19 глава отцы и дети краткое содержание: Тургенев «Отцы и дети», глава 19 – читать онлайн

Тургенев «Отцы и дети», глава 19 – читать онлайн

 

(См. краткое содержание главы XIX и полный текст романа по главам.)

 

Как ни владела собою Одинцова, как ни стояла выше всяких предрассудков, но и ей было неловко, когда она явилась в столовую к обеду. Впрочем, он прошел довольно благополучно. Порфирий Платоныч приехал, рассказал разные анекдоты; он только что вернулся из города. Между прочим, он сообщил, что губернатор, Бурдалу, приказал своим чиновникам по особым поручениям носить шпоры, на случай если он пошлет их куда-нибудь, для скорости, верхом. Аркадий вполголоса рассуждал с Катей и дипломатически прислуживался княжне. Базаров упорно и угрюмо молчал. Одинцова раза два – прямо, не украдкой – посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными глазами, с отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: «Нет… нет… нет…» После обеда она со всем обществом отправилась в сад и, видя, что Базаров желает заговорить с нею, сделала несколько шагов в сторону и остановилась. Он приблизился к ней, но и тут не поднял глаз и глухо промолвил:

– Я должен извиниться перед вами, Анна Сергеевна. Вы не можете не гневаться на меня.

 

Отцы и дети. Художественный фильм по роману И. С. Тургенева. 1958

 

– Нет, я на вас не сержусь, Евгений Васильич, – отвечала Одинцова, – но я огорчена.

– Тем хуже. Во всяком случае, я довольно наказан. Мое положение, с этим вы, вероятно, согласитесь, самое глупое. Вы мне написали: зачем уезжать? А я не могу и не хочу остаться. Завтра меня здесь не будет…

– Евгений Васильич, зачем вы…

– Зачем я уезжаю?

– Нет, я не то хотела сказать.

– Прошедшего не воротишь, Анна Сергеевна… а рано или поздно это должно было случиться, следовательно, мне надобно уехать. Я понимаю только одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию не бывать никогда, ведь вы, извините мою дерзость, не любите меня и не полюбите никогда?

Глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей.

Анна Сергеевна не отвечала ему. «Я боюсь этого человека», – мелькнуло у ней в голове.

– Прощайте-с, – проговорил Базаров, как бы угадав ее мысль, и направился к дому.

Анна Сергеевна тихонько пошла вслед за ним и, подозвав Катю, взяла ее под руку. Она не расставалась с ней до самого вечера. В карты она играть не стала и все больше посмеивалась, что вовсе не шло к ее побледневшему и смущенному лицу. Аркадий недоумевал и наблюдал за нею, как молодые люди наблюдают, то есть постоянно вопрошал самого себя: что, мол, это значит? Базаров заперся у себя в комнате; к чаю он, однако, вернулся. Анне Сергеевне хотелось сказать ему какое-нибудь доброе слово, но она не знала, как заговорить с ним…

Неожиданный случай вывел ее из затруднения: дворецкий доложил о приезде Ситникова.

Трудно передать словами, какою перепелкой влетел в комнату молодой прогрессист. Решившись, с свойственною ему назойливостью, поехать в деревню к женщине, которую он едва знал, которая никогда его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему люди, он все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что Евдоксия, дескать, Кукшина прислала его узнать о здоровье Анны Сергеевны и что Аркадий Николаевич тоже ему всегда отзывался с величайшею похвалой… На этом слове он запнулся и потерялся до того, что сел на собственную шляпу. Однако, так как никто его не прогнал и Анна Сергеевна даже представила его тетке и сестре, он скоро оправился и затрещал на славу. Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны, отрезвляет самоуверенные или самозабывчивые чувства, напоминая им свое близкое родство с ними. С прибытием Ситникова все стало как-то тупее – и проще; все даже поужинали плотней и разошлись спать получасом раньше обыкновенного.

– Я могу тебе теперь повторить, – говорил, лежа в постели, Аркадий Базарову, который тоже разделся, – то, что ты мне сказал однажды: «Отчего ты так грустен? Верно, исполнил какой-нибудь священный долг?»

Между обоими молодыми людьми с некоторых пор установилось какое-то лжеразвязное подтрунивание, что всегда служит признаком тайного неудовольствия или невысказанных подозрений.

– Я завтра к батьке уезжаю, – проговорил Базаров. Аркадий приподнялся и оперся на локоть. Он и удивился и почему-то обрадовался.

– А! – промолвил он. – И ты от этого грустен?

Базаров зевнул.

– Много будешь знать, состареешься.

– А как же Анна Сергеевна? – продолжал Аркадий.

– Что такое Анна Сергеевна?

– Я хочу сказать: разве она тебя отпустит?

– Я у ней не нанимался.

Аркадий задумался, а Базаров лег и повернулся лицом к стене.

Прошло несколько минут в молчании.

– Евгений! – воскликнул вдруг Аркадий.

– Ну?

– Я завтра с тобой уеду тоже.

