Читать книгу «Печальный детектив» онлайн полностью📖 — Виктора Астафьева — MyBook.

Леонид Сошнин возвращался домой в самом дурном расположении духа. И хотя идти было далеко, почти на окраину города, в железнодорожный поселок, он не сел в автобус, – пусть ноет раненая нога, зато ходьба его успокоит и он обдумает все, что ему говорили в издательстве, обдумает и рассудит, как ему дальше жить и что делать.

Собственно, издательства как такового в городе Вейске не было, от него осталось отделение, само же издательство перевели в город более крупный и, как, наверное, думалось ликвидаторам, более культурный, обладающий мощной полиграфической базой. Но база эта была такой же точно, как в Вейске, – дряхлое наследство старых русских городов. Типография располагалась в дореволюционном здании из крепкого бурого кирпича, прошитого решетками узких оконец понизу и фасонно изогнутыми поверху, тоже узкими, но уже вознесенными ввысь вроде восклицательного знака. Половина здания вейской типографии, где были наборные цехи и печатные машины, давно уж провалилась в недра земли, и хотя по потолку сплошными рядами лепились лампы дневного света, все равно в наборном и печатном цехах было неуютно, зябко и что-то все время, будто в заложенных ушах, сверчало или работал закопанный в подземелье взрывной механизм замедленного действия.

Отделение издательства ютилось в двух с половиной комнатах, со скрипом выделенных областной газетой. В одной из них, окутавшись сигаретным дымом, дергалось, елозило на стуле, хваталось за телефон, сорило пеплом местное культурное светило – Сыроквасова Октябрина Перфильевна, двигая вперед и дальше местную литературу. Сыроквасова считала себя самым сведущим человеком: если не во всей стране, то в Вейске ей по интеллекту равных не было. Она делала доклады и отчеты о текущей литературе, делилась планами издательства через газету, иногда, в газетах же, и рецензировала книги здешних авторов, к месту и не к месту вставляя цитаты из Вергилия и Данте, из Савонаролы, Спинозы, Рабле, Гегеля и Экзюпери, Канта и Эренбурга, Юрия Олеши, Трегуба и Ермилова, впрочем, и прах Эйнштейна с Луначарским иногда тревожила, вождей мирового пролетариата вниманием тоже не обходила.

Все уже давно с книгой Сошнина решено. Рассказы из нее напечатаны пусть и в тонких, но столичных журналах, разочка три их снисходительно упомянули в обзорных критических статьях, он пять лет простоял «в затылок», попал в план, утвердился в нем, осталось отредактировать и оформить книгу.

Назначив время делового свидания ровно в десять, Сыроквасова явилась в отделение издательства к двенадцати. Опахнув Сошнина табачищем, запыхавшаяся, она промчалась мимо него по темному коридору – лампочки кто-то «увел», – хрипло бросила «Извините!» и долго хрустела ключом в неисправном замке, вполголоса ругаясь.

Наконец дверь рассерженно крякнула, и старая, плотно не притворяющаяся плица пустила в коридор щель серого, унылого света: на улице вторую неделю шел мелкий дождь, размывший снег в кашу, превративший в катушки улицы и переулки. На речке начался ледоход – в декабре-то!

Тупо и непрерывно ныла нога, жгло и сверлило плечо от недавней раны, давила усталость, тянуло в сон – ночью не спалось, и опять он спасался пером и бумагой. «Неизлечимая это болезнь – графоманство», – усмехнулся Сошнин и, кажется, задремал, но тут встряхнуло тишину стуком в гулкую стену.

– Галя! – с надменностью бросила в пространство Сыроквасова. – Позови ко мне этого гения!

Галя – машинистка, бухгалтер да еще и секретарша. Сошнин осмотрелся: в коридоре больше никого не было, гений, стало быть, он.

– Эй! Где ты тут? – ногой приоткрыв дверь, высунула Галя коротко стриженную голову в коридор. – Иди. Зовут.

Сошнин передернул плечами, поправил на шее новый атласный галстук, пригладил набок ладонью волосы. В минуты волнения он всегда гладил себя по волосам – маленького его много и часто гладили соседки и тетя Лина, вот и приучился оглаживаться. «Спокойно! Спокойно!» – приказал себе Сошнин и, воспитанно кашлянув, спросил:

– Можно к вам? – Наметанным глазом бывшего оперативника он сразу все в кабинете Сыроквасовой охватил: старинная точеная этажерка в углу; надетая на точеную деревянную пику, горбато висела мокрая, всем в городе примелькавшаяся рыжая шуба. У шубы не было вешалки. За шубой на струганом, но некрашеном стеллаже расставлена литературная продукция объединенного издательства. На переднем плане красовались несколько совсем недурно оформленных рекламно-подарочных книг в ледериновых переплетах.

– Раздевайтесь, – кивнула Сыроквасова на старый желтый шкаф из толстого теса. – Там вешалок нет, вбиты гвозди. Садитесь, – указала она на стул напротив себя. И когда Сошнин снял плащ, Октябрина Перфильевна с раздражением бросила перед собой папку, вынув ее чуть ли не из-под подола.

Сошнин едва узнал папку со своей рукописью. Сложный творческий путь прошла она с тех пор, как сдал он ее в издательство. Взором опять же бывшего оперативника отметил он, что и чайник на нее ставили, и кошка на ней сидела, кто-то пролил на папку чай. Если чай? Вундеркинды Сыроквасовой – у нее трое сыновей от разных творческих производителей – нарисовали на папке голубя мира, танк со звездою и самолет. Помнится, он нарочно подбирал и берег пестренькую папочку для первого своего сборника рассказов, беленькую наклейку в середине сделал, название, пусть и не очень оригинальное, аккуратно вывел фломастером: «Жизнь всего дороже». В ту пору у него были все основания утверждать это, и нес он в издательство папку с чувством не изведанного еще обновления в сердце и жажду жить, творить, быть полезным людям – так бывает со всеми людьми, воскресшими, выкарабкавшимися из «оттуда».

Беленькая наклейка сделалась за пять лет серенькой, кто-то поковырял ее ногтем, может, клей плохой был, но праздничное настроение и светлость в сердце – где все это? Он видел на столе небрежно хранимую рукопись с двумя рецензиями, на ходу написанными бойкими здешними пьяницами-мыслителями, подрабатывающими у Сыроквасовой и видевшими милицию, которая отражена была в этой вот пестренькой папке, чаще всего в медвытрезвителе. Сошнин знал, как дорого обходится всякой жизни, всякому обществу человеческая небрежность. Что-что, это усвоил. Накрепко. Навсегда.

– Ну-с, значит, дороже всего жизнь, – скривила губы Сыроквасова и затянулась сигареткой, окуталась дымом, быстро пролистывая рецензии, все повторяя и повторяя в раздумчивой отстраненности: – Дороже всего… дороже всего…

– Я так думал пять лет назад.

– Что вы сказали? – подняла голову Сыроквасова, и Сошнин увидел дряблые щеки, неряшливо засиненные веки, неряшливо же сохлой краской подведенные ресницы и брови – мелкие черные комочки застряли в уже очерствелых, полувылезших ресницах и бровях. Одета Сыроквасова в удобную одежду – этакую современную бабью спецовку: черную водолазку – не надо часто стирать, джинсовый сарафан поверху – не надо гладить.

– Я думал так пять лет тому назад, Октябрина Перфильевна.

– А сейчас так не думаете? – Язвительность так и сквозила в облике и словах Сыроквасовой, роющейся в рукописи, словно в капустных отбросах. – Разочаровались в жизни?

– Еще не совсем.

– Вот как! Интересно-интересно! Похвально-похвально! Не совсем, значит?..

«Да она же забыла рукопись! Она же время выигрывает, чтоб хоть как-то, на ходу ознакомиться с нею вновь. Любопытно, как она будет выкручиваться? Очень любопытно!» Сошнин ждал, не отвечая на последний полувопрос редакторши.

– Я думаю, разговора длинного у нас не получится. Да и ни к чему время тратить. Рукопись в плане. Я тут кое-что поправлю, приведу ваше сочинение в божий вид, отдам художнику. Летом, я полагаю, вы будете держать свое первое печатное детище в руках. Если, конечно, дадут бумагу, если в типографии ничего не стрясется, если не сократят план и тэ дэ, и тэ пэ. Но я вот о чем хотела бы поговорить с вами, на будущее. Судя по прессе, вы упорно продолжаете работать, печатаетесь, хотя и нечасто, но злободневно, да и тема-то у вас актуальная – ми-ли-цейская!

– Человеческая, Октябрина Перфильевна.

– Что вы сказали? Ваше право так думать. А если откровенно – до человеческих, тем более общечеловеческих, проблем вам еще ой как далеко! Как говорил Гёте: «Унеррайхбар ви дер химмель». Высоко и недоступно, как небо.

Что-то не встречал Сошнин у великого немецкого поэта подобного высказывания. Видать, Сыроквасова в суетности жизни спутала Гёте с кем-то или неточно его процитировала.

– Вы еще не усвоили толком, что такое фабула, а без нее, извините, ваши милицейские рассказики – мякина, мякина с обмолоченного зерна. А уж ритм прозы, ее, так сказать, квинтэссенция – это за семью печатями. Есть еще форма, вечно обновляющая, подвижная форма…

– Что такое форма – я знаю.

– Что вы сказали? – очнулась Сыроквасова. При вдохновенной проповеди она закрыла глаза, насорила пепла на стекло, под которым красовались рисунки ее гениальных детей, мятая фотография заезжего поэта, повесившегося по пьянке в гостинице три года назад и по этой причине угодившего в модные, почти святые ряды преставившихся личностей. Пепел насорился на подол сарафана, на стул, на пол, да еще сарафан пепельного цвета, и вся Сыроквасова вроде бы засыпана пеплом или тленом времени.

– Я сказал, что знаю форму. Носил ее.

– Я не милицейскую форму имела в виду.

– Не понял вашей тонкости. Извините. – Леонид поднялся, чувствуя, что его начинает захлестывать бешенство. – Если я вам более не нужен, позволю себе откланяться.

– Да-да, позволяйте, – чуть смешалась Сыроквасова и перешла на деловой тон: – Аванс вам в бухгалтерии выпишут. Сразу шестьдесят процентов. Но с деньгами у нас, как всегда, плохо.

– Спасибо. Я получаю пенсию. Мне хватает.

– Пенсию? В сорок лет?!

– Мне сорок два, Октябрина Перфильевна.

– Какой это возраст для мужчины? – Как и всякое вечно раздраженное существо женского рода, Сыроквасова спохватилась, завиляла хвостом, пробовала сменить язвительность тона на полушутливую доверительность.

Но Сошнин не принял перемен в ее тоне, раскланялся, выбрел в полутемный коридор.

– Я подержу дверь открытой, чтобы вы не убились! – крикнула вслед Сыроквасова.

Читать «Печальный детектив» — Астафьев Виктор Петрович — Страница 1

Виктор Астафьев Печальный детектив Глава 1 Леонид Сошнин возвращался домой в самом дурном расположении духа. И хотя идти было далеко, почти на окраину города, в железнодорожный поселок, он не сел в автобус, – пусть ноет раненая нога, зато ходьба его успокоит и он обдумает все, что ему говорили в издательстве, обдумает и рассудит, как ему дальше жить и что делать. Собственно, издательства как такового в городе Вейске не было, от него осталось отделение, само же издательство перевели в город более крупный и, как, наверное, думалось ликвидаторам, более культурный, обладающий мощной полиграфической базой. Но база эта была такой же точно, как в Вейске, – дряхлое наследство старых русских городов. Типография располагалась в дореволюционном здании из крепкого бурого кирпича, прошитого решетками узких оконец понизу и фасонно изогнутыми поверху, тоже узкими, но уже вознесенными ввысь вроде восклицательного знака. Половина здания вейской типографии, где были наборные цехи и печатные машины, давно уж провалилась в недра земли, и хотя по потолку сплошными рядами лепились лампы дневного света, все равно в наборном и печатном цехах было неуютно, зябко и что-то все время, будто в заложенных ушах, сверчало или работал закопанный в подземелье взрывной механизм замедленного действия. Отделение издательства ютилось в двух с половиной комнатах, со скрипом выделенных областной газетой. В одной из них, окутавшись сигаретным дымом, дергалось, елозило на стуле, хваталось за телефон, сорило пеплом местное культурное светило – Сыроквасова Октябрина Перфильевна, двигая вперед и дальше местную литературу. Сыроквасова считала себя самым сведущим человеком: если не во всей стране, то в Вейске ей по интеллекту равных не было. Она делала доклады и отчеты о текущей литературе, делилась планами издательства через газету, иногда, в газетах же, и рецензировала книги здешних авторов, к месту и не к месту вставляя цитаты из Вергилия и Данте, из Савонаролы, Спинозы, Рабле, Гегеля и Экзюпери, Канта и Эренбурга, Юрия Олеши, Трегуба и Ермилова, впрочем, и прах Эйнштейна с Луначарским иногда тревожила, вождей мирового пролетариата вниманием тоже не обходила. Все уже давно с книгой Сошнина решено. Рассказы из нее напечатаны пусть и в тонких, но столичных журналах, разочка три их снисходительно упомянули в обзорных критических статьях, он пять лет простоял «в затылок», попал в план, утвердился в нем, осталось отредактировать и оформить книгу. Назначив время делового свидания ровно в десять, Сыроквасова явилась в отделение издательства к двенадцати. Опахнув Сошнина табачищем, запыхавшаяся, она промчалась мимо него по темному коридору – лампочки кто-то «увел», – хрипло бросила «Извините!» и долго хрустела ключом в неисправном замке, вполголоса ругаясь. Наконец дверь рассерженно крякнула, и старая, плотно не притворяющаяся плица пустила в коридор щель серого, унылого света: на улице вторую неделю шел мелкий дождь, размывший снег в кашу, превративший в катушки улицы и переулки. На речке начался ледоход – в декабре-то! Тупо и непрерывно ныла нога, жгло и сверлило плечо от недавней раны, давила усталость, тянуло в сон – ночью не спалось, и опять он спасался пером и бумагой. «Неизлечимая это болезнь – графоманство», – усмехнулся Сошнин и, кажется, задремал, но тут встряхнуло тишину стуком в гулкую стену. – Галя! – с надменностью бросила в пространство Сыроквасова. – Позови ко мне этого гения! Галя – машинистка, бухгалтер да еще и секретарша. Сошнин осмотрелся: в коридоре больше никого не было, гений, стало быть, он. – Эй! Где ты тут? – ногой приоткрыв дверь, высунула Галя коротко стриженную голову в коридор. – Иди. Зовут. Сошнин передернул плечами, поправил на шее новый атласный галстук, пригладил набок ладонью волосы. В минуты волнения он всегда гладил себя по волосам – маленького его много и часто гладили соседки и тетя Лина, вот и приучился оглаживаться. «Спокойно! Спокойно!» – приказал себе Сошнин и, воспитанно кашлянув, спросил: – Можно к вам? – Наметанным глазом бывшего оперативника он сразу все в кабинете Сыроквасовой охватил: старинная точеная этажерка в углу; надетая на точеную деревянную пику, горбато висела мокрая, всем в городе примелькавшаяся рыжая шуба. У шубы не было вешалки. За шубой на струганом, но некрашеном стеллаже расставлена литературная продукция объединенного издательства. На переднем плане красовались несколько совсем недурно оформленных рекламно-подарочных книг в ледериновых переплетах. – Раздевайтесь, – кивнула Сыроквасова на старый желтый шкаф из толстого теса. – Там вешалок нет, вбиты гвозди. Садитесь, – указала она на стул напротив себя. И когда Сошнин снял плащ, Октябрина Перфильевна с раздражением бросила перед собой папку, вынув ее чуть ли не из-под подола. Сошнин едва узнал папку со своей рукописью. Сложный творческий путь прошла она с тех пор, как сдал он ее в издательство. Взором опять же бывшего оперативника отметил он, что и чайник на нее ставили, и кошка на ней сидела, кто-то пролил на папку чай. Если чай? Вундеркинды Сыроквасовой – у нее трое сыновей от разных творческих производителей – нарисовали на папке голубя мира, танк со звездою и самолет. Помнится, он нарочно подбирал и берег пестренькую папочку для первого своего сборника рассказов, беленькую наклейку в середине сделал, название, пусть и не очень оригинальное, аккуратно вывел фломастером: «Жизнь всего дороже». В ту пору у него были все основания утверждать это, и нес он в издательство папку с чувством не изведанного еще обновления в сердце и жажду жить, творить, быть полезным людям – так бывает со всеми людьми, воскресшими, выкарабкавшимися из «оттуда». Беленькая наклейка сделалась за пять лет серенькой, кто-то поковырял ее ногтем, может, клей плохой был, но праздничное настроение и светлость в сердце – где все это? Он видел на столе небрежно хранимую рукопись с двумя рецензиями, на ходу написанными бойкими здешними пьяницами-мыслителями, подрабатывающими у Сыроквасовой и видевшими милицию, которая отражена была в этой вот пестренькой папке, чаще всего в медвытрезвителе. Сошнин знал, как дорого обходится всякой жизни, всякому обществу человеческая небрежность. Что-что, это усвоил. Накрепко. Навсегда. – Ну-с, значит, дороже всего жизнь, – скривила губы Сыроквасова и затянулась сигареткой, окуталась дымом, быстро пролистывая рецензии, все повторяя и повторяя в раздумчивой отстраненности: – Дороже всего… дороже всего… – Я так думал пять лет назад. – Что вы сказали? – подняла голову Сыроквасова, и Сошнин увидел дряблые щеки, неряшливо засиненные веки, неряшливо же сохлой краской подведенные ресницы и брови – мелкие черные комочки застряли в уже очерствелых, полувылезших ресницах и бровях. Одета Сыроквасова в удобную одежду – этакую современную бабью спецовку: черную водолазку – не надо часто стирать, джинсовый сарафан поверху – не надо гладить. – Я думал так пять лет тому назад, Октябрина Перфильевна. – А сейчас так не думаете? – Язвительность так и сквозила в облике и словах Сыроквасовой, роющейся в рукописи, словно в капустных отбросах. – Разочаровались в жизни? – Еще не совсем. – Вот как! Интересно-интересно! Похвально-похвально! Не совсем, значит?.. «Да она же забыла рукопись! Она же время выигрывает, чтоб хоть как-то, на ходу ознакомиться с нею вновь. Любопытно, как она будет выкручиваться? Очень любопытно!» Сошнин ждал, не отвечая на последний полувопрос редакторши. – Я думаю, разговора длинного у нас не получится. Да и ни к чему время тратить. Рукопись в плане. Я тут кое-что поправлю, приведу ваше сочинение в божий вид, отдам художнику. Летом, я полагаю, вы будете держать свое первое печатное детище в руках. Если, конечно, дадут бумагу, если в типографии ничего не стрясется, если не сократят план и тэ дэ, и тэ пэ. Но я вот о чем хотела бы поговорить с вами, на будущее. Судя по прессе, вы упорно продолжаете работать, печатаетесь, хотя и нечасто, но злободневно, да и тема-то у вас актуальная – ми-ли-цейская!

Чидимбу: «Грустный детектив» Астафьев. Астафьев В.П.: Баса гуру

Мухупенью хваке муньори веСовет Виктор Астафьев акасика мабаса акаванда акаека. Anozivikanwa semunyori akakurumbira, akafanirwa kune mimwe mitambo yehurumende mubasa rake rekuumba mari. «Дета-детектив» ири нхау пфупи якасия пфунгва якасимба кунэ ваверенги. Мучикаму чино тичатариса звиньорва звишома. «Сыщик Дамбудзико» Астафьев — римве ремабаса айо умо муньори анонетсека памусоро пекугума квэньика яке уйе вагари варо вога.

Курарама хупэнью — кунёра бхуку

Виктор Петрович Астафьев аканёра баса муна 1987. Пангува ийойо, аканга атова нокузивиканва пачена, ачибудиса мабхуку аке акаквирира — «Кусвикира Чицва Чиноитика» уйе «Кусвибиса Сноу». Sezvo vatsoropodzi vakati, «Детектив…» ingadai yakave yakasiyana kana yakange yakanyorwa pane imwe nguva. Chiitiko chemakore chakagara pano, uye munyori akaisa zvose zvaakawana muupenyu hwake mubasa.

Куняцозива ньяя ячо кучатибацира мучидимбу мучидимбу. «Чишунгурудзо чакашата» Астафьев анотаура незвехупенью хусина кунака хвеймбова мупуриса Леонид Сошнин, уё макоре макуми мавири немасере акасара ари ога. Zvose zvinomufadza ndiyo imba isina chinhu, iyo yaanojaira, uye mukana wekuita zvaanoda. Манхеру, апо мвендже пайнобуда, муманьоро эусику, аногара паси памбери печигамба уйе анотанга куньора. Zvichida, mharidzo yemafungiro panzvimbo ye «kutsanangura» (Soshnin sekunge inoendesa mafungiro emunyori) inoita kuti muverengi ave nemhepo yakawanda yekuona, yakazadzwa nenhamba yakawanda yemaawa anowanzo.

Чинокоша чебхуку: чикуру

Вакаванда вакабвума кути хаиси мученгети вепеджи ийо инофанидза ньяя ийо «Дета Дамбудзико» (Астафьев). Kuongorora kwebasa kunogona kutaura zvakananga kuti yakabva pane yakadzama. Kusuruvar kwakazova shamwari yechokwadi kune главный герой apo yaakaputsa nemudzimai wake uye iye zvino anenge asingaoni musikana wake Muduku. Mhomiti yehurumende inobva kuchirongwa ichi inoda chaizvo, asi haigone kupedza zvachose kuparwa kwemhosva. Anofungidzira kuti nei chiitiko chakakomberedza chazara nekusuwa uye kutambura, uye rudo nemufaro zvakapoteredzwa kune imwe nzvimbo. Nekuyeuka kwehupenyu hwake, Soshnin anodzidza zvinhu zvisinganzwisisiki munguva yakapfuura, mune tariro yokuti iyi, zvichida, ichapa, kana isingapinduri, ikozvino rugare rwepfungwa.

Звинёрва звездиеучидзо

Астафьев анода куонгорора мвея вемунху, ачипа муньяйа ийи ийи кодзеро кумунху мукуру. Иё иноверенгека «Чишуши Чакатадза» чикаму. Леня Сошнин анотариса ванху вари педо найе нензира итсва, аноонгорора звикаму звикаре звекаре, аноеука звиитико зваакаона. Zvakazoitika zvakasangana naye nevanhu vakasiyana, uye iye zvino, sekuti kana achikwirirana nemigumisiro yepakati, anobvunza nezvemaitiro avo muupenyu hwake. Kusaruramisira uye kusateerera mutemo kusingamupi iye somuranda wemutemo wezororo. Sei munhu asingabatsiri akapfuura hondo ari oga, uye avo vakaita mhosva asi vakagamuchira kukanganwirwa kwevanhu vanonzwa vakasununguka kunzwa ivo pachavo? Звири пачена, кусагадзикана квакадаро кучагара кучиера Сошнина …

Звикаму звечиронгва звэбхуку рачо

Кубва курондедзеро езвиитико звэзвакаипа, звимве звайо звінотыса, иё ньяя «Чишуво Чисуру». Астафьев (ченгорора баса рири паси апа) харина куцанангура звисина матуро звиитико звечисимба, звичиратидза чимве чинху чири нёре чакаома кувирирана мумусоро.

Tichitarisa chero basa ripi zvaro kuurawa kunoonekwa, zvinokonzera zvinangwa zvemhosva zvinoratidzika pachena kwatiri. Ндезвипи звиногона кушанда сезвинодива звири нани пане симба, мари, куцива? Ачирамба изви, Виктор Петрович анотарира мазисо аке кути куньянге куурая «некуда квэ» нхорундо «кана звакадаро» кунонзиво мхосва. Munyori anonyatsoratidza hutano hwehupenyu hwemuurayi, mafungiro ake akaipa, mafungire asina kunaka kumagariro, pamwe chete nekudzivisa mhuri nemhuri, kazhinji kunopera kwazvo.

Saizvozvowo, mamiriro e mweya weRussia asingatyi anoratidza wechokwadi В.П. Астафьев. «Чишунгурудзо чакаипа» чиноньяцоратидза кути ванху веду ванофарира куфамба сей. «Бвиса звачосэ» — ичи ндичо чирево чикуру чемхембереро дзосе, уйе кажинжи миганху езвибвумирано инопуцика.

Кукундикана мубаса, куфара мукугадзирва

Уйе куньянге звазво баса рачо ричисияна некаванда мапеджи, звауногона кана иве учида кукунда мунгува шома, кунэ аво васинганзимвисиси небхуку рачо, звинозвидова звинёрва звинёрва «Чишунгурудзо чакашата» Астафьев звакаре иноцанангурва якаека йебаса ре главный герой. Уйе кана ири мунхарунда ийи ане дамбудзико восхождение афадзи, кажиндзи ачийеучидза ие пачаке, сака мууронгва хвекусика, Сошнин иноведзера кана исина кунака. Леонид курота квекунёра ругваро рвакэ. Kuponeswa chete kwaari ndiko kubudisa ruzivo rwepa pepa. Iyo nyanzvi yemuparidzi inojekesa zvakajeka kuti munhu asina ruzivo dilettante achiri kutoda zvakawanda kudzidza, asi zvinoratidzika kuti Sosnin haatarisiri zvakawanda zvakadaro …

Муца «Печальный детектив» (Астафьев)

Нхэпфенюро езвицауко хайгони куратидза пфунгва йосе йокути муньори аида куудза муверенги. Mumwe nomumwe wavo akapfuma mumangariro anowanzoitika ye главный герой, zvishoma nezvishoma zvinotungamirira kumhedziso inonzwisisika yenyaya. Chii chichava pakupedzisira kwenyaya yake? Ko Soshnin angagona kuwana mufaro wakamirira kwenguva refu wakamirira здесь?

Pasina kuzarura zvinyorwa zvekuguma, zvinofanira kunzi kuti semubairo, kuguma kuchadzorera hero kune mhuri. Apo anosangana nomudzimai wake nemwanasikana, haazokwanisi kuvabvumira kuenda, sezvavari, vakazadzwa ne «kumutsa, kushungurudza hupenyu,» kudzokera kumba kwake.

Нзира дземазува ано дзезвакаитика каре

Виктор Астафьев акашандиса чидимбу чакасияна пакуумба ньяя. «Дета Детектив» иносанганисира ньяя дзиноишва, изво нхаси звононзи маженье. Mune mamwe mazwi, nguva nenguva nhoroondo yacho inotamirwa kune yakapfuura, kumunhu oga uye Episode yakajeka yehupenyu hwaSohnin, iyo yakamukurudzira. Semuenzaniso, maitiro ehurombo, hutambudza huduku, apo amainini vake vainge vaine hanzvadzi. Mumwe wavo akarwiswa nehugun, uye Soshnin akakwanisa kuzvisunga pamwe chete kuitira kuti vasapfurwa. Imwe nguva, vechidiki vakauya kwaari mumusuo wakasviba, vachiita zviito zvekudzorera. Иё герой иноэдза куписа симба раво, уйе апо вечидики «бугай» вакакувадзва звананяня, Леонид анотанга кушаныра кучипатара, ачиреурура пане зваакаита. Аси, секунге кана вахида кувайта вачинзва ване мхошва, анозвитумидза ийе пачаке …

Zvinangwa zvakadaro zvinoratidza zvakajeka shoko rinokosha munyaya «Nyaya Dzakasuruvara» — матамбудзико эмитемо йеника янхаси. Izvi zvinoratidzwa sei? Achicherechedza kuenderera mberi kwekusateerera mutemo, Soshnin pachake haazvibvumirwi kuti авеню mugove wake. Panguva imwecheteyo, kusvika kune yekupedzisira, anoramba ane pfungwa yekuremekedza. Asi zvingave zvigone kuchinja nyika здесь? Kana zviri nyore here kuti vamwe vachinje mafungiro enyika?

Симба ребаса рачо

Кана иве учитендерера пане звиньёрва звишома, «Грустный детектив» Астафьев анокурумидза кукурудзира ньяя йечипикирати, квете курега кути иведзере пакарепо. Maererano nevadzidzisi, nyaya yacho inonakidza, pasinei nezvinyanzwisisiro zvemitauro iyo Soshnin somunyori anonyora zvinhu. Ичи ндичо чиронгва чинокоша, секунге кана Астафьев акасия чигаро чомуньори кунэ мумве мунху аида кува муньори. Pamapeji ebasa racho, tinogara tichiona kuti zvakaoma sei sangano rakapiwa Soshnin uye neruremekedzo rwaakauya kubva mamamiriro akasiyana-siyana akaisa hupenyu hwake kune ngozi chaiyo. Panguva imwe chete iye anoda basa rake uye haadi kumushandura, kuramba ari akatendeseka, mupurisa ane kodzero achitsvaka chokwadi uye runyararo.

Mumwe muenzaniso

Kuumba Нестабильный munhu ane simba, Astafyev akaratidza muenzaniso wakafanira wezvinofanira kunge zvisingaiti chete vashumiri vemutemo uye vakarongeka, asiwo vagari venyika. Нокуда квакадаро уйе кувимбика, муньори уе нхау яке якакодзера кубвумва квеваверенги невацороподзи.

Виктор Петрович Астафьев акасия нхака якаека кучизварва чемазува ано. Мабаса макуру, куведзера кунэ «Дамбудзико Дхэпфеньюро», риносанганисира: иновенгэка «Якатуква уйе инурава», ньяя «Панэ имве Хондо ири кутинхира», «Звездопад», «Пасс», «Обертон» невамве. Maererano nemamwe mabasa emunyori, mafirimu akaitwa.

Виктор Астафьев Хронологическая таблица

Виктор Астафьев, в данной статье изложена хронологическая таблица жизни и творчества известного писателя.

Виктор Астафьев Хронологическая таблица

1924 , 1 мая — родился в селе Овсянка Красноярского края.

1931 — после смерти матери воспитывается в семье бабушки. Окончил 6 классов в городе Игарка, где жил с отцом и мачехой.

1937 — появляется в приюте.

1941-42 — учеба в Железнодорожном училище.

1942 — Виктор Астафьев уходит добровольцем на фронт. Для начала его отправляют учиться в Новосибирское пехотное училище.

1943 — направлен на передовую и до конца войны служит рядовым в пехотных частях. Тяжело ранен, контузия. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

1945 — после больницы женится на М.С. Корякина (писатель, автор 12 книг) и живет с семьей на Урале (Чусовой, Пермь с 1963 г.), где работает подсобным рабочим, слесарем, кладовщиком.

1951 — в газете «Чусовской рабочий» опубликован первый рассказ «Гражданский человек».

1951-55 — работает в газете Чусовской Рабочий. За 4 года в газете опубликовано более сотни корреспонденций, статей, очерков, более двух десятков рассказов.

1953-1958 — издает книги рассказов для детей («До следующей весны», 1953, «Огоньки», 1955; сборник «Зоркина песня», 1960), роман о преобразовании отсталого колхоза, «Тающий снег» (1958).

1958 — становится членом Союза писателей СССР.

1959-61 — учеба на Высших литературных курсах при Литинституте. Горький в Москве.

1966 — Рассказ «Кража».

1968 — автобиографическая книга «Последний поклон»

1971 — повесть «Пастух и пастушка. Современная пастораль».

1979-1981 — издательство «Молодая гвардия» выпустило собрание сочинений Астафьева в 4-х томах.

1986 — Печальный детектив опубликован.

1989 — Астафьеву присвоено звание Героя Социалистического Труда.

1989-1991 — Народный депутат СССР. Секретарь Союза писателей СССР (1991), вице-президент Союза писателей Европейского форума.

1991 — за роман «Зрячий посох» (1981) Астафьеву присуждена Государственная премия.

1992-94 — Роман «Проклятые и убитые»

1998 — повесть «Веселый солдатик».