Только теперь, по прошествии многих десятилетий, мы обращаемся к забытому наследию русской философской мысли и обнаруживаем там удивительные пророчества, открывавшие новые горизонты в понимании мира и человека. Россия в XX в. первой вступила в эпоху исторических катаклизмов, и поэтому русские мыслители раньше других смогли почувствовать глубинные тенденции, которым суждено было определять все дальнейшее развитие европейской цивилизации. Однако большая часть того, что было понято и высказано тогда, не было услышано вовремя. Среди таких невостребованных пророчеств оказался и вышедший в 1918 г. труд Ильина. Сегодня мы должны оценить его как одно из наиболее оригинальных сочинений не только в русской, но и во всей европейской философии XX в. В этой работе Ильин оказался подлинным

Многие новаторские течения европейской философии в начале XX в. обратились к гегелевскому наследию и без труда обнаружили там истоки почти всех новых тем и идей. Гегель внезапно стал предельно современным философом, более того, оказалось, что он до этого времени оставался философом непонятым. Основой нового прочтения Гегеля в начале века стало более пристальное изучение его ранних работ. Начало этому положил В. Дильтей, который в опубликованной в 1905 г. работе «История молодого Гегеля» осуществил интерпретацию ранних работ Гегеля в духе иррационализма философии жизни. В 1907 г. ученик Дильтея Г. Ноль впервые опубликовал эти работы под заголовком «Теологические рукописи молодого Гегеля». Анализ раннего творчества Гегеля позволил понять, что формальная законченность и строгость философской системы, выступающая в наиболее известных его трудах, выросла из романтически страстных и далеких от какого-либо формализма религиозных исканий его молодости. За многими логически выверенными понятиями Гегеля проступили их романтически-иррациональные двойники, живительная сила которых и давала жизнь всей системе.

В 1910 г. В. Виндельбанд выступает с докладом «Возрождение гегельянства», в котором намечает программу нового общеевропейского философского движения и фактически провозглашает его оформление. Впрочем, отдельные и достаточно яркие попытки новой интерпретации Гегеля имели место и раньше. Например, родоначальник английского гегельянства Д. X. Стерлинг еще в 1865 г. в работе с характерным названием «Секрет Гегеля» утверждал, что скрытой основой всей гегелевской системы является убеждение в абсолютной ценности конкретного. В дальнейшем это убеждение стало основой влиятельной персоналистской тенденции в английском неогегельянстве. Преломление гегелевских идей в духе персонализма и акцент на понятие конкретного составили также основу капитального труда «Мир и индивидуум» американского философа Д. Ройса (два тома этой работы вышли соответственно в 1899 и 1901 гт.). Однако характерной особенностью всех существовавших попыток по-новому взглянуть на Гегеля являлось отсутствие цельного и последовательного анализа

Философия Гегеля при таких интерпретациях существенно обеднялась, все ценное в ней сводилось к одному-двум принципам (внутренний иррационализм, понятие конкретного, диалектический метод и т. п.). Именно поэтому главной задачей рождающегося неогегельянского движения должно было стать новое осмысление всей системы Гегеля в целом, попытка понять её как последовательную реализацию определенного (хотя и скрытого) замысла, предельно значимого и для философии XX века.

Безусловно первое и, быть может, единственное по-настоящему последовательное выполнение этой задачи принадлежит Ильину. Истоки замысла его работы относятся к самому началу творческой биографии правоведа и философа. Сразу же после окончания в 1906 г. юридического факультета Московского университета Ильин был оставлен на кафедре энциклопедии права и истории философии права для подготовки магистерской диссертации. Несомненно на выбор темы диссертации оказал влияние учитель Ильина П. И. Новгородцев, защитивший на той же кафедре в 1902 г. докторскую диссертацию «Кант и Гегель в их учении о праве и государстве». В 1910 г. Ильин отправляется в научную командировку в Германию и Францию; в это время происходит интенсивное усвоение Ильиным новейших течений европейской философии, в первую очередь философии жизни и феноменологии, оказавших решающее воздействие на формирование его философских взглядов.

В центре первых самостоятельных работ Ильина, опубликованных в 1910–1914 гг., оказывается проблема сущности и смысла человеческого существования, судьбы человека в мире. При этом важнейший принцип, на котором Ильин строит свою концепцию человека, – это убеждение в глубокой и неразрешимой противоречивости человеческого бытия. С одной стороны, фундаментальной характеристикой каждого человека является его абсолютная индивидуальность, которая обуславливает его отъединенность от других людей, его «одинокость». Но, с другой стороны, все люди едины в некоей сверхчувственной духовной целостности, в своей высшей духовной сущности. Все наиболее важные явления нашей индивидуальной и общественной жизни Ильин возводит к указанному противоречию. Прежде всего это относится к феномену права. Вслед за своим учителем Новгородцевым Ильин пытается в своей интерпретации права совместить традиционно противопоставляемые правовые идеи Канта и Гегеля: идею личной свободы, духовной самостоятельности человека и идею духовного единства людей. Первая крупная работа Ильина «Понятия права и силы» (1910) трактует право как выражение духовного единства людей. Следующая большая работа – статья «Идея личности в учении Штирнера» (1911) – посвящена противоположному «полюсу» человеческого бытия.

Особенно наглядно механизм взаимодействия метафизических «полюсов» человеческого бытия проясняется в статье «О любезности» (1912) на примере форм общения, складывающихся в совместной жизни людей. Самые важные из них – вежливость, любезность, деликатность – изображаются Ильиным как формы компромисса между противоположными стремлениями к обособлению, устранению нежелательного вторжения в «монаду» человеческой личности и к единению с другими, проникновению в их внутренний мир. При этом уже в своих ранних работах Ильин утверждает непреодолимый трагизм человеческого бытия, который связан с противоречием между «одинокостью» и единством людей. Сущностью человека оказывается «несчастное сознание», разрывающееся между стремлением к единению со всеобщим и пониманием невозможности уйти за пределы своей ограниченности, конечности.

Не ограничиваясь только лишь феноменологией человеческого общения, Ильин стремится найти онтологическое обоснование указанному противоречию. Именно в этой части своих философских исканий он развивает наиболее оригинальные идеи, близкие по духу к кругу идей европейского персонализма и экзистенциализма. Основы онтологии человеческого бытия Ильин заимствует у Фихте и Гегеля. Фихте важен для него потому, что в его философии человек впервые перестал сводиться к абстрактному гносеологическому субъекту и был понят как абсолютно конкретный и абсолютно свободный человеческий дух, несущий в себе подлинное божественное начало мира (об этом Ильин писал в статьях «Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте Старшего» (1912) и «Философия Фихте как религия совести» (1914)). Принимая точку зрения Фихте, Ильин формулирует еще одно противоречие, которое связано с человеком, но выходит далеко за пределы нашего конечного бытия и оказывается противоречием самого Бога. Называя философию Фихте «антропоцентрическим пантеизмом», Ильин понимает Бога одновременно и как духовную сущность, в которой едины все люди, и как основу индивидуального, неповторимого личностного бытия отдельного человека.

Двухтомный труд о Гегеле, несомненно, является вершиной философского творчества Ильина, здесь соединяются в целостную концепцию идеи его ранних работ, отсюда расходятся линии его дальнейшего творческого развития. Переосмысливая вслед за Дильтеем гегелевскую систему в духе иррационализма, Ильин находит в ней основу для своеобразной философии мировой трагедии. Мироздание изображается здесь как арена борьбы двух стихий: божественной, благой, духовной и иррациональной, злой, материальной. Сама материальная стихия создана Богом для того, чтобы, упорядочивая её, подчиняя своей власти, Бог мог с большей полнотой воплотить свое бытие. Гегелевская система, по Ильину, есть изображение «пути Бога», соединившегося с материальной стихией и преобразующего её по своим законам. Судьба мира при этом складывается как цепь побед божественного начала; среди этих побед – возникновение целостных объектов в неживой природе, возникновение живых организмов и, наконец, возникновение человека. Однако человек оказывается не только вершиной господства божественного начала, но и пределом этого господства. Цепь «Божьих побед» в мире могла бы быть продолжена, если бы дальнейшее развитие привело к снятию ограниченности человека, к преодолению его конечности, выражающейся в его смертности. Но это, считает Ильин, невозможно; гегелевское Абсолютное Государство как такое духовное единство людей, в котором полностью преодолевается их конечность, остается нереализуемой утопией. В человеке свой триумф празднует не только божественная, но и низшая, иррациональная стихия. Причем, поскольку Бог оказывается неспособным «победить» свое собственное порождение (материальную стихию мира), приходится признать, что в самой его сущности содержится некоторая «ущербность», а главным его качеством является страдание. Человек как высшее воплощение Бога оказывается центром «мировой трагедии»; все противоречия и конфликты бытия находят в нем свое окончательное воплощение, в человеке сходятся в решающей битве божественное, благое начало и начало зла и материального хаоса, его бескомпромиссная борьба со злом за добро и совершенство определяет не только его собственную историческую судьбу, но и судьбу всего мира.

Проблема абсолютной ответственности человека за себя самого, за других людей, за весь мир всегда была одной из главных в работах Ильина. Особенно подробно она рассматривается в известной книге «О сопротивлении злу силою», опубликованной в 1925 г. в Берлине. Если в труде о Гегеле в центре внимания Ильина был в основном «путь Бога» в мире, то книга «О сопротивлении злу силою» целиком посвящена «пути человека». Прежде всего здесь конкретизируется понятие зла. Если раньше оно отождествлялось с безликой эмпирической стихией мира, то теперь Ильин утверждает, что единственное местонахождение фундаментального зла мира – душа человека. Из этого тезиса, соединенного с представлением об «одинокости», телесной изолированности каждого из нас, следует, что постоянная борьба со злом в своей душе – это обязанность каждого человека, и только сам человек способен окончательно победить это зло. Но одновременно в силу духовной взаимосвязи и взаимозависимости людей они обязаны по мере сил помогать друг другу в своей борьбе, то есть несут ответственность не только за себя, но и за других. Человеческая жизнь при этом предстает как непрерывная, ни на мгновение не прекращающаяся борьба, причем ни один из нас не имеет права уклоняться от неё; «нейтральность» в данном случае означает «потакание» злу, приводит к допущению его в свою душу и к распространению его на других людей.

Хотя в книге нет ссылок на конкретные исторические обстоятельства, обусловившие её появление, Ильин не только не скрывал, но и настойчиво подчеркивал непосредственную взаимосвязь своих теоретических построений с идеологией белого движения. Победа большевизма в России рассматривалась им как окончательное раскрытие и торжество злого, сатанинского начала в истории человечества. В соответствии с этим борьба против большевизма приобрела для него вселенское значение, стала своеобразным Армагеддоном, решающей битвой божественных сил добра и сатанинских сил зла; не только примиренческое, но даже нейтральное отношение к большевикам, к советской власти означало для Ильина соглашение с самим Сатаной. Неудивительно, что после высылки из России он оказался в стане правой эмиграции и вскоре сделался одним из духовных лидеров белого движения. Во второй половине 20-х годов Ильин все свои силы посвящает активной политической и публицистической деятельности, направленной на объединение сил, готовых продолжать непримиримую (в том числе и вооруженную) борьбу с коммунистическим режимом в России. С этой целью он в 1926 г. даже начал издавать журнал «Русский колокол», который просуществовал до 1930 года.

Только крушение надежд на скорое падение большевизма и изменение в начале 30-х годов политической ситуации в Германии (где он жил, начиная с 1922 г.) заставили Ильина снова посвятить себя философскому творчеству. В 1932–1935 гг. он пишет книгу «Путь духовного обновления», которая обозначила существенное изменение его мировоззрения. Раньше центральным принципом философии Ильина была идея ответственности человека за ход истории, требующая активной деятельности в мире. Но в начале 30-х годов сама история доказывала обреченность борьбы с её безжалостными законами; европейская цивилизация неотвратимо вступала в долгую эпоху господства «раскрепощенного зла», усмирить которое не могла уже никакая сила. Понимая это, Ильин теперь выдвигает на первый план требование к человеку культивировать в себе основы веры, любви, совести, предполагающее скорее уход из мира, чем активную борьбу с ним.

Эта тема становится главной во всех поздних работах Ильина. В 1938 году он покинул Германию, спасаясь от преследования нацистов, и поселился в пригороде Берна Цолликоне, где и прошли последние 16 лет его жизни. Здесь были написаны книги «Поющее сердце. Книга тихих созерцаний», «Путь к очевидности» и «Аксиомы религиозного опыта» (в 2-х томах). Главным принципом философствования Ильина становится неукоснительное согласование всех своих идей с канонической православной догматикой. Естественно, что при этом некоторые основополагающие принципы его философии подверглись радикальному пересмотру. Прежде всего это касается проблемы отношения человека к Богу. Отвергая идею тождества Бога и человека, Ильин называет теперь стремление к полному растворению в Боге одним из главных «соблазнов» религиозного опыта. В соответствии с этим меняется оценка положения человека в мире. Возвращаясь к традиционному пониманию всемогущего и благого Бога, Ильин ограничивает значение земной жизни человека. Бог бесконечно выше и совершеннее человека, поэтому только его замысел определяет судьбу мира и предназначение человека; только в рамках этого предназначения можно говорить об ответственности и свободе человека.

Однако многие другие темы остались неизменными и в позднем творчестве Ильина. Это и представление об «одинокости» человеческого существования (даже перед лицом Бога), и убеждение в значимости смерти как критерия истинных ценностей, это и важнейшая тема «побеждающего страдания», ведущего человека к духовному совершенству, к преодолению зла в себе и в других. Именно стремление понять смысл земного бытия человека составляло основу всех творческих исканий Ильина и определяло внутреннюю последовательность и логичность его философского развития.

В настоящем издании полностью сохранен стиль Ильина и особенности написания отдельных понятий и терминов.

ОглавлениеТом первый. Учение о Боге

Источник: Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека : В 2 т. / И. А. Ильин; [Вступ. ст. И. И. Евлампиева]. — СПб. : Наука : Санкт-Петербург. изд. фирма, 1994. — 541 с. (Слово о сущем). ISBN 5-02-028175-1

1.1.2. Массовый характер русского увлечения Гегелем в 40‑х годах XIX в., нашедший выражение в поэзии и литературе . Гегель как судьба России

В тарантасе, в телеге ли Еду ночью из Брянска я, Все о нем, все о Гегеле Моя дума дворянская

А. Жемчужников

Иван Васильевич Киреевский, являющийся, вероятно, первым русским слушателем Гегеля, в рецензии на книгу Надеждина «Опыт науки философии» так оценил состояние современных ему умов: «…философские понятия распространились у нас весьма сильно. Нет почти человека, который бы не говорил философскими терминами; нет юноши, который бы не рассуждал о Гегеле; нет почти книги, нет журнальной статьи, где незаметно бы было влияние немецкого мышления; десятилетние мальчики говорят о конкретной объективности»[19]. Далее Киреевский, однако, сетует на то, что данное повальное философствование носит большей частью поверхностный характер некритического заимствования чужих взглядов: «Но удивительно, что когда мы вникнем несколько внимательнее в это всеобщее распространение философских знаний, то увидим, что настоящий источник его находится не в изучении философских писателей, не в усвоении тех или других систем, но, так сказать, в том воздухе, которым мы дышим. В самом деле, поговорите с любым мыслителем, которых у нас теперь так много: вы заметите с первого взгляда, что все его мнения основаны на признании философии Гегеля за высшую истину… А между тем если вы всмотритесь в тот умственный процесс, посредством которого этот поклонник Гегеля приобрел свое основное убеждение, то с удивлением увидите, что процесса не было никакого. Большею частью он даже совсем не читал Гегеля. Из читавших иной прочел только применение начал к другим наукам, иной читал одну эстетику, иной только начал читать его философию истории, иной только прочел конец его истории философии, тот — несколько страниц из логики, тот видел феноменологию; большая часть читала что–нибудь о философии Гегеля или слышала о ней от людей, достойных веры, от людей образованных, следящих за современным просвещением и знающих очень хорошо, что философия Гегеля в наше время точно признана за высшую и за единственно возможную.

Так образуются у нас философы–рационалисты — на веру в чужие убеждения. Да, принятие чужих убеждений — дело такое обыкновенное, что из нескольких сот гегельянцев, известных мне, я едва мог бы назвать трех, в самом деле изучивших Гегеля»[20].

Чижевский отводит целую главу рассмотрению этого феномена первоначального увлечения русских Гегелем [21]. Упреки Киреевского о поверхностности изучения русскими Гегеля Чижевский, однако, называет несправедливыми. По его мнению, подобные обвинения могут быть отнесены только к так называемому «салонному гегельянству», которое было очень распространено и которое часто заслоняет собой «серьезную сторону русского гегельянства того времени».

По всей видимости, представления о философии Гегеля действительно в сороковых годах чрезвычайно быстро овладели русской жизнью, приобретя характер массового модного поветрия. Полный масштаб этого необычного увлечения «философией» в стране, вообще–то не имеющей никакой серьезной философской традиции, теперь уже невозможно представить. Его следы сохранились, главным образом, в литературе, поэзии, различного рода воспоминаниях, переписке, знакомство с которыми также рисует картину, поражающую воображение. По мнению Чижевского: «Какие–либо отзвуки философии Гегеля — …у всех писателей того времени. Для Жуковского Гегель — “минотавр немецкой метафизики”. Одоевский занимается левыми гегельянцами. Гоголь… включает Гегеля в краткий перечень книг и авторов, заслуживающих внимания в европейской литературе». О Гегеле или гегельянцах упоминают Писемский, Лесков, приводящий по памяти запомнившиеся ему цитаты из Гегеля. К Гегелю проявлял интерес Достоевский[22]. Лев Толстой оставил зарисовку гегельянской атмосферы: «Гегельянство было основой всего: оно носилось в воздухе, выражаясь в газетных и журнальных статьях, в повестях, в трактатах, в искусстве, в проповедях, в разговорах. Человек, не знавший Гегеля, не имел права говорить: кто хотел познать истину, изучал Гегеля. Все опиралось на него»[23].

«…Да искать влияний, отзвуков Гегеля в русской литературе и не надо: они бросаются в глаза!»[24]

В русской журналистике следы гегельянства Чижевский отмечает у Я. Неверова, В. П. Боткина, Н. А. Огарева, М. Н. Каткова, излагавшего Белинскому эстетику Гегеля, Е. Н. Эдельсона, композитора А. Н. Серова, Л. Н. Жемчужникова, А. А. Комарова, иезуита графа Е. Е. Комарова. О гегельянстве многих писателей следов не сохранилось, но осталось только устное предание, что они занимались усердно Гегелем, как, например, А. В. Сухово–Кобылин, который, якобы «десятки лет» занимался Гегелем, подготовляя «какое–то философское произведение, вероятно сгоревшее в 1899 году»[25].

Имеется множество стихотворных упоминаний Гегеля, главным образом шутливых. Отражающих характер именно «салонного гегельянства».

Портреты таких «гегельянцев» дают:

А. Григорьев:

Вот гегелист…

славянофилов лютый враг,

с готовой речью на устах,

как Nichts и Alles бесконечной,

в которой четверть лишь ему

ясна немного самому.

И. И. Панаев:

Ты вакхической неги полна,

Ты статна, ты роскошно прекрасна…

…

Ты меня не поймешь. Целый мир

предо мной для тебя непонятный:

Гете, Гегель и Гомер, и Шекспир,

мрачный Дант и Байрон необъятный.

Молода она еще была

и свою натуру молодую

радостно развитью предала.

Я читал ей Гегеля…

Правда, легче два десятка кегель

разом сбить ей было, чем понять,

как велик и плодотворен Гегель;

но умел я вразумлять и ждать!

Свеча едва мерцает в кабинете

я в Гегеля всей думой погружен…

…

и я достал бургонского бутылку

и с нею сел смиренно у окна

Б. Алмазов:

Хотел он озарить

отчизну светом новым

и жизнь в ней пробудить

своим могучим словом:

он просветить желал

московских дам и франтов —

в мазурке им кричал

про Гегелей и Кантов.

Все непритворно в нем: теорий темных бред;

абстрактность — Гегеля неизгладимый след:

А. Фет вспоминает о совместной с А. Григорьевым студенческой жизни:

Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехи

нас удручали. Он долбил тетрадки,

да Гегеля читал, а я стихи кропал:..

…

И был ли я рассеян от природы

или застенчив, — не могу сказать,

но к женщинам не льнул я в эти годы;

его ж и Гегель сам не мог унять… [26] .

Чижевский приводит данное писателем Н. Ф. Павловым ироническое описание гегельянцев — студентов, которые шли по московским улицам «уединенно, озираясь дико и глубокомысленно на эту жалкую толпу, где никто не знал того, о чем они наслышались, где никто не читал Гегеля и где люди жили, дышали, гуляли по законам бог знает какой философии». В письме к Шевыреву Павлов писал: «У нас здесь развелось несколько юношей, из которых ни один не прочел 10 строк Гегеля, но которые веруют в него, как первые христиане в Божественного Учителя. Ну, уж я им наговорил! Помилуйте, господа, вы отвергаете веру: «надо дойти до веры путем разума»; да почему вы–то не идете этим путем? Ведь когда вы, не читав Гегеля, утверждаете, что в нем истина, что вы делаете, как не веруете?»[27]

Чижевский не приводит стихотворений А. Кольцова, известного своей связью со Станкевичем, написанных без всякой уже иронии, которые также стараются поэтически высказаться в духе абсолютного идеализма:

ЦАРСТВО МЫСЛИ

Горит огнем и вечной мыслью солнце;

Осенены все той же тайной думой,

Блистают звезды в беспредельном небе:

…

Во тьме ночи возникает мысль созданья;

…

Повсюду мысль одна — одна идея,

Она живет и в пепле, и пожаре;

Она и там — в огне, в раскатах грома;

В сокрытой тьме бездонной глубины:

И там, в безмолвии лесов дремучих

В прозрачном и пловучем царстве вод глубоких,

…

В судьбе народов, царств, ума и чувства, всюду —

Она одна — царица бытия!

Особого упоминания заслуживает И.  С. Тургенев. На его примере лучше всего видна эта «забывчивость» русской культуры о своем периоде страстного философствования и при этом в виде гегельянствования. Знаменитый русский писатель, всеми почитаемый и изучаемый, совершенно неизвестен русской культуре как «философ» да еще и «гегельянец»: «Русский читатель почти совсем забыл тот замечательный факт, что Иван Сергеевич Тургенев собирался в юности посвятить себя философии, что он не только изучал философию в Берлине, где принадлежал к кружку берлинских гегельянцев, но даже по возвращении в Россию выполнил те требования, которые открывали ему дорогу к философской доцентуре, т. е., сдал магистерский экзамен»[28].

Чижевский наверняка считает эту связь Тургенева с философией чрезвычайно важной для понимания судеб русской литературы, так как рассматривает гегельянство Тургенева на равных с гегельянством Станкевича, Бакунина, Герцена, Белинского, Грановского.

Сам Тургенев, по мнению Чижевского, в поздние годы стыдился этого своего юношеского философского энтузиазма и всячески затушевывал его.

Своим духовным пробуждением, вылившимся первоначально в философский интерес, Тургенев обязан Станкевичу и Бакунину. Со Станкевичем Тургенев встречается в Риме: «Понимаешь ли ты переворот или нет, начало развития моей души! Как жадно я внимал ему (Станкевичу), я предназначенный быть последним его товарищем, которого он посвятил в служение истине свом примером, поэзией своей жизни, своих речей!… Станкевич! Тебе я обязан моим возрождением, ты протянул мне руку и указал мне цель… Благодарность к нему — одно из чувств моего сердца… Я приехал в Берлин, предался науке — первые звезды зажглись на моем небе — и, наконец, я узнал тебя, Бакунин. Нас соединил Станкевич — и смерть не разлучит. Стольким я тебе обязан, я едва ли могу сказать… У меня на заглавном листе моей Энциклопедии («Энциклопедии философских наук» Гегеля — О. С.) написано: Станкевич скончался 24 июля 1840 г., а ниже: я познакомился с Бакуниным 25 июля 1840 года. Изо всей моей прежней жизни я не хочу вынести других воспоминаний»[29].

Из воспоминаний Б. фон Икскюля, посещавшего лекции «гегельянца» Вердера: «На эти лекции являлось не много слушателей; в их числе находилось двое молодых людей, говоривших по–русски. Я вскоре познакомился с ними: это были Иван Тургенев и Михаил Бакунин; они занимались, подобно мне, в этом семестре философией и историей. И оба были восторженные приверженцы Гегелевской философии, казавшейся нам в то время ключом к познанию мира…»[30].

Из писем Бакунина мы узнаем, что в течение по крайней мере одной зимы они жили с Тургеневым «почти в одной комнате», вели нескончаемые разговоры и «целые дни» работали. Бакунин чрезвычайно тепло отзывается о Тургеневе. Своим домашним он пишет: «Тургенев оставляет нас и возвращается в Россию… Примите его, как друга и брата, потому что в продолжение всего этого времени он был для нас и тем и другим… После вас, Бееровых, Станкевича, он единственный человек, с которым я действительно сошелся. Назвав его своим другом, я не употребляю всуе этого священного и так редко оправдываемого слова»[31].

Сам Тургенев почти не оставил никаких письменных свидетельств своего увлечения философией. По свидетельству Чижевского, сохранился его набросок схемы гегелевской логики. О его философских интересах свидетельствует его библиотека, которая кроме произведений Гегеля содержит сочинения Канта, Фихте, Шеллинга. Единственным философским трудом является работа, оставшаяся от магистерского экзамена, который Тургенев держал в 1842 г. в Петербурге. Его общее умонастроение того периода можно почувствовать, главным образом, в письмах. Из письма Бакунину: «Создание философского убеждения — наивысшее произведение искусства и философы — величайшие мастера и художники. Собственно говоря, здесь искусство перестает быть искусством, оно растворяется в философии….Случалось ли тебе сорвать ветвь камыша (или распуколку розы), сдирать его скатанные оболочки, находить другие, все белее и мягче, все теснее скатанные, и с радостью доискиваться последнего скрытого зерна. Я в детстве часто трудился подобным образом и досадовал и задумывался, видя, что последние оболочки так тонки и нежны, что ободрать их невозможно. Вот образ философской системы. Но ты будь терпелив, дай расцвесть цветку и ты будешь любоваться его изящной формой, наслаждаться его запахом и перечтешь все его распустившиеся листики и тычинки»[32].

Магистерский экзамен Тургенева по философии состоял из письменной работы на тему: «Показать внутренние причины беспрестанно возникающего пантеизма, и привести его многообразные формы, данные в истории философии, к немногим видам» и устного, содержащего вопросы: 1. Что есть философия, ее содержание; 2. Истина субъективная; 3. Изложение сущности философии Платоновой; 4.0 методе философствования в разные времена»[33].

По мнению Чижевского, исторические замечания Тургенева в его письменной работе «стоят под влиянием его занятий историей философии; прежде всего под влиянием чтения истории философии Гегеля, и, вероятно, под не меньшим влиянием лекций Михелета». Сохранились записи этих лекций Тургенева. «В духе Гегеля возражения против Шеллинга. Гегеля Тургенев один раз и цитирует: «чистый свет — справедливо сказал Гегель (т.  е. свет, не допускающий краску — если бы можно было вообразить такой свет) есть чистая ночь»[34].

Мы не имеем здесь возможности останавливаться подробнее на магистерской работе Тургенева. Основная его мысль — показать положительные и отрицательные стороны пантеизма, представить его как необходимую ступень в развитии духа. Сама эта постановка, по мнению Чижевского, чисто гегельянская. Заканчивает свою работу Тургенев утверждением, что и гегелевская, и шеллингианская философии — пантеистичны. По всей видимости, из чисто идеологических соображений он выдвигает необходимость для мышления покориться в итоге религиозному откровению.

Экзамен, по свидетельству самого Тургенева, он выдержал блестяще. В дальнейшем он отказался от философской карьеры и вообще от философии, перейдя на точку зрения скептицизма и известного натурализма. Причиной этого был случайный характер бытия идеи, и Тургенев совершенно последовательно отразил его. В отличие от Бакунина он, однако, не двинулся к развитию объективности самой идеи, а внес ее дух в эстетическую сферу.

В более поздний период своей жизни «…от гегельянства своей юности Тургенев сохраняет только ряд отдельных мотивов, вновь всплывающих то тут, то там в его произведениях». «…Имя Гегеля встречаем и в “Отцах и детях”, и в “Дыме”». В его произведениях читаем — «о Берлинском гегельянстве, о котором вспоминают герои “Фауста” и “Рудина”, о московских гегельянских кружках, в которых побывали и Рудин, и Лежнев, и “Гамлет щигровского уезда”…». Гегельянские мысли Чижевский отмечает в рецензиях Тургенева на перевод «Фауста» М. Вронченко, в статье о «Бедной невесте» Островского и многих других статьях и письмах даже позднего периода[35].

Таковы подробности духовного развития одного из столпов русской литературы.

Следы влияния если не самого Гегеля, то духа его философии, таким образом, мы находим, действительно, повсюду. Пафос творчества И. А. Гончарова, например, всецело в духе «протестантской этики», философским выражением которой является отчасти этика Канта, но в гораздо большей степени вся философия Гегеля[36]. И в своем самом нашумевшем романе «Обломов», и в более ранней «Обыкновенной истории» Гончаров резко, но и с чувством глубокого сочуствия, изображает необходимый процесс перехода мышления от абстрактной субъективной романтики к конкретной духовности, могущей справиться с объективностью, подчинить ее духу, а не бежать от нее в мир иллюзий, мир «желтых цветов», как выражается Петр Иванович Адуев в «Обыкновенной истории», мир, которым жила основная масса дворянской, главным образом, провинциальной культуры. В «Обыкновенной истории» между приехавшим из провинции в Петербург племянником Александром Адуевым, романтически настроенным, и его дядей Петром Адуевым разворачивается следующий диалог:

Александр Адуев: «Вы забыли, что человек счастлив заблуждениями, мечтами и надеждами; действительность не счастливит…»

Петр Адуев: «Какую ты дичь несешь! Это мнение привез ты прямо с азиатской границы: в Европе давно перестали верить этому. Мечты, игрушки, обман — все это годится для женщин и детей, а мужчине надо знать дело, как оно есть… Я виноват, что ты, едучи сюда воображал, что здесь все цветы желтые, любовь да дружба; что люди только и делают, что одни пишут стихи, другие слушают да изредка, так, для разнообразия, примутся за прозу?… Я доказывал тебе, что человеку, вообще везде, а здесь в особенности, надо работать и много работать,… цветов желтых нет, есть чины, деньги: это гораздо лучше!

— Как! Правда, что надо больше рассуждать, нежели чувствовать? Не давать воли сердцу, удерживаться от порывов чувства? Не предаваться и не верить искреннему излиянию?

— Да, — сказал Петр Иванович.

— И это свято, что любовь не главное в жизни, что надо больше любить свое дело, нежели любимого человека… Это все правда?

— Это была всегда правда, — отвечал Петр Иванович, — только прежде не хотели верить ей, а нынче это сделалось общеизвестной истиной.

— Свято и это, что все надо рассматривать, все рассчитывать и обдумывать, не позволять себе забыться, помечтать, увлечься хоть и обманом, лишь бы быть оттого счастливым?

— Свято, потому что разумно, — сказал Петр Иванович»[37]. Последнее звучит почти цитатой из «философии права» хотя, конечно, здесь трудно сказать, след ли это практической философии Канта (впервые резко показавшей, что свобода состоит не в способности чувствования, а в способности мышления исходить из себя самого) или же учения о нравственности Гегеля. В любом случае это след немецкой классической философии.

Биография Гегеля

Ресурсы Hegel-by-HyperText

Г.

Нижеследующее представляет собой смесь биографии, доступной в Интернете, из энциклопедии MS Encarta с некоторыми материалами из Hegel for Beginners , опубликованной Icon Books Ltd. См. также более полную биографию на hegel.net

Георг Вильгельм Фридрих Гегель, рожд. 27 августа 1770 г., умер в 1831 г.

Гегель родился в Штутгарте 27 августа 1770 года в семье Георга Людвига. Гегель, налоговый инспектор герцогства Вюртембург. Старший из трех детей (его младший брат, Георг Людвиг, умер молодым офицером с Наполеон во время русской кампании), он воспитывался в атмосфере протестантского пиетизма. Его мать учила его латыни, прежде чем он начал школе, но умер, когда ему было 11 лет. Он был очень привязан к своей сестре Кристиане, у которого позже развилась маниакальная ревность к жене Гегеля, когда он женился в в возрасте 40 лет и покончил жизнь самоубийством через три месяца после его смерти. Гегель был глубоко обеспокоен психозом своей сестры и разработал идеи психиатрии, основанные на по понятиям диалектики.

Вскоре Гегель основательно познакомился с греческими и римскими классиками. во время учебы в Штутгартской гимназии (подготовительной школе) и был знаком с немецкой литературой и наукой. Поощренный его отцом, чтобы став священнослужителем, Гегель поступил в семинарию при Тюбингенском университете в 1788 году. Там он подружился с поэтом Фридрихом Гельдерлином. и философ Фридрих Вильгельм Йозеф фон Шеллинг. Из Гёльдерлина в частности, Гегель проявлял глубокий интерес к греческой литературе. и философия. В начале и на протяжении всей своей жизни Гегель записывал и совершал запоминать все, что он читал – и он читал обильно! Гегель поклонялся Гёте и долгое время считал себя ниже своих блестящих современников. Шеллинг и Гёльдерлин.

Германия времен Гегеля была чрезвычайно отсталой с экономической точки зрения. Германия представляла собой множество крошечных отсталых государств, относительно изолированных от беспорядков. Европы. Он был заядлым читателем Шиллера и Руссо. Гегелю было 18 лет когда была взята Бастилия и провозглашена республика во Франции и Гегель был ярым сторонником революции и участвовал в группа поддержки сформировалась в Тюбингене. Гегель закончил свой первый великий труд, Феноменология Разума накануне решающей Битвы Йены, в которой Наполеон разбил прусскую армию и расчленил Королевство. Французские солдаты вошли в дом Гегеля и сразу же подожгли его. он сунул последние страницы Феноменологии в карман и укрылся в доме высокопоставленного чиновника города. В Феноменологии он пытается понять революционный террор якобинцев в терминах своего понимания свободы. Гегель праздновал День взятия Бастилии повсюду. его жизнь.

Закончив курс философии и богословия и получив решил не поступать в министерство, Гегель стал (1793) частным репетитором в Берне, Швейцария. Примерно в 1794 г., по предложению своего друга Гёльдерлина, Гегель начал изучение Иммануила Канта и Иоганна Фихте, но его первые произведения в это время были Жизнь Иисуса и Позитивность христианина Религия .

В 1796 году Гегель написал Первая программа системы немецкого идеализма совместно с Шеллингом. В этом произведении была строка: «…государство есть нечто чисто механическое — и нет [духовной] идеи машина. Только то, что является предметом свободы, может быть названо «Идеей». Поэтому мы должны выйти за пределы государства! Каждое государство должно относиться к свободным людям как к винтикам. в машине. А этого как раз и не должно быть; следовательно государство должно погибнуть». В 1797 году Гельдерлин нашел Гегеля положение во Франкфурте, но два года спустя его отец умер, оставив ему достаточно, чтобы освободить его от репетиторства.

В 1801 году Гегель поступил в Йенский университет. Фихте уехал из Йены в 1799 г. Шиллер уехал в 1793 году, а Шеллинг оставался в Йене до 1803 года. и Шеллинг и Гегель сотрудничали в это время.

Гегель учился, писал и читал лекции, хотя жалованья он не получал до конца 1806 г., как раз перед завершение первого проекта Феноменология разума – первый работу, чтобы представить свой собственный уникальный философский вклад, часть которого был доставлен через французские линии курьером к своему другу Нитхаммеру в Бамбурге, Бавария, до того, как Йена была взята армией Наполеона и Гегелем был вынужден бежать – оставшиеся страницы в кармане.

См. Письмо Гегеля Нитхаммеру от 13 октября 1806 г.

Исчерпав наследство, оставленное ему отцом, Гегель стал редактором католической ежедневной газеты Bamberger Zeitung . Он не любил журналистику, однако и переехал в Нюрнберг, где восемь лет проработал директором школы. гимназии. Он продолжал работать над феноменологией . Почти все то, что Гегель должен был систематически развивать на протяжении всей своей жизнь предопределена в Феноменология , но эта книга далека от систематизированы и чрезвычайно трудны для чтения. Феноменология попыток представить человеческую историю со всеми ее революциями, войнами и научными открытия, как идеалистическое саморазвитие объективного Духа или Разум.

В Нюрнбергские годы Гегель познакомился и женился на Мари фон Тухер (1791-1855). У них было трое детей – дочь, которая умерла вскоре после рождения, и двое сыновья, Карл (1813-191901) и Иммануил (1814-91). Гегель также был отцом внебрачный сын Людвиг от жены своего бывшего помещика в Йене. Людвиг родился вскоре после того, как Гегель покинул Йену, но в конце концов ожил. с Гегелями тоже.

Находясь в Нюрнберге, Гегель опубликовал в течение несколько лет Логика (1812, 1813, 1816). В В 1816 году Гегель стал профессором философии в Университете Гейдельберг. Вскоре после этого он опубликовал в краткой форме систематическое заявление всей его философии под названием Философская энциклопедия Sciences , который был впервые переведен на английский язык в 1959 году и включает Краткая логика , часть I. Энциклопедия была постоянно пересматривался вплоть до 1827 г., а окончательная версия была опубликована в 1830.

В 1818 году Гегеля пригласили преподавать в Берлинский университет, где он должен был остаться. Он умер в Берлине 14 ноября 1831 года во время холеры. эпидемия.

Последнее полноформатное произведение, опубликованное Гегелем, было . Философия права (1821 г. ), хотя несколько наборов его конспектов лекций, дополненные заметками студентов, были опубликованы уже после его смерти. Опубликовано лекции включают Философия изящных искусств (1835-38), Лекции по истории философии (1833-36), Лекции по философии религии (1832) и Лекции по философии истории (1837 г.).

Философия

Целью Гегеля было изложить философскую систему, настолько всеобъемлющую, что он воберет в себя идеи его предшественников и создаст концептуальную рамки, в терминах которых и прошлое, и будущее могут быть философски понял. Такая цель потребовала бы не чего иного, как полного учета сама реальность. Таким образом, Гегель понимал предмет философии быть реальностью в целом. Эта реальность, или тотальный процесс развития всего, что есть, он называл Абсолютом или Абсолютным Духом. По Гегелю, задача философии состоит в том, чтобы наметить развитие Абсолютного Духа. Это включает (1) прояснение внутренней рациональности структура Абсолюта; (2) демонстрация способа, которым Абсолют проявляется в природе и истории человечества; и (3) объяснение телеологического природу Абсолюта, то есть показывая цель или цель, к которой Абсолют направляется.

Диалектика

Относительно рационального строения Абсолюта Гегель, следуя древнегреческий философ Парменид утверждал, что «то, что рационально реально, а реальное разумно». Это надо понимать в термины дальнейшего утверждения Гегеля о том, что Абсолют в конечном счете должен рассматриваться как чистая Мысль, или Дух, или Разум, в процессе саморазвития. Логика, управляющая этим процессом развития, диалектична. диалектический метод включает в себя представление о том, что движение, процесс или прогресс являются результат борьбы противоположностей. Традиционно это измерение гегелевского Мышление было проанализировано с точки зрения категорий тезиса, антитезиса, и синтез. Хотя Гегель старался избегать этих терминов, они полезны. в понимании его концепции диалектики. Таким образом, тезис может быть идеей или историческим движением. Такая идея или движение содержит внутри себя незавершенность, порождающая оппозицию, или антитезис, противоречивая идея или движение. В результате конфликта третья точка возникает синтез, который преодолевает конфликт, примиряя на более высоком уровне истина содержится как в тезисе, так и в антитезисе. Этот синтез становится новым тезисом, который порождает другой антитезис, порождая новый синтез, и таким образом процесс интеллектуального или историческое развитие постоянно генерируется. Гегель считал, что Сам Абсолютный Дух (то есть совокупность реальности) развивается таким диалектическим образом к конечной цели или цели.
Таким образом, для Гегеля действительность понимается как Абсолют, диалектически развертывающийся в процессе саморазвития. По мере того, как Абсолют претерпевает это развитие, она проявляется как в природе, так и в истории человечества. Природа абсолютна Мысль или Бытие, объективирующее себя в материальной форме. Конечные умы и человеческая история есть процесс проявления Абсолюта в что наиболее родственно самому себе, а именно дух или сознание. В Феноменологии Разума Гегель прослеживал этапы этого проявления от простейших уровень сознания, через самосознание, к появлению разума.

Самопознание Абсолюта

Цель диалектического космического процесса может быть яснее всего понята на уровне разума. По мере того как конечный разум прогрессирует в понимании, Абсолют движется к полному самопознанию. Действительно, Абсолют приходит познать себя через возросшее понимание реальности человеческим разумом, или Абсолют. Гегель анализировал этот человеческий прогресс в понимании с точки зрения трех уровней: искусство, религия и философия. Искусство захватывает Абсолют в материальных формах, толкование рационального через чувственное формы красоты. Искусство концептуально вытесняется религией, которая схватывает Абсолют посредством образов и символов. Высшая религия для Гегеля есть христианство, ибо в христианстве та истина, что Абсолют проявляет себя в конечном символически отражается в воплощении. философия, однако он концептуально высший, потому что он рационально схватывает Абсолют. Как только это было достигнуто, Абсолют достиг полного самосознания, и космическая драма достигает своего конца и цели. Только здесь Гегель отождествлять Абсолют с Богом. «Бог есть Бог, — утверждал Гегель, — только насколько он знает себя».

Философия истории

В процессе анализа природы Абсолютного Духа Гегель сделал значительный вклад в различные области философии, в том числе философия истории и социальная этика. Что касается истории, то его двумя ключевыми объяснительными категориями являются разум и свобода. «Единственная мысль», Гегель, «которые философия приводит… к созерцанию». истории — это простая концепция разума; что Разум является Суверенным мира, что история мира, таким образом, представляет нам рациональный процесс. «Как рациональный процесс история есть запись развитие человеческой свободы, ибо человеческая история есть прогресс от меньше свободы к большей свободе».

Этика и политика

Социально-политические взгляды Гегеля наиболее отчетливо проявляются в его рассуждениях о нравственности и социальной этики. На уровне морали правильно и неправильно является делом индивидуальной совести. Однако необходимо выйти за пределы этого на уровень социальной этики, ибо долг, по Гегелю, не есть по существу продукт индивидуального суждения. Личности полны только в среди социальных отношений; таким образом, единственный контекст, в котором долг может действительно существует является социальным. Гегель считал членство в государстве высших обязанностей личности. В идеале государство есть проявление общей воли, являющейся высшим выражением этического духа. Подчинение этой всеобщей воле есть акт свободного и разумного индивидуума.

Влияние

На момент смерти Гегеля он был самым выдающимся философом в Германии. Его взгляды получили широкое распространение, и его ученики были высоко считается. Его последователи вскоре разделились на правых и левых гегельянцев. Теологически и политически правые гегельянцы предлагали консервативную интерпретация его творчества. Они подчеркивали совместимость между гегелевскими философии и христианства. Политически они были православными. левые Гегельянцы со временем перешли на атеистическую позицию. В политике многие из них стали революционерами. Эта исторически важная левая группа включали Людвига Фейербаха, Бруно Бауэра, Фридриха Энгельса и Карла Маркса.

Hegel — Школа Жизни

Георг Вильгельм Фридрих Гегель родился в Штутгарте в 1770 году. Его существование было очень средним: он был одержим своей карьерой и своим доходом. Он был редактором газеты, а затем директором школы, прежде чем стать академическим профессором. Он никогда не контролировал свои волосы. Когда он подрос, ему нравилось ходить в оперу. Он очень любил шампанское. Интеллектуально он был предприимчив, но внешне был респектабелен, конвенционален — и гордился этим. Он поднялся по академическому дереву и достиг высшей ветви — главы Берлинского университета — в 1830 году (когда ему было 60 лет). Он умер в следующем году.

Гегель оказал ужасное влияние на философию. Он ужасно пишет. Он сбивает с толку и сбивает с толку, когда должен быть ясным и прямым. Он использовал слабость человеческой натуры: доверять серьезной, непонятной прозе. Он создал впечатление, будто признаком чтения глубоких мыслей является то, что человек не может полностью понять, что происходит. Это сделало философию гораздо слабее в мире, чем ей следовало бы быть. И мир заплатил еще одну высокую цену за гегелевские проблемы с коммуникацией. Стало намного труднее слышать ценные вещи, которые он хочет нам сказать. Среди которых выделяется небольшое количество уроков:

Важные части нас самих можно найти в истории

Гегель редко относился к истории серьезно среди философов. В его время стандартным европейским взглядом на прошлое было считать его «примитивным» и гордиться тем, какой прогресс был достигнут, чтобы привести нас к современности.

Но Гегель предпочитал верить, что каждую эпоху можно рассматривать как хранилище особого рода мудрости. В ней с редкой ясностью проявятся некоторые очень полезные установки и идеи, которые в более поздние периоды становятся скрытыми, недоступными или еще более запутанными. Нам нужно вернуться в прошлое, чтобы спасти то, что пропало даже в так называемую продвинутую эпоху.

Итак, например, нам может понадобиться изучить историю Древней Греции, чтобы полностью понять, что такое сообщество; Средневековье может научить нас — как никакая другая эпоха — роли чести; вдохновляющее видение того, как деньги могут заплатить за искусство, можно найти во Флоренции 14 века, даже если в этот период было ужасное отношение к детям и правам женщин.

Доменико Гирландайо, Захария в храме, 1486-9

Гегель считал, что прогресс никогда не бывает линейным. Настоящее может быть лучше в некоторых отношениях, но, вероятно, будет хуже, чем прошлое, в других. Мудрость присутствует на каждом этапе, что указывает нам на задачу историка: спасти те идеи, которые наиболее необходимы, чтобы уравновесить слепые пятна настоящего.

Это означает, что то, что у нас могло бы возникнуть искушение назвать ностальгией, может иметь оттенок мудрости. Если люди говорят, что жизнь была лучше в 1950-х, или говорят, что они восхищаются викторианскими ценностями бережливости, уверенности в себе и трудолюбия, это заманчиво. сказать им, что часы нельзя повернуть вспять и что в любом случае в те времена было так много плохого, что было бы ужасно вернуться к ним. Но есть и более сочувственное отношение, которое Гегель исследовал в «Феноменологии духа» , которую он закончил в 1807 году. Это точка зрения, согласно которой каждая эпоха содержит важное понимание, которое (к сожалению) погрязло в запутанном наборе ошибок. Так что, конечно, было бы ужасно вернуться тотально. но ностальгия цепляется за то, что было хорошо. И на этот хороший аспект нам все еще нужно обращать внимание в настоящем. Гегель представлял себе идеальную историю, в которой постепенно все хорошие стороны прошлого освобождались бы от сопутствующих им несчастий. И что лучшее будущее постепенно объединит их всех. Нам нужно чему-то научиться у 19Промышленник  века и хиппи 1968 года, от средневекового епископа до французского крестьянина 18 века.

«Всемирная история, — говорит он, — это отчет об усилиях разума понять себя». В разные моменты истории более заметными были разные аспекты разума. То же самое происходит на микроуровне в нашей собственной жизни. В детстве удивление или доверие могут быть важнее; в позднем детстве это может быть конформизм и желание угодить тем, кого считают вышестоящими; в подростковом возрасте тема сомнения может разыгрываться явно. Позже могут быть эпизоды прагматизма, переживания авторитета или страха смерти. На каждом из этих этапов мы постепенно узнаем о себе, и нам нужно пройти их все, чтобы полностью понять, кто мы есть. Идеальной картиной зрелости было бы накопление мудрости того, чему они научились у всех.

Учитесь на идеях, которые вам не нравятся

Гегель был большим сторонником обучения у своих интеллектуальных врагов, с точек зрения, с которыми мы не согласны или которые кажутся чуждыми. Это потому, что он считал, что крупицы правды могут быть разбросаны даже в непривлекательных или необычных местах — и что мы должны выкапывать их, всегда спрашивая: «Какая крупица смысла и разума может содержаться в пугающих или чуждых явлениях?»

Национализм, например, имел много ужасных проявлений (даже во времена Гегеля). Итак, искушение думающих людей состоит в том, чтобы полностью отказаться от этой области. Но ход Гегеля заключался в том, чтобы спросить, какая хорошая идея или важная потребность могут скрываться в кровавой истории национализма — потребность, ожидающая признания и интерпретации. Он предположил, что людям необходимо гордиться тем, откуда они родом, отождествлять себя с чем-то помимо собственных достижений, закреплять свою идентичность за пределами эго. Он предположил, что это неизбежное и плодотворное требование, которое остается ценным даже тогда, когда некоторые особенно ужасные движения и политики воспользовались этой потребностью и направили ее в катастрофическом направлении.

Гегель — герой мысли о том, что действительно важные идеи могут быть в руках людей, которых вы считаете заслуживающими презрения.

Прогресс хаотичен

Гегель считал, что мир движется вперед, но только кидаясь из одной крайности в другую, стремясь компенсировать предыдущую ошибку. Он предположил, что обычно требуется три шага, прежде чем можно будет найти правильный баланс по любому вопросу, и этот процесс он назвал «диалектикой».

Еще при жизни он указывал, что правительства улучшились, но далеко не напрямую. Несовершенная, удушающая и несправедливая система унаследованной традиционной монархии 18-го века была отменена Французской революцией, отцы-основатели которой хотели дать большинству людей право голоса.

Эжен Делакруа, Свобода, ведущая народ, 1830

Но то, что должно было стать мирным рождением представительного правительства, закончилось анархией и хаосом Террора. Это, в свою очередь, привело к появлению Наполеона, который восстановил порядок и обеспечил возможности для талантов и способностей, но который также перестарался и стал военным зверем, тиранящим остальную Европу и попирающим свободу, которую он исповедовал. любовь. В конце концов, появилась современная «сбалансированная конституция», устройство, которое более разумно уравновешивало народное представительство с правами меньшинств и достойной централизованной властью. Но для достижения этой резолюции потребовалось не менее сорока лет и неисчислимое кровопролитие.

В наше время подумайте о медленном пути к разумному отношению к сексу. Викторианцы наложили слишком много репрессий. И все же 1960-е, возможно, оказались слишком либеральными. Возможно, только к 2020-м годам мы найдем правильный баланс между крайностями.

Гегель снимает часть груза с наших плеч, настаивая на том, что прогресс всегда будет медленным и беспокойным. Он добавляет, что то, что происходит в истории, произойдет и с людьми. Мы тоже учимся медленно и с массовыми чрезмерными исправлениями. Возьмите развитие нашей эмоциональной жизни. Мы могли бы в свои 20 быть с кем-то настолько эмоционально напряжённым, что мы бы задохнулись; поэтому мы освободились и связались с кем-то более холодным и сдержанным; но они, возможно, в конечном счете также стали угнетающими на расстоянии. Нам может быть 52 года, прежде чем мы получим этот аспект более или менее правильным.

Это может показаться ужасной тратой времени. Но Гегель настаивает на том, что болезненный переход от ошибки к ошибке неизбежен, чего мы должны ожидать и с этим мириться, планируя свою жизнь или созерцая беспорядок в учебниках истории или в вечерних новостях.

Искусство имеет цель

Гегель отвергает идею «искусства ради искусства». В своей самой впечатляющей работе — Вводных лекциях по эстетике — он утверждает, что живопись, музыка, архитектура, литература и дизайн выполняют важную работу. Они нужны нам, чтобы важные идеи стали мощными и полезными в нашей жизни. Искусство есть «чувственное изложение идей».

Просто знание факта часто оставляет нас равнодушными. Теоретически мы считаем, что конфликт в Сирии важен; на практике мы выключаем. В принципе, мы знаем, что должны быть более снисходительными к нашим партнерам. Но это абстрактное убеждение забывается по малейшему поводу (скомканная газета в холле, несовершенная техника парковки).

Смысл искусства, как понимает Гегель, не столько в том, чтобы выдвигать поразительно новые или странные идеи; но чтобы сделать хорошие, важные, полезные мысли, которые мы часто уже знаем, и заставить их остаться в нашем уме.

Нам нужны новые институты

Гегель очень положительно относился к институтам и той власти, которой они могут обладать. Проницательность человека может быть глубокой. Но оно будет неэффективным и преходящим, если не будет воплощено в институте. Идеи Иисуса о страдании и сострадании нуждались в католической церкви, чтобы донести их до мира. Идеи Фрейда о сложности детства не стали должным образом конструктивной силой, пока они не были организованы, расширены и институционализированы в Тавистокской клинике в Лондоне.

Дело в том, что для того, чтобы идеи были активными и эффективными в мире, нужно гораздо больше, чем просто их правильность. Это было замечание Гегеля снова и снова по-разному. Чтобы идея была важной в обществе, ей нужны сотрудники и здания, программы обучения и юрисконсульты. Учреждения учитывают масштабы времени, необходимые для крупных проектов — намного больше, чем зрелость одного человека.

Важнейшая функция учреждения — сделать главные истины влиятельными в обществе. (И учреждение сбивается с пути, когда перестает выполнять глубокую миссию). Таким образом, признание новых потребностей общества должно в идеале привести к формированию новых институтов.

В настоящее время мы могли бы сказать, что нам нужны крупные новые институты, чтобы сосредоточиться на отношениях, потребительском просвещении, выборе карьеры, управлении настроением и том, как воспитывать менее травмированных детей.

Заключение

Гегель указал на важнейшую черту современной жизни: мы стремимся к прогрессу и совершенствованию, но постоянно сталкиваемся с конфликтами и свидетельствами неудач.

Его понимание состоит в том, что рост требует столкновения различных идей и поэтому будет болезненным и медленным. Но, по крайней мере, когда мы это узнаем, нам не нужно усугублять наши проблемы, считая их ненормальными. Гегель дает нам более точное и, следовательно, более управляемое представление о нас самих, о наших трудностях и о том, где мы находимся в истории.