек не отпал настолько, чтобы стать абсолютно ничем; но будучи обращенным к самому себе, его существо стало более сжатым, чем когда он прилепился к Тому, Кто есть в высшей степени. Соответственно, существовать в себе, то есть быть своим собственным удовлетворением после отказа от Бога, — значит не совсем стать ничтожеством, но приблизиться к нему. И поэтому Священное Писание именует гордых другим именем — «самоуспокоители». Ибо хорошо иметь возвышенное сердце, но не к самому себе, потому что он горд, но к Господу, потому что это послушно и может быть делом только для смиренных.

Следовательно, есть что-то в смирении, которое, как ни странно, возвышает сердце, и что-то в гордости, что унижает его. Это действительно кажется противоречивым, что возвышенность должна унижаться, а смирение — возвышаться. Но благочестивое смирение позволяет нам подчиняться тому, что выше нас; и нет ничего выше нас, чем Бог; и поэтому смирение, подчиняя нас Богу, возвышает нас. Но гордыня, будучи недостатком природы, самим актом отказа от подчинения и отвращения от Всевышнего падает до низкого состояния; и тогда сбывается то, что написано: «Ты низвергнул их, когда они поднялись.Ибо он не говорит: «когда они были вознесены», как если бы они сначала были вознесены, а потом низвержены; но «когда они поднялись», даже тогда они были низвергнуты, то есть сам подъем был уже падением. И поэтому именно смирение особенно рекомендуется городу Божьему, когда он пребывает в этом мире, и особенно проявляется в граде Божьем и в лице Христа, его Царя; в то время как противоположный порок гордыни, согласно свидетельству священных писаний, особенно правит своим противником дьяволом.И, конечно же, это большая разница, которая отличает два города, о которых мы говорим: один — это общество благочестивых людей, другой — нечестивых, каждый из которых связан с ангелами, которые присоединяются к их партии, а один руководит и формирует любовью к себе, другой — любовью к Богу.

Итак, дьявол не поймал бы человека в ловушку открытого и явного греха совершения того, что запретил Бог, если бы человек еще не начал жить для себя….

Книга XIV, гл.27

Об ангелах и людях, которые согрешили, и что их беззакония не нарушили порядок Божьего провидения.

Грехи людей и ангелов не мешают «великим делам Господа, которые исполняют Его волю». Ибо Тот, Кто Своим провидением и всемогуществом распределяет каждому свою долю, может хорошо использовать не только добрые, но и нечестивые. И, таким образом, хорошо воспользовавшись злым ангелом, который в наказание за свою первую злую волю был обречен на упорство, которое мешает ему теперь желать добра, почему бы Богу не позволить ему искушать первого человека, который был создан вертикально, то есть с доброй волей? Ибо он был устроен так, что, если бы он обратился к Богу за помощью, человеческая доброта победила бы зло ангела; но если он из-за горделивого самоудовлетворения оставил Бога, своего Создателя и Поддерживающего, он должен быть побежден.Если его воля остается непоколебимой, опираясь на помощь Бога, он должен быть вознагражден; если он стал злым, оставив Бога, он должен быть наказан. Но даже это упование на Божью помощь само по себе не могло быть осуществлено без помощи Бога, хотя человек имел в своих силах отказаться от благ божественной благодати, доставив себе удовольствие. Ибо как не в наших силах жить в этом мире, не питаясь пищей, в то время как в наших силах отказаться от этого питания и перестать жить, как это делают те, кто убивает себя, так что это было не в силах человека, даже в раю, чтобы жить, как следует, без Божьей помощи; но в его власти было жить нечестиво, хотя таким образом он должен был прервать свое счастье и понести очень справедливое наказание.Итак, поскольку Бог знал, что человек падет, почему Он не допустил, чтобы его искушал ангел, который ненавидел его и завидовал ему? На самом деле дело не в том, что Он не знал, что должен быть побежден. но поскольку Он предвидел, что семенем этого человека с помощью божественной благодати будет побежден сам этот дьявол к великой славе святых. Все произошло таким образом, что ни одно будущее событие не ускользнуло от Божьего предвидения, и Его предвидение не заставило кого-либо согрешить, и чтобы продемонстрировать на опыте разумного творения, человеческого и ангельского, насколько велика разница есть между частной презумпцией создания и защитой Создателя.Ибо кто осмелится поверить или сказать, что не в власти Бога предотвратить грехи ангелов и людей? Но Бог предпочел оставить это в их власти и таким образом показать, какое зло может быть причинено их гордостью, а какое добро — Его благодатью.

Книга XIV, гл. 28

О природе двух городов, земного и небесного.

