Творчество Марины Цветаевой. Биография Цветаевой
Поэтическая манера Цветаевой на протяжении жизни менялась несколько раз, а непростая судьба красной нитью проходит через ее творчество.
Это часть интерактивных уроков, подготовленных образовательной платформой Level One в сотрудничестве с крупнейшими российскими экспертами.
Еще 500 уроков по 15 направлениям, от истории и архитектуры до здоровья и кулинарии на levelvan.ru/plus
посмотреть все уроки
Автор урока
Екатерина Буслаева
Выпускница Московского педагогического государственного университета, преподаватель школы 1370 в Москве, финалист конкурса «Учитель года».
👧🏻 Марина Цветаева родилась в семье московских интеллигентов. Ее отец был искусствоведом, филологом, профессором Московского Университета и основателем будущего ГМИИ им.
Пушкина. Мать — пианисткой, поэтому в их доме всегда звучала классическая музыка. Младшая сестра Цветаевой Анастасия, ставшая писательницей, так вспоминает об их детстве:
🗣 «Детство наше полно музыкой. У себя на антресолях мы засыпали под мамину игру, доносившуюся снизу, из залы, игру блестящую и полную музыкальной страсти. Всю классику мы, выросши, узнавали как „мамино” — „это мама играла…”. Бетховен, Моцарт, Гайдн, Шуман, Шопен, Григ… под звуки мы уходили в сон».
📖 Цветаева получила хорошее образование. Она училась в нескольких гимназиях, из которых ее, правда, несколько раз отчисляли. Но ключевое влияние на воспитание и образование маленькой Марины оказала ее мать: она привила ей любовь не только к музыке, но и к классической литературе, а от отца досталось увлечение античной мифологией, что тоже отразилось на стихах Цветаевой.
🗺 В детстве Цветаева часто выезжала за границу, жила во Франции, Германии, Италии. Она знала несколько иностранных языков, поэтому писала стихи не только на русском, но и на французском и немецком.
🚬 Цветаева была трудным, мятежным подростком. Помимо частых исключений из гимназий, она с 17 лет начала курить, красила волосы и не раз закладывала вещи в ломбард, когда ей не хватало денег. Потеряв мать в 14 лет, она очень рано стала самостоятельной: отцу было некогда заниматься воспитанием Марины и ее младшей сестры Аси (так Анастасию называли в семье). У их отца было еще двое детей от первого брака, доверительные отношения с которыми сложились сильно позже.
📚 Юная Цветаева много и беспорядочно читала. Поступив по собственному желанию в 1906 году в интернат при женской гимназии, она отлично училась и много читала вне школьной программы: на ее книжной полке стояли Гете, Гейне и другие немецкие романтики, классики русской литературы 18–19 веков — Державин, Пушкин, Некрасов, Лесков, Аксаков. Любимыми книгами Цветаевой были «Илиада», «Слово о полку Игореве» и «Песнь о Нибелунгах», а своими любимыми стихотворениями она называла пушкинское «К морю», «Свидание» Лермонтова и «Лесного царя» Гете.
📗 Когда Цветаевой было 16 лет, она самостоятельно едет в Сорбонну, где слушает курс старофранцузской литературы. Уже через год выпускает на собственные средства свой первый сборник «Вечерний альбом».
💍 Через три года, в 1912-ом, Цветаева выходит замуж за Сергея Эфрона, с которым им пришлось пройти немало испытаний. Илья Эренбург, который во время Гражданской войны передавал Цветаевой письма ее мужа, писал о ее характере так:
🗣 «Марина Цветаева совмещала в себе старомодную учтивость и бунтарство, пиетет перед гармонией и любовь к душевному косноязычию, предельную гордость и предельную простоту».
👨🏻✈️ Сергей Эфрон, муж Цветаевой, был офицером-белогвардейцем.
Он ушел на фронт в 1918 году, затем последовала невыносимая разлука на четыре года. Цветаева долго не могла разыскать мужа. В 1921 Илья Эренбург передает в Россию письмо от Эфрона, который тогда был в Чехословакии. Эфрон пишет: «Я живу верой в нашу встречу. Без вас для меня не будет жизни…». В 1922 году Марина Цветаева вместе с их десятилетней дочерью Ариадной покидает родину на целых 17 лет.👨👩👦👦 Жизнь в эмиграции была трудной для их семьи. После недолгого пребывания в Берлине семья три года живет в Праге, а в 1925 году Цветаева с мужем, старшей дочерью и новорожденным сыном Георгием переезжают в Париж. Цветаева начала публиковать стихотворения в нескольких журналах, заниматься переводами. Но денег едва хватало на съем жилья и еду. Дочь Ариадна зарабатывала вышиванием, а муж редактировал статьи.
📘 За 14 лет, проведенных в Париже, Цветаева публикует только один сборник — «После России. 1922–1925». Поначалу ее тексты печатали охотнее, однако вскоре отношение эмигрантской среды к ее творчеству меняется из-за взглядов мужа, решившего вернуться на родину. Цветаева очень много пишет в стол, однако не отчаивается и не предается воспоминаниям об ушедшем прошлом.
💰 Цветаева занимается переводами французской литературы, но этим обеспечить семью ей не удается. Время от времени ее друзья устраивают творческие вечера, чтобы у Цветаевой и ее семьи была возможность выживать. В середине 1930-х приятели Цветаевой организовывают «Комитет помощи Марине Цветаевой», куда вошли известные русские писатели, например, Николай Бердяев.
🧲 Цветаева понимала сложность своего положения в эмигрантской среде. Она осознавала рубеж, отделивший ее от белой эмиграции. Ключевое значение для понимания творческого состояния Цветаевой в тот период имеет сборник «Стихи к сыну», в котором она говорит об СССР как о неумолимо рвущейся вперед стране, однако прекрасно понимает, что той России, которую она оставила в начале 1920-х, уже не существует. «Все меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна» — так Цветаева описывает свое состояние в 1930-х года в одном из писем.
🛤 Муж Цветаевой, Сергей Эфрон, хочет вернуться в СССР. Он считает, что эмигранты виноваты перед родиной и должны сотрудничать с советскими органами — это, по его мнению, единственный способ заслужить прощение. Цветаева противится позиции мужа, однако ее дети поддерживают Эфрона и видят свое будущее только в СССР. Цветаева так описывает свое состояние:
Той, где на монетах —
Молодость моя,
Той России — нету.
Как и той меня.
👤 В конце 1930-х Цветаевой все чаще отказывают в работе, семья живет на грани нищеты. Сергей Эфрон увяз в политических проблемах, дочь Ариадна возвращается в СССР, а эмигрантская среда отворачивается. Цветаевой ничего больше не остается, как тоже вернуться. Это случилось в 1939 году.
Телеграм-канал
Level One
Вдохновляющие посты, новые запуски и подарки только для подписчиков
подписаться
В начале 1939 года Марина Цветаева, ее муж Сергей Эфрон и двое детей — Ариадна и Георгий наконец-то воссоединяются, но радость длится недолго. Уже через несколько месяцев арестовывают и отправляют в лагерь сначала Ариадну, а затем под арест попадает и Сергей.
✍ Вдали от мужа и дочери Цветаевой приходится непросто. Сын Георгий часто болеет, у них нет жилья, им приходится скитаться по чужим домам. Цветаева снова начинает переводить. На собственные стихи у Цветаевой времени нет. «Я перевожу по слуху — и по духу (вещи). Это больше, чем смысл» — так она писала о своей работе переводчиком.
👥 Цветаева находит поддержку в дружбе с Анатолием Тарасенковым и Борисом Пастернаком.
Осенью 1940 года они пытаются издать сборник ее эмигрантских стихов, но терпят поражение. На него дал отрицательную рецензию один из крупнейших на тот момент советских литературных критиков Корнелия Зелинского. Сборник тогда так и не был издан. 🔖 В апреле 1941 года Цветаеву приняли в профком литераторов при Гослитиздате, но силы ее были на исходе. Мирную жизнь прерывает война, журналы отказываются брать ее стихи и переводы на публикацию. «Я свое написала, могла бы еще, но свободно могу не…» — так писала Цветаева о последнем годе своей жизни.
🛤 В начале августа 1941 года Цветаева уезжает в эвакуацию в Елабугу. По воспоминаниям ее друзей, вещи в дорогу собирал Пастернак. Он подарил Цветаевой веревку, сказав: «В дороге пригодится, такая прочная, хоть вешайся».
🕯 31 августа 1941 года Марина Цветаева заканчивает жизнь самоубийством. Повесившись, она оставляет три предсмертные записки — тем, кто будет ее хоронить, поэту Николаю Асееву и своему сыну Георгию, которому на тот момент было всего 16 лет. Вот предсмертная записка Цветаевой сыну Георгию:
🗣 «Мурлыга! Прости меня, но дальше было бы хуже. Я тяжело больна, это уже не я. Люблю тебя безумно. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але — если увидишь — что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик».
❓ Точное расположение могилы Цветаевой до сих пор неизвестно. В предполагаемом месте захоронения в 1960 году Анастасия, сестра Цветаевой, поставила крест, а в 1970 году было установлено гранитное надгробие.
Марина Цветаева не раз писала, что Сергей Эфрон был «самым родным на всю жизнь».
👥 Марина и Сергей познакомились в Коктебеле в 1911 году. Однажды они гуляли по пляжу и собирали камни. Цветаева загадала: «Если он найдет и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж». Так и произошло — они поженились спустя 8 месяцев после знакомства, а уже через год у них родилась старшая дочь Ариадна. Цветаевой было 20 лет.
👩❤️👨 Рано выходить замуж — это «катастрофа». Так писала в одном из своих писем Цветаева. Однако именно в Эфроне она видит воплощение идеала благородства, настоящего рыцаря и, напротив, — беззащитность. Любовь к Сергею была для нее и преклонением, и духовным союзом, и практически материнской заботой.
❤️ Эфрон и Цветаева были во многом схожи. Оба в подростковом возрасте остались без матерей, у обоих были проблемы со здоровьем. Несмотря на то, что они были воспитаны в очень разных семьях, — Цветаева была потомственным интеллигентом, а Эфрон родился в семье народовольцев, — Цветаева безмерно уважала и восхищалась мужем. А еще ей казалось, что его фамилия созвучна с именем персонажа из древнегреческих мифов — Орфеем.
🤱🏻 С началом Гражданской войны связь между Цветаевой и Эфроном прерывается.
👩👦 Цветаева в Москве живет в непростых условиях. На двери ее квартиры не было звонка — только дверной молоток. Современники вспоминали, что это было холодное место с крысами, в котором маленькой Ариадне приходилось ждать, пока мать вернется домой. По словам поэта Константина Бальмонта, в то время взамен на сигареты Цветаева приносила ему картофель.
📩 Душой Цветаева и Эфрон всегда были вместе, даже когда Сергей пропадал без вести на долгие периоды, будучи участником отряда Добровольческой Белой армии. В 1917 году Цветаева в голодной Москве пишет мужу письмо, в котором есть такая фраза: «Если Бог сделает это чудо — оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака».
👨👩👧 Семья воссоединяется в эмиграции в 1922 году. Их семейная жизнь была полна эмоций. Цветаева считала взаимную любовь тупиком, поэтому не задумываясь бросалась в омут чувств к другим и описывала ураган переживаний в своих стихах. Но Сергея тоже не отпускала. А он как человек преданный, любящий старался тактично сглаживать углы и обходить щекотливые темы.
🔮 Между Цветаевой и Эфроном, по словам друзей, не было тайн, кроме одной. Они были уверены, что сын Цветаевой Георгий или Мур, как его ласково называла мать, рожден не от Сергея, а от его друга, Константина Родзевича, «единственного неинтеллектуального романа Цветаевой». Однако Эфрон признал сына своим.
🔙 В вопросе возвращения на родину Цветаева была единственным противником. Она бы вряд ли вернулась, если бы не желание мужа и старшей дочери Ариадны, которая покинула Европу самостоятельно еще раньше родителей. Вспомнив письмо, которое она написала в 1917 году в Москве, Цветаева дописывает его, спустя больше двух десятилетий: «Вот я и поеду. Как собака».
💌 Спустя несколько месяцев после возвращения Эфрона арестовывают. Цветаева пишет письмо Лаврентию Берии, свой последний текст, проникнуты любовью к мужу:
🗣 «Кончаю призывом о справедливости. Человек душой и телом, словом и делом служил своей родине и идее коммунизма. Это — тяжелый больной, не знаю, сколько ему осталось жизни — особенно после такого потрясения. Ужасно будет, если он умрет не оправданный».
Сергей Эфрон пережил Цветаеву на полтора месяца. 16 октября 1941 года он был расстрелян, проведя под арестом больше двух лет.
У Цветаевой и Эфрона было трое детей: две дочери — Ариадна (в семье ее называли Алей) и Ирина и сын Георгий.
🎹 Цветаева воспитывала Ариадну в строгости. Она прививала дочери вкус в музыке, мотивировала вести дневник. Часто критиковала Ариадну, например, за ее способности к рисованию. Наградой за хорошее поведение были не сладости и подарки, а прочитанная вслух сказка, совместная прогулка или приглашение «погостить» в ее комнате.
🏡 Цветаева была вынуждена отдать Ариадну и Ирину в приют. Когда Эфрон ушел на фронт, у нее не было возможности обеспечивать и кормить детей. Часто можно слышать мнение о том, что Цветаева не любила своих детей, была жестокой с ними. Действительно, в ее дневниках можно найти такие строки:
🗣 «Не люблю (не моя стихия) детей, простонародья (солдатик на Казанском вокзале!), пластических искусств, деревенской жизни, семьи. Моя стихия — все, встающее от музыки. А от музыки не встают ни дети, ни простонародье, ни пласт искусства, ни деревенская жизнь, ни семья».
🩺 Младшая дочь Ирина прожила меньше трех лет. Сначала с малярией слегла Аля, вслед — маленькая Ирина. Вылечить обеих ей было не под силу, выбор был — спасать Алю и молиться о выздоровлении Ирины, которая вела себя в связи с заболеванием по-настоящему жутко. Цветаева писала, что девочка бьется головой о стену и выглядит как сумасшедшая. Из писем того периода очевидно, что Марина страдала, искала виноватых, но вскоре ушла с головой в другие проблемы, об Ирине больше не вспоминала.
🗝 Цветаева вместе с Ариадной уезжают в эмиграцию. Они до конца жизни были очень близки. По возвращении в СССР Ариадна была арестована, много лет провела в сталинских лагерях. Дожила до 63 лет, посвятив свою жизнь изучению творческого наследия матери.
👶🏻 Сын Георгий был долгожданным ребенком. После гибели младшей дочери Цветаева обещала мужу, следующий ребенок будет непременно сыном. «Жалко, что вы не видели нашего прелестного мальчика, — так пишет Сергей Эфрон друзьям, — на меня не похож совершенно. Вылитый Марин Цветаев». Именно сына, которому на момент смерти матери было всего 16, Цветаева упоминает во всех трех предсмертных записках, прося всех позаботиться о нем. Однако жизнь Георгия оборвалась через три года после смерти родителей: в 1944 он погиб на фронте.
курс Level One
Как влюбиться в литературу Латинской Америки
Курс лекций о сказочном и иллюзорном мире Маркеса, Борхеса и Кортасара. Расскажем об истории создания книг и поймем, как и почему литература Латинской Америки отличается от европейской. Читать книги заранее не обязательно — мы выберем самые интересные и показательные отрывки.
Сегодня можно купить со скидкой 50%
4800₽
2400₽
подробнее о курсе
Биография Марины Цветаевой: жизнь и творчество поэтессы
Автор: Guru ·
Творчество поэтессы относится к Серебряному веку русской литературы. Она писала прозу, переводила тексты и, конечно, сочиняла изящные, полные искренности стихи. На ее долю выпала трагичная судьба, полная несправедливости и лишений. Тем не менее, в ее скитаниях было место счастью. Жизнь Марины Цветаевой (1892-1941 гг.) была насыщена интересными событиями.
Содержание:
- 1 Происхождение и становление
- 2 История успеха
- 3 Творчество
- 3.
1 Первые стихи - 3.2 Сборники и циклы
- 3.
- 4 Личная жизнь
- 4.1 Семья
- 4.2 Другие романы
- 5 Интересные факты
- 6 Эмиграция
- 7 Смерть
- 8 Места Марины Цветаевой
Происхождение и становление
Иван Цветаев основал Музей Изящных Искусств, изучал филологию, работал в Московском Университете. Мама поэтессы занималась музыкой, увлекалась игрой на пианино, также учила этому дочь, сочиняла стихи. Именно от нее Марина унаследовала страсть к поэзии. Мария Александровна очень гордилась ею, но все же больше всего внимания уделяла младшей дочери Анастасии. Это немного обижало поэтессу. Родители Цветаевой воспитали четверых детей: трех девочек и одного мальчика.
В 9 лет маленькая писательница поступает в четвертую гимназию для девочек, там она проучится совсем недолго. Когда девочке исполнится 10, у ее мамы обнаружат туберкулез. В связи с этим семейство переедет на побережье между Лигурийским морем и горной грядой. Позже наша героиня сменит еще два места обучения. Летом 1905-ого семья Цветаевой приедет на родину. Поселятся в городе на берегу черного моря — в Ялте. Уже в следующее лето они переберутся в Тарусу – место, с которым так тесно переплетены жизнь и творчество Марины Цветаевой.
История успеха
Еще в возрасте 6-7 лет будущая поэтесса начала свой неповторимый творческий путь, написав первые стихотворения. В 18 лет она издала дебютный сборник стихов под названием «Вечерний альбом» (1910 г). Спонсоров у нее не было, Марина Ивановна издала сборник своими силами и средствами. Реакция на ее работу была незамедлительной. Она тут же привлекла внимание известных людей. Гумилев Лев Николаевич, Валерий Яковлевич Брюсов и Волошин были заинтересованы юной писательницей. Знакомство с ними открывает ей новый литературный мир символистов, который состоит из множества кружков, где Цветаева так и не нашла себя. Ее стиль был настолько оригинален и свободен от посторонних веяний, что ему не удалось вписаться ни в одну эстетическую концепцию.
Поэтический мир Марины Цветаевой зиждется на ее жизненных принципах, которые она сама заботливо сохранила для потомков в своих записях:
Единственный справочник: собственный слух и, если уж очень нужно — теория словесности Саводника: драма, трагедия, поэма, сатира.
Единственный учитель: собственный труд.
И единственный судья: будущее.
Творчество
Первые стихи
В 1906 году Марина Цветаева пишет страстный призыв к поколению отцов с просьбой не мешать молодым людям жить так, как они хотят («He смейтесь вы над юным поколеньем!»). В том же году написано возвышенное стихотворение «Маме», написанное в той же классической манере. До 1910 года большинство ее стихов посвящается детским воспоминаниям и впечатлениям. Начинающая Цветаева сочиняет просто и лаконично, не экспериментируя с размером и ритмикой стиха. Она судорожно ищет свой стиль, свой голос, пробуя известные поэтические формулы.
Ее самобытность начинается с той поры, когда она находит выход из устоявшихся рамок поэзии и реализует собственный новаторский потенциал.
Сборники и циклы
- Первый сборник — «Вечерний альбом» (1910 г). Также 1910 выходит статья «Волшебство в стихах Брюсова;
- «Волшебный фонарь» издается в 1912-ом;
- Еще через год публика смогла оценить ее новый сборник «Из двух книг».
До 21-ого писательница берет перерыв и больше не издает сборников. Также Цветаева имеет публикации в таких журналах, как: «Северные записки», «Альманахе муз», «Салоне поэтов».
Находясь в Чехии, пишет свои известные поэмы «Поэма горы» и «Поэма конца». Сборник «Юношеские стихи» выходит с постепенно в течение двух лет с 1913 по 1915 года. В 1921 году частное издание «Костры» выпускает сборник «Версты I». В него входит 5 стихотворений, написанных с 17 по 20-е года. Также публикуются произведения: «Царь-Девица», «На Красном Коне». Формируется сборник «Психея». Готовится цикл «Стихи о Москве».
Последний сборник писательницы издается в 1928 во Франции, в Париже. Он имеет характерное название — «После России». Все стихи, написанные с 1922 по 1925 год, были опубликованы там. Поэтический цикл «Маяковскому» издается в 30-ом. Писательницу слишком шокировало самоубийством поэта. Также Цветаева работает над созданием цикла «Подруге», посвященного ее любимой женщине, Софии Парнок. Тем же временем выпускается проза писательницы. Произведения приводят зарубежную публику в восторг. Далее издаются: «Живое о живом» (1933 год), «Дом у Старого Пимена», «Пленный дух» выходят в 1934-ом, «Мать и музыка» (1935), в следующем году публикуется повесть «Нездешней ветер», выходит «Мой Пушкин» в 1937 году, позднее выходит «Повесть о Сонечке».
Самый известный цикл стихов Цветаевой – стихотворения, посвященные поэту А. Блоку. Вот подробный анализ одного из них, под названием «Имя твое».
Личная жизнь
Писательница не ограничивалась только мужчинами. Ее возлюбленной являлась София Парнок. Подробнее об их романе будет сказано ниже. Также у писательницы были отношения с Константином Родзевичем. Он являлся другом ее мужа.
Интересный факт: после расставания с Родзевичем, Марина Ивановна помогала выбирать платье его будущей жене, а также посвятила ему некоторые свои произведения. Друзья называли их роман «единственным, настоящим и трудным, неинтеллектуальным» в жизни писательницы. Муж знал обо всех отношениях Цветаевой. Но, тем не менее, пара сохранила узы брака. После расставания с Константином, Марина Ивановна родила сына. До сих пор точно не известно, от кого именно был этот ребенок: от ее мужа или же от бывшего возлюбленного.
Семья
В 1911 году произошло знакомство Цветаевой и Сергея Эфрона. Буквально через год они решают вступить в брак. В 12-ом году на свет появляется их дочь, которую решили назвать Ариадной. Семья ласково звала ее Аля. Через 5 лет рождается еще одна дочь, Ирина. К сожалению, девочка погибает в возрасте 3-х лет. Виной всему плохие условия и отсутствие еды в детском приюте. Мама отправила дочерей туда в дни революционной разрухи, думая, что там у девочек больше шансов выжить, чем в бедной, разоренной гражданской войной семье. 1 февраля 1925 года семья пополняется. Рождается сын Георгий, но все зовут его «Мур».
Муж Цветаевой занимался публицистикой, изучал литературу, служил. В 1941-ом приговорен к расстрелу по политическим соображениям. Его принадлежность к идейно чуждому классу сыграла роковую роль в его судьбе в условиях диктатуры пролетариата. В 1955 году старшая дочь Цветаевых получает разрешение на въезд в СССР. Любимый Мур погибает во время войны, в 1944. Внуков у писательницы нет. Это значит, что прямых наследников у Цветаевой нет.
Другие романы
Познакомились Цветаева и София Парнок в 1922 году, тогда и началась их история любви. Еще при первой встрече они почувствовали взаимную симпатию. Позднее эти чувства переросли в роман. Сергей безумно ревновал, устраивал сцены, тем не менее, роман с Парнок продолжался около двух лет.
Но, в конце концов, Мария Ивановна решила расстаться с переводчицей. Бывшей возлюбленной посвящён цикл стихотворений «Подруга». Этот союз Марина Ивановна назвала первой катастрофой в своей жизни. Но, узнав новости о смерти Софии, писательница отреагировала довольно холодно и безразлично. Однако именно Сонечке с длинными черными косами посвящена прозаическая повесть Цветаевой, которую отечественные авторы ценят очень высоко, ведь эта проза написана изящнее и образнее, чем иные стихи.
Ходят слухи и о других похождениях скандальной поэтессы. На ее малой родине, в Тарусе, старожилы помнят рассказы о пикантных подробностях жизни знаменитого автора. Она часто влюблялась, была впечатлительным и привязчивым человеком. Часто говорят о ее связях с О. Мандельштамом, А. Блоком и другими известными личностями.
Интересные факты
- Германия и Древняя Греция – самые обожаемые страны писательницы.
- Любимый камень поэтессы – сердолик. Она всегда утверждала, что ее мужем станет тот, кто угадает, какой у нее любимый камень. В день ее знакомства с мужем, Сергей подарил ей тот самый заветный предмет, случайно найдя его на берегу моря. Так и сложилась судьба Марины Цветаевой.
- Переезжая, наша героиня попросила помощи в сборах у Бориса Пастернака. Он принес веревку для чемодана и в шутку сказал: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Эти слова стали пророческими. На той самой веревке позже покончила с собой писательница.
- Марина Цветаева верила — имя, данное человеку при рождении, влияет на его будущее. Интересная жизнь, по ее мнению, определялась уже на этапе зачатия. Она хотела назвать своего сына Борисом, а не Георгием, так как была уверена, что буква «й» в имени лишает мужественности.
- Марина Ивановна не любила младшую дочь, а вот старшую просто боготворила, ревнуя ее даже к родственницам. Ирину она считала слабоумной, ведь девочка действительно медленно развивалась и была не столь умна и сообразительна, как ее старшая сестра. В приюте Ирина часто билась головой о стены и пол, чем вызывала недоумение сверстников. А вот Ариадна состояла в тесных отношениях с матерью, поэтому Цветаева старалась давать ей больше еды. Когда старшая дочь заболела малярией, мать винила в этом Ирину и отдавала больной все имеющиеся припасы (она навещала их в приюте и приносила еду). Возможно, из-за этого пренебрежения Ирина и умерла.
- Когда одна из дочерей во время отлучки матери съела кочан капусты, мать так разозлилась, что привязывала ребенка к стулу каждый раз, когда уходила из дома.
- Марина Цветаева очень любила поэзию А. Ахматовой и жаждала с ней увидеться, но после холодной и краткой встречи двух женщин данное отношение резко переменилось. Обе поэтессы очень резко и надменно отзывались друг о друге всю жизнь.
Эмиграция
Весной 1922 было семьей получено разрешение: выехать заграницу к мужу и отцу Сергею Эфрону. Первая их остановка — Берлин. Затем они перебрались в предместья Праги, где прожили около трех лет. Родив Георгия, писательница со своей семьей переезжает в Париж. Даже заграницей поэтесса продолжала общение с Борисом Пастернаком и другими русскими литераторами.
Произведения, выпущенные заграницей, не приносили много прибыли, хоть и имели успех. Семейство эмигрантов было фактически нищим. Матери семьи еле удавалось сварить суп на всю семью из того, что получилось подобрать на рынке. Ее муж не может работать, так как серьезно болен. Единственный доход идет от пошива шляпок дочерью поэтессы. Этих денег слишком мало для содержания семьи из четырех человек.
15 марта 1937 года Але дали разрешение уехать домой. Тем же годом Эфрон был заподозрен как соучастник в политическом убийстве, поэтому он принял решение сбежать из Франции. Позднее писательница в 39-ом вернулась в СССР.
Смерть
Как умерла Марина Цветаева? Писательница не смогла выдержать гибели мужа, происшествие добило ее. 31 августа 1941 года, когда расстреляли ее мужа, писательница повесилась в доме, где она временно жила с Муром. Причина смерти – усталость от жизненных дрязг и волнений. Обладая незаурядным талантом, женщина вынуждена была прозябать в нищете и тащить за собой целую семью. Этот груз был слишком тяжел для нее.
Прежде чем совершить это, Марина Ивановна подготовила несколько записок. Одна для тех, кто будет ее хоронить (после данная заметка получит название «эвакуированным»), еще одна для сына, третья оставлена дочери. Похоронили великую поэтессу 2 сентября на Петропавловском кладбище в городе Елабуге.
Места Марины Цветаевой
В память о писательнице открыто несколько домов-музеев. Также есть памятные монументы на территории всей страны. В Праге существуют небольшие экскурсионные маршруты, где туристам предоставляется возможность посетить и осмотреть места, где когда-то писательница жила вместе со своей семьей.
Петршин холм является одним из любимейших мест Марины Цветаевой. Именно данный холм стал прообразом горы в произведении «Поэма Горы». Поэтесса довольно часто приходила на Еврейское кладбище в Старом городе и на смиховское Малостранское кладбище. Там она гуляла в полном одиночестве. Марина Ивановны говорила, что Прага – единственный город, который «врезался» ей в сердце.
Дом-музей есть и в Тарусе, где долгое время жила поэтесса. Там же проводятся знаменитые осенние фестивали в ее честь.
Любимым городом Марины Ивановны была Москва, где ей тоже отведено памятное место
Автор: Юлия Петрова
Интересно? Сохрани у себя на стенке!Читайте также:
Adblock
detector
Наталья Гончарова: жизнь и искусство (отрывок)
← Джонни и я
Как важно быть грустным →
Марина Цветаева
Марина Цветаева и Наталья Гончарова — два самых ярких голоса русской культурной традиции начала ХХ века. Цветаева, которую сейчас считают наряду с другими поэтами, такими как Александр Блок и Борис Пастернак, была выдающейся поэтессой русского Серебряного века. Она поддерживала переписку с Пастернаком, который глубоко восхищался ее поэзией, почти двадцать лет. Она известна стихом, отмеченным скудостью слов, интенсивными сдвигами, громкой страстью и причудливым синтаксисом. Гончарова стояла у истоков русского авангарда, а в 1910-14 вместе со своим партнером Михаилом Ларионовым основала лучизм, ставший одним из первых абстрактных течений в русском искусстве. Она была членом экспериментальной художественной группы Der Blaue Reiter вместе с такими художниками, как Василий Кандинский и Пауль Клее, и ее работы можно найти в музеях по всему миру, от Тейт до Гуггенхайма.
В настоящее время Гончарова считается одной из самых ценных женщин-художниц на аукционах, а ее картина «Цветы» (1912) была продана в 2008 году за 10,8 миллиона долларов. Наряду со многими другими русскими художниками того времени и Цветаева, и Гончарова жили в изгнании в Европе после политических потрясений русской революции. В это время Цветаева начала работу над своим очерком «Наталья Гончарова: жизнь и искусство», в котором она вела подробные отчеты о своих встречах с Гончаровой, впечатлениях, заметках о своей мастерской и о жизни Гончаровой в Париже, переплетающихся с продолжительным теория ее творчества. Иосиф Бродский, русский поэт-эмигрант, 19 лет.91 Поэт-лауреат США, позже скажет о Цветаевой, что «между словом и делом, искусством и жизнью для нее не было ни запятой, ни дефиса; Цветаева поставила между ними знак равенства». Эссе Цветаевой — яркий пример притязаний Бродского: это интеллектуальное, поэтическое исследование значения цвета и формы в искусстве Гончаровой, выход искусства за границы холста или ритма и в наблюдения повседневности. Он также служит биографией Гончаровой с акцентом на моменты, когда жизни двух женщин пересеклись.
Этот короткий отрывок демонстрирует силу прозы Цветаевой и позволяет заглянуть в ранее не переведенное эссе с замечательными комментариями как к творчеству Гончаровой, так и к восприятию Цветаевой ценности артистизма и его воздействия на окружающий мир. В нем приводится каталог ее первых впечатлений от Гончаровой при их встрече, а ценителям художественной культуры начала двадцатого века предоставляется ценный исторический отчет из первых рук.
—Со-переводчики Изабель Синклер и Наоми Каффи, Reed College
I. Переулок
Это не переулок, а овраг. На расстоянии вытянутой руки — стена: склон горы. Не здания, а горы, старые, старые горы. (Молодых гор не бывает; если молодая, то это не гора — это гора, значит, она должна быть старой.) Горы и норы. Она живет в горе и норе.
Это не улица, а овраг, а еще лучше овраг. Это так мало похоже на переулок, что, каждый раз забывая и ожидая улицу — ведь есть же название, есть номер! — я перескакиваю мимо нее и оказываюсь на берегу Сены. Так что — снова — искать снова. Но переулок ускользает от меня — овраг ускользает от меня! Спросите у горцев — туда, сюда — это оно? Нет, дом, который вдруг распадается на двор, большой, как квадрат, но нет, подъезд, дующий древними ветрами; нет, это просто улица, с витринами, автомобилями. Этого больше нет. Исчез. Гора захлопнулась, поглотив Гончарову и ее сокровища. Я Гончарову теперь не найду, себя никогда не найду. Вправо, влево? В Сен-Жермен, Сену? Где что? И по отношению к чему что это где ?
И вдруг — чудо! — не может быть! Или может, раз уж есть! Это действительно ее улица? Как же не быть — это — сужение — овраг! Прямо здесь, между двумя домами, как будто ничего и не было, как будто все это время было здесь.
Я вхожу. Весь переулок окружен железом. Справа решетки, слева еще решетки. Если бы вы провели по нему шестом или палкой… — ну, звук никогда бы не прекратился. Инструмент защиты, октавы страха. Защищать что, прятаться от чего, за чем…? Есть, видимо, вещи и поважнее жизни, и пострашнее смерти. (Тайна незнакомца и честь возлюбленного.)
Это уже не овраг, а тюремный коридор или зимовье зоопарка — но без глаз ни внутри, ни снаружи. Никого за решеткой, ничего за решеткой, только , что за решеткой. Но — внутри тюрьмы и зоопарка, вне зоопарка и тюрьмы — есть воздух! Ветер дует из оврага. Глубоко внутри оврага живет ветер, бог с надутыми щеками. Ветер живет, но может ли ветер жить, потому что жить — значит быть где-то, а ветер везде и везде — значит быть. Но есть места вечных ветров, вихри ветров, например, одно здание в Москве, куда ходил Блок и где я ходил по его стопам, теперь охладел. Следы исчезли, но ветер все еще есть. Этот ветер, быть может, в одном из своих приходов — в одном из своих уходов — подхватил меня и навеки приковал к этому месту. Место, где всегда находится вещь, — это жилище, — и какое чудесное слово, между прочим, одновременно дающее бытие и длительность, положение в пространстве и протяженность во времени; какое просторное, какое обширное слово! Так Россия, например, есть жилище тоски, хотя о России так не скажешь, как о ветре: он живет. И тем не менее — живет! И ветер тоже живет. Он живет в конце этого переулка, чтобы лучше дуть в лицо тем, кто в его начале.
Каждый ветер — это морской ветер, а когда дует ветер, каждый город, даже самый отдаленный от выхода к морю, — это приморский город. «Пахнет морем» — нет, но: с моря веет, а мы добавляем аромат. А ветер пустыни — это морской ветер, а степной ветер — это морской ветер. Потому что за всякой степью и всякой пустыней — море, запустыня, застепь. Потому что здесь море как единица измерения (неизмеримого).
Каждый переулок, куда дует ветер, — порт. Ветер несет по морю, переносит его. Ветер без моря больше море, чем море без ветра. Ветер в моем переулке отчетливый; дует в два потока. (Визуал: из мавританских уст толстощекого бога он раздваивается, как витки веревки [1].) Мореподобный, как всякий ветер, и старый, как только он один. Есть молодые ветры, и — молодеющие с каждым мгновением — все на пути! (Детские ветры, москвич!) Ветер не только вносит, но и вбирает, то есть теряет — первозданная пустота. С ветром так: я первый дуну, последний почую. Ветер — символ бесформенности — это, как я понимаю, сама форма движения. Его содержание — это его путь. Этот старый — он летел ко мне более 400 лет, верхом на фалдах того из владычества итальянцев, именем которого назван этот переулок, а может быть, только его слуг [2]. (Издалека он скрыт.) Этот старый, но после того, как он выйдет из моего переулка, он будет еще старше, так как здания уже очень старые.
Я стою перед одним из них. Я тоже никогда не узнаю этого, хотя это незабываемо. Но все в этом переулке незабываемо. Если современные неразличимы по своему единообразию, то старые — по своеобразию. Что отличает мой? Его особенность. Все они частные. Обыденность частного, особенность частного. Так же, как, взглянув подряд на сотню необыкновенных растений, вы не сможете их отличить друг от друга; вы соедините их в своей памяти в одно, как сотню однородных растений, приписывая одному особенности всех. Так и с этим зданием. И даже число не помогает — даже 13! — потому что фонарь один на всю улицу, а не через мой дом. Единственная его особенность — здание не напротив света. В первый раз, когда я пришел туда, перед одним из домов стоял автомобиль, и я от наведенной на себя безысходности поверил, что раз он там стоит, значит, он стоит именно перед моим домом, — поэтому я приказал дому будь моим. (Так и оказалось.) Но сегодня автомобиля нет. Что есть сегодня? Близорукость? Забывчивость? Так и быть, но главное: впечатление от аллеи, как от оврага, то есть чего-то громоздкого, цельного. Так как это не переулок, а овраг, то это не здание, а гора, направо гора, налево гора, иди и найди здание. Непроницаемый.
Но… его надо найти. Проще было бы: «Открой, сезам!» Так что вся гора — сразу — во всей горе — вся — будет Гончарова. Но этого, я точно знаю, сегодня не будет. Такого рода чудеса просто так не случаются; они случаются для тех, кто в них не нуждается — именно нуждается, вот и все, что им нужно. Если я верю, что гора может расколоться, почему она должна расколоться для меня? Гора «как семья» для всех тех, кто, как и я, не стоит усилий. Неблагодарность близких. Одни обретают веру, другие — чудеса.
И — чудо! Это тот. Настолько, как бы говоря: вот я. Частное среди частных, несравненное среди несравненных, все превосходные степени уникальности. Я вхожу. Направо светлое окно швейцара — именно швейцара: у двери, и какие двери! должно быть не менее двухсот лет, и ей мое приветствие, как и мне ее прощание, было бы непонятно. Я торопливо прохожу мимо, и на полном ходу… Где? Все необитаемо. Что самое обитаемое из негостеприимного? Есть дома, где живут люди. А еще есть дома, в которых живут. Сами. Вне людей. С коридорами, лестницами, карнизами, тупиками, щелями, грохотом, шагами, тенями — всем, кроме человека. Дома, где «вещи» (— все, кроме человека). Дома, которые являются «жилыми» и, соответственно, нежилыми. Дома настолько живые, или прожившие столько, что просто живут дальше. Как книга, которая больше не нуждается ни в авторе, ни в читателях. Источник жизни, хранилище жизни, но уже не ее театр. Дом вне игры.
Хранилища. Пещеры. Либо ты прислоняешься к стене, либо уходишь навсегда. Дом не построен, а раскопан. Руки раскапывать не стали. Я стою, как на распутье. Двигайтесь вправо — вы потеряете свою лошадь. Двигайтесь влево… влево. [3]
Дворы старых домов. Не люди вымощены, а великаны, которые играли. Я камень, ты камень, я больше, ты еще больше, я глыба, ты — гора. Нога ничего не узнает, ее постоянно обманывают. Я глыба, ты — гора. Я — скала, ты — ничто. Ничто не то, что они называют ямой. Яма — это место, которое они покинули, не закончив игру. И я должен идти по этому гребню. Таких мест много. Итак, с горы и в яму, из ямы и на гору… — проход! Трещина света. Увы, он скрывает свой свет до последней секунды. Вся дикость газа устремляется в овраг. Он течет сверху — бесконечно. Я вверяю себя стенам, которые знают, куда ведут, и ведут я — не знаю. Я знаю только одно: под моей рукой — бочок, а под моей ногой — река. Что раньше было рекой. Я иду по изгибам реки, как по изгибам плеча…
Лестница. Ступени — ведь они должны как-то называться! — деревянные. При первом же поднятии ноги — ноги, всего ноги — узнает неведомые прежде ступени пирамиды. Если великаны вымостили двор, то наверняка и лестницу нагромоздили. Игра с кубиками, здесь — кубики. Я выше, ты еще выше, я скала, ты — ничто. Следы той самой игры, веселой для них, ужасающей для нас. (Так развлекались большевики, а мы боялись; так взрослые развлекаются, а дети…[4]). Деревянные ступени окованы — окованы железом. Если приглядеться, то не будет конца тому, что ты увидишь, потому что бог знает, чего нет в старом дереве, — серии картин в железных рамах. Гончарова взбирается на свое место по ряду старых мастеров, самый старый из них — время.
Приземление за приземлением, на каждом пропасть-окно. Стекла нет и не было. За выпрыгивание. Вспоминая слова: «выше нельзя, потому что выше ничего нет», я не считаю этажи. Этажи? Эпохи. По такой лестнице даже самые быстроногие поднимаются за сто лет.
Картина, на которую много смотрели, лестница, на которую много взобрались — глядя и идя по следам всех предо мною, мой след (взгляд) — последний; Я последняя точка на этой поверхности, ее последний слой. Ступени явно стерты от ходьбы, а не явно застроены. Что нога унесла, то и дал след, что нога унесла, то и след вписал. Слои следов, как тени на стене. Вот почему старые дома живут так долго, питаясь всей жизнью, той жизнью, которая привнесена. Такой дом может стоять веками, не живым упреком, а живой угрозой медленно растущему, зарастающему, не просрочить. Обгонять прошлое нельзя. Терпи сегодня, я тебя не переживу, терпи все, что стояло, выстояло.
Вот почему гости так долго поднимаются по такой лестнице, а их хозяева так долго ждут. Вершина. Ту самую, дальше которой уже не пройти, ибо больше нет. Переводя во времени — конец 400 лет, которые простоял этот дом, то есть сегодняшняя дата — 9 ноября 1928 года — последний час и миг этого дня. В эту самую секунду — конец истории.
Несколько сотен лет назад в этом доме жил величайший поэт Франции. [5]
II. Мастерская
Первый: свет. Затем: космос. После всей тьмы — всего света, после всей тесноты — всего пространства. Если бы не крыша — пустыня. Как она есть, пещера. Наполненная светом пещера, конечная цель всех подземных рек. На взгляде версты , на стихе — бесконечность…[6] Конец всех адов и адов: свет, простор, покой. За этим миром — следующий.
Рабочий рай, мой рай, и, как и рай, естественно, не гарантировано. В пустоте — в тишине — утра. Рай — это прежде всего пустое место. Пусто — просторно, просторно — спокойно. Мирный — светлый. Только пустота ничего не навязывает, не вытесняет, не исключает. Чтобы все было, необходимо, чтобы ничего не было. Все не терпит что-то (типа «могло» — «что есть»). — Но у Маяковского — это рай со стульями. Даже с «мебелью». [7] Пролетарская жажда материальности. Каждому свое.
Пустыня. Пещера. Что еще? О, колода! Первой стены нет, есть только — справа — стекло, а за стеклом ветер: море. Вечерами, после работы, когда рука отдыхает и входит гость, стеклянная стена, морская, исчезает за другой, которая вливается. По вечерам в мастерской Гончаровой всходит другое солнце.
Кроме стеклянной стороны, правой стороны, есть и левая. Деревянный или каменный? (Я что-то слышал о пристройке.) В старом доме и дерево — камень. (Предварительное воплощение векового материала: старая кожа, превращающаяся в бронзу, старое дерево в кость, глина в медь, лица старух и мертвецов — во что угодно, кроме плоти. ) Не деревянная и не камень, как и третий, с которым сходится стена холстов (холстов, обращенных вдаль ) — стена крестов. Деревянные кресты в холщовых рамах. Такие же, как дворовые булыжники, как кубики лестницы, они до неба, они по пояс (только нет ни одного пробела, ни одного «ничего!») — может быть, играли те же великаны и, закончив игру , толкнул их к стене, отвернувшись от глаз: сглаз. я не верю в различных духов; есть одна сила, есть одна игра. Все дело в мере. Хаос, играя, не разыгрывается и переигрывает себя:
Но ты вырос грубым, непобедимым, И тонет стая кораблей… [9]
Ряд готовых полотен — творение завершенного творческого порыва, день седьмой. В жизни Натальи Гончаровой много седьмых дней, здесь, перед глазами, лицом к стене — лицом в сторону. Много седьмых дней — всегда в прошлом, никогда в настоящем. Творящее существо отличается от Творца тем, что после шестого сразу идет первое, опять первое. Ибо седьмое не дано нам здесь, на земле, — оно может быть дано только нашим вещам, а не нам.
Этаж. Если от простора и света возникает впечатление пустыни, то пол — сплошь пустыня, сама пустыня. Не говоря уже о его беспредметности (ничего, кроме самого необходимого ничего нет) — физическое ощущение песка, от стружки под ногами. Стружка от строганных досок. Даже не стружка, а древесная пыль, пыльца, как песок, вызывающий тишину. Что тише земли? Песок. (Я знаю поющий песок, свистящий под ногами, как рваный шелк, песок других океанских побережий, но — тишина не есть отсутствие звука, это отсутствие лишних звуков, наличие необходимых шумов — шум кровь в ушах [комариное зе-зе-зе], ветер в листве, и в эту самую минуту, когда я стою у входа в мастерскую, шум журчащей воды в паровом нагреве — в огромной печи, на жарком солнце этой пустыни.) Пустыня и — оазис! Вправо, вдоль стеклянной стены, вся песчаная полоса — в цвете! Смотрю вниз — глиняные мисочки, полные краски: из одной и той же коричневой чашечки — и каждый раз другой цветок! Цветы, как на детских рисунках или увиденные сверху, на лесных полянах: все круглые, плоские, одни по краям, другие в самом низу — не один оазис, а ряд оазисов, разноцветных островков, морей, озера. Море для крохи, море из блюдца. Из таких крошечных глубин возникают такие массы (холсты). Все в этом сверхчеловеческое: богоподобное!
Пещера, пустыня и — не сон ли все эти глиняные горшки и миски? — эта глиняная посуда. [10] Как хорошо, когда это так гармонирует!
В первый раз я увидел мастерскую в середине дня. Тогда овраг был коридором, одним из бесчисленных коридоров старого здания Парижа. А мастерская — в жару — была похожа на литейную. Терпение стекла при непереносимости солнца. Стекло под бесконечным биением солнца. Стекло, каждая точка которого зажигательна. Палило солнце, стекло закалялось, солнце палило и плавилось. Помню капающий пот и рукава рубашек друзей, строгающих какую-то доску. Моя первая мастерская Гончаровой — само воплощение труда, в поте лица под первым солнцем. В такую жару нельзя есть (пить напрасно), нельзя спать, говорить, дышать, все, что можно делать, это одно и единственное, что всегда можно, раз оно всегда необходимо, — работать. И выплавляется не стекло, а лоб.
Помню, в это же время где-то в стороне балкон, который потом исчез. Под ним столбы крыши — париж Гончаровой работы, а над ним, на нем, одно из гончаровских солнышек, прямо над головой, а я под ним. У меня никогда не было лучшего опыта — и такого яркого — в моей жизни. Лестница исчезла вместе с солнцем, и выйти на нее из мастерской прямо сейчас, в январе, так же невозможно, как вызвать это самое солнце. Но оно вернется, и мы вернемся вместе с ним.
Пещера — пустыня — гончарная мастерская — литейный цех.
Почему из всего Парижа Гончарова выбрала именно это здание? Самый богатый красками художник выбирает здание одного цвета: время; родоначальник новой эпохи в живописи — здания, где этажи измеряют время эпохами; пожалуй, самый современный из художников — здание, современники которого спали более 400 лет. Гончарова и развалины, Гончарова и дом под снос. «Субсидированный контракт»? Необычные размеры даже для мастерской? Латинский квартал? Да, да, да. Так скажут знакомые. И так скажет — кто знает — может быть, даже сама Гончарова. А вот что говорит само здание.
Чтобы преодолеть страх перед моим молчанием, надо быть самым громким, страх перед моим сном — самым бдительным, страх перед лицом моего возраста — самым молодым, страх перед лицом мое прошлое — само будущее! «Я буду светом во тьме, Я буду украшением седины в ярких красках, Я наполню тишину громкими криками, Я укреплю развалины…»
Или даже: «Я буду шпионить за тьмой, Я буду подслушивать тихое, я буду учиться у старомодного».
Или: на молчание ответить молчанием, на сон — сном, на возраст — веками.
Преодолеть себя самим собой, то есть совсем не преодолеть.
Первый — ребенок, второй — ученик, третий — мудрец. Все три вместе — Творец.
Сила за силу — вот ответ старого здания.
Есть еще один ответ: самосохранение художника-Гончаровой. Пресловутые « Tour d’ivoire » на мотив Гончаровой. [11] Здание — твердыня (недаром оно было все в одном цвете: чтобы защитить его от разрушительного действия времени). Шум здесь не слышен, и люди сюда не приходят. «В гостях» — с такой-то улицей, с таким-то двором, с такой-то лестницей — разве это в гостях? Этот страх и темнота будут преодолены только необходимостью. (Вы посещаете не столько знакомых, сколько их ковры, их полы…)
Остальные сюда не доберутся или не найдут. Остальные устанут. Они останутся позади.
А еще: игра. Такая сила играла здесь, в дворовых булыжниках, в щелях стен, в расщелинах лестниц, сила творческой игры, этой Гончаровой с ее колоссальными работами, — упрек одного критика: «Это не даже картины, они же соборы!» — просто сродни этому зданию. Время сделало это таким, то есть естественным ходом вещей. Как сейчас, как будто рука не прикасалась к этому дому. Не коснулось оно и самой Гончаровой — ничего, кроме рук природы. Гончарова себя не строила, и Гончарову никто не строил. Гончарова жила и росла. Труд такой жизни не в мазках, а в росте. Или кисть: рост.
У Гончаровой есть сосед: маленький мальчик-француз, обожающий рисовать. Сколько раз я выходил на лестницу: «Bonjour, madame!» — и начинается показуха. — Он подстерегает. Может быть, из этого что-то получится…»
Случайность? Так же, как Гончарова и здание. Как Трехпрудный переулок, дом 8, так и Трехпрудный переулок, дом 7, к которому я сейчас обращусь. О мальчике: если бы он знал, кто такая эта «мадам», и если бы Наталья Гончарова смогла через двадцать лет сказать: «Если бы я только знала тогда, кто этот мальчик…»
1. Здесь архаичное русское слово arap (переводимое по-разному на английский как «араб», «мавр», «негр» или «арап»), вероятно, относится к Абраму Петровичу Ганнибалу (ок. 1696–1781), Африканский прадед русского писателя Александра Пушкина (1799-1837). Ганнибал был героем неоконченной повести Пушкина «Мавр Петра Великого». «Толстощекий бог», вероятно, относится к Стрибогу, древнему восточнославянскому богу ветра.
2. Мастерская Гончаровой в Париже находилась на 9-м0024 rue de Visconti — улица, названная в честь французского архитектора Луи Туллиуса Иоахима Висконти (1791-1853), который происходил из семьи известных итальянских кураторов, ученых и архитекторов. Среди известных членов семьи Энниус-Квиринус Висконти (1751–1818) и Джованни Баттиста Антонио Висконти (1722–1784).
3. Этот отрывок отсылает к известному эпизоду из восточнославянского фольклора, в котором могучий богатырь (витязь) Илья Муромец оказывается на перекрестке у скалы с таинственной надписью: «Если обратишь к налево вы потеряете свою лошадь; если вы повернете направо, вы потеряете свою жизнь; если пойдешь прямо, то выживешь, но себя забудешь». Эта легенда также вдохновила знаменитую картину 1882 года 9.0024 Богатырь на перекрестке русского художника Виктора Васнецова (1848-1926). Направления, используемые Цветаевой в тексте, перевернуты, но смысл остается прежним. Кроме того, русское слово, обозначающее лошадь, конь , относится к шахматной фигуре, известной на английском языке как «конь». См. мотив неравной игры, которую она продолжает.
4. Цветаева была глубоко осведомлена о детских страданиях в результате политических потрясений большевистской революции 1917 года и последующей Гражданской войны. Во время массового голода весной 19 г.20 лет Цветаева поместила младшую дочь Ирину Эфрон в московский детский дом, где она умерла от голода в возрасте двух с половиной лет.
5. Последние девять лет своей жизни французский поэт Жан Расин (1639–1699) провел на улице Висконти, — , не в доме № 13, где располагалась мастерская Гончаровой, а в жилом помещении, охватывающем современный числа от 24 до 26.
6. версты — «русская единица расстояния, равная 0,6629 мили (1,067 километра)» согласно словарю Мириам Вебстер.
7. Отсылка к строкам из авангардной пьесы 1918 года « Mystery Bouffe », написанной русским поэтом и революционером Владимиром Маяковским (1893–1930) в ознаменование первой годовщины большевистской революции. В одной из ранних сцен усталый плотник попадает на небеса, и ему отказывают в стуле, чтобы отдохнуть; более поздние сцены изображают рай, «набитый мебелью», где жизнь облегчается «модной» электропроводкой. Читателям следует помнить и о другом примере стула как революционного мотива в романе Ильфа и Петрова 9. 0024 Двенадцать стульев (1928), которая вышла в том же году, что и очерк Цветаевой.
8. Русское слово кисть относится как к кисти, так и к руке человека; это один из особенно показательных примеров непереводимой игры слов Цветаевой.
9. Цветаева цитирует стихотворение Александра Пушкина «К морю» 1824 года.
10. Фамилия Гончаровой происходит от гончар , русское слово, обозначающее гончар.
11. Примечание Гончаровой: (башня из слоновой кости — фр.)
О Марине Цветаевой
Марина Цветаева (1892–1941) — одна из выдающихся русских поэтесс ХХ века.
«Умереть в Елабуге» Венеры Хури-Гата, перевод с французского Терезы Лавендер Фаган – На дамбе
Марина Цветаева известна тем, что разделила поэтов на два типа: «поэты с историей и поэты без истории». Подобно большинству категоричных высказываний поэтов о поэтах, ее эссе с таким названием создает химерическую основу, на которой можно обосновать ее собственные наклонности. «Поэты с историей — это, прежде всего, поэты темы», — писала она. «Они редко бывают чистыми лириками… [они] поэты воли». Они культивируют свои проекты, они указывают (они будут диктовать), как следует жить. «Всех поэтов можно разделить на поэтов с развитием и поэтов без развития», — настаивала она. «Первый можно изобразить графически как стрелу, устремленную в бесконечность; второй – в виде круга». Поэты с историей открывают себя в мире; поэты без истории открывают мир в себе, и их «чистая лирика не имеет проекта… Чистая лирика есть чистое состояние прохождения через что-то… состояние бесконечной бедности».
Но некоторые поэты вынуждены работать в бурном срединном пространстве, где история и психика вопрошают и смотрят друг на друга. Залпы определенностей и противоречий создают третье: знакомый мир, сцепляющийся и утверждаемый формой и звучанием стихотворения. Это подводит меня к Ранее принадлежавший , второму поэтическому сборнику Натана Макклейна. Серьезности, которые он называет или на которые намекает, становятся доступными, видимыми, слышимыми благодаря его задумчивому, компанейскому тону — без умаления выносливости этих суровостей. Когда я прохожу через Бывший владелец , я чувствую это колебание или вращение между тишиной истории и свободой спекуляций, предложением ценностей и беспокойством об их силе.
Средний возраст Aubade
Есть некоторое утешение
в том, что мост простоял
8 почти вечно. Там
задолго до первой зари
туманный рог — как один зверь
мыча другому —
и перед каждым кораблем я мог бы описать теперь
с кропотливой точностью
который будет медленно скользить
под ним. Сталь. Подвесной трос.
Что-то в моей жизни
должно сравниться с этими… Когда-то
был мост чье имя
я так и не узнал, под которым
так иногда мерцает пруд
на мгновение, когда ребенок бросает в него монетку.
Там плавала рыбка. Но вода
была как дым. Я думал,
ничего не надо было так жить.
При всей своей простоте это стихотворение не поддается подведению итогов. Его последнее воспоминание возвращает меня к первой строке, к «некоторому утешению», которое, как я был уверен, ищет это стихотворение. «Что-то в моей жизни / должно сравниться с этими…» — мост, взрыв, лодки, да все они, неподвижные и твердые, как сталь. Но, может быть, в детстве встречалось нечто более первозданное — стальная память, не совсем противостоящая великому мосту утешения, но зыбкая опаской, со скромностью копейки перебрасывалась в стихотворение. Название стихотворения возвещает о личной жизни, но стихотворение через самые воспоминания вскрывает что-то недостающее или недоумевающее в этой жизни.
Две фразы приходят на ум, когда я думаю о работе Макклейна. В творчестве Збигнева Герберта Уильям Мередит обнаружил то, что он назвал «требовательной сдержанностью поэзии». Сдержанность — это не застенчивость или нежелание. Для состоявшегося поэта сдержанность — это готовность ждать, предпочитать запах правды ее весу. Таким образом, сдержанность — это жест великодушия по отношению к читателю, которому дается над чем подумать, а не отставать. Для Макклейна сдержанность в таком стихотворении, как «Как это назвать», — это представление себя идущим на рынок и вглядывающимся в персиковое дерево».0024 персик «подобный» фрукт, ожидающий там — «Спелый, / можно сказать, что, правда, / точнее — точность // вещь ценная. Не то, чтобы / фрукту все равно, как вы его назовете». Все, что можно встретить на улице, может быть «объектом, который ушел / слишком долго оставался без присмотра, восприимчивым // к вторжению, которое происходит / сначала в уме…». , который поэт однажды назвал «историческим», тоже
своего рода посягательство, доказательство которого
Возможно, лучше всего показано в том, как один
может наказать раба, который был
, преподававшегося в чтении слова Beauty или . тайно и при свете костра.
Есть вещи почти невозможные
забыть, так вторгшись,
остро нуждаясь в том, чтобы увидеть закрыто
это дерево закреплено на месте, его плоды
болтаются – там
в пределах досягаемости, хотя и не 9002 90 90.
Поэма завершается фигурой говорящего, который пересматривает персик и его возможную зрелость. История и долговечность расизма становятся здесь доступными посредством изысканных соответствий. Дело не в том, что сдержанность Макклейна смягчила тему для употребления, как спелый персик; напротив, он оставляет нас висеть там, как будто мы персики. Даже название книги объединяет две отсылки: одну историческую, другую мирскую.
Вторая фраза, которая приходит на ум об этом произведении, принадлежит французскому художнику-неоклассику Энгру: «С талантом ты делаешь то, что тебе нравится. С гениальностью вы делаете то, что можете». Это связано для меня с цветаевским пониманием лирики как «состояния бесконечной бедности». В «What You Call It» Макклейн может озвучивать свои исторические отбивные, но, в конечном счете, он ведет нас к плотности опыта — не за счет повышения высоты звучания стихотворения или непременных полемических образов, а за счет уважения. за то, что его темперамент и ограничения позволяют ему делать. Естественно, он проверит эти пределы. Стихи противостоят некоторым суровым истинам о нашем мире, но ведущим импульсом является самоисследование.
Второй раздел книги, основанный на опыте работы в качестве присяжного заседателя, включает 13 статей под названием «Они сказали, что я был запасным». Но последовательность не является линейной статьей о системе уголовного правосудия. Скорее, альтернатива предполагает возможность размышлять и наблюдать. В одном стихотворении под названием «Приговор» сочетаются текстовая единица и вердикт присяжных, игра слов как жизнь, ожидающая суда. В этом жесте много самосознания. Другие части последовательности непосредственно относятся к судебным процедурам:
Они сказали, что я был альтернативным
и привел меня в другую комнату
с другими альтернатив
, где мы не могли слышать
.
о доказательствах
или вина других,
хотя я сделал0018 стена как будто слушает
для стаканов банковского хранилища
По всему Бывшее в употреблении есть вопросительные знаки, несколько в самом конце стихов. Ближе к заключению сборника стоит «Против меланхолии», и, как и все здесь, это стихотворение представляет собой язык мыслящего человека, а его ритмы и разрывы строк принадлежат человеку, чувствующему и недоумевающему. В этом стихотворении сначала один человек в своей комнате слушает Бетховена и его «чувство / триумфа»; затем слышен оживлённый шум вечеринки по соседству; и, наконец, есть очарование самой радости:
it’s a child’s
red bouncing ball
that somehow gets asway
from you, and you
have to chase it
into a оживленный перекресток,
и все
кладут на рога,
весь этот воздух18 vibrating and swollen,
your chest swollen, too
and maybe chasing it
could get you killed
or crippled at best
but what чувствует себя лучше
, чем в этот момент,
когда ты его поймаешь,
когда он твой?
Для меня большая часть Бывшее в употреблении разыгрывается на оживленном перекрестке, и Макклейн поймал меня, когда я застрял в медиа-ресе, беспомощно сигналя. Его манера и успокоила меня, и в то же время насторожила и насторожила. Что значит больше, чем тот момент, когда я мельком вижу то, что есть на самом деле, что на самом деле произошло? Я прохожу через внезапные открытия его стихов, наблюдая за детской жизнью.
[Опубликовано Four Way Books 15 сентября 2022 г., 112 страниц, 17,95 долларов США в мягкой обложке]
/ / / / /
Конечным пунктом назначения Марины Цветаевой была Елабуга, расположенная примерно в 300 милях к востоку от Москвы на реке Каме. Она покончила жизнь самоубийством, повесившись в своем доме 31 августа 1941 года. Когда Виктория Швейцер, биограф Цветаевой, посетила город в 1966 году, она встретила людей, у которых еще свежи воспоминания о поэте. Цветаева была одной из примерно 1000 эвакуированных с запада. Они вспомнили женщину, которая «была очень подавлена. Просто молча курила… Она часто выходила из дома в поисках работы или для того, чтобы кто-нибудь купил то немногое, что осталось от ее серебряных столовых приборов». Женщина по имени Анастасия Иванова, которая жила в том же доме, сказала: «Она ничего не могла сделать… Если бы я нагрела ей воду, она бы помыла голову. Если бы она попросила меня подтереть ее, я бы это сделал. И все же, несмотря на свое вялое отчаяние, Цветаева пыталась, и пыталась много лет, продолжать идти вперед. В 1910, она стала поэтом-феноменом в возрасте 18 лет с публикацией своего первого сборника « Вечерний альбом » и продолжала публиковать стихи и пьесы в первые годы революции. Но в 1922 году Цветаева уехала из России в Берлин, начав бродячий исход, который закончился в Елабуге. Когда Анастасия обнаружила ее тело, она заметила, что на Цветаевой был фартук.
В Марине Цветаевой романистка и поэтесса Венус Хури-Гата вызывает в воображении душу Цветаевой в прозе, которая не столько лирична, сколько проницательна и интимна. Она обращается к Цветаевой на «ты». Она не анализирует, но может задать вопрос. Она изображает и воздерживается от осуждения — но не скупится на цветаевскую суровость и требовательность («Ваш демонический эгоизм»). Повторение, цикл экстатического выражения, притупленного тревогой и отчаянием, включает в себя вызов Хури-Гаты: как выразить навязчивые идеи и упрямые привычки, создавая при этом иллюзию воспринимаемой целостной личности.
Повествование начинается в последний час и возвращается к ее ранней взрослой жизни, знакомству и свадьбе с Сергеем Эфроном, воспитанию детей — семейная хроника, существовавшая отдельно от ее возвышенных отношений, в основном эпистолярных, с Мандельштамом, Пастернаком, Рильке и многие другие. Хури-Гата вставляет отрывки из писем и стихов. Она представляет себе разные запасные комнаты, в которых жила Цветаева, — семь переездов за 17 лет. Прошлое — это водоворот встреч, трагедий, приходов и отъездов, а в этом водовороте зарождение стихов. История рассказывается через отвращение последних дней, когда тяжесть всего происшедшего, заточение мужа и дочери, нищета, крах жизни, которой она наслаждалась до революции, сокрушили ее. В письме Цветаева пишет: «И вот я в великой тишине, которую никогда не нарушаю, смертельно раненная… Никогда ничего не поняв… ни как, ни почему»:
Ты с головой бросаешься на людей, топишь их в волнах своих чувств, требуешь, чтобы они слушали. Они должны разделить ваше несчастье, принять ваши оправдания. Объявите вас невиновным.
Смерть маленькой Ирины, которую вы могли бы спасти, если бы забрали ее из приюта одновременно с Альей, эта скрытая годами смерть всплывает в вашем сознании с самого рождения Мура. Вы
Ваш первый разговор об этом с Сергеем, хотя вы запретили ему это делать, чтобы не открыть то, что вы назвали своей раной.
В 2020 году издательство Seagull Books опубликовало «Последнее путешествие Сутина » немецкого писателя Ральфа Дутли. Как и у Цветаевой из Хури-Гаты, повествование Дутли начинается с последних часов умирающей художницы после отчаянной поездки обратно в оккупированный нацистами Париж. Здесь тоже попытка уловить элементы психики Сутина и отношения к его искусству. Лишь немного зная о Сутине до прочтения этой книги, я закончил ее с возбужденным чувством, что увидел что-то жизненно важное в духе Сутина, изображенное как в его бредовых воспоминаниях, так и в описании рассказчиком частей его жизни.