Базаров ничего не отвечал.

– Только я домой поеду, – продолжал Аркадий. – Мы вместе отправимся до Хохловских выселков, а там ты возьмешь у Федота лошадей. Я бы с удовольствием познакомился с твоими, да я боюсь и их стеснить и тебя. Ведь ты потом опять приедешь к нам?

– Я у вас свои вещи оставил, – отозвался Базаров, не оборачиваясь.

«Зачем же он меня не спрашивает, почему я еду? и так же внезапно, как и он? – подумал Аркадий. – В самом деле, зачем я еду и зачем он едет?» – продолжал он свои размышления. Он не мог отвечать удовлетворительно на собственный вопрос, а сердце его наполнялось чем-то едким. Он чувствовал, что тяжело ему будет расстаться с этою жизнью, к которой он так привык; но и оставаться одному было как-то странно. «Что-то у них произошло, – рассуждал он сам с собою, – зачем же я буду торчать перед нею после отъезда? я ей окончательно надоем; я и последнее потеряю». Он начал представлять себе Анну Сергеевну, потом другие черты понемногу проступили сквозь красивый облик молодой вдовы.

«Жаль и Кати!» – шепнул Аркадий в подушку, на которую уже капнула слеза… Он вдруг вскинул волосами и громко промолвил:

– На какого черта этот глупец Ситников пожаловал?

Базаров сперва пошевелился на постели, а потом произнес следующее:

– Ты, брат, глуп еще, я вижу. Ситниковы нам необходимы. Мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи. Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..

«Эге-ге!.. – подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. – Мы, стало быть, с тобою боги? то есть – ты бог, а олух уж не я ли?»

– Да, – повторил угрюмо Базаров, – ты еще глуп.

Одинцова не изъявила особенного удивления, когда на другой день Аркадий сказал ей, что уезжает с Базаровым; она казалась рассеянною и усталою. Катя молча и серьезно посмотрела на него, княжна даже перекрестилась под своею шалью, так что он не мог этого не заметить; зато Ситников совершенно переполошился. Он только что сошел к завтраку в новом щегольском, на этот раз не славянофильском, наряде; накануне он удивил приставленного к нему человека множеством навезенного им белья, и вдруг его товарищи его покидают! Он немножко посеменил ногами, пометался, как гонный заяц на опушке леса, – и внезапно, почти с испугом, почти с криком объявил, что и он намерен уехать. Одинцова не стала его удерживать.

– У меня очень покойная коляска, – прибавил несчастный молодой человек, обращаясь к Аркадию, – я могу вас подвезти, а Евгений Васильич может взять ваш тарантас, так оно даже удобнее будет.

– Да помилуйте, вам совсем не по дороге, и до меня далеко.

– Это ничего, ничего; времени у меня много, притом у меня в той стороне дела есть.

– По откупам? – спросил Аркадий уже слишком презрительно.

Но Ситников находился в таком отчаянии, что, против обыкновения, даже не засмеялся.

– Я вас уверяю, коляска чрезвычайно покойная, – пробормотал он, – и всем место будет.

– Не огорчайте мсьё Ситникова отказом, – промолвила Анна Сергеевна…

Аркадий взглянул на нее и значительно наклонил голову. Гости уехали после завтрака. Прощаясь с Базаровым, Одинцова протянула ему руку и сказала:

– Мы еще увидимся, не правда ли?

– Как прикажете, – ответил Базаров.

– В таком случае мы увидимся.

Аркадий первый вышел на крыльцо; он взобрался в ситниковскую коляску. Его почтительно подсаживал дворецкий, а он бы с удовольствием его побил или расплакался. Базаров поместился в тарантасе. Добравшись до Хохловских выселков, Аркадий подождал, пока Федот, содержатель постоялого двора, запряг лошадей, и, подойдя к тарантасу, с прежнею улыбкой сказал Базарову:

– Евгений, возьми меня с собой; я хочу к тебе поехать.

– Садись, – произнес сквозь зубы Базаров. Ситников, который расхаживал, бойко посвистывая, вокруг колес своего экипажа, только рот разинул, услышав эти слова, а Аркадий хладнокровно вынул свои вещи из его коляски, сел возле Базарова – и, учтиво поклонившись своему бывшему спутнику, крикнул: «Трогай!» Тарантас покатил и скоро исчез из вида… Ситников, окончательно сконфуженный, посмотрел на своего кучера, но тот играл кнутиком над хвостом пристяжной. Тогда Ситников вскочил в коляску и, загремев на двух проходивших мужиков: «Наденьте шапки, дураки!» – потащился в город, куда прибыл очень поздно и где на следующий день у Кукшиной сильно досталось двум «противным гордецам и невежам».

Садясь в тарантас к Базарову, Аркадий крепко стиснул ему руку и долго ничего не говорил. Казалось, Базаров понял и оценил и это пожатие, и это молчание. Предшествовавшую ночь он всю не спал и не курил и почти ничего не ел уже несколько дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки.

– Что, брат, – проговорил он наконец, – дай-ка сигарку… Да посмотри, чай, желтый у меня язык?

– Желтый, – отвечал Аркадий.

– Ну да… вот и сигарка не вкусна. Расклеилась машина.

– Ты действительно изменился в это последнее время, – заметил Аркадий.

– Ничего! поправимся. Одно скучно – мать у меня такая сердобольная: коли брюха не отрастил да не ешь десять раз в день, она и убивается. Ну, отец ничего, тот сам был везде, и в сите и в решете. Нет, нельзя курить, – прибавил он и швырнул сигарку в пыль дороги.

– До твоего имения двадцать пять верст? – спросил Аркадий.

– Двадцать пять. Да вот спроси у этого мудреца. Он указал на сидевшего на козлах мужика, Федотова работника.

Но мудрец отвечал, что «хтошь е знает – версты тутотка не меряные», и продолжал вполголоса бранить коренную за то, что она «головизной лягает», то есть дергает головой.

– Да, да, – заговорил Базаров, – урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример. Черт знает, что за вздор! Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.

– Ты на что намекаешь? – спросил Аркадий.

– Я ни на что не намекаю, я прямо говорю, что мы оба с тобою очень глупо себя вели. Что тут толковать! Но я уже в клинике заметил: кто злится на свою боль – тот непременно ее победит.

– Я тебя не совсем понимаю, – промолвил Аркадий, – кажется, тебе не на что было пожаловаться.

– А коли ты не совсем меня понимаешь, так я тебе доложу следующее: по-моему – лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца. Это все… – Базаров чуть было не произнес своего любимого слова «романтизм», да удержался и сказал: – вздор. Ты мне теперь не поверишь, но я тебе говорю: мы вот с тобой попали в женское общество, и нам было приятно; но бросить подобное общество – все равно что в жаркий день холодною водой окатиться. Мужчине некогда заниматься такими пустяками; мужчина должен быть свиреп, гласит отличная испанская поговорка. Ведь вот ты, – прибавил он, обращаясь к сидевшему на козлах мужику, ты, – умница, есть у тебя жена?

Мужик показал приятелям свое плоское и подслеповатое лицо.

– Жена-то? Есть. Как не быть жене?

– Ты ее бьешь?

– Жену-то? Всяко случается. Без причины не бьем.

– И прекрасно. Ну, а она тебя бьет?

Мужик задергал вожжами.

– Эко слово ты сказал, барин. Тебе бы все шутить… – Он, видимо, обиделся.

– Слышишь, Аркадий Николаич! А нас с вами прибили… вот оно что значит быть образованными людьми.

Аркадий принужденно засмеялся, а Базаров отвернулся и во всю дорогу уже не разевал рта.

Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, – говорил один другому, – а хуже малого поросенка». – «А твоя жена – колдунья», – возражал другой.

– По непринужденности обращения, – заметил Аркадию Базаров, – и по игривости оборотов речи ты можешь судить, что мужики у моего отца не слишком притеснены. Да вот и он сам выходит на крыльцо своего жилища. Услыхал, знать, колокольчик. Он, он – узнаю его фигуру. Эге-ге! как он, однако, поседел, бедняга!

 

Иван Тургенев — Отцы и дети: Глава 19: читать онлайн, текст полностью

Как ни владела собою Одинцова, как ни стояла выше всяких предрассудков, но и ей было неловко, когда она явилась в столовую к обеду. Впрочем, он прошел довольно благополучно. Порфирий Платоныч приехал, рассказал разные анекдоты; он только что вернулся из города. Между прочим, он сообщил, что губернатор, Бурдалу, приказал своим чиновникам по особым поручениям носить шпоры, на случай если он пошлет их куда-нибудь, для скорости, верхом. Аркадий вполголоса рассуждал с Катей и дипломатически прислуживался княжне. Базаров упорно и угрюмо молчал. Одинцова раза два – прямо, не украдкой – посмотрела на его лицо, строгое и желчное, с опущенными глазами, с отпечатком презрительной решимости в каждой черте, и подумала: «Нет… нет… нет…» После обеда она со всем обществом отправилась в сад и, видя, что Базаров желает заговорить с нею, сделала несколько шагов в сторону и остановилась. Он приблизился к ней, но и тут не поднял глаз и глухо промолвил:

– Я должен извиниться перед вами, Анна Сергеевна. Вы не можете не гневаться на меня.

– Нет, я на вас не сержусь, Евгений Васильич, – отвечала Одинцова, – но я огорчена.

– Тем хуже. Во всяком случае, я довольно наказан. Мое положение, с этим вы, вероятно, согласитесь, самое глупое. Вы мне написали: зачем уезжать? А я не могу и не хочу остаться. Завтра меня здесь не будет…

– Евгений Васильич, зачем вы…

– Зачем я уезжаю?

– Нет, я не то хотела сказать.