Соответственно, два города были образованы двумя видами любви: земной любовью к себе, даже презрением к Богу; небесные любовью Бога, даже презрением к себе.Одним словом, первое славится собой, второе — Господом. Ибо тот, кто ищет славы от людей; но величайшая слава другого — Бог, свидетель совести. Один поднимает голову в своей славе; другой говорит своему Богу: «Ты слава моя и подниматель головы мою». В первом князья и подчиненные им народы управляются любовью к власти; в другом князья и подданные служат друг другу в любви, вторые подчиняются, а первые заботятся обо всех.Один наслаждается собственной силой, представленной в лицах своих правителей; другой говорит своему Богу: «Я буду любить Тебя, Господи, сила моя». И поэтому мудрецы одного города, живя по человечески, искали выгоды для своих тел или душ, или для того и другого, а познавшие Бога «не прославляли Его как Бога и не были благодарны, но тщеславились. их воображение и их глупое сердце было омрачено; называя себя мудрыми », то есть хвастаясь своей мудростью и одержимые гордостью,« они обезумели и превратили славу нетленного Бога в образ, подобный тленному человеку и птицам, и четвероногие звери, и пресмыкающиеся.«Ибо они были либо лидерами, либо последователями людей в поклонении изображениям,« и поклонялись и служили твари больше, чем Создателю, благословенному вовеки ». Но в другом городе нет человеческой мудрости, а есть только благочестие, которое предлагает должное поклонение истинному Богу и ожидает своей награды в обществе святых, святых ангелов, а также святых людей, «чтобы Бог был Вобщем.»

Книга XIX, гл. 1

Варрон выяснил, что двести восемьдесят восемь различных философских сект могут быть образованы различными мнениями относительно Высшего Блага.

Поскольку я вижу, что мне еще предстоит обсудить подходящие судьбы двух городов, земного и небесного, я должен сначала объяснить, насколько позволяют мне пределы этой работы, рассуждения, с помощью которых люди пытались сделать для счастье в этой несчастной жизни, чтобы было очевидно не только из божественного авторитета, но и из тех причин, которые могут быть приведены к неверующим, как пустые мечты философов отличаются от надежды, которую дает нам Бог , и от ее существенного исполнения, которое Он даст нам как наше благословение.Философы выражали множество различных мнений относительно целей благ и зла, и этот вопрос они с энтузиазмом обсуждали, чтобы, если возможно, обнаружить, что делает человека счастливым. Ибо цель нашего блага — это то, ради чего желать чего-то другого, в то время как это нужно желать ради самого себя; а конец зла — это то, из-за чего следует избегать всего остального, в то время как его следует избегать по собственной воле. Таким образом, под концом добра мы в настоящее время подразумеваем не то, чем уничтожается добро, так что оно больше не существует, а то, благодаря чему оно прекращается, так что оно становится полным; и под концом зла мы подразумеваем не то, что устраняет его, а то, что завершает его развитие.

Таким образом, эти две цели суть высшее добро и высшее зло; и, как я уже сказал, те, кто в этой суетной жизни исповедовали изучение мудрости, приложили огромные усилия, чтобы обнаружить эти цели, достичь высшего добра и избежать высшего зла в этой жизни….

Книга XIX, гл. 4

Во что верят христиане относительно Высшего Добра и Зла, в противоположность философам, которые утверждали, что Высшее Благо находится в них самих.

Если тогда нас спросят, что город Божий может сказать по этим вопросам, и, в первую очередь, каково его мнение относительно высшего добра и зла, он ответит, что вечная жизнь — это высшее добро, смерть. вечное высшее зло, и чтобы получить одно и избежать другого, мы должны жить правильно. И поэтому написано: «Праведный живет верою», потому что мы еще не видим своего добра и поэтому должны жить верой; у нас самих нет силы жить правильно, но мы можем делать это только в том случае, если Тот, Кто дал нам веру в Его помощь, действительно помогает нам, когда мы верим и молимся.Что касается тех, кто предполагал, что верховное добро и зло можно найти в этой жизни, и поместил их либо в душу, либо в тело, или в оба, или, говоря более конкретно, в удовольствие или в добродетель, или в обоих; в покое или в добродетели, или в том и другом; в удовольствии и покое, или в добродетели, или во всем вместе; в первичных объектах природы, или в добродетели, или в обоих, — все они с изумительной поверхностностью стремились найти свое блаженство в этой жизни и в самих себе. Истина вылила презрение на такие идеи, когда пророк сказал: «Господь знает мысли человеческие» (или, как апостол Павел цитирует отрывок: «Господь знает мысли мудрых»), «что они напрасны.”

Ибо какой поток красноречия может быть достаточным, чтобы подробно описать невзгоды этой жизни?…

Книга XIX, гл. 6

Об ошибке человеческих суждений, когда правда скрыта.

Что мне сказать об этих суждениях, которые люди выносят людям и которые необходимы в общинах, каким бы внешним миром они ни наслаждались? Суждения они меланхоличны и прискорбны, поскольку судьи — это люди, которые не могут различить совесть тех, кто сидит в баре, и поэтому часто вынуждены ставить невинных свидетелей пыток, чтобы установить правду о преступлениях других людей.Что я могу сказать о пытках, примененных к самому обвиняемому? Его пытают, чтобы выяснить, виновен ли он, так что, хотя он и невиновен, он понес самое несомненное наказание за преступление, которое все еще остается сомнительным, не потому, что доказано, что он его совершил, а потому, что не установлено, что он его не совершал. . Таким образом, незнание судьи часто приводит к страданиям невиновного человека. И что еще более невыносимо — действительно, то, что нужно оплакивать и, если бы это было возможно, поливать фонтанами слез, — это то, что, когда судья задает обвиняемому вопрос, чтобы он не мог невольно поставить ни в чем не повинного человека до смерти, результатом этого прискорбного невежества является то, что тот самый человек, которого он замучил, чтобы не осудить его, если он невиновен, приговорен к смерти как в пытках, так и в невиновности.Ибо, если он, следуя философским наставлениям мудрого человека, решил оставить эту жизнь, а не терпеть больше таких пыток, он заявляет, что совершил преступление, которого на самом деле не совершал. И когда он был осужден и казнен, судья все еще находится в неведении относительно того, казнил он невиновного или виновного, хотя он подверг обвиняемых пыткам с той самой целью, чтобы спасти себя от осуждения невиновных; и, следовательно, он одновременно истязал невиновного человека, чтобы он обнаружил его невиновность, и предал его смерти, не обнаружив этого.

Если такая тьма окутывает общественную жизнь, сядет ли мудрый судья на скамейку запасных или нет? Вне всяких сомнений, он это сделает. Ибо человеческое общество, которое он считает беззаконием, сковывает его и заставляет выполнять этот долг. И он считает, что нет ничего плохого в том, что невинные свидетели подвергаются пыткам в связи с преступлениями, в которых обвиняются другие люди; или что обвиняемые подвергаются пыткам, так что они часто испытывают мучения и, хотя и невиновны, делают ложные признания в отношении себя и наказываются; или что, хотя они не приговорены к смерти, они часто умирают во время или вследствие пыток; или что иногда обвинители, которые, возможно, были побуждены желанием принести пользу обществу, привлекая преступников к ответственности, сами осуждаются из-за незнания судьи, потому что они не могут доказать истинность своих обвинений, хотя они и правдивы, и потому что свидетели лгут, а обвиняемый терпит пытки, не обращаясь к признанию.Эти многочисленные и важные пороки он не считает грехами; ибо мудрый судья делает это не с намерением причинить вред, а потому, что его невежество принуждает его, и потому что человеческое общество считает его судьей. Но хотя мы поэтому оправдываем злого судью, мы, тем не менее, должны осуждать человеческую жизнь как несчастную. И если он вынужден пытать и наказывать невиновных из-за того, что его ограничивают его должности и его невежество, то будет ли он счастливым и невиновным человеком? Несомненно, это было доказательством более глубокой внимательности и более тонкого чувства, если бы он осознал несчастье этих нужд и уклонился от своей собственной причастности к этому несчастью; и если бы он был благочестив, он взывал бы к Богу: «От нужды моей избавь меня».”

Книга XIX, гл. 10

Награда, приготовленная для святых после того, как они перенесут испытание этой жизни.

Но даже святые и верные поклонники единого истинного и высочайшего Бога не застрахованы от разнообразных соблазнов и обманов демонов. Ибо в этой обители слабости и в эти злые дни это состояние беспокойства также находит свое применение, побуждая нас искать с более острым стремлением к той безопасности, где мир является полным и непреодолимым.Там мы будем наслаждаться дарами природы, то есть всем, что Бог, Создатель всех естеств, даровал нам — дарит не только добро, но и вечное, — не только духа, исцеленного теперь мудростью, но и тела, обновленного воскресением. Там добродетели больше не будут бороться с каким-либо пороком или злом, но получат награду за победу — вечный мир, который не нарушит ни один противник. Это последнее блаженство, окончательное завершение, бесконечный конец. Здесь действительно говорится, что мы благословляемся, когда обретаем такой мир, которым можно наслаждаться в хорошей жизни; но такое блаженство.просто несчастье по сравнению с этим последним блаженством. Когда мы, смертные, обладаем таким миром, который может себе позволить эта смертная жизнь, добродетель, если мы живем правильно, правильно использует преимущества этого мирного состояния; а когда у нас его нет, добродетель хорошо использует даже зло, от которого страдает человек. Но это истинная добродетель, когда в ней говорится обо всех преимуществах, которые она хорошо использует, и обо всем, что она делает при правильном использовании добра и зла, а также сама себя с той целью, в которой мы будем наслаждаться лучшим и величайшим. мир возможен.

Книга XIX, гл. 12

Что даже жестокость войны и все беспокойство людей ведут к этому единственному концу мира, которого желает всякая природа.

