Островский А. Н. «ГРОЗА» ~ Проза (Рассказ)
Во время поступления в институт жил на квартире с работником милиции, который старше возрастом. Поступить хотелось всем. О моем лидерстве вопрос на повестке дня не стоял. Попал под влияние старшего, даже не стоит так выражаться, оставался при своем мнении и мыслях, но включился и в его мероприятие.С нами уже крутилась девица Сталина из Донецка. Имя редкое, запоминалось, своей внешностью глаз мужчин радовала. Из совместных кратковременных общений сделал поверхностный вывод — красота и культура поведения опережала умственные способности.
Сочинение писали во втором актовом зале. Большое количество абитуриентов находилось в довольно интенсивном поиске тем сочинений, предстоящих на вступительном экзамене. При этом довольно распространен способ решения задачи поступления через шпаргалки. Не могу утверждать, все ли абитуриенты этим увлекались? Но с теми, с кем соприкасался, только и говорили о шпаргалках. У меня никогда их не было, и считал, что мышление — основной стержень успеха.
Парты трехместные, милиционер усадил возле себя Сталину, а я третьим. Если два варианта, то с милиционером можем освещать одну тему. Однако третий удаляется на свободные места и я оказываюсь один на последней парте. Две темы на выбор — образ Кабанихи в пьесе Л. Н. Островского «Гроза» и образ матери в произведении М. Горького «Мать».
Первоначально набросился на первую тему — яркие слова «Луч света в темном царстве», Кабаниха деспот, Дикой изверг и самодур. Эмоциональный всплеск вокруг этого и очень мало других дополнительных мыслей.
Произведение «Мать» читал позже, определяюсь, что мыслей здесь будет больше. Пишу наиболее короткими и отрезанными фразами. Самое слабое мое место сочинения — грамотность в русском языке. У меня наиболее выражен математический склад ума, но почему-то азартно хочется разобраться, что такое законы и общественный порядок?
В сложносочиненных и подчиненных предложениях нарушается логичность мышления и взаимосвязанность, и трудность расстановки знаков препинания.
В спокойной обстановке написал четыре листа сочинения. Уличенные в шпаргалках выгоняются один за другим. Читаю написанное сочинение, есть сомнения в расстановке запятых. Трое преподавателей постоянно ходят по рядам, до задней парты доходит старшая, спрашиваю утвердительно: «Здесь же запятая нужна?». Читает и говорит: «Нужна».
Устный экзамен по русскому языку и литературе через выходной. С волнением осматриваю вывешенный список не допущенных к сдаче устного экзамена — меня нет, появляется определенная надежда. Первая пятерка абитуриентов на экзамен сформирована, я первый после них. Кажется, все вопросы знаю и могу отвечать. Второй вопрос — разбор предложения, знаки препинания не расставлены. Прямая речь Олега Кошевого, в волнении упускаю деталь, прочитав предложение, допускаю ошибку, преподаватель начинает задавать наводящий вопрос, но я опережаю ее, и перечитывая предложение, расставляю знаки. Пытаюсь говорить все, что знаю, меня останавливают, говорят — хватит, обиженно стараюсь дополнить. Рука преподавательницы в зачетной книжке производит запись — замолк, но прочитать не могу, зачетная книжка в руках, на пороге уясняю — четыре по сочинению, пять устный. От сладости замирает сердце. До полного зачетного балла — история, а в ней чувствую себя сильным.
Островский осветил существующие недостатки общества, которые уже являлись тормозом для прогрессивного общественного развития. В оценке художественного произведения следует исходить, что в нем на каком-то фоне воспроизводится главная мысль, главная идея, которая должна захватить общество с целью совершенствования жизни. Выделение этой главной идеи с художественной стороны произведения путем гипертрофирования, преувеличения отрицательности поведения героев Произведения, возвышения положительного для видимости и убедительности контрастности.
Главной идеей пьесы является намерение добиться осуждения отрицательных черт поведения властвующих людей в бытовой, семейной и общественной сфере жизни, которые не регулируются властью, а целиком покоятся на личных отношениях. А отрицательные черты выражаются в самодурстве, в чрезмерном эгоизме, в отрицании возможности равенства людей, в тирании к меньшим своим. Раз я хозяин и хозяйка дома, я им управляю, то, что я хочу, то и делаю, без учета интересов других, без проявления намерения понять их интересы.
В 1881 году Островский в ответ критикам своих пьес писал, что люди ходят в театр за художественным наслаждением, но вместо наслаждения получают мысли, которые в своем положительном воздействии приносят большую пользу и имеют перспективу.
Высокохудожественными и жизненными героями являются только Кабаниха и Дикой. Только они вместо художественного наслаждения (по Островскому), классичностью своего чрезвычайно отрицательного поведения порождают мысль — так жить нельзя, такая бытовая психологическая характеристика задерживает рост человеческого прогресса.
Высказывание о драматурге у Пушкина ограниченное, не совсем полностью понятное и его можно по-разному толковать. Будем считать, что его общее высказывание не находится в противоречии с таким толкованием — для выражения высокой идеи и мысли нужен фон, и не важно, что этот фон может быть малореалистичен и маложизненен. Этот фон при всех его свойствах и недостатках не помешает самой высокой оценке художественного произведения.
Эту оценку выведет и заслужит самая классическая мысль и образы, которые ее несут. Поэтому в большей степени нужно соглашаться с Писаревым, что остальные герои, в том числе и Катерина, не являются лучом света в темном царстве, они не ведут к новой созидательной жизни. Они фон для оттенения основной мысли, которую вызывают Кабаниха и Дикой.
По сюжету произведения, почему должна погибнуть Катерина — а чтобы отразить глубину самодурства Кабанихи. Герои фона только выражают определенный протест против поведения классических героев, задерживающих рост общественного развития, они не несут примеры будущего надлежащего поведения. Настоящее их поведение может быть и осудительно. Безвольный Тихон, отсутствие сил и воли бороться за себя, бессмысленный протест против ограничений его свободы, вызванных чрезмерной любовью матери.
Она вступила в брак по своему согласию, по крайней мере, нет сведений о принудительном браке. К мужу она испытывает привязанность, чувства высокой любви нет, но проявляется к нему жалость и добрые чувства. Поэтому роковая любовь к Борису не приложима не только к устоям мира Кабанихи, но и к более демократическим устоям. Она направлена против семьи. Если же Островский на ее поведении осуждает порядки домостроя, когда девушке жениха показывают только перед свадьбой, то тогда в любви Катерина к Борису есть положительный смысл. Но здесь нет конкретного такого показа. Ведь право на свободу выбора любви несет и обязанности друг перед другом.
И дополнительный взгляд на Кабаниху. Кто она, кроме данных ей характеристик—лицо, содержащее семью, обладающее экономической властью. Экономически властвующее лицо определяет взаимоотношения друг с другом и другие порядки. Поэтому на нее следует взглянуть с позиций исполнения ею обязанностей, направленных на обеспечение самостоятельного роста второго поколения — сына и невестки. Пьеса имеет сведения, что Тихон уезжает в командировку заниматься делами. Но вопрос в том — насколько он самостоятелен? По данным — он терзаемый притеснениями, не занимается делами, а только пьет.
Кабаниха несет обязанность на себе по сохранению порядка и воспитанию самостоятельности у сына. Своим поведением она это не обеспечивает. Частичная проблема, изображенная Фонвизиным — воспитание беспомощного будущего поколения.
Но на существующие порядки следует взглянуть и с другой стороны, они являются для определенной категории людей обязательными и исполнение их ограничивает свободу поведения, — не состоялось ли в будущих поколениях, что роль Кабанихи в поддержании порядка упала — вседозволенность, свобода, неограниченная обязанностями, ведет к отрицательным последствиям. Очередное поколение, которое приступает к власти, оказывается неподготовленным и несет за собой комплекс отрицательных черт поведения.
Глава семьи куражится, в открытую содержит любовницу, ощущая неудовлетворенное состояние в результате каприза любовницы, в нетрезвом состоянии начинает издеваться над семейством. Старший сын, испытывая чувство долга в защите матери, запирает отца в сарай. Он выступает не против отца, против родителя, он пресекает действие хулигана. Эффект неожиданный, законы силы, сломлена сила отца и он не авторитет. Смена власти, уже действия против отца, против родителя — без уважения и любви к нему.
Проблема для всех времен — в каком состоянии и когда из родительского гнезда вылетают «птенцы» психотравмированы ли они семейными порядками или изнежены и неподготовлены к жизни из-за уклонения от обязанностей, либо полноценные, готовые двинуть вперед дело общественного прогресса.
В отношении образа Дикого — он скорее образ не из семейно-бытовых отношений, не регулируемых властью — он скорее классический образ социальной несправедливой жизни. Фразы «Что я тебе — равный, что ли?», «Так ты знай, что ты — червяк. Захочу — помилую, захочу — раздавлю».
Подобные идеи типичны для государства с социальной несправедливостью, с имущественным неравенством, где ценность человека определяется имущественным цензом. При этом эта идеология даже не прикрывается формальными положениями о равенстве людей. Реакцией на поведение в обществе может быть ориентация на революцию.
Появление человека в жизни и уход из нее без его согласия может толкать на мысль, что человек в жизни всегда кому-то и чему-то обязан, вот эти обстоятельства и являются старшинством над ним. Религия монополизировала взятое на себя право постоянно требовать подчинения человека. В системе устроенного религией подчинения — он «раб божий». Но и для людей, отвергающих религиозные требования, считающих, что «человек — это звучит гордо», не может быть права на всеобъемлющую свободу. Человек при определенной свободе поведения, поступков и мыслей, постоянно обязателен перед родителями, перед государством, перед собой за свои дела.
11.04.2005 г.
www.chitalnya.ru
Островский Александр Николаевич. Гроза
Савел Прокофьевич Дик’ой, купец, значительное лицо в городе.
Борис Григорьевич, племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха), богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов, ее сын.
Катерина, жена его.
Варвара, сестра Тихона.
Кулиги, мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш, молодой человек, конторщик Дикого.
Шапкин, мещанин.
Феклуша, странница.
Глаша, девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями, старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители обоего пола.
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски. (Прим. А.Н.Островского.)
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин(поет). «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш. А что?
Кулигин. Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш. Нешто!
Кулигин. Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш. Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
Кулигин. Механик, самоучка-механик.
Кудряш. Все одно.
Молчание.
Кулигин(показывает в сторону). Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш. Это? Это Дикой племянника ругает.
Кулигин. Нашел место!
Кудряш. Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш. Пронзительный мужик!
Шапкин. Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Шапкин. Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш. Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин. А что бы вы сделали?
Кудряш. Постращали бы хорошенько.
Шапкин. Как это?
Кудряш. Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин. Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш. Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин. Ой ли?
Кудряш. Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин. Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
Кудряш. Ну вот, коль ты умен, так ты его прежде учливости-то выучи, да потом и нас учи. Жаль, что дочери-то у него подростки, больших-то ни одной нет.
Шапкин. А то что бы?
Кудряш. Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Проходят Дикой и Борис, Кулигин снимает шапку.
Шапкин(Кудряшу). Отойдем к сторонке: еще привяжется, пожалуй.
Отходят.
Явление второе
Те же. Дикой и Борис.
Дикой. Баклуши ты, что ль, бить сюда приехал? Дармоед! Пропади ты пропадом!
Борис. Праздник; что дома-то делать.
Дикой. Найдешь дело, как захочешь. Раз тебе сказал, два тебе сказал: «Не смей мне навстречу попадаться»; тебе все неймется! Мало тебе места-то? Куда ни поди, тут ты и есть! Тьфу ты, проклятый! Что ты, как столб, стоишь-то? Тебе говорят аль нет?
Борис. Я и слушаю, что ж мне делать еще!
Дикой(посмотрев на Бориса). Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом. (Уходя.) Вот навязался! (Плюет и уходит.)
Явление третье
Кулигин, Борис, Кудряш и Шапкин.
Кулигин. Что у вас, сударь, за дела с ним? Не поймем мы никак. Охота вам жить у него да брань переносить.
Борис. Уж какая охота, Кулигин! Неволя.
Кулигин. Да какая же неволя, сударь, позвольте вас спросить? Коли можно, сударь, так скажите нам.
Борис. Отчего ж не сказать? Знали бабушку нашу, Анфису Михайловну?
Кулигин. Ну, как не знать!
Кудряш. Как не знать!
Борис. Батюшку она ведь невзлюбила за то, что он женился на благородной. По этому-то случаю батюшка с матушкой и жили в Москве. Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось.
Кулигин. Еще бы не дико! Уж что говорить! Большую привычку нужно, сударь, иметь.
Борис. Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру, мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам выплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие, только с условием.
Кулагин. С каким же, сударь?
Борис. Если мы будем к нему почтительны.
Кулагин. Это значит, сударь, что вам наследства вашего не видать никогда.
Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, надругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.
Кудряш. Уж это у нас в купечестве такое заведение. Опять же, хоть бы вы и были к нему почтительны, нешто кто ему запретит сказать-то, что вы непочтительны?
Борис. Ну да. Уж он и теперь поговаривает иногда: «У меня свои дети, за что я чужим деньги отдам? Через это я своих обидеть должен!»
Кулигин. Значит, сударь, плохо ваше дело.
Борис. Кабы я один, так бы ничего! Я бы бросил все да уехал. А то сестру жаль. Он было и ее выписывал, да матушкины родные не пустили, написали, что больна. Какова бы ей здесь жизнь была — и представить страшно.
Кудряш. Уж само собой. Нешто они обращение понимают!
Кулигин. Как же вы у него живете, сударь, на каком положении?
Борис. Да ни на каком. «Живи, — говорит, — у меня, делай, что прикажут, а жалованья, что положу». То есть через год разочтет, как ему будет угодно.
Кудряш. У него уж такое заведение. У нас никто и пикнуть не смей о жалованье, изругает на чем свет стоит. «Ты, — говорит, — почему знаешь, что я на уме держу? Нешто ты мою душу можешь знать? А может, я приду в такое расположение, что тебе пять тысяч дам». Вот ты и поговори с ним! Только еще он во всю свою жизнь ни разу в такое-то расположение не приходил.
Кулигин. Что ж делать-то, сударь! Надо стараться угождать как-нибудь.
Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне?
Кудряш. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы унялся. А беда, как его поутру кто-нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается.
Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: «Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!»
Кудряш. Да нешто убережешься! Попал на базар, вот и конец! Всех мужиков переругает. Хоть в убыток проси, без брани все-таки не отойдет. А потом и пошел на весь день.
Шапкин. Одно слово: воин!
Кудряш. Еще какой воин-то!
Борис. А вот беда-то, когда его обидит такой человек, которого не обругать не смеет; тут уж домашние держись!
Кудряш. Батюшки! Что смеху-то было! Как-то его на Волге на перевозе гусар обругал. Вот чудеса-то творил!
Борис. А каково домашним-то было! После этого две недели все прятались по чердакам да по чуланам.
Кулигин. Что это? Никак, народ от вечерни тронулся?
Проходят несколько лиц в глубине сцены.
Кудряш. Пойдем, Шапкин, в разгул! Что тут стоять-то?
Кланяются и уходят.
Борис. Эх, Кулигин, больно трудно мне здесь, без привычки-то. Все на меня как-то дико смотрят, точно я здесь лишний, точно мешаю им. Обычаев я здешних не знаю. Я понимаю, что все это наше русское, родное, а все-таки не привыкну никак.
Кулигин. И не привыкнете никогда, сударь.
Борис. Отчего же?
Кулигин. Жестокие нравы, сударь, в нашем городе, жестокие! В мещанстве, сударь, вы ничего, кроме грубости да бедности нагольной не увидите. И никогда нам, сударь, не выбиться из этой коры! Потому что честным трудом никогда не заработать нам больше насущного хлеба. А у кого деньги, сударь, тот старается бедного закабалить, чтобы на его труды даровые еще больше денег наживать. Знаете, что ваш дядюшка, Савел Прокофьич, городничему отвечал? К городничему мужички пришли жаловаться, что он ни одного из них путем не разочтет. Городничий и стал ему говорить: «Послушай, — говорит, — Савел Прокофьич, рассчитывай ты мужиков хорошенько! Каждый день ко мне с жалобой ходят!» Дядюшка ваш потрепал городничего по плечу да и говорит: «Стоит ли, ваше высокоблагородие, нам с вами о таких пустяках разговаривать! Много у меня в год-то народу перебывает; вы то поймите: не доплачу я им по какой-нибудь копейке на человека, у меня из этого тысячи составляются, так оно; мне и хорошо!» Вот как, сударь! А между собой-то, сударь, как живут! Торговлю друг у друга подрывают, и не столько из корысти, сколько из зависти. Враждуют друг на друга; залучают в свои высокие-то хоромы пьяных приказных, таких, сударь, приказных, что и виду-то человеческого на нем нет, обличье-то человеческое потеряно. А те им за малую благостыню на гербовых листах злостные кляузы строчат на ближних. И начнется у них, сударь, суд да дело, и несть конца мучениям. Судятся, судятся здесь да в губернию поедут, а там уж их и ждут да от радости руками плещут. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается; водят их, водят, волочат их, волочат, а они еще и рады этому волоченью, того только им и надобно. «Я, — говорит, — потрачусь, да уж и ему станет в копейку». Я было хотел все это стихами изобразить…
Борис. А вы умеете стихами?
Кулигин. По-старинному, сударь. Поначитался-таки Ломоносова, Державина… Мудрец был Ломоносов, испытатель природы… А ведь тоже из нашего, из простого звания.
Борис. Вы бы и написали. Это было бы интересно.
Кулигин. Как можно, сударь! Съедят, живого проглотят. Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Вот еще про семейную жизнь хотел я вам, сударь, рассказать; да когда-нибудь в другое время. А тоже есть что послушать.
Входят Феклуша и другая женщина.
Феклуша. Бла-алепие, милая, бла-алепие! Красота дивная! Да что уж говорить! В обетованной земле живете! И купечество все народ благочестивый, добродетелями многими украшенный! Щедростью и подаяниями многими! Я так довольна, так, матушка, довольна, по горлышко! За наше неоставление им еще больше щедрот приумножится, а особенно дому Кабановых.
Уходят.
Борис. Кабановых?
Кулигин. Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем.
Молчание.
Только б мне, сударь, перпету-мобиль найти!
Борис. Что ж бы вы сделали?
Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то руки есть, а работать нечего.
Борис. А вы надеетесь найти перпетуум-мобиле?
Кулигин. Непременно, сударь! Вот только бы теперь на модели деньжонками раздобыться. Прощайте, сударь! (Уходит.)
Явление четвертое
Борис(один). Жаль его разочаровывать-то! Какой хороший человек! Мечтает себе — и счастлив. А мне, видно, так и загубить свою молодость в этой трущобе. Уж ведь совсем убитый хожу, а тут еще дурь в голову лезет! Ну, к чему пристало! Мне ли уж нежности заводить? Загнан, забит, а тут еще сдуру-то влюбляться вздумал. Да в кого? В женщину, с которой даже и поговорить-то никогда не удастся! (Молчание.) К все-таки нейдет она у меня из головы, хоть ты что хочешь. Вот она! Идет с мужем, ну, и свекровь с ними! Ну, не дурак ли я? Погляди из-за угла да и ступай домой. (Уходит.)
С противоположной стороны входят Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.
Явление пятое
Кабанова, Кабанов, Катерина и Варвара.
Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала.
Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться!
Кабанова. Не очень-то нынче старших уважают.
Варвара(про себя). Не уважишь тебя, как же!
Кабанов. Я, кажется, маменька, из вашей воли ни на шаг.
Кабанова. Поверила бы я тебе, мой друг, кабы своими глазами не видала да своими ушами не слыхала, каково теперь стало почтение родителям от детей-то! Хоть бы то-то помнили, сколько матери болезней от детей переносят.
Кабанов. Я, маменька…
Кабанова. Если родительница что когда и обидное, по вашей гордости, скажет, так, я думаю, можно бы перенести! А, как ты думаешь?
Кабанов. Да когда же я, маменька, не переносил от вас?
Кабанова. Мать стара, глупа; ну, а вы, молодые люди, умные, не должны с нас, дураков, и взыскивать.
Кабанов(вздыхая, в сторону). Ах ты, господи. (Матери.) Да смеем ли мы, маменька, подумать!
Кабанова. Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, все думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать ворчунья, что мать проходу не дает, со свету сживает. А сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошел разговор, что свекровь заела совсем.
Кабанов. Нешто, маменька, кто говорит про вас?
Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори что хочешь про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.
Кабанов. Да отсохни язык…
Кабанова. Полно, полно, не божись! Грех! Я уж давно вижу, что тебе жена милее матери. С тех пор как женился, я уж от тебя прежней любви не вижу.
Кабанов. В чем же вы, маменька, это видите?
Кабанова. Да во всем, мой друг! Мать чего глазами не увидит, так у нее сердце вещун, она сердцем может чувствовать. Аль жена тебя, что ли, отводит от меня, уж не знаю.
Кабанов. Да нет, маменька! Что вы, помилуйте!
Катерина. Для меня, маменька, все одно, что родная мать, что ты, да и Тихон тоже тебя любит.
Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
Варвара(про себя). Нашла место наставления читать.
Катерина. Ты про меня, маменька, напрасно это говоришь. Что при людях, что без людей, я все одна, ничего я из себя не доказываю.
Кабанова. Да я об тебе и говорить не хотела; а так, к слову пришлось.
Катерина. Да хоть и к слову, за что ж ты меня обижаешь?
Кабанова. Эка важная птица! Уж и обиделась сейчас.
Катерина. Напраслину-то терпеть кому ж приятно!
Кабанова. Знаю я, знаю, что вам не по нутру мои слова, да что ж делать-то, я вам не чужая, у меня об вас сердце болит. Я давно вижу, что вам воли хочется. Ну что ж, дождетесь, поживете и на воле, когда меня не будет. Вот уж тогда делайте что хотите, не будет над вами старших. А может, и меня вспомянете.
Кабанов. Да мы об вас, маменька, денно и нощно бога молим, чтобы вам, маменька, бог дал здоровья и всякого благополучия и в делах успеху.
Кабанова. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть, ты и любил мать, пока был холостой. До меня ли тебе: у тебя жена молодая.
Кабанов. Одно другому не мешает-с: жена само по себе, а к родительнице я само по себе почтение имею.
Кабанова. Так променяешь ты жену на мать? Ни в жизнь я этому не поверю.
Кабанов. Да для чего ж мне менять-с? Я обеих люблю.
Кабанова. Ну да, так и есть, размазывай! Уж я вижу, что я вам помеха.
Кабанов. Думайте как хотите, на все есть ваша воля; только я не знаю, что я за несчастный такой человек на свет рожден, что не могу вам угодить ничем.
Кабанова. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого?
Кабанов. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит.
Кабанова. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить.
Кабанов. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить!
Кабанова. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?
Кабанов. Да я, маменька…
Кабанова(горячо). Хоть любовника заводи! А? И это, может быть, по-твоему, ничего? А? Ну, говори!
Кабанов. Да, ей-богу, маменька…
Кабанова(совершенно хладнокровно). Дурак! (Вздыхает.) Что с дураком и говорить! Только грех один!
Молчание.
Я домой иду.
Кабанов. И мы сейчас, только раз-другой по бульвару пройдем.
Кабанова. Ну, как хотите, только ты смотри, чтобы мне вас не дожидаться! Знаешь, я не люблю этого.
Кабанов. Нет, маменька, сохрани меня господи!
Кабанова. То-то же! (Уходит.)
Явление шестое
Те же, без Кабановой.
Кабанов. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая!
Катерина. Чем же я-то виновата?
Кабанов. Кто ж виноват, я уж не знаю,
Варвара. Где тебе знать!
Кабанов. То все приставала: «Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя на женатого». А теперь поедом ест, проходу не дает — все за тебя.
Варвара. Так нешто она виновата? Мать на нее нападает, и ты тоже. А еще говоришь, что любишь жену. Скучно мне глядеть-то на тебя! (Отворачивается.)
Кабанов. Толкуй тут! Что ж мне делать-то?
Варвара. Знай свое дело — молчи, коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам вижу, что у тебя и на уме-то.
Кабанов. Ну, а что?
Варвара. Известно, что. К Савелу Прокофьичу хочется, выпить с ним. Что, не так, что ли?
Кабанов. Угадала, брат.
Катерина. Ты, Тиша, скорей приходи, а то маменька опять браниться станет.
Варвара. Ты проворней, в самом деле, а то знаешь ведь!
Кабанов. Уж как не знать!
Варвара. Нам тоже невелика охота из-за тебя брань-то принимать.
Кабанов. Я мигом. Подождите! (Уходит.)
Явление седьмое
Катерина и Варвара.
Катерина. Так ты, Варя, жалеешь меня?
Варвара(глядя в сторону). Разумеется, жалко.
Катерина. Так ты, стало быть, любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара. За что ж мне тебя не любить-то?
Катерина. Ну, спасибо тебе! Ты милая такая, я сама тебя люблю до смерти.
Молчание.
Знаешь, мне что в голову пришло?
Варвара. Что?
Катерина. Отчего люди не летают?
Варвара. Я не понимаю, что ты говоришь.
Катерина. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.)
Варвара. Что ты выдумываешь-то?
Катерина(вздыхая). Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем.
Варвара. Ты думаешь, я не вижу?
Катерина. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках? Вот я тебе сейчас расскажу. Встану я, бывало, рано; коли летом, так схожу на ключок, умоюсь, принесу с собой водицы и все, все цветы в доме полью. У меня цветов было много-много. Потом пойдем с маменькой в церковь, все и странницы, — у нас полон дом был странниц; да богомолок. А придем из церкви, сядем за какую-нибудь работу, больше по бархату золотом, а странницы станут рассказывать: где они были, что видели, жития разные, либо стихи поют. Так до обеда время и пройдет. Тут старухи уснуть лягут, а я по саду гуляю. Потом к вечерне, а вечером опять рассказы да пение. Таково хорошо было!
Варвара. Да ведь и у нас то же самое.
Катерина. Да здесь все как будто из-под неволи. И до смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится. Точно как все это в одну секунду было. Маменька говорила, что все, бывало, смотрят на меня, что со мной делается. А знаешь: в солнечный день из купола такой светлый столб вниз идет, и в этом столбе ходит дым, точно облако, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют. А то, бывало, девушка, ночью встану — у нас тоже везде лампадки горели — да где-нибудь в уголке и молюсь до утра. Или рано утром в сад уйду, еще только солнышко восходит, упаду на колена, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила, не знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно. А какие сны мне снились, Варенька, какие сны! Или храмы золотые, или сады какие-то необыкновенные, и все поют невидимые голоса, и кипарисом пахнет, и горы и деревья будто не такие, как обыкновенно, а как на образах пишутся. А то, будто я летаю, так и летаю по воздуху. И теперь иногда снится, да редко, да и не то.
Варвара. А что же?
Катерина(помолчав). Я умру скоро.
Варвара. Полно, что ты!
Катерина. Нет, я знаю, что умру. Ох, девушка, что-то со мной недоброе делается, чудо какое-то! Никогда со мной этого не было. Что-то во мне такое необыкновенное. Точно я снова жить начинаю, или… уж и не знаю.
Варвара. Что же с тобой такое?
Катерина(берет ее за руку). А вот что, Варя: быть греху какому-нибудь! Такой на меня страх, такой-то на меня страх! Точно я стою над пропастью и меня кто-то туда толкает, а удержаться мне не за что. (Хватается за голову рукой.)
Варвара. Что с тобой? Здорова ли ты?
Катерина. Здорова… Лучше бы я больна была, а то нехорошо. Лезет мне в голову мечта какая-то. И никуда я от нее не уйду. Думать стану — мыслей никак не соберу, молиться — не отмолюсь никак. Языком лепечу слова, а на уме совсем не то: точно мне лукавый в уши шепчет, да все про такие дела нехорошие. И то мне представляется, что мне самое себе совестно сделается. Что со мной? Перед бедой перед какой-нибудь это! Ночью, Варя, не спится мне, все мерещится шепот какой-то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы, а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду…
Варвара. Ну?
Катерина. Да что же это я говорю тебе: ты девушка.
Варвара(оглядываясь). Говори! Я хуже тебя.
Катерина. Ну, что ж мне говорить? Стыдно мне.
Варвара. Говори, нужды нет!
Катерина. Сделается мне так душно, так душно дома, что бежала бы. И такая мысль придет на меня, что, кабы моя воля, каталась бы я теперь по Волге, на лодке, с песнями, либо на тройке на хорошей, обнявшись…
Варвара. Только не с мужем.
Катерина. А ты почем знаешь?
Варвара. Еще бы не знать.
Катерина. Ах, Варя, грех у меня на уме! Сколько я, бедная, плакала, чего уж я над собой не делала! Не уйти мне от этого греха. Никуда не уйти. Ведь это нехорошо, ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?
Варвара. Что мне тебя судить! У меня свои грехи есть.
Катерина. Что же мне делать! Сил моих не хватает. Куда мне деваться; я от тоски что-нибудь сделаю над собой!
thelib.ru
Островский Александр Николаевич, стр. 1
Аннотация: А.Н.Островский и по сей день является самым популярным русским драматургом. Его экранизируют, по его пьесам ставят спектакли. Кажется, только появившись на свет, его пьесы обречены были стать русской классикой: настолько ярки и одновременно обобщенны характеры его героев. Можно рассматривать эту драму в хрестоматийном ключе: как конфликт «темного царства» с «лучом света». А можно — просто как историю отчаявшейся души, как историю любви сильной женщины в мире несостоятельных мужчин.———————————————
Александр Николаевич Островский
Гроза
Лица
Савел Прокофьевич Дик’ой , купец, значительное лицо в городе.
Борис Григорьевич , племянник его, молодой человек, порядочно образованный.
Марфа Игнатьевна Кабанова (Кабаниха) , богатая купчиха, вдова.
Тихон Иваныч Кабанов , ее сын.
Катерина , жена его.
Варвара , сестра Тихона.
Кулиги , мещанин, часовщик-самоучка, отыскивающий перпетуум-мобиле.
Ваня Кудряш , молодой человек, конторщик Дикого.
Шапкин , мещанин.
Феклуша , странница.
Глаша , девка в доме Кабановой.
Барыня с двумя лакеями , старуха 70-ти лет, полусумасшедшая.
Городские жители обоего пола.
Все лица, кроме Бориса, одеты по-русски. (Прим. А.Н.Островского.)
Действие происходит в городе Калинове, на берегу Волги, летом. Между 3 и 4 действиями проходит 10 дней.
Действие первое
Общественный сад на высоком берегу Волги, за Волгой сельский вид. На сцене две скамейки и несколько кустов.
Явление первое
Кулигин сидит на скамье и смотрит за реку. Кудряш и Шапкин прогуливаются.
Кулигин (поет) . «Среди долины ровныя, на гладкой высоте…» (Перестает петь.) Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу.
Кудряш . А что?
Кулигин . Вид необыкновенный! Красота! Душа радуется.
Кудряш . Нешто!
Кулигин . Восторг! А ты «нешто»! Пригляделись вы, либо не понимаете, какая красота в природе разлита.
Кудряш . Ну, да ведь с тобой что толковать! Ты у нас антик, химик.
Кулигин . Механик, самоучка-механик.
Кудряш . Все одно.
Молчание.
Кулигин (показывает в сторону) . Посмотри-ка, брат Кудряш, кто это там так руками размахивает?
Кудряш . Это? Это Дикой племянника ругает.
Кулигин . Нашел место!
Кудряш . Ему везде место. Боится, что ль, он кого! Достался ему на жертву Борис Григорьич, вот он на нем и ездит.
Шапкин . Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
Кудряш . Пронзительный мужик!
Шапкин . Хороша тоже и Кабаниха.
Кудряш . Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Шапкин . Унять-то его некому, вот он и воюет!
Кудряш . Мало у нас парней-то на мою стать, а то бы мы его озорничать-то отучили.
Шапкин . А что бы вы сделали?
Кудряш . Постращали бы хорошенько.
Шапкин . Как это?
Кудряш . Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался. А про нашу науку-то и не пикнул бы никому, только бы ходил да оглядывался.
Шапкин . Недаром он хотел тебя в солдаты-то отдать.
Кудряш . Хотел, да не отдал, так это все одно, что ничего. Не отдаст он меня: он чует носом-то своим, что я свою голову дешево не продам. Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею.
Шапкин . Ой ли?
Кудряш . Что тут: ой ли! Я грубиян считаюсь; за что ж он меня держит? Стало быть, я ему нужен. Ну, значит, я его и не боюсь, а пущай же он меня боится.
Шапкин . Уж будто он тебя и не ругает?
Кудряш . Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану.
Кулигин . С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.
tululu.org
Как в пьесе А. Н. Островского “Гроза” соотносятся поэзия и проза жизни? (ЕГЭ по русскому)
Рутина и повседневность считаются олицетворением прозы жизни. Поэзии свойственно дарить нам редкие минуты счастья в награду за терпение.
А. Н. Островский в 1859 году после того, как были подведены им итоги путешествия по России 1855 года, написал произведение “Гроза”. Путешествуя по Волге, автор обзавелся огромным объемом материала. Островский благодаря соприкосновению с реальным проявлением жизни городов, удаленных от Москвы, убедился в том, что основой русской жизни на их территории считаются семьи купцов и мещан.
В качестве примера писатель привел несуществующий “собирательный” образ города Калинов. Островскому удалась яркая передача картины застойной жизни России, благодаря чему был выявлен факт потребности в изменениях.
Описанию жизни в этом городе отведена значительная роль при раскрытии идейной задумки произведения, осознании внутреннего мира героев. Во время прочтения “Грозы”, мы сразу же обращаем внимание на то восхищение, с которым герои воспринимают красоту природы Калинова. Необыкновенным видом на Волгу потрясен Кулигин, самим автором акцентируется внимание на этом, посредством использования в его речи риторических восклицаний. Одновременно, герой произносит монолог, касающийся жестокости нравов города, до этого момента представляемого читателю раем.
Властвуют в Калинове помещики-самодуры, представленные
в образе Дикого и Кабанихи. Савелом Прокофьевичем в городе устанавливаются его порядки, он поступает бесчестно с людьми, а Марфа Игнатьевна бесчеловечно относится к домочадцам. Контрастное изображение города и его жителей призвано навести на размышления связанные с тем, что и в местности, удивительной по красоте, можно наблюдать невежественное, бездушное отношение к человеку.
Местом действия пьесы стала полноводная и широкая река Волге. Крутые ее берега являются олицетворением силы духа, свободы. Данный образ символизирует Катерину: она в финале пьесы бросается в реку. Благодаря приему символизации подчеркивается сила воли героини, стремление освободиться от всего постылого и победить представителей “темного царства”.
.
ege-essay.ru
Красота души Катерины (По пьесе А. Н. Островского «Гроза») Гроза Островский А. Н |
Красота души Катерины (По пьесе А. Н. Островского «Гроза») Солнце в небе высоко, тропинка бежит далеко, бредет по ней красная девица. Истомилась она, измучилась: за долгий свой путь три пары башмаков железных истоптала, три чугунных посоха изломала да три каменные просвиры изглодала. Как я любила в далеком своем детстве читать и слушать сказку о Финисте — ясном соколе, о его невесте и великой ее любви, сумевшей все преграды преодолеть, все лишения и беды перенести ради того, чтобы с ним, единственным, избранным ее сердцем, до конца разделить любую судьбу. Я всегда вспоминаю эту сказку на уроках литературы. Вспомнила ее, когда мы читали сцену прощания Бориса и Катерины в драме А.
Н. Островского «Гроза». Перед нами русская женщина, может, самая таинственная и непостижимая в русской литературе, которая не смогла жить во лжи и погибла, бросившись в Волгу. Как только ни пытались объяснить ее поступок: и темное царство загубило, и деточек, которые бы удержали, не было, и, пойдя поперек собственных правил, смириться с этим не смогла.
Наверное, в каждом объяснении, особенно в последнем, есть своя правда. И все-таки — ну как поверить, что из-за Кабанихи, из-за ее неприязни и попреков могла Катерина, глубоко и искренне верующая, решиться на подобное? Духовно она сильнее свекрови и не боится ее. И если терпеливо сносит все притеснения, то только оттого, что вовсе их не замечает. Приказали попросить прощения — попросила, приказали слушаться — слушается, но это пока не затронута ее душа, не потревожена воля. Кабаниха потому и беснуется, что неподвластно ей Катеринино сопротивление, как неподвластны ей ее ум, сердце, и здесь она — и нет ее.
Да и сама Катерина знает, что пожелает она вырваться на волю — и ничто не удержит, не остановит. Но почему же она — такая красивая, сильная, гордая — смирилась с этим бытом, с обманом, грубостью, лицемерием? Да оттого, что она, смиряясь с этой страшной, смрадной жизнью, искупает свой грех. Есть на Руси девушки, приходящие в этот мир христовыми невестами, с необыкновенно чистой, любящей и целомудренной душой; их путь лежит в монастыри. Живут они в ладу с: миром, с собою, с людьми — ясно, хорошо и чисто. Так же жила до замужества и Катерина. Кто знает, что заставило ее решиться изменить свою судьбу, пойти вопреки Божьей воле. Но как же после этого затосковала, заметалась ее душа, ничто ей не мило, только и осталось воспоминание о той далекой прекрасной жизни, когда сердце всякий день ликовало и радовалось.
Как же Катерине не мучиться, как не тосковать об утраченном блаженстве! Ее душа в иные миры уносилась, ей открыто было то, что другим людям во всю жизнь неведомо. Вся ее жизнь до замужества чистой и радостной была. Бесконечной любовью к Богу, к людям, к солнышку, к цветам светится все ее существо. Да разве можно ей жить после того, как сама свою радость убила, душу предала, тем самым страшный, непростительный грех совершила? Вот только Борис, такой непохожий на всех прочих, добрый; мягкий и всей душой к ней.
Кажется ей, что с ним связана надежда. Но разве себя обманешь, она чувствует, что и в его любви не найти ей покоя, сердцем чует: не ждать ей от этого греха радости, но и терпеть эту муку сил нет. Не любовь, а обреченность толкает Катерину к Борису. Не может он дать ей счастья, да она его у него и не ищет. Какое уж тут счастье, если мужу изменила, клятвою, данною в церкви перед Богом, поступилась… Как же жить ей дальше, если даже после того, как в грехе перед всеми раскаялась, не стало ей легче? Вернуться к мужу и свекрови невозможно: там все чужое. А больше некуда.
Один путь — в Волгу. Вот оно, то, что толкнуло ее в Волгу: невозможность жить так, как жила в последнее время. Для Катерины, чистой и любящей, хотя и заблудшей души, не умереть по своей воле, а продолжать существовать в лицемерии, притворстве, обмане — вот что греховно. Любовь русской женщины всегда была согрета чувством, поднимающим отношение к любимому, к семье на особую духовную высоту. Она и впрямь спасала и себя, и своих родных, даря им теплоту и нежность своей прекрасной души.
historylib.net
Гроза. А.Н. Островский
Прочность человеческого духа, думал я, определяется его отношением к хрупким вещам. Чем сильнее человек – тем более хрупким представляется ему мир, и тем осторожней он с этим миром обращается. Сила проявляется в трепетном отношении; слабость же, напротив, груба и невнимательна.
Настоящий художник отражает не красоту мира, но его хрупкость.Смешно получается: все мы жалуемся, мол, из жизни уходят красота и волшебство, мир обесцвечивается. Но… проблема в том, что красота никогда не уходит сама; чтобы она ушла, нужно быть равнодушным к ней – перестать бороться за нее. Или обменять ее на практичность.
Алексей Поляринов. Пейзаж с падением Икара.
Предисловие
С “Белого парохода” Чингиза Айтматова практикую чтение книг в рамках программы по литературе вместе с дочкой, чтобы потом обсуждать их вместе, оказывая посильную помощь в первых шагах понимания хороших литературных произведений, коими изобилует школьная программа.
Для меня огромная загадка – по какой причине включено то или иное произведение в школьную программу. Особенно непонятно как определяется возраст, в котором великое (а в программе в основном они – великие) литературное произведение будет понято учениками средней (жаль, что не великой) школы. На мой взгляд, система образования – яркое доказательство того, что все самое прекрасное и хорошее, обретая черты системы (организации) превращается в нечто невообразимо ужасное.
В конце октября пришел черед изучения пьесы А.Н. Островского “Гроза”. Признаюсь, каким-то образом она прошла мимо меня в школе (может, я болела в то время). Помню только набившее оскомину “Катерина – луч света в темном царстве”, и что она протестует против чего-то там плохого в империалистическом строе.
Анечка нервно сказала, что вообще не может понять эту Катерину, и в чем вообще суть проблемы? А еще поведала, что кто-то из учениц взялся изучать историю Катерины с точки зрения библейских 10 заповедей, т.е. они стали считать какие именно заповеди нарушила бедная Катерина и, кажется, какие наказания ей полагались по Закону Моисея… Я просто ужаснулась – что там в головах у этих бедных детей?
Поэтому однажды вечером взяла в руки изрядно потрепанный томик произведений Островского.
Впечатления
Небольшая пьеса. Читается легко и на одном дыхании. Но после прочтения я сидела и думала: о чем же она? И дело не в том, что сюжет непонятен. Напротив, обезоруживает то, насколько хорошие книги живут вне времени. Меняются декорации, политические режимы, борьба за права женщин, технический прогресс шагает семимильными шагами, а истории, описанные классиками, продолжают происходить с завидным постоянством.
Девушка выходит замуж не по любви, но и не силком, а просто потому что надо выходить замуж. Предложение сделал человек из порядочной семьи, и маменька, естественно, дала согласие – время такое было. Обыкновенно не приходило в голову людям задумываться о том, подходят ли парень с девушкой друг другу, любят ли, брак был, скорее, финансовым мероприятием. И вот эта девушка искренне старается любить мужа, быть хорошей снохой и т.п. Ну а потом она влюбляется в другого человека (лучше ли он или хуже мужа – не совсем очевидно). Она ему тоже нравится. Они встречаются. Потом под давлением совести и своей веры она признается во всем мужу и свекрови. И, не выдержав давления прежде всего внутри самой себя – заканчивает жизнь самоубийством. Все.
Обычная история. Но вот это странное чувство недоумения вызывает сама Катерина (центральный персонаж) – что ж она все так близко к сердцу принимает?! Зачем не скрыла роман свой, а пошла и призналась, обрекая тем самым, на большие проблемы не только себя, но и своего возлюбленного Бориса, мужа, свояченицу Варвару. В конце концов, коли совесть замучила совсем, можно было разорвать связь и все. Зачем вещать об этом всему миру?
И вот читатель сидит недоуменно и думает: “Эх, Катерина, зачем же ты все слишком близко к сердцу принимаешь? Ведь не по здравому смыслу это…” А по здравому смыслу этому живут миллионы людей испокон веков: мужья изменяют женам, жены – мужьям, вера – больше как традиция, главное – чтоб шито-крыто и не принимать все слишком всерьез, даже собственную жизнь. Не по здравому смыслу это.
А меня вот удивляет другое. Как так получается, что среди миллионов, живущих по здравому смыслу, рождаются такие души, задающиеся вопросом: “Отчего люди не летают так, как птицы?” Люди, воспринимающие все всерьез: и веру, и любовь, и жизнь. И происходит в них это не от великого ума, совсем нет. Просто души такие.
И даже не хочется кого-то осудить в данной истории: ни свекровь Катерины (как бы ужасна она ни была), ни мужа ее слабовольного, ни Варвару, ни Бориса. В общем-то, по большому счету, никто из них не виноват в ее смерти. Просто очень уж она отличается и не подходит к этой жизни, к ее объективной реальности. Вот простой диалог между Борисом и Катериной, где они признаются друг другу в любви – насколько диаметрально противоположный взгляд у них обоих:
Борис. Никто и не узнает про нашу любовь. Неужели же я тебя не пожалею!
Катерина. Э! Что меня жалеть, никто не виноват, – сама на то пошла. Не жалей, губи меня. Пусть все знают, пусть все видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.) Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда?
Эпилог
Хорошие книги о жизни оставляют в нас эти вопросы… Иногда их трудно сформулировать, даже взрослым людям, имеющим жизненный опыт (про подростков я вообще молчу). Основная задача этих вопросов – не немедленный логичный ответ, а процесс, работа души. Потому что иногда ответам тесно в рамках наших вопросов. Ведь мир много шире и просторнее, чем мы привыкли думать.
Мой вопрос, который задала мне “Гроза” А.Н. Островского – откуда и зачем приходят в наш мир такие люди, которые спрашивают себя:
Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?
А перед глазами вот уже несколько дней картина Питера Брейгеля “Пейзаж с падением Икара”.
yuol.ru