Тосна путешествие из петербурга в москву: Путешествие из Петербурга в Москву

Содержание

Путешествие из Петербурга в Москву — Тосно

«ТОСНА. Поехавши из Петербурга, я воображал себе, что дорога была наилучшая. Таковою ее почитали все те, которые ездили по ней вслед государя. Такова она была действительно, но — на малое время. Земля, насыпанная на дороге, сделав ее гладкою в сухое время, дождями разжиженная, произвела великую грязь среди лета и сделала ее непроходимою… Обеспокоен дурною дорогою, я, встав из кибитки, вошел в почтовую избу, в намерении отдохнуть.»
А.Н.Радищев, 1790.

«ТОСНА. В историческом отношении Тосна может похвалиться своим воспоминанием: 1787г. Июля 11го Императрица Екатерина II, благополучно совершив путешествие в Полуденныя Страны России (легендарное путешествие Екатерины Великой в новозавоенный Крым — прим.giper), для счастия Своих подданных, здесь, в Тосне изволила иметь последний обеденный стол и в тот же день возвратиться в Царское Село.
Тосна, по замечаиию Г.Сумарокова, кажется, была в древности границею между Новгородским владением и Швециею. Племена Финнов вокруг Петербурга, и коренные от нее Русские к Москве, подкрепляют то мнение.
Лет за сорок Тосна была бедное, незначительное село; но полюбуйтесь теперь: промышленность сделала из него самое большое или длинное, красиво и широко обстроенное селение: оно простирается почти на 3 версты и имеет до 1000 душ.
…
Может быть путешественник пожалеет, что в Тосне нет станционной гостиницы; но после Помераньи, кажется, не скоро вспомнишь об аппетите; впрочем и здесь есть изрядная ресторация при каменном постоялом дворе… услуга Русская, вежливая, хотя и с бородками… А посмотрите во двор? Огромная груда опорожненных бутылок свидетельствует в пользу статистики Тосненской гостиницы и в особенности заводов пивоваренных; не смотря на то, что здешнее пиво трудно отличить от кваса или кислых щей, его выпито очень много: в этом удостоверяют факты, небрежно разбросанные под навесом Тосненского постоялого двора.»
И.А.Дмитриев, 1847.

Тосно — город (с 1963) в Ленинградской области, центр района, население 38 тыс. чел.
Название происходит реки Тосна (как ни странно для гидронимов Ленобласти, славянского происхождения «Тъсьнъ» — узкая).
Впервые упоминается в Переписной окладной книге 1500 года (этот год по традиции и принято считать годом основания):

Поворотным пунктом в истории Тосно стало строительство железнодорожной линии Петербург-Москва в 1851 году.
Со временем здесь образовался крупный жд-узел.
с 29 августа 1941 до 26 января 1944 — город оккупирован фашистами. Это отдельная тема, о ней я расскажу ниже.
Тосно — крупный промышленный центр. Здесь действуют такие предприятия:
Завод «Тосно-Эра» (Henkel) — стиральные порошки и клей «Момент»
Завод Caterpillar — производство уборочной и строительной техники
Завод Roca Group — испанская сантехника (так что если вам будут впаривать испанскую сантехнику, знайте — она сделана в Тосно)

Железнодорожный вокзал.
Стиль — брежневский брутализм.
К сожалению, не нашел никакой информации в интернете о годах постройки и авторах.
Весьма интересный индивидуальный проект.

Вокзал в 1910 году.
Здание чудом пережило войну, Красная армия обстреливала жд-узел.
Тем не менее, пережило и использовалось вплоть до постройки нового.

монструозного вида постройка — это переход над жд путями.
там даже лифты однажды работали, потом выяснилось, что это какие-то дешевые офисные лифты, которые работают при температуре выше +5С — в климатических условиях Ленобласти — это 4 месяца в году. Классический идиотизм от РЖД.
внизу виден ларек «Союзпечать» — это мой самый любимый ларек! там есть все и мне казалось, что все это мне нужно! помимо газет, там были «золотые» перстни с массивными камнями, книги из серии «В его крепких объятиях любви», настольные игры (карты/нарды/шахматы), чесалка для спины, магнитики с видами Тосно (!!!), какие-то непонятные изделия местной лесопилки, напоминающие деревянные члены разных фасонов и т.д. Короче, благодаря этому ларьку — в Тосно не соскучишься!

Железная дорога делит город на две части — застроенную частными домами западную, и многоэтажными общественными и жилыми домами — восточную.
Центральной улицей является бывший тракт Петербург-Москва (ныне построена объездная дорога) — проспект Ленина.
Главная торговая улица — Советская, проходит от вокзала до проспекта Ленина.
Вот она:

брутальная урна

Центральная улица — проспект Ленина, где то здесь была почтовая станция, где останавливался Радищев. (улица Радищева в Тосно тоже имеется)

Администрация.
Обратите внимание на герб РСФСР.

Это общественный центр города, напротив Администрации находится обширная площадь

Дом культуры

Универмаг, маленькое желтое здание — краеведческий музей, единственное дореволюционное здание, сохранившееся до наших дней.

Проспект Ленина в 1960 году

Времени у меня мало, надо возвращаться на вокзал.
Советская торговая улица — вид в сторону вокзала

и в сторону окраины

Мемориал жертвам войны

открыт в 1948 году

Теперь про ужасный период в истории Тосно и всей нашей страны — про войну.
Вот за что я ненавижу Советский Союз — это за постоянное вранье. Нам все время врали о потерях в войне, скрывали информацию, люди не могли найти своих родных ни в каких списках — их не было или они были засекречены, нам врали обо всех событиях, о случаях каннибализма в Ленинграде, об изготовлении тортов и пирожных в блокадном городе, о ссылках в ГУЛАГ советских военнопленных, об артобстреле Петергофского дворца силами Красного флота. Нам все время врали!

А после войны, для нас ввели специальную графу в анкете для трудоустройства — «Находились ли вы или ваши родственники на оккупированных территориях СССР». То, что в эти территории попала половина населения СССР от Бреста до Сталинграда, и от Петрозаводска до Краснодара, чиновников особо не беспокоило, просто всех людей автоматически записали в «неблагонадежные».
Советский строй — это невыносимая идеологическая гниль, которая каким-то невероятным образом продержалась 80 лет. На этом месте советофилы обычно приводят мне примеры строительства ДнепроГРЭС и завода «Электросила» в период индустриализации. При этом выясняется, что «Электросила» — это дореволюционный завод «Сименс», а проекты строительства электростанции на Днепре были еще до 1917 года. И можно подумать, что в капиталистической Америке или Франции не строили ГЭС и элекротехнические заводы!

Жаль, что и современная власть взялась играть на этой теме в своих интересах. Теперь потери завышают до совсем фантастических, не приводя никаких исследований. А поддельные ветераны?! Господя, как все это отвратительно!

Благодаря кинематографу, все мы знаем прекрасные произведения писателя Беляева — «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия». Умер основоположник отечественной фантастики 6 января 1942 года от голода в оккупированном Детском Селе (ныне — Пушкин).

Я только сегодня узнал, когда читал воспоминания свидетелей войны, что ВСЁ население Тосненского района депортировали на работы в Прибалтику.

На фоне всей этой лжи и популизма меркнут настоящие жизненные истории людей, которые пережили кошмар войны.
Да, к сожалению, воспоминания взрослых участников событий не дошли до наших дней (кроме идеологически правильных). К счастью, остались хотя бы воспоминания детей войны.
Далее много тяжелого и идеологически неправильного текста, прошу чувствительных не читать:

Кондаков Леонид Николаевич. В этот день, 22 июня 1941 года, в Тосненском доме культуры был назначен смотр художественной самодеятельности Тосненского района. Я играл в школьном оркестре в Тосно. Нам надо было выступать. Мы вышли на балкон и стали ждать, когда вызовут нас, там несколько номеров было. И вдруг входят комсомольцы и говорят, что так и так, сегодня началась война, нашу границу пересекли.
А отец мой в это время проводником работал на железной дороге, он был на юге, в Минеральных Водах. Мать сразу плакать, не знает, что делать: война, а отца нет, что делать? Надька, моя сестра, вышла и говорит: «Война, война, а что это? Война?» Ей тогда было 12 лет, а мне — 16.
Надо же уезжать куда-то, не зная, куда! Ну, решили в Ленинград. Пока собирались, а войска все идут и идут. У солдат купили лошадь с телегой, забитую водкой, привязали двух коров, сзади, взяли шмотки, два мешка сухарей и поехали. Только доехали до Корпусного шоссе (ныне шоссе Барыбина в Тосно — прим. giper) — нет, не пускают нас. Наши войска здесь — будет отступать гатчинская группировка…
Нас разместили в управлении колхоза в Жоржино. А тут отступают солдаты одиночные. Эти ребята на крынку молока и хлеб меняли винтовку!..
Помню, всех жителей сгоняли, когда немцы первый раз пришли, вешали пять человек военнопленных. Они что-то там украли. Один сорвался, лопнула веревка. Хоронил их мой дядя по маме… Дядя жил рядом с музеем.
Привезли в Раквере (Эстония — прим. giper), поселили в школе… Привезли еще людей из Тосно, а нас опять в вагоны. Потом привезли нас во Францию… Мы спрашиваем по-немецки: «Какая страна, какой город». Говорят: «Вьен, но не Австрия, а так называется город».
…приехали в Клермон — Ферран — меня на чердак, там была комната… Я сижу на чердаке; а там такое окно — на той стороне трехэтажный дом, и женщины на машинках швейных. Одна меня увидела, и помахала рукой, вторая тоже машет. Потом мне хозяин дал задание: на велосипеде ездить на объекты. Вот однажды еду по трамвайным путям и одну из этих девчонок встретил. Я ей «Бонжур», она мне «Бонжур», начала со мной разговаривать. Но я плохо говорил по-французски. Поговорили, поговорили; я ее проводил. И после этого как пять часов, так к перекрестку. Рядом стоял универмаг; там была ниша. Вот мы с ней в эту нишу и ходили целоваться. Ее звали Жанетта Момун.
Потом в парк ходили; сидели на скамеечке, разговаривали. Однажды сидим; подходят к нам два парня — французы, садятся рядом. Один начал разговаривать с Жанетт; оказалось, ее брат… Я сказал, что сын партизана, и он мне предложил присоединиться к ним в партизанский отряд, но со своим оружием. Я вспомнил: в доме, где я жил, на втором этаже немцы хранили винтовки. Хозяин дал ключ от гаража, а из гаража есть выход на улицу…

это настоящие рассказы людей про жизнь, без подвигов, без взятия Рейхстага, без героизма.

Григорова (Гончарова) Елена Михайловна. Моя мама работала на машинно-счетной станции в Ленинграде или, может быть, в Колпино, этого точно не знаю. А папа был рабочий Ижорского завода, он был электромонтер высокой квалификации. Когда началась война, мы жили на проспекте Ленина, где сейчас первая школа. У нас там был двухэтажный дом…
Когда в августе немцы пришли в Тосно, мама, брат 40-го года рождения, я 37-ого года — все мы были в лесу. А папа был на Ижорском заводе. Они ехали на поезде, когда их разбомбили…бомбили и наши, и немцы…
Было голодно, у нас ничего не было, козу отобрали. Питались очистками. Была скотобойня, и там, насмехаясь над нашими русскими женщинами, кишки выбрасывали. Женщины собирали эти кишки, мыли — вот этими и кормились…
Папу немцы гоняли на железнодорожной станции работать, он приносил хлеб с опилками. Нас увезли всех вместе в Прибалтику. В Прибалтике было еще более или менее: папа приносил молочко. А когда попали в Бронберг (Польский город), нас поселили за колючей проволокой в длинном бараке. Поселили семьями, я помню, отделяли небольшими одеялами, чтобы показать хоть какую-то видимость семьи. Родителей гоняли работать, брат у меня заболел…
…мама рассказывала, когда наступали наши войска, нас закрыли в этом лагере и даже двери заперли. И в одном месте даже сено положили. Немцы собирались нас поджечь, но в это время прорвались наши танки. …наши танкисты и папа выпивали, папа плакал и говорил: «Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина!». Вот это мне запомнилось. Папу сразу забрали в армию, и пришел он в 45-м году с раной. Так и остался у него осколок, умер он в 49-м. Когда вернулся, сразу начала работать на Ижорском заводе. Он был 1905 года рождения. (папа умер в 44 года — прим. giper)

Белугина (Калинина) Нина Владимировна. Мне было 9 лет, когда началась война. Моя мама Калинина Лариса Павловна работала в исполкоме главным бухгалтером. А отец работал на Ижорском заводе. У меня был брат 1937 года рождения…
Немцы жили по квартирам, но у нас их почему-то не было. Я помню, мы ходили к ним на кухни, они нам подавали покушать чуть-чуть. Ну а там, когда к ним на железнодорожную привозили продукты, ребята, кто постарше, разгружали, а мы ходили: вдруг картофель упадет — мы подберем. Рядом с нами жили парни-двойняшки. Я помню, они украли буханку хлеба, и их расстреляли обоих. Разбомбили вагоны со сгущенкой, и помню, что все стены были в ней. Вот мы ходили и туда, облизывали. Так, конечно, голодали…
Мама работала на железнодорожной дороге, ей давали буханку хлеба с отрубями за работу. Бабушка делила на части эту буханку, по пальцам, а свои порции нам с братом отдавала. Мы спрашивали: «А чего ты не ешь?» — а она: «Я не хочу»…
Мама не любила о военных годах рассказывать, это вот я все помню. У немцев в месте, где они забивали скот, был большой ров вокруг, и народ собирался, потому что они выбрасывали кровь, кишки. Кто что схватит, кому как повезет…
Немцы открыли школу. Я до войны окончила 2 класса. Они открыли школу за Балашовкой: там стоял 2-этажный деревянный дом. Я пошла в 3 класс, они вели там закон Божий, что для нас было в новинку…
Я помню, к нам на пост был поставлен один немец, так он дружески к нам относился, по-человечески. Угощал нас чем-то.
…помню, как нас везли в товарных вагонах. Очень перенаселенная обстановка была: два яруса было, где мы сидели, лежали. Тесно было. Потом нас привезли в Латвию, в Либаву.
…немцы нас всех построили, а сами с собаками, с автоматами. По краям повели, мы решили, что на расстрел. Начался бой, немцы куда-то эти улетучились, а нас оставили за городом. Бой закончился, немцы ушли, пришли Советский войска — это было уже перед самым концом войны…
Когда мы сюда вернулись, мама получил похоронку — погиб отец под Берлином.

Андреева (Чернякова) Нина Ивановна. Андреева (Чернякова) Нина Ивановна, 1934 года рождения.
Немцы приехали на мотоциклах, на машинах! Я еще, помню, у мамы спросила: «Кто же это такой едет?». А она ответила, что война началась. Но до меня еще не доходило, что это — война. Я этого не понимала. Помню, мы ходили с мамой с ведрами на бойню, чтобы что-нибудь дали, — бойня была там, где милиция сейчас, только чуть-чуть туда поглубже; тут до войны был пшат, гулянье для молодых, а немцы сделали бойню. Так там кто желудок даст, а кто просто говна в ведро нальет, вот и все. Пойдешь на речку, пополощешь…
Рядом еще была пекарня, немцы работали на пекарне. Там был один молодой, очень хороший парень, — не все немцы были плохими, — так он всегда маме приносил муки. Они в белых штанах работали. Придет, развяжет штанину, вытрясет муки и говорит, чтобы никому об этом не говорила…
Мама на немцев стирала, на немцев мыла посуду, надо было нас кормить, нас было четверо. Она ходила согнувши руки, и после войны у нее остались кривые пальцы. А отец был машинистом. Когда началась война, бомбили составы, он пришел домой раненый, весь окровавленный. Так он и остался, куда он пойдет? Он у немцев дрова колол, воду носил, работал. Многие не работали, я одна в основном ходила, я была самая старшая и ходила побиралась: еду просила у немцев. Однажды, там где сейчас Ленина №44 , раньше еще старый сарай был. Это был отдых для немцев, вот я там и побирались. Когда немцев куда-нибудь отправляли, они там обедали, отдыхали, вот я туда ходила побираться с бидончиком: кто супа нальет, кто обольет…
Напротив бабушкиного дома, у госбанка, — сейчас РусскоБанк, — виселица стояла, прямо перед окнами. Очень страшно!..
В 11 лет я в школу пошла, при немцах. Утром приходишь: там поп, он читал молитву, и мы молились. А потом начались занятия. Я даже не помню, как мы занимались, что мы писали, на русском или на немецком…
…пришли немцы, разбудили, привезли на вокзал, погрузили в товарные вагоны. Сначала выгрузили в Прибалтике… оттуда нас привезли в Польшу.
Мама работала, ходила в поле…А по дороге домой нам кто (поляки — прим. giper) булочку вынесет, кто бутерброд, а хозяева всегда давали моркови, картошину, она никогда не брала сама. А они не любили, кто сам берет…
Потом нас перевезли в лагерь, в Германию, в Бромберг. Там мы жили около кладбища. Каждый день приезжала машина-самосвал, привозила мертвых поляков. Приедут, выгрузят и уедут, кучами прямо…
Всех нас собрали, привезли в лес, поставили стенкой. Уже наметились, хотели стрелять, немец уже скомандовал, и вдруг над нашими головами началась пальба по ним — это были партизаны, видно, караулили. Нас освобождали и русские и американцы…
Когда освободили железную дорогу, стали по ней возить раненых русских. Во время остановки они выкидывали простыни окровавленные. Мама их подберет, выстирает, вот и было нам бельишко, а так одеть было нечего. Я до сих пор помню, у мамы спрашивала: «Как вы не брезгали белье это носить?», а она мне: «А что брезговать-то, если носить было нечего!»
И отец с нами был, его немцы гоняли. А когда война кончилась, нас освободили, а он пропал. Мужчин забирали на передовую до 40 лет, а ему еще 40 не было, забрали. И пропал без вести, в Бромберге.

все рассказы полностью можно прочитать здесь: http://memory. tsn.lokos.net/index.php/vospominaniya/tosno
Большое спасибо РОО «Центр женских инициатив» за этот прекрасный сайт! Вот с таких информационных ресурсов и начинается любовь к Родине, к своему краю, к истинной истории России, без поганой лживой примеси государственной идеологии, которая заканчивается миллиардными распилами на «патриотизм» и банальным обливанием говном (в прямом смысле этого слова) неугодных политиков.

Да, возвращаясь к Радищеву. На момент написания «путеводителя» Александр Николаевич был госслужащим, причем не мелким клерком, а начальником всей столичной таможни! У меня не хватает фантазии представить нынешнего начальника Петербургской таможни за написанием литературного произведения, тем более такого остро-политического. Кстати, про таможню — я ни разу не подвергался таможенному досмотру ни в одной стране мира, кроме России и Белоруссии…

Tags: Петербург, СПБ-МСК, архитектура, идиотизм, скульптура

“Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева в кратком содержании 👍

Отправившись в Москву после ужина с друзьями, герой проснулся только на следующей почтовой станции – София. С трудом разбудив смотрителя, он потребовал лошадей, но получил отказ ввиду ночного времени. Пришлось дать на водку ямщикам, они запрягли, и путешествие продолжилось.

В Тосне герой знакомится со стряпчим, который занимался тем, что сочинял древние родословные молодым дворянам. На пути из Тосны в Любань путешественник видит крестьянина, который пахал “с великим тщанием”, несмотря на то что было воскресенье. Пахарь рассказал,

что шесть дней в неделю его семья обрабатывает барскую землю и, чтобы не умереть с голоду, он вынужден работать в праздник, хоть это и грех.

Герой размышляет о жестокости помещиков и в то же время упрекает себя в том, что и у него есть слуга, над которым он имеет власть.

В Чудове героя нагоняет его приятель Ч. и рассказывает, почему он должен был спешно покинуть Петербург. Ч., развлечения ради, поплыл на двенадцативесельной лодке из Кронштадта в Систербек. По пути разыгралась буря, и бушующими волнами шлюпку зажало между двумя камнями.

Она наполнялась водой, и, казалось, гибель была неизбежна. Но двое отважных

гребцов сделали попытку по камням и вплавь добраться до берега, который был в полутора верстах. Одному это удалось, и, выбравшись на берег, он побежал в дом местного начальника, чтобы тот срочно отрядил лодки для спасения оставшихся.

Но начальник изволил почивать, и сержант, его подчиненный, не посмел будить его. Когда же, стараниями других, несчастные были все же спасены, Ч. пытался усовестить начальника, но тот сказал: “Не моя то должность”. Возмутившись, Ч. “плюнул почти что ему в рожу и вышел вон”.

Не найдя сочувствия своему поступку у петербургских знакомых, он решил навсегда покинуть этот город.

По дороге из Чудова в Спасскую Полесть к герою подсаживается попутчик и рассказывает ему свою печальную повесть. Доверившись компаньону в делах по откупу, он оказался обманутым, лишился всего состояния и был подведен под уголовный суд. Жена его, переживая случившееся, родила раньше срока и через три дня умерла, умер и недоношенный ребенок. Друзья, увидев, что его пришли брать под стражу, усадили несчастного в кибитку и велели ехать “куда глаза глядят”.

Героя тронуло рассказанное попутчиком, и он размышляет о том, как бы довести этот случай до слуха верховной власти, “ибо она лишь может быть беспристрастна”. Понимая, что ничем не в силах помочь несчастному, герой воображает себя верховным правителем, государство которого как будто бы процветает, и ему все поют хвалу. Но вот странница Прямо-взора снимает бельма с глаз правителя, и он видит, что царствование его было неправедно, что щедроты изливались на богатых, льстецов, предателей, людей недостойных.

Он понимает, что власть есть обязанность блюсти закон и право. Но все это оказалось только сном.

На станции Подберезье герой знакомится с семинаристом, который жалуется на современное обучение. Герой размышляет о науке и труде писателя, задачей которого видит просвещение и восхваление добродетели.

Прибыв в Новгород, герой вспоминает, что этот город в древности имел народное правление, и подвергает сомнению право Ивана Грозного присоединить Новгород. “Но на что право, когда действует сила?” – вопрошает он. Отвлекшись от размышлений, герой идет обедать к приятелю Карпу Дементьевичу, прежде купцу, а ныне именитому гражданину. Заходит разговор о торговых делах, и путешественник понимает, что введенная вексельная система не гарантирует честности, а, наоборот, способствует легкому обогащению и воровству.

В Зайцеве на почтовом дворе герой встречает давнишнего приятеля г. Крестьянкина, служившего в уголовной палате. Он вышел в отставку, поняв, что в этой должности не может принести пользы отечеству. Он видел лишь жестокость, мздоимство, несправедливость.

Крестьянкин рассказал историю о жестоком помещике, сын которого изнасиловал молодую крестьянку. Жених девушки, защищая невесту, проломил насильнику голову. Вместе с женихом были еще несколько крестьян, и всех их по уложению уголовной палаты рассказчик должен был приговорить к смертной казни или пожизненной каторге.

Он пытался оправдать крестьян, но никто из местных дворян не поддержал его, и он был вынужден подать в отставку.

В Крестцах герой становится свидетелем расставания отца с детьми, отправляющимися в службу. Отец читает им наставление о жизненных правилах, призывает быть добродетельными, выполнять предписания закона, сдерживать страсти, ни перед кем не раболепствовать. Герой разделяет мысли отца о том, что власть родителей над детьми ничтожна, что союз между родителями и детьми должен быть “на нежных чувствованиях сердца основан” и нельзя отцу видеть в сыне раба своего.

В Яжелбицах, проезжая мимо кладбища, герой видит, что там совершается погребение. У могилы рыдает отец покойника, говоря, что он – убийца своего сына, так как “излил яд в начало его”. Герою кажется, что он слышит свое осуждение. Он, в молодости предаваясь любострастию, переболел “смрадной болезнью” и боится,

Не перейдет ли она на его детей. Размышляя о том, кто является причиной распространения “смрадной болезни”, путешественник обвиняет в этом государство, которое открывает путь порокам, защищает публичных женщин.

В Валдае герой вспоминает легенду о монахе Иверского монастыря, влюбившемся в дочь одного валдайского жителя. Как Леандр переплывал Геллеспонт, так этот монах переплывал Валдайское озеро для встречи со своей возлюбленной. Но однажды поднялся ветер, разбушевались волны, и утром тело монаха нашли на отдаленном берегу.

В Едрове герой знакомится с молодой крестьянской девушкой Анютой, разговаривает с ней о ее семье, женихе. Он удивляется, сколько благородства в образе мыслей сельских жителей. Желая помочь Анюте выйти замуж, он предлагает ее жениху деньги на обзаведение.

Но Иван отказывается их взять, говоря: “У меня, барин, есть две руки, я ими дом и заведу”. Герой размышляет о браке, осуждая существующие еще обычаи, когда восемнадцатилетнюю девушку могли повенчать с десятилетним ребенком. Равенство – вот основа семейной жизни, считает он.

По дороге в Хотилово героя посещают мысли о несправедливости крепостного права. То, что один человек может порабощать другого, он называет “зверским обычаем”: “порабощение есть преступление”, говорит он. Только тот, кто обрабатывает землю, имеет на нее права.

И не может государство, где две трети граждан лишены гражданского звания, “называться блаженным”. Герой Радищева понимает, что работа по принуждению дает меньше плодов, а это препятствует “размножению народа”. Перед почтовой станцией он поднимает бумагу, в которой выражены те же мысли, и узнает у почтальона, что последним из проезжавших был один из его друзей.

Тот, видимо, забыл свои сочинения на почтовой станции, и герой за некоторое вознаграждение берет забытые бумаги. В них определена целая программа освобождения крестьян от крепостной зависимости, а также содержится положение об уничтожении придворных чинов.

В Торжке герою встречается человек, отправляющий в Петербург прошение о дозволении завести в городе книгопечатание, свободное от цензуры. Они рассуждают о вредности цензуры, которая “словно нянька, водит ребенка на помочах”, и этот “ребенок”, то есть читатель, никогда не научится ходить самостоятельно. Цензурой должно служить само общество: оно либо признает писателя, либо отвергает, так же как театральному спектаклю признание обеспечивает публика, а не директор театра.

Здесь же автор, ссылаясь на тетрадку, полученную героем от встреченного им человека, рассказывает об истории возникновения цензуры.

По дороге в Медное путешественник продолжает читать бумаги своего знакомого. Там рассказывается о торгах, которые происходят, если разоряется какой-либо помещик. И среди прочего имущества с торгов идут люди.

Старик семидесяти пяти лет, дядька молодого барина, старуха восьмидесяти, его жена, кормилица, вдова сорока лет, молодица восемнадцати, дочь ее и внучка стариков, ее младенец – все они не знают, какая судьба их ждет, в чьи руки они попадут.

Беседа о российском стихосложении, которую герой ведет с приятелем за столом трактира, возвращает их к теме вольности. Приятель читает отрывки из своей оды с таким названием.

В деревне Городня происходит рекрутский набор, ставший причиной рыданий толпящегося народа. Плачут матери, жены, невесты. Но не все рекруты недовольны своей судьбой.

Один “господский человек”, наоборот, рад избавиться от власти своих хозяев. Он был воспитан добрым барином вместе с его сыном, побывал с ним за границей. Но старый барин умер, а молодой женился, и новая барыня поставила холопа на место.

В Пешках герой обозревает крестьянскую избу и удивляется бедности, здесь царящей. Хозяйка просит у него кусочек сахара для ребенка. Автор в лирическом отступлении обращается к помещику с осуждающей речью: “Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги”.

Он сулит ему Божью кару, так как видит, что на земле праведного суда нет.

Заканчивается “Путешествие из Петербурга в Москву” “Словом о Ломоносове”. Герой ссылается на то, что эти записки дал ему “парнасский судья”, с которым он обедал в Твери. Основное внимание автор уделяет роли Ломоносова в развитии русской литературы, называя его “первым в стезе российской словесности”.

Поезда из Санкт-Петербурга в Москву: цены, билеты, бронирование онлайн

Маршрут поезда из Санкт-Петербурга в Москву

Большинство поездов из Санкт-Петербурга в Москву ходят без остановок. Поезда дальнего следования, следующие на юг России, делают на участке Санкт-Петербург — Москва до 5-6 остановок. Самые популярные остановки – Тверь и Бологое.

На маршруте из Санкт-Петербурга в Москву существует огромное разнообразие поездов на выбор. От 8-часовых ночных поездов до скоростных дневных поездов, от роскошных до простых — вы всегда можете найти поезд, который удовлетворит ваши потребности. Такие же поезда курсируют по маршруту Москва-Санкт-Петербург. Электронные билеты доступны на обоих маршрутах, что упрощает и ускоряет подготовку к путешествию.

St. Petersburg to Moscow Timetable

Sapsan 751А

05:30

St. Peterburg Moscovsky

3h 45m

09:15

Moscow Leningradsky

price from $62

Sapsan 755А

06: 40

СПб Московский