|
|
Смерть ОрджоникидзеИз Шатуновской Зинаида Гавриловна рассказывала. Жили они в Кремле. Дочь Этери и зять были агентами Берия. Всегда все перерыто, все бумаги пересмотрены. Им нашли квартиру в Москве, но пришел Берия и сказал: — Ты что же это дочь из дому гонишь? Ты не гони… Этери была приемной дочерью, она была подброшена и найдена на ступенях дома, но стала рассказывать, что она дочь Серго от другой женщины, а Зинаида Гавриловна так говорит только из ревности. Серго был наркомтяжпрома . В самый короткий срок он создал для СССР тяжелую и оборонную промышленность. На его заводах нашли вредителей. Он послал туда свою комиссию из бывших чекистов, и они привели заключение, что никакого вредительства нет. Потом все равно и тех, кто подозревался во вредительстве, и комиссию арестовали. Шалико Огуджава , отец Булата Окуджавы , тоже был начальником одной из строек. Серго предложили выступить с докладом о вредительстве на февральско-мартовском пленуме. Он не хотел. Киров был уже убит. Он, Серго, видел, что делается что-то страшное, но не понимал до конца что. Как-то — в день накануне пленума — он с утра не встал. Зинаида Гавриловна видела, что иногда он поднимался, в нижнем белье, в кальсонах подходил к столу, что-то писал и опять ложился. Она просила его встать поесть, но он не вставал. Вечером приехал его друг Гвахария , начальник макеевской стройки — детей у Орджоникидзе не было, он любил его как родного сына. Гвахария говорит Зинаиде Гавриловне: — Накрывайте стол, ставьте самое лучшее — ведь я же гость (по грузинским понятиям!), скажите, что я приехал, меня надо принять, он встанет. Зинаида Гавриловна так и сделала; накрыли стол, она пошла звать его. А чтобы пройти в спальню, надо пройти прежде гостиную, и она подошла к выключателю зажечь свет, она зажгла и не успела сделать пару шагов, как раздался выстрел. Видимо, он увидел сквозь щель в двери, что зажегся свет, понял, что сейчас будут звать… Он выстрелил себе в сердце. Она вбежала, и в эту минуту, говорит, его рука с револьвером опустилась на пол. А на комоде лежало его письмо, он написал все, что он думал, что он не может больше жить, не знает, что делать — это можно только думать, потому что никто этого письма не видел. Зинаида Гавриловна бросилась к телефону и позвонила своей сестре Вере Гавриловне и Сталину . Я с Верой Гавриловной тоже разговаривала. Она говорит, я вбежала в спальню, увидела мертвого Серго и бросила взгляд на открытое бюро. Там лежала пачка листков, я схватила их. Пришел Сталин со свитой. Там же все близко в Кремле, он собрал всех членов Политбюро и пришел вслед за Верой Гавриловной. Сразу спросил, он оставил что- нибудь? Вот, письмо. И все! больше письма никто не видел. Выхватил у Веры Гавриловны из рук эту пачку листков, она не успела их спрятать к себе в сумочку. И сколько мы их ни искали, это посмертное завещание Серго, мы их не нашли. В архиве Сталина их нет и нигде нет. Дальше Зинаида Гавриловна мне говорит. Они подошли во главе со Сталиным к кровати мертвого Серго, и она в это время сказала: «Вот, не уберегли вы Серго ни для меня, ни для партии». И он над неостывшим трупом Серго сказал ей: «Замолчи, дура». Вот все то, что она мне рассказала. Она открыла одеяло на его кровати, когда я была у нее, и показала мне окровавленное белье, это происходило в пятьдесят шестом году, застрелился он, как вы знаете, в тридцать седьмом. И вот она двадцать лет спала рядом с кроватью, на которой он покончил с собой, и под покрывалом — его окровавленное белье. Серго хоронили. Сталин нес его гроб, а газеты сообщали, что он скончался от сердечного приступа. В понедельник — на другой день, открылся пленум , и на нем выступали Молотов и Сталин. Сталин — о мерах ликвидации троцкистских и других двурушников. Молотов сделал доклад о всеобщем вредительстве — все или почти все парторганизации заражены. Агенты иностранных государств, троцкисты проникли на ответственные посты. А некоторые руководящие товарищи, как в центре, так и на местах, настолько благодушны и наивны, что способствуют этому… Ссылки: 8. книга Виктор Кравченко; “Я избрал свободу” 9. Террор в Наркомтяжпроме
|
www.famhist.ru
Кто довел до смерти Серго Орджоникидзе
18 февраля 1937 года, за несколько дней до открытия Пленума ЦК, после которого начался период Большого террора в СССР, скоропостижно скончался Григорий Константинович Орджоникидзе. Человек, которого Ленин называл личным другом, а однопартийцы – «тараном революции» и «сталинским ишаком». Его смерть была настолько загадочной, что до сих пор вызывает сплетни и слухи.
«Не выдержало сердце»
Wikipedia
За несколько месяцев до смерти, в октябре 1936-го Григорий Орджоникидзе, на тот момент нарком тяжелой промышленности, которого вся страна знала как Серго (партийное прозвище) или Сергея, отпраздновал 50-летие. Вместе с ближайшим соратником Сталина его праздновала вся страна, отправлялись рапорты и приветствия. Зачитывались доклады, переименовывались улицы. Но к концу 1936 года над его головой стали сгущаться тучи, в наркомате шли аресты.
Еще во время празднования он узнал об аресте своего старшего брата. Как подозревал сам Орджоникидзе, Сталин перестал ему доверять. Он предполагал, что это козни Берии. Даже поделился своими предположениями с Микояном, посетовав, что до конца не понимает, почему утратил доверие вождя.
Разобраться во всей этой ситуации Орджоникидзе не удалось – 18 февраля 1937 года его не стало.
Учеными по документам и рассказам очевидцев были реконструированы дни, 17 и 18 февраля 37-го – как их провел Орджоникидзе. С трех часов дня нарком тяжелой промышленности был на заседании Политбюро. Там до позднего вечера обсуждались резолюции, которые планировалось вынести на обсуждение на Пленуме ЦК 20 февраля. После этого Серго отправился к себе в наркомат, чтобы уточнить все детали по докладу на Пленуме, ведь ему предстояло разоблачать «вредителей» в тяжелой промышленности.
Существует версия, что, пока он был на работе, в его служебной кремлевской квартире прошел обыск. Серго об этом узнал и позвонил с возмущениями Иосифу Сталину. На что генсек заверил своего революционного товарища, с которым познакомился в бакинской тюрьме в 1907-м, что ничего особенного не произошло и что обыск могут сделать и у него самого.
В день смерти, 18 февраля, утром нарком вновь отправился к Сталину. Они встречались без свидетелей. А по возращении к себе домой Орджоникидзе говорил с вождем по телефону. Разговор переходил на крик, а также ругательства, в том числе и на грузинском языке.
На следующий день в газетах написали, что 18 февраля в 17 часов 30 минут умер Серго Орджоникидзе. Революционер скончался во время дневного сна в своей квартире от внезапного паралича сердца (инфаркт). О больном сердце Орджоникидзе говорил и Сталин на перенесенном на несколько дней из-за траура Пленуме ЦК.
