Рекомендуемые страницы:

Воспользуйтесь поиском по сайту:

megalektsii.ru

Почему в 1906 г. русские крестьяне не хотели выходить из общины?

Фактически земельная реформа началась с правительственного указа от 9 ноября 1906 года, принятого в чрезвычайном порядке, минуя Государственную думу. Согласно этому указу крестьяне получали право выйти из общины со своей землей. Они могли также продать ее. Столыпин считал, что эта мера в скором времени разрушит общину. Он говорил, что указом «заложено основание нового крестьянского строя» . В феврале 1907 года была созвана II Государственная дума. В ней, как и в I Думе, земельный вопрос оставался в центре внимания. Отличие состояло в том, что теперь «дворянская сторона» не только защищалась, но и наступала. Причем такая позиция II Думы в земельном вопросе и стала основной причиной ее роспуска 3 июня 1907 года. Создание третьеиюньской системы, которую олицетворяла третья Дума, наряду с аграрной реформой было вторым шагом превращения России в буржуазную монархию. Выступая на заседании Думы, Столыпин выделил в качестве приоритетных две задачи: борьбу с революцией и проведение аграрного закона от 9 ноября 1906 года. Однако обсуждение аграрного закона от 9 ноября 1906 года началось в Думе только 23 октября 1908 года, и продолжалось более полугода. После принятия указа 9 ноября Думой он с внесенными поправками поступил на обсуждение Государственного Совета и так же был принят, после чего по дате его утверждения царем стал именоваться законом 14 июня 1910 года . По своему содержанию это был либеральный буржуазный закон, способствующий развитию капитализма в деревне и, следовательно, прогрессивный. Этот Указ вводил чрезвычайно важные изменения в землевладении крестьян. Все крестьяне получали право выхода из общины, которая в этом случае выделяла выходящему землю в собственное владение. При этом указ предусматривал привилегии для зажиточных крестьян с целью побудить их к выходу из общины. В частности, вышедшие из общины получали «в собственность отдельных домохозяев» все земли, «состоящие в его постоянном пользовании» . Это означало, что выходцы из общины получали и излишки сверх душевой нормы. При этом если в данной общине в течение последних 24 лет не производились переделы, то излишки домохозяин получал бесплатно, если же переделы были, то он платил общине за излишки по выкупным ценам 1861 года. Поскольку за 40 лет цены выросли в несколько раз, то и это было выгодно зажиточным выходцам. Общины, в которых с момента перехода крестьян на выкуп не было переделов, признавались механически перешедшими к частной собственности отдельных домохозяев. Для юридического оформления права собственности на свой участок крестьянам таких общин достаточно было подать заявление в землеустроительную комиссию, которая оформляла документы на фактически находившийся в их владении участок в собственность домохозяина. Кроме этого положения, закон отличался от указа некоторым упрощением процедуры выхода из общины.

otvet.mail.ru

Разрушение общины при столыпинской реформе

Разрешением продажи и купли наделов правительство облегчало отлив бедноты из деревни и концентрацию земли в руках кулачества. Проводимое в ходе реформы землеустройство было направлено в первую очередь на создание хуторов и отрубов на крестьянской надельной земле. Делалось это с грубым нарушением интересов остающихся в общине крестьян, т.к. выходившим на хутора и отруба нарезались лучшие земли.

Указ от 9 ноября 1906 года вводил очень важные изменения в землевладении крестьян. Все крестьяне получали право выхода из общины, которая в этом случае выделяла выходящему землю в собственное владение. При этом указ предусматривал привилегии для зажиточных крестьян с целью побудить их к выходу из общины. В частности, вышедшие из общины получали «в собственность отдельных домохозяев» все земли, «состоящие в его постоянном пользовании». Это означало, что выходцы из общины получали и излишки сверх душевой нормы. При этом если в данной общине в течение последних 24 лет не производились переделы, то излишки домохозяин получал бесплатно, если же переделы были, то он платил общине за излишки по выкупным ценам 1861 года. Поскольку за 40 лет цены выросли в несколько раз, то и это было выгодно зажиточным выходцам.

Вместе с тем, осуществлялись меры по обеспечению прочности и стабильности трудовых крестьянских хозяйств. Так, чтобы избежать спекуляции землей и концентрации собственности, в законодательном порядке ограничивался предельный размер индивидуального землевладения, была разрешена продажа земли некрестьянам.

Закон 5 июня 1912 г. разрешил выдачу ссуды под залог любой приобретаемой крестьянами надельной земли. Развитие различных форм кредита - ипотечного, мелиоративного, агрокультурного, землеустроительного - способствовало интенсификации рыночных отношений в деревне.

Одновременно с изданием новых аграрных законов правительство принимает меры к насильственному разрушению общины, не надеясь полностью на действие экономических факторов. Сразу после 9 ноября 1906 года весь государственный аппарат приводится в движение путем издания самых категорических циркуляров и приказов, а так же путем репрессий против тех, кто не слишком энергично проводит их в жизнь.

Практика реформы показала, что крестьянство в своей массе было настроено против выдела из общины — по крайней мере в большинстве местностей. Обследование настроений крестьян Вольно-экономическим обществом показало, что в центральных губерниях крестьяне отрицательно относились к выделу из общины (89 отрицательных показателей в анкетах против 7 положительных).

В сложившейся обстановке для правительства единственным путем проведения реформы был путь насилия над основной крестьянкой массой. Конкретные способы насилия были самые разнообразные — от запугивания сельских сходов до составления фиктивных приговоров, от отмены решений сходов земским начальником до вынесения постановлений уездными землеустроительными комиссиями о выделении домохозяев, от применения полицейской силы для получения «согласия» сходов до высылки противников выдела.

В итоге, к 1916 году из общин было выделено 2478 тыс. домохозяев, или 26% общинников, заявления же были поданы от 3374 тыс. домохозяев, или от 35% общинников. Таким образом, правительству не удалось добиться своей цели и выделить из общины хотя бы большинство домохозяев. Именно это и определило крах столыпинской реформы.

7 августа 1906г был принят указ о передаче Крестьянскому банку для продажи крестьянам части государственных земель. 5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений крестьян в правах, чем были окончательно отменены подушная подать и круговая порука, сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян и избрания ими места жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана попытка уменьшить произвол земских начальников, расширены права крестьян на земских выборах. Указ 17 октября 1906 г. конкретизировал принятый в 1905 г. по инициативе Витте указ о свободе вероисповедания, определив права и обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной церкви никогда не простили Столыпину того, что старообрядцы получили такой устав в то время как соответствующее положение о православном приходе застряло в канцеляриях. 9 ноября 1906 г. был издан указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования».

Переработанный в III Думе, он стал действовать как закон от 14 июня 1910 года. 29 мая 1911 г. был принят закон «О землеустройстве».

П.А. Столыпин

Последние три акта составили юридическую основу мероприятий, вошедших в историю как «столыпинская аграрная реформа».

Экономическая целесообразность этой реформы, названной столыпинской, хотя ее проект был разработан еще до него, не вызывает сомнений. Реформа довершала то, что нужно было сделать еще в 1861 году. В реформе были заложены идеи Валуева, Барятинского, Бунге и др. (это еще XIX в.). В начале XX в Витте считал, что выход из общины может быть только добровольным, поэтому результат еще будет виден очень и очень не скоро. Еще весной 1905 г. Кривошеин А. В. (министр земледелия в правительстве Столыпина) предупреждал, что очень нужный переход к хуторам и отрубам — «задача нескольких поколений».

Но между всеми прежними заявлениями и указом 9 ноября лежали события 1905-1906 гг. Расселить крестьян хуторами и мелкими поселками требовалось не только по экономическим, но и по политическим причинам. «Дикая, полугодная деревня, не привыкшая уважать ни свою, ни чужую собственность, не боящаяся, действуя миром, никакой ответственности, подчеркивал Столыпин, — всегда будет представлять собой горючий материал, готовый вспыхнуть по каждому поводу». И царизм, ощутив сполна эту угрозу, стал крушить общину.

Экономическая реформа была целесообразна, больше того, до зарезу необходима. В случае удачи она сулила тем, кто к ней приспособился, более интенсивные формы хозяйствования, более высокие урожаи, более высокий уровень жизни. Она сулила прочный внутренний рынок для промышленности, увеличение хлебного экспорта и за его счет — погашение огромного внешнего долга. Но все это — в случае удачи.

Между тем реформа уже задумана была неудачно. Столыпин торопился, подгонял экономические процессы полицейским вмешательством. А вражда и насилие — плохие союзники в делах экономики.

В руках Столыпина, а точнее в руках «Совета объединенного дворянства», который поддерживал его, земельная реформа, хотя и имела здоровую основу, но по сути дела превращалась в орудие дальнейшего классового угнетения.

Вместо того чтобы содействовать развитию свободного фермерства, за что ратовал Витте, положить конец принудительному характеру общинной системы и законам, ущемляющим гражданские права крестьян, столыпинский закон насильственно ликвидировал общину в интересах крестьянского «буржуазного» меньшинства.

По традиции, восходящей к ленинским работам, демократический путь аграрного развития условно называется американским, консервативный — прусским.

Столыпинская аграрная реформа находилась на прусском варианте. Она и была задумана во спасение помещиков.

Столыпин сделал разрушение общины первоочередной задачей своей реформы. Предполагалось, что первый этап чересполосное укрепление наделов отдельными домохозяевами нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне, имевшие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с укреплением своих наделов. Столыпин говорил, что таким способом он хочет «вбить клин» в общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу - разбивка деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались наиболее удобной формой землевладения, ибо крестьянам, рассосредоточенным по хуторам трудно было бы поднимать мятежи.

Что же должно было появиться на месте общины — узкий слой сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров. Не предполагалось ни того, ни другого. Первого не хотело само правительство. Сосредоточение земли в руках кулаков должно было разорить массу крестьян. Не имея средств пропитания, они хлынули бы в город. Промышленность, до 1910 г. пребывавшая в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах, а наличие массы бездомных и безработных грозило новыми социальными потрясениями. Поэтому правительство дополнило указ, воспретив скупать в пределах одного уезда более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По разным губерниям этот предел колебался в размерах от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких хозяев» потолок оказался низким. Что касается превращения нищего российского крестьянства в «процветающее фермерство», то такая возможность исключалась вследствие сохранения помещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и продажа земель через Крестьянский банк тоже не решали проблему крестьянского малоземелья. Результатом такой реформы могло стать полное и окончательное утверждение в России помещичье-кулацкого («прусского») типа капитализма и пауперизация боль шей части сельского населения.

В реальной жизни из общины выходила в основном беднота, а также некоторые горожане, вспомнившие, что в недавно покинутой деревне у них есть надел, который можно теперь продать. В 1914 г. было продано 60 % площадей чересполосно укрепленных в том году земель. Покупателем земли иногда оказывалось крестьянское общество, и тогда они возвращались в мирской котел. Чаще покупали землю зажиточные крестьяне, которые сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали и другие общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли и укрепленные, и общественные, что запутывало поземельные отношения. Поскольку столыпинская реформа в целом не разрешила аграрного вопроса и земельное утеснение возрастало, неизбежной была новая волна переделов, которая должна была смести многое из столыпинского наследия.

И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти прекратившиеся, с 1912 г. возобновились.

На хутора и отруба тоже далеко не всегда выходили «крепкие мужики». Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными домохозяевами, а разбивать на хутора или отруба все селение. Чтобы добиться от крестьян согласия на разбивку, власти прибегали к бесцеремонным мерам давления. Крестьянин же сопротивлялся не по «темноте своей», как считали власти, а исходя из здравых житейских соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в разных местах, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый — на взгорках.

Получив весь надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Хутора и отруба вообще не обеспечивали подъема агрикультуры, преимущество их перед чересполосной системой хозяйства не доказано. Между тем хутора и отруба считались тогда единственным, причем универсальным средством повышения крестьянской агрикультуры. А альтернативные средства, выдвинутые самой жизнью, подавлялись. Реформа затормозила начавшийся с конца XIX в. переход сельского общества от устарелой трехпольной системы к многопольным севооборотам.

Задерживался и переход на «широкие полосы», при помощи которых крестьяне боролись с чрезмерной «узкополосицей».

В большинстве своем крестьяне заняли неблагожелательную и даже враждебную позицию в отношении столыпинской реформы, руководствуясь двумя соображениями. Во-первых, и это самое главное, крестьяне не хотели идти против общины, а столыпинская идея о «поддержке сильных» противоречила взгляду крестьянина на жизнь. Он не желал превращаться в полусобственника земли за счет своих соседей. Во-вторых, более свободная политическая атмосфера, возникшая после манифеста 17 октября, открывала перед крестьянством новые возможности экономического развития с помощью кооперативной системы, что более соответствовало интересам крестьянства.

Сельскохозяйственная абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась, кроме других причин, тем, что ее разрабатывали люди, недостаточно хорошо знавшие деревню.

Несмотря на старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую. Отруба, как оказалось, более подошли для губерний северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций там сочеталось с высшим уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на больших просторах и низким уровнем агрикультуры. В этих условиях переход на отруба прошел безболезненно и быстро принес производственную пользу.

