биография, личная жизнь, фото и видео

Наталья Дмитриевна Солженицына (Светлова) — общественная деятельница России, она родилась 22 июля 1939 года в Москве. Женщина также является редактором и помощницей своего ныне покойного супруга, писателя Александра Солженицына. В 1974 году она создала в Цюрихе «Русский фонд помощи преследуемым и их родственникам». В 1992 г. эта организация перенесла свою деятельность в Москву. В России она известна как «фонд Солженицына». Ее имя часто оставалось в тени из-за знаменитого супруга, но Наталья и сама достигла многого за свою жизнь. В 2015 году ее наградили орденом «за заслуги перед Отечеством» четвертой степени.

Детство и семья

Наташа Светлова появилась на свет в семье потомков ставропольских крестьян. Ее отец, Дмитрий Иванович Великородный, был аспирантом литературного факультета Института красной профессуры в Москве. Через два года после рождения дочери он ушел на войну, пропал без вести под Смоленском. Мать девочки, Екатерина Фердинандовна, окончила Московский авиационный институт.

Дедушка Натальи, Фердинанд Юрьевич, входил в Партию социалистов-революционеров. Позднее он работал в газете «Известия». За свои взгляды был арестован еще до рождения внучки, умер в лагере.

В 1949 г. Екатерина снова вышла замуж. Ее избранником стал Давид Жак, экономист и автор статей по статистическому учету. Он также был братом известного советского поэта Вениамина Жака.

Образование и первый брак

После окончания школы Наталья стала студенткой механико-математического факультета в государственном университете. Позже она окончила аспирантуру, устроилась работать в лаборатории математической статистики. Один из коллег и стал ее будущим мужем.

Первым официальным супругом девушки стал Андрей Николаевич Тюрин. Он был известным математиком, в браке у пары родился сын Дмитрий в 1962 году. Он погиб в 1994 г., но оставил после себя дочь.

Судьбоносное знакомство

В августе 1968 года девушка встретила Александра Солженицына. С тех пор они ни разу не расставались надолго, вплоть до смерти писателя. Наталья стала его секретарем, редактором и ближайшей помощницей. Она во всем поддерживала возлюбленного, помогала составлять сборники сочинений. В своих интервью Александр с улыбкой признавался, что ничего не смог бы сделать без этой женщины. Удивительным образом ей удавалось поддержать и мотивировать своего самого близкого человека.

Официальный брак влюбленные заключили только в 1973 году. На тот момент у них уже было трое сыновей — Ермолай, Игнат и Степан. Когда Солженицына отправили на Запад, жена тут же последовала за ним, взяв с собой детей и мать. В октябре 1976 г. вышел указ, которым всю семью лишали гражданства СССР. Только в 1990 г. он был отменен, и женщина смогла вернуться на родину. В 1994 г. она вместе с мужем приехала в Россию уже навсегда.

В 2007 г. под редакцией Натальи было выпущено собрание лучших сочинений ее мужа в 30 томах. В июле 2009 году она встретилась с президентом России Владимиром Путиным, чтобы обсудить изучение творчества Александра Солженицына в государственных школах. На тот момент писатель уже умер.

Также женщина является членом Попечительского совета, отвечающего за возрождение Соловецкой обители. Она входит и в совет «Вольное дело», поддерживающий все социальные инновации. Солженицына регулярно посещает собрания организации, посвященной увековечиванию памяти жертв политических репрессий.

Очевидно, что эта женщина обладает сильнейшим характером. Даже после смерти обожаемого мужа она не впала в уныние, а всеми силами продолжает его дело. Наталья Дмитриевна не позволяет себе отдыхать, ведь в мире так много людей нуждается в ее помощи.

22 июля Наталия Солженицына отмечает 80-летний юбилей — Российская газета

О ней хочется говорить стихами.

В моем случае — вспомнить подходящие к событию.

Да будем мы к своим друзьям пристрастны!

Да будем думать, что они прекрасны!

Терять их страшно, Бог не приведи!

Последняя строка особенно волнует, учитывая юбилейный стаж Наталии Дмитриевны Солженицыной или Али, как ласково и лаконично называл ее автор «Крохоток» и многого другого, из золотого литературного списка.

Чуть меньше трех десятилетий мне повезло находиться не то чтобы совсем рядом, но достаточно близко, чтобы разглядеть феномен женщины, которую так и тянет назвать образцом, не досягаемым ни для понимания, ни для подражания.

Мы познакомились в июле 1992 года в кабинете главного редактора «Московских новостей», когда после долгого изгнания она впервые приехала в Москву, что называется, на разведку. На тех же днях мы встретились в Борисоглебском переулке, в цветаевском доме, и разговор завязался долгий, неспешный — у нее с собой было сокровище: сотни семейных фотографий. Мне тогда и в голову не могло прийти, что через пятнадцать лет я стану первым русским биографом автора «Красного Колеса», которое от первого до последнего листочка прошло перед ее внимательными редакторскими глазами, через ее придирчивые рабочие руки. Придет время, и я смогу увидеть те разлинованные листы, с ее дотошными вопросами и его пометами, смогу почувствовать атмосферу их споров и обсуждений; страницы были живые, пылающие, говорящие.

Он впервые увидел ее и заговорил с ней в конце августа 1968-го. Первые слова — те, по которым тогда опознавали своих: о Чехословакии, о демонстрации на Красной площади. «У себя в Рождестве я слышал все по радио, но живых подробностей московской демонстрации не знал. И теперь молодая собранная женщина с темнокрылым надвигом волос над ореховыми глазами, крайне естественная в одежде и в манере держаться, рассказывала мне, как демонстрация прошла и даже как готовилась… Ее общественная горячность очень понравилась мне, характер это был мой. Так надо ее к работе!»

До этой, поистине судьбоносной встречи, она шла своей дорогой: мехмат МГУ, теория вероятности как специальность. Кафедру возглавлял академик Андрей Колмогоров, крупнейший математик ХХ века, человек колоссального масштаба, щедрый и светлый ум. То, что он взялся руководить дипломной работой студентки Светловой и оставил ее у себя на кафедре, а вскоре пригласил работать в созданную им Лабораторию статистических методов, было, несомненно, данью ее одаренности, способности самостоятельно мыслить. Нет никаких сомнений, что и на этом поприще она смогла бы взять необходимую высоту, достичь максимальных значений.

Но судьба распорядилась иначе.

Ее выбор — выйти за рамки математической статистики и помогать Солженицыну, коль скоро он нуждался в помощи, — был осознанным. «Близость досконального понимания» — так назовет Александр Исаевич их общность.

Он открывал в ней человека огромной жизненности и был покорен ее яркой женственностью. «Встречу на четвертую-пятую я, в благодарности и доверии, положил ей руки на плечи, обе на оба, как другу кладут. И вдруг от этого движения перекружилась вся наша жизнь, стала она Алей, моей второй женой».

«Прежде чем я Алю узнал, я ее счастливо угадал», — скажет он однажды.

Угадала и она — как, не требуя ничего для себя, следует облегчить жизнь ему: все им написанное прочесть, во все вникнуть, все держать в памяти и в подробном знании. Он перестал тяготиться одиночеством, приобрел в ней советчицу и помощницу.

«Моей работе и моей борьбе Аля быстро отдалась — вся».

Четверть века спустя Наталия Дмитриевна признается: «Мне было очень ясно, когда я выходила замуж за Александра Исаевича, чтó я хотела бы для него сделать. Я не знала — получится ли. Разделить — бой. Разделить — труд. Дать и вырастить ему достойное потомство. Это всегда и длилось. Всегда длился бой, и он не окончен, Всегда длился труд, и он не кончен…»

А тогда, на заре любви, она догадывалась, что их ждут трудные времена. Через год обнаружится, что связь с ним закрыла ей работу с Колмогоровым.

У нее все получилось. Она разделила бой, приняв на себя все те удары, что нещадно били по нему, — но на двоих им было, хочется думать, не так больно; они выстаивали вместе, выстояли и победили.

Молодая собранная женщина с ореховыми глазами дала ему, пятидесятилетнему мужчине, перенесшему каторжный лагерь и смертельную болезнь, познать, что есть Любовь: чувство присутствия любимой, даже когда она не рядом, ноющую нехватку ее во всякую минуту, невыносимость сáмой короткой разлуки.

Она подарила ему возникшее у него впервые в жизни ощущение невероятной близости. Он напишет ей в марте 1970-го и будет те слова повторять не раз: «Изо всех когда-либо встреченных мужчин или женщин твои поступки, ход мыслей — такие, как я бы придумал, как я бы хотел, чтобы были, а они сами такие возникают».

Она разделила с ним труды и тяготы изгнания. Провожающие читали ее прощальное письмо — о том, как больно расставаться с Россией, оставлять друзей, не защищенных мировой известностью от мстительной власти. «Не мне судить о сроках, но мы вернемся. И детей наших вырастим русскими».

Они вернутся — вопреки тогдашним очевидностям!

Ей удавалось совершать невозможное — спасти архив «Красного Колеса» и вывезти его в безопасность, дав автору кислород в его изгнанническом бытии.

Собственными усилиями, с нуля, она выпустила двадцатитомное собрание сочинений — редактура, набор, верстка, корректура, оформление. Вряд ли эта нагрузка была бы под силу, если бы работа выполнялась лишь как техническая — силы и энергию придавала солидарность с автором. Сама она считала свою работу драгоценным жребием, горела ею, не могла насытиться. Щедро и благодарно упомянет Солженицын вклад жены в их общее дело: «Не решусь сказать, у какого русского писателя была рядом такая сотруженица и столь тонкий чуткий критик и советник…»

Она разделила бой, приняв на себя все удары, что нещадно били по нему, — но на двоих им было не так больно

Российской словесности с ней капитально повезло.

Дневники изгнания, тридцать общих тетрадей, исписанные четким, безупречным почерком (мне довелось их видеть, читать, изучать), полны горячего, неувядающего чувства: Саня радостен, Саня закончил одно и взялся за другое, Саня… Саня… «Он — светлый центр и смысл нашей жизни», — писала она друзьям в Москву.

Она сдержала еще одно свое обещание — подарила ему, как это бывает в сказках, трех сыновей. «Это, — говорил их отец, — совсем особое состояние, не сравнимое ни с чем, ни с радостью освобождения, выхода в свет первого произведения, любого другого события в жизни — это ощущение счастья».

Ей хотелось видеть в своих сыновьях такую же, как у нее и у мужа, «сквозную верность». Ей удалось и это! Она сумела не только всем сердцем любить своих мальчиков, но и дружить с ними, вникать в их дела, стать им доброй советчицей, их женам — верной подругой, внукам и внучкам — бабушкой-заводилой, способной поставить для своих малышей спектакли по Пушкину и по Шекспиру.

Ее труд не кончен. После ухода мужа она так же собрана, видит главную цель и упорно идет к ней. Она все успеет — нет никаких сомнений.

Покой ей даже не снится.

Многая лета, дорогой мой друг!

С детьми в Вермонте. Фото: Из личного архива Наталии Солженицыной

Прямая речь

Наталья Дмитриевна, где живут ваши сыновья и чем занимаются?

Наталия Солженицына: Средний, Игнат, — пианист и дирижер, и единственный, кто живет в США и женат на американке. У него трое детей, все трое говорят по-русски. Это результат больших усилий Игната, потому что мать хотя и понимает по-русски, но с детьми говорит по-английски. Перед смертью Александр Исаевич оставил «внутреннее» завещание для семьи. Там есть такие слова: «Прошу моих сыновей, в каких бы условиях им ни пришлось жить, сделать так, чтобы все мои внуки хорошо знали русский язык». В этом смысле трудные условия только у Игната. Старший, Ермолай, и младший, Степан, живут в России и женились на русских девушках.

Вы хорошая свекровь?

Наталия Солженицына (смеется): Незлая. С невестками мы дружим.

Елена Цезаревна Чуковская писала: «Солженицын — единственный счастливый человек», которого она встречала. Согласны с ней?

Наталия Солженицына: Да! Это не значит, что у него была легкая жизнь. Но у него был очень светлый характер и исключительно устойчивая психика. Он видел выход в любой, казалось бы, мрачной и безнадежной ситуации. И работал до конца, в день смерти продолжал работать. Эти листочки так и лежат на его столе, я их не трогаю, только от солнца закрываю.

Возвращение в Россию. Фото: Из личного архива Наталии Солженицыной

Прямая речь

Вы впервые встретились с Александром Исаевичем осенью 1968 года. Он потом написал: «Прежде, чем я Алю узнал, я ее счастливо угадал». Что это значит?

Наталия Солженицына: Наверное, он имел в виду, что до знакомства со мной представлял себе: вот бы такую спутницу! Целенаправленно он ее не искал, но судьба распорядилась так, что мы встретились.

Не жалеете, что посвятили себя другому человеку, пусть и великому? Вы занимались математической лингвистикой, могли бы стать известным ученым.

Наталия Солженицына: Ни секунды не жалею! Математика мне всегда нравилась, как и Сане, за ее совершенную красоту. Но заниматься хотелось другим: историей, литературой.

На мехмат МГУ я пошла потому, что в любимых мною областях царил сплошной агитпроп и там нужно было вступать в партию. А математиком можно было быть и беспартийным. Я не была талантливым математиком. Саня в этом был гораздо талантливей меня.

Вы скромничаете. Александр Исаевич ценил вас по-другому. Помню, как в конце фильма, который Станислав Говорухин снимал в Вермонте, Солженицын сказал: «Без нее ничего бы не сделал!» Между тем у вас появляется трое детей, один за другим. В книге Людмилы Сараскиной приводится интересное письмо Солженицына в связи с рождением второго сына — Игната: «Ладочек, родимый мой, правда: как хорошо, что ты не устаешь рожать! Как надо мне к ряду романов пристроить ряд детей… Пятерых сыновей и двух дочерей, если Бог даст — надо брать, Ладочка, сердечко мое! (Брать, но — чтоб не они тебя брали, ты — чтобы осталась мне, разменять тебя на детей не хочу!)»

Это как понимать? Детей рожай и рожай, но чтобы они тебя от моего дела не отвлекали?

Наталия Солженицына (смеется): Да, так и было. Хотел, чтобы было много детей, но чтобы я была при нем больше, чем при них. Он очень хотел дочь, если не двух, то хотя бы одну, но Бог не дал.

Впрочем, в Америке, посмотрев на нравы, он перестал огорчаться. Он был из тех отцов, которые сыновей воспитывают спокойно, а над дочкой он бы дрожал. Однажды сказал мне: «Если бы я узнал, что с моей дочерью… — я бы просто умер». А с сыновьями он считал так: дети должны быть накормлены, одеты, у них должна быть кровля над головой, и этого достаточно. Я ему говорю: «Но с ними же нужно разговаривать, читать». Он: «Но с нами же никто не читал, а как-то же мы выросли».

Я: «Это было другое время. Ты же хочешь, чтобы у детей в Америке русский язык сохранился, а как он сохранится, от птиц вермонтских?»

Кстати, самое трудное (хотя и счастливое!) время у меня было именно в Вермонте. Вот там я по-настоящему уставала! Потому что и дети, и муж, и работа над «Красным Колесом», и переписка. В России были друзья, помощники, а в Вермонте только мы с мамой вдвоем. Вообще в жизни я много поработала. Без отдыха. Без всякого отдыха.

Подготовил Павел Басинский

От редакции «РГ»

Наталия Дмитриевна отмечает юбилей. Российский общественный деятель, Президент Русского общественного фонда Александра Солженицына, член Совета Президента Российской Федерации по культуре и искусству, редактор-составитель выходящего с 2007 года 30-томного Собрания сочинений Александра Солженицына.

И это все о ней…

Но, конечно, главная ее роль в жизни была и остается в том, что именно она оказалась женой, верной подругой, помощницей и даже советчиком великого русского писателя. Солженицыну с ней крупно повезло.

Это все понимают. И он сам это понимал, и не раз говорил это публично, и при этом улыбался как абсолютно счастливый человек. Это редчайший в истории пример, когда великий писатель обрел личное счастье, крепкую семью, вырастил с любимой женой трех замечательных сыновей и успел застать рождение внуков. Она была для него просто Алей. О ней он говорил: «Без нее ничего бы не сделал».

Солженицын ушел из земной жизни, но язык не повернется назвать Наталию Дмитриевну писательской вдовой. Слишком уж яркой, незаурядной, общественно значимой фигурой была и остается она сама. Причем сразу же с того момента, как они с Александром Исаевичем вернулись на родину в 1994 году. Феномен этой потрясающе красивой женщины, с глубоким умом, безукоризненным вкусом, выразительной речью, умением отстаивать свои взгляды и добиваться своих целей еще предстоит разгадать.

Она сама заслуживает отдельной биографии.

Редакция «Российской газеты» сердечно поздравляет Наталию Дмитриевну Солженицыну с юбилеем! Она — нередкий гость в нашей газете, и мы по праву считаем ее не только нашим гостем и автором, но и близким другом.

Здоровья и счастья Вам, Наталия Дмитриевна!

Солженицына, Наталия Дмитриевна — ПЕРСОНА ТАСС

Родилась 22 июля 1939 г. в Москве.

Урожденная — Светлова. Ее отец, Дмитрий Великородный, пропал без вести на фронте в 1941 г. Мать, Екатерина Светлова, выпускница Московского авиационного института, в 1949 г. второй раз вышла замуж за статистика Давида Жака. Дед Наталии Солженицыной по материнской линии, Фердинанд Светлов (Шёнфельд, 1884-1943), был членом партии эсеров-максималистов, в 1919 г. перешел к большевикам. В 1920-1930-х гг. занимал партийные должности, работал в ТАСС, газетах «Экономическая жизнь» и «Известия». В 1938 г. был репрессирован, скончался в заключении.

В 1962 г. Наталия Солженицына окончила механико-математический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, позднее – его аспирантуру.

В 1960-х гг. работала на мехмате МГУ в лаборатории математической статистики, которой заведовал академик Андрей Колмогоров.
В 1968 г. познакомилась с писателем Александром Солженицыным. В 1973 г. вступила с ним в официальный брак. С конца 1960-х гг. была секретарем и помощником писателя, редактором его произведений, составителем собраний сочинений.
В феврале 1974 г. за публикацию за рубежом историко-публицистической работы «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын был арестован, лишен советского гражданства и выслан из СССР в Европу. Наталия Солженицына с помощью иностранных корреспондентов и дипломатов организовала вывоз за границу писательского архива мужа. Затем выехала к Александру Солженицыну вместе с детьми и своей матерью. 19 октября 1976 г. она была лишена советского гражданства указом Президиума Верховного Совета СССР.
В 1974-1976 гг. семья Солженицыных жила в эмиграции в Цюрихе (Швейцария), в 1976-1994 гг. – в г. Кавендиш (штат Вермонт, США).
С 1974 г. Наталия Солженицына возглавляет Русский общественный фонд помощи преследуемым и их семьям (был сформирован из гонораров за издания «Архипелага ГУЛАГ» по всему миру, оказывал материальную помощь политзаключенным в СССР и их семьям). В 1992 г. фонд (с 1998 г. — Русский общественный фонд Александра Солженицына) перенес свою деятельность в Россию. В настоящее время занимается издательской деятельностью, оказывает помощь пострадавшим от репрессий советского периода. Наталия Солженицына является президентом организации.
15 августа 1990 г. указом президента СССР Михаила Горбачева Александру и Наталии Солженицыным было возвращено советское гражданство.
В 1994 г. супруги вернулись в Россию. С 1998 г. Наталия Солженицына входит в жюри Литературной премии Александра Солженицына.
По данным «Спарк-Интерфакс», является совладельцем (доля 51%) издательства «Русский путь» (Москва).
С 2007 г. – редактор-составитель полного собрания сочинений Александра Солженицына в 30 томах (по состоянию на декабрь 2018 г. был издан 21 том).
После смерти Александра Солженицына в 2008 г. его супруга продолжает участвовать во многих проектах, начатых при жизни писателя, в частности, в работе Дома Русского Зарубежья им. А. Солженицына. Она также является главным распорядителем его литературного и историко-документального наследия.
С ноября 2018 г. — член Совета при президенте РФ по культуре и искусству.

Также является членом попечительского совета благотворительного фонда Олега Дерипаски «Вольное дело», членом совета Фонда «Увековечения памяти жертв политических репрессий» (Фонд Памяти).

Награждена орденами «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2015), Святой великомученицы Екатерины (2019).

В начале 1960-х гг. состояла в браке с математиком Андреем Тюриным, у них был сын Дмитрий (1962-1994).
В браке с Александром Солженицыным родились трое сыновей. Ермолай (род. 1970) — старший партнер международной консалтинговой компании McKinsey, руководитель направления по горно-металлургической отрасли в Европе, СНГ, на Ближнем Востоке и в Африке. Игнат (род. 1972) — пианист и дирижер, главный дирижер Камерного оркестра Филадельфии (США). Степан (род. 1973) — генеральный директор ООО «Сибирская генерирующая компания».

Православная христианка.

«Я на два салона – пассажир единственный». Как высылали из СССР диссидентов и писателей

«Явились в квартиру, задержали. Если б я сообразил и двери не открыл – они бы ломали, конечно. <…> Может, 15 минут мы бы продержались, но в обстановке яснеющей уже что-то бы сожгли, уже друг другу бы что-то обещали, разъяснили… Очень слабое начало: просто – открыли». Так в сборнике автобиографических очерков «Бодался теленок с дубом» Александр Солженицын описывал события 12 февраля 1974 года.

Ровно 25 лет назад, 27 мая 1994 года, писатель вернулся в Россию. Двадцать лет он провел за границей, куда уехал не по своей воле: в 1974 году Солженицына выслали из СССР.

Писателя задержали в квартире на улице Горького (сейчас улица называется Тверская, а в квартире находится музей Солженицына) 12 февраля 1974 года. Его привезли в Лефортовский изолятор и объявили: вы обвиняетесь по 64-й статье УК РСФСР в измене родине и лишены советского гражданства специальным указом Президиума Верховного Совета СССР. Уже на следующий день писатель приземлился во Франкфурте-на-Майне: прилетел на самолете, пассажирами которого были только он и сотрудники КГБ.

В это время Солженицын уже лауреат Нобелевской премии по литературе. Ему предлагали добровольно покинуть страну, но он отказался. В 1973 году за границей начал выходить «Архипелаг ГУЛАГ», и этого писателю уже не простили. В советской прессе его называли не иначе как «литературным власовцем». Ареста Солженицын ждал, но высылки – нет.

«На кухне собралось человек сорок»

Диссидентка Арина Гинзбург через несколько часов после ареста писателя уже была в квартире Солженицыных.

«Наташа стояла в дверях и говорила нам с улыбкой: «Ребята, ну вы слабонервные!» Но было понятно, что ей, конечно, важно и приятно, что мы все пришли. Собралась группа людей, человек сорок, все проходили на кухню», – вспоминает она. В квартире, по ее словам, оставались жена писателя Наталия Дмитриевна, ее мама, трое маленьких сыновей (3-летний Ермолай, 2-летний Игнат и 6-месячный Степан) и старший сын Наталии Дмитриевны от первого брака, 12-летний Митя.

Музей-квартира Александра Солженицына в Москве. Фото Германа Лепехина

​В квартиру на Тверской также приехали Лидия Чуковская, Евгений Пастернак с женой Еленой Вальтер, писатель Виктор Некрасов. Кто-то дежурил возле здания прокуратуры на Петровке, кто-то помогал кормить и укладывать детей, кто-то звонил иностранным корреспондентам. Физик и правозащитник Андрей Сахаров писал открытое письмо и тут же отправлял его по рукам – подписать. К утру стало известно, что Солженицына высылают.

Сыну самой Арины Гинзбург тогда не было и года, с ним по очереди оставались ее друзья. А она и ее муж помогали Наталии Дмитриевне готовиться к переезду. Александр Гинзбург к тому моменту отбыл свой второй срок и жил в Тарусе: ему нельзя было селиться ближе 100 километров к столице. Но услышав, как «вражеские голоса» сообщили о задержании Солженицына (западные радиостанции слушали и в Москве, и в ссылке), Гинзбург сбежал из-под надзора и, наплевав на конспирацию, поселился прямо в квартире писателя.

Александр Гинзбург. Архив Международного Мемориала

Пока Наталия Дмитриевна и дети Солженицына не уехали, сотрудники КГБ и милиции не трогали Гинзбурга, вспоминает Арина Сергеевна: «Он ходил в магазин, водил Ермошку в детский сад. Конечно, за этим домом следили, слушали. Но позволили ему помочь все сделать».

На все шкафы, коробки с пластинками, столы и диваны обитатели квартиры на Тверской наклеивали бумажки с именами – тех, кому они достанутся после отъезда. В сумках и портфелях выносили книги и бумаги, передавая их «выездным» – в основном иностранным корреспондентам. Самые ценные документы – рукописи и черновики – помог вывезти помощник военного атташе США Вильям Оден.

«В аэропорт Наташа попросила никого не ездить, буквально несколько близких друзей. Ей говорили, что готовятся какие-то провокации, и она боялась за детей, – рассказывает Арина Гинзбург. – Мы вызвали несколько такси и повезли детей. Старший, Ермоша, ехал с Надеждой Васильевной Бухариной, мамой искусствоведа Елены Муриной. Игнат, средний, – с Ниной Сергеевной Климохиной, у которой была частная детская группа в доме Нирнзее на Тверской. К ней ходил и Ермолай, и мои потом оба сына. Чудесная. Дети звали ее Тёня – тетя Нина. А шестимесячный Степа лежал у меня в корзиночке».

Провокаций по дороге в аэропорт не случилось. Наталия Солженицына последовала за мужем 29 марта 1974 года. В 1975 году ее, уже живущую за границей, тоже лишили гражданства.

Кого и как высылали из СССР

«Эта практика совершенно не рядовая, мы знаем всего несколько таких случаев, – говорит о высылке писателя из Советского Союза историк Алексей Макаров из «Мемориала». – Инициатива обычно исходила от КГБ, дальше готовил все это МИД. С Солженицыным был вопрос, кто его примет. В конце концов договорились, что это будет Генрих Белль».

Чаще лишение гражданства происходило по-другому, рассказывает историк: человек выезжал из страны (например, на гастроли, как Галина Вишневская и Мстислав Ростропович), а пока был за границей, узнавал, что вернуться уже в СССР не может. Или же к нему приходили сотрудники КГБ и предупреждали: либо эмиграция на Запад, либо «поедешь на Восток» (то есть арестуем и отправим в лагерь).

Если же высылали прямо из Союза, то, как правило, меняли на советских шпионов или дружественных режиму политиков-коммунистов. Так через год после Солженицына оказался за границей писатель-диссидент Владимир Буковский. Его обменяли на арестованного в Чили главу местной компартии Луиса Корвалана, но выслать в Чили не могли – зачем чилийской хунте оппозиционный советский писатель?

«Переговоры шли через посредничество американцев. Выбирали город, который был бы удобен обеим сторонам. Сохранилось довольно интересное обсуждение проекта, подготовленного международным отделом ЦК КПСС, – рассказывает Макаров. – В нем говорится, что лучшим местом была бы Женева, потому что там наименьшая вероятность антисоветских выступлений. Зато Западный Берлин организационно удобнее». В итоге Буковского доставили в швейцарский Цюрих.

Александр Гинзбург и Владимир Буковский в США в мае 1979 года. Архив Международного Мемориала

А еще через четыре года, в 1979-м, из Советского Союза изгнали уже Александра Гинзбурга. После высылки Солженицына он возглавлял фонд помощи политзаключенным и их семьям, в который писатель перечислял доходы от издания «Архипелага ГУЛАГ» за границей.

«Солженицын объявил о создании фонда уже после отъезда. Сделал заявление, воздал Алику почести, называл его «подлинным настоящим героем», – рассказывает Арина Гинзбург. – Мы потом шутили: «Подлинный настоящий герой, сходи в подвал за картошкой!»

Гинзбурга арестовали в 1977-м. Через два года его и четверых заключенных: баптиста Георгия Винса, украинского националиста Валентина Мороза, «самолетчиков» Марка Дымшица и Эдуарда Кузнецова (оба участвовали в захватах самолетов, на которых пытались улететь на Запад после отказов в выездных визах) – обменяли на осужденных в США разведчиков Рудольфа Черняева и Вальдика Энгера. Привезли из лагерей в московский изолятор Лефортово, оттуда – в самолет и в Нью-Йорк.

«А я глажу рубашечки в Беляево-Богородском»

«Где-то в одиннадцать гости разошлись, я принялась гладить детские рубашечки. На письменном столе стоял приемник. Слушаю «Голос Америки», и вдруг: «Мы прерываем нашу передачу для экстренного сообщения». Так Арина Гинзбург 27 апреля 1979 года узнала, что ее мужа выслали в США.

«Перечислили их имена, а затем говорят: «В дальнейшем мы вернемся к этому сообщению, а пока продолжаем передачу о национальных парках Вашингтона». Помню наизусть!» – усмехается Арина Сергеевна. Из расширенного сообщения, прозвучавшего в радиоэфире через несколько минут, она узнала, что муж в Нью-Йорке. «А я – в Беляево-Богородском. Телефон отключен, темнота, я одна и двое маленьких детей. Полпервого ночи».

Арина Гинзбург с сыновьями Алексеем и Александром. Фото для международного паспорта, июнь 1979 года. Архив Международного Мемориала

Первым прибежал сосед, диссидент Александр Бабенышев. Он остался с мальчиками (сыновьям Гинзбургов тогда было шесть лет и четыре года), Арина побежала звонить знакомым. К двум часам ночи в квартире на юго-западе Москвы уже были правозащитники Андрей Сахаров и Елена Боннэр, диссиденты, журналисты и многие другие. «Я дала пресс-конференцию, потом вторую. А потом поняла, что у меня температура 40″.

Утром в квартиру Гинзбургов прибыл сотрудник ОВИРа и приказал: «Немедленно собирайтесь». Но Арина Сергеевна оказалась серьезно больна, несколько недель приходила в себя, а потом еще долгих девять месяцев всеми правдами и неправдами пыталась отложить отъезд.

Гинзбурги надеялись вывезти за границу не только родных сыновей, но и молодого человека, которого считали своим приемным сыном, – Сергея Шибаева, мальчика из неблагополучной семьи из Тарусы. За близкую дружбу с семьей диссидентов Шибаев пострадал: от него пытались получить показания против Гинзбурга, когда тот сидел, а потом отправили служить в стройбат на Крайний Север.

«Мы бились за Сережу, но не смогли его увезти», – говорит Арина Гинзбург. Шибаев остался в Советском Союзе, переписывался с «приемной семьей». Через несколько лет он покончил с собой.

В изгнании

«Стоят гебисты по сторонам, пилот вылез. Голос:

— Идите.

Иду. Спускаюсь. С боков – нету двоих коробочкою, не жмут. Шагнул перекладины три-четыре – все-таки оглянулся, недоумеваю. Не идут! Так и осталась нечистая сила – вся в самолете.

И – никто не идет, я ж на два салона – пассажир единственный.

Тогда – под ноги, не споткнуться бы. Да и вперед глянул немножко. Широким кольцом, очевидно за запретною чертой, стоят сотни две людей, аплодируют, фотографируют или крутят ручку. Ждали? Знают? Вот этой самой простой вещи – встречи – я и не ожидал».

Александр Солженицын после высылки поселился в Цюрихе. Окончил мемуары «Бодался теленок с дубом», писал «Красное колесо», а через два года переехал в США.

Гинзбурги первые несколько месяцев после воссоединения жили у Солженицыных в Вермонте, но вскоре их позвали в Париж. Арине Сергеевне предложили работу в газете «Русская мысль», Александр Гинзбург руководил русским культурным центром и работал в газете обозревателем.

Арина и Александр Гинзбурги на фоне афиши спектакля «Zeks». Париж, 1988 год. Архив Международного Мемориала

«К концу 70-х годов на Западе сложилась уже довольно большая диаспора, так называемая «третья волна эмиграции», поэтому можно было выжить, не зная вообще английского языка, просто работая в какой-то из эмигрантских организаций или журналов, – рассказывает о жизни высланных диссидентов историк Алексей Макаров. – Если говорить про Буковского, например, ему как биологу приходили приглашения о работе из университетов».

Советская власть считала практику обмена диссидентов на шпионов своим успехом. «Это преподносилось как срыв планов по «расшатыванию социализма изнутри». Так сформулировано, например, в проекте решения 1979 года по обмену пятерых политзаключенных, подготовленного Юрием Андроповым и Романом Руденко, – то есть председателем КГБ и генпрокурором», – рассказывает историк.

Идея высших партийных чиновников состояла в том, что «простых советских правозащитников» быть не может: все делается на деньги Запада в целях подрыва СССР. «Людей, которые наш строй подрывают, мы высылаем, и их уже нельзя использовать для подрыва – такая была логика. А взамен получаем наших разведчиков. Конечно, это воспринималось как успех», – объясняет Макаров.

Наталья Солженицына — биография и семья

Я похоронила любовь Солженицына

Будешь ли ты при всех обстоятельствах любить человека, с которым однажды соединила жизнь?» — написал мой бывший муж Александр Исаевич Солженицын на обороте фотографии, которую подарил в день нашей регистрации 27 апреля 1940 года. И сегодня, в свои 82 года, я верна той нашей молодой, чистой и светлой любви… А он? Он, увы, не сохранил, не сберег ее…

В 1936 году у нас с Саней все только начиналось. Я была для него Наташенька, Натуська. Мы тогда учились в Ростовском университете. Однажды я с друзьями стояла в вестибюле, и вдруг прямо на нас, с верхнего этажа, в буквальном смысле слова свалился большой, высокий и разлохмаченный Морж (такое прозвище было у студента Солженицына)…

— Когда же «случилось» настоящее признание в любви?

— Вечером 2 июля 1938 года. Уже было темно. Мы сидели на скамейке под сенью белых акаций и тополей, о чем-то говорили. А потом вдруг Саня как-то неожиданно замолчал, потом глубоко вздохнул и… признался мне, что любит.

Я, помню, растерялась, не знала, что сказать… и заплакала. На следующий день в записочке призналась, что тоже люблю его. Он сразу же прибежал к нам домой. В этот вечер мы впервые поцеловались.

Правда, не все было так безоблачно в наших отношениях. Саню тогда очень смущало появление ребенка. Считал, что, если появится малыш, тогда разрушатся все его дальнейшие планы.

Медовый месяц мы проводили в Тарусе. После того как Саня переболел малярией, ему нельзя было находиться на солнце и купаться. Поэтому уходили в лес и читали «Войну и мир» Льва Толстого — Саня находил сходство Наташи Ростовой со мной.

— Вы были хорошей хозяйкой?

— Плохой. Для меня сварить щи было делом пострашнее, чем сдать несколько государственных экзаменов в университете!.. На завтрак я готовила самое простое блюдо — яичницу. Хозяйка, у которой снимали хату, варила нам на целую неделю картошку «в мундире» — это было дежурным блюдом на ужин. Обедали в маленькой столовой, которая находилась неподалеку.

— А каким был молодой Александр Исаевич?

— В плане подарков Саня был достаточно скуп: букетик ландышей, сирень, ноты, книги. А как-то в день рождения подарил серебряный стаканчик.

…Жизнь у нас начиналась красиво и шла спокойно. Если бы не война. Из-за нее вся наша жизнь превратилась в сплошное ожидание встреч…

Саня считал, что я его спасла…

— САНЯ был освобожден от армии по состоянию здоровья и поначалу вместе со мной получил распределение в город Морозовск Ростовской области, где мы учительствовали. Но ему все-таки удалось попасть на 2-й Белорусский фронт, туда ему и удалось вызвать меня, правда… по поддельным документам. Месяц, который я провела вместе с Саней на фронте, запомнился лишь тем, что в блиндаже, где мы жили, я должна была каждый раз, когда заходил комдив, стоять перед собственным мужем по стойке смирно и отдавать ему честь. Все это и обусловило мой отъезд с фронта.

С февраля 45-го никаких вестей от Сани не было. А на последней вернувшейся мне открытке была пометка: «Адресат выбыл».

10 лет отсутствия Сани казались бесконечными. Как же я переживала из-за того, что у нас не было детей, и еще из-за того, что их не хотел иметь муж.

Первое время, когда Саня находился в московской тюрьме, я приезжала к нему почти каждую неделю — обязательно в воскресенье, а иногда и в середине недели. Потом, когда его «перебросили» в Экибастузский лагерь, вот здесь-то… два письма в год и никаких свиданий… Возможны были только ежемесячные посылки. Я, получая по карточкам, к примеру, селедку, шла на рынок и обменивала ее на хлеб или еще что-нибудь вкусненькое для Сани. А когда уже работала в Рязани завкафедрой сельхозинститута, то, чтобы не привлекать внимания к своему адресату, львиную долю доцентской зарплаты отправляла в Ростов тете Нине, и та скрупулезно комплектовала на эти деньги посылки для Солженицына. В ответ на посылки он написал мне: «Ты спасла мне жизнь и даже больше, чем жизнь».

И обещал любить всю жизнь…

КОГДА мне исполнилось 33 года, я сдалась жизни и связала свою жизнь с коллегой — Всеволодом Сомовым. Мне Саня часто писал о том, что меня и его ожидает полная неизвестность: он не знал, какой срок ему «назначен», не знал и о том, вернется или нет. Он не раз давал мне «вольную». Официально наш брак с Сомовым зарегистрирован не был, поскольку не был расторгнут брак с Солженицыным. Почти пять лет мы прожили вместе. Жили бы с ним, как говорят, д

о скончания века, но… я опять встретила своего мужа — встретила, чтобы потерять, потерять уже навсегда…

Потом было наше «тихое житье» в Рязани. Мне тогда не просто казалось, что вновь возвратилась любовь, что возвратился мой прежний Саня, — я чувствовала это всею душой и сердцем и верила, что все будет хорошо. Только с ним, только с Исаичем я была по-настоящему счастлива.

Я полностью растворилась в нем, в его творчестве — была его машинисткой, секретарем, и только потом я уже была его женой, которую он обещался любить и лелеять, даже когда она будет совсем старенькой.

Но его слова разошлись с делом. Целый год, а может быть, и чуть больше Саня скрывал от меня свою связь с Натальей Светловой. А когда он поехал на Север, то взял ее с собою. Скоро на горизонте «замаячил» ребенок. Вот, действительно, судьба-злодейка: не желая иметь в молодости детей, в 50 он захотел их иметь. И как все тогда резко изменилось: Санины «духовные» дети — книги отошли на задний план, не нужна стала и еще недавно горячо любимая жена.

Но в конце концов предал

МОЖНО представить себе, в каком положении я тогда оказалась: без работы и уже почти без мужа. Конечно, поступок Сани можно было назвать только одним словом — предательство. Почти год после того, как Саня объявил мне, что хочет развестись со мной, мы жили «вместе, как порознь». Затем начались судебные заседания. На первом нам дали отсрочку на полгода. Потом был второй суд. Меня спросили: «Фамилия Решетовская — это ваша девичья фамилия?» Я не ответила и подумала, что все — на этом поставлена точка и нас уже точно развели, раз задали такой вопрос. С рыданиями я убежала из зала раньше, чем закончилось заседание. На следующий день мне сказали, что если я не согласна с решением суда, то через десять дней могу подать апелляцию. Я подала. Не развел нас и третий суд. И только когда Саня стал умолять меня пожертвовать уже ради троих, я спокойно «освободила» его через ЗАГС.

На следующий же день после развода я поехала на нашу дачу в Борзовку, что недалеко от Наро-Фоминска. Там я… похоронила свою любовь. Положила в полиэтиленовый пакет Санину фотографию и недалеко от скамеечки под ореховым деревом выкопала могилку. Присыпала любимую фотографию землей, грани обложила гвоздиками, а из листьев травы выложила дату нашего с ним расставания — 22 июля 1972 года. Сане я ничего об этом не сказала. Прошло какое-то время, он приехал на дачу (он еще пользовался ею), стал косить траву, и вдруг неожиданно коса нашла на могилку. Он спросил меня, что это такое. Я ответила. Как же он вспыхнул тогда: «Как ты можешь на живого человека могилку делать?!»

И только почти через двадцать лет, где-то за полтора- два года до возвращения Сани из-за рубежа, мне помогли извлечь из земли уже, конечно, подпорченную фотографию. Я ее уничтожила.

…От всех своих страданий я даже пыталась отравиться — выпила 18 снотворных таблеток. Но Бог сохранил жизнь. И вот расстались…

— Наталья Алексеевна, как же вы жили потом?

— Знаете, я делю всю свою жизнь на два периода — с ним и после него. Но и тогда, и сейчас, как это ни покажется странным, — я живу для него. А он… Лишь два с половиной года назад был звонок и запоздалое поздравление с Рождеством Христовым. А через месяц после звонка его вторая жена Наталья Дмитриевна привезла огромную корзину с розами, красивую открытку и только что вышедшую книгу юношеских стихов Александра Исаевича, которая называется «Протеревши глаза», с надписью: «Наташе — к твоему 80-летию. Кое-что из давнего, памятного. Саня. 26.2.99». Надо отдать должное Наталье Дмитриевне, она все-таки смогла перебороть себя и попросить у меня прощения за боль, которую причинила… Честно признаюсь, первое время мне тяжело было общаться с ней, но это было тогда, когда я была еще здорова. Теперь я больна, и деваться мне некуда. (Наталья Алексеевна вот уже больше года почти прикована к постели, встает иногда с помощью ходунков, у нее перелом шейки бедра. — Авт.)

— Вы и сегодня любите своего первого мужа?

— Увы, я до сих пор его люблю.

Опасные связи — Год Литературы

Текст: Павел Басинский (писатель)/РГ

Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения Никиты Алексеевича Струве. Он родился во Франции в знаменитой эмигрантской семье. Его дед — Петр Бернгардович Струве, русский религиозный философ, публицист, общественный деятель, один из авторов сборника «Вехи» (1909), инициатор и издатель сборника «Из глубины» (1918), затем виднейший деятель русской эмиграции. Никита Струве лично общался с Иваном Буниным, Алексеем Ремизовым, Борисом Зайцевым, встречался с Анной Ахматовой. Автор фундаментальной монографии об Осипе Мандельштаме и книги «70 лет русской эмиграции». Ближайший соратник и друг Александра Солженицына. В 1978 году Никита Струве возглавил парижское издательство «ИМКА-Пресс», созданное еще Николаем Бердяевым. Но еще раньше

в 1973 году благодаря Струве в парижском издательстве был впервые опубликован «Архипелаг ГУЛАГ» — книга, которая изменила сознание людей во всем мире и до сих пор вызывает яростные споры.

О личности Никиты Алексеевича мы поговорили с Наталией Дмитриевной Солженицыной.

Когда Александр Исаевич впервые познакомился с Никитой Струве?

Наталия Солженицына: Весной 1974 года Никита Алексеевич, его жена Мария Александровна, иконописица, из лучших в зарубежье, их трое детей и любимая собака приехали к нам в Цюрих на машине из Парижа. До сих пор ярко помню каждый момент этой встречи. Но то было очное знакомство. А заочное у нас длилось уже несколько лет. Была тайная переписка между Солженицыным и Струве, которая предшествовала опубликованию в ИМКА-Пресс «Августа 14-го», первого «узла» «Красного Колеса». Это произошло после того, как семь советских издательств не ответили на письменное предложение Солженицына печатать его новый роман. Это была идея Мстислава Ростроповича, он сказал Солженицыну: «Пошли в издательства, а вдруг опубликуют«. Но отказать духу не хватило, а просто не ответило ни одно. После чего Александр Исаевич опубликовал «Август» в ИМКА-Пресс в 1971 году. Потом была очень активная переписка, когда рукопись «Архипелага ГУЛАГ» захватил Комитет госбезопасности. Это было в июле 1973 года (мы узнали об этом только в августе). Тогда Солженицын дал знак Струве — немедленно печатать «Архипелаг». Машинопись в виде пленки уже была в издательстве заранее. И вот эти три месяца до декабря, пока не вышел в свет «Архипелаг», голова Александра Исаевича была в прямом смысле на плахе. Кто раньше и на что решится?

Как издавался «Архипелаг»?

Наталия Солженицына: Тогда ведь не было компьютеров и всех этих современных технологий. Нужно было делать набор вручную. Это в своей маленькой русской типографии делал Леонид Лифарь, брат знаменитого танцовщика и балетмейстера Сержа Лифаря, а вычитывали гранки и корректировали Никита со своей женой Машей. Так неожиданно на «передней линии фронта» оказалась маленькая группа русских эмигрантов, которые и рождены-то были за границей, но сохранили в себе желание и надежду принадлежать русскому миру. Это было удивительно! И конечно, огромной радостью было увидеть Никиту Алексеевича вживую. Хотя Александр Исаевич встретился с ним еще раньше, сразу по приезде в Цюрих из Кёльна, где провел первые после высылки дни в доме Генриха Бёлля. Струве прилетел в Цюрих из Парижа и угодил, как вспоминал Александр Исаевич, в суматоху вокзальной встречи. Совместных дел им предстояло множество, они много говорили в эти первые цюрихские дни. Тогда Александр Исаевич записал:

«С Никитой встретились сразу очень тепло. Такой сразу близкий, понятный, чего бы ни коснулись. Хотя он всю жизнь эмигрант, а я всю жизнь советский».

Потом эта их встреча в очень теплых тонах была описана в мемуарах «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов». В этом году, надеюсь, эти мемуары выйдут в виде книги, до этого была только публикация в «Новом мире».

Мне тоже посчастливилось общаться с Никитой Алексеевичем, мы состояли в жюри премии Солженицына. На меня он производил впечатление человека с мягкими европейскими манерами, но по-русски очень твердого и даже порой упрямого в своих убеждениях. Он ведь и спорил с Александром Исаевичем?

Наталия Солженицына: Вы очень точно сказали. У него была очень мягкая манера общения, он старался ни одним словом не обидеть собеседника. Я думаю, дело даже не в его «европейскости», а просто характер его был такой. Но при этом он был человеком очень определенным в своих убеждениях и от того, во что верил, что считал верным, не отступал никогда. Сам Никита Алексеевич, будучи, как он говорил, «эмигрантом от рождения», — был в то же время гражданином мира. Он был благороден, бескорыстен и щедр. Обладал остротой взгляда, большим, глубоким умом, был интеллектуально свободен, притягивал и самой манерой общения — лишенной всякого пафоса, ироничной, но скрыто-нежной. И, да, они спорили с Александром Исаевичем, но, если его убеждали в какой-то неправоте по конкретному поводу, он это принимал. Бывали случаи, что в спорах с Александром Исаевичем он одерживал верх. Но это всегда были споры дружеские и для блага того общего дела, которое они делали вместе.

Никита Алексеевич много ездил по России, когда ему представилась такая возможность. Даже во Владивостоке побывал.

Наталия Солженицына: Впервые он приехал в Россию в 1990 году, когда в Библиотеке иностранной литературы была организована выставка книг, изданных в русском зарубежье, не только в ИМКА-Пресс. Там они познакомились с нынешним директором Дома русского зарубежья Виктором Москвиным, тогда заместителем директора «Иностранки» Екатерины Гениевой. И потом вместе они объездили всю Россию, устраивая выставки в разных городах и везде оставляя в библиотеках комплекты книг русского зарубежья. Вместе они также создавали издательство «Русский путь». Никита Алексеевич участвовал и в создании Дома русского зарубежья на Нижней Радищевской, который стал одним из любимых москвичами культурных центров Москвы.

Справка «РГ»

Никита Алексеевич Струве скончался 7 мая 2016 года. Отпевание прошло в соборе Александра Невского в Париже, а похоронен он на русском православном кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

без литературы школьники не научатся жизни

Печальный факт: количество часов на уроки русской литературы резко сократили. Более того, в дальнейшем русская литература как отдельная дисциплина и вовсе должна исчезнуть: ее планируют совместить с русским языком в единый предмет под названием «словесность».

В понедельник о будущем литературы в школьной программе говорили на самом высоком уровне. Острую тему на встрече с президентом затронула Наталья Солженицына, вдова великого писателя XX века. В ходе встречи Солженицына преподнесла президенту новое, дополненное письмами и воспоминаниями, юбилейное издание знаменитого произведения «Один день Ивана Денисовича». В эти дни исполняется 50 лет со времени первой публикации в журнале «Новый мир». Наталья Солженицына рассказала «Вестям в субботу» о своем отношении к решению чиновников объединить русский язык и литературу в один предмет.

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна.

— Добрый день.

— Наталья Дмитриевна, зная вашу сдержанность, я удивился тому, как вы построили свой разговор с Владимиром Путиным. Я понял, что это просто крик души в отношении того, что вы видите перед собой в плане уровня образованности, я про эрудированность не говорю. Что вас смущает?

— Ну, вы знаете, меня смущает то обстоятельство, что преподавание литературы в школе просто исчезает. Такого предмета — литература — в старших классах скоро не будет существовать вообще.

— Там ведь два часа осталось?

— Литературы сейчас в 5 классе три часа, в 6, 7, 8, в так называемых средних классах, — два часа. А в старших, 9-11, — формально три, но реально эти три часа почти всюду уступают место русскому языку, потому что в ЕГЭ литература не входит вообще.

— Мне непонятно, как в по клеточкам ЕГЭ можно сдавать литературу.

— Правильно. Если ЕГЭ в какой-то мере и дает возможность объективной оценки знаний, только тех знаний, которые в него входят. Поэтому было просто преступлением отменять экзамен по литературе. Сейчас для того, чтобы поступить, получить аттестат, не нужно сдавать экзамен по литературе в школе вообще. Вы можете кончить школу, не сдав экзамен по литературе. Это предмет по выбору.

— Наталья Дмитриевна, зная, каким разным может быть зритель, предполагаю, что кто-нибудь, слыша вас, может подумать: ну, понятно все с ней, она хочет в ЕГЭ Солженицына, чтобы все Солженицына читали.

— Ну, знаете, всегда могут быть люди, которые думают низко. На них ориентироваться не надо. Потому что мы не хотим, чтобы наши дети вырастали полуобразованными людьми. У всех, кто живет в России, есть бесценное сокровище, которое нам оставили в наследство. Это русская литература. Скажите, пожалуйста, на каком основании какая-то группа чиновников лишает законных наследников этого наследства? А мы этого будем лишены, потому что сочинение сдавать не нужно — значит, часы на литературу уменьшены, от учителей требуют теперь какого-то кордебалета с невероятными, жуткими, заумными словами, и они должны писать отчеты, и их деятельность, их аттестация зависит от того.

— А позвольте еще такой прикладной вопрос задам. Действительно, мало какой народ может рассуждать категориями «сотня самых важных литературных произведений». В России она совершенно спокойно набирается. Без знания каких произведений русский человек не может жить?

— Конечно, это вопрос не для телевизионной передачи, потому что нельзя уложиться по времени. Понятно, что не может человек, не только русский, но и любой человек идти по жизни, не прочитав Пушкина. Всего Пушкина. В школе, быть может, только часть, но это откроет ему возможность вернуться, если он захочет. Нельзя жить без нашей классики. Как можно жить без Гоголя, как можно жить без Толстого, как можно жить без Чехова? Но, в общем, русская классика — это действительно наше великое достояние. Знаете, у большевиков были только нефть, газ и наука. Вот мы науку свою растоптали за эти 20 лет. Мы ее растоптали. Теперь мы начинаем в нее вливать снова деньги. Этого недостаточно. Лес не растет, никакой лес не вырастет без подлеска. Мы проигрываем в футбол, потому что у нас во дворах теперь стоят машины, а не играют мальчики в футбол.

— Это очень разумно.

— Я хочу сказать, что если школа будет растить полуобразованных недоучек, а это так будет, потому что литература — основа всего, математики, физики — она нужна вообще всем. Отняв сочинение, мы отнимаем у наших детей навыки, просто навыки речи, даже устной речи. Разве не так?

— Так.

— На одном телевидении, вы меня простите, здесь нет ничего личного, но на одном телевидении мы культурных людей не вырастим никак.

— Не будем приуменьшать нашу роль, и не будем преувеличивать.

— Конечно.

— Наталья Дмитриевна, возвращаясь к Александру Исаевичу: «Иван Денисович», 50-летие опубликования которого отмечали в этом году, вполне читабелен для молодых. «Матренин двор» тоже. А вот «Архипелаг Гулаг» для школы не рановато ли?

— Тут есть разные мнения. Трехтомник прочесть не могут школьники. Просто не могут по времени. Конечно, есть такие, которые читают и которые оскорблены тем, что им предлагают сокращенный вариант. Но таких мало. А «Архипелаг» написан так, что вы захлопываете книгу, и несмотря на кровь, и пот, и страх, и ужас вот этого голгофного пути человека от ареста и до либо смерти, либо освобождения после многих лет, вы закрываете книгу с ощущением света и силы. Это книга, которая учит. Это книга вообще не о политических репрессиях, это книга о человеке в экстремальных ситуациях. Речь идет вообще не о пенитенциарной системе, а о людях, которых заглатывало наше сталинское правосудие ни за что, без всякой вины. Вот вы, оказавшись внезапно в такой абсолютно несправедливой ситуации, как вы себя будете вести? А потом, физические страдания. Это книга, которая воспитывает. Воспитывать никогда не рано.

— Чем закончился ваш разговор с Путиным? Он вас услышал, Наталья Дмитриевна?

— Я не знаю, услышал ли он меня, но он сказал такую фразу, с которой поспорить трудно. Он сказал: «Знаете, не должен я сверху просто вот вернуть литературу в школу. Решать должны профессиональные сообщества». И кто бы спорил. Несомненно. Ну, вот я вам скажу. Вот этим летом в июле был всероссийский съезд учителей, и где? В МГУ. На пленарном заседании с докладом выступил кто? Ректор университета Садовничий. Математик, между прочим. И там был почти тысяча участников зарегистрировано.

— Ну, и еще, конечно, учителя, которые пришли все это слушать.

— Они выпустили резолюцию, в которой стон и крик до небес о том, что прошлым же летом это несмотря на их протесты был принят Всероссийский стандарт для старших классов чудовищный! Он литературу уничтожает. Он ее вообще упраздняет. Он сливает два предмета, русский и литературу. Простите, русский язык и литература в один предмет, даже не нашли слова для этого. Вот просто, кавычки, «русский язык и литература». И вот этот предмет дали, часы остаются те же самые, совмещенные, значит, внутри этого предмета можно легально как угодно все бросить только на ЕГЭ. Неужели съезд учителей с его этой резолюцией, это не профессиональное сообщество? А кто этим людям дал право называться профессиональным сообществом? Если вы посмотрите, вы не увидите там людей с большим педагогическим стажем. Это управленцы. Но простите, в педагогике и вообще в школе просто управленцы, без опыта прямого общения с детьми, не должны пользоваться преимущественным правом издания таких законов, которые касаются каждой семьи, каждого ребенка. Это неправильно. Вот я и призываю, чтобы профессиональное сообщество было услышано.

— Наталья Дмитриевна, вы в данном случае ставите очень серьезный политико-философский вопрос. Если профессиональное сообщество с лета этого года не услышано управленцами, то, получается, единственный ресурс, не побоюсь этого слова, русской жизни — обращаться к верховной власти по любому вопросу.

— Это ужасно, что в нашей стране это так. Но по факту это так. Школа — это национальная вещь. Это вопрос вообще национальной безопасности. Например, я считаю, что угроза литературе уже воздалась, очень скоро этого предмета в старших классах не будет вообще. Я считаю, что это наносит прямой урон нашей национальной безопасности России. Во всяком случае, национальным интересам России.

— Наталья Дмитриевна, будем надеяться, что не управленцы, так верховная власть все-таки услышит.

— Очень бы хотелось.

Наталья Решетовская, 84; Дважды замужем за Александром Солженицыным

Наталья Решетовская, которая вышла замуж, развелась и повторно вышла замуж за российского писателя Александра Солженицына до их окончательного развода в 1973 году, умерла 28 мая в Москве. Ей было 84 года.

Эти двое не разговаривали друг с другом годами, но его друзья сказали, что он поддерживал ее финансово и участвовал в расходах на ее похороны.

Решетовская была выдающимся ученым и известной пианисткой, но ее личные достижения были омрачены широко разрекламированными рассказами о ее бурных отношениях с Солженицыным.Их всепоглощающая любовь и ненависть друг к другу стали публичной идентичностью Решетовской.

После того, как ее отец бежал из России в 1919 году за антикоммунистическую деятельность, ее воспитывала мать и несколько теток в Ростове-на-Дону. Она и Солженицын полюбили друг друга, будучи студентами местного университета в конце 1930-х годов.

К их окончательному расставанию более 30 лет спустя она публично обвинила его в частых интрижках с другими женщинами и в том, что он отговаривает ее рожать детей из опасения, что отцовство помешает его писательской карьере.

Она дважды пыталась покончить жизнь самоубийством — впервые в 1970 году, на той неделе, когда он получил Нобелевскую премию по литературе.

Решетовская написала серию противоречивых воспоминаний, которые были опубликованы после того, как их брак был окончательно расторгнут. В них она изобразила «Саню», свое любимое имя Солженицына, как эгоиста, навлекшего на себя государственную цензуру своей резкой критикой советской системы. Она намекала, что он преувеличивал адское существование в российских лагерях для военнопленных, когда описывал эту жизнь в своей научно-популярной книге «Архипелаг ГУЛАГ» (1974).

Самая известная из ее работ «Саня, мой муж Александр Солженицын» была впервые опубликована в России в середине 1970-х годов агентством печати «Новости», принадлежащим КГБ, секретной полиции Советского Союза.

Решетовская писала о описаниях лагерей Солженицыным, что информация, которую он получал от заключенных и ссыльных, «носила фольклорный, а зачастую и мифический характер».

Когда Решетовская вышла замуж за своего редактора Константина Семёнова, ее подозревали в том, что она информатор против Солженицына, хотя она это отрицала.

Западные рецензенты раскритиковали ее книгу, отметив, среди прочего, что она освещает жестокое подавление политических агитаторов.

О своих отношениях с Солженицыным она написала, что друзья предупреждали ее, что «деспотизм Сани … сокрушит мою независимость и не позволит моей личности развиваться. Жизнь доказала, что мои друзья правы. Но мне потребовалось 30 долгих лет, чтобы признаться в этом самому себе ».

В своей рецензии британский новостной журнал Economist назвал ее книгу работой «мстительной и мелочной женщины.

Солженицын угрожал подать в суд на Боббс-Меррилла, издателя книги в США, обвиняя Решетовскую в цитировании его писем и журналов без его разрешения. Из-за его угроз не последовало никаких юридических действий.

В одном из этих журналов Солженицын написал, что Решетовская, в которую он влюбился, была тихой и серьезной молодой женщиной, которая пригласила его домой на обед и сыграла для него фортепианные этюды Шопена. Они поженились в 1940 году.

В 1952 году ей предложили работу в сельскохозяйственном научно-исследовательском институте в Рязани, к юго-востоку от Москвы, престижную должность, которую она сохраняла в течение 30 лет.

Когда она приехала в Рязань, они прожили вместе только один из 12 лет, проведенных в качестве мужа и жены. Во время Великой Отечественной войны, в 1941 году, его сделали капитаном артиллерии и отправили на Восточный фронт. Ее эвакуировали в Центральную Россию и назначили учительницей. Позже она рассказывала, что без него она была так расстроена, что переоделась в форму Красной Армии и пошла к нему на линию фронта.

Ее жизнь стала еще более напряженной в 1945 году, когда ее муж был арестован за критические комментарии о сталинском режиме в перехваченном письме другу.Он провел восемь лет на Лубянке, суровой московской тюрьме.

Она регулярно ходила в сквер возле тюрьмы, надеясь увидеть его. Но после переезда в Рязань в начале 1950-х годов у нее был роман с другим ученым Всеволодом Сомовым. У нее также развился рак матки, и она узнала, что не может рожать детей. Позже друзья сказали, что ей понравилась идея помочь Сомову растить его двоих детей.

Она развелась с Солженицыным в 1956 году и согласилась выйти замуж за Сомова.Незадолго до свадьбы Солженицын вернулся из ссылки и подарил ей стихотворение, которое он написал о ней:

«В полночь, пряча губы в стакане

Я шепчу непонятно другим

Моя любовь, которую мы долго ждали. ”

Она заверила его: «Я была создана, чтобы любить тебя одного, но судьба распорядилась иначе». Затем она вышла замуж за Сомова.

Не прошло и года, как она вернулась к Солженицыну. В 1957 году они снова поженились.

Они жили сравнительно тихой жизнью, пока в 1962 году в Москве не вышла повесть «Один день Ивана Денисовича».Книга принесла ему международную известность. Его творчество вскоре было запрещено в России.

Решетовская рассказала, что знаменитость изменила мужу, что он стал бабником, у которого был ряд романов. Когда она пожаловалась, он сказал, что это расследование его вымышленных героинь. Одна из его возлюбленных, молодой математик Наталья Светлова, забеременела, и Солженицын оставил Решетовскую ради нее.

Решетовская покончила жизнь самоубийством из-за разрыва отношений и пошла на Московский вокзал, чтобы спрыгнуть с платформы.Она не могла пройти через это, но вскоре после этого проглотила передозировку таблеток, и ее пришлось восстанавливать.

После их второго развода Солженицын женился на Светловой и был сослан вместе с публикацией на Западе «Архипелага ГУЛАГ». Решетовскую обвинили в том, что она была завербована КГБ, чтобы убедить его прекратить антисоветскую деятельность, обвинения, которые, по мнению многих, получили признание после того, как были опубликованы ее мемуары.

Спустя несколько лет она стала ярым защитником Солженицына.В 1980 году она публично дискредитировала книгу Николая Яковлева «ЦРУ против СССР», в которой утверждалось, что Солженицын писал свои антисоветские романы и научно-популярные произведения под эгидой американского ЦРУ. Решетовская напечатала и вычитала большинство этих рукописей, и она назвала обвинения Яковлева «безответственной ложью».

В конце жизни Решетовская жила одна в московской квартире, утешая, как она рассказывала друзьям, письма и дневники своего первого мужа.Его квартира была в четырех остановках метро от ее, но они никогда не разговаривали друг с другом.

Бумаги Солженицына уничтожены в результате сгорания старого убежища | Мировые новости

Пожар уничтожил загородный коттедж, где Александр Солженицын, бывший советский диссидент, написал некоторые из своих самых известных произведений и хранил часть семейного архива.

Дача возле села Роджество под Москвой была приобретена Солженицыным в 1965 году. Диссидент уехал туда после изгнания из Советского Союза писателей и написал основополагающий отчет о своем пребывании в системе советских лагерей для военнопленных — ГУЛАГ. Архипелаг.Солженицын получил Нобелевскую премию по литературе в 1970 году и вернулся в постсоветскую Россию в 1994 году после 20 лет ссылки.

Представитель местной пожарной охраны сообщил, что дача сгорела в среду вечером. Газета «Московский комсомолец» сообщила, что ее арендовал грузин и что причиной возгорания стала неисправная электрика. Было неясно, сколько старых бумаг писателя осталось там, хотя газета сообщила, что там были редкие фотографии и записи о жизни писателя.

Дача оказалась в центре бурных отношений между писателем и его бывшей женой Натальей Решетовской, которая умерла два года назад в возрасте 84 лет.

Вскоре после свадьбы в 1940 году Солженицына отправили на фронт, а затем в ГУЛАГ. Он призвал ее продолжать свою жизнь, и пара развелась. Позднее г-жа Решетовская вышла замуж за своего коллегу по науке Всеволода Сомова.

Говорят, что Солженицын прислал ей стихотворение, в котором говорилось: «В полночь, пряча губы в стакане / Я непонятно шепчу другим /« Любовь моя, мы долго ждали! ».Она ответила, впервые рассказав ему о своих планах выйти замуж: «Я была создана, чтобы любить тебя одного, но судьба распорядилась иначе».

После освобождения Солженицына из тюрьмы они снова поженились, но это закончилось, когда у писателя был роман со студентом. Когда брак распался, г-жа Решетовская, как сообщается, планировала броситься под поезд, оставив мужу записку в крови. Когда пара развелась во второй раз в 1972 году, г-жа Решетовская сказала, что сфотографировала их вместе и похоронила в дачном саду, сделав символическую могилу для их отношений.Позже выяснилось, что эту фотографию обнаружил Солженицын.

Два года спустя КГБ попросил г-жу Решетовскую убедить писателя не публиковать «Архипелаг ГУЛАГ».

Решетовская и журналист Николай Ледовских планировали открыть на даче музей творчества и жизни писателя, и после ее смерти дом перешел в руки Ледовских.

Умерла Наталья Решетовская, 84

Наталья Решетовская, 84 года, первая жена Александра Солженицына, русского писателя-диссидента, чьи хроники советского угнетения принесли ему Нобелевскую премию по литературе, умерла 28 мая в Москве.Причина смерти не сообщается.

Г-жа Решетовская была химиком, опытной пианисткой и мемуаристкой, но ее жизнь во многом определялась ее отношениями с Солженицыным.

Они познакомились в 1938 году, когда были студентами Ростовского университета, а через два года поженились. В последующие десятилетия они развелись, снова поженились и снова развелись. Их отношения были отмечены горечью, взаимными обвинениями и неверностью, а также прощением, примирением и любовью.В своем волнении он отражал те времена, в которых они жили.

Г-жа Решетовская родилась в казачьей семье в Новочеркасске на юге России. Ее отец сражался в Первой мировой войне, а затем против коммунистов в русской революции. В 1919 году он бежал в ссылку. Его дочь воспитывала мать и три тетки в Ростове-на-Дону.

Когда она и Солженицын встретились, кровавые чистки Иосифа Сталина достигли пика. Через год после свадьбы их разлучила Вторая мировая война, в которой он служил капитаном артиллерии.В 1945 году он был арестован и приговорен к восьми годам лишения свободы за издевательское замечание о Сталине в письме другу.

Сначала он содержался в печально известной Лубянской тюрьме в центре Москвы. Г-жа Решетовская каждый день ходила в соседний Нескучный сад в тщетной надежде хоть мельком увидеть его. В последующие годы, когда он был заключен в тюрьму и сослан в Среднюю Азию, ей разрешили писать ему один раз в месяц, но получать письма от него можно было только два раза в год.

В начале 1950-х гг.Решетовская присоединилась к персоналу сельскохозяйственного исследовательского центра в Рязани, городе в 120 милях к юго-востоку от Москвы. Она пережила схватку с раком матки. При поддержке Солженицына она развелась и обручилась с человеком по имени Всеволод Сомов.

Однако в 1956 году, почти накануне ее замужества, Солженицын, как персонаж одного из своих романов, вернулся из ссылки. Он подарил ей несколько своих стихов, в одном из которых говорилось:

В полночь, пряча губы в стакане

Я непонятно шепчу другим,

Любовь моя, мы долго ждали!

В мемуарах г-жаРешетовская сказала, что она ответила: «Я создана, чтобы любить только тебя, но судьба распорядилась иначе».

Она вышла замуж за Сомова, но вскоре бросила его и снова вышла замуж за Солженицына. Несколько лет они жили вместе спокойно.

В 1962 году все изменилось. Солженицын ворвался на мировую литературную арену с публикацией в Москве повести о тюремной жизни «Один день Ивана Денисовича».

Сначала он пользовался покровительством советского премьера Никиты Сергеевича Хрущева.Но по мере того, как его разочарование в советской системе росло, он стал бесстрашным и резким критиком. Его работы были опубликованы с большим успехом на Западе, но были запрещены в Советском Союзе. Он шел курсом на столкновение с властями.

В то же время его личная жизнь чрезвычайно осложнилась. У него было несколько любовных романов. Когда г-жа Решетовская столкнулась с ним, он сказал:

«Пожалуйста, поймите меня. Я должен описать множество женщин в моем романе. Вы же не ожидаете, что я найду своих героинь за обеденным столом, не так ли?»

Несколькими годами ранее он использовал аналогичное оправдание, настаивая на том, что у них никогда не будет детей — они будут мешать его письму.

В 1970 году, когда он получил Нобелевскую премию, Солженицын узнал, что Наталья Светлова, одна из его машинисток-волонтеров, забеременела их ребенком. Когда он сказал г-же Решетовской, она, как утверждается, подумывала о самоубийстве, бросившись под поезд, как Анна Каренина, героиня Толстого. Они с Солженицыным развелись во второй раз.

В 1973 году Солженицын женился на Светловой. В 1974 году, после публикации на Западе «Архипелага ГУЛАГ», мастерского описания советской лагерной системы, он был вынужден покинуть страну советскими властями.

Сообщается, что г-жа Решетовская была завербована КГБ, секретной полицией, чтобы попытаться отговорить Солженицына от публикации книги. Позже она опубликовала несколько томов мемуаров, в которых его критиковали. В «Саня — мой муж Александр Солженицын» она зашла так далеко, что отрицает существование системы, которую он описал в «ГУЛАГе».

Она всегда отрицала, что когда-либо предавала его.

Ее книги были опубликованы в издательстве «Новости пресс», которым руководил КГБ.Ее редактором там был Константин Семенов, и он стал ее третьим мужем.

В 1994 году, после распада Советского Союза, Солженицын вернулся в Россию после 20 лет ссылки.

Он поддержал г-жу Решетовскую финансово и оплатил расходы на ее похороны, но у этих двоих никогда больше не было личных отношений.

На момент смерти г-жа Решетовская жила одна в крошечной московской квартирке, окруженной фотографиями и памятными вещами о любви всей ее жизни.

Наталья Решетовская и Александр Солженицын развелись и вступили в повторный брак дважды за 65 лет после знакомства.

Александр Солженицын о счастливых годах в Вермонте с женой Алей ‹Литературный центр

Александр Солженицын (1918-2008) получил Нобелевскую премию по литературе 1970 года. Эти страницы, написанные в середине 80-х годов, но опубликованные этой осенью впервые на английском языке, рассказывают об огромных проблемах, с которыми Солженицын столкнулся в сельском Вермонте при выполнении амбициозных литературных и социальных целей, которые он поставил перед собой, а также об уникальных способностях и талантах. темперамент, который его жена «Аля» (Наталья) — «крыло, спасшее меня» от посвящения в книге — привнесла в их совместную миссию.Они взяты из его мемуаров, Между двумя жерновами, Книга 2: Изгнание в Америке, 1978–1994 гг. , переведено Клэр Китсон и Мелани Мур и перепечатано с разрешения Университета Нотр-Дам Пресс, © 2020 Университет Нотра Дама.

*

Оглядываясь назад, я не могу не признать, что последние шесть лет в Пять Брукс [название, которое Солженицыны дали своему имению в Кавендише, штат Вермонт — Ed .], были самыми счастливыми в моей жизни.Какие-то неприятные западные проблемы обрушились на нас — и прошли мимо незначительной пеной. Как раз тогда, в те годы, инвективы усилились — но это не испортило мне ни одного рабочего дня; Я даже не заметил этого, следуя совету пословицы: «Не слыши зла, не вижу зла». Иногда лучше не знать, что о вас говорят люди. Аля [вторая жена Солженицына, Наталья Солженицына — Ed .], когда она входила в мой кабинет, всегда находила меня в радостном, даже лучистом настроении — настолько хорошо продвигалась моя работа.Я складывал эти оскорбления, эти журналы на полку и не читал их все эти годы — до сих пор. Впервые я сейчас, за Между двумя жерновами , думаю о чтении и одновременно оспариваю это, чтобы сэкономить время.

Когда вы погружаетесь в работу, которая бывает раз в жизни, вы не замечаете, не подозреваете ни о каких других задачах. В разное время в тот период мои пьесы ставились в Германии, Дании, Англии и США, и меня приглашали на премьеры, но я так и не поехал.А что касается различных сборищ, встреч, то это для меня безумие, просто бесплодное катание в нью-йоркском или парижском вихре, а для них безумна моя эксцентричность, отступление от мира, чтобы выкопать могилу. Некоторые американские литературные критики, судя обо мне по своим собственным меркам, решили, что это «хорошо организованная реклама». (Критики! Неужели они не понимают, из чего состоит произведение писателя? Каждый из нас, кому есть что сказать, мечтает уйти на работу в уединение. Мне сказали, что это именно то, что делают умные здесь, в Вермонте и окрестностях — Роберт Пенн Уоррен, Сэлинджер.Одно время Киплинг прожил здесь четыре года. Вот, если бы я принял все приглашения и выступил на мероприятиях — это, безусловно, рекламировало бы себя.)

Однажды Аля вспомнила нашу крылатую фразу еще до изгнания и повторила ее сейчас: как расшифровать небесный шифр для этих лет? Как распознать правильный образ действий, особенно сейчас, когда мы на Западе? Но до тех пор, пока это было необходимо, вся идея была безошибочной: сиди и пиши, заполняй утерянную российскую историю.У меня есть молитва: «Господи, наставь меня!» И когда необходимо, Он сделает это. Я спокоен.

Конечно, жалкое положение вещей — работать всю жизнь, чтобы запастись резервами, резервами и другими резервами. Но это удел нашей разоренной России. Если бы правда о прошлом воскресла из пепла на нашей родине сегодня и умы были бы отточены на этой истине, тогда бы появились сильные персонажи, целые ряды деятелей, люди, принимающие активное участие — и мои книги тоже пригодились бы. . Но как бы то ни было, старые эмигранты почти все мертвы, а их внуки растут, укорененные в западной жизни — мои книги для них более или менее чужды — и сами они к настоящему времени не являются ни силой, ни нацией.А новоприбывшие, Третья волна [третья и последняя из трех «волн» русской эмиграции, состоявшей в основном из советских евреев в 1970-е годы — Ред.], В основном читают российские материалы, но, хотя они быстро их понимают, мои книги в маленьком магазине в Нью-Йорке, где они бесплатные, на них не обращают никакого внимания и не следуют их идеям. (Была обнаружена даже небольшая банда аферистов, у которых были мои легкие малышки [высококачественные, малоформатные версии двадцатитомного собрания сочинений Солженицына, изданные в Париже, но куда легче переправить контрабандой в СССР — Ed .], якобы для того, чтобы альтруистично отправить их в СССР — но на самом деле они продавали их в Израиле через тамошнего книжного оптовика.) Что касается сегодняшней западной публики, похоже, она полностью потеряла привычку размышлять о книгах — хотя возможно, не в журналистских статьях — да и сами западные писатели по большей части не претендуют на силу убеждения. Современная западная литература возбуждает либо интеллектуалов, либо широкую публику: она деградировала до уровня развлечения и парадокса, больше не является стандартом для формирования умы и характеров.

Итак — больше резервов закладывать, больше резервов. . .

Итак, первым шагом было собрать мои работы вместе в их окончательной форме. Мои годы в Советском Союзе были настолько полны суматохи, с такими колебаниями, что ни один текст никогда не был полностью отшлифован или завершен, и они даже были сознательно деформированы, используя тактику, чтобы оставаться под прикрытием до подходящего времени. Если бы я не завершил их, почистил их, прикончил сейчас — когда я смогу? Это было не просто желание писателя увидеть этот ряд томов как можно скорее — это была внутренняя боль, которую я испытывал, зная, что все не так, как должно быть, ничего не на месте и что у меня может не хватить времени. чтобы исправить это.

Сомневаюсь, чтобы у кого-нибудь из русских писателей когда-либо был такой сотрудник, такой проницательный и чуткий критик и советчик.

Современная технология, электронная наборная машина, позволила Але набирать текст каждый день и делать это в нашей глубинке, не уходя куда-нибудь, и сразу же корректировать его. (Я не могу обойтись без букв ё ! Мы с трудом нашли и заказали машинки с ё — их не было в IBM — в основном шрифте, который мы используем, и мелким шрифтом.А что насчет остальных? Именно моя ловкая свекровь [Екатерина Светлова, прожившая с Солженицыными все двадцать лет их жизни на Западе — Ed .] взялась поставить все недостающие точки на ё и все знаки ударения, поскольку они также отсутствовали в наборах текста. Она нас спасла.)

Хотя наша первая наборная машина имела достаточно памяти только для трех страниц, а это означало, что мы должны были завершить их немедленно, не выключая машину, к концу 1980 года Аля уже могла набирать и корректировать тексты, и мы могли это делать. окончательная редакция первых восьми томов моего собрания сочинений.Она также собрала подробную библиографическую информацию для каждой работы и предоставила обзор всех оригинальных изданий. За все эти годы Аля упаковывалась в изумительном количестве, умело совмещая задачи, в то время как жалко было потерять хотя бы час-другой из дня, переполненного до отказа. Мы с ней, слившись вместе, руководили неизменной задачей, поставленной перед нами. Аля вела напряженную жизнь — но насколько обширен и ее диапазон: и все наши отношения с внешним миром, вдобавок ко всему, ответы на телефонные звонки, управление Фондом [Российский социальный фонд для преследуемых лиц и их семей, благотворительный фонд Солженицына — Эд .] и заговор со своим московским штабом — еще один отдельный коммуникационный поток. Когда была спешка, она работала с 7 утра до 1 ночи, спала по пять часов в сутки, пока не находилась в состоянии крайнего истощения. Ее чувство долга всегда было ее хозяином — выше сохранения ее силы.

Весной 1981 года мы приобрели такую ​​же машину IBM, но с памятью на магнитных картах, что позволило нам работать над целыми главами за раз — теперь дела пошли с новой силой! (Но насколько болезненными для нас были сбои, когда машина ломалась, а техник не приходил, а если и приходил, то не мог починить, и приходилось заказывать детали — чрезвычайно досадная задержка в нашей работе, импульс, и график!)

Обстоятельства нашей жизни означали, что Октябрь 1916 г. [т.е., Узел II из «Красное колесо», Солженицынская эпическая история русской революции — Ред. ] имела особую, сложную судьбу. Я усиленно работал над ней в 1971–72, еще живя в доме Мстислава Ростроповича. Потом жизнь в Советском Союзе накалилась и оторвала меня от него, и я надолго отвернулся от него. И вот, десять лет спустя, я сел ее дописывать. В течение этого периода все новые и новые главы добавлялись в структуру от октября г. — и не всегда находили лучшее, правильное место в более ранней конструкции.Затем Аля дала мне много хороших советов не только по деталям, что она всегда делала, но и по структуре. И я последовал ее совету. Аля обработала августа 1914 года (тома 11 и 12), закончила публицистические работы (том 10) и теперь забрала у меня октября 1916 года (тома 13 и 14), а я перешел ко второму черновику книги. все четыре тома марта 1917 года.

Нет, ни электронная наборная машина с ее большой памятью, ни мое собственное рвение и настойчивость не достигли бы моей цели без жены, которая могла бы справиться с этой задачей.Сомневаюсь, чтобы у кого-нибудь из русских писателей когда-либо был такой сотрудник, такой проницательный и чуткий критик и советчик. Что касается меня, то я никогда в жизни не встречал никого с таким острым лексическим чувством нужного слова, скрытым ритмом прозаического предложения, с таким вкусом в вопросах дизайна, как моя жена, присланная мне — и теперь незаменим — в моем замкнутом уединении, где недостаточно мозга одного автора с его неизменным восприятием. Требовалось пристальное внимание к тексту, зоркий глаз, чувствительность к малейшим сбоям в фонетической или ритмической форме и к ложности или правдивости тона, прикосновения, элемента синтаксиса, чуткость ко всему в произведении. литература — от крупных структурных элементов и правдоподобия символов до нюансов изображений и выражений, их порядка, междометий и пунктуации.Аля помогла мне, как никто другой, своей критикой, своими советами, своими проблемами, а также многое сделала, чтобы помочь мне улучшить ясность моих текстов. Когда в моей многотомной работе были места, где я устал и стал беспечным — а в моем преклонном возрасте и с большей известностью это было реальной угрозой, что я устану оттачивать свою работу так же тщательно, как раньше — она требовала, настаивала на том, чтобы я улучшил эти части (она всегда чувствовала, где они находятся), и предлагала отличные альтернативы.Для меня она заменила собой целую аудиторию доверенных читателей, которую было бы трудно собрать как эмигранту, и что было бы немыслимо в этом глухом уголке. Как оркестр одного человека, живущий в изоляции, было бы невозможно адекватно справиться с такой масштабной работой. Аля не позволила мне потерять способность к самокритике. Она подвергала каждую фразу тщательной проверке, как и я, и ее орлиный глаз способствовал последней переработке некоторых фраз во время окончательного набора. И вдобавок ко всему у нее была блестящая память.Несмотря на огромные размеры Red Wheel , она помнила повторения, которые я забыл или не заметил: она не позволяла мне повторяться. Обладая умом и энергией, Аля могла бы использовать свои таланты в проектах по социальному развитию: она могла мгновенно понимать суть проблемы и ее последствия, умело дискутировать на публике — но пока что все это оставался незамеченным ради моей нескончаемой работы, привлеченной из мира.

В таком сотрудничестве сборка и набор моего собрания сочинений была для меня удовольствием — еще одним важным этапом в завершении, дающим мне ощущение полного (или нет, еще не окончательного!) Завершения торопливой работы последних нескольких лет. Обычно собрание сочинений набирается далекими композиторами, и к тому времени текст уже высечен в камне. Но для нас страница за страницей рождались на наших глазах. Аля приносила их мне или отправляла вместе с детьми ежедневно по частям для моего последнего прочтения.Как и во всем остальном, у нее есть сильное графическое чутье для правильных шрифтов и их размещения. Книга оставляла нас в готовом виде — во Франции ее просто переснимали для печати. (А когда пришло время выходить в СССР, советские государственные издатели были только рады взять наши тексты, уже набранные: так получилось, что они объездили всю страну, чего Аля заранее не ожидал — Прим. Автора, 1990. )

*

Но несмотря на все события, вспоминаемые на этих и других страницах, Аля с ее сверхъестественными способностями всегда оставалась рядом со мной и, ради меня, хранила свежесть своего духа и свою внимательность.В первые годы нашей совместной жизни (хотя они были разрозненными) на нашей родине я еще не представлял, какие запасы духовных даров — не считая ее быстрого и острого ума, ясного мышления и энергии — откроются мне в этом человеке. моей жены! Но помимо этого, есть также неизменная утонченность ее художественного вкуса, и то, как она удвоила возможности моей жизни.

И за годы, проведенные в Вермонте, которых сейчас много, оценил ли я, насколько тщательно Алия поддерживала во мне постоянную радость созидания? Понятно, насколько она отягощена своими постоянными материнскими заботами о судьбах своих сыновей, когда они повзрослели, выброшены в чужую страну? Сколько забот и невзгод она не обременяла меня даже в самые близкие моменты.Но она всегда переживала мои поиски как единое целое со мной, со всей полнотой своих чувств и своей памяти — и, в The Red Wheel , его главы, его сюжетные линии, его эпизоды. (И убедила меня изменить многие из них.) И действительно, сколько ошибок я сделал в жизни, она исправила — и вовремя.

Ты моя вторая половинка и воодушевляющее Крыло моей жизни! За все это, за все — я склоняю голову перед вашим великим сердцем. . . .

__________________________________

Эта подборка адаптирована из первого английского перевода Между двумя жерновами, Книга 2: Изгнание в Америке, 1978–1994, перевод Клэр Китсон и Мелани Мур, опубликованный Университетом Нотр-Дам Пресс.

Наталья Решетовская | The Independent

Наталья Решетовская, химик и писатель: родилась в Ростове-на-Дону, Россия, 1918; вышла замуж за первого в 1940 году Александра Солженицына (брак расторгнут в 1951 году), за второго за Всеволода Сомова (брак расторгнут), за третьего в 1957 за Александра Солженицына (брак расторгнут в 1973 году), за четвертого за Константина Семёнова; умерла Москва 28 мая 2003 года.

Наталья Решетовская была первой женой российского писателя-диссидента Александра Солженицына. По профессии химик, она посвятила большую часть своей жизни хронике своего времени с Солженицыным в пяти томах мемуаров; шестой — АПН-Я-Солженицын ( Я Солженицын ) — должен быть опубликован в ближайшее время.На протяжении всей своей жизни она оставалась противоречивой фигурой — ее сторонники считали ее жертвой злополучной любви, многострадальной и преданной женой, принесшей огромные жертвы ради своего мужа; Между тем ее многочисленные недоброжелатели обвиняют ее в умышленном искажении фактов и подозревают ее в действиях осведомителя КГБ и сотрудничестве против Солженицына.

Отношения Решетовской с Солженицыным часто были бурными. Они были дважды женаты и дважды разводились, а на той неделе, когда Солженицын получил Нобелевскую премию по литературе в 1970 году, Решетовская, как говорят, пыталась покончить жизнь самоубийством.

Впервые они поженились в 1940 году, познакомившись четырьмя годами ранее, будучи студентами Ростовского университета. Будучи многообещающим молодым ученым, Решетовская была еще и талантливой пианисткой, и в их первой встрече соблазнила Солженицына исполнением фортепиано Шопена études .

Через год после свадьбы Солженицына отправили воевать на фронт, задав тон отношениям, охваченным беспорядками, конфликтами и, со стороны Решетовской, разочарованием.За первые 16 лет совместной жизни они провели вместе всего год.

С самого начала Солженицын считал ее материнские инстинкты эгоистичными, опасаясь, что они помешают его письму. «Я видел, насколько эгоистичной была ваша любовь», — писал он в 1945 году в письме, опубликованном в одном томе ее мемуаров: Sanya (1975, ее ласковое имя в честь мужа). «Вы представляете себе наше будущее как непрерывную совместную жизнь, с накоплением мебели, с уютной квартирой, с регулярными визитами гостей, вечерами в театре.»

В 1945 году Солженицын был арестован за антисоветскую деятельность и приговорен к восьми годам, сначала в печально известной московской тюрьме на Лубянке, а затем в ссылке в трудовых лагерях Казахстана. Решетовская каждый день ходила в Нескучный сад в Москве, примыкавший к нему. тюрьма в надежде увидеться с мужем. Ей разрешили писать ему один раз в месяц, но она могла получать письма от него только два раза в год. Именно в этот период Решетовская обнаружила, что у нее рак матки.Хотя опухоль была успешно удалена, она не могла иметь детей.

В 1952 году ее отправили из Москвы в Рязань, где она должна была проработать следующие 30 лет заведующей химическим отделением городского сельскохозяйственного института. Именно там она познакомилась со Всеволодом Сомовым и стала его возлюбленной. Поразмыслив, она подала на развод с благословения Солженицына.

В 1956 году, когда она собиралась выйти замуж за Сомова, Солженицын, перенесший рак, вернулся из ГУЛАГа.Сообщается, что он подарил ей стихотворение, в котором говорилось: «В полночь, пряча губы в стакане, / Я непонятно шепчу другим /« Любовь моя, мы долго ждали! » «Раскрывая новости о предстоящем замужестве, она сказала ему:« Я была создана, чтобы любить тебя одного, но судьба распорядилась иначе ».

Позже она должна была сказать, что ее убедили выйти замуж за Сомова — разведенного с двумя сыновьями — желанием стать матерью и знанием того, что у нее никогда не будет собственных детей. Вскоре после этого она развелась с Сомовым и снова вышла замуж за Солженицына.Однако все быстро пошло наперекосяк. Солженицын начал заводить любовников и в конце концов познакомился с молодым математиком Натальей Светловой, которая стала его второй женой.

В эпизоде, напоминающем « Анна Каренина » Толстого, отчаявшаяся Решетовская шла на вокзал в Москве, собираясь броситься под поезд. Оставив мужу кровью, она отступила только в последнюю минуту.

Ее мемуары, часто глубоко критикующие Солженитысна, были предметом многочисленных споров и споров, не в последнюю очередь потому, что более поздние тома редактировал подозреваемый агент КГБ Константин Семенов, который впоследствии стал ее третьим мужем.

Отношения между Решетовской и Солженицыным достигли своего пика в 1974 году, когда была опубликована работа Солженицына magnum opus , Архипелаг ГУЛАГ , когда советские власти наняли Решетовскую, чтобы попытаться убедить писателя, уже находившегося в изгнании из США. , не публиковать. Ее апологеты истолковали это как тщетную попытку сохранить контакт с мужчиной, которого она любила, и что власти невольно использовали ее, но для критиков это было просто доказательством ее полномочий в КГБ.

Последние годы жизни Решетовская провела еще в Москве. В интервью за несколько лет до смерти она заявила, что никогда не переставала любить Солженицына. Посетители ее крохотной квартирки описывали ее как набитую фотографиями и напоминаниями о писателе. Хотя до столичного дома Солженицына было рукой подать, пара давно перестала общаться. Однако он продолжал поддерживать ее финансово и, как известно, внес свой вклад в расходы на ее похороны.

Дэн Бреннан

О романе Александра Солженицына «Между двух жерновов»

ДРУГ БЫЛ В довольно шикарном салоне в Хьюстоне и, как обычно, принес с собой книгу, чтобы почитать, подправив ее корни. В этот день читали Архипелаг ГУЛАГ , первый том издания в твердом переплете с довольно устрашающей фотографией Солженицына на задней обложке, полностью неодобрительной, в ветхозаветной манере. Она постепенно осознала, что ее коллеги-клиенты смотрят на фотографию «с ужасом».Она вспоминает эту сцену: «Они были сбиты с толку, почему я читала такую ​​вещь, поэтому я дала им трехминутное толкование. Теперь они были действительно озадачены. Это звучит ужасно для чтения, не так ли? » Пытаясь оправдать свой выбор для чтения, моя подруга обратилась к русскому:

Я заикался, что, по моему мнению, является одним из самых важных моментов в трудах Солженицына, — отрывок, заканчивающийся «линией, разделяющей добро и зло. через сердце каждого человека.«К моему большому удивлению, это произвело на них впечатление, как бомба. Все трое энергично воскликнули, что это правда, и удивились, что они никогда об этом не думали. Затем они вернулись к своим стульям для сушки феном.

Эти элегантные дамы отражали реакцию многих на Западе на этого дерзкого гостя с Востока. Когда Солженицына лишили советского гражданства и сослали сначала в Западную Германию в 1974 году, а через два года в Соединенные Штаты, его прибытие было расценено как пропагандистская победа.Но из своего подворья в Кавендише, штат Вермонт, продолжая свои нападения на Советский Союз, Солженицын также обвинял то, что он считал упадком, умиротворением и духовным упадком Запада. Самый известный из них — в своем вступительном слове в Гарвардском университете в 1978 году он заявил, что Запад утратил способность проявлять то, что он называл «гражданским мужеством». Неблагодарный гость заговорил, и медовый месяц закончился.

Новичкам в творчестве Солженицына, особенно юным читателям, для которых его имя запечатлено в быстро уходящей истории, рекомендуется не начинать с Между двумя жерновами .Лучше читать его книги примерно в хронологическом порядке, начиная с его короткого романа Один день из жизни Ивана Денисовича , рассказа об узнике ( зек ) в лагере рабского труда, опубликованного в 1962 году, а затем романов. Cancer Ward и The First Circle , оба впервые опубликованы на английском языке в 1968 году. Для Солженицына мембрана, разделяющая вымысел и реальность, всегда пористая. «Архипелаг ГУЛАГ» , написанный между 1958 и 1967 годами, представляет собой исследование советской пенитенциарной системы и редкую книгу, которая помогла изменить мир.

Нить, объединяющая второй том Между двумя жерновами (перевод Клэр Китсон и Мелани Мур) — это продолжающееся исследование и написание Солженицыным романа «Красное колесо », его цикла из четырех романов (с большим количеством запланированных), охватывающих историю России от разразилась Первая мировая война в августе 1914 г. — декабрь 1917 г., сразу после большевистской революции. В своем предисловии Дэниел Махони называет сборку The Red Wheel «почти сверхчеловеческой попыткой раскрыть правду о 1917 году и погружении России в тоталитарное болото.«Для Солженицына художественная литература может быть орудием истины, как это было для многих его российских предшественников.

В своих мемуарах он вечно оплакивает отвлекающие факторы — путешествия, интервью для прессы, встречи с политиками, ссоры с такими российскими диссидентами, как Андрей Синявский, — которые мешают ему работать над книгами, при этом хваля свою жену Наталью как своего преданного редактора. и исследователь и его сыновья наборщиками. С помощью своей семьи Солженицын превращает свой дом в Вермонте в издательство.В начале книги Солженицын радуется свободе, которую он находит как писатель в Соединенных Штатах:

И я никогда не переставал удивляться и благодарен: Господь действительно поставил меня в лучшую ситуацию, о которой писатель мог мечтать, и лучшая из мрачных судеб, которые могли возникнуть, учитывая нашу пагубную историю и угнетение нашей страны в течение последних шестидесяти лет. Теперь меня больше не заставляли писать код, скрывать вещи, распространять тексты среди моих друзей. Я мог хранить все свои материалы открытыми для просмотра, все в одном месте, а все мои рукописи — на вместительных столах.

Иногда Солженицын олицетворяет себя Россией, и эта тенденция раздражает тех, кто обвиняет его в панславистском реакционном стремлении к возвращению царя. Но представление Солженицына о писательской работе совершенно чуждо представлению большинства современных западных писателей, для которых самовыражение превыше всего. «Сегодняшние Соединенные Штаты и я, — пишет он, — живем на противоположных концах двадцатого века и на разных континентах». В отличие от многих американских писателей, для которых история является мифом, Солженицын смешивает роли творческого художника, документалиста и толстовского летописца человеческих стремлений и глупостей.Он вспоминает образ Толстого средних лет, который написал бы Война и мир и Анна Каренина в соответствии с резкой критикой старшего морализирующего Толстого, автора книги What Is Art? Вот он как Матушка Россия , Матушка Россия: «Я чувствовал себя мостом, протянувшимся от дореволюционной России до после — Советской России будущего, мостом, по которому тащится тяжеловесный обоз истории. через всю бездну советских лет, чтобы не потерять бесценный груз для будущего.”

Между двумя жерновами — это не обычные аккуратные литературные мемуары. Для этого он слишком эпизодичен и отвлечен. Стиль Солженицына имеет тенденцию быть откровенно разговорным, удивительно жаргонным даже в переводе, никогда не стремится к элегантности. Редко процесс письма описывался так интуитивно. Его проза не имеет ничего общего с общественными науками, академической историей или американской автобиографией, а его книги, как романы, так и научная литература, как известно, трудно судить по строгим эстетическим стандартам.Часто они, как Генри Джеймс нюхал во многих романах XIX века, оказываются «большими рыхлыми мешковатыми монстрами». О них нужно судить по тому, насколько хорошо они выполняют миссию Солженицына: разоблачают духовное разложение Востока и Запада, лежащее в основе жестокости недавней истории, и борются с ним. «Проблемы двадцатого века», — пишет он, —

нельзя все ставить перед дверью современной политики: они являются наследием трех предыдущих веков. Писатель должен размышлять о более глубоких элементах этих проблем, а не возиться с сегодняшними поверхностными проблемами.Это звонок из времени с выше . Сверху.

Невозможно представить себе западного писателя, говорящего таким образом, и уже одно это делает недостатки книги более простительными. Тем не менее, будьте осторожны: Солженицын может быть утомительным. Он не боится оскорблять читателя, а его рассказы о путешествиях утомительны. Советские годы заставили его подозревать почти всех. Он не политкорректен. Когда он встречает Маргарет Тэтчер, он целует ее руку и думает: «И ход, и сила ее мыслительного процесса принадлежали мужчине.

В 1990 году, незадолго до распада Советского Союза, Солженицыну было восстановлено гражданство, и он вернулся в Россию четыре года спустя. Он умер в Москве в 2008 году в возрасте 89 лет. Размышляя о своих ранних годах в изгнании, Солженицын пишет: «Сожалею ли я, что за десять лет, начиная с Письма советскому руководству , я не отказался от своих интенсивных социальных и политических занятий. комментарий или мои попытки «спасти» Запад? Возможно, эта деятельность была ошибкой, но я не жалею об этом: «моя душа требовала этого» — у меня не было выбора.”

¤

Патрик Курп — писатель, живущий в Хьюстоне, автор литературного блога Anecdotal Evidence .

Вдова российского писателя осуждает «пропагандистский» звонок премьер-министра

МОСКВА (Рейтер) — Владимир Путин получил редкий публичный отпор от вдовы Александра Солженицына за использование термина «пропаганда» при обсуждении авторского отчета о жизни советского ГУЛАГа » Архипелаг ГУЛАГ ».

Премьер-министр России Владимир Путин (справа) разговаривает с вдовой Александра Солженицына, Натальей, на церемонии заложения бывшего советского диссидента в Академии наук в Москве на этой фотографии из архива, сделанной 5 августа 2008 года.REUTERS / РИА Новости / Пул

Премьер-министр, потомок советского разведывательного мира, который подавлял произведения Солженицына большую часть своей жизни, имел в виду только похвалу, предлагая включить его рассказ об ужасах лагерной жизни из первых рук в школьную программу России.

Однако язык может быть деликатным вопросом. В Советской России коммунистические правители считали «пропаганду» здоровым оружием против врагов государства. Для врагов государства, таких как Солженицын, бороться с этим было злом.

«Всего через несколько дней мы отметим год со дня смерти Александра Исаевича Солженицына», — начал Путин, приветствуя Наталью Солженицыну в своем кабинете. «Помня об этом, я хотел бы сегодня вернуться к вопросу, который мы обсуждали с Александром Исаевичем, — пропаганда его творчества, учеба …»

Вдова Солженицына, видимо, не хотела бы этого.

«Я бы предпочла учебу, чем пропаганду», — прервала она, согласно стенограмме, размещенной на правительственном сайте www.Government.ru.

«Учиться лучше пропаганды».

Путин тут же поправился.

«… изучение его литературного наследия», — сказал он.

Это был короткий момент, и в расшифровке стенограммы не было намека на сильные эмоции, но он говорил.

НАСЛЕДИЕ СТАЛИНА

Российское общество по-прежнему глубоко разделено по поводу роли Иосифа Сталина, которого одни считают кровожадным диктатором, убившим миллионы, а другие — героем, сокрушившим нацистскую Германию и сделавшим Советский Союз сверхдержавой.

Солженицын, сам сильный патриот, уважавший Путина за его усилия по восстановлению России как державы, умер в прошлом году в возрасте 89 лет.

Путин, который ушел с поста президента в прошлом году после двух сроков, остается самым могущественным и влиятельным человеком в России. популярный политик. Критики обвиняют его в подавлении демократии и инакомыслия.

Высокопоставленные лица, которые посещают телевизионные встречи в правительстве Белого дома, никогда не спорят с Путиным, не говоря уже о том, чтобы перебивать его.

Путин однажды назвал Сталина «тираном», но сказал, что диктатора не следует приравнивать к Адольфу Гитлеру.

«Я считаю, что вводить в школы, даже продвинутые, целый том« Архипелага »нереально. Это приведет только к протестам молодежи. Очень легко вызвать протест, если слишком сильно надавить », — сказала Солженицына Путину.

«Архипелаг ГУЛАГ» — монументальная трехтомная хроника событий в лагерях для военнопленных, рассматриваемая как выдающееся описание сталинских чисток.