Взгляды франсуа рабле на жизнь – Рабле, Франсуа — Википедия

Содержание

биография, творчество и идеи :: SYL.ru

Среди туманных замков Луары, в конце 15 века, по одним источникам в 1483, по другим – в 1594 году, в семье либо мелкого дворянина, либо же состоятельного буржуа, имевшего юридическую практику, то ли в доме рядом с городком Шинон (фр. Chinon) на речке Вьенна, уже тогда славившемся своими виноделами, то ли в замке поместья Девинье в Сейе (фр. Seuilly), родился один из самых ярких и неординарных творцов наступающей уже тогда эпохи Ренассанса.

Споры о месте рождения и социальном происхождении Франсуа Рабле не утихают до сих пор, исследователи его творческого наследия и биографы буквально разошлись по баррикадам, отстаивая всеми средствами каждый свою версию детства писателя. Пока ученые умы литературоведов спорят, учебные издания публикуют оба варианта появления Рабле на свет, не вдаваясь в подробности детства и сразу же переходя к его юности и относительно достоверным фактам из жизни.

Биография

В возрасте около 10 лет Франсуа стал послушником в монастыре ордена Святого Франциска, то есть в монастыре францисканцев в Фонтене-ле-Конт. Кстати, этот монастырь сейчас открыт для всех желающих его посетить, внутри есть небольшая экспозиция, посвященная известным деятелям и умам Франции, вышедшим из этих стен, предоставляется возможность осмотреть винные погреба, выстроенные еще в 13 веке.

Но большинство посетителей предпочитают фотографировать территорию и само здание, а не экспонаты.

Базовое образование

Находясь в монастырских стенах, юный Франсуа получил прекрасное образование. Кстати, по тем временам францисканские монахи предоставляли наиболее всеобъемлющие и прогрессивные знания, из их рук вышло много математиков, врачей, юристов, философов. Благодаря тому, что монахи вели строгие хроники всего абсолютно, что происходило на территории монастыря, доподлинно известно, что Рабле изучал следующие дисциплины:

  • древнегреческий язык и литературу;
  • латынь;
  • основы римского права;
  • естествознание, в те времена этот предмет включал в себя все существующие естественные науки, включая анатомию, медицину, алхимию и другие;
  • филологию;
  • историю;
  • основы управления хозяйством, этот предмет включал в себя учет и распределение различных продуктов, основы мелиорации и бухгалтерского учета и многое другое.

И, разумеется, все духовные дисциплины, по которым он так же отлично успевал, как и по естественным и гуманитарным наукам.

Взрослея, Рабле стал уделять много времени изысканиям и опытам в области естествознания, даже напечатал ряд монографий в Германии, которые заслужили одобрение многих прогрессивных умов того времени, включая Гийома Бюде, известнейшего филолога, математика, педагога, философа и юриста. Причем Бюде был знаменит не только во Франции, но и во всей Европе, а его труды читал сам папа Климент VII.

Такая деятельность юного Рабле не шла вразрез с принятыми в ордене Святого Франциска правилами и традициями, но направленность и приоритеты образования и научной деятельности францисканского монастыря не могли дать достаточную базу знаний для самого Рабле, даже местная библиотека уже не была в состоянии обеспечить его всем нужным багажом материалов.

С ведома и разрешения Папы Климента VII, Франсуа Рабле меняет церковный орден и переезжает в монастырь в Мальезе, принадлежащий ордену Святого Бенедикта, то есть, завершает свое, так сказать, базовое образование «под крылом» бенедиктинцев.

Кстати, далеко идти Рабле не пришлось, оба аббатства были тогда и являются сейчас соседями. Бенедиктинский монастырь, в котором доучивался великий французский гуманист сегодня также доступен для всех желающих. Причем достаточно любопытен такой парадокс: как в начале 16 века бенедиктинцы были известны более светским, не консервативным подходом ко всему, включая образование, так и в наши дни – в стенах аббатства действует ресторан, небольшой отель и маленький театр, а его газоны периодически забывают подстричь.

Продолжение учебы

Закончив свое начальное образование в аббатстве Святого Бенедикта в Мельезе, Франсуа Рабле сделал выбор в пользу медицины и изучал все входящие в это понятие в то время науки в светских университетах Пуатье и Монпелье. Университет в Пуатье не устроил будущего писателя излишней консервативностью и чопорностью в преподавании медицинских наук, невозможностью свободомыслия и ведения собственных изысканий, включая анатомические, и скудно представленным материалом в области фармацевтики. То есть история повторилась, и Рабле сменил учебное заведение на не такое престижное, но более прогрессивное — на медицинский университет в Монпелье.

Этот университет и сегодня обучает медицине студентов, причем как в корпусах времен обучения в нем Рабле, так и в современных.

В старом корпусе медицины действует небольшой музей, доступный всем желающим, среди его экспонатов есть картины, рисунки и гравюры, изображающие лекции по медицине в начале 16 века, например, изображения лекций по анатомии немецкого врача и профессора фон Меера.

Кстати, занятия немца посещал и Франсуа Рабле. И был одним из лучших его учеников, согласно хроникам из архивов университета. Так что вполне возможно, что будущий гуманист «засветился» на одной из зарисовок среди студентов.

Начало взрослой жизни

Закончив университет в 1532 году, Рабле переезжает в Лион, открыв там практику. Выбор Лиона вряд ли был случаен, так как именно этот город в то время был культурным и прогрессивным центром всей Франции. Здесь собрались ведущие печатники, мыслители, врачи, исследователи и так далее.

Вероятно, Франсуа Рабле, биография которого содержит много противоречивых фактов, несколько наскучила медицина и естественные науки, поскольку большую часть времени он уделял не своим немногочисленным пациентам, а написанию фельетонов, сатирических памфлетов, причем как для публикации, так и для местных уличных театров. К слову сказать, этот репертуар всегда добавлял артистам зрителей. А печатные листы моментально раскупались, ведь авторство Алькофрибаса Насье – такой взял себе псевдоним Рабле, составив анаграмму от собственного имени, – означало острую сатиру, насмешки над сложившимся укладом жизни, над пафосом мелких нищих аристократов и обязательного героя-простолюдина, который обводит вокруг пальца надутых вельмож и толстых прелатов.

В то же время Рабле работает редактором и переводчиком всевозможных трудов на латыни у известного на всю Францию печатника Себастьяна Грифа, печатающего заказы для церкви, двора короля, ведущих древних родов аристократов, не разорившихся, разумеется, и для многих местных крупных буржуа, обладающих серьезным капиталом и стремящихся к внешним атрибутам респектабельности, таким, как собственные библиотеки.

В этом месте жизни Рабле биографы также расходятся. Одни объясняют работу в печатной мастерской нуждой в средствах, другие же исключительно интересом и желанием ознакомиться с этой частью жизни. Аргументы есть и у тех и у других.

Как бы там ни было, до момента своей славы, а именно до публикации в том же 1532 году первой книги – «Пантагрюэль», которую потом сам автор сделал второй частью истории о Гаргантюа и Пантагрюэле, трудился он именно там.

После Лиона

В 1534 году Франсуа Рабле возвращается в университет Монпелье уже преподавателем медицины. И вновь спорный момент – некоторые биографы утверждают, что степень доктора медицины Рабле получил только в 1537 году. Однако, согласно экспозиции музея истории университета и его архивным записям, в том числе журналам посещений и книгам выплат денежного и иного довольствия, а также перечню предоставляемых квартир для преподавателей на территории университета, в 1534 Рабле преподавал на кафедре медицины, и особой популярностью пользовались его лекции по анатомии.

И в этом же 1534 издает книгу «Гаргантюа», в которой рассказывает про жизнь отца протагониста из своей предыдущей книги.

Оба произведения осуждаются на кафедрах богословия в Сорбонне и получают нелестные оценки клириков церкви. В результате чего оказываются среди запрещенных к публикации произведений.

В 1539 году Рабле оставляет кафедру в Монпелье из-за путешествия в Рим в компании друга детства, к тому времени занявшего большой пост в церковной иерархии, — Жана дю Булле. А по возвращении пользуется гостеприимством его брата, Гийома дю Булле и живет у него в Турине. В 1540 году семья дю Булле помогает Рабле в процессе юридического узаконивания рождения двух его детей — Огюста Франсуа и Жюни.

В 1545 году Рабле переезжает в Мец, славившийся своим свободомыслием культурный центр того времени, так называемый имперский вольный город, в котором он пишет третью часть серии о Гаргантюа и Пантагрюэле. Книга издается в 1546 году под настоящим именем, но так же сталкивается с осуждением и запретом.

Благодаря «дружбе» Жана дю Булле с Франциском I, Рабле получает личное разрешение монарха на продолжение публикаций. Но после смерти короля французское правительство вновь приостанавливает продажи его на тот момент четырех книг.

Работа в церкви

В 1547 году про Франсуа Рабле вспоминают церковники, и он получает простой пост викария на северо-западе Франции.

Церковь, в которой служил викарием Рабле, работает до сих пор. Ее двери открыты для прихожан. А нынешний викарий с удовольствием общается с немногочисленными туристами.

Этот момент биографии писателя также спорен. Одни его биографы расценивают работу на церковном посту как вынужденную, другие же говорят, что это своего рода «ссылка», третьи, что здоровье писателя было сильно подорвано, и это стало причиной его отъезда и приема поста викария в небольшом приходе в Сен-Кристоф-дю-Жамбе и Мёдоне.

Однако недостатка в желающих получить приход в те времена, как и сейчас, не было. Скорее всего, либо «подошла очередь», либо же сам Рабле воспользовался своими дружескими связями. Как бы там ни было, Франсуа тут же уезжает и приступает к своим новым обязанностям.

В 1552 году Рабле пишет письмо кардиналу, в котором просит освободить его от прихода по состоянию здоровья. Ему идут навстречу, и в 1553 году, в январе, писатель возвращается в свою маленькую квартиру в Париже, где и умирает в том же 1553 году, 9 апреля. Столичные лекари оказались не в состоянии ему помочь. В 1554 году, поэты Жак Таюро и Пьер де Ронсар публикуют эпитафии, посвященные Рабле.

Похоронен же писатель в Париже, в соборе Святого Павла. Во всяком случае, так принято считать, и эта версия подтверждается соборными учетными книгами, хотя многие биографы утверждают, что место захоронения неизвестно.

Франсуа Рабле. «Гаргантюа и Пантагрюэль»: содержание (краткое)

«Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочинённая магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции»…

Книга первая

В этой части Рабле знакомит читателей со своим главным персонажем, рассказывая историю его рождения.

После того как Грангузье женился на Гаргамелле, она понесла и проходила беременной целых 11 месяцев. Родила через левое ухо, а первым словом, которое крикнул ребенок, было – «laper», то есть дословно — «слизывать», но более точно по смыслу подходит русское «лакать». Восторженный отец высказался: «Ke grand chu et!», то есть «Ну и глотка же у тебя!»

После уморительного описания рождения писатель рассказывает, столь же сатирично, о времени обучения Гаргантюа дома, о его отъезде в Париж «за умом», встрече с королем Пикрохолом и жестокой с ним битве, ну и, что закономерно, возвращении в отчий дом.

Книга вторая

В этой части Гаргантюа повзрослел и захотел жениться. Женился он ни много ни мало на Бадбек, которая была дочерью короля Утопии. А когда Гаргантюа исполнилось 24 года, жена принесла ему сына – Пантагрюэля. Пантагрюэль был такой огромный, что его мать при родах «испустила дух».

Пантагрюэль рос-рос и вырос настолько, что Гаргантюа отправил его получать образование. Разумеется, в Париж. В Париже герой не только овладевает науками, но и находит друга, Панурга, и ввязывается в «научный спор» между Пейвино и Лижизадом, разрешив который, получает славу «великого ученого».

В это же время Гаргантюа отправляется в поездку в страну фей, а на Утопию совершается коварное нападение дипсодов. Пантагрюэль и его друзья отправляются на выручку и побеждают коварных врагов, попутно покорив столицу амавротов, находящуюся по соседству.

Книга третья

В этой части рассказывается о восстановлении полностью покоренной Дипсодии, напавшей ранее на Утопию. Для этого Пантагрюэль заселяет ее частью жителей самой Утопии.

В это же время Панург решает жениться. Но происходит что-то непонятное, и герои вынужденно обращаются к богословам, гадалкам, судьям и пророкам.

Толку от их советов нет, так как обтекаемые слова герои трактуют в разные стороны. В завершение придворный шут отправляет друзей к Оракулу Божественной Бутылки.

Книга четвертая

Панург и Пантагрюэль отправляются в морскую поездку к Оракулу Бутылки, по пути встречая разные острова — Папефигов, Макреонов, Воров и разбойников, Папоманов, Руах и многие другие. В пути с ними происходит множество приключений.

Эта часть истории очень напоминает «Одиссею» Гомера, с той разницей, что у Рабле все очень смешно.

Книга пятая

Продолжение рассказа о путешествии к острову Бутылки и испытаниях, выпадающих на долю друзей. Например, чтобы проехать через остров Звонкий, им пришлось поститься четыре дня, что было крайне трудно для героев и предельно смешно для читателей, как в то время, так и сейчас.

После того как герои миновали остров Железных Изделий, они угодили в ловушку на острове Застенок, где еле вырвались из плена населяющих его Пушистых Котов, живущих и процветающих за счет вымогательства взяток.

Предпоследней остановкой стал остров королевы Квитэссенции, Матеотехния, на котором питались исключительно абстрактными категориями.

Герои все же добрались до Оракула Божественной Бутылки. На этом острове их радушно приняли, принцесса Бамбук отвела в часовню к фонтану с Бутылкой Панурга, который исполнил там Песнь Виноградаря. В бутылке раздалось что-то наподобие «тринк!», после чего Бамбук достала из фонтана серебряную книгу, оказавшуюся той самой бутылкой, и велела Панургу ее осушить, так как «тринк» означало: «Пей!»

В самом конце повествования Бамбук передает Пантагрюэлю письмо для Гаргантюа и отправляет друзей назад, домой.

Нужно отметить, что авторство пятой части вызывает споры. Первые 16 глав этой книги увидели свет под названием «Остров Звонкий» в 1562 году, якобы она была составлена учениками и детьми Рабле из его черновиков. Никто из литературоведов не может на сегодняшний день ни опровергнуть авторство французского гуманиста, ни подтвердить его.

Франсуа Рабле: книги

Всего он опубликовал около 20 работ, согласно оценкам его биографов, в том числе и трактаты по анатомии, монографии, посвященные объяснению трудов Гиппократа, ряд публикаций в популярных тогда альманахах, касающихся влияния личности, поведения и внешнего вида врача на больного, ряд трудов по анатомии и другое. Например, в 1540 переиздается его труд, написанный в 1536 (не сохранилось), посвященный античной архитектуре и культуре, в принципе, эта книга является археологической монографией, хотя такой науки в то время и не существовало.

Сегодняшнему читателю доступны все пять книг о великанах Гаргантюа и Пантагрюэле, которые неоднократно переводились на русский язык и издавались в России начиная с 1887 года. Творчество Франсуа Рабле также стало частью школьной программы по мировой литературе.

Педагогические идеи Франсуа Рабле

Впервые о «педагогических» и иных идеях в творческом наследии Франсуа Рабле заговорили после Французской революции. Новой власти очень была нужна идеология, ведь после того, как бунт низов успокоился, грабить стало нечего, мародерство и убийства аристократии и состоятельных граждан завершились, наступило время растерянности.

И власть удержалась, не только отправив на гильотину вчерашних вождей и героев бунта, но и найдя идеологов в наследии эпохи Ренессанса. Что касается непосредственно Франсуа Рабле, педагогические идеи этого человека впервые были «обнаружены и растолкованы» в труде поэта и публициста революции Женгене «О влиянии Рабле на нынешнюю революцию и на предоставление гражданских прав духовенству», увидевшем свет в 1791 году. Таким образом, Франсуа Рабле стал «предчетей» идей и самой идеологии Французской революции.

Новаторские идеи

Однако, помимо манипуляций и «притягивания» наследия сатирика 16 века к революционным настроениям, что, кстати, продолжили в своих трудах К. Маркс и Ф. Энгельс, у Рабле действительно существовал ряд идей, касаемых организации процесса обучения, образования в целом и, разумеется, подготовки врачей.

Все эти мысли были изложены в его заметках в альманахах и в монографиях. Касались они организации лекций по анатомии. Рабле настаивал на необходимости наличия при каждой кафедре не только лекций с демонстрациями, но и анатомического театра, в котором каждый студент мог бы практиковаться как в учебные часы, так и самостоятельно. Также много он писал об этике профессии – должном внешнем виде и поведении докторов по отношению к пациентам.

Рабле высказывался за организацию полностью независящего от церковных орденов светского начального образования. Считая неверным, что оно возможно либо под духовным руководством, либо в домашних условиях. По сути, он предлагал что-то наподобие традиционных британских школ–интернатов.

Также Рабле выступал против засилья Сорбонны, не считая этот университет самым передовым и престижным, утверждая, что фундаментальность сорбонского образования давно не выдерживает столкновения с реальностями жизни.

Нужно отметить, что ни борцом, ни тем более революционером Рабле не был. Подобные мысли об организации получения образования беспокоили в то время очень многих профессоров из разных университетов, так же «непререкаемость» Сорбонны вызывала недовольство многих.

Пострадал от властей Рабле только раз – при публикациях историй о Гаргантюа и Пантагрюэле. И то основное недовольство вызвала не политическая подоплека сатиры, а ее острота, даже «низменность» бытовых описаний. По сути, книги пострадали из-за ханжества критиков, они их «смутили» своим цинизмом и непристойностью в содержании, «грубостью» и простотой метафор, «простолюдинством».

Почему Рабле?

В эпоху Возрождения было множество созидательных умов, огромное количество писателей, мыслителей, поэтов… Почему же так привлекательна столько лет сатирическая гротескная история о великанах?

Ответ прост: желая того или нет, Рабле в своих книгах очень живо и остро высмеивает абсолютно все косные и реакционные моменты, вне зависимости от того, где они происходят. Осмеянию подвергаются быт, отжившие свое формы управления, как государственные, так и церковные и многое другое.

Метафоры столь очевидны, что многие писатели не раз заявляли, что нашли вдохновение для своих произведений, прочитав истории про великанов, среди них:

  • Анатоль Франс с книгами «Восстание Ангелов» и «Остров Пингвинов».
  • Ромен Роллан, называемый многими критиками «прямым наследником Рабле», с его книгой «Кола Брюньоне».

Проследить путь литературных приемов. Которые использовал Рабле несложно в творчестве Марка Твена (памфлеты), Салтыкова-Щедрина и многих других авторов, взявших на вооружение сатиру и гротеск.

Наследие Рабле

Так это задумывал сам автор или нет, но основным наследием Франсуа Рабле, краткая биография которого представлена в этой статье, считаются высказанные в его книгах идеи духовного и просветительского прогресса, по пути которых должен идти каждый человек, борясь со встреченными сложностями в виде косности, тугодумия, реакционности, бюрократических препон и всего остального.

Что касается способов этой борьбы, то сам автор рекомендует и использует смех как самое сильное и самое гуманное средство, несущее эмоциональную разрядку и достаточно эффективно действующее на предмет осмеяния.

www.syl.ru

Франсуа Рабле — человек и комикс эпохи Возрождения

О весельчаке и обладателе искромётного чувства юмора, жившем почти 400 лет назад, нам известно совсем немного. Пожалуй, лишь то, что Рабле стал автором монументального романа  в 5-ти книгах «Гаргантюа и Пантагрюэль», который каждый проходил ещё в школе («проходить» и «прочитать», разумеется, не одно и то же), а кто не в школе – в университете, наверняка.  Вот, собственно и всё. Однако жизнь писателя (и не только писателя, а практически человека-оркестра своего времени) сама куда больше напоминает приключенческий роман, нежели стандартную среднестатистическую биографию.

Рабле – французский Ходжа Насреддин

Конечно, биография философа-монаха-писателя эпохи Возрождения давно обросла колоссальным количеством легенд и анекдотов, и уже сложно понять, что их них — правда, а что — чистый вымысел. Французы называют Рабле собственным Ходжой Насреддином: из каждой неприятной истории, будь то правда или выдумка, Рабле выходил ловко и с достоинством, не оставляя глуповатым противникам ни шанса на исход дела в их пользу.

Так, например, существует легенда, что однажды, оказавшись без гроша в кармане, Рабле, чтобы добраться до Парижа из провинциальной гостиницы устроил целое представление. Прикинулся безграмотным и спросил у хозяина, знает ли он здесь людей, умеющих писать. Хозяин прислал своего человека, и Рабле обратился к нему с просьбой написать на клочках бумаги: «Яд для умерщвления короля», «Яд для умерщвления королевы», «Яд для умерщвления герцога Орлеанского». Нетрудно догадаться, что перепуганные хозяева постоялого двора тут же донесли о происшествии судейскому чиновнику, и уже через несколько минут «опасный преступник» был отправлен в Париж под охраной. Когда в столице развернули эти конверты и увидели обыкновенную золу, весь королевский двор поднял на смех судейских чиновников, которые помогли Рабле бесплатно доехать до Парижа.

Побывал монахом

Юность Франсуа Рабле – период довольно туманный. Мы не знаем даже точного года его рождения: исследователи  называют и 1494, и 1495, и даже 1483 годы, утверждая, что произошло знаменательное событие 4 февраля.  Зато доподлинно известно, что на свет Рабле появился  в маленьком городке Шиноне – именно этот городок станет потом прообразом королевства веселого монарха Грангузье, отца Гаргантюа и деда Пантагрюэля. Что касается собственного отца Франсуа, он, видимо, был адвокатом. Однако дом, где жила семья, не сохранился. Мать Рабле умерла рано, и с десятилетнего возраста Франсуа начал скитаться по монастырям, а в 25 лет постригся в монахи. Занимательно то, что чуть ли не главный сатирик своего времени, любитель подшутить над любой формой власти, от королевской (с монархом Рабле, кстати, был не в самых плохих отношениях) до церковной, когда-то и сам имел к церкви самое прямое отношение. 

Рабле и эпоха Возрождения

Может быть, сам того не подозревая, Рабле стал первопроходцем эпохи Возрождения. Живя по своим собственным законам, по ним же создавая своё бессмертное творение, писатель незаметно для себя входил в новое время, увлекая за собой и других. Максим Горький писал: «Монах Рабле умел смеяться, как ник­то не умел до него, а хороший смех — верный признак духовного здоровья».

И по сей день остается актуальным наставление Франсуа Рабле о том, что «врач с физиономией мрачной, угрюмой, неприветливой и сердитой огорчает больного; врач же с лицом веселым, безмятежным, приветливым, открытым радует его». В противовес кладбищенскому девизу Средневековья «Помни о смерти» он выдвинул оптимистический лозунг Возрождения «Помни о жизни». Легко, непринуждённо, добродушно посмеиваясь, Франсуа Рабле манифестировал идеи Возрождения, призывая человечество, судьба которого, безусловно, волновала писателя, радоваться каждому дню, не забывая при том об умеренности. 

Рабле – монах, учёный, ботаник, врач

Послужной список Рабле вызывает уважение. Живи он в наше время, его резюме могло бы произвести впечатление и на самого искушённого работодателя. Писатель и мыслитель-гуманист, ученый, филолог, врач, естествоиспытатель, один из крупнейших деятелей европейского Возрождения. Рабле не редко подвергался нешуточной опасности, оказывался крайне близок к тому, чтобы быть сожжённым на костре за откровенную литературу, имел все шансы закончить свои дни в тюрьме, да и вообще не был любим представителями духовенства. К слову, согласно ещё одной легенде, в последний раз от заточения в темницу находчивого сатирика спасла…смерть. Арест был неизбежен и Рабле дохаживал на воле последние деньки, но внезапно скончался 9 апреля 1553года, так и оставшись для своих врагов неуловимым.

Роман Рабле – скрытый медицинский справочник

Несмотря на то, что в расцвете лет бывший монах и медик ударился в литературу, врачебных навыков он не потерял, правда,  направил свои знания в иное русло. Так, например, истории о захватывающих приключениях двух великанов Гаргантюа и Пантагрюэле легко можно назвать самым настоящим медицинским справочником. По уверениям специалистов, которые, вероятно подошли к этому вопросу с полной ответственностью, здесь встречается 148 описаний лечения самых разнообразных  болезней.

Автор пользуется любым предлогом, чтобы поделиться знаниями, скажем, в анатомии: «…всадил ему вертел чуть повыше пупка, ближе к правому боку, и пропорол третью долю печени, а затем острие пошло вверх и проткнуло диафрагму. Вышло же оно через сердечную сумку в плечевом поясе, между позвоночником и левой лопаткой». Удивительным образом такие подробные научные описания только добавляют произведению литературности.

Гаргантюа и Пантагрюэль – это одно и то же

История о двух добродушных великанах, время от времени принимающихся философствовать, пришла из народа. То есть по большому счёту Рабле адаптировал к своей действительности детскую сказку. По счастливой случайности небывалые истории, которые долгое время передавались в устной форме из одного поколения в другое, были отпечатаны в Лионе —  тогда в моду вошли типографии и печатали, пожалуй, всё на свете. Сборник фантастических рассказов носил название «Великие и бесподобные хроники огромного великана Гаргантюа, содержащие рассказы о его родословной, величине и силе его тела, также диковинных подвигах, кои совершены за короля Артура, его господина». Рабле же трансформировал простодушные сказки в практически философский трактат. Сохранились лишь основные сюжетные линии и имена главных персонажей – Гаргантюа и Пантагрюэль, которые в переводе с французского означают одно и то же: большая глотка.

В конце жизни Рабле успел побывать священником

Под конец жизни старый друг  писателя, кардинал Жан дю Беллэ подыскал ему приход в Турени. Мэтр возвратился на родину и стал кюре. Вот, правда от своих прямых обязанностей Рабле всячески увиливал и, в конце концов, через непродолжительное время отказался  от должности.

Аппетит приходит во время еды

Франсуа Рабле не только создатель знаменитого романа, но и автор множества искромётных изречений, которые мы нередко используем в повседневной жизни. Вспомните, как часто вы произносите фразу «аппетит приходит во время еды»? А между тем, это цитата из «Гаргантюа и Пантагрюэля». А вот ещё несколько остроумных афоризмов Рабле: «Если ты не желаешь видеть дураков, прежде всего разбей свое зеркало», «Кто обладает терпением, может достичь всего», «Каждый человек стоит ровно столько, во сколько он сам себя оценивает».

Источник фото: иллюстрации к книге, Getty Images

www.marieclaire.ru

Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

«Достославная жизнь великого Гаргантюа». — «Пантагрюэль, король дипсодов»

Рабле было около 40 лет. Друзья и знакомые ждали, что он наконец напечатает какое-нибудь большое, серьезное произведение, которое составит важный вклад в сокровищницу науки и прославит имя его далеко за пределами тесного круга ученых, признававших его научные заслуги. И он действительно в одном отношении не обманул их ожиданий: произведение, первые две части которого он издал в Лионе в 1532–1533 годах, приобрело громкую славу среди широкого круга читателей и доставило автору почетную известность не только среди современников, но и среди отдаленных потомков. Но произведение это имело мало общего с наукой: это был большой сатирический роман, в котором автор под прикрытием смеха и шутки высказывал много смелых мыслей, много горьких истин. Он не щадил никого: от него досталось и духовенству, начиная с папы и кончая последним клириком, и королям, и полководцам, и судьям, и адвокатам, и профессорам. В ученом трактате ему не позволили бы высказать и десятой части того, что он смело говорит в своем веселом популярном рассказе. А между тем ни один ученый трактат не мог иметь такого широкого круга читателей и, следовательно, такого широкого влияния на умы.

Канвой для первой части своего романа Рабле взял похождения героя средневековых французских сказок — богатыря Гаргантюа. Чтобы оставаться верным народным легендам, он сохранил этому герою его колоссальные размеры и колоссальную силу, заставил его свершать сказочные подвиги, владеть волшебною кобылою, похищать колокола с собора Парижской Богоматери и т. п., но на этой канве воображение автора вышило свои собственные смелые, оригинальные узоры.

В предисловии к первой части Рабле так рекомендует свое сочинение: «В одном из диалогов Платона Алкивиад называет своего учителя Сократа силеном. „Силенами“ назывались в то время маленькие ящички, расписанные разными смешными, уродливыми фигурами и служившие для сохранения благовоний и драгоценных камней. Сократ походил на силена тем, что по наружности был простоват и безобразен, но всякий, кто заглядывал внутрь этого „ящика“, находил там необычайный разум, чудную добродетель, непобедимое мужество. Так и эта книга не должна смущать читателей смешными оглавлениями и легкомысленною внешностью. При внимательном изучении окажется, что содержание ее гораздо драгоценнее и серьезнее, нежели внешность… Видели ли вы когда-нибудь, — продолжает он, — собаку, нашедшую мозговую кость? Это, как говорит Платон, самое философическое животное в свете. Если вы ее видели, вы должны были заметить, как благоговейно она стережет кость, с каким старанием хранит ее, как крепко держит, с какою осторожностью раскусывает, с какою любовью грызет, с каким усердием высасывает. Что заставляет ее поступать таким образом? На что она надеется? К чему стремится? Ни к чему иному, как к небольшому количеству мозга. Правда, что это немногое лучше другого большого, потому что, как говорит Гален, мозг есть пища, с наибольшим совершенством выработанная природой. По примеру этой собаки и вы должны быть мудрыми, чтобы почувствовать, просмаковать и оценить эти книги, легковесные на вид, но тучные содержанием и тяжелые по своей сущности. Вы должны путем любознательного изучения и частого раз мышления разгрызть кость и высосать из нее мозг; под этими пифагорическими аллегориями я подразумеваю, что вы должны читать с надеждой сделаться от этого разумнее и честнее, и тогда в этой книге вы найдете скрытое учение, которое откроет вам многие тайны, касающиеся как нашей религии, так и политики, и экономической жизни».

Той костью, которую приходится разгрызать, чтобы добраться до основных идей автора, является фантастическое, иногда шутовское, часто циничное содержание его рассказа, изобилующего мелочными описаниями, подробностями, вводными эпизодами. Страницы его дышат веселым, чисто животным смехом, герои его напиваются, наедаются, самым бесцеремонным образом обращаются с женщинами, отпускают самые скоромные шутки.

Современники не ставили автору в вину его циничных описаний и скабрезных сцен. Вместе с другими тяготами эпоха Возрождения стремилась сбросить и строгий гнет средневекового аскетизма, стремилась возвратить плоти ее права. В то время даже в высших придворных кругах не существовало нынешних понятий о приличии, и многое из того, что стыдливость заставляет нас тщательно скрывать, публично говорилось и показывалось. «Декамерон» Боккаччо был настольною книгою дам высшего света, молодые девушки не краснея смотрели вольные фарсы итальянских комедиантов, папа Лев X заставлял рассказывать себе самые скабрезные сказки.

Неподдельная веселость, которою дышат первые части романа, привлекала к нему читателей. Время, когда он появился, было тяжелым временем для Франции. Продолжительные войны Франциска I разорили страну, всюду появлялись какие-то неведомые раньше смертоносные болезни, завезенные европейцами из Америки, от страшной засухи пересыхали целые реки и поля оставались бесплодными. И вот среди этих бедствий раздался бодрый, веселый голос: «Живите счастливо, друзья читатели! Читайте мою книгу без предубеждения, в ней нет ни зла, ни заразы, а много смеху; видя горе, которое вас удручает, сердце мое не могло придумать для вас другого утешения. Лучше писать смехом, чем слезами, так как смех есть свойство, присущее человеку!»

Первая книга была озаглавлена так: «Достославная жизнь великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, описанная в древние времена М. Алкофрибасом, добывателем квинтэссенции». Действие открывается описанием родителей Гаргантюа, отца его Грангузье и матери Гаргамели. Грангузье — добрый весельчак, который любит выпить как никто в свете и охотник до соленых закусок. В его погребе хранятся неисчерпаемые запасы вина, а на кухне идет нескончаемая стряпня гигантских размеров. Жена является его верной подругой во всем, что касается еды и выпивки. Один раз после особенно сытной закуски она родит сына, которым была беременна 11 месяцев. Мальчик выходит на свет не обыкновенным путем, а через левое ухо матери.

«Вы, может быть, не поверите этому странному рождению? — рассуждает автор. — Пожалуй, не верьте, мне все равно: но порядочный, разумный человек всегда верит тому, что ему говорят и что он находит в книгах».

Затем приводится из мифологии целый ряд примеров самых противоестественных рождений.

Явившись на свет, Гаргантюа сразу завопил громким голосом: «Пить, пить!» Услышав крик новорожденного, Грангузье заметил: «Какая же у тебя большая глотка!» Оттого и произошло имя Гаргантюа. Гаргантюа сразу является перед нами великаном исполинских размеров, с чудовищными аппетитами. Следуя примеру народной легенды, автор дает самое точное исчисление количества молока, которое он выпивал, аршин материи, необходимой для разных частей его одежды. На него шло молоко от 17913 коров; кормилицы, которая бы удовлетворяла его, нельзя было подыскать, да и у матери молока не хватало, хотя некоторые ученые утверждают, что она давала за один раз 1402 бочки и 9 горшков молока, — «показание, которое Сорбонна нашла соблазнительным, оскорбляющим слух и сильно отдающим ересью».

На рубашку его пошло 900 аршин полотна, на кафтан — 9600 аршин без трети синего бархата, на кушак — 300 с половиной аршин шелковой саржи и т. д. — в таком же размере с перечислением всех полу- и четвертей аршин. Детство свое Гаргантюа провел в совершенно животном прозябании: он ел, пил, спал, валялся в грязи, играл деревянными лошадьми, принимая их за настоящих. Когда настало время учить его, отец поручил образование знаменитому доктору теологии Тубалу Олоферну, который начал обучение, строго держась системы схоластического преподавания, господствовавшей в средневековых школах. Он учил мальчика азбуке в течение пяти лет и трех месяцев; потом 13 лет шесть месяцев и две недели читал с ним латинскую грамматику и параболы Алана, причем в то же время учил его писать готическими буквами и заставлял самого переписывать учебники, так как в то время книгопечатания еще не существовало. Затем следовало чтение трактата Иоанна Гарланда «De Modis significanti» с комментариями разных ученых. На это ушло 18 лет и 11 месяцев; ученик изучил текст трактата так твердо, что мог отвечать его и с начала, и с конца. 16 лет и 2 месяца употреблено было на изучение цифири.

Старый король радовался прилежанию сына, но вскоре заметил, что от его ученья нет ни малейшего толка, что молодой принц все больше и больше тупеет. Он рассказал о своем горе вице-королю Папелигосы, и тот объяснил ему, что все дело в учителях, что с помощью хороших наставников современные молодые люди в два-три года становятся умными, развитыми, толковыми людьми. В подтверждение своих слов он представил ему своего 16-летнего пажа Эвдемона, который тотчас же обратился к Гаргантюа с любезною, изящно составленною речью. Гаргантюа ничего не сумел отвечать ему и разревелся как корова. Тогда король прогнал его учителя, поручил воспитание его наставнику Эвдемона и отправил их всех троих в Париж.

Гаргантюа является все еще представителем грубой физической силы, героем народной легенды, и его путешествие в Париж обставлено приключениями, заимствованными из этой легенды. Он едет на сказочной кобыле исполинских размеров, которая ударом хвоста сбивает целые леса; для отдыха садится на башни церкви Богоматери и уносит в кармане церковные колокола. Этот эпизод с колоколами, заимствованный из народной легенды, дает повод автору изощрить свое остроумие над учеными Сорбонны. Похищение колоколов смущает всех парижан; в Сорбонне долго и важно обсуждают этот вопрос по всем правилам логики. Наконец решают послать к Гаргантюа депутацию с просьбою о возвращении колоколов; оратором выбран богослов Жанотус де Брагмардо. Его речь — образец пустословия, прикрашенного разными учеными цитатами. Он говорит явную бессмыслицу, сам себя не понимает и в то же время самым искренним образом восхищается своим красноречием. Гаргантюа насмехается над ним, но возвращает ему колокола и делает подарки. Сорбоннцы отказываются выплатить ему обещанное вознаграждение; он начинает против них процесс и дает слово не сморкаться до тех пор, пока не кончится процесс. Сорбоннцы, со своей стороны, клянутся не умываться, пока их дело не будет решено. «Так они и до сих пор живут в грязи, а процесс все еще не кончен!»

Между тем Понократ, новый наставник Гаргантюа, принимается за перевоспитание его, за превращение этого представителя животной силы в человека мыслящего и чувствующего. Прежде всего он путем сильных слабительных выгнал из желудка его весь излишек поглощенной им пищи и постарался точно так же выгнать из его мозга те знания, которые только засоряли его. Затем он познакомил его с умными, образованными людьми, разговоры которых внушали желание развиваться умственно, и распределил весь день его так, что ни один час не пропадал даром. Гаргантюа должен был вставать в 4 часа утра. Пока он одевался, ему читали Евангелие, затем он повторял уроки предшествующего дня и часа три проводил за чтением. После этого он шел с товарищами за город, и там у них устраивались разные игры и гимнастические упражнения. За обедом читался какой-нибудь интересный рассказ о подвигах древних героев, а потом шел разговор обо всем, что подавалось на стол, о вине и воде, о соли, мясе, рыбе, овощах и плодах. Учитель кстати приводил цитаты из древних авторов, говоривших что-нибудь об этих предметах. После обеда велись с помощью карт наглядные уроки математики и занятия музыкой и пением; потом назначено было повторение утреннего урока и новое чтение, а вечером — упражнения в верховой езде, в фехтовании и стрельбе в цель, в плаванье, в лазанье, в разных гимнастических штуках. Возвращаясь домой, они рассматривали травы и деревья, попадавшиеся им на пути, толковали об их признаках и свойствах, вспоминали, что о них писали древние авторы. За ужином, который был обыкновенно сытнее обеда, или продолжали чтение, начатое за обедом, или вели приятные и поучительные разговоры. Прежде чем ложиться спать, выходили на какое-нибудь открытое место и наблюдали светила небесные, их движение и взаимное положение. Потом в кратких словах повторяли все, что было выучено в этот день, молились Богу и ложились спать. В дурную погоду вместо игр на свежем воздухе кололи дрова, молотили снопы или производили какие-нибудь другие работы в закрытом помещении: занимались рисованием, посещали разные мастерские и ремесленные заведения, публичные лекции, фехтовальные залы, представления декламаторов и фокусников. Раз в месяц предполагался полный отдых от всех этих постоянных занятий. Они с утра уходили за город и веселились целый день: пили, ели вдоволь, гуляли, бегали, ловили птиц и раков, не заглядывали ни в одну книгу. Чтобы не оставлять в полной праздности ум, они вспоминали какие-нибудь легкие латинские стихи и ради забавы переводили их на французский язык или проделывали простые физические опыты и устраивали несложные самодвижущиеся приборы.

Вместо мертвой буквы, мертвой книги Понократ заставлял своего ученика изучать живую природу, жизнь и работу живых людей. Для него наука не являлась чем-то обособленным от окружающего мира, чем-то не имеющим связи с нравственными свойствами, с характером человека. Напротив, он стремился путем знания и раз вития самостоятельного мышления пересоздать весь его психический мир, весь строй его чувств и понятий. Благодаря Понократу Гаргантюа через несколько лет превратился из грубого животного в гармонично развитого человека, в представителя идей и стремлений гуманизма. Все, что отличает его систему преподавания от господствовавшей в то время средневековой схоластики, повторили и развили впоследствии педагоги XVII, XVIII и даже XIX веков, но для современников Рабле все это должно было казаться откровением, едва ли не утопией.

Парижская жизнь Гаргантюа была неожиданно прервана письмом, в котором отец звал его к себе на помощь. Над Грангузье стряслась беда: сосед его, взбалмошный, честолюбивый король Пикрошоль объявил ему войну по самому пустячному поводу и вторгся в его владения. Миролюбивый, добродушный Грангузье пребывал в от чаянии. «Всю жизнь заботился я о мире, — плачется он, — а вот приходится под старость лет надеть ратные доспехи на слабые, усталые плечи и вооружиться копьем, чтобы стать на защиту моих бедных подданных. Этого требует разум: ибо их работой я живу, их пот питает меня, моих детей и всю мою семью».

Страницы, в которых Рабле описывает приготовления к войне Пикрошоля, его самоуверенность и льстивую хвастливость его советников, мечтающих о завоевании всего света, исполнены высокого комизма. Гаргантюа спешит на помощь отцу, являясь вновь сказочным богатырем. Несколькими взмахами дерева, вырванного с корнем, удалец разрушает крепость; он не замечает, что пушечные ядра застряли у него в волосах и, когда начинает расчесывать голову, они градом падают на землю, и т. п. С помощью Гимнаста, Понократа, Эвдемона и брата Жана, воинственного монаха, представляющего живой протест против монашеского безделья и аскетизма, он одерживает победу за победой над войсками Пикрошоля, завоевывает все его королевство и самого его обращает в бегство. Покончив с войной, Грангузье и Гаргантюа снова превращаются в людей «мирного прогресса», во врагов всякого насилия, всякого завоевания. «Прошло время завоевывать государства, — говорит Грангузье взятому в плен полководцу Пикрошоля. — Это подражание древним Геркулесам, Александрам, Аннибалам, Сципионам, Цезарям и т. п. противно Св. Евангелию, которое повелевает каждому из нас охранять, защищать свое государство, заботиться о его благосостоянии и хорошем управлении, а не завоевывать чужие земли. То, что сарацины и древние варвары называли геройством, мы теперь называем разбоем и грабежом».

Странно должны были звучать эти слова среди войн, взаимных грабежей и насилий, раздиравших в то время Европу! Светские и духовные сановники, папы и короли, христиане и мусульмане мечтают о завоеваниях, о ратных подвигах, проливают целые потоки крови своих и не своих подданных, разоряют целые страны, нарушают клятвы и договоры для присвоения себе чужих земель, и только из сравнительно небольшой кучки мыслителей-гуманистов раздаются голоса, призывающие к миру, к взаимной любви, отрицающие войну ради каких бы то ни было целей. Во время пленения Франциска I Эразм Роттердамский писал Карлу V: «Если бы я был Цезарем, я обратился бы к королю Франции с такими словами: „Брат мой, недобрый гений зажег между нами эту войну. Мы сражались не ради самозащиты, а ради усиления своей власти. Ты показал себя мужественным воином; счастье улыбнулось мне — и из короля ты стал моим пленником. Что случилось с тобой, могло случиться и со мной, твое несчастие напоминает нам, что мы люди; мы испытали, сколько вреда такая борьба приносит каждому из нас. Примемся же лучше за борьбу другого рода. Я даю тебе жизнь, возвращаю свободу; ты был моим врагом, я принимаю тебя, как друга; забудем все прошлые обиды. Возвратись на родину свободный и без выкупа; сохрани свои владения, будь мне добрым соседом и постараемся отныне соперничать в искренности, услужливости, дружелюбии; будем соперничать не в том, чтобы приобрести больше власти, а в том, чтобы лучше управлять своим государством“».

Совершенно по этой же программе поступают с побежденными и герои Рабле. Гаргантюа не только отпускает всех пленных без выкупа, но еще снабжает их на дорогу деньгами, он не присоединяет завоеванных земель к своим владениям, но — так как Пикрошоль скрылся неизвестно куда — отдает их сыну его, учредив на время его малолетства опеку над ним и над государством из представителей древних княжеских фамилий и из ученых людей, во главе которых должен стоять Понократ как главный воспитатель королевича и блюститель интересов его государства. Одних только неразумных советников Пикрошоля наказывает он и наказывает тем, что делает их наборщиками в своей типографии.

Грангузье щедро награждает всех участников похода; одному только воинственному монаху, брату Жану, он не знает, какую дать награду. Он предлагает ему несколько аббатств, но тот отказывается иметь дело с монахами и просит позволения устроить новое аббатство по своему вкусу. Ему отводят большой участок земли на берегах Луары, и там возводит он свой Телем (свободное желание, воля). Эта своеобразная обитель должна во всех отношениях представлять самый резкий контраст с существующими монастырями: она не обнесена стенами, в ней не слышно колокольного звона, в нее принимаются лица обоего пола, женщины от 10–15, мужчины от 12–18 лет, выход из нее вполне свободный, никаких иноческих обетов она не допускает, ее членам разрешается брак, владение собственностью и самая неограниченная свобода. Рабле с мельчайшими подробностями, с видимою любовью описывает здание Телема с его башнями, залами, библиотеками и картинною галереей, фонтанами, театром, бассейном для плавания, со всеми приспособлениями комфортабельной и роскошной жизни. В Телеме 9332 квартиры по 6 комнат в каждой. Над входною дверью его надпись в стихах отгоняет от него ханжей, святош, кляузников, неправедных судей, корыстных дельцов, скряг, ростовщиков, ревнивцев, всех недовольных ворчунов и приглашает вступить в него благородных рыцарей, веселых и любезных; благородных дам, цветущих красотою, скромностью и разумом; проповедников Св. Евангелия, которые тут найдут убежище от врагов истинного слова Божия.

Костюм телемитов и телемиток описан Рабле также с самою тщательною аккуратностью: в знак симпатии, существующей в обители между мужчинами и женщинами, они обыкновенно одеваются в платья одного и того же цвета. Каждый день прислужники сообщают мужчинам, какой цвет выбрали дамы, и они подчиняются их вкусу. Время свое телемиты проводят совершенно свободно, не стесняясь никакими правилами. Они пьют, едят, спят, гуляют и занимаются когда и сколько хотят. «Но так как всё это люди свободные, образованные, хорошо воспитанные, — рассуждает Рабле, — то они инстинктивно стремятся к добродетельным поступкам и избегают порока». Они проводят время в чтении, в приятных беседах, в занятиях науками, искусствами, рукоделиями, в скромных играх и прогулках. Между мужчинами и женщинами неизбежно возникает любовь, которая кончается браком, и телемиты, по каким-либо причинам оставившие обитель, до конца жизни сохраняют те привычки взаимной любви и дружелюбия, которые приобрели там.

Телем нельзя ставить на одну доску с «Утопией» Мора и с разными фаланстерами, воплощавшими мечту о социальном переустройстве общества. Рабле не обусловливает существование своей обители никакими политическими или экономическими реформами. Пусть на тронах сидят неограниченные монархи, только бы они были добродушны, как Грангузье, и добродетельны, как Гаргантюа; пусть вилланы в поте лица зарабатывают свой хлеб, это не мешает телемитам наслаждаться жизнью, это даже необходимо для полноты их наслаждения; они должны быть избавлены от всех мелочных, материальных забот, — для этого просвещенный монарх создает им роскошную обстановку, а толпы слуг заботятся об их комфорте. Их роль — беспрепятственно развивать в себе человеческую личность, личность совершенную в нравственном, умственном и физическом отношениях, создать породу новых людей, свободных от пороков и предрассудков своих современников.

Космополитическая община гуманистов, «Respublica Literarum», могла бы легко осуществить этот идеал: все члены ее проникнуты любовью к человечеству и стремлением к саморазвитию, но, к сожалению, их мало, они слабы в материальном отношении, им приходится тратить свои силы на борьбу с бедностью, несправедливостью и враждою людей, им приходится отдавать свое время на недостойный их труд. Не будь этого, создайся обстановка, в которой свободно могли бы развиваться все их способности, они силою своего ума и нравственного величия вывели бы человечество на путь преуспевания. Гуманисты в это верили, и Рабле вполне разделял их веру, создавая свой Телем.

Рабле писал свой роман без определенного плана: подвернулся ему случайно подходящий материал в виде народной легенды, и он положил его в основу первой части; во второй являются уже совершенно новые лица, и она лишь внешним образом связана с первою. Эта вторая книга, появившаяся очень скоро после первой и озаглавленная «Пантагрюэль, король дипсодов, его действия и удивительные подвиги, сочинение покойного М. Алкофрибаса, добывателя квинтэссенции», значительно слабее своей предшественницы, хотя и в ней мы находим целые страницы едкой сатиры на существующие порядки.

Пантагрюэль, сын Гаргантюа, очень похож на отца, такой же великан и силач, свершает такие же подвиги и точно так же разделяет идеи гуманистов. Книга начинается родословною героя, в которой многие, между прочим и Вольтер, видели явное кощунство. Пантагрюэлю не пришлось в детстве подвергаться отупляющему влиянию схоластического обучения. Гаргантюа всеми силами стремился сделать из него всесторонне образованного человека. «В настоящее время, — писал он сыну (и в этих словах отражается оптимизм гуманистов), — все научные дисциплины восстановлены, древние языки введены в общее употребление: греческий, без которого человеку стыдно считаться ученым; еврейский, халдейский, латинский. У всех в руках красивые, вновь исправленные книги, благодаря книгопечатанию, изобретенному в мое время божественным внушением в противоположность огнестрельному оружию, изобретенному с помощью дьявола. Весь свет наполнен учеными людьми, сведущими наставниками, большими книжными магазинами, и мне кажется, ни во времена Платона, ни во времена Цицерона не было таких удобств для приобретения знаний, как теперь. Нынешние разбойники, палачи, авантюристы и конюхи ученее, чем были доктора и проповедники в мое время». Вследствие этого он советует сыну основательно изучить языки греческий, латинский, еврейский, халдейский и арабский; «либеральные искусства»: геометрию, арифметику и музыку; астрономию, но не занимаясь при этом астрологией; гражданское право, зоологию, ботанику; медицину по сочинениям врачей греческих, арабских, латинских, по талмуду и каббале; анатомию и, наконец, теологию, читая по-гречески Новый Завет и Послания апостолов, а по-еврейски — Ветхий Завет.

Пантагрюэль посещает разные университеты Франции, слушает лекции в Пуатье, Тулузе, Монпелье, Орлеане и, наконец, в Париже. В Париже он осматривает славившуюся в то время библиотеку аббатства Св. Виктора. Автор дает длинный перечень удивительных богословских книг, находящихся там.

Чтобы испытать свои знания, Пантагрюэль ведет диспуты с докторами Сорбонны, с учеными врачами, юристами, финансистами и разбивает всех их самым блистательным образом. Слава о его необыкновенной учености распространилась по всему городу, так что, встречаясь с ним на улице, даже простые женщины говорили: «Это он». Желая воспользоваться его знаниями, суд поручил ему разобрать одно запутанное дело о наследстве, тянувшееся много лет, разорившее обе тяжущиеся стороны, и для решения которого собраны были все французские парламенты, приглашены даже иностранные юристы. Изложение этого процесса и всех его перипетий дает Рабле повод изощрить свое остроумие над крючкотворством и запутанностью французского судопроизводства. Тяжущиеся излагают дело в длинных речах, представляющих набор бессмысленных фраз, и Пантагрюэль оглашает свое решение совершенно в такой же речи, которая приводит в восторг присутствующих, так как они не понимают в ней ни одного слова.

В Париже Пантагрюэль встречает новое лицо, которому предположено играть большую роль в дальнейшем развитии романа. Это лицо — Панург, тип, заимствованный из народно-литературного предания, умный шут, изворотливый пройдоха, всегда веселый, всегда себе на уме, всегда готовый на всякую проделку, чтобы услужить другу, отомстить врагу или удовлетворить свои животные инстинкты. Он привязывается к Пантагрюэлю, так как это первый человек, который по-человечески отнесся к нему, и они становятся неразлучными.

Книга кончается подобно первой — войною, войною с королем дипсодов, Анархом, весьма похожим на Пикрошоля. Пантагрюэль и его сподвижники показывают такие же чудеса силы, храбрости и ловкости, как прежде Гаргантюа с товарищами, и точно так же завоевывают всю неприятельскую страну. Пантагрюэль переселяет в нее часть своих прежних подданных, которым стало слишком тесно жить на родине, а короля дипсодов предоставляет в распоряжение Панурга, который решает сделать его продавцом уксуса. Такое странное превращение явилось вследствие рассказа Эпистемона, одного из сподвижников Пантагрюэля. Во время сражения неприятели отрубили голову Эпистемону, и пока Панург не приклеил ее снова на прежнее место и не залечил целебным пластырем, убитый успел побывать в гостях у Люцифера и погулять по Елисейским полям. Там он встретил многих знаменитых людей и оказалось, что на том свете все они занимали очень низкие должности. Так, Александр Великий чинил старые сапоги, Ксеркс продавал горчицу, Демосфен работал в винограднике, Цицерон раздувал огонь, Траян ловил лягушек, папа Юлий продавал пирожки, а папа Александр истреблял крыс. Чтобы приготовить бедного Анарха к той незавидной роли, какую ему придется играть в будущем, Панург одевает его в простое платье, женит, устраивает ему скромное хозяйство и заставляет его приготовлять уксус. «Я хочу, чтобы он стал порядочным человеком», — рассуждает Панург.

Анарх ходит по улицам и добросовестно продает свой товар, но, к сожалению, никак не может справиться со своей женой, которая частенько поколачивает его.

www.e-reading.club

Рабле Франсуа


Когда кого-то называют словом «раблезианец», мы сразу представляем себе не в меру упитанного насмешника, который любит со вкусом поесть, хорошо выпить и закусить, покуражиться, крепко выразиться, устремиться за любой юбкой… — словом, полнокровного человека, ни в чем себе не отказывающего. Вглядимся в портрет Франсуа Рабле. Разве он похож на «раблезианца» Ничуть. Да и портрет этот взят из солидного собрания «Портретов многих знаменитых людей, живших во Франции с 1500 года по настоящее время» (издание 1601 года). Кстати, портрет Рабле помещен не среди писателей, а в разделе знаменитых врачей. 


До того как стать «знаменитым врачом», Рабле тоже был не менее серьезным господином — сначала монахом, затем священником. «Скомпрометировали» имя этого уважаемого человека Гаргантюа и его сын Пантагрюэль, именно их «неумеренное жизненное поведение» наполнило определенным смыслом слово «раблезианец», поскольку Рабле явил миру и отца и сына в своей знаменитой книге «Гаргантюа и Пантагрюэль». 


Рабле — это загадка. Разгадать ее пытались многие. Приведем несколько авторитетных суждений соотечественников писателя, чтобы показать диапазон «проблемы». 

 

Франсуа Рабле. Неизвестный художник. Национальный музей Трианона


«Маро и Рабле совершили непростительный грех, запятнав свои сочинения непристойностью, — писал Лабрюйер в книге «Характеры или нравы нынешнего века» (1688) — они оба обладали таким прирожденным талантом, что легко могли бы обойтись без нее, даже угождая тем, кому смешное в книге дороже, чем высокое. Особенно трудно понять Рабле… его произведение — неразрешимая загадка. Оно подобно химере — женщине с прекрасным лицом, но с ногами и хвостом змеи или еще более безобразного животного это чудовищное сплетение высокой утонченной морали и грязного порока. Там, где Рабле дурен, он переходит за пределы дурного, это какая-то гнусная снедь для черни; там, где хорош, он превосходен и бесподобен, он становится изысканнейшим из возможных блюд». 


Для Вольтера, далеко не пуританина, Рабле тем не менее был только первый из буффонов (шутов), презираемый всей нацией. 


Шатобриан выдвигал идею о гениях-матерях, которые рождают и вскармливают всех великих писателей своего народа. Он полагал, что таких гениев-матерей всего пять-шесть во всей мировой литературе. В их числе он называл Рабле — рядом с Гомером, Шекспиром и Данте. Рабле, считал Шатобриан, создал всю французскую литературу, как Гомер — греческую и римскую, Шекспир — английскую, Данте — итальянскую. 


Спорящие между собой суждения и по сей день «вопрос о Рабле» оставляют открытым, а если четыре с половиной века книга Рабле не дает о себе забыть — она заставляет назвать ее великой. 

 


Франсуа Рабле родился в 1494 году в небольшом городке Шиноне, расположенном в цветущей долине реки Луары. Отец его был землевладельцем и местным адвокатом, сыном зажиточного крестьянина (по другим версиям отец Рабле являлся владельцем небольшого кабачка или аптекарем). Известно, что мать Франсуа умерла рано. 


В 1510 году Рабле поступил во францисканский монастырь в Пуату и до 1525 года был монахом, затем перешел в бенедиктинский монастырь, где принял сан священника. В эти годы он изучает латынь, древнегреческий язык, начинает переписку с главой французского гуманизма и советником короля Гильомом Вюде, увлекается естественными науками и медициной. Все эти далеко не монашеские занятия вызывали неудовольствие духовных иерархов. В 1527 году Рабле испросил себе разрешение посетить Париж и в монастырь больше не вернулся. 


Франсуа Рабле начинает свои странствия по университетским городам Франции в погоне за знаниями, что было характерно для того времени. Чтобы представить круг интересов человека эпохи Возрождения и общее умонастроение, приведем фрагмент из письма Гаргантюа к его сыну Пантагрюэлю, который, подобно Рабле, отправился в странствия. Отец, после бурно проведенной молодости добравшийся наконец до мудрой старости, наставляет сына «Ныне науки восстановлены, возрождены языки греческий, не зная которого человек не имеет права считать себя ученым, еврейский, халдейский, латинский.

 

Ныне в ходу изящное и исправное тиснение (имеется в виду книгопечатание. — Л.К.), изобретенное в мое время по внушению Бога, тогда как пушки были выдуманы по наущению дьявола. Всюду мы видим ученых людей, образованнейших наставников, обширнейшие книгохранилища, так что, на мой взгляд, даже во времена Платона, Цицерона и Папиниана было труднее учиться, нежели теперь, и скоро для тех, кто не понаторел в Минервиной школе мудрости, все дороги будут закрыты. Ныне разбойники, палачи, проходимцы и конюхи более образованны, нежели в мое время доктора наук и проповедники.

 

Да что говорить! Женщины и девушки — и те стремятся к знанию, этому источнику славы, этой манне небесной. Даже я на старости лет принужден заниматься греческим языком… и вот теперь, ожидая того часа, когда Господу будет угодно, чтобы я покинул землю и предстал перед Ним, я с наслаждением читаю Moralia Плутарха («Этические сочинения». -Л. К.), прекрасные Диалоги Платона, Павсаниевы Описания и Афинеевы Древности. Вот почему, сын мой, я заклинаю тебя употребить свою молодость на усовершенствование в науках и добродетелях…» 

 


Заметим, что слова Гаргантюа об изучении им на старости лет древнегреческого языка, а также более чем почтительное упоминание мыслителей и писателей Древней Греции и Древнего Рима, не случайны. Эпоха Возрождения открыла для себя античную культуру и восхитилась ею. Именно благодаря этому увлечению, а также книгопечатанию многие образцы античного искусства и науки не затерялись в веках и дошли до нашего времени, а ведь могли быть уничтожены во времена средневековья, которое презирало античный культ полноты жизни.

 

Это же поклонение людей Возрождения античной культуре привело и к самым фантастическим теориям. Где-то в семидесятых годах XX века ходил по рукам трактат некоего молодого историка, выдвинувшего сенсационную гипотезу, будто вся античность сочинена в эпоху Возрождения. Впрочем, это можно расценивать лишь как попытку обратить на себя внимание, нежели как правдоподобную версию. Вернемся к Франсуа Рабле, которого мы оставили в тот момент, когда он снял монашескую рясу и отправился в мирское странствие. 

 

История жизни Франсуа Рабле


Рабле изучал право в Пуатье, медицину в Монпелье, где получил степень бакалавра (1530), а затем и доктора медицины (1537). В это время он завязывает переписку с Эразмом Роттердамским, автором знаменитой книги «Похвала Глупости», выступает с лекциями на темы медицины, в которых следует доктринам Гиппократа и Галена. Эти занятия побудили его взяться за перо. В 1532 году Рабле издал «Афоризмы» Гиппократа со своими комментариями, а в следующем году появилось его первое оригинальное произведение «Ужасающие и устрашающие деяния и подвиги знаменитейшего Пантагрюэля», подписанное псевдонимом Алькофрибас Назье (Alcofribas Nasier — анаграмма его имени). 


Вдохновила Рабле на это сочинение народная книга под названием «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа». Судя по его замечанию о том, что этой книги «в два месяца было продано столько, сколько не купят Библий за девять лет», она пользовалась огромной популярностью. 


«Великие и неоценимые хроники...» — фольклорная книга, содержащая сатиру на фантастику и авантюрных героев из старых рыцарских романов. Своего «Пантагрюэля» Франсуа Рабле задумал как продолжение этой книги. Однако его стилизация наивного народного эпоса по мере повествования об «ужасающих деяниях» Пантагрюэля вскоре стала перемежаться ироничными авторскими комментариями по поводу рассказываемых событий, и книга получилась вполне авторской. 

 


В 1534 году Франсуа Рабле побывал в Риме вместе с посольством короля Франциска I, в которое входил епископ Жан Дю Белле, а Рабле состоял при нем врачом. Поездка обогатила его новыми впечатлениями, он посетил Флоренцию, возможно, другие города. Вернувшись на родину, в том же году Рабле издал еще одну часть своей книги — «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля» — под тем же псевдонимом. Эта книга свидетельствует, что кругозор автора явно расширился и повествование разнообразилось новыми темами. «Преужасная жизнь великого Гаргантюа» стала первой частью эпоса Рабле, а «Пантагрюэль» — второй. 


В этих книгах поведана история великана Гаргантюа, чьим отцом был великан-король Грангузье, и его сына Пантагрюэля. Король поручил воспитание Гаргантюа схоластам и богословам, то есть людям старой культуры, и все обучение сводилось к зубрежке без усвоения смысла наук. Тогда король поручает воспитание своего наследника гуманистам, полагающим, что воспитание должно быть жизнерадостным и соединять умственное и физическое развитие. 


Такая завязка основного смысла романа дает возможность Рабле высказать свои идеалы, выражающие общие идеалы эпохи Возрождения раскрепощение личности — «ибо между телом и духом существует согласие нерушимое», отрицание аскетизма — в религии, науке, искусстве, политике, быту, а также «глубокая и несокрушимая жизнерадостность, перед которой все преходящее бессильно». 


Гаргантюа отправляется продолжать образование в Париж, где усвоенные новые идеи позволяют ему вести весьма нескучный образ жизни, что во второй части с исполинским размахом продолжит его сын Пантагрюэль. Два ведущих лейтмотива жизни этих «всежаждущих» натур — вино и знания — открывали автору безграничный простор для создания немыслимых комических положений и безудержных дионисийских картин. 

 


Третья книга романа вышла только через двенадцать лет — в 1545 году, и подписана была уже настоящим именем автора. Полное ее название выглядит так «Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля, сочинение мэтра Франсуа Рабле, доктора медицины». Для сравнения приведем полное название первой части «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля, некогда сочиненная магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции». 


Третья книга романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» вышла в опасный политический момент и могла стоить Рабле жизни. К тому же он посвятил ее «духу королевы Наваррской», написавшей озорную книгу — вслед за Воккаччо — «Гептамерон», которая считалась скандальной. Король Франциск I, прежде лояльно относившийся к новым общественным веяниям, в 1545 году находился в самом разгаре борьбы с лютеранством, в котором видел угрозу официальному католицизму, а значит, государственности. «Все эти новые секты, — говорил он, — стремятся гораздо более к разрушению государства, чем к назиданию душ». Началось преследование еретиков. Сорбонна (богословский коллеж в 1257-1554 годах), пытавшаяся запретить и первые книги Рабле, от чего их спасал покровительствующий писателю епископ Жанн Дю Белле, начала преследовать романиста. 


После того как в 1546 году закончил на костре свою жизнь друг и единомышленник Рабле Этьен Доле, писатель решил больше не испытывать судьбу. При поддержке епископа Жана Дю Белле Рабле покинул пределы Франции, а в 1547 году вместе с Дю Белле, который к тому времени стал кардиналом, уехал в Италию и вернулся лишь в 1549 году, когда обстановка во Франции смягчилась. 


В замке Дю Белле Рабле дописал свою Четвертую книгу, после чего кардинал назначил его на место кюре в Медоне близ Парижа, что не требовало исполнения обязанностей священника, но защищало от преследований. Этот период оставил легенды о шутовских выходках «медонского кюре», бытовавшие на протяжении почти четырех веков, однако новейшие исследователи решительно их отвергли. А жаль. Согласитесь, трудно поверить в то, что человек, ведущий безукоризненную жизнь аскета, мог обладать столь богатой фантазией, которой хватило на четыре книги похождений его «всежаждущих» героев. К тому же маленькие слабости всегда очеловечивают образ. 

 


В 1552 году Четвертая книга была подвергнута парижским парламентом судебному рассмотрению, и Рабле грозила тюрьма, от которой его спасла смерть. Франсуа Рабле ушел из жизни в Париже, по предположениям — в апреле 1553 года. Вышедшая посмертно Пятая книга романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», как считают исследователи, вряд ли принадлежит перу Рабле. Предполагают, что она создана неизвестным автором, который мог использовать оставшиеся после кончины писателя наброски. 


Франсуа Рабле считают «мужем единой книги», но за этой книгой закрепилась высокая репутация энциклопедии французского Возрождения и собрания народной мудрости. «Рабле собирал мудрость в народной стихии старинных провинциальных наречий, поговорок, пословиц, школьных фарсов, из уст дураков и шутов, — писал французский историк Мишле. — Но, преломляясь через это шутовство, раскрывается во всем своем величии гений века и его пророческая сила». 


До России «озорник» Рабле добрался только в начале XX века. Первая попытка перевода на русский язык романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», весьма неудачная, была сделана в 1901 году, и лишь в 1961-м перевод Н.М. Любимова смог дать объективное представление об этой мудрой и веселой, интеллектуальной и «хулиганской» книге. Она же стала основой для исследования природы смеха и народной смеховой культуры в замечательном труде Михаила Бахтина «Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса». 

tunnel.ru

Писатель Франсуа Рабле: биография и творчество

Франсуа Рабле (годы жизни — 1494-1553) — известный писатель-гуманист родом из Франции. Он получил мировую славу благодаря роману «Гаргантюа и Пантагрюэль». Эта книга — энциклопедический памятник эпохи Возрождения во Франции. Отвергая аскетизм Средневековья, предрассудки и ханжество, Рабле в гротескных образах персонажей, навеянных фольклором, раскрывает гуманистические идеалы, характерные для своего времени.

Карьера священника

Рабле появился на свет в Турени в 1494 году. Отцом его был зажиточный землевладелец. Около 1510 года Франсуа стал послушником в монастыре. Он принес обеты в 1521 году. В 1524-м у Рабле были конфискованы греческие книги. Дело в том, что ортодоксальные богословы в период распространения протестантизма подозрительно относились к греческому языку, считавшемуся еретическим. Он давал возможность по-своему трактовать Новый Завет. Франсуа пришлось перейти к бенедиктинцам, более терпимым в этом отношении. Однако в 1530 году он решил сложить сан и отправиться в Монпелье для изучения медицины. Здесь в 1532 году Рабле издал труды Галена и Гиппократа, знаменитых врачевателей. Также в Монпелье у него родились двое детей от вдовы. Они были узаконены в 1540 году эдиктом папы Павла IV.

Врачебная деятельность

Рабле разрешили быть светским священником в 1536 году. Он начал врачебную практику. Франсуа в 1537 году стал уже доктором медицины и читал лекции по этой науке в университете Монпелье. Кроме того, он был личным врачом при кардинале Ж. дю Белле. Рабле дважды сопровождал кардинала в Рим. Франсуа всю жизнь покровительствовали влиятельные политики (М. Наваррская, Г. дю Белле), а также высокопоставленные священнослужители из либералов. Это избавило Рабле от множества неприятностей, которые могла принести публикация его романа.

Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль»

Рабле нашел свое истинное призвание в 1532 году. Познакомившись с «народной книгой о Гаргантюа», Франсуа издал в подражание ей «продолжение» о короле дипсодов Пантагрюэле. В длинном названии сочинения Франсуа значилось имя магистра Алькофрибаса, который якобы написал эту книгу. Алькофрибас Назье — это анаграмма, состоящая из букв фамилии и имени самого Рабле. Эта книга была осуждена Сорбонной за непристойность, однако публика приняла ее с восторгом. Повествование о великанах понравилось многим.

В 1534 году гуманист Франсуа Рабле создал еще одну книгу с не менее длинным названием, повествующую о жизни Гаргантюа. Это произведение по логике должно следовать первым, так как Гаргантюа — это отец Пантагрюэля. В 1546 году появилась еще одна, третья книга. Она была подписана уже не псевдонимом, а собственным именем Франсуа Рабле. Сорбонна также осудила это произведение за ересь. Некоторое время пришлось скрываться от преследований Франсуа Рабле.

Биография его отмечена публикацией в 1548 году четвертой книги, еще не завершенной. Полная версия появилась в 1552 году. На этот раз осуждением Сорбонны дело не ограничилось. На эту книгу вышел запрет парламента. Тем не менее историю удалось замять влиятельным друзьям Франсуа. Последняя, пятая книга вышла в 1564 году, уже после смерти автора. Большинство исследователей оспаривает мнение о том, что ее следует включать в творчество Франсуа Рабле. Вероятнее всего, по его записям сюжетную линию завершил кто-то из его учеников.

Энциклопедия смеха

Роман Франсуа — настоящая энциклопедия смеха. В нем присутствуют все виды комизма. Нам непросто оценить тонкую иронию эрудированного автора 16 века, так как объект насмешки давно перестал существовать. Однако аудитория Франсуа Рабле, безусловно, получила большое удовольствие от рассказа о библиотеке Св. Виктора, где автор пародийно (а нередко и непристойно) обыгрывал множество названий трактатов Средневековья: «Гульфик права», «Жердь спасения», «О превосходных качествах требухи» и др. Исследователи отмечают, что средневековые виды комизма связаны прежде всего с народной смеховой культурой. Вместе с тем в произведении имеются и такие их формы, которые можно считать «абсолютными», способными вызвать смех в любое время. К ним относится, в частности, все касающееся физиологии человека. Она остается неизменной в любое время. Однако в ходе истории меняется отношение к физиологическим отправлениям. В частности, в традиции народной смеховой культуры по-особому изображались «образы материально-телесного низа» (такое определение дал русский исследователь М. М. Бахтин). Творчество Франсуа Рабле во многом следовало этой традиции, которую можно назвать амбивалентной. То есть эти образы вызывали смех, способный «хоронить и возрождать» одновременно. Однако в Новое время они продолжили свое существование уже в сфере низкого комизма. Все еще остаются смешными многие шутки Панурга, однако часто их нельзя пересказать или даже более-менее точно перевести с употреблением слов, безбоязненно использовавшихся Рабле.

Последние годы жизни Рабле

Последние годы жизни Франсуа Рабле покрыты тайной. Нам не известно ничего достоверно и о его смерти, кроме эпитафий таких поэтов, как Пьер де Ронсар и Жак Таюро. Первая из них, кстати, звучит довольно странно и по тону отнюдь не комплиментарна. Обе эти эпитафии были созданы в 1554 году. Исследователи полагают, что в 1553 году умер Франсуа Рабле. Биография его не дает достоверных сведений даже о том, где был похоронен этот писатель. Считается, что его останки покоятся в Париже, на кладбище собора Св. Павла.

fb.ru

Творчество Франсуа Рабле » СтудИзба

29. Творчество Франсуа Рабле + «Гаргантюа и Пантагрюэль»

1. Крупнейшим представителем французского гуманизма и одним из величайших французских писателей всех времён являлся Француа Рабле (1494-1553). Родился в семье зажиточного землевладельца, учился в монастыре где с жаром изучал древних писателей и юридические трактаты. Покинув монастырь он занялся медициной, стал врачом в Лионе, совершил две поездки в Рим в свите парижского епископа, где изучал римские древности и восточные лекарственные травы. После этого состоял два года на службе у Франциска1, разъезжая по южной Франции и практикуя медицину, получил звание доктора медицины, ещё раз побывав в Риме и возвратившись, получил два прихода, но священнических обязанностей не исполнял. Умер в Париже. Учёные труда Рабле свидетельствуют об обширности его познаний, но не представляют большого интереса (комментирование античных работ по медицине).

2. Главное произведение Рабле – роман «Гаргантюа и Пантагрюэль»,  в котором  под покровом шуточного повествования о всяких небылицах он дал необычайно острую и глубокую критику учреждений и обычаев средневековья, противопоставив им систему новой, гуманистической культуры. Толчком к созданию романа послужила вышедшая анонимная книга «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа», где пародировались рыцарские романы. Вскоре Рабле выпустил продолжение к этой книге под названием «Страшные и ужасающие деяния и подвиги прославленного Пантагрюэля, короля дипсодов, сына великого великана Гаргантюэля». Эта книга, выпущенная под псевдонимом Алькофрибас Назье, и составлявшая впоследствии вторую часть его романа, выдержала в короткое время ряд изданий и даже несколько подделок. В этой книге ещё преобладает шуточное над серьёзным, хотя уже слышны ренессансные мотивы. Вдохновлённый успехом этой книги, Рабле выпускает под тем же псевдонимом начало истории, долнжествовавшее заменить собой народную книгу, под заглавием «Повесть о преужасной  жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля», которое составило первую книгу всего романа. Из своего источника Гаргантюа заимствовал лишь некоторые мотивы, остальное – его собственное творчество. Фантастика уступила место реальным образам, а шуточная форма прикрыла очень глубокие мысли. История воспитания Гаргантюа вскрывает различия между старым схоластическим и новым гуманистическим методами и педагогике. «Третья книга героических деяний и речений доброго Пантагрюэля» вышла в свет спустя много времени под настоящим именем автора. Она существенно отличается от двух предыдущих книг. В это время абсолютно изменилась политика Франциска, участились казни кальвинистов, восторжествовала реакция, возникла стражайшая цензура, которая вынудила Рабле сделать свою сатиру  в «Третьей книге»  более сдержанной и прикрытой. Рабле переиздал свои первые две книги, упразднив места, выражавшие сочувствие кальвинистам и смягчив выпады против сарбоннистов. Но, несмотря на это, его три книги были запрещены богословским факультетом Парижа. В «третьей книге» излагается философия «пантагрюэлизма», который для Рабле – во многом разочаровавшегося и сделавшегося теперь более умеренным – равнозначен внутреннему спокойствию и некоторому равнодушию ко всему, что его окружает. Первая краткая редакция «Четвёртой книги героических деяний и речей Пантагрюэля», также носит сдержанный характер. Но 4 года спустя, под покровительством кардинала дю Белле, Рабле выпусти расширенное издание этой книги. Дав волю своему негодованию против королевской политики, поддерживающей религиозный фанатизм, и придал своей сатире исключительно резкий характер. Через 9 лет после смерти Рабле была издана его книга «Звонкий остров», а ещё через два года под его же именем – полная «пятая книга», являющаяся наброском Рабле и подготовленная к печати одним из его учеников. Источником идей сюжетного замысла  романа-эпопеи являлись: народная книга, богатая гратескно-сатирическая поэзия, развившаяся незадолго перед тем в Италии, Теофило Фоленго (автор поэмы «Бальдус»), который масерски прикрыл шутовской формой не только пародию на рыцарские романы, но иострую сатиру на нравы своего времени, на монахов, учёных педантов. Главный итсочник Рабле – народное творчество, фольклорная традиция (фаблио, вторая часть «Романа о Розе», Вийон, обрядово-песенная образность).

3. Все протесты  против отдельных сторон феодализма, подняты Рабле на уровень сознательной, систематической критики феодального строя и противопоставлены продуманной и целостной системе нового гуманистического миропонимания. (античность). К народно-средневековому  началу восходят также многие черты художественной техники Рабле. Композиция романа (свободное чередование эпизодов и образов) близка к композиции «Романа о Розе», «Романа о Лисе», №Большом завещании» Вийона + стихи гротеска, наполняющие роман. Хаотическая форма его повествования = выход  человека Ренессанса на исследование действительности, чувствуется безграничность мира и таящихся в нем сил и возможностей (путешествие Панурга). Язык Рабле причудливый и полон синонимических повторов, нагромождений, идиом, народных пословиц и речений, он также имеет своей задачей передать всё богатство оттенков, свойственное ренессансному материально-чувственному восприятию мира.

4. Гротескног-комическая струя в романе Рабле имеет несколько задач: 1) заинтересовать читателя и облегчить ему понимания глубоких мыслей в романе 2) маскирует эти мысли и служит щитом от цензуры. Исполинские размеры Гаргантюа и всего его рода в первых двух книгах = символ влечения человека (плоти) к природе после оков средневековья + приближение к первобытным существам. За 20 лет, в течении которых писался роман, взгляды Рабле переменились (чувствуется при переходе после 2 книги), но основным свои идеям он остался верен: осмеяние средневековья,  новый путь человека в гуманистическом мире. Ключ ко всяким наукам и всякой морали для Рабле – возвращение к природе.

5. Огромное значение у Рабле принимает плоть (физическая любовь, пищеварительные акты и т.д.). Рабле утверждает первенство физического начала, но требует, чтобы его превосходило интеллектуальное (картина невоздержанности в пище у Рабле носит сатирический характер. Особенно  начиная с 3й книги звучит призыв к умеренности. Вера в естественную доброту человека и благость природы чувствуется на протяжении всего романа. Рабле считает, что естественные требования и желания человека нормальны если их не насиловать и не неволить (телемиты)., он утверждает  доктрину «естественной нравственности» человека, не нуждающийся в религиозном обосновании. Но и вообще в понимании мира для религии нет места. Рабле практически исключает религиозную догматику. Всё что связано с католицизмом подергается жестокому осмеянию (сравнивает монахов с обезьянами, насмешка о непорочном зачатии Христа – рождение Гаргантюа). Но и кальвинизм Рабле недолюбливал. Евангелие Рабле приравнивает к античным мифам. Презирая всякое насилие над чеовеком, Рабле высмеивает теорию благородных родов и «благородства по наследству», выводя в своём романе «простых людей», а людей из высшего общества (исключая сказочных королей) наделяет саркастическими именами (герцог де Шваль,  военоначальник Малокосос и т.д.). Даже в описании загробного мира, где побывал Эпистемон, царственных особ Рабле принуждает выполнять самые унизительные работы, тогда как бедняки наслаждаются прелестями загробного существования.

6. В романе Рабле выделяются три образа: 1) образ доброго  короля в его трёх  вариантах, по существу, мало отличавшихся друг от друга: Грангузье, Гаргантюа, Пантагрюэль (=утопическому идеалу государственного правителя, короли Рбле не управляют народом, а позволяют ему свободно действовать и абстрагируются от влияния герцогов-феодалов). После наступившей реакции образ короля пантагрюэля тускнет, в последних книгах он почти не показан правителем, а только путешественником, мыслителем,  воплощающим философию «пантагрюэлизма». 2) Образ Панурга плут и остроумный насмешник, знающий 60 способов получения денег, из них саамы безобидный – кража исподтишка. Перенесённое Возрождением освобождение человеческого ума от старых предрассудков лишь в немногих случаях сочеталось с высоким моральным сознанием. Панург сочетает в себе образ шекспировского Фальстафа, острый ум разоблачающий  все предрассудки, с абсолютной моральной беспринципностью. 3) брат Жан, безрелигиозный монах,  любитель выпить и поесть, скинувший рясу и побивший древком от креста в винограднике солдат Пикрохола – воплащение народной мощи, народного здравого смысла и нравственной правды. Рабле не идеализирует народ. Брат Жан для него – не совершенный тип человека, но у брата Жана огромные возможности дальнейшего развития. Он – самая надёжная опора  нации и государства.

1.      «Гаргантюа и Пантагрюэль» — самое  демократическое и острое по мысли произведение французского Возрождения. Обогатил французский язык. Рабле не создал литературной школы и почти не имел подражателей, но влияние его на французскую лтературу огромно. Его гротескный гуманистический юмор чувствуется в творчестве Мольера, Лафонтена, Вольтера, Бальзака; за пределами Франции – Свифта и Рихтера. 

studizba.com

Франсуа Рабле. Его жизнь и литературная деятельность

Привилегия короля Франциска. — Разбитые надежды. — Третья книга «Пантагрюэля». — Четвертая книга

В 1545 году Рабле получил от короля Франциска разрешение на новое, исправленное издание двух первых частей своего романа и на напечатание третьей части его. В королевской привилегии, данной автору сроком на 10 лет, говорится: «Желая, чтобы литература распространялась в нашем королевстве на пользу и поучение наших подданных, мы даем вышепоименованному просителю привилегию, право и разрешение печатать и пускать в продажу через посредство избранных им опытных книгопродавцев вышеупомянутые книги, а также и имеющее появиться продолжение „Геройских подвигов Пантагрюэля“, том третий, и даем ему право и разрешение просмотреть оба вышеупомянутые первые тома, раньше сочиненные им». Перепечатка и издание книг без разрешения автора запрещались под страхом штрафа и строгого наказания.

Двенадцать лет прошло после выхода в свет первых двух книг истории Гаргантюа и Пантагрюэля. Много тяжелого пришлось видеть и испытать автору в этот промежуток времени. Та заря светлого будущего, которая виделась гуманистам в свободном развитии личности, в пробуждении пытливой мысли, оказалась миражем. Ряды их редели. Одних унесла смерть, другие пали жертвой фанатических преследователей, третьи обратили свой критический ум на выяснение и разработку тех религиозных вопросов, которые волновали толпу и сами впали в мистицизм, заразились духом узкой нетерпимости. Вместо ожидаемого братства народов и мирного процветания наук под покровительством просвещенных королей — Пантагрюэлей — всюду господствовали взаимная вражда, обманы, притеснения, гонения за веру, за убеждения.

Трудно было при такой обстановке сохранить непринужденную веселость, особенно человеку, которому было уже более 50-ти лет.

И действительно, в третьей части романа мы гораздо реже встречаем тот бесшабашный смех, ту игривую шутливость, которые характеризуют две первые. Гаргантюа является в ней почтенным добродетельным патриархом, у Пантагрюэля беспрестанно вырываются изречения, показывающие грустно-спокойное настроение, не чуждое некоторой доли мистицизма.

При издании третьей книги Рабле отбросил свой старый псевдоним и подписался так: «Франсуа Рабле, доктор медицины и старшина (calloier) Гиерских островов». Книгу он посвятил Маргарите Наваррской, которая оставалась неизменной покровительницей всех гонимых за убеждения, хотя в последние годы часто впадала в мистицизм и заражалась суеверием.

Рабле обращается к ее «духу», «который, витая в небесах, своей родине, покинул ее благоустроенное (concords) тело, оставив его в апатии и бесчувствии», и призывает его «сойти с высот вечного, небесного жилища и послушать продолжение рассказа о веселых похождениях доброго Пантагрюэля». В предисловии автор объясняет, что заставило его снова взяться за перо. Он рассказывает, как коринфяне, узнав, что Филипп Македонский намерен напасть на их город, укрепляли его и деятельно готовились к обороне. Со своею обычною аккуратностью перечисляет он все работы, которые они делали, все оружие, которое они приводили в порядок. Философ Диоген смотрел на эту горячую работу и сам принялся за дело: он выкатил свою бочку на открытое место за городом и начал возиться с нею: он ее катал, поворачивал, опрокидывал, тер, встряхивал, поднимал, заколачивал и чуть не разбил на части. На вопрос одного приятеля, для чего он так мучится, философ отвечал, что среди народа, усердно занятого работой, он не хочет показаться праздным лентяем. «Так и я, — говорит Рабле, — вижу, что все во Франции трудятся, одни для защиты отечества от врагов, другие для нападения, и трудятся в таком порядке и благоустройстве, что я вместе с Гераклитом готов признать войну источником всяких благ. Меня не пустили к делу ни нападения, ни защиты, а мне стыдно быть праздным зрителем трагикомедии, которую разыгрывают наши храбрецы, и вот я решил покатать свою диогеновскую бочку, единственное оставшееся мне добро. Я откупорил ее для добрых, и только для них одних: пусть они пьют из нее сколько хотят, она никогда не иссякнет, на дне ее лежит надежда, как в ящике Пандоры, а не отчаяние, как в бочке Данаид. А вы, ругатели, лицемеры, ханжи! убирайтесь прочь, не скверните моего вина своим нечистым прикосновением!»

Рассказ начинается с того момента, на котором он остановился во второй части. Пантагрюэль, довершив завоевание Дипсодии, постарался заслужить любовь своих новых подданных, дав им новые справедливые законы и всячески заботясь об их благосостоянии. Между прочим, он переселил туда из Утопии (наследственных земель своей матери) 9 876 543 210 человек, не считая жен и детей. Все эти переселенцы были или искусные ремесленники, или люди, занимавшиеся либеральными науками, и, кроме того, от самого рождения воспитанные в чувствах преданности и уважения к своему государю; поэтому, живя среди дипсодов, они могли способствовать процветанию их страны и своим примером развивать в них верноподданнические чувства. Вскоре дипсоды так привязались к своему новому государю, что не только не мечтали восставать против него, а напротив, роптали на богов, зачем они раньше не отдали их под власть доброго Пантагрюэля.

Награждая всех своих слуг и сподвижников, Пантагрюэль не забыл и Панурга. Он дал ему огромное поместье, приносившее очень большие доходы. Панург, недолго думая, в две недели прожил все эти доходы за три года вперед и ухитрился еще наделать долгов. Пантагрюэль заплатил его долги и стал кротко доказывать своему любимцу, как неразумна и вредна подобная расточительность.

Но Панург не мог согласиться с его доводами и уверял, что, напротив, счастлив только человек, имеющий долги, что только он живет согласно законам мирового развития. «Представьте себе, — рассуждал он, — мир, в котором никто никому ничего не дает и никто ничем не одолжается. Правильный ход светил нарушится, все придет в беспорядок. Юпитер, не считая себя обязанным давать что-либо Сатурну, лишит его сферы. Сатурн соединится с Марсом, и они произведут общий переполох. Меркурий не захочет подчиняться другим; Венера лишится поклонников, так как она никому ничего не будет обещать; Луна останется кровавою и темною, так как Солнце перестанет давать ей свет. Солнце перестанет освещать Землю, а светила — проявлять на нее свое доброе влияние, так как Земля откажется питать их своими испарениями. Всякая связь и взаимодействие стихий прекратятся, так как ни одна из них не захочет ничего одолжать другой; не будет ни дождя, ни света, ни ветра, ни лета, ни осени. Среди людей пойдет такая же рознь. Никто не будет заботиться о других, никто не придет на крик о помощи, не поможет другому. Никто никому ничего не должен, ничем не обязан. Вместо веры, надежды, любви водворится среди людей недоверие, презрение, злоба. В человеческом организме явится тоже безурядица. Голова не станет одолжать рукам и ногам зрение своих глаз; ноги не захотят носить ее, руки откажутся работать, сердце — биться и проч. и проч. Наоборот, представьте себе мир, где всякий занимает и всякий одолжает. Какая гармония в движении светил, какая симпатия между стихиями! Среди людей водворится мир, любовь, верность, покой, праздники, пиршества, веселье! Золото, серебро, мелкая монета, драгоценности и всякие товары будут переходить из рук в руки.

Не будет ни тяжб, ни войн, ни ссор, ни ростовщиков, ни скряг. Милосердие и щедрость будут всюду царствовать, управлять, торжествовать. Настанет золотой век, век Сатурна. В человеческом организме установится та же чудная гармония, потому что и он подчинен закону, управляющему жизнью всего мира, — закону взаимного обмена, взаимного одолжения».

Пантагрюэль не убеждается доводами своего друга в необходимости делать долги, но снисходительно, даже с интересом выслушивает его теорию мировой гармонии. Точно так же снисходительно относится он к фантазии, неожиданно явившейся у Панурга, — фантазии жениться. Панург мечтает о прелестях супружеской жизни и в то же время боится, что жена станет его обманывать и сделает несчастным. Пантагрюэль не может разрешить его сомнений, и они прибегают к помощи разных гаданий, чтобы узнать судьбу Панурга: они гадают по стихам Вергилия, по снам, спрашивают совета у колдуна, у немого, объясняющегося знаками, у умирающего от старости — поэта, у астролога, хироманта, богослова, врача, юриста, философа и наконец у шута. Все получаемые ответы оказываются неясными, двусмысленными. Панург объясняет их в пользу брака, Пантагрюэль — против. Эти гаданья составляют главное содержание третьей книги и дают автору повод посмеяться над разными предсказателями, над духовными лицами, над учеными и в особенности над юристами. Старый, опытный судья, приглашенный высказать свое мнение по делу Панурга, не мог явиться в назначенный день, так как был вызван в парламент, чтобы объяснить некоторые свои приговоры, явно нелепые и несправедливые. На заседании парламента судья откровенно рассказывает процедуру, которой держался в течение 40 лет.

Он обыкновенно внимательно, не торопясь просматривал, раскладывал и приводил в порядок все документы, относящиеся к делу, и затем решал, кто из тяжущихся прав посредством бросания костей. Таким путем из четырех тысяч дел, подлежавших его рассмотрению, большинство было решено вполне верно и справедливо, что может засвидетельствовать парламент, утвердивший его приговоры. На вопрос, для чего же при таком способе требует он от тяжущихся всевозможных документов и затрудняет себя вознёю с этими документами, он объясняет, что это необходимо, во-первых, для формы, без соблюдения которой все производство дела оказывается недействительным; во-вторых, для собственного здоровья, так как перекладыванье и раскладыванье бумаг составляет очень полезное упражнение; в-третьих, для того, чтобы выиграть время и дать тяжбе созреть. С течением времени истина всегда является на свет, поэтому старый законник, как и все почтенные судьи, старался всякое дело затянуть, отсрочить, отложить в долгий ящик, дать ему вдоволь отлежаться, а бумагам, относящимся к нему, накопиться как можно больше; тогда стороны, истратившие массу денег на разных адвокатов, клерков и т. п., рады какому бы то ни было окончанию разорительной тяжбы и спокойно принимают приговор не в свою пользу.

Убедившись в том, что никто из спрошенных советников не может дать им вполне основательного и определенного ответа, Пантагрюэль и Панург решаются обратиться к оракулу Божественной Бутылки (Dive Bouteille).

Оракул этот находится в далекой, неизвестной стране, за морями. Чтобы добраться до него, Пантагрюэль снаряжает целый флот и отправляется в дальнее плавание вместе со всеми своими сподвижниками.

Описание этого плавания составляет содержание четвертой книги. В прологе к ней звучат те же грустные ноты, которые должны были неизбежно являться у старого гуманиста, видевшего разрушение блестящих надежд своей юности. «Добрые люди! — восклицает в начале его Рабле. — Спаси и сохрани вас Господи! Где вы? Я вас не вижу! Дайте мне надеть очки!»

И дальше он советует всем добрым людям умерять как можно больше свои желания, ибо одни только умеренные желания могут рассчитывать на исполнение. «Всего лучше желать себе здоровья, одного только здоровья, этого не запрещает ни закон, ни король, а во всем остальном надеяться на милость Господа Бога». «Вы скажете, что Бог мог бы дать вам 78 тысяч так же легко, как одну тринадцатую половины, так как Он всемогущ и миллионы для него то же, что один обол. О-хо-хо-хо! Кто это научил вас толковать и рассуждать о могуществе и предопределении Божием? Ш-ш-ш-ш! Преклоняйтесь пред лицом Его и кайтесь в ваших прегрешениях!»

Путешествие Пантагрюэля и его сподвижников представляет ряд приключений, частью фантастических, даже нелепых, частью содержащих в себе более или менее ясные аллегории окружающей действительности. Иногда кажется, что автор преднамеренно впадает в шарж и гротеск, чтобы замаскировать свою мысль и безопаснее провести ее в свет.

Первый остров, к которому пристают путники, называется Медомати (по-гречески Нигде) и наполнен разными редкостями: необыкновенными зверями, меняющими свой цвет как хамелеон, картинами, изображающими идеи Платона и атомы Эпикура, и т. п.

На пути к следующему острову им встречается корабль. Панург ссорится с плывущим на нем хозяином овечьего стада и, чтобы отомстить за оскорбления, проделывает с ним известную злую шутку, которую цитируют до сих пор, когда говорят о табунном чувстве толпы, о «Панурговом стаде». Он покупает одну овцу и бросает ее в воду, за ней немедленно кидается другая овца, третья, четвертая… все стадо и наконец сам хозяин, который хочет удержать глупых животных.

Затем наши путники посещают целый ряд земель, отличающихся необыкновенными странностями. На острове Сочетаний (Des Alliances) y всех людей носы имеют вид трефового туза и все жители между собой в родстве, но родственные названия у них удивительно перемешаны: старик называет трехлетнюю девочку «отец», а она ему отвечает «дочь моя», молодой человек говорит девушке: «Здравствуй, топорище!», а она ему: «Здравствуй, ручка!». Влюбленные следующим образом называют друг друга: яйцо и яичница, мякиш и корка, устрица и раковина и т. п. Идет постоянная игра словами, иносказаниями, метафорами. На острове Хели (Cheli, по-гречески Губы) король осыпает Пантагрюэля и его спутников самыми нежными ласками, но брат Жан должен потихоньку пробраться в кухню, чтобы отыскать что-нибудь более существенное, чем пустые любезности. На острове Прокуратуры живут кляузники, которые стараются об одном: быть побитыми. Тогда они вчиняют иск и бывают сыты. Если же их долго никто не бьет, они голодают и даже умирают от истощения. На островах Тохю-Бахю нельзя было ничего ни сварить, ни изжарить, так как великан Брингенариль проглотил все горшки, чугуны, сковороды и кастрюли за неимением ветряных мельниц, которыми он обыкновенно питался.

Миновав еще несколько островов, путешественники встретили девять кораблей, нагруженных монахами все возможных орденов. Все они ехали на собор в Шезиль рассуждать о разных догматах веры и вести споры с вновь появившимися еретиками. «Шезиль»;- по-еврейски звезда, предвестница бури; под этим собором Рабле, вероятно, подразумевал Тридентский собор, определивший окончательный разрыв между католиками и протестантами. Узнав о цели путешествия монахов, Панург, этот представитель философии массы, преисполняется радостью, просит святых отцов молиться за него и посылает им в дар множество колбас и окороков; гуманист же Пантагрюэль с грустным предчувствием следит за их удаляющимися судами.

Едва успели они скрыться из вида, как на море разражается страшная буря. Корабельщики и брат Жан напрягают все усилия, чтобы спасти судно, Пантагрюэль молится Богу, а Панург малодушно трусит, ничего не делает, только охает и жалуется. Зато, когда корабль благополучно пристает к берегу, он первый выскакивает на землю, командует и самым искренним образом уверяет, что ровно ничего не боится, что ему страшна только опасность и больше ничего. Остров, к которому пристали наши путники, оказался обиталищем добродетельных старцев Макреонов. В огромном лесу, занимавшем большую часть его, кончали свой век благотворные демоны и герои. Пока они были живы, благосостояние и плодородие господствовали на земле, море было спокойным и благоприятным для путешественников. Но едва какой-нибудь из них умирал, на земле появлялись болезни, войны, разные бедствия, в воздухе — мрак и бури, на море — непогода и волнение.

Отдохнув у гостеприимных Макреонов, путешественники снова пустились в путь. Они проехали мимо острова Скрытного (Tapinois), не решаясь пристать к нему. На нем царствовал Quaresmeprenant, олицетворение поста, чудовище с двойной тонзурой, питающееся исключительно овощами и рыбой, щедро раздающее индульгенции и отпущения грехов, проводящее три четверти дня в слезах, ничего не производящее и считающее себя благочестивым католиком.

Чудовище находится в непрерывной войне со своими соседями «колбасами», жителями соседнего острова Сурового. «Колбасы» — это, очевидно, протестанты, разошедшиеся с католиками по вопросу о посте. Распря между обоими островами особенно обострилась после собора в Шезиле.

Спутники Пантагрюэля удивляются, откуда могли появиться на свет такие чудовища, и Пантагрюэль объясняет им это апологией, заимствованной у древних авторов. Физис (природа) породила Красоту и Гармонию; вечно враждебная ей Антифизис из зависти также захотела сделаться матерью и произвела на свет Безобразие и Раздор, уродов с шарообразной головой, ослиными ушами, глазами, сидевшими на каких-то костяных отростках, с руками и ногами, вывернутыми назад. Эти уроды ходили на головах и колесом. Антифизис всячески выхваляла красоту своих детей и утверждала, что их способ передвижения самый удобный и естественный, что человек непременно должен стоять на голове, а не на ногах, так как его волосы все равно, что корни дерева. Все глупые, бессмысленные, легкомысленные люди, лишенные здравого смысла, разделяли ее мнение. После этого она про извела на свет: ханжей, святош, папистов, безумных сектаторов, дьявольских кальвинистов, женевских обманщиков и других безобразных, противоестественных чудовищ.

«Колбасы», принимая Пантагрюэля за союзника своих врагов, идут на него войною, но скоро оказываются побежденными армией поваров, вооруженных всякою кухонною утварью и выступающих против них под предводительством брата Жана.

Осмотрев мимоходом странный остров Рюаш, где все жители питаются исключительно воздухом и ветром, наши путники пристают к острову Папефигов. Это была когда-то богатая, цветущая страна, теперь же она обнищала, разорена и находится в подчинении у соседей-папиманов. Бедствие несчастных папефигов произошло от того, что однажды, придя на праздник в Папиманию, один из них показал фигу выставленному на поклонение изображению папы. В отмщение за это оскорбление своей святыни папиманы без объявления войны напали на остров, опустошили его, перебили на нем всех взрослых мужчин, а остальных обратили в рабство. Пантагрюэль щедро одарил золотом несчастных папефигов и направился к острову Папиманов.

Прежде чем корабль его пристал к берегу, навстречу ему выехала лодка с самыми почетными гражданами острова.

— Видали ли вы его, путники? — спрашивали они в один голос, — видали ли вы его?

— Кого? — осведомился Пантагрюэль.

— Его! Неужели вы не знаете Единственного?!

— Объяснитесь точнее! Мы не понимаем! Кто это?

— Сущий! Скажите, видали вы его когда-нибудь?

— Сущим, по учению наших богословов, называется Бог. Так он сам себя назвал Моисею. Мы его не видали, и никакой глаз смертного человека не может его видеть!

— Да мы говорим не о Боге, царящем там, высоко, в небесах, а о земном Боге. Не видали ли вы его когда-нибудь?

Оказывается, что речь идет о папе.

Узнав, что Панург видал трех пап — «без всякой пользы для себя», вставляет он мимоходом, — папиманы приходят в восторг, бросаются на колени перед нашими путешественниками и целуют им руки. Когда они высадились на берег, их встретила толпа народа и, услышав, что «они его видели», опустилась перед ними на колени и приветствовала их криками: «Блаженные, трижды блаженные! Они его видели!» Пришел школьный учитель со своими учениками и принялся тут же сечь мальчиков, чтобы запечатлеть в их памяти этот торжественный день; явился епископ острова Гоминец в сопровождении торжественной процессии с крестами, хоругвями, балдахинами, факелами. Епископ повел путников прежде всего в храм и показал им список декреталий, толстую книгу, украшенную драгоценными камнями, и изображение папы, до которого он благоговейно касался жезлом, давая затем целовать этот жезл верующим.

— Мне кажется, — заметил Панург, — что этот портрет не похож ни на одного из наших последних пап: я видел их не в священническом облачении, а в шлеме и вооружении. Когда все христианские страны были в мире, они вели жестокие войны.

— Вероятно, — сказал Гоминец, — с отступниками, еретиками, отчаянными протестантами, не повинующимися святому земному богу. Наши священные декреталии не только разрешают, но даже повелевают ему предавать огню и мечу императоров, королей, герцогов, князей и республики, если они хоть на йоту отступят от его велений. Он может лишить их имущества и владений, предать изгнанию и проклятию, перебить детей и всех родственников их, низвергнуть души их в самый кипучий котел, какой только есть в адской бездне!

— Ну, а у вас тут, — заметил Панург, — наверно не найдется ни одного еретика, не то что где-нибудь в Германии или Англии. Вы ведь все христиане просеянные, на подбор?

— Да, это правда, — отвечал Гоминец с убеждением, — мы все будем спасены.

После обедни, во время которой церковные служители собирали с верующих деньги для «тех, кто его видел», Гоминец повел своих гостей обедать в гостиницу. Собранные в церкви деньги должны были оплатить угощение, и оно вышло весьма обильное. Вино лилось рекой, а за столом прислуживали красивые, ловкие и нарядные девушки. Утолив голод и выпив большой кубок вина, Гоминец принялся прославлять декреталии. «О серафимские, херувимские, евангельские декреталии! — в восторге восклицал он. — Как вы необходимы для спасения бедных смертных! И когда это снизойдет на людей такая благодать, что они откажутся от всех прочих знаний и трудов, чтобы вас читать, понимать, узнавать, применять на практике, претворять в кровь и мозг, в мозжечок костей и в лабиринт артерий! Тогда, и только тогда счастье водворится в мире. Тогда не будет ни града, ни морозов, ни стужи, ни инея. По всей земле распространится изобилие и общий нерушимый мир. Не будет ни войн, ни грабежей, ни убийств, конечно за исключением избиения еретиков и проклятых бунтовщиков… О глубина учености, неоцененная мудрость, божественное знание, увековеченные в разных главах этих вечных декреталий!.. Прочтите полканона, маленький параграф, какой-нибудь отрывок святейших декреталий, и вы почувствуете, как в сердцах ваших зажжется очаг божественной любви, милосердия к ближним, за исключением еретиков; презрение ко всему земному и преходящему, парение духа, даже до третьего неба, удовлетворение всех ваших душевных потребностей». Долго говорил Гоминец на эту тему. По его словам, весь мир держится на декреталиях. Он пришел в настоящий экстаз, потел, хохотал, целовал сложенные крестом кончики своих пальцев, наконец расплакался и стал бить себя в грудь. Эпистемон, брат Жан и Панург не выдержали этого зрелища: они закрылись салфетками, притворяясь, что плачут и громко кричали: «Мяу, мяу, мяу!»

После обеда наши путники распрощались с папиманами и в благодарность за их гостеприимство пообещали упросить папу когда-нибудь посетить своих верных почитателей.

Следующие затем главы четвертой книги представляют меньше интереса. Путешественники встречают в одном месте старые слова, замерзшие в воздухе и оттаивающие в их присутствии, и затем посещают остров, где царит Гастер (Gaster — желудок), изобретатель всех искусств и ремесел, властелин суровый, неумолимый, жестокий. Ему повинуются не только люди, но и все твари земные. Описание приносимых ему жертв составляет длинный список скоромных и постных кушаний всех сортов. После этого они проезжают еще несколько островов, скучают во время штиля, болтают, пируют, и книга заканчивается комическими выходками Панурга, над трусостью которого все смеются.

www.e-reading.by

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *