В Мавзолее или не в нем, Ленин с нами останется — это такая некая склонность к гиперперсонификации ситуации. Мы должны понять, что являемся потомками людей, которые жили в условиях Гражданской войны. У нас у всех этих скелетов в шкафу полно

— Какие причины или основания объясняют то, что Россия в 1917 году решилась на этот эксперимент, и на каких основаниях этот эксперимент мог продолжаться 70 лет? Благодаря чему? Если смотришь на историю старой Европы, революции XVII—XVIII веков, если там и происходили какие-то серьезные пертурбации, они очень быстро заканчивались и все возвращалось на рельсы, на которых до этого все находилось. Здесь сход с рельсов, как это стало возможным?

— Историки редко могут ответить на вопрос — почему. Но, я думаю, здесь важны следующие факторы: в России огромное количество людей еще до свержения монархии было отчуждено от политики, даже в выборах в местные органы самоуправления, например, в городах участвовало ну абсолютное меньшинство. И одна из вещей — это взрывная политизация, гиперполитизация после свержения монархии. Это проявилось во многом, в том числе и в создании комитетского класса, который сыграл огромную роль в российской истории. Мы говорим о большевиках все время, а на самом деле для истории нашей страны очень важны молодые парни, которые вкусили власть в 1917 году.

Представим себе: будущие советские маршалы — Жуков, Рокоссовский, Конев — они все участники Первой мировой войны, унтер-офицеры и все комитетчики 1917 года. Они получили власть, ресурс, выгоды от этой власти, в том числе материальные. И в рамках страны это более миллиона молодых, амбициозных, довольно жестких парней, которые эту власть получили и так просто ее отдать они не очень готовы. Они сели в такие скоростные карьерные лифты, которые в обычное время невозможны. И пока было живо это поколение, эта система стояла очень прочно. Большевики, не большевики, многие из них изначально ничего общего с большевиками и не имели, но их интересы совпали. Это тоже очень важный фактор.

Второй важный фактор. Страна оказалась необычайно левой в 1917 году. Даже если мы посмотрим на выборы в Учредительное собрание в том году, мы увидим, что голосовало менее четверти населения, но если говорить о Москве и Петрограде, то они получили большинство. Это чистый факт. Меньшевики, эсеры получили 60% с лишним — в итоге 60% плюс 25%, получается, что 85% населения только на выборах проголосовали за социализм. Как они его тогда понимали — это другой вопрос. И больше никогда в истории социалисты не получали такого большого мандата.

Мы говорим, что меньшевики, эсеры — это как бы справа от большевиков, но если сравнить их с европейской линейкой, то по ее параметрам они были бы очень-очень левыми. То есть страна была настроена очень радикально социалистически, а на низовом уровне этот язык социализма переводился еще более жестко.

Ну и третий фактор — это влияние самой Гражданской войны, которое способствовало созданию этой системы.

— Когда вы смотрите, что в Америке сейчас происходит, что вы по этому поводу думаете?

— Я думаю, что опять-таки мы являлись жертвами оптимизма, и американцы являются жертвами большого оптимизма. В политике очень важно ощущение какой-то тревоги, нужно ожидать проблем, не настраиваться на «светлое будущее» и не думать, что нас от этого «светлого будущего» отделяет только воля какого-то злодея.

— Насколько сегодня опасна эта чрезмерная политизация, о которой вы говорили? Сегодня в России существует чрезмерная политизация?

— В России нет, мне кажется, такого сейчас нет. Отчуждение от политики — это еще большая опасность. И в некоторых отношениях тут ситуация тревожная: сначала отчуждение от политики, а потом вы получите гиперполитизацию людей, которые не обучены политическим действиям.

Будущие советские маршалы — все участники Первой мировой войны, унтер-офицеры и все комитетчики 1917 года. Они получили власть, ресурс, выгоды от этой власти, в том числе материальные

— В 2017 году отмечали 100 лет революции. По-разному это событие оценивали. На ваш взгляд, вслух говорили об этом юбилее, а думали о нем по-разному в России, США и Европе?

— В России этот юбилей прошел не очень заметно. Вот что вы запомнили?

— Ничего.

— Вот это интересно. И люди как бы быстро забыли про это, несмотря на то, что какие-то проекты реализовывались: были фильмы, телесериалы, был интересный проект Михаила Зыгаря — «Свободная история», о котором тогда говорили, но сейчас тоже подзабыли, были выставки, вышла книга Льва Данилкина про Ленина. Я уважаю этих людей, но ни один из этих проектов не спровоцировал важную общественную дискуссию в России.

— А она необходима?

— Вы знаете, я считаю, что все нужно использовать по-хозяйски. То есть юбилей мог бы дать повод для какой-то серьезной политической дискуссии, мог дать повод для рационализации исторического, а значит политического сознания в современной России. Мы все, в том числе и я, не смогли ее использовать, для этого использовать.

Что касается других стран, то в Европе — это какие-то старые баталии: люди левых взглядов озвучивали свою повестку, люди правых озвучивали, какие-то научные проекты были реализованы, очень много было выставок, я участвовал в огромном количестве конференций — в США был пять раз в 2017 году, но самая интересная поездка для меня была в Бразилию на конференцию в Сан-Паоло. Там было ощущение живого вопроса, и не только потому, что там участвовали ветераны левого толка, а социальная повестка во многих отношениях близка социальной повестке начала XX века, которая во многих странах, в том числе и России, уже немного ушла. Тема индустриализации, аграрных конфликтов, взрывной урбанизации — это там близко, там ощущение подлинности и неискусственности ситуации.

В России сегодня, если верить соцопросам, больше 40% россиян относятся к октябрьской революции хорошо или очень хорошо, сопоставимо, а более 30% — плохо или очень плохо. Непонятно, как делаются такие опросы. Но меня это не особенно удивляет. Возникает вопрос — почему, несмотря на такую поляризацию, мы не были свидетелями напряженной дискуссии в 2017 году?

— Политически невыгодно?

— Может быть, да. Но почему невыгодно? В стране существует то, что я бы назвал «антиреволюционным консенсусом». Несмотря на разные политические взгляды, разное отношение к событиям столетней давности.

Свыше 90% жителей России не хотят революции в будущем и считают, ее нужно избежать любой ценой. И поэтому нельзя это объяснять какой-то правительственной или проправительственной пропагандой, потому что эта линия идет с 90-х годов и усиливается сейчас. Это объединяет людей разных взглядов, и когда политики (недавно это Путин сказал) говорят, что Россия перевыполнила свой план по революциям, то это отражает запрос, который существует.

Значит ли это, что в России не будет революций? Нет, не значит. Конфликт возможен и иногда он может быть оформлен с помощью другой идеологии, другой культуры. Революция в России возможна, запрос на перемены существует и, может быть, он и растет. Но отрицание революции как общественного явления очень сильно присутствует. И я наблюдаю, что очень много студентов интересуются «левой» идеей. Во что это выльется, непонятно, и не факт, что «левые» идеи — это революционные идеи. Запрос на «левые» формы ощущается и в США.

— Ну у них просто не было революции 1917 года.

— Но у них была своя гражданская война — самая кровавая гражданская война в истории Америки, с которой они выясняют отношения и по сей день.

— А вы согласны с Путиным, что план по революциям выполнили?

— Вы знаете, представим себе японского министра, который говорит, что в Японии выполнен план по землетрясениям и по цунами. И в том и другом случае — это является политическим заклинанием. Мы в истории знаем такие ситуации, когда люди, стремясь предотвратить революцию любой ценой, вносили большой вклад в ее подготовку.

Я думаю, что представление о том, что решением политических проблем является витамин «ГБ», — это очень наивное представление. Спецслужбы — это очень важный инструмент. И вот такие призывы ликвидировать ФСБ — они крайне наивны, мне сложно представить мир без спецслужб. Но считать, что внутренние войска, как говорят, Росгвардия — накачаем их, спецслужбам дадим деньжат, агентуру сделаем, прослушку включим и все будем контролировать, — нет. Это наивное представление, потому что политические кризисы требуют политического решения.

В России сегодня, если верить соцопросам, больше 40% россиян относятся к октябрьской революции хорошо или очень хорошо, сопоставимо, а более 30% — плохо или очень плохо. Непонятно, как делаются такие опросы. Но меня это не особенно удивляет

— Что вы думаете о том, что в Белоруссии сейчас происходит и чем это закончится?

— Я очень мало знаю про Белоруссию. Я слежу и с отвращением смотрю на то, как очень жесткие суждения по поводу Белоруссии высказывают люди, которые знают еще меньше меня. Количество пикейных жилетов разной расцветки увеличивается, и это очень безответственно и говорит, что наша страна не готова к кризисам, когда мало информированные люди высказывают суждения. Я говорю о людях разных политических взглядов. Я думаю, что это очень серьезный кризис, не берусь предсказывать, но думаю, что этот кризис скорее имеет важные долговременные последствия, чем кратковременные.

Политически Белоруссия будет другой страной при любом раскладе. Формируется другая политкультура, есть политизация, формируются другие политические связи и политическая элита завтрашнего дня, и кто это игнорирует, тот проиграет контакты с Белоруссией. Я считаю, что Россия вела инфантильную и ведет инфантильную политику по отношению к Белоруссии. Белорусская идентичность была создана очень сильной в советское время — это гордое белорусское самосознание; сформировалась элита, которая заинтересована в том, чтобы Белоруссия была независимой.

— Борис Иванович, как бы этот день мог быть назван в календаре — 7 ноября в современной России?

— Возможны разные сценарии использования памятных дат. У нас памятная дата — обязательно про праздник. И когда спрашивали пресс-секретаря РФ, как будет отмечаться 100-летие революции, «ну, тут и праздновать нечего». Но памятные даты не только про праздник: 22 июня — это не праздник, а важная для нас памятная дата.

Я считаю, что дата 7 ноября могла бы быть использована для гражданского воспитания, политического развития — это день начала Гражданской войны, такая трагическая памятная дата. Условный день начала войны, потому что с научной точки зрения непонятно, когда она началась. Но день памяти о Гражданской войне — это важная дата, это такая трагедия, которая продолжает влиять на нас здесь и сейчас.

Ангелина Панченко

почему охранительная политика в России привела к противоположным результатам

Дмитрий Геннадьевич Горин (р. 1970) — философ, социолог, автор шести книг, среди которых «Интеллектуалы и свобода» (2012), «Производство смысла и коды социального опыта в России» (2011), «Пространство и время в динамике российской цивилизации» (2003).

В комиссарах дурь самодержавья,

Взрывы революции в царях.

Максимилиан Волошин

Революция 1917 года рассматривается не только как цепь событий, а прежде всего как длительный процесс, который не ограничивается рамками нескольких революционных лет. Исследовательский интерес представляют самые разнообразные факторы этого процесса: от экономических противоречий, вызванных становлением индустриального общества, до конспирологических спекуляций, описывающих революцию как результат резонансного наложения многочисленных заговоров, внутрироссийских и иностранных. На этом фоне не следует недооценивать и трансформацию символической репрезентации политической реальности, которая в конечном счете привела к стремительной утрате оснований, обеспечивавших легитимность самодержавия и привычный политический порядок. Эволюция, симбиоз и последующий синтез консерватизма и большевизма при относительной слабости других политических идеологий отражали противоречивость этой трансформации.

Вряд ли существуют более непримиримые силы, чем революционная стихия и консервативная реакция. Но для России характерно их парадоксальное взаимопроникновение. Консерватизм и большевизм преломляют в себе, хотя и с разных сторон, именно те особенности политической культуры и политического сознания, которые вели к наиболее разрушительным формам революции, сметавшей на своем пути любые попытки постреволюционной стабилизации. А после победы большевиков их политика относительно легко сочетала революционную неоманию с реализацией консервативной программы: от возвращения Москве статуса столицы до многообразных символических форм идеократии, противостояния Западу, апелляции к народности, реставрации элементов общинного коллективизма и установления контроля над низовой общественной жизнью.

Оформление традиционалистских тенденций в консервативную идеологию и трансформация марксистского учения в ленинскую теорию революции были ответом на одни и те же вызовы, с которыми Россия сталкивалась на протяжении XIX и в начале XX веков. Проникновение революционных идей и активное их усвоение разными течениями интеллектуальной мысли порождали весьма специфические идейные построения. С одной стороны, ответом на европейские потрясения стала концепция самобытности России. Востребованная до сих пор идея «особого пути» внедрялась не только в целях преодоления дискурса «отсталости» в описании российских особенностей, но прежде всего для обоснования возможности избежать революционных событий, аналогичных европейским. Гарантией от революции должно было стать единение православия, самодержавия и народности. К знаменитой триаде графа Сергея Уварова восходит характерное для русского консерватизма противопоставление религиозно понятой свободы идеалу правового государства, веры в высшую справедливость самодержца — идеалу социального государства, а абстрактно понятой народности — идеалу гражданской нации. С другой стороны, идея социалистической революции у Александра Герцена, Виссариона Белинского, Михаила Бакунина и революционно настроенных народников мыслилась, хотя и по-разному, но в основном как социальный переворот, освобождающий народную жизнь, из которой могут вырасти стремления к нелиберально понимаемым идеалам свободы, равенства и общинности. Самые радикальные представители революционного движения также рассчитывали на народную самобытность, которая позволит России избежать буржуазного развития, способного отодвинуть социалистическую революцию в неопределенное будущее. Революционный террор, появившийся в России за несколько десятилетий до 1917 года, в некотором смысле был связан с характерным историческим нетерпением: необходимо было успеть спровоцировать революцию до того, как буржуазные отношения, промышленное развитие и либеральная демократия уничтожат глубинные предпосылки народного социализма.

В обоих случаях речь идет об апелляции к таинственной народности, являющейся хранительницей неких идеалов и смыслов, рационализация которых представляется весьма неопределенной, если вообще возможной. Идея народности оказалась востребованной властью после реформ Александра II, когда возможности обоснования самодержавия в логике военно-мобилизационной и крепостнической модернизации были исчерпаны[1]. В условиях демилитаризации и раскрепощения общества Александр III вынужден был искать новые основания самодержавной власти. В целях политической стабилизации и изоляции террористов и революционеров император обратился к идеалам московской Руси, которые стали источником консервативной утопии «народного самодержавия». Один из крупнейших представителей русского консерватизма — Константин Леонтьев, считавший «византизм» основанием русской самобытности, предлагал ликвидировать всех посредников, мешающих единению самодержца с народом. По его мнению, великое предназначение России должно исполниться, если отменить реформы, «подморозить» общество, восстановить его сословную организованность, ограничить право собственности и повысить роль церкви[2]. Новая модель самодержавия действительно способствовала краткосрочной стабилизации, но в долгосрочной перспективе привела к обострению противоречий между легитимацией народных интересов и монополизацией их выражения[3]. Это противоречие со всей остротой проявилось уже в 1905 году, когда революционные события заставили власть искать формулу политического представительства.

Неверие русских консерваторов в возможность совершенствования общества, их убежденность в том, что политические формы не могут быть заимствованы, а вырастают из утопии народной самобытности, существенно сужала политические возможности консервативной программы. Ее стержнем стало восстановление «истинно русских» оснований власти, что привело к политизации этнических стереотипов и более экспрессивному восприятию политических противоречий. Идея славянского единства, реанимированная в годы Первой мировой войны, способствовала росту этнонационалистических настроений и, в конечном счете, распаду империи. Приверженность консерваторов идеалам сословно-корпоративного государства, ориентация на общинность, критика парламентаризма не способствовали разрешению актуальных для предреволюционной России противоречий. Попытки реализации некоторых консервативных идей скорее даже провоцировали революционные настроения. Примером может служить высказывавшаяся Львом Тихомировым идея о патерналистской роли монархии в регулировании противоречия между трудом и капиталом (можно упомянуть и более ранние размышления Константина Леонтьева о сословно-монархическом патерналистском социализме). Провал этой идеи стал очевиден после событий 9 января 1905 года.

По мере нарастания революционного кризиса консерваторы явно утрачивали способность противостоять революционной стихии. Правоконсервативные силы, сыгравшие значительную роль в подавлении революционных выступлений в 1905 году, вскоре оказались раздробленными и деморализованными. А такие известные представители правых монархистов, как Владимир Пуришкевич и Василий Шульгин, сами стали участниками свержения монархии. Любопытно, кстати, что арестованный большевиками Пуришкевич был освобожден после личного вмешательства Феликса Дзержинского, а Шульгин после эмиграции, ареста и отбывания срока заключения стал гостем XXII съезда КПСС.

Антилиберальная и антидемократическая позиция консерваторов способствовала тому, что в конечном счете они если и не поддержали большевиков, то примирились с ними. Многие правые консерваторы предвидели, что либералы, эсеры и меньшевики не смогут удержать власть, которая рано или поздно перейдет к большевикам. Среди них были и те, кто считал, что большевики «лучше» министров Временного правительства. Один из ярких представителей правомонархического крыла Борис Никольский, активный член «Союза русского народа» и «Русского собрания», расстрелянный большевиками без суда в 1919 году, связывал падение монархии со слабостью и раздвоенностью Николая II и предпочитал большевиков деятелям Временного правительства[4]. Оправдывал большевиков и Василий Шульгин, который писал, что они «льют кровь только для того, чтобы восстановить “Богохранимую Державу Российскую”», устанавливая «естественные границы Будущей России»[5].

Аналогичная эволюция отношения к большевизму наблюдается в консервативном лагере первой волны русской эмиграции. В изданном в 1921 году в Праге сборнике «Смена вех» были сформулированы идеи примирения и сотрудничества с большевистской властью. «Сменовеховцы» полагали, что большевики переродились и действуют в интересах России. Сближение консерватизма и большевизма после 1917 года отражает термин «национал-большевизм», который был предложен «сменовеховцем» Николаем Устряловым.

Парадокс консервативной альтернативы революции состоит в том, что консерваторы, активно поддерживаемые самодержавием, в феврале 1917 года не только не спасли монархию, но даже не встали на ее защиту. Одни исчезли, другие были деморализованы, третьи перешли на сторону революции.

Можно описывать достаточно много принципиальных различий между консервативными и большевистскими утопическими построениями, но даже детальный анализ этих различий вряд ли позволит сделать вывод о взаимоисключающем характере консерватизма и большевизма. При всей их антагонистичности у них имеется общее свойство, которое существенно отличает две эти идеологии от более умеренных либеральных и социал-демократических течений. Консерватизм и большевизм сочетают в себе вполне рациональные построения европейских интеллектуалов, стоявших у истоков соответствующих направлений мысли, с иррациональными смысловыми пластами, утверждающими наличие характерной российской специфики. Противопоставление иррационально понимаемых идеалов и рационализации общественной и политической жизни восходит к фундаментальным для русской мысли поискам потусторонней религиозно-мистической целостности. Эта целостность не может быть рационализирована потому, что, как предполагается, она утрачивается именно в рациональном мышлении, направленном на посюстороннее благополучие.

Общий пафос консерватизма и большевизма — критика и преодоление «одностороннего механистического рационализма» западной философии. В обоих случаях очевидно стремление к органической целостности жизни (можно вспомнить ленинское «живое творчество масс»), которое противопоставлено механическому разуму, разделяющему целое на части и умерщвляющему его. Иррационализм в этом контексте понимается не как темная сторона разума, а как духовно-мистический опыт, позволяющий «исправить» рациональные концепции Запада. Восстановление живой целостности возможно через подчинение рациональных построений высшей идее. В ленинских текстах подобная необходимость подчинения разума проявляется, например, в определении критерия истины в науке. Любое научное знание, сколь бы обоснованным оно ни было, не может считаться истинным, если сам исследователь не стоит на пролетарских классовых позициях и не исходит из принципов «диалектического материализма»[6]. Все достижения западной науки, таким образом, должны быть пересмотрены с позиций этой «последней истины».

Иррационализму способствует и отрицание роли тех факторов, которые в культуре модерна обычно считаются основанием «расколдовывания» мира. Это прежде всего личностное начало и демократические свободы. В их критике консерватизм и большевизм явным образом сближаются. Николай Бердяев, сравнивая Владимира Ленина и Константина Победоносцева, четверть века возглавлявшего Священный Синод, приходит к интересным выводам об общности взглядов этих знаковых для большевизма и консерватизма фигур относительно ничтожности человека и приверженности насильственным методам[7].

Консервативное погружение в глубь «народного духа», «почвы», «традиции» открывает безграничность иррационального, связанного с глубинными пластами догосударственных форм жизни — экспрессивных, синкретичных и замкнутых. Любые попытки рационализации этих форм рано или поздно окажутся недостаточными и потребуют продвижения глубже и глубже, в самые темные пласты культуры. Немногим из консервативных мыслителей удавалось сохранить провозглашаемую приверженность «серединному пути» между модернизмом и традиционализмом и не скатиться к более характерным для русского консерватизма тенденциям охранительства и реакции. По мере нарастания революционного кризиса лицом консерватизма становились облаченные в черные косоворотки, шаровары и сапоги погромщики, организованные в боевые дружины созданного Александром Дубровиным «Союза русского народа». Наблюдая эту эволюцию, симпатизировавший московскому консерватизму религиозный философ Сергий Булгаков писал о своем «трагическом почти одиночестве в своем же собственном лагере»[8].

Там же, в глубинах иррационального, черпали свое вдохновение симпатизировавшие революции поэты и художники, воспевавшие разрушение гибнущего мира. Интерес к «ночной» стороне культуры был очевиден в предреволюционные и революционные годы. Александр Блок, например, в 1906 году рисовал таинственные картины погрузившейся в сон Руси, с «мутным взором колдуна», «ночными хороводами» и «заревом горящих сел».

Одна из причин пассивности консерваторов в защите монархии в 1917 году тоже связана с их мистическим иррационализмом. Правые монархисты исходили из того, что самодержавие является носителем высших смыслов, поэтому его падение привело к утрате для многих из них политических ориентиров. Булгаков, например, признавался, что «любил царя, хотел Россию только с царем» и поэтому после падения монархии не понимал значения победы в войне: «Зачем же нам Царьград, когда нет царя?». Но при этом он считал, что теократическая монархическая утопия в российской истории не удалась, а «самоубийство самодержавия» было предопределено, подобно тому, как была предопределена судьба Эдипа в античной трагедии[9]. Критические оценки царской династии после падения монархии высказывали многие консервативные политики. Некоторые из них обвиняли Романовых в отходе от «исконно русских корней», а надежда возлагалась на восстановление подлинной монархии в неопределенном будущем — когда-нибудь, когда Россия переживет все выпавшие ей испытания. Известный монархист Лев Тихомиров, например, писал в своем дневнике 2 марта 1917 года, что династия «сгнила до корня»[10]. Поддержав Временное правительство, он отошел от дел и погрузился в эсхатологические размышления.

Эсхатологические мотивы вдохновляли не только консерваторов, но и большевиков, которые воспринимали новый мир как постапокалиптический. Образы нового мира — мира после «смерти Бога» — воплощались в революционном искусстве русского авангарда. Коммунизм, по мысли Карла Маркса, должен был вырасти из капитализма, который обеспечивал прогресс в развитии производительных сил и рано или поздно должен был привести к новым общественным отношениям. В большевистской интерпретации коммунизм приобрел прямо противоположный смысл и основывался на вере в возможность построения нового мира на пепелище старой России.

Заигрывание с иррациональным позволяет создавать мощный притягательный эффект, способный мобилизовать и до определенной поры направлять энергию масс в нужное русло. Революция высвободила многообразные иррациональные силы: от религиозной эсхатологии и народного мистицизма до апокалиптики русского авангарда и большевистского стремления к радикальной новизне. Но наступает момент, когда иррационализм сметает любые рациональные модели выражения невыразимого. Многочисленные попытки рационализации революционного процесса не имели успеха. Закончилась неудачей и попытка генерала Корнилова «умиротворить» революцию. Он мог бы сыграть роль «завершителя» революции, подобно Бонапарту во Франции. Но все его договоренности и планы рассыпались, а революция после большевистского переворота и разгона Учредительного собрания переросла в многолетнюю гражданскую войну.

На этом грандиозном фоне задачи рационализации и посюстороннего обустройства земной жизни выглядели слишком мелко. Более того, они оказывались даже вредными, поскольку отвлекали от главного — эсхатологической мистерии Русской революции. В масштабах этой мистерии ценность человеческой жизни становится незначительной. Русская революция не считала своих жертв, а моря пролитой крови только укрепляли сакральную истинность ее идеалов.

Общность противоположных на первый взгляд консервативных и большевистских воззрений хорошо проявляется в вопросе о религии. Консерваторы, как известно, последовательно выступают за утверждение религиозных оснований жизни. Большевики не менее последовательны в критике и сокрушении религии. Казалось бы, эти позиции настолько диаметральны, что невозможно найти в них что-то общее. Однако сходство между ними не просто существует — оно в некотором смысле является более принципиальным, чем различие.

Это сходство состоит в активном отрицании возможности личного религиозного выбора. Вопрос религиозного самоопределения оказывался неотделимым от вопроса, связанного с отношением к идеократически понятому государству. Один из основоположников консервативной концепции евразийства Николай Трубецкой доказывал, что религиозный выбор делает не человек, а народ:

«Для существования государства необходимо прежде всего сознание органической принадлежности граждан этого государства к одному целому, к органическому единству»[11].

В большевистской версии революционный марксизм превращался в своего рода религию[12], а созданная Сталиным империя понималась сакрально-метафизически. Как писал Альбер Камю о тотальности сталинского общества, «вне Империи нет спасения», поэтому, «если подданный Империи не верит в Империю, значит, он сам выбрал историческое уничтожение: он клевещет на историю, он богохульствует»[13].

В противоположных на первый взгляд позициях проявляется общий для них нигилизм, выраженный в отрицании «падшего мира» в пользу тотально понимаемой идеократии. Поддержание экспрессивности и относительной целостности консервативного и большевистского дискурсов достигалось за счет создания идеократических утопий, отсылавших к воображаемой реальности — потусторонней, как у консерваторов, или постисторической, как у большевиков.

В российской политической культуре консерватизм и большевизм, противостоя друг другу, исключали не друг друга, а нечто третье. Политическое выражение этого третьего очевидно: это весь политический спектр от либералов до меньшевиков, имевших преимущественно «посюстороннюю» ориентацию и стремившихся внести в российскую политику рациональное начало в западном его понимании. Согласно рациональной логике, революционный кризис следовало бы разрешить, обеспечив легитимацию нового политического порядка посредством свободных выборов в Учредительное собрание и установления принципов представительной демократии. Основным противоречием в поиске способов легитимации власти, таким образом, было противоречие не между консерватизмом и большевизмом, а между тенденциями идеократии и рационально-правовыми инструментами разрешения кризиса. Устойчивость первых и слабость вторых имеет глубокие корни в эволюции русской мысли.

Истоки консервативного идеала можно увидеть в религиозно-мистических исканиях славянофилов. Их идеал связан с картинами самобытного прошлого, которые обретают фантастически идиллические черты. Любопытно, что, локализовав свой идеал в прошлом, славянофилы не создали внятной философии истории. Их идеал имеет не историческое, а религиозно-мистическое выражение. Его невозможно было универсализировать, поскольку он укоренен в глубинных пластах романтически понятой народной самобытности. Философию истории разрабатывали в России не славянофилы, а западники. Осваивая философию истории Гегеля, они универсализировали исторический процесс и свой идеал связали с прогрессивным развитием общества. Большевистский проект будущего опирался именно на историософское обоснование, благодаря чему он и приобрел универсальный всемирно-исторический характер.

Проведение этих двух линий в русской мысли (от славянофилов к консерваторам и от западников к большевикам) было бы слишком условным. Эти линии не являются параллельными, они то сближаются и переплетаются, то расходятся и противопоставляются. Обе они проявляются у Петра Чаадаева, который в «Философических письмах» писал, что Россия «выпала» из всемирно-исторического процесса и это объясняет ее удручающее прошлое и настоящее. Но в «Апологии сумасшедшего» этому тезису Чаадаев придает и противоположный смысл: особое положение России вне истории определяет ее непостижимую уникальность, которая позволит ей в будущем осуществить свою всемирно-историческую миссию.

Основным противоречием между этими линиями было противоречие между двумя ориентациями, религиозно-мистической и всемирно-исторической. В первом случае традиционное для русской идеи мессианство было понято мистически, во втором — исторически. Первому не хватало исторического универсализма, второму метафизической экспрессии. И в этом обе линии русской мысли дополняли друг друга в общих для них эсхатологических поисках последних смыслов.

На протяжении всего XIX столетия западные концепции активно усваивались русской мыслью, но каждый раз они интерпретировались в идеально-мистическом духе. Не были исключением романтизм Шеллинга, философия истории Гегеля, учение Маркса и иррационализм Ницше. Александр Герцен, например, соединил философию истории Гегеля с идеей социализма и трактовал ее в духе материалистической философии Фейербаха. Но натурфилософский иррационализм у Герцена постоянно прорывается сквозь оболочку гегелевского исторического рационализма и фейербаховского материализма. Природно-материальный мир Герцен понимал мистически — в духе оккультных идей о «падшем мире» и почти магическом учении о революционном «нравственно-свободном и страстно-энергическом деянии»[14]. Ленин, высоко ценивший Герцена, доводит это мистическое понимание исторического материализма до логического завершения. Материя у Ленина оживает и в своем космическом движении непостижимым образом реализует всемирно-исторический промысел. Любопытно, что миссия пролетариата, призванного завершить историческую драму и спасти человечество, согласно учению Ленина, должна исполниться не на Западе, где он представлял собой уже сложившийся класс, а именно в России — в «слабом звене мирового империализма», где пролетариат как класс почти еще не сформирован, но он существует как материализующаяся идеальная абстракция.

Уже в первые годы после победы большевиков революция определяется не только в ее всемирно-историческом, но прежде всего в космически-мистическом значении. Эта мистически понятая космология революции проявилась в русском авангарде. А в сталинской версии «марксизма-ленинизма» всемирно-историческая сторона большевистского учения официально была подчинена космически-мистической, что было оформлено в соединении «исторического материализма» с «диалектическим материализмом».

Великая революция в России могла состояться только как «последний и решительный бой»: как тотально-космический проект, завершающий всемирную историю и выходящий куда-то в постисторическое пространство. Россия становится местом воплощения мечты всего человечества, ее мессианское предназначение реализуется в «исправлении» всемирной истории. И прежде всего, разумеется, истории Запада, из которой Россия, по мысли Чаадаева, «выпала», но по отношению к которой это ее внешнее положение превращается в уникальное преимущество.

Исследование консервативной альтернативы в революции 1917 года имеет вполне прагматичный научный интерес. Столетие назад эта альтернатива проявила себя со всей очевидностью, но способствовала она не сохранению монархии и удержанию рациональных моделей политической стабилизации, а усилению иррационального начала и радикализации революционных потрясений. Сложно ожидать, что обращение к консерватизму в иных политических условиях даст принципиально иные результаты, если речь идет о России.

Консервативная идея всегда имеет реактивный характер, она вынужденно адаптируется к меняющейся действительности. Но она вряд ли может способствовать упреждающему разрешению нарастающих противоречий, которые в перспективе способны привести к социальному взрыву. Если в попытках предотвращения этого взрыва апеллировать к иррационально понятой русской традиционности, то заигрывание с глубинными культурными пластами, восходящими к догосударственным укладам, может высвободить силы, способствующие распаду и без того слабых институциональных оснований государственности.

[1] См.: Adams A.E. Introduction // Idem (Ed.). Imperial Russia after 1861: Peaceful Modernization or Revolution? Boston: D.C. Heath and Company, 1965. P. IX.

[2] См., например: Леонтьев К.Н. Записки отшельника. М.: Русская книга, 1992.

[3] См.: Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: конец или новое начало? М.: Новое издательство, 2005. С. 369—379.

[4] См.: Монархист и Советы. Письма Б.В. Никольского к Б.А. Садовскому 1913—1918 // Звенья. М.; СПб.: Феникс; Ahteneum, 1992. С. 347.

[5] Шульгин В.В. Дни. 1920. М.: Современник, 1989. С. 527—528.

[6] См.: Ленин В.И. О значении воинствующего материализма // Он же. Полное собрание сочинений. М.: Политиздат, 1970. Т. 45. С. 23—33.

[7] См.: Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. С. 182—184.

[8] Булгаков С.Н. Христианский социализм. Новосибирск: Наука, 1991. С. 301.

[9] Там же. С. 295—297.

[10] См.: Репников А.В. Консервативные представления о переустройстве России (конец XIX — начало XX веков). М.: Готика, 2006. С. 308—309.

[11] Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // Евразийская хроника [Париж]. 1927. № 9. С. 31.

[12] См., например: Рыклин М. Коммунизм как религия. Интеллектуалы и Октябрьская революция. М.: Новое литературное обозрение, 2009.

[13] Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство. М.: Политиздат, 1991. С. 304, 308.

[14] См.: Зеньковский В.В. История русской философии. Л.: Эго, 1991. Т. 1. Ч. 2. С. 88—93.

Как почувствовать революцию • Arzamas

Журналист-социалист, депутат-националист, генерал-беллетрист и другие вспоминают, что происходило в России в 1917 году

Подготовил Дмитрий Иванов

Джон Рид. «Десять дней, которые потрясли мир»

Автор

Американский журналист Джон Рид (1887–1920) был из тех авторов, для кото­рых придумана профессия «неистовый репортер». Он писал о стач­ках тек­стильщиков в США — и попадал в кутузку вместе с забастовщиками. Отправ­лялся к мексиканскому революционеру Панчо Вилье — и рассказывал ему, бывшему бандиту, о социализме. Выпускник престижного Гарвардского уни­верситета, Рид связал судьбу с социалистическим движением и его прессой. Он был сторонником профсоюза «Индустриальные рабочие мира» и одним из основателей Коммунистической партии США.

В Россию, на фронтах которой он уже побывал в 1915 году, Рид вернулся осенью 1917-го — и сразу оказался в центре револю­ционных событий. Репортер говорил с промышленниками, генералами и ми­нистрами Временного прави­тельства, с вождями большевиков, с вернувшими­ся из Нью-Йорка русскими анархистами и с простыми солдатами. Рид очень слабо знал русский язык и был вынужден пользоваться услугами переводчика или полагаться на знав­ших европейские языки собеседников. При этом вы­шедшая в 1919 году книга фактически точна в описаниях. Писал ее Рид уже в Нью-Йорке, вооруженный не только блокнотом, но и кипами газет, листовок и объявлений, часть из ко­торых он приводит в качестве приложений.

Содержание

Вездесущий Рид успевал побывать в Зимнем дворце в последние часы пре­бывания там Вре­мен­ного пра­вительства — и вернуться на съезд Советов в Смоль­ный, где было объявлено о свержении прежней вла­сти. На улицах Петрограда он увертывался от пуль, а под Царским Селом его едва не рас­стреляли революционные солдаты. Обо всем этом он пишет спокойно, по-деловому. Имя Сталина в тексте встречается лишь пару раз — в каких-то списках. Заметнее фигура Ленина, написавшего предисловие к американскому изданию («я от всей души реко­мен­дую это сочинение рабочим всех стран»). Но Ленин скрывался в подполье или предпочитал кабинетную работу поездкам в горячие точки, так что чаще всего из вождей большевизма на страни­цах мелькает пламенный оратор Троцкий. Этим объясняется тот факт, что после очередного русско­язычного издания книги в 1929 году ее не переиздавали до 1950-х. Текст Рида был реабилитирован лишь после ХХ съезда КПСС.

Рид, по его словам, «старался рас­сматривать со­бы­тия оком добросо­вестного летописца, заинте­ре­со­ван­ного в том, чтобы запечатлеть истину». Он не скры­вает своих симпатий к боль­ше­викам и их союзникам, но не герои­зирует их — и не демо­низирует их про­тивников. Для того чтобы стать просто партийным агитатором, он слишком честный репортер. Даже считая победу боль­ше­ви­ков закономерной, он не за­малчивает сопрово­ждавшее эту победу насилие. Напри­мер, Рид упо­ми­нает, что некоторые из защищавших Зимний дворец военно­слу­жащих женского батальона смер­ти, сдавшись в плен, были изнасилованы вы­сту­пав­шими на стороне Советов солдатами. Впрочем, журналист обсуждает и сильно пре­уве­личенные сообщения об этом в «буржуазной» прессе.

«Мы пошли в город. У выхода из вокзала стояло двое солдат с винтовками и примкнутыми штыками. Их окружало до сотни торговцев, чиновников и студентов. Вся эта толпа набрасывалась на них с криками и бранью. Сол­даты чувствовали себя неловко, как несправедливо наказанные дети.
     Атаку вел высокий молодой человек в студенческой форме, с очень высокомерным выражением лица.
     „Я думаю, вам ясно, — вызывающе говорил он, — что, поднимая оружие против своих братьев, вы становитесь орудием в руках разбойников и преда­телей“.
     „Нет, братишка, — серьезно отвечал солдат, — не понимаете вы. Ведь на све­те есть два класса: пролетариат и буржуазия. Так, что ли? Мы…“
     „Знаю я эту глупую болтовню! — грубо оборвал его студент. — Темные му­жики вроде вот тебя наслушались лозунгов, а кто это говорит и что это зна­чит — это вам невдомек. Повторяешь, как попугай!..“ В толпе засмеялись… „Я сам марксист! Говорю тебе, что то, за что вы сражаетесь, — это не социа­лизм. Это просто анархия, и выгодно это только немцам“.
     „Ну да, я понимаю, — отвечал солдат. На лбу его выступил пот. — Вы, видно, человек ученый, а я ведь простой человек. Но только думается мне…“
     „Ты, верно, думаешь, — презрительно перебил студент, — что Ленин — истинный друг пролетариата?“
     „Да, думаю“, — отвечал солдат. Ему было очень тяжело.
     „Хорошо, дружок! А знаешь ли ты, что Ленина прислали из Германии в запломбированном вагоне? Знаешь, что Ленин получает деньги от немцев?“
     „Ну, этого я не знаю, — упрямо отвечал солдат. — Но мне кажется, Ленин говорит то самое, что мне хотелось бы слышать. И весь простой народ гово­рит так. Ведь есть два класса: буржуазия и пролетариат…“
     <…>
     „…Я борюсь с большевиками потому, что они губят Россию и нашу свобод­ную революцию. Что ты теперь скажешь?“
     Солдат почесал затылок. „Ничего я не могу сказать! — его лицо было иска­жено умственным напряжением. — По-моему, дело ясное, только вот неученый я человек!.. Выходит словно бы так: есть два класса — пролетариат и буржуа­зия…“
     „Опять ты с этой глупой формулой!“ — закричал студент.
     „…только два класса, — упрямо продолжал солдат. — И кто не за один класс, тот, значит, за другой…“».

Василий Шульгин. «Дни»

1 / 2

Василий Шульгин (слева) и один из руководителей Объединения русских монархистов Павел Крупенский. 1917 год© РИА «Новости»

2 / 2

Василий Шульгин в фильме «Перед судом истории». 1965 год© РИА «Новости»

Автор

Василий Витальевич Шульгин (1878–1976) был одним из наиболее ярких дея­телей националистического движения Российской империи. Сын редактора, пасынок следующего редактора и затем сам редактор крайне правой газеты «Киевлянин», в последние годы царизма Шульгин отошел от традицион­ных монархических организаций. В 1915 году созданная в Думе при его участии «Прогрессивная группа националистов» вошла в блок с либе­ралами. После революции Шульгин участвовал в Белом движении. В 1944 году СМЕРШ  СМЕРШ («Смерть шпионам!») — военная контрразведка, созданная в СССР в 1943 го­ду и существовавшая независимо в армии, на флоте и в рамках НКВД. По разным дан­ным, за годы Второй мировой СМЕРШ аре­стовал от нескольких сотен тысяч до не­скольких миллионов человек. арестовал его в Югославии. Проведя 12 лет в заключении, Шульгин прими­рился с советской властью и участвовал в пропагандистской работе.

Обстоятельства написания

Оказавшись в 1920 году в эмиграции, Шульгин взялся за мемуары. Книга «Дни», в которой он рассказывает о Февральской революции, была впервые опубликована в эмигрантском журнале «Русская мысль» в 1922-м. Первое отдельное издание вышло в 1925 году в Белграде. Шульгин, в том же году тайно пробравшийся в СССР, смог купить советскую перепечатку своей книги.

Описание истории Февраля Шульгин начинает издалека — с момента изда­ния Октябрьского мани­феста 1905 го­да, который он винит в разрушении традиционных отноше­ний между монархией и подданными. Конститу­ция «началась еврейским по­громом и кончилась разгромом дина­стии». Автор тогда защищал редакцию «Киев­лянина» от револю­ционной тол­пы и во главе взвода солдат подавлял погромы, которые, как он считал, были вызваны атакой евреев на царизм. Когда антиправи­тель­ственная думская речь Шульгина в ноябре 1916 года была запрещена цензурой, это знаменовало для него дальнейший распад отноше­ний между народом и самодержцем. Шульгин в поисках «какого-нибудь выхода» участвует в организации Вре­мен­ного комитета Государственной думы и приходит к выводу о необходи­мости отречения Николая II. Он нервно и мизантропично описывает толпы, проходя­щие сквозь Таврический дворец, аресты, политические совещания, сложные отношения думцев с лидерами Петроградского совета. Но в историю он вошел как монархист, который принял отречение последнего российского императора и затем — отречение его брата, великого князя Михаила.

Многолетний опыт журналиста и парламентского оратора помог Шульгину в описании революционного хаоса. Впрочем, он при­знается в том, что воспо­минания его иногда спутываются в «кошмарную кашу». Некоторые факты он и вовсе искажает: утверждает, что императрица Александра Федоровна была за «уступки» оппозиции, представляет великого князя Михаила Александро­вича «олицетворением хрупкости», хотя тот пред­принимал активные усилия по спасению монархии. Современного читате­ля может шокировать зоологиче­ский антисемитизм Шульгина, хотя для своего времени он был достаточно умеренным — это скорее отвращение, чем актив­ная ненависть. Публицист считал еврейские погромы вредными и высту­пал против фабрикации «дела Бейлиса»  «Дело Бейлиса» — суд над евреем Менахе­мом Менделем Бейлисом, который обвинялся в ритуальном убийстве 12-летнего Андрея Ющинского. Процесс, который сопрово­ждался активной антисемитской кампанией с одной стороны и протестами прогрессив­ной общественности в России и по всему миру — с другой, состоялся в Киеве осенью 1913 года. Бейлис был оправдан..

«Я не знаю, как это случилось… Я не могу припомнить. Я помню уже то мгно­вение, когда черно-серая гуща, прессуясь в дверях, непрерывным врываю­щимся потоком затопляла Думу…
     Солдаты, рабочие, студенты, интеллигенты, просто люди… Живым, вязким человеческим повидлом они залили растерянный Таврический дворец, зале­пили зал за залом, комнату за комнатой, помещение за помещением…
     С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность „великой“ русской революции.
     Бесконечная, неисчерпаемая струя человеческого водопровода бросала в Думу все новые и новые лица… Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…
     Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство…
     Пулеметов!
     Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя…
     Увы — этот зверь был… его величество русский народ…
     То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась».

Владимир Набоков. «Временное правительство и большевистский переворот»

1 / 2

Владимир Набоков. 1914 годWikimedia Commons

2 / 2

Депутаты Государственной думы Владимир Набоков (слева) и Алексей Аладьин. Фотография Карла Буллы. 1906 годWikimedia Commons

Один из главнейших деятелей партии конституционных демократов Владимир Дмитриевич Набоков (1869–1922) находился в самом центре револю­ционных событий. Крупный юрист, сын министра юстиции в царском прави­тельстве, он стал соавтором акта об отказе от принятия престола великого князя Михаила Александровича, а затем был управляющим делами Временного правительства первого состава и работал в правительственном Юридическом совещании  Юридическое совещание — орган, создан­ный в марте 1917 года и просуществовавший до Октябрьского переворота, в задачи кото­рого входила юридическая оценка постанов­лений, указов и распоряжений Временного правительства, а также подготовка Учреди­тельного собрания.. Он погиб в Берлине во время покушения монархистов на лидера кадетов Павла Милюкова.

После начала большевистских репрессий Набо­ков оказался в Крыму. Полагаясь в качестве источника лишь на подшивку кадетской газеты «Речь», он описал пережитое им начиная с февральских беспорядков в Петрограде и заканчивая кратким арестом в ноябре 1917 года в Смольном. Воспоминаниями Набокова о Временном прави­тель­стве откры­вается первый выпуск альманаха «Архив русской революции», который кадет Иосиф Гессен начал издавать в 1921 году. В 1924-м книгу переиздали в СССР.

Содержание

Набоков-мемуарист уделяет основное внимание тому, что он непосредствен­но наблюдал. Будучи военнослужащим, он, кажется, одним из последних среди кадетских лидеров добрался до Таври­ческого дворца, где формировалось Временное прави­тель­ство. Он же стал чуть ли не последним представи­телем правительства в Зимнем дворце, кото­рый покинул за считанные минуты до блокады, уста­новленной советскими силами.

В своих кратких записках Набоков уде­ляет основное внимание не собствен­ной роли в истории, но тем, с кем рабо­тал вместе. Он ярко обрисовывает кол­лег по правительству, оценивая их как политиков, ораторов, а главное — как деятелей революции. Министр юстиции Александр Керенский — болезненно тщеславен и недостаточно уверен; обер-прокурор Синода Владимир Львов — наивен и невероятно легкомыслен; министр земледелия Андрей Шингарев — способен и трудолюбив, но лишен способностей государственного масштаба. Основные политические и социальные противоречия 1917 года Набоков видит четко, осознавая фатальную их неразрешимость — и фатальную непригодность практически всех лидеров к тому, чтобы решать стоящие перед страной задачи.

Особенности

Опытный публицист и отец знаменитого писателя, Набоков пишет очень ярко. Память мемуариста — замечательная: больше чем через год после событий, в 1918-м, он точно воспроизводил маршруты, которыми пробирался среди революционных толп Петрограда в феврале, июле или октябре.

«…Я все-таки не могу присоединиться к тому потоку хулы и анафематствова­ния, которым теперь сопровождается всякое упоминание имени Керенского. Я не стану отрицать, что он сыграл поистине роковую роль в истории русской революции, но произошло это потому, что бездарная, бессознательная бунтар­ская стихия случайно вознесла на неподходящую высоту недостаточно силь­ную личность. Худшее, что можно сказать о Керенском, касается оценки ос­нов­ных свойств его ума и характера. Но о нем можно повторить те слова, которые он недавно — с таким изумительным отсутствием нравственного чутья и эле­ментарного такта — произнес по адресу Корнилова. „По-своему“ он любил родину, — он в самом деле горел революционным пафосом, — и бы­вали случаи, когда из-под маски актера пробивалось подлинное чувство. Вспомним его речь о взбунтовавшихся рабах, его вопль отчаяния, когда он по­чуял ту пропасть, в которую влечет Россию разнузданная демагогия. Конечно, здесь не чувство­валось ни подлинной силы, ни ясных велений разума, но был какой-то искрен­ний, хотя и бесплодный порыв. Керенский был в плену у своих бездарных дру­зей, у своего прошлого. Он органически не мог действовать прямо и смело, и, при всем его самомнении и самолюбии, у него не было той спокойной и непреклонной уверенности, которая свойственна действительно сильным людям. „Героического“ в смысле Карлейля в нем не было решительно ничего».

Максим Горький. «Несвоевременные мысли»

Классик пролетарской литературы Максим Горький не был просто беллетри­стом и культуртрегером. Еще до революции он принимал активное участие в социал-демократическом движении. Перед Первой мировой он короткое время редактировал больше­вистскую газету «Правда», в годы войны его журнал «Летопись» был одним из немногих легальных «пораженческих» изданий  Пораженчество (дефетизм) — желание пора­жения собственной страны в войне. Некото­рые социалисты в России, в первую очередь Владимир Ленин, считали поражение России в «реакционной» Первой мировой войне за благо, поскольку оно будет способство­вать делу революции.. 

После Февральской революции Горький предла­гал свои статьи вновь легализо­вавшимся газетам большевиков, но те отвергали его тексты из-за идеологиче­ских расхождений. Писатель и ряд других близких к меньшевикам-интерна­ционалистам публицистов основали весной 1917-го газету «Новая жизнь», выходившую чуть больше года. В ней регулярно появля­лись публицистические тексты Горького — преимущественно в его авторской рубрике «Несвоевремен­ные мысли». В 1918 году Горький собрал их в две книги — «Революция и куль­тура» и «Несвоевременные мысли». Писа­тель подготовил третью, более объем­ную компиляцию своих статей, но она так и пролежала в архиве до конца 1980-х, пока антибольшевистская публицистика Горького не оказалась вновь востре­бованной в годы перестройки, когда и была издана.

Содержание

В своих «новожизненских» статьях Горький вел хро­нику возму­щавших его проявлений «тяжкой рос­сий­ской глу­пости». Он писал о провока­торах, само­судах, унижениях, о захватившей страну эпидемии насилия. Рево­лю­ционный народ, по крайней мере в форме бескультурной озве­ревшей толпы, для Горь­кого является вопло­щением «зоологического анархизма», противо­стоять которому должна интел­лигенция. Просвещение, распро­стране­ние книг и научных знаний видятся ему способом спасти страну и революцию. В этих статьях вообще заметно преклонение Горького перед достиже­ниями покоряю­щей природу циви­лизации вроде каналов или тонне­лей — это пре­клоне­ние впо­следствии будет чувствоваться и в горьковском воспевании Беломорско-Балтийского канала.

Но в период «Несвоевременных мыслей» Горький выражал позицию независи­мых социалистов. Он писал «о дикой грубости, о жестокости большевиков, восходящей до садизма, о некультурности их, о незнании им психологии рус­ского народа, о том, что они производят над народом отвратительный опыт и уничтожают рабочий класс». Горький имел все основания написать, что он «по мере своего разумения» боролся против большевиков. Впрочем, атако­вал он не только их, но и, например, политику кадетской партии.

Особенности

Статьи Горького оказались в книге практически в том же виде, в котором они печатались в газете. Тексты, впрочем, перерас­пределены предметно — вместе поставлены тексты о культуре, об Октябре и так далее. Значительная часть политической борьбы в революционную эпоху проходила, разумеется, в газе­тах. Кроме собственных наблюдений и разговоров Горький отталкивается также от полемики с другими авторами, например сотрудниками большеви­стских изданий Ильей Ионовым или Иваном Книжни­ком-Ветровым. Жестокий дух времени проявляется также в письмах читателей, довольно многие из кото­рых угрожали публицисту расправой из-за политиче­ских разногласий. 

Цитата

«Ленин „вождь“ и — русский барин, не чуждый некоторых душевных свойств этого ушедшего в небытие сословия, а потому он считает себя вправе про­де­лать с русским народом жестокий опыт, заранее обреченный на неудачу.
     Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тыся­чами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезгла­вит его.
     Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспеш­ников — его рабов. Жизнь, во всей ее сложности, не ведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно под­нять эту массу на дыбы, чем — всего легче — разъярить ее инстинкты. Рабо­чий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли — при всех данных условиях — отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому — невозможно; однако — отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?
     Он работает, как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользует­ся мертвой материей, но его работа дает ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведет к гибели революцию. Сознательные рабочие, идущие за Лениным, должны понять, что с русским рабочим классом проделывается безжалостный опыт, который уничтожит лучшие силы рабочих и надолго остановит нормальное развитие русской революции».

Антон Деникин. «Очерки русской смуты» 

1 / 2

Антон Деникин. 1914 годWikimedia Commons

2 / 2

Антон Деникин. Париж, 1930-е годы© DIOMEDIA

Антон Иванович Деникин (1872–1947) — сын ставшего офицером кре­постного крестьянина, родился и вырос в Польше. В ходе Русско-японской войны он хо­дил в штыковые атаки. Звание генерал-лейтенанта получил за взятие в 1915 го­ду города Луцка. Деникин начал публиковать свои беллетри­стические и публи­цистические тексты еще в 1890-х, критикуя бюрократизм царской армии, гру­бость и произвол по отношению к нижним чинам. Фев­ральскую революцию он принял, однако активно сопротивлялся мерам по демократизации армии, которые считал подрывающими дисциплину, и стал одним из лидеров корни­ловского и затем Белого движения. После поражения Вооруженных сил Юга России Деникин подал в отставку и отправился в эми­грацию. В годы Второй мировой выступал с резкой критикой сотрудничества русских эмигрантов с гитлеровцами; последние два года жизни провел в США.

К работе над «Очерками русской смуты» Дени­кин приступил в Бельгии в 1920 году, через несколько месяцев после того, как покинул пост испол­няющего обязанности верховного правителя России, а затем и страну. Всего историко-биографическая работа Деникина включает пять томов, но револю­ции посвящены два первых: «Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917 года» и «Борьба генерала Корнилова. Август 1917 года — апрель 1918 года». Первая часть появилась в 1921-м, последний том, написанный уже в Венгрии, вышел в 1926 году. В СССР отдельные отрывки из «Очерков» печатали в 1920-х, но полное издание вышло лишь в годы перестройки.

Содержание

Произведение одного из лидеров Белого движения не совсем похоже на обычные «генеральские мемуары». Не только из-за явной лите­ратурной одаренности Деникина, не только из-за проник­но­венно эмоцио­нальной инто­нации, характер­ной для текстов рос­сийских интеллигентов. В первом томе и в первой половине второго он прак­тически не рассказы­вает о боевых дей­ствиях, которыми руководил. Вместо этого Деникин представляет широкую, основанную на широком круге разно­образных источников картину жизни захва­ченного революционным вихрем россий­ского общества, прежде всего армии и офицерства.

Часть использованных в работе доку­ментов автор успел вывезти с собой за гра­ницу. Некоторые его соратники, например Леонид Новосильцев, писали воспо­минания специально по просьбе Деникина. Ссылается он и на газеты, и на про­изведения других участников событий — как сторонников, так и про­тивников, иногда подвергая свидетель­ства своего рода «перекрестному допро­су». Но и как непосредственный на­блю­датель Деникин находился в центре многих важных событий. Генерал мог, например, уверенно называть именно моральное состоя­ние войск основной причиной неудачи летнего наступления 1917 года, так как «во всех районах наступления [российские войска] обладали превосходством сил и технических средств над противником, и в частности небывалым доселе количеством тяжелой артиллерии».

Особенности

Одна из мыслей, которую Деникин усиленно под­черкивает в своем описании событий 1917 года, — офицерское движение не было по своей природе и целям монархическим, реакционным, контрреволю­ционным. Офицерство и генера­литет в целом приняли Февральскую револю­цию и понимали ее как освобож­дение от царизма, препятствовавшего успеш­ной борьбе с внешним врагом. Корниловское движение «было вызвано высо­ким патриотизмом и ясным, жгу­чим сознанием той бездонной пропасти, в которую бешено катился русский народ». Главной причиной такого положе­ния Деникин видит альянс герман­ского генерального штаба и связан­ной с ним «невидимыми, но ясно ощущае­мыми психологическими и реаль­ными нитями» революционной демократии. Впрочем, его утверждение о прямой связи «пораженцев» с германским коман­дованием столь же сом­нительно, сколь и тезис о массовом притоке бывших полицейских и жандар­мов в партию большевиков.

Военная диктатура должна была изменить соотношение сил и спасти либе­рально-демократические завоевания Февраля. Но Деникин мало останавли­вается на роли монархистов в корниловском движении, преподносит конфрон­тацию между Ставкой и Временным правительством как вину последнего и его сторонников слева, а также оставляет за кадром те массовые бессудные казни, ценой которых только и мог бы быть достигнут хотя бы временный успех корниловского выступления. Подобная предвзятость свойственна всем мемуа­ристам, даже лучшим из них, но у Деникина хватает мужества и признать, что причинами поражения переворота были «энергичная борьба Керенского за сохранение власти и борьба советов за самосохранение, полная несостоя­тель­ность технической подготовки корниловского выступления и инертное сопротивление массы».

Цитата

«Старый губернаторский дом на высоком, крутом берегу Днепра, в течение полугода бывший свидетелем стольких исторических драм, хранил гробовое молчание. По мере ухудшения положения стены его странно пустели, и в них водворилась какая-то жуткая, гнетущая тишина, словно в доме был покойник. Редкие доклады и много досуга. Опальный Верховный  Имеется в виду Лавр Корнилов, который стал верховным главнокомандующим русской ар­мии 19 июля 1917 года., потрясенный духовно, с воспаленными глазами и тоскою в сердце, целыми часами оставался один, переживая внутри себя свою великую драму, драму России. В редкие минуты общения с близкими, услышав робко брошенную фразу с выражением надежды на скорый подход к столице войск Крымова, он резко обрывал:
     — Бросьте, не надо.
     Все понемногу рушилось. Последние надежды на возрождение армии и спа­сение страны исчезали».

Федор Раскольников. «Кронштадт и Питер в 1917 году»

Автор

Федор Федорович Раскольников (настоящая фамилия — Ильин, 1892–1939) сделал фантасти­ческую карьеру благодаря активному участию в партии боль­шевиков, в кото­рую он вступил еще студентом. Мичман Раскольников был избран товари­щем председателя Кронштадтского совета. Он активно работал в партийной прессе и в большевистском движении на Балтийском флоте. В годы Гражданской войны Раскольников воевал лихо, хотя и с переменным успехом. В декабре 1918 года англичане захватили на Балтике два миноносца под его командова­нием, и флотоводцу пришлось провести несколько месяцев в лондонской тюрьме. Одно время Раскольников служил заместителем нарком-военмора Троцкого по морским делам, несколько месяцев командовал Балтий­ским флотом. В 1920–30-е он занимал ответственные дипломатические посты, а в 1938-м стал невозвращенцем, узнав по дороге в Москву из газет о своем снятии с должности полпреда в Болгарии. Через несколько дней после написа­ния обличительного открытого письма Сталину Раскольников оказался во французской психиатрической клинике, не справившись с известием о заключении пакта Молотова — Риббентропа  Пакт Молотова — Риббентропа, или Договор о ненападении между Германией и Совет­ским Союзом, — соглашение, подписанное 23 августа 1939 года главами ведомств по иностранным делам Германии и Совет­ского Союза..

Обстоятельства написания

Раскольников-мемуарист дебютировал в 1925 году, опубликовав после возвра­щения из Афганистана книгу воспоми­наний о своей деятельности в Крон­штадте и Петрограде в 1917 году. В под­вергнутой цензуре версии книга была переиздана в 1964-м, после посмертной реабилитации Раскольникова; пол­ностью — в годы перестройки.

Содержание

Мемуары Раскольни­кова — достаточно простое, бесхит­ростное повествование. Автор щедро делится радостью победы в револю­ционной борьбе, кото­рую он описывает в хронологическом порядке. Февраль­скую революцию он встретил гарде­мари­ном, и партия отправила его в «цитадель рево­лю­ции» Кронштадт редактировать газету «Голос правды»; он стал одним из веду­щих боль­ше­ви­стских организаторов и аги­таторов на Балтике. В Июльские дни Раскольников «фактически превра­тился в нелегального командующего войсками», из-за чего до середины октября сидел в «Крестах». Завер­ша­ется книга описанием приклю­чений Расколь­никова в отрядах матросов-балтийцев, оборонявших Петроград от сил Керенского и Краснова и затем захватывавших белый броне­поезд  В ходе Гражданской войны армия Белого движения активно использовала брониро­ванные и вооруженные поезда, которые помогали вести боевые действия вдоль железных дорог.. Точка зрения Раскольникова вполне соот­вет­ствует ортодоксальной партийной идеологиче­ской позиции, которую он излагал в статьях и на митингах в 1917 году.

Перо цензора или хотя бы редактора, похоже, не прошлось по тексту Расколь­никова. В тексте встречаются стилистически небезупречные фразы, например: «приезд Владимира Ильича вообще положил резкий рубикон в тактике боль­шевиков». Раскольников в середине 1920-х работал редактором журналов и издательств, стал даже начальником Главискусства, и редакторы ему были не страшны. Идеологические клише также даются ему легко. Собственно, Рас­кольников был одним из тех, кто их придумывал и пускал в ход. 

«Тов. Ленин появился на балконе, встреченный долго несмолкавшим громом аплодисментов. Овация еще не успела окончательно стихнуть, как Ильич уже начал говорить. Его речь была очень коротка. Владимир Ильич прежде всего извинился за то, что по болезни вынужден ограничиться только несколькими словами, и передал кронштадтцам привет от имени петербургских рабочих, а по поводу политического положения выразил уверенность, что, несмотря на временные зигзаги, наш лозунг „Вся власть Советам!“ должен победить и в конце концов победит, во имя чего от нас требуются колоссальная стой­кость, выдержка и сугубая бдительность. Никаких конкретных призывов, которые потом пыталась приписать тов. Ленину переверзевская прокуратура  Павел Переверзев (1871–1944) — российский адвокат, сразу после Февральской револю­ции сначала стал прокурором Петроградской судебной палаты, а с мая 1917 года — мини­стром юстиции Временного правительства. После антиправительственных выступлений большевиков в июле инициировал публика­цию документов об их связях с германским правительством, что в итоге привело к гоне­ниям на РСДРП(б) и бегству Владимира Лени­на из Петрограда., в его речи не содержалось. Ильич закончил под аккомпанемент еще более горячей и дружной овации.
     После этих приветствий кронштадтцы, как и подобает организованным воинским частям и отрядам рабочих, снова выстроились и под звуки несколь­ких военных оркестров, непрерывно игравших революционные мотивы, в пол­ном порядке вступили на Троицкий мост. Здесь уже мы стали предметом вни­мания со стороны кокетливых, нарядно одетых офицериков, толстых, пышу­щих здоровьем и сытостью буржуев в новых котелках, дам и барышень в шляп­ках. Они проезжали на извозчиках, проходили мимо, взявшись под ручку, но на всех лицах, смотревших на нас широко открытыми глазами, отпечатле­вался неподдельный ужас».  

Итоги Каннского фестиваля: триумф России и революция Спайка Ли

В субботу Каннский международный кинофестиваль объявил своих победителей. «Золотую пальмовую ветвь» получил хоррор «Титан» молодой французской женщины-режиссера Джулии Дюкорно. Она стала второй женщиной за всю историю фестиваля, получившей главную награду. До нее «Пальму» вручили женщине только один раз — Джейн Кэмпион за картину «Пианино» в 1993 году, и если учесть, что тогда она разделила награду с китайским режиссером Ченом Кайгэ, то Дюкорно стала первой женщиной-режиссером в истории, единолично получившей награду Каннского фестиваля.

Кадр из фильма «Титан»

Режиссер, продюсер, актер, преподаватель, живой памятник новейшего американского кино и сам оказался в Канне первым — первым чернокожим председателем жюри основного конкурса смотра. Правда, осуществить свои обязанности ему удалось не сразу — в 2020 году фестиваль отменили из-за пандемии. К счастью, через год Ли вернулся на смотр, прошелся ко красной дорожке в ярко-розовом костюме и на первой же пресс-конференции продемонстрировал, что не намерен чисто из вежливости соглашаться с политикой фестиваля. Американец заявил, что считает недопуск в программу фильмов, снятых стримингами, — глупостью. Это произошло как раз тогда, когда художественный директор Канна Тьерри Фремо отметил в интервью, что картины Netflix способствуют деградации кинематографа. 

Весь фестиваль пресса гадала, каким окажется Ли в качестве председателя — более консервативным или, наоборот, радикальным. В итоге режиссер остался верен себе и произвел небольшую революцию

При этом он войдет в историю не только благодаря решению отдать «Пальму» Дюкорно, но и конфузом, который случился в самом начале церемонии вручения наград. Ли запутался с очередностью призов и случайно объявил обладателя «Золотой пальмовой ветви» в самом начале. Режиссер так разнервничался, что путался каждый раз, когда ведущая обращалась к нему. На пресс-конференции Ли явно переживал за свою ошибку и сказал, что ему нет оправдания и прощения. Однако радость от наград фестиваля довольно быстро затмила его оплошность, потому что итоги, даже если и заспойлеренные, все равно удивительные.

На эту тему

Решение жюри важно не только потому, что главную награду присудили женщине-режиссеру, но и из-за самого характера «Титана» — откровенного и бескомпромиссного боди-хоррора (поджанр фильмов ужасов, который показывает различные деформации человеческого тела). Картина рассказывает о девушке Алексии с титановой пластиной в голове, которая из-за нелюбви родного отца превращается в социопата, сеет на своем пути смерть и хаос и беременеет маленьким титаном после совокупления с автомобилем. Звучит как полная дичь, а если учесть броский и нелицеприятный визуальный ряд, выглядит фильм не менее дико. Канну, конечно, не в первой отбирать подобные картины в программу — фестиваль любит добавить в конкурс парочку джокеров, которые могли бы растрясти общественность и наделать шуму.

Кадр из фильма «Титан»

«Титан» Дюкорно похож на многие из них — прежде всего, на «Автокатастрофу» Дэвида Кроненберга, которая в свое время наделала шуму в том же Канне, или «Неонового демона» Николаса Виндинга Рефна. Однако далеко не всем каннским провокаторам удалось достичь такого успеха. Так же, как ругали Клинта Иствуда в 1994 году, когда он присудил «Пальму» Квентину Тарантино за бесстыдное «Криминальное чтиво», будут критиковать и Спайка Ли с коллегами за то, что вручили главный приз фестиваля фильму низкого жанра. 

При этом провокационность Дюкорно не такая уж и провокационная — своим «Титаном» она нормализует действительность, которую до этого большинство не принимало: небинарность главной героини, физические деформации, нелогичность и явную необычность сюжета. «Титан» — странный и во многом неприятный фильм, его сложно назвать всеобщим любимцем, и при этом он говорит о понятных всем ценностях — любви и принятии себя. Жюри своим решением ставит на смелом заявлении француженки знак одобрения одного из самых влиятельных фестивалей мира

Канн в этом году оказался удачным и для российской делегации. Фильм Кирилла Серебренникова «Петровы в гриппе» не был отмечен жюри, зато оператор картины Владислав Опельянц был удостоен престижной награды Высшей технической комиссии. Операторская работа в картине действительно выдающаяся. Гран-при жюри, своеобразное второе место, получил фильм финского режиссера Юхо Куосманена «Купе номер шесть», который был снят при поддержке Минкультуры.

Кадр из фильма «Купе номер шесть»

На эту тему

Это невероятный успех не только для режиссера, который уже был лауреатом Канна, выиграв в программе «Особый взгляд» с «Самым счастливым днем в жизни Олли Мяки», но и для российских продюсеров Сергея Сельянова и Натальи Дрозд, и для исполнителя одной из главных ролей Юры Борисова, которого режиссер упомянул в своей благодарственной речи. Кстати, судьбу Куосманена повторила и российская женщина-режиссер, ученица Сокурова Кира Коваленко — ее тихая драма «Разжимая кулаки» о любви и свободе в Северной Осетии взяла главный приз «Особого взгляда». Александр Роднянский, спродюсировавший картину, продолжает с успехом представлять международной публике новых российских режиссеров. Несколько лет назад так же триумфально началась карьера другого протеже Роднянского и тоже ученика Сокурова, который учился с Коваленко на одном курсе, Кантемира Балагова.

На пресс-конференции члены жюри признались, что согласия при принятии решений у них не было совсем, поэтому несколько наград были разделены между двумя фильмами. Так, приз с Куосманеном разделил иранский режиссер, частый гость в Канне и двухкратный лауреат «Оскара» Асгар Фархади с типичным для себя фильмом — моральным триллером «Герой», в котором заключенный совершает хороший поступок, но общество начинает сомневаться в честности его намерений. Камерное роуд-муви Куосманена и тяжеловесная драма Фархади на втором месте явно свидетельствуют о разброде в каннском жюри. Еще один совместный приз получили израильтянин Надав Лапид за противоречивое «Колено Ахед» и таец Апичатпонг Вирасетакул за «Память», похожую, как это уже давно заведено у режиссера, не на фильм, а на видеоинсталляцию, исследующую историю и природу человеческих воспоминаний. Без внимания жюри не остался и необычный мюзикл «Аннетт» Леоса Каракса, который открывал фестиваль. Французу вручили приз за режиссуру — это его первая крупная награда за более чем 30-летнюю карьеру.   

А вот безусловному фавориту критиков японцу Русюкэ Хамагути и его «Сядь за руль моей машины» присудили приз поменьше — за лучший сценарий. Это лишний раз подтверждает тот факт, что в большинстве случаев мнение жюри и профессиональной публики не совпадают. Награду за лучшую женскую роль, как я и предсказывала, получила норвежка Ренате Реинсве за фильм о любовных страданиях хипстеров «Худший человек на свете» Йоакима Триера, а за мужскую — Калеб Лэндри Джонс. В мрачной драме Джастина Курзеля «Нитрам» он сыграл Мартина Брайанта, ответственного за самую крупную резню в истории Австралии. Кажется, что эта роль была создана для Лэндри Джонса — он очень органично вписался в образ, поэтому решение жюри, в общем-то, никого не удивило.

В целом пандемийная версия Каннского фестиваля получилась неровной, неоднозначной и, конечно, очень волнительной для всех. При этом смотр настолько воодушевился своим успехом (многие сомневались, что Канну удастся пройти без происшествий), что уже объявил о датах следующего фестиваля — в 2022 году он по традиции пройдет в мае.

«Ни одну революцию борьба со свободой слова не остановила». Аббас Галлямов – о зачистке инфопространства в РФ

Проекты бывшего главы ЮКОСа Михаила Ходорковского «Открытые медиа», «МБХ медиа» и «Правозащита Открытки» прекратили работу в России. Накануне сайты «Открытых медиа» и «МБХ медиа» заблокировал Роскомнадзор.

Бывший главный редактор «Открытых медиа» Юлия Ярош рассказала Настоящему Времени, что после длинной ночи разговоров с юристами и инвестором они пришли к выводу, что проект не сможет продолжать работу, потому что «люди рискуют и так или иначе не дадут работать». О высоких рисках для журналистов, которые работают в его проектах, написал и Ходорковский.

Политолог Аббас Галлямов в эфире Настоящего Времени рассуждал о том, почему сейчас закрывают независимые СМИ и в чем принципиальное отличие нынешней ситуации с медиа от той, которая сложилась в 2000-х годах.

– Ходорковский сегодня сказал, что для журналистов очень высокий уровень персонального риска. Вы согласны?

– Да, конечно.

– В чем этот риск, как вам кажется, заключается?

– Риск лишиться работы. Мы знаем истории, когда журналистов в конце концов просто убивают – историй масса. Мне кажется, это настолько очевидно, что даже смысла перечислять нет.

– Аббас, хорошо, давайте тогда перечислим те независимые СМИ, которые еще остались с редакцией именно в России, много ли вы таких сейчас можете назвать?

– Конечно, таких СМИ все меньше: «Дождь», «Эхо Москвы».

– «Новая газета».

– «Проект» закрыт, «Открытые медиа» закрыты. «Новая газета» осталась. В общем, по пальцам одной руки можно пересчитать, пальцев двух рук хватит, это точно, это максимум, это много будет, еще останутся.

Главное ведь – в политических последствиях происходящего, в том, что режим не любит свободу слова, борется с ней. Тут же секрета никакого нет. В конце концов Путин с 2000 года, как только пришел к власти, с этого начал. Напомню, что все стартовало с закрытия НТВ, с того, что он взял под контроль Первый канал, помните, оттуда Доренко вышибли. Потом закрыли ТВ-6, куда перекочевали журналисты из НТВ. Это классика жанра. Поэтому и новости даже никакой во всем этом нет. Новость в том, как на все это будет реагировать общество – вот это главное, вот это надо обсуждать.

Сегодня по случайному стечению обстоятельств, когда стало известно об этих закрытиях, Илья Яшин написал о том, что у него за последний месяц его ютуб-канал увеличил число подписчиков на 25%. За месяц +25% – огромный рост.

Отличие той ситуации, которую мы видим сейчас, от той, что была раньше: сейчас люди, которые выдавливаются из одной политической области, из одного информационного пузыря, не уходят из политики, не замыкаются на своих кухнях. Они просто ищут другие пузыри, другие коммуникационные каналы, переключаются на них. Они не становятся клиентами Первого канала, проще говоря, сейчас они нашли Яшина. Допустим, Яшина заблокируют, они еще куда-то перекочуют.

Общество активизируется, в этом его принципиальное отличие от того, что было в 2000-е годы. В этом главная новость, с моей точки зрения, и заключается.

– Но тот же ютуб в России в целом могут заблокировать – такие риски вы видите?

– Да, конечно. Режим будет последовательным. Я сказал, что перекочевали люди к Яшину – возьмутся за Яшина, скорее всего. Но люди и дальше перекочуют. Заблокируют ютуб – в конце концов люди подпольные типографии начнут открывать, листовки будут печатать. Вспомните историю любой революции: всегда везде велась борьба с независимыми каналами коммуникации. Ни одну полноценную революцию, ту революцию, которая по-настоящему созрела, когда объективные предпосылки сложились с соотношением между разными большими группами населения, ни одну из этих революций борьба со свободой слова не остановила со времен Великой французской революции. Наш 1917 год вспомните, вспомните, как Ленин «Искру» издавал.

– Хочется не революций, а эволюции скорее, наверное, чего не видим, к сожалению.

– Во-первых, революция сегодня делается достаточно эволюционно, то есть она делается мирными средствами. Революция столетней давности, когда вооруженные винтовками матросы шли на штурм Зимнего дворца – сейчас такого нигде не бывает. Поэтому с этой точки зрения слово «революция» уже не должно пугать.

И, во-вторых, революция – в данном случае я использую как метафору: просто переход власти от авторитарного правителя к оппозиции, вот и все. В этом суть революции.

– Аббас, вы в самом начале сказали, что, когда пришел Владимир Путин к власти, он начал собственно зачистки медиа: НТВ, ТВ-6 и так далее. Это было вначале, а то, что сейчас происходит, – в этой перспективе мы видим, что в конце так происходит или это какой-то срединный и что ли промежуток?

– Очевидно, как Черчилль говорил: «Это еще не конец, даже не начало конца, но это уже конец начала». Поэтому это не конец, конечно, то есть я далек от мысли утверждать, что режим завтра делегитимизируется и послезавтра рухнет. Нет, как минимум до 2024 года он дотянет, он еще достаточно крепок и с точки зрения легитимности. Она, безусловно, ослабевает, протестные настроения усиливаются.

Напомню, что за «Единую Россию» готовы сейчас голосовать процентов 27-28 от общего числа населения, то есть две трети населения не хотят голосовать за партию власти. Электоральный рейтинг Путина давно упал уже ниже 50%, то есть больше половины населения не хочет голосовать за Путина. Но тем не менее, несмотря на это, в целом у людей есть понимание, что режим еще имеет право на существование, режим не исчерпал еще своего запаса, этого кредита доверия, который когда-то 20 лет назад был ему выдан.

Людей, поддерживающих радикальные оппозиционные лозунги, лозунги Навального, дескать «на свалку истории», пока, конечно, мало. Но их число, безусловно, растет и будет расти дальше. Ключевой точкой, если вы меня об этом спрашиваете, я думаю, будет 2024 год. В 2024 году, если Путин решит переизбраться, тогда, конечно, случится очень серьезный кризис доверия. Все, что сейчас происходит, – это всего лишь подготовка к 2024 году. А 2024 год станет очень серьезным водоразделом.

Объяснение мировой политики: русская революция

Эта статья — часть нашей серии статей, посвященных ключевым моментам за последние 100 лет мировой политической истории. В нем наши авторы исследуют, как и почему разворачивалось событие, его влияние в то время и его актуальность для сегодняшней политики.

Для большинства людей термин «русская революция» вызывает в воображении набор популярных образов: демонстрации в холодном Петрограде в феврале 1917 года, люди в пальто в Петроградском Совете, Владимир Ленин обращается к толпе перед Финляндским вокзалом, демонстранты разошлись во время июльские дни и штурм Зимнего дворца в октябре.

Что случилось?

Все эти важные события вынудили царя отречься от престола, привели к власти большевиков, вывели Россию из первой мировой войны, побудили британское, американское и японское вмешательство и привели империю Романовых к годам кровопролитной гражданской войны.

Среди революционных социалистов они до сих пор мечтают о будущих революциях. Историки правых политических сил, напротив, продвигают их как предупреждения о том, что произойдет, если вы попытаетесь изменить мир.В России же они ставят сложные задачи по конструированию прошлого, которое может вдохновить настоящее.

Стандартная история, резюмируемая этими изображениями, выглядит примерно так:

Российская империя, уже находившаяся в тяжелом политическом и социальном напряжении в 1914 году, распалась под давлением современной войны.В 1916 году Центральную Азию потрясло массовое восстание против призыва на работу.

В 1917 году настал черед российской глубинки. Промышленные забастовки, протесты из-за нехватки продовольствия и женские демонстрации в совокупности вызвали революционный кризис в Петрограде, столице империи.

В конце концов, этот кризис убедил как политическую, так и военную элиту оказать давление на царя, чтобы тот отрекся от престола. Эти события известны как Февральская революция.

Оказалось, это только первый шаг.На протяжении 1917 года революция радикализировалась, пока в октябре самое радикальное крыло российских социал-демократов — ленинские большевики — не пришло к власти от имени революционного рабочего класса. Октябрьская революция, в свою очередь, спровоцировала гражданскую войну в России, в которой победили большевики.

Но такой акцент на событиях в Петрограде 1917 года вводит в заблуждение. Если мы хотим понять значение русской революции для современного мира, нам нужно понять как ее положение в более широком историческом процессе, так и саму ее сложность.

Подробнее: Пятничный очерк: Путин, войны памяти и 100-летие русской революции

Большой контекст

То, что произошло в 1917 году, было не только началом. Это также был момент на более широком пути развития империи Романовых (досоветская Российская империя), втянутой в мировую войну, к которой она была плохо подготовлена.

1917 год — это часть истории о том, как империя, построенная между 15 и 18 веками на основе крестьян, привязанных к земле своего господина (крепостное право) и неоспоримой власти царя (самодержавие), пыталась схватить с изменяющимся миром в 19-м и начале 20-го веков, наполненным заморскими империями, индустриализацией и зарождающимся массовым обществом.

Это всего лишь моментальный снимок из истории империализма, экономических и социальных изменений и деколонизации. Все это продолжающиеся процессы, которые до сих пор беспокоят регион.

Эта последовательность событий началась с проигранной Крымской войны 1853-56 годов, которая положила начало Великим реформам 1860-х и 1870-х годов.

Вместе с решительным толчком в 1890-х годах к индустриализации страны эти реформы привели к появлению нового, более современного, более урбанистического и более образованного общества.

Это более сложное общество затем столкнулось со своим первым испытанием в 1904–1905 годах. Разрушительная война против Японии дестабилизировала империю настолько, что спровоцировала первую революцию в 1905 году. Она вынудила царя пойти на уступки современной политике путем создания псевдопарламента, легальных партий и снижения контроля над СМИ.

Потом началась первая мировая война. Военная кампания прошла неудачно, вызвав недовольство элит явно некомпетентным режимом, массовое перемещение населения, обострение национальных чувств в этой многоэтнической империи, спровоцировав экономический кризис огромных масштабов и дальнейшую поляризацию социальных разногласий между имущими и имущими. -ноц.

Результатом стала серия войн, революций и гражданских войн, которые продолжались до начала 1920-х годов. Союз Советских Социалистических республик, возникший в результате этой катастрофы, объединил большую часть земель, которыми управляли Романовы. Между тем Финляндия, Латвия, Эстония, Литва и Польша шли своим путем, по крайней мере, до Второй мировой войны.

Актуальность современности

Таким образом, «русская революция» была не только русской и не просто революцией.Это был также момент, когда зарождались современные нации.

Несмотря на более раннюю историю, сегодняшние Украина, Беларусь, Литва, Латвия и Эстония начали свою жизнь в горниле войны и революции. Независимые Финляндия и Польша тоже увидели свет в 1917 году.

Как заметил один историк в сжатом обзоре событий на Украине, «украинская революция — это не русская революция». Ни более демократические революции в Омске, Самаре и Уфе, ни большевистская революция в Петрограде, не говоря уже о революциях за пределами Кавказа, ни массовые сельские революции по всей империи.Эти другие революции, о которых часто забывают, но они являются такой же частью процесса, как и культовые события в Петрограде, и привели к катастрофическому распаду империи в 1918 году.

Но революционный период видел больше, чем просто замену одной империи другой. Это также решительно изменило ситуацию. Во-первых, советская империя не была капиталистической, несмотря на ограниченные рыночные механизмы, разрешенные Новой экономической политикой (НЭП), введенной в 1921 году для преодоления катастрофического экономического кризиса, порожденного войной, революцией и гражданской войной.

Новая империя также была гораздо более национальной по форме, чем ее предшественница из Романовых. Стремления нерусских народов нужно было каким-то образом удовлетворить, и поэтому было построено псевдофедеративное государство, в котором «союзные республики» (такие как Украина, Беларусь или Россия) были объединены в Союз Советских Социалистических Республик. (или СССР). В 1991 году он развалился по границам этих союзных республик, по линиям, проведенным, по большому счету, в результате отвоевания романовских земель революционной Красной Армией.

Эти линии стали более значимыми со временем из-за второго далеко идущего аспекта национальной трансформации многоэтнической империи Романовых в горниле «русской» революции. Чтобы противостоять угрозе национализма, Советский Союз превратился в «империю позитивных действий», которая предоставила нерусским меньшинствам пространство и ресурсы для развития своих языков и культур. Это утверждение национального принципа должно было разоружить национализм и помочь развитию социализма.Вместо этого он непреднамеренно «пропагандировал этнический партикуляризм».

В результате, многие из национализмов, с которыми мы сталкиваемся сегодня в регионе, в значительной степени являются результатом этого парадоксального создания советской нации.

Антиреволюционная революция в России

Так ли отличается российский опыт последних десяти лет от великих революций прошлого? — спросил Стивен Хэнсон, доцент кафедры политологии Вашингтонского университета, бывший член титула VIII. — Поддерживаемый научный сотрудник Института Кеннана на лекции 2 апреля 2001 г. в Институте Кеннана.Есть много определений революции, которые довольно легко применимы к российскому случаю, но западные аналитики редко использовали это понятие.

Российская революция 1991 года и революционное десятилетие после этого имели отличительную черту, которая отличала ее от других революций в истории, заявил Хэнсон. «Это первая революция в истории человечества, организованная и направленная против официально революционного режима», — утверждал Хэнсон. Согласно Хэнсону, «революция, которая была организована, направлена ​​и сознательно сосредоточена на отказе от революционного режима, — это революция, которая не может произнести свое собственное имя.В тот момент, когда вы говорите, что это революция, «вы ассоциируете себя с дискредитированной идеологией прошлого, к которой никто не хочет возвращаться». Более того, революция, которая не может называться революционной, порождает определенные проблемы легитимации, заметил Хэнсон.

По словам Хэнсона, для советского руководства до 1991 года термин «революция» имел положительные коннотации и считался источником легитимности в официальной идеологии. Советские лидеры от Ленина до Горбачева говорили о революционных преобразованиях в стране, хотя широкая общественность стал относиться к такой фразеологии все более цинично.

Однако с распадом Советского Союза и под руководством Бориса Ельцина революционная риторика исчезла. По словам Хэнсона, Ельцин — «типичный антиреволюционный революционер» — обещал вернуться к «нормальной» жизни и в Европу, которая рассматривалась в Советском Союзе как антитеза революции. Такой план рассматривался как естественная судьба России, возвращение к тому, что когда-то существовало, но было сорвано советским опытом. Эта стратегия, утверждал Хэнсон, была, вероятно, единственным способом для демократического движения в России получить массовую поддержку.

Хэнсон заявил, что проблема такой стратегии состоит в том, что уровень социальной трансформации, необходимый для достижения цели либерального капитализма, несовместим с риторикой возврата к «нормальной жизни», эволюции и постепенности. Эта непоследовательность, заявил Хэнсон, привела к разрыву между чаяниями сторонников Ельцина и реальностью фундаментальных социальных изменений, которые могут оказаться дорогостоящими и разрушительными. В результате произошел раскол между формальной идеологией и массовой базой в демократическом российском движении, отметил Хэнсон.

Даже оппозиция Ельцина не будет использовать терминологию революции, отметил Хансон. Было бы логично, если бы Ельцин «не смог поддерживать социальную поддержку революционных преобразований под прикрытием возвращения к нормальной жизни», чтобы создать идеологов, чтобы вести революцию в антилиберальном, антидемократическом направлении. Тем не менее, такие политические деятели, как Геннадий Зюганов и Владимир Жириновский, постоянно заявляли, что отстаивают традицию или центризм, а не революцию. Между тем подлинно революционные фашисты и коммунисты не нашли поддержки.Согласно Хэнсону, наследие «общества, которое было вынуждено использовать революционную риторику и до некоторой степени революционные действия … фактически подорвало социальную базу для революционных движений всех типов».

Стратегия «прагматизма и патриотизма» Владимира Путина продолжает подход Ельцина. Единственное отличие состоит в том, что Путин считает «радикальный либерализм» еще одним видом экстремизма, которого следует избегать. Однако такая политика затрудняет для Путина набор действительно преданных сторонников и создание прочных институтов.Таким образом, добавил Хэнсон, политика Путина не в состоянии преодолеть неопределенность и беспринципность политики, которые преследовали Россию с 1991 года.

Ирония состоит в том, что попытка создать легитимность без риторики революционной идеологии выдерживала неопределенность дольше, чем это было в предыдущие революционные периоды. . Хэнсон заявил, что революции обычно заканчиваются в течение десятилетия с окончательным установлением альтернативного идеологического режима.

Россия пытается жить с наследием своей революции, но ей не хватает четкой направленности или национальной идентичности.Однако, отметил Хансон, нынешний режим нелегко свергнуть, потому что любые фигуры, желающие сделать это, немедленно дискредитируются российским общественным мнением. Большинство россиян не хотят возвращаться к какому-либо экстремизму. К сожалению, добавил Хэнсон, даже либерализм теперь ассоциируется с революцией.

По словам Хэнсона, возможность того, что нынешний неидеологический режим может продержаться еще несколько лет, потенциально является положительным моментом. Без революционного деятеля, который берет на себя ответственность, Россия может избежать революционных результатов прошлого, которые были наиболее тревожными для мировой стабильности и демократии.

Американские политики, заключил Хэнсон, должны поэтому стремиться к долгосрочной перспективе. Хэнсон утверждал, что в России может возникнуть авторитарный режим, но в этом случае отсутствие у нее идеологии и лояльных сторонников ограничит ее способность поддерживать себя. В лучшем случае Путин принципиально не устанавливает авторитарный режим, который Запад терпеть не может. Если это произойдет, заявил Хэнсон, имеет смысл подумать о долгосрочном процессе трансформации, в котором «тот факт, что идеология ушла, представляет собой возможность глобального компромисса и распространения либерально-демократических институтов.«

Еще одна русская революция? — Open Canada

Русская революция 1917 года произошла, когда сдерживаемое давление быстрых экономических и социальных изменений было подавлено абсолютистской монархией, живущей в пузыре сопротивления реформам. Излишнее вступление России в разрушительную войну между европейскими державами усилило общественное недовольство. Социал-демократическая парламентская демократия подверглась жестокому перевороту со стороны воинствующего радикального меньшинства, которое победило, потому что только они были организованы с ясными целями.Когда институты рушились, истощенные люди давали большевикам силы, потому что они надеялись на порядок и стабильность, какими бы суровыми они ни были.

Так начался тоталитарный кошмар, вызвавший в обществе форму массового посттравматического стрессового расстройства. Советский Союз стал сверхдержавой в разделенном мире, но его полицейское государство погрязло в стране в застое и дисфункции.

К 1962 году Питер Реддэуэй, британский политолог и эксперт по Советскому Союзу, предвидел «новую революцию как единственный результат через 30 лет».”

Двадцать три года спустя Михаил Горбачев действительно начал революцию, реформировав другую дисфункциональную систему. Но Горбачев также был мотивирован необходимостью облегчить бремя массовых преступлений, которые режим совершал против них на протяжении трех поколений. Горбачевская гласность и перестройка перевернули все с ног на голову. Поначалу эйфорические горожане праздновали освобождение от страха перед 3-х часовым стуком в дверь сотрудников КГБ. Они часами выстраивались в очередь за газетами, наконец, без цензуры.

Увы, попытки Горбачева радикально преобразовать принципы организации и функционирования общества привели к тому, что никто — и в первую очередь западные эксперты — не знал, как мгновенно создать демократию и рыночную экономику из руин тоталитаризма без ошеломляющего разрушения.

Общественная поддержка реформ Горбачева ослабла. Без адекватной материальной помощи со стороны западных стран, столкнувшись с националистическими устремлениями по всей советской империи и давлением со стороны новоизбранного президента России Бориса Ельцина, Горбачев, последний лидер Советского Союза, 25 декабря 1991 года объявил о своей отставке.Спустя несколько дней Советский Союз официально распался.

Спотыкающееся стремление Ельцина к российской демократии и свободной экономике с помощью «шоковой терапии» привело к тому, что журналист Дэвид Ремник назвал «обломками повседневной жизни». Русские могли быть свободны, но многие чувствовали себя брошенными на произвол судьбы.

Во время визита в Москву в 1995 году президент Чехии Вацлав Гавел несколько язвительно спросил меня, как проходит демократическая революция. Я ответил ободряющими словами, на что бывший антисоветский диссидент сказал: «60 лет.Годы спустя я узнал, что он цитировал британского политолога Ральфа Дарендорфа, который утверждал, что, хотя конституционные реформы новой демократии могут занять шесть месяцев, а экономическая реформа — шесть лет, 60 лет едва ли хватило времени, чтобы изменить мышление людей. И это самое главное. Как написал ученый-правовед Карнеги Томас Каротерс: «Дело не в судах и статутах, а в том, что в головах граждан».

Разочарование россиян, как талантливых людей, было острым.»Почему мы не можем быть нормальными?» московская телекомпания обсуждалась в октябре 1993 года после неудачного государственного переворота и жестоких выходных, нанесших травму городу.

Когда Владимир Путин сменил Бориса Ельцина в канун Нового 1999 года, он сосредоточился на восстановлении безопасности. Взамен он попросил время «успокоиться». «Нам не нужны большие потрясения», — сказал он. «Нам нужна великая Россия». В известной «иерархии потребностей» Абрахама Маслоу безопасность и предсказуемость находятся на вершине.

Путин добился успеха, повысив уровень жизни и восстановив национальную гордость после десятилетия унижений, последовавших за распадом Советского Союза. Но он нарушил единственное конкретное обещание, данное в его первой президентской речи, сохранить новую демократию в России.

Что случилось?

* * *

Восстание Путина от малоизвестного задания КГБ в Дрездене до верховной власти горячо обсуждается. Некоторые утверждают, что он был частью плана КГБ еще до падения Берлинской стены по отвлечению огромных государственных доходов, чтобы позволить сотрудникам служб безопасности («силовикам») сохранять контроль, даже когда Горбачев менял СССР.

Путин вернулся в Россию и якобы к гражданской жизни в 1990 году, поселившись в своем родном городе Ленинграде, который вскоре вернется к своему названию времен Российской империи — Санкт-Петербургу. Освободительная эйфория в бывшей имперской столице сменилась социально-экономическим упадком и преступностью. Недоверие Путина к революции усилилось. Являясь заместителем председателя городского совета, который считается реформатором, он, возможно, активизировал сотрудничество между сетью бывшего КГБ и криминальными кланами, которые контролировали порт и другие источники доходов.Некоторые теперь утверждают, что это было шаблоном для его возможного правления Россией.

«Владимир Путин произвел на меня впечатление исключительно компетентного профессионала, переходящего на государственную службу в условиях зарождающейся демократии, которую он действительно не понимал».

Тогда я встретился с Владимиром Путиным, чтобы помочь идеалистическим канадским бизнесменам, которых запугивают головорезы. Он произвел на меня впечатление как исключительно компетентного профессионала, переходящего на государственную службу в условиях зарождающейся демократии, которую он действительно не понимал.

Команда президента России Бориса Ельцина вскоре завербовала Путина. Он переехал в Москву, где его репутация компетентного, послушного, лояльного и ничего не требующего для себя человека подтолкнула его вверх, в конечном итоге убедив больную семью Ельцина, что он был идеальным преемником для спасения режима.

В качестве президента Путин обратился к Западу и особенно к США, особенно после террористических атак 11 сентября. Но он чувствовал себя отвергнутым, а Россия уволилась и уменьшилась.Он повернул к жестокому национализму, основанному на возрожденных консервативных восточно-православных ценностях. Он систематически сжимал демократическое пространство России и отвергал протестующих как неблагодарных.

Но после десятилетия Путина, уставшего от пребывания в состоянии политического младенчества, профессионалы и городской средний класс также почувствовали, что заслуживают более «нормальную» страну, которую ждали телекомпании еще в 1993 году.

В 2011 и 2012 годах протесты против возвращения Путина на пост президента (он был премьер-министром с 2008 по 2012 годы) и, очевидно, с назначением парламентских выборов заполнили улицы Москвы и потрясли Путина.Он сделал ставку вдвое, полностью запретив реформистским оппонентам, которых он считал западными марионетками, участвовать в политической жизни.

Но народный гнев был направлен не только на упадок демократии в России. Нефтяные и газовые богатства стимулировали экономический рост России. Но становилось все более очевидным, что сеть друзей-олигархов, в основном со времен Путина в Санкт-Петербурге, далеко опередила всех остальных благодаря запугиванию и грязным внутренним сделкам.

Консорциум привилегий и зловредной власти превратил вторую моральную революцию Горбачева против худшего коммунизма в худшее из капитализма.На вершине этой так называемой «вертикали власти» был антиреволюционный Путин, подтверждающий пословицу лорда Эктона о том, что «власть имеет тенденцию развращать, а абсолютная власть развращает абсолютно».

Путин сохранил свою популярность среди многих россиян, проводя националистическую внешнюю политику, которая оттесняла США. Крымский полуостров Россия.

* * *

К тому времени молодой и харизматичный юрист-правый националист вышел на политическую арену России. Ранний активизм Алексея Навального сильно отличался этнической оппозицией нерусской иммиграции. Но вскоре он стал популярным защитником благодаря кампании, основанной на фактах, против олигархических миазмов коррупции режима. Его национализм отличал его от обычных демократических реформаторов, связанных с хаосом 1990-х годов.

Не имея доступа к пропагандистскому государственному телевидению, которое даже не сообщает о нем, Навальный самостоятельно создал присутствие в Интернете.Размещенное им видео абсурдного «дворца» стоимостью 1 миллиард долларов, которое якобы построили для Путина закадычные миллиардеры, набрало более 100 миллионов просмотров, что значительно превосходит охват Первого канала государства.

Коррупция — это тема, к которой могут относиться все россияне, вместо того, чтобы пытаться воспроизвести в России неуловимые культурные нормы и ценности демократий западных стран, которые были разъедены в глазах россиян печальным шоу Дональда Трампа. Яростный вызов Навальным власти накладывается на тревогу по поводу стагнирующей экономики и растущее разочарование по поводу постоянной лжи государства.

«Навальный представляет реальную угрозу для легитимности и власти Путина, его соратников и всей прогнившей системы. Вот почему государство пыталось его убить ».

Навальный не для того, чтобы возиться с реформами. Призывая россиян представить себе Россию « Россия без Путина, » без Путина, он представляет более серьезную угрозу для легитимности и власти Путина, его соратников и всей прогнившей системы. Вот почему государство пыталось его убить.

Прошлым летом Навальный был отравлен нервно-паралитическим веществом «Новичок» и серьезно заболел во время полета в Москву.Кремль, что неудивительно, отрицает какую-либо ответственность — хотя российские власти отказались проводить расследование, потому что, по их словам, не существует убедительных доказательств совершения преступления.

Набравшись смелости выжить, Навальный обманом заставил сотрудников госбезопасности признать преступление в инсценированном и записанном телефонном разговоре. Затем в январе Навальный совершил немыслимо храбрый поступок, вернувшись в Россию. Его сразу арестовали по фальшивому обвинению и приговорили к двум с половиной годам колонии строгого режима.Навальный издевался над Путиным в суде. «Один человек прячется в бункере», — называл он его, и «Владимир Отравитель трусов» — ссылка на доказательства того, что нервно-паралитическое вещество было помещено в трусы Навального.

Цель Навального — передать свою храбрость населению. Протесты действительно вспыхнули по всей России, в результате чего Путин снова потерпел поражение от этого непредсказуемого противника, который продолжает повышать ставки.

Маша Гессен, российский журналист и давний критик Путина, не верит, что Навальный сможет свергнуть Путина.По словам Гессена, перемены, скорее всего, придут изнутри режима, чем на улицах. Но инсайдеры режима также могут измерить настроение общественности. Идет битва за умы. Парламентские выборы в сентябре будут проверять поддержку. Будут ли все те, кто помнит ужасный хаос и нищету 1990-х годов, по-прежнему поддерживать Путина?

Многим это надоело. Сегодняшние протестующие в основном зрелые и, благодаря беспрецедентным организаторским способностям Навального, распространились по более чем 100 городам. Мужество Навального является противодействием общепризнанной «покорности и беспомощности», от которых, по словам редактора журнала Economist Аркадия Островского, зависят службы безопасности Путина.

Навальный в тюрьме вызывает в памяти персонажа, известного как «Z» из фильма Коста-Гаврас 1969 года о мученике в борьбе против диктатуры; он будет в тюрьме физически, но практически везде. Между тем доверие к Путину падает. В своем пузыре он не услышит, как граждане высмеивают его эксцессы и претензии или смакуют неповиновение Навального в зале суда.

Изменение неизбежно. Как это произойдет, решать россиянам, а не посторонним. Но можно вспомнить обреченного царя Николая II, изолированного в своем дворце.Когда тогда произошла революция, это случилось сразу.

Королевский институт Элькано

Особенности

Редакторы: Хайзам Амира-Фернандес, Кармен Декамп и Эдуард Солер и Леха. Июнь 2021.

Шестое издание отчета ETNC исследует усилия Китая по усилению своей мягкой силы в Европе и их последствия.

Последние публикации

Мигель Отеро-Иглесиас и Раймон Торрес. Комментарий эксперта 27/2021 (английская версия) — 08.02.2021.

План восстановления Испании, Spain Can, представляет собой последовательный инструмент для возрождения национальной экономики, основанный на сочетании инвестиций и реформ. Однако для успеха испанские актеры должны будут осознать эту возможность и вступить в диалог.

Марио Эстебан и Рамон Пачеко-Пардо (ред.). Рабочий документ 02/2021 (печатная версия) — 29.07.2021.

В этом рабочем документе рассматривается сотрудничество в области общественного здравоохранения между странами-членами ЕС и Кореей. Это была недостаточно развитая область сотрудничества до COVID-19, но она усилилась после вспышки пандемии в Европе, поскольку власти искали на Востоке партнеров с эффективным опытом борьбы с пандемией.

Кристоф П. Кифер. ARI 69/2021 — 19.07.2021.

В этом документе обсуждаются ключевые элементы зеленого перехода в Германском плане восстановления и устойчивости (NRRP), которые составляют 42,7% средств и в основном сосредоточены на обеспечении мобильности с нулевым уровнем выбросов, развитии водородных возможностей и обеспечении экологически безопасного строительства и ремонта.

Лучано Дзаккара. ARI 68/2021 — 16.07.2021.

В этом анализе исследуются последствия победы Эбрагима Раиси на президентских выборах 2021 года в Иране.Сначала анализируется процесс, который привел его к победе, поражение реформистов и прагматиков, а также влияние выборов на политическую систему Ирана. Во-вторых, он описывает механизм принятия внешнеполитических решений и то, как Раиси будет выстраивать свою структуру власти в рамках такого механизма. В-третьих, он пытается предвидеть возможную внешнюю политику Ирана в течение его первого президентского срока.

Ильке Тойгюр, Фунда Текин и Николетта Пироцци. Комментарий эксперта 25/20201 (английская версия) — 07.12.2021.

1 июля 2021 года Словения приняла председательство в Совете ЕС от Португалии.

Энрике Феас и Федерико Стейнберг. ARI 64/2021 — 07.06.2021.

Авторы анализируют аспекты Национального плана восстановления Испании, связанные с устойчивостью и «зелеными» инвестициями.

Дэнни Стид. ARI 63/2021 — 07.01.2021.

Кибернетика — центрально важный элемент будущего видения национальной безопасности Великобритании. Комплексный обзор рассматривает кибернетику как ключевой компонент национальной мощи, а не как простую проблему безопасности как таковую.

Мигель Альберто Гомес. ARI 60/2021 — 21.06.2021.

Вопреки широко распространенному мнению о том, что общественное мнение может запаниковать в ответ на серьезные инциденты в области кибербезопасности, соответствующие исследования ставят под сомнение это убеждение и связанные с ним нарративы. Этот анализ предлагает краткий обзор того, как общественное мнение подходит и реагирует на инциденты кибербезопасности.

Карлос Мартинес Монгай в сотрудничестве с Энрике Феасом, Мигелем Отеро Иглесиасом и Федерико Стейнбергом.WP 10/2021 (английская версия) — 16.06.2021.

В этом документе излагается ряд вопросов для обсуждения реформы EMU, включая Банковский союз, Союз рынков капитала, Европейский семестр и политический союз (PU). Цель состоит в том, чтобы стимулировать дебаты среди испанских экспертов для подготовки согласованных предложений по реформированию экономического управления ЕС, особенно ПМГ.

Джулия Помарес, Андрес Ортега и Мария Белен Абдала. 06.11.2021.

Вспышка COVID-19 и способы борьбы с ней не только ускорили цифровизацию, но также подчеркнули, что подключение и другие важные цифровые услуги являются сквозными технологиями, которые стали общими благами.

Гонсало Эскрибано. Политический документ Elcano 2/2021 (английская версия) — 06.11.2021.

Этот программный документ представляет собой предварительную оценку геоэкономических и геополитических движущих сил и барьеров для развития рынка водорода, который объединяет возобновляемые ресурсы как европейских, так и средиземноморских соседей.

Эстер Солано и Александр Фуччилле. ARI 58/2021 (английская версия) — 06.09.2021.

В этом анализе рассматриваются недавние политические события в Бразилии: суд над Серхио Моро за предвзятость, неспособность взять под контроль COVID-19, перестановки в кабинете министров и напряженность в вооруженных силах.

Карлота Гарсия Энсина и Луис Симон. ARI 56/2021 (английская версия) — 06.03.2021.

Какие проблемы и возможности предстоят впереди, с точки зрения испанского влияния, на пути к возобновлению трансатлантических отношений после прибытия Джо Байдена в Белый дом?

Хайзам Амира-Фернандес. Комментарий эксперта 23/2021 (английская версия) — 31.05.2021.

«Подарок» Трампа незадолго до ухода из Белого дома с признанием суверенитета Марокко над спорной территорией Западной Сахары сопряжен с риском для самого Марокко.

Грегорио Мартин Кетглас и Андрес Ортега. 26.05.2021.

В этом рабочем документе анализируется общий вклад информационных и коммуникационных технологий (ИКТ) в борьбу с изменением климата, а также их прямое и косвенное влияние на выбросы CO₂ и других парниковых газов, а также проводимую государственно-частную политику для обеспечения два перехода дополняют друг друга.

Что нам теперь делать с российской революцией?

Революция, изменившая мир в России, произошла 100 лет назад в ноябре этого года, но наше мнение о ней было сформировано репрессиями и массовыми смертями, которые последовали за ней, а также десятилетиями Русского U.С. конфликт. Профессор истории Марк Стейнберг по-новому взглянул на события 1917 года как в книге о революции, так и в серии выступлений этой осенью, включая остановки в Москве и на Чикагском фестивале гуманитарных наук. Он разговаривал с редактором социальных наук News Bureau Крейгом Чемберленом.

7 ноября исполняется 100 лет большевистской или коммунистической революции. И все же это была не первая русская революция, даже в 1917 году. Что было движущей силой этих волнений?

Среди более глубоких корней было огромное социальное неравенство; быстрая промышленная модернизация, которая породила надежды и желания, которые не могли быть оправданы; автократическая монархия, которая отказалась допускать гражданские права и демократическое участие; и распространение альтернативных представлений о том, какими могут и должны быть общество и политика.

Двенадцатью годами ранее, в 1905 году, тысячи людей вышли на марш, чтобы просить царя Николая II об основных гражданских правах и свободах, конституционной и представительной политической системе, легализации профсоюзов и забастовок, а также об улучшении условий труда и жизни, чтобы все россияне могли « живи как люди ». Произошедшая в результате революция вынудила его удовлетворить некоторые из этих требований, хотя затем он сделал все, что мог, чтобы ограничить эти уступки.

Даже несмотря на эти всевозможные надежды и упорное разочарование, многие историки полагают, что Россия, возможно, избежала бы дальнейшей революции и наслаждалась постепенными реформами, если бы не стрессы Первой мировой войны.Мы никогда не узнаем.

Мы знаем, что терпение закончилось. В начале марта 1917 года (конец февраля по русскому календарю) забастовки и протесты из-за нехватки продовольствия в сочетании с массовым маршем женщин. Это был конец для Николая II и его монархии, которая пала в волне протестов и мятежей, замененных «временным правительством» и растущей неформальной сетью выборных советов или «советов».

Как бы вы описали атмосферу в России после Февральской революции?

Люди вышли на улицы, когда услышали, что Николай II отошел от власти.Незнакомцы обнимались, плакали и целовались. Один писатель считал, что это было «похоже на Пасху — радостный, наивный, беспорядочный карнавальный рай». Врач и активистка за права женщин написала в первый же день после отречения, что «Россия внезапно перевернула новую страницу в своей истории и написала на ней: Свобода!» Одна газета, внезапно освободившаяся от всякой цензуры, объявила эти дни «весной возрождения и обновления. Весна свободы ». Вы уловили идею. Проблема заключалась в том, «что теперь?» Энергия, высвобожденная революцией, сделала решение всех ужасных проблем России доступным.

На что надеялись россияне?

Ответ прост: «свобода», слово, которое использовалось постоянно. Но что такое свобода? Соглашения не было. Для некоторых свобода означала освобождение от всех ограничений. Для многих других, и, вероятно, для большинства из низших классов, свобода означала больше, чем свобода стремиться к счастью, но гарантия условий для счастья. Это означало прекращение войны, обеспечение продовольствием, контроль цен, восстановление промышленности, обеспечение рабочих мест, передачу всей земли людям, которые на ней работали, расширение образования и т. Д.Люди спрашивали, какая же свобода может быть без мира, еды и земли?

Так почему же вторая революция 1917 года, Октябрьская революция, которая привела к власти большевиков или коммунистов? и почему им это удалось?

Нет ничего безумного в том, чтобы представить, что при других обстоятельствах либерально-демократическое, социал-демократическое, плюралистическое общество могло бы существовать. Но обстоятельства не изменились. Война продолжалась. Экономические страдания продолжались.Землю крестьянам, которые ее обрабатывали, не раздавали. В результате многие обвиняли буржуазию в продолжающихся проблемах. И многие искали новый ответ у большевиков, единственной политической партии, которая смело провозгласила «Вся власть Советам» и «Мир, хлеб и земля».

Захват власти большевиками в начале ноября (конец октября по российскому календарю) был смелой авантюрой при почти невозможном стечении обстоятельств. Большинство марксистов считали, что Россия не готова к социализму, и это грозило катастрофой.Но лидер большевиков Владимир Ленин проявил исключительную гибкость, хотя некоторые назвали это циничной беспринципностью. Он был готов сделать все необходимое для защиты Советской власти с помощью таких важных союзников, как Лев Троцкий, также прагматичный гений.

Прежде всего, новая советская власть дала людям то, что они требовали: мир, хлеб и землю. Он заключил мир с немцами, одобрил фактический захват всей земли крестьянами и национализировал большую часть экономики, чтобы попытаться заставить ее снова работать.

Что не менее важно, Ленин и его союзники не уклонялись от авторитаризма и насилия. Репрессии и даже террор воспринимались не только как необходимость, но и как добродетель, когда они использовались для достижения желаемых целей. Многие большевики предупреждали, что это опасный путь от освободительного и демократического духа революции. Но Ленин и Троцкий ответили просто: если вы принимаете цель, вы не можете отказаться от средств.

Как Россия отмечает столетний юбилей?

На самом верху президент Владимир Путин пытался как преуменьшить значение столетнего юбилея, так и контролировать повествование.В политическом плане он против всего, что пахнет протестом и революцией, и боится всего этого. Стабильность, порядок и авторитет — его лозунги.

В образованном обществе существует множество разговоров и конференций о революции. Пока это остается в политически безобидном академическом мире, государству все равно.

И еще есть популярная культура, которая полна фильмов, сериалов, журнальных историй, романов и других примеров рассказов о революции. В них общее настроение одновременно сенсационное и в значительной степени негативное: Драматические личности! Злые люди и их жертвы! Кровавые события! Трагедия! Катастрофа! Но занимательно.

Чтобы связаться с Марком Стейнбергом, позвоните по номеру 217-300-4104; электронная почта [email protected].

Книгу Стейнберга «Русская революция 1905-1921 гг.» Можно получить в издательстве Oxford University Press.

Путин, опасаясь политических волнений, избегает столетия русской революции

МОСКВА (Рейтер) — Владимир Путин во вторник не участвовал в мероприятиях, приуроченных к столетию русской революции, событию, которое изменило мир, но вызывает неловкие ассоциации с бывшим КГБ оперативник, который был обучен сдерживать разногласия, а не праздновать его.

В советские времена 7 ноября по Красной площади грохотали ракетные установки, советские лидеры наблюдали с вершины мавзолея Владимира Ленина — отца большевистской революции — а годовщина восстания была государственным праздником.

На Красной площади во вторник прошел военный парад, но в основном это была стилизованная историческая реконструкция советского события Второй мировой войны 1941 года и лишь краткая дань уважения знаменитому восстанию. Он не транслировался в прямом эфире по государственному телевидению, а представлял собой лишь краткий отрывок о революции 1917 года с участием солдат Красной Армии.

100-летие, по словам представителя Путина, было обычным рабочим днем ​​для президента, который провел несколько встреч в Кремле.

Обвиняемый оппозицией в том, что он превратился в нечто среднее между автократом советского образца и царем и готовится к переизбранию в следующем году, 65-летний российский лидер провел годы, проповедуя стабильность, осуждая восстания в бывшем Советском Союзе. Союз и Ближний Восток.

ОМОН в этом году подавил серию антиправительственных акций протеста, проведя массовые задержания, а лидер оппозиции и яростный критик Путина Алексей Навальный был трижды заключен в тюрьму за нарушение правил публичных протестов.

Путин, стремясь сплотить гордую национальную идентичность, тщательно отобрал элементы советского прошлого России, такие как ее победа во Второй мировой войне и успех в космосе. Но хотя он не подчеркивает роль коммунизма в этих подвигах, он иногда проявляет двойственный тон, однажды назвав крах Советского Союза в 1991 году величайшей геополитической катастрофой двадцатого века.

В редких комментариях на эту тему накануне столетия Путин ясно дал понять, что, по его мнению, было бы лучше, если бы революции 1917 года не произошло, и что, по его мнению, праздновать нечего.

«… Мы видим, насколько неоднозначными были его результаты, насколько тесно взаимосвязаны отрицательные и, мы должны признать, положительные последствия этих событий», — сказал Путин собранию ученых в прошлом месяце.

«Разве нельзя было идти по эволюционному пути, а не через революцию? Разве мы не могли развиваться путем постепенного и последовательного движения вперед, а не за счет разрушения нашей государственности и безжалостного разрушения миллионов человеческих жизней? »

Путин тщательно подбирал слова.Столетие может вызвать у него смешанные чувства, но он остается священной годовщиной для Коммунистической партии России и для многих пожилых россиян.

Несмотря на то, что это вторая по величине партия в нижней палате парламента после прокремлевской партии «Единая Россия», Коммунистическая партия России сегодня не имеет реального влияния и голосует с Кремлем по большинству важных вопросов.

Но его сторонники, которые провели недельную серию праздничных мероприятий по случаю столетия революции и должны были провести митинг в Москве во вторник, верят, что их время снова придет.

«Капитализм спотыкается от одного кризиса к другому», — написал ветеран, лидер Коммунистической партии России Геннадий Зюганов, в поздравительной записке, адресованной своим сторонникам по случаю столетия.

«Мы уверены, что солнце социализма снова взойдет над Россией и всем миром».

Редакция Ричарда Балмфорта

Постоянная революция достоинства в России — Московский центр Карнеги

Каждая новая волна российских протестов с 2011 года — будь то политические или изначально деполитизированные (из-за свалок, проектов жилищного строительства и т. Д.) — побуждает оскорблением человеческого достоинства.

Одним из ключевых лозунгов первых президентских сроков Владимира Путина было «догоняющее развитие», которое использовалось и как цель, и как средство ее достижения. Но с изменением повестки дня, которое произошло в 2012 году, когда Путин вернулся на свой третий срок, и аннексией Крыма в 2014 году, от установления целевых показателей более или менее отказались. Наступила эра «конца истории» России, если использовать термин американского политолога Фрэнсиса Фукуямы, поскольку цель положить конец всем остальным была достигнута: снова сделать Россию великой.

Еще до непопулярного шага по повышению пенсионного возраста рейтинги власти падали, показывая, что эпоха «крымского большинства» подходит к концу. Наступает новая эра, которая потребует такого же мощного наркотика, как Крым, чтобы снова объединить нацию вокруг флага. Но ничего подобного в рукаве у Кремля нет.

Изменение конституции, позволяющее Путину остаться у власти после истечения его нынешнего срока в 2024 году, было еще одной отчаянной попыткой мобилизовать народ.Это имело чрезвычайно кратковременный эффект, уступив место новому эпизоду войны между государством и гражданским обществом, включающему аресты и приговоры, а также протесты в Хабаровске, которые нисколько не помогли падающему рейтингу Путина.

В январе попытки найти механизм передачи власти преемнику в 2024 году показали, что у Путина нет четкого выхода и очевидного преемника. Соответственно, Путин отложил принятие решения и назначил себя наследником. Нерешенная проблема преемственности — одна из основных проблем, стоящих перед российским режимом после публичного голосования по изменению конституции.

Вторая очевидная проблема — отсутствие инструментов для сплочения общества вокруг флага. С 2018 года россиян не вдохновлялись внешнеполитическими подвигами своей страны. Итак, в 2019 году поиск был перенесен в архивы истории, где объявлен новый противник: европейские организации, посмевшие считать пакт Молотова-Риббентропа спусковым крючком для Второй мировой войны. Но и такая мобилизация не может длиться долго.

Между тем экономические проблемы сохраняются с 2014 года.В условиях кризиса, вызванного пандемией, государство готово оказать поддержку компаниям (и частным лицам), близким к нему, а также работникам государственного сектора, которых оно может призвать позже для решения политических проблем, но оно не готово к этому. оказывать серьезную помощь независимому частному бизнесу, в основном это малые и средние предприятия.

Такая ограниченная государственная помощь обычным людям и предприятиям уже привела к снижению налогооблагаемого дохода и недоверию к государству среди бизнес-класса.Это долгосрочные политико-экономические и психологические тенденции, которые еще долго будут давать о себе знать.

Эта политика приведет к углублению неравенства, сокращению среднего класса, более широкому распространению бедности, сохранению искаженной модели рынка труда (низкий официальный уровень безработицы, в то время как многие люди не работают полный рабочий день и не получают полную зарплату), и рост серого рынка.

Другая фундаментальная проблема связана с ведущей экономической философией российского государственного капитализма, его инерцией и плохой способностью адаптироваться к новым мировым тенденциям.Зависимость России от доходов от добычи и переработки углеводородов сейчас находится под угрозой из-за глобального отказа от ископаемого топлива. Евросоюз планирует к 2050 году достичь нулевого уровня выбросов углерода. Эта политика приведет к краху нефтегазовых рынков России, что приведет к экономическому кризису, который не может не отразиться на политической системе.

Между тем протесты в Хабаровске показывают, что в определенных ситуациях и регионах власти не в состоянии справиться с кризисами, а простые люди недовольны тем, что их выбор (в данном случае — выбор губернатора) отнимают.

Кремль давно переживает перманентную революцию достоинства среди различных слоев общества. Это продолжается с 2011 года, и каждая новая волна протестов — будь то политические или изначально деполитизированные (по поводу свалок, проектов жилищного строительства и т. Д.) — в глубине души вызвана оскорблением человеческого достоинства.

Эта революция достоинства существует как подземный пожар, который распространяется над землей при любой возможности — и эти возможности создаются не гражданским обществом, а самими властями.Это может создать проблемы в неожиданное время и в неожиданном месте.

Существуют пределы того, насколько можно улучшить систему изнутри, без изменения политической основы и избавления от идеологических украшений, и это явный вызов авторитаризму России после голосования по изменению конституции.

Еще одна проблема — четырехсторонняя конструкция, которая существует уже много лет. Нельзя сказать, что модель не сработала: это одна из самых длительных и устойчивых структур.Коммунисты и Либерально-демократическая партия России (ЛДПР) успешно нейтрализовали как крайне левые, так и крайне правые настроения.

Что касается правящей партии «Единая Россия», то она твердо стоит на избирательных бюллетенях, которую законопослушные россияне ставят галочкой, когда идут голосовать. Но лидеры КПРФ и ЛДПР не молодеют, а все забыли, что бывший премьер-министр Дмитрий Медведев является главой «Единой России», а может быть, и сам Медведев.Возможно, структура могла бы и дальше существовать, но кто заменит лидера ЛДПР Владимира Жириновского и лидера коммунистов Геннадия Зюганова?

Партийная система находится в кризисе. Из-за отсутствия других способов легально зарегистрировать протест, кроме голосования за коммунистов или ЛДПР, обе партии порой становятся чрезмерно и неожиданно популярными.