Тютчев что написал: Лучшие книги Фёдора Ивановича Тютчева

Стихи Тютчева: читать стихотворения Федора Ивановича Тютчева

Перейти к контенту

Стихи классиков > Федор Тютчев

Отзывы


Личность Федора Тютчева является довольно значимой для литературы и искусства в целом в XIX столетии.

Многие критики считают, что стихи Федора Тютчева являются результатом сжатой оды. Отсюда и вытекал другой вывод, что стихотворения поэта перенасыщены образами, которые имели свойство переходить с одного произведения в другое.

Тематика стихов Федора Тютчева:

  • Стихи о природе;
  • Стихи о любви;
  • Стихи о Родине, России;
  • Стихи о жизни, философская лирика;
  • Стихи для детей, школьников;
  • Грустные стихи;
  • Стихи про осень;
  • Стихи о зиме;
  • Стихи о весне;
  • Стихи о лете;
  • Стихи о смерти;
  • Стихи Тютчева, которые легко учатся, короткие;
  • Анализ стихотворений Тютчева.

В стихах Тютчева также можно найти любовную лирику, которую часто характеризуют как любовно-трагедийный цикл.

Поэт в своих стихотворениях изображал любовь как трагедию, полную фатализма и гибели человека.

Среди прочих стихов Федора Ивановича Тютчева встречаются стихи о временах года, философская лирика, стихотворения о Родине и Европе. Эти, и многие другие произведения поэта Вы сможете прочесть в данном разделе нашего сайта.


Все стихи Федора Тютчева на одной странице

  1.  Федор Тютчев — Она сидела на полу

  2.  Федор Тютчев — Зима недаром злится

  3.  Федор Тютчев — Есть в осени первоначальной

  4.  Федор Тютчев — Весенняя гроза (Люблю грозу в начале мая)

  5.  Федор Тютчев — Весенние воды

  6.  Федор Тютчев — Я встретил вас, и все былое

  7.  Федор Тютчев — Умом Россию не понять

  8.  Федор Тютчев — Еще земли печален вид

  9.  Федор Тютчев — Полдень

  10.  Федор Тютчев — Осенний вечер

  11.  Федор Тютчев — В небе тают облака

  12.  Федор Тютчев — Неохотно и несмело

  13.  Федор Тютчев — Наш век

  14.  Федор Тютчев — Нам не дано предугадать

  15.  Федор Тютчев — Летний вечер

  16.  Федор Тютчев — День и ночь

  17.  Федор Тютчев — Весна

  18.  Федор Тютчев — Эти бедные селенья

  19.  Федор Тютчев — Последняя любовь

  20.  Федор Тютчев — Предопределение

  21.  Федор Тютчев — Природа сфинкс

  22.  Федор Тютчев — С поляны коршун поднялся

  23.  Федор Тютчев — Певучесть есть в морских волнах

  24.  Федор Тютчев — Фонтан

  25. Федор Тютчев — О, как убийственно мы любим

  26. Федор Тютчев — Не то, что мните вы, природа

  27. Федор Тютчев — Silentium (Силентиум, Молчание)

  28. Федор Тютчев — Вот свежие тебе цветы

  29. Федор Тютчев — Песнь скандинавских воинов (Из Гердера)

  30. Федор Тютчев — О чем ты воешь, ветр ночной

  31. Федор Тютчев — Не остывшая от зною

  32. Федор Тютчев — На возвратном пути

  33. Федор Тютчев — О, вещая душа моя

  34. Федор Тютчев — Святая ночь

  35. Федор Тютчев — Черное море

  36. Федор Тютчев — К Ганке

  37. Федор Тютчев — Смотри, как роща зеленеет

  38. Федор Тютчев — Как весел грохот летних бурь

  39. Федор Тютчев — Декабрьское утро

  40. Федор Тютчев — Любовь земли и прелесть года

  41. Федор Тютчев — Альпы

  42. Федор Тютчев — Ужасный сон отяготел над нами

  43. Федор Тютчев — К N. N.

  44. Федор Тютчев — Снежок

  45. Федор Тютчев — Первый лист

  46. Федор Тютчев — Молчит сомнительно Восток

  47. Федор Тютчев — Поток сгустился и тускнеет

  48. Федор Тютчев — В разлуке есть высокое значенье

  49. Федор Тютчев — Последний катаклизм

  50. Федор Тютчев — Под дыханьем непогоды

  51. Федор Тютчев — Песок сыпучий по колени

  52. Федор Тютчев — Пламя рдеет, пламя пышет

  53. Федор Тютчев — Осенней позднею порою

  54. Федор Тютчев — Опять стою я над Невой

  55. Федор Тютчев — Обвеян вещею дремотой

  56. Федор Тютчев — О, не тревожь меня укорой справедливой

  57. Федор Тютчев — Нет, моего к тебе пристрастья

  58. Федор Тютчев — Графине Ростопчиной (О, в эти дни, дни роковые)

  59. Федор Тютчев — Небо бледно-голубое

  60. Федор Тютчев — Не рассуждай, не хлопочи

  61. Федор Тютчев — Не раз ты слышала признанье

  62. Федор Тютчев — Не верь, не верь поэту, дева

  63. Федор Тютчев — В душном воздуха молчанье

  64. Федор Тютчев — Не говори, Меня он как и прежде любит

  65. Федор Тютчев — Напрасный труд

  66. Федор Тютчев — Над этой темною толпой

  67. Федор Тютчев — На древе человечества высоком

  68. Федор Тютчев — Море и утёс

  69. Федор Тютчев — Михаилу Погодину

  70. Федор Тютчев — Люблю глаза твои, мой друг

  71. Федор Тютчев — Лето 1854

  72. Федор Тютчев — Близнецы

  73. Федор Тютчев — Листья

  74. Федор Тютчев — Колумб

  75. Федор Тютчев — Конь морской

  76. Федор Тютчев — Когда на то нет божьего согласья

  77. Федор Тютчев — Когда дряхлеющие силы

  78. Федор Тютчев — Как этого посмертного альбома

  79. Федор Тютчев — Как хорошо ты, о море ночное

  80. Федор Тютчев — Как океан объемлет шар земной

  81. Федор Тютчев — Бессонница

  82. Федор Тютчев — Как ни бесилося злоречье

  83. Федор Тютчев — Как неразгаданная тайна

  84. Федор Тютчев — Как неожиданно и ярко

  85. Федор Тютчев — Как нас ни угнетай разлука

  86. Федор Тютчев — Как над горячею золой

  87. Федор Тютчев — Итальянская вилла

  88. Федор Тютчев — Итак, опять увиделся я с вами

  89. Федор Тютчев — Иным достался от природы (Фету)

  90. Федор Тютчев — И чувства нет в твоих очах

  91. Федор Тютчев — Из Гёте

  92. Федор Тютчев — Из края в край, из града в град

  93. Федор Тютчев — Безумие

  94. Федор Тютчев — И в божьем мире то ж бывает

  95. Федор Тютчев — Еще томлюсь тоской желаний

  96. Федор Тютчев — Анненковой

  97. Федор Тютчев — Душа моя Элизиум теней

  98. Федор Тютчев — Два голоса

  99. Федор Тютчев — Двум друзьям

  100. Федор Тютчев — Все отнял у меня казнящий бог

  101. Федор Тютчев — 29 января 1837

  102. Федор Тютчев — Впросонках слышу я

  103. Федор Тютчев — Вновь твои я вижу очи

  104. Федор Тютчев — Видение

  105. Федор Тютчев — Вечер

  106. Федор Тютчев — Весь день она лежала в забытьи

  107. Федор Тютчев — Mala aria (Люблю сей божий гнев)

  108. Федор Тютчев — Я помню время золотое

  109. Федор Тютчев — Ватиканская годовщина

  110. Федор Тютчев — Я лютеран люблю богослуженье

  111. Федор Тютчев — Я очи знал, о, эти очи

  112. Федор Тютчев — Я знал её ещё тогда

  113. Федор Тютчев — Чему молилась ты с любовью

  114. Федор Тютчев — Что ты клонишь над водами

  115. Федор Тютчев — Чему бы жизнь нас не учила

  116. Федор Тютчев — Чародейкою Зимою околдован лес стоит

  117. Федор Тютчев — Цицерон

  118. Федор Тютчев — В часы, когда бывает

  119. Федор Тютчев — 1 декабря 1837

  120. Федор Тютчев — Поэзия

  121. Федор Тютчев — Пошли, Господь, свою отраду

  122. Федор Тютчев — При посылке нового завета

  123. Федор Тютчев — Проблеск

  124. Федор Тютчев — Русской женщине

Федор Тютчев: читать популярные, лучшие, красивые стихотворения поэта классика на сайте РуСтих о любви и Родине, природе и животных, для детей и взрослых.

Если вы не нашли желаемый стих, поэта или тематику, рекомендуем воспользоваться поиском вверху сайта.

Стихотворения Фёдора Тютчева

 

   
 

Стихи Фёдора Тютчева

 

Список стихотворений Ф.И. Тютчева

 
Она сидела на полу…
О, как убийственно мы любим…
Не то, что мните вы, природа…
Зима недаром злится
Есть в осени первоначальной…
Весенняя гроза (Люблю грозу в начале мая)
Весенние воды
Silentium
Я встретил вас, и все былое…
Умом Россию не понять
Вот свежие тебе цветы
О чем ты воешь, ветр ночной
Не остывшая от зною
На возвратном пути
О, вещая душа моя
Святая ночь
Черное море
К Ганке
Смотри, как роща зеленеет
Как весел грохот летних бурь
Еще земли печален вид
Декабрьское утро
Любовь земли и прелесть года
Альпы
Ужасный сон отяготел над нами
Снежок
Первый лист
Молчит сомнительно Восток
Поток сгустился и тускнеет
В разлуке есть высокое значенье
Последний катаклизм
Полдень
Под дыханьем непогоды
Осенний вечер
Песок сыпучий по колени
Пламя рдеет, пламя пышет
Осенней позднею порою
Опять стою я над Невой
Обвеян вещею дремотой
В небе тают облака
О, не тревожь меня укорой справедливой
Нет, моего к тебе пристрастья
Неохотно и несмело
Графине Ростопчиной (О, в эти дни, дни роковые)
Небо бледно-голубое
Не рассуждай, не хлопочи
Не раз ты слышала признанье
Не верь, не верь поэту, дева
В душном воздуха молчанье
Не говори, Меня он как и прежде любит
Наш век
Напрасный труд
Нам не дано предугадать
Над этой темною толпой
На древе человечества высоком
Море и утёс
Люблю глаза твои, мой друг
Лето 1854
Близнецы
Летний вечер
Листья
Колумб
Конь морской
Когда на то нет божьего согласья
Когда дряхлеющие силы
Как хорошо ты, о море ночное
Как океан объемлет шар земной
Бессонница
Как ни бесилося злоречье
Как неразгаданная тайна
Как неожиданно и ярко
Как нас ни угнетай разлука
Как над горячею золой
Итальянская вилла
Итак, опять увиделся я с вами
И чувства нет в твоих очах
Безумие
И в божьем мире то ж бывает
Еще томлюсь тоской желаний
Анненковой
Душа моя Элизиум теней
Два голоса
Двум друзьям
День и ночь
Все отнял у меня казнящий бог
29 января 1837
Впросонках слышу я
Вновь твои я вижу очи
Видение
Вечер
Весь день она лежала в забытьи
Весна
Я помню время золотое
Я очи знал, о, эти очи
Я лютеран люблю богослуженье
__________________________

Произведения Ф.

И. Тютчева
Читаем бесплатно онлайн

 
 

Читать все стихи Фёдора Тютчева
Биография Ф.Тютчева
Читать стихи других авторов
 
 

  

Заметки о русской литературе: Тютчев

Сохраненные рассказы

by ЭДМУНД УИЛСОН

Литературная карьера и репутация поэта Ф. Хаусман и Джерард Мэнли Хопкинс.

Тютчев был на четыре года старше Пушкина и на одиннадцать лет старше Лермонтова, и русские обычно считают его одним из трех великих поэтов своего периода; но поскольку он не писал ни пьес, ни романов, ни поэм, как Пушкин и Лермонтов, он не давал оперных либретто и не переводимых рассказов, а потому совершенно неизвестен на Западе. Он не был профессиональным писателем и не хотел быть литературным деятелем. Он был дипломатом, прожившим вне России большую часть двадцати двух лет и время от времени присылавшим стихи Пушкину, который публиковал их в редактируемом им ежеквартальном журнале. Лишь в начале пятидесятых годов Некрасов представил публике поэзию Тютчева, а Тургенев издал сборник его лирики. Все сочинение Тютчева состоит всего лишь из трехсот коротких пьес — лирики и политических стихов, — которые хотя и известны русским не хуже, чем мы.0007 Парень из Шропшира , не может связаться с другими языками.

Сравнение с Хаусменом и Гопкинсом может, однако, служить не только для указания места Тютчева в русской поэзии, но и дать некоторое представление о его форме и о том, что он за поэт. Мы должны прежде всего изгнать из головы мысль о том, что русская литература обязательно распущена или беспорядочна. Тенденция русской поэзии, если уж на то пошло, противоположна тому, чтобы быть слишком однообразно хорошо направленной. Несомненно, три великих русских поэта начала девятнадцатого века гораздо более последовательно удовлетворительны с точки зрения формы, чем любой из английских поэтов-романтиков, кроме Китса. Есть лирики Лермонтова и Пушкина, настолько классические в том, что они достигают своего эффекта простым смещением или изменением слова в образце строки или четверостишия, что мы едва ли можем найти что-либо подобное в английском языке, пока не дойдем до А. Э. Хаусмана. А Тютчев — великий русский мастер многозначительного, острого и пронзительного стихотворения.

Но пейзажи и времена года, которые предпочитает Тютчев, — а пейзажами и временами года он во многом живет, — чувствами, которые они внушают, совсем не похожи на ясную осеннюю горечь или острую летнюю иронию Хаусмана. Тютчев любит неопределенные мгновения между ясной и дождливой погодой, когда надвигается или проходит гроза, или между ночью и рассветом, закатом и тьмой, в которых отражаются неопределенные и переменчивые эмоции. Есть прекрасное стихотворение Е. А. Робинзона, перекликающееся с Тютчевым:0005

Темные холмы вечером на западе,
Где закат витает, как звук
Золотых рогов, которые пели, чтобы отдохнуть
Старые кости воинов под землей,
Теперь далеко от всех знаменных путей
Где сверкают легионы солнца,
Ты меркнешь — как будто последние дни Исчезли, и все войны кончились.

Представьте себе что-то среднее между этим и некоторыми стихотворениями Леони Адамс, где фразы подчеркивают больше граней и все это имеет более живой психологический интерес. Есть кусок за куском в High Falcon , удивительно близкий Тютчеву ( The Moon and Spectator, The Mystery Thing, Evening Sky, Sundown , Twilit Revelation, Country Summer, и другие).

Как теперь нас мечет ветром небо,
Глаз, что сканирует его, безумно различает
В одной четверти все дикое буйство света,
Удивительный свет, чтобы трепетать и вдруг поворачивать
Перед бурным демоническим падением ночи ;
И все же западные просторы спасли небесные
С серебряными окроплениями помазанного солнца. . . .

Ибо хоть строфа Тютчева и эпиграмматична — он был в разговоре знаменитым острословом, — но язык у него вкусный и изысканный. Он перенес из более раннего периода некоторые качества, чуждые пушкинской эпохе. Восемнадцатый век в России отличался литературными чертами — оттенком бесшабашной эсхиловской высокопарности, совершенно отличной от всего, что мы подразумеваем, когда говорим «восемнадцатый век» по-английски, и ближе к нашему семнадцатому веку. Даже иностранный читатель с удивлением встречает такое словосочетание, как «громкое малиновое восклицание». Но у Тютчева этот стиль бесконечно утончен: есть текучесть и переменчивая суггестивность, предвосхищающие символистскую поэзию. Русские поэты конца века считали его предшественником своей школы и были недовольны Тургеневым за то, что он сгладил, редактируя стихи Тютчева, — скорее, как Римский-Корсаков условился о партитуре 9.0007 Борис Годунов — метрические новации поэта. В этой роли вновь открытого «родоначальника» не от него продвинутой фазы поэзии Тютчев занимает положение, сходное с положением Гопкинса.

Чувствительность Тютчева живет между светом и тенью, среди чувств, впечатлений и отражений области настолько вибрирующей и разреженной, что на фоне нее большая часть английской романтической поэзии кажется относительно чувственной и прямолинейной. Одно из лучших его стихотворений Итальянская вилла , что безусловно все русское и все тютчевское в этом совпадении физического сознания с нравственным. Поэт и его спутница прибывают на итальянскую виллу, которая долгое время была необитаемой. У вас есть очаровательное и убаюкивающее описание старого дома, спящего на солнце, и только журчание фонтана и щебетание ласточки нарушают установившуюся тишину. Но входят посетители; и в спокойной тьме, куда заглядывает в окно кипарис, они вдруг чувствуют, что произошла перемена: фонтан как бы останавливается; судорожная дрожь пробегает по ветвям кипариса; раздается странный невнятный шепот, как будто что-то бормочет сквозь сон. «Что это было, друг? Была ли это жестокая жизнь — та жизнь, увы! потом закипело в наших жилах — эта безжалостная жизнь с ее мятежным огнем переступила порог своим заклинанием мира?»

Тем не менее, Тютчев хоть и замечателен, но как-то англо-саксу он не симпатичен. На наш вкус он слишком плаксив. В его поэзии слышен, как нет у Пушкина, тот неизлечимый минор смирения в обиде и жалобе, который может волновать нас, когда мы слышим его в старинной русской песне, но к которому мы приходим в нетерпение, когда находим его привычным и непрестанным. это во всевозможных связях в русской жизни.

В случае с Тютчевым этот ключ ассоциируется с влажностью эмоциональной атмосферы, тоже довольно чуждой нам. Бывают моменты, когда англоязычный читатель, исследуя русскую литературу, как бы натыкается на что-то липкое, что заставляет его инстинктивно отдергивать руку. Его это отталкивает в некоторых местах увлекательных воспоминаний Герцена, где Герцен с женой и друзьями попадают в такие запутанные ситуации, что все томятся и мучаются, и никто не решается выправить дело. Это то, против чего возражали в романах Достоевского, когда они впервые читались по-английски, хотя эти эпизоды у Достоевского обычно заканчиваются раскатами грома, проясняющими воздух; вещи, которые раньше озадачивали и приводили в ярость первую зарубежную аудиторию чеховских пьес, хотя Чехов использует эти ситуации как для пафоса, так и для юмора. Это то, что можно кратко описать как склонность русских в эмоциональных отношениях «вариться в собственном соку» — русская фраза так же, как и английская: пережевывать, глотать и отрыгивать свои проблемы, кусать свои страдания. и без ума от своей вины, потея и замерзая в течение многих лет в загоняет в тупик личных пристрастий, как будто они ждут в советских очередях за хлебом или приемных черствых чиновников.

И что-то от этой услужливости в неизлечимой тоске, от этой застарелой беспомощной дрожи все-таки есть в поэзии Тютчева, особенно если читать его навалом (что, может быть, несправедливо: и Хаусман всегда звучит одинаково заметьте, и вместе с ним мы тоже склонны протестовать, если читаем слишком много сразу). Тютчев всегда вздыхает по итальянским солнцам и даже с ностальгией думает о малярии Рима, по гранитным и серым небесам Невы; он вечно скорбит об убитой любви и, кажется, никогда не пишет, когда она расцветает. Это мрачное слово rokovoy, , что означает предопределенное, судьбоносное, роковое, , кажется, звонит на каждой второй странице своим глубоким признанием поражения, своей уверенностью, что все дела сердца вышли наружу. и всегда должно выходить плохо.

Тютчев был дважды женат, оба раза на немках; а в пятьдесят один год он влюбился в гувернантку своей дочери. Говорит Д. С. Мирский: «Их любовь была страстной и глубокой и бесконечным источником мучений для обоих. Репутация молодой женщины была испорчена, а Тютчева серьезно запятнана, как и его семейное счастье. Когда в 1865 г. Мил. Денисова умерла, уныние и отчаяние овладели Тютчевым. Чудесный такт и снисходительность его жены во всем этом деле только усилили его страдания глубоким чувством вины». Хотя я обычно интересуюсь жизнью писателей, я пока не могу заставить себя посмотреть эту историю. Я чувствую, что достаточно наслушался об этом, читая стихи Тютчева на эту тему.

При всем этом в пессимизме Тютчева есть горькая гордость и благородная последовательность. Но это так же далеко от А. Э. Хаусмана, как и от Альфреда де Виньи.

Молчи, молчи, душа моя; это только на время:
Потерпим час и увидим, как совершается несправедливость. . . .

говорит Хаусман; и,

«Gémir, pleurer, prier est également lâche.
Fais énergiquement ta longue et lourde tâche,
Dans la voie où le Sort a voulu t’appeler.
Puis après, comme moi, souffre et meurs sans parler».

говорит волк Альфреда де Виньи. Но Тютчев после Mlle. Смерть Денисовой, умоляет Бога развеять его душевную тупость, чтобы он мог сильнее ощутить свою боль, и это как-то смущает западного читателя.

Как и тютчевская концепция Природы. Природа, по Хаусману и Виньи, безразлична к мужчинам, и поэтому они бросают ей вызов.

Это слезы утра,
Что плачет, но не о тебе . . .

говорит Хаусман; и Vigny:—

Vivez, froide Nature, et Revivez sans cesse
Sous nos pieds, sur nos fronts, puisque c’est votre loi;
Vivez, et dédaignez, si vous êtes déesse,
L’Homme, скромный прохожий, qui dut vous être un Roi;
Plus que tout votre règne et que ses splendours vaines
J’aime la majesté des souffrances humaines:
Vous ne recevrez pas un cri d’amour de moi.

Для Вордсворта мир природы содержит в себе своего рода божественное присутствие, которое всегда стоит за тем, что мы видим, и чувствовать себя в соприкосновении с которым нужно укрепляться, наставляться, возвышаться. Но отношение Тютчева совершенно иное. Природа в известном смысле безразлична к человеку, но человеку не нужно с ней бороться. Она не противник и не друг: у нее есть собственная жизнь и собственная душа, которые больше, чем жизнь человека, и которые в конце концов поглотят и сотрут его с лица земли. Окончательное выражение своей принципиальной точки зрения Тютчев дает в стихотворении, написанном незадолго до его смерти. Разве дубы, спрашивает он, растущие на древних курганах, раскинувшие свои ветви, вырастающие величественные и говорящие своими листьями, — заботятся ли они, в чью пыль и память они погружают свои длинные корни? «Природа ничего не знает о прошлом: наши жизни ей чужды и призраки; и, стоя в ее присутствии, мы смутно понимаем, что сами являемся лишь частью ее мечтаний. Без разбора, одного за другим, когда они закончат свой тщетный подвиг, она приветствует всех своих детей в своих бездонных глубинах, которые все поглощают и примиряют».

Природа Тютчева — медный всадник Пушкина: сила созидающая и сокрушающая; и драма чувства по отношению к ней у Тютчева, как и у Пушкина. Но Тютчев, который был реакционером в политике при Николае I и Александре II и даже занимал пост в цензуре, находится скорее на стороне мазохистов, на стороне, которая идет на подавление. И один из элементов русского характера, к которому западнику труднее всего приспособиться, — это страсть к самосожжению.

Федор Тютчев Джон Дьюи

Джон Дьюи рассказал о жизни и творчестве Федора Тютчева (1803-1873), который, хотя и является одним из величайших лириков России, остается незаслуженно забытым за пределами своей родины. Книга Дьюи «Зеркало души: жизнь поэта Федора Тютчева » с новыми переводами стиха была написана с целью привлечь внимание к этой крупной фигуре в англоязычном мире. Вскоре он будет опубликован издательством Brimstone Press (www.brimstonepress.co.uk).

Родившийся в семье зажиточных помещиков, Тютчев провел детство и юность в Москве. После окончания Московского университета в возрасте 18 лет он поступил на дипломатическую службу и в течение следующих 22 лет жил за границей, большую часть этого времени работая дипломатом в российском посольстве в Мюнхене. Здесь он погрузился в западную культуру, лично познакомившись с такими деятелями, как Генрих Гейне и Фридрих Шеллинг, и в целом воспринял влияние немецкой романтической литературы и философии. Одно из самых известных его «философских» стихотворений «Silentium!» было написано в конце 1820-х гг. Толстой, большой поклонник тютчевского стиха, называл это «самой моделью стихотворения, в котором каждое слово на своем месте».

Молчи: береги свой язык и храни
Все сокровенные мысли и чувства глубоко
В сердце сокрыто. Там пусть
Они в своих путях восходят и заходят,
Как звезды в драгоценной ночи, неслыханные:
Восхищайся ими и не говори ни слова.

Как может передать душа свое пламя?
Как другой может знать твое сердце,
Истины, по которым ты живешь и умираешь?
Мысль, сказанная однажды, есть ложь,
Весна прозрачная, оскверненная, однажды взволнованная:
Выпейте его и не говорите ни слова.

Сделай своей целью только внутреннюю жизнь –
Ищи этот мир в своей душе;

Таинственные, волшебные мысли там
Которые, если внешний грохот и блеск

Вторгнутся, затухнут и не будут услышаны:
Впей их песню — и ни слова!

Подобно многим поэтам-романтикам (в том числе и Кольриджу), Тютчев был вдохновлен чтением философии Шеллинга, чтобы увидеть вселенную как органическое целое, одушевленное единой неделимой жизненной силой. Из следующего примера развернутой метафоры (написанной на острове Искья во время визита в Италию в 1829 г.) один критик заметил: «Возможно, нет другого стихотворения в мировой литературе, в котором неживая и живая природа были бы восприняты и изображены как единство в такой полной мере» (добавляя, что только «Я бродил одинокий, как облако» Вордсворта и Шелли «Ода западному ветру» и «Облако» могут приблизиться к ней в этом отношении).

Морской жеребец

Горячий морской жеребец
С гривой прозрачно-зеленого цвета
Теперь дикий, капризный, бегущий на свободе,
Теперь безмятежно безмятежно!
Поднято бурей далеко отсюда

Среди бескрайних морей,
Ты научился у него пугливому,
Галопировать как хочешь!
Я люблю видеть, как ты мчишься, безудержный
В твоей властной силе,
Когда — дымящаяся, взлохмаченная и пестрая
С пеной — ты прокладываешь курс
К земле, стремглав мчась над землей
Рассол с радостным ржанием,
Бросить копыта по звонкому берегу
И – раствориться в брызгах!

Часто бурная любовная жизнь Тютчева ярко отражена в его стихах. Будучи молодым человеком в Мюнхене, он влюбился в прекрасную шестнадцатилетнюю Амели, внебрачную дочь принцессы фон Турн и Таксис. Незабываемым событием времен их первой любви, о котором вспоминается в стихотворении, написанном много лет спустя, был их визит весной 1824 года на руины замка Донауштауф близ Регенсбурга. Тютчев был безутешен, когда мать Амели позже настояла, чтобы она вышла замуж не за него, а за более «подходящего» старшего коллегу по русскому посольству. В поэме воспоминания об идиллии затмеваются знанием рассказчиком последующих событий.

Золотое время все еще преследует мои чувства,
Давняя обетованная земля:
Мы вдвоем, одинокие, как тени удлинились;
Дунай журчит внизу.

И на том холме, где
За всем бледно блестит,
За всем наблюдает замок,
Ты стояла, сказочная принцесса, прислонившись
К замшелой гранитной стене —

Девичьей ногой так легко касаясь
Эти руины былых времен – посмотреть
Долгое, протяжное прощание солнца
От холма и замка, и от тебя.

Легкий ветерок мимоходом трепал
Твою одежду и гладил волосы,
И с веток дикой яблони сыпал
Белые цветы на плечи твои прекрасные.

Беззаботно ты глядела вдаль…
Последние лучи блеснули сквозь пылающий красный;
Река запела еще ярче.
От окутанных берегов убегал дневной свет.

И все же ты смотрела с радостью безоблачно
Пока весь тот блаженный день не прошел,
Пока над головой холодная тень
Быстротечной жизни тихо мчалась.

В 1826 году, более или менее оторвавшись от Амели, он женился на Элеоноре Петерсон, вдове, на четыре года старше его, с четырьмя маленькими сыновьями от первого брака. Восемь лет спустя у него завязался роман с другой молодой вдовой, Эрнестиной фон Дёрнберг. Элеонору довели до попытки самоубийства; в 1838 году ее здоровье уже ослабло, она скончалась от смертельной вирусной инфекции. Через год Тютчев и Эрнестина поженились. Независимо от того, была ли смерть Элеоноры ускорена из-за его неверности, его продолжало мучить чувство вины, как видно из стихотворения, написанного много лет спустя. Оно, очевидно, напоминает болезненный эпизод из их брака: Элеонора готовится уничтожить его письма личного и интимного характера, а он стоит в стороне, молчаливый и беспомощный, чтобы вмешаться, охваченный чувством вины и порывом упасть на колени. Как и в предыдущем стихотворении, воспоминания Тютчева об этой сцене еще более затемнены его знанием того, что произошло после: образы «уходящей души» и «дорогой тени» безошибочно указывают на смерть Элеоноры.

Разобрать кучу писем, на
На полу она сидела, все не обращая внимания,
Как пепел, из которого ушло все тепло
То перебирая их, то выбрасывая.

На каждый знакомый лист она брала
Ее взгляд, такой странный и далекий, остановился:
Как должна смотреть уходящая душа
На только что сорванную скорлупу…

О, сколько жизни было там похоронено ,
Жизнь прожита и уже не вернуть —
Сколько мгновений отчаянья,
Любви и радости, превратившейся в скорбь!. .

Я стоял безмолвно и врозь,
И встал бы на колени – порыв наполнил меня –
И более чем тяжело было на сердце,
Как будто присутствие дорогого тени охладило меня.

В 1844 году Тютчев и Эрнестина вернулись в Россию. Он начал новую карьеру в качестве государственного цензора, и его приверженность принципу свободы слова постоянно приводила его к ссорам с начальством. Хотя своим современникам он казался воплощением насквозь прозападного русского (говорят, что до конца своих дней он говорил по-русски более бегло, чем по-русски), он стал ярым панславистом, активно выступавшим за объединение всех славянских народов. под русской гегемонией. Большинство критиков Толстого согласны с тем, что большое количество политических стихов, созданных им в панславистском деле, значительно уступает его чисто лирическим стихам.

Через шесть лет после возвращения в Россию Тютчев завязал еще одну внебрачную связь, на этот раз с молодой женщиной на 23 года моложе его. Елена Денисьева оставалась его любовницей четырнадцать лет и родила ему троих детей, всегда убежденная, что она, а не Эрнестина, его «настоящая» жена. Двойные стандарты того времени привели к тому, что она подверглась социальному остракизму, в то время как суд и общество продолжали чествовать его, и его служебная карьера не пострадала. Их страстные и часто бурные отношения, неприятие Елены обществом и вина Тютчева за то, что он испортил ей жизнь, нашли выражение в замечательном «Денисьевском цикле» стихов. А также передать что-то от изменчивого темперамента Елены (на ней стоит эпитафия « Mobile comme l’onde ’ — «изменчивый как волна»), следующее стихотворение из цикла напоминает о «роковом моменте» их первой близости и через образ кольца обращается к сожалениям Елены о том, что она никогда не могла быть формально признана его законной женой.

Ты, моя волна на океане,
Существо каприза и прихоти,
В покое или в движении,
Какой чудесной жизнью ты наполнена!

Смеясь на солнце, мигая
Небесное зеркальное здание,
Или в исступленье мечутся, бьются
В бурлящей бездне –

Как ты пленяешь меня нежным , ваши пророческие вопли!

Будь ты потрясен волною,
Будь твой аспект темным или светлым,
Но храни то, что взял,
Храни его в своей лазурной ночи.

Твоей нежной волне
Подношение по обету Я сделал:

Не кольцо было моим жертвоприношением,
Ни изумруд, ни нефрит –

В тот роковой миг унес
Вглубь твои глубины 9 1 чарами редкими, 010009 Не их я похоронил,
Но мое сердце, что бьется еще там.

Летом 1864 года Елена умерла от туберкулеза. Тютчев так и не оправился от удара: смерть Елены, по его словам, просто «сломала пружину [моей] жизни». Некоторое утешение нашлось в поэтическом творчестве: «денисьевский цикл» не утихал. Накануне первой годовщины ее смерти Тютчев ехал в карете из Москвы в родовое поместье Овстуг примерно в 200 милях к югу. В тот вечер на постоялом дворе он решил прогуляться по шоссе, чтобы размять ноги после долгих часов в тряском экипаже; несомненно, ему тоже хотелось побыть наедине со своими мыслями. Пока он шел, ему в голову пришли следующие строки:

Когда я иду по пустынному шоссе, сгущаются сумерки ,
Все вокруг замерло, приближается ночь…
Тяжело мое сердце, мои члены устали…
О, моя дорогая, ты видишь меня здесь?

Я смотрю, как сгущается тьма,
Наблюдаю, как исчезают последние бледные проблески дня. ..
В этом мире мы когда-то жили вместе:
Дорогой ангел, ты видишь меня здесь?

Ныне день памяти ужасный,
Преданный молитве и печали, близится…
Где бы ни обитали духи,
Дорогой ангел, ты видишь меня здесь?

Овстуг и его окрестности вдохновили Тютчева на создание некоторых из лучших поздних стихотворений о природе, в том числе следующих:

Идет с первым появлением осени
Короткое заклинание, полное удивления и восторга:
Целые дни хрустальной прозрачности
И вечера ярко-светлые…

Там, где когда-то серп шагал по колосьям кувыркаясь
Сейчас царит воздух пространства и пустоты;
Лишь пучок паутины, дрожащий,
Мерцает на лбу праздной борозды.

Пустые небеса замирают, когда нас покидают птицы,
Далеко еще первая зимняя буйная буря,

И, просачиваясь сверху, синева чистая и теплая
Добавляется к дремлющим гектарам…

Это был еще одним из фаворитов Льва Толстого. Особенно ему понравились строки 7–8, где нескольких ловких штрихов (Толстой выделяет выразительное употребление слова «бездельничать») достаточно, чтобы создать целую картину деревенского спокойствия и покоя после лихорадочной работы жатвы. «Искусство писать стихи заключается в умении находить такие образы, и Тютчев был великим мастером этого», — отмечал Толстой.

При всей своей националистической риторике отношение Тютчева к родной земле оставалось глубоко двойственным. До своих последних лет он не наслаждался ничем иным, как возвращением в свои старые прибежища на Западе. В 1859 году, например, он провел около шести месяцев за границей. Ближе к концу своего пребывания он написал Эрнестине из Веве на Женевском озере о своем ужасе при мысли о том, чтобы покинуть «это волшебное место», «эту благословенную землю» и о том, что ему придется «пройти ледяную губку петербургской зимы». над этим великолепием». Вскоре после этого, путешествуя по прибалтийским провинциям России на пути домой, он сочинил такие строки:  

Снова знакомые места. .. этот дымно-серый навес -синяя даль, как в трауре,
Темные леса, окутанные осенним мраком…
Мир тусклый и безмолвный, слишком обширный, чтобы сосчитать:
Все пустое, засушливое, нехоженое…
То здесь, то там, полумельком сквозь кусты и папоротники,
Блеск льда на воде, первая зима.

Ни звука, ни цвета здесь: все остановилось,
Вся жизнь погасла, ушла; человек здесь, кажется —

Смирившийся с судьбой, его разум оцепенел и измучен —
Должен видеть себя, как будто в собственных снах,
И, глаза помутнели в сумерках мимолетных,
Не могу поверить, что вчера он знал

Край, где горы, переливающиеся радугой,
Глядят на себя в озера глубочайшей синевы…

Короче говоря, Тютчева больше привлекали идеалы, чем реальность родного края. Для него Россия оставалась метафизической концепцией совершенства, требующей слепой, бездумной веры перед лицом всех свидетельств обратного.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *