Двенадцать — Блок. Полный текст стихотворения — Двенадцать
1
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем божьем свете!
Завивает ветер
Белый снежок.
Под снежком — ледок.
Скользко, тяжко,
Всякий ходок
Скользит — ах, бедняжка!
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате — плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
Старушка убивается — плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий — раздет, разут…
Старушка, как курица,
Кой-как перемотнулась через сугроб.
— Ох, Матушка-Заступница!
— Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий!
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
А это кто? — Длинные волосы
И говорит в полголоса:
— Предатели!
— Погибла Россия!
Должно быть, писатель —
Вития…
А вон и долгополый —
Стороночкой и за сугроб…
Что нынче не веселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как бывало
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло
Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле
К другой подвернулась:
— Уж мы плакали, плакали…
Поскользнулась
И — бац — растянулась!
Ай, ай!
Тяни, подымай!
Ветер весёлый.
И зол, и рад.
Крутит подолы,
Прохожих косит.
Рвет, мнет и носит
Большой плакат:
«Вся власть Учредительному Собранию!»
И слова доносит:
…И у нас было собрание…
…Вот в этом здании…
…Обсудили —
Постановили:
На время — десять, на ночь — двадцать пять…
…И меньше ни с кого не брать…
…Пойдем спать…
Поздний вечер.
Пустеет улица.
Один бродяга
Сутулится,
Да свищет ветер…
Эй, бедняга!
Подходи —
Поцелуемся…
Хлеба!
Что впереди?
Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди
В оба!
2
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни
Кругом — огни, огни, огни…
В зубах цигарка, примят картуз,
На спину надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищи, холодно!
— А Ванька с Катькой в кабаке…
— У ей керенки есть в чулке!
— Ванюшка сам теперь богат…
— Был Ванька наш, а стал солдат!
— Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
Мою, попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
Катька с Ванькой занята —
Чем, чем занята?.
.
Тра-та-та!
Кругом — огни, огни, огни…
Оплечь — ружейные ремни…
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь —
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
Эх, эх, без креста!
3
Как пошли наши ребята
В Красной Армии служить —
В Красной Армии служить —
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житьё!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружьё!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!
4
Снег крутит, лихач кричит,
Ванька с Катькою летит —
Елекстрический фонарик
На оглобельках…
Ах, ах, пади!
Он в шинелишке солдатской
С физиономией дурацкой
Крутит, крутит черный ус,
Да покручивает,
Да пошучивает…
Вот так Ванька — он плечист!
Вот так Ванька — он речист!
Катьку-дуру обнимает,
Заговаривает…
Запрокинулась лицом,
Зубки блещут жемчугом…
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстоморденькая…
5
У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!
Эх, эх, попляши!
Больно ножки хороши!
В кружевном белье ходила —
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила —
Поблуди-ка, поблуди!
Эх, эх, поблуди!
Сердце ёкнуло в груди!
Помнишь, Катя, офицера —
Не ушел он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала.
С юнкерьем гулять ходила —
С солдатьем теперь пошла?
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души!
6
…Опять навстречу несётся вскач,
Летит, вопит, орет лихач…
Стой, стой! Андрюха, помогай!
Петруха, сзаду забегай!..
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах!
Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач — и с Ванькой — наутёк…
Ещё разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
. . . . . . . . . . . . . . .
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой,
Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? — Мертва, мертва!
Простреленная голова!
Что, Катька, рада? — Ни гу-гу…
Лежи ты, падаль, на снегу!
Революционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
7
И опять идут двенадцать,
За плечами — ружьеца.
Лишь у бедного убийцы
Не видать совсем лица…
Всё быстрее и быстрее
Уторапливает шаг.
Замотал платок на шее —
Не оправится никак…
— Что, товарищ, ты не весел?
— Что, дружок, оторопел?
— Что, Петруха, нос повесил,
Или Катьку пожалел?
— Ох, товарищи, родные,
Эту девку я любил…
Ночки черные, хмельные
С этой девкой проводил…
— Из-за удали бедовой
В огневых её очах,
Из-за родинки пунцовой
Возле правого плеча,
Загубил я, бестолковый,
Загубил я сгоряча… ах!
— Ишь, стервец, завел шарманку,
Что ты, Петька, баба, что ль?
— Верно душу наизнанку
Вздумал вывернуть? Изволь!
— Поддержи свою осанку!
— Над собой держи контроль!
— Не такое нынче время,
Чтобы нянчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!
И Петруха замедляет
Торопливые шаги…
Он головку вскидавает,
Он опять повеселел…
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайти етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба —
Гуляет нынче голытьба!
8
Ох ты горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я времячко
Проведу, проведу…
Ужь я темячко
Почешу, почешу…
Ужь я семячки
Полущу, полущу…
Ужь я ножичком
Полосну, полосну!.
.
Ты лети, буржуй, воронышком!
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку…
Упокойся, господи, душу рабы твоея…
Скучно!
9
Не слышно шуму городского,
Над невской башней тишина,
И больше нет городового —
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
10
Разыгралась чтой-то вьюга,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видать совсем друг друга
За четыре за шага!
Снег воронкой завился,
Снег столбушкой поднялся…
— Ох, пурга какая, спасе!
— Петька! Эй, не завирайся!
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
Бессознательный ты, право,
Рассуди, подумай здраво —
Али руки не в крови
Из-за Катькиной любви?
— Шаг держи революционный!
Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!
11
…И идут без имени святого
Все двенадцать — вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Их винтовочки стальные
На незримого врага…
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга…
Да в сугробы пуховые —
Не утянешь сапога…
В очи бьется
Красный флаг.
Раздается
Мерный шаг.
Вот — проснётся
Лютый враг…
И вьюга пылит им в очи
Дни и ночи
Напролет!..
Вперёд, вперёд,
Рабочий народ!
12
…Вдаль идут державным шагом…
— Кто ещё там? Выходи!
Это — ветер с красным флагом
Разыгрался впереди…
Впереди — сугроб холодный.
— Кто в сугробе — выходи!
Только нищий пёс голодный
Ковыляет позади…
— Отвяжись ты, шелудивый,
Я штыком пощекочу!
Старый мир, как пёс паршивый,
Провались — поколочу!
…Скалит зубы — волк голодный —
Хвост поджал — не отстаёт —
Пёс холодный — пёс безродный…
— Эй, откликнись, кто идет?
— Кто там машет красным флагом?
— Приглядись-ка, эка тьма!
— Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
— Всё равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьем!
— Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! — И только эхо
Откликается в домах…
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах…
Трах-тах-тах!
Трах-тах-тах!
…Так идут державным шагом —
Позади — голодный пёс.
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой неведим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз —
Впереди — Исус Христос.
1918 г.
12. Краткое содержание поэмы Блока
Оригинал этого произведения читается всего за 8 минут. Рекомендуем прочесть его без сокращений, так интереснее.
Действие происходит в революционном Петрограде зимой 1917/18 г. Петроград, однако, выступает и как конкретный город, и как средоточие Вселенной, место космических катаклизмов.
Первая из двенадцати глав поэмы описывает холодные, заснеженные улицы Петрограда, терзаемого войнами и революциями. Люди пробираются по скользким дорожкам, рассматривая лозунги, кляня большевиков. На стихийных митингах кто-то — «должно быть, писатель — вития» — говорит о преданной России. Среди прохожих — «невеселый товарищ поп», буржуй, барыня в каракуле, запуганные старухи. Доносятся обрывочные крики с каких-то соседних собраний.
Темнеет, ветер усиливается. Состояние самого поэта или кого-то из прохожих описывается как «злоба», «грустная злоба», «черная злоба, святая злоба».
Реклама
Вторая глава: по ночному городу идет отряд из двенадцати человек. Холод сопровождается ощущением полной свободы; люди готовы на все, чтобы защитить мир новый от старого — «пальнем-ка пулей в Святую Русь — в кондовую, в избяную, в толстозадую». По дороге бойцы обсуждают своего приятеля — Ваньку, сошедшегося с «богатой» девкой Катькой, ругают его «буржуем»: вместо того чтобы защищать революцию, Ванька проводит время в кабаках.
Глава третья — лихая песня, исполняемая, очевидно, отрядом из двенадцати. Песня о том, как после войны, в рваных пальтишках и с австрийскими ружьями, «ребята» служат в Красной гвардии. Последний куплет песни — обещание мирового пожара, в котором сгинут все «буржуи». Благословение на пожар и спрашивается, однако, у Бога.
Четвертая глава описывает того самого Ваньку: с Катькой на лихаче они несутся по Петрограду.
Следующая глава — слова Ваньки, обращенные к Катьке. Он напоминает ей ее прошлое — проститутки, перешедшей от офицеров и юнкеров к солдатам. Разгульная жизнь Катьки отразилась на ее красивом теле — шрамами и царапинами от ножевых ударов покинутых любовников. В довольно грубых выражениях («Аль, не вспомнила, холера?») солдат напоминает гулящей барышне об убийстве какого-то офицера, к которому та явно имела отношение. Теперь солдат требует своего — «попляши!», «поблуди!», «спать с собою положи!», «согреши!»
Реклама
Шестая глава: лихач, везущий любовников, сталкивается с отрядом двенадцати. Вооруженные люди нападают на сани, стреляют по сидящим там, грозя Ваньке расправой за присвоение «чужой девочки». Лихач извозчик, однако, вывозит Ваньку из-под выстрелов; Катька с простреленной головой остается лежать на снегу.
Отряд из двенадцати человек идет дальше, столь же бодро, как перед стычкой с извозчиком, «революцьонным шагом».
Восьмая глава — путаные мысли Петрухи, сильно печалящегося о застреленной подруге; он молится за упокоение души ее; тоску свою он собирается разогнать новыми убийствами — «ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку за зазнобушку, за чернобровушку…».
Глава девятая — романс, посвященный гибели старого мира. Вместо городового на перекрестке стоит мерзнущий буржуй, за ним — очень хорошо сочетающийся с этой сгорбленной фигурой — паршивый пес.
Двенадцать идут дальше — сквозь вьюжную ночь. Петька поминает Господа, удивляясь силе пурги. Товарищи пеняют ему за бессознательность, напоминают, что Петька уже замаран Катькиной кровью, — это значит, что от Бога помощи не будет.
Реклама
Так, «без имени святого», двенадцать человек под красным флагом твердо идут дальше, готовые в любой момент ответить врагу на удар. Их шествие становится вечным — «и вьюга пылит им в очи дни и ночи напролет…».
Глава двенадцатая, последняя. За отрядом увязывается шелудивый пес — старый мир. Бойцы грозят ему штыками, пытаясь отогнать от себя. Впереди, во тьме, они видят кого-то; пытаясь разобраться, люди начинают стрелять. Фигура тем не менее не исчезает, она упрямо идет впереди. «Так идут державным шагом — позади — голодный пес, впереди — с кровавым флагом […] Исус Христос».
Пересказал Л. А. Данилкин. Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Русская литература XX века / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1997. — 896 с.
Черная ночь, белый снег: «Двенадцать» Александра Блока
Джон Эллисон обсуждает великую поэму Александра Блока «Двенадцать» и ее связь с русской революцией.
Я пришел свежим, совершенно свежим к самому известному стихотворению Александра Блока «Двенадцать», написанному в январе 1918 года, и к самому свежему из поэтических откликов на ноябрьскую большевистскую революцию. До прочтения я знал имя Блока, но ничего о его творчестве. Двенадцать настолько поразительны, что их невозможно вычеркнуть из памяти.
На русском языке он состоит из чуть более тысячи слов и не является «революционным» в сообщении в самом диком смысле этого слова. Он не несет на себе отпечатка внезапного или поверхностного помешательства на радикальных переменах, но отражает открытое отношение Блока к захвату власти большевиками и их приверженность социалистическому будущему.
Родился в 1880 г. в Петербурге и умер в возрасте 40 лет в том же городе в 1921 г. после продолжительной болезни. «Двенадцать» и более короткая поэма в условной форме «Скифы», написанная сразу после этого, считаются последним значительным его творчеством. Он рос в основном в семьях своей матери и ее родителей.
Он был выходцем из высшего сословия академической интеллигенции, что не исключало владения загородными поместьями или участия в православной христианской церкви. Он унаследовал, помимо привилегированных условий жизни, склонность матери придавать событиям мистическое значение и рано развил в себе повышенную чувствительность к окружающему миру. Хотя его часто называют представителем русской «символистской» школы, его не следует, судя по «Двенадцати», считать приуроченным к определенному поэтическому движению.
Мой образ Блока как мальчика, мужчины и поэта в значительной степени взят из книги Джеймса Форсайта «Слушая ветер» (1977). Это увлекательное исследование, которое слегка приукрашивает свою ученость и раскрывает многое.
Один из английских переводов «Двенадцати» со своим характером принадлежит плодовитому писателю-социалисту Джеку Линдсею. Представленный Линдси, он был опубликован небольшим изданием Journeyman Press 1982 года. Особенностью было ее сопровождение, воспроизведенное с оригинального русского издания, замечательными иллюстративными линейными рисунками Юрия Анненкова, сопровождающими эту статью.
Другой популярный перевод, сделанный английским поэтом Джоном Сталлуорти и соавтором Питером Франсом, можно найти в «Русской поэзии 20-го века» под редакцией советского поэта более позднего поколения Евгения Евтушенко, опубликованной в 1919 г.93. Эти переводчики ранее, в 1970 году, опубликовали свою версию в «Двенадцати и других стихотворениях». Третий важный перевод сделан Алексом Миллером. Я нашел это в Советской русской литературе 1917-1977 годов, составленной Юрием Андреевым (1980), но перевод Миллера можно найти и в отдельном Избранном стихотворении Блока. Еще одна выдающаяся англоязычная версия (более поздняя — 2010 г.) принадлежит американскому академику Марии Карлсон.
The Twelve не только прославляет революционный момент, но и делает его сенсацией. Уличный патруль из двенадцати красногвардейцев марширует в темноте, снегу и ветру по Петрограду. Их число — это и число, и не случайно (что подтверждается в заключительных строках поэмы), учеников основоположника христианства.
Эти солдаты на уличных дежурствах не являются образцом для подражания рядовых революционеров. Они выполняют свой долг в соответствии со своими собственными стандартами, и их стандарты невысоки. Они похожи на заключенных. Во время патрулирования один из них, которому помогает по крайней мере один сообщник среди остальных, совершает убийство. Его бывшая подруга, проститутка Катя, проезжая на скорости в извозчике со своим нынешним любовником Ванькой, получает пулю, направленную, по-видимому, в Ваньку. Патруль продолжает марш.
В другой момент во время патрулирования ружейный огонь направлен по зданию только на основании подозрения, что там могут находиться враги.
Двенадцать, на мой взгляд, можно рассматривать не только как стихотворение, но и как сцену из пьесы или фильма. Он состоит из двенадцати частей или «песен», каждая из которых отличается по стилю и аромату от другой. Его начало — заимствуя здесь перевод Линдси — бесспорно атмосферно, драматично, напряженно.
Черная ночь,
Белый снег.
Ветер О ветер!
Он сбивает вас с ног на ходу.
Ветер О ветер –
Сквозь дуновение божьего мира.
«Бог», да и вообще «Христос», и, надо сказать, «святая Русь» составляют значительную часть поэмы, подчеркивая тот очевидный факт, что только что свершившаяся революция не оторвала умы русских людей. (включая Блока) из мира, в котором они прежде жили. В конце поэмы Христос — или видение Христа — возглавляет патруль. Но это Христос основатель христианства, а не Христос «святой Руси»; это Христос нового мира, а не Христос старого. Или его лучше описать как Христа старого мира, но воскресшего как факелоносец революции? Есть ли здесь подразумеваемое единство христианства и коммунизма? И так ли несомненно, что убийца, злящийся и на Катю, и на ее любовника, на самом деле намеревался убить его, а не ее? Интригующая черта творчества Блока состоит в его способности оставлять место разным интерпретациям, тайне.
Еще одной особенностью является его взгляд на мир природы как на производителя собственной вечной музыки.
Ни в стихах Блока, ни в самом Блоке нет ничего шаблонного.
В начале «Двенадцати» только название предполагает, что где-то поблизости могут находиться двенадцать человек. Но исторический момент, в котором происходит действие, быстро улавливается при виде баннера, развешанного между зданиями. Это провозглашает: «Вся власть Учредительному собранию». Пока патруль продвигается вперед, видны старуха, считающая, что политическое знамя лучше использовать для детской одежды и обуви, буржуа с носом в воротнике (символически стоящий на перекрестке, своем перекрестке, России). перекресток), мятежный интеллигент и несчастный священник. Затем второе упоминание об Учредительном собрании немедленно сопровождается обменом мнениями между «собранием» женщин-проституток, обсуждающих и устанавливающих цены для клиентов.
Медленно из тьмы и метели проступает личность большевиков-ополченцев Двенадцати. Объявлено: «Идут двенадцать человек». И винтовки у них. И один из них проигрывает в голове гневный спор со своим соперником Ванькой из-за переданных привязанностей Кати.
Затем вскоре после этого раздается приказ: «Держитесь революционного шага!» (Столлуорти), «Идите в ногу с революцией» (Миллер) или «Держитесь революционного темпа» (Карлсон). Вскоре «двенадцать» идентифицируются как красногвардейцы.
Стихотворение – или стихотворная пьеса – наполнено контрастами. В какой-то момент группа метафорически стреляет пулей в святую Русь. В другой — призыв участников марша к Богу благословить их как красногвардейцев-революционеров. Внезапно появляется извозчик, везущий Ваньку и Катю, ласкающихся, и от отвергнутого и ревнивого красногвардейца, получившего теперь имя Петруха, приходят воспоминания о Кате и о том, как он зарезал еще одного завидного соперника в прошлом. Вскоре после этого, когда снова проезжает то же такси с теми же пассажирами, Петруха, по-видимому, стреляет в своего армейского соперника Ваньку, но вместо этого убивает Катю. Остальные одиннадцать, причастные к преступлению или не причастные к нему, продолжают идти с Петрухой. И воззвание к Двенадцати возобновляется: «Держите революционный шаг!» Эта кричащая последовательность событий кажется странной, поразительной, сюрреалистичной, но в то же время очень правдоподобной.
Во время экспозиции выделена голодная и обкусанная блохами собака, поджав хвост, как символ старого мира. Образ повторяется в более позднем стихе, после того как присутствие буржуа на перекрестке снова было зарегистрировано. Богатый перевод этого стиха, сделанный Алексом Миллером, гласит:
Там стоит буржуа. Словно голодный,
Просто стоит как вопросительный знак;
Старый мир, как голодная дворняга,
Сжимается у его ног, слишком холодно, чтобы лаять.
Я должен признаться в своих ограниченных знаниях русского языка, имея лишь небольшой словарный запас в голове, но гораздо больше в большом русско-английском словаре для его расширения. Кроме того, издание Джеймса Б. Вудворда «Избранных стихотворений Блока» 1968 года — на русском языке — содержит подробные примечания на английском языке относительно значения некоторых используемых разговорных, диалектных и архаичных русских выражений. Мое понимание русской грамматики не развито.
Тем не менее, некоторое знание языка побудило меня комментировать, достоверно или нет, английские переводы, которые я изучал.
Перевод Джека Линдсея «Двенадцати» кажется мне привлекательным и изобретательным, но, хотя я восхищаюсь таким количеством изящных рифм, местами, на мой вкус, слишком много звона и прыгучести. Смыслом можно пожертвовать или что-то придумать, чтобы получить рифму. Это вычитает мрачный изменчивый дух оригинала. Примером может служить перевод Линдсеем шести слов в конце второго раздела, которые в оригинале занимают три строки, каждая из которых заканчивается на один и тот же гласный звук, резюмируя суть «Святой Руси»:
Мусорная свалка,
Деревянные хижины в кучке,
И большой толстый зад.
Здесь Линдсей удваивает количество слов в русском оригинале (которое в примечании Вудворд дословно переводит как «крепкая Россия с крестьянскими избами и широким дном») и производит эффект напевной песни. Версия Столворти, наоборот, более тяговитая и экономичная:
Мать
Россия
С ее большой толстой задницей!
Миллер тоже конечно в тему:
Солидный старый
Солидный старый
Жирная Россия!
Лично я предпочитаю вариант Карлсона:
…древний, крепкий,
с деревянными избами,
Толстозадая Россия!
Оригинал Блока и здесь, и в других местах буквально горит творческой энергией.
Он больше опирается на эхо и ассонанс — на последовательность звуков в музыкальных отношениях друг с другом — чем на умные рифмы. Форсайт описывает «Двенадцать» как «лоскутное одеяло из… популярной поэзии и песни», источников, которые Блок давно практиковал в добыче и использовании.
Мне кажется, что перевод Миллера следует собственному стилю Блока с воображением и разнообразной лексикой, включающей английский сленг. Столворти и Франция одинаково свободны, независимы и впечатляющи. (Оба, кстати, англизируют имена актеров, а Линдсей и Карлсон — нет.) Версия Карлсона может быть в целом более буквальной, чем другие, но, на мой взгляд, она также имеет глубину.
Возьмем еще один пример вариантов перевода из пятого раздела. Когда Катю впервые видят с возлюбленным, Миллер переводит четырехстрочный стих следующим образом:
Кэти, ты совсем забыла
Того, кто не успел сбежать
От моего ножа? Или вашей гнилой памяти
нужна небольшая встряска?
Перевод Столлуорти сравним, но послание послано более свирепо:
Помнишь того офицера –
Нож его прикончил…
Ты помнишь это, шлюха, 90 006
Или у тебя память тускнеет?
Таким образом, Столлуорти, сохраняя четкость высказывания, не утруждает себя обращением к Кате по имени, как это делает оригинал, и уверенно переводит как «ты, шлюха», слово, означающее «холера», что, по словам Вудворда, означает «ты проклинаешь».
Перевод Линдси здесь тоже либерален, но, возможно, менее проницателен, чем другие:
Вы забыли своего капитана?
Когда он схватил тебя, ты чуть не упал в обморок.
Я его зарезал, да, он мертвый и гнилой.
Не говори мне, что ты так быстро забыл.
Вторая строчка Линдси — «Когда он схватил тебя, ты чуть не упала в обморок» — не имеет под собой основы в оригинале. Предположительно, оно было включено для того, чтобы добавить декорации и обеспечить рифму со словом «скоро». А если серьезно, его перевод в некоторых местах, на мой взгляд, слишком сильно отличается от грубого, но концентрированного качества оригинала, делая некоторые высказывания слишком аккуратно упрощенными. Но вкусы различаются.
В шестом разделе жестокая смерть Кати, смерть, в которой через мгновение ее обвиняет убийца Петруха. Его этические стандарты действительно падают, прежде чем он смягчается:
Миллер: Ну что, Кэти, счастлива? Ни слова…
Тогда лежи на снегу, какашка!.
..
Столворти: Кэти, ты довольна? Потерял язык?
Лежать в сугробе то, как навоз!
Линдси: Теперь счастлива, Катя? Я хотел бы знать.
Валяйся там, падаль, в снегу.
Карлсон: Рад, Катька? – Что ни гудка…
Так лежи, падаль, на снегу!…
Все четыре версии кажутся мне сильными и даже выходят за рамки реальных слов Блока, так как в оригинале нет слов, обозначающих «какашка», «дерьмо» или «падаль», напоминая нам, что настроение, как и сами слова, должны отразиться при переводе стихотворения с одного языка на другой.
Особенностью русского языка является присущая ему большая лаконичность, чем английскому. Поскольку в нем нет ни «а», ни «the», он полагается при переводе существительных в форму единственного или множественного числа, корректируя их конечные буквы. По количеству слов, использованных при переводе «Двенадцати», перевод Миллера самый короткий, хотя и более чем вдвое длиннее русского оригинала.
У Линдси чуть длиннее, а у Сталлуорти еще длиннее.
Самоотождествление Блока с большевистской революцией имело преамбулу на десяток лет раньше. В конце 1905 года, во время неудавшейся попытки революции в том же году, он нес красный флаг во главе процессии, и в том же году его стихотворение «Сытые» содержало обличительное послание, направленное против привилегированных. Появление кометы Галлея в 1910 г. воодушевило его на надежды на новую революцию, и к лету 1917 г., после того как после отречения царя Николая было установлено Временное правительство, он шел в ногу с идеей социалистической революции.
Блок был «дворянским сыном». Разве он, как ни сочувствовал революции и как ни смотрел на мир глазами красногвардейцев, тоже смотрел на них сверху вниз, как на социальный сброд? У меня есть сомнения. Если рассматривать собственную личность и историю Блока, то следует отметить, вторя убийственно-ревнивому Петрухе, что он был способен выражать бурные чувства в стихах, а навязчивые увлечения в жизни, последнее в той мере, в какой он сделал предложение своей будущей жене.
в конце 1902, об угрозе самоубийства как единственной альтернативе ее согласию. Если у грубых красногвардейцев были дикость и страсть, то были и у Блока.
Было бы абсурдно, я полагаю, подвергать стихотворение стресс-тесту на социалистическую чистоту мировоззрения. Его особая смесь романтизма и реализма выражает личное видение, которое сохраняло свою силу на протяжении целого века и, вероятно, сохранит ее и впредь. И тот факт, что глубокая привязанность Блока к революции претерпела последующие удары в последние годы жизни, среди гражданской войны, внешних военных интервенций, дефицитов, лишений и цензуры, не может умалить его поэтического отклика на нее в 19 января.18. «Двенадцать» свидетельствует об истинности слов, когда-то вышедших из-под его пера: «Величайшее, чего может достичь лирика, — это обогатить душу и усложнить опыт…» 8 января, когда он начал стихотворение, он написал это в его дневник: «Весь день — Двенадцать — Внутренний трепет». 29 января, когда поэма была закончена, последняя строфа которой представляла мирный образ Иисуса Христа впереди марширующих мужчин, он записал: «Я слышу ужасный шум, нарастающий во мне и вокруг меня» 9.
0007
Стихотворение впервые появилось в начале марта 1918 года в большевистской газете. Джек Линдсей писал в предисловии к собственному переводу, что это имело «немедленный и огромный эффект». Фразы из него без конца повторялись; щиты и знамена по всей России несли выдержки». Это стало «фольклором революционной улицы».
В ноябре 1918 года «Двенадцать» были изданы в Петрограде как самостоятельное издание, украшенное рисунками Юрия Анненкова. Форсайт просто заявляет, что она «стала признана основным выражением Революции не только в России, где читатели были ею либо взволнованы, либо возмущены, но и за границей». Двенадцать, какими бы необычными они ни были и неразрывно связанными с Революцией, будут и впредь захватывать и восхищать читателей, прежде чем отпустить их, заряженные памятью, которую не так легко высвободить.
Символизм | литературно-художественное движение
Символика
Смотреть все медиа
- Дата:
- 1886 — гр.
1930
1930- Значительные работы:
- Убу Рой Сезон в аду Замок Акселя Против шерсти
- Похожие исполнители:
- Жан Мореас Гюстав Кан Винсент Ван Гог Артюр Рембо Поль Гоген
Посмотреть весь связанный контент →
Символизм , свободно организованное литературно-художественное движение, зародившееся в конце 19 века группой французских поэтов, распространившееся на живопись и театр и оказавшее влияние на европейскую и американскую литературу 20 века. в разной степени. Художники-символисты стремились выразить индивидуальный эмоциональный опыт с помощью тонкого и наводящего на размышления использования высоко символизированного языка.
Основными поэтами-символистами являются французы Стефан Малларме, Поль Верлен, Артюр Рембо, Жюль Лафорг, Анри де Ренье, Рене Гиль и Гюстав Кан; бельгийцы Эмиль Верхарн и Жорж Роденбах; уроженец Греции Жан Мореас; и Фрэнсис Виеле-Гриффин и Стюарт Меррилл, американцы по происхождению.
Реми де Гурмон был главным критиком символистов, в то время как критерии символизма наиболее успешно применялись к роману Жориса-Карла Гюисманса и к театру бельгийца Мориса Метерлинка. Французские поэты Поль Валери и Поль Клодель иногда считаются прямыми наследниками символистов 20-го века.
Символизм возник в результате бунта некоторых французских поэтов против жестких условностей, регулирующих как технику, так и тему в традиционной французской поэзии, о чем свидетельствует точное описание парнасской поэзии. Символисты хотели освободить поэзию от ее объяснительных функций и формализованного ораторского искусства, чтобы вместо этого описывать мимолетные, непосредственные ощущения внутренней жизни и опыта человека. Они пытались вызвать невыразимые интуиции и чувственные впечатления внутренней жизни человека и передать лежащую в основе тайну существования посредством свободного и сугубо личного использования метафор и образов, которые, хотя и лишены точного значения, тем не менее передают состояние ума поэта.
Такие предшественники символистов, как Верлен и Рембо, находились под сильным влиянием поэзии и мысли Шарля Бодлера, особенно стихов из его Les Fleurs du mal (1857). Они приняли концепцию Бодлера о соответствиях между чувствами и объединили ее с вагнеровским идеалом синтеза искусств, чтобы создать оригинальную концепцию музыкальных качеств поэзии. Таким образом, символисты считали, что тема в стихотворении может быть развита и «оркестрирована» путем деликатного манипулирования гармониями, тонами и цветами, присущими тщательно подобранным словам. Стремление символистов подчеркнуть сущностные и врожденные качества поэтического медиума основывалось на их убеждении в превосходстве искусства над всеми другими средствами выражения или познания. Это, в свою очередь, отчасти было основано на их идеалистическом убеждении, что в основе материальности и индивидуальности физического мира лежит другая реальность, сущность которой лучше всего можно уловить через субъективные эмоциональные реакции, вносящие свой вклад в произведение искусства и порождаемые им.
Окончательная викторина по искусству
Такие шедевры, как « романса без слов» Верлена (1874; «Песни без слов» ) и «Послеполуденный отдых фавна » Малларме (1876) вызвали растущий интерес к зарождающимся новациям прогрессивных французских поэтов. Сам манифест символистов был опубликован Жаном Мореасом в Le Figaro 18 сентября 1886 года; в нем он атаковал описательные тенденции реалистического театра, натуралистических романов и парнасской поэзии. Он также предложил заменить термин décadent , который использовался для описания Бодлера и других, с терминами symboliste и symbolisme. В конце 1880-х годов возникло множество небольших символистских обзоров и журналов, их авторы свободно участвовали в спорах, вызванных нападками враждебно настроенных критиков на движение. Малларме стал лидером символистов, и его « Divagations » (1897 г.) остаются наиболее ценным изложением эстетики движения.
Движение символистов распространилось и на Россию, где Валерий Брюсов издал в 1894–1895 годах антологию стихов русских и французских символистов. Возрождение поэзии в России, связанное с этим движением, возглавил Владимир Сергеевич Соловьев. Его поэзия выражала веру в то, что мир представляет собой систему символов, выражающих метафизические реальности. Величайшим поэтом движения был Александр Блок, который в Двенадцать (1918; Двенадцать ) объединили русскую Революцию и Бога в апокалиптическом видении, в котором 12 красноармейцев стали апостолами Нового Света во главе с Христом. Другими русскими поэтами-символистами были Вячеслав Иванович Иванов, Федор Сологуб, Андрей Белый и Николай Гумилев.
Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.
Подписаться сейчас
Символистское движение в поэзии достигло своего пика около 189 г.0 и начал стремительно падать в популярности примерно в 1900 году. Атмосферные, несфокусированные образы символистской поэзии в конце концов стали рассматриваться как переработанные и напыщенные, а термин décadent , которым когда-то гордо щеголяли символисты, стал для других термин насмешки, обозначающий простую точность fin-de-siècle. Однако произведения символистов оказали сильное и продолжительное влияние на большую часть британской и американской литературы 20 века. Их экспериментальные методы значительно обогатили технический репертуар современной поэзии, а символистские теории принесли свои плоды как в поэзии У.Б. Йейтс и Т.С. Элиота и в современном романе, представленном Джеймсом Джойсом и Вирджинией Вульф, в котором гармония слов и образы часто преобладают над повествованием.