Критика о баснях Крылова, отзывы современников о творчестве |LITERATURUS: Мир русской литературы
Иван Андреевич Крылов является выдающимся русским баснописцем и автором более 200 басен.
Критика о баснях Крылова, отзывы современников о творчестве
П. А. Вяземский:
«Дмитриев и Крылов два живописца, два первостатейные мастера двух различных школ. Один берет живостью и яркостью красок: они всем кидаются в глаза и радуют их игривостью своею, рельефностью, поразительностью, выпуклостью. Другой отличается более правильностью рисунка, очерков, линий. Дмитриев как писатель, как стилист более художник, чем Крылов, но уступает ему в живости речи. Дмитриев пишет басни свои; Крылов их рассказывает. <…>
Крылов может быть своеобразен, но он не образцовый писатель. Наставником быть он не может. Дмитриев по слогу может остаться и остался во многом образцом для тех, которые образцами не пренебрегают. Еще одно замечание. Басни Дмитриева всегда басни. <…> Басни Крылова — нередко драматированные эпиграммы на такой-то случай, на такое-то лицо. <…> Крылов сосредоточил все дарование свое, весь ум свой в известной и определенной раме. Вне этой рамы он никакой оригинальности, смеем сказать, никакой ценности не имеет.»
(П. А. Вяземский, «Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева», 1923 г.)
Ф. В. Булгарин:
«Как? И. А. Крылова мы должны только благодарить за то, что он дерзнул бороться с И. И. Дмитриевым и осмелился подражать ему? — Но где это подражание? Слог И. А. Крылова совершенно различный, рассказ нимало не сходствует; план басен Крылова оригинальный, а язык его есть, так сказать, возвышенное простонародное наречие, неподражаемое в своем роде и столь же понятное и милое для русского вельможи, как и для крестьянина. Прибавим к тому вымысел, печать гения, и мы решительно можем сказать, что И. А. Крылов есть первый оригинальный русский баснописец по изобретению, языку и слогу.
Басни И. И. Дмитриева прелестны; но они не народные русские. Главнейшее их достоинство есть чистота слога… <…> Слог басен И. И. Дмитриева, по нашему мнению, есть язык образованного светского человека; слог И. А. Крылова изображает простодушие и вместе с тем замысловатость русского народа; это русский ум, народный русский язык, облагороженный философиею и светскими приличиями. Содержание его басен представляет галерею русских нравов, но только не вроде Теньера, а вроде возвышенной исторической живописи, принадлежащей к русской народной школе.»
(Ф. В. Булгарин, «Замечание на «Известие о жизни и стихотворениях И. И. Дмитриева»», 1824 г.)
А. С. Пушкин:
«…грех тебе унижать нашего Крылова. Твое мнение должно быть законом в нашей словесности, а ты по непростительному пристрастию судишь вопреки своей совести и покровительствуешь черт знает кому. И что такое Дмитриев? Все его басни не стоят одной хорошей басни Крылова…»
«Конечно, ни один француз не осмелится кого бы то ни было поставить выше Лафонтена, но мы, кажется, можем предпочитать ему Крылова. Оба они вечно останутся любимцами своих единоземцев. Некто справедливо заметил,- что простодушие есть врожденное свойство французского народа; напротив того, отличительная черта в наших нравах есть какое-то веселое лукавство ума, насмешливость и живописный способ выражаться: Лафонтен и Крылов представители духа обоих народов.»
(А. С. Пушкин, «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825 г.)
А. Бестужев-Марлинский:
«И. Крылов возвел русскую басню в оригинально-классическое достоинство. Невозможно дать большего простодушия рассказу, большей народности языку, большей осязаемости нравоучению. В каждом его стихе виден русский здравый ум. Он похож природою описаний на Лафонтена, но имеет свой особый характер; его каждая басня — сатира, тем сильнейшая, что она коротка и рассказана с видом простодушия. Читая стихи его, не замечаешь даже, что они стопованы — и это-то есть верх искусства. Жаль, что Крылов подарил театр только тремя комедиями. По своему знанию языка и нравов русских, по неистощимой своей веселости и остроумию он мог бы дать ей черты народные.» (А. Бестужев-Марлинский, «Взгляд на старую и новую словесность в России», 1823 г.)В. А. Жуковский:
«…Мы позволяем себе утверждать решительно, что подражатель-стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал и ничего собственного.
…Крылов может быть причислен к переводчикам искусным и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального. Слог басен его вообще легок, чист и всегда приятен. Он рассказывает свободно и нередко с тем милым простодушием, которое так пленительно в Лафонтене. Он имеет гибкий слог, который всегда применяет к своему предмету: то возвышается в описании величественном, то трогает вас простым изображением нежного чувства, то забавляет смешным выражением или оборотом. Он искусен в живописи — имея дар воображать весьма живо предметы свои, он умеет и переселять их в воображение читателя; каждое действующее в басне его лицо имеет характер и образ, ему одному приличные; читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец.»
В. Г. Белинский:
«Слава же Крылова все будет расти и пышнее расцветать до тех пор, пока не умолкнет звучный и богатый язык в устах великого и могучего народа русского. Нет нужды говорить о великой важности басен Крылова для воспитания детей: дети бессознательно и непосредственно напитываются из них русским духом, овладевают русским языком и обогащаются прекрасными впечатлениями почти единственно доступной для них поэзии. Но Крылов поэт не для одних детей: с книгою его басен невольно забудется и взрослый и снова перечтет уж читанное им тысячу раз.»
(В. Г. Белинский, «Басни Ивана Крылова (Рецензия 1840 г.)»
«Иван Андреевич Крылов больше всех наших писателей кандидат на никем еще не занятое на Руси место «народного поэта»; он им сделается тотчас же, когда русский народ весь сделается грамотным народом. Сверх того, Крылов проложит и другим русским поэтам дорогу к народности. Говорить о достоинстве басен И. А. Крылова — лишнее дело: в этом пункте сошлись мнения всех грамотных людей в России.…теперь, умея ценить по достоинству Хемницера и Дмитриева, все знают, что Крылов неизмеримо выше их обоих. Его басни — русские басни, а не переводы, не подражания. Это не значит, чтоб он никогда не переводил, например, из Лафонтена, и не подражал ему: это значит только, что он и в переводах и в подражаниях не мог и не умел не быть оригинальным и русским в высшей степени. Такая уж у него русская натура! Посмотрите, если прозвище «дедушки», которым так ловко окрестил его князь Вяземский в своем стихотворении, не сделается народным именем Крылова во всей Руси!
Все басни Крылова прекрасны; но самые лучшие, по нашему мнению, заключаются в седьмой и восьмой книгах. <…> И в девятой книге, заключающей в себе одиннадцать басен, талант Крылова еще удивляет своею силою и свежестию: для него нет старости!»
(В. Г. Белинский, «Рецензия на басни И. А. Крылова, изданные в девяти книгах», 1844 г.)
«Санкт-Петербургские ведомости» (на смерть Крылова):
«Крылова не стало. Поэт истинно самобытный, когда литература наша еще жила подражанием, поэт по преимуществу народный, когда еще самое слово «народность» не употреблялось… Крылов всегда имел успех, каким не пользовался никто из других наших поэтов, потому что Крылов был поэт чисто русский — русский по уму, здравому, светлому и могучему, русский по неизменному добродушию, русский по игривой, безобидной иронии, столь свойственной нашему народу, — иронии, которая всегда сопровождается улыбкою благорасположения. В многочисленных своих произведениях он говорил всем и каждому истины всегда меткие, всегда горькие, никому не обидные, именно потому что они запечатлены печатью доброжелательства, что в насмешливости его не было ни капли желчи.»
