«Государство» читать онлайн книгу📙 автора Платона на MyBook.ru

Прежде чем перейти к описанию и разбору книги, стоит кратко сказать об авторе книги. Платон — это древнегреческий философ, его работы поистине являются памятником философской мысли Древней Греции, которые в итоге повлияли на всю теоретическую философию и развитие европейской мысли. Стоит понимать, что эта книга будет сложна своими оборотами, структурой и стилем, но надо отдать должное, эта книга сделана таким образом, что сложное в итоге поясняется сравнением и уподоблением, чтобы стало понятнее (как нам, так и людям, которые вели диалог с платоновским Сократом). Это диалог посвящён и людям, и государству, поэтому она имеет весьма весомый вес и в развитии политической мысли. Я очень долго решалась начать эту книгу, зная о ней достаточно давно и зная, какая она сложная по стилю и структуре, я постоянно её откладывала на потом. Но наконец-то я решилась прочитать её и поняла, что зря откладывала. Эта книга полна интересных, познавательных идей и теорий, которые, несмотря на огромную разницу во времени и порядках, можно соотносить с нынешними государствами и людьми.О чём эта книга?

Структура трактата: поделено на 10 книг (либо разделов), они между собой связаны и друг друга дополняют, так что нельзя взять, к примеру, 8 часть и прочитать только её, ведь многие аспекты и пункты, которые подтверждаются в той же 8 части, расписаны ещё и в других. С помощью диалогов между Сократом и его коллегами развиваются основные темы и подтверждаются различными фактами и уподоблениями. Стоит сказать, что такая форма композиции в виде вопросов и ответов, которые представляют собой некую обратную градацию (от сложного к простому), способствует более лёгкому восприятию/пониманию диалога. Как было уже сказано, диалог посвящён теме справедливости; воспитанию правителей, стражей; модели идеального государства, а также в своём роде Платон с помощью Сократа пытается объяснить, чем же всё же полезны философы, и почему подлинные философы — настоящие справедливые люди, которые занимаются нужным и полезным делом. Именно поэтому в книге чрезвычайная насыщенность философскими рассуждениями, дискуссиями, чтобы как можно более точно подтвердить свою идею многогранности философии и философов.

Первая книга посвящена теме справедливости и несправедливости, как её определять и какой человек считается справедливым и несправедливым. Диалог строится от противного: сначала утверждается как Сократом, так и его оппонентом нечто неправильное (по крайней мере, сомнительное по смыслу и значению), но потом опровергается Сократом твёрдыми аргументами и примерами. Например, ставится вопрос: можно ли считать справедливым человека, который делает добро своим близким и друзьям, а зло — своим врагам? Также Платон не считает чем-то плохим определение справедливости через выгоду/пользу, но стоит понимать, что не нужно подчинять полезность справедливости в отношении власти. Можно сказать также, что первая книга — это основные мысли/установки/идеи философа, которые в дальнейшем закрепятся фактами и доказательствами, а пока здесь заложена основа.

– Следовательно, Фрасимах, теперь это уже ясно: никакое искусство и никакое правление не обеспечивает пользы для мастера, но, как мы тогда и говорили, оно обеспечивает ее и предписывает своему подчиненному, имея в виду то, что пригодно слабейшему, а не сильнейшему. Поэтому-то я и говорил не так давно, дорогой Фрасимах, что никто не захочет добровольно быть правителем и заниматься исправлением чужих пороков, но всякий, напротив, требует вознаграждения, потому что кто намерен ладно применять свое искусство, тот никогда не действует и не повелевает ради собственного блага, но повелевает только ради высшего блага для своих подчиненных.

Вторая книга выделяется своим описанием по поводу стражей, их роли в идеальном государстве Платона, их воспитанием и характере. Но также здесь поднимается снова тема справедливости и несправедливости. Начиная описывать свою модель идеального государства, Платон отмечает, что важно наличие такого особого сословия, как стражи. В их становлении важно образование, которое будет без иллюзий. Кроме того, важно и то, как человек занимается своим делом (искусством). Одна из основных идей философа заключается в том, чтобы человек занимался одним делом, с которым он способен справиться и к которому есть склонность. То есть, к примеру, плотник не может стать стражем, потому что не учился и не воспитывался в этом русле, да и человек, который занимается несколькими делами сразу, потерпит крах и неудачу.

Никакое орудие только оттого, что оно очутилось в чьих-либо руках, никого не сделает сразу мастером или атлетом и будет бесполезно, если человек не умеет с ним обращаться и недостаточно упражнялся.

Третья книга о роли поэзии и воспитании, и как это в итоге влияет на правителей и стражей. Главная позиция заключается в том, что стражу необходимы два вида воспитания: мусическое образование и гимнастическое образование. Правильно развивая эти два вида образования, страж после значительно долгой подготовки сможет правомерно и правильно служить своему государству, не отвлекаясь на лживые иллюзии, удовольствия и низости. Самым необычным и даже возмутительным моментом является последняя часть этой книги. Она про быт стражей. У стражей всё общее — имущество (и то небольшое, всё же общее), дети, жёны, еда. У них нет частной собственности. И всё это кажется странно при сравнении с нашим временем, но объясняя этот момент на примере прошлого становится понятно, что тогда — это было необходимо.

– Стало быть, кто наилучшим образом чередует гимнастические упражнения с мусическим искусством и в надлежащей мере преподносит их душе, того мы вправе были бы считать достигшим совершенства в мусическом искусстве и осуществившим полную слаженность гораздо более, чем тот, кто настраивает струны.

Четвертая книга посвящена модели идеального государства Платона (аристократия или царская власть). Платон отмечает, что без контроля за образованием в государстве невозможно будет контролировать будущих правителей и стражей, они увлекутся своими пороками, иллюзиями общества, и в итоге идеальное государственное устройство превратится в один из видов порочных устройств. Также отмечается важная мысль, которая в итоге раскрывается на протяжении всей книги. Есть четыре добродетели — мудрость, мужество (смелость), умеренность (рассудительность) и справедливость. В разных переводах по-разному пишут, но суть та же. Помимо этого выделяются ещё множество важных пунктов, но расписывать не буду, иначе получится уж слишком много.

– Ясно, что оно [Государство] мудро, мужественно, рассудительно и справедливо.

Пятая книга подробнее повествует о быте стражей, их жизни, а также выдвигается основной тезис устройства идеального государства Платона. Правителями должны быть подлинными философы, и именно они смогут видеть благо для людей и государства, увидеть всё сквозь иллюзии и страсти, вершить справедливость.

– А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом.

Шестая книга повествует о роли философов в государстве, почему именно они способны правильно управлять государством, а также здесь раскрывается важная позиция Платона, которая развивается не только в данном трактате, но а также в других диалогах. Идея (эйдос) блага. Есть мир зримый и мир умопостигаемый — и это ключевая мысль в этой книге.

– Вот и считай, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, – ведь благо произвело его подобным самому себе: чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно постигаемым вещам.

Седьмая книга о знаменитом мифе, связанным с пещерой и её узниками. Такой аллегорией он показывает, как люди бывают слепы к познанию сути вещей, полагаюсь только на перцептивное восприятие (на органы чувств). Кроме этого, Платон считает, что нужно учить и понимать такие предметы познания, как арифметику, геометрию, музыку и астрономию. Но по большей части они его интересуют в теоретическом плане. Например, изучение природы самих чисел способствует возвышению (это, если кратко говоря).

Она [арифметика] заставляет душу пользоваться самим мышлением ради самой истины.

Восьмая книга, по моему мнению, самая интересная в плане раскрытия сущности четырёх государственных устройств, которые по мнению Платона, ядовиты и порочны. Существуют такие виды государств: тимократия, олигархия, демократия и тирания (именно в таком порядке раскрывает их Платон, и это важно). Каждый вид может легко перейти в другой, если какие-то пороки, страсти, фальшивые удовольствие и желания перенасыщаются. При этом Платон рассматривает человека в контексте таких государств, как он воспитывается, как живёт и каким он бывает.

В самом деле, все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.

Девятая книга о людях с тираническими наклонностями (какими они бывают, чем страдают, почему они ядовиты и порочны), про виды людей (философы, богачи и сребролюбцы). Объясняя суть справедливости и опровергая давнее утверждение Фрасимаха из прежних книг, он доказывает, что полезно быть справедливым, что трёхстороняя теория души важна и что душе помогает мудрость достичь истинного удовольствия.

– Итак, поскольку имеются три вида удовольствии, значит, то из них, что соответствует познающей части души, будет наиболее полным, и, в ком из нас эта часть преобладает, у того и жизнь будет всего приятнее.

Десятая книга о подражательном искусстве, бессмертии души и её важности. Здесь подводятся итоги всему вышесказанному, а также выражается призыв Платона соблюдать справедливость вместе с разумностью.

А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо.

Выводы:Эта книга — настоящий памятник философской и политической мысли. Здесь выстраивается теория подлинной сильной души, её важности и значение, но большая часть трактата, конечно же, посвящена идее справедливости и модели идеального государства. На примере своего собственного государственного устройства Платон показывает пороки тех государств, которые привержены к тимократии, олигархии, демократии или тирании; на примере своего же государство показываются люди, которые должны управлять такой страной, но управлять не абы как, а истинно, справедливо и так, чтобы все были довольны. Пускай это звучит утопически, однако многие идеи действительно имеют значение, несмотря на разницу во времени и нарвав. К примеру, сложно представить, как сейчас будут управлять страной философы или же стражи (возьмём к примеру МВД) будут делить своих жён и детей. Это невозможно представить в силу нынешнего состояния дел. Но многое можно вразумить и понять, что многие черты, о которых рассказывает платоновский Сократ, имеют значение, и что надо прислушиваться. Ведь многие аргументы всё же можно соотнести с нашими реалиями, сравнивая рассуждения Платона и факты нашего века. Можно найти множество сходств (например, описание демократии Платона и демократии в странах мира сейчас). Если вам интересна теория государств, политической мысли прошлого, то вам обязательно стоит прочитать эту книгу (либо прослушать). Пускай она может показаться сложной (а это действительно так), но возможно понять многое и через это понять и детали.

НРАВСТВЕННАЯ ПОЛИТИКА — УТОПИЯ ИЛИ РЕАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ? | Водолазов.

1. Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.3. М., Мысль, 1994. Государство. С. 84-90. 2 Там же, с.91. 3 Там же, с.94. 4 Там же, с. 106. 5 Там же, с. 117. 6 Там же, с. 158-159. 7 Там же, с.128. 8 Там же. 9 «Книга государя». Антология политической мысли. Санкт-Петербург. Амфора, 2004. С. 290, 293. 10 Там же, с. 153. 11 Н. Макиавелли. Государь. М., 1996, с. 85. 12 Н.Макиавелли. Государь. М.,1996, с.562. Письмо к Веттори, 10 декабря 1513 г. 13 Водолазов Г.Г. Идеалы и идолы. Мораль и политика. М., 2006. С. 274-276. 14 Платон. Государство. С.130-131.

2. Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т.3. М., Мысль, 1994. Государство. С. 84-90.

3. Там же, с.91.

4. Там же, с.94.

5. Там же, с. 106.

6. Там же, с. 117.

7. Там же, с. 158-159.

8. Там же, с.128.

9. Там же.

10. «Книга государя». Антология политической мысли. Санкт-Петербург. Амфора, 2004. С. 290, 293.

11. Там же, с. 153. 11 Н. Макиавелли. Государь. М., 1996, с. 85.

12. Н.Макиавелли. Государь. М.,1996, с.562. Письмо к Веттори, 10 декабря 1513 г.

13. Водолазов Г.Г. Идеалы и идолы. Мораль и политика. М., 2006. С. 274-276.

14. Платон. Государство. С.130-131.

Почему Платон и Мэн-цзы отлично бы поняли друг друга

Как соотносятся три начала души по Платону и четыре врожденные способности человека у конфуцианцев и почему в «Государстве» и трактате Мэн-цзы так много общих идей относительно справедливости, долга, воспитания и политики? Читайте об этом в статье Станислава Солтицкого.

Определяющей особенностью китайского мышления, китайской коммуникации и китайского языка является высокая контекстуальность. Контекст номер один для осмысления практик Срединного государства и в быту, и на уровне внешней политики до сих пор задают древние конфуцианские трактаты и их толкования. Китай — старейшая из непрерывно существующих цивилизаций, построенная на почитании древности. Конфуцианство выступало в качестве официальной идеологии китайских династий на протяжении двух тысячелетий и, как ни странно, остается таковой для лидеров современной Коммунистической партии.

Западный мир впоследствии пошел другими путями, но некогда и европейцы мыслили так же, как их далекие восточные соседи. Древнекитайские идеи универсальны и органичны духу философии античной Греции. Если бы Платон мог пообщаться со своим младшим современником Мэн-цзы, предполагаемым автором и главным героем одноименного канонического трактата из конфуцианского Четверокнижия, они бы отлично поняли друг друга. Они думали в одном направлении да еще и работали в схожем жанре — диалогов философа с политиками и софистами.

От человеческого к политическому

Привычная для нас современная этика прав человека негативна: она исходит из определения зла и рассматривает человека прежде всего как потенциальную жертву разнообразных злодеяний. Платон и ранние конфуцианцы, напротив, отталкиваются от позитивной этики, предполагающей существование идеальных добродетелей. Зло в такой оптике вторично и производно; оно сводится к незнанию или извращенному пониманию истины. В знаменитом мифе о пещере Платон сравнивает идею Блага с рассеивающимся солнечным светом. Он не дотягивается до самых темных углов человеческого общежития, но эта темнота сама по себе есть не более чем отсутствие света.

Платон и Мэн-цзы рассуждают в одном ключе: поскольку общество состоит из людей, для определения общественных добродетелей необходимо построить модель человека. Платон в «Государстве» выделяет три начала души: вожделеющее, разумное и гневающееся. Через деятельность и взаимоположение этих начал и определяются четыре добродетели: мудрость как мерило разума; мужество как мерило яростного духа, который и в горе, и в радости должен «соблюдать указания рассудка насчет того, что опасно, а что неопасно»; рассудительность как гармоничное сосуществование и согласие начал между собой в признании верховенства разума; справедливость как соответствие каждого начала своим функциям.

Если Платон стремится к исчерпывающей модели человека, включающей в себя и общие с животными элементы, то Мэн-цзы концентрируется на собственно человеческом. Конфуцианец выделяет четыре врожденные способности, отличающие нас от иных существ: сострадание, стыд, уступчивость и способность к различению, позволяющую одобрять и порицать. Ключевой характеристикой человека называется сострадание, которое проявляется на физиологическом уровне: «Вот представим себе [теперь], что люди вдруг заметили маленького ребенка, который готов упасть в колодец. У всех сразу же замрет сердце от страха и сострадания, но не потому, что они собираются завязать дружбу с родителями маленького ребенка; не потому также, чтобы заслужить похвалу у своих сородичей и друзей, — с ними случится так не от того, что крик ребенка для них противен». Таким образом, человек определяется через универсальное ощущение душевного дискомфорта, испытываемого при виде страдания другого человека. Будет ли он как-то действовать в этой связи, зависит уже не от этого априорного качества, но от воспитанной на его основе общественной добродетели человеколюбия (

жэнь), краеугольного камня конфуцианства. Вторая по важности добродетель, долг (и), понимается как верность человеколюбию и воспитывается на основе стыда. Ритуал (ли), или прикладная инструкция по следованию долгу в житейских ситуациях, воспитывается на основе уступчивости.

Мудрость (чжи) как познание сути человеколюбия, долга и ритуала воспитывается на основе способности к различению. Как и у Платона, у ранних конфуцианцев добродетели взаимосвязаны в единую систему и определяются друг через друга.

С целью максимально возможной реализации общественных добродетелей и выдвигаются платонический и конфуцианский политические проекты. Они строятся на подчинении животных по своей природе желаний свободе мышления и человеколюбия. Цари-философы Платона и конфуцианские совершенномудрые ваны оказываются на своем месте, с памятью о Благе и с Мандатом Неба, именно в силу способности вырваться из приватности воспроизводства собственного жизненного процесса в пространство публичного — пространство добродетельного правления и почитания народа. Подобный прорыв требует усердной подготовки, обуздания страстей и разностороннего воспитания. Поэтому политические системы Платона и конфуцианцев построены на меритократии в противовес популизму.

В «Государстве» специально оговаривается необходимость социальных лифтов между сословиями и уделяется особое внимание обучению правящих элит. Оно включает в себя базовое образование воина, тренировку рассудка с помощью точных наук и диалектический метод для доступа к идеям высшего порядка. В двадцатилетнем возрасте претендентов на участие в управлении полисом ждет «общий обзор наук, чтобы показать их сродство между собой и с природой бытия», а также нечто вроде экзамена — изобретения, вообще говоря, конфуцианского. При таком подходе демократия, номинальная власть неподготовленного большинства, естественным образом отвергается как реальная власть демагогов, владельцев дискурса, ориентированных не на добродетели, а на одобрение толпы и личную выгоду. Для Платона демократия — это не один из равноправных и тем более прогрессивных политических режимов, но стадия деградации общества, каждую минуту рискующего сорваться в тиранию. Ранние конфуцианцы о власти большинства не задумывались, но для них было очевидно, что, по словам Сюнь-цзы, «мудрых и способных людей нужно выдвигать на должности независимо от их положения; ленивых и неспособных людей нужно немедленно отстранять».

Справедливость и воспитание

Текст «Государства» составляет марафонский по продолжительности диалог Сократа с Главконом, Адимантом и другими собеседниками. Он разворачивается вокруг вопроса о справедливости. Герои выдвигают как минимум четыре альтернативных определения этого понятия, три из которых решительно отвергаются философом. Труднее всего Сократу приходится с циничным подходом софиста Фрасимаха, утверждающего, что не существует никакой справедливости, кроме воли сильнейшего. На взгляд из сегодняшнего дня, позиция Фрасимаха оказывается необычайно живучей. К ней можно свести представления о высшей справедливости законов или государственных границ, пускай в некоторых случаях в роли сильнейшего выступает большинство причастных. Впрочем, и в античном Пирее Сократ одолевает софиста не логически, с помощью патентованной майевтики, но онтологически, предлагая кардинально иную картину мира, в которой аксиоматически присутствует истина.

В итоге платоновский Сократ останавливается на определении справедливости как «удержания собственного и делания своего» каждым началом внутри человеческой души и каждым из трех сословий внутри проектного полиса: производителями, воинами и правителями-философами. Есть соблазн, особенно вне контекста всего диалога, трактовать эту формулу как разделение труда в духе Адама Смита, но труд в смитовском понимании локализован у Платона исключительно в сословии производителей. Воины и философы, показательно лишенные собственности и семьи, вовсе выведены из экономического пространства. В справедливом государстве люди не заперты в рамках сословия; но для участия в охране и правлении, помимо образования и подготовки, необходимы обуздание вожделеющего начала и отказ от жизни ради потребления и накопления богатств.

В раннем конфуцианстве «справедливость» скрывается за «долгом»: общественная добродетель «и» традиционно переводится на русский то одним, то другим словом. Ввиду процессуального характера сохранения верности человеколюбию, «долг» представляется более удачным вариантом. Платоновское «делание своего» также находится в Древнем Китае — под вывеской «доброго правления», а не «справедливости». В «Суждениях и беседах» Конфуций заявляет, что «правление есть там, где государь есть государь, министр — министр, отец — отец и сын — сын».

Иероглифы «вэньхуа», обозначающие культуру в современном китайском языке, впервые были использованы около двух тысяч лет назад в значении прививания народу морально-этических норм ненасильственными методами. Таким образом, в Поднебесной даже на лингвистическом уровне заложена воспитательная функция культуры, а цензура полагается естественным методом ее обеспечения. Платон в этом отношении — чистый конфуцианец: в «Государстве» при воспитании воинов и философов он призывает отбросить неэтичные мифы о богах и героях, ведь «нельзя рассказывать юному слушателю, что, поступая крайне несправедливо, он не совершает ничего особенного».

Канонический конфуцианский трактат «Книга музыки» до наших дней не дошел, но особое внимание к этому искусству подчеркивается и в других древнекитайских текстах. У Платона музыка (в широком смысле) вместе с гимнастикой составляют базовое образование высших сословий. Музыкальные гармонии для мирного времени должны способствовать успокоению души и настрою на серьезный лад, а те, что возбуждают страсти, не рекомендуются к исполнению. Каждый, кто слышал традиционные китайские мелодии, согласится, что Платон был бы ими доволен. Ведь, как говорит Конфуций в «Суждениях и беседах», «песнь „Гуань-цзюй” выражает веселье без излишества и печаль, не переходящую в сокрушение».

Утопия и реальность

Проектный полис с тремя сословиями из «Государства» не является утопией Платона просто потому, что его утопия — другая и она там тоже есть. Во второй книге диалога прямым текстом описывается идеальное общество. Оно малолюдно, бессословно и помещено в далекое прошлое. Однако под воздействием суровой реальности, то есть агрессии внешнего мира и роста внутреннего консьюмеризма, хрупкому идеалу устоять невозможно. Знаменитый политический проект Платона — отнюдь не программа по возвращению потерянного рая, но антикризисное решение в условиях конкурентной среды. Философ не витает в облаках, этим и объясняются его карантинные меры по взаимоизоляции экономики, охраны и правления, прописанные «государству, которое лихорадит».

У ранних конфуцианцев есть своя утопия — «общество великой гармонии» (датун) из доисторического прошлого, описанное в древней «Книге ритуалов» («Ли Цзи»). Оно напоминает идеал Платона добровольным ограничением желаний во имя всеобщего блага и духом незапертых дверей. Само же политическое учение Мэн-цзы и других последователей Конфуция сформулировано для кризисного времени. Обеспечение минимального уровня благосостояния народа и распространение механистичных ритуалов на все сферы общественной жизни приоритетны, когда «Великий Путь скрыт». Это неудивительно, ведь становление конфуцианства пришлось на хаотичную Эпоху Сражающихся царств.

На западе Платона как социального философа начал критиковать уже Аристотель, а общественную мысль новейшего времени можно назвать решительно антиплатонической. Французский философ Ален Бадью выделяет целых шесть критических направлений от аналитического антиплатонизма Рассела и Витгенштейна до политического антиплатонизма Поппера и Арендт. Платоновские идеи никогда по-настоящему не использовались в реальном политическом строительстве — не считать же таковым приключения самого Платона в Сиракузах.

Варвары разрушили Рим, но не Древний Китай. В Поднебесной конфуцианская линия не прерывалась тысячелетиями. Она до сих пор актуальна как на уровне бытовых практик, так и в риторике правящей партии, где Мэн-цзы спокойно соседствует с Карлом Марксом и Дэн Сяопином. В рамках реализации «Китайской мечты» Си Цзиньпина уже в 2021 году в стране должно быть построено конфуцианское «общество малого процветания» (сяокан). Внешнеполитическая доктрина КНР называется «Сообщество общей судьбы человечества», что интересно смотрится рядом с America First Дональда Трампа. Презентованные Си Цзиньпином добродетели гражданина очень похожи на конфуцианские: дружба как человеколюбие эпохи социальных сетей; преданность как синоним долга; этичность как суть ритуала; и только место мудрости в духе времени занял патриотизм.

Современный западный человек не является преемником античной цивилизации так, как китаец наследует Конфуцию и другим великим учителям древности. «Федон» Платона и «Никомахова этика» Аристотеля не определяют наши речи и поступки. Конфуцианский ритуал же по-прежнему задает путь мысли, чувству и действию жителя Поднебесной.

Государство, Платон | ISBN: 978-5-17-098343-8

Платон

есть в наличии

Аннотация

Диалог «Государство» занимает особое место в творчестве и мировоззрении Платона. В нем он рисует картину идеального, по его мнению, устройства жизни людей, основанного на высшей справедливости, и дает подробную характеристику основным существующим формам правления, таким, как аристократия, олигархия, тирания, демократия и другим.

Дополнительная информация

Регион (Город/Страна где издана):	Москва
Год публикации:	2016
Страниц:	448
Язык публикации:	Русский
Тип обложки:	Мягкий / Полужесткий переплет
Полный список лиц указанных в издании:	Платон

Издание Указа Павлом I о возведении Вифанской пустыни в степень монастыря 2-го класса и утверждении при нем Духовной семинарии

В конце XVIII – начале XIX вв. в живописной лесистой местности на восточной окраине Сергиева Посада был основан ряд монашеских общежитий, подчиненных Троице-Сергиевой Лавре и предназначенных для любителей молитвенного уединения, недостижимого в переполненной богомольцами Лавре. Первым стал мужской Спасо-Вифанский монастырь, немногие сохранившиеся здания которого составляют в наши дни центральную часть поселка Птицеград. Лишь внимательный глаз заметит некую согласованность в расположении этих осколков архитектурного комплекса широко известной некогда подмосковной Вифании.

Подобно Троице-Сергиевой Лавре, начавшейся с крохотной пустыни Радонежского отшельника Варфоломея, Спасо-Вифанский монастырь так же начался как пустынь, основанная архиепископом Московским Платоном Левшиным (1737–1812), настоятелем Троице-Сергиевой Лавры, «для успокоения своея старости» и «для погребения усопшей о Господе братии Сергиевы лавры».

 

Митрополит Платон (Левшин)

Местом для пустыни была выбрана гряда между речкой Торгошей, которая служила границей Московской и Владимирской губерний, с одной стороны и обширным лаврским прудом с другой, западной, стороны. Густая роща укрывала пустынь от проходившей неподалеку дороги из Сергиева Посада в Александров, тогда как пруд и долина питающей его речки Кончуры, текущей от Лавры, открывали вид на саму Троицкую обитель. К сожалению, эту зрительную связь Вифании с Лаврой прервала в 1860-х годах насыпь железной дороги.

Построенная в 1783–1787 гг. по замыслу архимандрита Платона и под руководством московского архитектора Н.М. Одоевцева, Вифанская пустынь представляла собой вид прямоугольника вытянутого с востока на запад. На главной оси, роль которой играл прямой как стрела проспект от Святых врат к воротам хозяйственным, располагались: здание самих Свя­тых врат с колокольней над ними и Спасо-Преображенский собор. К Святым вратам примыкали два небольших двухэтажных братских корпуса; два других располагались по сторонам собора: с юга покои архимандрита Платона с домовой церковью во имя Святого Духа, с севера – гостиные келии. Все жилые корпуса имели каменный нижний и деревян­ный верхний этажи. Вместе с собором они группировались в западной половине пустыни, тогда как в ее северо-восточной части располагалось братское кладбище, а в юго-восточной – конный двор. Пустынь окружала невысокая кирпичная ограда протяженностью 100 сажен с четырьмя восьмигранными башнями по углам. Такой вид получила она в 1787 г., когда завершилось строительство. В этом же году в присутствии императрицы Екатерины II архимандрит Платон был возведен в сан митрополита.

 

Особенность Спасо-Преображенского собора заключалась не в его «овальной фигуре» –храмы подобного вида были тогда не в новинку, – а в необычном двухъярусном алтаре. Обращенная к молящимся, стена алтаря была выполнена в виде евангельской горы Фавор и устлана мхом, украшена цветами, кустарниками, фигурками зверей. Престол нижнего храма располагался в пещере, устроенной в подножии горы. Рядом помещался дубовый гроб, в котором в 1392–1585 гг. покоились мощи преподобного Сергия Радонежского. Святыня была перенесена в Вифанию из Успенского собора Лавры в 1786 г. Престол верхнего храма Спасо-Преображенского собора был устроен на вершине Фаворской горы в круглой куполь­ной сени.

 

Не все современники оценили замысел владыки Платона относительно вида алтаря Вифанского собора, полагая, что «звериные чучелки, рассованные во мху», не идут храму Божию. Впрочем, это никак не умаляло огромный авторитет главы Московской епархии. Высокопреосвященный Платон был знаменит как выдающийся богослов, историк Церкви, яркий проповедник, талантливый администратор. Он сочинил около 500 слов и поучений. Его проповедь в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга по случаю победы русского флота под Чесмой по распоряжению Екатерины II была переведена на ряд европейских языков. Он был автором «Краткой церковной российской истории», ставшей первым пособием в духовных учебных заведениях.

В 1792 году в возрасте 55 лет митрополит Платон подал прошение Екатерине II об увольнении его от епархии. Императрица изъявила сожаление и, сохранив за ним Московскую митрополичью кафедру, позволила жить в Лавре, «сколько разсудит». С тех пор митрополит Платон поселился в своей Вифанской пустыне, лишь изредка наведываясь в Москву.

Важнейшим событием в истории платоновской Вифании стало посещение ее императором Павлом. 23 Апреля 1797 г. император после своего коронования в Москве посетил Троицкую Лавру и изъявил желание посетить на другой день Вифанию и там обедать. Не сделав предварительных приготовлений к приему высокого гостя, митрополит Платон представил, что «в Вифании покои малы и приуготовления никакого для стола там не сделано». Но император сказал на это: «хотя в уголку, но там будет обедать».

 

Император Павел I

Отслушав молебен и литургию в Троицком соборе, император Павел поехал в Вифанию и встречен был в воротах митрополитом. Дальнейшее передадим словами самого митрополита Платона с незначительными сокращениями: «Государь был в большой церкви и изволил хвалить, потом в домовой, которая ему еще больше понравилась, и хотел у себя такую сделать. Потом и покои (келлии митрополита) изволил похвалять и говорил: вот как тесны у тебя покои: на что более? Потом пошли к столу. Государь был весел и весь стол проговорил с митрополитом, а между тем семинаристы троицкие разные читали разговоры из географии, из истории, из философии и прочего, что Государю весьма было угодно, и семинаристов целовал. После стола скоро изволил отправиться в Лавру и оттоле в Москву. Чрез пять дней статс-секретарь Трощинский неожиданно объявил в Москве митрополиту волю Государя возвести Вифанию на степень второклассного монастыря и учредить при нем духовную семинарию. 1-го Мая состоялся указ о сем Государя».

Указом Павла I Спасо-Вифанской пустыни был дарован статус мужского монастыря 2-го класса со штатом в 16 монашествующих. Тогда же был устроен порядок, согласно которому настоятелем Вифанского монастыря считался наместник Лавры, а непосредственное управление монастырем осуществлял Вифанский казначей. 

 

Указ предписывал учредить при монастыре Духовную семинарию, которая и была открыта в специально построенном для нее здании 6-го августа 1800 г., в день Преображения Господня, в храмовой праздник Спасо-Вифанского монастыря.

О Высочайшем посещении Вифании напоминал обелиск, поставленный под окном кабинета митрополичьих покоев, «под кровлею белым железом покрытою, с приличными надписьми, в память посещения и трапезования в сей обители покойного Государя Павла I и Всемилостивейшего ее преобразования во второклассный монастырь».

 

В Спасо-Вифанской Духовной семинарии, детище митрополита Платона, проявились его педагогические таланты. Митрополит Платон много времени уделял быту и воспитанию семинаристов, большинство которых происходило из небогатых семей сельских священников Московской и Владимирской губерний. По воспоминаниям бывших семинаристов он был «как истинный отец среди любимых детей».

Вот отрывок из составленного митрополитом наставления о трапезе семинарской: «Хлеба давать семинаристам за обед и ужин, сколько съесть могут. Кушанье семинаристам иметь щи да кашу: в мясные дни будничные с мясом, полагая на всех в день по пуду, а в воскресные полтора пуда, а в дванадесятые по два пуда: иногда свежее мясо, иногда солонину, смотря по времени. А в постные дни давать щи с снятками, а в воскресные и праздничные дни с рыбою соленою, полагая по 30 фунтов на всех в день, выключая весь великий пост; а кашу с маслом коровьим и постным, смотря по дням; а сколько масла употреблять, в том поступать против Троицких семинаристов. В праздничные и торжественные дни готовить пшеничные пироги с капустою, или с морковью, или с крупою, или с грибами, смотря по времени. Надлежит пищу переменять. Смотреть, чтобы при трапезе была чистота и опрятность».

 

Образовательный курс в Спасо-Вифанской семинарии разделялся на три отделения: грамматико-риторическое, философское и богословское. Известно, что митрополит поощрял глубокое толкование Библии, «разумную критику» Церковной истории, чтение латинских и российских поэтов и упражнения в поэтическом творчестве. Научное классическое образование дополнялось религиозно-эстетическим. Декламация, партесное пение, музыка, драматические мистерии, гимнастические игры находили в его школе широкое применение, разнообразили, одухотворяли и облагораживали учеб­ную жизнь воспитанников.

Одухотворенная творческая атмосфера платоновской семинарии нашла выражение в переименовании окрестностей. Именно при митрополите Платоне окрестности Вифании, подобно самому монастырю, получили классические названия древности. Здесь были своя гора Парнас и Темпейская долина; речка Кончура выше Вифанского пруда называлась Евфрат, а ниже пруда – Тигр.

 

Глубокой осенью 1812 г., вскоре после бегства французов из Москвы, митрополит Платон скончался в своей Вифании. При известии об оставлении французами Москвы он произнес: «Слава Богу, Москва свободна, и я теперь умру спокойно». В то время, когда войска Наполеона заняли столицу, а отдельные вражеские отряды появлялись в 7–10 верстах от Лавры, когда власти Сергиева Посада покинули город, бросив население на произвол судьбы, престарелый и больной митрополит Платон не покинул своей Вифании и Лавры. Единственной же властью в городе, в окрестностях которого появлялись отряды французов, несколько месяцев оставался подчиненный митрополиту Собор Троице-Сергиевой обители.

В ноябре 1812 г. тело архипастыря было погребено в нижнем храме Спасо-Преображенского собора. Могила митрополита Платона и его покои, превращенные в мемориальный музей, стали центром притяжения для немалого числа богомольцев. Не даром митрополит Филарет (Дроздов), размышляя о возможности своего будущего погребения в Гефсиманском скиту, от­мечал, что святитель Платон, почив в Вифании, «утвердил ее».

 

То, что платоновская Вифания «утвердилась», доказало время. В XIX в. значительно расширилась Духовная семинария, известная высоким уровнем образования, который обеспечивали профессора и преподаватели соседней Московской Духовной академии, открытой в стенах Лавры в 1814 г. Вырос и сам Спасо-Вифанский монастырь: появились новые братские корпуса, здания для паломников, ограда и Святые врата.

В 1860–1866 гг. в юго-восточном углу монастыря вплотную к восточному фасаду покоев митрополита Платона по благословению митрополита Московского Филарета (Дроздова) была построена большая пятиглавая церковь Сошествия Святого Духа. Церковь имела пять Престолов: три в нижнем и два в верхнем этаже. Средний престол нижнего этажа был посвящен Тихвинской иконе Божией Матери. День празднования названной чудотворной иконы, 26 июня, практически совпадал с днем рождения митрополита Платона (29 июня), а также с днем пострижения в монашество настоятеля Спасо-Вифанского монастыря в 20-х – 70-х годах XIX в. и фактического строителя церкви архимандрита Антония (Медведева) (27 июня).

Новые здания значительно расширили территорию монастыря и нарушили первоначальную ясность и стройность его архитектурного ансамбля. Но эти изменения не затронули ядра Вифании: Преображенского собора с его затейливой Фаворской горой и могилой митрополита Платона, и покоев самого Владыки, простота архитектуры и убранства которых совершенно не соответствовали тому придворному кругу Петербурга и Москвы, в котором многие годы вращался Платон как церковный иерарх, но отвечали стремлению митрополита Платона к простоте жития и молитвенному уединению. Ради этого, собственно, и была построена подмосковная Вифания.

Каталог книг серии «Философский зал» издательства Вита Нова

Основан в 2012 году Формат 70х100/16; 170×245 мм Бумага кремовая офсетная облегченная Ensolux Cream Переплет: натуральная кожа Cabra Многоцветное тиснение фольгой Kurz Собрание книг серии «Философский зал» можно уподобить энциклопедии мудрости, накопленной человечеством за его многовековую историю. Классические произведения философской литературы с древнейших времен до XX столетия, шедевры исторической и политической мысли, религиозной философии, этики и эстетики, книги великих мыслителей и моралистов, ученых и писателей, представленные в серии «Философский зал», дадут всем заинтересованным читателям исчерпывающее представление о поиске ответов на вечные вопросы человеческого бытия.   издано | в планах Впервые опубликованная в Париже в 1511 году и сразу завоевавшая широкую известность и читательское признание, «Похвала Глупости» Эразма Роттердамского (1466-1536), крупнейшего писателя-гуманиста и ученого Северного Возрождения, до сих пор остается самым читаемым произведением автора и не теряет актуальности благодаря «покоряющей неувядаемой свежести парадоксально заостренной мысли» «Исповедь» (397-400) — знаменитое произведение Блаженного Августина (354-430), епископа Гиппонского, одного из Отцов Церкви, родоначальника христианской философии истории, заложившего основы современной богословской науки. Поэма «О природе вещей» римского поэта и мыслителя Лукреция (ок. 99 — ок. 55 до н. э.) создана в традиции древнегреческого философского эпоса. В сочинении Лукреция, горячего приверженца учения Эпикура, глубоко и всесторонне отражена эстетика мировосприятия материалиста, полагающего первопричиной и основой бытия материю, «природу» Книгу составили избранные произведения итальянского политического мыслителя, общественного деятеля, писателя и историка Никколо Макьявелли (1469-1527). В знаменитом трактате «Государь» (1532), оказавшем впослед­ствии значительное влияние на развитие политических учений Бывает, что гениальный человеческий ум совершает потрясающий прорыв в науке, рождает идеи, которые меняют ход истории. Так можно сказать о Платоне, или Ньютоне, или Эйнштейне. Но представьте, что ве­ликий человек создает труд, который считает вершиной своих духовных и интеллектуальных поисков, откровением, самой истиной — и остается неуслышанным «Так говорил Заратустра» — наиболее известное и читаемое произведение великого немецкого философа и писателя Фридриха Ницше (1847–1900), одного из самых ярких и трагических мыслителей Нового времени, идеи которого во многом определили духовную и политическую атмосферу XX века. Для самого Ницше это была главная книга, ключ к пониманию всех его текстов, его рассуждений о сверхчеловеке, Боге, европейской культуре. Сборник составляют рассказы о чудесах и поучительных событиях из жизни знаменитого христианского подвижника Франциска Ассизского (1182-1226) и его первых последователей, восходящие к устному народному творчеству. Соединение возвышенного духа францисканской проповеди с живостью народного языка делает «Цветочки…» замечательным литературным памятником, к которому не ослабевает читательский интерес. «Аврора, или Утренняя Заря в восхождении» — самое известное сочинение крупнейшего немецкого философа-мистика Якоба Бёме (1575–1624). В этом труде, основываясь на толковании библейских текстов, Бёме рассматривает широчайший круг вопросов — от натурфилософии до космогонии

Практика и теория макиавеллизма (по материалам работы Макиавелли «Государь»)

https://doi.org/10.20339/AM.05-18.099

Е.А. Воронцов,

канд. филос. наук, заведующий

кафедрой истории и философии

Московский государственный гуманитарно-экономический университет

e-mail: evg—v@yandex.ru

 

Представлен историко-философский анализ политического учения Н. Макиавелли, изложенный в наиболее известной его работе «Государь». Рассматривая предлагаемые Макиавелли рекомендации по удержанию власти, автор приходит к выводу о том, что их реализация предполагает отказ от общепринятого во времена Макиавелли христианско-идеалистического прочтения сущего. Основу миросозерцания Макиавелли составляют представление об иррациональной действующей судьбе и пессимистическое представление о сущности и существовании человека. В работе уделяется особое внимание вопросу о месте воззрений Макиавелли в истории политических учений. Автор полагает, что традиционная трактовка Макиавелли как родоначальника политической науки Нового времени нуждается в целом ряде существенных уточнений.

Ключевые слова: Возрождение, власть, государство, право, мораль, судьба, человек, Аристотель, Фома, Локк.

Литература

1. Антология мировой философии: В 4-х тт. — М., 1969.
2. Аристотель. Сочинения: В 4-х тт. — М., 1984.
3. Аристотель. Политика. — М., 1984.
4. Боэций. Утешение философией и другие трактаты. — М. 1990.
5. Горфункель А.Х. Философия эпохи Возрождения. — М., 2009.
6. Никколо Макиавелли: pro et contra. — СПб., 2002.
7. Макиавелли Н. Государь: трактаты. — М., 2003.
8. Марченко М.Н., Мачин И.Ф. История политических и правовых учений. — М., 2007.
9. Монтескье. Избранные произведения. — М., 1955.
10. Платон. Собрание сочинений: В 4-х тт. — М., 1994.
11. Скиннер К. Макиавелли. Очень краткое введение. — М., 2009.
12. Никколо Макиавелли: pro et contra. — СПб., 2002.
13. Чичерин Б.Н. Политические мыслители от Древнего мира до эпохи Возрождения. — М., 2010.
14. Фома Аквинский. Сумма теологии. — М., 2012.
15. Nederman C. Niccolo Machiavelli. URL: http://plato.stanford.edu/entries/machiavelli/

 

Суверенитет (Стэнфордская энциклопедия философии)

1. Определение суверенитета

В своей классике Два тела короля (1957), медиевист Эрнст Канторович описывает глубокую трансформацию в концепция политической власти в средние века. Изменения начались, когда концепция тела Христа превратилась в понятие двух тел — одно, corpus naturale , освященный хозяин на алтаре, другой, корпус mysticum , социальный орган церкви с прихожанами административная структура.Это последнее понятие — коллективного общественная организация, имеющая непреходящую мистическую сущность, — перейти к политическим образованиям, политическим органам. Затем Канторович описывает появление в позднем средневековье концепция двух тел короля, ожившая в Ричард II Шекспира и применим к раннему Новому времени политический. В то время как естественное, смертное тело короля исчезнет считалось, что после его смерти он обладал стойким сверхъестественным тот, который не мог быть уничтожен даже убийством, потому что олицетворял мистическое достоинство и справедливость политического тела.В современное государство, которое стало доминирующим в Европе раннего Нового времени, проявило качества коллективности, описанные Канторовичем, — единый, единый, замкнутый в территориальных границах, обладающий единый набор интересов, управляемый властью, который был объединен в единого юридического лица и обладал превосходством в продвижении интересов государство. Хотя в раннее современное время эту власть носили короли, позже его практикующие будут включать людей, управляющих через конституция, нации, коммунистическая партия, диктаторы, хунты и теократии.Современное государство известно как государство, а фундаментальная характеристика власти внутри него — суверенитет.

Эволюция, описанная Канторовичем, является определяющей для суверенитета. это отличительная черта современной политики. Некоторые ученые сомневались существует ли стабильное, существенное понятие суверенитета. Но есть фактически определение, которое отражает то, что суверенитет стал означать в Европа раннего Нового времени, и большинство последующих определений которой вариант: верховная власть на территории .Это качества, которыми обладали государства раннего Нового времени, но которые папы, императоры, короли, епископы и большинство дворян и вассалов в средние века не хватало.

Каждый компонент этого определения подчеркивает важный аспект концепция. Во-первых, обладатель суверенитета обладает властью. Что Другими словами, физическое или юридическое лицо не просто обладает силой принуждения, определяется как способность A заставлять B делать то, что иначе он бы не поступил. Авторитет — это скорее то, что философ Р.П. Вольф предложил: «право командовать и соответственно право на повиновение »(Wolff, 1990, 20). Что самое главное вот термин «право», означающий легитимность. Держатель суверенитета получает власть от некоторых взаимно признанных источник легитимности — естественный закон, божественный мандат, наследственный закон, конституция, даже международное право. В современную эпоху некоторая совокупность законов повсеместно является источником суверенитета.

Но если суверенитет — это вопрос власти, это не вопрос просто авторитет, но высший авторитет.Превосходство — вот что делает конституция Соединенных Штатов выше правительства Пенсильвания или любой другой обладатель суверенитета, отличный от полиции главный или корпоративный руководитель. Держатель суверенитета выше все органы, находящиеся в его ведении. Превосходство тоже присуще современность. В средние века многие авторитеты держали своего рода законного подтверждения их власти, будь то феодальная, каноническая или в противном случае, но очень редко такой ордер давал верховенство.

Последней составляющей суверенитета является территориальность, также характерная для политическая власть в современности.Территориальность — принцип какие члены сообщества должны быть определены. Он указывает, что их членство происходит от их проживания в пределах границ. Это мощный принцип, поскольку он определяет членство таким образом, который не может соответствуют идентичности. Границы суверенного государства не могут все ограничивают «народ» или «нацию», и на самом деле может включать в себя несколько из этих идентичностей, поскольку самоопределение и ирредентистские движения очевидны. это скорее просто в силу их расположения в географических границах что люди принадлежат государству и подпадают под власть его правитель.Современные суверены находятся на географической территории. в высшей степени авторитетный.

Сейчас территориальность воспринимается как должное. Это особенность авторитет по всему миру. Даже наднациональный и международный такие институты, как Европейский Союз и Организация Объединенных Наций, состоит из государств, членство которых, в свою очередь, определяется территориально. Эта универсальность формы является отличительной чертой современности и подчеркивает связь суверенитета с современностью. Хотя территориальность существовало в разные эпохи и в разных местах, другие принципы членство, такое как семейное родство, религия, племя и феодальные узы также пользовались большим авторитетом.Наиболее ярко контрастирует с территориальностью это странствующее племя, чья структура власти полностью диссоциирован с определенным участком земли. Территориальность определяет, с каким качеством граждане подчиняются власти — их географическое положение в пределах набора границ. Международный теоретики отношений действительно указали на сходство между суверенитет и другой институт, в котором линии разграничивают землю — частная собственность. Действительно, эти двое заметно выросли вместе в мысль Томаса Гоббса.

Высшая власть на территории — это общая определение суверенитета. Исторические проявления суверенитета почти всегда являются частными примерами этого общего определения. это на самом деле случаи, когда философы и политически мотивированные высказывались чаще всего, заявляя о своих претензиях на суверенитет того лица или этого свода законов. Понимание суверенитет, таким образом, предполагает понимание притязаний на него или, по крайней мере, некоторые из самых важных из этих утверждений.

За последние полтысячелетия эти заявления стали чрезвычайно популярными. разнообразные формы — нации, утверждающие независимость от матери государства, коммунисты, ищущие свободы от колонизаторов, vox население борется с древними режимами , теократии, которые отвергать власть светских государств и многих других. это действительно знак устойчивости и гибкости суверенного государства что он приспособил к себе такие разные виды власти. Хотя каталог этих органов невозможен здесь, в трех измерениях по которому они могут быть поняты, поможет разделить их на категории: обладатели суверенитета, абсолютный или неабсолютный характер суверенитет и отношения между внутренним и внешним измерения суверенитета.

Как и предполагалось, суверенитетом обладали различные органы власти — короли, диктаторы, народы, правящие конституциями, и тому подобное. В характер носителя высшей власти на территории наверное, самый важный аспект суверенитета. В начале модерна временами французский теоретик Жан Боден считал, что суверенитет должен существовать у одного человека. И он, и английский философ Томас Гоббс считал государя стоящим выше закона. Более поздние мыслители различались, приходя к видению новых локусов суверенитета, но оставаясь привержен принципу.

Суверенитет также может быть абсолютным или неабсолютным. Как это возможно что суверенитет может быть не абсолютным, если он также верховный? После все, такие ученые, как Алан Джеймс, утверждают, что суверенитет может быть либо присутствует, либо отсутствует, и не может существовать частично (James 1999, 462–4). Но здесь абсолютность относится не к степени или характер суверенитета, который всегда должен быть верховным, а скорее объем вопросов, над которыми владелец власти является суверенным. Боден и Гоббс считали суверенитет абсолютным, распространяющимся на всех. вопросы в пределах территории, безусловно.Возможно власть быть суверенным в некоторых вопросах в пределах территории, но не все. Сегодня многие государства-члены Европейского Союза (ЕС) выставляют неабсолютность. Они суверенны в управлении обороной, но не в управляют своей валютой, торговой политикой и многими социальными службами. политики, которые они проводят в сотрудничестве с властями ЕС в качестве изложены в законодательстве ЕС. Абсолютный суверенитет — квинтэссенция современности суверенитет. Но в последние десятилетия его начали ограничивать. такими учреждениями, как ЕС, практика ООН по санкциям вмешательство и международный уголовный суд.

Последняя пара прилагательных, определяющих суверенитет: «внутренний и внешний.» В этом случае слова не описывают исключительные виды суверенитета, но разные аспекты суверенитета, сосуществующие и вездесущие. Суверенный власть осуществляется в пределах границ, но также, по определению, с уважение к посторонним, которые не могут вмешиваться в управление. Государство было главным держателем внешних суверенитет после Вестфальского мира в 1648 году, после чего вмешательство в правящие прерогативы других государств стало незаконнорожденный.Понятие суверенитета в международном праве наиболее часто означает внешний суверенитет. Алан Джеймс так же понимает внешний суверенитет как конституционная независимость — свобода государства от внешнего влияния на его основные прерогативы (Джеймс 1999, 460–462). Примечательно, что внешние суверенитет зависит от признания посторонними. По утверждениям, это признание — это то, что закон о неприкосновенности частной собственности — совокупность взаимопонимания, дающая собственность, или состояние, невосприимчивость к постороннему вмешательству.Это также внешний суверенитет, устанавливающий основное условие международного отношения — анархия, означающая отсутствие высшей власти, которая предъявляет претензии к низшим инстанциям. Множество состояний, оба внутренне и внешне суверенный, составляет международную систему, где суверенные образования объединяются, торгуют, ведут войны и заключают мир.

2. Возвышение суверенного государства: теория и практика

Высшая власть над территорией — в рамках этого определения суверенитет можно тогда более точно понять только через его история.Эту историю можно описать как одно из двух широких движений. — первая, многовековая эволюция к европейскому континент, затем земной шар, суверенных государств, второй, ограничение абсолютных суверенных прерогатив во второй половине ХХ века.

Именно в Вестфальском мире 1648 года Европа укрепила свои долгий переход от средневековья к миру суверенных государств. По словам историка Дж. Р. Стрейера, Британия и Франция выглядели много как суверенные государства примерно к 1300 году, их короли обладали верховенством на ограниченных территориях.Но еще в начале Реформация 1517 г., Европа осталась далекой от Вестфалии. Это было как раз тогда произошел грандиозный поворот исторического импульса. когда Карл V Испании взошел на престол, объединив Кастилию, Арагон и Нидерланды, одновременно став Священной Римской империей Император, получивший прерогативы над землями в Центральной Европе, в то время как взяв на себя роль борца за соблюдение католической церкви значительные временные прерогативы внутри Империи, особенно ее соблюдение церковной ортодоксии.Но внутри Империи Карл V тоже не был сувереном для принцев и вельмож. сохранил прерогативы, над которыми он не имел никакого контроля. В 1555 г. система суверенных государств получила важные позиции в Мирном Аугсбург, формула которого cuius regio, eius Religio , позволила Немецкие князья насаждать свою веру на своей территории. Но Аугсбург был нестабильным. Множественные конкурсы за поселение провизии приводили к постоянным войнам, завершившимся, наконец, Тридцатилетняя война, которая не закончилась до 1648 г., заключением мира Вестфалия.

Какие особенности Вестфалии делают ее источником суверенных государств система? На самом деле не все ученые согласны с тем, что он заслуживает этого статуса. (см. Краснер 1999). Нигде в договорах об урегулировании нет система суверенных государств или даже государство как правящая легитимная блок, предписанный. Конечно, Вестфалия не создавала суверенного заявляет систему ex nihilo , для компонентов системы накапливались веками до поселения; впоследствии некоторые средневековые аномалии сохранились.Однако в двух широких отношениях в обоих правовые прерогативы и практические полномочия, система суверенных государства победили. Во-первых, государства возникли практически как единственная форма основной конституционный авторитет в Европе, их авторитет отсутствует больше серьезно оспаривается Священной Римской Империей. Нидерланды и Швейцария получила неоспоримый суверенитет, германские государства Священная Римская империя приобрела право на союз за пределами империи, в то время как дипломатические коммуникации и внешнеполитические планы современные великие державы выявили общее понимание системы суверенных государств.Светские власти Церкви также были сократились до такой степени, что они больше не оспаривали суверенитет государства. В ответ Папа Иннокентий X осудил мирные договоры как «недействительные, недействительные, недействительные, несправедливые, несправедливый, проклятый, нечестивый, глупый, бессмысленный и бессмысленный для все время »(цитируется по Maland 1966, 16).

Во-вторых, Вестфалия положила конец долгой эпохе вмешательства в вопросы религии, до того времени наиболее распространенное сокращение суверенных прерогатив.После десятилетий вооруженного противостояния окончательно закрепился замысел Аугсбургского мира, но не в точная форма 1555 года, но эффективно устанавливающая власть князья и короли над религией. Хотя вмешательство в вопросы религия не пришла к окончательному концу, она стала чрезвычайно редкой, это резко контрастирует с предыдущими 130 годами, когда войны религия расколола Европу. Поскольку система суверенных государств стала более в последующие десятилетия этот запрет на вмешательство тоже станет более обобщенным, превратившись в основополагающую норму международной системы.

Опять же, не все ученые согласны с тем, что Вестфалия заслуживает своего Статус «момент основания». Дэниел Филпотт выступал за ортодоксальность в (Philpott, 2001). В последние годы, хотя ряд ученые пришли к выводу, что миф Вестфалии должен быть деконструированы и выброшены (Krasner, 1999; Carvalho, Leira, and Хобсон, 2011; Nexon, 2009 г .; Осиандер, 1994; Осиандер, 2001; Тещке, 2009 г.). Как правило, эти ученые подчеркивают, что важные элементы государственность существовала задолго до Вестфалии и этого важного элементы «иерархии» или ограничения суверенитета сверху, долго после Вестфалии.Только долгосрочное консенсус ученых может определить, какой Вестфалия и дальше будет рассматривается.

Была ли система суверенных государств укреплена в Вестфалии, полностью сложился в более позднее время или всегда оставался неортодоксальным, его базовая форма, тем не менее, распространилась по всему миру в течение следующих трех веков, кульминацией которого стал упадок европейских колониальных империй в середине 20 ^{-х годов} века, когда государство стало единственным форма государственного устройства, когда-либо охватившего всю земную поверхность земного шара.Сегодня нормы суверенитета закреплены в Уставе Соединенных Штатов. Страны, чья статья 2 (4) запрещает нападения на «политические независимость и территориальная целостность », чья статья 2 (7) резко ограничивает вмешательство.

В следующем разделе подробно описывается ограничение суверенитета после Второй мировой войны, это широкое историческая тенденция не должна заслонять собой аспекты, в которых суверенитет сохранились и даже возродились в последние годы. В важной статье ученый-международник Ролан Пэрис (2020) приводит доводы что в мировой политике возрождается довестфальский понятия суверенитета, включая «внелегальный» и «Органические» версии, контрастирующие с вестфальскими суверенитета и его норм о правовом равенстве государства и невмешательство во внутренние дела.Париж документирует это возрождение в России при президенте Владимире Путине, Китае при президенте Си Цзиньпин и Соединенные Штаты при президенте Дональде Трампе.

Поскольку суверенное государство оккупировало европейский континент, постепенно часть, в начале Нового времени, в конечном итоге сформировав систему, которая пришла захватить земной шар, современные политические философы приняли это форма государственного устройства и описал, что сделало его законным. Они не были создатели концепции, ибо даже в средние века такие философы, как Данте и Марсилий из Падуи, выступали за разделение светских и религиозных сил, которые будут достигнуты через передача прерогатив в руки светского правителя.Затем в В начале Нового времени было два примерно современных философа которые не писали явно или сознательно о суверенитете, но чьи идеи составили по существу важные разработки концепции. Макиавелли наблюдал за политикой городов-государств в его эпоху Возрождения. Италии и описал, что принц должен был сделать, чтобы способствовать процветанию республики в условиях, которые наделяли его высшей властью в пределах его территория. Очевидно, он не должен был подчиняться законам природы, канонам закона, заповеди Евангелия или любых норм или авторитетов, которые обязанные члены христианского мира.Скорее, он должен быть подготовлен «Не быть добрым» и быть готовым творить зло, а не потому что зло больше не было злом, а потому что иногда необходимо для достижения цели, которая была центральной для Макиавелли, конца что составляет объединяющую идею его мысли: сила и благоустройство государства. Обязанность принца была raison d’état . Он был верховным в территории государства и несет ответственность за благополучие этого единичное, унитарное тело.

Мартин защищал суверенитет с совершенно другой точки зрения. Лютер.Его теология Реформации выступала за устранение Католическая церковь с ее многочисленными силами, а не только с ее церковным достоянием. силы, но силы, которые по любому современному определению являются временными. Лютер считал, что Церковь больше не следует рассматривать как видимый, иерархический институт, а скорее был невидимо объединенным совокупность поместных церквей, придерживающихся правильного учения. Таким образом Католическая церковь больше не владела на законных основаниях обширными землями, которые он облагал налогами и защищал, и чье правосудие он вершил; это не было более законно для его епископов занимать светские должности при принцы и короли; и Папа не сможет свергнуть светских правителей через его силу отлучения от церкви; самое главное, Священная Римская Император больше не мог законно навязывать католическое единообразие.Нет дольше Церковь и те, кто действовал от ее имени, упражнялись политическая или экономическая власть. Кто же тогда возьмется за такое отказался от полномочий? Территориальные князья. «Уничтожением независимость церкви и ее влияние на экстерриториальное общественного мнения, последним препятствием на пути к единству внутри государства было сняты », — пишет политический философ Дж. Фиггис (72). Это было это видение, которое восторжествовало в Вестфалии.

Все это объясняет политическая теология Лютера.Он преподавал что под властью Бога два ордена с двумя формами правительство существовало. «Царство духа» было порядок, в котором Христос был связан с душой верующего. В царством мира был порядок светского общества, где гражданские власти управляли государственными учреждениями с помощью закона и принуждения. Обе области способствовали благу верующих, но в разных смыслах; они должны были быть организованы отдельно. Руководители церкви выполнять духовные обязанности; князья, короли и магистраты исполняли временные.Освобожден от власти папы и католика Церковь, присвоив себе светскую власть в пределах своего царства, князья теперь фактически были суверенными. В ту эпоху даже князья осуществляли значительный контроль над протестантскими церквями, часто назначая своих региональных лидеров, как описано в доктрине «Эрастианизм». Хотя ни Лютер, ни другие протестанты реформаторы подробно обсуждали доктрину суверенитета, они предписано князьям всю его сущность. И снова Фиггис:

Единство, универсальность и сущностная правота суверенного территориального государства и отрицание всякого экстерриториального или независимая общинная форма жизни — это непреходящие вклад в политику.(91)

Другие философы раннего Нового времени, конечно, поддерживали доктрину суверенитет явно и, таким образом, более тесно связаны с Это. Французский философ Жан Боден был первым европейским философом. широко рассматривать концепцию. Его концепция souveraineté стал центральной концепцией его работа, De la république , которую он написал в 1576 году, во время время, когда Франция была расколота гражданской войной между кальвинистами Гугеноты и католическая монархия.Он рассматривал проблему порядка как центральный и не думал, что это можно решить с помощью устаревших средневековые представления о сегментированном обществе, но только через концепцию в какие правители и управляемые были объединены в единое целое политика, которая была выше любого другого человеческого закона, и фактически была источником человеческого права. Это понятие было суверенитетом. Только высший авторитет внутри территории может укрепить раздробленное сообщество.

Безусловно, Боден считал, что орган, обладающий суверенитетом, был связаны естественным и божественным законом, хотя ни один человеческий закон не может судить или обратиться к нему.Что еще более любопытно, он также считал, что суверенитет справедливо осуществляется с уважением обычных и имущественных прав. Не ясно как такая сдержанность могла быть согласована с высшим статусом суверенная власть. Возможно, Боден считал, что такие права были быть особенностями правового режима, который сам был суверенным в отношении другим властям. В самом деле, он также считал, что форма правления что осуществляемые суверенные полномочия могут законно варьироваться в зависимости от монархия, аристократия и демократия, хотя он предпочитал монархию.Однако, как бы ни выглядело суверенное тело, оно не подлежало любой внешний человеческий закон или власть на его территории. Ф. Х. Хинсли пишет:

В то время, когда стало необходимо, чтобы конфликт между правители и управляемые должны быть прекращены, — понял [Бодин]. был впечатляющим интеллектуальным подвигом — что конфликт будет решается только в том случае, если можно было одновременно установить существование обязательно неограниченная правящая власть и чтобы различать эту власть от абсолютизма, который был свободен игнорировать все законы и нормативно-правовые акты.Он сделал это, обосновав как законность этой власти и мудрость соблюдения ограничений, которые хеджировали его собственное использовать природу политического тела как политического общества состоящий из правителя и подчиненного — и его заявление суверенитет был необходимым, единственно возможным результатом ( 124–125).

«Заявление о суверенитете» Бодена является первым систематический в современной европейской философии, и поэтому заслуживает знаковый статус.

Английский философ Томас Гоббс также писал во времена гражданская война, а также пришла к понятию суверенитета в качестве решения.По мнению Гоббса, народ установил суверенную власть через договор, в котором они передали все свои права Левиафан, представлявший абстрактное понятие государства. В воля Левиафана царила безраздельно и представляла волю всех те, кто отчуждал на нее свои права. Как у Бодена Повелитель, Левиафан Гоббса был выше закона, смертный бог не связаны какими-либо конституционными или договорными обязательствами с любыми внешняя сторона. Как и Боден, Гоббс также считал, что суверен подотчетен Богу и, скорее всего, в той или иной форме естественному закону.В остальном же закон был повелением суверенного правителя, исходит из его воли, и обязательство подчиняться ему является абсолютным.

И Боден, и Гоббс выступали за суверенитет как высшую власть. В концепция продолжает преобладать как презумпция политического правления в государства по всему миру сегодня, в том числе те, где суверенный совокупность правовых институтов ограничивает государственные и гражданские права для частные лица. На протяжении веков новые представления о держателях суверенитет развились.Руссо, совсем не похожий на Бодена или Гоббс видел коллективных людей в государстве как суверена, управляя своей общей волей. В конституционном правительстве это народ, правящий посредством суверенного закона. Это версия, которая сегодня наиболее распространена в мире.

Однако версии суверенитета, напоминающие о Гоббсе и Bodin продолжил свое существование в двадцатом веке. Явное обращение к обоим этим философам было в начале двадцатого века. например, немецкий философ и юрист Карл Шмитт.Его книга 1922 года открывается строкой: «Властелин тот, кто решает об исключении »(пер. Г. Шваб, 1985). Шмитт думал, что суверен был выше любого конституционного закона и должен был иметь возможность «Принимать решение» во имя блага государства во время чрезвычайной ситуации. Он мало уважал либеральных конституционализм, который он считал совершенно недостаточным для сдерживания борьба за власть, связанная с политикой. По большому счету мало указывая на то, что, по крайней мере, в этой работе Шмитт думал, что суверенный быть связанным божественным или естественным законом.Либеральный конституционализм Веймарской Германии был его главным доказательством за это убеждение; в 1930-е годы он горячо поддерживал Национал-социалистический режим, чрезвычайные полномочия которого были что он считал необходимым.

3. Обход суверенного государства: теория и практика

Рост и глобальное расширение суверенитета, описанное и даже восхваляемый политическими философами, составляет одну из самых грозные и успешные политические тенденции современности.Но от в свои первые дни суверенитет встречал как сомневающихся, так и квалифицированные сторонники, многие из которых считали притязания закона на суверенный статус как форма идолопоклонства, иногда как панцирь, за которым правители творят жестокость и несправедливость свободным от законной внешней проверки. Это действительно было после Холокост, значимые юридические и институциональные ограничения фактически возник суверенитет, многие из которых пришли к сокращению права суверенных государств весьма существенно.Два самых известных ограничения — это конвенции о правах человека и европейские интеграция.

Это было в 1948 году, когда подавляющее большинство государств подписали Всемирную Декларация прав человека, обязуясь уважать более 30 отдельные права для физических лиц. Поскольку это не было юридически обязательным декларация и не содержала никаких положений о применении, декларация оставили суверенитет государств нетронутым, но это был первый шаг к привязывая их к международным универсальным обязательствам в отношении их внутренних дел.Спустя десятилетия эти права человека станут достоянием еще более сильный правовой статус. Одно из самых надежных прав человека конвенций, которые действительно ограничивают суверенитет, даже если это мягко, через свои арбитражные механизмы, является Европейской конвенцией для Защита прав человека и основных свобод, образована в 1950 году. Примерно тогда же, подписанный 9 декабря 1948 года, был Геноцид. Конвенция, обязывающая подписавшие государства воздерживаться и наказывать геноцид. Затем, в середине 1960-х, были заключены два завета — Пакт о гражданских и политических правах и Пакт об экономических, Социальные и культурные права — юридически связаны большей частью государств мира к уважению прав человека своих народов.Опять же, конституционные полномочия подписантов оставались в значительной степени нетронутыми, поскольку они не позволили бы ни одному из этих обязательств посягать на их суверенитет. Последующие пакты о правах человека, также подписаны подавляющим большинством государств мира, содержат аналогичные оговорки.

Только практика соблюдения прав человека, подкрепленная военными правоохранительными органами или надежные судебные процедуры ограничат суверенитет в серьезном способ. Прогресс в этом направлении начал происходить после холодной войны. через исторический пересмотр Вестфальского мира, который сокращает норму, сильно продвинутую ее договорами — невмешательство.В серии из нескольких серий, начиная с 1990 года, Организация Объединенных Наций или другая международная организация одобрила политическое действие, обычно с применением военной силы, которое широкое консенсус государств ранее считался бы незаконным вмешательство во внутренние дела. В эпизодах участвовали одобрение военных операций по исправлению несправедливости в границы государства или внешнее управление внутренней такие вопросы, как полицейские операции. В отличие от миротворческих операций во время Холодной войны, операции обычно не получали согласия правительство целевого государства.Они произошли в Ираке, бывшем Югославия, Босния, Косово, Сомали, Руанда, Гаити, Камбоджа, Либерия, Ливия и другие места. Хотя легитимность и мудрость личности интервенции часто оспариваются между штатами — бомбардировки США Ирака в декабре 1999 г. и интервенции НАТО в Косово, за Например, не удалось добиться одобрения Совета Безопасности ООН, как и вторжение США в Ирак в 2003 году — широкая практика вмешательство, вероятно, будет и дальше пользоваться широкой поддержкой в U.Н. Совет Безопасности и другие международные организации.

Явный призыв пересмотреть концепцию суверенитета, чтобы позволить за международно санкционированное вмешательство возникло с Ответственность за защиту, документ, написанный и выпущенный в 2001 г. Международная комиссия по вмешательству и государственному суверенитету, a комиссия, созванная правительством Канады по указанию Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан. В документе предлагается сильная пересмотр классической концепции, согласно которой суверенитет предполагает «Ответственность за защиту» со стороны государства по отношению к собственных граждан, ответственность, которую могут взять на себя посторонние, когда государство совершает массовую несправедливость или не может защитить свои собственные граждане.Ответственность за защиту получила широкое международное признание. внимания и служит манифестом концепции суверенитета, которая не является абсолютным и зависит от внешних обязательств.

Другой способ ограничения суверенитета — это Европейская интеграция. Эта идея также возникла как реакция на Холокост, бедствие, которое многие европейские лидеры приписывают, по крайней мере, отчасти из-за отсутствия ответственности суверенного государства. Исторически сложилось так, что самые горячие сторонники европейской интеграции действительно происходили из католических христианско-демократических партий, чьи идеалы уходят корнями в средневековый христианский мир, где, по крайней мере теоретически, ни один лидер не был суверенным, и все лидеры были подотчетны универсальный набор ценностей.На современном языке прав человека и демократии, они повторяют критику Папы Иннокентия X в адрес мира Вестфалии.

Европейская интеграция началась в 1950 году, когда шесть государств сформировали Европейское сообщество угля и стали в Парижском договоре. В Сообщество установило совместную международную власть над углем и сталелитейная промышленность этих шести стран, влекущая за собой контроль со стороны исполнительной власти через постоянную бюрократию и Совет по принятию решений Министры состоят из министров иностранных дел каждого государства.Эта же модель был расширен до общеэкономической зоны по Римскому договору 1957 года. Он был усилен судебным органом, Европейским судом, и законодательный орган, Европейский парламент, избираемый прямым голосованием общеевропейский тело. Со временем европейская интеграция расширилась, поскольку институт теперь состоит из двадцати семи членов и углубляется, как это было в Маастрихтский договор 1991 года, расширивший полномочия учреждения. и преобразовал его в Европейский Союз. Далеко не замена государств, Европейский Союз скорее «объединяет» важные аспекты их суверенитета в «наднациональный» институт, в котором ограничивается их свобода действий (Кеохейн И Хоффман 1991).Они больше не являются абсолютно суверенными. В в последние годы европейская интеграция продолжала развиваться. важные аспекты. 1 декабря 2009 г. был подписан Лиссабонский договор. в полную силу, объединяя суверенитет и укрепляя Совет министров и Европейский парламент, создавая Высшую Представитель Союза по иностранным делам и политике безопасности при представляют единую позицию Европейского Союза и делают европейский Хартия Союза основных прав человека имеет обязательную юридическую силу.Однако в последние годы возникли проблемы с европейской интеграцией. также. Договор о Конституции Европы был подписан стран-членов Европейского Союза в 2004 году, но референдумы в Франция и Нидерланды в 2005 году отвергли его и предотвратили его ратификация. Затем, в 2016 году, референдум в Великобритании. привел к победе выхода Великобритании из Европейский Союз, широко известный как «Брексит».

Это ограничение суверенного государства посредством международного норм и наднациональных институтов, находит параллель в современных философы, нападающие на понятие абсолютного суверенитета.Их мысль не совсем нова, потому что даже в раннее современное время философы, такие как Гуго Гроций, Альберико Джентили и Франсиско Суарес, хотя они признали государство законным институтом, считал, что его авторитет должен быть ограниченным, а не абсолютным. В жестокий принц, например, мог быть подвергнут дисциплинарным взысканиям от соседних князей, что очень похоже на современные представления о гуманитарное вмешательство.

Две из наиболее заметных атак на суверенитет со стороны политических философы со времен Второй мировой войны пришли в 1950-х годах из Бертрана де Жувенель и Жак Маритен.В своей выдающейся работе 1957 г. Суверенитет: исследование политического блага , Жувенель признает, что суверенитет является важным атрибутом современного политическая власть, необходимая для разрешения споров внутри государства и наладить сотрудничество в защите от посторонних. Но он прямо осуждает современную концепцию суверенитета, которая создает власть, которая выше правил, власть, указы которой должны рассматриваться законными просто потому, что они исходят из его воли. Жувенелю, суверенитет достиг своего пика в Гоббсе, чьи «ужасающие концепция все возвращается к средствам принуждения, которые позволяют суверен может издавать права и диктовать законы, как ему заблагорассудится.Но эти средства сдерживания сами по себе являются лишь частью социальные силы сосредоточены в руке государя »(197). Несмотря на их разногласия по поводу локуса и формы суверенитета, последующие мыслители, такие как Локк, Пуфендорф и Руссо, «должны были почувствуйте соблазн этой механически совершенной конструкции »(198). Это был «час суверенитета в себе », пишет Жувенель, существование которой «вряд ли кто-нибудь с тех пор имейте смелость отрицать »(198).

Как следует из его описания Гоббса, Жувенель рассматривает раннее Новое время. абсолютный суверенитет с большой тревогой.«[I] Это сама идея что опасно », — пишет он (198). Но вместо того, чтобы звонить для отмены концепции он считает, что суверенитет должен быть направлен так, чтобы суверенная власть не желала ничего, кроме того, что законный. Мораль не определяется сувереном, а имеет независимая действительность. Апеллируя к точке зрения «христианской мыслители, — утверждает он, — существуют. . . завещания, которые справедливые и воли несправедливые »(201). «Власть,» затем «несет с собой обязанность командовать тем, что надо командовать »(201).Это было понимание власть, принадлежащая старому режиму, где эффективные советники монарх мог направить свои усилия на общее благо. Что может канал государь будет сегодня? Жувенель, кажется, сомневается, что одного лишь судебного или конституционного дизайна. Скорее он ставит его надежда на общие моральные концепции граждан, которые действуют как ограничение выбора суверена.

Во второй главе его непреходящей работы 1951 года Man and the Государство , Жак Маритен не очень-то сочувствует суверенитету в все, даже не квалифицированное сочувствие Jouvenel:

Я считаю, что политическая философия должна избавиться от слово, а также понятие суверенитета: — не потому, что это устаревшей концепции, или в силу социолого-юридической теории «Объективный закон»; и не только потому, что концепция Суверенитет создает непреодолимые трудности и теоретические путаница в области международного права; но потому что, рассматривается в его подлинном значении и в перспективе собственно научное царство, к которому он принадлежит — политическое философия — эта концепция по своей сути неверна и связана с вводят нас в заблуждение, если мы продолжаем его использовать — предполагая, что слишком долго и слишком широко принимается, чтобы быть допустимо отвергнутым, и не осознавая присущих ему ложных коннотаций (29–30).

Ошибка Бодена и Гоббса заключалась в том, что они суверенитет как власть, навсегда переданная народом, и отчужден к внешней сущности, здесь монарх. Скорее, чем представляя народ и будучи подотчетным ему, государь стал трансцендентным существом, обладающим высшим и неотъемлемым право управлять людьми независимо от них, а не представляя людей, подотчетных им. Как Jouvenel, Maritain сожалеет о таком возвышении воли государя, что то, что просто то, что служит его интересам.Это идолопоклонство. Любая передача авторитет политического тела либо по отношению к какой-то его части, либо к некоторая внешняя сущность — аппарат государства, монарх или даже народ — нелегитимен, ибо на самом деле Правительство основано на его отношениях с естественным правом. Суверенитет приводит к трем дисфункциональным состояниям. Во-первых, его внешнее измерение. делает непостижимым международное право и мировое государство для обоих которой Маритен очень сочувствует. Во-вторых, внутреннее измерение суверенитета, абсолютная власть государства над политическим телом, приводит к централизму, а не к плюрализму.В-третьих, высшая власть суверенное государство противоречит демократическому представлению о подотчетность.

Как католический философ, аргументы Маритена похожи на Христианские философы Европы раннего Нового времени, критиковавшие абсолютную суверенитет. Наблюдая за подъемом грозной сущности государства, они стремились ограничить его власть и авторитет. Они являются предками тех, кто сейчас требует ограничения государственных власть во имя прав человека, права подавить геноцид и бедствия и доставки помощи извне, международного уголовного суда, и наднациональной организации, которая принимает на себя полномочия управление экономическим, а теперь, может быть, и военным делом.

Аргументы в пользу ограничения суверенитета остаются сильными в католической церкви. и другие христианские традиции. Папа Бенедикт XVI выступил за Обязанность защищать, например, в его речи 2008 г. Организация Объединенных Наций. В последние годы политические философы либеральной традиции также выступали за ограничение суверенитета. Двумя примерами являются Томас Погге (1992 и 2008, 174–201) и Аллен Бьюкенен (2004). Оба признают суверенитет важным, но не абсолютный моральный статус, стремление освободить место для таких возможностей, как гуманитарное вмешательство одобрено ООН и более активное развитие глобальных институтов по борьбе с бедностью.

Крито Платона и кризис суверенитета

Обычное прочтение Крита утверждает, что диалог исследует природу справедливых и несправедливых законов с условными соображениями о том, как человек должен реагировать на законы, которым он подчиняется. Однако суть диалога, дискурс о Законах, касается отношения личности (Сократа) к суверенной природе закона в политической жизни. Точнее, через разговоры между Критом и Сократом и воображаемый дискурс Сократа о законах диалог имеет дело с исследованием природы жизни и суверенитета, которые переплетаются с законом, сообществом и человеческой личностью.Таким образом, суд над Сократом — это также испытание для определения того, где находится верховная власть: государство или личность. Это основной вопрос, который Платон исследует в диалоге.

Греческая философия проводила различие между bios и zoē ; между полноценной жизнью и голой жизнью. [1] Как метко резюмировал Джорджио Агамбен: «У греков не было единого слова, чтобы выразить то, что мы подразумеваем под словом« жизнь »» [2]. Различие между наполненной жизнью и голой жизнью в сфере политики видно из самого известного ученика Платона. , Аристотель, писавший, что возникновение государства происходит из «голых жизненных потребностей.. . [посредством чего] человек, когда он совершенен, является лучшим из животных, но когда он отделен от закона и справедливости, он хуже всех ». [3]

Совершенство человечества, по Аристотелю, проистекает из политической (или социальной) природы человечества что ведет к формированию политического сообщества и полноценной жизни в нем, осуществляемой через arête и phronesis. В самом деле, arête невозможен без политической жизни в политической мысли Аристотеля. Полноценная жизнь выступает против неквалифицированной голой жизни, причем bios politikos относятся к хорошей жизни, вызванной политической враждебностью человечества, а zoē — к чему-то жалкому и тревожному.Таким образом, голая жизнь — это воплощение жизни изгоя без дома, семьи или полиса .

Несмотря на выдающееся значение различия bios-zoē у Аристотеля, то же самое различие прослеживается и в корпусе Платона; как и озабоченность по поводу природы суверенитета и того, как суверенитет вписывается в различие bios-zoē . Подчинение закону — это тема, исследуемая во многих диалогах Платона, наиболее явные, на мой взгляд, можно найти в Евтифроне , Республике и Законах .Но в Crito эта тема подчинения закону освещает различие bios-zoē более явно, чем другие диалоги.

В разговоре с Критоном Сократ сообщает ему, что он прожил довольную жизнь, будучи верным членом афинской общины. [4] Таким образом, именно в Афинах — как гражданин и член этого политического сообщества — Сократ завершил свое призвание к полноценной жизни. Сократ был доволен своей жизнью. Вот что он говорит Крито в тюремной камере.Удовлетворенный своей жизнью, Сократ довел до конца ту хорошую жизнь, которую, как установлено, обеспечивает политическая жизнь. Но в диалоге между Сократом и Критоном, а также между Сократом и законами возникает парадокс: наполненная жизнь Сократа также привела его к состоянию голой жизни. Обязательно ли доведение полноценной жизни в политическом сообществе до голой жизни, о чем свидетельствует состояние Сократа в диалоге?

Именно этот парадоксальный вопрос, охватывающий пустоты жизни и суверенитета, Платон в основном заинтересован исследовать в диалоге.Обеспокоенность, которую Платон помещает в вопрос о жизни и суверенитете и их месте в плоскости bios politikos , продолжает давний и актуальный вопрос Платона о том, в каком городе живут люди. Республика . И это вопрос, лежащий в основе большинства его диалогов, осознаем мы это с готовностью или нет.

Суверенная власть

Традиционный взгляд на суверенитет означал абсолютный контроль над жизнью.Он был отмечен властью решать, кому жить, а кому умереть. Карл Шмитт точно охарактеризовал суверена как «того, кто принимает решение об исключении» [5]. Другими словами, суверен был тем, кто решает исключение, кого включать в качестве члена политического сообщества, и иметь место для полноценной жизни, и который должен был быть отмечен как аутсайдер, а затем быть сведен к голой жизни актом исключения. Суверенитет, таким образом, отмечен этой властью включения-исключения в политическую власть, в которой люди занимают промежуточную позицию, буквально ничейную землю, которой они отмечены как члены внутри закона или как животные вне закона.

Поскольку осуществление жизни связано с полноценной жизнью в политическом сообществе, потому что люди являются политическими животными, принцип суверенитета, основанный на исключении (в форме исключения), по-прежнему влечет за собой контроль над жизнью и смертью и воплощает в себе знак . bios и zoē . Ибо человек, допущенный к политическому сообществу, имеет жизнь, в то время как человек, исключенный и отмеченный за голую жизнь, является «худшим из [животных]». Изгнание из политического сообщества должно быть отмечено знаком голой жизни и, следовательно, смерти.

Шмитт применил определение суверенитета к «любому чрезвычайному указу о осадном положении». [6] То есть, он находится в чрезвычайном положении («осадном положении»), когда суверенитет кристаллизуется и проявляется наиболее ярко. . Только когда жизнь политического сообщества находится под угрозой, в условиях осадного положения, суверенитет насильственно проявляется и использует свою силу против того, что ему угрожает (реальное или воображаемое) в шмиттовском отчете. Подразумевается, что суверенитет — это жизнь (через власть) любой ценой — до такой степени, что суверенитет отнимет жизнь, чтобы сохранить свою собственную жизнь.В этом действии суверенная власть проявляется в способности контролировать или забирать жизнь. Это то, что характеризует состояние исключения: «Исключение, которое не кодифицировано в существующем правовом порядке, в лучшем случае можно охарактеризовать как случай крайней опасности, опасности для существования государства и т.п.» [7 ]

Агамбен также описал состояние исключения, при котором суверенитет демонстрируется принудительно, как «ничейную землю между публичным правом и политическим фактом, а также между юридическим порядком и политической жизнью.[8] Кроме того, Агамбен отметил сложность понимания чрезвычайного положения из-за использования в нем милитаристских и военных терминов наряду с воинственными образами. [9] Но если война — это борьба за жизнь, а не за мир, то состояние исключения — если есть жизнь, поскольку любая жизнь может быть потенциальной угрозой существованию политического порядка — парадоксальным образом также существует для цели полноценной жизни в условиях структурная ткань государства. Поскольку агон имеет фундаментальное значение для жизни, Агамбен критикует Шмитта за то, что Шмитт слишком мягок (или наивен) в том, что суверенитет проявляется только в моменты осады (состояние исключения).Осада, состояние исключения, всегда продолжается до тех пор, пока человек жив. Состояние осады — это экзистенциальная реальность, которую воплощает жизнь. Следовательно, состояние исключения существует постоянно и расширяется до тех пор, пока не будет уничтожена нейтральная зона, которая представляет собой поглощение пространства между государством и человеком, что делает возможным гражданское общество и общество досуга. Ликвидация этой нейтральной зоны должна быть достигнута, чтобы государство чувствовало экзистенциальную безопасность.

Поскольку жизнь начинается на окраине, рождении, жизнь прежде всего характеризуется бессилием.Один зависит от других в их воспитании, выживании и росте для расширения прав и возможностей. Таким образом, человек не рождается суверенным, поскольку не рождается с властью. Один зависит от других, владеющих вами. Таким образом, Аристотель утверждал, что семья была основой политических сообществ [10]. Смысл того, что политическое сообщество уходит корнями в семью или понимается как коллективная расширенная семья, уже сделан из диалогов Платона, таких как Euthyphro , Republic и Crito .Противоборство между семьей и законом явно проявляется в верности Евтифрона закону по отношению к своему отцу, коллективизации семьи, как это описано в предполагаемом идеальном состоянии в Republic , и дискурсе о Законах в Crito — все они опираются на сыновний язык или игра с соперничеством между семьей, законом и суверенитетом. (Неудивительно и то, что, поскольку действие Евтифрона происходит в последние дни Сократа, мы видим тематическую связь между диалогами и тем, что, поскольку боги и биологическая семейная единица были вытеснены государством, что придут законы Афин. чтобы воплотить то, на что намекал Euthyphro, более убедительно и заметно в Crito .)

Продолжая историю, средневековый исламский философ Ибн Халдун также отметил, что именно семья является первым убежищем от жестокости и несправедливости мира, то есть обращение к семье за ​​защитой и расширением возможностей отмечает и укрепляет семью. как первая единица суверенной власти. [11] Точно так же католическая социальная философия считает семью первой ячейкой общественного строя; «изначальная ячейка социальной жизни» [12]. Даже Жан-Жак Руссо согласился с этим, поскольку «старейшим из всех обществ и единственным естественным является общество семьи; тем не менее, дети остаются привязанными к отцу по своей природе только до тех пор, пока он им нужен для их сохранения.[13] В результате философского исследования делается вывод, что семья является первым краеугольным камнем и воплощением суверенной власти в мире. [14]

Поскольку суверенитет отмечен властью, власть приходит в цифрах (по крайней мере, исторически). В одиночестве человек слаб, бессилен и находится во власти мира и других. В сообществе человек укрепляется не по своей воле, а благодаря относительной власти, которую он получает, будучи членом группы. Политическая или социальная враждебность человечества направлена ​​на полноценную жизнь.Или хорошая жизнь, как утверждал Аристотель. [15] Соответственно, все человеческие сообщества и конструктивные усилия направлены на облегчение экзистенциального беспокойства по поводу того, что они связаны или остаются в состоянии голой жизни. Ибо без сообщества, служащего краеугольным камнем для возможности полноценной жизни — в наиболее очевидном случае и в целом согласованного большинством философов исторически, семьи — человеческая жизнь была бы голой, суровой и короткой, сродни жизни в мире. состояние природы, описанное Томасом Гоббсом в книге Leviathan .

Следовательно, глава семьи является предпоследним сувереном в самом основном воплощении суверенитета, как Ливий сформулировал в своей книге «История Рима », а Роберт Филмер защищал ее в Патриархе . paterfamilias — это первый источник суверенитета, первый источник возможности иметь полноценную жизнь и первое сооружение, сознательно стремящееся к достижению полноценной жизни. Но точка зрения главы семьи, отца в древнегреческой и римской культуре и обществе, как изначального арбитра суверенитета, важна для понимания анализа суверенной власти в Crito , особенно учитывая сыновний язык, используемый в беседа о Законах.

Голая жизнь

Идея голой жизни выходит далеко за рамки греческой дихотомии bios и zoē . Сегодня люди, вероятно, знакомы с голой жизненной стороной греческого различия благодаря идее естественного состояния, представленной Томасом Гоббсом, или превращению естественного состояния в состояние войны в переосмыслении Джона Локка. В любом случае только через содружество — политическое сообщество — в котором полноценная жизнь может быть завершена без страха причинения вреда или насильственной смерти.

Аристотель был непреклонен в том, что телос жизни завершается проживанием в политическом сообществе: «Когда несколько деревень объединяются в единое целостное сообщество, достаточно большое, чтобы быть почти или вполне самодостаточным, государство возникает, зародившись в голые потребности жизни и продолжение ради хорошей жизни. И поэтому, если более ранние формы общества естественны, то же самое и государство, потому что это их конец ». [16] Более того, Аристотель несколько раз связывал человеческую телеологию и процветание с политической жизнью, способствуя взаимосвязанности между биографиями. и полис : «Следовательно, каждый город-государство существует по своей природе, поскольку так существуют первые партнерства; поскольку город-государство — это конец других партнерских отношений, а природа — это конец, поскольку то, чем является каждая вещь, когда ее рост завершен, мы говорим о природе каждой вещи … объект, для которого существует вещь, ее конец, это его главное благо.[17] Главное благо для человека — это полноценная жизнь в политическом сообществе.

Значение состояния Аристотеля, проистекающего из простых жизненных потребностей, посредством которых совершенство жизни достигается в политическом сообществе, ставит под вопрос, почему голая жизнь в первую очередь проблематична. Самое близкое понимание, которое можно почерпнуть из Аристотеля, состоит в том, что изолированный человек обычно неспособен к хорошей жизни. Встречая племя, изолированного человека легко победить. Перебравшись через город, изолированный человек терпит поражение.В телеологической концепции человечества Аристотеля человек практически ничего не значит. Независимо от того, какой суверенной властью обладает человек в силу своих физических способностей, он теряется при встрече с племенами, группами, городами или различными другими коллективами людей, которые в своем единстве обладают большей властью (и, следовательно, суверенной властью), чем любой человек. может когда-либо работать в одиночку.

Следовательно, в греческой мысли существует двоякое понимание проблемы голой жизни. Во-первых, человек, застрявший в голой жизни, не живет согласно своему телосу.«Человек по своей природе политическое животное» [18]. Во-вторых, Аристотель подразумевает, что в состоянии голой жизни человек слаб, будет подвержен доминированию более крупных групп, будет неочищенным и некультурным, оставаясь более жестоким. животное, чем изысканный человек в результате. По сути, человек, живущий в состоянии голой жизни, больше похож на животное, чем на человека. Человечество совершенствуется только через политическую жизнь: «Ибо человек, когда он совершенен, становится лучшим из животных, но, когда он отделен от закона и справедливости, он хуже всех, поскольку вооруженная несправедливость более опасна, и он вооружен. с оружием, предназначенным для использования разумом и добродетелью, которое он может использовать в худших целях.[19] Для Аристотеля различие bios-zoē ведет к диалектике между жизнью в соответствии с хорошей жизнью и жизнью в соответствии с животными страстями. Голая жизнь — это животная сторона человечества.

Таким образом, не будет преувеличением увидеть, что Аристотель имел некоторое представление о состоянии природы, в котором люди используют свои физические силы в форме рук и ног для худших из возможных целей. Безусловно, это повлечет за собой какое-то физическое насилие и войну. С этой целью Аристотель цитирует Гомера, изображая голого человека, который «либо плохой человек, либо выше человечности» [20] и впоследствии «потерян для клана, потерян для домашнего очага, потерян для старых обычаев, тот, кто жаждет всех ужасов войны.[21] Голый человек потерян, отстранен и отчужден от цивилизации и жажды господства. Он жаждет «всех ужасов войны». С точки зрения Аристотеля, политическое сообщество не только очищает чудовищных людей для достижения их совершенных и лучших целей, но и является воплощением телеологической природы человечества. Голый человек, оторванный от политического сообщества, остается в состоянии вожделения к ужасам войны и становится худшим из животных, уступая своим животным желаниям.

Таким образом, современные читатели уже знакомы с идеей голой жизни в более жестоком и живописном портрете, нарисованном Томасом Гоббсом, о котором до сих пор говорилось. Ибо именно в этом естественном состоянии, которое, по мнению Гоббса, является состоянием голого существования, люди жестоко обращаются друг с другом, ведя к войне всех против всей изнурительной жизни, чтобы они были «одинокими, бедными, мерзкими, жестокими». , и коротко »[22]. Эта неприятная жизнь, в конечном счете несостоятельная, представляет собой поистине драматическую картину.И все же даже Джон Локк рисует тот же портрет голой жизни во втором трактате .

В наши дни принято считать, что Гоббс и Локк — две стороны одной медали. Идиллическое состояние природы Локка, если вспомнить, лишь внешне более мирно, чем в описании Гоббса, потому что в конечном итоге и быстро спускается в состояние войны, которое он описал в третьей главе Второго трактата . В непрекращающемся соревновании за самосохранение итерация природы (которая является лишь самосохранением) должна спуститься в войну, прежде чем она объединит людей, чтобы прекратить их конфликт и отказаться от их роли индивидуального судьи, присяжных и исполнителя закона самосохранение и вступление в гражданское общество.В этом заключается парадокс голой жизни в описании Локка.

Закон природы, который заключается в самосохранении, морален. Но закон природы Локка является моральным лишь постольку, поскольку он должен сначала привести людей к постоянному страху и даже, для некоторых, к смерти в этом состоянии войны, прежде чем пробудить человеческую сентиментальность, чтобы выйти за рамки этого неприемлемого грубого существования, побуждающего людей сотрудничать и работать вместе. в новом обществе содружества. Локк также ясно дал понять, что состояние войны является результатом столкновения власти с властью, и разрушение приходит к человеку, когда он попадает в могущественные тиски других.[23] «Чтобы избежать этого состояния войны, — писал Локк, — это одна из великих причин, по которой люди ставят себя в общество и выходят из естественного состояния: там, где есть власть, сила на земле, от которой можно избавиться. было обжаловано, там продолжение состояния войны исключено, и споры разрешаются этой властью ». [24]

Формирование политического общества не только позволяет вести полноценную жизнь, по мнению Локка (а также Гоббса). , но суверенная власть также передается от людей к государству.Вместо того, чтобы оставаться индивидуальным судьей, присяжными и палачом в естественном состоянии — что является проявлением суверенной власти и выражением абсолютной свободы в изначальном естественном состоянии — суверенная власть передается властям Содружества для урегулирования споров между людьми . Это возвращает нас к рассуждениям Сократа о законах, в которых верховная власть принадлежала законам, а не Сократу. Сократ, подобно первобытному человеку Локка, который вышел из естественного состояния, передал суверенную власть «этой силе» политического общества, чтобы избежать состояния войны и обеспечить мирную жизнь, которая должна вести к полноценной жизни.

Что ясно из традиций голой жизни в философии, каким бы образом они ни проявлялись или воображались философами, так это то, что жизнь несостоятельна в своем так называемом голом состоянии существования. Это жестоко. Это состояние конфликта. Жизнь всегда в опасности. Невозможно жить полноценной и осмысленной жизнью ни из-за борьбы против своей природы, ни из-за состояния войны, ведущего к постоянному страху и, зачастую, насильственной смерти в столкновении и взаимодействии с другими людьми.Голой жизни следует избегать, и она впоследствии преодолевается интеграцией человека с суверенной властью политического сообщества, его правовых структур и юридического аппарата.

Суверенная власть в Crito

Связь семьи, особенно отца, с законами Афин — это то, что ни один читатель не должен упустить при изучении Crito . Платон делает все возможное, чтобы подчеркнуть это сыновнее обожествление Законов в диалоге.Кроме того, следует осознавать скрытое течение греческой философской мысли относительно полноценной и голой жизни, как я только что обрисовал, прежде чем углубляться в Crito . Кроме того, иногда легко забыть о Сократе в тюремной камере, если окунуться в самую суть разговоров между Критоном и Сократом. А тюремная камера, в которой находится Сократ, — это структура верховной власти, в которой заключенный, Сократ в диалоге, доведен до состояния голой жизни.Просто через материальное позиционирование Сократа в Crito , нужно понять, где находится истинная суверенная власть и кто суверенен из-за кулис. Хотя Сократ живет в Афинах, в диалоге он изображен в голом состоянии.

Беседа о Законах начинается со слов «Скажи нам, Сократ, что ты собираешься делать? Вы намерены этим актом что-то еще, кроме как разрушить нас, Законы, и город в целом, насколько это возможно? »[25] Не является несущественным то, что вступительная речь о Законах является наиболее существенной. пример чрезвычайного положения, описанный Шмиттом и Агамбеном.Идет борьба, в результате которой существование государства — города и его законов — потенциально подвергается риску со стороны личности Сократа. Государство находится в чрезвычайном положении, или, более кратко, государство считает, что оно находится в чрезвычайном положении, которое привело к его столкновению с Сократом в этой смертельной борьбе, которая является борьбой за осуществление суверенной власти.

Власть связана с суверенитетом постольку, поскольку власть воплощается и выражается сувереном, который принимает решение об исключении.Когда власть подвергается опасности, это означает, что суверенитет также подвергается опасности: «[Если] вы думаете, что город может продолжать существовать и не быть свергнутым, если судебные решения, вынесенные в нем, не имеют силы, но лишены власти и подорваны действиями властей. частные лица? »[26] Не только государство перестанет существовать, но и благополучная жизнь множества других граждан окажется под угрозой, если Сократ сбежит. Таков риторический вопрос, который Законы поставили перед Сократом. Это также показало бы населению бесполезность силы закона, которая коррелирует с отсутствием суверенитета, если бы суверенная власть не имела силы в отсутствие тех «судебных решений, вынесенных [не имеющих] силы.

Противоположный диалог в тюремной камере — суверенен ли Сократ или Афинские законы. Только один может быть суверенным. Итак, кому принадлежит суверенная власть — вот вопрос, который исследует Платон. Это связано с Сократом? Или все дело в Законах? Обладает ли Сократ суверенной властью принимать решение об исключении, тем самым делая себя исключением из вынесенных судебных решений, или государство, объявившее исключение, выделившее Сократа как врага, подлежащего осуждению, обладает суверенной властью? В дискурсе представлена ​​диалектика с нулевой суммой.Ибо тот, кто суверенен, требует доведения другого до состояния голой жизни. Поскольку окружающие образы и место Сократа (в тюремной камере) уже намекают на то, где пребывает верховная власть, дискурс продолжает разворачиваться и только усиливает эту реальность, что суверенен именно Законы, а не Сократ.

Более того, в первых нескольких абзацах дискурса несколько раз встречаются apolésai и apollýnai [27]. «Ну что же, какое обвинение ты предъявил городу и нам самим, что ты должен попытаться уничтожить нас?. . Если мы попытаемся уничтожить вас, полагая, что это справедливо, вы попытаетесь разрушить нас, Законы и ваше отечество, насколько сможете? »- спрашивают Законы. [28] По мере развертывания дискурсов Законы продолжают говорить на усиленном воинственном языке и вовлекаются в сыновнее обожествление самих себя, ссылаясь на концепцию сыновней суверенности как первого краеугольного камня суверенной власти:

«Или вы настолько мудры, что это имеет ускользнул от вашего внимания, что ваше отечество более достойно чести, чем ваши мать и отец и все ваши другие предки; что он более почитаем и более священен и пользуется большим уважением как среди богов, так и среди тех людей, которые обладают хоть каким-то здравым смыслом; что вы должны относиться к своему отцу с благочестием, подчиняться ему и относиться к нему больше, чем к своему отцу, когда он гневается; что вы должны либо убедить его, либо сделать то, что он прикажет; что вы должны следить за своим поведением и пройти любое лечение, которое оно вам предписывает, будь то избиение или заключение; что если это приведет вас к войне, чтобы быть раненным или убитым, это то, что вы должны сделать, и это то, что справедливо — не уступать дорогу или отступать или уходить с того места, где вы были размещены, а наоборот, в военных и судебных судах и везде иначе — делать то, что приказывает город или отечество. [29]

Язык, используемый в дискурсе, в его милитаристском и воинственном изложении, очень показателен. В соответствии с проблемой чрезвычайного положения и суверенной власти он представляет примат суверенитета государства над личностью [30]. Государственный контроль над своей жизнью включен даже в том смысле, что если человек должен умереть, быть убитым, служа отечеству, то так его укусить — «это то, что справедливо». Верховная власть Законов преобладает над Сократом и довела Сократа до состояния голого существования; Сократ находится в состоянии бессилия.

Включение этого языка окрашивает тот милитаристский оттенок, на котором основано чрезвычайное положение. Ибо война — это самая явная чрезвычайная ситуация, в которой что-то представляет угрозу суверенитету. Частью развития суверенитета в контексте чрезвычайного положения является «немедленная реакция государства на самые крайние внутренние конфликты» [31]. У читателя Crito должно остаться впечатление смертоносного и решительного борьба между Сократом и законами.Конфликт между Сократом и Законами — это внутренний конфликт, на который государство, Законы в дискурсе, отвечает. Судьба, жизнь как Сократа, так и Законов висит на волоске, поскольку язык намеренно разъясняет. И у читателя не остается сомнений в том, какая жизнь важнее; нет никакой путаницы в отношении того, чья жизнь находится под контролем и, следовательно, кто суверенен, а кто не суверенен в ходе беседы.

В этом воображаемом диалоге Сократа и Законов также используется сыновний язык для описания Законов — то, что объединяет суверенную власть Законов с суверенной властью семьи и, особенно, сыновней патриархальной главы.Поскольку семья уже создана и воспринимается как данность как основополагающий столп принципа суверенитета в его простейшей форме, использование Законом сыновней речи для того, чтобы стать отцом и настоящим отцом, является немалой тонкостью. Заявляя Сократу, что он должен «относиться [к отечества с благочестием и [и] подчиняться ему» [32]), Законы ясно дают понять, что суверенитет государства над ним тотален, как суверенная власть отца над молодым человеком. ребенок, который зависит от отца на всю жизнь.Что более поразительно, так это обожествление сыновнего состояния: «Или ты мудр, что ускользнул от твоего внимания, что твое отечество более достойно чести, чем твои мать и отец и все другие твои предки; что оно более почитаемо и более священно и пользуется большим уважением как среди богов, так и среди тех людей, которые обладают здравым смыслом »[33]. Государство является более высокой отцовской сущностью, чем собственные родители Сократа и все его предки. комбинированный; это государство, которое пользуется большим уважением и заслуживает почитания больше, чем предки и родители Сократа из плоти и крови.

Карл Шмитт определил политическое из его теологического рода: «Все важные концепции современной теории государства являются секуляризованными теологическими концепциями не только из-за их исторического развития… но также из-за их систематической структуры, признание которой необходимо для социологическое рассмотрение этих концепций »[34]. Таким образом, Шмитт просто пошел по стопам Гегеля, заявившего:« Государство есть Божественная Идея в том виде, в каком оно существует на Земле »[35]. Обожествление политического двояко. наследие того, что это секуляризованное воплощение суверенитета Бога и то, как в Боге, как и в bios politikos , осуществляется жизнь человека.Но это влечет за собой подчинение суверенной власти для полноценной жизни. Как человек должен подчиняться Богу, так и он должен подчиняться государству, чтобы осуществить осмысленную жизнь.

Современное государство — это не просто производное воплощение древних теологических построений и идей, как это было у Шмитта. Древнее государство также было производным воплощением таких теолого-политических построений. Систематическая структура государства — это иерархия тела, объединенная отцовским главой.Суверенное государство, которое Платон рассматривает как сводящее Сократа к голой жизни, может не обладать последними дополнениями и сложностями систематического христианского богословского проекта, но оно уже воплощает обширное и обожествленное понятие отцовских семей для осуществления своей суверенной власти. Когда Сократ заканчивает беседу о Законах, Законы торжествующе заявляют ему: «Нечестиво нарушать волю своей матери или отца, это еще меньше, чем нарушать волю своего отечества» [36]. , разговор между Критоном и Сократом не о справедливых и несправедливых законах и соответствующих действиях, которые следует предпринять в отношении справедливых и несправедливых законов.Язык Crito — это язык различия bios-zoē и то, как это различие связано с проблемой суверенитета.

В конце концов, Сократ утверждал, что, поскольку он решил жить в Афинах, он решил жить по суверенным законам Афин. Сократ сознательно и добровольно выбрал эту жизнь, которая сейчас подходит к концу. Таким образом, Сократ подразумевает, что, решив жить по законам Афин, он был готов подчиниться законам, согласно которым его суверенитет — теперь связанный с политическим телом Афин — всегда был ниже суверенитета суверенного тела как части целого. .

Голая жизнь в Crito

Продолжение парадокса различия bios-zoē продолжается в отражениях Платона голого состояния существования Сократа по отношению к государству. Политический орган создан для обеспечения полноценной жизни. Но Платон осознает, как до сих пор подчеркивалось, как это часто приводит к возвращению человека к состоянию голой жизни, несмотря на избегание голой жизни, как было обещано в bios politikos .Не только это отчасти является причиной того, что Сократ признал свое затруднительное положение из-за суверенной власти государства, которое сделало его бессильным, но также потому, что Сократ утверждал, что прожил полноценную жизнь, что приводит его к принятию смерти и его возвращение к состоянию голого существования, поскольку он заперт в тюрьме и готовится к своей смерти. Он жил хорошо и принимает тот факт, что его хорошая жизнь парадоксальным образом поставила его в затруднительное положение, когда он снова был низведен до голой жизни.

Находясь в тюрьме, Сократ устанавливает рассуждение о Законах, которое я только что исследовал, типичным сократовским способом. Он снисходительно приветствует энтузиазм Критона перед тем, как перейти к диалектике Сократа: «Поэтому мы должны проверить, должны ли мы делать то, что вы советуете, или нет». [37] Сократ приступает к подготовке дискурса Законов как «знающий и понимающий руководитель», который должен соблюдаться в отношении «еды и питья», чтобы не навредить собственному телу.[38] Крито сразу понимает аналогию; ибо, когда Сократ спрашивает его, каков вредный эффект и где причинен вред, Крит правильно отвечает: «Очевидно, что это в его теле, потому что это то, что оно разрушает». [39]

Это впоследствии заставляет Сократа критиковать голую жизнь и защита политической жизни постольку, поскольку полис — это большой орган, к которому человек привязан и который лично извлекает выгоду из того, что он является составной частью более крупного тела — другими словами, гражданин.Экзотерическая природа этого дискурса о теле касается не столько мнений масс, сколько пользы принадлежности к политическому сообществу в частности. Ибо важность избегания голой жизни такая же, как и заявления Аристотеля о состоянии, возникающем для преодоления отчаяния и невзгод, которые характерны для голой жизни [40].

Голой жизни избегают, становясь членом тела, с помощью которого человек ведет полноценную жизнь, но только становясь членом этого сообщества.Это вступление в политическую организацию желательно, потому что, согласно Сократу, «[нас] делает лучше то, что здорово» [41]. В контексте беседы Сократа и Критона, наряду с традициями греческой политической мысли, это означает принадлежность к члену политического тела и быть здоровой и продуктивной составной частью этого более крупного тела. Победа тела, которым является государство, суммируется в ходе этого включения в тело, как медленно растущий вирус. Мы не должны разрушать «ту часть нас, которая улучшается благодаря тому, что здорово», — говорит Сократ Крито.[42] Из разговоров между ними, а также между Сократом и законами читателю становится очевидным, что помимо тела мы живем несчастными и несчастными жизнями: голыми, трудными и суровыми. Учитывая серьезность этой дихотомии, Крито естественно и быстро соглашается с Сократом в том, что лучше избегать голой жизни, чем принимать ее. Как в конце концов Сократ говорит Критону: «Самое главное — не жить, а жить хорошо». [43]

Здесь Сократ противопоставляет разницу между (голой) жизнью и хорошей жизнью.В голом состоянии наши тела часто получают постоянные травмы, калечат, и мы изо всех сил пытаемся жить хорошей жизнью, отделенной от остального тела. Таким образом, отделенные от блага общества (которое является политическим телом), наша жизнь — это конкретные репрезентации этого «жалкого, серьезно поврежденного тела» [44]. Изолированные и разлученные, мы слабы и подвергаемся опасности. Просто жить — значит жить плохо. А жить плохо — значит не реализовать свою политическую натуру. Сократ информирует Крита об этой реальности с помощью риторических вопросов:

Итак, предположим, что мы уничтожаем ту часть нас, которая улучшается благодаря тому, что здорово, но серьезно повреждено тем, что вызывает болезнь, когда мы не следуем мнению людей, которые есть понимание.Стоит ли жить в нашей жизни после того, как она будет повреждена? И эта часть, конечно же, тело, не так ли … Тогда стоит ли наша жизнь жить с жалким, серьезно поврежденным телом? [45]

Рассуждение о том, будут ли люди плохо думать о Критоне за нежелание спасти Сократа. это действительно дискурс о преимуществах жизни в качестве члена политического органа, а не разговор о дружбе и мнении других. Это дискурс о том, почему голая жизнь нежелательна и почему люди ставят себя в суверенное политическое тело, несмотря на потерю «индивидуальной свободы».Эта попытка разрешить кризис индивидуальной свободы в изначальном состоянии природы в равной степени является вопросом, с которым борются современные философы, которые выдвигают свои собственные интерпретативные фантазии о том, как это движение политическому телу произошло.

Если бы жизнь была просто голой жизнью — просто «жизнью», так сказать, — люди приняли бы условия голой жизни и упивались ею. Но жизнь — это не только голая жизнь, это еще и хорошая жизнь — эта квалифицированная или наполненная жизнь, которую политика призвана довести до совершенства.Чтобы жить хорошо, нужно войти в политическое тело. «И аргумент, что жить хорошо, жить прекрасной жизнью и жить справедливо — одно и то же — остается ли он в силе или нет?» — спрашивает Сократ Критона. [46] Крито сразу соглашается с риторическим вопросом. Это поврежденное тело, которое не стоит жить, как поврежденное тело, которое могло бы появиться, если бы Сократ сбежал по просьбе Критона. Об этом свидетельствует тот факт, что рассуждения о Законах превращаются в монолог о достоинствах сыновней почтительности.[47] Несоблюдение законов отечества ведет к подрыву авторитета, что нанесет вред всему политическому телу, поскольку оно будет ввергнуто в состояние хаоса, если законы города будут признаны не имеющими силы [47]. 48]

Сократ заботится о других и их хорошей жизни — или потенциально хорошей жизни — в то же время, когда размышляет о своей собственной жизни. Сократ действительно исследует здесь, в тюремной камере, вопросы, касающиеся хорошей жизни, как это сделал бы политический философ.Это, конечно, именно то, что он сказал Критону, что их задача будет заключаться в начале его прибытия: Сократ исследует природу политического тела в его совокупности, которая включает фундаментальные вопросы голой и полноценной жизни.

Этот разговор об уважении или разрешении мыслей большинства, влияющих на наши действия, парадоксальным образом проливает свет по нескольким причинам. Во-первых, как до сих пор было продемонстрировано, речь идет не о том, чтобы подчиняться прихотям и мнениям других, а о критике голой жизни, простой жизни и преимуществ жизни в городе или «хорошей жизни».Во-вторых, дискурс, подготавливающий читателя к изложенному ниже рассуждению о Законах, вообще не касается Сократа как такового. Это общая философия жизни и политической жизни. В-третьих, то, что Сократ обсуждает важность хорошей жизни, предвещает его аргументы относительно того, почему он готов принять постановления Афин сразу после завершения беседы о верховных силах Закона. В-четвертых, аргумент, изложенный Сократом, предназначен для того, чтобы читатель осознал величайший парадокс хорошей жизни.Несмотря на то, что он жил хорошо, Сократ (представитель всех лиц с точки зрения Платона в этом диалоге), тем не менее, вернулся к голой жизни, примером чего является его заточение и грядущая смерть (от выпивки болиголова).

Возвращение к голой жизни происходит из-за того, что Сократ уже прожил хорошую, приносящую удовлетворение жизнь. Цель жизни, по крайней мере для него, выполнена:

«Сократ. . . у нас есть веские доказательства того, что вы остались довольны нами и городом.В конце концов, вы бы никогда не сидели здесь дома так постоянно, как все остальные афиняне, если бы вы не были также гораздо более постоянно удовлетворены. Вы никогда никуда не ходили на фестиваль. За исключением одного раза, чтобы отправиться на перешеек. Вы больше никуда не ходили, кроме военной службы. Вы никогда не уезжали за границу, как другие. У вас не было желания знакомиться с другими городами или другими законами. Напротив, нас и нашего города вам хватило. Вы так решительно выбрали нас и согласились жить при нас как гражданин, что даже родили здесь детей.Вот как вы были довольны городом ». [49]

Платон подчеркивает этот парадокс политической жизни в Крите : Политическая жизнь дает нам дом и убежище, питает нас и помогает нам жить лучше и более полноценной жизнью. Тем не менее, принимая это, мы обязаны соблюдать законы города, штата или страны, согласно которым у вас есть «обязательства». . . как гражданин под нами »[50]. Это может и часто приводит к тому, что государство проявляет свой абсолютный суверенитет и возвращает людей, которые теперь считаются угрозами суверенитету государства, к голой жизни.Проблема, которую исследует Платон, заключается в том, что bios politikos не устраняет полностью проблему zoē , несмотря на свои обещания.

Сократ, поскольку он начал угрожать суверенитету государства некоторыми из своих учений молодежи Афин, впоследствии был признан врагом суверенитета государства. Об этом свидетельствует пространный дискурс о Законах, в котором используются милитаристские и воинственные выражения. Хаотическая жизнь, как голая жизнь, сама по себе является жизнью, которой не стоит жить.Политическая жизнь, позволяющая жить полноценной жизнью, стоит того, чтобы жить. Но где теперь находится суверенитет? Сущность, обеспечивающая полноценную жизнь? Или человек, который в одиночестве представляет собой не что иное, как голую жизнь и лишен суверенной власти, пока он остается изолированным и отделенным от других? Но это возвращает нас к проблеме голой жизни; Один, изгнанный и изолированный, человек слаб и находится во власти более крупных тел или сообществ, которые владеют и могут проявлять большую суверенную власть, чем любой отдельный человек.

Дилемма суверенной власти и человеческой жизни

Crito — это запутанный и сложный диалог, в котором рассматриваются вопросы суверенной власти и голой жизни. С точки зрения Платона, существует почти неизбежная дилемма относительно отношений между ними. Удовлетворенная или наполненная жизнь рассматривается как возможная только в сфере политики; высшее благо в жизни — это быть частью политического сообщества. Голая жизнь, которая, как сказал Сократ, сводится просто к «жизни», не является целью человеческой жизни.Суд над Сократом — это испытание суверенной власти и голой жизни. Суверенная власть — это то, к чему обращаются в моменты слабости. Семья — это первый строительный блок суверенной власти и убежище от голой жизни. Возникновение государства или политического тела рассматривается как расширенная семья (что особенно ясно видно из представленного Сократом дискурса о законах). Однако, поскольку нужно было обратиться к кому-то или чему-то, чтобы избежать голой жизни, это показывает, что чисто атомизированная жизнь и эгоцентризм — идея самоподдерживающегося и самодостаточного «я» — несостоятельны и невыполнимы.Ибо если кто-то остается одиноким и изолированным в голой жизни, в то время как он в некотором смысле суверенен, его суверенная власть всегда будет уступать сыновней или групповой суверенности. Следовательно, является ли такой человек суверенным, если он находится во власти более могущественных сил?

Поворот на bios politikos допускает определенный коллективный суверенитет в форме политического тела. Это также делает возможной эту полноценную жизнь. Но это также влечет за собой верховенство политического тела над собой.В то время как это то, что влечет за собой хорошая жизнь, и хотя Платон рассматривает город — воплощенное проявление bios politikos — как естественное с положительным потенциалом, он в равной степени предупреждает своих читателей, что жизнь, поскольку она привязана к bios politikos , дает возможность вернуться к голой жизни в условиях войны и чрезвычайного положения, когда государство считает, что его суверенитет находится под угрозой. Это может быть действие внешних или внутренних сил (или обоих одновременно). Как видно на примере Сократа, предупреждение Платона больше касается вполне реальной возможности увековечения этого «чрезвычайного положения» во внутренней политике, в которой граждане (представленные в диалоге через Сократа) всегда находятся в состоянии риска. быть сведенным к голой жизни.Во всем этом Платон видит иронию. В стремлении человека к полноценной жизни, которое представляет собой движение от голой жизни, человек никогда не может полностью уйти от голой жизни — на самом деле, само завершение полноценной жизни всегда сохраняет возможность сползания и принудительного возврата к голой жизни.

Усиленный полис теперь может предоставить самолет для осмысленной жизни, которая должна быть завершена ( bios politikos ), но он также обладает своей силой, чтобы вернуть людей в состояние голой жизни, которое, как предполагается, должен положить конец политическому сообществу. преодолеть, когда он чувствует угрозу.Таким образом, очень важно понять, где происходит этот диалог — в тюремной камере, в том самом месте, которое является примером состояния исключения. Платон, не отвергая реальности bios politikos , предупреждает нас о потенциальных ложных обещаниях bios politikos ; то, что Аристотель никогда не считал возможным.

Существует кризис суверенитета, который Платон рассматривает в пьесах, поставленных перед смертью Сократа. В чем суверенная власть? В государстве или в себе? В смерти Сократа мы видим, что государство в конечном итоге победило.Однако не очевидно, что Платон поднимается к этому господству государства. Вместо этого мы видим, как Платон пытается понять, как государство стало суверенным над гражданином. Таким образом, Платон, по сути, предупреждает о верховенстве государства и о том, как это происходит через разрушение семьи и как обожествление государства возникает в отсутствие семьи.

Состояние становится pater familias , когда биологическая семейная единица распадается. Однако верно и то, что под властью государства мы живем более комфортно и безопасно, чем мы могли бы жить в одиночку или с семьей.Этот парадокс требует от нас сбалансировать нашу лояльность или терпеть крайности bios и zoē . Суверенитет при голой жизни не способствует хорошей жизни. Но разве хорошая жизнь, как защищал ее Сократ в диалоге, требует передачи индивидуального суверенитета государству? Нет никаких свидетельств того, что Платон верил в это. Скорее, заставляя Сократа и Закона говорить и раскрывая высокомерие и крайнюю мощь государства, Платон, кажется, предполагает, что государство было неправым, и мы не должны полностью отдавать суверенитет государству.В конце концов, мы знаем, что Платон чувствовал большую несправедливость по отношению к Сократу во время его ареста и смерти.

Примечания

[1] См. Giorgio Agamben, Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life , trans. Дэниел Хеллер-Роазен (Stanford: Stanford University Press, 1998), 1. Хотя основное внимание Агамбена уделяется корреляции homo sacer (в римском праве) со статусом zoē в греческой мысли, я хотел бы сосредоточиться на bios — zoē различие, особенно в нем, касается последствий диалога в Crito .Хотя Сократ не был изгнан из сообщества насильно, как это имеет статус homo sacer в латинском праве, в некоторых отношениях Сократ был отмечен как homo sacer , поскольку до своей смерти он был понижен до статуса zoē .

[2] Там же.

[3] Аристотель, пер. Бенджамин Джоветт, Политика , 1.2.1252b-1.2.1253a. Все цитаты из книги Аристотеля Politics взяты из перевода Бенджамина Джоветта.

[4] Платон, пер. CDC.Рив, Crito , 52b-52c. Если не указано иное, цитаты из книги Платона Crito взяты из C.D.C. Перевод Рива.

[5] Карл Шмитт, Политическая теология , пер., Джордж Шваб (Чикаго: University of Chicago Press, 2005), 5.

[6] Там же.

[7] Там же, 6.

[8] Джорджио Агамбен, Исключительное положение , пер. Кевин Аттелл (Чикаго: University of Chicago Press, 2005), 1.

[9] Там же., 2.

[10] Аристотель, 2.1261a. Аристотель рассматривает семью как среднее между человеком и государством. Целое государство нельзя рассматривать как целую семью, поскольку это разрушает фундаментальный плюрализм, который Аристотель рассматривает как основу политического сообщества. Этот тотализирующий аспект аналогии семьи с государством — это то, что критикует Аристотель. Он не имеет в виду критиковать принцип семьи как основы политического сообщества, но критикует излишки, до которых это иногда приводит.

[11] См. Ибн Халдун, The Muqaddimah , пер. Франц Розенталь, изд. Н.Дж. Дауд (Princeton University Press, 2005), 95-97.

[12] См. Катехизис Католической церкви , где содержится анализ семьи и социального устройства в его исследовании и толковании Четвертой Заповеди, №№. 2197-2257.

[13] Жан-Жак Руссо, Общественный договор , пер. Морис Крэнстон (Нью-Йорк: Penguin Books, 1968), 50. Это правда, что Руссо также думает, что семейные узы распадутся, когда индивидуум станет достаточно сильным, чтобы выжить самостоятельно, — тем не менее Руссо признает важность семейной ячейки в жизни общества. необходимая зависимость новорожденного от родителей, прежде чем он станет достаточно сильным, чтобы стать независимым от них.В то время как многие современные философы рассматривали распад семьи как необходимое условие для достижения индивидуальной свободы, их признание семьи как первой единицы суверенной власти и структурной власти согласуется с древним признанием семьи как строительного блока социального порядка. .

[14] Это понимание семьи, особенно главы семьи, как арбитра и origo суверенитета важно понимать, поскольку оно связано с характером разговоров, содержащихся в Crito .

[15] См. Аристотель, Политика (1.1252a). Поскольку телеологическая концепция жизни Аристотеля зиждется на эвдемонии, счастье, то цель политической жизни — достичь определенного состояния удовлетворенности жизнью. На мой взгляд, это также важно для понимания аргументов Сократа в разговоре с Критоном. Платон также является эвдемонистом. Таким образом, это направление эвдемонистического мышления в философии Платона и Аристотеля отличается скорее пониманием, чем телеологическими принципами.

[16] Аристотель, 1252b.

[17] Там же, 1253a.

[18] Там же.

[19] Там же.

[20] Там же.

[21] Гомер, Илиада , пер. Роберт Фэглз (Нью-Йорк: Penguin Books, 1990), IX.73-75, стр. 253.

[22] Томас Гоббс, Левиафан (Нью-Йорк: Barnes & Nobles, 2004), 77.

[23] Джон Локк, Второй трактат о правительстве , изд. Ян Шапиро (Нью-Хейвен: издательство Йельского университета, 2003 г.), § 16.

[24] Там же, § 21.

[25] Платон, 50а.

[26] Там же, 50a-50b

[27] πολέσαι ( apolésai ) появляется в 50b, ἀπολλύναι ( apollýnai ) дважды появляется в 50d и 51a. Использование этого языка вызывает глубокий и напряженный конфликт. Платон не мог иметь в виду ничего другого, если осторожно употребил эти слова. Оба слова призывают к значению «разрушать», тем самым подтверждая акцент на фатальном конфликте.

[28] Платон, 50d-51a

[29] Там же., 51a-51b

[30] Греческие слова Πόλεμον ( pólemon ) и πολέμῳ ( polémo ) используются в 51b, по-видимому, повелевая Сократу как солдату выполнять свой долг по сохранению отечества или государства. В этом описании государство обладает суверенитетом над Сократом. Продолжающийся милитаристский и воинственный язык также подразумевает под угрозой суверенитет государства. Это ставит государство в положение чрезвычайного положения, в его чрезвычайное положение, когда защищается суверенитет и начинается сокращение человеческих жизней — в данном конкретном случае Сократа.

[31] Агамбен, Исключительное положение , 2.

[32] Платон, 51b.

[33] Там же, 51а.

[34] Schmitt, 36.

[35] Georg W.F. Гегель, Философия истории , пер. Дж. Сибри (Минеола: Dover Books, 2004; 1956), 38.

[36] Платон, 51с.

[37] Там же, 46b.

[38] Там же. 47b-47c.

[39] Там же, 47c.

[40] Аристотель, 1.2.1252b-1253a

[41] Платон, 47d.

[42] Там же.

[43] Там же, 48b.

[44] Там же, 47e.

[45] Там же, 47d-47e.

[46] Там же, 48b.

[47] Там же, 51a-51c.

[48] Там же, 50a-50c.

[49] Там же, 52b-52c.

[50] Там же, 52d.

Суверенитет и голая речь в законах Платона по JSTOR

Abstract

РЕЗЮМЕ: Джорджио Агамбен дает нам два способа представления суверенной власти: согласно исключениям и согласно примеру.Он, как известно, следует первому в своем проекте Homo Sacer, но я развиваю и следую второму, которое я нахожу в Законах Платона. Там Платон дает нам взгляд на суверенитет в его конституционный момент, показывая нам, как конституирующая и конституируемая власть вместе возникают из отношений между законом и общественным нарративом, на котором она покоится. Эта форма суверенитета не может быть выражена в соответствии с состоянием исключения, но требует анализа на примере состояния. Появляющаяся здесь фигура, homo magus, обеспечивает основу для альтернативной археологии власти, в которой суверенитет не пытается свести политическую субъективность к «голой жизни», а скорее пытается свести политическую речь к «голой речи».”

Информация о журнале

Журнал спекулятивной философии публикует систематические и интерпретирующие эссе по основным философским вопросам. Ученые исследуют конструктивное взаимодействие между континентальной и американской философией, а также новые разработки в идеях и теориях философов прошлого, которые имеют отношение к современным мыслителям. В журнале также представлены дискуссии об искусстве, религии и литературе, которые не являются строго или узко философскими.Рецензии на книги включены в каждый выпуск.

Информация об издателе

Являясь частью Университета штата Пенсильвания и отделом библиотек и научных коммуникаций Университета Пенсильвании, издательство Penn State University Press обслуживает университетское сообщество, граждан Пенсильвании и ученых всего мира, продвигая научное общение по основным дисциплинам гуманитарных наук. гуманитарные и социальные науки. Пресса объединяется с выпускниками, друзьями, преподавателями и сотрудниками, чтобы вести хронику жизни и истории университета.И как часть учреждения, предоставляющего землю и поддерживаемого государством, Press выпускает как научные, так и популярные публикации о Пенсильвании, призванные способствовать лучшему пониманию истории, культуры и окружающей среды штата.

Права и использование

Этот предмет является частью коллекции JSTOR.
Условия использования см. В наших Положениях и условиях
Авторские права © 2020 Государственный университет Пенсильвании. Все права защищены.
Запросить разрешения

Платон и Гоббс о воображении и политической нестабильности — свалка

Тем не менее, политическая мысль Платона и Гоббса разделяет несколько дополнительных важных идей, что делает сравнение их позиций по проблеме воображения особенно проницательным. Что наиболее важно, оба пытались решить проблему политической стабильности, построив абсолютный политический авторитет, и оба обосновали этот абсолютный политический авторитет разумом.Поскольку воображение объясняет восприимчивость человека к иррациональным источникам обмана, оба мыслителя рассматривали воображение как представляющее уникальную угрозу политической легитимности, порядку и стабильности и разработали набор радикальных мер политики для устранения этой угрозы.

Для Платона единственное возможное решение беспорядка, нестабильности и постоянного конфликта, которые характеризовали как демократические Афины, так и другие греческие полисы , состоит в том, чтобы политика была основана на разуме и истине, а государство должно возглавляться философами. — чьи превосходные рациональные способности и образование открывают им доступ к истине ( р. 473c-d). Точно так же Гоббс утверждал, что единственное решение широко распространенной проблемы политической нестабильности — такого рода, которая вылилась в Гражданскую войну в Англии, — это создание абсолютного суверенитета. Основанный на естественном разуме, рациональных законах природы, которые диктует разум, и рациональном страхе насильственной смерти, только гоббсовский «Левиафан» мог положить конец анархии и «войне всех против всех» в естественном состоянии ( Левиафан 196 [13], 200 [14]).

Это сходство между Платоном и Гоббсом в решении проблемы политической стабильности показывает нам кое-что важное в их подходе к проблеме воображения.В обоих случаях угрозы политической стабильности исходят не только от вызовов материальной основе власти суверена, но и от людей, которые способны манипулировать воображением подданных и использовать его в своих интересах для подрыва авторитета правителя. Для Платона поэт — главная фигура, символизирующая эту угрозу. Поэты, по его словам, не только развращают души граждан, обучая их лжи и лжи ( R. 377e), но также действуют под ложным предлогом того, что обладают знаниями, что они «мудрецы» ( sophoi ). ) ( р. 600e-601b). Учитывая их способность обманывать воображение граждан и манипулировать им, поэты представляют собой реальную угрозу легитимности и авторитету философов, угрозу, которая оправдывает их изгнание из идеального города ( R. 595a-b) и строгую цензуру. миметического искусства в целом ( р. 379а). Для Гоббса угроза, исходящая от воображения, воплощена в образе пророка. Подобно поэтам Платона, пророки пользуются легко управляемым воображением, чтобы подорвать авторитет абсолютного суверена и представить себя альтернативными источниками власти.Захватив воображение испытуемых ужасающими образами апокалипсиса и ада, пророк способен подорвать рациональную основу гражданской чести государя — страх смерти — большим страхом перед вечным проклятием (или потенциальными наградами загробной жизни). ) ( Левиафан 698 [38]). Чтобы обеспечить легитимность суверена и благополучие государства, гоббсовский суверен, как и король-философ-платоник, должен был бы обеспечить монополию не только на средства насилия, но и на символическое и воображаемое царство. который оправдывает государственную монополию в вопросах религии, а также строгую государственную цензуру в вопросах религии и философии ( Левиафан 502, 506-8 [29]).

Как следует из этого краткого обсуждения, и Платон, и Гоббс видели в воображении потенциальную угрозу политическому порядку, основанному на разуме, и, следовательно, политической стабильности. Даже если беспокойство по поводу воображения характерно не только для Платона и Гоббса, их радикальное решение этой проблемы делает их позицию особенно интригующей для ученых, интересующихся концептуальной историей воображения. Более того, их позиция может быть интересна исследователям политического воображения и может пролить некоторый свет на современные политические практики, особенно в авторитарных режимах.Такие режимы часто используют различные формы художественной цензуры и религиозной нетерпимости для поддержания единообразия убеждений и обеспечения политической стабильности. Принимая всерьез уроки Платона и Гоббса, мы можем уже сегодня взглянуть на то, как такие режимы воспринимают воображение как угрозу политической стабильности, и задаться вопросом, как определенные политики могут быть попытками со стороны политических властей управлять этой угрозой. воображение.

Платон: политики регулярно используют плотный, платонический оборот фраз

Примечание автора: это эссе начинает вторую серию эссе и размышлений о политике и нравственной жизни.Каждое эссе развивает тему из работы философа Платона под названием «Законы», которую он написал незадолго до своей смерти в 347 г. до н. Э. «Законы» написаны как диалог с участием трех стариков с большим опытом в политике: Клейниаса из критского города Кносса; Мегиллус из Спарты; и афинский чужестранец, имя которого не названо, но который может быть самим Платоном.

Политические разговоры пронизаны двусмысленностями. Это неизбежно. Ключевые слова, придуманные давно, переведенные или транслитерированные и принятые на другие языки и примененные к меняющимся обстоятельствам, все еще используются в человеческой политике.В этом эссе делается попытка определить некоторые из наиболее часто используемых среди них и прояснить их значение.

«Законы» Платона посвящены основанию города. Греческое слово — полис. Его родственники узнаваемы в наших словах «политика», «политический», «политическая жизнь», «политика», «вежливость».

Платон использовал греческие предшественники этих слов для обозначения города, его конституции и законов, прав и полномочий граждан, правительственных учреждений и их должностных лиц.Наше унизительное использование терминов «политика» и «политический» обеспокоило бы Платона, хотя и не удивило бы его.

Все мы знаем, что такое город: густонаселенная территория. Подумайте о Нью-Йорке, Лондоне, Мехико или даже Берлингтоне.

Платон имел иное представление об этом. Он представлял город как организованное, суверенное население, разнородное по своему происхождению, но поселившееся или прирученное в одном месте, с самодостаточной экономикой, которая в основном является сельскохозяйственной, безопасной и защищаемой; сообщество общих ценностей, культуры и религии.Из всех этих характеристик суверенитет является наиболее важным.

Наши города сегодня больше, плотнее, разнообразнее, но они не суверенны. Суверенитет здесь означает не подчиняться внешней власти, находиться под собственным владычеством, быть свободным и самоуправляемым. Добавьте самодостаточность, и в результате получится целостная социальная и экономическая единица.

Что касается размера, то город, который планировал Платон, оказался примерно вдвое большим, чем Мидлбери (без учета рабов — о которых я расскажу подробнее в более позднем эссе), занимая территорию размером примерно с округ Аддисон.Его правительство состояло из народных собраний и советов, как и правительство нашего города. Это вводит другое слово, «город», германское слово (но у греков тоже было слово для него), означающее замкнутую или ограниченную территорию (помните городские стены?), Поселение, а также административный и культурный центр город. Его противоположность — страна, которая в сельскохозяйственной экономике является жизненно важным источником богатства и средств к существованию.

Это мы не часто используем. Например, в выражении «город Мидлбери» слово «город» приближается к «городу» Платона.Как и полис Платона, наш город является самоуправляемым, самодостаточным, со своей собственной инфраструктурой и в некоторых отношениях суверенным, поскольку всякий раз, когда есть какое-либо правительство, есть определенная степень суверенитета. Древний город Платона, возможно, не так глубоко похоронен в прошлом, как это обычно предполагается.

Наше слово «город» происходит от латинского civitas. Это слово имеет другие значения. Для нас Рим — это архетип имперского города. На ум приходят и другие: Пекин, Персеполь, Александрия и Константинополь.Для Платона идея города была опасной фантазией, а идея вечного города в центре вселенной — тщетным и опасным заблуждением. Познакомьтесь с нашими словами «гражданин», «гражданский», «вежливость», которые уводят нас в другом направлении.

«Гражданин» — это человек, включенный в состав города, воспитанный и воспитанный им и обладающий полномочиями и обязанностями, от которых зависит город. «Гражданский» и «вежливый» относятся к нравам и культуре города.«Гражданин» и «цивилизованный» — это гибриды, соединения греческого и латинского языков. Они означают процесс подготовки людей к жизни в городах.

Еще один важный термин, о котором следует помнить, — это «приручить». Что отличает граждан от постоянно проживающих в стране иностранцев, так это то, что они принадлежат к домашнему хозяйству в физическом смысле и в смысле поколений. Это означает, что вы будете жить в каком-то месте на протяжении нескольких поколений. Граждане Платона — это не просто отдельные люди, а отдельные лица в семьях, укорененные в земле.

Поскольку греки считали города иначе, чем мы сейчас, выражение «город-государство» используется для обозначения различия.Выражение «национальное государство» используется аналогично, а «государство» теперь используется как общий термин для независимого, самоуправляемого суверенного политического образования — за исключением, конечно, тех случаев, когда это слово используется для обозначения одного из Соединенных Штатов. . Но у этого слова есть и другие значения. Состояние вещи означает, как она сейчас, как она стоит, как состояние нации, но также и состояние войны, или мира, или состояние экономики.

Родственное слово «Статус» также означает достоинство, и, вероятно, именно от этого использования произошло политическое использование термина для обозначения политического образования.Суверенное государство — это то, что среди прочего стоит прямо, имеет высокое достоинство и неприкосновенность. Платон согласился бы с большей частью этого, но с некоторым дискомфортом. Он не любил позерство в любой форме.

«Сообщество» и «общество» — два других ключевых термина, значения которых нам следует задуматься. Оба имеют латинские корни и сходные значения. Они обозначают группу людей, объединенных общей целью. Платон считает, что город — это сообщество, и это подразумевает фундаментальное равенство: мы все в нем вместе.Текущее употребление терминов часто приводит их в разные стороны.

«Сообщество» часто используется для обозначения группы лиц, объединенных общими интересами и скрепленных узами чувств.

Напротив, общество, будучи также группой людей, объединенных одним стремлением, является организацией, связанной правилами. У обществ есть конституция и закон, и они могут быть иерархическими. Сегодняшнее использование этих слов подразумевает противопоставление смысла и чувствительности, разума и эмоции.У Платона нет и следа этой оппозиции.

Есть еще один набор терминов, который будет иметь отношение к нашему обсуждению. Они относятся к типам конституции, из которых Платон упоминает три, различающиеся тем, кто правит. Некоторые конституции наделяют суверенитетом одного человека, другие — несколькими или многими; отсюда: монархия, олигархия и демократия. Также могут быть смешанные виды. В «Республике» Платон утверждал, что лучшая форма правления — это аристократия, которая представляет собой разновидность олигархии.Что делает его лучшим, так это только самое лучшее правило. Это люди мудрые, неподкупные, решительные и, конечно же, самообладатели. Он противопоставляет это плутократии: правление очень богатых. В «Законах» Платон выступает не за какой-либо из этих типов конституции, а за смешанную конституцию и разделение властей.

Наконец, нам следует внимательнее присмотреться к термину «люди». Мы используем его иначе, чем Платон. В современных демократиях предполагается, что народ суверенен.Платон не согласился бы. Он считал, что город является суверенным до тех пор, пока в нем сохраняется верховенство закона. Греческое слово «люди» — это демос. Он обозначает основную социальную ячейку города за пределами домашнего хозяйства. Дема — это группа людей, проживающих на участке земли в пределах города. С точки зрения населения и территории, город — это совокупность демов, которые имеют право собирать и выбирать своих правителей. Демы не являются ни этнически однородными, ни иерархическими.

Что касается национальности, Платон признавал нечто сопоставимое с этнической принадлежностью, но не придавал ей никакого политического значения.Греки, или, точнее, эллины, получили свое имя от Эллады, народного героя общей памяти, но не предков. Платон не был заинтересован в превращении всего греческого народа в суверенное государство.

PLATO — АНАЛОГИЯ ЛИНИИ

Платон — аналогия линии

зачать затем, сказал я, когда мы говорили, что есть эти две сущности, и что один из них суверенен над понятным порядком и регионом, а другой над миром глазного яблока, не говоря уже о небесном шаре, но пусть это пройдет.Ты несомненно, постигайте два типа: видимое и постижимое.

Верю.

Представлять их потом как бы линией разделить на две неравные части и разрезать каждую сечение снова в том же соотношении — сечение, то есть видимого и того разумного порядка — а затем как выражение соотношения их сравнительная ясность и неясность, которые вы получите, как один из разделов видимый мир, образы. Под изображениями я подразумеваю сначала тени, а потом отражения в воде и на поверхностях с плотной, гладкой и яркой текстурой, и все в этом роде, если вы поймете.

Верю.

Как во втором разделе предполагается, что это изображение или изображение, т. е. животные, окружающие нас, и все растения, и весь класс предметов, созданных человеком.

Я так полагаю он сказал.

Вы бы готовы сказать, сказал я, что разделение на реальность и истину или противоположное выражается пропорцией — как полагают для познаваемого, так что сходство с тем, чему оно является подобием?

я конечно было бы.

Рассмотреть затем снова способ, которым мы должны сделать разделение понятного раздел.

Каким образом?

По различие в том, что есть одна его часть, к которой душа вынуждена исследовать, рассматривая как образы вещи, имитированные в предыдущем разделе, и посредством предположений, из которых он исходит не до первого принципа но до заключения, в то время как есть другой раздел, в котором он продвигается от своего предположения до начала или принципа, выходящего за рамки предположения, и в котором он не использует изображения, используемые другим разделом, полагаясь только на идеях и систематически прогрессирует через идеи.

я не — полностью понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он.

Ну, я — сказал я, — попробую еще раз, потому что после этой преамбулы вы лучше поймете. Для Я думаю, вы знаете, что изучающие геометрию, счет и подобные предметы сначала постулируйте четное и нечетное, различные числа и три вида углов и других подобных вещей в каждой области науки, рассматривать их как известны, и, рассматривая их как абсолютные предположения, не соизволят представить какие-либо далее рассказывать о них себе или другим, считая само собой разумеющимся, что они очевидны для всех.Они берут начало в этом и преследуют расследование с этого момента последовательно завершаем тем, что для расследование, которое они начали.

Конечно, он сказал, я знаю это.

А ты не знают также, что они в дальнейшем используют видимые формы и говорят о их, хотя они думают не о них, а о том, что они являются подобием, преследуя свои запросы ради квадрата как такового и диагональ как таковая, а не ради ее изображения, которое они рисуют? И так во всех случаях.Те самые вещи, которые они лепят и рисуют, у которых есть тени и образы самих себя в воде, эти вещи они рассматривают, в свою очередь, только образы, но на самом деле они стремятся увидеть тех реальностей, которые можно увидеть только умом.

Верно, он сказал.

Тогда это класс, который я описал как понятный, это правда, но с Оговорюсь, прежде всего, что душа вынуждена использовать предположения в расследование этого, не переходя к первому принципу из-за его неспособность освободиться от своих предположений и подняться над ними; во-вторых, что он использует в качестве изображений или уподобляет те самые объекты, которые сами по себе скопированы и обозначены классом ниже, и это по сравнению с последние считаются чистыми и почитаемыми.

я — понял, — сказал он, — что ты говоришь о том, о чем подпадает под геометрию и родственные искусства.

Понять затем, сказал я, что под другим разделом понятного я подразумеваю то, что сам разум держится силой диалектики, лечит ее предположения не как абсолютные начала, а буквально как гипотезы, основы, опоры и трамплины, так сказать, чтобы позволить ему подняться до то, что не требует допущений и является отправной точкой всего, а после достигнув этого, снова завладев первыми зависимостями от него, чтобы перейти к заключению, не используя ни одного предмета смысл, но только чистые идеи, переходящие от идей к идеям и заканчивающиеся идеи.

я понять, — сказал он, — не полностью, потому что это нелегкая задача, которую вы, кажется, имеют в виду, но я понимаю, что вы хотите различать аспект реальность и постижимое, созерцаемое силой диалектики, как нечто более истинное и более точное, чем объект так называемых искусств и науки, предположения которых являются произвольными отправными точками. И хотя это правда что те, кто их созерцает, вынуждены использовать свое понимание и не их чувства, но потому что они не возвращаются к началу в исследовании из них, но исходите из предположений, которые вы не думаете, что они обладают истинными сведения о них, хотя сами вещи понятны при восприятии в сочетании с первым принципом.И я думаю, ты звонишь ментальная привычка геометров и им подобных, ум или понимание, а не причина, потому что вы рассматриваете понимание как нечто среднее между мнение и разум.

Ваш — Я сказал, что толкования вполне достаточно. А теперь, отвечая на эти четыре разделах, предположите, что эти четыре привязанности происходят в душе — интеллект или разум для высшего, понимание для второго, вера для третьего и напоследок представьте себе мышление или догадку — и расставьте их в пропорции, учитывая, что они участвуют в ясности и точности в одинаковой степени поскольку их объекты причастны к истине и реальности.

я — понял, — сказал он. Я согласен и оформляю их так, как вы предлагаете. ( Республика VI 509d-511e)

Платон о почитании и бесчестии души (из Законов)

Платон о HONOring v. душа (из Законов)

АФИНСКИЙ: Послушайте же все вы, но теперь прислушался к нашим разговорам о богах и возлюбленных родителях. Из всех мужчин имеет — после его богов — самое божественное и самое истинное его собственное, это его душа.То, что касается любого человека, бывает двух видов: высшее и высшее. Лучше быть суверенным, низшим и хуже подчиняться. Итак, мужчина всегда должен предпочесть тех, кто обладает высшей чести, перед теми, кто предмет. Поэтому, когда я приказываю людям чтить свои души рядом с богами, наши суверенные лорды и подчиненные им власти, совет, который я даю, верен. Еще Я могу сказать, что ни один из нас не чтит свою душу должным образом, хотя он мечтает о том, чтобы это сделать. Честь, я так понимаю, божественно благо, и ее можно дарованный ничем злым.Тот, кто считает, что продвигает свою душу речь, подарки или уступки, и все это делает его не лучше, чем было раньше может мечтать о том, чтобы он оказал ему честь, но на самом деле этого не делает.

Едва, для Например, есть ли мужчина в детстве, прежде чем он считает себя годным для произнесения все, как он думает, этой лестью почитает свою душу и дает ее готовая лицензия действовать что угодно. Теперь наше настоящее заявление состоит в том, что эти курсы причиняет ему боль, а не честь, а мы велел ему почтить его рядом с небом.Итак, опять же, когда мужчина винит в несколько проступков и большая и более серьезная часть его несчастий не на на себя, а на других, всегда считая себя чистым почтение — по крайней мере, он думает — к своей душе, это не честь, оказанная душе — далеко от него — но больно. Опять же, когда он ухаживает за удовольствиями вопреки увещевания и одобрения законодателя, он не делает своей душе чести, а скорее бесчестие, оскверняя его страданием и раскаянием. Опять же, в другом путь, когда мужчина не закаляет себя терпеть похвальные невзгоды, страхи, боли, страдания, но подчиняется, сдача не приносит чести, для всех такие курсы позорят душу.Опять же, когда мужчина считает хорошим жить любой ценой, что тоже бесчестие для души; ‘это сдаться этому внутри него, который считает невидимый мир просто злом, тогда как человек должен противостоять его воображению убедительным доказательством того, что он даже не знает, наше главное благо может заключаться не в даре богов той земли. Опять же, когда мужчина предпочитает красоту добру, это тоже не что иное, как настоящее и крайний позор для души. По этой оценке тело более почетным, чем душа, и это в высшей степени ложно.Ничто из земли не рождено почтеннее небесного, и тот, кто не считает себя душа, чем это, не знает ценности этого владения, которое он презирает. Опять же, когда человек жаждет богатства, полученного подло, или не испытывает отвращения к побеждая, он не делает настоящей чести своей душе такими подношениями — отнюдь нет! Он продает это прекрасное сокровище за пачку монет, но все золото на земле или под землей нет равного обмена на добро ( Законы V 726a-727b).

.