Дружба с Пушкиным. Гоголь без глянца

Дружба с Пушкиным

Павел Васильевич Анненков:

Тотчас по приезде в Петербург Гоголь, движимый потребностью видеть Пушкина, который занимал все его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему. Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и наконец у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера. Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил, и на вопрос свой: «дома ли хозяин?» – услыхал ответ слуги: «почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» – «Как же, работал, – отвечал слуга, – в картишки играл». Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения.

Петр Александрович Плетнев (1792–1865), поэт, критик, профессор русской словесности Петербургского университета, в 1840–1861 – ректор Петербургского университета. Из письма А. С. Пушкину, 22 февраля 1831 г., из Петербурга:

Надобно познакомить тебя с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Ты, может быть, заметил в «Северных цветах» отрывок из исторического романа <…>, также в «Литературной газете» – «Мысли о преподавании географии», статью «Женщина» и главу из малороссийской повести «Учитель». Их писал Гоголь-Яновский. Сперва он пошел было по гражданской службе, но страсть к педагогике привела его под мои знамена: он перешел в учителя. Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает.

Павел Васильевич Анненков:

Гоголь был представлен Пушкину на вечере у П. А. Плетнева (в мае 1831 г. – Сост.).

Андрей Иванович Дельвиг, барон (1813–1887), инженер, мемуарист, племянник поэта А. А. Дельвига:

На вечерах Плетнева я видел многих литераторов, и в том числе А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Пушкин и Плетнев были очень внимательны к Гоголю.

Александр Сергеевич Пушкин (1799–1837). Из письма А. Ф. Воейкову, в конце августа 1831 г., из Царского Села:

Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей литературе, что я доселе не образумился. Мне сказывали, что когда издатель вошел в типографию, где печатались «Вечера», то наборщики начали прыгать и фыркать. Фактор объяснил их веселость, признавшись ему, что наборщики помирали со смеху, набирая его книгу. Мольер и Фильдинг, вероятно, были бы рады рассмешить своих наборщиков. Поздравляю публику с истинно веселою книгою.

Николай Васильевич Гоголь. Из письма А. С. Данилевскому 2 ноября 1831 г., из Петербурга:

Все лето я прожил в Павловске и Царском Селе <…>. Почти каждый вечер собирались мы: Жуковский, Пушкин и я. О, если бы ты знал, сколько прелестей вышло из-под пера сих мужей!

Со слов Павла Воиновича Нащокина (1801–1854), близкого друга Пушкина:

Пушкин, радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывал ему покровительство, заботился о внимании к нему публики, хлопотал лично о постановке на сцену «Ревизора», одним словом, выводил Гоголя в люди.

Павел Васильевич Анненков:

Гоголь не обладал тогда необходимою многосторонностью взгляда. Ему недоставало еще значительного количества материалов развитой образованности, а Пушкин признавал высокую образованность первым, существенным качеством всякого истинного писателя в России. Я сам слышал от Гоголя о том, как рассердился на него Пушкин за легкомысленный приговор Мольеру: «Пушкин, – говорил Гоголь, – дал мне порядочный выговор и крепко побранил за Мольера. Я сказал, что интрига у него почти одинакова и пружины схожи между собой. Тут он меня поймал и объяснил, что писатель, как Мольер, надобности не имеет в пружинах и интригах; что в великих писателях нечего смотреть на форму, что, куда бы он ни положил добро свое, – бери его, а не ломайся».

Яким Нимченко. В записи В. П. Горленко:

«Пушкин заходил часто». Небольшого роста, курчавый, рябоватый, некрасивый, одевался странно, кое-как. К Пушкину, бывало, на неделю раза три-четыре с запиской хожу или с письмом. Он жил тогда на набережной.

Григорий Петрович Данилевский:

Кстати об этом Якиме. Узнав, в 1837 году, о смерти Пушкина, он неутешно плакал в передней Гоголя.

– О чем ты плачешь, Яким? – спросил его кто-то из знакомых.

– Как же мне не плакать… Пушкин умер.

– Да тебе-то что? Разве ты его знал?

– Как что? И знал, и жалко. Помилуйте, они так любили барина. Бывало, снег, дождь и слякоть в Петербурге, а они в своей шинельке бегут с Мойки, от Полицейского моста, сюда, в Мещанскую. По целым ночам у барина просиживали, слушая, как наш-то читал им свои сочинения, либо читая ему свои стихи.

Зная об этом слуге Гоголя от Плетнева, я стал расспрашивать Якима о времени знакомства Гоголя с Пушкиным. По словам Якима, Пушкин, заходя к Гоголю и не заставая его, с досадою рылся в его бумагах, желая знать, что он написал нового. Он с любовью следил за развитием Гоголя и все твердил ему: «Пишите, пишите», а от его повестей хохотал и уходил от Гоголя всегда веселый и в духе. Накануне отъезда Гоголя, в 1836 году, за границу, Пушкин, по словам Якима, просидел у него в квартире, в доме каретника Иохима, на Мещанской, всю ночь напролет. Он читал начатые им сочинения. Это было последнее свидание великих писателей.

Николай Васильевич Гоголь. Авторская исповедь:

Причина той веселости, которую заметили в первых сочинениях моих, показавшихся в печати, заключалась в некоторой душевной потребности. На меня находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего и кому от этого выйдет какая польза. Молодость, во время которой не приходят на ум никакие вопросы, подталкивала. Вот происхождение тех первых моих произведений, которые одних заставляли смеяться так же беззаботно и безотчетно, как и меня самого, а других приводили в недоумение решить, как могли человеку умному приходить в голову такие глупости. Может быть, с летами и с потребностью развлекать себя, веселость эта исчезнула бы, а с нею вместе и мое писательство. Но Пушкин заставил меня взглянуть на дело сурьезно. Он уже давно склонял меня приняться за большое сочинение и наконец один раз, после того, как я ему прочел одно небольшое изображение небольшой сцены, но которое, однако ж, поразило его больше всего мной прежде читанного, он мне сказал: «Как с этой способностью угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего как живого, с этой способностью, не приняться за большое сочинение! Это просто грех!» Вслед за этим начал он представлять мне слабое мое сложение, мои недуги, которые могут прекратить мою жизнь рано; привел мне в пример Сервантеса, который, хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но, если бы не принялся за «Донкишота», никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями, и в заключенье всего отдал мне свой собственный сюжет, из которого он хотел сделать сам что-то в роде поэмы и которого, по словам его, он бы не отдал другому никому. Это был сюжет «Мертвых душ». <…> На этот раз и я сам уже задумался серьезно, – тем более, что стали приближаться такие года, когда сам собой приходит запрос всякому поступку: зачем и для чего его делаешь? Я увидел, что в сочинениях моих смеюсь даром, напрасно, сам не зная зачем. Если смеяться, так уж лучше смеяться сильно и над тем, что действительно достойно осмеянья всеобщего.

Иван Федорович Золотарев:

Когда Пушкин был убит, Гоголь был глубоко поражен. Долгое время спустя после этого события он был молчалив и задумчив.

Николай Васильевич Гоголь. Из письма М. П. Погодину 30 марта 1837 г., из Рима:

Ничего не говорю о великости этой утраты. Моя утрата всех больше. Ты скорбишь как русской, как писатель, я… я и сотой доли не могу выразить своей скорби. Моя жизнь, мое высшее наслаждение умерло с ним. Мои светлые минуты моей жизни были минуты, в которые я творил. Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина. Ничто мне были все толки, я плевал на презренную чернь, известную под именем публики; мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой («Мертвые души». – Сост.) есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка его не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он, угадывал, что будет нравиться ему, и это было моею высшею и первою наградою. Теперь этой награды нет впереди! что труд мой? Что теперь жизнь моя?

Николай Васильевич Гоголь. Из письма П. А. Плетневу 27 сентября 1839 г., из Москвы:

Как странно! Боже, как странно. Россия без Пушкина. Я приеду в П<етер>бург, и Пушкина нет. Я увижу вас – и Пушкина нет.

Лев Иванович Арнольди:

Гоголь много беседовал со мной; мы говорили о русской литературе, о Пушкине, в котором он любил удивительно доброго и снисходительного человека и умного, великого поэта.

Павел Васильевич Анненков:

Таково было обаяние личности Пушкина, что когда за три месяца до смерти Гоголя я напомнил ему о Пушкине, то мог видеть, как переменилась, просветлела и оживилась его физиономия.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

biography.wikireading.ru

Какие взаимоотношения были между Гоголем и Пушкиным?