Столыпин очень гордился своей ролью земельного реформатора. Он даже пригласил зарубежных специалистов по аграрному вопросу, чтобы они изучили работу, проделанную им и его правительством в деревне. За 5 лет, с 1907 по 1911гг. система крестьянского землепользования претерпела значительные изменения. Немецкий эксперт по аграрному вопросу профессор Ауфхаген позже писал: «Своей земельной реформой Столыпин разжег в деревне пламя гражданской войны. » К 1 января 1916 года из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14.1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев получили удостоверительные акты на 2.8 млн. дес., 1.3 млн. домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12.7 млн. десятин). Эти цифры нельзя механически складывать, т.к. некоторые домохозяева, укрепив наделы, выходили потом на хутора и отруба, а другие шли на хутора и отруба сразу, без промежуточной стадии. По подсчетам ленинградского историка В. С. Дякина, всего из общины вышло около 3 млн. домохозяев, что составляет примерно 1/3 от общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Но некоторые из выселенцев фактически давно уже не были домохозяевами, т.к. постоянно жили в городе, а укрепили свой заброшенный надел только для того, чтобы его продать. Другие домохозяева (около 16 %), продав укрепленный надел, переселились в Сибирь. Из общественного оборота было изъято 22 % земель. Значительная их часть пошла в продажу. Иногда землю покупало сельское общество, и она возвращалась в мирской котел.

Третьеиюньский государственный переворот коренным образом изменил обстановку в стране. Крестьянам пришлось оставить мечты о скорой «прирезке». Темпы реализации указа 9 ноября 1906 г. резко возросли. В 1908 г. по сравнению с 1907 г. число укрепившихся домохозяев увеличилось в 10 раз и превысило полмиллиона. В 1909 г. был достигнут рекордный показатель - 579,4 тыс. укрепившихся. Представители правительства, в том числе Столыпин, жонглировали этими цифрами в законодательных собраниях и в беседах с репортерами. Но с 1910 г. темпы укрепления стали снижаться. Искусственные меры, введенные в закон 14 июня 1910 г., не выправили кривую. Численность выделяющихся из общины крестьян стабилизировалась только после выхода закона 29 мая 1911 г. «О землеустройстве». Однако вновь приблизиться к наивысшим показателям 1908-1909 гг. так и не удалось.

За эти годы в некоторых южных губерниях, например в Бессарабской и Полтавской, общинное землевладение было почти совсем ликвидировано. В других губерниях, например в Курской, оно, утратило первенствующее положение. (В этих губерниях и раньше было много общин с подворным землевладением). Но в губерниях северных, северо-восточных, юго-восточных, а отчасти и в центрально-промышленных реформа лишь слегка затронула толщу общинного крестьянства.

Чересполосно укрепляемая личная крестьянская земельная собственность весьма отдаленно походила на классическую римскую «священную и неприкосновенную частную собственность». И дело не только в правовых ограничениях, налагавшихся на укрепленные наделы (запрещение продавать лицам некрестьянского сословия, закладывать в частных банках). Сами крестьяне, выходя из общины, первостепенное значение придавали закреплению за собой не конкретных полос, а общей их площади. Поэтому они, случалось, были напрочь принять участие в общем переделе, если при этом не уменьшалась площадь их надела (например, при переходе на «широкие полосы»). Чтобы власти не вмешались и не расстроили дело, такие переделы иногда производились тайно. Бывало, что такой же взгляд на укрепляемую землю усваивало и местное начальство. Министерская ревизия 1911 г. обнаружила в Орловской губернии многочисленные случаи долевого укрепления. Значит, укреплялись не определенные полосы, а доля того или иного домохозяина в мирском землевладении. Да и само правительство в конце концов встало на такую же точку зрения, присвоив себе по закону 29 мая 1911 г. право передвигать укрепленные полосы при выделении хуторов или отрубов.

Поэтому массовое укрепление чересполосных земель фактически приводило только к образованию беспредельных общин. К началу столыпинской реформы около трети общин в Европейской России не переделяли землю. Иногда рядом соседствовали две общины переделяющаяся и беспредельная. Большой разницы в уровне их земледелия никто не отмечал. Только в беспредельной богатые были побогаче, а бедные победнее.

В советской литературе долгое время господствовало представление, будто указ 9 ноября 1906 г. ставил своей задачей отдать общинные земли на разграбление кучке богатых крестьян. В действительности правительство, конечно, не хотело сосредоточения земли в руках немногих мироедов и разорения массы земледельцев. Не имея средств пропитания в деревне, безземельная беднота должна была хлынуть в город. Промышленность, до 1910 г. находившаяся в депрессии, не смогла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями. Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к своему указу, воспретив в пределах одного уезда сосредоточивать в одних руках более шести высших душевых наделов, определенных по реформе 1861 г. По разным губерниям иго составляло от 12 до 18 дес. Установленный для «крепких хозяев» потолок был весьма низким. Соответствующая норма вошла в закон 14 июня 1910 г.

Для доказательства того, что указ 9 ноября! 906 г. был издан с целью возвысить и укрепить немногочисленную деревенскую верхушку, часто используется речь Столыпина в Думе, где он творил о том, что правительство сделало «ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных». Эти слова обычно вырываются из контекста речи и подаются вне связи с обстоятельствами, при которых они были сказаны.

5 декабря 1908 г., когда была произнесена эта речь, в Думе возник вопрос, признавать ли укрепляемые участки личной или семейной собственностью. Настроение Думы заколебалось под воздействием многочисленных известий о том, что некоторые домохозяева пропивают укрепленные наделы и пускают по миру свои семейства. Но создание семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина, ибо большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал он, должен быть мелкий собственник. Видя угрозу одному из основных положений своей реформы, Столыпин решил вмешаться в прения.

Пропивание наделов, доказывал он в своей речи, — это исключительное явление, удел «слабых». «Нельзя создавать общий закон ради исключительною уродливого явления, — подчеркивал Столыпин, — нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать ею веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним ею нищету». (Когда говорились эти слова, правительство уже само запроектировало такие «преграды» в виде правила о шести наделах, но Столыпин, видимо, считал главными «преградами» общину и семейную собственность). Для борьбы с уродливыми явлениями, продолжал Столыпин, надо создавать специальные законы, устанавливать опеку за расточительность, но при выработке общих законов надо «иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых». Заканчивая эту мысль, он выразил уверенность, что «таких сильных людей в России большинство».

Из всех этих обстоятельств отнюдь не вытекает, что «разумными и сильными» Столыпин считал лишь богатых крестьян, а «пьяными и слабыми» — всех остальных. Любители выпить есть среди всех социальных слоев, и именно этих людей клеймил в своей речи премьер-трезвенник. Крепкий работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Считалось, что дух предприимчивости, освобожденный от стеснений со стороны общины и семьи, в короткое время способен преобразить даже весьма хилое хозяйство середняка. Каждый должен стать «кузнецом своею счастья» (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколько-нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства не предполагалось. (Финансовое обеспечение реформы было ее слабым местом). Ставка делалась почти исключительно на «дух предприимчивости». Это показывает, что и Столыпин, при всей своей практичности, вольно или невольно бывал идеалистом.

Столыпин, видимо, и сам понимал, что чересполосное укрепление не создаст «крепкою собственника». Недаром он призывал местные власти «проникнуться убеждением, что укрепление участков лишь половина дела, даже лишь начало дела, и что не для укрепления чересполосицы был создан закон 9 ноября». 15 октября 1908 г. по согласованию министров внутренних дел, юстиции и главноуправляющего землеустройством и земледелием были изданы «Временные правила о выделе надельной земли к одними местам». «Наиболее совершенным типом земельного устройства является хутор, — говорилось в правилах, — а при невозможности образования такового — сплошной для всех полевых угодий отруб, отведенный особо от коренной усадьбы».

