Русские понимают закон и правду – Право в правде – Огонек № 38 (5448) от 26.09.2016

Право в правде – Огонек № 38 (5448) от 26.09.2016

В прошлом году Россия с размахом отмечала 1000-летие кончины князя Владимира — важнейшей фигуры для нашей современной политики. В этом году наступил юбилей не менее важный: 1000-летие первого отечественного свода законов — «Русской правды». Но отмечается эта дата куда скромнее, и в этом нельзя не разглядеть знаковую примету: закон и правда как-то трудно уживаются в Отечестве. Но если на официальном уровне о «Русской правде» говорится мало и негромко, то народная память, напротив, сквозь века пронесла любовь к одному этому слову — «правда», превратив его в спутник революций и борьбы за справедливость. Почему нам правда до сих пор милей закона, разбирался «Огонек»

1000 лет исполняется первому отечественному кодифицированному своду законов — «Русской правде». Вряд ли Ярослав Мудрый, с именем которого, по мысли большинства историков, связано появление этого легендарного документа, знал, какое будущее уготовано его детищу и тем более как точно он подобрал для него название. Когда «Правда», просуществовав несколько веков в рамках юридического поля, безнадежно устарела, она не ушла с политической сцены на полки музеев, а осталась со своим народом — уже как понятие этическое, будоражащее умы и революционизирующее массы.

Кто только не обещал даровать стране новую «Русскую правду». В XIX веке это пытался сделать декабрист Павел Пестель, написавший одноименный труд, в начале ХХ века — Владимир Ленин, назвавший схожим образом главную газету Советов. В 1990-е, когда и страна перестала существовать, и газета потеряла авторитет, на россиян по-прежнему завораживающе действовал известный тезис «сила, брат, в правде»…

И сегодня, похоже, тысячи лет — как не бывало. Судя по бурной реакции читателей на опрос журнала (см. Опрос), в котором приняло участие более 13 тысяч человек, «русская правда» для большинства из нас, как была, так и есть,— ценнее и понятий, и закона. В феномене политической и социальной свежести древнерусского термина разбирался «Огонек».

www.kommersant.ru

1.5.1. Понимание закона и правды в Древней и Средневековой Руси

1.5.1. Понимание закона и правды в Древней и Средневековой Руси

Экскурс в историю образования слов «закон» и «право» позволяет говорить, что изначально для обозначения объективной системы регулятивно-охранительных норм использовалось слово «закон». Слово «право» – появляется в русском юридическом языке лишь в конце XVII – начале XVIII вв. в результате трансформации слова «правда». Следует отметить, что понимание правды в Древнерусском государстве и Средневековой Руси существенным образом отличалось от современного. Если в настоящий момент правда является синонимом истины (антиподом лжи), то в Древней и Средневековой Руси словом «правда» назывался акт княжеского нормотворчества[79]. В функциональном смысле правда представляла инструмент ПРАВления, используемый ПРАВителем для реализации собственных властных полномочий. Получалось, что правда – это формализованная воля государя. Следовательно, не могло существовать правды, отличной от государевой воли[80].

Рассмотрение проблемы соотношения терминов «правда» и «закон» в древнерусском праве, на наш взгляд, целесообразно осуществлять в контексте сравнительного анализа понятий «закон» и «обычай».

По мнению В.И. Сергеевича, в Древней и Средневековой Руси «обычай» и «закон» представлялись как тождественные категории. «Наш начальный летописец, – пишет В. И. Сергеевич, – упоминает не одни только «законы отцов», но и «обычаи отцов». Слова «законы» и «обычаи» заменяют у него одно другое. Предания, идущие от отцов, он без различия называет то обычаями, то законами. Эти законы и обычаи имеют у него один и тот же источник: деятельность отцов»[81]. Таким образом, в отличие от правд, представлявших собой результат княжеского нормотворчества и являвшихся своего рода протозаконодательными (в современном понимании слов «закон» и «законодательство») нормативными правовыми актами, «законы русские» являли образцы юридических обычаев, «применяемых к отдельным случаям в силу согласного убеждения действующих лиц в необходимости подчиняться им»[82].

По мнению В. И. Сергеевича, «обычное право возникает под воздействием двух сил. Во-первых, индивидуального сознания насущных интересов человека, под влиянием которого определяется тот или другой способ его действий. Это начало самоопределения (автономии). В его основе – личный интерес, личное усмотрение о том, что должно быть при данных условиях, а не отвлеченная идея правды или справедливости. Но самоопределение само по себе не творит еще обычного права. Из него возникают только отдельные действия, известная практика. Если действия личной воли разных лиц будут одинаковы в одинаковых случаях и их накопится значительная масса, возникает вторая сила, побуждающая всех знающих о существовании известного образа действий, известной практики – действовать так же. Это

инертная сила обыкновения. Образ действия, избранный некоторыми, всегда более энергичными людьми, становится общей нормой, обычаем благодаря тому, что другие привыкают, более или менее пассивно, действовать так же. Некоторая практика переходит в повальный обычай потому, что путем пассивного подражания действиям передовых людей слагается убеждение в необходимости действовать именно так, а не иначе. Обычай идет не от общего, а от индивидуального убеждения, но становится более или менее общим. Говорим «более или менее» потому, что убеждение каждого, исполняющего обычай, в истинности, справедливости и разумности его оснований вовсе не нужно для действия обычая. Нужно только общее убеждение в необходимости действовать согласно с господствующей практикой. При этом условии люди будут подчиняться обычаю, хотя лично тот или другой из них может и не иметь соответствующего убеждения. «Повальный обычай, что царский указ», – говорит русская пословица, то есть обычай так же обязателен, так же связывает волю, как и указ»[83].

Таким образом, и закон русский (обычай), и русская правда (государев указ) в основе своей имеют индивидуальную волю-правомочие. Вместе с тем, важнейшим отличительным признаком закона (обычая) является его объективность. Возникнув в результате сложения индивидуальных воль и последующей передачи от поколения отцов к поколению детей закон (обычай) является обязательным как для правителей, так и для подвластных. В отличие от закона, правда исходит от государя (великого князя), который, являясь творцом правды, тем самым возвышается над ней и, соответственно, изданной им самим правде не подконтролен и не подотчетен. «Король не подвластен никаким людским законам, и никто не может его ни судить, ни наказывать, – пишет в своем трактате «Политика» Крижанич Юрий, – две узды, кои связывают короля и напоминают о его долге, это – правда и уважение или заповедь Божия и стыд перед людьми»[84]. Таким образом, в отличие от закона (обычая), который оказывает свое регулятивно-охранительное воздействие только до тех пор, пока наиболее активные представители социума живут в соответствии с обычными нормами, государева правда изначально предполагает существование двух нормативных стандартов: правды государя и правды для государя. Последняя, как было сказано выше, сводится к божественной воле и собственной совести.

Определившись с тем, каким образом в Древней и Средневековой Руси соотносились понятия «правда» и «закон», следует попытаться разобраться с социально-юридической сущностью самого закона.

В древнерусском языке в качестве тождественных используется два слова «закон» и «покон». Однако, на наш взгляд, будучи однокоренными и взаимосвязанными, эти слова, вместе с тем, несут различную смысловую нагрузку. Попытаемся данный тезис обосновать.

В качестве коренного для «закона» и «покона» выделяется слово «кон».

Кон означает предел, границу, и вместе с тем некое начало, определенное место в известных границах[85].

Предлог за с винительным падежом выражает чувственно ощущаемый предел движения (поведение, выходящее за пределы нормального; корабль, скрывающийся за линией горизонта; солнце, спрятавшееся за тучей).

Предлог по имеет несколько иное значение и обозначает направление движения к намеченной цели (пойти по грибы (по воду), по гроб обязанный и т. П.).

Употребляемое слитно в качестве приставки за придает слову ограничительный смысл и тем самым устанавливает очевидный, либо предполагаемый Запрет на совершение тех или иных действий (забор, запруда, закрытие и т. П.). Наличие запрета автоматически обусловливает либо наличие специального разрешения на его преодоление, либо заранее определенное наказание за несанкционированное преодоление.

