Автор на РНЛ: Алла Новикова-Строганова

Родной город – Орёл – родина Тургенева, Лескова, Фета, Бунина, Андреева и  ещё целого созвездия выдающихся писателей-классиков. По лесковским словам, «Орёл вспоил на своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу Родины никакой другой русский город».

Доктор филологических наук, профессор, историк литературы, продолжатель традиций православного литературоведения, член Союза писателей России (Москва).

Автор четырёх монографий и свыше 500 опубликованных в России и за рубежом научных и художественно-публицистических работ о творчестве классиков мировой литературы.

За книгу «Христианский мир И.С. Тургенева» (издательство «Зёрна-Слово», 2015) удостоена Золотого Диплома VI Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь».

Удостоена награды «Бронзовый Витязь» на VII Международном Славянском Литературном форуме «Золотой Витязь» (октябрь, 2016) за статьи – исследования творчества Ф.М. Достоевского.

Лауреат премии журнала «Зарубежные записки» за 2014 год в номинации «Эссе. Литературная критика».

Лауреат премии журнала «Наш современник» за 2018 год в номинации «Литера-турная критика.  Литературоведение».

Лауреат Всероссийской литературной премии «Левша» имени Н.С. Лескова за 2020 год в номинации «Литературоведение.  Литературная критика».

Член Диссертационного совета по защите кандидатских и докторских диссертаций по специальностям «Русская литература», «Зарубежная литература» Орловского государственного университета имени И.С. Тургенева.

Работы опубликованы во многих научно-популярных, общественно-литературных журналах:

«Берег России» (Владивосток), «Великороссъ: Литературно-исторический журнал» (Москва), «Вопросы литературы» (Москва), «Вопросы филологии» (Москва), «Голос эпохи» (Москва), «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ковчег» (Тула), «Лампада» (Самара), «Литература в школе» (Москва), «Литературен свят» (София, Болгария), «Мгарский колокол: Всеукраинский журнал» (Полтава, Украина), «Москва» (Москва), «Наследник» (Москва), «Наш современник» (Москва), «Нева» (Санкт-Петербург), «НЕБО: Невский богослов» (Санкт-Петербург), «Невечерний Свет» (Санкт-Петербург), «Православная беседа» (Москва), «Православный просветитель» (Тобольск), «Приокские зори» (Тула), «Подъём» (Воронеж), «Родная Ладога» (Санкт-Петербург), «Российская Федерация сегодня: Общественно-политический журнал Федерального Собрания – Парламента РФ» (Москва), «Русская речь» (Москва), «Русский язык за рубежом» (Москва), «Русское слово» (Москва), «Север» (Петрозаводск), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Сибирский Парнас» (Новосибирск), «Славянка: Православный женский журнал» (Москва), «Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли» (Москва), «Филологические науки» (Москва), «Филолог» (Москва), «Язык, литература и культура» (Санкт-Петербург), «Homo Legens <Человек читающий>» (Москва), «Врата Небесные» (Минск, Беларусь), «Slavia» (Рим, Италия) и многих других;

в газетах: «Благовест» (Самара), «Воскресная школа» (Москва), «Вечерний Новосибирск» (Новосибирск), «Вечный зов» (Санкт-Петербург), «Город Орёл» (Орёл), «Завтра» (Москва), «Запад – Восток: еженедельная газета» (Монреаль, Канада), «Литература» (Москва), «Литературная газета» (Москва), «ЛиТерра» (Саранск), «Московские ведомости» (Москва), «Московский литератор: Газета Московской городской организации Союза писателей России» (Москва), «Независимая газета» (Москва), «Нью-Йорк православный» (Нью-Йорк, США), «Орловская правда» (Орёл), «Орловский вестник» (Орёл), «Первое сентября» (Москва), «Православная газета» (Екатеринбург), «Православный Сахалин» (Южно-Сахалинск), «Радонеж» (Москва), «Русская газета в Болгарии» (Бургас, Болгария), «Русский вестник» (Москва), «Русский мир. Украина: Всеукраинская газета» (Киев, Украина), «Татьянин день» (Москва), «Труд» (Москва), «Трибуна» (Москва), «Ямал Православный» (ЯНАО, Салехард) и многих других.

газета Завтра

Алла Новикова-Строганова | Глагол

1 марта 1883 года в 29-м номере журнала «Церковно-общественный вестник», с которым сотрудничал автор «Соборян»,«Запечатленного Ангела», «Очарованного странника» и других шедевров русской словесности, сообщалось, что 9 февраля из Министерства народного просвещения отчислен «коллежский секретарь Лесков (известный наш писатель)». Широко известного автора – горячего просветителя и проповедника христианских истинуволили из Министерства просвещения.

Читать дальше →

Поэтический гений Александра Сергеевича Пушкина (1799–1837) был явлен миру как истинное чудо. «Наш поэт представляет собою нечто почти даже чудесное, неслыханное и невиданное до него нигде и ни у кого», «ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось», – справедливо утверждал христианский писатель-пророк Ф.М. Достоевский.

Читать дальше →

Читать дальше →

В связи с Лесковым вспоминают обычно только «Левшу» и «Очарованного странника», да и то лишь потому, что видели суррогаты этих произведений на экране: по «Сказу о тульском косом левше и о стальной блохе» снят мультфильм, а по мотивам «Очарованного странника» –  кинофильм. В то же время среди всех остальных учебных предметов единственно литература не столько школьный предмет, сколько формирование человеческой личности через воспитание души. Русская классика, подобно Новому Завету, всегда нова и актуальна, даёт возможность соединять времена.

Читать дальше →

Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети»  (1861) – одно из вершинных достижений отечественной классики. Его внутренний свет не потускнел под налётом хрестоматийно-школьного глянца и вульгарно-идеологических трактовок, в том числе и режиссёрско-постановочных. Несмотря на  кажущуюся доскональную изученность, вот уже более чем полтора века не угасает стремление к постижению безконечно богатого образного мира романа; не прекращаются попытки проникнуть в его «святая святых».

Читать дальше →

«Записки охотника» И.С. Тургенева – одна из тех книг отечественной классики, где наиболее сильно выражены духовные стороны личности простого русского человека, «русский дух», где в прямом смысле «Русью пахнет»: «Вы раздвинете мокрый куст – вас так и обдаст накопившимся тёплым запахом ночи; воздух весь напоён свежей горечью полыни, мёдом гречихи и “кашки”; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет на солнце»

Читать дальше →

В преддверии 200-летнего юбилея И.С. Тургенева рождаются размышления неюбилейные. Нынешний город совсем не похож на Орёл моего детства и юности, а тем более на тот «город О.», что описан Тургеневым в романе «Дворянское гнездо» (1858): «Весенний, светлый день клонился к вечеру; небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури. Перед раскрытым окном красивого дома, в одной из крайних улиц губернского города О… сидели две женщины. При доме находился большой сад; одной стороной он выходил прямо в поле, за город».

Читать дальше →

На протяжении последних постперестроечных десятилетий планомерно проводится изуверская политика разрушения и уничтожения полноценного образования. Голоса по-настоящему обеспокоенных этой проблемой людей остаются «гласом вопиющего в пустыне». Общество вправе знать, на каком основании принимаются те или иные образовательные стандарты, которые фактически влияют на формирование и мировоззрение целых поколений.

Читать дальше →

В ноябре 2018 года исполнится 200 лет со дня рождения Ивана Сергеевича Тургенева (1818–1883).На президентском уровне с 2015 года объявлена кампания по подготовке к всероссийскому празднованию двухсотлетия великого русского писателя-классика; соответствующей правительственной программой предусмотрено выделение солидных денежных средств. Предполагается, что одним из центров юбилейных мероприятий станет Орёл – родина Тургенева. Об этом мы решили побеседовать с известным писателем-литературоведом, доктором филологических наук Аллой Анатольевной Новиковой-Строгановой.

Читать дальше →

Николай Семёнович Лесков (1831 – 1895) в одном из писем открыто выразил свою независимую писательскую позицию: «я верую так, как говорю, и этой верою жив я и крепок во всех утеснениях. Из этого я не уступлю никому и ничего – и лгать не стану, и дурное назову дурным кому угодно». Редактору газеты «Новое время» А.С. Суворину Лесков писал: «Довольно и того, что я остался для знающих меня добропостроенным и честным человеком».

Читать дальше →

Алла Новикова-Строганова. Н. С. Лесков и Н. В. Гоголь Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Алла Новикова-Строганова Н.С. ЛЕСКОВ И Н.В. ГОГОЛЬ*

Alla Novikova-Stroganova N.S. Leskov and N.V. Gogol

Наследие Николая Васильевича Гоголя до сих пор остается неизведанным во всей глубине. Один из путей постижения — осмысление гоголевских традиций в творчестве продолжателей классика.

Одним из наиболее близких Гоголю по духу русских классиков, бесспорно, является Лесков. По его признанию, он узнавал в Гоголе «родственную душу». Гоголевское художественное наследие было для Лескова живым вдохновляющим ориентиром. Признаваясь в «страсти к Гоголю», Лесков говорил о своей непреходящей увлеченности личностью и творчеством великого русского писателя: «Гоголь — моя давняя болезнь и завороженность». Без связи с гоголевской традицией невозможно основательно осмыслить и глубоко прочувствовать мир, созданный Лесковым.

Соотнесение эстетических миров обоих художников слова не раз становилось предметом изучения в отечественной и зарубежной науке, однако проблема все еще нуждается в более развернутом представлении и глубоком уяснении. В кругу наиболее актуальных вопросов — изучение традиций Гоголя в творчестве Лескова сквозь призму религиозного миросозерцания двух писателей.