– Прошедшего не воротишь, Анна Сергеевна… а рано или поздно это должно было случиться, следовательно, мне надобно уехать. Я понимаю только одно условие, при котором я бы мог остаться; но этому условию не бывать никогда, ведь вы, извините мою дерзость, не любите меня и не полюбите никогда?

Глаза Базарова сверкнули на мгновенье из-под темных его бровей.

Анна Сергеевна не отвечала ему. «Я боюсь этого человека», – мелькнуло у ней в голове.

– Прощайте-с, – проговорил Базаров, как бы угадав ее мысль, и направился к дому.

Анна Сергеевна тихонько пошла вслед за ним и, подозвав Катю, взяла ее под руку. Она не расставалась с ней до самого вечера. В карты она играть не стала и все больше посмеивалась, что вовсе не шло к ее побледневшему и смущенному лицу. Аркадий недоумевал и наблюдал за нею, как молодые люди наблюдают, то есть постоянно вопрошал самого себя: что, мол, это значит? Базаров заперся у себя в комнате; к чаю он, однако, вернулся. Анне Сергеевне хотелось сказать ему какое-нибудь доброе слово, но она не знала, как заговорить с ним…

Неожиданный случай вывел ее из затруднения: дворецкий доложил о приезде Ситникова.

Трудно передать словами, какою перепелкой влетел в комнату молодой прогрессист. Решившись, с свойственною ему назойливостью, поехать в деревню к женщине, которую он едва знал, которая никогда его не приглашала, но у которой, по собранным сведениям, гостили такие умные и близкие ему люди, он все-таки робел до мозга костей и, вместо того чтобы произнести заранее затверженные извинения и приветствия, пробормотал какую-то дрянь, что Евдоксия, дескать, Кукшина прислала его узнать о здоровье Анны Сергеевны и что Аркадий Николаевич тоже ему всегда отзывался с величайшею похвалой… На этом слове он запнулся и потерялся до того, что сел на собственную шляпу. Однако, так как никто его не прогнал и Анна Сергеевна даже представила его тетке и сестре, он скоро оправился и затрещал на славу. Появление пошлости бывает часто полезно в жизни: оно ослабляет слишком высоко настроенные струны, отрезвляет самоуверенные или самозабывчивые чувства, напоминая им свое близкое родство с ними. С прибытием Ситникова все стало как-то тупее – и проще; все даже поужинали плотней и разошлись спать получасом раньше обыкновенного.

– Я могу тебе теперь повторить, – говорил, лежа в постели, Аркадий Базарову, который тоже разделся, – то, что ты мне сказал однажды: «Отчего ты так грустен? Верно, исполнил какой-нибудь священный долг?»

Между обоими молодыми людьми с некоторых пор установилось какое-то лжеразвязное подтрунивание, что всегда служит признаком тайного неудовольствия или невысказанных подозрений.

– Я завтра к батьке уезжаю, – проговорил Базаров. Аркадий приподнялся и оперся на локоть. Он и удивился и почему-то обрадовался.

– А! – промолвил он. – И ты от этого грустен?

Базаров зевнул.

– Много будешь знать, состареешься.

– А как же Анна Сергеевна? – продолжал Аркадий.

– Что такое Анна Сергеевна?

– Я хочу сказать: разве она тебя отпустит?

– Я у ней не нанимался.

Аркадий задумался, а Базаров лег и повернулся лицом к стене.

Прошло несколько минут в молчании.

– Евгений! – воскликнул вдруг Аркадий.

– Ну?

– Я завтра с тобой уеду тоже.

Базаров ничего не отвечал.

– Только я домой поеду, – продолжал Аркадий. – Мы вместе отправимся до Хохловских выселков, а там ты возьмешь у Федота лошадей. Я бы с удовольствием познакомился с твоими, да я боюсь и их стеснить и тебя. Ведь ты потом опять приедешь к нам?

– Я у вас свои вещи оставил, – отозвался Базаров, не оборачиваясь.

«Зачем же он меня не спрашивает, почему я еду? и так же внезапно, как и он? – подумал Аркадий. – В самом деле, зачем я еду и зачем он едет?» – продолжал он свои размышления. Он не мог отвечать удовлетворительно на собственный вопрос, а сердце его наполнялось чем-то едким. Он чувствовал, что тяжело ему будет расстаться с этою жизнью, к которой он так привык; но и оставаться одному было как-то странно. «Что-то у них произошло, – рассуждал он сам с собою, – зачем же я буду торчать перед нею после отъезда? я ей окончательно надоем; я и последнее потеряю». Он начал представлять себе Анну Сергеевну, потом другие черты понемногу проступили сквозь красивый облик молодой вдовы.

«Жаль и Кати!» – шепнул Аркадий в подушку, на которую уже капнула слеза… Он вдруг вскинул волосами и громко промолвил:

– На какого черта этот глупец Ситников пожаловал?

Базаров сперва пошевелился на постели, а потом произнес следующее:

– Ты, брат, глуп еще, я вижу. Ситниковы нам необходимы. Мне, пойми ты это, мне нужны подобные олухи. Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..

«Эге-ге!.. – подумал про себя Аркадий, и тут только открылась ему на миг вся бездонная пропасть базаровского самолюбия. – Мы, стало быть, с тобою боги? то есть – ты бог, а олух уж не я ли?»

– Да, – повторил угрюмо Базаров, – ты еще глуп.

Одинцова не изъявила особенного удивления, когда на другой день Аркадий сказал ей, что уезжает с Базаровым; она казалась рассеянною и усталою. Катя молча и серьезно посмотрела на него, княжна даже перекрестилась под своею шалью, так что он не мог этого не заметить; зато Ситников совершенно переполошился. Он только что сошел к завтраку в новом щегольском, на этот раз не славянофильском, наряде; накануне он удивил приставленного к нему человека множеством навезенного им белья, и вдруг его товарищи его покидают! Он немножко посеменил ногами, пометался, как гонный заяц на опушке леса, – и внезапно, почти с испугом, почти с криком объявил, что и он намерен уехать. Одинцова не стала его удерживать.

– У меня очень покойная коляска, – прибавил несчастный молодой человек, обращаясь к Аркадию, – я могу вас подвезти, а Евгений Васильич может взять ваш тарантас, так оно даже удобнее будет.

– Да помилуйте, вам совсем не по дороге, и до меня далеко.

– Это ничего, ничего; времени у меня много, притом у меня в той стороне дела есть.

– По откупам? – спросил Аркадий уже слишком презрительно.

Но Ситников находился в таком отчаянии, что, против обыкновения, даже не засмеялся.

– Я вас уверяю, коляска чрезвычайно покойная, – пробормотал он, – и всем место будет.

– Не огорчайте мсьё Ситникова отказом, – промолвила Анна Сергеевна…

Аркадий взглянул на нее и значительно наклонил голову. Гости уехали после завтрака. Прощаясь с Базаровым, Одинцова протянула ему руку и сказала:

– Мы еще увидимся, не правда ли?

– Как прикажете, – ответил Базаров.

– В таком случае мы увидимся.

Аркадий первый вышел на крыльцо; он взобрался в ситниковскую коляску. Его почтительно подсаживал дворецкий, а он бы с удовольствием его побил или расплакался. Базаров поместился в тарантасе. Добравшись до Хохловских выселков, Аркадий подождал, пока Федот, содержатель постоялого двора, запряг лошадей, и, подойдя к тарантасу, с прежнею улыбкой сказал Базарову:

– Евгений, возьми меня с собой; я хочу к тебе поехать.

– Садись, – произнес сквозь зубы Базаров. Ситников, который расхаживал, бойко посвистывая, вокруг колес своего экипажа, только рот разинул, услышав эти слова, а Аркадий хладнокровно вынул свои вещи из его коляски, сел возле Базарова – и, учтиво поклонившись своему бывшему спутнику, крикнул: «Трогай!» Тарантас покатил и скоро исчез из вида… Ситников, окончательно сконфуженный, посмотрел на своего кучера, но тот играл кнутиком над хвостом пристяжной. Тогда Ситников вскочил в коляску и, загремев на двух проходивших мужиков: «Наденьте шапки, дураки!» – потащился в город, куда прибыл очень поздно и где на следующий день у Кукшиной сильно досталось двум «противным гордецам и невежам».

Садясь в тарантас к Базарову, Аркадий крепко стиснул ему руку и долго ничего не говорил. Казалось, Базаров понял и оценил и это пожатие, и это молчание. Предшествовавшую ночь он всю не спал и не курил и почти ничего не ел уже несколько дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки.

– Что, брат, – проговорил он наконец, – дай-ка сигарку… Да посмотри, чай, желтый у меня язык?

– Желтый, – отвечал Аркадий.

– Ну да… вот и сигарка не вкусна. Расклеилась машина.

– Ты действительно изменился в это последнее время, – заметил Аркадий.

– Ничего! поправимся. Одно скучно – мать у меня такая сердобольная: коли брюха не отрастил да не ешь десять раз в день, она и убивается. Ну, отец ничего, тот сам был везде, и в сите и в решете. Нет, нельзя курить, – прибавил он и швырнул сигарку в пыль дороги.

– До твоего имения двадцать пять верст? – спросил Аркадий.

– Двадцать пять. Да вот спроси у этого мудреца. Он указал на сидевшего на козлах мужика, Федотова работника.

Но мудрец отвечал, что «хтошь е знает – версты тутотка не меряные», и продолжал вполголоса бранить коренную за то, что она «головизной лягает», то есть дергает головой.

– Да, да, – заговорил Базаров, – урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример. Черт знает, что за вздор! Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь.

– Ты на что намекаешь? – спросил Аркадий.

– Я ни на что не намекаю, я прямо говорю, что мы оба с тобою очень глупо себя вели. Что тут толковать! Но я уже в клинике заметил: кто злится на свою боль – тот непременно ее победит.

– Я тебя не совсем понимаю, – промолвил Аркадий, – кажется, тебе не на что было пожаловаться.

– А коли ты не совсем меня понимаешь, так я тебе доложу следующее: по-моему – лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца. Это все… – Базаров чуть было не произнес своего любимого слова «романтизм», да удержался и сказал: – вздор. Ты мне теперь не поверишь, но я тебе говорю: мы вот с тобой попали в женское общество, и нам было приятно; но бросить подобное общество – все равно что в жаркий день холодною водой окатиться. Мужчине некогда заниматься такими пустяками; мужчина должен быть свиреп, гласит отличная испанская поговорка. Ведь вот ты, – прибавил он, обращаясь к сидевшему на козлах мужику, ты, – умница, есть у тебя жена?

Мужик показал приятелям свое плоское и подслеповатое лицо.

– Жена-то? Есть. Как не быть жене?

– Ты ее бьешь?

– Жену-то? Всяко случается. Без причины не бьем.

– И прекрасно. Ну, а она тебя бьет?

Мужик задергал вожжами.

– Эко слово ты сказал, барин. Тебе бы все шутить… – Он, видимо, обиделся.

– Слышишь, Аркадий Николаич! А нас с вами прибили… вот оно что значит быть образованными людьми.

Аркадий принужденно засмеялся, а Базаров отвернулся и во всю дорогу уже не разевал рта.

Двадцать пять верст показались Аркадию за целых пятьдесят. Но вот на скате пологого холма открылась наконец небольшая деревушка, где жили родители Базарова. Рядом с нею, в молодой березовой рощице, виднелся дворянский домик под соломенною крышей. У первой избы стояли два мужика в шапках и бранились. «Большая ты свинья, – говорил один другому, – а хуже малого поросенка». – «А твоя жена – колдунья», – возражал другой.

– По непринужденности обращения, – заметил Аркадию Базаров, – и по игривости оборотов речи ты можешь судить, что мужики у моего отца не слишком притеснены. Да вот и он сам выходит на крыльцо своего жилища. Услыхал, знать, колокольчик. Он, он – узнаю его фигуру. Эге-ге! как он, однако, поседел, бедняга!

Краткое изложение глав 19, 20 и главы 21 Великого Сантини Пэта Конроя

Бесплатное учебное пособие по книге «Великий Сантини» Пэта Конроя
Предыдущая страница | Стол содержания | Следующая страница
Версия для скачивания / печати

Учебное пособие «Великий Сантини»

Краткое изложение главы 19


На следующий вечер Булл и Лилиан нарядились на бал по случаю дня рождения морской пехоты. Они делали это в тишине на противоположных концах своей спальни. В эту ночь Бык обычно испытывает глубокую гордость за Корпус. Но сегодня Булл опечален, потому что это означало, что они должны были вспомнить всех людей, которых он знал, которые погибли в бою. Одевшись, он размышлял о том, как набирает вес в среднем возрасте. Он разозлился на Лилиан за комментарий о его весе. Она сказала ему поговорить с детьми, прежде чем они уйдут. Булл взял немного оружия из их спальни и спланировал внезапную атаку на своих детей.

Мэри-Энн отказалась участвовать в глупых играх отца. Мальчики продолжали играть с отцом, а Карен не знала, что делать без инструкций. Увидев возможность, она напала на отца сбоку, случайно уронив толкание ядра ему на левую ногу. Он так громко кричал, пока дети отступали наверх. Лилиан немедленно бросилась вниз, услышав крик мужа. Она высмеивала Быка за то, что его сбила с ног их младшая дочь. Она начала так громко смеяться над хромающими мужьями.

Все другие дети Быков были удивлены тем, что сделала Карен. Они подождали, пока их родители уйдут, прежде чем вернуться в дом. Пока они были одни дома, дети уже третий год подряд устраивали собственное частное празднование рождения Корпуса. Мэтт и Каренс впервые присоединились к традиции своих старших братьев и сестер.

Примечания: Одна из игр с Быками имела для него неприятные последствия из-за того, что Карен запуталась в том, что она должна была делать.

Детский страх перед ним так велик; им пришлось залезть на дерево, чтобы избежать его гнева. Кроме того, отвращение Бена и Мэри Энн к своему отцу символизировалось церемонией, которую они устроили во время бала по случаю дня рождения Морского Дозора.


Краткое содержание главы 20


Бен упаковал вещи и приготовился к тренировкам по баскетболу. Он всегда с нетерпением ждал возможности попасть в баскетбольную команду каждый год, когда поступал в новую школу. Однако, несмотря на хорошую игру и создание команды, он не находит это приятным из-за того, что не может ладить с другими. В тот день, когда он узнал, что попал в команду, он пошел домой один. Он подумал о первой команде, в которую он не попал, и о том, как его отец приложил усилия, чтобы исправить то, что произошло. Он был благодарен первому тренеру, который у него был, но жалеет, что не знал его лучше, особенно после того, как рак забрал его тренера. Вернувшись домой, его мать почувствовала облегчение от того, что он попал в команду, несмотря на то, что Бен не выглядел слишком довольным этим.

Примечания: Баскетбольный талант Бена был высоко оценен во время проб. Снова упоминается еще одна ключевая фигура отца в жизни Бена за пределами Булла.

Краткое содержание главы 21


Вечером в первую пятницу декабря Бен спросил свою маму, может ли она купить ему новую спортивную сумку перед его первой игрой. Лилиан ответила ему, сказав, что он не может удовлетворить его просьбу, потому что она и Булл копят деньги на дом своей мечты только для них двоих. Бен бросил дело и присоединился к Лилиан и его братьям и сестрам в молитве у храма.

Бен вошел в раздевалку и был допрошен другими игроками, придет ли он на танцы позже этим вечером. Тренер сделал выговор игрокам за то, что они дразнили друг друга из-за танцев и свиданий перед игрой, и устроил им хорошую речь. Бен агрессивно играл в игру, а его семья наблюдала за игрой с трибун. Он был тем, кто сделал победный бросок для своей команды. Бен вернулся в раздевалку и принял душ.

Он слышал, как другие парни обменивались историями о своих сексуальных достижениях. Его спросили о его собственной сексуальной истории, на что он ответил ложью. Он покинул здание, чтобы встретиться с семьей и вернуться домой. Когда Бен открыл дверь их машины, Булл начал подробно критиковать игру Бена во время игры. Он гордился тем, что сделал Бен, но разозлился, когда увидел, как его сын помогает кому-то из другой команды встать на ноги.

Наливая себе напиток, он гордился тем, что смог передать много своих хороших качеств Бену, однако он чувствовал, что ему не удалось изгнать из себя мягкость Лилиан. Он наблюдал за своими детьми, зная, что мягкость Лилиан очевидна во всех них.

Примечания: Нет сомнений, что Булл восхищается способностями Бена к игре в баскетбол. Тем не менее, он все еще не может не критиковать его за то, что он унаследовал мягкость матери.

Предыдущая страница | Стол содержания | Следующая страница
Версия для скачивания / печати


Великий Сантини Пэта Конроя Free BookNotes Summary

Ссылка на эту страницу:

Селис, Кристин. «Лучшие заметки о Великом Сантини ». TheBestNotes.com. .
{ document.write(location.href) }>.

Бегущий за ветром Главы 18 и 19. Сводка и анализ

Сводка: Глава 18

Амир идет от дома Рахим-хана к небольшой чайхане, думая о том, какую ответственность он несет за смерть Хасана. Он также приводит доказательства того, что Баба был отцом Хасана: Баба оплатил операцию по исправлению губы Хасана и его слезы, когда Али и Хасан ушли. Баба сказал, что воровство было единственным грехом, и Амир думает, как Баба украл у него брата, у Хасана его личность, у Али его честь. Амир понимает, что они с Бабой были больше похожи, чем он думал. Они оба предали своих самых верных друзей. Рахим-хан хотел, чтобы Амир искупил грехи Бабы и свои собственные. На обратном пути к Рахим-хану Амир понимает, что он не слишком стар, чтобы начать сражаться за себя, и что где-то в Кабуле осталась небольшая часть Хасана. Он находит Рахим-хана молящимся и говорит ему, что найдет Сохраба.

Краткое содержание: Глава 19

Рахим Хан договаривается со знакомым по имени Фарид отвезти Амира в Кабул. Фарид и его отец воевали против Советов. Позже, когда у Фарида родились дети, он потерял двух дочерей и три пальца на левой руке, подорвавшись на мине. Амир одет в афганскую шапку под названием пакол и носит накладную бороду до груди. Оказавшись в Афганистане, Амир говорит, что чувствует себя туристом в своей стране. Фарид саркастически спрашивает, думает ли Амир после двадцати лет жизни в Америке до сих пор об Афганистане как о своей стране. Он догадывается, что Амир вырос в большом доме со слугами, что его отец водил американскую машину и что Амир никогда раньше не носил пакол. Он указывает на старика в рваной одежде и говорит, что это настоящий Афганистан. Амир всегда был там туристом.

Они останавливаются на ночь в доме брата Фарида, Вахида. Домик маленький, с голыми земляными стенами и двумя лампочками для света. Внутри жена Вахида и еще одна женщина приносят чай. Трое мужчин некоторое время разговаривают, и Вахид спрашивает Амира, почему он вернулся в Афганистан. Фарид презрительно говорит, что Амир, вероятно, собирается продать свою землю и сбежать с деньгами обратно в Америку. Вахид огрызается на Фарида за оскорбление гостя в его доме, но Амир говорит, что ему следовало объясниться раньше. Он собирается найти мальчика-хазарейца, своего незаконнорожденного сводного брата, чтобы отвезти его в Пешавар, где о нем позаботятся люди. Вахид называет Амира настоящим афганцем и говорит, что горд тем, что Амир остается в его доме.

