«ЖЕСТОКИЕ НРАВЫ, СУДАРЬ, В НАШЕМ ГОРОДЕ… »
Д. Шостакович. «Леди Макбет Мценского уезда».
Театр «Геликон-опера». Дирижер Владимир Понькин, режиссер Дмитрий Бертман,
художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева
Пусть говорят: «„Геликон-опера“ — театр для тинэйджеров, это мы уже видели у Сэлларса, Някрошюса и иже с ними, Бертман, местами, цитирует сам себя». Но, тем не менее, у каждого режиссера есть право на свой почерк, комплекс идей, переходящий из спектакля в спектакль, и «Леди Макбет Мценского уезда» Дмитрия Бертмана подтверждает это.
Постановка «Леди Макбет» — рубежная для «Геликон-оперы». И не только в связи с десятилетним юбилеем, но и потому, что «Леди Макбет» — своеобразная концентрация жизни театра на протяжении времени. Кроме того, с приходом в театр дирижера Владимира Понькина музыкальная сторона спектаклей стала в большей степени соответствовать замыслам режиссера.
Кредо Бертмана-режиссера — максимально приближать любой музыкально-драматургический материал к реалиям текущего дня.
Тулубьевой и И. Нежного, — «суровая» действительность, ставшая таковой для некоторых наших соотечественников в последние десять лет. Сцена из спектакля. Фото О.Начинкина
Красивая оболочка разлагающегося содержимого. Здесь слова Задрипанного мужичонки: «Как воняет», — приобретают прямой смысл. На таком фоне разворачивается интрижка между Катериной и Сергеем, новым работником, гарсоном с типичным подносом в руках и перекинутым через локоток полотенцем. История любви скучающей госпожи и желающего выделиться подчиненного стара как мир. Герои знакомятся, когда Катерина отбивает Аксинью от своры мужиков. Предводитель своры — Сергей. Сцена решена Бертманом в характерном для него откровенно эротическом ключе. Толпа мужичков при этом одета в кожаные длинные фартуки одновременно и мясников и дворников. По теперешним меркам они — телохранители босса, киллеры. Мясники убивают, дворники заметают следы. Аксинья, в свою очередь, не из тех, кто получает сильное моральное потрясение после принудительного участия в групповухе.
Первое свидание будущих любовников происходит в спальне Катерины. Спальня — весьма своеобразна. Роль кровати здесь играет очередное кожаное кресло, правда, на этот раз черное, видимо, говорящее о темных делах, которые будут твориться. Ложе греха помещено в высокую, узкую клетку, кричащую не только о внешней, но и внутренней зависимости ее обитательницы. Борис Тимофеевич заботливо запирает невестку на ночь под большой амбарный замок, но разве такие мелочи способны остановить страстного воздыхателя, появившегося на самом верху клетки-спальни, символизируя ту самую свободу, которой так не хватает Катерине. Только один раз в спектакле она обретет ее вместе с Сергеем — «на крыше дома своего» после убийства Бориса Тимофеевича, но затем наступит неотвратимость второй смерти — Зиновия Борисовича, мимолетные муки совести, которые быстро забудутся в объятиях Сергея, и вновь заключение в клетку — на каторгу.
Борис Тимофеевич во время свидания героев бдит в красном кресле с бокалом горячительного в руках, вспоминая деньки разгульной юности. И уж так ему неловко за ушедшие мужские силы (ведь кабы не это, давно разгулялся бы с красавицей невесткой!). Борис Тимофеевич— Сергей Топтыгин судорожно сжимает бокал с недопитым виски, выразительно изображая тоску по ушедшей молодости. Несмотря на то, что С. Топтыгина в кульминационные моменты было просто не слышно, певец создавал образ Бориса Тимофеевича актерскими средствами. Для Бертмана-режиссера важно не столько музыкальное, сколько сценическое воплощение образа, и работе над пластикой и мимикой он отводит особое место.
В сцене наказания Сергей привязан к крайней левой решетке, извивается в такт ударам кнута об пол, которые наносит не сам Борис Тимофеевич, а его наемники, двигающиеся по кругу.
Призрак Бориса Тимофеевича — тоже Сергей.
Он встает с ложа любви, отходит от Катерины, открывает рот, и звучит голос Бориса Тимофеевича— Сергея Топтыгина. Одним миром они мазаны.
Знаменитый монолог Задрипанного мужичонки превратился в настоящий рок-концерт. Сам мужичонка теперь — рокер в косухе и кожаных брюках, надрывающий горло в микрофон, в сопровождении девушки бас-гитаристки. Действие происходит, естественно, на хорошей дискотечной тусовке, о чем вопиют также движения и внешний вид солистов хора. При этом Задрипанный мужичонка— Михаил Серышев ничуть не отходит от либретто и «горланит» арию, долженствующую следовать именно в этом месте. С образом Задрипанного мужичонки связана и популярная сегодня «голубая» тема.
Гротескны доблестные полицейские с Городовым и Квартальным — скучающие современные менты.
Свадьба — кульминация действа, и главный сценографический акцент — многофункциональные стулья, с длинными спинками, покрытыми белыми целлофановыми чехлами, которые, если их поставить по кругу, сидениями внутрь, играют роль банкетных столов, а если положить спинками вверх — тусовочных лежбищ.
Есть у них и третья роль — все той же клетки, если снять чехлы, обнажив металлические решетки, и поставить четырнадцать в один ряд по краю сцены спинками вперед. Будто сквозь тюремную решетку наблюдает зал за развитием мценской трагедии.
Сонетка трактуется Бертманом, видимо, как образ двойника или второй половинки души главной героини. Ольга Рязаева— Сонетка, вульгарная и жестокая, появляется в красном, абсолютно таком же, как у Леди Макбет, платье, только на руках Катерины — красные длинные перчатки, будто руки у нее по локоть в крови.
Сцена измены Сергея с Сонеткой происходит на все том же красном кресле, Катерина в это время извлекает из себя куклу-ребенка, которому постепенно отрывает руки, ноги и голову. Ей больше не о чем жалеть, остается только месть.
Финал символичен. Две половинки, две женщины, не поделившие мужчину, соединяются в смертельном объятии. Все замирает, гаснет свет…
«Леди Макбет» — спектакль, который держит внимание и даже трогает душу, хотя создан он по законам современной постановочной моды, замешанной на эпатаже, в основе которого — кич.
Март 2000 г.
«Жестокие нравы, сударь, в нашем городе…».
Все материалы с раздела: Сочинения по драме Островского «Бесприданница»
Многие произведения 19 века посвящены духовному миру мыслящего интеллигента; новыми героями для литературы явились крестьяне и мелкие чиновники («маленькие люди»). Но не эти слои населения интересуют выдающегося драматурга А.Н.Островского. На берегу великой Волги, на фоне изумительных пейзажей автор показывает нравы жителей, в основном купцов, небольшого города Калинова – «жестокие нравы», по выражению популяризатора науки Кулигина. В первую очередь эти слова можно отнести к богатому купцу Дикому. Злобное и жадное, ошалевшее от безнаказанности существо живет под девизом «Нраву моему не препятствуй». Действительно, никто не смеет сделать замечание или как-то урезонить распоясавшегося богача, который держит в страхе весь дом и почти всех горожан. Однако справиться с Диким оказывается неожиданно просто: достаточно всего лишь проявить твердость и не испугаться.
Кабаниха – еще один образчик «жестоких нравов». Поначалу она кажется умной и неплохой женщиной, любительницей и хранительницей древних традиций. Она говорит, вроде бы, правильные вещи, ратует за нравственность и преемственность поколений. Однако чем больше мы присматриваемся к ней, тем более убеждаемся, что ей присущ, скорее, не традиционализм, а деспотизм. Кабаниха ратует за хорошее, но «как будто из-под неволи» а это всегда тяжело для окружающих. Она относится к домашним как к испорченным детям, которых надо принуждать ко всему доброму; их воля безжалостно подавляется, а душа грубо калечится постоянными придирками, подозрениями и упреками.
Драматург не случайно помещает своих героев в небольшой тихий городок на берегу красавицы Волги.
Великая русская река создает контраст ужасным событиям, происходящим на ее берегу. Казалось бы, тут такое раздолье, живи и радуйся. Но человеческие жестокость, самодурство, косность и властолюбие ломают жизнь окружающим и могут даже убить. А.Н.Островский показывает, что справиться с «жестокими нравами» очень трудно. Смерть Катерины вызвала спонтанный бунт Тихона, но Кабаниха так и не поняла своей вины: она уверена, что невестка получила по заслугам. Если Тихон вернется под крыло маменьки (а это очень вероятно, ведь он такой слабовольный) и снова женится, Кабаниха будет так же тиранить его вторую жену. Чтобы изменились «жестокие нравы», требуется долгое время, может быть, воздействие просвещения, как надеется Кулигин.
Рекомендуем также ознакомиться:
- Все материалы с раздела: Сочинения по драме Островского «Бесприданница»
Томас Мор: был ли он святым или грешником?
Но их усилия опоздали. К 23:00 в центре города вспыхнуло насилие.
Вскоре после этого Мор перехватил группу бунтовщиков в иностранном квартале Сен-Мартен-Ле-Гран, к северу от собора Святого Павла. Столкнувшись с массой факелов и ярости, он каким-то образом сумел их успокоить.
Мир был лишь мгновенным. Через несколько секунд на участников беспорядков из окон посыпались кирпичи и горячая вода. Один из товарищей Мора крикнул «Долой их!», и бунт начался снова. Он бушевал до раннего утра и закончился только тогда, когда прибыла дворянская знать с более чем 5000 воинами. Позже венецианский посол отметил, что быстрая реакция и отсутствие серьезных повреждений во многом объяснялись тем, что лорд-канцлер был «предупрежден». Он не упоминает, что это было сделано Мором.
- Подробнее | Зловещие первомайские бунты 1517 года: что произошло?
Хотя это и незнакомо нам сейчас, это образ, который Уильям Шекспир, писавший несколько десятилетий спустя, стремился увековечить в своей пьесе Сэр Томас Мор . Шекспир дал Мору пронзительный монолог, в котором он умоляет бунтовщиков подумать о «деле чужаков» и собственной «горской бесчеловечности».
Пьеса, написанная Шекспиром в соавторстве, была закрыта цензорами 16-го века, которые заявили, что ее исполнение было «на свой страх и риск [драматургов]».
Сегодня Мор остается противоречивой фигурой, и писать о нем опасно. Является ли он святым ученым, как его представил историк Р. В. Чемберс и увековечил в книге Роберта Болта «: Человек на все времена»? Или он упрямый фанатик, описанный историками Ричардом Мариусом и Г. Р. Элтоном и знаменито изображенный Хилари Мэнтел в « Волчьем зале »? Нам говорят, что мы должны выбрать сторону.
Сегодня Мор остается противоречивой фигурой, и писать о нем по-прежнему опасно
Кем был Томас Мор?
Это разделение по поводу персонажа Мора имеет свою историю. Эти два «мора» были продуктом раскола между протестантами и католиками и возникли в течение десятилетий, последовавших за смертью Мора в 1535 году. Поскольку расширенная семья Мора создавала агиографические биографии, чтобы убедить папу сделать его святым, елизаветинские летописцы, такие как Эдуард Холл и Джон Фокс изобразили Мора дураком и фанатиком.
По словам социалиста XIX века Карла Каутского: «К большинству биографий Мора прилипает определенный аромат ладана». Сквозь туман может быть трудно что-то разглядеть.
Больше похоже на это
Чтобы понять настоящего Томаса Мора, не как самодовольного злодея или святого героя, а как личность из плоти и крови, мы должны найти Томаса Мора, который ходил по улицам Лондона. и позвонил Чипсайду домой. Мы должны понять его заботы и заботы, которые были тесно связаны с его чувством долга перед обществом. Именно в Чипсайде мы найдем человека, отделенного от мифа.
Картина 1593 года, изображающая семью Мор в течение пяти поколений. (Бриджмен)
Жизнь Томаса Мора – от рождения до казни
7 февраля 1478 | Томас Мор родился в Чипсайде в семье Агнес и Джона Мор и назван в честь святого Томаса Бекета
1489–92 | Мор служит в доме лорда-канцлера Джона Мортона
1492–94 | После двух лет обучения в Оксфорде Мор возвращается в Лондон, чтобы изучать право
1510 | Мор становится депутатом парламента и становится заместителем шерифа Лондона
1515–16 | Находясь с дипломатической миссией Генриха VIII, Мор пишет Утопия , опубликованная в Лувене в декабре 1516 года
1 мая 1517 года | В качестве младшего шерифа Мора отправляют попытаться утихомирить беспорядки Злого Первомая 1517.
В основном он безуспешно
1518 | Мор становится советником короля, тесно сотрудничая с кардиналом Вулси и Генрихом VIII
1523 | Мор начинает яростную атаку на Мартина Лютера от имени Генриха VIII
1529 | Мор начинает письменную кампанию против еретиков и заменяет кардинала Вулси на посту лорда-канцлера
16 мая 1532 | На следующий день после подчинения духовенства Генриху VIII Мор уходит с поста канцлера
17 апреля 1534 г. | Мор заключен в лондонский Тауэр за отказ принести клятву престолонаследия, признав Генриха VIII главой английской церкви
6 июля 1535 | Мор казнен за измену на Tower Hill
Ранние годы жизни Томаса Мора и приход к власти
Мор родился на Милк-Стрит, Чипсайд, 7 февраля 1478 года. Мы можем быть достаточно уверены в этой дате, потому что его отец записал рождение в своем экземпляре «Истории » Джеффри Монмутского.
королей Британии . Он был назван в честь епископа XII века Томаса Бекета, который также родился всего в нескольких шагах от дома Мора. Кажется, юному Томасу Мору с самого рождения были уготованы великие дела.
Несмотря на то, что позже Чипсайд приобрел репутацию бедняка, его название происходит от древнеанглийского слова «ceapan» — покупать. Вот почему большинство улиц в этом районе, включая Милк-стрит, относятся к продуктам, которые можно там купить. Больше не вырос в непритязательном Путни, как его противник Томас Кромвель, но это было далеко от утонченного деревенского воспитания, которое многие приписывали ему. Хотя его отец был юристом с хорошими связями, ближайшими предками Мора были пивовар, пекарь и мастер по изготовлению свечей.
Впервые Мор столкнулся с богатством и властью в 1489 году, когда он присоединился к дому лорда-канцлера Джона Мортона. Семья Мортона находилась в Ламбетском дворце, через Темзу от Вестминстера. В Ламбете молодой Мор мог бы подслушать, как ведущие дворяне и политики Англии обсуждают бурное состояние королевства, всего лишь спустя годы после того, как Генрих VII отобрал его у Ричарда III.
При поддержке Мортона Мор провел два года в Оксфорде, но вернулся в Лондон без степени в 149 году.4 изучать право. К 1501 году, закончив учебу, он жил в Чартерхаусе, доме картезианских монахов, или рядом с ним. Некоторые предполагают, что Мор «проверял» себя на религиозную жизнь, и что его отъезд и женитьба в 1505 году свидетельствуют о том, что он был «сексуальным маньяком». Однако он, возможно, просто решил жить поблизости, воспользовавшись широко известными мессами и библиотекой Чартерхауса, оставаясь при этом недалеко от Судебных иннов в Холборне и его семьи в Чипсайде.
- ‘Конюх табуретки’: кто были мужчины, которые меняли трусы Генриху VIII?
Мор определенно не был отшельником в то время, и он начал налаживать связи с одной из самых влиятельных гильдий в городе: Торговой компанией. К 16 веку гильдии, и особенно Мерсеры, контролировали большую часть торговли и политики Лондона. В 1509 году Мерсеры сделали Мора «почетным гражданином» города, и он быстро начал приобретать влиятельные должности, в том числе мирового судьи Миддлсекса, члена парламента и младшего шерифа Лондона.
Он также приобрел у Мерсеров дом в Баклерсбери, в пяти минутах ходьбы от отцовского дома на Милк-стрит и в двух шагах от Гилдхауса, где велись городские дела.
В 1515 году Мор был послан в Брюгге и Антверпен Генрихом VIII и некоторыми из ведущих лондонских купцов, которые знали, насколько он совершенен в искусстве ведения переговоров. К тому времени, когда он вернулся, он был в поле зрения влиятельных людей, таких как лорд-канцлер кардинал Вулси, но отказался поступить на королевскую службу. Он не хотел, по его собственным словам, «оставлять свой нынешний пост в Лондоне, который я предпочитаю даже более высокому». После периодов в Ламбетском дворце, Оксфорде, Чартерхаусе, дворцовых иннах и даже за границей казалось, что дом Мора останется в Чипсайде.
Но жестокие беспорядки в так называемый «Злой Первомай» 1517 года все изменили. Историки упустили из виду важность этого момента. Мор посвятил свою жизнь своему сообществу только для того, чтобы увидеть, как оно восстает против самого себя, разделенное изнутри.
Потребовалась сила королевства, чтобы снова навести порядок и чувство единства.
К началу 1518 года Мор находился на службе у короля. Его чувство долга было пересмотрено, и теперь он смотрел не на город, а на царство. В течение нескольких лет он перевез всю свою семью из Чипсайда в Челси, фешенебельную деревню для придворных, расположенную далеко за пределами Лондона.
Король Генрих VIII. (Getty)
Томас Мор был фанатиком?
12 мая 1521 года, почти ровно через четыре года после Злых Первомайских беспорядков, в Чипсайде произошла еще одна сцена зажигательной ярости, но на этот раз она была публично санкционирована. Вулси, под золотым парадным покрывалом, «как будто прибыл сам папа», председательствовал на церемонии в соборе Святого Павла. Когда Джон Фишер, епископ Рочестера, произнес проповедь, осуждающую Мартина Лютера как еретика, книги Лютера были «сожжены на церковном дворе». Это было первое публичное сожжение книг в Англии. Но это не будет последним.
Через несколько дней Вулси разослал приказы обыскивать дома на наличие копий еретических текстов Лютера.
Неясно, присутствовал ли Мор на сожжении книг; в записях о нем нет ни слова. Вместо этого он, вероятно, был с королем, который был болен лихорадкой. К настоящему времени Мор стал Мастером Запросов, а это означало, что он почти всегда был на его стороне, выполняя различные просьбы, обращенные к королю. В частности, он был голосом Вулси для Генриха, когда тучный кардинал не мог следовать за энергичным молодым королем по стране. Обмен письмами показывает тесные отношения между Вулси и его «бисерщиком», или просителем, Мором, но также были растущие отношения между Мором и королем. К 1521 году даже кардинал не мог отправить письмо Генриху, не пройдя через Мора.
Мор был заклеймен как жестокий фанатик, но до его прихода к власти сжигались книги и люди. Двенадцать человек погибли в огне при Генрихе VII, и еще двоих постигла эта ужасная участь в Кенте в 1511 году за то, что они отрицали, что хлеб Евхаристии был телом Христа.
Когда Мор вступил в дебаты о лютеранстве, это произошло по просьбе короля. В 1523 году он написал свой ответ Лютеру , отвечая на резкую атаку, которую радикальный немецкий теолог предпринял против Генриха VIII. Лютер называл короля «похожим на шлюх», «свиньей», «лживым шутом» и, что хуже всего для Генриха, «женоподобным», и писал о том, что его рвало гноем и экскрементами. Мор ответил тем же, назвав Лютера «сумасшедшим монахом и замкнутым негодяем с его неистовством и бредом, с его грязью и навозом, гадящим и гадящим». Как сказал Эразм, Мор мог бы научить даже Лютера кое-чему о страстности. Тем не менее, хотя Мор мог превзойти других полемических авторов того времени по уровню своего сарказма, он соответствовал их тону — и он не вступал в этот спор еще шесть лет.
К концу 1529 года Мор сменил павшего Вулси на посту лорда-канцлера и, таким образом, отвечал за поддержание религиозного единообразия в Англии. Два года спустя, 20 ноября 1531 года, он снова оказался в Чипсайде, в соборе Святого Павла, где десять лет назад произошло сожжение книг Вулси.
На этот раз предали огню не книги, а человека: Ричарда Бэйфилда, которому вскоре предстояло стать первым протестантским мучеником, сожженным в Лондоне.
Иллюстрация из «Деяний и памятников» Джона Фокса показывает сожжение Ричарда Бэйфилда в 1531 году. Бэйфилд был одним из трех мужчин, сожженных как еретики в Лондоне, когда Томас Мор был лордом-канцлером. (Бриджмен)
Для Мора и других его современников ересь была сродни государственной измене, но гораздо более ужасной, поскольку она была изменой как Богу, так и королю. Другие опасались, что такой беспорядок, вызванный, по его мнению, гордыней, приведет к анархии, и он видел свидетельство этого в зарождавшихся религиозных войнах на континенте. Как он выразился: «Католическая церковь никогда не преследовала еретиков ни светской болью, ни какой-либо светской властью, пока еретики сами не начали такое насилие». Другими словами, для Мора это начали еретики.
Его преданность своему сообществу снова переосмыслилась, переместившись из царства на весь христианский мир, который он видел как единое целое людей, простирающееся во времени и пространстве.
Еретики угрожали разлучить эту общину, что делало их преступление намного хуже предательства.
Мы не можем знать, насколько лично Мор принял участие в борьбе с ересью в Англии. Он отрицал обвинения в том, что пытал евангелистов на своем заднем дворе, но утверждал, что наказал и накажет их, как наказал бы любого вора или убийцу, который, вероятно, причинит больше боли, если бы ему позволили выйти на свободу.
В Англии и других местах это наказание долгое время было огнем, позицию, которую он поддерживал всем сердцем. Сравнивая еретиков с ветвями, отрезанными от лозы Христовой, Мор писал, что они будут «соблюдены только для огня сначала здесь, а затем в аду», если «они не покаются и не призовут благодать, которая может снова привить их к стволу». . После казни Бэйфилда еще двое мужчин будут сожжены как еретики в Лондоне под канцлерством Мора. Многие другие последовали за его отставкой с поста канцлера в мае 1532 г.
Он подал эту отставку в знак протеста против представления духовенства (в котором англиканская церковь отказалась от своего права формулировать церковные законы без согласия Генриха) и провозглашения короля главой его собственной церкви в Англии.
Это был опасный ход. Земля под Мором сдвинулась, и позиция, которую он когда-то занимал, чтобы поддержать короля, теперь превратилась в нападение на него. Защита христианского мира — это не то же самое, что защита Англии. Более приоритетен первый. Он не забывал о связанных с этим опасностях. К 1534 году он уже однажды, если не дважды, избежал обвинения в государственной измене. Он не избежал бы этого снова.
Казнь Томаса Мора
Как рассказывают биографы 16-го века, последний арест Мора произошел на улицах Чипсайда, как и многие ключевые события в его жизни. После мессы в соборе Святого Павла Мор пошел бы по знакомому маршруту вдоль Чипсайда обратно в свой старый дом в Баклерсбери. Направляясь на север после выхода из собора, он должен был повернуть направо у Сен-Мартен-Ле-Гран, где он столкнулся с толпой в Злое Первомай. Вскоре после этого слева от него должна была пройти Милк-стрит, где он родился и вырос. Баклерсбери находился всего в нескольких улицах от него, где жили его приемная дочь и ее муж.
В какой-то момент во время этой короткой прогулки Мор был остановлен и вручил повестку явиться в Тайный совет в Ламбетском дворце. Он так и не вернулся в Чипсайд. Через несколько дней он был заключен в лондонский Тауэр. Он был казнен 6 июля 1535 года за отказ признать Генриха VIII главой своей церкви в Англии. Он умер, пытаясь защитить свое чувство общности, которому Генри угрожал не меньше, чем еретикам.
Мор казнен за измену на Тауэрском холме. (Бриджмен)
Есть старая поговорка: «Чтобы по-настоящему узнать кого-то, вы должны пройти милю в его ботинках». Для Мора эта миля — от маленького переулка в Чипсайде до собора Святого Павла и обратно. Повторяя эти шаги, мы узнаем Мора не как святого или злодея, а как человека из плоти и крови, преданного своему сообществу, будь то Чипсайд, Англия или весь христианский мир.
Может возникнуть соблазн занять позицию, подобную шекспировскому «Море», протестующую против «горной бесчеловечности» фигур прошлого. Но это затуманивает наше представление о том, как кто-то вроде Мора на самом деле пытался защитить свой взгляд на человечество, каким бы злодейским он ни казался нам сейчас.
Как писал сам Мор: «Пусть историки начнут проявлять либо предубеждение, либо фаворитизм, и кто вообще будет доверять истории?»
Д-р Джоан Пол — S старший преподаватель истории раннего Нового времени в Университете Сассекса
Эта статья была впервые опубликована в выпуске журнала BBC History Magazine за май 2016 г. страстно сжигая людей заживо
Кейт Малтби
Размер текста Межстрочный интервал
Кейт Малтби На следующей неделе, в заключительном эпизоде сериала BBC Wolf Hall , мы увидим Анну Болейн, которой отрубят голову. На прошлой неделе я видел, как двое мужчин начали гореть заживо. Первым, случайно, был образ, которого я провел большую часть дня, пытаясь избежать: душераздирающий вид иорданского пилота Моаза аль-Касасбеха, подожженного религиозными убийцами в Ракке. Второй был вымышленным – всего лишь. В конце третьего эпизода Вольф Холл , протестантский адвокат Джеймс Бейнхэм был сожжен на костре. «Волчий зал» — телевизионная драма, к тому же сенсация, но мы знаем, что это история: Джеймс Бейнхэм был сожжен на костре в 1532 году, мы знаем, что его преступление было ересью, мы знаем, что его главным обвинителем был лорд-канцлер Генриха VIII Томас Мор, который занимался делом с личным рвением. Это не могло быть более тревожным временем для дальних римско-католических епископов этой страны, чтобы защитить Томаса Мора, возмущенного Вольф Холл «Антикатолицизм». Чтобы быть предельно ясным, зверства во время европейской Реформации ни в коем случае не были исключительной прерогативой римо-католиков: культ смерти в Ракке ничего больше не напоминает мне в моих исследованиях, как варварский город-государство, основанный в Мюнстере Яном Маттисом, который утверждал, что вдохновлялся радикальными протестантскими анабаптистами, отвергал Папу и провозгласил «библейское» общество, почти полностью основанное на жестоком подчинении женщин. Мужчинам разрешалось жениться на любом количестве женщин — Маттис собрал личный гарем, — но женщин казнили на улице в ходе публичного ритуала сексуального насилия, если их мужья обвиняли их в неповиновении. Ни одна женщина не могла отказаться от первого мужа, который «претендовал» на нее.
Поделиться
Как и Исида, Томас Мор страстно верил в сжигание людей заживо 90 218
Но если вы смотрели вчерашнюю серию, то точно знаете, что в свои последние месяцы она начала бояться чего-то гораздо худшего, смерти от сожжения. Это был реальный вариант, предложенный Генриху VIII после ее осуждения за супружескую измену. И она была не единственной королевой, которой угрожала эта участь; в 1546 году традиционалист Стивен Гардинер (играл в Wolf Hall с злодейской пантомимой Марка Гэтисса), пытался убедить Генри отдать приказ об аресте его шестой жены-ультрапротестантки, Кэтрин Парр, по обвинению в ереси, которое повлекло бы за собой такое же наказание. 
То, что мы видим сейчас в Ракке, когда-то было жизнью в Англии, за исключением, конечно, того, что мы выросли. 
Несколько историков ранее сомневались в наших надежных источниках на том основании, что люди просто не ведут себя подобным образом — теперь мы знаем, что это неправда. Протестантский Мюнстер был Раккой в 1534 г.
Самый популярный
Сэди Николас
Что нужно и что нельзя делать при покупке дровяной печи
И, как ранее указывал Али Этераз, нехорошо, когда европейские протестанты жалуются на то, что исламу нужна «реформация», чтобы соответствовать нашей. Ваххабизм, питавший джихадизм, сам по себе был восемнадцатой протестантской Реформацией, отвергавшей необходимость в священниках, прецедентах, святых или религиозных реликвиях и вместо этого подчеркивавшей примат богооткровенных писаний, Сола Писания . Как и Лютер, Абд аль-Ваххаб был пуританином.
Так почему же, на фоне всей этой ужасной протестантской истории, сегодняшние католические епископы также не правы? Потому что, подобно религиозным фанатикам во всем мире, они настаивают на том, чтобы остальные из нас приняли их версию истории, историю, основанную больше на вере и преданности, чем на критическом анализе.
И как умственная практика, это никогда не было более опасным. Это симптом культуры, в которой нормально кричать о жертве, как только история сообщества подвергается критике — нам нужно только взглянуть на поведение Мусульманского совета Великобритании в прошлом месяце , чтобы понять, к чему это нас приведет.
Епископ Марк Дэвис из Шрусбери и епископ Марк О’Тул из Плимута провели большую часть последних нескольких недель, нападая на Волчий зал за критическое изображение Томаса Мора . Томас Мор, говорят нам, «был одним из величайших англичан». Потому что он не «сэр Томас Мор», он «Святой Томас Мор». Как отмечает католический писатель Питер Стэнфорд, католические школы по всей стране названы в его честь: « Wolf Hall » некоторым людям будет трудно смотреть, потому что есть много церквей, названных в честь Мора, и несколько старых непокорных величественных зданий. в домах есть реликвии.» Католики в Англии выросли с святостью Томаса Мора как неотъемлемой частью их веры.
Его возможная мученическая смерть, когда Англия соскользнула в англиканство, играет центральную роль в том, что многие английские католики до сих пор считают свою общину уникальным преследуемым меньшинством в английской истории.
Но когда Томас Мор стал главным, он страстно верил в важность сжигания живьем протестантских еретиков. Ужасающее видео, опубликованное ИГИЛ в прошлом месяце, показывает нам, что джихадисты тоже придумывают сложные теологические оправдания своего конкретного метода убийства. Смерть аль-Касасбеха была оправдана, скажут вам, исламским принципом qisas , или возмездия: как пилота, его бомбы испепелили людей, значит, и его тоже следует сжечь. Трактат Томаса Мора об обращении с еретиками столь же псевдологичен. Его Диалог о ересях говорит нам, что ересь – это зараза в обществе, и от заразы нужно избавляться огнем. Сожжение еретика также имитирует эффекты адского огня, достойное наказание для любого, кто привел других в ад, проповедуя религиозные заблуждения.
Мы знаем о шести еретиках, сожженных заживо во время пребывания Мора на посту лорда-канцлера, троих — по делам, которые он лично расследовал. Но аргументы, изложенные в «Относительно ересей» , продолжали вдохновлять католиков на сожжение протестантов по всей Европе еще долго после его смерти, включая зверства Марии Тюдор.
Епископ О’Тульский рассказывает нам об этих преследованиях: «Море был человеком своего времени, и ересь была большим грехом. Нам с нашим современным менталитетом трудно видеть это неправильным. Они смотрели на еретиков, как мы смотрим на торговцев наркотиками. Но неверно говорить, что он (святой Фома) приговаривал людей к смерти». Первая часть этого утверждения — моральный релятивизм, последняя часть — ложь. А релятивистское оправдание религиозных убийц — одно из величайших зол нашего времени. Сжигание людей заживо — это не то, к чему мы можем просто приспособиться как к необходимому злу. Единственный способ стать участником этого ужаса — принять его как фанатика.
Сожжение Джеймса Бейнхама было публичным театром, социальным ритуалом, точно так же, как смерть Моаза аль-Касасбеха была ритуалом, который имел смысл в Ракке. Но мы не можем извинить, не говоря уже о причислении к лику блаженных, мужчин, стоящих ни за одним из них.
Самое печальное во всем этом то, что О’Тул и Дэвис правы в одном. Мор был остроумным, любящим, интеллектуальным гигантом. Его «Утопия , » — произведение гения, хотя никто не может полностью согласиться с тем, к каким частям он хотел, чтобы мы относились серьезно. Нет веских доказательств того, что он пытал еретиков у себя дома, хотя в своей Апологии он признал, что держал их под своей личной опекой. Он щедро обучал своих дочерей — хотя, как я уже указывал ранее — это не было редкостью.
Но на фоне религиозной войны кажется, что даже гений может найти оправдание варварству. Это, а не антиисторическая преданность, должна стать предостерегающим уроком жизни Томаса Мора.
Автор:
Кейт Молтби
Кейт Малтби пишет о пересечении культуры, политики и истории.