И Гоголь, и Лесков никогда не расставались с Евангелием. «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии», — говорил Гоголь. Лес-

* Новикова-Строганова А.Н. С. Лесков и Н.В. Гоголь // Сетевой журнал «Камертон». — Режим доступа: http://webkamerton.ru/2017/12/ns-leskov-i-nv-gogol

ков был солидарен с ним: «В Евангелии есть все, даже то, чего нет»; в Евангелии «сокрыт глубочайший смысл жизни».

«Один только исход общества из нынешнего положения — Евангелие», — утверждал Гоголь, призывая к обновлению всего строя жизни на началах христианства.

Начиная с ранней публицистики, Лесков постоянно обращался к гоголевским темам, сюжетам, мотивам и образам, что свидетельствует об общности мировосприятия обоих художников.

Так, например, Лесков горячо разделял гоголевское убеждение в том, что люди должны осознать свою причастность всеобщему делу усовершенствования общественной жизни, возрождения России. А для этого каждый обязан честно выполнять свое дело на своем месте. Лесков неоднократно неточно цитировал строки из «Ревизора»: «Пусть каждый берет в руки по метле и метет свою улицу».

Лесков создает «положительные типы русских людей», героев-праведников, «людей высокой пробы». В лесковских образах нет и тени схематичности. Герои-праведники — абсолютно живые люди, «полнокровные, своеобычные, яркие». «Почему-то Лескову удавались «положительные типы», — размышлял П.Б. Струве, — почему-то под его пером оживали и искрились огнем жизни хорошие люди всех сортов и званий».

Лесков воплотил заветную гоголевскую мечту — создал художественные образы «живых душ», примером собственной жизни реализующих евангельские идеи деятельной любви, добра и милосердия.

В «каверзливое» (по слову Лескова) капиталистическое время, когда «»зверство» и «дикость» растут и смелеют, а люди с незлыми сердцами совершенно бездеятельны до ничтожества», писатель вел свою борьбу (на религиозном языке — «брань»), совершал свой подвижнический труд: важно было восстановить поруганный и утраченный идеал. В этих идейно-эстетических установках Лесков наиболее сближается с Гоголем — одним из своих любимых наставников в русской словесности.

Со всей очевидностью гоголевские традиции эксплицированы в лесковском святочном рассказе «Отборное зерно» (1884). Это творение Лескова и в настоящее время звучит не менее (возможно — даже более) актуально. Религиозно-нравственная суть рассказа восходит к Новому Завету, о чем недвусмысленно предуведомляют и само название, и особенно эпиграф из Евангелия от Матфея.

Гоголевские мотивы демонстративно вынесены автором «на поверхность» текста. Описана общественно-историческая ситуация, афористически выраженная в «Мёртвых душах»: «Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет». В создании сатирических образов Лесков опирается на поэтику маски, марионетки, ряжения, неисчерпаемые возможности которой использовал Гоголь. «Всё обман, все мечта, все не то, чем кажется!» — восклицал классик в повести «Невский проспект».

Один из безымянных персонажей лесковского рассказа — отъявленный мошенник, «лгунище и патентованный негодяй» — скрывается под личиной «именитого барина». «Правильный вид» мужика Ивана Петрова тоже обманчив. Этот с виду благообразный старец — пособник и сообщник в преступных махинациях «барина» и «купца». «Мужик» помогает двум плутам довести до завершения задуманную ими аферу — потопить застрахованную по самой высокой цене баржу, где везут под видом первосортной «драгоценной пшеницы» просто мусор (по евангельскому слову — «плевелы»).

В основе повествования — шутовское действо, розыгрыш, обман, когда все «наоборот», «наизнанку», «шиворот-навыворот». В этом смысле «Отборное зерно» соотносится с другим святочным рассказом Лескова — «Обман».

Лесков воспринимал современный мир через призму нестареющего наследия Гоголя: «Страшно, знаете, не страшно, а все, как Гоголь говорил, «трясение ощущается»».

Плутовство с «отборным зерном», по замыслу Лескова, свидетельствует о том, что «наш самобытный русский гений <…> вовсе не вздор». «Из такой возмутительной, предательской и вообще гадкой истории, которая какого хотите любого западника вконец бы разорила, — наш православный пузатый купчина вышел молодцом и даже нажил этим большие деньги и, что всего важнее, — он, сударь, общественное дело сделал: он многих истинно несчастных людей поддержал, поправил и, так сказать, устроил для многих благоденствие».

Сходная парадоксальная ситуация представлена в рассказе «Уха без рыбы» (1886). По жанровым характеристикам он примыкает к святочным рассказам. Со времени первой публикации текст не переиздавался, поэтому автор статьи останавливается на нем подробнее.

Герой рассказа — уважаемый в еврейской общине мудрый реби Соломон — чуть было не потерял свою репутацию у соплеменников из-за того, что подал русской девке Палашке милостыню на крещение

ее ребенка, т.е. совершил «несоответствующее призванию еврея дело». «Дело» это разрешается ко всеобщему удовольствию, но устройство «всеобщего счастья» не обошлось без явного мошенничества. Выяснилось, что Соломон фарисейски подал Палашке фальшивую купюру, чтобы она ее разменяла, вернула бы сдачу неподдельными деньгами, а рубль, потраченный на крещение внебрачного младенца, потом отработала.

Однако это каверзное «дело, которое сделал Соломон, веселило сердца всех, и в этом смысле его следует признать за хорошее дело, так как оно всем принесло долю добра и радости, — комментирует Лесков. — Евреи радовались, что у них есть такой мудрец, как Соломон; христиане были тронуты добротою Соломона и хвалили его за сердоболие <…> Палашка считала его не только своим благодетелем, но благодетелем своего ребенка <…> а сам Соломон обменял плохие деньги на хорошие, да еще взял прибыль, так как благодарная Палашка отработала ему за рубль не три недели, а целую зиму. Вот и сосчитайте, сколько тут получилось прекрасных результатов! А собственно прямого благодетеля, в настоящем смысле слова, ведь, надо признаться, здесь тоже нет — «уха» как будто «сварена без рыбы», а все-таки уха есть, и автор, который бы это рассказал, надеюсь, был бы не виноват, что в его время это блюдо так готовится».

Ирония по поводу «несообразностей» и «гримас» русской жизни здесь очевидна, а «уха без рыбы» приправлена горечью.

Сюжетными ситуациями, мотивами, афоризмами Гоголя, доведенными до совершенства, Лесков пользуется как емкими формулами-дефинициями, рассчитанными на мгновенное читательское узнавание.

Афера с продажей «мусорной пшеницы» под видом первосортной соотносима с авантюрой Чичикова по купле-продаже «мертвых душ». В чем-то аналогична жизненному пути гоголевского мошенника сама история антигероя в рассказе Лескова: «это был как раз тот самый мой давний товарищ, который в гимназии ножички крал и брови сурмил, а теперь уже разводит и выставляет самую удивительную пшеницу». Характер «пройдохи-барина» писатель определяет при помощи типизации гоголевских образов: «Отталкивала меня в нем настоящая ноздревщина, но только мне так и казалось, что он мне дома у себя всучит либо борзую собаку, либо шарманку».

Циничная сделка «барина» с «купцом» напоминает о торге Чичикова с Собакевичем, смешном и жутком одновременно. Реминисценция позволяет реконструировать читательский и жизненный опыт лес-62

ковского «барина». Видно, что он был внимательным читателем гоголевской поэмы и, возможно, именно у Чичикова выучился жульничеству, в котором усматривал «хорошее средство для поправления своих плохих денежных обстоятельств и еще более дурной репутации». «Барин» напрямую апеллирует к опыту гоголевского афериста: «»Возьму не дороже, чем за мертвые души»». Показательна реакция его неначитанного «делового партнера»: «Купец не понял, в чем дело, и перекрестился».

Шутовской спектакль в трех актах, разыгранный тремя заговорщиками, разворачивается будто на сцене. Театральность как особое свойство игрового («ряженого») изображения усвоена Лесковым с опорой на поэтику Гоголя. Цель шельмовского действа — довести до логического завершения мошенническую операцию: «Народу стояло на обоих берегах множество, и все видели, и все восклицали: «ишь ты! поди ж ты!» Словом, «случилось несчастие» невесть отчего. Барка потонула, а хозяин только покорностью взял: перекрестился, вздохнул да молвил: «Бог дал, Бог и взял — буди Его святая воля»».

Святочное «жанровое задание» предполагает показ человеческого единения, духовного сплочения. Лесков же предложил своеобразную «антиутопию». «Всеобщность» «актеров» и «зрителей» достигается на антихристианской, лукавой основе. В этой иезуитской импровизации «всех искреннее и оживленнее был народ». Вдохновенная игра житейски объяснима: крестьяне-погорельцы, которым «строиться надо и храм поправить», не надеясь на помощь властей, предпочитают сделку с мошенниками, видя конкретную для себя практическую пользу. Конечно, пострадало обманутое страховое общество, но национальное чувство не встревожено — ведь это «немецкая затея».

В поэтике рассказа причудливо переплетаются мотивы игры, смеха и плача, радости и страха, наказания за грех и евангельской «сверхнадежды» на искупление и спасение милостью Божией. Нетрадиционно преломляются в «Отборном зерне» устойчивые в святочном жанре мотивы «чуда», «спасения», «дара», воплощенные в традиционном «счастливом финале»: «все село отстроилось, и вся беднота и голытьба поприкрылась и понаелась, и Божий храм поправили. Всем хорошо стало, и все зажили хваляще и благодаряще Господа, и никто, ни один человек не остался в убытке — и никто в огорчении. <. > Никто не пострадал! <…> Барин, купец, народ, т.е. мужички — все только нажились».