Дружеские. Вопросу о литературно-творческих взаимоотношениях Пушкина и Гоголя и об их исторической преемственности в истории русского реализма посвящена обширная литература. В ней получили освещение и важнейшие факты личного общения Пушкина и Гоголя в первой половине 1830-х годов, и роль Пушкина как литературного наставника, советчика, воспитателя молодого Гоголя, высоко оценившего талант своего более молодого собрата по перу уже начиная с первых его литературных выступлений, подсказавшего ему сюжеты «Ревизора» ( это именно Пушкина приняли за ревизора, о чём он и рассказывал Гоголю, а потом с удовольствием ходил на спектакль «РЕВИЗОР» и на фразе: «С Пушкиным на дружеской ноге»- буквально падал с кресла от смеха! ) и «Мертвых душ» , а в последний год своей жизни привлекшего его к участию в «Современнике» .

Одним из первых дел по приезде в Петербург было представиться Пушкину. Гоголь пришел сам, без приятелей или рекомендаций — и постучал с улицы в дверь дома, где жил поэт. Слуга ответил, что барин почивает. Гоголь подумал, что Пушкин всю ночь писал стихи — но слуга объяснил, что тот играл в карты. Это нанесло удар по школьной идеализации Пушкина — Гоголь представлял поэта только в окружении «облака вдохновения».

Через два года Плетнев писал Пушкину: «надобно тебя познакомить с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает».

Пушкин был на десять лет старше Гоголя. Встретились они, когда Пушкину было тридцать один год, а Гоголю — двадцать один. Пушкин недавно женился. Жизнь его изменилась — поэт остепенился, оставил дружеские пирушки, стал писать больше рассказов, чем стихов. Гоголь оказался для Пушкина подарком судьбы. «Маленькое сокровище» — так назвала Гоголя одна из подруг Пушкина, красавица Смирнова. К моменту знакомства у Гоголя уже была готова первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В России одновременно появилось два рассказчика — Гоголь и Пушкин.

Мечты Гоголя сбылись — он обрел дружбу с первым поэтом России! Гоголь происходил из хуторских, захудалых дворян, не имел ни хороших манер, ни блестящего образования, ни вида и звания. Пушкин почувствовал в Гоголе такой талант, который все искупал. Пушкин был очень привередлив на знакомства, а похвалиться дружбой с ним могли во всей России два-три человека. Пушкин уважительно и задушевно обращался с Гоголем. Великий поэт в зените своей славы навещал малоизвестного молодого сочинителя. Пушкин требовал новых рассказов, рылся в бумагах Гоголя, выуживал и читал их.

otvet.mail.ru

Гоголь и Пушкин | В мире интересного

«…Тотчас по приезде в Петербург, Гоголь, движимый потребностью видеть поэта, который занимал все его воображение еще на школьной скамье, прямо из дома отправился к нему. Чем ближе подходил он к квартире Пушкина, тем более овладевала им робость и, наконец, у самых дверей квартиры развилась до того, что он убежал в кондитерскую и потребовал рюмку ликера…

Н.В.Гоголь. Наброски профиля А.С. Пушкина. 1837 г.

Подкрепленный им, он снова возвратился на приступ, смело позвонил и на вопрос свой: «Дома ли хозяин?», услыхал ответ слуги: «Почивают!» Было уже поздно на дворе. Гоголь с великим участием спросил: «Верно, всю ночь работал?» — «Как же, работал, — отвечал слуга. — В картишки играл». Гоголь признавался, что это был первый удар, нанесенный школьной идеализации его. Он иначе не представлял себе Пушкина до тех пор, как окруженного постоянно облаком вдохновения.»

П. В. АННЕНКОВ со слов ГОГОЛЯ.

Через два года Плетнёв писал Пушкину: «Надобно тебя познакомить с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее.

Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает». Пушкин был на десять лет старше Гоголя. Встретились они, когда Пушкину был тридцать один год, а Гоголю — двадцать один. Пушкин недавно женился. Жизнь его изменилась — поэт остепенился, оставил дружеские пирушки, стал писать больше рассказов, чем стихов. Гоголь оказался для Пушкина подарком судьбы. «Маленькое сокровище» — так назвала Гоголя одна из подруг Пушкина, красавица Смирнова. К моменту знакомства у Гоголя уже была готова первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В России одновременно появилось два рассказчика — Гоголь и Пушкин. Мечты Гоголя сбылись — он обрёл дружбу с первым поэтом России! Гоголь происходил из хуторских, захудалых дворян, не имел ни хороших манер, ни блестящего образования, ни вида и звания. Пушкин почувствовал в Гоголе такой талант, который всё искупал. Пушкин был очень привередлив на знакомства, а похвалиться дружбой с ним могли во всей России два-три человека. Пушкин уважительно и задушевно обращался с Гоголем. Великий поэт в зените своей славы навещал малоизвестного молодого сочинителя. Пушкин требовал новых рассказов, рылся в бумагах Гоголя, выуживал и читал их. Гоголь сочинял всё по-своему, выдумывал новые слова, использовал малороссийские выражения, нарушал правила правописания и грамматики. Получалось смешно и увлекательно — «неправильный» язык Гоголя передавал приключенческий и волшебный дух его историй. Предания старины, легенды о пугачевском бунте, о царствовании Петра Первого и славе предков вдохновляли Пушкина. Когда он встретился с Гоголем, тот был увлечён историей Малороссии и народными легендами. Надо ли удивляться, что Пушкин и Гоголь коротко сошлись? Спесивые бездельники, которых ничего не трогало, кроме своих интересов, не могли понять, почему Пушкин так внимателен к Гоголю. Пушкин увлекался не только рассказами Гоголя, он пытался «прочитать» самого Гоголя, получше узнать «хитрого малоросса». Гоголь знал образ жизни, облик культуры, который сохранялся с незапамятных времён. Когда он писал о запорожских казаках и изображал исторические события, то нередко ошибался на столетие в ту или иную сторону. Кто-то ставил ему это в вину. Но казачья вольница была для Гоголя только примером, с помощью которого он описал быт древних обществ. Такие общества жили «по традиции» — так, как заведено испокон веков. Запорожская Сечь напоминает и рыцарские дружины средневековой Европы, и древние касты воинов «кшатриев», которые известны из индийских сказаний. Это сходство не случайно — четыре тысячи лет назад часть племён, которые населяли юг России и Украину, ушла в Индию. Следы общих предков остались и в индийских сказках и в русских, малороссийских. Гоголь со своими смешными рассказами, с весёлыми «безделками» оказался владельцем неоценимых сокровищ. Пушкин и его друзья это почувствовали. Но в то время историческая наука ещё не была так развита, чтобы можно было оценить значение рассказов Гоголя. Интерес к его историям объясняли «забавностью» их содержания. Гоголь смотрел на своих современников из глубины веков, на столичную жизнь — из хуторской. Это позволяло ему наблюдать за внешней, парадной жизнью со скрытой усмешкой. Преимущества Гоголя состояли в том, что он был выходцем из другого мира, почти иностранцем. Страна обитания Гоголя терялась где-то во тьме веков, в глубине души, на просторах причерноморских степей. Пушкин внимательно прислушивался к сообщениям из этой «страны» — приглядывался к Гоголю, вчитывался в его тексты, вслушивался в слова. Гоголь вёл себя с Пушкиным так мило и хитро, что выклянчил у него несколько сюжетов, которые тот придумал для себя. Гоголь ссылался на отсутствие достойных тем и высоких идей, которые бы его могли увлечь, на хандру и невозможность писать, сумел разжалобить Пушкина и получил от него сюжеты комедии «Ревизор» и поэмы «Мёртвые души». Эти вещи стали главными свершениями Гоголя. Пушкин шутя жаловался друзьям, что «хитрый малоросс украл» у него лучшие сюжеты. Успех комедии в Москве и Петербурге позволил Гоголю собрать деньги для поездки в Италию, о которой он давно мечтал. Гоголь решил, что тёплый климат и путешествия помогут его сочинительству. С детства привык он к переездам, и сидеть на одном месте в Петербурге ему наскучило.
Попав в Париж,из России пришла страшная весть: Пушкин погиб на дуэли с Дантесом. Смерть наступила 29 января 1837 года.
Гоголь был поражен. Его не интересовали сплетни и разговоры вокруг дуэли. Его потряс итог: мир остался без Пушкина, и сам он остался без Пушкина. Он писал друзьям: «Мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничто не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Все, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание».

dosoaftor.ru

Какие взаимоотношения были между Гоголем и Пушкиным?

Дружеские и доверительные))))

Шапочные. Гоголь больше врал, что дружит с Пушкиным. Тот не знал как от Гоголя избавиться.

Кажется идею «Мертвых душ «Пушкин подарил Гоголю

2 великих поэта

Слухи об их тесных дружеских отношениях сильно преувеличены, в основном самим Н. В. «С Пушкиным на дружеской ноге!.. » Хорошо знал своего героя.

Пушкин сидит у себя и думает: «Я гений, ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений, и Достоевский, царство ему небесное, гений! Когда же это кончится? «. Тут все и кончилось. Д. Хармс

В битве экстрасенсов сам дух Гоголя сказал, что очень тесные)

Дружеские. Вопросу о литературно-творческих взаимоотношениях Пушкина и Гоголя и об их исторической преемственности в истории русского реализма посвящена обширная литература. В ней получили освещение и важнейшие факты личного общения Пушкина и Гоголя в первой половине 1830-х годов, и роль Пушкина как литературного наставника, советчика, воспитателя молодого Гоголя, высоко оценившего талант своего более молодого собрата по перу уже начиная с первых его литературных выступлений, подсказавшего ему сюжеты «Ревизора» ( это именно Пушкина приняли за ревизора, о чём он и рассказывал Гоголю, а потом с удовольствием ходил на спектакль «РЕВИЗОР» и на фразе: «С Пушкиным на дружеской ноге»- буквально падал с кресла от смеха! ) и «Мертвых душ» , а в последний год своей жизни привлекшего его к участию в «Современнике» . Одним из первых дел по приезде в Петербург было представиться Пушкину. Гоголь пришел сам, без приятелей или рекомендаций — и постучал с улицы в дверь дома, где жил поэт. Слуга ответил, что барин почивает. Гоголь подумал, что Пушкин всю ночь писал стихи — но слуга объяснил, что тот играл в карты. Это нанесло удар по школьной идеализации Пушкина — Гоголь представлял поэта только в окружении «облака вдохновения». Через два года Плетнев писал Пушкину: «надобно тебя познакомить с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает». Пушкин был на десять лет старше Гоголя. Встретились они, когда Пушкину было тридцать один год, а Гоголю — двадцать один. Пушкин недавно женился. Жизнь его изменилась — поэт остепенился, оставил дружеские пирушки, стал писать больше рассказов, чем стихов. Гоголь оказался для Пушкина подарком судьбы. «Маленькое сокровище» — так назвала Гоголя одна из подруг Пушкина, красавица Смирнова. К моменту знакомства у Гоголя уже была готова первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В России одновременно появилось два рассказчика — Гоголь и Пушкин. Мечты Гоголя сбылись — он обрел дружбу с первым поэтом России! Гоголь происходил из хуторских, захудалых дворян, не имел ни хороших манер, ни блестящего образования, ни вида и звания. Пушкин почувствовал в Гоголе такой талант, который все искупал. Пушкин был очень привередлив на знакомства, а похвалиться дружбой с ним могли во всей России два-три человека. Пушкин уважительно и задушевно обращался с Гоголем. Великий поэт в зените своей славы навещал малоизвестного молодого сочинителя. Пушкин требовал новых рассказов, рылся в бумагах Гоголя, выуживал и читал их.

culture.ques.ru

Юрий Нечипоренко. ЯРМАРОЧНЫЙ МАЛЬЧИК (главы из книги)

