ВЦИОМ. Новости: Октябрьская революция: 1917-2017
МОСКВА, 11 октября 2017 г. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) представляет данные исследований, приуроченных к 100-летию Октябрьской революции.
Вопрос о том, выражала ли Октябрьская революция волю большинства народов, проживавших на территории Российской империи, остается спорным: сегодня 45% опрошенных отвечают утвердительно, 43% — отрицательно (в 1990 г. – 36% и 37% соответственно). При ответе на другой вопрос 46% сказали, что Октябрьская революция произошла в интересах большей части общества, а 46% высказали иное мнение.
Основной причиной революции россияне по-прежнему считают тяжелое положение народа (в 2017 г. с этим соглашаются 45%). Цели сторонников революции многим сегодня определить трудно (42% затрудняются с ответом), среди наиболее часто называемых ответов – «государственный переворот, изменение политического строя» (19%), «власть — народу, фабрики — рабочим, земли – крестьянам» (13%), «изменение жизни к лучшему» (10%)
Революционный энтузиазм, еще отмечавшийся в начале 90-х, исчез.
Сегодняшние респонденты скорее предпочли бы отсидеться в стороне, а не участвовать в революционных событиях (27% предпочли бы переждать это время, 16% — уехать за рубеж). Поддержку большевикам в той или иной степени оказали бы, по их словам, 28% опрошенных (42% в группе 60-летих и старше против 21% среди 18-24-летних). В последние годы отмечается рост симпатий, с одной стороны, к таким деятелям революции, как к Ленин, Дзержинский, Сталин, с другой, к Николаю II, Колчаку.
При этом последствия Октябрьской революции для страны в целом оцениваются скорее положительно (38% — «она дала толчок социальному и экономическому развитию страны», 23% — «она открыла новую эру в истории России»), причем об этом говорит не только старшее поколение, но и молодежь. Наибольшие симпатии из числа функционировавших в то время партий вызывают большевики – их могли бы поддержать 32% сегодняшних респондентов (правда здесь уже фиксируется заметный перекос в сторону людей пенсионного возраста).
Ослабевают крайние позиции во взглядах на понятие «революции в целом», она все больше воспринимается как сложное и противоречивое явление, имеющее как негативные, так и позитивные аспекты: по данным опроса 2016 г. 57% респондентов характеризовали революцию как историческую неизбежность (25% — как потрясения и жертвы, 11% — как обновление общества).
Лишь немногие желают в России новой революции (по данным 2017 г. – 5%, тогда как абсолютное большинство — 92% — считает революцию недопустимой), вероятной ее называют 30%, не согласны с этим 61% респондентов.
Подробнее с этими и другими данными исследований по теме можно ознакомиться
Компания «Медиалогия» проанализировала упоминаемость темы «Октябрьская революция» в российских СМИ и сравнила 2016 и 2017 годы. В 2017 году отмечен больший интерес СМИ к теме революции. За первые десять месяцев 2016 года было зафиксировано 48,7 тыс.
сообщений, за аналогичный период 2017 года – 114,6 тыс. сообщений. Самыми заметными в 2017 году темами стали: в Послании Федеральному собранию Владимир Путин отметил тему столетия революции 1917 года, он призвал к честному анализу событий и заверил, что Россия не вернется к фальшивым догмам прошлого; обсуждалось восстановление выходного дня 7 ноября; совет по развитию гражданского общества и правам человека при Президенте РФ предложил Кремлю провести в честь 100-летней годовщины революции 1917 года и уголовную, и административную амнистию.
обзор АП — Амурская правда
Общество105 лет назад, 7 ноября (25 октября по старому стилю) в Петрограде рабочие и крестьяне взяли Зимний дворец, арестовали членов Временного правительства и провозгласили власть Советов. В этот день 1917-м произошла Октябрьская революция. Страна Советов просуществовала семьдесят с лишним лет. Каждый год, начиная с 1918-го, жители СССР отмечали День Великой Октябрьской социалистической революции.
Фото: Архив АП
При Сталине окончательно оформился и праздничный канон: демонстрация трудящихся, появление вождей на трибуне Мавзолея, военный парад на Красной площади, ради которого специально были реконструированы въезды на главную площадь столицы. Этот канон соблюдался неукоснительно, даже в 1941 году, когда на Москву наступали немцы, 7 ноября не стало исключением. Полки, прошедшие по Красной площади, шли прямо на фронт. Парад 1941-го по силе воздействия на ход событий приравнивается к важнейшей военной операции.
В 1970-х годах ситуация начала меняться. На праздничную демонстрацию 7 ноября люди шли уже по разнарядке с предприятий, да и военный парад все меньше вызывал восторга — падал интерес к технике и вооружениям. Зато радовали два выходных дня — до 1992 года их было два: 7 и 8 ноября. В это время активно поддерживались семейные традиции: застолье и просмотр телевизора. К патриотизму это уже не имело никакого отношения.
С распадом Советского Союза изменения коснулись и формата главного государственного праздника.
Уже в 1992 году 8 ноября был лишен статуса официального выходного. С 7 ноября все было сложнее. 13 марта 1995 года Борис Ельцин — президент новой страны России — подписал федеральный закон «О днях воинской славы (победных днях) России». Так 7 ноября стал Днем освобождения Москвы силами народного ополчения под руководством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского от польских интервентов (1612 год). Спустя год, 7 ноября 1996 года Борис Ельцин своим указом дал празднику новое имя — День согласия и примирения.
А в 2004 году 29 декабря президент России Владимир Путин подписал федеральный закон (вступил в силу 1 января 2005 года) «О внесении изменений в статью 1 ФЗ № 32 «О днях воинской славы (победных днях) России»». 7 ноября стал называться Днем воинской славы России — Днем проведения военного парада на Красной площади в городе Москве в ознаменование 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции (1941 год). Статья 2 ФЗ № 32 была дополнена абзацем следующего содержания: «4 ноября — День народного единства».
С этого времени 7 ноября перестал быть выходным днем. Вместо него выходной — 4 ноября.
В 2005 году был подписан ФЗ «О внесении изменений в федеральный закон «О днях воинской славы (победных днях) России»». Были установлены дни славы русского оружия — дни воинской славы (победные дни) России в ознаменование славных побед российских войск, которые сыграли решающую роль в истории России, и памятные даты в истории Отечества, связанные с важнейшими историческими событиями в жизни государства и общества. И 7 ноября стал памятной датой и Днем Октябрьской революции 1917 года. Также считается Днем воинской славы России как дата знаменитого военного парада на Красной площади в прифронтовой Москве морозным ноябрем 1941 года.
Революцию сразу стали называть Октябрьской?25 октября 1917 года Ленин провозгласил с трибуны в Смольном: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась». Словосочетания «Октябрьская революция» и «Октябрьский переворот» появились буквально в следующие дни.
Первое появление В. И. Ленина на заседании Петросовета в Смольном 25 октября 1917. Картина Константина Юона. 1927 год. Государственный русский музей
Без Ленина революция не состоялась бы?Ленин был одной из самых известных и авторитетных фигур среди большевиков. Неоднократно — и в 1917 году, и позже — ему удавалось добиться изменения курса партии. Однако не он один принимал решения: все ключевые вопросы обсуждались на заседаниях Центрального комитета большевиков, на которых собиралось от 10 до 20 человек. Общая стратегия действий партии утверждалась на съездах и конференциях, проходивших с 1917 года легально. В них участвовали сотни делегатов со всей страны.
Кроме того, к октябрю общую программу большевиков — отказ от политической коалиции с либеральными партиями, радикальное социалистическое реформирование и более настойчивые попытки заключения мира — поддерживала значительная часть умеренных социалистов. Вполне вероятно, что и без настойчивости Ленина начался бы новый этап революции, но он принял бы другие формы.
Фото: Архив АП
Что такое СоветыСоветы рабочих депутатов появились в период революции 1905–1907 годов. Это были собрания избранных рабочими представителей. Советы руководили рабочим движением, занимались организацией стачек на предприятиях и вооруженных выступлений против правительства.
Ленин видел в Советах колоссальный потенциал и считал, что представители рабочих, солдат и крестьян должны взять государственное управление в свои руки: только так можно было быстро построить в стране социализм. В 1917 году лозунг «Вся власть Советам!» стал визитной карточкой большевиков.
Сладкие орешки на набережнойФото Сергея Кыласова / sergey_planet_earth
Почему рябина от мороза становится слаще?В рябине содержится до 9 % сахаров, но ее сладость замаскирована горьким вкусом парасорбиновой кислоты и некоторых других веществ. В клетках самих плодов есть ферменты, способные превращать парасорбиновую кислоту в сорбиновую, которая обладает слабокислым вкусом.
Яйца — 4 штуки, свежие огурцы — 2–3 штуки, ветчина или варёная колбаса — 250–300 г, консервированный горошек — 200 г, соль, перец чёрный молотый — по вкусу, майонез, листовой салат — по вкусу
Яйца отварите вкрутую за 10 минут. Остудите и очистите. Нарежьте яйца, огурцы и ветчину соломкой. Добавьте зелёный горошек. Посолите, поперчите, заправьте майонезом и перемешайте.
Источники: ria.ru, kp.ru, arzamas.academy, gastronom.ru, ТГ-канал «Очевидные вещи»,
Минздрав России предупреждает: курение вредит Вашему здоровью.
Чрезмерное употребление алкоголя вредит Вашему здоровью
Возрастная категория материалов: 18+
Материалы по теме
6 продуктов, которые лучше заменить полезными аналогами, и самая дорогая машина в мире: обзор АПКакие праздники можно отметить в декабре, и самая большая в мире собака: обзор «Амурской правды»Что есть в холодное время года, чтобы не набрать лишний вес: обзор «Амурской правды»Простые способы быстро вылечить ОРВИ, и почему на фото получаются красные глаза: обзор АПВ каких цветах встречать Новый год, как правильно пить кофе, и рецепт постного кекса: обзор АПСладости в новогодний подарок с чаем, и 5 салатов из моркови для Черного Кролика: обзор АП8 продуктов, которые помогут думать быстрее, и зачем вести учет доходов и расходов: обзор АППять ошибок в хранении специй, и почему нужно срочно избавиться от ненужных вещей: обзор АПЧем опасен ретроградный Марс, и как приготовить традиционный салат «Цезарь»: обзор «Амурской правды»6 лучших упражнений для лучезапястных суставов, и чем экстренно запить острый вкус: обзор АПКогда начнется пик ноябрьского звездопада, и главная польза от чтения книг: обзор «Амурской правды»Наследие Октября | International Socialist Review
Русская революция продемонстрировала возможности совершенно другого и гораздо более демократического общества
95-летие русской революции почти не упоминалось как в основных, так и в альтернативных СМИ США.
Правые уже давно заявляют, что революция была недемократическим переворотом, демонстрирующим, что революции ведут к тирании и что нет альтернативы обществу, в котором мы живем сегодня.
Но за более чем двадцать лет после распада Советского Союза подобные аргументы все чаще принимались многими левыми, большинство из которых полагают, что несостоявшееся советское государство стало воплощением наследия революции 1917 года. Одни приходят к выводу, что лучшее, на что мы можем надеяться, — это мягкие реформы существующей системы, другие — что мы должны найти способ изменить общество, не требующий захвата государственной власти.
Тем не менее, русская революция далеко не была недемократичной, она стала первым в истории случаем, когда трудящиеся взяли под свой контроль округ, в котором они жили. Таким образом, революция продемонстрировала потенциал совершенно другого и гораздо более демократического общества. Трагедия заключалась в том, что этот потенциал так и не был полностью реализован, потому что в течение нескольких лет революция была фактически побеждена. Последующая история Советского Союза представляла собой не продолжение революции, а отрицание всего, за что она стояла.
Фактически в 1917 году в России было две революции. Первая произошла в феврале (март по современному календарю) в результате катастрофического участия России в Первой мировой войне и фактического краха российской экономики. Старый царский режим был сметен масштабным восстанием рабочих, крестьян и солдат, начавшимся в Международный женский день и возглавляемым женщинами-текстильщиками в Петрограде.
«Работницы, — писала свидетельница, — доведенные до отчаяния голодом и войной, надвигались, как ураган, сметающий все на своем пути с неистовством стихийной силы».
Но пока старого режима не было, старой классовой структуры не было. Это нашло отражение во Временном правительстве, созданном после падения царя. Его целью было движение к той беззубой конституционной демократии, которая существует сегодня в таких странах, как Соединенные Штаты. Массы могли участвовать в избирательных ритуалах каждые несколько лет, но реальная власть оставалась в руках крошечного меньшинства, контролировавшего богатство страны.
В течение нескольких месяцев баланс сил был непростым. В деревне, где было сосредоточено большинство населения России, обедневшие крестьяне стали захватывать имения помещиков и делить их на отдельные наделы. В городах борьба шла между новыми классами, возникшими в результате попытки России втянуть себя в двадцатый век путем быстрой индустриализации: с одной стороны, работодатели, нажившие огромные состояния на новых крупных производственных предприятиях, с другой небольшой, но чрезвычайно могущественный рабочий класс, созданный на тех же заводах.
В 1905 году рабочие бросили вызов старому порядку серией массовых забастовок, но столкнулись с крестьянской армией, все еще верной царю. В годы, последовавшие за поражением революции 1905 года, российское государство прибегло к новому уровню репрессий. Но рабочие узнали из этого опыта, что они способны управлять повседневным управлением обществом лучше, чем их правители.
В Петрограде в 1905 году они организовали свой собственный рабочий совет или «совет», состоящий из делегатов, избранных от рабочих мест по всему городу.
Совет сначала занимался экономическими вопросами, но вскоре начал организовывать политические забастовки в защиту восставших матросов, которым угрожала расстрел. Двадцатишестилетний Лев Троцкий, избранный главой Петроградского Совета в 1919 г.05, дал следующую характеристику своей деятельности:
Совет на самом деле является зародышем революционного правительства. Он организует уличные патрули для обеспечения безопасности граждан… Он берет на себя… почту, телеграф и железные дороги… Он пытался ввести восьмичасовой рабочий день… Первая волна очередной революции приведет к созданию Советов по всей стране.
После февральской революции 1917 года по всей России возникли советы. В последующие месяцы между советами и губернским правительством сложилась ситуация «двоевластия». Либо привилегированные классы будут доминировать над старой государственной машиной и советы будут в конечном счете разгромлены, либо советы составят основу нового общества, которое разрушит старый государственный аппарат и сметет старый господствующий класс.
Переломный момент наступил в октябре. Временное правительство полностью дискредитировало себя в глазах подавляющего большинства. Она была не в состоянии дать рабочим и крестьянам то, что они хотели: мир, хлеб, землю. Таковы были обстоятельства, позволившие большевистской партии Ленина и Троцкого возглавить вторую революцию, вытеснившую старый правящий класс.
Советы стали основой нового революционного правительства, которое представляло собой гораздо более демократическую систему, чем любая из существовавших ранее или существующих сегодня. «Никогда не было изобретено более чуткого и чуткого к волеизъявлению народа политического органа», — писал американский журналист Джон Рид, наблюдавший за советами в действии. «И это было необходимо, ибо во время революции воля народа меняется с большой скоростью».
Делегаты советов подлежали отзыву избирателями и должны были регулярно объясняться на рабочих массовых собраниях. Массы населения были вовлечены в процесс принятия решений таким образом, который никогда не был возможен в капиталистических обществах.
К тому времени, когда большевики сформировали первое советское правительство, примерно каждый десятый рабочий был членом партии. Учитывая масштабы поддержки большевиков, неудивительно, что старый режим рухнул, как карточный домик. Мартов, один из руководителей меньшевиков, главных политических противников большевиков слева, писал тогда: «Поймите, пожалуйста, что перед нами все-таки победоносное восстание пролетариата — почти весь пролетариат поддерживает Ленина и ожидает ее социального освобождения от восстания».
Революция была начата, возглавлена и завершена организованным рабочим классом, вовлекшим в себя крестьянские массы. Без поддержки миллионов крестьян в армии рабочие были бы раздавлены, как это было в 1905 году. Поскольку восстание рабочих позволило им захватить и удержать землю, крестьяне приняли новую советскую власть и господство большевиков, партии большинства в советах.
Впервые в истории власть в стране принадлежала рабочим, и казалось, что начинается новая эра в истории человечества.
Итальянский революционер Антонио Грамши заявил тогда: «Русская революция есть торжество свободы. . .создавать себе один за другим органы, которых требует новая общественная жизнь».
Придя к власти, большевики немедленно легализовали крестьянский захват земли в деревне и объявили рабочий контроль над заводами. Чтобы прояснить, что указы не были просто пустыми обещаниями корыстной элиты, они объявили, что правительственным чиновникам будет выплачиваться средняя заработная плата квалифицированного промышленного рабочего.
Новое правительство отменило смертную казнь. Он провозгласил отделение государства и образования от церкви и установил полную свободу вероисповедания, положив конец узаконенному угнетению евреев, существовавшему веками. Образование было сделано бесплатным для всех, и была начата массовая кампания по ликвидации неграмотности. Странам старой Российской империи было предоставлено право на самоопределение. Все старое законодательство, которое служило для угнетения женщин, было сметено.
Равная оплата труда была установлена законом. Браки могли быть расторгнуты по требованию любого из партнеров. Незаконнорожденные дети получили равные права с детьми женатых родителей. Все юридические ограничения на аборты были сняты. Государство оказывало социальные услуги матерям и их детям, открывая родильные дома и бесплатные ясли. Самое главное, что во всех районах страны были созданы женские департаменты с целью объединить женщин для того, чтобы играть активную роль в изменении общества. По словам британского писателя Колина Уилсона, «крестьянки пели песни о том, как они разведутся с мужем, если он их побьет».
гомосексуальность перестал быть преступлением, а все упоминания о сексуальных практиках были удалены из уголовного кодекса. О новом подходе рассказал директор Московского института половой гигиены доктор Григорий Баткис:
Советское законодательство. . .декларирует абсолютное невмешательство государства и общества в сексуальные дела, лишь бы не ущемлялись чьи-либо интересы.
Что же касается гомосексуализма, содомии и различных других форм сексуального удовлетворения, которые в европейском законодательстве признаются преступлениями против общественной нравственности, то советское законодательство относится к ним совершенно так же, как к так называемым «естественным» сношениям.
Что же касается гомосексуализма, содомии и различных других форм сексуального удовлетворения, которые в европейском законодательстве признаются преступлениями против общественной нравственности, то советское законодательство относится к ним совершенно так же, как к так называемым «естественным» сношениям.Яркость нового общества отразилась в огромном всплеске активности в сфере культуры. Был расцвет художественных усилий в изобразительном искусстве, драматургии, кинопроизводстве и литературе. Виктор Серж, французский анархо-синдикалист, вступивший в партию большевиков вскоре после революции, описал эти аспекты революции в своей книге Год первый русской революции :
Такая жажда знаний зародилась по всей стране. что повсюду создавались новые школы, курсы для взрослых, университеты и рабочие факультеты. Бесчисленные свежие инициативы открыли доступ к неслыханным, совершенно неизведанным областям обучения. И в этот период музеи обогатились за счет конфискации частных коллекций: эта экспроприация художественных богатств отличалась исключительной честностью и заботой.
Ни одно сколько-нибудь значимое произведение не было потеряно.Шаги, предпринятые в первые месяцы и годы революции, были впечатляющими. Тем не менее, как заметил Маркс, люди не творят историю в обстоятельствах по своему выбору. Россия 1917 года была не тем местом, где прежние социалисты ожидали, что рабочие захватят власть. Они предвидели революцию в экономически развитых странах Западной Европы и Северной Америки, где была высокая производительность, современная техника и квалифицированная рабочая сила.
Россия, напротив, была страной, которая едва приступила к задаче вытаскивания себя из средневековья. Что еще хуже, война разрушила большую часть экономики страны, оставив железные дороги, связь и промышленность в руинах. К лету 1918 года в Петрограде свирепствовала эпидемия холеры, широко распространился голод. В то же время контрреволюционные элементы стали прибегать к насилию. В результате покушения на Ленина он был тяжело ранен.
И Ленин, и Троцкий ясно понимали, что без международной поддержки революция не выживет в России, где рабочий класс составляет менее двух процентов всего населения.
Создание социалистических республик в передовых странах, таких как Германия и Франция, было необходимо. Они могли бы отправить тракторы и технику, чтобы помочь России быстро индустриализироваться. Альтернативой был бы более глубокий кризис, дальнейший дефицит и, в конечном счете, прекращение крестьянской поддержки Советского государства. Ленин резко поставил дело 19 марта.19: «Абсолютная правда в том, что без революции в Германии мы погибнем».
Вера в возможность международной революции не была несбыточной мечтой. Миллионы рабочих во всем мире были вдохновлены мужеством и дальновидностью большевиков. Один из видных британских активистов позднее писал о влиянии событий на Россию:
В ноябре 1917 года, когда пришли новости о русской революции, каждый революционный рабочий взволнован. . Я набрасывался на все, что касалось русской революции, и сознание того, что такие рабочие, как я, и все, кто меня окружал, завоевали власть, победили класс боссов, поддерживало меня в состоянии растущего энтузиазма.
В Германии и Австрии рухнула монархия и были созданы рабочие, солдатские и матросские советы. В Венгрии, Баварии, Финляндии и Латвии на короткое время к власти пришли советские правительства. Турецкий султан был свергнут. В Италии прокатилась волна фабричных захватов. Национально-освободительное движение в Ирландии остановило борьбу с британской армией, а в самой Британии произошел огромный всплеск активности рабочего класса, когда в Глазго на короткое время были созданы рабочие советы. В Северной Америке прошли всеобщие забастовки в Сиэтле и Виннипеге. Но ни одно из этих движений не было достаточно хорошо организовано, чтобы завоевать власть рабочего класса. Нигде за пределами России не было такой дисциплинированной революционной партии, как у большевиков, заранее созданной.
Поражение этой первой волны революционной активности после русской революции не означало, что капитализм вне опасности. По всему миру создавались коммунистические партии, стремившиеся к революционному захвату власти, и в 1919 году большевики учредили Третий (Коммунистический) Интернационал (Коминтерн), чтобы их объединить.
Коминтерн призывал к антиимпериалистическому союзу национальных и колониальных освободительных движений с Советской Россией и движениями рабочего класса, борющимися с капитализмом.
Но большевики не могли просто ждать революции в другом месте. В 1918 году двадцать две иностранные армии из таких стран, как Соединенные Штаты, Великобритания и Франция, вторглись в Россию и вооружили Белые армии свергнутого правящего класса. Советское правительство было вынуждено бросить свои ресурсы на защиту рабочей республики.
Революционная Красная Армия под командованием Троцкого в конце концов разгромила силы контрреволюции, но только ценой огромных человеческих и материальных затрат. К 19 мая19 января российская промышленность сократилась до 10 процентов от нормального снабжения топливом. Производство промышленных товаров упало до 13% от уже низкого уровня 1913 года. Семьдесят девять процентов железнодорожной системы вышли из строя. Многие основные товары были недоступны.
Численность рабочих в городах упала с 3 миллионов до 1,25 миллиона.
Тысячи самых преданных бойцов рабочего класса погибли в гражданской войне. Историк Э.Х. Карр сообщает, что нехватка продовольствия привела к «массовому бегству промышленных рабочих из городов и возврату к статусу и занятиям крестьян». К 1921 марта Петроград потерял 57,5% всего населения, а Москва — 44,5%.
Любому завоеванию революции угрожала нехватка ресурсов. Историк Кевин Мерфи показал, что на некоторых фабриках рабочие сохраняли значительный контроль над производством вплоть до 1927 года, добиваясь регулярного повышения заработной платы. Но в других случаях власть рабочих стала не более чем абстрактным лозунгом, а советы стали не более чем разговорными лавками. С 1919 г. выборов в Московский совет не было более полутора лет.
В тяжелых условиях гражданской войны и ее последствий большевики были вынуждены объявить вне закона политические партии, критиковавшие революцию, некоторые из которых открыто встали на сторону контрреволюции. Эта эрозия демократии была прямым результатом вмешательства западных капиталистических держав.
Контрреволюционные силы не смогли сокрушить рабочее государство извне, но создали условия для разложения изнутри, выразившиеся в серьезных, а иногда и в ожесточенных трениях между рабочим классом и крестьянством.
Ко времени смерти Ленина в январе 1924 года большевистская партия сильно отличалась от рабочей организации, какой она была в 1917 году. По мере увядания демократических советов партия попала под контроль бюрократии штатных чиновников и оппортунисты. К 1922 г. в октябре 1917 г. в партии состоял только один член из сорока. Главой этой растущей бюрократии был Иосиф Сталин, сыгравший незначительную роль в революции 1917 г., но маневрировавший на посту генерального секретаря вечеринка. В годы после смерти Ленина Сталин побеждал всех своих соперников, пока к 1928, он безраздельно властвовал.
Новая партийно-государственная бюрократия больше не интересовалась мировой революцией. Вместо этого бюрократов больше всего заботили интересы советского государства и их самих как его правителей.
В соответствии с этим Сталин и его сторонники выдвинули доктрину «социализма в одной стране». Задачей коммунистических партий других стран была не подготовка революции, а продвижение интересов Российского государства. Коминтерн превратился в инструмент сталинской внешней политики, а отказ от мировой революции стал самоисполняющимся пророчеством.
Последние остатки революции были уничтожены по мере индустриализации страны за счет рабочего класса и крестьянства. Россия была превращена в один огромный трудовой лагерь, а оставшиеся члены большевистской «старой гвардии» были ликвидированы. Эта сталинская контрреволюция превратила Россию в государственную капиталистическую страну, в которой экономика находилась в собственности государства, но государство контролировалось новым правящим классом, который эксплуатировал своих рабочих так же, как и частные работодатели в других частях мира.
Вырождение русской революции вовсе не было неизбежным. Если бы революция перекинулась из России в передовые индустриальные страны после 1917 года, то можно было бы избежать ужасов сталинского правления и рабочие смогли бы удержать власть.
Даже после того, как первая революционная волна отступила, оставалась альтернатива. Троцкий и Левая оппозиция в России утверждали, что большевики должны продолжать поощрять революции в других местах. Вместо этого левая оппозиция была разгромлена, ее члены исключены из партии, заключены в тюрьмы или сосланы. Тем не менее Троцкий и его последователи поддерживали дело революционного социализма. Они напоминают о том, что путь, по которому пошел Сталин, был полной противоположностью пути, за который выступали Маркс и Ленин.
Несмотря на возможное поражение русской революции, достижения большевиков не должны быть забыты. Мы должны праздновать революцию, но, что более важно, извлечь из нее многочисленные уроки, чтобы усилить нашу сегодняшнюю борьбу против капиталистической системы, которая оказывается все менее и менее способной удовлетворить даже самые основные потребности.
Шейла Фицпатрик · Что осталось? Русская революция · LRB 29 марта 2017 г.
Эрику Хобсбауму
, русская революция, случившаяся, как оказалось, в год его рождения, стала центральным событием ХХ века.
Его практическое влияние на мир было «гораздо более глубоким и глобальным», чем влияние Французской революции столетием ранее: «всего за тридцать-сорок лет после приезда Ленина на Финляндский вокзал в Петрограде треть человечества оказалась режимы, непосредственно происходящие от [революции]… и ленинской организационной модели, Коммунистической партии». До 1991, это было довольно стандартной точкой зрения даже среди историков, которые, в отличие от Хобсбаума, не были ни марксистами, ни коммунистами. Но заканчивая свою книгу в начале 1990-х годов, Хобсбаум добавил оговорку: век, историю которого он писал, был «коротким» ХХ веком, длившимся с 1914 по 1991 год, а мир, который сформировала русская революция, был «миром, который ушел в прошлое». фрагменты конца 1980-х годов» — словом, затерянный мир, на смену которому пришел мир после 20-го века, контуры которого еще не различимы. Каково место русской революции в новую эпоху, Хобсбауму было неясно двадцать лет назад, и в значительной степени остается таковым для историков сегодня.
Эта «треть человечества», жившая в условиях советских систем до 1989-91 резко сократилось. По состоянию на 2017 год, столетие революции, количество коммунистических государств в мире сократилось до горстки, статус Китая неоднозначен, и только Северная Корея все еще цепляется за старые истины.
Нет ничего лучше провала, и для историков, приближающихся к столетию революции, исчезновение Советского Союза бросает тень. В потоке новых книг о революции лишь немногие делают серьезные заявления о ее неизменном значении, и большинство из них носят извиняющийся вид. Представляя новый консенсус, Тони Брентон называет его, вероятно, одним из «великих тупиков истории, таких как империя инков». Вдобавок революция, лишенная прежнего марксистского величия исторической необходимости, оказывается более или менее похожей на случайность. Рабочие — помните, когда люди страстно спорили о том, была ли это рабочая революция? – вытеснены со сцены женщинами и нерусскими из имперских окраин. Социализм настолько похож на мираж, что кажется добрее не упоминать о нем.
Если из русской революции и можно извлечь какой-то урок, то это удручающий урок, заключающийся в том, что революции обычно усугубляют положение, особенно в России, где она привела к сталинизму.
Это своего рода консенсус, который выявляет во мне противоположное, даже если я в значительной степени являюсь его частью. Мой собственный «Русская революция », впервые опубликованный в 1982 году, а в этом году вышло исправленное издание, всегда прохладно отзывался о рабочей революции и исторической необходимости и старался быть выше политической борьбы (заметьте, я написал оригинал версия во время холодной войны, когда еще была политическая битва, чтобы быть наверху). Так что не в моем характере выступать революционным энтузиастом. Но разве кто-то не должен это делать?
Этот человек, как оказалось, Чайна Мьевиль, наиболее известный как левацкий фантаст, чью фантастику он сам называет «странной». Мьевиль не историк, хотя и сделал домашнее задание, и его October вовсе не странный, а элегантно сконструированный и неожиданно трогательный.
То, что он намеревается сделать и в чем превосходно преуспевает, — это написать захватывающую историю 1917 года для тех, кто с симпатией относится к революции вообще и к революции большевиков в частности. Конечно, Мьевиль, как и все остальные, признает, что все закончилось слезами, потому что, учитывая провал революции в других местах и преждевременность революции в России, историческим итогом был «Сталинизм: полицейское государство паранойи, жестокости, убийств и китча». ‘. Но это не заставило его отказаться от революций, даже если его надежды выражены в крайне ограниченной форме. Первая в мире социалистическая революция заслуживает празднования, пишет он, потому что «все изменилось один раз, и это может измениться снова» (как вам такая минимальная претензия?). «Тусклый свет свободы» сиял ненадолго, даже если «то, что могло быть восходом солнца, [обернулось] закатом». нам, чтобы закончить их» 9.0003
Марк Стейнберг — единственный из профессиональных историков, пишущих о революции, который признается в какой-либо давней эмоциональной привязанности к ней.
Конечно, революционный идеализм и смелые прыжки в неизвестность, как правило, приводят к жестким посадкам, но, как пишет Стейнберг, «я признаю, что нахожу это довольно грустным. Отсюда мое восхищение теми, кто все равно пытается прыгнуть». в значительной степени отказался от прежнего интереса к рабочим в пользу других социальных «пространств»: женщин, крестьян, империи и «политики улицы».
Чтобы понять нынешний научный консенсус в отношении русской революции, нам нужно оглянуться назад на некоторые из старых споров, особенно на вопрос о неизбежности. Для Стейнберга это не проблема, поскольку его современный червячный взгляд гарантирует, что история полна сюрпризов. Но другие авторы почти чрезмерно стремятся сказать нам, что результаты никогда не были зафиксированы на камне, и все всегда могло пойти по-другому. «В крахе царского самодержавия и даже Временного правительства не было ничего предопределенного», — пишет Стивен Смит в своей трезвой, хорошо проработанной и всеобъемлющей истории.
Шон МакМикин поддерживает это, утверждая, что «события 1917 были наполнены непредвиденными обстоятельствами и упущенными шансами», и в то же время приподнимал шляпу, чтобы показать, кто является интеллектуальным врагом: эти события были «далеки от эсхатологической «классовой борьбы», непреодолимо поддерживаемой марксистской диалектикой». Другими словами, все марксисты, как западные, так и советские, были неправы.
Исторически неизбежное ?, отредактированный сборник, прямо решает вопрос о необходимости, предлагая серию исследований ключевых моментов революции на тему «а что, если?». В своем предисловии Тони Брентон спрашивает: «Могло ли все быть по-другому? Были ли моменты, когда одно-единственное решение, принятое по-другому, случайная случайность, выстрел, идущий прямо, а не криво… могли бы изменить весь ход русской, а значит, и европейской, и мировой истории?» большинство авторов тома, когда он пишет, что «нет ничего более фатального, чем вера в то, что ход истории был неизбежен».
к террору и диктатуре. Орландо Файджес, автор широко читаемого исследования революции , Народная трагедия ( 1996) посвящает живой очерк тому, что, если бы переодетого Ленина не допустили без пропуска на съезд Советов 24 октября, «история повернулась бы иначе». вот различные политически заряженные рассуждения о советской истории. Во-первых, это вопрос о неизбежности краха старого режима и торжества большевиков. Это старый советский символ веры, горячо оспариваемый в прошлом западными и особенно российскими историками-эмигрантами, видевшими царский режим на пути модернизации и либерализации, прерванного Первой мировой войной, ввергшей страну в разруху и невообразимой ранее победе большевиков (Ливен в одном из самых изощренных эссе в томе характеризует эту интерпретацию положения России в 1914 как «очень желаемое за действительное»). В контексте прошлых советологических дебатов о революции постановка вопроса о неизбежности была интерпретирована не только как марксистское утверждение, но и как просоветское, поскольку подразумевалось, что советский режим был «легитимным».
Случайность, напротив, была антимарксистской позицией в терминах холодной войны — за исключением, что сбивает с толку, когда рассматриваемая случайность относилась к сталинскому исходу революции, а не к ее началу, и в этом случае общепринятое мнение гласило, что тоталитарный исход был неизбежен. Файджес придерживается той же точки зрения: хотя непредвиденные обстоятельства играли большую роль в 1917, «от Октябрьского восстания и установления большевистской диктатуры до красного террора и Гражданской войны — со всеми вытекающими отсюда последствиями для эволюции советского режима — проходит линия исторической неизбежности». Ричард Дж. Эванс предположил, что во всем жанре истории «что, если?» «на практике… контрфактуалы были более или менее монополией правых» с марксизмом в качестве цели. Это не обязательно верно для тома Брентона, несмотря на включение в него правых политических историков, таких как Ричард Пайпс, и отсутствие кого-либо из крупных американских социальных историков 19-го века.
17, которые были противниками Пайпса в ожесточенных историографических спорах 1970-х годов. Сам Брентон — бывший дипломат, а последнее предложение Исторически неизбежно? — «Мы, безусловно, обязаны перед многими-многими жертвами [революции] спросить, могли ли мы найти другой путь» — довольно мило намекает на склонность дипломата пытаться решать проблемы в реальном мире, а не на профессиональном уровне. привычка историка анализировать их.
Пайпс, который служил советским экспертом Рейгана в Совете национальной безопасности в начале 1980-х годов, был автором тома о революции 1990 года, в котором особенно жестко подчеркивалась основная нелегитимность большевистского переворота. Его аргументация была направлена не только против Советов, но и против ревизионистов ближе к дому, особенно против группы молодых американских ученых, в основном социальных историков, особенно интересовавшихся трудовой историей, которые с 1970-х годов возражали против характеристики Октябрьской революции как «переворот» и утверждал, что в решающие месяцы 1917 года, с июня по октябрь, большевики пользовались растущей поддержкой населения, особенно рабочего класса.
19Работа 17 ревизионистов тщательно изучалась, обычно с использованием информации из советских архивов, к которым они смогли получить доступ благодаря недавно установленным официальным студенческим обменам в США и Великобритании; и большая часть поля высоко ценила его. Но Пайпс видел в них, по сути, советских марионеток и настолько пренебрежительно относился к их работе, что, вопреки научным традициям, отказался даже признать ее существование в своей библиографии.
Русский рабочий класс был объектом пристального интереса историков в XIX70-е годы. Это произошло не только потому, что социальная история была в то время в моде в профессии, а трудовая история была популярной областью, но и из-за политических последствий: действительно ли большевистская партия имела поддержку рабочего класса и пришла к власти? как он утверждал, от имени пролетариата? Большая часть ревизионистской западной работы по российской социальной и трудовой истории, которую Пайпс презирал, была сосредоточена на классовом сознании рабочих и на том, было ли оно революционным; и некоторые, но не все его сторонники были марксистами.
(В немарксистском крыле я раздражал других ревизионистов тем, что игнорировал классовое сознание и писал о восходящей мобильности.)
У всех авторов столетних книг есть своя собственная история, которая здесь уместна. Первая работа Смита, Red Petrograd (1983), соответствовала рубрике трудовой истории, хотя как британский ученый он был несколько далек от американских боев, и его работа всегда была слишком тщательной и рассудительной, чтобы допустить какое-либо предположение о политической предвзятости; он продолжил писать прекрасное и недооцененное исследование « Революция и люди в России и Китае: сравнительная история » (2008), в котором рабочие и рабочие движения продолжали играть центральную роль. Стейнберг, американский ученый следующего поколения, опубликовал свою первую книгу о сознании рабочего класса, Пролетарское воображение , в 2002 году, когда социальная история уже совершила «культурный поворот», привнеся новый акцент на субъективность с меньшим интересом к «жестким» социально-экономическим данным.
Но это был более или менее последний шанс рабочего класса писать о русской революции. Пайпс категорически отверг его, считая, что революцию можно объяснить только политическими терминами. Фигес в своей влиятельной «Народной трагедии » сосредоточился на обществе, а не на политике, но свел к минимуму роль «сознательных» рабочих, подчеркнув вместо этого люмпен-пролетариат, бушующий на улицах и разрушающий вещи. В своих новых работах Смит и Стейнберг оба нехарактерно сдержанны в отношении рабочих, хотя уличная преступность попала в их поле зрения.
Макмикин, самый молодой из здешних авторов, задался целью написать «новую историю», под которой он подразумевает антимарксистскую. Вслед за Пайпсом, но со своей изюминкой, он включает обширную библиографию работ, «цитируемых или с пользой консультируемых», в которой отсутствуют все социальные истории, кроме Фигеса. Сюда входят более ранние книги Смита и Стейнберга, а также моя собственная Русская революция (хотя она цитируется на стр.
xii как пример марксистской работы, написанной под советским влиянием). Можно возразить, что МакМикину не нужно читать социальные истории, поскольку его внимание сосредоточено в Русская революция , как и в его более ранней работе, посвящена политическим, дипломатическим, военным и международным экономическим аспектам. Он опирается на многонациональную архивную базу источников, и книга довольно интересна в деталях, особенно в экономической части. Но в его идее о том, что «максималистский социализм в марксистском стиле» представляет собой реальную угрозу в западных капиталистических странах, есть привкус правого безумия. Всю революцию, из пломбированного поезда Ленина 19 апреля он не совсем называет17 к Рапалльскому договору 1922 года, немецкому заговору, но это более или менее то, на что указывает его рассказ.
Конечные точки, которые люди выбирают для своих историй о революции, многое говорят об их предположениях о том, что это было «на самом деле». Рапалло, соответственно, является конечной точкой для МакМикина. Для Мьевиля это октябрь 1917 года (триумф революции), для Штейнберга 1921 год (не столько победа в Гражданской войне, как можно было ожидать, сколько открытый конец с незавершенным революционным делом), а для Смита 1928. Последнее — неудобный выбор с точки зрения драматургии повествования, поскольку это означает, что книга Смита заканчивается двумя целыми главами о 1920-х годах, когда революция была приостановлена в рамках новой экономической политики, отхода от максималистских целей Гражданской войны. период, необходимый в связи с экономическим коллапсом. Это правда, что-то вроде НЭПа могло быть результатом русской революции, но на самом деле это было не так, потому что пришел Сталин. В то время как две главы о НЭПе, как и остальная часть книги, вдумчивы и хорошо проработаны, в качестве финала это скорее хныканье, чем взрыв.
Это подводит нас к еще одному весьма спорному вопросу в советской истории: существовала ли существенная преемственность от русской/ленинской революции до Сталина, или между ними произошел фундаментальный разрыв примерно в 1928 году. Мой Русская революция включает сталинскую «революцию сверху» начала 1930-х годов, а также его Великие чистки в конце десятилетия, но это неприемлемо для многих антисталинистских марксистов. (Неудивительно, что аннотированная библиография Мьевиля находит ее «полезной… хотя и неубедительно связанной с «неизбежным» подходом «Ленин ведет к Сталину».) Когорта Смита из 19 человек.17 Социальные историки в целом чувствовали себя так же, как Мьевиль, отчасти потому, что были полны решимости защитить революцию от заразы сталинизма; но в этой книге, как и во многих вопросах, Смит отказывается занимать категоричную позицию. Сталин, безусловно, считал себя ленинцем, указывает он, но, с другой стороны, Ленин, если бы он был жив, вероятно, не был бы таким грубо жестоким. Сталинский «Великий перелом» 1928–1931 годов «вполне заслуживает названия «революция», поскольку он изменил экономику, социальные отношения и культурные уклады более глубоко, чем Октябрьская революция», и, кроме того, показал, что «революционная энергия» еще не исчерпана. . Тем не менее, с точки зрения Смита, это эпилог, а не неотъемлемая часть русской революции.
Беспристрастность — отличительная черта солидной и авторитетной книги Смита, и я с тревогой сознаю, что не отдал должного ее многочисленным достоинствам. На самом деле единственная проблема с этим — и со многими работами, опубликованными в год столетия — заключается в том, что неясно, что побудило его написать это, кроме, возможно, комиссии издателя. Он сам обозначил эту проблему на недавнем симпозиуме по русской революции. «Наше время не особенно дружелюбно к идее революции… Я полагаю, что, хотя наши знания о русской революции и Гражданской войне значительно расширились, в ключевых отношениях наша способность понять — конечно, чтобы сопереживать — устремления 1917 года уменьшились». в Ленинграде 1970-х годов интерес к теме сейчас «резко падает». «Иногда я задаюсь вопросом: кого теперь волнует русская революция?» — с грустью спрашивает Стейнберг, а Смит пишет на первой странице своего Россия в революции что «вызов, который большевистский захват власти в октябре 1917 года бросил мировому капитализму, все еще ощущается (хотя и слабо)». теперь, после возбуждения споров 1970-х годов, вызванных холодной войной. Давно прошли те времена, когда позднеимперскую эпоху можно было назвать «дореволюционной», то есть интересной лишь постольку, поскольку она привела к революционным результатам. Это начало меняться в 1980-е и 1990-е годы, когда социальные и культурные историки России начинают исследовать все интересное, что не обязательно привело к революции, от криминала и популярной литературы до церкви. С распадом Советского Союза в 1991 году революция как историческая тема сморщилась, обнажив за собой Первую мировую войну, значение которой для России (в отличие от всех других воюющих сторон) ранее было крайне мало изучено. Тот же самый крах, лишивший нерусские республики Советского Союза, выдвинул на первый план вопросы империи и окраин (отсюда подзаголовок Смита «Империя в кризисе» и глава Стейнберга о «Преодолении империи»).
В 1960-х годах для Э.Г. Карру, а также его противникам, таким как Леонард Шапиро, что русская революция имела значение. Для Шапиро это имело значение, потому что оно навязало России новую политическую тиранию, которая угрожала свободному миру, а для Карра, потому что оно положило начало централизованной плановой экономике, в которой он видел предвестие будущего. Приступая к этой теме в 1970-х годах, я пришел к выводу, что наряду со многими «предательствами» социалистической революции, на которые указывал Троцкий и множество других, было также много достижений в области экономической и культурной модернизации, в частности спонсируемых государством. бурная индустриализация в 1930 с. Хобсбаум сделал то же самое на более широкой канве, когда отметил, что «советский коммунизм… стал прежде всего программой превращения отсталых стран в передовые». , с экономической стороны это своего рода модернизация, которая уже не выглядит современной. Кого теперь волнует строительство дымоходных производств, кроме как в контексте загрязнения окружающей среды?
В уверенном подведении итогов Брентона есть триумф свободного рынка, который, как и 9 Фукуямы0053 Конец Истории , возможно, не выдержал испытания временем, но он отражает отрицательный вердикт многих современных авторов о русской революции:
Он научил нас тому, что не работает.
Если русская революция и имела какие-то прочные достижения, добавляет он, то это, вероятно, Китай. Смит, в более осторожных выражениях, делает аналогичную оценку:
Советский Союз оказался способным обеспечить экстенсивный рост промышленного производства и создать оборонный сектор, но гораздо менее способным конкурировать с капитализмом, когда последний сместился в сторону более интенсивного форм производства и к «потребительскому капитализму».
Вот и вывод, что путинской России — все еще неуверенной в том, что она думает о революции и, следовательно, как ее праздновать — нужно задуматься: бренд «Русская революция» в опасности. Возможно, к двухсотлетнему юбилею Россия найдет способ его спасти, поскольку риск потерять главу в мировой истории XX века, безусловно, один из тех, которые не должен игнорировать ни один патриотический режим. Для Запада (при условии, что необычайно устойчивая дихотомия «Россия» и «Запад» сохранится в следующем столетии) она тоже должна выглядеть по-другому. Суждения историков, как бы мы ни надеялись на обратное, отражают настоящее; и большая часть этого извиняющегося и осуждающего принижения русской революции просто отражает — краткосрочную перспективу? – влияние распада СССР на его статус.