Приставка по в отличие от за придает слову Побудительный смысл «Повод поступать тем или иным образом». При этом Побуждение само по себе не является обязательством и обеспечивается не принудительными (карательными), а стимулирующими (поощрительными) мерами[86].

Таким образом, слова «закон» и «покон» в древнерусском языке отражали два функциональных смысла права – ограничительный и, соответственно разрешительно-запретительный и побудительный, управомочивающий. В подобном понимании право-закон означало установление определенных пределов, ограничивающих свободу поведения индивидуальных и коллективных субъектов. В свою очередь, право-покон выступало в качестве масштаба свободы поведения – правомочия. Обычай, являясь формой права в Древней и Средневековой Руси, одновременно выполнял и функции закона (правоограничения), и покона (правомочия).

Постепенное вытеснение обычного права (Закона Русского) из механизма правового регулирования, сложившегося в российском государстве, происходило под влиянием усиления социально-юридической значимости указного права (закона княжеского), в рамках которого трансформация великокняжеских правд в царские (а в последствии в императорские) указы носила не сущностный, а лишь формально-содержательный характер. Именно глава государства – государь (вне зависимости от того, как назывался занимаемый пост) на всем протяжении истории российского государства выступал в качестве верховного законодателя. Сведение закона к формализованной воле государя означало качественное изменение смысла данной категории. Закон утрачивал качества необходимой, всеобщей и существенной связи явлениями объективной реальности (в подобном качестве он выступал применительно к обычному праву) и приобретал значение правила, метода, средства, устанавливаемого субъектом в определенных целях и несущего на себе печать вторичного, содержащего характеристику объекта явлений умом человека[87].

Обобщая вышесказанное можно выделить два этапа восприятия проблемы соотношения права и закона в истории отечественной политико-правовой мысли доимперского периода.

На первом этапе имеет место дифференциация обычного (закона русского) и указного (княжеской правды) права. На данном этапе слово закон (покон) используется для обозначения обычного права, являющегося основным источником древнерусской правовой системы. В основу обычая как источника права положена передающаяся от поколения к поколению правовая традиция (закон отцов). В свою очередь, правда представляет собой систематизированный и кодифицированный нормативный акт, в основу создания которого положены как нормы обычного права, так и прерогативы князя в сфере административного нормотворчества и судопроизводства. Правда в отличие от обычая (народного права) есть право указное (государево). Сам государь (князь), выступая в качестве правдотворца, вместе с тем, в юридическом смысле правде не подчинялся, возвышался над ней и использовал ее в качестве инструмента правления. Таким образом, первоначально в индивидуальном и общественном сознании сосуществуют два образа права: право – закон русский – сформировавшееся в рамках и посредством правовой традиции обычное право, и право – правда – возведенная в закон воля князя. В подобном представлении наиболее близка к современному пониманию закона именно правда, сочетающая в себе основные черты нормативного правового акта (особый порядок разработки и принятия, документальное закрепление, атрибутивность и структурированность, обеспечение системой государственных гарантий и мер юридической ответственности).

На втором этапе правогенеза обычное право вытесняется княжеским (указным). Понимание закона сводится к формализованной и обеспеченной государственным принуждением воле государя[88]. При этом сам государь является юридически безответственным субъектом, ответственным в своей правотворческой и правореализационной деятельности только перед Богом и собственной совестью.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

law.wikireading.ru

СПРАВЕДЛИВОСТЬ — ДУХОВНАЯ ОСЬ РУССКОГО МИРА (СОВЕСТЬ, ПРАВДА И ЗАКОН)

Уже в скифский период у древних славян зарождаются основы духовной цивилизации, прослеживаются поклонения добрым началам жизни, стремления к самоуправлению и общинности, нестяжательству, презрению к богатству. Греческий ученый Страбон отмечает характерные черты славян: добротолюбие (любезность), справедливость и простоту.

Именно следование справедливости привело восточных славян к принятию христианства, ибо славяне еще задолго до крещения фактически жили по заповедям Нового Завета.

В понятии восточных славян справедливость — одна из семи человеческих добродетелей, сложное моральное понятие, означающее совершение поступков по правде, по совести, по закону.

В православном понимании справедливость — прежде всего совершенное следование заповедям Божиим. В ‘Изборнике 1076 г.’ справедливость объясняется так: ‘Творящим добро воздай почет, творящих зло наказывай. Не оправдывай виновного, даже если он и друг тебе, не обижай правого, даже если он и враг тебе’. Справедливость в понятиях Святой Руси осуществляется не просто стремлением к справедливости, а любовью. Для того чтобы быть справедливым, надо быть самоотверженным, то есть как бы несправедливым к себе. В сборнике ‘Пчела’ (к. XII — н. XIII) говорится: ‘Человек справедливый не тот, кто не обидит, а который мог бы обидеть и не захотел’.

Это же понимание справедливости проводится у русских мыслителей и более позднего времени. ‘Справедливость в нравственном смысле, — пишет В.С. Соловьев, — есть некоторое самопожертвование; ограничение своих притязаний в пользу чужих прав. Справедливость не есть простое равенство, а равенство в исполнении должного’.

 
Справедливость — доблесть избранных натур, правдивость — долг каждого порядочного человека (В.О. Ключевский). Справедливость есть моральная уверенность. Следовать в физическом мире правилу ‘ничего лишнего’ есть умеренность, в моральном — справедливость. Справедливость есть крайняя мера добродетели, к которой обязан всякий. Выше ее — ступени к совершенству, ниже — порок (Л.Н. Толстой).

Справедливость — главная среди добродетелей: она уравновешивает все человеческие достоинства и формирует добродетель, которая в понятиях Руси — направленность разума и воли человека к добру, внутреннее желание творить добро. В православном сознании обычно существуют семь основных добродетелей — вера, надежда, любовь, мудрость, мужество, справедливость и воздержание. Добродетель ведет к спасению и блаженству. Высшая добродетель — в полном самоотречении ради спасения ближних. ‘Не место может украсить добродетель, но добродетель место’ (‘Пчела’, XII-XIII вв.). ‘Беспорочность поставляет себе правилом не делать того другому, чего бы не пожелал себе. Добродетель распространяет это правило гораздо далее и велит делать то другим, чего бы пожелал себе’ (Д. И. Фонвизин).

Справедливость — необходимое условие добротолюбия — одного из основополагающих понятий русского мировоззрения. Основы добротолюбия излагаются еще в ‘Изборнике’ 1076 г. Его составитель Иоанн Грешный вопрошает: ‘Что есть воля Божия, что требует Небесный Царь от земных людей?’ И отвечает: милостыни и добра. Благочестив не тот, кто проводит время в постах и молитвах, но кто добродетелен в жизни, творит благо ближнему, праведная вера обязывает прежде всего служить людям. Это и есть милостыня Богу, исполнение его просьбы. Это противопоставление обрядовой стороны Православия и его сущности несло в себе известный соблазн, бывший следствием языческого периода, когда те же самые идеи воплощались вне христианского обряда. Православие укрепило культ добротолюбия, освятив и усилив лучшие черты русского народа.

В сборнике житейской мудрости ‘Пчела’, одной из любимых книг русского человека с XII по XVIII в., идеи добротолюбия занимают также главное место. Человек должен стремиться к совершению благих дел. Православный, не совершивший при жизни добра, умирает не только телом, но и душой. Пагубен не только грех, но и отсутствие добрых дел. Человек должен быть добродетельным и праведным, а не лукавым и злым, постоянно проводить границу между добром и злом, вытесняя зло, и таким образом он становится равным Богу (конечно, в моральном смысле).

На Руси православное христианство стало добротолюбием, вобрав в себя все прежние народные взгляды на добро и зло и оптимистическую веру в добро и справедливость. Соединив нравственную силу дохристианских народных воззрений с мощью христианства, русское Православие обрело невиданное нравственное могущество в сердцах и душах русских людей. Вера в Бога как в Добро и Справедливость и путь к Богу через Добро и Справедливость пронизывают русское национальное сознание, отражаясь, в частности, в сотнях народных пословиц и поговорок, посвященных теме добра: ‘Без добрых дел вера мертва пред Богом’, ‘С Богом пойдешь — к добру путь найдешь’, ‘Кто добро творит, тому Бог отплатит’, ‘За добро Бог плательщик’, ‘Кто добро творит, того Бог благословит’, ‘Не хвались родительми, хвались добродетельми’, ‘Богу — хвала, а добрым людям — честь и слава’, ‘Не стоит город без святого, селение без праведника’.

Понятия добра и зла, что хорошо и что плохо, понятие справедливости составляют жизненный кодекс русского человека. ‘Жизнь дана на добрые дела’, — говорит он. ‘Живи так, чтоб ни от Бога греха, ни от людей стыда’, ‘Доброе дело и в воде не тает’, ‘Доброе дело крепко’, ‘Доброе дело навек’, ‘Доброму везде добро’, ‘Праведен муж весь день ликует’, ‘За доброго человека сто рук’, ‘Добрый человек надежнее каменного моста’, ‘Сам потерпи, а другого не обидь’.

В понимании справедливости у русских обязательным условием, согласно которому она может осуществиться, претвориться в жизнь, является сочетание духовно-нравственных ценностей русского народа — жить по совести и правде. Причем юридические основания не являются главными в осуществлении справедливости. Только совесть и правда могут обеспечить справедливость в жизни. Для осуществления справедливости в России XVIII в. Екатериной II были созданы совестные суды. Они судили не только на основании одних законов, но и по ‘естественной справедливости’. Им предписано было руководствоваться в своих решениях ‘человеколюбием, почтением к особе ближняго и отвращением к угнетению’.

Совестные суды состояли из судьи и шести заседателей, по два от сословий: дворянского, городского и сельского; заседатели последних двух сословий не принимали участия в решении дел, касавшихся одних дворян. В совестный суд поступали: а) тяжбы, по которым сами спорящие обращались к разбирательству; б) переданные из других судебных мест уголовные дела, в которых усматривались смягчающие обстоятельства (преступления о безумных или малолетных и дела о колдовстве). Разбор гражданских дел в совестном суде имел примирительный характер; сначала судьи требовали от тяжущихся указания на средства к примирению; если невозможно было их согласить, им предлагали избрать посредников, по одному или по два от каждой стороны. Посредники присоединялись к совестному суду и вместе с ними изыскивались средства к примирению тяжущихся; если посредники были одного мнения, то совестный суд утверждал их соглашение, в противном случае предлагали им свое собственное мнение, а при несоглашении посредников с этим мнением оно предлагалось самим тяжущимся; если они не мирились, их отсылали к обыкновенным гражданским судам. Апелляция приносилась высшему совестному суду только по делам уголовным. Совестные суды сохранялись в русском законодательстве до самого введения либеральных судебных уставов.

Причиной ликвидации совестных судов в России была либеральная реформа Александра II, переведшая законодательство России на новые рельсы. Западное законотворчество основывалось на формальном понимании справедливости (equity) и сводило ее к категориям юридического права. Понятие же совести в соблюдении справедливости фактически не принимается в расчет.

В России совесть наряду со стремлением к правде была важнейшим условием справедливости.

Совесть — внутренний духовно-нравственный закон русского православного человека. Она является особой формой выражения таких основополагающих понятий православного христианства, как любовь к ближним, нестяжательство, добротолюбие, правда и, конечно, справедливость. Совесть свидетельствует о богоподобии человека и необходимости исполнения заповедей Божьих. По словам премудрого Сираха, Бог положил око Свое на сердца людей (Сир. 17;7). Как внутреннее божественное состояние, совесть неподкупна, с ней нельзя договориться. После совершения дурного дела совесть немедленно мучает и карает человека, преступившего нравственный закон. ‘Совесть с молоточком, — говорят русские пословицы, — и постукивает, и подслушивает’, ‘Совесть без зубов, а загрызет’, ‘Как ни мудри, а совесть не перемудришь’, ‘За совесть и за честь хоть голову снесть’, ‘Береги платье снову, а честь смолоду’, ‘Добрая совесть — глаз Божий’, ‘В ком стыд, в том и совесть’.

Совесть есть власть духа и справедливости над инстинктом, однако без раздвоения их, ибо эта власть осуществляется теми корнями духа, которые живут в самом инстинкте: именно поэтому человек совершает совестный поступок с уверенностью в своей правоте, с интуитивною быстротою и инстинктивной страстной цельностью, что нередко воспринимается другими несовестными людьми как ‘безрассудство’. Совесть и стремление к справедливости есть как бы глас Божий, цельно овладевший человеком, его инстинктом и его судьбою. Совесть есть голос целостной духовности человека, в которой инстинкт принял закон Божий как свой собственный, а дух приобрел силу инстинктивного влечения. Совесть есть инстинктивная потребность в нравственном совершенстве и неколебимая воля к нему (И.А. Ильин). Совесть есть тот высший закон всех живущих, который каждый сознает в себе не только признанием прав этого живущего, но и любовью к нему. Указания совести безошибочны, когда они требуют от нас не утверждения своей животной личности, а жертвы ее. Если жизнь не приходится по совести, то одурманиванием совесть сгибается по жизни. Берегись всего того, что не одобряется твоею совестью (Л.Н. Толстой). В идеале общественная совесть должна сказать: пусть погибнем мы все, если спасение наше зависит лишь от замученного ребенка, — и не принять этого спасения (Ф.М. Достоевский). Под свободой совести обыкновенно разумеется свобода от совести (В.О. Ключевский).

Но справедливости нет и без чувства правды. Правда, истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость — одно из высших понятий Руси. ‘Не в силе Бог, а в правде’, — говорил русский человек, подразумевая под ней меру добра и справедливости, абсолютную истину души. ‘Бог правду видит’, ‘Правда живет у Бога, а кривда — на земле’, ‘Правда груба, да Богу люба’, ‘Правда гневна, да Богу мила’, ‘Все минется, одна правда останется’.

Жизнь прожить следует только по-доброму, по правде, по справедливости. Народная мудрость проводит эту мысль постоянно. А.Н. Афанасьев в предисловии ко второму изданию ‘Народных русских сказок’ (1873 г.) отмечает: ‘:всегда сказка, как создание целого народа, не терпит ни малейшего намеренного уклонения от добра и правды. Она требует наказания всякой неправды и представляет добро торжествующим над злобою, напр., сказка о правде и кривде задает практический вопрос: как лучше жить — правдою или кривдою? Выведены два лица, из которых каждый держится противоположного мнения: правдивый и криводушный. Правдивый — терпелив, любит труд, без ропота подвергается несчастию, которое обрушилось на него по злобе криводушного, а впоследствии, когда выпадают на его долю и почести, и богатство, он забывает обиду, какую причинил ему криводушный, вспоминает, что некогда они были товарищами, и готов помочь ему. Но чувство нравственное требует для своего успокоения полного торжества правды — и криводушный погибает жертвою собственных расчетов’.

‘Основная болезнь народная, — писал в свое время Ф.М. Достоевский, — жажда правды, но неутоленная’. С конца XVII века на глазах у простого русского человека рушили его основы, глумились над его святынями. Он видел непонимание и враждебность к нему со стороны ‘господ’ и так называемой интеллигенции. Русский человек понимал, что по отношению к нему творится несправедливость, неправда, но в душе остро верил в торжество справедливости и правды.

Правда — воздух, без которого нельзя дышать (И.С. Тургенев). Никакой туман не устоит против лучей правды (Ф.М. Достоевский). Правда, хотя бы и жестоко выраженная, не должна быть страшна никому (Н.И. Пирогов). Только правда, как бы она ни была тяжела, — легка (А.А. Блок).

Правда — это победа совести в человеке, общая совесть людей. Не всякая сила стоит за правду, но всякая правда заявляет о себе силой. Правда приближается к человеку в чувстве силы и является в момент решения бороться: бороться за правду, стоять за правду, но всегда правда о себе докладывает силой. Правда требует стойкости: за правду надо стоять или висеть на кресте, к истине человек движется. Правды надо держаться — истину надо искать (М.М. Пришвин).

В понятиях Святой Руси право, закон должны носить прежде всего нравственный, а не формальный характер, соответствовать правде и справедливости. Нравственный закон считался выше закона писаного, формального. Но и формальный закон зачастую отождествлялся со словом ‘правда’, стремясь, по-видимому, подчеркнуть, что идеалом исполнения закона является правда. Слово ‘правда’ вошло в название первого русского сборника законов Русская Правда’.

Как справедливо отмечал И.Л. Солоневич, русский склад мышления ставит человека, человечность, душу выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Когда закон вступает в противоречие с человечностью и справедливостью, — русское сознание отказывает ему в повиновении.

В народном сознании понятие ‘закон’ противопоставляется понятиям ‘правда’ и ‘справедливость’, причем в таком же духе, как в ‘Слове о Законе и Благодати’ митр. Илариона. Формальному закону противостоит жизнь по душе, по правде.

‘Хотя бы все законы пропали, только бы люди правдой жили’, — говорит народная пословица. ‘Все бы законы потонули да и судей бы перетопили’.

Правда — это нравственные принципы, по которым живет народ, закон — это нечто навязанное ему со стороны и не всегда справедливое для него. Закон, сочиненный правящим классом для простых людей, — средство их утеснения. Он провоцирует грех, обиду и преступления.

Народные пословицы так и говорят: ‘Не будь закона, не стало б и греха’, ‘Где закон, там и обида’, ‘Где закон, там и преступление’, ‘Закон, что дышло, куда поверну, туда и вышло’.

Впрочем, русские люди понимали, что законы нужны и полезны, но не уважали их потому, что они служили средством их утеснения: ‘Законы святы, да законники супостаты’, ‘Не бойся закона — бойся судьи’.

Многие русские отношения регулировались не правом, а совестью и обычаем (прежде всего жизнь крестьянской общины). Русское правосознание было ориентировано на жизнь по совести, а не по формальным правилам. ‘Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможности устроения жизни на юридических началах’ (Л.А. Тихомиров). Этим он отличался от западного человека. ‘Европейское правосознание формально, черство и уравнительно; русское — бесформенно, добродушно и справедливо’, — писал И.А. Ильин. Для западного обывателя любой преступник — злодей, а для русского человека — жертва обстоятельств.

Наказанный по суду преступник в народном сознании — несчастный, ему сочувствуют, ему нужно помогать милостью.

Правосознание совести вовсе не означало анархии в народной жизни. В России сложились достаточно жесткие и строгие нормы поведения в среде коренных русских людей, прежде всего крестьян, которые регулировались не юридическими установлениями, а силой общественного мнения. Пренебрежение законом в XVIII-XIX вв., неверие в него среди простых людей объяснялись тем, что они чувствовали в нем навязанную извне силу, противоречащую традиции и обычаю.

Отсутствие правосознания совести в западных странах, диктатура формального закона приводят к иному пониманию справедливости. В западных странах и по сей день господствует понимание справедливости по Г. Спенсеру, который различал в справедливости две стороны. Положительная сторона заключается в признании за каждым человеком права на беспрепятственную деятельность и на пользование теми благами, которые она приносит; а так как люди одарены различно, то и в результате их действий неизбежно неравенство. Отрицательная сторона справедливости заключается в сознании того, что существуют пределы, обусловливаемые наличием других людей, имеющих одинаковые права, уважение к которым является необходимейшим условием общественной жизни; в мысли о сферах действия, взаимно ограниченных, заключается понятие равенства. Неуравновешенная оценка этих двух элементов ведет, по мнению Спенсера, к расходящимся нравственным и социальным теориям. Так, в идее справедливости, выработанной греческой философией, преобладает элемент неравенства. В диалогах Платона справедливым признается ‘правило о том, чтобы индивидуумы не брали принадлежащего другому и, в свою очередь, не лишались принадлежащего им самим’. Справедливость состоит поэтому в том, ‘чтобы каждый человек имел и делал то, что ему принадлежит’; несправедливо браться за занятие другого человека и ‘пробивать себе путь’ из одного класса в другой.

Классическое для Запада понимание справедливости выражается в формуле Гиллеля: ‘Не делай другим того, чего не желаешь себе’, — формуле, сводящейся к принципу равноценности всех людей, что далеко не равнозначаще признанию равенства относительно пределов человеческой деятельности. Эта формула была подвергнута справедливой критике с позиций христианских заповедей любви Владимиром Соловьевым.

Разное понимание справедливости и связанных с ней духовно-нравственных категорий в Русской и Западной цивилизациях разверзло между нами глубокую пропасть.

Эту пропасть мы сумеем преодолеть только тогда, когда Русский мир и объединившиеся вокруг него славянские народы выполнят свою всемирную задачу — освободить человечество от того одностороннего и ложного развития, которое получила история под влиянием Запада.

Олег ПЛАТОНОВ

www.odigitria.by

Закон и Правда. Жить в России

Закон и Правда

Он был прав при переходе через дорогу.

Надпись на памятнике

Мы различаем закон и правду. Если закон — это формальный, бездушный подход к проблеме, то правда включает в себя еще и справедливость и чтобы на величие нации работало. Ее нельзя формализовать, поиску правды посвящена великая русская литература. Это противопоставление постоянно стремится исследовать в своих фильмах Никита Михалков.

Геннадий Гладков: В России главное понятие — справедливость. Поэтому у нас всегда плевали на законы. Главное, чтобы по справедливости.

Идея торжества Закона, который всегда и для всех выполняется, в корне противоречит русской идее о том, что можно прожить, ничего не формализуя, и что обо всем можно договориться.

Александр Прохоров: Важно другое — то, что весь народ от конюха и до монарха, от вахтера и до генерального секретаря един в своем стремлении не соблюдать закон и уклоняться от его исполнения всеми возможными способами. Я, нормальный, цивилизованный по российским понятиям человек, оказываясь за границей, по степени соблюдения правил становлюсь на одну доску с последним тамошним бомжом. Титанических трудов, изнурительного внимания к мелочам требует жизнь на Западе от русского человека. Все время приходится поступать не так, как привычно и как удобно, а как положено, идет ли речь о соблюдении правил уличного движения, ритуалов служебного этикета или же общения в быту. Оказывается, невероятно сложно существовать в правовом государстве, настолько мы, русские, беззаконны.

Обратиться к правовому пути — пойти окольной нетореной тропой. Так обращение за решением конкретной проблемы к депутату никогда не приведет к решению – они элемент декора, а не реально действующего механизма. Расширение территории участка в коллективном саду происходит постепенным перемещением забора. Никто ничего не оформляет – безнадежно. Потом обязательно через некоторое время следует амнистия – власти разрешают оформить существующее положение вещей. Массовая амнистия к праздникам – реально действующий механизм правосудия.

Обратился за консультацией руководитель фирмы, поставляющей и налаживающей энергетическое оборудование. У него возник конфликт с давним хорошим клиентом. Поставленное оборудование оказалось недостаточной мощности, что было связано, скорее всего, с тем, что заказчик предоставил неполные данные о своих потребностях. При обсуждении ситуации стало понятно, что конфликт начал нарастать после того, как руководитель фирмы написал письмо клиенту с фиксацией своего понимания начальных договоренностей. Потом вступили в дело юристы обеих сторон, и конфликт начал стремительно нарастать. Для остановки конфликта оказалось достаточным отозвать юристов и перевести обсуждение в неформальный режим, добившись встречи с заказчиком один на один.

Ни одна ситуация в России не имеет формального решения, всегда сначала нужно «перетереть по понятиям». Перевод при обострении ситуации в формальный режим — это объявление войны, которая, как вы понимаете, у нас по правилам никогда не ведется.

Конечно, хорошие опытные юристы все это знают, но таких немного. Появилось огромное число формальных юристов, которые могут парализовать деятельность любой организации, только дайте им волю.

Том Парфитт: Когда ты не знаешь, к кому обращаться за защитой, то чувствуешь себя неуверенно. В России ты никогда не можешь положиться на закон, ты не знаешь, кто действует во имя справедливости, а кто — против нее. И непонятно, улучшится ли твое положение, если ты начнешь искать защиты у властей.

Сергей Николайченков: Сознательно прививается патернализм, привычка ходить по кругу по начальству, но не действовать через суд. Решить проблему через суд невозможно — столько бесплатного, сколько обещано по закону, просто нет.

Поделитесь на страничке

Следующая глава >

public.wikireading.ru

Закон и суд во времена Русской Правды

По мере того, как создавалась Русская земля, усложнялись общественные отношения и возникало государство, постепенно вырабатывались и те правила общежития, которыми определяется отношение людей друг к другу, всех к каждому и каждого, ко всем, на основе общей пользы и выгоды ради всеобщего мира и тишины; создавалось, другими словами, право страны, которое прежде всего и больше всего выражается в суде, разбирающем те столкновения отдельных лиц друг с другом, которые эти лица не в силах помирить своими средствами, и им приходится обращаться к той силе, власти и значение которой они признают. Пока государства не было и люди жили отдельными родами и племенами, судьей всех споров и разногласий, карателем всех преступлений и проступков был в роду — старейшина рода, в племени — старейшина племени, один или сообща с наиболее старейшими главами отдельных семей. Этот суд творился на виду у всех и сводился к тому, что устанавливал вину преступившего обычаи человека и отдавал его в распоряжение того, кто потерпел от обиды. Обычай установил и степень взыскания с виновного. Если виновный нанес кому-либо материальный ущерб, то должен был возместить сделанную им кражу, потраву, порчу скота или оружия равноценным из своего запаса; если виновный был убийцей, то сам платил жизнью, падая от руки родственников убитого. Таким образом, в суд древних времен участвовали и лица, всеми признаваемые за судей, и сами судившиеся, потерпевшие, получавшие от суда право взыскать свой ущерб с обидчика.

Когда земли восточных славян распались на городовые области и в каждом городе во главе власти стали князья и веча, то князь и вече сделались источниками суда и расправы. С появлением варяжских князей суд делается даже более княжеским, чем вечевым. И наша летопись, когда рассказывает о призвании князей, отмечает, как главное назначение князя, держание суда людям. «Поищем себе князя иже бы владел нами и судил по праву», — говорили новгородцы, посылая гонцов к Рюрику и братии его. Суд становится доходной статьей князя, потому что за суд он получает особые взносы с ищущих суда, и потому, конечно, всячески старается это свое право суда сохранить только за собой и оградить его от всяких покушений со стороны веча. Это удается князьям; о судах в XI, XII вв. мы читаем в летописях, как явлении княжеского обихода. Владимир Мономах в своем «Поучении» приказывает своим детям каждый день держать суд людям. Князь Ростислав хотел постричься в монахи, и печерский игумен уговаривает его не делать того, а лучше делать свое княжеское дело — «в правду суд судит».

Князь сам, конечно, не мог судить все дела во всем княжестве и поручал обыкновенно вместо себя держать суд по городам своим наместникам — посадникам и управителям — тиунам. Эти доверенные князя, его тиуны, оставили по себя недобрую память. То обстоятельство, что суд являлся доходной статьей князя, которую он поручал в заведывание своими тиунами, за что давал им часть дохода, распаляло в них хищничество. Летопись, как только заговорить о тиунах, то больше всего рассказывает о том, как «начаша тиуны грабити, людей продавати, князю не ведущу». Такое поведение тиунов было столь обычно, что возникали вопросы: где им быть на том свете за их неправедное житие и поступки? Конечно, на тиуна можно было жаловаться князю; но, во-первых, частенько и сам князь был лаком до «кун», а во-вторых, это нам теперь легко говорить, что можно жаловаться князю, когда к нашим услугам организованный порядок жалобы, пути и средства сообщения, а ведь тогда часто за дверь своего дома нельзя было выйти без топора или рогатины в руках, всякое же путешествие являлось подвигом.

Каждую зиму князь отправлялся обыкновенно на «полюдье», т.е. за сбором дани с подвластных ему городов и местностей. Останавливаясь на погостах, куда отдельные семьи и роды свозили дань, князь тут же и творил суд. Дома, в том городе, где считалась резиденция, князь творил суд у себя на дворе, сидя на своем крыльце. Кругом собирались дружинники. На дворе задолго до появления князя толпились тяжущиеся и обвиняемые, свидетели и просто любопытные.

Один за другим подходили тяжущиеся и обвиняемые к крыльцу, рассказывали князю, в чем заключается тяжба, или какое преступление совершил обвиняемый, и князь, поговорив с дружинниками, выслушав хорошо знающих старые обычаи людей, стариков и свидетелей—«видоков» и «послухов», ставил свой приговор «по старине и по пошлине», т.е. по обычаю, какой пошел от предков. Кроме наказания, виноватая сторона платила штраф в пользу князя.

Писанного закона тогда не существовало, и приговор ставился на основании обычая, устно передававшегося от отца к сыну, из поколения в поколение. Обычай основывался на естественных побуждениях человеческой природы и мало считался с какими-либо нравственными ограничениями. Убьет кто-нибудь человека — близкие родичи убитого из естественного чувства мести стремились убить погубителя; побьют кого — побитый чувствует злобу и добивается возможности выместить ее на обидчики; украдут у кого-либо—потерпевший понятно, старается отыскать вора, отобрать у него похищенное, да еще постарается причинить вору какое-либо зло, чтобы отвадить его от воровства.

Такого рода побуждения и легли в основу судебных обычаев древности. «Око за око, зуб за зуб, кровь за кровь» — вот основной смысл их.

Принятое и распространенное христианство нанесло решительный удар такому положению дела. Христианство учило людей любить друг друга, воздавать добром за зло, прощать врагов. Христианское учение говорило, что преступление — зло, нанесенное брату — человеку другим человеком, и есть не только ущерб, наносимый другому, и нарушение обычая людей, но и грех перед Богом.

Возник затем ряд житейских явлений, в которых с языческой точки зрения не было ничего злого или преступного, не было видимого ущерба или убытка, причиняемого злой волей, но по христианскому взгляду был грех; к числу таких проступков относятся: многоженство, обида слабого, развод, несоблюдение церковных правил, возвращение в язычество новокрещенных и др.

Судьями по такого рода делам стали епископы. Они, во-первых, судили всех людей по всем церковным делам; им подведомственны были, например, такие дела, как святотатство, развод и т.п.; во-вторых, их суду подлежали по всем делам все люди церковные, т.е. священники, монахи, клирошане, словом, все те, кто находился под покровительством церкви.

Первые епископы на Руси были греки, не знавшие русских судебных обычаев, а меж тем им приходилось судить по чисто-светским делам целые разряды людей.

Тогда-то вот, для сведения духовных судей, и потребовалось записать судебные обычаи. Первая запись обычных законов была сделана, вероятно, во времена княжения Ярослава, сына Владимира Святого, поэтому эти первые русские записанные законы и называются Ярославов суд, или Русская Правда, т.е. русские законы. «Соуд Ярославль Володимирица, правда роусьская», — так озаглавлен древнейший список Правды.

Существуют два основных текста Русской Правды — краткий и пространный. Краткий текст считается более древним и самостоятельным, нежели пространный. Правда древнейших списков не делится на статьи; мало того, отдельные предложения не отделены одно от другого никакими знаками препинания. Самые описки Правды дошли до нас в сравнительно очень поздних копиях, с большими описками и ошибками, внесенными переписчиками; повторения пропуски, недописки, неясность изложения — обычны в списках Правды. Для уразумения текста древнейшей Правды ученые разбили его на статьи, руководствуясь смыслом их. Таких статей, или параграфов, в древнейших списках установлено 25. Пространные списки Правды испещрены заголовками, которые написаны в строку киноварью — красной краской. Статей в пространной Правде насчитывается до 159 по так называемому Троицкому списку конца XV века. Древнейшие списки Русской Правды, известные доселе, относятся к XIII веку. Читать Русскую Правду, особенно в краткой ее редакции, очень трудно. «Представьте себе рукопись, — говорить проф. В. И. Сергеевич, — написанную хотя и четко, но со словами не вполне написанными, а под титлами, со словами, не отделенными одно от другого, а поставленными слитно и без знаков препинания. Не только слова не отпилены друг от друга и придаточные предложения от главных, но и главные от главных. Где прекращается мысль автора, что с чем слито и что от чего отделить — на это нет ни малейшего намека в рукописи. Это дело самого читателя.

Списки пространной Правды находят в Кормчих, т.е. в списках церковных законов, в «Мерилах Праведных»[1], в летописях. Краткая Правда записана только один раз в Новгородскую летопись. То обстоятельство, что пространная Правда встречается в Кормчей и Мериле Праведном, и свидетельствует, кто и зачем ею пользовался: конечно, духовные судьи при разборе светских дел или тяжб.

Если бы Русская Правда была официальной записью закона, в нее, конечно, вошли бы статьи о таких судебных обычаях, которые являлись необходимой принадлежностью древнего суда даже в московское время. Одним из таких обычаев было «поле», т.е. «судебный поединок тяжущихся, их драка орудием до смерти или тяжелой раны одного из бойцов, причем победивши и выигрывал тяжбу. Об этом обычай у русских знают греки и арабы Х века, знает наше предание и позднейшая судебная практика московского времени. Но Правда молчит об этом обычай. Дело в том, что духовенство всегда возражало против этого языческого обычая; церковь даже наказывала епитимьей и наказанием поединщиков. Понятно, что она не могла в свое судебное руководство включить этого осуждаемый ею обычай и присуждать к нему тяжущихся.

Не найдем мы в Русской Правде и указаний на существование пыток и смертной казни. Тем не менее, и пытка и смертная казнь были известны нашей древности. Только церковь, памятуя начала любви и всепрощения, лежащие в основе ее и вне ее, не могла самостоятельно прибегать к этим кровавым обычаям и потому не включила их в свое судебное руководство. К тому же самое тяжкое преступление, как душегубство, татьбу с поличным, церковный суд разбирал всегда с согласием княжеского суда, который, вероятно, и произносил, когда этого требовал обычай, смертный приговор. Существовал, таким образом, обычай осужденного церковным судом не давать в руки светской власти и суда, если приор должен был вести за собой казнь. В летописи есть все, что христианские епископы первые указали князю Владимиру, только что оставившему язычество, на его право казнить разбойников. Эти разбойники были, вероятно, те ненавистники христианства, которые отказались принять крещение и скрылись в лесах около Киева, откуда и повели борьбу с новокрещенами. Летопись рассказывает об этом так. Когда умножились разбои около Киева, то епископы пришли к князю Владимиру и сдавали ему: — «Вот умножились разбойники отчего не казнишь их?» Владимир ответил: — «Боюсь греха!». Епископы же сказали ему: — «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милованье; следует тебе казнить разбойников. Но, конечно, испытывая вину их!».

mirznanii.com

СПРАВЕДЛИВОСТЬ – ДУХОВНАЯ ОСЬ РУССКОГО МИРА (СОВЕСТЬ, ПРАВДА И ЗАКОН)

 


Уже в скифский период у древних славян зарождаются основы духовной цивилизации, прослеживаются поклонения добрым началам жизни, стремления к самоуправлению и общинности, нестяжательству, презрению к богатству. Греческий ученый Страбон отмечает характерные черты славян: добротолюбие (любезность), справедливость и про-стоту.
Именно следование справедливости привело восточных славян к принятию христианства, ибо славяне еще задолго до крещения фактически жили по заповедям Нового Завета.
В понятии восточных славян справедливость – одна из семи человеческих добродетелей, сложное моральное понятие, означающее совершение поступков по правде, по совести, по закону.
В православном понимании справедливость – прежде всего совершенное следование заповедям Божиим. В «Изборнике 1076 г.» справедливость объясняется так: «Творящим добро воздай почет, творящих зло наказывай. Не оправдывай виновного, даже если он и друг тебе, не обижай правого, даже если он и враг тебе». Справедливость в понятиях Святой Руси осуществляется не просто стремлением к справедливости, а любовью. Для того чтобы быть справедливым, надо быть самоотверженным, то есть как бы несправедливым к себе. В сборнике «Пчела» (к. XII – н. XIII) говорится: «Человек справедливый не тот, кто не обидит, а который мог бы обидеть и не захотел».
Это же понимание справедливости проводится у русских мыслителей и более позднего времени. «Справедливость в нравственном смысле, – пишет В.С. Соловьев, – есть некоторое самопожертвование; ограничение своих притязаний в пользу чужих прав. Справедливость не есть простое равенство, а равенство в исполнении должного». 


Справедливость – доблесть избранных натур, правдивость – долг каждого порядочного человека (В.О. Ключевский). Справедливость есть моральная уверенность. Следовать в физическом мире правилу «ничего лишнего» есть умеренность, в моральном – справедливость. Справедливость есть крайняя мера добродетели, к которой обязан всякий. Выше ее – ступени к совершенству, ниже – порок (Л.Н. Толстой).
Справедливость – главная среди добродетелей: она уравновешивает все человеческие достоинства и формирует добродетель, которая в понятиях Руси – направленность разума и воли человека к добру, внутреннее желание творить добро. В православном сознании обычно существуют семь основных добродетелей — вера, надежда, любовь, мудрость, мужество, справедливость и воздержание. Добродетель ведет к спасению и блаженству. Высшая добродетель — в полном самоотречении ради спасения ближних. «Не место может украсить добродетель, но добродетель место» («Пчела», XII—XIII вв.). «Беспорочность поставляет себе правилом не делать того другому, чего бы не пожелал себе. Добродетель распространяет это правило гораздо далее и велит делать то другим, чего бы пожелал себе» (Д. И. Фонвизин).
Справедливость – необходимое условие добротолюбия – одного из основополагающих понятий русского мировоззрения. Основы добротолюбия излагаются еще в «Изборнике» 1076 г. Его составитель Иоанн Грешный вопрошает: «Что есть воля Божия, что требует Небесный Царь от земных людей?» И отвечает: милостыни и добра. Благочестив не тот, кто проводит время в постах и молитвах, но кто добродетелен в жизни, творит благо ближнему, праведная вера обязывает прежде всего служить людям. Это и есть милостыня Богу, исполнение его просьбы. Это противопоставление обрядовой стороны Православия и его сущности несло в себе известный соблазн, бывший следствием языческого периода, когда те же самые идеи воплощались вне христианского обряда. Православие укрепило культ добротолюбия, освятив и усилив лучшие черты русского народа.
В сборнике житейской мудрости «Пчела», одной из любимых книг русского человека с XII по XVIII в., идеи добротолюбия занимают также главное место. Человек должен стремиться к совершению благих дел. Православный, не совершивший при жизни добра, умирает не только телом, но и душой. Пагубен не только грех, но и отсутствие добрых дел. Человек должен быть добродетельным и праведным, а не лукавым и злым, постоянно проводить границу между добром и злом, вытесняя зло, и таким образом он становится равным Богу (конечно, в моральном смысле).
На Руси православное христианство стало добротолюбием, вобрав в себя все прежние народные взгляды на добро и зло и оптимистическую веру в добро и справедливость. Соединив нравственную силу дохристианских народных воззрений с мощью христианства, русское Православие обрело невиданное нравственное могущество в сердцах и душах русских людей. Вера в Бога как в Добро и Справедливость и путь к Богу через Добро и Справедливость пронизывают русское национальное сознание, отражаясь, в частности, в сотнях народных пословиц и поговорок, посвященных теме добра: «Без добрых дел вера мертва пред Богом», «С Богом пойдешь — к добру путь найдешь», «Кто добро творит, тому Бог отплатит», «За добро Бог плательщик», «Кто добро творит, того Бог благословит», «Не хвались родительми, хвались добродетельми», «Богу — хвала, а добрым людям — честь и слава», «Не стоит город без святого, селение без праведника».
Понятия добра и зла, что хорошо и что плохо, понятие справедливости составляют жизненный кодекс русского человека. «Жизнь дана на добрые дела», – говорит он. «Живи так, чтоб ни от Бога греха, ни от людей стыда», «Доброе дело и в воде не тает», «Доброе дело крепко», «Доброе дело навек», «Доброму везде добро», «Праведен муж весь день ликует», «За доброго человека сто рук», «Добрый человек надежнее каменного моста», «Сам потерпи, а другого не обидь».
В понимании справедливости у русских обязательным условием, согласно которому она может осуществиться, претвориться в жизнь, является сочетание духовно-нравственных ценностей русского народа – жить по совести и правде. Причем юридические основания не являются главными в осуществлении справедливости. Только совесть и правда могут обеспечить справедливость в жизни. Для осуществления справедливости в России XVIII в. Екатериной II были созданы совестные суды. Они судили не только на основании одних законов, но и по «естественной справедливости». Им предписано было руководствоваться в своих решениях «человеколюбием, почтением к особе ближняго и отвращением к угнетению».
Совестные суды состояли из судьи и шести заседателей, по два от сословий: дворянского, городского и сельского; заседатели последних двух сословий не принимали участия в решении дел, касавшихся одних дворян. В совестный суд поступали: а) тяжбы, по которым сами спорящие обращались к разбирательству; б) переданные из других судебных мест уголовные дела, в которых усматривались смягчающие обстоятельства (преступления о безумных или малолетных и дела о колдовстве). Разбор гражданских дел в совестном суде имел примирительный характер; сначала судьи требовали от тяжущихся указания на средства к примирению; если невозможно было их согласить, им предлагали избрать посредников, по одному или по два от каждой стороны. Посредники присоединялись к совестному суду и вместе с ними изыскивались средства к примирению тяжущихся; если посредники были одного мнения, то совестный суд утверждал их соглашение, в противном случае предлагали им свое собственное мнение, а при несоглашении посредников с этим мнением оно предлагалось самим тяжущимся; если они не мирились, их отсылали к обыкновенным гражданским судам. Апелляция приносилась высшему совестному суду только по делам уголовным. Совестные суды сохранялись в русском законодательстве до самого введения либеральных судебных уставов.
Причиной ликвидации совестных судов в России была либеральная реформа Александра II, переведшая законодательство России на новые рельсы. Западное законотворчество основывалось на формальном понимании справедливости (equity) и сводило ее к категориям юридического права. Понятие же совести в соблюдении справедливости фактически не принимается в расчет.
В России совесть наряду со стремлением к правде была важнейшим условием справедливости.
Совесть – внутренний духовно-нравственный закон русского православного человека. Она является особой формой выражения таких основополагающих понятий православного христианства, как любовь к ближним, нестяжательство, добротолюбие, правда и, конечно, справедливость. Совесть свидетельствует о богоподобии человека и необходимости исполнения заповедей Божьих. По словам премудрого Сираха, Бог положил око Свое на сердца людей (Сир. 17;7). Как внутреннее божественное состояние, совесть неподкупна, с ней нельзя договориться. После совершения дурного дела совесть немедленно мучает и карает человека, преступившего нравственный закон. «Совесть с молоточком, – говорят русские пословицы, – и постукивает, и подслушивает», «Совесть без зубов, а загрызет», «Как ни мудри, а совесть не перемудришь», «За совесть и за честь хоть голову снесть», «Береги платье снову, а честь смолоду», «Добрая совесть – глаз Божий», «В ком стыд, в том и совесть».
Совесть есть власть духа и справедливости над инстинктом, однако без раздвоения их, ибо эта власть осуществляется теми корнями духа, которые живут в самом инстинкте: именно поэтому человек совершает совестный поступок с уверенностью в своей правоте, с интуитивною быстротою и инстинктивной страстной цельностью, что нередко воспринимается другими несовестными людьми как «безрассудство». Совесть и стремление к справедливости есть как бы глас Божий, цельно овладевший человеком, его инстинктом и его судьбою. Совесть есть голос целостной духовности человека, в которой инстинкт принял закон Божий как свой собственный, а дух приобрел силу инстинктивного влечения. Совесть есть инстинктивная потребность в нравственном совершенстве и неколебимая воля к нему (И.А. Ильин). Совесть есть тот высший закон всех живущих, который каждый сознает в себе не только признанием прав этого живущего, но и любовью к нему. Указания совести безошибочны, когда они требуют от нас не утверждения своей животной личности, а жертвы ее. Если жизнь не приходится по совести, то одурманиванием совесть сгибается по жизни. Берегись всего того, что не одобряется твоею совестью (Л.Н. Толстой). В идеале общественная совесть должна сказать: пусть погибнем мы все, если спасение наше зависит лишь от замученного ребенка, – и не принять этого спасения (Ф.М. Достоевский). Под свободой совести обыкновенно разумеется свобода от совести (В.О. Ключевский).
Но справедливости нет и без чувства правды. Правда, истина на деле, истина во образе, во благе; правосудие, справедливость – одно из высших понятий Руси. «Не в силе Бог, а в правде», – говорил русский человек, подразумевая под ней меру добра и справедливости, абсолютную истину души. «Бог правду видит», «Правда живет у Бога, а кривда – на земле», «Правда груба, да Богу люба», «Правда гневна, да Богу мила», «Все минется, одна правда останется».
Жизнь прожить следует только по-доброму, по правде, по справедливости. Народная мудрость проводит эту мысль постоянно. А.Н. Афанасьев в предисловии ко второму изданию «Народных русских сказок» (1873 г.) отмечает: «…всегда сказка, как создание целого народа, не терпит ни малейшего намеренного уклонения от добра и правды. Она требует наказания всякой неправды и представляет добро торжествующим над злобою, напр., сказка о правде и кривде задает практический вопрос: как лучше жить – правдою или кривдою? Выведены два лица, из которых каждый держится противоположного мнения: правдивый и криводушный. Правдивый – терпелив, любит труд, без ропота подвергается несчастию, которое обрушилось на него по злобе криводушного, а впоследствии, когда выпадают на его долю и почести, и богатство, он забывает обиду, какую причинил ему криводушный, вспоминает, что некогда они были товарищами, и готов помочь ему. Но чувство нравственное требует для своего успокоения полного торжества правды — и криводушный погибает жертвою собственных расчетов».
«Основная болезнь народная, – писал в свое время Ф.М. Достоевский, – жажда правды, но неутоленная». С конца XVII века на глазах у простого русского человека рушили его основы, глумились над его святынями. Он видел непонимание и враждебность к нему со стороны «господ» и так называемой интеллигенции. Русский человек понимал, что по отношению к нему творится несправедливость, неправда, но в душе остро верил в торжество справедливости и правды.
Правда – воздух, без которого нельзя дышать (И.С. Тургенев). Никакой туман не устоит против лучей правды (Ф.М. Достоевский). Правда, хотя бы и жестоко выраженная, не должна быть страшна никому (Н.И. Пирогов). Только правда, как бы она ни была тяжела, — легка (А.А. Блок).
Правда — это победа совести в человеке, общая совесть людей. Не всякая сила стоит за правду, но всякая правда заявляет о себе силой. Правда приближается к человеку в чувстве силы и является в момент решения бороться: бороться за правду, стоять за правду, но всегда правда о себе докладывает силой. Правда требует стойкости: за правду надо стоять или висеть на кресте, к истине человек движется. Правды надо держаться — истину надо искать (М.М. Пришвин).
В понятиях Святой Руси право, закон должны носить прежде всего нравственный, а не формальный характер, соответствовать правде и справедливости. Нравственный закон считался выше закона писаного, формального. Но и формальный закон зачастую отождествлялся со словом «правда», стремясь, по-видимому, подчеркнуть, что идеалом исполнения закона является правда. Слово «правда» вошло в название первого русского сборника законов Русская Правда».
Как справедливо отмечал И.Л. Солоневич, русский склад мышления ставит человека, человечность, душу выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Когда закон вступает в противоречие с человечностью и справедливостью, – русское сознание отказывает ему в повиновении.
В народном сознании понятие «закон» противопоставляется понятиям «правда» и «справедливость», причем в таком же духе, как в «Слове о Законе и Благодати» митр. Илариона. Формальному закону противостоит жизнь по душе, по правде.
«Хотя бы все законы пропали, только бы люди правдой жили», — говорит народная пословица. «Все бы законы потонули да и судей бы перетопили».
Правда — это нравственные принципы, по которым живет народ, закон — это нечто навязанное ему со стороны и не всегда справедливое для него. Закон, сочиненный правящим классом для простых людей, — средство их утеснения. Он провоцирует грех, обиду и преступления.
Народные пословицы так и говорят: «Не будь закона, не стало б и греха», «Где закон, там и обида», «Где закон, там и преступление», «Закон, что дышло, куда поверну, туда и вышло».
Впрочем, русские люди понимали, что законы нужны и полезны, но не уважали их потому, что они служили средством их утеснения: «Законы святы, да законники супостаты», «Не бойся закона — бойся судьи».
Многие русские отношения регулировались не правом, а совестью и обычаем (прежде всего жизнь крестьянской общины). Русское правосознание было ориентировано на жизнь по совести, а не по формальным правилам. «Никогда русский человек не верил и не будет верить в возможности устроения жизни на юридических началах» (Л.А. Тихомиров). Этим он отличался от западного человека. «Европейское правосознание формально, черство и уравнительно; русское — бесформенно, добродушно и справедливо», — писал И.А. Ильин. Для западного обывателя любой преступник — злодей, а для русского человека — жертва обстоятельств.
Наказанный по суду преступник в народном сознании — несчастный, ему сочувствуют, ему нужно помогать милостью.
Правосознание совести вовсе не означало анархии в народной жизни. В России сложились достаточно жесткие и строгие нормы поведения в среде коренных русских людей, прежде всего крестьян, которые регулировались не юридическими установлениями, а силой общественного мнения. Пренебрежение законом в XVIII—XIX вв., неверие в него среди простых людей объяснялись тем, что они чувствовали в нем навязанную извне силу, противоречащую традиции и обычаю.
Отсутствие правосознания совести в западных странах, диктатура формального закона приводят к иному пониманию справедливости. В западных странах и по сей день господствует понимание справедливости по Г. Спенсеру, который различал в справедливости две стороны. Положительная сторона заключается в признании за каждым человеком права на беспрепятственную деятельность и на пользование теми благами, которые она приносит; а так как люди одарены различно, то и в результате их действий неизбежно неравенство. Отрицательная сторона справедливости заключается в сознании того, что существуют пределы, обусловливаемые наличием других людей, имеющих одинаковые права, уважение к которым является необходимейшим условием общественной жизни; в мысли о сферах действия, взаимно ограниченных, заключается понятие равенства. Неуравновешенная оценка этих двух элементов ведет, по мнению Спенсера, к расходящимся нравственным и социальным теориям. Так, в идее справедливости, выработанной греческой философией, преобладает элемент неравенства. В диалогах Платона справедливым признается «правило о том, чтобы индивидуумы не брали принадлежащего другому и, в свою очередь, не лишались принадлежащего им самим». Справедливость состоит поэтому в том, «чтобы каждый человек имел и делал то, что ему принадлежит»; несправедливо браться за занятие другого человека и «пробивать себе путь» из одного класса в другой.
Классическое для Запада понимание справедливости выражается в формуле Гиллеля: «Не делай другим того, чего не желаешь себе», – формуле, сводящейся к принципу равноценности всех людей, что далеко не равнозначаще признанию равенства относительно пределов человеческой деятельности. Эта формула была подвергнута справедливой критике с позиций христианских заповедей любви Владимиром Соловьевым.
Разное понимание справедливости и связанных с ней духовно-нравственных категорий в Русской и Западной цивилизациях разверзло между нами глубокую пропасть.
Эту пропасть мы сумеем преодолеть только тогда, когда Русский мир и объединившиеся вокруг него славянские народы выполнят свою всемирную задачу – освободить человечество от того одностороннего и ложного развития, которое получила история под влиянием Запада.

Олег ПЛАТОНОВ

Источник

 

www.narodsobor.ru

Закон Русский — Традиция

Материал из свободной русской энциклопедии «Традиция»

Закон Русский — обычное право догосударственной Руси. Восходит к древней племенной эпохе восточных славян. В X веке был сложным по составу источником права, применявшимся в судебной практике князей.

Относительно существования Закона Русского в виде письменного нормативного сборника существуют различные мнения.

  • Ряд историков — (И. А. Исаев, О. И. Чистяков, др.) сходятся на том, что Закон Русский был устным источником права: до нас не дошло даже упоминания о каком-либо конкретном письменном законе до X в. Однако Карамзин Н. М. считал существование письменного закона на Древней Руси вполне возможным.
  • Высказывается также мнение, что это был бессистемный свод или, возможно, совокупность разбросанных по греческим сборникам норм, основанных на естественном праве, на древнерусских обычаях и традициях и носивших, по большей части, уголовный характер.
  • Альтернативную точку зрения представляет В.О.Ключевский, считавший Закон Русский правом городовой Руси, сложившимся в IX-XI вв. в славяно-варяжской среде торговых городов.
  • Ряд историков, например А.В.Васильев считают правомерной постановку вопроса о Законе Русском как о зафиксированном в письменном виде документе. Для обоснования этой позиции они указывают на то, что он упоминается в русско-византийских договорах 911, 944, 971 гг., причём уже в ст. 5 договора 911 года (и, позднее в ст.6 договор 944 года говорится о существовании Закона Русского в виде княжеского правового кодекса, необходимого для проведения княжеской политики в присоединённых полянами землях. Сами эти договоры регулировали отношения между сторонами в случае убийства, краж, иных преступлений, устанавливали возмещение убытков, правила торговли и выкупа пленных. По своей правовой структуре они носили смешанный характер, опираясь как на Закон Русский, так и на римское право.

Специальное исследование в этой области истории Древней Руси предпринял петербургский ученый М.Б.Свердлов, который путем реконструкций и сравнений установил, что «Закон Русский», отразившийся в договорах Руси с Византией (911 и 944 гг.), воспроизводил нормы обычного уголовного права восточнославянских племенных конфедераций, которые регулировали общественную жизнь возникшего на исходе IX в. единого государства Русь»[1].

М.Б. Свердлов провел уникальное сравнительно-историческое исследование и восстановил предполагаемые нормы Закона Русского. Изначально автором была поставлена задача «насколько это позволяют источники и, по необходимости, гипотетично» реконструировать состав Закона Русского, определить его место в истории древнерусского права в сравнении с предшествующим племенным обычаем и последующей государственной правовой системой[2]. М. Б. Свердлов подмечает совпадение некоторых норм Правды Ярослава (Древнейшей Правды) и уголовно-правовых норм договоров Руси и Византии (911 и 944 гг.), в которых есть ссылка на Устав и Закон Русский, и, которые он и считает нормами Закона Русского. Ученый полагает, что не могло не быть закона в IX – первой половине XI вв. в государстве, в котором были такие развитые формы международной правовой практики, такой высокий уровень правового мышления при регулировании дипломатических отношений[3].

Одним из основных выводов М. Б. Свердлова является тот, что Древнейшая Правда восходит к Закону Русскому, нормы которого и были использованы при составлении статей русско-византийских договоров и Древнейшей Правды.

По мнению ученого, основу Древнейшей Правды составили семнадцать норм Закона Русского, тринадцать из которых носили уголовно-материальный характер. Это 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 12, 13, 17 статьи Краткой Правды по Академическому списку. Нормы об убийстве, причинении телесных повреждений, оскорблении (в том числе оскорблении действием), неправомерном пользовании чужим имуществом. В том числе были нормы, предотвращавшие бегство от господ зависимой челяди, а также гарантировавшие процедуру свода в случае обнаружения беглого челядина[4].

В Домениальный Устав вошло одиннадцать статей Закона Русского (все уголовно-правового характера): о краже холопа (робы), домашнего скота, сена, дров, борти, ладьи, домашней птицы, собаки, охотничьих сокола или ястреба, а также об убийстве вора (татя) у хлева или клети[5].

Десять из двенадцати норм Закона Русского были нормами уголовно-материального характера в Пространной редакции Русской Правды. Это были нормы о повреждении глаза, носа, об ударе мечом насмерть и не насмерть, о краже жита из ямы и гумна, о повреждении зуба, краже бобра, уничтожении (или повреждении) борти, самовольном переставлении межевых меток, поджоге гумна или двора[6].

  1. ↑ История России (IX–XX века): курс лекций / науч. ред. В.В.Черных. Иркутск, 2003. С. 41.
  2. ↑ Свердлов М. Б. От Закона Русского к Русской Правде. М., 1988. С.6.
  3. ↑ См. более подробно по данному вопросу: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968; Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси: IX – первая половина Х вв. М., 1980
  4. ↑ Свердлов М. Б. Указ. соч. С. 69–71.
  5. ↑ Там же. С. 95–96.
  6. ↑ Свердлов М. Б. Указ. соч. С. 170.

traditio.wiki

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *