Образ и характеристика Ивана Яковлевича цирюльника в повести Нос Гоголя
Одним из второстепенных персонажей произведения является Иван Яковлевич, представленный писателем в образе неряшливого цирюльника.
Иван Яковлевич описывается в повести в виде обычного русского мастерового, страдающего алкоголизмом и отличающегося ужасной неаккуратностью. Несмотря на собственную профессию брадобрея, Иван Яковлевич не старается привести свою внешность в опрятный вид, его подбородок постоянно находится в небритом состоянии.
В одежде Иван Яковлевич тоже не стремится к совершенству, нося старый фрак, у которого залоснился воротник и еле держатся на нитках пуговицы. На замечания клиентов о неопрятных и грязных руках Иван Яковлевич не обращает никакого внимания. Кроме того, выполняя свою работу, Иван Яковлевич не стремится аккуратно намылить своих клиентов, и они порой оказываются с мылом и под носом, и за ушами.
По характеру Иван Яковлевич отличается робостью, граничащей с забитостью, особенно перед собственной женой, которая является главой в их семействе. Но при этом Иван Яковлевич является абсолютным циником.
Иван Яковлевич непосредственно участвует в сюжетной линии произведения, обнаружив ранним утром за завтраком в свежем хлебном батоне лицевую часть главного героя повести коллежского асессора Ковалева в виде его носа. Пребывая в шокирующем состоянии от увиденного, Иван Яковлевич сообщает о находке жене, которая, устроив мужу-пьянице скандал и обозвав его дураком, негодяем, поджаристым сухарем, прогоняет его на улицу с требованием избавиться от ужасной находки.
Иван Яковлевич, упаковав нос в тряпку, решает его куда-нибудь подкинуть, но, испугавшись полицейских, решает скинуть неприятную находку в ближайшую речушку. Оказавшись на Исаакиевском мосту, Иван Яковлевич делает непринужденный вид, будто рассматривает плавающую в реке рыбу и незаметно сбрасывает нос коллежского асессора в воду.
На обратном пути Иван Яковлевича останавливает квартальный надзиратель, которому показался вид цирюльника подозрительным. Побледневший Иван Яковлевич просит надзирателя отпустить его домой, пообещав несколько раз в неделю делать ему стрижки и бритье совершенно бесплатно. Разговорив испуганного Ивана Яковлевича, полицейский разузнает местонахождение пропавшего у Ковалева любимого носа. После проведения оперативных мероприятий нос возвращается к своему хозяину, но по неизвестным причинам не желает вставать на прежнее место.
Произведение несет глубокий пародийным смысл, изобличая состояние общества тогдашнего времени, в котором люди низкого сословия не играли никакой роли и порой вообще не считались людьми.
Другие сочинения:Образ и характеристика Ивана Яковлевича цирюльника в повести Нос
Несколько интересных сочинений
- Анализ произведения Княгиня Трубецкая Некрасова
Поэма «Русские женщины» Некрасов написана в 1871-1872 г. Первая часть посвящена самоотверженному поступку княгини Трубецкой, первой их жен декабристов, решившей уехать к месту каторги осужденного муж
- Образ и характеристика Любы в повести Яма Куприна сочинение
Люба или Любка является одной из многочисленных героинь повести А. И. Куприна Яма. Люба не ведущий, а второстепенный персонаж, на первый взгляд, очень неинтересный и невыразительный.
- Анализ романа Воскресение Льва Толстого сочинение
Произведение является одним из поздних художественных творений писателя, в котором автор раскрывает политические и социальные проблемы современного в тот период общества, показывая примеры обнищавшего крестьянства
- Сочинение Роль языка в жизни человека рассуждение
Язык играет огромную роль в жизни человека. Трудно представить, что было бы, если бы на Земле не существовало такого многообразия языков. С самых ранних лет ребенок начинает понимать, как называется тот или иной предмет
- Печорин и Базаров сравнительная характеристика сочинение
Печорина и Базарова можно без тени сомнений назвать яркими героями русской литературы девятнадцатого века.
sochinite.ru
Книга Нос читать онлайн бесплатно, автор Николай Гоголь на Fictionbook
I
Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его – где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» – не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы.
– Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, – сказал Иван Яковлевич, – а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом: ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей.) «Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, – подумала про себя супруга, – останется кофию лишняя порция». И бросила один хлеб на стол.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. «Плотное! – сказал он сам про себя. – Что бы это такое было?»
Он засунул пальцы и вытащил – нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою.
– Где это ты, зверь, отрезал нос? – закричала она с гневом. – Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.
Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую среду и воскресенье.
– Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит, а после его вынесу.
– И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала!
Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал – и не знал, что подумать.
– Черт его знает, как это сделалось, – сказал он, наконец, почесав рукою за ухом. – Пьян ли я вчера возвратился, или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб – дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!..
Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу.
Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идешь?», или: «Кого так рано собрался брить?» – так что Иван Яковлевич никак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, промолвив: «Подыми! вон ты что-то уронил!» И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того как начали отпираться магазины и лавочки.
Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.
Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «Отчего ж бы им вонять?» – «Не знаю, братец, только воняют», – говорил коллежский асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою, – одним словом, где только ему была охота.
Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью «Кушанье и чай» спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил:
– А подойди сюда, любезный!
Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал:
– Желаю здравия вашему благородию!
– Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту?
– Ей-богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет.
– Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!
– Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить без всякого прекословия, – отвечал Иван Яковлевич.
– Нет, приятель, это пустяки! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?
Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего неизвестно.
II
Коллежский асессор Ковалев проснулся довольно рано и сделал губами: «брр…», что всегда он делал, когда просыпался, хотя сам не мог растолковать, по какой причине. Ковалев потянулся, приказал себе подать небольшое, стоявшее на столе, зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись, Ковалев велел подать воды и протер полотенцем глаза: точно нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? кажется, не спит. Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру.
Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры… Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей и о всех званиях и чинах. Ковалев был кавказский коллежский асессор. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. «Послушай, голубушка, – говорил он обыкновенно, встретивши на улице бабу, продававшую манишки, – ты приходи ко мне на дом; квартира моя в Садовой; спроси только: здесь ли живет майор Ковалев? тебе всякий покажет». Если же встречал какую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание, прибавляя: «Ты спроси, душенька, квартиру майора Ковалева». Поэтому-то самому и мы будем вперед этого коллежского асессора называть майором.
Майор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у губернских и уездных землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа. Майор Ковалев носил множество печаток, сердоликовых, и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Майор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то – экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалев был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам, каково было положение этого майора, когда он увидел вместо довольно недурного и умеренного носа преглупое, ровное и гладкое место.
Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был идти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла кровь. «Но авось-либо мне так представилось: не может быть, чтобы нос пропал сдуру», – подумал он и зашел в кондитерскую нарочно с тем, чтобы посмотреться в зеркало. К счастию, в кондитерской никого не было; мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты. «Ну, слава Богу, никого нет, – произнес он, – теперь можно поглядеть». Он робко подошел к зеркалу и взглянул. «Черт знает что, какая дрянь! – произнес он, плюнувши. – Хотя бы уже что-нибудь было вместо носа, а то ничего!..»
С досадою закусив губы, вышел он из кондитерской и решился, против своего обыкновения, не глядеть ни на кого и никому не улыбаться. Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, все переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы то ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру: «Подавай!» – сел и уехал.
Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, – был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором.
Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился.
fictionbook.ru
| Н. В. Гоголь Нос Николай Гоголь IМарта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его ≈ где изображен господин с намыленною щекою и надписью: ╚И кровь отворяют╩ ≈ не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы. ≈ Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, ≈ сказал Иван Яковлевич, ≈ а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком. (То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом, ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей.) ╚Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, ≈ подумала про себя супруга, ≈ останется кофию лишняя порция╩. И бросила один хлеб на стол. Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. ╚Плотное! ≈ сказал он сам про себя, ≈ что бы это такое было?╩ Он засунул пальцы и вытащил ≈ нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою. ≈ Где это ты, зверь, отрезал нос? ≈ закричала она с гневом. ≈ Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся. Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. ≈ Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. ≈ И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала! Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал ≈ и не знал, что подумать. ≈ Черт его знает, как это сделалось, ≈ сказал он наконец, почесав рукою за ухом. ≈ Пьян ли я вчера возвратился или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб ≈ дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: ╚Куда идешь?╩, или: ╚Кого так рано собрался брить?╩ ≈ так что Иван Яковлевич никак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: ╚Подыми! вон ты что-то уронил!╩ И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того так начали отпираться магазины и лавочки. Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях. Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: ╚У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!╩ ≈ то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: ╚Отчего ж бы им вонять?╩ ≈ ╚Не знаю, братец, только воняют╩, ≈ говорил коллежский асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою ≈ одним словом, где только ему была охота. Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью ╚Кушанье и чай╩ спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил: ≈ А подойди сюда, любезный! Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал: ≈ Желаю здравия вашему благородию! ≈ Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту? ≈ Ей-Богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет. ≈ Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать! ≈ Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить без всякого прекословия, ≈ отвечал Иван Яковлевич. ≈ Нет, приятель, это пустяки! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал? Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно. дальше… |
www.pereplet.ru
Иван Яковлевич («Нос») — это… Что такое Иван Яковлевич («Нос»)?
- Иван Яковлевич («Нос»)
- Смотри также Творчество Гоголя
Цирульник, с Вознесенского проспекта. «Фамилия его утрачена, и даже на вывеске его, — где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют», — не выставлено ничего более. И. Я., «как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный и хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у И. Я. (И. Я. никогда не ходил в сюртуке) был пегий, то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках: воротник лоснился; а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. И. Я. был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «у тебя, И. Я., вечно воняют руки!» — то И. Я. отвечал на это вопросом: «Отчего ж бы им не вонять?» — и, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою — одним словом, где только ему была охота». Человек робкий, почти забитый. Он робел пред женой и не осмеливался «требовать двух вещей разом», т. е. «кофию» и свежеиспеченного хлебца с луком. Жена называла его: «дурак», «зверь», «мошенник», «пьяница», «разбойник», «сухарь поджаристый», «потаскушка», «негодяй» и т. д. При встрече с квартальным он изъявляет полную готовность брить его «без всякого прекословия» два и три раза в неделю, и когда квартальный, невзирая на это, спрашивал: «Что ты там делал?» — И. Я. «побледнел». Квартальный называет его «мошенником-цирульником», но после съезжей, куда попал И. Я. «по подозрению в краже из лавочки бортища пуговиц», он окончательно оробел и даже, не заходя к Ковалеву, заглядывает в его дверь «так боязливо, как кошка, которую только что высекли за кражу сала».
Словарь литературных типов. — Пг.: Издание редакции журнала «Всходы». Под редакцией Н. Д. Носкова. 1908-1914.
- Иван Потапыч («Мертвые души»)
- Издатель ходячей газеты («Портрет»)
Смотреть что такое «Иван Яковлевич («Нос»)» в других словарях:
Нос (опера) — У этого термина существуют и другие значения, см. Нос (значения). Опера Нос Композитор Д. Шостакович Автор(ы) либретто Д. Шостакович, Е. Замятин, А. Прейс, Г. Ионин … Википедия
Нос (фильм) — Это статья о фильме. см. также Нос (значения) Нос Жанр … Википедия
Нос (Гоголя) — повесть. Начало работы над повестью относится к 1832 33 гг. В 1835 Г. отправил рукопись в Москву Погодину, для журнала последнего Московский наблюдатель . Редакция нашла повесть грязной и отказалась ее напечатать по причине ее пошлости и… … Словарь литературных типов
Перекрестов, Иван Иванович — стольник и полковник Ахтырского Слободского полка, видный деятель Слободской Украйны конца XVII и начала XVIII века. В характере П. ярко отразились черты века: военные доблести в нем сочетались с такой страстью к стяжанию, которая приближает его… … Большая биографическая энциклопедия
Цирульник («Нос) — Смотри также … Словарь литературных типов
Творчество Гоголя — … Словарь литературных типов
Гоголь, Николай Васильевич — Запрос «Гоголь» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Николай Васильевич Гоголь Фотопортрет Н. В. Гоголя из группового дагерротипа С. Л. Ле … Википедия
Казацкая старшина Гетманщины — Малороссийский гербовник Основная статья: Старшина малороссийская Казацкая старшина Гетманщины привилегированная категория должностных лиц в Украинском гетманате в 16 18 веках, осуществлявших военное и административное управление. Включала… … Википедия
Гоголь — Гоголь, Николай Васильевич Запрос «Гоголь» перенаправляется сюда; см. также другие значения. Николай Васильевич Гоголь Имя при рождении: Николай Васильевич Яновский[1] … Википедия
Список награждённых медалью «За спасение погибавших», 1998 год — Приложение к статье Медаль «За спасение погибавших» Содержание 1 Республика Адыгея … Википедия
literary_types.academic.ru
Читать книгу «Нос» онлайн полностью бесплатно — Николай Гоголь — MyBook.
I
Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его – где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» – не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы.
– Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, – сказал Иван Яковлевич, – а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом: ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей.) «Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, – подумала про себя супруга, – останется кофию лишняя порция». И бросила один хлеб на стол.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. «Плотное! – сказал он сам про себя. – Что бы это такое было?»
Он засунул пальцы и вытащил – нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою.
– Где это ты, зверь, отрезал нос? – закричала она с гневом. – Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.
Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую среду и воскресенье.
– Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит, а после его вынесу.
– И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала!
Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал – и не знал, что подумать.
– Черт его знает, как это сделалось, – сказал он, наконец, почесав рукою за ухом. – Пьян ли я вчера возвратился, или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб – дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!..
Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу.
Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идешь?», или: «Кого так рано собрался брить?» – так что Иван Яковлевич никак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, промолвив: «Подыми! вон ты что-то уронил!» И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того как начали отпираться магазины и лавочки.
Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.
Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «Отчего ж бы им вонять?» – «Не знаю, братец, только воняют», – говорил коллежский асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою, – одним словом, где только ему была охота.
mybook.ru
Краткое содержание Нос Гоголь Н.В. :: Litra.RU :: Лучшие краткие содержания
Краткое содержание Нос Гоголь Н.В. :: Litra.RU :: Лучшие краткие содержанияДвадцать пятого марта петербургский цирюльник Иван Яковлевич обнаруживает в свежеиспеченном хлебе нос. Иван Яковлевич с удивлением узнает, что нос принадлежит одному из его клиентов, коллежскому асессору Ковалеву. Цирюльник пытается избавиться от носа: выбрасывает его, но ему постоянно указывают на то, что он что-то уронил. С большим трудом Ивану Яковлевичу удается бросить нос с моста в Неву. А в это время коллежский асессор просыпается и не находит у себя носа. Он шокирован. Прикрыв лицо платком, Ковалев выходит на улицу. Он весьма расстроен произошедшим, так как теперь не сможет появляться в свете, да к тому же у него много знакомых дам, за некоторыми из которых он не прочь поволочиться. Неожиданно он встречает свой собственный нос, наряженный в мундир и панталоны, нос садится в карету. Ковалев спешит за носом, оказывается в соборе. Нос усердно молится. Ковалев подходит к нему, объясняет сложившуюся ситуацию, просит, чтобы нос «вернулся на свое законное место». Однако нос делает вид, что не понимает Ковалева.
Ковалев отправляется к обер-полицмейстеру, но того нет дома. Ковалев приходит в отдел газетных объявлений, рассчитывая дать объявление о пропаже носа. Но ему отказывают, так как объявление слишком необычно и может навредить репутации газеты. Расстроенный Ковалев возвращается домой. Он размышляет о том, кто же мог сыграть с ним такую злую шутку. Он подозревает штаб офицершу Подточину, знакомую даму, которая хочет женить его на своей дочери. Возможно, что с помощью неких колдовских приемов Подточина сделала так, чтобы Ковалев остался без носа. И это за то, что он не желал жениться на дочери Подточиной! Рассерженный Ковалев отправляет Подточиной письмо, в котором обвиняет ее в пропаже носа. В ответном письме Подточина искренне удивляется таким странным умозаключениям асессора.
По Петербургу ползут слухи о разгуливающем по улицам носе Ковалева. Вечером того же дня полицейский надзиратель приносит Ковалеву его нос, добавляя, что с трудом сумел поймать его, так как нос уже садился в дилижанс и собирался ехать в Ригу. Ковалев благодарит надзирателя, дает ему ассигнацию, а когда тот уходит, пытается приставить свой нос на место. К ужасу Ковалева, нос не держится и падает на стол. Ковалев посылает за доктором, но и тот не знает, как помочь Ковалеву. Ковалев думает о том, что его жизнь теперь бессмысленна: без носа он никто.
… Утром седьмого апреля Ковалев просыпается и с удивлением обнаруживает, что его нос находится там, где и должен быть, между щек. Через некоторое время приходит цирюльник Иван Яковлевич, чтобы обрить Ковалева. Но теперь, брея Ковалева, он не держит его за «нюхательную часть тела». Хотя это и трудно, но с этого дня цирюльник, выполняя свою обычную работу, упирается рукой в щеку и в нижнюю десну Ковалева.
2008 Litra.ru = Сочинения + Краткие содержания + Биографии
Created by Litra.RU Team / Контакты
www.litra.ru
Нос. I (Н. В. Гоголь)
Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его – где изображен господин с намыленною щекою и надписью: «И кровь отворяют» – не выставлено ничего более), цирюльник Иван Яковлевич проснулся довольно рано и услышал запах горячего хлеба. Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтенная дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испеченные хлебы.
– Сегодня я, Прасковья Осиповна, не буду пить кофию, – сказал Иван Яковлевич, – а вместо того хочется мне съесть горячего хлебца с луком.
(То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом: ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей.) «Пусть дурак ест хлеб; мне же лучше, – подумала про себя супруга, – останется кофию лишняя порция». И бросила один хлеб на стол.
Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. «Плотное! – сказал он сам про себя. – Что бы это такое было?»
Он засунул пальцы и вытащил – нос!.. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! и еще, казалось, как будто чей-то знакомый. Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою.
– Где это ты, зверь, отрезал нос? – закричала она с гневом. – Мошенник! пьяница! Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся.
Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую среду и воскресенье.
– Стой, Прасковья Осиповна! Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит, а после его вынесу.
– И слушать не хочу! Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! вон! неси куда хочешь! чтобы я духу его не слыхала!
Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал – и не знал, что подумать.
– Черт его знает, как это сделалось, – сказал он, наконец, почесав рукою за ухом. – Пьян ли я вчера возвратился, или нет, уж наверное сказать не могу. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб – дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!..
Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом. Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу.
Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идешь?», или: «Кого так рано собрался брить?» – так что Иван Яковлевич никак не мог улучить минуты. В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, промолвив: «Подыми! вон ты что-то уронил!» И Иван Яковлевич должен был поднять нос и спрятать его в карман. Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того как начали отпираться магазины и лавочки.
Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях.
Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича (Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке) был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки!», то Иван Яковлевич отвечал на это вопросом: «Отчего ж бы им вонять?» – «Не знаю, братец, только воняют», – говорил коллежский асессор, и Иван Яковлевич, понюхавши табаку, мылил ему за это и на щеке, и под носом, и за ухом, и под бородою, – одним словом, где только ему была охота.
Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью «Кушанье и чай» спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил:
– А подойди сюда, любезный!
Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал:
– Желаю здравия вашему благородию!
– Нет, нет, братец, не благородию; скажи-ка, что ты там делал, стоя на мосту?
– Ей-богу, сударь, ходил брить, да посмотрел только, шибко ли река идет.
– Врешь, врешь! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать!
– Я вашу милость два раза в неделю, или даже три, готов брить без всякого прекословия, – отвечал Иван Яковлевич.
– Нет, приятель, это пустяки! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?
Иван Яковлевич побледнел… Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего неизвестно.
kartaslov.ru