Кто бы ни уделял хотя бы умеренное внимание человеческим делам и нашей общей природе, тот поймет, что если нет человека, который не желает радоваться, то нет и такого человека, который не желал бы иметь мира. Ибо даже те, кто ведет войну, не желают ничего, кроме победы, то есть желают достичь мира со славой.Ибо что еще есть победа, как не завоевание противостоящих нам? и когда это будет сделано, наступит мир. Поэтому войны ведутся из-за стремления к миру даже теми, кто получает удовольствие от проявления своей воинственности в командовании и сражениях. Отсюда очевидно, что мир — это цель, к которой стремится война. Ведь каждый человек ищет мира, ведя войну, но никто не ищет войны, заключая мир. Ведь даже те, кто намеренно нарушает мир, в котором они живут, не испытывают ненависти к миру, а только желают, чтобы он превратился в мир, который им больше подходит.Следовательно, они не желают иметь покоя, а хотят лишь еще одного покоя в своем уме. А в случае подстрекательства к мятежу, когда люди отделились от общества, они все же не осуществляют того, чего хотят, если только они не поддерживают своего рода мир со своими товарищами по заговору. И поэтому даже грабители заботятся о том, чтобы поддерживать мир со своими товарищами, чтобы они могли с большей эффективностью и большей безопасностью вторгаться в мир других людей. И если человек обладает такой непревзойденной силой и настолько завидует партнерству, что не доверяет себе товарищей, а строит свои собственные заговоры и совершает грабежи и убийства за свой счет, тем не менее он поддерживает некоторую тень мир с такими людьми, которых он не может убить и от которых он хочет скрыть свои дела.В своем собственном доме он также ставит своей целью быть в мире со своей женой, детьми и любыми другими членами своего дома; ибо, несомненно, их быстрое повиновение каждому его взгляду доставляет ему удовольствие. И если это не будет выполнено, он гневается, он упрекает и наказывает; и даже этой бурей он обеспечивает спокойный покой своего собственного дома, если того требует случай. Ибо он видит, что мир не может поддерживаться, если все члены одного домашнего круга не подчиняются одной главе, как он сам находится в своем собственном доме.И поэтому, если город или нация предлагали ему подчиниться, служить ему в том же стиле, в каком он заставлял свою семью служить ему, он больше не скрывался в укрытиях разбойников, а поднимал голову в день открытых дверей, как царь, хотя в нем должна остаться та же жадность и злоба. И поэтому все люди желают иметь мир со своим кругом, которым они хотят управлять так, как им удобно. Ибо даже те, против кого они ведут войну, хотят стать собственными и навязать им законы своего собственного мира….

Ибо самые дикие животные (а он, как говорят, был почти диким зверем) окружают их собственный вид кольцом защиты мира. Они сожительствуют, заводят, производят, кормят грудью и воспитывают своих детенышей, хотя очень многие из них не стадные, а одиночные, — не как овцы, олени, голуби, скворцы, пчелы, а такие как львы, лисы, орлы, летучие мыши. . Ибо какая тигрица не промурлыкает нежно над своими детенышами и не откажется от свирепости, чтобы ласкать их? Какой коршун, будучи одиноким, когда кружит над своей добычей, не ищет себе пару, не строит гнездо, не высиживает яйца, не выращивает птенцов и не поддерживает с матерью своей семьи как можно более мирный домашний союз? Насколько сильнее законы человеческой природы побуждают его поддерживать дружеские отношения и поддерживать мир со всеми людьми, насколько в нем заложено, поскольку даже нечестивые люди ведут войну, чтобы поддерживать мир в своем собственном кругу, и желают, чтобы, если возможно, все люди принадлежали им, чтобы все люди и вещи могли служить одной голове и могли, через любовь или страх, отдаться миру с Ним! Таким образом, гордость своей порочностью обезображивает Бога.Он ненавидит равенство с другими людьми под Его началом; но вместо Его правления он стремится навязать своим равным собственное правило. То есть он ненавидит справедливый мир Божий и любит свой несправедливый мир; но это не может не любить тот или иной мир. Ибо нет такого чистого порока, который противоречил бы природе, который стирал бы даже самые слабые следы природы.

Итак, тот, кто предпочитает правильное неправильному и благоустроенное извращенному, видит, что мир несправедливых людей недостоин называться миром по сравнению с миром праведных.И все же даже то, что извращено, обязательно должно находиться в гармонии с порядком вещей, зависеть от него и в какой-то его части, иначе оно вообще не существовало бы….

Книга XIX, гл. 13

О всеобщем мире, который закон природы сохраняет во время всех потрясений и с помощью которого каждый достигает своей пустыни путем, установленным справедливым судьей.

Таким образом, покой тела состоит в правильном расположении его частей.Маленькая иррациональная душа — это гармоничный отдых аппетитов, а разумной души — гармония знания и действия. Покой тела и души — это упорядоченная и гармоничная жизнь и здоровье живого существа. Мир между человеком и Богом — это упорядоченное повиновение веры вечному закону. Мир между человеком и человеком — это упорядоченное согласие. Домашний мир — это упорядоченное согласие между теми членами семьи, которые правят, и теми, кто подчиняется. Гражданский мир — это такое же согласие среди граждан.Мир небесного города — это совершенное упорядоченное и гармоничное наслаждение Богом и друг другом в Боге. Мир всех вещей — это спокойствие порядка. Порядок — это распределение, которое ставит вещи равные и неравные, каждое на свое место. И поэтому, хотя несчастные, поскольку они таковы, конечно, не наслаждаются миром, но лишены этого спокойствия порядка, в котором нет беспокойства, тем не менее, поскольку они заслуженно и справедливо, несчастны, они по самой своей беде, связанной с порядком….

Книга XIX, гл. 14

О порядке и законе, которые существуют на небе и на земле, в результате чего человеческое общество обслуживается теми, кто правит им.

Таким образом, использование всего материального имеет отношение к этому результату земного мира в земном сообществе, тогда как в городе Божьем это связано с вечным миром. И поэтому, если бы мы были иррациональными животными, мы не желали бы ничего, кроме правильного расположения частей тела и удовлетворения аппетитов, — поэтому ничего, кроме телесного комфорта и изобилия удовольствий, дабы покой тела мог способствуют душевному покою.Ибо, если желают телесного покоя, преграда ставится перед покоем даже иррациональной души, поскольку она не может получить удовлетворения своих аппетитов. И вместе эти двое способствуют взаимному покою души и тела, покою гармоничной жизни и здоровья. Ибо, как животные, избегая боли, показывают, что они любят телесный покой, и, стремясь к удовольствиям для удовлетворения своих аппетитов, показывают, что любят душевный покой, так их уклонение от смерти является достаточным признаком их сильной любви к этому миру, который связывает душу и тело в тесном союзе.Но поскольку человек имеет разумную душу, он подчиняет все, что у него общего со зверем, покою своей разумной души, чтобы его интеллект мог свободно играть и регулировать его действия, и чтобы он мог таким образом наслаждаться колодцем упорядоченная гармония знания и действия, составляющая, как мы уже сказали, покой разумной души. И для этой цели он должен желать, чтобы его не беспокоила боль, не беспокоило желание или не подавляла смерть, чтобы он мог получить какое-то полезное знание, с помощью которого он мог бы регулировать свою жизнь и манеры.Но из-за склонности человеческого разума ошибаться, само стремление к знанию может быть для него ловушкой, если только у него нет божественного Учителя, которому он может без опасений подчиняться и который в то же время может дать ему такую ​​возможность. помочь как сохранить свою свободу. И поскольку, пока он находится в этом смертном теле, он чужды Богу, он ходит верою, а не зрением; и поэтому он относит весь мир, телесный или духовный, или и то, и другое к тому миру, который смертный человек имеет с бессмертным Богом, так что он демонстрирует упорядоченное послушание веры вечному закону.

Но поскольку этот божественный Учитель внушает две заповеди, — любовь к Богу и любовь к нашему ближнему, — и, как в этих заповедях, человек находит три вещи, которые он должен любить, — Бога, себя и своего ближнего, — и то, что Тот, кто любит Бога, таким образом любит самого себя, из этого следует, что он должен стремиться побудить своего ближнего любить Бога, поскольку ему велено любить своего ближнего, как самого себя. Он должен сделать это ради своей жены, своих детей, своей семьи, всего в пределах его досягаемости, даже если бы он хотел, чтобы его сосед сделал то же самое для него, если бы он в этом нуждался; и, следовательно, он будет в мире или в упорядоченном согласии со всеми людьми, насколько это возможно.И вот порядок этого согласия: человек, во-первых, никому не причиняет вреда, а во-вторых, делает добро всем, кого может достичь. Поэтому в первую очередь его собственная семья — это его забота, поскольку закон природы и общества дает ему более легкий доступ к ним и большую возможность служить им. И поэтому апостол говорит: «Итак, если кто не заботится о своих, и особенно о тех, кто из своего дома, тот отрекся от веры и хуже неверного». Это источник домашнего мира или упорядоченного согласия тех, кто правит в семье, и тех, кто подчиняется.Ибо заботящиеся об остальном правят: муж — жена, родители — дети, хозяева — слуги; и те, о ком заботятся, повинуются: женщины — их мужья, дети — их родители, слуги — их хозяева. Но в семье праведника, который живет верой и все еще является паломником, путешествующим в небесный город, даже те, кто правят, служат тем, кем они, кажется, повелевают; ибо они правят не из любви к власти, а из чувства долга, который они обязаны другим — не потому, что они гордятся властью, а потому, что любят милосердие.

Книга XIX, гл. 17

Что производит мир и какой раздор между городами небесными и земными.

Но семьи, которые не живут верой, ищут своего мира в земных преимуществах этой жизни; в то время как семьи, живущие верой, ищут тех вечных благословений, которые обещаны, и используют в качестве паломников такие преимущества времени и земли, которые не очаровывают и не отвлекают их от Бога, а, скорее, помогают им с большей легкостью переносить и сохранять вниз по числу тех бремен тленного тела, которые лежат на душе.Таким образом, вещи, необходимые для этой земной жизни, используются как мужчинами, так и семьями, но у каждого из них своя особая и совершенно разная цель. Земной город, который не живет верой, ищет земного мира, и цель, которую он предлагает в упорядоченном согласии гражданского послушания и правления, представляет собой сочетание воли людей для достижения того, что полезно для этой жизни. . Небесный город или, скорее, его часть, которая пребывает на земле и живет верой, пользуется этим миром только потому, что он должен, пока это смертное состояние, которое требует его, не пройдет.Следовательно, пока он живет как пленник и пришелец в земном городе, хотя он уже получил обетование искупления и дар Духа как залог его, он не стесняется подчиняться законам земной город, в котором осуществляется управление всем необходимым для поддержания этой земной жизни; и, таким образом, поскольку эта жизнь является общей для обоих городов, между ними существует гармония в отношении того, что ей принадлежит.

Но, поскольку в земном городе были философы, чье учение осуждено божественным учением, и которые, будучи обманутыми своими догадками или демонами, полагали, что нужно пригласить многих богов, чтобы они проявили интерес к человеческим делам, и каждому отведена отдельная функция и отдельный отдел: одному — тело, другому — душа; а в самом теле одному — голова, другому — шея, а каждый из остальных членов — одному из богов; и подобным же образом в душе одному богу приписывались природные способности, другому образованию, другому гневу, другому вожделению; и поэтому были назначены различные жизненные дела: скот одному, зерно другому, вино другому, масло другому, лес другому, деньги другому, судоходство другому, войны и победы другому, браки другому, рождений и плодородия для другого, а прочее — для других богов; и поскольку небесный город, с другой стороны, знал, что поклоняться следует только одному Богу, и что только Ему полагалось то служение, которое греки называли и которое может быть отдан только богу, случилось так, что у двух городов не могло быть общих религиозных законов, и что небесный город был вынужден в этом вопросе не согласиться и стать неприятным для тех, кто думает иначе, и выдержать тяжесть их гнева, ненависти и преследований, за исключением случаев, когда умы их врагов были встревожены множеством христиан и подавлены явной защитой Бога, предоставленной им.

Итак, этот небесный город, пребывая на земле, призывает жителей всех народов и собирает вместе общество паломников, говорящих на всех языках, не заботясь о различиях в манерах, законах и учреждениях, посредством которых обеспечивается и поддерживается земной мир. , но осознавая, что, какими бы разнообразными они ни были, все они стремятся к одной и той же цели земного мира. Следовательно, он настолько далек от отмены и устранения этих различий, что даже сохраняет и принимает их до тех пор, пока таким образом не создается никаких препятствий для поклонения единому верховному и истинному Богу.Поэтому даже небесный город, находясь в состоянии паломничества, пользуется земным миром и, насколько это возможно, без ущерба для веры и благочестия, желает и поддерживает общее соглашение между людьми относительно приобретения необходимого имущества. жизнь, и заставляет этот земной мир соприкасаться с миром небесным; ибо только это можно поистине называть и ценить миром разумных созданий, заключающимся в совершенном упорядоченном и гармоничном наслаждении Богом и друг другом в Боге.Когда мы достигнем этого мира, эта смертная жизнь уступит место тому, что вечно, и наше тело больше не будет этим животным телом, которое из-за своего разложения давит на душу, но будет духовным телом, не испытывающим нужды, и во всем его члены подчиняются воле. В своем состоянии паломничества небесный город верою обретает этот мир; и этой верой он живет праведно, когда относится к достижению этого мира каждое доброе действие по отношению к Богу и человеку; Ведь жизнь города — это общественная жизнь.

Книга XIX, гл. 20

Что святые в этой жизни благословлены надеждой.

Итак, высшее благо города Божьего — это совершенный и вечный мир, не такой, в который смертные переходят через рождение и смерть, но мир свободы от всего зла, в котором вечно пребывают бессмертные; Кто может отрицать, что эта будущая жизнь наиболее благословенна или что, по сравнению с ней, эта жизнь, которой мы живем сейчас, наиболее несчастна, будь она наполнена всеми благословениями тела и души и внешних вещей? И все же, если какой-либо человек использует эту жизнь со ссылкой на другого, которого он горячо любит и на что твердо надеется, его вполне можно назвать даже сейчас благословенным, хотя на самом деле не столько в надежде.Но действительное обладание счастьем этой жизни без надежды на то, что за ее пределами, — всего лишь ложное счастье и глубокое несчастье. Ибо истинные душевные блага теперь не доступны; ибо это не истинная мудрость, которая не направляет все свои благоразумные наблюдения, мужественные действия, добродетельное самообладание и справедливые меры к той цели, в которой Бог будет всем и вся в безопасной вечности и совершенном мире

Книга XIX, гл. 21

Существовала ли когда-либо римская республика, отвечающая определениям Сципиона в диалоге Цицерона.

Таким образом, именно здесь я должен выполнить обещание, данное во второй книге этой работы, и объяснить, как можно короче и ясно, что, если мы должны принять определения, данные Сципионом в «Де Републике» Цицерона, Римской республики никогда не было; ибо он кратко определяет республику как благо народа. И если это определение верно, то римской республики никогда не было, потому что народы никогда не достигли блага среди римлян. Согласно его определению, люди — это совокупность, связанная общим признанием права и общностью интересов.И что он подразумевает под общим признанием права, он объясняет в целом, показывая, что республикой нельзя управлять без правосудия. Следовательно, там, где нет истинной справедливости, не может быть права. Ибо то, что делается по праву, делается справедливо, а то, что делается несправедливо, не может быть сделано по праву. Ибо несправедливые изобретения людей не должны рассматриваться и не должны рассматриваться как права; ибо даже они сами говорят, что право — это то, что вытекает из источника справедливости, и отрицают определение, которое обычно дают те, кто неверно понимает этот вопрос, что право — это то, что полезно для более сильной стороны.Таким образом, там, где нет истинной справедливости, не может быть совокупности людей, связанных общим признанием права, и, следовательно, не может быть людей, как это определяли Сципион или Цицерон; а если нет людей, то никакого блага народа, а только некоторого беспорядочного множества, недостойного имени народа. Следовательно, если республика — достояние народа, а народа нет, если она не связана общим признанием права, и если нет права там, где нет справедливости, то, безусловно, следует, что нет никакого права. республика, где нет справедливости.Далее, справедливость — это та добродетель, которая каждому дает должное. Где же тогда справедливость человека, когда он оставляет истинного Бога и уступает себя нечистым демонам? Разве это отдать должное каждому? Или тот, кто удерживает участок земли у покупателя и дает его человеку, не имеющему на него права, несправедлив, тогда как тот, кто удерживает себя от Бога, сотворившего его и служит злым духам, справедлив?

Книга XIX, гл. 23

Описание Порфирия ответов, данных оракулами богов относительно Христа.

… И поэтому, где нет этой праведности, посредством которой один верховный Бог управляет послушным городом по Своей благодати, так что он не приносит жертв никому, кроме Него, и посредством чего во всех гражданах этого послушного города, следовательно, правит душа тело и рассуждают пороки в правильном порядке, чтобы, как отдельный праведник, так и сообщество и люди праведных жили верой, которая действует любовью, той любовью, посредством которой человек любит Бога, как Он должен быть любил и своего ближнего как самого себя, — я говорю, что здесь нет собрания, связанного общим признанием права и общностью интересов.Но если этого нет, нет и народа, если наше определение верно, и, следовательно, нет республики; ибо там, где нет людей, не может быть республики.

Книга XIX, гл. 24

Определение, которое должно быть дано для народа и республики, чтобы оправдать принятие этих титулов римлянами и другими царствами.

Но если мы отбросим это определение народа и, допуская другое, скажем, что народ — это совокупность разумных существ, связанных вместе общим соглашением относительно объектов их любви, тогда, чтобы раскрыть характер любого людям, нам нужно только наблюдать за тем, что они любят.Тем не менее, что бы он ни любил, если только это собрание разумных существ, а не зверей, и оно связано соглашением относительно объектов любви. его справедливо называют народом; и это будут высшие люди в той мере, в какой они связаны высшими интересами, и низшие в той мере, в какой они связаны низшими. Согласно нашему определению, римский народ — это народ, и его благо, без сомнения, — это содружество или республика. Но каковы были его вкусы в первые и последующие дни, и как он скатился до кровавых подстрекательств, а затем до социальных и гражданских войн и таким образом разорвал или разложил узы согласия, в которых заключалось здоровье народа, история показывает, и в предыдущих книгах я рассказывал в целом.И все же я бы по этой причине не сказал, что это был не народ или что его администрация не была республикой, пока остается собрание разумных существ, связанных общим соглашением относительно объектов любви. Но то, что я говорю об этом народе и об этой республике, следует понимать так, что я думаю и говорю об афинянах или любом греческом государстве, египтянах, раннем ассирийском Вавилоне и всех других народах, больших или малых, которые имели государственное правительство. Ибо в целом город нечестивых, который не повиновался повелению Бога не приносить никаких жертв, кроме как Ему одному, и который, следовательно, не мог дать душе должное управление телом, ни причина его справедливой власти над пороками лишена истинной справедливости.

Книга XIX, гл. 25

Что там, где нет истинной религии, нет истинных добродетелей.

Ибо, хотя может казаться, что душа превосходно управляет телом и объясняет пороки, если душа и разум сами не подчиняются Богу, как Бог повелел им служить Ему, они не имеют должной власти над телом и пороками . Ибо какой властительницей тела и пороков может быть тот ум, который не ведает об истинном Боге и который, вместо того чтобы подчиняться Его власти, подвергается развращающему влиянию самых злобных демонов? Именно по этой причине добродетели, которыми он, как ему кажется, обладает и с помощью которых он сдерживает тело, и пороки, которые он может получить и сохранить то, что он желает, являются скорее пороками, чем добродетелями, пока нет ссылки на Бога. в этом вопросе.Ибо хотя некоторые полагают, что добродетели, имеющие отношение только к себе и желаемые только сами по себе, все же являются истинными и подлинными добродетелями, факт остается фактом: даже в этом случае они раздуваются гордостью и поэтому должны считаться скорее пороками. чем добродетели. Ибо как то, что дает жизнь плоти, не происходит от плоти, но находится над ней, так и то, что дает человеку блаженную жизнь, не происходит от человека, но является чем-то выше него; и то, что я говорю о человеке, верно в отношении всех небесных сил и добродетелей, какими бы они ни были.

Гл. 26

О мире, которым наслаждаются люди, отчужденные от Бога, и о том, как народ Божий использовал его во время своего паломничества.

Посему, как жизнь плоти есть душа, так и блаженная жизнь человека есть Бог, о Котором священные писания евреев говорят: «Блажен народ, у которого Бог есть Господь». Таким образом, несчастны люди, отчужденные от Бога. Но даже у этого народа есть собственный мир, который нельзя недооценивать, хотя, на самом деле, он в конце концов не получит от него удовольствия, потому что он не использует его до конца.Но в наших интересах, чтобы он тем временем наслаждался этим покоем в этой жизни; ибо пока два города сливаются, мы также наслаждаемся миром Вавилона. Ибо народ Божий настолько освобожден от Вавилона, что тем временем пребывает в его обществе. И поэтому апостол также увещевал Церковь молиться за царей и власть имущих, указав в качестве причины, «чтобы мы могли жить тихой и спокойной жизнью во всяком благочестии и любви». И пророк Иеремия, предсказывая пленение древнего народа Божьего и давая им божественное повеление послушно идти в Вавилонию и таким образом служить своему Богу, советовал им также молиться за Вавилонию, говоря: «В мир его будет у вас мир », — мирский мир, которым вместе наслаждаются добрый и нечестивый.

Книга XIX, гл. 27

Чтобы мир тех, кто служит Богу, не может быть постигнут в этой земной жизни в его совершенстве.

Но мир, свойственный нам самим, мы наслаждаемся сейчас с Богом по вере, а в будущем будем наслаждаться с Ним вечно видением. Но мир, которым мы наслаждаемся в этой жизни, будь то общий для всех или свойственный нам самим, является скорее утешением наших страданий, чем позитивным наслаждением счастьем. Сама наша праведность тоже, хотя и истинна в той мере, в какой она относится к истинному добру, все же в этой жизни такого рода, что состоит скорее в прощении грехов, чем в совершенствовании добродетелей.Станьте свидетелем молитвы всего города Божьего в его состоянии паломничества, поскольку он взывает к Богу устами всех своих членов: «Прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим». И эта молитва действенна не для тех, чья вера «без дел и мертва», но для тех, чья вера «действует любовью». Поскольку разум, хотя и подчинен Богу, все же «подавлен тленным телом», пока он находится в этом смертном состоянии, он не имеет совершенной власти над пороками, и поэтому эта молитва необходима праведникам.Ибо, хотя он обладает властью, пороки не покоряются без борьбы. Ибо как бы хорошо человек ни поддерживал конфликт и как бы тщательно он ни подавлял этих врагов, в нем крадется некое зло, которое, если оно не находит готового выражения в действии, ускользает через губы или проникает в мысль; и поэтому его мир не полон, пока он находится в состоянии войны со своими пороками. Ибо это сомнительный конфликт, который он ведет с теми, кто сопротивляется, и его победа над побежденными не надежна, а полна беспокойства и усилий.

Таким образом, среди этих искушений, о которых вкратце сказано в божественных пророчествах: «Разве человеческая жизнь на земле не является искушением?» Кто, кроме гордого человека, может предположить, что он так жив, что ему не нужно говорить Богу: «Прости нам наши долги?» И такой человек невелик, но раздулся и надулся от тщеславия, и ему справедливо противостоит Тот, кто обильно дает благодать смиренным. Отсюда сказано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». Таким образом, в этом заключается праведность человека, заключающегося в том, что он подчиняется Богу, свое тело — своей душе, а свои пороки, даже когда они восстают, его разуму, который либо побеждает, либо, по крайней мере, сопротивляется им; а также чтобы он просил у Бога благодати исполнить свой долг и прощения своих грехов, и чтобы он воздал Богу благодарность за все благословения, которые он получает.Но в том окончательном мире, на который ссылается вся наша праведность и ради которого она поддерживается, наша природа будет обладать здоровым бессмертием и нетленностью и не будет больше иметь пороков, и поскольку мы тоже не будем испытывать сопротивления. от нас самих или от других, нет необходимости, чтобы разум управлял пороками, которых больше нет, но Бог будет управлять человеком, а душа будет управлять телом со сладостью и легкостью, подходящими для счастья жизни, которая является покончено с рабством.И это состояние будет там вечным, и мы будем уверены в его вечности; и поэтому мир этого блаженства и блаженство этого мира будут высшим благом.

% PDF-1.4 % µ¶ 1 0 obj > эндобдж 2 0 obj > эндобдж 3 0 obj > / Border [0 0 0] / Rect [306 82.125 500.796 91.125] / Subtype / Link / Type / Annot >> эндобдж 4 0 obj > / Граница [0 0 0] / Прямоугольник [35 39,5 110,75 64,5] / Подтип / Ссылка / Тип / Аннотация >> эндобдж 5 0 obj > поток Gb «/, a`? FO ‘% FD4D95H’iJ [.@ m & -QF # d (NscPop> 6 «f / * & Vb.N = k!; ij # _G> #r; B> e, m]) f! P: sHrq» 1A63KRcQ9Zp7YiF-B63KRcB & M = 6 +: SE & X & V8eApqEW5dMG # PqCPotl7j8A’N \> T3 $ CgAE? +: & P.MuMpXlM5P-Xqj; 7KFP_Sb — = / s & 0 «(UVrL424 & cN.3Xj50C`- * 9.! _; =? Ei] 1uI’fhEcK3Hu4feR] .Oq> Tip! 7 + IpN, c) oeST3 & L + D0P «4; \> J # G / r5 +) b!] Y! C =, l; u) JjAe \ $ scDCRq7L: sMe $ # F! UeQc (U * C (1m @ 4SA6>! JXObCQpsT $ Pst + :. Ei (0,17% s & TX * LR # *: OV @ l98 $ q7SY6RC + Qja? .JAtmF2L- / U: Q7EXF0ZSS89! [Tt% ms6n! `2, f + BTR / VCOR; Sa (HWVJ [IVPJ7> 4t6.B; \ Meaq \ 5f + cB2 = 7gRbiLCf + RQPNAXYoMLHrN, s ^ ​​_JIedVC_GaFSBNnGkC / A3Prc \ o4fp5SbFIi_h 6 = fY-7729JBU: S ‘& lG \ 32TB’V-) P] = 9S>’ 3, C / ^ # $ Vl2p679!? Z? & 00 [p9e! XS_2J>; VJSs9 (> $ eVMq5VZmART \ «` #PtWt? T5 , — @ TKO & jF * ^ * PQs @ $ H ^ LTAk / 9 [\ TDl] 6FO61F = 1Q! [/ Ajj $ a7? (? JX7jc (bYRBUqR2p68iI3RN1pZd.