Было что скрывать
Сергей Киров и Серго Орджоникидзе, 1921 год. Wikipedia
По свидетельствам очевидцев тех событий, квартира Орджоникидзе была приведена в порядок и вытерта от отпечатков пальцев в течение 40 минут, еще не вынесли тело покойного. Позднее жена Серго, Зинаида Гавриловна, вспоминала, что Сталин, прежде чем уйти из их дома, прошипел, чтобы она не распространялась о подробностях смерти мужа, что всем хватит и официальной версии. И пригрозил: «Если что, ты меня знаешь».
Естественно, женщина никому ничего не рассказывала, но это не спасло ее от репрессий. Через год после смерти супруга ее арестовали и приговорили к 10 годам лагерей. Также были арестованы два младших брата Орджоникидзе с женами и их племянник, а старший брат был расстрелян. Погибли как предатели и заговорщики все те, кто подписывал медицинское заключение о смерти Серго.
И только в 1956 году на XX съезде ЦК КПСС Никита Хрущев впервые заговорил о самоубийстве Орджоникидзе, его травле Берией и уничтожении всей семьи наркома.
Версия жены Зинаиды Гавриловны
Супруга Серго долгое время молчала о том страшном дне, а потом подробно описала события, произошедшие в кремлевской квартире. По словам женщины, Григорий Константинович 18 февраля долго лежал в своей кровати и не хотел вставать. Зинаида Гавриловна звала его к столу, но муж отказывался.
Михаил Фрунзе, Климент Ворошилов, Иосиф Сталин и Серго Орджоникидзе на XIV Съезде ЦК КПСС, 1925 год. Wikipedia
Приехал в гости близкий друг их семьи. И предложил обеспокоенной супруге сначала накрыть стол, а потом сообщить о дорогом госте. По грузинским традициям, Серго должен был выйти и выказать уважение пришедшему.
Зинаида Гавриловна так и сделала. Но когда она подходила к спальне мужа, то услышала выстрел. Орджоникидзе выстрелил себе в сердце. Также упоминалось о прощальном письме, которое лежало на комоде. И что там, якобы, Григорий Константинович написал свои мысли по поводу руководства страной и политики Сталина.
Но предсмертную записку никто не успел прочитать, даже жена погибшего. И была ли она на самом деле – неизвестно.
Да и другим людям Зинаида Гавриловна рассказывала, что ее мужа застрелили. Женщина утверждала, что в их квартиру пришел незнакомый ей человек и попросил лично передать Орджоникидзе папку с документами для Пленума. Через несколько минут после того, как мужчина вошел к Григорию Константиновичу, раздался выстрел.
Также вдова говорила, что в этот день у мужа со Сталиным состоялся очень резкий разговор на грузинском языке.
Еще говорили, что Орджоникидзе убили прямо в кабинете Сталина во время аудиенции и отравили дома. Но никаких доказательств этих предположений не нашли. Вдова партийного деятеля почему-то одним рассказывала про самоубийство, другим про убийство – может быть, так и боялась угроз Сталина до конца своей жизни.
Орджоникидзе похоронили в Кремлевской стене. Wikipedia
Если друг оказался вдруг
Но близко знавшие Орджоникидзе товарищи по партии, например, Николай Бухарин, утверждали, что в день смерти Серго, наоборот, был энергичен и в приподнятом настроении. Однако несложно предположить, что было бы с человеком, который вывел страну после революции и Гражданской войны на лидирующие позиции по уровню экономического развития и производству электроэнергии, после Пленума. Даже после его смерти Сталин подверг своего бывшего друга резкой критике, обвинил в том, что тот поддерживал «обманувших доверие» людей, и расправился с его семьей и коллегами по службе.
Когда-то Григория Орджоникидзе называли в царской охранке «Прямой» за то, что он всегда говорил правду и то, что думает. Такой человек был не угоден власти, уничтожающей умных, справедливых и инакомыслящих людей.
www.eg.ru
Глава 24. Самоубийство Орджоникидзе. «Так было»
Как известно, было объявлено, что Орджоникидзе умер от паралича сердца. Теперь все знают, что он покончил жизнь самоубийством. Сталин счел тогда политически нецелесообразным публиковать факт самоубийства такого деятеля, как Орджоникидзе. Кроме того, Сталин тогда сказал, что мы не сможем похоронить Орджоникидзе, как подобает, если объявим, что он самоубийца. Известно также, что Орджоникидзе не оставил ни письма, ни какого-либо другого документа, никаких намеков на причины, приведшие его к самоубийству. Все, кто был близок к нему, знали, что это результат психологического состояния. Многие обстоятельства портили настроение и самочувствие Орджоникидзе в период, предшествующий совершению этого акта.
Первое. Орджоникидзе пользовался большим авторитетом у закавказских товарищей, и они так считались с его мнением, с его опытом в решении многих вопросов, что, естественно, после его отъезда в Москву эти товарищи, приезжая в ЦК партии или на съезд, заходили прежде всего к нему, информировали его, советовались с ним. У Орджоникидзе было постоянное общение с ними. Активная роль Орджоникидзе в руководстве партии была так сильна, что его действия не могли вызвать сомнения в их правильности.
Однако когда в 1931 г. руководство Компартией Грузии перешло в руки Берия — не без прямого содействия Сталина, так как Берия сам не смог бы взобраться на такую партийную высоту, — началась травля Орджоникидзе.
Берия раньше, приезжая в Москву, тоже заходил к Серго, пользовался его советами. Но как только достиг своей цели, стал игнорировать Орджоникидзе и со временем добился того, что другие работники Закавказья также оборвали всякие связи с Орджоникидзе. Сам факт такого резкого изменения отношения к нему тяжело отразился на его впечатлительной натуре. Он понимал, что все это не могло быть без ведома Сталина: Берия не осмелился бы на такой шаг. Он, видимо, наговорил Сталину о том, что товарищи ходят к Орджоникидзе за советами и т.д., и добился согласия на то, чтобы оборвать эти связи. При этом ни Берия, ни Сталин прямо с Серго на эту тему не поговорили ни на Политбюро, ни лично. Сам факт, что все это делается за его спиной, а ему прямо ничего не говорят, не мог не вызывать у Серго впечатления, что ему выражают недоверие.
Второе. Младший брат Серго — Пачулия Орджоникидзе когда-то был выдвинут на должность начальника Закавказской железной дороги. Он работал как будто неплохо. Но дело не в этом. Он был горячий, невыдержанный, что думал — то и говорил. Он был недоволен многими действиями Берия и, не скрывая этого, открыто говорил на партийных собраниях. Берия не мог этого вытерпеть. И вот вдруг Пачулия снимают и арестовывают.
Как-то приходит ко мне Серго в очень угнетенном состоянии, говорит, что Пачулия, конечно, много лишнего говорил и с начальника дороги его сняли тоже, может быть, правильно. «Я не знаю, как он работал, но что он честный человек и партии предан — в этом никто не сомневается, и я не сомневаюсь. Как же можно было такого человека арестовывать, исключать из партии? Причем Берия это сделал, даже не позвонив мне предварительно. И после ареста тоже не позвонил. Я знаю, — говорил Серго, — что это не могли сделать без личного согласия Сталина. Но Сталин дал согласие на это, даже не позвонив мне, а ведь мы с ним большие друзья. Он даже не информировал меня, что собираются арестовать моего брата. Я узнал это со стороны».
Через некоторое время стало известно, что его брат был расстрелян в 1936 г. Конечно, Серго знал, что и расстрел мог произойти только с согласия Сталина.
Все это не могло не вызвать у Серго впечатления, что Сталин перестал ему доверять, что ведется какая-то кампания против него. Но почему она ведется, с какой целью, он не мог никак понять. Он мне жаловался на Берия, которого не уважал, жаловался на Сталина, говорил, что знали они друг друга много лет: «Такие близкие друзья были! И вдруг он такие дела позволяет делать!»
Закавказские товарищи, которые работали вместе с Серго, с приходом Берия были сняты с постов, но многие из них находились в Москве — Орахелашвили, Гогоберидзе и другие. Берия хотел упрочить свое положение, избавиться от них и добился этого.
Он добивался того, чтобы знавших его кавказских товарищей в Москве не было, чтобы в ЦК не могла попасть информация о его деятельности. А все эти люди были близки Серго Орджоникидзе.
Все говорило о том, что Серго перестали доверять. Рассказывал Серго и о том, что в Совнаркоме его Молотов травит. Через всякие инстанции придирается к Наркомтяжмашу и не дает должного простора для работы.
Наконец, когда начались аресты хозяйственных работников как вредителей и троцкистов, Серго много приходилось спорить и отстаивать тех товарищей, которых он хорошо знал как честных и преданных товарищей. Конечно, недостатки могли быть у каждого, но недостаток не есть вредительство. А аресты проводились под флагом борьбы с «широко распространившимся вредительством» в промышленности. Это «открывалось» то на одном заводе, то на другом, то в одном главке, то в другом. Этому не видно было конца. Шли разговоры, что Сталин еще дальше пойдет в этом деле. Он был недоволен тем, что «слабо» ведется эта борьба.
В 1937 г., в феврале, на Пленуме ЦК должен был обсуждаться вопрос о вредительстве в промышленности. Докладчиком от ЦК был назначен Орджоникидзе. Он должен был в своем докладе не только одобрить аресты, уже произведенные, но и шире обосновать их необходимость.
Серго, готовясь к докладу, поручил нескольким доверенным людям проверить на местах, что происходит, чтобы решить, как использовать полученные материалы в своем выступлении на пленуме. Недели за две до пленума стали возвращаться посланные для проверки товарищи. Из полученных материалов вытекало, что никакого вредительства нет, есть просто недостатки и ошибки.
Помню, в беседах со мной Орджоникидзе говорил, что не понимает, что происходит. Товарищи докладывают, что никакого вредительства нет. Арестовываются крупнейшие хозяйственные работники, которых он хорошо знает. Как же он будет докладывать на Пленуме ЦК о вредительстве, когда у него собраны совершенно противоположные материалы?
Готовясь к докладу, Орджоникидзе должен был за несколько дней предварительно согласовать со Сталиным тезисы доклада, а потом представить их в Политбюро на одобрение.
За 3-4 дня до самоубийства мы с ним вдвоем ходили вокруг Кремля ночью перед сном и разговаривали. Мы не понимали, что со Сталиным происходит, как можно честных людей под флагом вредительства сажать в тюрьму и расстреливать. Серго сказал, что у него нет сил дальше так работать. «Сталин плохое дело начал. Я всегда был близким другом Сталину, доверял ему, и он мне доверял. А теперь не могу с ним работать, я покончу с собой».
Я был удивлен и встревожен его выводом, поскольку до этого его высказывания были иными. Я стал его уговаривать, что он неправильно рассуждает, что самоубийство никогда не было средством решения той или иной проблемы. Это не решение проблемы, а уход он него. И другие аргументы приводил. Мне казалось, что я его убедил. Несколько успокоились и пошли спать.
Через день снова встретились, и снова он заговорил о самоубийстве. Я сильно встревожился, стал еще больше его уговаривать не делать этого шага.
В последующие два дня мы с ним не встречались: он был занят подготовкой доклада, наверное, был у Сталина (точно я тогда не знал) или посылал свои наброски доклада.
За день до открытия Пленума ЦК, 18 февраля 1937 г., Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством…
Только после ХХ съезда партии, в феврале 1956 г., мне стали известны подробности последних часов жизни Серго. О них рассказала вдова Орджоникидзе Зинаида Гавриловна журналисту Гершбергу, который записал ее рассказ, а затем свои записки передал мне. Гершберг лично знал Орджоникидзе, бывал на совещаниях, которые тот проводил, был знаком с его женой.
Вот что записал Гершберг со слов Зинаиды Гавриловны, когда он в феврале 1956 г. приехал по ее просьбе к ней на квартиру в Кремле.
«Шестнадцать лет я молчала… шестнадцать лет берегла эту тайну в груди… никому… ни полслова… Мне нужно поделиться…» — она говорила прерывисто, задыхаясь, почти шепотом.
Мы зашли в столовую, обставленную старомодной громоздкой мебелью. Я смотрел на все как в первый раз. Посредине длинный стол персон на двадцать, за ним высокий, широкий комод для посуды, слева диван в сером льняном чехле, у стола и стен стулья конторского типа с высокими спинками. Радиоприемник выпуска тридцатых годов. Цветы на окнах.
«В последнюю предсмертную ночь он сидел вот здесь, — сказала Зинаида Гавриловна, указывая на его место во главе стола. — Работал до утра… Я умоляла его поесть, но он выпил только стакан крепкого чаю… Через два или три дня ему предстояло делать доклад на Пленуме ЦК о вредительстве… Он что-то написал на машинке, не знаю сама, доклад или тезисы, носил Сталину. Тот забраковал. На полях были надписи вроде «Ха-ха…». Серго писал и переписывал на листках из блокнота, ссорился со Сталиным по телефону, потом опять писал, опять ходил и относил, дважды возвращался под утро…
Одну ночь я всю выстояла у окна, у этого… Часа в четыре я почувствовала его шаги, он показался вон за тем зданием, но потом исчез… Я страшно нервничала, но выйти во двор не решалась… ведь я дожидалась его скрытно. Проходят минуты, но мне они кажутся часами, сутками, голова заполняется кошмарами, мне мерещится, что Серго где-то упал, валяется на снегу, сердечный приступ, с ума можно сойти… У меня озноб, я хватаю теплый платок, приготовляюсь. Наверное, придется бежать… Но вот опять показывается его фигура. Он идет твердо. Я считаю его шаги: тридцать — семьдесят — сто двадцать — триста — триста сорок — пока он опять не скрывается за поворотом. Круг, еще круг… Наверное, жарко было там, у Сталина. Серго остывает на морозе. Ходит один по ночному Кремлю, пустому, заснеженному, со своими мыслями… Сейчас появится, виду не покажет… Я ничего не спрошу, и он ничего говорить не станет. В такие минуты я не могла справляться даже о здоровье…
Серго зашел, снял шинель и неожиданно заговорил сам: не может поладить с Кобой. Я понимаю, какое это большое горе. Серго искренне любил Сталина, Сталин его тоже. Они многие годы дружили. Эта квартира принадлежала Сталину. Когда мы приехали в ноябре 1926 года из Ростова в Москву, Сталин взял нас к себе. Через некоторое время для Орджоникидзе приготовили квартиру, и мы собирались выезжать. Сталин сказал: «Я вижу, Серго, тебе и Зине нравится моя квартира. Верно?» — «Верно», — подтвердил Серго. «Ну, тогда и живите на здоровье, а я перееду». И он перебрался… Сталин любил бывать у нас прежде. Потом я стала чувствовать, в тридцать шестом уже, как отношение Сталина меняется. Серго тяжело переживал. Я думала, тут размолвка. Пару раз пыталась узнать у Серго, что произошло, но он отвечал мне резко и даже грубо. Больное место нельзя было задевать…
Серго исполнилось пятьдесят лет. Обычно в день рождения, 28 октября, он получал личные поздравления от Сталина и других членов Политбюро… А теперь 50 лет! — пришло официальное приветствие за подписью ЦК и Совнаркома и «с подлинным верно»… А незадолго до этого принесли другой пакет, толстый: дело о вредительстве начальника Закавказской дороги Пачулия Орджоникидзе, брата Серго. Он молча просматривал материалы вон там, в кабинете…»
Зинаида Гавриловна поднялась, и мы перешли в кабинет Серго, сели у письменного стола. На нем прибор, несколько книг, в рамочках небольшие фотографии Сталина и Кирова. Две стены кабинета заставлены книжными шкафами почти до потолка. Подле одного шкафа огромный рисунок, в человеческий рост: Сталин и Орджоникидзе идут вдвоем. Оба в шинелях, молодые, веселые.
«Вот здесь, в кабинете, он смотрел материалы, — продолжала Зинаида Гавриловна. — Серго ходил из комнаты в комнату, брал книги, бумаги, не находил себе места. Пачулия был расстрелян… Они замахивались и на Серго — у нас здесь ночью был устроен обыск… Представляете себе: обыск на квартире Орджоникидзе?! С ума можно сойти! Серго рассвирепел, звонил Сталину, тот сказал ему какую-то ерунду, вроде «ничего особенного»… Ясно стало, что Серго разошелся со Сталиным, я видела это по мукам Серго. Он категорически не верил доносам на брата. Он считал, что все подстраивает Берия. Серго никогда не верил Берия ни на грош, считал его «темным». «Лаврентия работа», — только два слова услышала я от Серго, когда он швырнул бумаги, присланные из НКВД…
Он невероятно переживал аресты наркомтяжпромовцев, не верил даже в то, что Пятаков шпион, хотя тот и был старым троцкистом. И только, когда Серго дали показания, написанные почерком Пятакова, Серго поверил и возненавидел его. Вы знаете, как мог Серго любить и ненавидеть? — сказала Зинаида Гавриловна. — Он мог отдать жизнь за того, кого любил, и мог застрелить того, кого ненавидел».
Со словом «застрелить» Зинаида Гавриловна резко поднялась со стула и прошептала: «А он застрелил себя».
Зинаида Гавриловна вышла из кабинета и повела меня в спальню. «На этой кровати спал Серго, на этой я. Оконные ставни были закрыты. Я проснулась раньше и боялась пошевелиться, чтобы его не разбудить… Наконец он поднялся, спустил ноги с кровати, а голову склонил на обе руки. «Я что-то неважно себя чувствую, — проговорил Серго, — полежу еще… Если придет Жорж, попроси подождать». Я встала, поправила подушку Серго, накрыла его одеялом и вышла. В столовой сидел Гвахария. Он приехал из Макеевки, читал свои бумаги — у него была полная папка. Гвахария у нас в доме был свой человек. Я сказала, что Серго что-то раскис, он еще спит, и предложила чем-нибудь покормить. Гвахария отказался и, держа палец у губ, прошептал: «Не нужно разговаривать». В это время я услышала глухой удар. Вы видите, спальня у нас в стороне, от столовой ее отделяет вот этот коридорчик. Двери были наглухо закрыты и в спальню, и тут. Я бросилась в спальню… Вот здесь, на ковре, лежал Серго… С простреленной грудью… Опаленный кусочек кожи над самым сердцем… Я схватила его руку, пульс, голову, прикоснулась к губам… Он мертв, его не стало вмиг, в тысячную мига… Позвонила кремлевскому врачу, вытолкала Гвахарию: «Уходи, с Серго плохо». Врач появился тут же и констатировал смерть.
Я немедленно позвонила Сталину на дачу. Мне ответили, что он гуляет по территории. Я сказала: «Передайте Сталину, что звонит Зина. Пусть сейчас же, вы слышите? — сейчас же идет к телефону, я буду стоять у трубки». Сколько я простояла, не знаю, может быть, десять минут, может быть, век. Наконец я услышала его голос, и руки у меня задрожали: «Почему такая спешка?» Я сказала — нет, приказала ему! — явиться немедленно. Я чувствовала, что он сердится. «Почему спешка?» — повторил он с акцентом. Тогда я крикнула: «Серго сделал, как Надя!» Он швырнул трубку, я услышала короткие гудки…»
«Как Надя» значило: как Надежда Сергеевна Аллилуева, жена Сталина…
После небольшой паузы Зинаида Гавриловна продолжала: «Через тридцать минут или сорок, не знаю, Сталин приехал с Ворошиловым, Молотовым, Микояном, Кагановичем, Ждановым, Ежовым. Они прошли прямо в спальню. Ни слова, ни звука. Я присела на край кровати. Ко мне подошел с утешением Ворошилов. «Что ты меня утешаешь, — сказала я Ворошилову, — если вы не смогли для партии его сберечь…» На меня посмотрел Сталин и позвал легким кивком. Мы вышли из спальни в кабинет. Встали друг против друга. Он весь осунулся, выглядел старым, жалким. Я спросила: «Что же теперь людям скажем?» — «У него не выдержало сердце», — ответил Сталин… Я поняла, что так напишут в газетах. И написали… Как только выдержало мое сердце? Откуда у меня взялись силы? Не знаю, не знаю… Я тогда даже не плакала совсем…»
Зинаида Гавриловна плакала потом, всю жизнь.
В 1957 г. Институт марксизма-ленинизма подготовил к изданию второй том избранных произведений Г.К.Орджоникидзе. Зинаида Гавриловна участвовала в этой работе, и, когда книга была уже напечатана в виде макета, она попросила меня в мае 1957 г. прочитать некоторые речи и предисловие, составленное институтом. Среди речей были и такие, где говорилось об И.В.Сталине в превосходной степени, в духе 30-х годов. Прямо скажу, читать эти места в 57-м, через 20 лет после гибели Серго, было невыносимо тяжело.
Но еще тяжелее было прочитать в предисловии к книге такие слова: «В некоторых выступлениях Г.К.Орджоникидзе, начиная с 1934 г., имеет место культ личности И.В.Сталина».
Да, соратники Сталина несут определенную долю ответственности за создание культа личности Сталина. Но ни одному из них в то время ни в прессе, ни в документах это не ставилось в вину. И вот первая претензия предъявляется кому? — Орджоникидзе!
Зинаида Гавриловна попросила меня «принять меры». «Попробую позвонить знакомым товарищам в ИМЛ, — пообещал я, — но мое влияние там равно нулю».
19 или 20 июня 1957 г. меня пригласил А.И.Микоян. Я поехал к нему в Кремль. На столе у Анастаса Ивановича лежал синий том произведений Орджоникидзе со множеством закладок. Он спросил: «Тов. Гершберг, вам показывали этот том?» Я ответил, что читал его частным образом, по просьбе Зинаиды Гавриловны. Мы просидели часа полтора, листая книгу, страницу за страницей. «Как же так? — возмущался Анастас Иванович. — Все тогда выступали, как Серго. Мы все — живые, а его, погибшего, фактически обвиняют в создании культа… Это бесчестно, бессовестно! Этого допустить нельзя!»
Не знаю, кому звонил Анастас Иванович, но после его вмешательства бессовестный абзац был выброшен из предисловия».
litresp.ru
Биография Серго Орджоникидзе (Григорий Константинович)
Орджоникидзе Григорий Константинович родился в Кутаисской губернии, сейчас известной нам, как Западная Грузия, в обедневшей семье дворян и рано осиротел. В селе Харагаули, где он учился в училище, познакомился с Самуилом Буачидзе, получившим впоследствии псевдоним Ной. В Тифлисе в 1900 г. поступил в фельдшерскую школу. О его жизни в это время сведения довольно скудные и противоречивые.
Начало политической карьеры
Еще в школе он увлекся социал-демократическими идеями изменения устройства страны и принимал участие в кружках, а 1903 году вступил в ряды РСДРП(б) и получил псевдоним – Серго (так его звали с детства). В Тифлисе он распространял листовки и газету «Искра». Так что его юность была бурной, насыщенной событиями.
Во время первой, буржуазной революции 1905—1907гг. он принимал в ней активное участие, в результате чего был арестован, готовил побег, не увенчавшийся успехом, а после того, как его выпустили на поруки, скрывался в Германии под фальшивым именем и с фальшивым паспортом. Оттуда он вернулся в 1907 и, работая фельдшером, снова участвовал в демонстрациях. Снова аресты, тюрьмы и Орджоникидзе в итоге отправляют на вечное поселение, фактически в медвежий угол — в Сибирь, Енисейскую губернию (сейчас — Красноярский край). Теперь в Новосибирске есть улица им. Орджоникидзе и деревне, где он жил, тоже носит его имя. Но история наименования улицы именем Серго не связана с временами ссылки, а с непосредственным участием его в развитие края в последующие годы. Но об этом позже.
Из ссылки Серго бежал за границу. Побывал в Персии, Франции, где учился в ленинской партийной школе, и по заданию вождя вернулся в Россию, где занялся подготовкой общей партконференции, проведенной в Праге в 1911году. В 1912 году очередной арест и отбывание наказания в Шлиссельбургской крепости, затем снова ссылка в Якутию. В этом суровом крае Серго встретил свою будущую жену – Зинаиду Гавриловну, с которой не расставался до самой смерти. Уже после его гибели Зинаида Гавриловна написала книгу о своем муже, о тех годах, когда творилась история.
В 1917 году, вернувшись из ссылки, Серго принял участие в организации октябрьской революции и стал одним из членов первой ВЧК. Принимал непосредственное участие, как один из политических командиров Красной Армии, во многих сражениях гражданской войны – в Царицыне, на Северном Кавказе и Каспии, в Белоруссии и Тифлисе. Принимал участие в разгроме Деникина. Участвовал в освобождении территорий нынешних закавказских республик от интервентов и организации Закавказской федерации – одной из республик, ставшей учредителем СССР. За свои заслуги Орджоникидзе получил Орден Красного Знамени общегосударственный и Ордена Красного Знамени Грузинской и Азербайджанской ССР.
Далее, по 1930 год, идет период партийного роста Серго Орджоникидзе. Он входит в ЦК партии, занимает высокие должности в Закавказском партийном комитете, председательствует в ЦКК ВКП(б).Серго Орджоникидзе – народный комиссар тяжелой промышленности
В 1930 году начинается трудовая биография Серго Орджоникидзе – человека, который сделал столь многое для развития промышленности страны. Отставание индустрии страны по сравнению с западными странами было колоссальными. В сельском хозяйстве ручной труд был основным, большинство видов продукции производилось кустарным способом. Такое понятие, как энергетика страны, практически отсутствовало.
Григорий Константинович возглавил Высший совет народного хозяйства (ВСНХ), а затем, в 1932 году стал наркомом тяжелой промышленности. C его именем связано строительство и запуск в эксплуатацию таких гигантов, как Волжский тракторный завод, чугуномеднолитейный завод и машиностроительный завод «Сибкомбайн» в Новосибирске, а также знаменитая уральская Магнитка – Магнитогорский металлургический комбинат. Дал свой первый ток ДнепроГЭС. Кузнецкий металлургический завод прокатал первые рельсы для метрополитена им. Ленина в Москве.
В Башкирии при его непосредственном участии Баймакский медеплавильный завод смог решить проблему обеспечения транспортом и коксом из Магнитогорска. Он также принял участие в строительстве в Уфе моторного завода, им подписан указ о создании треста «Башнефть».
На Украине, кроме запуска ДнепроГЭСа в Запорожье, Орджоникидзе участвовал в создании Краматорского завода тяжелого машиностроения (ныне НКМЗ) от закладки первого камня до пуска в 1934 году. История строительства Харьковского тракторного завода напрямую связана с наркомом и не случайно на тот момент самое крупное предприятие по производству колесных и гусеничных тракторов носит его имя.
Его имя носил и Горьковский авиазавод №21, ныне нижегородский «Сокол», который знаменит истребителем И-5 разработанным Н.Н. Поликарповым и серийно выпускавшимся в 1932—1934 годах. Это был первый опыт создания истребителей Советским Союзом, за которым последовали другие, более совершенные и быстрые модели.
На Дальнем Востоке, в Комсомольске-на-Амуре, приказом наркома Орджоникидзе началось строительство металлургического завода «Амурсталь». На Кольском полуострове он курировал снабжение геологоразведочных работ – страна получила руды металлов, в том числе никеля.
Страна индустриализовалась, вырастали металлургические, машиностроительные гиганты, сельское хозяйство обеспечивалась столь необходимой техникой, гигантскими шагами развивалась энергетика, строились дороги, повышалась обороноспособность страны. Нарком Серго Орджоникидзе стоял у руля этой гигантской машины. Он часто сам лично выезжал на строящиеся объекты, разговаривал с людьми, вникал в проблемы. Во многом благодаря ему строительства шли по графику и были обеспечены необходимыми ресурсами. За свой вклад Серго Орджоникидзе удостоился награждения Орденами Ленина (1935г) и Трудового Красного Знамени (1936).
Постепенно росли политические разногласия между Орджоникидзе и Сталиным, а также его правой рукой — Берией. В то время наступила полоса истории, известная как «борьба с вредителями». Орджоникидзе как мог, защищал своих специалистов – технарей, благодаря которым страна росла, крепла и прогрессировала. Он собирал данные о работе предприятий, где, по мнению охотников на ведьм, засели вредители, собирал для расширенного доклада на пленуме ЦК.До пленума он не дожил. Тайна его смерти не разгадана до сих пор. Официальная версия – не выдержало больное сердце. В различных источниках фигурируют версии от самоубийства до убийства. Серго Орджоникидзе, легендарного наркома, не стало 18 февраля 1937 года. Ему было всего 50 лет. Похоронен он у Кремлевской стены.
tanci-kavkaza.ru
Персональный сайт — СЕРГО ОРДЖОНИКИДЗЕ
Трудно найти хоть кого-нибудь кто, сомневается в том, как именно погиб Г.К. («Серго») Орджоникидзе.
Брат обвиняемого Рухадзе Н. М. — Рухадзе И. М. в своём объяснении от 5 ноября 1937 года в НКВД Грузии писал:
«…Николай Рухадзе в помещении редакции газеты «Муша» заметил портреты, которые мы готовили к двадцатилетию Октябрьской революции. Он, между прочим, сказал, что не следует выносить портреты тов. С. Орджоникидзе…»
На следствии Рухадзе Н. М. подтвердил факт этого разговора с братом и признал, что ему ещё в 1937 году было известно, что в НКВД Грузии от некоторых арестованных вымогались клеветнические показания на Г. К. Орджоникидзе.
В 1938 году Рухадзе принял и непосредственное участие в расправе, учинённой Берия над родственниками Г. К. Орджоникидзе. Дорожно-транспортным отделом Закавказской железной дороги, который в этот период возглавлял Рухадзе, были арестованы брат Г. К. Орджоникидзе — И. К. Орджоникидзе и жена последнего — А. М. Орджоникидзе, которые затем по сфальсифицированным под руководством Рухадзе материалам были незаконно осуждены.
***
Копия обвинительного заключения на Н. М. Рухадзе. Апрель 1954 года
Предварительным и судебным следствием по делу врага народа Берия установлено, что он на протяжении ряда лет вел интриганскую борьбу против выдающегося деятеля коммунистической партии и Советского государства Г. К. Орджоникидзе, а после его смерти учинил жестокую расправу с его родственниками. Рухадзе не только был в курсе этой подлой деятельности Берия, но и лично принял активное участие в расправах над членами семьи Орджоникидзе…
…На основания изложенного — Рухадзе Николай Максимович, 1905 года рождения, уроженец ст. Рустави Грузинской ССР, грузин, гражданин СССР, бывш[ий] член КПСС, женат, образование среднее, до ареста — министр госбезопасности Грузии, генерал-лейтенант обвиняется в том, что, занимая в течение многих лет руководящие должности в системе органов госбезопасности, проводил вредительскую деятельность; участвовал в расправе над родственниками одного из выдающихся деятелей партия и Советского государства; в угоду врагу народа Берия производил массовые необоснованные аресты советских граждан; насаждал в подчиненных ему органах МГБ систему зверских пыток арестованных, вследствие чего некоторые обвиняемые были убиты на допросах; с помощью истязаний и других строжайше запрещенных законом методов фабриковал провокационные дела, в результате чего многие советские граждане были без оснований обвинены в совершении тяжких государственных преступлений и расстреляны; скрывал от ЦК КПСС серьезные провалы в работе органов госбезопасности Грузии, то есть в совершении преступлений, предусмотренных ст. 58-7 УК РСФСР. Считая следствие по настоящему делу законченным, а добытые данные достаточными для предания обвиняемого суду на основании ст. 208 УПК РСФСР дело по обвинению Рухадзе Н. М. направить на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда Союза ССР. Обвинительное заключение составлено « » апреля 1954 года в городе Москве.
Старший следователь следственной части майор Перов
Согласен: И. о. начальника следственной части полковник Козырев
***
Сталин, Орджоникидзе и вредительство.
Из Шатуновской — — ***(О́льга Григо́рьевна Шатуно́вская (1901, Баку — 1990, Москва) — член РСДРП(б) с 1916 года. После Февральской революции работала в редакции газеты «Бакинский рабочий». В дни Бакинской коммуны заведовала бюро печати Бакинского совнаркома, была секретарем руководителя Бакинского совнаркома Шаумяна.) ***
Сталин убивал своего друга Серго долго, года три. Неудобно было объявить его врагом народа и не хотелось устранить человека, предлагавшего снять его с поста, быстро и сравнительно безболезненно, с помощью яда, как Горького. Хотелось мучить, не торопясь, сохраняя видимость деловых, товарищеских отношений…
Беседуя с режиссерами Мосфильма, Ольга Григорьевна рассказывала: «В архиве Сталина я обнаружила письма Серго Сталину, где он писал, что его ненавидит Молотов , который в то время был председателем Совнаркома. И что из личной неприязни к нему Молотов систематически проваливает те проекты и предложения, которые Серго вносит в Совнарком. И что поэтому работать он не может и просит его от этой работы освободить, так как деятельность Молотова распространяется и на деятельность Наркомтяжпрома и вредит работе. На что Сталин, конечно, не реагировал — оставайся на своем посту, разбирайся сам! — и надо думать, что он именно и натравливал Молотова на Серго по своему обыкновению стравливать. В дальнейшем Сталин поручил (травлю Серго. — Г. П.), по-видимому, Ежову . Надо думать, что Ежов не по своей инициативе доложил материалы на Политбюро о том, что на всех крупнейших стройках происходит вредительство. И вообще все пронизано вредительством.
Все эти стройки, конечно, были под руководством Серго. Он выразил сомнение в достоверности этих материалов и создал комиссии. Во главе каждой комиссии стояли крупные чекисты, которые в свое время работали с Дзержинским, но Ягода и Ежов их выжили из органов, и Серго их взял к себе и создал из них «особую инспекцию» при себе, при наркоме. Это были такие, как Павлуновский , Ойский , крупнейшие чекисты времен Дзержинского (из них Павлуновский одно время входил в свиту Троцкого. — Г. П.). Вот ими он возглавил комиссии, и на каждую из строек, крупных, которые были обозначены в материалах Ежова, он послал эти комиссии. Конечно, там были и специалисты по каждой отрасли. И все эти комиссии, проверив стройки, на которые они были посланы, по возвращении составили отчеты, в которых констатировали, что никакого вредительства на стройке, которую они обследовали, нет, и что, наоборот, с огромным воодушевлением и большим трудом все эти стройки идут.
Эти все записки Серго Орджоникидзе со своим письмом направил Сталину в опровержение материалов Ежова. Немедленно весь состав комиссий во главе с этими крупными чекистами был арестован и они объявлены тоже вредителями — они поехали на стройки и скрыли то вредительство, которое там происходит. Тогда все эти вопросы обсуждались на Политбюро, и Сталин поставил вопрос о том, что вся страна пронизана вредителями, а Серго вот не видал, не понял того, что комиссии прикрыли вредительство. И внес этот вопрос в повестку пред- стоящего пленума ЦК.
Сталин потребовал, чтобы на февральско-мартовском пленуме Серго доложил все это: что всюду вредительство и что комиссии, посланные им, — вредители, и так далее, от чего Серго категорически отказался. И тогда взялся Молотов доложить. Вот это предшествовало (смерти Серго — Г. П.).
К этому же времени был арестован брат Серго, начальник политотдела Закавказской железной дороги в Тбилиси, Папулия Орджоникидзе . Серго понимал, для чего арестовали его брата со всей семьей. И все они были расстреляны , и жена, и дети. Так что круг смыкался. И вот накануне этого пленума, в повестке которого было два вопроса: о всеобщем вредительстве и о Бухарине и о Рыкове, он застрелился» (с. 302-304).
Подробнее о последнем дне Орджоникидзе Ольга Григорьевна рассказывала своим родным со слов вдовы. «…В день накануне пленума он с утра не встал. Зинаида Гавриловна видела, что иногда он поднимался, в нижнем белье, в кальсонах, подходил к столу, что-то писал и опять ложился. Она просила его встать, поесть, но он не вставал. Вечером приехал его друг Гвахария , начальник макеевской стройки, — детей у Орджоникидзе не было, он любил его как родного сына.
Гвахария говорит Зинаиде Гавриловне: — Накрывайте стол, ставьте самое лучшее, ведь я же гость (по грузинским понятиям!), скажите, что я приехал, меня надо принять, он встанет.
Зинаида Гавриловна так и сделала; накрыли стол, она пошла звать его. А чтобы пройти в спальню, надо пройти прежде гостиную, и она подошла к выключателю зажечь свет, она зажгла и не успела сделать пару шагов, как раздался выстрел. Видимо, он увидел через щель в двери, что зажегся свет, понял, что сейчас будут звать… Он выстрелил себе в сердце. Она вбежала, и в эту минуту, говорит, его рука с револьвером опустилась на пол.
А на комоде лежало его письмо, он написал все, что думал, что он не может больше жить, не знает, что делать, — это можно только думать, потому что никто этого письма не видел. Зинаида Гавриловна бросилась к телефону и позвонила своей сестре Вере Гавриловне и Сталину .
Я с Верой Гавриловной тоже разговаривала. Она говорит: «Я вбежала в спальню, увидела мертвого Серго и бросила взгляд на открытое бюро. Там лежала пачка листков, я схватила их…» Пришел Сталин со свитой. Там же все близко в Кремле, он собрал всех членов Политбюро и пришел вслед за Верой Гавриловной. Сразу спросил: «Он оставил что-нибудь?» — «Вот письмо». И все. Больше письма никто не видел. Выхватил у Веры Гавриловны из рук эту пачку листков, она не успела их спрятать к себе в сумочку. И сколько мы их ни искали, это посмертное завещание Серго, мы их не нашли. В архиве Сталина их нет и нигде нет.
Дальше Зинаида Гавриловна мне говорит: «Они подошли во главе со Сталиным к кровати мертвого Серго, и она в это время сказала: «Вот, не уберегли вы Серго ни для меня, ни для партии». И он над неостывшим трупом Серго сказал ей: «Замолчи, дура». Вот все то, что она мне рассказала. И показала. Она открыла одеяло на его кровати, когда я была у нее, и показала мне окровавленное белье, это происходило в пятьдесят шестом году, а застрелился он, как вы знаете, в тридцать седьмом. И вот она двадцать лет спала рядом с кроватью, на которой он покончил с собой, и под покрывалом — его окровавленное белье» (с. 161- 163).
В этом рассказе все достоверно, вплоть до кальсон, в которых Серго вставал, чтобы написать еще несколько слов, вплоть до пятен крови на простыне. Напротив, рассказ дочери Серебряковой, опиравшейся на слова своей матери, напоминает легенду: проскользнул человек, застрелил Серго и исчез. Как, каким образом убийца незамеченным вошел в квартиру и так же незамеченным вышел? Вероятно, в версии Серебряковых только одно: после расстрела Папулии Орджоникидзе между Серго и Сталиным произошел разговор, во время которого Серго схватил Сталина за грудки, а Сталин пригрозил ему смертью. После этого Серго ждал ареста. Поэтому он и застрелился сразу, как только в соседней комнате зажгли свет, ожидая убийцу. Но убийцы не было. И Ольга Григорьевна твердо исходила из версии самоубийства. Исходила она из этого и в разговоре, запомнившемся ее младшему сыну:
«Мама, я все же не пойму, почему Орджоникидзе застрелился сам, а не застрелил Сталина?»
«Это необъяснимо. Единственная возможная причина — магический ужас, который внушал Сталин своим соратникам».
«Мама, как это было возможно, что вы, коммунисты, могли совершить такой ад, как убийство всей царской семьи, включая малолетних детей и прислуги?»
«Алешенька, сейчас это для меня кажется дикой нелепостью, но в то время все мы думали, что эта жертва абсолютно необходима для блага мирового пролетариата. И что революционная законность выше нравственной законности. Расстрел царской семьи в настоящее время мне кажется дикой, невероятной вещью» (с. 332).
lestnisa.ucoz.ru
Григорий Константинович Серго Орджоникидзе р. 1886 ум. 1937 — Родовод
Материал из Родовод.
Запись:349197
События
1886 рождение:
брак: ♀ Зинаида Гавриловна Павлуцкая (Орджоникидзе) [Павлуцкие] р. 1894 ум. 1960
1923 рождение ребёнка: ♀ Этери Григорьевна Орджоникидзе [Орджоникидзе] р. 1923
1937 смерть:
Заметки
Григо́рий Константи́нович Орджоники́дзе (груз. გრიგოლ ორჯონიკიძე , Григол Орджоникидзе), партийная кличка Серго́ (груз. სერგო; (12 (24) октября) 1886, село Гореша Шорапанского уезда Кутаисской губернии — 18 февраля 1937, Москва[1]) — видный советский государственный и партийный деятель, профессиональный революционер. Сын дворянина. Учился в тифлисской фельдшерской школе. Член РСДРП с 1903 года. Большевик.
В пользу по крайней мере существенных разногласий с генсеком свидетельствуют санкционированные на самом верху после смерти Григория Орджоникидзе репрессии против ближайших родственников — жены, трёх братьев (и жены одного из них), племянника. Все лица, составившее заключение о смерти Орджоникидзе от инфаркта, были расстреляны — что представляется весьма подозрительным. По приказу Сталина были впоследствии переименованы некоторые объекты, носящие имя Григория Константиновича — город Орджоникидзе и др. После этого, до смерти Сталина, имя Орджоникидзе ни разу нигде не присваивалось.
В 1937 году был арестован и расстрелян старший брат Орджоникидзе — Папулия, давший рекомендацию Серго в партию. В 1938 году жену Орджоникидзе — Зинаиду Гавриловну Павлуцкую — приговорили к десяти годам заключения [4]. Также в 1938 году был осуждены другой брат Орджоникидзе — Иван и его жена. В 1941 году был арестован третий брат — Константин. Был репрессирован также племянник Орджоникидзе Георгий Гвахария, директор Макеевского металлургического завода[5].
- Орджоникидзе: «Если поднимется против Советской власти хотя бы один казак в одной станице, вся станица будет в ответе: вплоть до расстрела, до уничтожения». Документы подобного рода являются свидетельствами геноцида.
- «Член РВС Кафронта тов. Орджоникидзе приказал: первое — станицу Калиновскую сжечь; второе — станицы Ермоловская, Закан-Юртовская, Самашкинская, Михайловская — отдать: всегда бывшими подданными Советской власти нагорным чеченцам. Для чего все мужское население вышеозначенных станиц от18 до 50 лет погрузить в эшелоны и под конвоем отправить на Север для тяжких принудительных работ, Стариков, женщин и детей выселить из станиц, разрешив им переселиться в хутора и станицы на Север.
Ближайшие предки и потомки
Деды
Деды
Родители
Родители
== 3 ==
== 3 ==
Дети
Дети
Внуки
Внуки
ru.rodovid.org
февраль 1937 — НАШЕ НАСЛЕДИЕ
Григорий Константинович Орджоникидзе на смертном одре. Стоят слева направо Зинаида Гавриловна Орджоникидзе,
товарищи Молотов, Ежов, Сталин, Жданов, Каганович, Микоян, Ворошилов.
Фото Н. Власика.
В 1953 году уже после смерти Сталина Маленков выступал на Пленуме, посвящённом Берии и его козням. Но о тайне ухода из жизни Орджоникидзе так и не вспомнил. А давнишний член ЦК Андреев только и заметил: «благородное сердце т.Серго не выдержало». Что подтверждает первую официальную версию.
Не опроверг, а подтвердил ту же версию выступивший на Пленуме Микоян:
«Я помню, разговаривал с ним (с Орджоникидзе. — В.Б.) за несколько дней до его смерти. Он очень взволнованный ходил. Он меня спрашивал: “Не понимаю, почему товарищ Сталин мне не доверяет. Я абсолютно верен товарищу Сталину и не хочу с ним драться, хочу поддержать его, а он мне не доверяет. Здесь большую роль играют интриги Берия. Берия из Тбилиси дает товарищу Сталину неправильную информацию, а Сталин ему верит”».
А теперь сравните это с тем, что говорил Хрущев (что называется, почувствуйте разницу):
«О смерти Орджоникидзе мне подробно рассказал Анастас Иванович Микоян, но значительно позже, после смерти Сталина. Он говорил, что перед его смертью (тот покончил с собой не в воскресенье, а в субботу или раньше) они очень долго ходили с Серго по Кремлю. Серго сказал, что дальше не может так жить, Сталин ему не верит, кадры, которые он подбирал, почти все уничтожены, бороться же со Сталиным он не может и жить так тоже больше не может».
Кстати, если принять приводимую Хрущевым датировку смерти Орджоникидзе, — «не в воскресенье (18 февраля 1937 года. — В.Б.), а в субботу или раньше», тогда придется признать, что не соответствуют истине те немногие воспоминания, где описываются события дней, предшествующих уходу из жизни Серго., и могущие стать подтверждением второй официальной версии, выдвинутой Хрущевым. (Изучавший архив Орджоникидзе Олег Хлевнюк попытался найти «компромисс»: по его мнению, смерть наступила в ночь с субботы на воскресенье 18 февраля 1937 года, но без достаточных оснований.)
Но дело совсем не в этом. Как не бывает «второй свежести», так и здесь: либо главный и, по сути, единственный первоисточник второй официальной версии прав, либо он, т.е. Хрущев, сказал неправду.
…Довольно долго мне хотелось найти хотя бы одно свидетельство очевидца, в котором была бы зафиксирована смерть Орджоникидзе от пули, и, если не текст предсмертной записки, тип огнестрельного оружия, то хотя бы вид окровавленного тела Серго. И после многих поисков мне, наконец, повезло. Вот они, эти драгоценные строки воспоминаний:
«Вот здесь, на ковре, лежал Серго… С простреленной грудью… Опаленный кусочек кожи над самым сердцем… Я схватила его руку, пульс, голову, прикоснулась к губам… Он мертв, его не стало вмиг, в тысячную мига… Позвонила кремлевскому врачу… Врач появился тут же и констатировал смерть».
Воспоминания броде бы принадлежат женщине. Но дело обстоит не совсем так. Процитированный фрагмент взят из воспоминаний А.И.Микояна, где сам текст предваряется такими словами:
«Только после ХХ съезда партии, в феврале 1956 г., мне стали известны подробности последних часов жизни Серго. О них рассказала вдова Орджоникидзе Зинаида Гавриловна журналисту Гершбергу, который записал ее рассказ, а затем свои записки передал мне. Гершберг лично знал Орджоникидзе, бывал на совещаниях, которые тот проводил, был знаком с его женой».
Т.е. пишет не вдова Орджоникидзе, а перетолмачивший её журналист Гершберг, который в свою очередь цитируется Микояном. Всё сказанное имеет значение, ибо предполагаемая «Зинаида Гавриловна» ещё припоминает:
«Через тридцать минут или сорок, не знаю, Сталин приехал с Ворошиловым, Молотовым, Микояном, Кагановичем, Ждановым, Ежовым. Они прошли прямо в спальню. Ни слова, ни звука. Я присела на край кровати… На меня посмотрел Сталин и позвал легким кивком. Мы вышли из спальни в кабинет. Встали друг против друга. Он весь осунулся, выглядел старым, жалким. Я спросила: «Что же теперь людям скажем?» — «У него не выдержало сердце», — ответил Сталин… Я поняла, что так напишут в газетах. И написали…»
И точно: именно такая версия — паралич сердца — появилась на следующий день в газетах. А для большей убедительности была опубликована фотография: Сталин и другие тогдашние вожди у тела Орджоникидзе. Среди прочих — Микоян, пришедший на квартиру Орджоникидзе вместе со Сталиным.
Но как Микоян мог не заметить окровавленного тела Серго с огнестрельной раной в груди? Почему мимо его внимания прошла неизбежная в таких случаях возня, неизбежно необходимая для сокрытия следов насильственной смерти? Зачем Микояну потребовалось прикрываться пересказом записей какого-то журналиста, если он сам все видел, все слышал, ибо, как очевидец, находился в центре событий? Вместо ответа на эти вопросы у Микояна читаем: «Только после ХХ съезда партии, в феврале 1956 г., мне стали известны подробности последних часов жизни Серго»!..
Концы не сходятся с концами. Перед нами опять негодный свидетель. Такой же как Хрущев. Ибо нет никаких свидетельств, способных подтвердить «факт» самоубийства Орджоникидзе, если не считать двух партсъездовских заявлений Хрущева и зависимых от него мемуарных свидетельств. Хрущев, как известно, показал себя лживым политиком; ни одному его слову верить нельзя и, скорее всего, он, пользуясь невозможностью опровергнуть ошеломляюще-лживые тезисы своего доклада, выдумал и версию о самоубийстве Орджоникидзе (как про сталинские операции «по глобусу»). Однако сама хрущевская версия о самоубийстве Серго продолжает оставаться недоказанной.
Еще говорят: все доказательства существовали, но были уничтожены или сфальсифицированы еще в 1937 году. Но с доказательствами этого тезиса дело обстоит еще хуже, чем с доказательствами версии о самоубийстве: их нет вообще!
Нравится нам это или нет, в данном случае мы вынуждены поступить в точном соответствии с шуткой, которую мне недавно довелось прочитать в одном из журналов: «Заповедь историка: событие, после которого не осталось документов, считается не произошедшим».
Документальный фильм Дзиги Вертова и Якова Блиоха
(потрясающие архивные кадры)
nashenasledie.livejournal.com