Юрий Нечипоренко Ярмарочный мальчик (главы из книги)   Петербург Первый рассказ Гоголя появился в журнале «Отечественные записки» в изуродованном виде: издатель Свиньин решил выправить слог молодого писателя. Гоголь оказался беззащитным перед таким самоуправством — рассказ «Бисаврюк, или Вечер накануне Ивана Купала», в котором повествуется о кровавой жертве, сам пал жертвой ретивого издателя.       Жертва была не напрасна. Гоголя заметили, он стал всё чаще печатать статьи и рассказы в журналах и альманахах — и наконец его мечты начали сбываться: он достал рекомендательное письмо к одному из друзей Пушкина — поэту Жуковскому. Тот тепло приветствовал Гоголя и поручил заботу о нём Плетнёву, поэту и критику, вхожему в царскую семью (он преподавал русский язык наследникам). Плетнёв, который был старше Гоголя чуть ли не вдвое, стал его преданным другом и помощником.       Плетнёв начал хлопотать о Гоголе — и нашёл ему место преподавателя истории в Патриотическом институте, где воспитывались дочери военных. Преподаватель получал неплохое жалование и имел довольно высокий чин. Гоголь читал лекции и писал статьи, в которых развивал оригинальные взгляды на историю. Он связывал ландшафты земли с характерами народов и собирался создать многотомный труд по истории Малороссии.       Судьба молодого писателя быстро переменилась. Его усилия не пропали даром. Он нашёл подтверждение своим надеждам. Как только стал писать о преданиях Малороссии, всё вдруг преобразилось как по волшебству. Появились влиятельные друзья, помогли устроиться ему на службу, пришла удача. Гоголь «развил успех» и написал целую книгу рассказов, в которых истории любви и женитьбы перекрещиваются с действиями нечистой силы, колдунов и чертей. Открывает книгу «Сорочинская ярмарка». Недаром Гоголь родился в ярмарочном селе Сорочинцы. Он впитал с молоком матери дух веселья, выдумки и комизма. Молодой Гоголь писал с таким знанием дела, с такой свободой, с какой может изъясняться только опытный сочинитель. Может быть, дело в том, что писатель — человек праздничный и общение с его сочинениями дает ощущение радости? Ярмарочный мальчик знает, чем привлечь публику.       Плетнёв посоветовал Гоголю издать книгу под псевдонимом. Надо явиться публике новым автором — чтобы неверное впечатление о его таланте, которое составили люди, лично знакомые с Гоголем, не помешало успеху рассказов. Гоголь разорвал отношения со Свиньиным и описал в юмористическом ключе историю первой публикации в предисловии к сборнику «Вечера на хуторе близ Диканьки». Гоголь водил за нос читателя, делал вид, что эти рассказы записаны пасечником Рудым Панько. Сам псевдоним возник не на пустом месте — Гоголь имел светло-рыжие волосы («рудый» — значит рыжий).       Выход в свет первой книги «Вечера на хуторе близ Диканьки» принёс Гоголю славу — Белинский вторил восторженным откликам Пушкина. Молодёжь зачитывалась Гоголем, начала говорить его языком. Гоголь в следующие три года выпустил ещё две книги повестей о любимой Малороссии. После пяти лет жизни в столице Гоголь начал писать о Петербурге. В сборнике «Арабески» он так хитро смешал рассказы и статьи, что всё сложилось в затейливые узоры. Читатель вовлекается в игру, в которой одни и те же предметы видны то вблизи, в жизни отдельного человека, то вдали, в жизни целых народов. Гоголь как будто предлагал взглянуть на человеческую жизнь то в телескоп, то в микроскоп, то въяве, то во сне, то глазами учёного, то сумасшедшего. Гоголь жаловался на здоровье, говорил, что ему вредит петербургский холод. Делал он это с дальним прицелом — мечтал переехать в Киев, занять там место профессора во вновь открывающемся университете. Это ему не удалось — и он начал преподавать в Петербургском университете, куда к нему на лекцию по всемирной истории пришли Пушкин и Жуковский, вызвав столпотворение среди студентов. Гоголь оставил домашние уроки, которые ему нашли раньше покровители — и начал жить «на широкую ногу»: снял дачу под Петербургом, наделал долгов и оделся как франт. Г.А. Качалов. Вид Невского проспекта от Мойки. Гравюра по рисунку М.И. Махаева. 1751 — 1753 гг.   Кружок Гоголя Приятели Гоголя по Нежинскому лицею, земляки, которые служили и учились в столице, приводили к нему своих друзей — были среди них художники, военные, студенты. В кружок Гоголя входил Павел Анненков, будущий издатель и критик. Гоголь давал всем смешные прозвища, совпадающие с именами известных иностранных писателей: Бальзак, Гюго, Дюма… Гоголь же сочинил о друзьях смешные куплеты. Время проходило в разговорах об искусстве и литературе. Молодые люди развенчивали дутые авторитеты и имели свой взгляд на низости модных журналистов. Гоголь был душой компании, а Анненков оказался в ней вроде шпиона — он оставил воспоминания о Гоголе, где придирчиво и строго судил его вкусы и взгляды, поступки и слова. Но нигде нет и намёка на нравственные недостатки Гоголя — напротив, Анненков говорит об искренности человека, которого многие считали комедиантом и плутом. Благодаря Анненкову мы знаем о жизни Гоголя то, что он скрывал от посторонних глаз.       Гоголь терпеть не мог светских болтунов — но уважал всех, кто разбирался в каком-нибудь специальном деле: медицине, производстве, торговле. Таких людей он мог выспрашивать часами, наматывая на ус новые сведения. Гоголь любил песни и «солёные анекдоты», не прочь был подшутить над близкими. Шутки эти были полны мягкого юмора: розыгрыши, насмешки и подтрунивание не имели своей целью унизить человека. Гоголь был тактичен и не напоминал друзьям о своей славе — после успеха первых книг он был вхож в самые знатные дома Петербурга.       Порой Гоголь мог и жестоко пошутить. Однажды к нему пришёл художник Мокрицкий с узелком. Гоголь спросил, что в узелке. Художник ответил: «там святое». Это раззадорило насмешника — он быстро выхватил узелок, развязал — и, обнаружив там какие-то тряпки, плюнул на них и выбросил в окно. Бедный художник едва не выпрыгнул вслед за узелком. Выскочил опрометью на улицу, где и нашёл свои тряпочки невредимыми. Оказалось, что он с великим трудом добыл у какого-то князя костюмчики детей, которые ему были нужны для картины. Гоголь потом ещё долго смеялся над незадачливым художником, который «святыми» назвал детские костюмы.       Гоголь находил поддержку в своём кружке, в лице приятелей, обращённых к нему со вниманием и любовью. В других кругах ему приходилось хитрить, чтобы добиться своего.       Современники замечали лукавство Гоголя. Но это было не низкое лукавство, направленное только к своей выгоде. Гоголь искренне ставил выше всего искусство и хотел отдать себя служению Отечеству. Если бы не поддержка круга близких ему людей, вряд ли он смог бы так много написать в Петербурге, так многого добиться. Это была не та протекция и помощь влиятельных лиц, на которую он рассчитывал, запасшись рекомендательными письмами. Это было душевное участие, искренняя вера в талант, восхищение, которое возможно только между близкими друзьями. И веру эту он черпал из двух источников — от друзей пушкинского круга и от своих земляков. В холодном городе южане жались друг к другу…   Гоголь и Пушкин Одним из первых дел по приезде в Петербург было представиться Пушкину. Гоголь пришёл сам, без приятелей или рекомендаций — и постучал с улицы в дверь дома, где жил поэт. Слуга ответил, что барин почивает. Гоголь подумал, что Пушкин всю ночь писал стихи — но слуга объяснил, что тот играл в карты. Это нанесло удар по школьной идеализации Пушкина — Гоголь представлял поэта только в окружении «облака вдохновения».       Через два года Плетнёв писал Пушкину: «Надобно тебя познакомить с молодым писателем, который обещает что-то очень хорошее. Жуковский от него в восторге. Я нетерпеливо желаю подвести его к тебе под благословение. Он любит науки только для них самих и, как художник, готов для них подвергать себя всем лишениям. Это меня трогает и восхищает».       Пушкин был на десять лет старше Гоголя. Встретились они, когда Пушкину был тридцать один год, а Гоголю — двадцать один. Пушкин недавно женился. Жизнь его изменилась — поэт остепенился, оставил дружеские пирушки, стал писать больше рассказов, чем стихов. Гоголь оказался для Пушкина подарком судьбы. «Маленькое сокровище» — так назвала Гоголя одна из подруг Пушкина, красавица Смирнова. К моменту знакомства у Гоголя уже была готова первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В России одновременно появилось два рассказчика — Гоголь и Пушкин.       Мечты Гоголя сбылись — он обрёл дружбу с первым поэтом России! Гоголь происходил из хуторских, захудалых дворян, не имел ни хороших манер, ни блестящего образования, ни вида и звания. Пушкин почувствовал в Гоголе такой талант, который всё искупал. Пушкин был очень привередлив на знакомства, а похвалиться дружбой с ним могли во всей России два-три человека. Пушкин уважительно и задушевно обращался с Гоголем. Великий поэт в зените своей славы навещал малоизвестного молодого сочинителя. Пушкин требовал новых рассказов, рылся в бумагах Гоголя, выуживал и читал их.       Гоголь сочинял всё по-своему, выдумывал новые слова, использовал малороссийские выражения, нарушал правила правописания и грамматики. Получалось смешно и увлекательно — «неправильный» язык Гоголя передавал приключенческий и волшебный дух его историй. Предания старины, легенды о пугачевском бунте, о царствовании Петра Первого и славе предков вдохновляли Пушкина. Когда он встретился с Гоголем, тот был увлечён историей Малороссии и народными легендами. Надо ли удивляться, что Пушкин и Гоголь коротко сошлись? Спесивые бездельники, которых ничего не трогало, кроме своих интересов, не могли понять, почему Пушкин так внимателен к Гоголю. Пушкин увлекался не только рассказами Гоголя, он пытался «прочитать» самого Гоголя, получше узнать «хитрого малоросса».       Гоголь знал образ жизни, облик культуры, который сохранялся с незапамятных времён. Когда он писал о запорожских казаках и изображал исторические события, то нередко ошибался на столетие в ту или иную сторону. Кто-то ставил ему это в вину. Но казачья вольница была для Гоголя только примером, с помощью которого он описал быт древних обществ. Такие общества жили «по традиции» — так, как заведено испокон веков. Запорожская Сечь напоминает и рыцарские дружины средневековой Европы, и древние касты воинов «кшатриев», которые известны из индийских сказаний. Это сходство не случайно — четыре тысячи лет назад часть племён, которые населяли юг России и Украину, ушла в Индию. Следы общих предков остались и в индийских сказках и в русских, малороссийских. Гоголь со своими смешными рассказами, с весёлыми «безделками» оказался владельцем неоценимых сокровищ. Пушкин и его друзья это почувствовали. Но в то время историческая наука ещё не была так развита, чтобы можно было оценить значение рассказов Гоголя. Интерес к его историям объясняли «забавностью» их содержания.       Гоголь смотрел на своих современников из глубины веков, на столичную жизнь — из хуторской. Это позволяло ему наблюдать за внешней, парадной жизнью со скрытой усмешкой. Преимущества Гоголя состояли в том, что он был выходцем из другого мира, почти иностранцем. Страна обитания Гоголя терялась где-то во тьме веков, в глубине души, на просторах причерноморских степей. Пушкин внимательно прислушивался к сообщениям из этой «страны» — приглядывался к Гоголю, вчитывался в его тексты, вслушивался в слова.       Гоголь вёл себя с Пушкиным так мило и хитро, что выклянчил у него несколько сюжетов, которые тот придумал для себя. Гоголь ссылался на отсутствие достойных тем и высоких идей, которые бы его могли увлечь, на хандру и невозможность писать, сумел разжалобить Пушкина и получил от него сюжеты комедии «Ревизор» и поэмы «Мёртвые души». Эти вещи стали главными свершениями Гоголя. Пушкин шутя жаловался друзьям, что «хитрый малоросс украл» у него лучшие сюжеты.       Успех комедии в Москве и Петербурге позволил Гоголю собрать деньги для поездки в Италию, о которой он давно мечтал. Гоголь решил, что тёплый климат и путешествия помогут его сочинительству. С детства привык он к переездам, и сидеть на одном месте в Петербурге ему наскучило. Н.В. Гоголь. Наброски профиля А.С. Пушкина. 1837 г.   Гоголь-профессор «Нет гранита, которого бы не пробили человеческие силы и желание. Вот секрет здоровья: быть как можно более спокойным, стараться беситься и веселиться сколько можешь, до упадку, хотя бывает и не всегда весело, и помнить мудрое правило, что всё на свете трын-трава… В этих немногих, но значительных словах заключается вся мудрость человеческая».       Так писал Гоголь своему другу Максимовичу в тот момент, когда решался вопрос: быть ли Гоголю профессором в Киеве.       Когда писатель преподавал в Петербургском университете, то лучшие свои лекции он читал по бумаге: это были статьи, написанные для сборника «Арабески». Если на лекции являлись важные гости — начальство Гоголя или Пушкин и Жуковский, тут писатель доставал свои статьи и читал их. В обычное время он что-то мямлил, старался кончить лекцию пораньше или вовсе не приходил. Часто студенты ждали своего лектора час и более. Как-то раз его так же заждался и Пушкин. Гоголь имел свой взгляд на историю, он был полон оригинальных мыслей. Он не мог пересказывать чужие мнения, чем занимаются обычно преподаватели. Гоголь был исследователем, учёным — ему надо было к каждой лекции писать по статье, в которой бы сочеталась научность и увлекательность. Это отнимало очень много времени. Статья быстро читается и долго пишется. Каждую неделю надо читать новую лекцию. Писать в неделю по статье Гоголь не мог. Преподавание требовало всех сил. Время и энергию надо было отрывать у сочинительства. Гоголь решил отказаться от преподавания. Очень жаль: потому что он писал в своих статьях такие вещи, к которым историки пришли только через сто-сто пятьдесят лет. Например, вплоть до недавнего времени Средневековье считалось мрачным. И только в середине ХХ века учёные обнаружили блеск и яркость этой эпохи. Гоголь же об этой яркости написал отдельную статью ещё в первой половине Х1Х века. Но кто из историков воспринимал Гоголя всерьёз? Историки ссылаются на историков, не верят писателям, особенно весёлым. А зря.   [в пампасы] [окончание]

www.epampa.narod.ru

Пушкинское у Гоголя. Гоголевское у Пушкина

Фомичев С. А. (Санкт-Петербург), д.ф.н, научный сотрудник Института русской литературы «Пушкинский Дом» РАН / 2004

Даниил Хармс как-то, по привычке мрачно, пошутил (возможно, имея в виду как раз литературоведческие штудии на тему «Пушкин и Гоголь):

«Гоголь падает из-за кулис на сцену и смирно лежит.

П у ш к и н (выходит, спотыкается об Гоголя и падает). Вот черт! Никак об Гоголя!

Г о г о л ь (поднимаясь). Мерзопакость какая! Отдохнуть не дадут. (Идет, спотыкается о Пушкина и падает.) Вот черт! Никак об Пушкина споткнулся!

П у ш к и н (Поднимаясь). Ни минуты покоя! (Идет, спотыкается об Гоголя и падает.) Вот черт! Никак опять об Гоголя!

Г о г о л ь (поднимаясь) Вечно во всем помеха! (Идет, спотыкается об Пушкина и падает.) Вот мерзопакость! Опять о Пушкина!…»

Etc., etc., etc…¹

Абсурдистское начало гоголевского творчества Хармсу было особенно близко. И в данном случае истина вывернута наизнанку. Творческое общение Пушкина и Гоголя было постоянным и по-своему непредсказуемым состязанием.

Общеизвестно, например, что сюжеты двух главных произведений Гоголя были подарены ему Пушкиным. Но только Гоголь мог в основу этих сюжетов заложить вакуумную призрачность: ничтожество, принятое за грозного ревизора, и нечто не существующее, обретшее коммерческую ценность.

В литературоведении неоднократно подвергалась сравнительному исследованию тема «маленького человека» и обычно подчеркивалось, что Гоголь здесь отталкивался от пушкинского опыта — в частности, от повести «Станционный смотритель». Это, конечно, справедливо, но в то же время гоголевская трактовка такого персонажа принципиально отлична от пушкинской. У Гоголя ничтожный по своему социальному положению герой всегда сохраняет стремление к неожиданному возвеличиванию. Таковы Попрыщин — испанский король, Хлестаков — ревизор, Башмачкин — вставший грозной тенью укора над Значительным лицом. Это ведет Гоголя к необходимости прибегать постоянно к условным формам искусства: к свободному освобождению от жестко детерминированной реальности, к гротесковому отображению противоречий жизни, к фантастическому сопряжению несопоставимого. Как это не похоже на Пушкина!

Первые книги прозы Пушкина и Гоголя («Повести покойного Ивана Петровича Белкина» и первая часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки») вышли в свет почти одновременно. «Гоголь усвоил для «Вечеров», — замечает Г. А. Гуковский, — трехступенчатую композицию авторского образа, данную «Повестями Белкина» и известную еще ранее, — например, у Вальтер Скотта».² Е. Н. Купреянова возражает на это: «Гоголь решительно ничего из «Повестей Белкина усвоить не мог, поскольку написал и сдал в типографию первую часть «Вечеров» до знакомства с Пушкиным, а вышла она несколько раньше «Повестей Белкина».³ Казалось бы, сказано убедительно. Однако реальная жизнь, равно как и живое общение двух великих писателей (пусть даже один из них только начинает свое поприще) всегда таят в себе неожиданные повороты, которые не всегда подчиняются правилам формальной логики.

Как показывают факты, косвенное влияние на окончательное оформление «Вечеров» Пушкин все же оказал. Известно, что в построении своей книги Гоголь воспользовался советом П. А. Плетнева, который, чтобы «оградить юношу от влияния литературных партий и в то же время спасти повести от предубеждения людей, которые знали Гоголя <…>, присоветовал ему «строжайшее инкогнито» и придумал для его повестей заглавие, которое возбудило бы в публике любопытство».⁴ Это свидетельство П. А. Куллиша, появившееся в печати еще при жизни Плетнева, а потому в высшей степени авторитетное. Опасение же насчет предвзятого отношения «литературных партий» к книге молодого прозаика было, очевидно, подготовлено сходными пушкинскими размышлениями в письме к Плетневу от 9 декабря 1830 г.: «Еще не все (весьма секретно). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя, ибо Булгарин заругает» (XIV, 133).⁵ Не менее любопытно в сообщении Куллиша указание на то, что Плетневым было даже придумано заглавие книги — «Вечера на хуторе близ Диканьки»; топоним, здесь употребленный, был известен русскому читателю из новой поэмы Пушкина «Полтава» (вышла в свет в марте 1829 г.), где дважды упоминалось поместье Кочубея.

Гоголь вступал в литературу в атмосфере пушкинской эпохи. При этом нельзя не заметить по-своему разных направлений художественных исканий Пушкина и Гоголя на рубеже 1830-х гг. Окончательно оформленные в зоне непосредственных творческих контактов первые прозаические циклы Пушкина и Гоголя по сути дела принадлежат к разным эпохам русской литературы. В самом деле, — их, казалось бы, самоочевидная типологическая общность сильно преувеличена. Принцип циклизации двух книг несхож: у Гоголя используется проверенный, обычный для практики русских писателей тех лет и освещенный многовековой мировой традицией простейший способ объединения рассказов, якобы прозвучавших в дружеской компании, собравшейся в уединенном месте. «Повести» же Пушкина строятся принципиально иначе: дружеского круга собеседников здесь нет, рассказчик Белкин — хронист, передающий истории, слышанные им в разное время, от лиц, едва ли ему близко знакомых. Гоголь близок к миру своих героев, к тому же в первой части «Вечеров» условия «игры» им не реализованы до конца; вернее, они возникли позже самих рассказов, и потому в первой части «Вечеров» — вопреки установке в предисловии на неавторские речь и образ мыслей — голос подлинного автора звучит прямо и непосредственно, вступая в противоречие с миропредставлением условного «издателя». Как уже неоднократно отмечалось в литературе, Рудый Панько был бы не в состоянии передать напряженно-лирическую манеру рассказчика «Сорочинской ярмарки» и «Майской ночи» — поэта, мечтателя. Не желая жертвовать двумя самыми поэтичными повестями первой части своих «Вечеров», Гоголь уже в предисловии обнажает конфликтную несовместимость двух стилистических пластов книги. Выясняется, что четные повести рассказывает дьячок Диканьской церкви, а нечетные — приезжий из Полтавы (в нем Гоголь в 1831 г. иронически персонифицировал себя самого, — каким он был всего два года назад). Два эти оригинала находятся в ссоре, и Рудый Панько явно держит сторону дьяка. Во второй части «Вечеров» полтавский краснобай изгоняется с хутора, а тем самым — из книги.

Первоначально Гоголь считал, что, обладая запасом «малороссийских былей», он может продолжать «Вечера» в течение нескольких выпусков. Однако в начале второй части он заявлял: «Вот вам и другая книжка, а лучше сказать, последняя» (1, 106). Мир предания уже прямо сталкивается с современностью и в конечном счете оказывается незащищенным, призрачным, условным.

Даже в «Ночи перед Рождеством», сюжетно наиболее близкой к «Сорочинской ярмарке» и «Майской ночи», рассказ не обособлен вовсе от прозаической повседневности. Как можно догадаться, его ведет приезжий из Миргорода («приехал еще… вот позабыл, право, имя и фамилию… Осип… Осип… Боже мой, его знает весь Миргород! Он еще когда говорит, то всегда щелкнет наперед пальцем и подперется в боки…» — 1, 196). Повествуя о забавной небывальщине, он не может, однако, отрешиться от живых впечатлений — ср., например: «…ноги у черта были так тонки, что если бы такие имел яресковый голова, то он переломал бы их в первом казачке. Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост такой острый и длинный, как теперешние мундирные фалды» (1, 202). Попутно, хотя и некстати, вспоминаются и сорочинский заседатель, и судья, и городничий, и подкормий, и канцелярист волостного писаря и пр. и пр. Современные подробности по-гоголевски (как у зрелого Гоголя) здесь представлены чрезмерно, но сам опыт бытописи писатель не в последнюю очередь черпает в пушкинских повестях, доводя его до гротесковых пределов.

В полной мере воссоздать творческие контакты двух писателей невозможно, но все-таки стоит попытаться выделить пушкинское начало в повестях, которые Гоголь писал летом 1831 г. и которые вошли потом во вторую часть «Вечеров на хуторе близ Диканьки».

Может показаться достаточно случайным некоторая сюжетная перекличка «Ночи перед Рождеством» с лицейской поэмой Пушкина «Монах», где использовано житие Иоанна Новгородского, слетавшего на бесе а Иерусалим.⁶ Но в том, что, изображая одураченного Вакулой черта, Гоголь вспоминал забавного бесенка из сказки о Балде, сомневаться, как нам кажется, не приходится.

Эти совпадения вовсе не покажутся случайными, если мы будем иметь в виду, что Гоголь наверняка читал Пушкину свои новые повести. Такое чтение предполагало какой-то отклик Пушкина. И было бы странно, если бы он не коснулся при этом интересовавших его тем.

Нельзя не обратить внимания и на то, насколько строже становится Гоголь в описаниях («напряженность» его стиля была отмечена всеми критиками, откликнувшимися на первую часть «Вечеров»):

«Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа…» (1, 201).

Здесь несомненны уроки пушкинской прозы (может быть, даже прямая пушкинская правка), как их понимал Гоголь. Вспомним его замечание, что Пушкин принялся за прозу, чтобы «не отвлекаться по сторонам и быть проще в описаниях».

Возможно, в обстановке царскосельских бесед произошло и окончательное оформление повести «Страшная месть». Судя по некоторым намекам, замысел ее относился к поре работы Гоголя на первой частью «Вечеров», но туда повесть не попала, подвергшись окончательной обработке летом-осенью 1831 г. Стилизованная под народную легенду, повесть, как известно, не имеет сюжетных аналогов в украинском (и русском) фольклоре. Безрезультатными оказались и поиски народно-поэтических мотивов песни бандуриста, венчающей повесть. Между тем уже запев «Воевал король Стефан с турчином» — отчетливо ориентирует песню на книгу П. Мериме «Гузла», анонимно изданную в 1827 г. сразу же приобретшую общеевропейскую известность в качестве «иллирийских песен», хотя подлинное их авторство в начале 1830-х гг. было уже раскрыто. «Впрочем, — походя, как общеизвестный факт, отмечалось в рецензии на книгу Н. Маркевича «Украинские мелодии», — еще скорее можно быть подражателем старине в стихотворениях, чем в мелодиях. И знаток ошибется иногда, читая таких подражателей, как Мериме, но еще не нашелся Мериме для напевов народных».⁷

Именно потому, вероятно, Гоголь в «Страшной мести» использует не сюжетику «Гузлы», а лишь прием: стилизует под народную песню (пересказанную в повести прозой, как и у Мериме) легендарное повествование, объясняющее предысторию и суть изложенных им событий. Можно понять, почему Гоголю оказался особенно близким несомненно им замеченный в «Гузле» мотив побратимства. В истолковании французского писателя нарушение этого обряда тоже величайший грех.⁸ Для Гоголя же предательство названного брата — не только попрание моральных норм, но и гибельный отрыв от национальных корней,⁹ сопоставимый с изменой христианской вере, что подчеркнуто в обрисовке колдуна, прямого потомка предателя-побратима Петра. Проблематика «Страшной мести» отзовется в «Тарасе Бульбе», а позже в совершенно неожиданном качестве прозвучит и в «Шинели»: «И долго потом, среди веселых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкой на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» — и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой».

Трудно отделаться от впечатления, что впервые возник этот генеральный для творчества Гоголя мотив в зоне пушкинско-гоголевских контактов, имея в виду позднее Пушкином созданные «Песни западных славян», стимулированных той же «Гузлой». Сейчас невозможно решить, кто из них первым обратил внимание на книгу, сыгравшую важную роль в творчестве обоих писателей.

Несмотря на видимое неравенство литературных отношений в 1831-м году неофита Гоголя и мэтра Пушкина, их общение было плодотворным для каждого из них.

Внимание исследователей давно останавливало довольно загадочное замечание Пушкина о своих болдинских повестях, «от которых Баратынский ржет и бьется». Своеобразной материализацией этого, нам уже недоступного впечатления от белкинских историй служит гоголевская повесть о Шпоньке, предельно утрирующая пушкинский стиль повествования о заурядных героях и их «свершениях». Отметим, что и характером своим, и социальным положением, и биографией Иван Федорович Шпонька удивительно сходен с Иваном Петровичем Белкиным.

Любопытно, что гоголевская неоконченная история¹⁰ об Иване Федоровиче Шпоньке была воспринята одним из язвительнейших литераторов пушкинской эпохи, О. И. Сенковским, в качестве пародии на пушкинскую прозу. Свидетельством того служит его «Повесть, потерянная для света» (1834), опубликованная в «Библиотеке для чтения» под псевдонимом «А. Белкин». В ней описывается (с мельчайшими бытовыми подробностями) загородный обед петербургских обывателей, один из которых в изрядном подпитии рассказал «любопытный случай по провиантской части». Однако наутро никто из приятелей так и не может вспомнить, о чем шла речь, и его повесть так и остается навсегда «потерянной для света». Тем самым, намеченая в письме «ненарадовского помещика» история о пропавших рукописях Белкина, развитая Гоголем, доводится Сенковским до абсолютного абсурда. Замечено, что «Сенковский склонен здесь видеть насмешку над реалистическими тенденциями русской прозы, предвестием «натуральной школы», с которой редактор «Библиотеки для чтения» будет вскоре бороться зло и планомерно».¹¹

Комическое воодушевление было яркой чертой дарования Гоголя. «Читатели наши, — писал в 1836 г. Пушкин, — конечно, помнят впечатление, произведенное над нами появлением „Вечеров на хуторе“: все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы <…> не смеявшиеся со времен Фонвизина» (XII, 27).

Ю. М. Лотман, отмечая идиллический тон «Вечеров», сближает эту оценку с изречением Екатерины П: «Народ, поющий и пляшущий, зла не мыслит».¹² Возможно, это и так, но важно понять и толкование самим Пушкиным подобного выражения. В романе о царском арапе читаем: «…старая женщина <…> вошла припевая и приплясывая <…> «Здравстуй, Екимовна, — сказал князь Лыков, — каково поживаешь?» — «Подобру-поздорову, кум: поючи и пляшучи» (VIII, 20). «Поючи и пляшучи» здесь — признак народного балагурства, восходящего к скоморошеству.

В период первого общения с Гоголем Пушкин и сам осваивает эту манеру лукавого и язвительного балагурства — в фельетоне «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов». Ознакомившись с фельетоном, Гоголь в письме к автору от 21 августа 1831 г. советовал усилить памфлетный яд восторженного сравнения Булгарина и Орлова, объявив их руководителями двух господствующих направлений в русской словесности:

«…На одном из них, т. е. на Булгарине, означено направление чисто Байронское (ведь это мысль недурна сравнить Булгарина с Байроном). Та же гордость, та же буря сильных непокорных страстей, резко означившая огненный и вместе мрачный характер британского поэта, видны и на нашем соотечественнике; то же самоотвержение, презрение всего низкого и подлого принадлежит им обоим…»

В ответном письма Пушкин тактично отвел этот совет, делая вид, что его это не касается: «Проект вашей ученой критики удивительно хорош. Но вы слишком ленивы, чтобы привести его в действие» (XII, 215). Видимо, гоголевская мера комического воодушевления Пушкину показалась здесь чрезмерною. В высшей степени интересно, однако, что спустя два года Пушкин не узнал своего же приема, предельно развитого Гоголем, записав в своем дневнике З декабря 1833 г.: «Вчера Гоголь читал мне сказку „Как Иван Иванович поссорился с Иваном Тимофеевичем“ — очень оригинально и очень смешно» (ХП, 316).¹³ Примечательна и творческая история пушкинской «Пиковой дамы».

28 сентября 1833 года В. Ф. Одоевский обратился к Пушкину с неожиданным предложением: «Скажите, любезнейший Александр Сергеевич: что делает наш почтенный г. Белкин? Его сотрудники Гомозейко и Рудый Панек по странному стечению обстоятельств описали: первый — гостиную, второй — чердак; нельзя ли г. Белкину взять на свою ответственность — погреб, тогда бы вышел весь дом в три этажа и можно было бы к „Тройчатке“ сделать картинку, представляющую разрез дома в 3 этажа с различными в каждом сценами; Рудый Панек даже предлагал самый альманах назвать таким образом: „Тройчатка, или Альманах в три этажа, сочинение и проч. “ — что на это все скажет г. Белкин? Его решение нужно бы знать немедленно, ибо заказывать картинку должно теперь, иначе она не поспеет и „Тройчатка“ не выйдет к новому году, что кажется необходимым. — А что сам Александр Сергеевич?»

В приписке к письму также сообщалось, что «мысль о трехэтажном альманахе» В. А. Жуковскому «очень нравится».

На «чердак», вероятно, предназначалась повесть Гоголя «Портрет».¹⁴ Под «гостиной» здесь имелась в виду повесть Одоевского (Гомозейки) «Княжна Мими», напечатанная позже в «Библиотеке для чтения» (1834. Т. 8, кн. 1). Как заметил П. Н. Сакулин, «многоэтажное построение сцены входило в первоначальный замысел Одоевского», в черновиках которого сохранились два варианта фантастического пролога к повести, предваренные эпиграфом из Кирши Данилова: «Заглянем в подполье — В подполье черти Востроголовы».¹⁵

У Пушкина же к осени 1833 года не было ничего готового для альманаха. Однако среди набросков 1832 года существовал тот, который впоследствии разовьется в повесть «Пиковая дама»: две написанные вчерне главки так называемой повести об игроке, герой которой носит фамилию Германн.

Не исключена возможность, что о замысле повести об игроке был осведомлен кто-то из троих: Одоевский, Гоголь или Жуковский, — трудно иначе допустить, что первый из них мог бы предложить Пушкину специально подстраиваться к альманаху «Тройчатка», две «верхние части» которого были уже готовы (или почти готовы).

Альманах «Тройчатка» в конечном счете не получился. Тем не менее этот издательский замысел должен быть учтен при анализе стилистики «Пиковой дамы». Повесть эта стоит несколько особняком в пушкинской прозе, точной и ясной по стилю. Несомненно, что реальные черты Петербурга здесь изначально скрадываются намеренно, что позволяет исподволь нагнетать фантастическую атмосферу. Обуянный маниакальной идеей, Герман все менее и менее способен различать реальные очертания окружающих его мест и лиц. Только в «Заключении» наконец появляется, от автора, единственная в повести точно названная петербургская реалия: «Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17 нумере…»

Такая стилистика будто бы несет в себе черты иной, не пушкинской, художественной манеры. Само пристрастие к метонимии, приобретающей фантастические, гротесковые черты, — известная примета гоголевского стиля, особенно ярко проявившаяся в его петербургских повестях.

Повестью Пушкина было предложено открыть альманах: она должна была описывать обитателя нижнего этажа.

Здесь следует выявить реальное значение слова «погреб» («подвал») в пушкинскую эпоху. «Словарь Академии Российской» толкует его так: «Погреб — нижнее жилье в домах, которое несколько опускается в землю. Дом на погребах, с погребами. Жилые погреба».¹⁶

В первоначальном наброске повести об игроке местожительство героя в этом отношении не было прояснено. Германн же «Пиковой дамы» живет именно в погребе, где его посещает видение, открывшее тайну трех карт: «В это время кто-то с улицы заглянул к нему в окошко, — и тотчас отошел». Понятно, что заглянуть с улицы в окошко можно было в жилье нижнего этажа, т. е. в погреб, по определению того времени.

Независимо от того, знаком был или нет Пушкин с повестями Одоевского и Гоголя, предназначенными для «гостиной» и «чердака», он, несомненно, ясно представлял себе идейно-художественную направленность замышляемого альманаха. Ему было известно, что социальная тема «этажей» была особенно популярна в новейшей французской литературе.¹⁷ Само название альманаха, придуманное Гоголем, подчеркивало сатирическую направленность предназначенных туда произведений: в словарике, приложенном к первой части «Вечеров на хуторе близ Диканьки», значилось: «Тройчатка — тройная плеть». И в самом деле, сатирическому разоблачению подвергается не только обитательница гостиной в повести Одоевского «Княжна Мими», но и герой «Портрета» (хотя для жителя чердака, казалось бы, могли быть годными иные, сентиментально-романтические краски). Пушкин, как видим, также избирает в герои «подвального» произведения человека, не вызывающего «благотворительного» сочувствия.

Так возникает идейная перекличка трех повестей.

«Княжна Мими, — подчеркивает П. Н. Сакулин, — с сознанием своей правоты совершившая, в сущности, ряд тяжких преступлений, служит печальным примером того, во что превращается человек, убивший в себе поэтическую стихию. Здесь корень зла».¹⁸

Почти теми же словами можно было бы определить основную мысль и гоголевского «Портрета», и пушкинской «Пиковой дамы».

Как нам представляется, получив в Болдине письмо от Одоевского с предложением принять участие в альманахе, Пушкин вступает в соревнование с ним и отчасти с Гоголем, используя их стилистические и сюжетные приемы, создавая свою «фантастическую сказку», естественно, однако, вырастающую из реальности. Однако к 30 октября 1833 года он остыл к этому замыслу, решив не делать своего вклада в альманах, — увлекшись, по всей вероятности, другой своей «петербургской повестью», поэмой «Медный всадник».

Такова, на наш взгляд, внешняя история создания «Пиковой дамы», которую Пушкин начал писать в Болдине, ориентируясь на состав альманаха «Тройчатка». Было бы интересно осуществить в наше время это не состоявшееся в ту пору издание (в чем-то предвосхищавшее альманах Белинского «Физиология Петербурга»). Повесть Пушкина в соседстве с «Княжной Мими» Одоевского и «Портретом» Гоголя предстала бы в контексте литературы своего времени, по-своему оттенив художественный гений Пушкина, умевшего учиться у своих современников и всегда выходившего победителем в таком учении.

* * *

Только в творчестве писателей «второго» и «третьего» рядов традиция осуществляется в виде более или менее удачного подражания. В высших эшелонах литературы заимствование качественно иное: по известной формуле Мольера, великий писатель берет свое везде, где его находит, тем самым сохраняя для культуры открытия своих предшественников, вводя их в активный фонд литературных традиций. Так Гоголь «подражал» В. Т. Нарежному, придавая сюжету о ссоре двух соседей неожиданную глубину и масштабность. Когда же в творчестве встречаются два равновеликих гения, это всегда ведет к нарастающему ускорению литературного развития. Это усвоение с полуслова, род постоянного соперничества. Оно, конечно, может принимать и конфликтные свойства. По преданию, К. Н. Батюшков в августе 1820 г., прочитав стихотворение Пушкина «Юрьеву» («Любимец ветреных лаис…»), скомкал листок с текстом и воскликнул: «О, как стал писать этот злодей!»¹⁹ Наверное Батюшков был бы утешен, услышь он слова (впрочем, столь же легендарные) Пушкина о Гоголе: «С этим малороссом надо быть осторожнее: он обирает меня так, что и кричать нельзя».²⁰ Может быть в житейской ситуации нечто подобное и могло быть сказано. Но Пушкин и у Гоголя брал также «свое». «Зависть, — как-то заметил он, — сестра соревнования, следственно из хорошего роду» (ХП, 179).

Примечания

1. Ванна Архимеда. Л., 1991. С. 231-232.

2. Гуковский Г. А. Реализм Гоголя. М. ;Л., 1959. С. 41.

3. История русской литературы. Л., 1981. Т. 2. С. 531.

4. Отечественные записки. 1852. № 4. Отд. VIII. С. 200-201.

5. Произведения Пушкина и Гоголя цитируются по академическим Полным собраниям их сочинений.

6. Впрочем, существует и народная легенда «Поездка в Иерусалим» (см.: Народные русские легенды, собранные Афанасьевым. Лондон, 1859. С. 75). Здесь же приводится легенда из собрания Даля: о солдате, которого черт свозил из Петербурга на родину, в Иркутскую губернию, и обратно (с. 165-168). Ср. еще в легенде «Кузнец и черт»: «жил-был кузнец, у него был сын лет шести, мальчик разумный. Раз пошел старик в церковь, стал перед образом страшного суда, и видит: нарисован черт да такой страшный — черный, с рогами и хвостом. «Ишь какой!» подумал он «дай-ка я себе намалюю такого в кузнице» (с. 104).

7. Московский телеграф. 1832. № 13.

8. Ср.: «Часто можно наблюдать случаи, когда побратимы жертвуют жизнью друг за друга, а если бы между ними возникла ссора, это было бы принято всеми с возмущением, как у нас — дурное обращение сына с отцом» (Мериме П. Собр. Соч. Т. 1. М., 1963. С. 95).

9. Во «Взгляде на составление Малороссии» Гоголь писал о казачестве: «…к началу XIV века можно отнести появление казачества, к тем векам, когда святая, сильная ревность к религии еще не остыла в Европе <…> Это было пестрое сборище самых отчаянных людей пограничных наций <…> но бросивши взгляд глубже, можно увидеть в нем зародыш политического тела, основание характерного народа, уже в начале имевшего одну главную цель — воевать с неверными и сохранять чистоту религии своей <> То же тесное братство, которое сохраняется в разбойничьих шайках, связывало их между собою».

10. В «письме ненарадовского помещика», которым были предварены белкинские истории, также говорилось: «Кроме повестей, о которых в письме вашем упоминать изволите, Иван Петрович оставил множество рукописей, которые частию у меня находятся, частию употреблены его ключницею на разные домашние потребы. Таким образом прошлой зимой все окна ее флигеля заклеены были первою частью романа, которого он не кончил» (VIII, 61).

11. Фомичева В. Театральность в творчестве О. И. Сенковского. Ювяскиля, 2001. С. 51.

12. Лотман Ю. М. Из наблюдениий над структурными принципами раннего творчества Гоголя // Уч. зап. Тартуского гос. университета. Труды по русской и славянской филологии. Т. XV. Тарту, 1970. С. 34.

13. Гоголь в этой повести прямо погружался в народный смеховой мир. «В балагане, — замечал М. М. Бахтин, — он находил и стиль вмешивающегося в действие балаганного зазывалы, с ее тонами иронического рекламирования и похвал, с ее алогизмами и нарочитыми нелепицами…» (Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1973. С. 488).

14. В рабочей тетради Гоголя на с. 3 сохранился довольно точный перечень «статей» для «Арабесок», где упоминаются и «Невский проспект», и «Записки сумасшедшего музыканта» (окончательно этот замысел оформился в «Записки сумасшедшего»), но отсутствует «Портрет». Это, кажется, свидетельствует, что для альманаха предназначался именно он.

15. Сакулин П. Н. Из истории русского идеализма. Князь В. Ф. Одоевский. Мыслитель. Писатель. М., 1913. С. 102-104.

16. Словарь Академии Российской. СПб., 1822. Ч. 4. Стлб. 1212.

17. См.: Виноградов В. В. Избранные труды. Поэтика русской литературы. М., 1976. С. 79.

18. Сакулин П. Н. С. 107.

19. Анненков П. В. Материалы для биографии А. С. Пушкина. М., 1984. С. 74.

20. Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960. С. 71.

К списку научных работ

www.domgogolya.ru

Роль Пушкина в творческой судьбе Гоголя

Доклад 6 класс.

А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь. Два гения русской литературы. Два великих современника.

Н.В. Гоголь был лично знаком с великим русским поэтом, очень высоко ценил его творчество. В творческой судьбе самого писателя Пушкин сыграл очень важную роль.

«А.С. Пушкин был первым, кто печатно приветствовал «Ве­чера на хуторе близ Диканьки». Он привлек Гоголя к актив­ному сотрудничеству в своем «Современнике». Пушкиным подсказаны сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ», — пишет критик А. Турков, отмечая роль Пушкина в жизни и творчестве Н.В. Гоголя.

Н.В. Гоголь узнал Пушкина, вернее его творчество, еще мальчиком. Учась в Нежинской гимназии, он зачитывался сти­хами и поэмами А.С. Пушкина, организовывал среди студентов складчину и выписывал выходивший отдельными главами зна­менитый роман «Евгений Онегин».

В 1829 году, когда Гоголь приехал в Петербург, он в первые же дни отправился к любимому и почитаемому им поэту, одна­ко Пушкин принять его не смог, а прийти второй раз к нему Го­голь не решился.

Познакомился Гоголь с Пушкиным спустя два года, в 1831 году, на вечере у Петра Александровича Плетнева, из­вестного литератора, преподавателя словесности в Петербург­ских женских институтах, впоследствии ставшего ректором Пе­тербургского университета.

«Пушкин сразу оценил одаренность Гоголя, его удивитель­ный мягкий юмор, наблюдательность, совершенно очевидные артистические способности и мастерство рассказчика. С пер­вых же дней знакомства Пушкин стал пристально следить за развитием писательского таланта Гоголя, всячески ободряя и поощряя его», — пишет в своих воспоминаниях Г.П. Да­нилевский, известный во второй половине XIX века автор исторических романов «Сожженная Москва», «Черный год» и других.

После выхода в свет сразу полюбившейся многим и загадоч­ной книги «Вечера на хуторе близ Диканьки», подписанной странным именем Пасичника Рудого Панька, А.С. Пушкин напи­сал на нее прекрасную рецензию. Он высоко оценил мастерство автора повестей, их художественное своеобразие, веселость, 152 жизнерадостность, поэтичность, которыми были проникнуты эти повести неизвестного никому автора.

Как рассказывал слуга Гоголя — Яким, Пушкин часто запро­сто приходил к его хозяину; не застав его дома, как вспоминает Г.П.Данилевский, «…с досадою рылся в его бумагах, желая знать, что он написал нового. Он… все твердил ему: «Пишите, пишите!», а от его повестей хохотал и уходил от Гоголя всегда веселый и в духе».

А.С. Пушкин сыграл замечательную роль в создании Гоголем его знаменитой пьесы «Ревизор».

Н.В. Гоголь еще с детства увлекался театром (в детские годы его отец, Василий Афанасьевич, писал пьесы, в основном коме­дии, которые ставились в дворовом театре их родственника, ме­цената Трощинского, который жил недалеко от их поместья Ва- сильевка. Н.В. Гоголь мечтал сам написать комедию и просил А.С. Пушкина, чтобы тот подсказал ему сюжет. И Пушкин под­сказал — он подарил ему сюжет будущей известной комедии «Ре­визор», который хранил у себя. «Впрочем, — говорил поэт, — я не написал бы лучше. В Гоголе бездна юмору и наблюдательности, которых в иных нет», — пишет В.И. Шпрок в своих «Материалах для биографии Гоголя».

А.С. Пушкин очень интересовался судьбой пьесы, сюжет ко­торой он подарил Гоголю. Он присутствовал на чтении комедии писателем. Был на премьере пьесы в Александринском театре в Петербурге. Он уговорил Гоголя прочесть пьесу артистам Мос­ковского Малого театра.

А.С. Пушкин подарил Гоголю замысел еще одного произве­дения — знаменитой поэмы «Мертвые души».

В своей «Авторской исповеди» Н.В. Гоголь пишет о том, как долго уговаривал его Пушкин взяться за большое сочинение и в итоге отдал свой собственный сюжет, из которого он хотел сде­лать сам что-то вроде поэмы и который, по его словам, не отдал бы никому другому. Это был сюжет «Мертвых душ». Гоголь ус­пел до трагической гибели Пушкина прочитать ему первые гла­вы поэмы.

Отношения Гоголя и Пушкина — пример бескорыстной твор­ческой дружбы двух великих писателей, когда старший, уже из­вестный писатель, по достоинству оценивает талант младшего, искренне старается помочь ему найти свою дорогу в литературе, а младший, преклоняясь перед гением старшего, глубоко по­нимает и оценивает его творчество. Вот что пишет Н.В. Гоголь литератору и педагогу Н.Я. Прокоповичу в Париж в январе 1837 года (незадолго до гибели Пушкина на дуэли): «Где выбе­рется у нас полугодие, в течение которого явились бы рядом две такие вещи, каковы «Полководец» и «Капитанская дочка». Ви­дана ли была где-нибудь такая прелесть! Я рад, что «Капитан­ская дочка» произвела всеобщий эффект».

Н.В. Гоголь очень тяжело переживал гибель А.С. Пушкина. Он написал статью «Несколько слов о Пушкине», посвященную творчеству великого русского поэта, в которой по достоинству, очень проницательно и тонко оценил вклад Пушкина в русскую культуру и литературу. Гоголь первым увидел в нем националь­ного поэта. «При имени Пушкина, — писал он в статье, — тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте… В нем заключи­лось все богатство, сила и гибкость нашего языка…»

Гоголь отмечает значение Пушкина в русской литературе, определяет достоинства его поэзии:

«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единст­венное явление русского духа: это русский человек в его разви­тии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нем рус­ская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптиче­ского стекла…

…Ни один поэт в России не имел такой завидной участи, как Пушкин; ничья слава не распространялась так быстро…

.. .Сочинения Пушкина, где дышит у него русская природа, так же тихи и беспорывны, как русская природа. Их только может со­вершенно понять тот, чья душа так нежно организована и разви- 154 лась в чувствах, что способна понять неблестящие с виду песни и русский дух…». Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине.

И в статье, написанной в 1846 году, — «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», Гоголь- критик еще раз останавливается на замечательных качествах по­эзии Пушкина: «Никто из наших поэтов не был еще так скуп на слова и выражения, как Пушкин, так не смотрел осторожно за самим собой, чтобы не сказать неумеренного и лишнего, пугаясь приторности того и другого».

tvory.info