Понятие об элегии и ее разновидностях. «Сельское кладбище». История русской литературы XIX века. Часть 1. 1795-1830 годы
Понятие об элегии и ее разновидностях. «Сельское кладбище»
Первым стихотворением, которое принесло Жуковскому известность в литературных кругах, была элегия «Сельское кладбище», перевод одноименного стихотворения английского поэта Томаса Грея. Знаменитый русский философ и поэт В.С. Соловьев назвал элегию Жуковского «началом истинно человеческой поэзии России».
Название стихотворения «Сельское кладбище» и обозначенная подзаголовком жанровая принадлежность – элегия – сразу же настраивают на печальные чувства и размышления.
Элегия – это и есть в первоначальном своем содержании грустная лирическая песня о смерти. Такой она была в античности. Но затем, с развитием лирики, ее содержание расширилось – элегией стали называть грустную песнь о всякой утрате, потому что утрата чувства, желания – это подобие смерти, исчезновение и небытие.
Например, разлука с любимой или с другом – тоже утрата и тоже «смерть», но только временная или ненастоящая, метафорическая. И все-таки очень горькая, заставляющая нас страдать, как будто и в самом деле потеряли любимого человека.
Жуковский выбрал для перевода элегию классического вида: в ней речь идет о смерти настоящей и размышляет поэт на кладбище, месте захоронения. Такая элегия получила особое название – кладбищенская.
Человек на кладбище вспоминает о своих близких, задумывается о них и естественно сожалеет об их кончине. Вместе с тем он вспоминает и о том, как ему жилось рядом с умершим или умершими. Следовательно, грусть и печаль рождаются в воспоминании, а воспоминание удерживает не только горечь разлуки, но и радость общения. Религиозный человек к тому же верит, что когда-нибудь, когда он умрет, снова встретится с теми, кого сейчас, будучи живым, он оплакивает. И эта будущая встреча дает ему надежду на радость и счастье. Такими сложными бывают чувства человека, когда он предается раздумьям об ушедших в иной мир дорогих ему людях.
Особенно остро все это человек переживает на кладбище. Он то охвачен чувством безнадежности, то – надежды, то испытывает горечь, а то – сладость, то подавлен разлукой, а то мечтает о встрече. Наконец, его размышления относятся к самым торжественно-высоким предметам: что может быть возвышеннее рождения и смерти? В том числе и тогда, когда умирает обыкновенный человек, а рассуждает об этом тоже обычный человек. Разве умирают только государственные деятели, императоры, полководцы? Все смертны. И если смерть настигает самого заурядного человека, то все равно уходит из земной жизни неповторимый личный мир, который никогда не появится вновь.
Кладбищенская элегия полна негромких раздумий. Размышление изначально присуще всякой элегии, не только кладбищенской.
Элегия, в которой господствует размышление, касающееся самых разных предметов и явлений, называется медитативной (от слова медитация – размышление, раздумье). Так как предметы размышлений могут быть различными, то различны и разновидности элегий: историческая, философская, а также унылая элегия, в которой поэт предается психологическим переживаниям о своей несчастной участи.
Внутренняя сосредоточенность на предмете размышления требует напряженного внимания к каждому выражению, слову и его смысловым оттенкам. Поскольку автор-поэт ведет речь о брате или братьях по человечеству, то он сохраняет интонацию личной или даже интимной близости. Все эти свойства элегии не только соблюдены Жуковским, но введены им в русскую элегию, а через нее – в русскую лирику.
В первой строфе элегии «Сельское кладбище»:
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой[29]
поэт избирает особое время перехода, перетекания дня в ночь – сумерки.
Романтики любили изображать природу в подвижном состоянии, когда день сменяется вечером, вечер ночью или ночь утром. Картина Жуковского предвосхищает другую – день уподоблен жизни, сумерки – ее завершению. Смерть еще не наступила, но она уже близка. Наконец, в строфе есть еще один смысловой оттенок: закончился трудовой день, усталый селянин возвращается в «шалаш спокойный свой». За этим днем наступает другой и снова на исходе дня селянин идет в свое жилище. День опять, с одной стороны, уподоблен смерти, которая дает вечный покой от трудов и забот усталому от жизни человеку, а с другой, – этот же пейзаж символизирует круговорот в природе, повторение трудового и жизненного цикла: утром селянин вышел из своего дома, вечером возвращается в него, и так будет на следующий день. После его смерти другой крестьянин станет совершать тот же жизненный путь. Все подвластно вечному повторению, вечному круговороту, включая жизнь и смерть. Человек умрет, но непременно возвратится в мир живых как воспоминание, а смерть, похитив человека у жизни, не способна навечно удержать мертвеца в своих объятиях, потому что память возвращает его образ к живым.
Больше того, в них ослаблено предметное значение и усилено эмоциональное. Например, слово бледнеет прежде всего связано с цветом. Бледнеет значит белеет, светлеет. Но разве поэт пишет о том, что день белеет или светлеет? Скорее, он блекнет, т. е. из яркого, светлого превращается в тусклый, становится темнее. Следовательно, Жуковскому не нужно в данном случае прямое, предметное значение слова бледнеет, а нужны его другие, непредметные и второстепенные признаки. В русском языке есть выражение бледен, как смерть, побледнел, как смерть. Вот и у Жуковского предполагается, что румяный, розовый, наполненный солнечным светом день побледнел, поблек, угас, как будто его коснулось дыхание смерти. Вот это эмоциональное, или вторичное значение в отличие от предметного, первичного, и используется Жуковским. Одни поэты в большей мере опираются на предметное, другие – на эмоциональное значение слов или их метафорическое употребление, третьи – на игру предметных и эмоциональных признаков.
Жуковский, выдвинув в слове на первый план эмоциональные признаки, вторичные значения, необычайно расширил возможности поэзии прежде всего в передаче чувств, психологического состояния, душевного настроения и внутреннего мира человека. До Жуковского жизнь сердца в русской поэзии не поддавалась убедительному художественному выражению и освещению. Он первым открыл сферу внутренней жизни.
Уже в первой строфе намечена тема смерти. Последующие строфы усиливают приближение смерти и делают настроение все более тревожным. Постепенно «туманный сумрак» охватывает всю природу. Уже глаз не способен различить предметы, и тогда на помощь приходит звук. «Мертвый сон», «тишина» становятся приметами смерти, которая связана как с наступающей тьмой, так и с безмолвием. И отдельные звуки – жужжание жука, унылый звон рогов, «сетования» совы – выразительнее передают общее и полное беззвучие. Выражение «унылый звон» тоже говорит о том, что поэт переходит к теме смерти: унылый означает подавленный унынием, не имеющий никакой надежды, живущий в печали.
И вот, наконец, когда все потонуло в сумраке и все кругом замерло, поэт переходит к размышлению о кладбище и его поселенцах. Здесь, «навеки затворясь, сном непробудным спят» «праотцы села», граждане сельской округи. Для них, «затворников гробов», уже кончена земная жизнь, они никогда не проснутся и ничто – ни восход солнца, ни «дня юного дыханье», ни крики петуха – их не разбудит и никто их не развеселит – даже резвые дети. Вывод поэта безнадежен и жесток:
Ничто не вызовет почивших из гробов.
А между тем и они когда-то были живы, обрабатывали землю. Как воины в бою, «воевали» с полями и лесами. Приравнивая мирный труд к воинским подвигам, поэт возвеличивает его и удивляется недальновидности и безжалостности тех, кто в суете своей жизни унижает жребий земледельцев, их полезные труды и с презрением взирает на поселян. Перед лицом беспощадной смерти все люди оказываются равными:
На всех ярится смерть – царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет…
Смешно кичиться титулами, чинами, богатством, – всем, что столь высоко ценится в обществе, если конец всех без исключения одинаков и вечная бездна поглотит каждого, независимо от его социального положения в здешнем мире.
Жуковский ставит человека перед зеркалом вечности, он отбрасывает временное, он сразу решает коренные и роковые вопросы бытия принципиально и бескомпромиссно. Перед смертью все равны. В этом виден Жуковский-гуманист, который сожалеет обо всех почивших, обо всех страдающих, обо всех угнетенных. Какая глубокая ирония, направленная в адрес господствующих представлений и нравов, звучит в его словах о том, что сильные мира устраивают себе пышные похороны и воздвигают блестящие надгробия. Странно, что люди не понимают тщетности и относительности своих усилий. Разве все это великолепие и богатство, украшающее могилы, может возвратить человека назад, к земной жизни? Разве оно способно умилостивить и смягчить жестокую смерть? И разве под мраморной доской или в надменном мавзолее мертвому спится слаще? И вообще, разве можно ценность жизни человека, его дух измерить деньгами и почестями, всем этим прахом, рано или поздно истлевающим, превращающимся в руины и исчезающим? Человек, даже умерший, сохраняет для Жуковского величие и непререкаемую ценность.
А так как его дух и душа остаются, согласно религиозным представлениям, бессмертными, то кощунственна даже попытка найти материальную, вещественную меру ценности человека и его уникального внутреннего мира. Особенно грустно сознавать, что, может быть, под «могилой… таится Прах сердца нежного, способного любить», что, может быть, «пылью… покрыт» смелый гражданин, «враг тиранства». И тут голос поэта, достигший напряжения и тревоги, в котором слышались звуки обличения, негодования, неожиданно становится спокойным: он видит скромный памятник любящим сердцам. Их любовь осталась в памяти, хотя имена не сохранились:
Любовь на камне сем их память сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать…
В начале элегии Жуковский писал о вечном, беспробудном сне, о горечи невозвращенья, о том, что мертвые никогда не воскреснут. Он видел глубокую несправедливость и роптал на беспощадные законы мироустройства. Теперь, сожалея об уходящих из земной жизни, он примиряется с неизбежностью смерти.
И в элегии начинают звучать мотивы памяти, воспоминания и надежды. Они исходят от тех, кто уходит, но не свойственны тем, кто провожает. В стихотворении совершается встречное движение: оставляющие земную жизнь помнят о живых, а живые одушевляют мертвых: они слышат их голос, они ощущают их дыхание, и пламень любви в них не угас. Души мертвых стремятся к душам живых, а в душах живых оживают души мертвых. Так неожиданно разрыв между теми, кто жив и кто мертв, благодаря памяти, устранен. А если между мертвыми и живыми установлена связь, то сон не беспробуден, то безнадежность уступает место вере, и тогда можно успокоиться, не роптать на мироустройство, а принять его как необходимую, но вовсе не безотрадную и унылую неизбежность.
В этом месте мысль обо всем человечестве переключается в иной план. Жуковский ведет речь об одном человеке – о «певце». Он – «друг почивших», но придет роковой час, и сам обретет вечный покой. Тогда уже к его гробу придет другой певец, «мечтой сопровожденный», чтобы услышать его «жребий».
И так без конца. Поэзия не дает уснуть и исчезнуть памяти о человеке, а следовательно, и он сам не пропадает бесследно, уносимый вечностью. Певец, в котором угадывается и друг поэта, и сам поэт, когда-нибудь сошедший в могилу, как и все люди, оставляет о себе память. «Селянин с почтенной сединою» рассказывает о том, как «певец» проводил утро, день, вечер, ночь и как тихо с зарею скончался. Эти одни сутки символизируют всю жизнь певца. Он помнит о друге, а о нем тоже вспомнит друг или брат по человечеству. Вот эта дружба, это братство, скрепляя живых и мертвых, способна преодолеть грань, разделяющую их, и сохранить пламень чувств, напечатленье поцелуя, дыхание. Безнадежность, казалось бы, приносимая смертью, преодолима: умерев, человек все-таки не умирает. О нем помнят. Смерть неизбежна, но не всемогуща. Перед ее порогом остаются земные тревоги, пороки и грехи, но не исчезает надежда на память, прощение и спасение:
Прохожий, помолись над этою могилой;
Он в ней нашел приют от всех земных тревог…
За пределом земных дней человеку суждена вечная жизнь.
В земной юдоли он остается жить благодаря дружбе. А дружба дается ему в награду за чувствительность, за сострадание, за доброту, за кротость сердца:
Он кроток был, чувствителен душою…
Так первый русский романтик Жуковский подчеркнул преемственность своей элегии: она наследовала традицию сентиментализма. Жуковский смягчал сердца, успокаивал души, просвещал и исцелял, сеял добро. пробуждал чувствительность, сочувствие, сострадание. Он видел задачу искусства не в том, чтобы тревожить сердца и доводить накал страстей до взрыва, а в том, чтобы разрешить противостояние умиротворением. В этом ранний русский романтизм отличен от европейского. Там нет разрешения противоречий, нет покорности судьбе, там торжествуют трагедия и драма, нет ни победителей, ни побежденных. Придет время, и русский романтизм вдогонку европейскому столкнет роковые страсти в гибельном поединке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Элегии на смерть отца и жены
Элегии на смерть отца и жены В городе Ниппуре скорее всего во времена третьей династии Ура жил человек по имени Лудингирра. Каковы были его занятия, мы не знаем. Во всяком случае, он не был человеком заметным, выдающимся, с громкими титулами, занимающим высокую должность.
24. Элегии Первые погребальные песни
24. Элегии Первые погребальные песни Осенью 1957 г. я получил приглашение от Академии наук СССР посетить Советский Союз в качестве гостя Академии и поработать два месяца над археологическими коллекциями Москвы и Ленинграда. В свою очередь Музей Пенсильванского
ЭЛЕГИИ НА СМЕРТЬ ОТЦА И ЖЕНЫ
ЭЛЕГИИ НА СМЕРТЬ ОТЦА И ЖЕНЫ
В городе Ниппуре скорее всего во времена третьей династии Ура жил человек по имени Лудингирра.
Каковы были его занятия, мы не знаем. Во всяком случае, он не был человеком заметным, выдающимся, с громкими титулами, занимающим высокую должность.
10. МНЕНИЯ УЧЕНЫХ О ДВУХ КРАЙНИХ РАЗНОВИДНОСТЯХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА
10. МНЕНИЯ УЧЕНЫХ О ДВУХ КРАЙНИХ РАЗНОВИДНОСТЯХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА Раса активная и пассивная. Расы: дневная, ночная и сумеречная. Антропо-социологическая школа. Долгоголовый блондин и короткоголовый брюнет. Невозможность классификации человечества по небольшому
X. РОГОЖСКОЕ КЛАДБИЩЕ
X. РОГОЖСКОЕ КЛАДБИЩЕ Учреждение заграничной старообрядческой иерархии было по преимуществу московским делом. Так называемое Рогожское старообрядческое общество, то есть московская поповщина, и начала и довершила это дело. Поэтому прежде рассказа о том, как зачиналась
Кладбище
Кладбище
Кладбище находится в красивой роще в излучине реки Южный Эск.
Высокие стены огораживают его с севера, востока и юга, а с запада оно прикрыто старым пасторским домом и окруженным стенами садом. Само кладбище и церковь находятся на плоском, низменном месте (хотя и
Сандуновские миллионы на старейшем кладбище Москвы Лазаревское кладбище
Сандуновские миллионы на старейшем кладбище Москвы Лазаревское кладбище В старину в Московском государстве принято было хоронить «по чести» лишь тех, кто почил с покаянием и причастившись. Все прочие и, прежде всего, конечно, самоубийцы, считались умершие «дурною
Кладбище в награду Новодевичье кладбище
Кладбище в награду Новодевичье кладбище Кажется, нет во всем мире больше такого кладбища, кроме московского Новодевичьего, оказаться на котором многие нацеливаются задолго до смерти. Только у нас в стране успешная карьера составляется из таких вех — должность, звание,
Заграничный приход на Московском кладбище Головинское кладбище
Заграничный приход на Московском кладбище
Головинское кладбище
Головинское кладбище, хотя и расположено далеко уже не на окраине столицы, возраст имеет по московским меркам очень невеликий — оно было основано в 1951 году.
Находится кладбище между Ленинградским шоссе и
§ 1. Общее понятие об исторической критике и главнейших ее разновидностях
§ 1. Общее понятие об исторической критике и главнейших ее разновидностях Понятие о критике вообще гораздо шире того значения, какое обыкновенно придается ему в исторической методологии источниковедения.[392]В широком теоретико-познавательном смысле всякое суждение,
Кладбище
Кладбище 26 апреля 2013 годаГазета «Октябрь», г. ТарусаБеседовала гл. редактор Галина ПлущевскаяТрадиционно в весенние предпасхальные дни людей интересует довольно деликатная тема, которую не так часто затрагивают газеты, – тема кладбищ. Сегодня мы беседуем об этом
Жуковский, «Сельское кладбище»: анализ стихотворения
В этой статье мы проанализируем элегию, которую написал в 1802 году Жуковский, «Сельское кладбище».
Данное произведение относится к романтизму и имеет характерные для него особенности и черты.
Для раннего Жуковского излюбленное время суток — переход от сумерек к вечеру, от дня к ночи, от тьмы к рассвету. В эти часы и минуты человек ощущает, что сам он меняется, что не все еще закончено, что жизнь полна тайны и непредсказуема, а смерть, возможно, лишь переход души в неведомое, иное состояние.
Образ кладбища
Итак, перед вами произведение, которое создал Василий Андреевич Жуковский, — «Сельское кладбище». Анализ стихотворения начнем с главного предметного образа, указанного в названии. Любимое место, в котором романтик предается нелегким раздумьям о тленности бытия, — кладбище. Все здесь напоминает о разлуке, о прошлом, которое царствует над людьми. Но делает это не разрывая сердце, мягко, что отмечает Жуковский («Сельское кладбище»). Анализ стихотворения позволяет нам заметить, что увитые зеленью памятники на могилах, овеянные легким прохладным ветерком, говорят не только о всевозможных потерях, но и о том, что человеческое страдание непременно пройдет, как проходит и радость.
В конце концов останется лишь разлитый в природе грустный покой.
Герои элегии
Любимый герой поэта-романтика — он сам, то есть Василий Андреевич Жуковский. «Сельское кладбище» изображает мысли и чувства автора, его философские размышления. Кто как не наделенный особым слухом «певец» способен понять радость и боль жизни, расслышать голоса природы, подняться над мирской суетой, чтобы охватить в едином порыве своей души весь мир, соединиться со Вселенной? Свое «кладбищенское» раздумье посвящает автор, как и английский поэт-предромантик Томас Грей, памяти «бедного певца». При этом сознательно делает менее зримыми свои описания, усиливая их эмоциональный настрой, Жуковский (элегия «Сельское кладбище»).
Эпитеты в произведении
В данном произведении почти у каждого существительного присутствует прилагательное в качестве эпитета. Подобный прием не случайно ввел в свое произведение Жуковский. «Сельское кладбище» смещает акцент с предметов на характеристики внутреннего мира.
Так, стопа — медлительная, селянин — усталый, шалаш — спокойный. Внимание читателя, таким образом, переносится на непредметный признак. Это все присутствует и у Грея. Но русскому поэту мало того: он в свое произведение добавляет еще два слова, которые указывают на состояние: «бледнеет» и «задумавшись». Слово «бледнеет», казалось бы, относится к зрительному ряду. Но если представить это, получается, что в предметном, прямом смысле это означает, что день становится светлее. А в произведении описывается совсем противоположное: наступление вечерних сумерек. Следовательно, слово «бледнеет» означает в элегии нечто совсем иное: исчезает, гаснет, блекнет. Возможно, как и сама наша жизнь.
Звукопись
Этот эффект усиливается во второй строфе. Здесь зрительные образы (хоть и переведенные в другой, эмоциональный план) отодвигаются на второе место, уступая его звуковым. Чем темнота в мире, который описывает поэт, становится непроницаемее, тем более лирический герой ориентируется по звуку.
Во второй строфе основная художественная нагрузка ложится именно на звукопись, а не на эпитеты. Этот прием не случайно применяет в своем произведении Жуковский. Стих «Сельское кладбище» благодаря ему становится выразительнее.
Удваивающиеся, протяжные сонорные «н», «м», а также шипящие «щ», «ш» и свистящие «з», «с» создают образ мертвого сна природы. Третья строка обилием этих звуков кажется нам попросту звукоподражательной. Однако она «работает» и на создание определенного настроения, отнюдь не мирного и спокойного, которое характерно для первой строфы, а тревожного.
От строчки к строчке произведение, которое написал Жуковский («Сельское кладбище»), становится все мрачнее и мрачнее. Как сигнальный звоночек, в конце второй строфы звучит слово, которое играет роль своеобразного стилистического пароля в жанре элегии: «унылый». Это прилагательное обозначает «погруженный безраздельно в печаль, слившийся с этим чувством, не знающий никакого иного настроения, полностью потерявший надежду».
Почти синоним заунывного звука — унылый, то есть тоскливый, однотонный, ранящий прямо в сердце.
Излюбленный предромантиками условный пейзаж в третьей строфе углубляет данное настроение. Дикая сова, древний свод, луна, изливающая на природу свой свет, мертвенно-бледный… Если шалаш селянина в первой строфе был назван словом «спокойный» и ничто не нарушало этой невозмутимости, то в третьей нарушен «покой» тихого владычества башни.
Мотив смерти
Продолжаем описывать данное произведение, проводить его анализ. «Сельское кладбище» Жуковский создавал как размышление о смысле жизни, тленности бытия. Вот мы, наконец, и приближаемся к центру элегии, трагически напряженному. Все настойчивее в ней начинает звучать мотив смерти. Автор произведения, стремясь усилить и без того мрачное, тяжелое настроение, дополнительными средствами нагнетает драматизм. Назван «непробудным» сон покойных. Следовательно, не допускается даже надежда о грядущем воскрешении умерших, их «пробуждении». Пятая строфа полностью построена на целом ряде таких отрицаний, как «ни.
.. ни… ничего», и заканчивается жесткой формулой, в которой говорится о том, что ничто не заставит выйти из гробов покоящихся там.
Неизбежность кончины для всех
Развивая тему, Василий Андреевич и на всех людей распространяет свое горькое умозаключение о том, что смерть рано или поздно коснется каждого: и простых людей, и царей, ведь даже «путь величия» ведет ко гробу.
Жестока и беспощадна смерть, как показывает ее анализ. «Сельское кладбище» (Жуковский) описывает ее деяния. Смерть равнодушно забирает нежные сердца, умевшие любить, предназначенные для того, чтобы «быть в венце», но окованные при этом «убожества цепями» (крестьянской необразованностью и бедностью), и прах того, кто родился для того, чтобы «фортуну побеждать», бороться с «бурей бед».
Здесь голос поэта, еще недавно звучавший горько, обличительно, почти гневно, внезапно смягчается. Словно достигнув некоторого предела, приблизившись к отчаянию, авторская мысль плавно возвращается в точку покоя, а ведь именно с нее начинается произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»).
Стихотворение это, таким образом, переносит нас в некое исходное состояние, подобно тому, как жизнь все возвращает на круги своя. Неспроста слово, мелькнувшее отголоском в первой строфе («шалаш спокойный»), впоследствии, во второй, отвергнутое, вновь занимает в поэтическом языке Василия Андреевича свое законное место.
Что же противостоит смерти?
Весьма противоречиво произведение, которое создал Жуковский («Сельское кладбище»). Стихотворение это характеризуется тем, что в нем автор возражает сам себе. Лишь недавно он называл беспробудным сон умерших. То есть поэт говорил о всесилии смерти. И вдруг он трудно и медленно начинает примиряться с тем, что она неизбежна. Автор при этом строит высказывание так, что оно становится двояким, — это одновременно и рассуждение о друге-поэте, безвозвратно умершем, и о самом себе, своей неизбежной смерти.
Чувство безысходности теперь звучит хотя и грустно, но вовсе не безнадежно. Смерть всесильна, это признает Жуковский, но не всевластна, поскольку есть на земле живительная дружба, благодаря которой хранится вечный огонь «нежной души», для которой и прах дышит в урне, она сродни вере.
Элегия, написанная на деревенском церковном дворе Томасом…
. Корептивный чайский чай на кольцох кошелька Дня прощания,
Медленно понижающий стад ветер,
и
оставляет мир тьме и мне.
Теперь меркнет мерцающий пейзаж на взоре,
И весь воздух держит торжественная тишина,
Сохраните, где жук кружит свой гудящий полет,
И сонные звенья убаюкивают дальние складки;
Сохрани это из той башни, увитой плющом
Под теми суровыми вязами, в тени этого тиса,
Там, где торф вздымается во множестве куч плесени,
Каждый в своей тесной келье навеки положен,
Грубые предки хутора спят.
Светлый призыв к ладанному утро,
. Слиты Twitt’ring от сарая, построенного соломенной,
, пронзительный кларон петуха, или эхо,
не будут их из-за того низкая кровать.
Для них больше не будет гореть пылающий очаг,
Или занятая домохозяйка, занимающаяся вечерним уходом:
Дети не бегут шепелявить о возвращении своего отца,
Или вставать на колени, чтобы разделить завидный поцелуй.
Нередко собирали урожай с их серповидным урожаем,
Их борозда на упрямой глебе сломалась;
Как весело они гнали свою команду!
Как склонился лес под их сильным ударом!
Честолюбие не смеется над их полезным трудом,
Их домашние радости и неясная судьба;
Nor Grandeur слышит с пренебрежительной улыбкой
Короткие и простые анналы бедняков.
Хвастовство геральдикой, помпезность власти,
И вся эта красота, все, что когда-либо давало богатство,
Ожидает неизбежного часа.
Пути славы ведут лишь в могилу.
И вы, гордые, не приписываете им вину,
Если память над их могилой не вознесет трофеев,
Где по длинному проходу и резному своду
Раскатистый гимн наполняет хвалебную ноту.
Может ли легендарная урна или оживленный бюст
Назад в свой особняк вызвать мимолетное дыхание?
Может ли голос Хонор спровоцировать безмолвную пыль,
Или Флаттри успокоить тупое холодное ухо Смерти?
Возможно, в этом заброшенном месте лежит
Некоторое сердце, когда-то беременное небесным огнём;
Руки, что мог бы качнуть жезл империи,
Или пробудиться, чтобы восхититься живой лирой.
Но Знание в их глазах ее обширная страница
Богатая трофеями времени никогда не разворачивалась;
Холод Нищета подавил их благородный гнев,
И заморозил гениальный поток души.
Полное множество драгоценных камней чистейшего луча безмятежного,
Темные непостижимые пещеры морского медведя:
Полное множество потоков рождается, чтобы краснеть незримо,
Какой-то деревенский Хэмпден, с бесстрашной грудью
Маленький тиран своих полей устоял;
Здесь может отдохнуть немой бесславный Мильтон,
Некий Кромвель, невиновный в крови своей страны.
Аплодисменты при перечислении сенатов к командованию,
Угрозы боли и разорения презирать,
Чтобы рассеять множество по улыбающейся земле,
глаза нации,
Их жребий запретил: ни ограничивал в одиночку
Их растущие добродетели, но их преступления ограничивали;
Запретил пробираться через резню к трону,
И затворить врата милосердия для человечества,
Борьба с муками сознательной правды, чтобы скрыть,
Чтобы утолить румянец бесхитростного стыда,
Или нагромождение святыни Роскоши и Гордости
Вдали от позорной борьбы обезумевшей толпы,
Их трезвые желания никогда не сбивались с пути;
Вдоль прохладной уединенной долины жизни
Они сохраняли бесшумный характер своего пути.
Тем не менее, даже эти кости от оскорблений защищают,
Некоторые хрупкие мемориалы все еще воздвигнуты рядом,
С неотесанными рифмами и бесформенными скульптурами, украшенными,
Их имена, их годы, написанные безграмотными музами,
Место славы и элегии:
И много священных текстов вокруг она разбрасывает,
Для кого немой Забывчивость — добыча,
Это приятное тревожное существо когда-либо ушло в отставку,
Покинуло теплые пределы веселого дня,
?
На какую-то любящую грудь полагается прощающаяся душа,
Некоторых благочестивых капель требует закрывающий глаз;
Эв’н из могилы голос Природы плачет,
Эв’н в нашем пепле живет своим привычным огнём.
Для тебя, кто помнит о бесчестивом Мертвом
Dost в этих строках их бесхитростный рассказ связаны;
Если шанс, под руководством одинокого созерцания,
.
Некоторый сопряженный дух будет рассказать о твоей судьбе,
Сказко, какой-то головый Свейн может сказать,
О.
Смахивая торопливыми шагами росу
Встретить солнце на возвышенной лужайке.
«там у подножия Yonder Nowding Beech
, который окуняет свои старые фантастические корни так высоко,
Его вялая длина в полкунте он растягивает
и пор на ручье, который обитает.
«У того леса, теперь улыбаясь, как в презрении,
Бормоча свои своенравные фантазии, он будет бродить,
Теперь поникший, горестный бледный, как одинокий,
Или сошел с ума от забот, Или сошел с ума от безнадежной любви.
«Однажды утром я прозевал его на обычном холме,
Вдоль пустоши и возле его любимого дерева; ни на лужайке, ни в лесу он не был;
«Следующий с панихидами в печальном ряду
Медленно по церковной тропинке мы видели, как он несся.
Подойди и прочитай (ибо ты умеешь читать) песнь,
Grav’d на камне под выдержанным шин.
Справедливая наука не осудила его скромного происхождения,
И Меланхолия отметила его своим собственным.0355
Небеса вознаградили, так как в значительной степени послали:
Он дал Мис’ри все, что у него было, слезу,
он хотел бы) друга.
Не искать дальше его достоинств, чтобы раскрыть,
Или вытащить его слабости из их страшной обители,
0355
Лоно его Отца и его Бога.
10 лучших стихов о кладбищах – Интересная литература
ЛитератураВыбрано доктором Оливером Тирлом
Смерть вырисовывается в поэзии, от эпитафий до стихов о горе из-за потери любимого человека. И, конечно же, существует давняя традиция религиозных или священных стихов.
А как же погосты, кладбища и кладбища – эти пространства вокруг церковь, наполненную покойниками, с надгробиями, то трогательными, то сморщенными, с тисами и цветами, принесенными в память о усопшем?
Ниже мы попытаемся представить десять величайших стихотворений о кладбищах.
1. Томас Грей, «Элегия, написанная на сельском кладбище».
Комендантский час звонит погребальный звон дня разлуки,
Мычание стада медленно веет над листвой,
Пахаря домой бредет усталым путем,
И оставляет мир тьме и мне.
Нынче меркнет мерцающий пейзаж на взоре,
И весь воздух держит торжественная тишина,
Сохрани там, где жук катит свой гудящий полет,
И дремлющие звенья убаюкивают дальние складки…
Конечно, это классический восемнадцатый Поэма века должна была войти в наш список лучших погостных стихов! «Сельское кладбище», упомянутое в названии стихотворения, принадлежало приходской церкви Святого Джайлса в Сток-Погес в Бакингемшире.
«Элегия Грея» (как ее часто называют) была частично вдохновлена смертью другого поэта, Ричарда Уэста, в 1742 году, но стала великим размышлением о смерти и простых мемориалах, оставленных деревенскими жителями, а не государственными деятелями, и прославленных цифры. Стихотворение также дало Томасу Харди фразу «вдали от обезумевшей толпы» для использования в качестве названия его четвертого опубликованного романа.
2. Шарлотта Смит, «Написано на кладбище в Миддлтоне в Сассексе».
Под давлением Луны, безмолвной повелительницы приливов,
В то время как громкое равноденствие объединяет его мощь,
Море больше не сдерживает вздымающийся всплеск,
Но над сжимающейся землей возвышенно едет…
Смит (1749-1806) ) предлагает сонет о приморском кладбище, разрушенном штормовой стихией, в ранней версии того, что романтики (преемники школы кладбища) назвали бы, вслед за Эдмундом Берком, «Возвышенным»: «Дикий взрыв, поднимающийся из западная пещера, / Сгоняет огромные волны с их вздымающегося ложа; / Срывает из своих травянистых гробниц деревню мертвых, / И нарушает безмолвный шабаш могилы!»
В поэме отражена буйная, бурная природа моря, которое под давлением луны, чья гравитационная сила вызывает приливы, вырывается из своих границ и затопляет приморский погост.
Сопровождаемый мощными морскими волнами, ветер такой силы, что успевает потревожить лежащие там на кладбище мертвые тела.
3. Альфред, лорд Теннисон, «Старый тис, цепляющийся за камни».
Тис старый, цепляющийся за камни
Это имя лежащего мертвеца,
Твои волокна сплетают голову без сновидений,
Твои корни обвивают кости…
Это стихотворение о кладбище на самом деле является одной песней из гораздо более длинного стихотворения, элегии длиной в целую книгу, о которой написал Теннисон. смерть его друга Артура Генри Халлама. Это длинное стихотворение In Memoriam было опубликовано в 1850 году. В этой песне Теннисон посещает кладбище, где был похоронен Халлам, и обращается к тису, который стоит там — и стоит там, переживая времена года, тысячу лет.
4. Мэтью Арнольд, «Кладбище Хаворта».
Я видел; малоизвестный
Видел знаменитое. Увы!
Число лет, кажется,
Лежало перед обоими, и слава
Возвышалась и умножала силу.
Вот! Старший, сегодня,
Лежит, ожидая Смерти,
В смертельной слабости, последний
Вызов: младший мертв…
Опубликовано в 1855 году, в год, когда умерла последняя сестра Бронте, Шарлотта, это стихотворение содержит небольшая ошибка (могилы сестер Бронте внутри местной церкви, а не на кладбище), но, учитывая, что Арнольд разместил их снаружи, мы бы сказали, что это прекрасная дань уважения семье Бронте (а также подруге Шарлотты Бронте, писательнице и активистке Харриет Мартино) более чем заслуживает свое место в этом списке.
5. Томас Харди, «На кладбище».
‘Видишь, там ссорятся матери?’
Замечает человек с кладбища.
‘Говорят со слезами: «Здесь лежит мое!»
Другой: «Нет, мой, фарисей!»
Другой: «Как ты смеешь двигать мои цветы
И ставить свои на эту нашу могилу!»
Но все их дети лежали там
В разное время, как шпроты в консервной банке…»
Харди был плодовитым поэтом с заведомо пессимистическим мировоззрением; так что, вероятно, неудивительно, что он бродит по этому списку великих кладбищенских стихов.
Вариация формы сонета — один из немногих сонетов, которые Харди написал в своем обширном творчестве, — в этом стихотворении одинокие матери ссорятся из-за того, чей сын похоронен, не подозревая, что тела умерших были перемещены, чтобы освободить место для… новый сток.
6. Роберт Фрост, «На заброшенном кладбище».
Красивое короткое стихотворение о живых, посещающих кладбище, чтобы отдать дань уважения умершим.
Используя традиционную форму четверостишия с рифмованными куплетами, Фрост задается вопросом, что сами надгробия подумают о том факте, что на заброшенном кладбище никогда не хоронят новых мертвецов, создавая впечатление, что живые стали бессмертными. (Излишне говорить, что этот неудачный парафраз и близко не соответствует стихотворению Фроста.)
7. Эндрю Янг, «Переходя через кладбище».
Янг (1885-1971) был шотландским поэтом. В «Переходе через кладбище» из сборника Янга 1939 года « Speak to the Earth » он опирается на научное понимание тела: все наши клетки заменяются примерно каждые семь лет, то есть мы носим новое «платье» из первого мы носили несколько лет назад.
Обращаясь к мертвым, Янг размышляет о том, что смерть следует рассматривать как не более чем раздевание и отход ко сну. Красивое стихотворение, в котором превосходно используется форма тройной строфы.
8. Ричард Уилбур, «На кладбище».
Прямой ответ на классическое стихотворение, которое возглавляет этот список лучших стихотворений о могилах, «Элегия» Грея, и, таким образом, идеальное стихотворение для чтения в сочетании с великим стихотворением Грея, написанным более двух столетий назад.
9. Сильвия Плат, «Луна и тис».
Написанная в октябре 1961 года, когда она только начинала обретать свой особый поэтический голос, «Луна и тис» — одно из наиболее широко обсуждаемых и анализируемых стихотворений Сильвии Плат. Муж Плат, Тед Хьюз, предложил ей написать стихотворение о виде за окном их спальни.
Позже Хьюз вспоминал, что из окна своего дома в Девоне они могли видеть тисовое дерево на кладбище к западу от своего дома.
В то утро полная луна была видна прямо за тисом, и Хьюз подал Плату идею написать об этой сцене.
10. Тони Харрисон, V .
Это длинное стихотворение было написано в 1985 году во время забастовки шахтеров в Британии и было написано одним из лучших поэтов, писавших о классе за последние сто лет.
Отправной точкой являются собственные попытки Харрисона очистить надгробия своих родителей, которые были испорчены футбольными хулиганами и крайне правыми головорезами; стихотворение в конечном итоге становится, пожалуй, окончательным заявлением о Британии 1980-х годов, в котором рассказывается о Маргарет Тэтчер, классе, расе, иммиграции и столкновениях левых и правых в политике. Он также содержит очень сильные выражения — вы были предупреждены!
Если вам понравилась эта подборка лучших стихов о могилах, вам также могут понравиться эти классические поэтические высказывания о смерти и эти прекрасные церковные стихи. Мы также рекомендуем The Oxford Book of English Verse
— пожалуй, лучшая поэтическая антология на рынке (здесь мы предлагаем подборку лучших поэтических антологий).