Если праведные герои Лескова исповедуют идеалы истинного христианства, то для антигероев-оборотней религия — только внешняя обрядовость, фарисейское прикрытие антихристовой сути. Так, перед заведомо мошеннической операцией по отправке баржи отслужили «молебен с водосвятием».

Нравственная порча охватила все слои русского общества. Даже представитель народа — «мужик» Иван Петров, с виду «христианин самого заправского московского письма», который по субботам «ходил в баню, а по воскресеньям молился усердно и вежливо <…>, приносил в храм дары и жертвы», сохраняя внешнее благочестие, на деле давно отказался от Христовой истины. Приспосабливаясь к духу всеобщего эгоизма и продажности, «мужик» выстраивает концепцию жизни, криводушно прикрытую Писанием: «нынче, друг, мало уже кто по правде живет, а все по обиде», «в Писании у апостолов сказано: «Весь мир во грехе положен» — всего не омоешь, а разве что по малости», «Господь грех потопом омыл, а он вновь настал.

Если «мужик» и «купец» еще время от времени ссылаются на священные тексты, то в лексиконе «барина»-«христопродавца» библейские речения вообще отсутствуют. «Барин» демонстративно отказывается от Бога и не стесняется в этом признаться. В религиозно-нравственном контексте повествования этот сатирический антигерой и есть тот самый «враг», который посеял «плевелы посреди пшеницы» -и в прямом, и в метафорическом смысле.

Художественное своеобразие «Отборного зерна» формируется в сплаве сатирического, эпического и лирического начал. При этом доминирующим является слово вечной истины, заповеди, Нового Завета. Избранная в качестве эпиграфа цитата из Евангелия: «»Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы» (Мф. XI. 25)» -задает основную тональность произведения и определяет семантико-эстетическую и сакральную сущность сложно организованного повествования, слагающегося из нескольких взаимодействующих стилистических пластов (автор-повествователь, герои, рассказчик, слушатели).

Христианская и эпическая многогранность рассказа Лескова не исключает, а предполагает лирическую устремленность автора, отдающего себе отчет в том, насколько перемешаны светлые и темные стороны бытия, добро и зло, «пшеница» и «плевелы» — и в обыденной жизни, и в душе человеческой. В литературоведении отмечалась условность рождественско-новогодней приуроченности лесковских святочных рассказов. Однако именно святочное начало создает своего 64

рода подводное течение, внутренний план повествования — лирический и обобщенно-символический.

Обличая «татей» и «разбойников» в русской общественной жизни, Лесков «художественной проповедью» своего творчества настойчиво призывал к глубокому покаянию, которое одно только может привести к нравственному обновлению, «восстановлению падшего образа».

С. Г.

Христианский мир Тургенева — Алла Новикова-Строганова

Имя Ивана Сергеевича Тургенева (1818-1883) — выдающегося русского писателя-классика — в особом представлении не нуждается. Тургеневские сюжеты и художественные образы известны каждому образованному человеку во всём мире.

В то же время налёт хрестоматийного глянца, атеистические, иноверческие либо иные вульгарно-идеологические трактовки, лукаво насаждаемые, как плевелы среди пшеницы, — зачастую не позволяют современному читателю пробиться к истинному смыслу писательского наследия, посвятить ему углублённое, осознанное прочтение.

Побеждая свои религиозные сомнения, в практике художественного творчества Тургенев изображал жизнь в свете христианского идеала. Писатель показал, что именно духовное, идеальное содержание — основа человеческой личности, ратовал за восстановление в человеке образа и подобия Божия. Каждая проникновенная строка Тургенева, обладавшего способностью соединить прозу с поэзией, «реальное» с «идеальным», овеяна одухотворённым лиризмом и сердечным теплом, несомненно, идущим от «Бога живого» (2 Кор. 6,16), «в Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2, 3),

ибо «Он есть прежде всего, и всё Им стоит» (Кол. 1, 17), и «никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1 Кор. 3,11), «Ибо всё из Него, Им и к Нему» (Рим. 11, 36). В Боге, возвестившем: «Аз есмъ Истина, и Путь, и Жизнь» (Ии. 14, 6), — единственно истинный подход к любому явлению жизни. «Кто учит иному, — говорит апостол Павел, — и не следует словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает, но заражён страстью к состязаниям и словопрениям, от которых происходят зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения, пустые споры между людьми повреждённого ума, чуждыми истины» (1 Тим. 6, 3-5).

Быть неувядаемой, всегда новой и актуальной — таково свойство русской классической словесности, уходящей своими корнями в священные источники христианства, святые родники православной веры. Так, Новый Завет, пребывая вечно новым, призывает человека любой исторической эпохи к обновлению, преображению: «И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12, 2). Каждый, кто прикасается к Евангелию, всякий раз открывает для себя заново слово Бог а живого.

Так и живые голоса русских писателей звучат для нас, когда мы перечитываем классику и неизменно черпаем из ее глубин нечто такое, что до времени оставалось сокрытым от восприятия. Внимание к новозаветному символико-содержательному подтексту романов Тургенева позволяет глубже проникнуть» в таинство тургеневской поэтики. Прочтение на новом уровне произведений Тургенева в христианском контексте понимания может стать для читателя настоящим откровением.

Алла Новикова-Строганова — Христианский мир И. С. Тургенева

Издательство — «Зёрна — Слово» — 336 с.

Рязань — 2015 г.

ISBN 978-5-905793-47-9

Алла Новикова-Строганова — Христианский мир И. С. Тургенева — Содержание

• Предисловие
• Руси православный дух: цикл рассказов «Записки охотника»
• Евангельская концепция в творчестве И. С. Тургенева: роман «Рудин»
• «Я помолюсь и за вас…»: молитва в романс «Дворянское гнездо»
• «Жертва правды, всесожжение и вознесение»: роман «Накануне»    
• «О вечном примирении и жижи бесконечной…»: роман «Отцы и дети»
• На пути к свету: путевые очерки «Поездка в Полесье» и «Поездка в Альба- но и Фраскати»
• «Чудо поэтической прозы»: И. С. Тургенев и Алонзиюс Кертран
• «Как слово наше отзовётся»: И. С. Тургенев и Ф. И. Тютчев
• «На все копыта кованы»: «бесы» в имении И. С. Тургенева и в романе П. С. Лескова «На ножах»
• «На стороне правды»: Н. С. Лескова И. С. Тургеневе
• Примечания
• Список иллюстраций

Алла Новикова-Строганова — Христианский мир И. С. Тургенева — На пути к свету

«Поездка в Полесье» (1856) и «Поездка в Альбано и Фраскати (Воспоминание об А. А. Иванове)» (1861) — произведения, в которых Тургенев выразил своё философское понимание жизни природы и искусства. Вынесенное в заглавие двух сочинений слово «поездка» можно расценивать как жанровое обозначение, несмотря на то, что в первом случае это рассказ, а во втором — очерк воспоминаний. В прямом смысле «поездка» — путешествие автора-повествователя, его пространственное перемещение. В смысле метафорическом — это движение философской мысли писателя от пессимистического, трагического мироощущения к приятию мира на путях постижения его Божьего благого устроения.

Современного читателя всё более интересует глубинный смысл тургеневских произведений, который не исчерпывается конкретно-историческим, социально- политическим содержанием. С точки зрения писателя, человек находится не только в сфере общественных отношений, но и пребывает во власти универсальных стихий вселенского масштаба: силы природы, силы любви. В обеих «поездках» Тургенев строит повествование в системе координат «человек — природа». Пейзажные зарисовки играют первостепенную роль для прояснения философской и духовно-нравственной позиции автора. «День первый» в рассказе «Поездка в Полесье» открывает лирическая философская увертюра.

Автор проникновенно передаёт движения души человека, погружённого в созерцание равнодушной и безучастной природы. Оставшись наедине с её грозной стихией, остро переживает он свою «сиюминутность», конечную предназначенность смерти: «Неизменный мрачный бор угрюмо молчит или воет глухо — и при виде его ещё глубже и неотразимее проникает в сердце людское сознание нашей ничтожности. Трудно человеку, существу единого дня, вчера рождённому и уже сегодня обреченному смерти, трудно ему выносить холодный, безучастно устремлённый на него взгляд вечной Изиды» (5,130). Не видя избавления, душа человека, подавленного суровым законом, глубоко страдает от бессмысленной и непостижимой обречённости: «вся душа его никнет и замирает; он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли — и ни одна игла не дрогнет на этих ветвях; он чувствует своё одиночество, свою слабость, свою случайность» (5, 130).

Есть от чего болезненно «сжаться сердцу». Лейтмотив, заявленный в начале рассказа: «Сердце во мне сжалось. <…> Я снова, почти со страхом, опустил голову; точно я заглянул куда-то, куда не следует заглядывать человеку…» (5, 138), — нарастает, подкрепляясь далее в системе сопутствующих мотивов: гнетущего безмолвия, мертвенной тишины, неподвижности, тьмы как атрибутов смерти. Человек ощущает себя пленником. Он не в состоянии противиться неведомой мрачной силе, неотразимо затягивающей в пучину «ила», «болота», «зыбучих песков»: «жаркий летний день лежал неподвижно на безмолвной земле.

Красноватая вода речки скользила без плеска между густыми тростниками; на дне её смутно виднелись круглые бугры илистого моха, а берега то исчезали в болотной тине, то резко белели рассыпчатым и мелким песком» (5, 131). Пейзажная образность создаёт ощущение тупика, ловушки, западни. Здесь нет простора, света, надежды на спасение от конечного превращения в ничто: «Не ленью, этой неподвижностью жизни, нет — отсутствием жизни, чем-то мёртвым, хотя и величавым, веяло мне со всех сторон небосклона» (5, 131). Упоминание о том, что «нигде не белела церковь» (5, 131), и следующая затем деталь — «тусклый, вечный туман Полесья висел вдали» (5, 131) — в данном символико-философском контексте становятся знаковыми.

Не ощущая внутренней связи с Богом как высшим первоначалом, человек смотрит на суть жизни непрояснённым, затуманенным взором, смутно догадываясь, что существует нечто большее, для него пока что неуловимое: «Или, может быть, счастье, прямое счастье всей жизни проходило близко, мимо, улыбалось лучезарною улыбкой — да я не умел признать его Божественного лица?» (5,139). Внутреннее движение лирического сюжета связано с тем, что герой инстинктивно пытается освободиться, ищет выход из трагической ситуации: из тупика — к простору, от тьмы — к свету, от подстерегающей смерти — к вечной жизни: «начинает сердце ныть понемногу, и хочется человеку выйти поскорей на простор, на свет, хочется ему вздохнуть полной грудью — и давит его эта пахучая сырость и гниль» (5,133).

В попытке хотя бы на время отстраниться от трагизма бытия «с торопливым, тайным испугом обращается он (человек. — А. Н.-С.) к мелким заботам и трудам жизни; ему легче в этом мире, им самим созданном, здесь он дома, здесь он смеет ещё верить в своё значенье и в свою силу» (5,130). Стиль повествования приобретает характер стихотворения в прозе, речь ритмически организуется в форме лирической медитации: «О, неужели нет надежды, нет возврата? <.. .> О сердце, к чему, зачем ещё жалеть, старайся забыть, если хочешь покоя, приучайся к смиренью последней разлуки, к горьким словам: “прости״ и “навсегда”» (5,139). Но спасительная надежда и даже более — «сверх надежды надежда» — существует, она дарована человеку Богом, «ибо мы спасены в надежде» (Рим. 8, 24). Надежду на спасение даёт и та самая созданная Творцом природа, которая ранее внушала человеку тайный ужас.

Алла НОВИКОВА-СТРОГАНОВА. ПИСАТЕЛЬ-ПРАВЕДНИК. Николай Семёнович Лесков в его последние дни

Алла НОВИКОВА-СТРОГАНОВА

ПИСАТЕЛЬ-ПРАВЕДНИК

Николай Семёнович Лесков в его последние дни

5 марта – 125-я годовщина со дня смерти Николая Семёновича Лескова (1831-1895). Самобытнейший писатель русский прожил жизнь, полную, по его словам, «всяческих терзательств»: тревог, борьбы, изнурительного труда, духовных исканий и обретений. В 1889 году в ответ на упрёк, что он «сделал недостаточно», Лесков писал: «Не видно ведь, сколько талантов я получил от моего Господина и на сколько сработал? Это только Он разберёт. Может быть, я что-нибудь и зарыл, “закопал серебро Господина моего”, но я шёл дорогою очень трудною, – всё сам брал без всякой помощи и учителя и вдобавок ещё при целой массе сбивателей, толкавших меня и кричавших: “Ты не так… ты не туда… Это не тут… Истина с нами, – мы знаем истину”. А во всём этом надо было разбираться и пробираться к свету сквозь тернии и колючий волчец, не жалея ни своих рук, ни лица, ни одежды». Религиозный философ Владимир Соловьёв, хорошо знавший писателя, справедливо отмечал, что читатели Лескова «все сойдутся, конечно, в признании за ним яркого и в высшей степени своеобразного таланта, которого он не зарывал в землю, а также – живого стремления к правде».

Путь писателя позволяет взглянуть на него не только как на творца произведений, но и в какой-то мере как на «творца» своей собственной личности, которую он «выстраивал» с упованием на Всевышнего Творца. В этом смысле в одном из писем Лесков называет себя «добропостроенным»: «Довольно и того, что я остался для знающих меня “добропостроенным и честным человеком”». На укоризны в его «ошибках», высказанные «коварным благоприятелем» и издателем-предпринимателем А.С. Сувориным, писатель «непостыдной совести» с достоинством отвечал: «я всё работал и ни у кого ничего не сволок и не зажилил. <…> Я предпочёл <…> остаться честным человеком, и меня никто не может уличить в бесчестном поступке. Слава Божию милосердию, сохранившему меня от диавола».  

В конце жизни Лесков выстрадал своё понимание истины – в «раскрытии сердца», в «просветлении духа», «отверзании разумения». «Чей я? – размышлял он незадолго до смерти. – Хорошо прочитанное Евангелие мне это уяснило, и я тотчас же вернулся к свободным чувствам и влечениям моего детства… Я блуждал и воротился, и стал сам собою – тем, что я есмь». Писатель постиг, что значат слова: «Ты во мне, и я в Тебе, и Он в нас. Во всей жизни только и ценны эти несколько мгновений духовного роста – когда сознание просветлялось и дух рос».

Готовясь пройти в «выходные двери» последнего странствия, он паковал свой духовный багаж, в котором «не значили ничего ни имения, ни слава, ни родство, ни страх». Писатель познал, что «в делах и вещах нет величия» и что «единственное величие – в бескорыстной любви». В то же время Лесков был убеждён: «Пустого и незначительного в жизни нет ничего, если человек не полагает свою жизнь в суете, а живёт в труде и помнит о близкой необходимости снять с себя надетую на него на земле “кожаную ризу” и идти неведомо куда, чтобы нести наново службу свою Хозяину вертограда».

«Пустого и незначительного» для писателя не было и в отношениях с людьми: всё было ценно, требовало внимания, снисхождения, участия. Восстанавливая на склоне лет давно угасшую переписку с сестрой Натальей Семёновной, ставшей в монашестве «сестрой Геннадией», Лесков писал: «в общении людей вижу большую для них пользу, а в отчуждательстве и прекращении сношений – явный и очевидный вред». Ранее не любивший поздравлений с «нарастанием лет», 3 февраля 1895 г. он растроганно благодарит сестру за поздравление с именинами и днём рождения – всего за две недели до своей кончины: «Ведь чуть было не растерялись совсем! Ну и хорошо! Значит, и в новом существовании друзьями встретимся. Хорошо!».

Подкрепляя своё суждение словом Евангелия, Лесков развеивал сомнения сестры в том, принять ли ей предложение поработать в школе без какой бы то ни было оплаты: «Ты думаешь, что заведовать школою без вознаграждения – нехорошо, а это-то и хорошо. За учёбу вообще грешно брать плату. Сказано: “пусть свет ваш светит людям”; и ещё: “вы даром получили – даром и отдавайте” <…> Потрудись, поучи ребяток: они детки Божии, и Богу угодно, чтобы “все приходили в лучший разум и в познание истины”».

Именно об этом заботился сам писатель, неся «светоч разумения» большой семье своих читателей и членам своей собственной семьи. Не случайно академик Д.С. Лихачёв назвал Лескова «семейным писателем», произведения которого надо читать всей семьёй, поскольку они имеют «огромное значение для нравственного формирования человека».

До последних дней Лесков сохранял жизнелюбие, особенно ценил, как последние лучи заката, дружескую беседу, общение с близкими, малейшее радостное проявление жизни вокруг себя. Сын его – Андрей Николаевич – вспоминает, как привёл своего собственного сына – поздравить деда: «4 февраля, в день “списателя канонов” Николы Студийского, в шестьдесят четвёртую годовщину рождения Николая Лескова, поздним утром на мягкой оттоманке у него сидел пришедший поздравить деда двух с половиной-летний его внук. Лесков был неузнаваем. Забывая все свои недуги, он ползал по ковру, умилённо поднимая и подавая младшему из Лесковых вещицы, которые последний святотатственно брал со святая святых – с писательского письменного стола! Случайные гости, не веря своим глазам, дивились благорастворенности, светившейся в обычно гневливых глазах хозяина. Сколько бы раз внук ни бросал только что поданную ему дедом безделушку, тот торопился сам разыскать её на полу и снова вручить баловнику. Попытки невестки, опасавшейся утомить больного свёкра, увести сына вызывали горячий протест и трогательные просьбы старика побыть у него подольше».

Лесков до последнего вздоха горел полнотой жизни не только в кругу домашнем, но и в общественном, литературном. «Когда, бывало ни зайдёшь к нему в его маленькую уютную квартирку на Фурштадской, – вспоминал критик М.О. Меньшиков, – всегда застанешь его чем-нибудь взволнованным, расстроенным или восхищённым: каждая низость в общественной жизни делала его больным на несколько дней <…> зато и каждый признак свежей, чистой жизни в литературе, политике, обществе приводил его в умиление: он радовался, как ребёнок, и “носился”, как говорится, с хорошею новостью, спеша всем её сообщить и расславить. К молодым писателям, обнаруживающим дарование, он питал просто отеческую нежность: он первый писал им письма, приглашал их к себе и часто захваливал до преувеличения <…> В Лескове, который по возрасту и заслугам мог бы считать себя “литературным генералом”, не было и тени этого противного генеральства: он был необыкновенно для всех доступен и со всеми одинаково прост и любезен <…> За что негодовал он на писателей, и старых и малых, это за недостаток мужества, за стремление к наживе, за подделывание себя ко вкусам рынка, и в этом он был несговорчив, неумолим».

В то же время Лесков был скромен и не любил помпезного шума вокруг своего имени. В наступившем 1895 году исполнялось 35 лет его литературной работы. Ранее писатель отклонял перспективы празднования и двадцатилетнего, и тридцатилетнего юбилеев его служения литературе. В письме 1890 г. в редакцию газеты «Новое время» Лесков просил «оставить без исполнения» мысль об устройстве его «юбилейного праздника»: «С меня слишком довольно радости знать, что меня добром вспомянули те люди, с которыми я товарищески жил, и те читатели, у которых я встретил благорасположение и сочувствие. “Сие едино точию со смирением приемлю и ничесо же вопреки глаголю”. А затем я почитаю мой юбилей совершившимся и чрезвычайно удобно и приятно для меня отпразднованным» (XI, 244). 3 января 1895 года писатель посылает письмо редактору «Исторического вестника» С.Н. Шубинскому: «Уважаемый Сергей Николаевич! Очень может быть, что к Вам обратятся с какими-нибудь предложениями по поводу исполнения 35 лет моих занятий литературою. Сделайте милость, имейте в виду, что я не только не ищу этого (о чём, кажется, стыдно и говорить), но я не хочу никого собою беспокоить, и не пойду ни в какой трактир, и у себя не могу делать трактира. А поэтому эта праздная затея никакого осуществления не получит, и ею не стоит беспокоить никого, а также и меня. Преданный Вам Н.Лесков».

Когда дни Лескова были уже сочтены – 12 февраля 1895 года – в Прощеное воскресенье – к его дому пришёл, не решаясь переступить порог, «злейший его враг и ревностный гонитель, государственный контролёр в министерском ранге» Тертий («Терций») Иванович Филиппов, упорно и много вредивший писателю. Сцену их встречи в знаменательный день, когда православным положено «каяться друг перед другом во взаимно содеянных грехах и гнусностях», Лесков взволнованно передавал сыну Андрею:

«– Вы меня примете, Николай Семёнович? – спросил Филиппов.

– Я принимаю всех, имеющих нужду говорить со мною.

– Перечитал я Вас всего начисто, передумал многое и пришёл просить, если в силах, простить меня за всё сделанное Вам зло.

И с этим, можешь себе представить, опускается передо мною на колени и снова говорит:

– Просить так просить: простите!

Как тут было не растеряться? А он стоит, вот где ты, на ковре, на коленях. Не поднимать же мне его по-царски. Опустился и я, чтобы сравнять положение. Так и стоим друг перед другом, два старика. А потом вдруг обнялись и расплакались… Может, это и смешно вышло, да ведь смешное часто и трогательно бывает <…> всё-таки лучше помириться, чем продолжать злобиться <…> Врагов у меня всюду много, а вот только один понял меня и пришёл утешить. Много ли даже в литературе-то найдётся лиц, перечитывающих меня в настоящее время, чтобы судить более правильно обо мне и придти ко мне с миром? <…> Я очень взволнован его визитом и рад. По крайней мере кланяться будем на том свете».           

В последние годы писатель страдал тяжёлым недугом сердца. Первый приступ болезни он испытал на лестнице суворинской типографии, где печаталось собрание его сочинений, в знаменательный день 16 августа 1889 года, когда Лесков узнал о цензурном аресте шестого тома его сочинений. С тех пор он не мог не думать о «великом шаге», постоянно ощущал «истому от дыхания недалеко ожидающей смерти», сжился с мыслью о ней. «Распряжки», как Лесков называл смерть, и «вывода из оглобель» он не страшился. Затронув вопрос о неизбежном, старался ободрить и близкого человека. «Может быть, так легко выпряжешься, что и не заметишь, куда оглобли свалятся», – писал он сестре Геннадии.

Склонность «заглядывать за край того видимого пространства, которое мы уже достаточно исходили своими ногами» Лесков всё чаще обнаруживал во многих беседах и письмах последних лет. Писатель имел «ясную веру в нескончаемость жизни». «Но, – писал Лесков, – как ни изучай теорию, а на практике-то всё-таки это случится впервые и доведётся исполнить “кое-как”, так как будет это “дело внове”».

Болезнь Лескова как будто отпустила, и 13 февраля 1895 года, в «чистый понедельник», на первой неделе Великого поста, писатель посетил выставку картин художников-передвижников в залах Академии художеств. Здесь был помещён его портрет кисти В.А. Серова. Во время работы художника Лесков с радостью и шутливой гордостью делился впечатлениями: «Я возвышаюсь до чрезвычайности! Был у меня Третьяков и просил меня, чтобы я дал списать с себя портрет, для чего из Москвы прибыл и художник Валентин Александрович Серов, сын знаменитого композитора Александра Николаевича Серова. Сделаны два сеанса, и портрет, кажется, будет превосходный».

Однако на выставке портрет смутил писателя, произвел на него тягостное впечатление: изображение было помещено в тёмную раму, которая показалась Лескову почти траурной. Чтобы развеять мрачные мысли и предчувствия, он морозным днём отправился на прогулку в Таврический сад – в любимую свою «Тавриду». С удовольствием вдыхал полной грудью свежий воздух – и простудил легкие. «Непростительная неосторожность», – сказал впоследствии доктор.

21 февраля (5 марта) 1895 г. в 1 час 20 минут сын Андрей нашёл Лескова бездыханным. Писатель скончался во сне, «отрешился от тела скоро и просто».          В православном чине отпевания есть слова о безобразии смерти: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробе лежащую по образу Божию созданную нашу красоту безобразною, бесславною, не имущею вида». Лицо же Лескова, по воспоминаниям современников, приняло самое лучшее выражение, какое у него было при жизни: выражение вдумчивого покоя и примирения. Исполнилось моление о «мирной и непостыдной кончине живота нашего».

В «Посмертной просьбе» Лесков просил похоронить его «самым скромным и дешёвым порядком», «по самому низшему, последнему разряду»; не устраивать церемоний и не произносить никаких речей; не ставить на могиле «никакого иного памятника, кроме обыкновенного, простого деревянного креста. Если крест этот обветшает и найдётся человек, который захочет заменить его новым, пусть он это сделает и примет мою признательность за память. Если же такого доброхота не будет, значит, и прошло время помнить о моей могиле».

Ранее – в своем «критическом этюде» «Карикатурный идеал» – Лесков замечал, что как-то «не по-русски» придавливать могилу «каменным памятником»: «скромному и истинно святому чувству нашего народа глубоко противно кичливое стремление к надмогильной монументальности с дутыми эпитафиями, всегда более или менее неудачными и неприятными для христианского чувства. Если такая претенциозность иногда и встречается у простолюдинов, то это встречается как чужеземный нанос – как порча, пробирающаяся в наш народ с Запада, – преимущественно от немцев, которые любят “возводить” монументы и высекать на них широковещательные надписи о деяниях и заслугах покойника. Наш же русский памятник, если то кому угодно знать – это дубовый крест с голубцом – и более ничего. Крест ставится на могиле в знак того, что здесь погребен христианин; а о делах его и значении не считают нужным писать и возвещать, потому что все наши дела – тлен и суета. <…> русских простолюдинов камнями не прессуют, а “означают”, – заметьте, не украшают, а только “означают” крестом. А где от этого отступают, там, значит, отступают уже от своего доброго родительского обычая, о котором весьма позволительно пожалеть. Скромный обычай этот так хорош, что духовенству стоит порадеть о его сохранении в простом, добром народе, где он ещё держится; а не то, чтобы самим научать простолюдинов заводить на “Божией ниве” чужеземную, суетную монументальность над прахом».

В заключительном пункте своего завещания Лесков писал: «прошу затем прощения у всех, кого я оскорбил, огорчил или кому был неприятен, и сам от всей души прощаю всем всё, что ими сделано мне неприятного, по недостатку любви или по убеждению, что оказанием вреда мне была приносима служба Богу, в Коего и я верю и Которому я старался служить в духе и истине, поборая в себе страх перед людьми и укрепляя себя любовью по слову Господа моего Иисуса Христа».

На письменном столе Николая Семёновича остался Новый Завет, раскрытый на словах послания Апостола Павла: «Знаем, что когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный, вечный…».

==========================

ЛИТЕРАТУРА

1. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова: по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. – М.: Худож. лит., 1984. – Т. 2. – С. 385.

2. Соловьёв В.С. Н.С. Лесков // Неделя. – 1895. – 26 февраля (№ 9) – С. 282.

3. Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 11. – С. 385.

4. Лихачёв Д.С. Слово о Лескове // Литературное наследство: Неизданный Лесков. – Т. 101: В 2 кн. – М.: Наследие, 1997. – Кн. 1. – С. 15-16.

5. Меньшиков М.О. Литературные характеристики. Н.С. Лесков // Меньшиков М.О. Критические очерки. Т. 2. – СПб., 1902. – С. 478-483.

Алла Новикова-Строганова. «ОТБЛЕСК ПРЕКРАСНОЙ И ЧИСТОЙ ДУШИ…» 

К 200-летию Афанасия Фета

Афанасий Афанасиевич Фет (1820–1892), чьё двухсотлетие отмечается в этом году, подобно Пушкину, приходит к нам со своими стихами ещё в раннем детстве и затем сопровождает всю жизнь: «Мама! глянь-ка из окошка…», «Ель рукавом мне тропинку завесила…», «Печальная берёза у моего окна…», «Уж верба вся пушистая…», «Первый ландыш», «В дымке-невидимке…», «Это утро, радость эта…», «Зреет рожь под жаркой нивой…», «Ласточки пропали…», «Сияла ночь. Луной был полон сад…», «На заре ты её не буди…», «Я пришёл к тебе с приветом…» Фетовские строки – целый мир светлой радости – ласкают слух, греют сердце, щедро изливают в душу читателя любовь, добро и красоту.
Как Красоту с заглавной буквы воспринимал поэт своим чутким художественным сознанием дивное устроение Божьего мира – прекрасного и непостижимого в своих глубинах:

Целый мир от красоты,
От велика и до мала,
И напрасно ищешь ты
Отыскать её начало.

Собственная жизнь поэта была окутана множеством неразгаданных тайн. За краткой, как шелестящий вздох, фамилией Фет – загадочное сплетение целой цепи событий. На заре жизни поэта тайна его рождения и происхождения обернулась лишением дворянства. А далее – долгий путь к его восстановлению, когда Фету, говоря его же словами, уже светили «вечерние огни». И ещё загадка трагической гибели его возлюбленной Марии Лазич, и секрет неизменных чувств к ней: «Вы те же светлые, святые, молодые» – до конца жизни поэта. Даже в старости, обращаясь к любимой, Фет в ошеломляющей поэтической метафоре признаётся в свежести и силе этих переживаний, которые с годами только обостряются:

Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей…

Любовь, вспыхнувшая в молодые годы, стала постоянным источником вдохновения на протяжении всей последующей творческой жизни поэта. Возлюбленной он посвятил множество произведений, объединённых в стихотворные циклы. И всё это – настоящие шедевры, как, например, «Alter еgо» («Второе я»):

У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить!

Это почти пасхальное торжество любви, преодолевающей смерть! Такова поздняя фетовская лирика, которая не переставала изумлять читателей и критиков неувядающей свежестью, глубиной мысли и чувства, дивной поэтической образностью, музыкальностью. Так, поэт Я. П. Полонский – близкий друг Фета – писал о нём: «Создать такой гимн неземной красоте, да ещё в старости!» Литературный критик и поэт Б. А. Садовский справедливо говорил о последних произведениях Фета: «Стихи, написанные им в 1892 году, в благоуханности и свежести не уступают прежним: фетовский гений сохранил свой первозданный блеск до последнего вздоха».
Фет родился в усадьбе Новосёлки Мценского уезда Орловской губернии – имении знатного орловского помещика Афанасия Неофитовича Шеншина. Мальчика также назвали Афанасием, и до четырнадцати лет он носил фамилию Шеншин. Но в 1834 году духовная консистория установила, что официальный брак русского дворянина А. Н. Шеншина и немецкой подданной Шарлотты-Елизаветы Фёт был совершён уже после рождения маленького Афанасия. Он был лишён русской фамилии, потомственного дворянства, прав на наследство и имущество и даже права именоваться русским. С той поры ему надо было подписываться так: «К сему иностранец Афанасий Фёт руку приложил». И только в 1878 году ему удалось восстановить все утраченные права. Впоследствии он писал другу: «Тогда я был бедняком офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава Богу, орловский, курский и воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Всё это приобрёл усиленным трудом, а не мошенничеством, и на этот счёт я покоен».
На могиле поэта в селе Клеймёново Орловской области значится двойная фамилия Фет-Шеншин. В ней – раздвоившаяся судьба, двойственная жизнь: автор поэтических шедевров и помещик, рачительный владелец нескольких имений; бедняк и богач; безродный иностранец-разночинец и знатный русский дворянин; проникновенный лирик и уездный мировой судья; влюблённый, до конца дней своих сердцем преданный погибшей девушке, и муж своей супруги в безлюбовном браке. И всё это – тоже Фет. «Практическое и духовное в нём было одинаково сильно», – замечала свояченица Л. Н. Толстого Т. А. Кузминская, хорошо знавшая Фета. Сам он признавался: «Жизнь моя – самый сложный роман».
Бытие во всей его непостижимой и неисчерпаемой сложности, едва уловимой в неясных предчувствиях, пророческих снах, полёте мечты, в стремлении прикоснуться к тому запредельному, чему нет и не может быть слова на земном человеческом языке: «Людские так грубы слова, Их даже нашёптывать стыдно!», – но что можно было бы выразить лишь душой: «О, если б без слова Сказаться душой было можно!» – в центре художественного мира поэта:

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук
Хватает на лету и закрепляет вдруг
И тёмный бред души, и трав неясный запах…

Поэтическое мироощущение Фета, христианское в своих сущностных основах, тяготеет к миру горнему, высшему; ищет его отблески в мире земном, дольнем. Поэт стремится проникнуть в запредельные тайны бытия, уловить то неуловимое, о чём возвещал апостол Павел: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). В уповании на беспредельное милосердие Божие воистину ангельской песнью звучат эти фетовские строки:

Я понял те слёзы, я понял те муки,
Где слово немеет, где царствуют звуки,
Где слышишь не песню, а душу певца,
Где дух покидает ненужное тело,
Где внемлешь, что радость не знает предела,
Где веришь, что счастью не будет конца.

Современник Фета, христианнейший русский классик Ф. М. Достоевский (1821–1881) в вершинном своём романе «Братья Карамазовы» (1881) устами старца Зосимы проповедовал: «Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим». Именно такое ощущение старался передать в поэзии Фет, видя в этом свою основную творческую задачу:

Одним толчком согнать ладью живую
С наглаженных отливами песков,
Одной волной подняться в жизнь иную,
Учуять ветр с цветущих берегов <…>

Шепнуть о том, пред чем язык немеет,
Усилить бой бестрепетных сердец –
Вот чем певец лишь избранный владеет,
Вот в чём его и признак, и венец!

«Христианство является, бесспорно, высшим выражением человеческой нравственности, – размышлял Фет, – и основано на трёх главных деятелях: вере, надежде и любви. Первыми двумя оно обладает наравне с прочими религиями. Нет религии без веры и надежды; зато любовь – исключительный дар христианства, и только ею Галилеянин победил весь мир». Божья любовь как связующее начало разлита во всем мироздании, во всей природе, и человек, устремляясь от земного к небесному, своей духовной сущностью постигает и молитвенно славит её:

Нельзя заботы мелочной
Хотя на миг не устыдиться,
Нельзя пред вечной красотой
Не петь, не славить, не молиться.

Таково для Фета предназначение поэта и поэзии. Его стихи живут, дышат, звучат, благоухают, переливаются оттенками красок, трепещут, словно взволнованное сердце. В дивной поэтической метафоричности исчезает грань между миром внешним и внутренним:

Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдёт,
Раскрываются тихо листы,
И я слышу, как сердце цветёт.

Фетовские стихи импрессионистичны. Главное для художника не объект изображения и не сюжет, даже внутренний, а то впечатление, тот задушевный трепет, который они вызывают. Намного важнее в лирическом мире Фета оказывается сама атмосфера – воздушная, прозрачная, тончайшая.
Таков, например, его зимний пейзажный цикл «Снега». Фет, по воле судьбы вынужденный долгие годы именовать себя «иностранцем», названием цикла принципиально подчеркнул свою русскость (сравним у Пушкина: «Татьяна (русская душою, Сама не зная, почему) С её холодною красою Любила русскую зиму»). Ведь таких снежных зим, как в России, больше нигде не бывает:

Чудная картина,
Как ты мне родна:
Белая равнина,
Полная луна,

Свет небес высоких,
И блестящий снег,
И саней далёких
Одинокий бег.

Тем сильнее в зимнюю стужу ощущение тепла и уюта домашнего очага, жарко натопленного запертого домика, который снаружи осаждают морозы, метели и снежные бури:

Кот поёт, глаза прищуря,
Мальчик дремлет на ковре,
На дворе играет буря,
Ветер свищет на дворе. <…>

Мальчик встал. А кот глазами
Поводил и всё поёт;
В окна снег валит клоками,
Буря свищет у ворот.

Картина безмятежного счастья, безоблач­ного детства, до поры надёжно защищённого от жизненных вьюг, под мирное кошачье мурлыканье баюкает, согревает, словно горящие поленья в русской печке.
Зима прочно связана в народном сознании с Рождеством Христовым, со Святками, с их традициями и обрядами, с зимней фольклорной сказочностью: «Погадай мне, друг мой няня, Нынче святочная ночь». Уютной и одновременно загадочной святочной атмосферой дышат фетовские стихи:

Помню я: старушка-няня
Мне в рождественской ночи
Про судьбу мою гадала
При мерцании свечи <…>

Няня добрая гадает,
Грустно голову склоня;
Свечка тихо нагорает,
Сердце бьётся у меня.

Фета называют поэтом мгновений. «Одним воздушным очертаньем» ему удаётся запечатлеть мгновенные мимолётные состояния, которые «крылатый слова звук Хватает на лету и закрепляет вдруг». Показательно в этом отношении грациозное стихотворение «Бабочка»:

Ты прав. Одним воздушным очертаньем
Я так мила.
Весь бархат мой с его живым миганьем –
Лишь два крыла.

Не спрашивай: откуда появилась?
Куда спешу?
Здесь на цветок я легкий опустилась
И вот – дышу.

Надолго ли, без цели, без усилья,
Дышать хочу?
Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья
И улечу.

Сиюсекундные, едва уловимые мгновения: «Вот-вот сейчас…» – характерны и для философской, и для любовной, и для пейзажной лирики Фета, рождённой его непревзойдённой «зоркостью к красоте». Таков, например, «Весенний дождь»:

Две капли брызнули в стекло,
От лип душистым мёдом тянет,
И что-то к саду подошло,
По свежим листьям барабанит.

Такие же переходные преображения многоликой природы – в стихотворении «Вечер»:

На пригорке то сыро, то жарко,
Вздохи дня есть в дыханье ночном, –
Но зарница уж теплится ярко
Голубым и зелёным огнём.

В знаменитом стихотворении «Шёпот, робкое дыханье…» – столь же чудесные метаморфозы в сложных ассоциациях созвучий языка природы и невысказанных человеческих чувств:

Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,

В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слёзы,
И заря, заря!..

Назывные, безглагольные конструкции этих стихов – «безна­чальный конец, бесконечное начало» (по отзыву критика Н. К. Михайловского) – создают особое звуковое впечатление: будто слышится биение пульса, стук взволнованного сердца.
Быстротечная череда постоянно сменяющих друг друга мгновений и состояний стихии природы, иррациональные импульсы душевных движений, не поддающиеся описанию, но которые поэт всё же способен уловить и удержать на неизмеримо малый отрезок времени, парадоксально соотносятся в художественном мире Фета с вечностью и бесконечностью Вселенной:

И ТАК ПРОЗРАЧНА ОГНЕЙ БЕСКОНЕЧНОСТЬ,
И так доступна вся бездна эфира,
ЧТО ПРЯМО СМОТРЮ Я ИЗ ВРЕМЕНИ В ВЕЧНОСТЬ
И пламя твоё узнаю, солнце мира.

Лирический герой стихотворения «Воздушный город», вглядываясь в причудливые очертания проплывающих облаков, рад был бы слиться с их движением, подняться на воздух в невесомом полёте вслед за манящей мечтой:

Вон там по заре растянулся
Причудливый хор облаков:
Всё будто бы кровли, да стены,
Да ряд золотых куполов. <…>
И весь этот город воздушный
Тихонько на север плывёт…
Там кто-то манит за собою –
Да крыльев лететь не даёт!..

Небосвод для Фета звучащий «хор облаков». Также звучат у поэта звёзды, он слышит их «таинственный хор»: «И хор светил, живой и дружный, Кругом раскинувшись, дрожал». Неземные звуки сродни пению ангелов, славящих Бога, и эта трепетная небесная песнь роднится с чуткой человеческой душой, изливается потоком любви:

Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь, –
Меж теми звездами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…

Та же живая космическая пульсация: «Звёзды южные дрожат», тот же «таинственный хор» – ангельский, звёздный и человеческий: «И за Ангелами в вышних Славят Бога пастухи» – воплотились в чуде рождественской ночи, когда при сиянии путеводной Вифлеемской звезды в нераздельной гармонии слились земное и небесное, сиюминутное и вечное, человеческое и Божественное. Умиротворяющие мотивы света и тишины («Свете тихий» – в православной молитве) созвучны рождественскому благовествованию небесных Ангелов: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение» (Лк. 2:14):

Ночь тиха. По тверди зыбкой
Звёзды южные дрожат.
Очи Матери с улыбкой
В ясли тихие глядят. <…>
Ясли тихо светят взору,
Озарён Марии лик.
Звёздный хор к иному хору
Слухом трепетным приник.
И над Ним горит высоко
Та звезда далёких стран:
С ней несут цари востока
Злато, смирну и ливан.

Художественным озарением, Божественным откровением рождено также стихотворение «На стоге сена ночью южной…»:

Земля, как смутный сон немая,
Безвестно уносилась прочь,
И я, как первый житель рая,
Один в лицо увидел ночь.

В головокружительном космизме лирический герой словно растворяется в вышине звёздного неба, в родственном единении со Вселенной:

Я ль нёсся к бездне полуночной,
Иль сонмы звёзд ко мне неслись?
Казалось, будто в длани мощной
Над этой бездной я повис.

И с замираньем и смятеньем
Я взором мерил глубину,
В которой с каждым я мгновеньем
Всё невозвратнее тону.

Лейтмотивы фетовской лирики – полёт, ощущение воздушности, невесомости, схожести человеческой души с необъятным космосом, обращённость к вечному и бесконечному:

Когда вослед весенних бурь
Над зацветающей землёй
Нежней небесная лазурь
И облаков воздушен рой,
Как той порой отрадно мне
Свергать земли томящий прах,
Тонуть в небесной глубине
И погасать в её огнях!

С «лирической дерзостью», свойственной его поэзии, Фет устремляется к Творцу, обретая в собственной душе пламя безмерной Божественной любви, не ограниченной пространством и временем:

Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей Вселенной.

Меж тем как я, добыча суеты,
Игралище её непостоянства,
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.

Опубликовано в Бельские просторы №12, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Выпуск n_3_2017 — XLinguae

Анжела Должикова — Виктория Куриленко — Юлия Бирюкова — Наталья Румянцева — Марина Макарова — Екатерина Куликова

Страница: 3-14

Страница: 3 — 14

Страница: 3 — 14

Cerny 9000 Cerny 9000 Cerny 9000 Cerny 9000 36

Роман Кралик

Стр .: 37-44

Ирина В.Палашевская — Виктор В. Леонтьев — Елена А. Курченкова — Елизавета Д. Степанова — Дмитрий С. Буланов

Страница: 45 — 56

Алиреза Ахмади — Хусейн Мейхами

Страница: 57 — 74

Дания Ф. Загидуллина — Нурфия М. Юсупова — Айрат Ф. Юсупов

Страница: 75 — 82

Марина Р.Желтухина — Геннадий Г. Слышкин — Валерий Л. Музыкант — Елена Б. Пономаренко — Альфия Р. Масалимова

Страница: 83 — 100

Людмила Мескова

 Марко Кантанева, ТРЕНЕР ONWF, ID: 01102010FI
 Елена Кантанева ONWF
 Ядвига Фигура PL
 Ирина Середкина RU
 Светлана Ефремова RU
 Виталий Фролов RU
 Надежда Михайлова RU
 Валентина Аминова RU
 Ольга Журавлева RU
 Ирина Марковская RU
  * Go2Walk Club (Национальный клуб ONW России) 
 Арто Коджо BodyBow Oy FI
 ФАБИАНУС БЕРНАДИ ИД.
 Дэниел Уилсон, Великобритания
 Паоло Фиссоре IT
 Хавьер Байон ES
 Бьянка Моттура IT
 Роб Легг, Калифорния
 Рейо Хайринен SLA FI
 Игорь Ефименко UA
 Олеся Щелкова RU
 Евгений Самотуга RU
 Любовь Смальченко RU
 Надежда Акиньшина RU
 Максим Лазаренко UA
 Ядвига Фигура PL
 Мариола Бедковска, PL
 Вадим Дубов RU
 Татьяна Дорошина RU
 Наталия Середа RU
 Ирина Романова RU
 Игорь Ефименко UA
 Татьяна Иванова RU
 Ольга Романская RU
 Элеонора Неделькова RU
 Надежда Щипанова RU
 Елена Радина RU
 Надежда Куркова RU
 Ирина Середкина RU
 Марина Евстигнеева RU
 Ирина Марасанова RU
 Наталья Мокшина RU
 Татьяна Вяткина RU
 Лидия Соколова RU
 Тамара Титовцева RU
 Галина Котикова RU
 Нина Гырова RU
 Михаил Крылов RU
 Ирина Любимова BY
 Юлия Демина RU
 Евгений Плотников RU
 Ирина Перминова RU
 Ирина Шилова RU
 Татьяна Бородина RU
 Наталья Юрчук RU
 Сергей Левых RU
 Ольга Евдокимова RU
 Игорь Свитенков RU
 Ирина Ткачева RU
 Ирина Лоздовская RU
 Ирина Кузьмина RU
 Елена Данилова RU
 Ирина Любимова BY
 Евгений Самотуга RU
 Татьяна Пораделова RU
 Александр Лялюшкин RU
 Данил Картелайнен RU
 Сергей Левых RU
 Сазида Мартемьянова RU
 Ольга Савицкая RU
 Эсмеральда Реш RU
 Елена Майш RU
 Ирина Ветошкина RU
 Ирина Карпова RU
 Елена Домрачева RU
 Алла Павлова RU
 Анастасия Прахова RU
 Елена Будько RU
 Надежда Куркова RU
 Нана Рябинок RU
 Наталья Волкова RU
 Юлия Иванова RU
 Жаннетта Эрлин RU
 Николай Пашихин RU
 Татьяна Болсуновская RU
 Наталья Костенко RU
 Мариола Бедковска, PL
 Ирина Марковская RU
 Виталий Фролов RU
 Антон Свягенинов RU
 Маргарита Кондратьева RU
 Николай Шустров RU
 Ольга Пылаева RU
 Татьяна Савинкова RU
 Елизавета Карпенкова RU
 Лидия Соколовская RU
 НАТАЛЬА ТЕТЕРИНА RU
 ВЕРА ТИМОФЕЕВА RU
 МАРИЯ ЗАВИАЛОВА RU
 ИРИНА ТЕРЕЩЕНКО RU
 ЕЛЕНА БЛУДЧАЯ RU
 Ольга Велигжанина RU
 Елена Чирко RU
 Людмила Перфильева RU
 Наталья Сенько RU
 Вероника Бабушкина RU
 Анастасия Лебедь RU
 Гульнара Кадырова RU
 Светлана Грудина RU
 Светлана Баруткина RU
 Антон Свягенинов RU
 Лилия Шувалова RU
 Надежда Баранова RU
 Вера Баронова RU
 Людмила Рябова RU
 ЕЛЕНА БОКАЧ РУ
 ЕЛЕНА Бережная RU
 ЮЛИЯ ОЛЕШКО RU
 ЛЮДМИЛА КОМКОВА RU
 МАРИНА МОРОЗОВА RU
 АРТЕМ КАЩЕЕВ RU
 АЛЕКСАНДР БЕЛОКОН RU
 Алексей Овсянко RU
 Максим Мякишев RU
 Ольга Штефан RU
 Клаудия † Папини IT
 Татьяна Антонова RU
 Ольга Федянина RU
 Василий Лопуга RU
 Аркадиуш Оршулак PL
 Елизавета Качан RU
 Игорь Бурикин RU
 Елена Лукина RU
 Марат Березиков RU
 Роман Елагин RU
 Любовь Занкова RU
 Николай Кузнецов RU
 АНАСТАСИЯ КИСЕЛЕВА RU
 Паоло Соссай IT
 Татьяна Стрижова RU
 Мигель Ферн · ndez Corredor ES
 Бенджамин Де Йонге ES
 Магдалена Гражина Де Йонге Малуча ES
 Бартоломе Гая Орвай Е.С.
 Энрике Льобет Бросса ES
 Concepcin PÈrez Fern · ndez ES
 Висенте Торрес Мару ES
 Антонио Мару Серра ES
 Алисия Гонс · ле Гонсалес ES
 Neus Mateu RosellÛ ES
 Хосе Марса Мару Падилья ES
 Ханс Юрген Салевски ES
 Пол Фэйркло, Великобритания
 Геннадий Петкевич RU
 Анастасия Бухарова RU
 Алексей Алексеенко RU
 Ольга Сергеева RU
 Елена Александрова RU
 Ольга Богданова RU
 Марина Евсеева RU
 Валерия Густова RU
 Марина Иванушко RU
 Галина Курашко RU
 Надежда Квятковская RU
 Татьяна Новоселова RU
 Ирина Орлова RU
 Татьяна Павлова RU
 Алла Павлюченко RU
 Мария Покровская RU
 Людмила Савельева RU
 Татьяна Семенова RU
 Людмила Шашева RU
 Вера Зверева RU
 Роман Драбкин RU
 Лариса Рослова RU
 Галина Виноградова RU
 Алла Дорощук RU
 ЕЛЕНА ЛЕСОВИЦКАЯ RU
 ТАТЬЯНА ПЕТРОВА RU
 МАКСИМ БАРХАТОВ RU
 ЕЛЕНА КОШКИНА RU
 ИРИНА КОСТЮЧЕНКО RU
 ОЛЬГА БАУШЕВА RU
 ГАЛИНА КУРАШКО RU
 АНДРЕЙ ХОВРИН RU
 МИХАИЛ ИГОШЕВ RU
 Данил Картелайнен RU
 МАКСИМ БАЗДЕРОВ RU
 СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВ-ПЧЕЛИН RU
 МАРИЯ КОРНЕЕВА RU
 МАРИНА ВИТМАНОВСКАЯ RU
 СВЕТЛАНА РАДЧЕНКО РУ
 ВИКТОРИЯ СКОРЧЕНКО RU
 ВАЛЕРРИЙ САВЕЛЬЕВ RU
 ИННА СЕМЕНОВА RU
 ЕЛЕНА ДМИТРИЕВА RU
 ЭЛЬМИРА АБЛАЕВА RU
 ЛЮДМИЛА АРТЕМЬЕВА RU
 ИГОРЬ КРЫЖАНОВСКИЙ RU
 ТАТЬЯНА МАТКОВСКАЯ RU
 ЕВГЕНИЯ ЯКОВЛЕВА RU
 АНДРЕЙ МАКСИМОВ RU
 ВРОНДАКИ СВЕТЛАНА RU
 ЕЛЕНА КАГАНОВСКАЯ RU
 АНТОН СВЯЖЕНИНОВ RU
 КАРИНА ОНИШАК RU
 ТАТЬЯНА ПОНОМАРЕВА RU
 ЛОРА ВЛАСЕНКОВА RU
 АНДРЕЙ СВЯЖЕНИНОВ RU
 АНАТОЛИЙ ПЕСКОВ RU
 СЕРГЕЙ ШИЛЯЕВ RU
 ИЛЬЯ ПЕСКОВ RU
 Евгений Самотуга RU
 ИРИНА РОДИНА RU
 Анна Пальчинская, PL
 Божена Погжеба PL
 Хенрик Мотыка PL
 Йонас Коризна LT
 Lechoslaw Centkowski PL
 Hanna Jarzecka-Wasilewska PL
 Николай Шустров RU
 Светлана Кондратьева RU
 Юри Мякитало FI
 Ангелика ЛАПКО UA
 ВАЛЕРИЙ САВЕЛЬЕВ ENERGY RU
 ИРИНА СЕРЕДКИНА RU
 Валентина Жучкова RU
 Наталья Гуськова RU
 Галина Донда RU
 Анна Фокина RU
 ЕЛЕНА ТВЕРДОХЛЕБОВА RU
 АНЖЕЛИКА НАДЕЖИНА RU
 Любовь ЧУМАКОВА RU
 НИНА ПОГОРЕЛОВА RU
 ТАТЬЯНА БЕЛОВА RU
 ИГОРЬ ЮРОВ RU
 Ирина Постельная RU
 Андрей Воропинов RU
 Вера Терентьева RU
 Наталия Тимохина RU
 Вячеслав ТРОПИН RU
 Николай Шарапов RU
 Татьяна Сибирякова RU
 Татьяна Самойлова RU
 Лариса Красикова RU
 Гузял Крадинова RU
 Рубин Валиев RU
 ДЖУЛАНОВА НАДЕЖДА RU
 Наталья Сорокина RU
 Надежда Валиева RU
 ВАЛЕНТИНА ВЛЮШИНА RU
 ЕКАТЕРИНА СТРОГАНОВА RU
 ЕЛЕНА РОМАШЕВА RU
 ЕЛЕНА КУСТОВА RU
 ЕЛЕНА ОЗЕРИЦКАЯ RU
 ЛЮБОВЬ ДАРМАЕВА RU
 Наталья Кормушина RU
 Татьяна Лукьянова RU
 Наталья Сальникова RU
 Людмила Митусова RU
 Ирина Павлушенко RU
 Ирина Иванова RU
 Наталья Галактионова RU
 Любовь Постолова RU
 Наталья Шугурова RU
 Раиса Евдокименко RU
 Наталья Хижняк RU
 Надежда Бутылкина RU
 Ольга Мучкаева RU
 Ирина Карапыш RU
 Виктор Сеуткин RU
  Международная ассоциация полного благополучия Израиля (Национальный клуб ONWF в Израиле) 
 БОРИС БАЛАЯН ИЛ
 БРАХА БОРОХОВ И.Л.
 ПИТЕР БЕН РОЗЕН, Иллинойс
 ПАВЕЛ ИВАНОВ ИЛ
 МИХАИЛ ПЕЙСАХОВ ИЛ
 МЕДВЕДЕВА ТАТЬЯНА Тверь
 КАЛИНИНА СВЕТЛАНА Тверь
 БЛЕСКИНА НИНА Тверь
 КИСЛОВА ЕЛЕНА Тверь
 ПОПОВА ЛЮДМИЛА Тверь
 СМИРНОВА ЛЕНА Тверь
 КУЛИКОВА ТАТЬЯНА Тверь
 АКИМОВА ТАТЬЯНА Тверь
 ГУСЕЛЬНИКОВА ЕЛЕНА Тверь
 ВАСИЛЕВ МИХАИЛ Тверь
 КУТУЗОВА ВЕРА Тверь
 БЕЛОВА ВИКТОРИЯ Тверь
 НИКИФОРОВА СВЕТЛАНА Тверь
 МАСЛОВСКАЯ ЕВГЕНИЯ Тверь
 БРЫСКИНА ТАТЬЯНА Тверь
 ВАСИЛЕВА ОЛЬГА Тверь
 ДЫШЕКОВА МАРИЯ Тверь
 ЩЕРБАКОВА ЕЛИЗАВЕТА Тверь
 Джузенова Людмила Казахстан
 КОРОВАЙ СВЕТЛАНА Великий Новгород
 ФИЛЬКОВ ЕВГЕНИЙ Санкт-Петербург
 ТУНИКОВА СВЕТЛАНА Санкт-Петербург
 КОЗЕЛЬЦЕВА ЛИДМИЛА Калининград
 КУЧИНА АЛЕНА Ярославль
 БУКИНА НАТАЛЬЯ Подольск
 КОЛЕСОВА ЕЛЕНА Забайкальск
 АЛЕКСЕЕВ АЛЕКСЕЙ Йошкар-Ола
ТРУФАНОВА ЭЛЕОНОРА Борисоглебск
МАСЛОВ АЛЕКСАНДР Москва
СЕВРУКОВА ГАЛИНА Москва
ТЮРКИНА ЛИДМИЛА Москва
КАРГОВА НАТАЛИЯ Москва
КОМАРОВА ГАЛИНА Москва
КОСОВА ОЛЬГА Москва
КАЗЬМИНА ЛАРИСА Москва
АРТЕМЬЕВА СВЕТЛАНА Москва
КУРЕНКОВА ВЕРА Москва
ЗАЙЦЕВА СВЕТЛАНА Москва
Гулия Абдуллаев, Азербайджан
АЛЕКСЕЕВ АЛЕКСЕЙ, RU
БЕКИШЕВА ЕЛЕНА, RU
ДРЕСВЯННИКОВА ЕЛЕНА, RU
МАЛЬЦЕВ АЛЕКСЕЙ, RU
МОРОЗОВ АЛЕКСЕЙ, RU
МОРОЗОВА ИРИНА, RU
НОВИКОВА ТАТЬЯНА, RU
ПАСЫНКОВ МИХАИЛ, RU
ПАСЫНКОВА СВЕТЛАНА, RU
ТЕЛИЦЫН ВЛАДИМИР, RU
  * ONW CLUB / Клуб северной ходьбы "HodiCo" 
Лурдес Дюран Хуан, Коннектикут
Ксавье Ройг Лизандре, CT
Карме Агилар Родригес, Коннектикут
Хуан Хосе Пачеко Карденья, CT
Фелип Сид Монфорте, CT
Кристина Боррас Ферре, CT
  * ONW Национальный КЛУБ Украина, «Поехали»
  Регина Стикане, Иллинойс
Инна Цамалашвили, Иллинойс
 

 БРОНЗОВОЕ ЧЛЕНСТВО