Н. В. Гоголь:
«…Крылов. Выбрал он себе форму басни, всеми пренебреженную, как вещь старую, негодную для употребленья и почти детскую игрушку — и в сей басне умел сделаться народным поэтом. <…>
Его басни отнюдь не для детей. Тот ошибется грубо, кто назовет его баснописцем в таком смысле, в каком были баснописцы Лафонтен, Дмитриев, Хемницер и, наконец, Измайлов. Его притчи — достояние народное и составляют книгу мудрости самого народа. Звери у него мыслят и поступают слишком по-русски: в их проделках между собою слышны проделки и обряды производств внутри России. Кроме верного звериного сходства, которое у него до того сильно, что не только лисица, медведь, волк, но даже сам горшок поворачивается как живой, они показали в себе еще и русскую природу. <…>
П. А. Плетнев:
«В сочинении басен Крылов показал образец совершеннейший. По-видимому, он создал для нас свою поэзию, одушевившись единственно нашею природою, нашею жизнию и нашими нравами. Ум, воображение и язык в его баснях представляют одно отличительное, замечательное и прекрасное в том виде, как оно свойственно русскому народу, и как оно должно являться истинному поэту, особенно в этом роде.» (П. А. Плетнев, «Басни И.А. Крылова» с биографией, написанной П.А. Плетневым, Санкт-Петербург, 1847 г.)
Д. И. Тихомиров:
«И до настоящего времени, через 50 лет после смерти Крылова, никто не превзошел знаменитого баснописца в сочинении басен. Басни Крылова живые, остроумные, занимательные рассказы; написаны они простым народным языком и для всех одинаково понятны; все в них русское — люди и нравы, добродетели и пороки. Крылов горячо любил родину и передал эту любовь в своих баснях. И ребенок, и взрослый находят в баснях Крылова и удовольствие, и доброе наставление, всяк учится по басням и знать, и любить свою родину.»
(«Избранные басни И. А. Крылова для школ и народа» под редакцией Д. И. Тихомирова,
Москва, типография М. Г. Волчанинова, 1895 г.»)
А. Ульянов:
«Басни Крылова, кроме поэзии, имеют еще другое достоинство, которое вместе с первым заставляет забыть, что они — басни, и делает его великим русским поэтом; мы говорим о народности его басен. Он вполне исчерпал в них и вполне выразил ими целую сторону русского национального духа: в его баснях, как в чистом, полированном зеркале, отражается русский практический ум, с его кажущейся неповоротливостью, но и с острыми зубами, которые больно кусаются, с его сметливостью, остротой и добродушно-саркастической насмешливостью, с его природной верностью взгляда на предметы и способностью коротко, ясно и вместе кудряво выражаться. В них — вся житейская мудрость, плод практический опытности, и своей собственной завещанной отцами из рода в род. И все это выражено в оргинально-русских, непередаваемых ни на какой язык в мире образах и оборотах, составляющих народную физиономию языка, его оригинальные средства и самобытное, самородное богатство.
Об естественности, простоте и разговорной легкости его языка нечего и говорить. Хоть он и брал содержание некоторых своих басен из Лафонтена, но переводчиком его назвать нельзя: его исключительно русская натура все перерабатывала в русские формы и все переводила через русский дух.»
(«Басни Ивана Андреевича Крылова» с биогр. очерком А. Ульянова, Москва, т-во И. Д. Сытина, 1917 г.)
«Иван Андреевич добился своего: он овладел языком так, как мечтал… Именно в борьбе за русский язык и проявился с особой яркостью и силой патриотизм Крылова, его любовь к родине. <…> …Крылов открыл нам все богатство родного языка.»
(И. В. Сергеев, книга «Иван Андреевич Крылов», Москва, «Молодая гвардия», 1945 г., серия «Великие русские люди»)
Такова критика о баснях Ивана Крылова, отзывы современников о его творчестве.
www.literaturus.ru
О баснях Крылова
Будучи детьми мы могли слышать или читать Басни Крылова. В памяти остались образы из его басен, которые неоднократно так или иначе встречаются в жизни. И проницательность Крылова не перестает нас удивлять.
Иногда мы встречаем человека, похожего на Моську, которая лаяла на Слона, чтобы показаться смелой и отчаянной. А иногда встречаются люди напоминающие Обезьяну, которая смеялась сама над собой, потому что не узнала себя в отражении Зеркала. И конечно же каждый из нас хоть раз сталкивался с ситуацией, похожей на басню про Мартышку, которая по своей глупости, недооценивая Очки, разбила их. Маленькие басни Крылова очень поучительные, несмотря на их размер. Мораль каждой из них очевидна и понятна любому. А многие фразы даже превратились в афоризмы.
Крылов – один из известнейших писателей. Среди разных известных детских стихов и басен – произведения Крылова являются наилучшими, они прочно оседают в памяти и ярко раскрываются в течение жизни при столкновении с людскими пороками. Считается, что, Крылов писал свои басни на самом деле для взрослых, но ведь смысл его басен хорошо
понятен и детям. Каждая история написана очень легко и доступно, поэтому произведения Крылова читать будет интересно даже самому маленькому ребенку.На нашем сайте вы найдете Басни Крылова онлайн в оригинальном изложении. И дети, и взрослые познакомятся с глубоким смыслом этих маленьких жизненных историй, в которых люди завуалированы под видом животных со всеми их пороками и глупым поведением. После того как вы познакомитесь с творчеством писателя, мы уверены он станет одним из ваших любимых авторов, а его маленькие стихотворные истории останутся с вами на всю жизнь.
Басни Крылова читать ребенку нужно начинать как можно раньше. Они научат его, чего нужно опасаться в жизни, какое поведение неприемлемо, а за какое будут хвалить. Смысл басен, не относится к какому-то конкретному времени, он понятен в любую эпоху. Легкий слог сделал так, что мораль каждой истории превратилась в народную пословицу или стала веселым афоризмом. Все произведения написаны в литературной форме, но при этом заключают интонации и насмешки, свойственны только народному уму. Басни Крылова как маленькие романы или драмы, в которых заложена житейская мудрость и острота ума. Удивительно, как автор смог, не смотря на сатирический подтекст, оставить глубокое содержание и мораль в сюжете.
Басня Крылова глубоко проникла в суть ситуаций и характеров героев, что представлялось невозможным для других авторов этого жанра. Сатира, которая присутствует в баснях говорит о том, что баснописец был жизнелюбивым человеком, который с помощью своего творчества преподносил людям простые жизненные истины. Жанр письма Крылова настолько искусный. что, перечитывая басни других авторов, вы понимаете его гениальность.
В разделе нашего сайта басни Крылова онлайн вы можете познакомиться с творчеством этого великого писателя. Короткие интересные истории будут интересны как детям так и взрослым.
schoolessay.ru
Басни Крылова: общая характеристика / Крылов И.А.
Благодаря басне Крылов получил возможность разговаривать с читателем, не вступая с ним в бесплодный спор. Умная, точная, насмешливая басня сама достигала цели. Например, читателю басни «Волк и Ягнёнок» (1808) не нужно объяснять её смысл — он прозрачен и неоспорим. Басни Крылова разнообразны по тематике: большие группы составляют политические, философские, исторические и морально-бытовые басни.
Для придания событиям, описываемым в басне, правдоподобия и убедительности Крылов вводит в неё непринуждённый и немного ироничный голос рассказчика, который ведёт доверительный разговор с читателем. Если в басню вводится мораль или изречение поучительного характера (сентенция), то рассказчик ссылается на историю, общее мнение, здравый смысл:
У сильного всегда бессильный виноват:
Тому в Истории мы тьму примеров слышим,
Но мы Истории не пишем;
А вот о том как в Баснях говорят.
А лукавые характеристики и эпитеты подсказывают и социальный пласт смысла басни: так, ягнёнок называет волка «светлейший волк», стараясь умилостивить его, но при этом в басне появляется намёк — светлейший князь.
Диапазон сюжетов и героев басен Крылова чрезвычайно широк, что объясняется как неистощимой творческой фантазией и наблюдательностью автора, так и тщательным следованием классическим образцам сюжетов Эзопа и Лафонтена, а также русской басенной традиции — А.П. Сумарокова, И.И. Дмитриева и других. Басни Крылова о животных очень яркие и запоминающиеся, потому что автор мастерски изображает их характеры, передаёт особенности их речи и поведения. Приобретая в басне многие человеческие качества, животные не утрачивают своих природных черт. Мы с детства сохраняем на всю жизнь впечатление от таких замечательных басен и персонажей, как «Лисица и Виноград» (1808). «Стрекоза и Муравей» (1808), «Слон и Моська» (1809) и других. Выразительны басни, в которых действуют животные и люди, благодаря чему выявляются дурные нравы и неумное поведение, например в басне «Кот и Повар» (1812). Поучительна мораль басен о людях, в которых изобличаются их слабости и пороки; часто философские размышления составляют суть басен о растениях и предметах.
В основе басни всегда лежит некая история, выраженная в сюжете. Эта особенность басни, несмотря на то что мы почти всегда встречаемся с баснями в форме стихотворений, оказывается решающей для определения литературного рода басни — она относится к эпосу. Следующей характеристикой басни является её иносказательность, которая состоит в том, что историю, в ней рассказанную, не надо воспринимать буквально, то есть цель басни не в том, чтобы рассказать об эпизоде, в котором волк съел ягнёнка, а в том, чтобы заклеймить произвол сильного. В басне иносказательный эффект усиливается с помощью аллегорических образов. Никто из читателей не воспринимает действие в басне буквально и видит во льве властителя, а в мыши — подданного. Наконец, почти обязательным структурным элементом басни выступает мораль, выполняющая главную функцию басни — служить поучением людям. Мораль нужна в басне и потому, что в ней высказывается мысль автора, его оценка и мнение, мораль подчёркивает важное требование, которое необходимо соблюдать в жанре басни: она не должна быть двусмысленной.
Язык и стих басен Крылова уникальны по своей выразительности и гибкости. Крылов избирает для своих историй преимущественно разговорный стиль речи с его подвижным синтаксисом, обращениями, риторическими вопросами, восклицаниями. Лексика басен тяготеет к разговорной, простонародной, она близка и понятна каждому читателю. Названия, прозвища, характеристики, определения или почерпнуты из фольклора, или являются устойчивыми: «кума Лиса», «проказница-Мартышка», «косолапый Мишка», «попрыгунья Стрекоза»; выражения также разговорные, народные: «лето красное», «зима катит в глаза», «знать, она сильна», «глаза и зубы разгорелись». В качестве стихотворного размера для своих басен Крылов прибегает к вольному, разностопному ямбу, который может колебаться от одной стопы в строке до шести:
Проказница-Мартышка,
Осёл,
Козёл,
Да косолапый Мишка… <…>
Как музыке идти? Ведь вы не так сидите.
Ты с басом, Мишенька, садись против альта…
Разностопный ямб позволяет Крылову передать живую речь, настоящий разговор между персонажами, интонации беседы рассказчика с читателем.
Главная особенность басен Крылова — их народность. Они живут среди нас, в нашей культуре уже более двух веков и, без сомнения, будут жить, пока существует наш народ. Всего Крылов написал белее двухсот с лишним басен, многие из них на сюжеты Эзопа и Лафонтена, немало написано и оригинальных басен. Однако даже написанные на заимствованные сюжеты, басни Крылова воспринимаются как национальные, русские произведения о русской жизни.
Источник: Москвин Г.В. Литература: 9 класс: в 2 ч. Ч. 1 / Г.В. Москвин, Н.Н. Пуряева, Е.Л. Ерохина. — М.: Вентана-Граф, 2016
classlit.ru
Басни Крылова. Иван Андреевич Крылов и его творчество :: SYL.ru
Басня — один из древнейших литературных жанров. Она представляет собой произведение в стихах или прозе, носящее сатирический характер. Любая басня начинается или заканчивается нравоучительными фразами, которые в литературных кругах принято называть моралью. Главными героями таких произведений выступают люди, птицы, звери, растения, неодушевлённые предметы.
Из истории басен
Первым баснописцем считается Эзоп, живший в Древней Греции в VI-V ст. до н. э. У римлян знаменитым автором сатирических произведений был Федр (I век н. э.). XVII столетие подарило Франции и всему миру талантливого баснописца Жана де Лафонтена. В России самым известным сочинителем нравоучительных поэтических произведений был Иван Андреевич Крылов (1769-1844). Поэт написал за свою жизнь 236 басен, которые при нём были выпущены в 9 сборниках. В своих сатирических творениях Иван Андреевич затронул всю Россию: от простых мужиков до вельмож и царя. Некоторые басни Крылова по своим сюжетам перекликаются с произведениями Эзопа и Лафонтена. Есть в его творчестве и полностью оригинальные истории, содержание которых не встречалось нигде ранее.
Герои повествований
Каждому русскому человеку с детства знаком Иван Крылов. Басни его написаны доступным языком с использованием фразеологизмов, поговорок и пословиц. Их сюжеты отличаются достоверностью происходящего и затрагивают злободневные темы. Жадность, глупость, тщеславие, лицемерие, умственная ограниченность и прочие человеческие пороки преподносятся в произведениях поэта в самом непривлекательном виде. Хоть герои басен Крылова в большинстве своём животные, но их образы автор всегда ассоциировал с людьми. Его сатира высмеивает бездельников-дворян, судей, чиновников, бюрократов, безнаказанно творящих свои чёрные дела. Досталось от творчества Ивана Андреевича и императору Александру I: он не в самом лучшем виде представлен в образе царя зверей, льва, в баснях «Пёстрые овцы» и «Рыбья пляска». В противовес знати и богатым людям Крылов сочувствует беднякам, страдающим от беззакония и крепостного права.
Особенность творений поэта
Басни Крылова – короткие сатирические литературные творения, отличающиеся увлекательным сюжетом, динамичностью, реалистичными диалогами, психологической достоверностью образов героев. Одни из его сатир описывают бытовые сценки («Купец», «Два мужика»), другие являются аллегориями («Дикие козы»), третьи – памфлетами («Щука», «Пёстрые овцы»). Есть у Крылова и рассказы в стихотворной форме («Мот и Ласточка»). Уникальность басен поэта заключается в том, что, несмотря на свой более чем солидный возраст, они не потеряли актуальности и сегодня. И это неудивительно, ведь человеческие пороки с течением времени не меняются.
Характеристика «Квартета»
Знакома всем басня «Квартет». Крылова подтолкнули на её сознание неучи, которые берутся не за своё дело. Сюжет басни, написанной в 1811 году, довольно прост: мартышка, медведь, осёл и козёл решили организовать музыкальный квартет. Но как они ни старались играть на инструментах, сколько раз ни пересаживались, у них ничего не получалось. Герои басни не учли самого главного: одного желания недостаточно, чтобы стать музыкантами. Для этого нужно ещё как минимум знать нотную грамоту и владеть игрой на инструментах. Во фразе соловья, ставшего случайным свидетелем неудачных попыток квартета сыграть, заключается мораль всей басни: как бы они ни садились, но музыканты из них всё равно не получатся.
Басня «Квартет» Крылова относится не только к горе-музыкантам. Поэт в ней выражал мысли о том, что умение и талант необходимы во всех начинаниях, за которые берётся человек. Нередко люди переоценивают свои способности и хватаются за непосильные дела, будучи уверенными в том, что у них всё получится без знаний и предварительной подготовки. Тщеславие, самоуверенность и хвастливость застилают им глаза пеленой, и они не хотят понять одного: любому занятию нужно обучаться, а для этого необходимо долгое время и талант. В своём произведении автор открыто смеётся над глупцами и болтунами, у которых слова расходятся с делом. Герои басни «Квартет» олицетворяют у автора политических деятелей тех времён, которым не хватало профессионализма для принятия правильных решений.
Несколько слов о «Лебеде, раке и щуке»
Рассматривая басни Крылова, нельзя оставить без внимания его известное сатирическое творение «Лебедь, рак и щука» (1814). В сюжете произведения прослеживается тонкий намёк на события, происходящие в те времена в России — возмущение российского народа раздором, царившим в Государственном совете. Начинается басня с короткого трёхстрочного назидания, смысл которого заключается в простой истине: если среди друзей нет согласия, тогда за что бы они ни взялись, ничего у них не получится. Именно во вступлении Крылов и выразил мораль басни. Далее следует само повествование о том, как щука, рак и лебедь впряглись в воз, однако так и не смогли сдвинуть его с места, ведь каждый из них тянул его в свою сторону. Басня является одним из наиболее известных творений поэта, она стала популярной ещё при его жизни и остаётся таковой по сегодняшний день. Последняя строчка басни «а воз и ныне там» превратилась в крылатую фразу, символизирующую отсутствие единства в мыслях и действиях, а главные персонажи стихотворения стали героями многочисленных карикатур.
Содержание и мораль «Вороны и лисицы»
В современную школьную программу всегда входит Иван Крылов. Басни его отличаются простотой восприятия и поэтому понятны детям всех возрастов. С особым интересом читает подрастающее поколение «Ворону и Лисицу», написанную автором в 1807 году. На создание произведения Крылова вдохновило творчество Эзопа, Федра, Лафонтена и прочих баснописцев, которые уже использовали похожий сюжет с лисой и вороной. Краткое содержание басни следующее: ворона где-то достала кусок сыра и взлетела на дерево, дабы съесть его. Пробегающей мимо лисе лакомство пришлось по душе, и она захотела выманить его у птицы. Сев под дерево, плутовка начала просить ворону спеть, всячески расхваливая её вокальные способности. Птица поддалась на льстивые речи, каркнула и сыр выпал из её клюва. Лиса схватила его и удрала. Мораль басни звучит в первых её строчках: с помощью лести человек всегда добьётся своего.
Другие известные басни
Мораль басен Крылова понятна каждому. В произведении «Стрекоза и Муравей» её смысл заключается в том, что тот, кто не думает о завтрашнем дне, рискует остаться голодным, холодным и без крыши над головой. Крылов воспевает в своём творении трудолюбие и насмехается над беззаботностью, глупостью и ленью.
Мораль басни «Мартышкины очки» в том, что люди, не разбирающиеся в деле, за которое берутся, выглядят смешно. В сатирическом произведении в образе мартышки высмеиваются невежды, а очки отождествляются со знаниями. Люди, не понимающие ничего в науке и берущиеся за неё, своей глупостью только смешат окружающих.
Несмотря на то что басни Крылова короткие, в них очень чётко отображено отношение автора ко всевозможным человеческим недостаткам. Как ни странно, но по истечении двух столетий, прошедших со времён написания произведений поэта, в обществе ничего не изменилось, поэтому их можно и сегодня использовать в качестве нравоучительных историй и воспитывать на них подрастающее поколение.
www.syl.ru
Л.С. Выготский о баснях Крылова
Л.С.ВЫГОТСКИЙ.
«Ворона и Лисица»
Водовозов указывает на то, что дети, читая эту басню, никак не могли согласиться с ее моралью:
Уж сколько раз твердили миру,
Что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок.
И в сердце льстец всегда отыщет уголок.
И в самом деле, эта мораль, которая идет от Эзопа, Федра, Лафонтена, в сущности говоря, совершенно не совпадает с тем басенным рассказом, которому она предпослана у Крылова. Мы с удивлением узнаем, что существуют сведения, по которым Крылов уподоблял сам себя этой лисице в своих отношениях к графу Хвостову, стихи которого он долго и терпеливо выслушивал, похваливал, а затем выпрашивал у довольного графа деньги взаймы.
Верно или неверно это сообщение — совершенно безразлично. Достаточно того, что оно возможно. Уже из него следует, что едва ли басня действительно представляет действия лисицы как гнусные и вредные. Иначе едва ли кому-нибудь могла бы закрасться мысль, что Крылов себя уподобляет лисице. И в самом деле, стоит вчитаться в басню, чтобы увидеть, что искусство льстеца представлено в ней так игриво и остроумно; издевательство над вороной до такой степени откровенно и язвительно; ворона, наоборот, изображена такой глупой, что у читателя создается впечатление совершенно обратное тому, которое подготовила мораль. Он никак не может согласиться с тем, что лесть гнусна, вредна, басня скорей убеждает его или, вернее, заставляет его чувствовать так, что ворона наказана по заслугам, а лисица чрезвычайно остроумно проучила ее. Чему мы обязаны этой переменой смысла? Конечно, поэтическому рассказу, потому что, расскажи мы то же самое в прозе и не знай мы тех слов, которые приводила лисица, не сообщи нам автор, что у вороны от радости в зобу дыханье сперло, — и оценка нашего чувства была бы совершенно другая. Именно картинность описания, характеристика действующих лиц является тем механизмом, при помощи которого наше чувство судит не просто отвлеченно рассказанное ему событие с чисто моральной точки зрения, а подчиняется всему тому поэтическому внушению, которое исходит от тона каждого стиха, от каждой рифмы, от характера каждого слова. Уже перемена, которую допустил Сумароков, заменивший ворона прежних баснописцев вор?ной, уже эта небольшая перемена содействует совершенной перемене стиля, а между тем едва ли от перемены пола переменился существенно характер героя. Что теперь занимает наше чувство в этой басне — это совершенно явная противоположность тех двух направлений, в которых заставляет его развиваться рассказ. Наша мысль направлена сразу на то, что лесть гнусна, вредна, мы видим перед собой наибольшее воплощение льстеца, однако мы привыкли к тому, что льстит зависимый, льстит тот, кто побежден, кто выпрашивает, и одновременно с этим наше чувство направляется как раз в противоположную сторону: мы всё время видим, что лисица по существу вовсе не льстит, издевается, что это она — господин положения, и каждое слово ее лести звучит для нас совершенно двойственно: и как лесть и как издевательство.
Голубушка, как хороша!
Ну что за шейка, что за глазки!.,
Какие перушки! какой носок
и т.д.
И вот на этой двойственности нашего восприятия все время играет басня. Эта двойственность всё время поддерживает интерес и остроту басни, и мы можем сказать наверно, что, не будь ее, басня потеряла бы всю свою прелесть. Все остальные поэтические приемы, выбор слов и т. п., подчинены этой основной цели. Поэтому нас не трогает, когда Сумароков приводит слова лисицы в следующем виде:
И попугай ничто перед тобой, душа;
Прекраснее сто крат твои павлиньи перья
и т. д.
К этому надо еще прибавить то, что самая расстановка слов и самое описание поз и интонация героев только подчеркивают эту основную цель басни. Поэтому Крылов смело отбрасывает заключительную часть басни, которая состоит в том, что, убегая, лисица говорит ворону: «О ворон, если бы ты еще обладал разумом».
Здесь одна из двух черт издевательства вдруг получает явный перевес. Борьба двух противоположных чувств прекращается, и басня теряет свою соль и делается какой-то плоской. Так же басня кончается у Лафонтена, когда лисица, убегая, насмехается над вороном и замечает ему, что он глуп, когда верит льстецам. Ворон клянется впредь не верить льстецам. Опять одно из чувств получает слишком явный перевес, и басня пропадает.
Точно так же самая лесть лисицы представлена совсем не так, как у Крылова: «Как ты прекрасен. Каким ты мне кажешься красивым». И, передавая речь лисицы, Лафонтен пишет: «Лисица говорит приблизительно следующее». Всё это настолько лишает басню того противочувствия, которое составляет основу ее эффекта, что она как поэтическое произведение перестает существовать.
«Волк и Ягненок»
Мы уже указали на то, что, начиная эту басню, Крылов с самого начала противопоставляет свою басню действительной истории[1]. Таким образом, его мораль совершенно не совпадает с той, которая намечена в первом стихе: «У сильного всегда бессильный виноват».
Мы уже цитировали Лессинга, который говорит, что при такой морали в рассказе делается ненужной самая существенная его часть, именно — обвинение волка. Опять легко увидеть, что басня протекает всё время в двух направлениях. Если бы она действительно должна была показать только то, что сильный часто притесняет бессильного, она могла бы рассказать простой случай о том, как волк растерзал ягненка. Очевидно, весь смысл рассказа именно в тех ложных обвинениях, которые волк выдвигает. И в самом деле, басня развивается всё время в двух планах: в одном плане юридические препирательств, и в этом плане борьба всё время клонится в пользу ягненка. Всякое новое обвинение волка ягненок парализует с возрастающей силой; он как бы бьет всякий раз ту карту, которой играет противник. И наконец, когда он доходит до высшей точки своей правоты, у волка не остается никаких аргументов, волк в споре побежден до самого конца, ягненок торжествует.
Но параллельно с этим борьба всё время протекает и в другом плане: мы помним, что волк хочет растерзать ягненка, мы понимаем, что эти обвинения только придирка, и та же самая игра имеет для нас и как раз обратное течение. С каждым новым доводом волк всё больше и больше наступает на ягненка, и каждый новый ответ ягненка, увеличивая его правоту, приближает его к гибели. И в кульминационный момент, когда волк окончательно остается без резонов, обе нити сходятся — и момент победы в одном плане означает момент поражения в другом. Опять мы видим планомерно развернутую систему элементов, из которых один всё время вызывает в нас чувство, совершенно противоположное тому, которое вызывает другой. Басня всё время как бы дразнит наше чувство, со всяким новым аргументом ягненка нам кажется, что момент его гибели оттянут, а на самом деле он приближен. Мы одновременно сознаем и то и другое, одновременно чувствуем и то и другое, и в этом противоречии чувства опять заключается весь механизм обработки басни. И когда ягненок окончательно опроверг аргументы волка, когда, казалось бы, он окончательно спасся от гибели, — тогда его гибель обнаруживается перед нами совершенно ясно.
Чтобы показать это, достаточно сослаться на любой из приемов, к которым прибегает автор. Как величественно, например, звучит речь ягненка о волке:
«Когда светлейший Волк позволит,
Осмелюсь я донесть, что ниже по ручью
От Светлости его шагов я на сто пью;
И гневаться напрасно он изволит…»
Дистанция между ничтожеством ягненка и всемогуществом волка показана здесь с необычайной убедительностью чувства, и дальше каждый новый аргумент волка делается всё более и более гневным, ягненка — всё более и более достойным, — и маленькая драма, вызывая разом полярные чувства, спеша к концу и тормозя каждый свой шаг, всё время играет на этом противочувствии.
«Стрекоза и муравей»
Тот же Водовозов упоминает, что в этой басне детям казалась очень черствой и непривлекательной мораль муравья и всё их сочувствие было на стороне стрекозы, которая хоть лето, да прожила грациозно и весело, а не муравья, который казался детям отталкивающим и прозаическим. Может быть, дети были бы не так уж неправы при такой оценке басни. В самом деле, казалось бы, если силу басни Крылов полагает в морали муравья, то почему тогда вся басня посвящена описанию стрекозы и ее жизни и вовсе в басне нет описания мудрой жизни муравья. Может быть, и здесь детское чувство ответило на построение басни — дети прекрасно почувствовали, что истинной героиней всего этого небольшого рассказа является именно стрекоза, а не муравей. И в самом деле, в достаточной мере убедительно уже то, что Крылов, почти не изменяющий своему ямбу, вдруг переходит на хорей, который, конечно же, соответствует изображению стрекозы, а не муравья. «Благодаря этим хореям, —говорит Григорьев, — сами стихи как бы прыгают, прекрасно изображая попрыгунью-стрекозу». И опять вся сила басни заключается в том контрасте, который положен в ее основу, когда всё время перебивающиеся картины прежнего веселья и беззаботности сопоставляются и перебиваются картинами теперешнего несчастья стрекозы. Мы могли бы сказать так, как прежде, что мы воспринимаем басню всё время в двух планах, что сама стрекоза всё время перед нами поворачивается то одним, то другим своим лицом и злая тоска в этой басне так легко перепрыгивает на мягкую резвость, что басня благодаря этому получает возможность развить свое противочувствие, которое лежит у нее в основе. Можно показать, что по мере усиления одной картины сейчас же усиливается и противоположная. Всякий вопрос муравья, напоминающий о теперешнем бедствии, перебивается как раз обратным по смыслу восторженным рассказом стрекозы, и муравей нужен, конечно, только для того, чтобы довести эту двойственность до апогея и там обернуть ее в замечательной двусмысленности.
«А, так ты…» (Муравей готовится поразить стрекозу.)
«Я без души
Лето целое всё пела» (Стрекоза отвечает невпопад,
она опять припоминает лето.) «Ты всё пела? это дело:
Так поди же, попляши!»
Здесь двусмысленность достигает своего апогея в слове «попляши», которое зараз относится к одной и другой картине, объединяет в одном звуке всю ту двусмысленность и те два плана, в которых до сих пор развивалась басня: с одной стороны, это слово, примыкая по своему прямому смыслу к «ты всё пела», явно означает один план, с другой стороны, по своему смысловому значению слово «попляши» вместо «погибни» означает окончательное разоблачение второго плана, окончательного бедствия. И эти два плана чувства, с гениальной силой объединенные в одном слове, когда в результате басни слово «попляши» означает для нас одновременно и «погибни» и «порезвись», составляют истинную сущность басни.
Попробуем подвести итоги нашему синтетическому разбору отдельных басен. Эти итоги естественно расположатся тремя ступенями: мы хотим подытожить наши впечатления от поэзии Крылова в целом, мы хотим узнать ее характер, ее общий смысл; после, на основании этих первых итогов, нам нужно как-то обобщить наши мысли относительно природы и существа самой басни, и, наконец, нам останется заключить психологическими выводами относительно того, каково же строение той эстетической реакции, которой реагируем мы на поэтическую басню, каковы те общие механизмы психики общественного человека, которые приводятся в движение колесами басни, и каково то действие, которое при помощи басни совершает над собой человек.
Прежде всего мы обнаруживаем плоскость и существенную неверность тех ходячих представлений о Крылове и о его поэзии, о которых мы упоминали как-то в начале нашей главы. Даже хулители Крылова вынуждены признать, что у Крылова есть «красивый и поэтический пейзаж», что у него «неподражаемая форма и сверкающий юмор».
Но только авторы наши никак не могут понять, что же эти отдельные черты поэзии вносят в мелкую и прозаическую, по их понятиям, басню. Гоголь прекрасно описывает стих Крылова, говоря: «Стих Крылова звучит там, где предмет у него звучит, движется там, где предмет движется, крепчает, где крепнет мысль, и становится вдруг легким, где уступает легковесной болтовне дурака». И, конечно, самые злые критики не могли бы назвать плоскими такие сложные стихи, как, например,
Одобрили Ослы ослово
Kpaсно-хитро сплетенно слово…
Но только значения этого, как и других крыловских стихов, не могли объяснить критики, впадая всякий раз в противоречие, восхищаясь поэтичностью крыловского письма и глубокой прозаичностью природы его басни. Не заключена ли некоторая загадка в этом писателе, до сих пор не понятая и не разгаданная исследователями, как это верно отмечает один из его биографов? Не кажется ли удивительным тот факт, что Крылов, как это засвидетельствовано не однажды, питал искреннее отвращение к самой природе басни, что его жизнь представляла собой всё то, что можно выдумать противоположного житейской мудрости и добродетели среднего человека. Это был исключительный во всех отношениях человек — и в своих страстях, и в своей лени, и в своем скепсисе, и не странно ли, что он сделался всеобщим дедушкой, по выражению Айхенвальда, безраздельно завладел детской комнатой и так удивительно пришелся всем по вкусу и по плечу, как воплощенная практическая мудрость. «Процесс перерождения сатирика в баснописца совершался далеко не безболезненно. Близко знавший Крылова Плетнев еще при жизни баснописца писал: «Может быть, этот тесный горизонт идей, из-за которого мудрено с первого шага предвидеть обширное поле, некогда породил в нем то отвращение к апологической поэзии, о котором не забыл он до сих пор». Любопытно слушать, когда он вспоминает, что предшественник его, другой знаменитый баснописец, Дмитриев, начал первый убеждать его заниматься сочинением басен, прочитав переведенные Крыловым в праздное время три басни Лафонтена. Преодолев отвращение свое от этого рода и заглушив раннюю страсть к драматической поэзии, Крылов несколько времени ограничивался то подражанием, то переделкою известных басен».
Неужели в его баснях не сказалось и это первоначальное отвращение и заглушенная страсть к драматической поэзии? Как можем мы предположить, что этот болезненный процесс перерождения в баснописца остался совершенно бесследным в его поэзии? Для этого надо было бы предположить первоначально, что поэзия и жизнь, творчество и психика представляют собой две совершенно не сообщающиеся между собой области, что, конечно, противоречит всяким фактам. Очевидно, что и то и другое отразилось, сказалось как-то в поэзии Крылова, и мы, может быть, не удивим, если выскажем такое предположение: отвращение к басне и страсть к драматической поэзии сказались, конечно, в том, втором смысле его басен, который мы везде старались вскрыть. И, может быть, окажется психологически небезосновательным наше предположение, что именно этот второй смысл его басен разрушил тесный горизонт идей прозаической басни, «которая внушала ему отвращение, и помог ему развернуть то обширное поле драматической поэзии, которая была его страстью и которая составляет истинную сущность басни поэтической. Во всяком случае, к Крылову можно было бы применить замечательный стих, сказанный им о писателе:
Он тонкий разливал в своих твореньях яд, —
и этот тонкий яд мы везде старались вскрыть как второй план, который присутствует в каждой его басне, углубляет, заостряет и придает истинное поэтическое действие его рассказу.
Но мы не настаиваем, что таков именно был сам Крылов. Для этого нет у нас достаточных данных, чтобы судить с уверенностью. Однако мы можем с уверенностью сказать, что такова природа басни. Любопытно сослаться на Жуковского, для которого была уже совершенно ясна противоположность между поэтической и прозаической басней: «Вероятно, что прежде она была собственностию не стихотворца, а оратора и философа… В истории басни можно заметить три главные эпохи: первая, когда она была не иное что, как простой риторический способ, пример, сравнение; вторая, когда получила бытие отдельное и сделалась одним из действительнейших способов предложения моральной истины для оратора или философа нравственного, — таковы басни, известные нам под именем Эзоповы, Федровы и в наше время Лессинговы; третья, когда из области красноречия перешла она в область поэзии, то есть получила ту форму, которой обязана в наше время Лафонтену и его подражателям, а в древности Горацию»
Он прямо говорит, что древних баснописцев скорее надлежит причислить к простым моралистам, нежели к поэтам. «Но, сделавшись собственностию стихотворца, басня переменила и форму: что прежде было простою принадлежностию, — я говорю о действии — то сделалось главным… Что же я от него требую? Чтобы он пленял мое воображение верным изображением лиц; чтобы он своим рассказом принудил меня принимать в них живое участие; чтобы овладел и вниманием моим и чувством, заставляя их действовать согласно с моральными свойствами, им данными; чтобы волшебством поэзии увлек меня вместе с собою в тот «мысленный мир, который создан его воображением, и сделал на время, так сказать, согражданином его обитателей…». Если перевести эти поэтические сравнения на простой язык, то будет совершенно ясно одно: что действие в баснях должно овладеть чувством и вниманием, что автор должен принудить читателя принимать живое участие в резвости и в горестях стрекозы и в гибели и в величии волка. «Из всего сказанного выше следует, что басня… может быть естественно: или прозаическая, в которой вымысел без всяких украшений, ограниченный одним только простым рассказом, служит только прозрачным покровом нравственной истины; или стихотворная, в которой вымысел украшен всеми богатствами поэзии, в которой главный предмет стихотворца, запечатлевая в уме нравственную истину, нравиться воображению и трогать чувство».
Таким образам, разделение на прозаическую и поэтическую басню становится как будто очевидной для всех истиной, и законы, приложимые к басне прозаической, оказываются совершенно противоположны тем, которым подчинена поэтическая басня. Жуковский дальше говорит, что поэт должен «рассказывать языком стихотворным, то есть украшая без всякой натяжки простой рассказ выражениями высокими, поэтическими вымыслами, картинами и разнообразя его смелыми оборотами». Он прекрасно говорит: «Найдите в басне “Ястреба и Голуби”… описание сражения; читая его, можете вообразить, что дело идет о римлянах и германцах: так много в нем поэзии; но тон стихотворца нимало не покажется вам неприличным его предмету. Отчего это? Оттого, что он воображением присутствует при том происшествии, которое описывает, первый уверен в его важности; не мыслит вас обманывать, но сам обманут». Задача поэтического стиля в применении к басне обрисовывается здесь совершенно ясно. Мы видим, что описание басенное вызывает у нас такое же чувство, когда мы читаем о сражении ястребов и голубей, как если бы перед нами было сражение германцев и римлян. Басня вызывает важное и сильное чувство, и на это направлены все поэтические средства писателя. «Читатель точно присутствует мысленно при том действии, которое описывает стихотворец».
С этой точки зрения становится совершенно ясным, что если те два плана в басне, о которых мы всё время говорим, поддержаны и изображены всей силой поэтического приема, то есть существуют не только как противоречие логическое, но гораздо больше, как противоречие аффективное, — переживание читателя басни есть в основе своей переживание противоположных чувств, развивающихся с равной силой, но совершенно вместе. И все те похвалы, которые Жуковский и все другие расточают крыловскому стиху, в сущности, означают для психолога только одно: что переживание это обставлено всей гарантией его силы и вызывается с принудительной необходимостью самой организацией поэтического материала. Жуковский приводит стих Крылова и заключает: «Живопись в самых звуках! Два длинных слова: ходенем и трясинно, прекрасно изображают потрясение болота… В последнем стихе, напротив, красота состоит в искусном соединении односложных слов, которые своей гармониею представляют «скачки и прыганье…». О другой басне он говорит: «Стихи летают вместе с мухою. Непосредственно за ними следуют другие, изображающие противное, медлительность медведя, здесь все слова длинные, стихи тянутся… Все эти слова… прекрасно изображают медлительность и осторожность: за пятью длинными, тяжелыми стихами следует быстро полустишие: «Хвать друга камнем в лоб». Это молния, это удар! Вот истинная живопись, и какая противоположность последней картины с первою».
Из всего этого следует только один вывод: читая поэтическую басню, мы отнюдь не подчиняемся правилу, которое считал обязательным Потебня: «Когда же басня дана нам не в том конкретном виде, о котором я говорил, а в отвлеченном, в сборнике, то она требует для понимания, чтобы слушатель или читатель нашел в собственном воспоминании известное количество возможных применений, возможных случаев. Без этого понимание ее не будет возможно, а такой подбор возможных случаев требует времени. Этим объясняется, между прочим, тот совет… Тургенева—читать их медленно…
Дело не в медленном чтении, а в том подборе возможных случаев, применении, о котором я только что упомянул».
Дело вовсе не в этом. Совершенно ложно представлять себе дело так, будто читатель, читая басню в сборнике, мысленно вспоминает те житейские случаи, к которым эта басня подходит. Напротив того, можно с уверенностью сказать, что, читая басню, он не занят ничем другим, кроме того, что эта басня ему рассказывает. Он всецело отдается тому чувству, которое басня в нем вызывает, и ни о каких других случаях и не вспоминает. Именно это получили мы в итоге рассмотрения каждой басни.
Таким образом, мы видим, что в басне не только нет противоположностей со всеми остальными видами поэзии, на которых всё время настаивают Лессинг и Потебня, как на отличительных ее свойствах, но, напротив того, что в ней, как в элементарном виде поэзии, есть зерно и лирики, и эпоса, и драмы. Белинский недаром называл отдельные басни Крылова маленькими драмами. Этим он определял верно не только диалогическую внешность, но и психологическую сущность басни. Как маленькую поэму басню определяли многие, и мы видели, что не кто иной, как Жуковский, подчеркивал близость басни к эпической поэме. Было бы величайшей ошибкой думать, что басня есть непременно насмешка, или сатира, или шутка. Она бесконечно разнообразна по своим психологическим жанрам, и в ней действительно заложено зерно всех видов поэзии. Наряду с такими баснями, как «Кошка и Соловей» или «Рыбья пляска», которые можно назвать самой жестокой общественной и даже политической сатирой, мы видели у Крылова и психологическое зерно трагизма в «Волке на псарне», и психологическое зерно героического эпоса в «Море зверей», и зерно лиризма в «Стрекозе и Муравье». Мы уже говорили как-то, что вся такая лирика, как лермонтовский «Парус», «Тучи» и т. п., то есть лирика, имеющая дело с неодушевленными предметами, несомненно выросла из басни…
Остается только назвать и формулировать то психологическое обобщение относительно эстетической нашей реакции на басню, к которому мы подошли вплотную. Мы можем его формулировать так: всякая басня и, следовательно, наша реакция на басню развивается все время в двух планах, причем оба плана нарастают одновременно, разгораясь и повышаясь так, что в сущности оба они составляют одно и объединены в одном действии, оставаясь всё время двойственными.
В «Вороне и Лисице» чем сильнее лесть, тем сильнее издевательство; и лесть и издевательство заключены в одной и той же фразе, которая одновременно есть и лесть и издевательство и которая эти два противоположных смысла объединяет в одно.
В «Волке и Ягненке» чем сильнее правота ягненка, которая, казалось бы, должна его отодвигать, отдалять от смерти, тем сильнее, напротив, близость смерти. В «Стрекозе и Муравье» чем сильнее беззаботность, тем именно острее и ближе гибель. На этом примере особенно легко это пояснить. Здесь речь идет не о простой временной последовательности, которая заключена в самом факте и материале повествования стрекозы — сперва пела, потом попала в беду, раньше лето, потом зима, — но вся суть здесь в формальной зависимости обеих частей. Басня построена так, что чем беззаботнее было ее лето, чем острее дана ее резвость, — тем ужаснее и ощутительнее постигшая ее беда. Каждая фраза, которую произносит она в разговоре с муравьем, в совершенно одинаковой степени развивает оба плана картины. «Я без души лето целое все пела». Это развивает дальше картину резвости и это же окончательно означает грозящую ей гибель. То же самое в «Волке на псарне», где чем спокойнее, величественнее текут переговоры, тем ужаснее и страшнее действительная гибель, и когда мир заключен, тогда начинается травля. То же самое в «Тришкином кафтане» и во всех остальных баснях, и мы вправе сказать, что аффективное противоречие, вызываемое этими двумя планами басни, есть истинная психологическая основа нашей эстетической реакции.
Однако этой двойственностью нашей реакции дело далеко не ограничивается. Каждая басня заключает в себе непременно еще особый момент, который мы условно называли всё время катастрофой басни по аналогии с соответствующим моментом трагедии и который, может быть, правильнее было бы назвать по аналогии с теорией новеллы pointe (по Брику — шпилька) — ударное место новеллы — обычно короткая фраза, характеризуемая остротой и неожиданностью. С точки зрения сюжетного ритма pointe—«окончание на неустойчивом моменте, как в музыке окончание на доминанте».
Такой катастрофой или шпилькой басни является заключительное ее место, в котором объединяются оба плана в одном акте, действии или фразе, обнажая свою противоположность, доводя противоречия до апогея и вместе с тем разряжая ту двойственность чувств, которая всё время нарастала в течение басни. Происходит как бы короткое замыкание двух противоположных токов, в котором самое противоречие это взрывается, сгорает и разрешается. Так происходит это разрешение аффективного противоречия в нашей реакции. Мы уже указали целый ряд мест в басне, где такая катастрофа и ее психологическое значение не подлежат никакому сомнению. В катастрофе басня собирается как бы в одну точку и, напрягаясь до крайности, разрешает одним ударом лежащий в ее основе конфликт чувств. Напоминаем эти катастрофы, эти короткие замыкания чувств в басне: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»,— говорит напоследок волк ягненку. В сущности, это нелепость, потому что эта фраза составлена из двух совершенно разных планов басни, которые до сих пор протекали порознь. В одном плане — юридических препирательств с ягненком и возводимых на него обвинений — эта фраза по своему прямому смыслу означает полную правоту ягненка и его полную победу, знаменуя полное поражение волка. В другом плане «это означает для ягненка полнейшую гибель. Объединенное вместе, это в прямом смысле нелепо, а в плане развития басни катастрофично в том смысле, как это мы разъяснили выше. Это — внутреннее противоречие, которым двигалась басня: с одной стороны, правота спасает от смерти, отдаляет ее, если ягненок оправдается, он спасется, — вот он оправдался «начисто, волк признал, что у него обвинений нет, ягненок спасся; с другой стороны, чем правее, тем ближе к смерти, то есть чем больше разоблачается ничтожество обвинений волка, тем больше раскрывается лежащая в их основе истинная причина гибели и тем больше, значит, гибель нарастает.
То же самое в «Вороне и Лисице». В катастрофе читаем: «Ворона каркнула» — это кульминационный пункт лести. Лесть сделала всё, что она могла, она дошла до апогея. Но тот же самый акт есть, конечно, верх издевательства; благодаря ему ворона лишается сыра, лисица торжествует победу. В коротком замыкании лесть и издевательство дают взрыв и уничтожаются.
То же самое в басне «Стрекоза и Муравей», когда в заключительном «так поди же, попляши» опять дается короткое замыкание этой прыгающей, как бы веселящейся, в самом стихе выраженной беззаботной легкой резвости и окончательной безнадежности. Мы уже говорили, что когда одно и то же слово «попляши» означает в этом месте одновременно и «погибни» и «резвись», — здесь мы имеем налицо ту катастрофу, то короткое замыкание чувств, о котором говорим все время.
Таким образом, подводя итоги, мы нашли, что тонкий яд составляет, вероятно, истинную природу крыловской поэзии, что басня представляет собой зерно лирики, эпоса и драмы и заставляет нас силой поэзии, заключенной в ней, реагировать чувством на то действие, которое она развивает. Мы нашли, наконец, что аффективное противоречие и его разрешение в коротком замыкании противоположных чувств составляет истинную природу нашей психологической реакции на басню. Это первый шаг нашего исследования. Однако мы не можем не заглянуть вперед и не указать на удивительное совпадение, которое имеет найденный нами психологический закон с теми законами, которые многие исследователи уже давно указывали для высших форм поэзии.
Разве не то же самое разумел Шиллер, когда говорил о трагедии, что настоящий секрет художника заключается в том, чтобы формой уничтожить содержание? И разве поэт в басне не уничтожает художественной формой, построением своего материала того чувства, которое вызывает самым содержанием своей басни? Это многозначительное совпадение кажется нам полным психологического смысла, но об этом нам придется еще много говорить впереди.
По книге: Выготский Л.С. «Психология искусства» (М., 1968).
[1] Выгодский цитирует басню: «У сильного всегда бессильный виноват: /Тому в Истории мы тьму примеров слышим. /Но мы Истории не пишем; А вот о том, как в баснях говорят…»
sobolev.franklang.ru
Басни Крылова – анализ — Русская историческая библиотека
Лучшая и главная часть творчества Ивана Андреевича Крылова, это его басни; они никогда не устареют и устареть не могут; в них проявилось художественное творчество и огромный, самобытный талант автора. Недаром Плетнев, написавший его биографию, сказал по поводу первой басни («Дуб и трость»), написанной в 1806 году: «Для нас Крылов родился в 40 лет».
Невозможно перечислить и проанализировать все басни Крылова (см. краткие содержания многих из них на нашем сайте): так они разнообразны и богаты по темам, сюжетам и смыслу. При общей их оценке надо сказать, что главные художественные достоинства басен заключаются, во-первых, в языке и художественности формы, а во-вторых, в поразительной выпуклости и реализме.
Портрет Ивана Андреевича Крылова. Художник К. Брюллов, 1839
Крылов говорит чисто-русским, народным языком; он часто употребляет уменьшительные формы слов, – «куманек», «светик», – или такие выражения и обороты речи, которые свойственны лишь простонародному, бытовому языку: «невеста-девушка смышляла жениха», «отколе ни возьмись», – «тихохонько медведя толк ногой», «случись тут мухе быть». Или же он пользуется народными оборотами речи, с пропуском глагола или другого слова: – «навстречу моська им. – Увидевши слона, ну на него метаться». – «И с возом бух – в канаву».
Некоторые выражения Крылова вошли в употребление, как поговорки, что доказывает, насколько они удачны: «чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться»; – «рыльце в пушку»; – «ларчик просто открывался»; названия некоторых басен стали служить обще-употребляемыми эпитетами: «Демьянова уха», «Тришкин кафтан».
Баснописец Иван Андреевич Крылов
Странно, что среди такого чисто русского языка басен встречаются иногда мифологические, античные имена Юпитера, Афины, Апеллеса, Нептуна; правда, встречаются они не слишком часто, и это единственное, чем Крылов в своих баснях отдал дань классицизму.
Реализм басен – удивителен, некоторые картины описаны с такой, если можно так выразиться, – выпуклостью, живостью, что их одновременно и видишь и слышишь. Как радуется «дворовый верный пес, Барбос» («Две собаки») своей старой знакомой, Жужу, увидав ее в окне:
«К ней ластится, как будто бы к родне,
Он с умиленья чуть не плачет
И под окном
Визжит, вертит хвостом
И скачет…».
Так и видишь этого лохматого, простоватого Барбоса.
Интересно, между прочим, сравнить одну из самых известных басен «Ворона и лисица» с одноименной басней: «Le Corbeau et le Renard» Лафонтена, который так тонко передает изящный французский язык XVII-го века. У Крылова же ворона и лиса – русские, в этом не ошибешься. С каким реализмом описана хитрая лиса, которой хочется покушать, ее осторожные, ловкие приемы!
«Плутовка к дереву на цыпочках подходит,
Вертит хвостом, с вороны глаз не сводит
И говорит так сладко, чуть дыша:
Голубушка, как хороша!»
Каким чисто народным выражением заканчивает автор свою басню – «с ним была плутовка такова»!
Еще одна характернейшая черта басен Крылова – уменье остроумными намеками, как бы мимоходом, задевать и высмеивать человеческие недостатки, даже если эти недостатки не относятся к главному сюжету басни. Так, в басне «Лжец» приятель говорит хвастуну-лжецу, что с моста, по которому «лжец ни один пройти не смеет», обрушились в воду «два журналиста, да портной»; намек на то, что часто журналистов и портных обвиняют во лжи. В басне «Кот и повар», рассказывая, как «повар-грамотей с поварни побежал своей в кабак», оставив кухню на попечение кота, Крылов как бы мимоходом иронизирует по поводу ханжества повара: «он набожных был правил и в этот день по куме тризну правил»…
Басни Крылова часто дают учить наизусть маленьким детям, но в сущности многое в них непонятно в детском возрасте; многому может научиться и взрослый человек, вникая в эти живые, тонко-остроумные и часто глубокие по мысли образы и картины.
В заключение сказанного приведем несколько слов из трогательного письма младшего брата Крылова, который восхищается талантом Ивана Андреевича и говорит: «читал я басни других писателей (Измайлова), но в сравнении с твоими, как небо от земли: ни той плавности в слоге, ни красоты нет, а особливо простоты, с какою ты имеешь секрет писать, ибо твои басни и грамотный мужик и солдат с такою же приятностью читать может… Как ты, любезный тятенька, пишешь, так это – для всех: для малого и для старого, для ученого и простого, и все тебя прославляют»…
Вот как трогательно и удивительно верно характеризует и восхваляет Лев Андреевич Крылов замечательные произведения своего знаменитого брата!
rushist.com
В чем суть басен Крылова? | Мир аудиокниги
В чем суть басен Крылова? Об этом пойдет сегодня речь. Попробую изложить свои мысли на этот счет.
Басни Крылова — это ни что иное, как короткие смешные истории, содержащие мораль, наставление, поучение.
Читая их, в течение 3-4 минут можно увидеть ту или иную черту характера человека, как бы под увеличительным стеклом.
В простой, доступной для понимания, иносказательной форме, используя различные образы, Крылов смело говорит о нравственных пороках общества и человека. В этом их суть.
Впрочем, любая басня — это стих или проза нравоучительного, сатирического характера. Крылов не открыл новый жанр в литературе, он продолжил традиции древнегреческого Эзопа, усовершенствовав тем самым русскую басню.
Обычно, действующими лицами в баснях выступают растения, животные и даже вещи.
Это психологический прием проектирования какой-то проблемы на неодушевленные предметы или на животных, позволяющий таким образом говорить о пороках, о которых не принято говорить.
В этом басни напоминают сказки, притчи, быль.
Юмор в баснях
Басни Крылова всегда носит юмористический, порою сатирический характер, они проницательны и высмеивают человеческую глупость. Если бы басни были просто нравоучением, они не были так интересны. Нам хочется увидеть смешную историю и Крылов рисует её в нашем воображении.
Поучение в баснях
По законам литературного жанра, каждая басня всегда заканчивается поучением, содержит мудрое наставление. Недостаточно только вскрыть недостаток, нужно показать также и решение проблемы.
В этом смысле басни Крылова перекликаются с народной мудростью и библейскими притчами.
Каждая басня Крылова — это маленькая жизненная ситуация, описанная с удивительной проницательностью. Автор умело отображает характеры людей их заблуждения, ошибки.
Например, в басне «Раздел„ речь идет не столько о жадности, хотя, очевидно, что она свойственная её героям, “делящим барыши», сколько о неумении людей договариваться перед лицом опасности.
Мораль многих басен Крылова давно превратилась в крылатые выражения, а образы — в нарицательные имена.
Например, Слон и Моська (образ человека, пытающегося произвести впечатление храброго и бесстрашного, но по факту не имеющего силы), Мартышка и Очки (образ невежественного человека).
Мне довелось озвучивать некоторые басни и на страницах сайта я познакомлю вас с ними. Вот плейлист басен, на выбор.
Скачать эту и другие басни Крылова
Автор: Студия «Вестник»
Мир аудиокниги
angelstudio.com.ua