Жена Вахида подает ужин Фариду и Амиру, и Вахид говорит, что он и его семья поели раньше. Пока Амир ест, он замечает, что трое мальчиков Вахида смотрят на его наручные часы. Он дарит мальчикам часы, но они быстро теряют к ним интерес. Когда Амир и Фарид ложатся спать, Фарид говорит, что с его стороны было неправильно предполагать причину возвращения Амира, и говорит, что поможет Амиру найти мальчика. Той ночью Амир видит во сне человека, стреляющего в Хасана, и понимает, что это он во сне. Он выходит на улицу, чтобы подумать, и слышит два голоса, доносящиеся из дома, Вахида и его жены. Они спорят об ужине. Поскольку они отдали Амиру свою еду, дети не пообедали. Амир понимает, что мальчики смотрели не на его часы, они смотрели на его еду. На следующее утро, перед отъездом Амира и Фарида, Амир запихивает пачку денег под один из их матрасов.

Анализ

В этом разделе появляется еще одна ирония: Амир понимает, что он больше похож на Бабу, чем он думал. Однако то, что они разделяют, — это предательство своих лучших друзей. Баба предал Али, своего ближайшего друга с детства, переспав с Санаубаром. Как говорит Амир, секс с женой мужчины был наихудшим способом опозорить афганского мужчину. Точно так же Амир предал Хасана. Но, несмотря на всю ложь Бабы, Амир видит, что Баба был прав, говоря, что Амир всегда позволял кому-то другому сражаться за него. Хотя Амир никогда не говорит об этом прямо, он знает, что делает то, что сделал бы Саи Баба в ситуации, когда он решает отправиться в Кабул, чтобы найти Сохраба.

Ситуация представляет собой еще один поворот иронии в том, что Амир понимает, что он может разделить величайшую добродетель Саи Бабы, мужество поступать правильно, только после того, как он осознает, что он разделяет и величайший недостаток Бабы. Если Амир спасет Сохраба, и он, и Баба будут прощены, по крайней мере, в некоторой степени, за то, как они предали своих самых дорогих и близких друзей.

Подробнее об иронии как мотиве.

Чувство вины Амира за то, как он обращался с Хасаном, также играет важную роль в его решении вернуться в Кабул. Когда Амир покидает дом Рахим-хана, Амир задается вопросом, привела ли цепочка событий, последовавшая за тем, что он вынудил Хасана и Али выйти из дома Бабы, к тому, что Али наступил на мину и Хасан был застрелен. Если бы Амир поступил иначе, Али и Хасан никогда бы не уехали в Хазараджат, и оба могли бы быть живы сейчас. Следуя этой логике, Амир взял на себя ответственность за их смерть. Он понимает, что не может их спасти, но частичка Хасана живет в Сохрабе. Спасая Сохраба, Амир, образно говоря, спасет и Хасана. Помня об этом и зная, что у него еще есть время, чтобы начать сражаться за себя, Амир возвращается в дом Рахим-хана, чтобы сказать ему, что он вернется в Афганистан.

Прочтите подробный анализ Амира.

Когда Амир возвращается в Кабул, он сталкивается с некоторыми неприятными фактами, которые он оставил в Афганистане, многие из которых воплощены водителем Амира, Фаридом. Пока Амир учился в Соединенных Штатах, бесчисленное количество афганцев боролись за освобождение своей страны от Советов. Тысячи афганских мужчин погибли, оставив детей. После этих войн наземные мины, которые были установлены, чтобы уничтожить врага, так и не были обезврежены. В результате дети часто гибли или получали ранения от мин, спрятанных в земле, которая годами не видела боевых действий. Все эти факты Фарид знает не понаслышке. Он потерял отца в боях, когда ему было шестнадцать, а позже потерял двух дочерей, а также несколько пальцев рук и ног в результате взрыва наземной мины.

Хотя Амир оставил позади свою богатую жизнь, когда он и Баба покинули Афганистан, ему все же не пришлось пережить трагедии, с которыми сталкивался средний афганец в 19-м веке.80-х и 90-х годов. Фарид признает, что Амир не страдал так, как многие афганцы. Амир сбежал, когда Фарид и большинство других не смогли, из-за чего Фарид сначала обиделся на Амира.

Узнайте больше о Бегущий за ветром как о произведении исторической фантастики.

Другая причина пренебрежительного отношения Фарида к Амиру связана с классом. В то время как у богатых афганцев были деньги, чтобы уехать, что требовало оплаты водителей, чтобы вывезти их контрабандой, или покупки билетов на самолет, у большинства афганцев их не было. Еще до того, как войны разрушили Афганистан, жизнь богатых была другой. Зная, что Амир вырос богатым, Фарид говорит, что Амир всегда был туристом в Афганистане. Мальчиком Амир жил в большом доме со слугами. У большинства афганцев, напротив, очень мало. Когда Фарид указывает на старика, идущего с мешком, наполненным травой на спине, и называет его настоящим Афганистаном, он во многом прав, и Амир это понимает.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *