«В столице северной томится пыльный тополь»: места Мандельштама в Петербурге
Великий поэт в разное время жил и на Невском проспекте, и на Петроградской стороне, и на Васильевском острове. Адресов, связанных с Мандельштамом, в Петербурге немало.
Первый дом
Петербург не был родным городом Мандельштама. Он родился в 1891 году в Варшаве, а в городе на Неве его семья оказалась спустя три года.
Первым жильём для Мандельштама в столице Российской империи стал дом №100 по Невскому проспекту. В квартире на четвёртом этаже семья провела всего лишь три дня.
Отец поэта арендовал квартиру с видом на главный проспект города, чтобы увидеть, как по нему пронесут тело скончавшегося императора Александра III.
«Еще накануне вечером я взобрался на подоконник, вижу: улица черна народом, спрашиваю: «Когда же они поедут?» – говорят: «Завтра». Особенно меня поразило, что все эти людские толпы ночь напролёт проводили на улице. Даже смерть мне явилась впервые в совершенно неестественном пышном, парадном виде», – вспоминал Мандельштам.
Где: Невский проспект, 100
1886 год. Фото: pastvu.com / delcampe.net
Тенишевское училище
Популярное учебное заведение не обошло стороной и Мандельштама. Училище, выпускниками которого также были Владимир Набоков и Николай Чуковский, он окончил в 1907 году.
Читайте также:
«Полупустой стакан или полуполный? Ему был интересен отблеск воды на потолке»: места Набокова в Петербурге и Ленобласти
По словам Мандельштама, в Тенишевском были «хорошие мальчики». «Из того же мяса, из той же кости, что дети на портретах Серова. Маленькие аскеты, монахи в детском своем монастыре, где в тетрадках, приборах, стеклянных колбочках и немецких книжках больше духовности и внутреннего строя, чем в жизни взрослых», – писал он.
Окончив училище, Мандельштам вскоре уехал в Париж. Там он учился в Сорбонне, во Франции он также познакомился с Николаем Гумилёвым.
Где: Моховая улица, 33-35
1964 год.

Журнал «Апполон»
Когда Мандельштаму было 19 лет, его стихи впервые официально опубликовали. Это случилось в августе 1910 года.
Произведение напечатали в журнале «Аполлон». Издание делали в Петербурге, а его редакция находилась на набережной Мойки – в паре минут ходьбы от Дворцовой площади.
Сергей Маковский, критик и основатель «Аполлона», рассказывал, что опубликовать стих пришлось, когда редакцию посетил Мандельштам со своей мамой. Женщина упрашивала напечатать поэзию сына, однако Маковский был не в восторге от идеи.
«Помню, эти юношеские стихи Осипа Эмильевича (которым он сам не придавал значения впоследствии) ничем не пленили меня, и уж я готов был отделаться от мамаши и сынка неопределенно-поощрительной формулой редакторской вежливости, когда – взглянув опять на юношу – я прочёл в его взоре такую напряжённую, упорно-страдальческую мольбу, что сразу как-то сдался и перешёл на его сторону: за поэзию, против торговли кожей», – рассказывал он.
Где: набережная реки Мойки, 24
Фото: citywalls.ru
Дом родителей
В доме №24 по Каменноостровскому проспекту жили родители Мандельштама. У них поэт провел почти полтора года – с лета 1916 года по конец 1917 года. Проспект Мандельштам называл «одной из самых лёгких и безответственных улиц Петербурга».
«Ни вправо, ни влево не поддавайся: там чепуха, бестрамвайная глушь. Трамваи же на Каменноостровском развивают неслыханную скорость. Каменноостровский – это легкомысленный красавец, накрахмаливший свои две единственные каменные рубашки, и ветер с моря свистит в его трамвайной голове. Это молодой и безработный хлыщ, несущий под мышкой свои дома, как бедный щёголь свой воздушный пакет от прачки», – написал он в повести «Египетская марка».
Где: Каменноостровский проспект, 24
1963 год. Фото: pastvu.com / goskatalog.ru
Дом искусств
Здание на углу Невского и набережной Мойки официально считалось организацией работников искусств. В действительности это было больше похоже на творческую коммуну.