С 1909 г. все инструкции по землеустройству стали издаваться Комитетом по землеустроительным делам, межведомственным органом, находившимся под эгидой Главного управления землеустройства и земледелия. Аграрные теоретики из Главного управления (А. А. Кофод, А. А. Риттих и др.) мечтали о том, чтобы разбить на квадратики, наподобие шахматной доски, все крестьянские земли. При этом в Главном управлении мало считались со столыпинскими мечтами о «крепком хозяине».

19 марта 1909 г. Комитет по землеустроительным делам утвердил «Временные правила о землеустройстве целых сельских обществ». С этого времени местные землеустроительные органы все более ориентировались на разверстание наделов целых деревень. В новой инструкции, изданной в 1910 г., особо подчеркивалось: «Конечною целью землеустройства является разверстание всею надела; поэтому при производстве работ по выделам надлежит стремиться к тому, чтобы эти работы охватили, возможно, большую площадь устраиваемою надела… » При назначении работ на очередь первыми должны были идти дела по разверстанию всего надела, затем — по групповым выделам и только после них — по одиночным. Практически, при нехватке землемеров, это означало прекращение одиночных выделов. Действительно, крепкий хозяин долго мог ожидать, пока в соседней деревне не выгонят на отруба всех бедняков.

29 мая 1911 г. был издан закон «О землеустройстве». В него вошли основные положения инструкций 1909-1910 гг. Новый закон устанавливал, что для перехода к отрубному и хуторскому хозяйству отныне не требуется предварительного укрепления надельных земель в личную собственность. С этого времени чересполосное укрепление утратило прежнее значение, реформа стала переходить из рук МВД в руки Главною управления землеустройства и земледелия.

Из всего количества хуторов и отрубов, созданных за время реформы, 64,3 % возникло в результате разверстания целых селений. Землеустроителям удобнее было так работать, повышалась результативность их труда, высокое начальство получало для жонглирования круглые цифры, но вместе с тем умножалось число мелких хуторян и отрубников, которых никак нельзя было назвать «крепкими хозяевами». Многие хозяйства были нежизнеспособны. В Полтавской губернии, например, при полном разверстании селений в среднем на одного хозяина приходилось 4,1 дес. Крестьяне говорили, что на иных хуторах «курицу некуда выгнать».

Только около 30 % хуторов и отрубов на общинных землях образовалось путем выдела отдельных хозяев. Но это, как правило, были крепкие хозяева. В той же Полтавской губернии средний размер единичного выдела составлял 10 дес. Но большинство таких выделов было произведено в первые годы реформы. Затем это дело практически сошло на нет.

biofile.ru

Столыпинские реформы

Аграрный вопрос в деятельности.

Наиболее известным из всех мероприятий столыпинского правительства была, безусловно, знаменитая аграрная реформа, заключавшаяся в основном в разрешении и поощрении выхода крестьян из общины, создания ими отдельных хуторских и отрубных хозяйств, введении свободного товарного оборота надельной земли. Одновременно проводилась широкомасштабная компания по переселению крестьян в Сибирь, продажа земель на льготных условиях Крестьянским Банком. Эти меры должны были ослабить социальную напряженность в деревне, уменьшить аграрное перенаселение. Столыпин не был сторонником отчуждения помещичьих земель, считая, что это приведет к исчезновению очагов сельскохозяйственной культуры.

Указ 9 ноября 1906 г. начал обсуждаться в Думе 23 октября 1908 г.; по мнению А. Я. Авреха правительство и правооктябристское большинство намеренно не торопились с обсуждением указа, т.к. хотели, чтобы он прочно вошел в жизнь, стал необратимым. Обсуждение продолжалось в общей сложности полгода. Указ был всецело поддержан правыми и октябристами, а также прогрессистской фракцией. Кадеты возражали против принятия указа. Мотивами этого было, во-первых, опасения за последствия возможного провала реформы, и, во-вторых, наличие у них собственной программы «принудительного отчуждения», которая с каждым годом действия указа от 9 ноября становилась анахронизмом. В основе кадетской критики указа лежал страх перед революцией. [8]

Крестьянские депутаты также не выразили поддержки указу. Их позиция по аграрному вопросу была изложена в «проекте 42-х», представленном в Думу в начале 1908 г., и оказавшемся левее кадетского. Крестьяне осторожно высказывали свое неудовлетворение реформой и настаивали на необходимости отчуждения частновладельческих земель.

Целью реформы в первую очередь было «вбить клин» в общину, а затем создать массовый слой сельской буржуазии – зажиточного крестьянства, владеющего собственной землей, массовую социальною базу царизма. Крестьянский банк и переселение в Сибирь тоже не могли до конца решить проблему крестьянского малоземелья.[9]

В ходе реформы поощрялся выход крестьян на хутора и отруба, т.к. Столыпин считал эти формы хозяйства наилучшими. На деле, однако, хутора приживались лишь в западных губерниях, а отруба – на юге России.

Значительную роль также сыграла переселенческая политика правительства. В целом, колонизация Сибири – один из несомненных успехов Столыпина: по всем показателям Сибирь развивалась быстрее Европейской части страны, она превращалась в ведущий регион аграрного производства, особенно животноводства. Тобольская и Томская губернии стали основными поставщиками масла и сыра а российский и европейский рынки. В то же время переселение смягчало проблему малоземелья – уехавшие освободили до миллиона десятин земли.

Процессы экономического развития Сибири сопровождались бурным ростом кооперативного движения – маслодельных и молочных артелей. Кооперация, особенно кредитная, вообще получила большое развитие в это время – ссуды Крестьянского банка не могли удовлетворить спрос крестьян на денежный товар.

Будучи министром внутренних дел и премьер-министром, Столыпин не мог, конечно, ограничивать свою деятельность только проблемами аграрного сектора – его компетенция включала и рабочий, и национальный вопросы. Надо признать, что сколько-нибудь значительных успехов в этой области достигнуто не было.

Правительство Столыпина сделало попытку решить, хотя бы отчасти, рабочий вопрос, и предоставило специальной комиссии, состоявшей из представителей правительства и предпринимателей, рассмотреть проект трудового законодательства. Правительственное предложение было весьма умеренным – ограничение рабочего дня 10,5 часами (на тот момент – 11,5), отмена обязательных сверхурочных работ, право на создание контролируемых правительством профорганизаций, введение рабочего страхование, создание больничных касс на совместный счет рабочих и хозяина. Однако это категорически не устроило предпринимателей, которые считали, что делать уступки рабочим нельзя, необходимо соблюдать «свободу трудового соглашения», жаловались на низкую доходность промышленности. Реально же они стремились к сохранению высокой (самой большой в Европе) прибыли, защищали собственные классовые интересы. Несмотря на увещевания правительства и наиболее сознательных представителей предпринимательства, правительство вынуждено было уступить давлению, в Думу законопроект попал в сильно урезанном виде и с большой задержкой.[10]

В Думе этот процесс продолжился – промышленная буржуазия, составлявшая основу парламентского большинства – октябристов – взяла на вооружение тактику затягивания времени и продолжала оказывать давление на правительство. Проект был принят только в 1912 г., пробыв в Думе около двух лет, в усеченном варианте – без упоминаний о рабочем дне и профсоюзах. Возросла по сравнению с первоначальным вариантом подконтрольность страховых касс хозяину предприятия и полиции, материальное участие промышленника в страховании рабочих уменьшилось (например, лечение рабочих «за счет хозяина предприятия» было заменено на «за счет больничных касс», которые на 60% состояли из взносов рабочих).

Можно заключить, что правительственная рабочая программа потерпела крах из-за неуступчивости и жадности буржуазии, основная масса которой не прислушивалась ни к критике слева, ни к увещеваниям своих наиболее дальновидных и либеральных представителей.

Национальная политика.

Национальная политика, проводившаяся правительством Столыпина – русский национализм, она была направлена на сохранение единой неделимой Российской Империи при главенстве русской нации (к русским зачастую относили также украинцев и белорусов, в противовес всем остальным – инородцам). Основными шагами в этом направлении были: антифинская компания, направленная на ослабление финской самостоятельности, введение земств в 6 западных губерниях, отделение Холмщины от Польши. Последние два действия можно назвать триумфом новой правительственной партии – националистов, созданной при поддержке Столыпина из собственно националистической и умеренно-правой партий в 1909 г. под руководством Балашова. Сначала были объединены думские фракции, а через месяц принято решение о создании единой партии, сменившей октябристов в роли правительственной.[11]

В 1909 г. в Думу внесен законопроект о Выборах в Государственный совет по девяти западным губерниям, предусматривавший введение там земств. Целью его было обеспечение русских членов Госсовета от этих губерний (ранее все девять оказывались поляками). Выборы предусматривались по национальным куриям, причем количество выборщиков от крестьян искусственно ограничивалось 1/3; господство русских было обеспечено. В Думе проект был переработан комиссией, состоявшей в основном из октябристов, внесшей ряд поправок, например из двух критериев – земельного ценза и сословной принадлежности был оставлен только ценз, который был уменьшен в 2 раза. В результате в губернских собраниях должно было оказаться от 13 до 27% поляков. Законопроект активно защищался от «посягательств» октябристов националистической партией и лично Столыпиным. Под давлением справа и сверху фракция октябристов фактически распалась на правых и левых – при обсуждении членам фракции было предоставлено право свободного голосования так как к единому мнению не пришли. Вопреки ожиданиям, не поддержали проект и правые крестьяне, «обидевшись» на искусственное ущемление их прав в земствах. Естественно, крайне отрицательно отнеслись к нему левые партии и партии национальных окраин, однако проект был принят Думой в доработанном варианте, для шести губерний, и направлен в Госсовет. В Государственном совете проект был провален, во многом благодаря закулисным интригам. Это стало сильным ударом по положению и репутации Столыпина. Пригрозив отставкой, премьеру удалось уговорить царя распустить Думу и Госсовет на три дня и провести закон по 87-й статье, совершив, практически, еще один государственный переворот. Казалось бы, это подтверждало позиции Столыпина, однако современники назвали его поступок «политическим самоубийством» – он выходил из милости царя, и подобные решительные поступки приближали развязку.[12]

Правительство П. А. Столыпина одной из главных своих задач считало упорядочение устройства жизни в деревне. На это были направлены аграрная реформа и реформа местного управления. В отечественной научной литературе и в сознании народа первая из них тесно связана с именем П. А. Столыпина и с ним ассоциируется, а вторая находится где-то на задворках. Между тем, факты говорят о том, что более сложным для столыпинского правительства оказался не вопрос о земельных наделах, а вопрос о власти в деревне.

Только крестьянская община являлась в деревне некоей целостной единицей, субъектом и объектом управления. В то же время, в связи с естественным ходом жизни и проведением аграрной реформы в деревне появлялось все больше людей и участков, не входивших в общину. К таковым относились и помещики, и вышедшие из общины зажиточные крестьяне. П. А. Столыпин считал, что и те, и другие, независимо от сословной принадлежности, должны обладать равными правами в самоуправлении. Столыпину часто приписывают фразу: «Сначала успокоение, потом реформы». Она, даже если и была произнесена, неточно передает его позицию. Вот что на самом деле говорил Столыпин о ситуации на селе: «Я знаю, многие думают, что пока еще нет в деревне полного успокоения, необходимо все оставить по-старому. Но Правительство думает иначе и сознает, что его обязанность способствовать улучшению местного строя. Правительство убеждено, что, прекращая всякие попытки к беспорядкам, безжалостно прекращая их физической силой, оно обязано всю свою нравственную силу направить к обновлению страны. Обновление это, конечно, должно последовать снизу. Надо начать с замены выветрившихся камней фундамента и делать это так, чтобы не поколебать, а укрепить постройку.

Порядок и благоустройство в селах и волостях – вот вопиющая нужда в деревне. Никто не будет отрицать, что интересы членов сельских обществ, связанные совместным владением землей, не поглощают интересов того же села по вопросам благоустройства; а чем больше село, тем больше в нем посторонних жителей, тем больше расчленяются эти интересы, тем меньше получают удовлетворение интересы благоустройства. Наши крупные села, наши железнодорожные поселки представляют из себя нечто хаотическое – какое-то накопление человеческого жилья без всяких признаков порядка и благоустройства. Но кроме интересов, ограничивающихся сельской и усадебной оседлостью, за пределами села и усадьбы имеются и другие интересы, соединяющие людей. Поэтому кроме проекта, идущего навстречу первой потребности, проекта о поселковом управлении, Министерство должно было обратиться к удовлетворению нужд и интересов, касающихся мелких административных услуг, в которых нуждается каждый обыватель в волости, услуг по выполнению повинностей натуральных, денежных, воинской повинности, по принятию первоначальных полицейских мер, по ведению распорядка в местах скопления народа и т.п.

Всем этим потребностям удовлетворяет в благоустроенных государствах мелкая административная единица. У нас эта единица – волость – имеет сословный крестьянский характер, но едва ли справедливо возлагать на одно сословие обслуживание нужд всех обывателей деревни. Отсюда и появилось предположение о привлечении всех лиц, владеющих недвижимостью в волости, к выполнению волостных повинностей и, как последствие этого, к участию их в волостном управлении. Министерство настаивает на необходимости иметь крепкую упорядоченную мелкую административную единицу, хотя и основанную на выборном начале, но ни в коем случае не могло бы помириться с созданием исключительно одной мелкой земской единицы, на которую в качестве привходящей функции было бы возлагаемо исполнение некоторых административных поручений. Правительственный законопроект исходит как раз из обратного построения, видит в этом необходимую гарантию порядка и сходится в этом с устройством большинства благоустроенных европейских государств».[13]

Уже в 1907 г. были внесены в Государственную думу «Положение о поселковом управлении» и «Положение о волостном управлении». Законопроекты предполагали учреждение органов местного самоуправления на самом низовом уровне – в поселковом обществе и волости. Причем речь шла о бессословной организации этих учреждений. В устройство поселка вносилось принципиальное новшество – он не должен был более основываться на общине. Поселок виделся Столыпину как «бессословная самоуправляющаяся единица» с открытым доступом в нее всем лицам, «заинтересованным в благоустройстве поселка с привлечением сих лиц и к несению соответствующих податных тягостей». В состав поселка как такой единицы должны были войти все лица и учреждения, владеющие на его территории недвижимостью или содержащие в черте усадебной оседлости села торговые, промышленные или ремесленные заведения.[14]

Наиболее ожесточенное сопротивление помещиков встретила предложенная Столыпиным реформа уездного управления. Смысл необходимых изменений сводился к установлению исполнительной вертикали от министра до руководителя уездных государственных органов. Вплоть до начала ХХ в. государственная власть заканчивалась в губернии; властные функции в уезде исполняли предводители дворянства, т.е. важную для всего населения должность занимал представитель одного сословия. Поместные землевладельцы, из которых избирались предводители, к началу ХХ в. уже в значительной мере оскудели землей, процесс этот продолжался, и они с ним мирились как с неизбежностью. Тем более ожесточенное сопротивление встречали попытки лишить их «последнего» – власти на местах, пусть даже зачастую формальной. В коллективном понимании происходившего помещиками – противниками реформы сакральный смысл вопроса смешивался с его материальной составляющей. Служилый класс, который основал государство и являлся его опорой, вдруг оказался государству не нужен, и это было оскорбительно. Функция представлять в уезде государственную власть, решая вопросы самого широкого спектра, уплывала из рук вместе с соответствующими источниками дохода, и это было неприятно.

П. А. Столыпин, убеждая помещиков, указывал: «Нигде в Европе, ни в Германии, ни в Австрии, ни во Франции нет такой слабой по конструкции администрации, как у нас, между тем, усиление администрации означает ослабление произвола. У нас же в губернии власть разъединена, уезд же лишен целостного административного устройства. Если в разгар революционного движения не время было перестраивать ряды администрации, то теперь в этом представляется безусловная необходимость, и поднять этот вопрос лежало на обязанности Правительства». Столыпин констатировал, что «на значительном часто пространстве уезда совершенно до настоящего времени отсутствует объединяющий орган управления». Таким органом должно было стать «лицо, обладающее распорядительной властью и уполномоченное давать общее направление делам». Четкая и управляемая структура, встроенность уездного управления в вертикаль, давала правительству возможность эффективно бороться с революционным движением. Столыпин отмечал, что «отсутствие главы уезда, расстройство уезда особенно сказалось в революционный период, когда у администрации не оказалось на местах ответственных руководителей». Правительственная власть, по Столыпину, должна была обрести своего представителя на уровне уезда. Учреждалась должность начальника уездного управления, в ведении которого были все уездные правительственные учреждения и участковые начальники. В свою очередь он сам непосредственно подчинялся губернатору. Таким образом, правительство выстраивало стройную административную иерархию, способную оперативно реагировать на вызовы времени.[15]

Действительно, предводители дворянства, которые осуществляли фактическую власть в уезде, вовсе не связывали себя решением каких-либо государственных задач, проведением на местах государственной политики, занимались местными интригами, действовали зачастую незаконно и насильно, а нередко и вовсе отсутствовали в уезде. Уровень уезда – это тот уровень, на котором принимались решения о большинстве налогов и землеустройстве; уездное дворянство, земщина – это та корпорация, которая на практике не делилась на волости и на поселки и, по большому счету, не объединялась в губернии. Это круговая порука, это многочисленные родственные и деловые связи, это, в иных случаях, настоящий змеиный клубок. Столыпин планировал разрубить этот узел и установить баланс «твердо поставленной и энергично действующей административной власти» и «широко развивающегося самоуправления».

Вместе с тем, П. А. Столыпин настаивал на упразднении должности земского начальника, который, обладая властными полномочиями, также представлял узкосословные интересы. Вместо него предполагалось учредить должность участкового комиссара – агента правительства при поселковых и волостных органах местного самоуправления.

Таким образом, планировалось, что самоуправляющееся общество будет проявлять свою творческую активность на всех уровнях, начиная от поселка и кончая государством. Кроме того, сфера компетенции уездных и губернских земств, а также органов городского самоуправления расширялась, а имущественный ценз для участия в работе этих учреждений снижался. Иными словами, правительство стремилось к расширению круга лиц, так или иначе участвовавших в управлении государством.

П. А. Столыпин решал двуединую задачу. С одной стороны, он добивался большей эффективности власти, устраняя все противоречивое и архаичное, накопившееся за два столетия. С другой, эта власть должна была находиться в тесной связи с широкими кругами общественности, доверяя им многие права и полномочия. Именно такая власть должна была стать «своей» для общества.

biofile.ru

Разрешение свободного выхода крестьян из общины; поощрение переселенческого движения

h.120-bal.ru

Крестьянская община к 1917 г

С 1861 по 1917 г. сельская община развивалась противоречиво: од ни ее функции совершенствовались, другие — атрофировались, третьи — оставались без изменения; одни крестьяне поддерживали традиционные устои, другие — были ими недовольны и хотели их перестройки, третьи — проявляли индифферентность. Какие же процессы доминировали, каких крестьян было больше, насколько прочным был общинный уклад крестьянской жизни к 1917 г.? Ни современники, ни историки не дали однозначного ответа. Противоречивость развития общины создает предпосылку для преувеличения значения той или другой тенденции. Правильно ответить на поставленный вопрос можно, опираясь на массовые статистические данные. Такую возможность дают сведения о степени разложения общинного строя с 1861 по 1906 г. и данные о проведении столыпинской аграрной реформы в 1906—1916 гг.

Несколько слов о самой столыпинской реформе. До 1906 г. государство всей силой своей власти поддерживало общину. В 1861—1893 гг. свободный выход из общины разрешался только при условии полной выплаты выкупа за землю, а при неуплате выкупа требовалось разрешение схода. Внести всю выкупную сумму могли немногие крестьяне, а разрешение на выход при не уплате выкупа получить было невозможно. С 1893 г. государственная поддержка общины стала еще более сильной: выйти из общины при уплате или без уплаты выкупа можно было только с разрешения схода и коронной администрации в лице земского начальника. Поскольку община соглашалась на выход очень неохотно, а земский начальник — еще неохотнее, то закон 1893 г. почти блокировал легальную возможность выхода из общины. В основе поддержки общины, как заметил С. Ю. Витте, лежало убеждение, что «с административно-полицейской точки зрения община представляла удобства — легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности».

По закону от 9 ноября 1906 г. крестьяне получили право выходить из общины и укреплять землю в личную собственность без ее согласия, причем эти выходы государство всячески поддерживало. Поворот в аграрной политике был вызван тем, что во время революции 1905—1907 гг. община возглавила крестьянские беспорядки. Потеряв веру в ее лояльность, правительство сделало ставку на индивидуальные крепкие хозяйства и ради этого приняло ряд мер, стимулирующих выходы из общины.

В 1905 г. в Европейской России в передельных общинах насчитывалось 9.5 млн крестьянских дворов, в 1916 г. — 12.3, в среднем за 1905—1916 гг. — 10.9 млн дворов.

За 1861—1906 гг. легально, пользуясь правом выхода при досрочном выкупе надельной земли, из передельных общин вышло 140 тыс. домохозяйств, или 1.5% (от 9.5 млн) дворов. Кроме того, в 1905 г. от 2.8 млн дворов (по данным К. Р. Качоровского) до 3.5 млн дворов (по дан ным Министерства внутренних дел) насчитывалось в общинах, числившихся передельными, которые на самом деле не производили переделов земли с 1861 г.

Поскольку министерство стремилось доказать, что община сама по себе умирает, а Качоровский, наоборот, что она здорова и жива, то истинное число беспередельных общин, вероятно, находилось посередине при водимых ими цифр и равнялось около 3.15 млн дворов. Следовательно, кроме 140 тыс. дворов еще 3.15 млн из 9.5 млн дворов, или 33.2%, стихийно перешли от передельно -общинного к подворно-общинному землевладению. Поскольку переделы являлись важнейшим показателем отношения крестьян к традиционным общинным порядкам, эти данные свидетельствуют о том, что около трети крестьян сделали шаг в сторону личной собственности на землю еще до столыпинской реформы.

К числу крестьян, не удовлетворенных общинными порядками, мне кажется, следует отнести также и тех, кто приобретал в личную собственность землю отдельными участками за границами общины, но по разным обстоятельствам не порывал связи с нею. Основания для такого заключения дают объяснения самих крестьян-собственников, которые мотивировали свое пребывание в общине тем, что на миру жить спокойнее, а на хуторе могут ограбить, а свои покупки земли — тем, что общинное землевладение не может гарантировать каждому землю.

К этому следует добавить, что крестьяне-собственники, которые имели личную землю, но оставались в общине, несомненно были зажиточными и занимались предпринимательской деятельностью, так как иначе накопить деньги на покупку земли было не возможно. До 1861 г. таких крестьян было немного. С 1802 г., когда государственным крестьянам было разрешено покупать землю в личную собственность, и до 1858 г. включительно, т. е. за 57 лет, было зафиксировано 400 тыс. покупок земли общей площадью 1.7 млн. га, помещичьими крестьянами — примерно в 10 раз меньше.

С 1863 по 1904 г., за 42 года, крестьянами 45 губерний Европейской России было совершено 463 тыс. покупок земли общей площадью 20.7 млн. га, следовательно, среднегодовое число покупок земли возросло с 7—8 тыс. до реформы до 11 тыс. после реформы, а среднегодовое количество купленной земли — соответственно с 30—35 тыс. до 493 тыс. га. В данном случае важно отметить, что стремление крестьян к личной собственности зародилось до 1861 г. и что после эмансипации стремление к собственной земле неуклонно прогрессировало: среднегодовое число покупок земли в 1903—1904 гг. по сравнению с 1860-ми гг. возросло в 1.5 раза, а среднегодовое количество земли — в 15 раз; кроме того, крестьяне в 34 раза чаще покупали землю в личную собственность, чем в общинную.

Благодаря тяге крестьян к частной земле в 1905 г. среди них имелось 490 тыс. собственников земли.

Все они состояли либо в подворных, либо в передельных общинах. Если эти 490 тыс. крестьян-собственников распределялись между передельными и подворными общинами пропорционально числу хозяйств в тех и других, т. е. как 77 и 23, то тогда число крестьян - собственников среди членов передельных общин составит около 377 тыс., а среди подворных — 113 тыс.

Таким образом, за 1861—1905 гг., к началу столыпинской реформы, всего около 3.7 млн дворов (0.140+3.150+0.377) из 9.5 млн., или 39% всех крестьян — членов передельных общин в 1905 г., разочаровались или не доверяли вполне передельной общине и в большей или меньшей степени отказались от ее традиционных принципов. Приведенные данные не раскрывают всей глубины произошедших изменений, так как очевидно, что не все желавшие перейти к подворной общине или вообще расстаться с общиной могли это сделать из -за яростного противодействия тех, кто держался за старинный уклад жизни. Об этом можно судить по тому, что в 1907 —1915 гг., после облегчения выхода из общины, 73% крестьян, вышедших из общины, сделали это против воли односельчан.

И, однако, эти данные свидетельствуют, что распад общины готовился изнутри и начался задолго до 1906 г.

В ходе столыпинской реформы, в 1907—1916 гг., официально и добровольно порвали с передельной общиной всего 3.1 млн. дворов из 10.9 млн. дворов, или 28%, т. е. не все из недовольных ею. Часть недовольных — 747 тыс. дворов, официально заявившая о выходе и укреплении земли в собственность, в конце концов осталась в передельной общине. Причины были самые разные — сомнения, скоропостижная смерть и т. п., но, по-видимому, важнейшая из них состояла в трудности выхода. Несмотря на поддержку государства и безусловное право выхода каждого желающего, осуществить его было нелегко, так как в 73% случаев выход из-за противодействия общины был сопряжен с конфликтом. При полюбовном расставании с общиной выделявшийся сам договаривался с ней, какую землю и где он получит, — таких случаев было всего 27%. При конфликтном расставании размежевание с общиной производили специальные государственные землеустроительные комиссии, и это, как правило, сопровождалось скандалом и насилием. Жить во враждебных отношениях с общиной было крайне трудно, поэтому, сделав официальное заявление о выходе, многие не могли или боялись его реализовать. Какие бы обстоятельства ни заставили крестьян отказаться от намерения выйти из общины, мне кажется, тех, кто подал заявление о выходе из нее, но этого не сделал, нельзя считать вполне удовлетворенными общинными порядками. Другая, еще большая часть недовольных, но оставшихся в общине крестьян — 2.3 млн дворов к 1917 г. — проживала в общинах, которые не практиковали переделы с 1861 г. (в 1906 г. таких дворов насчитывалось 3.15 млн., но к 1917 г. осталось 2.3 млн). Вероятно, она была удовлетворена порядками, установившимися в беспередельной общине, которую можно считать промежуточной формой между традиционной передельной и подворной общиной.

Итак, к 1917 г. полностью порвали с общинным укладом жизни, укрепив землю в собственность, 3.1 млн. дворов; наполовину порвали с передельной общиной, перейдя к фактически подворной собственности, 2.3 млн.; испытывали неудовлетворение общинными порядками, но остались в общине 0.747 млн. дворов. Следовательно, всего в той или иной степени недовольных общинным строем жизни в 1907—1916 гг. насчитывалось около 6.1 из 10.9 млн. дворов, или 56% всех крестьян, живших до столыпинской реформы в условиях передельной общины. Приведенные данные позволяют сделать два важных вывода. Во-первых, общинные порядки не были насильственно сломаны столыпинской реформой: как до реформы, так и после нее проходил естественный процесс разложения общины и социальных отношений общинного типа, что объясняет существование промежуточных форм разрыва с общинным укладом. Во-вторых, в пореформенное время доминировала тенденция, разрушающая общинный уклад жизни, а экономические и юридические препятствия для выхода из общины, существовавшие до 1906 г., тормозили ее распадение. Иначе трудно представить, учитывая традиционализм крестьян и их недоверие к переменам, как почти треть крестьянства в течение 9 лет, за 1907—1915 гг., могла расстаться с передельной общиной.

Приведенные данные дают также основание для заключения о том, что столыпинская реформа ускорила те процессы в деревне, которые и без нее проходили довольно интенсивно, что она являлась насилием над крестьянством главным образом в том смысле, что позволила меньшинству выйти из общины вопреки мнению большинства. Но, с другой стороны, реформа прекратила насилие большинства над меньшинством, которое не хотело продолжать жить в условиях общинного уклада: напомню, что 73% крестьян укрепили землю в собственность против воли большинства односельчан. Оценивая результаты столыпинской реформы, следует принять во внимание, что проведение колоссальных по масштабам землеустроительных работ требовало огромного финансирования, специалистов и соответствующего ведомственного аппарата. Того и другого не хватало. На обустройство индивидуального хозяйства требовались инвестиции, которых также недоставало, а государство и земство могли оказать небольшую финансовую помощь около четверти хуторян. В силу этого, а не из-за недостатка желающих выйти из общины (число ходатайств о землеустройстве росло) механизм аграрной реформы стал давать сбои еще при жизни П. А. Столыпина, что несомненно замедляло ее ход. Кроме того, помещики и большинство правых также противодействовали буржуазной аграрной реформе, так как она подрывала дворянское землевладение, а с ним и политические привилегии дворянства. Это дает основание предполагать, что социальные резервы реформы не были исчерпаны к 1915 г. Таким образом, те немногие историки, которые оценивают результаты столыпинской реформы как позитивные и перспективные, на мой взгляд, ближе к истине.

Столыпинская реформа была прервана войной. С большой вероятностью можно предположить, что, если бы не война, распадение общины продолжилось бы, так как в 1917 г. существовал значительный резерв для продолжения реформы, во-первых, из крестьян, недовольных общинными порядками и изъявивших желание порвать с ними в 1907—1915 гг., но по разным причинам не сделавших этого (747 тыс. дворов), во-вторых, из крестьян беспередельных общин, официально не оформивших переход к подворно-участковому землевладению в течение 1907—1915 гг. (2.3 млн дворов).

Если говорить о всем крестьянстве Европейской России, то к 1917 г. крестьяне — собственники численно преобладали над крестьянами -общинниками. Крестьяне Украины и Белоруссии после реформ 1860-х гг. сразу перешли к подворной беспередельной общине; после отмены выкупных платежей с 1 января 1907 г. и закона о свободном выходе из общины 1906 г. они стали собственниками своей земли. Крестьяне Прибалтики общины вообще не знали. Всего в этих трех районах в 1916 г. насчитывалось примерно 3.8 млн. дворов.

Таким образом, на 1 января 1917 г. в Европейской России из 15.5 млн. дворов на долю крестьян-общинников (продолжавших жить в передельной общине) приходилось 6.3 млн. дворов, или 41%, на долю крестьян, проживавших в официально подворных беспередельных общинах, — 3.8 млн. дворов, или 24%, на долю крестьян, проживавших в фактически бес передельных общинах, — 2.3 млн. дворов, или 15%, на долю крестьян -собственников — 3.1 млн. дворов, или 20% (из них землеустроенных, т. е. раз межеванных с общиной, — 1.5 млн. и выделенных на хутора и отруба — 1.6 млн. дворов). Как видим, несмотря на ощутимые потери, общинный строй к 1917 г. был еще силен, в особенности в великорусских губерниях: на традиционном общинном праве продолжали жить две трети русских крестьян, из них чуть более половины хранили верность мирскому строю из принципа, остальные — из-за нерешительности и других причин; выход из общины наиболее недовольных ею, скорее всего, консолидировал оставшихся.

Возникает вопрос: если передельно-общинные порядки приходили в упадок и имели много противников, если в их справедливости многие сомневались, почему после Октябрьской революции 1917 г. произошло оживление передельной общины? (Напомним, что к 1922 г. в Советской России 85% всей земли находилось в общинной собственности, в 67% общин произошел общий передел земель.) Каким образом крестьянам, оставшимся в общине, удалось вернуть всех «столыпинцев» в общину и пустить земли, принадлежавшие им и помещикам, в общий передел? Вероятно, произошло следующее. К 1917 г. формально из передельных общин вышла только треть крестьян, к тому же их силы были раздроблены, так как половина из них жила на хуторах и отрубах, а вторая половина оставалась на старых местах жительства и находилась в сложных отношениях с общинниками. Еще почти четверть крестьян колебалась, но все-таки оставалась в общине. В отличие от них 41% крестьян, принципиально сохранивших верность общине, был сплочен и решителен. Огромная потенциальная добыча в виде земель помещиков (49 млн. га), хуторян и отрубников (19 млн. га) превратила сомневающихся в сторонников передельной общины, а объединившись с убежденными общинниками, они вместе стали непобедимой силой. Весьма существенно отметить, что крестьяне не знали другого способа «переварить» около 68 млн. га земли, кроме уравнительного передела добычи, — ведь землю нужно было поделить между всеми по справедливости. Кроме того, в случае реставрации старого режима возвратить помещикам их земли, которые мир разделил между всеми, было просто невозможно, так же как и невозможно было наказать виновных. Как говорили русские пословицы: «На мир и суда нет, мир один Бог судит»; «В миру виноватого нет. В миру виноватого не сыщешь».

Добавим, что новая государственная власть и советские законы поддерживали политику возрождения общины, что также явилось немаловажным фактором ее ренессанса, а точнее говоря — общинной контрреволюции. В пользу предложенной интерпретации говорит тот факт, что реставрация общины не сопровождалась реставрацией большой патриархальной семьи. Напротив, после того как деревня проглотила конфискованную землю, начались массовые семейные разделы, которые привели к уменьшению среднего размера семьи на 11% — с 6.1 в 1917 г. до 5.5 душ в 1922 г.

Как было показано, изменения в общинных и семейных порядках происходили всегда синхронно. Нарушение этой согласованности в 1917—1920 гг., на мой взгляд, свидетельствует о том, что возрождение общинного строя было обусловлено необходимостью мирно и без тяжелых последствий пере варить конфискованную землю и потому носило кратковременный характер.

biofile.ru