Мандельштам обитал в Доме искусств на рубеже 1920-21 годов. «Последняя страдная зима Советской России, и я жалею о ней, вспоминаю о ней с нежностью». – так описал свои чувства поэт.
Читайте также:
Большие трагедии: непростая судьба Анны Ахматовой
Среди других деятелей искусства, связанных с организацией, были Анна Ахматова, Ольга Форш, Гумилёв и другие известные личности.
Где: Невский проспект, 15
Фото: citywalls.ru
Квартира Марадудиных
В 1922 году Мандельштам женился. Его супругой стала Надежда Хазина, которая в тот период была художницей.
Читайте также:
«Взгляд на улице, розы в дому»: адреса Блока в Петербурге
Какое-то время летом 1924 года пара жила на Большой Морской улице. Осип и Надежда сняли квартиру семьи Марадудиных. Хозяйка Мария Семёновна была первой женщиной-конферансье в стране.
Где: Большая Морская улица, 49
Фото: citywalls.ru
Квартира брата
На 8-й линии Васильевского острова жил брат Мандельштама Евгений. Осип, вернувшись из командировки на Кавказ, приехал к нему в конце 1930 года, где пробыл несколько дней.
Именно с домом на 8-й линии связано знаменитое стихотворение «Ленинград», которое было здесь написано. Оно начинается с известной строки «Я вернулся в свой город, знакомый до слёз».
В 1991 году на фасаде здания появилась мемориальная табличка с информацией об этом факте.
Где: 8-я линия В. О., 31
Фото: citywalls.ru
Дом печати
В Доме печати в феврале 1933 года состоялось одно из наиболее известных выступлений Мандельштама. На нём он назвал литературное течение акмеизм «тоской по мировой культуре».
Мандельштам не только читал стихи, но и отвечал на вопросы публики. Один из гостей вечера спросил, как он относится к современным писателям. Осип Эмильевич отметил, что гордится дружбой с Ахматовой.
Творческий вечер в Доме печати стал одним из последних для Мандельштама. Спустя полгода он написал стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны», в котором раскритиковал власть и Сталина. Через некоторое время был сделан донос, после чего поэта стали преследовать.
Где: набережная реки Фонтанки, 7
Фото: citywalls.ru
Писательский жилищный кооператив
Здание рядом со Спасом на Крови имеет прозвище «Писательский небоскрёб». В разное время здесь жили Ольга Форш, Всеволод Рождественский, Вера Кетлинская и Михаил Зощенко, в честь которого здесь открыт музей.
«Небоскрёб» стал последним ленинградским адресом Мандельштама. Тут он с женой провёл два дня осенью 1937 года – у пары тогда совсем не было денег, им негде было жить.
«Осип плохо дышал, ловил воздух губами. Я пришла, чтобы повидаться с ними, не помню куда. Всё было как в страшном сне. Кто-то пришедший после меня сказал, что у отца Осипа Эмильевича (у «деда») нет тёплой одежды. Осип снял бывший у него под пиджаком свитер и отдал его для передачи отцу», – писала Ахматова в дневнике.
Читайте также:
«Ведь под аркой на Галерной наши тени навсегда…»: места Ахматовой в Петербурге
Спустя чуть больше года Мандельштам умер. Он находился во Владивостокском пересыльном пункте Дальстроя, куда его поместили после второго ареста. Поэта привлекли за антисоветскую агитацию, но в 1950-е годы он был реабилитирован.
Где: набережная канала Грибоедова, 9
Фото: citywalls.ru
Экскурсия «Мандельштам в Санкт-Петербурге». Цикл экскурсий «Литературная жизнь Петербурга». Места, связанные с Осипом Мандельштам в Петербурге
- Туры в Петербург
- Речные круизы
- Туры по России
- Для школьников
- Корпоратив
- Загородный отдых
Литературные экскурсии
Номер экскурсии: ГЭЛ_020
Продолжительность: 3 часа
Быстрое бронирование
Даты экскурсии:
Для организованных групп на любые даты
Монархисты и прочие демократы постоянно припоминают коммунистам пресловутую «пятую графу». Однако «квота на иудеев» была принята еще в царских университетах. И никто не возмущался, не протестовал.
Маршрут экскурсии:
Экскурсия о жизни и творчестве Осипа Мандельштама.
Если бы родителей Осипа Мандельштама не поманил яркий свет столичного Петербурга, возможно мы бы никогда не услышали о таком поэте.
И уж точно жизнь восставшего против сталинского режима человека не оборвалась в пересыльном лагере под Владивостоком.
Стихи Мандельштама трудно назвать великой поэзией. Их ценность – смелость человека, который не побоялся сурового предупреждения власти – первой высылке в Чердынь. И, вопреки этому предупреждению открыто выступил против «вождя народов».
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
..
Знакомо?…
Мест, прочно связанных с Мандельштамом в Санкт-Петербурге не так уж много, но экскурсия просто провезет по городу, в который Мандельштам был влюблен.
Известность у отечественных литературных критиков Мандельштам получил благодаря дружбе с Анной Ахматовой и Николаем Гумилевым. Тему этого знакомства тоже затрагивает наша экскурсия.
Стоимость экскурсии 2022-2023 г.:
При группе 30 человек | рубли |
---|---|
На 1 человека | 460 |
Полное бронирование
В стоимость входит:
- экскурсовод
- туристический автобус на 3 часа
Примечания:
Маршрут может быть изменен из-за дорожной обстановки в городе.
Другие экскурсии:
Блок в Петербурге
Есенин в Петербурге
Ахматова в Санкт-Петербурге
<<
© 2009-2022 Туристическая компания Арина.
Туроператор по Санкт-Петербургу и Северо-Западу России
Войти
Вверх
Мемориальная доска Осипу Мандельштаму, Санкт-Петербург
Нажмите на фото для увеличения .
Слова на табличке гласят: «В этом здании в декабре 1930 года поэт Осип Мандельштам написал: «Я вернулся в город, который знаю, как знаю свои слезы». Почти ровно восемь лет спустя он умер, умер от голода и замерзания 28 декабря 1938 года, когда его везли в Сибирь, где ему предстояло пятилетнее заключение в трудовых лагерях. Это произошло после его второго задержания. Его арестовали впервые в 1934 за написание сатирического стихотворения об Иосифе Сталине. Однако это были не единственные его стычки с власть имущими. Коммунистическая партия отправила его из Петербурга на Кавказ в 1930 году, где он провел несколько месяцев, прежде чем ему разрешили вернуться домой. Именно по возвращении он написал стихотворение, упомянутое на мемориальной доске.
Произведение, которое Мандельштам назвал «Ленинградом», — это не просто упражнение в ностальгии, не простое заявление о том, что «хорошо вернуться домой». Это также намекает на то, как Ленинград, когда-то называвшийся Петербургом, пришел в упадок с тех пор, как он впервые переехал туда в детстве. И даже как бы предвещает дурной конец, к которому он придет, с его последними ссылками на «важных гостей» — т. дверь.» Видите ли, он уже воспринимал цепной замок на своей двери как своего рода кандалы.
Конец 1930 года, переходящий в 1931 год, был тяжелым временем в Советском Союзе, и дальше будет только хуже. Поэт Владимир Маяковский, прославленный коллега Мандельштама, застрелился (или, что менее вероятно, был расстрелян властями) в апреле. Советское правительство осуществило жестокие нападения на кулака, зажиточных крестьян в течение 1930 года. В 1931 году был снесен знаменитый Храм Христа Спасителя. В 1932 году несколько независимых писательских организаций были закрыты и заменены что впоследствии стало Советским Союзом писателей, контролируемым Коммунистической партией. Аресты писателей и художников стали увеличиваться в 1932 и 1933 г. К моменту первого ареста Мандельштама в 1934 г. машина террора и репрессий начала работать жадно и эффективно.
Не знаю, следствие ли это знания дальнейшей судьбы Мандельштама, или поэт действительно наполнил свое стихотворение предчувствием, но я вижу обреченность и мрак повсюду в этом коротком произведении. Особенно я вижу это, когда он заявляет, что еще не готов умереть (на момент написания ему еще не было 40 лет), и когда отмечает, что знает все адреса в городе, где он может найти «голоса мертвых.»
Я сфотографировал мемориальную доску и здание, на котором она висит, жарким солнечным днем в Санкт-Петербурге весной 2018 года. Тогда я знал, что, возможно, это будет моя последняя поездка в город на Неве, поэтому , за пять дней я сделал уйму фотографий. Вот несколько кадров жилого дома на 8-й линии Васильевского острова, 31, где когда-то жил Мандельштам с женой Надеждой. Его стихотворение о возвращении совпадает с моим прощанием с городом.
Приведенный ниже перевод «Ленинграда» Мандельштама довольно рудиментарный. Тем не менее, я предлагаю свою собственную версию, потому что другие, которые я нашел в сети, упустили кое-что, что, по моему мнению, нужно было включить. Однако обязательно ознакомьтесь с переводами Дины Беляевой и Джона Догерти. В некоторых местах, особенно в исполнении Догерти, эти альтернативы работают лучше, чем я.0004
Ты снова вернулся, так что давай, вдыхай
Речные фонари Ленинграда, наполненные рыбьим жиром.
Вперед, вспомни те декабрьские дни
Где яичные желтки смешиваются с зловонной смолой.
Петербург! Нет, я еще не готов умереть
Пока ты знаешь каждый мой номер телефона.
Петербург! Я до сих пор знаю каждый адрес
Где я могу слышать голоса мертвых.
Я живу на черной лестнице, где мои виски проколоты
Дверным звонком, который едва висит на ниточке.
Всю ночь жду гостей столь важных,
Постоянно тряся кандалы цепи на двери.
Нравится:
Нравится Загрузка…
Джеймс Стоттс о Мандельштаме Вимана
Украденный воздух, сломанный голос эссе Джеймса Стоттса Осип Эмильевич Мандельштам родился в Варшаве, европейский еврей, в 1891 году. Подданный Российской империи, его семья получила право переехать в Санкт-Петербург, когда он был еще маленьким мальчиком, а это означало, что русский язык станет его суррогатным родным языком, подкрепленным образованием, которое привело его из Санкт-Петербурга в Сорбонну и Гейдельберг и дало ему знание латыни, греческого, французского и немецкого языков. . Городской, высокообразованный и честолюбивый Мандельштам боролся за место на русской литературной сцене. Он стал основателем акмеистической школы поэзии вместе с коллегами-интеллектуалами-петербуржцами, в первую очередь Анной Ахматовой и Николаем Гумилевым. В 1913 марта он опубликовал свою первую книгу, Stone , в которой раскрывается поэт загадочной сдержанности и строгой классической дисциплины, плененный архитектурной логикой, которая структурирует его стихи и организует его взгляды на историю и время: Когда — его мысли и духи высоки — Он поставил апсиды и экседры, Лицом к востоку и западу? [. ![]() Переживет народы, века. (из «Святой Софии») Но чем ближе я изучал тебя, Собор Парижской Богоматери, Том также закрепил репутацию Мандельштама как одного из ведущих поэтов своего поколения. Но потом: гражданская война, революция, крах общественного строя. Там, где когда-то Мандельштам был космополитом, теперь он был перемещен, преследуемый Красной и Белой армиями, постоянно в движении. На короткое время воодушевленная новым национальным экспериментом коммунизма, революция затем испортила и оттолкнула Мандельштама на юг, где Грузия и Крым стали местом его метафорического изгнания и где его поэзия претерпела травмирующую метаморфозу. Там он написал свою собственную Tristia , вдохновленный плачем Овидия с Черного моря. Мандельштам вернулся в Петроград и Москву в 1922 году, недавно женившись на необычайно преданной киевлянке Надежде Хазиной. Когда он снова начал писать, он был андеграундным поэтом. Он был арестован, подвергнут пыткам и приговорен к ссылке после того, как в 1933 году на частном собрании поделился своей знаменитой карикатурой на Сталина с тараканами. И лягушки, как шарики ртутные И воздух, в редкое молочное устройство. (из «Я подношу зелень к губам») — Всякий раз, когда щегол в сладком хлебе Окунь и подставка наговор, Не имея никакой надежды на выживание, он и Надежда начали долгий героический проект по распространению его каталога по памяти и декламации среди друзей и знакомых, чтобы его можно было реконструировать, если и когда история когда-нибудь исправится. На моей книжной полке есть полное собрание сочинений на русском языке в трех томах, а также избранные стихи на английском языке В.С. Мервин и Кларенс Браун, Джеймс Грин и один том под редакцией Кевина Платта. « Stray Dog Cabaret » Пауля Шмидта дает нам Мандельштама вместе со многими лучшими поэтами своего поколения в сценических переводах. Ugly Duckling Presse недавно переиздала онлайн книгу новых переводов Мандельштама под редакцией Ильи Бернштейна. Все это имеет свои недостатки и достоинства. Издание Мервина/Брауна стало, пожалуй, стандартным изданием, а Джеймс Грин получил разрешение Надежды Мандельштам. Но все это скромные достижения, и довольно стройные. Ничто в английском никогда не давало удовлетворения, потому что в русском нет ничего легкого. Мандельштам — один из самых трудных поэтов двадцатого века, и его невероятно трудно переводить. Мандельштам ставит в тупик всех переводчиков, в конце концов, и нас, читателей. Что очевидно в каждом переводе, так это борьба и восхищение самим Мандельштамом. Stolen Air , однако, оставляет неприятный привкус во рту. Виман беспечно и опрометчиво отказывается от собственных стихов Мандельштама ради безвкусной лирической бестелесности, так что диву даешься, как, почему и кем все это могло быть сочтено достойным серьезного сравнения. Тяжелая ночь. Гомер. Бездомные паруса. Вечно чуждые, все более внутренние, эти берега, Певица и море, всем движет любовь. По-русски паруса «натянутые», а не «бездомные». Его «голос» никогда не упоминается. Журавли не «странные», и они не «стреляют скорбя», они «поднимаются». Вторая строфа почти не похожа на оригинал Мандельштама. Виман предпочитает косвенно называть Елену ахейцами «одной тоской», тогда как Мандельштам прямолинеен, и перевод становится болезненным проявлением неуважения к исходному тексту. Бессонница. Гомер. Натянутые паруса. Журавлиным клином к чужим берегам — И море, и Гомер — всем движет любовь. Или в версии Мервина и Брауна: Бессонница. Гомер. Натянутые паруса. Полет журавлей, пересекающих чужие границы, Море — Гомер — все движимо любовью. Вы сразу же замечаете, насколько Виман одержим своим голосом, находя способы постулировать его по поводу ничего в строках 2 и 3. Последнее, что вы замечаете, — это его отвержение Гомера, то, что Мандельштам никогда бы не написал и почти наверняка ненавидел бы: «Всем движет любовь. / Но что мне до этого? Гомер мертв». Виман вставляет, а не интерпретирует. Так много теряется, но почти ничего не приобретается. В другом месте, в «Казино», довольно прямолинейным описанием луча света, падающего на скатерть через затуманенное окно, становится: «Мне нравится тортообразное казино на дюнах / И как строгие пальцы скелетного света / Оживают на сукно». Вот версия Грина: «Мне нравится казино на дюнах: / Широкий вид из туманного окна, / Тонкий луч света на смятой скатерти». Казино Мандельштама необъяснимым образом становится «пирожным» благодаря Виману. В оригинальном русском говорится о любви говорящего следовать за крыльями чайки в полете; Виман пишет: «Мне нравится. Для двух стихотворений Виман изобретает пародийные названия Целана «Тошнота» и «Растягивание печали». В стихотворении «Батюшков» Мандельштам сравнивает заглавную трость поэта с волшебной палочкой; это просто и точно передано Мервином и Брауном: «Бездельник с палочкой вместо трости, у меня живет кроткий Батюшков». Однако Виман пишет: «Овощной мудрец, волшебник праздности». В третьей строфе Мандельштам косноязычен в своем воображаемом обмене с одним из своих героев: Он улыбнулся. Я сказал, я благодарю вас, Который Виман скручивает в это: Он ухмыляется. Я обязан тебе С неловкостью. . . Читая рядом русский и английский, диву даешься, честно говоря, Какого черта? Действительно ли Виман делает плохие квакерские каламбуры? «Я обязан тебе», «На сваях в море студня» — это чистые и патетические измышления Вимана: окончание этого стихотворения Мандельштама — один из его самых глубоких образов — как бы изображающий орфическое и святое отождествление, он просит Батюшкова: «Налейте свои вечные сны, пробы крови, / Из одного стакана в другой» (Джеймс Грин). Но вместо этого Виман дает нам патоку, в которую почти невозможно поверить: «Батюшков! Я все еще чувствую, / Вспоминая твою потрепанную, шаркающую спину, / Любовь, как кусочек моей души, / Я никогда не знал, что мне не хватает». Такой последовательности просто не существует в оригинале, к счастью. Если существует хотя бы неопределенный стандарт верности — а без принятия какого-либо стандарта нет оправдания задаче перевода — то любой читатель может найти сотни таких ошибок со стороны Вимана, на каждой странице, практически в каждой строке и фраза. Ссылаться на русский язык почти несправедливо. В послесловии Виман признает, что не знает языка, и ему вообще неудобно использовать перевод слова в своих версиях; он даже призвал издателей не использовать это слово, хотя они настаивали, и он отступил. Интересно, каким был рабочий аппарат Вимана и Каминского. Создается гнетущее впечатление, что Каминский ведет корабль по ложному пути, от предположения, что Мандельштам во многом является русским Гопкинсом, до его нелепого утверждения: «Вообще, я думаю, что в этих версиях Виман подходит ближе к Хопкинсу, чем любой другого живого американского поэта», к его замечанию о поэтическом развитии Мандельштама, что «это как если бы Альфред Лорд Теннисон вдруг начал писать, как Эмили Дикинсон», к его другому, почти идентичному проекту перевода Марины Цветаевой с Жаном Валентайном. В этой книге Каминскому и Валентину даже удалось избежать перевода слова на обложке, выбрав вместо этого прочтения Цветаевой. Возможно, он предназначен для того, чтобы предложить пространство для творчества, но в нем есть недостаток строгости. Если и есть что-то, что Хопкинс разделяет с Мандельштамом, так это неизменный интерес к истории своего родного языка и вдыхание новой жизни в старые формы. То есть их объединяет родственная искра. Но в формулировке Вимана подражание Хопкинсу означает не что иное, как синкопированную аллитерацию. Почти извращенно то, как Каминский рекламирует деформированные переводы Петрарки Мандельштама как образец. Виман принял близко к сердцу все эти неявные советы, но, похоже, понятия не имеет, как их реализовать. Там, где Мандельштам использовал Петрарку, чтобы переписать свое собственное отношение ко времени, языку и любви, проект Вимана и Каминского представляет собой бойкое, необдуманное оскорбление, направленное на подлинное достижение Мандельштама. Я понимаю и сочувствую низменным мотивам, заставляющим поэта переводить Мандельштама. Это негласно, но — мы все хотим кусок пирога. Но чтение правильных поэтов делает, а не делает нас хорошими поэтами для продолжения жизни. Виман называет Мандельштама «требовательным к душе» поэтом, но что именно Мандельштам требовал от души Вимана? Возможно, не так много, как он утверждает, или недостаточно, особенно если он служит редуктивному прочтению Каминским Мандельштама как греческого или латинского русского. В этой формулировке обязательно обходится русский язык, заменяется трагической карикатурой на русскую историю. Несомненно, Каминский провел свою поэтическую карьеру, борясь с трудностями мандельштамовской просодии, но Виман только переделывает обрывки, пока маленькая Каминская-птичка шепчет ему на ухо, пытаясь склеить что-то похожее на Хопкинса-кум-Теннисона-кум- Дикинсон. В своем предисловии Каминский утверждает, что Мандельштам был человеком противоречий, в том числе то, что его стих мог быть формальным, но иногда менее формальным; что он был очень цивилизованным поэтом, который писал хорошие стихи, живя в провинциальном городе; что «он редко давал названия своим стихам. Иногда да». Это настолько глупо, что заставляет усомниться в интеллекте Каминского, и выдает плохое понимание Мандельштама. Каминскому виднее, что Мандельштам был человеком напряжения, словом, архитектором, противопоставляющим вещи друг другу. Он смог выковать в образе своей любимой птицы щегла свое тождество с осетинским кормчим, посмотреть в зеркало гордым, охваченным паникой поэтом и увидеть оглядывающимся назад испуганным параноидальным узурпатором. Мандельштам интуитивно почувствовал, как извращенно переплелись его судьбы со сталинскими. И все же я хочу согласиться с Джимом Харрисоном: « Stolen Air — критически важная книга. Европе нужен Мандельштам на ее небосводе… В сегодняшней несколько скомпрометированной атмосфере нам нужен контакт с величием — и в этой книге он у нас есть. |