Иван Тургенев — Отцы и дети: Глава 20: читать онлайн, текст полностью

Базаров высунулся из тарантаса, а Аркадий вытянул голову из-за спины своего товарища и увидал на крылечке господского домика высокого, худощавого человека с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом, одетого в старый военный сюртук нараспашку. Он стоял, растопырив ноги, курил длинную трубку и щурился от солнца.

Лошади остановились.

– Наконец пожаловал, – проговорил отец Базарова, все продолжая курить, хотя чубук так и прыгал у него между пальцами. – Ну, вылезай, вылезай, почеломкаемся.

Он стал обнимать сына… «Енюша, Енюша», – раздался трепещущий женский голос. Дверь распахнулась, и на пороге показалась кругленькая, низенькая старушка в белом чепце и короткой пестрой кофточке. Она ахнула, пошатнулась и наверно бы упала, если бы Базаров не поддержал ее. Пухлые ее ручки мгновенно обвились вокруг его шеи, голова прижалась к его груди, и все замолкло. Только слышались ее прерывистые всхлипыванья.

Старик Базаров глубоко дышал и щурился пуще прежнего.

– Ну, полно, полно, Ариша! перестань, – заговорил он, поменявшись взглядом с Аркадием, который стоял неподвижно у тарантаса, между тем как мужик на козлах даже отвернулся. – Это совсем не нужно! пожалуйста, перестань.

– Ах, Василий Иваныч, – пролепетала старушка, – в кои-то веки батюшку-то моего, голубчика-то, Енюшень-ку… – И, не разжимая рук, она отодвинула от Базарова свое мокрое от слез, смятое и умиленное лицо, посмотрела на него какими-то блаженными и смешными глазами и опять к нему припала.

– Ну да, конечно, это все в натуре вещей, – промолвил Василий Иваныч, – только лучше уж в комнату пойдем. С Евгением вот гость приехал. Извините, – прибавил он, обращаясь к Аркадию, и шаркнул слегка ногой, – вы понимаете, женская слабость; ну, и сердце матери…

А у самого губы и брови дергало и подбородок трясся… но он, видимо, желал победить себя и казаться чуть не равнодушным. Аркадий наклонился.

– Пойдемте, матушка, в самом деле, – промолвил Базаров и повел в дом ослабевшую старушку. Усадив ее в покойное кресло, он еще раз наскоро обнялся с отцом и представил ему Аркадия.

– Душевно рад знакомству, – проговорил Василий Иванович, – только уж вы не взыщите: у меня здесь все по простоте, на военную ногу. Арина Власьевна, успокойся, сделай одолжение: что за малодушие? Господин гость должен осудить тебя.

– Батюшка, – сквозь слезы проговорила старушка, – имени и отчества не имею чести знать…

– Аркадий Николаич, – с важностию, вполголоса, подсказал Василий Иваныч.

– Извините меня, глупую. – Старушка высморкалась и, нагиная голову то направо, то налево, тщательно утерла один глаз после другого. – Извините вы меня. Ведь я так и думала, что умру, не дождусь моего го… o… o…лубчика.

– A вот и дождались, сударыня, – подхватил Василий Иванович. – Танюшка, – обратился он к босоногой девочке лет тринадцати, в ярко-красном ситцевом платье, пугливо выглядывавшей из-за двери, – принеси барыне стакан воды – на подносе, слышишь?.. а вас, господа, – прибавил он с какою-то старомодною игривостью, – позвольте попросить в кабинет к отставному ветерану.

– Хоть еще разочек дай обнять себя, Енюшечка, – простонала Арина Власьевна. Базаров нагнулся к ней. – Да какой же ты красавчик стал!

– Ну, красавчик не красавчик, – заметил Василий Иванович, – а мужчина, как говорится: оммфе. [настоящий мужчина (от франц. homme fait).] А теперь, я надеюсь, Арина Власьевна, что, насытив свое материнское сердце, ты позаботишься о насыщении своих дорогих гостей, потому что, тебе известно, соловья баснями кормить не следует.

Старушка привстала с кресел.

– Сию минуту, Василий Иваныч, стол накрыт будет, сама в кухню сбегаю и самовар поставить велю, все будет, все. Ведь три года его не видала, не кормила, не поила, легко ли?

– Ну, смотри же, хозяюшка, хлопочи, не осрамись; а вас, господа, прошу за мной пожаловать. Вот и Тимофеич явился к тебе на поклон, Евгений. И он, чай, обрадовался, старый барбос. Что? ведь обрадовался, старый барбос? Милости просим за мной.

И Василий Иванович суетливо пошел вперед, шаркая и шлепая стоптанными туфлями.

Весь его домик состоял из шести крошечных комнат. Одна из них, та, куда он привел наших приятелей, называлась кабинетом. Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, вензель из волос в черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на полках в беспорядке теснились книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.

– Я вас предупредил, любезный мой посетитель, – начал Василий Иваныч, – что мы живем здесь, так сказать, на бивуаках…

– Да перестань, что ты извиняешься? – перебил Базаров. – Кирсанов очень хорошо знает, что мы с тобой не Крезы и что у тебя не дворец. Куда мы его поместим, вот вопрос.

– Помилуй, Евгений; там у меня во флигельке отличная комнатка: им там очень хорошо будет.

– Так у тебя и флигелек завелся?

– Как же-с; где баня-с, – вмешался Тимофеич.

– То есть рядом с баней, – поспешно присовокупил Василий Иванович. – Теперь же лето… Я сейчас сбегаю туда, распоряжусь; а ты бы, Тимофеич, пока их вещи внес. Тебе, Евгений, я, разумеется, предоставлю мой кабинет. Suum cuique. [Всякому свое (лат.).]

– Вот тебе на! Презабавный старикашка и добрейший, – прибавил Базаров, как только Василий Иванович вышел. – Такой же чудак, как твой, только в другом роде. Много уж очень болтает.

– И мать твоя, кажется, прекрасная женщина, – заметил Аркадий.

– Да, она у меня без хитрости. Обед нам, посмотри, какой задаст.

– Сегодня вас не ждали, батюшка, говядинки не привезли, – промолвил Тимофеич, который только что втащил базаровский чемодан.

– И без говядинки обойдемся, на нет и суда нет. Бедность, говорят, не порок.

– Сколько у твоего отца душ? – спросил вдруг Аркадий.

– Имение не его, а матери; душ, помнится, пятнадцать.

– И все двадцать две, – с неудовольствием заметил Тимофеич.

Послышалось шлепанье туфель, и снова появился Василии Иванович.

– Через несколько минут ваша комната будет готова принять вас, – воскликнул он с торжественностию, – Аркадий… Николаич? так, кажется, вы изволите величаться? А вот вам и прислуга, – прибавил он, указывая на вошедшего с ним коротко остриженного мальчика в синем, на локтях прорванном, кафтане и в чужих сапогах. – Зовут его Федькой. Опять-таки повторяю, хоть сын и запрещает, не взыщите. Впрочем, трубку набивать он умеет. Ведь вы курите?

– Я курю больше сигары, – ответил Аркадий.

– И весьма благоразумно поступаете. Я сам отдаю преферанс сигаркам, но в наших уединенных краях доставать их чрезвычайно затруднительно.

– Да полно тебе Лазаря петь, – перебил опять Базаров. – Сядь лучше вот тут на диван да дай на себя посмотреть.

Василий Иванович засмеялся и сел. Он очень походил лицом на своего сына, только лоб у него был ниже и уже, и рот немного шире, и он беспрестанно двигался, поводил плечами, точно платье ему под мышками резало, моргал, покашливал и шевелил пальцами, между тем как сын его отличался какою-то небрежною неподвижностию.

– Лазаря петь! – повторил Василий Иванович. – Ты, Евгений, не думай, что я хочу, так сказать, разжалобить гостя: вот, мол, мы в каком захолустье живем. Я, напротив, того мнения, что для человека мыслящего нет захолустья. По крайней мере, я стараюсь, по возможности, не зарасти, как говорится, мохом, не отстать от века.

Василий Иванович вытащил из кармана новый желтый фуляр, который успел захватить, бегая в Аркадиеву комнату, и продолжал, помахивая им по воздуху:

– Я уже не говорю о том, что я, например, не без чувствительных для себя пожертвований, посадил мужиков на оброк и отдал им свою землю исполу. Я считал это своим долгом, самое благоразумие в этом случае повелевает, хотя другие владельцы даже не помышляют об этом: я говорю о науках, об образовании.

– Да; вот я вижу у тебя – «Друг здравия» на тысяча восемьсот пятьдесят пятый год, – заметил Базаров.

– Мне его по знакомству старый товарищ высылает, – поспешно проговорил Василий Иванович, – но мы, например, и о френологии имеем понятие, – прибавил он, обращаясь, впрочем, более к Аркадию и указывая на стоявшую на шкафе небольшую гипсовую головку, разбитую на нумерованные четыреугольники, – нам и Шенлейн не остался безызвестен, и Радемахер.

– А в Радемахера еще верят в *** губернии? – спросил Базаров.

Василий Иванович закашлял.

– В губернии… Конечно, вам, господа, лучше знать; где ж нам за вами угоняться? Ведь вы нам на смену пришли. И в мое время какой-нибудь гуморалист Гоффман, какой-нибудь Броун с его витализмом казались очень смешны, а ведь тоже гремели когда-то. Кто-нибудь новый заменил у вас Радемахера, вы ему поклоняетесь, а через двадцать лет, пожалуй, и над тем смеяться будут.

– Скажу тебе в утешение, – промолвил Базаров, – что мы теперь вообще над медициной смеемся и ни перед кем не преклоняемся.

– Как же это так? Ведь ты доктором хочешь быть?

– Хочу, да одно другому не мешает.

Василий Иванович потыкал третьим пальцем в трубку, где еще оставалось немного горячей золы.

– Ну, может быть, может быть – спорить не стану. Ведь я что? Отставной штаб-лекарь, волату; [вот и все (от франц. voilà tout).] теперь вот в агрономы попал. Я у вашего дедушки в бригаде служил, – обратился он опять к Аркадию, – да-с, да-с; много я на своем веку видал видов. И в каких только обществах не бывал, с кем не важивался! Я, тот самый я, которого вы изволите видеть теперь перед собою, я у князя Витгенштейна и у Жуковского пульс щупал! Тех-то, в южной-то армии, по четырнадцатому, вы понимаете (и тут Василий Иванович значительно сжал губы), всех знал наперечет. Ну да ведь мое дело – сторона; знай свой ланцет, и баста! А дедушка ваш очень почтенный был человек, настоящий военный.

– Сознайся, дубина была порядочная, – лениво промолвил Базаров.

– Ах, Евгений, как это ты выражаешься! помилосердуй… Конечно, генерал Кирсанов не принадлежал к числу…

– Ну, брось его, – перебил Базаров. – Я, как подъезжал сюда, порадовался на твою березовую рощицу, славно вытянулась.

Василий Иванович оживился.

– А ты посмотри, садик у меня теперь какой! Сам каждое деревцо сажал. И фрукты есть, и ягоды, и всякие медицинские травы. Уж как вы там ни хитрите, господа молодые, а все-таки старик Парацельский святую правду изрек: in herbis, verbis et lapidibus… [в травах, словах и камнях (лат. ).] Ведь я, ты знаешь, от практики отказался, а раза два в неделю приходится стариной тряхнуть. Идут за советом – нельзя же гнать в шею. Случается, бедные прибегают к помощи. Да и докторов здесь совсем нет. Один здешний сосед, представь, отставной майор, тоже лечит. Я спрашиваю о нем: учился ли он медицине?.. Говорят мне: нет, он не учился, он больше из филантропии… Ха-ха, из филантропии! а? каково! ха-ха! ха-ха!

– Федька! Набей мне трубку! – сурово проговорил Базаров.

– А то здесь другой доктор приезжает к больному, – продолжал с каким-то отчаяньем Василий Иванович, – а больной уже ad patres; [отправился к праотцам (лат.).] человек и не пускает доктора, говорит: теперь больше не надо. Тот этого не ожидал, сконфузился и спрашивает: «Что, барин перед смертью икал?» – «Икали-с». – «И много икал?» – «Много». – «А, ну – это хорошо», – да и верть назад. Ха-ха-ха!

Старик один засмеялся; Аркадий выразил улыбку на своем лице. Базаров только затянулся. Беседа продолжалась таким образом около часа; Аркадий успел сходить в свою комнату, которая оказалась предбанником, но очень уютным и чистым. Наконец вошла Танюша и доложила, что обед готов.

Василий Иванович первый поднялся.

– Пойдемте, господа! Извините великодушно, коли наскучил. Авось хозяйка моя удовлетворит вас более моего.

Обед, хотя наскоро сготовленный, вышел очень хороший, даже обильный; только вино немного, как говорится, подгуляло: почти черный херес, купленный Тимофеичем в городе у знакомого купца, отзывался не то медью, не то канифолью; и мухи тоже мешали. В обыкновенное время дворовый мальчик отгонял их большою зеленою веткой; но на этот раз Василий Иванович услал его из боязни осуждения со стороны юного поколения. Арина Власьевна успела принарядиться; надела высокий чепец с шелковыми лентами и голубую шаль с разводами. Она опять всплакнула, как только увидела своего Енюшу, но мужу не пришлось ее усовещивать: она сама поскорей утерла свои слезы, чтобы не закапать шаль. Ели одни молодые люди: хозяева давно пообедали. Прислуживал Федька, видимо обремененный необычными сапогами, да помогала ему женщина с мужественным лицом и кривая, по имени Анфисушка, исполнявшая должности ключницы, птичницы и прачки. Василий Иванович во время обеда расхаживал по комнате и с совершенно счастливым и даже блаженным видом говорил о тяжких опасениях, внушаемых ему наполеоновскою политикой и запутанностью итальянского вопроса. Арина Власьевна не замечала Аркадия, не потчевала его; подперши кулачком свое круглое лицо, которому одутловатые, вишневого цвета губки и родинки на щеках и над бровями придавали выражение очень добродушное, она не сводила глаз с сына и все вздыхала; ей смертельно хотелось узнать, на сколько времени он приехал, но спросить она его боялась. «Ну как скажет на два дня», – думала она, и сердце у ней замирало. После жареного Василий Иванович исчез на мгновение и возвратился с откупоренною полбутылкой шампанского. «Вот, – воскликнул он, – хоть мы и в глуши живем, а в торжественных случаях имеем чем себя повеселить!» Он налил три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и разом, по-военному, хлопнул свой бокал, а Арину Власьевну заставил выпить рюмку до последней капельки. Когда очередь дошла до варенья, Аркадий, не терпевший ничего сладкого, почел, однако, своею обязанностью отведать от четырех различных, только что сваренных сортов, тем более что Базаров отказался наотрез и тотчас закурил сигарку. Потом явился на сцену чай со сливками, с маслом и кренделями; потом Василий Иванович повел всех в сад, для того чтобы полюбоваться красотою вечера. Проходя мимо скамейки, он шепнул Аркадию:

– На сем месте я люблю философствовать, глядя на захождение солнца: оно приличествует пустыннику. А там, подальше, я посадил несколько деревьев, любимых Горацием.

– Что за деревья? – спросил, вслушавшись, Базаров.

– А как же… акации.

Базаров начал зевать.

– Я полагаю, пора путешественникам в объятия к Морфею, – заметил Василий Иванович.

– То есть пора спать! – подхватил Базаров. – Это суждение справедливое. Пора, точно.

Прощаясь с матерью, он поцеловал ее в лоб, а она обняла его и за спиной, украдкой, его благословила трижды. Василий Иванович проводил Аркадия в его комнату и пожелал ему «такого благодатного отдохновения, какое и я вкушал в наши счастливые лета». И действительно, Аркадию отлично спалось в своем предбаннике: в нем пахло мятой, и два сверчка вперебивку усыпительно трещали за печкой. Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув на диване в ногах у сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал, говоря, что ему спать хочется, а сам не заснул до утра. Широко раскрыв глаза, он злобно глядел в темноту: воспоминания детства не имели власти над ним, да к тому ж он еще не успел отделаться от последних горьких впечатлений. Арина Власьевна сперва помолилась всласть, потом долго-долго беседовала с Анфисушкой, которая, став как вкопанная перед барыней и вперив в нее свой единственный глаз, передавала ей таинственным шепотом все свои замечания и соображения насчет Евгения Васильевича. У старушки от радости, от вина, от сигарочного дыма совсем закружилась голова; муж заговорил было с ней и махнул рукою.

Арина Власьевна была настоящая русская дворяночка прежнего времени; ей бы следовало жить лет за двести, в старомосковские времена. Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома, холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; а об устрицах говорила не иначе, как с содроганием; любила покушать – и строго постилась; спала десять часов в сутки – и не ложилась вовсе, если у Василия Ивановича заболевала голова; не прочла ни одной книги, кроме «Алексиса, или Хижины в лесу», писала одно, много два письма в год, а в хозяйстве, сушенье и варенье знала толк, хотя своими руками ни до чего не прикасалась и вообще неохотно двигалась с места. Арина Власьевна была очень добра и, по-своему, вовсе не глупа. Она знала, что есть на свете господа, которые должны приказывать, и простой народ, который должен служить, – а потому не гнушалась ни подобострастием, ни земными поклонами; но с подчиненными обходилась ласково и кротко, ни одного нищего не пропускала без подачки и никогда никого не осуждала, хотя и сплетничала подчас. В молодости она была очень миловидна, играла на клавикордах и изъяснялась немного по-французски; но в течение многолетних странствий с своим мужем, за которого она вышла против воли, расплылась и позабыла музыку и французский язык. Сына своего она любила и боялась несказанно; управление имением предоставила Василию Ивановичу – и уже не входила ни во что: она охала, отмахивалась платком и от испуга подымала брови все выше и выше, как только ее старик начинал толковать о предстоявших преобразованиях и о своих планах. Она была мнительна, постоянно ждала какого-то большого несчастья и тотчас плакала, как только вспоминала о чем-нибудь печальном… Подобные женщины теперь уже переводятся. Бог знает – следует ли радоваться этому!

Отцы и дети: краткое содержание романа И.С. Тургенева

Содержание

1. Действующие лица
2. Краткий пересказ по частям
3. Часть 1
4. Часть 2
5. Часть 3
6. Часть 4
7. Часть 5
8. Часть 6
9. Эпилог

Отцы и дети – это один из самых знаменитых романов отечественного классика Ивана Тургенева. В произведении он поднимает вопросы брака и любви, а также взаимоотношения между людьми. Изучение в школах и неугасающий интерес читателей к роману говорит о том, что писатель добавил достаточно проблем и тем.

Ну а мы сегодня рассмотрим краткое содержание романа «Отцы и дети», а также пройдемся по характеристикам персонажей.

Действующие лица

Характерных для той эпохи и неповторимых персонажей в романе хватает. Приведем их краткое описание, чтобы вы понимали мотивы их действий:

1. Аркадий Кирсанов – это выпускник престижного университета, который дружил с Базаровым, но затем охладел к нему. Он питал к Екатерине Одинцовой братскую любовь, которая, впрочем, быстро переросла в иную.
2. Евгений Базаров – это нигилист, который по жизни отрицал любые правила и законы. Этот персонаж, по утверждениям литературоведом, провалил все экзамены, которые ему подкидывала жизнь.
3. Анна Одинцова – молодая княжна, которая потеряла мужа. Какое-то время она была дружна с Базаровым, однако его нигилизм мешал отношениям развиваться.
4. Екатерина Одинцова – младшая сестра Анны, которая в свое время близко подружилась с Аркадием Кирсановым. Впоследствии близкие отношения переросли в любовь. Она стала женой Кирсанова и родила ему детей.
5. Николай Кирсанов – это помещик, у которого была масса проблем с рабочими. Однако все устаканилось после советов Базарова. Под конец истории он женился на своей горничной Фене.
6. Павел Кирсанов – это дядя Аркадия, который представлен типичным щеголем столицы. Он искренне недолюбливал Базарова, что было совершенно взаимно. Это противостояние вылилось в дуэль и в примирение.
7. Василий Базаров – это врач в отставке, который искренне уверовал в том, что его сын Евгений вырастет и станет большой фигурой в обществе. Тем сильнее был для отца удар, который подготовил ему автор.
8. Евдоксия Кукшина – это абсолютно второстепенный персонаж, которого Тургенев ввел, чтобы показать образ «передовой» тупицы с неестественным поведением. Базаров после непродолжительного общения охладел к девушке.

С описанием действующих лиц закончили, так что со спокойной душой можем приступать к краткому содержанию «Отцы и дети».

Краткий пересказ по частям

Автор намеренно разделил свое произведение на главы-части, чтобы было проще продвигать сюжет, и он был понятнее читателям. Кто мы такие, чтобы спорить с русским классиком?  Так что и мы разделим наше краткое содержание романа «Отцы и дети» на несколько глав.

Часть 1

Краткий пересказ романа начинается в 1859 году на территории поместья Николая Кирсанова. Вскоре к нему должен приехать Аркадий – светский лев. Однако перед этим писатель уделяет большое внимание самому барину.

Выясняется, что Николай был не сильно храбр, поэтому сам сломал себе ногу, чтобы не идти на военную службу, и остался навеки хромым. Его родители умерли, так как не смогли приловчиться к столичной жизни.

Николай Петрович на протяжении 12 лет был семьянин, а затем овдовел. Поэтому этого он решил отправиться за границу, однако был вынужден вернуться на родину после начала Венгерской революции.

Далее писатель говорит, что престарелый барин услышал стук колес по мостовой, и в экипаже к нему прибыл Аркадий Кирсанов с другом Евгением Базаровым.

Базаров был медиком, что проявлялось в определенный резкости и цинизме. Позже выяснилось, что он не только сторонник прогресса в России. Персонаж, разговаривая с уличными мальчишками, отправился ловить лягушек. Они были нужны ему, чтобы исследовать функционирование их организма. По словам Базарова, эти знания помогут при лечении людей.

Уже в беседе с Николаем Петрович Базаров говорит, что немцев нужно чтить за их передовую науку. Более того, если медику довелось выбирать между химиком и поэтом, он не задумываясь выбрал бы первого.

Часть 2

Аркадий Кирсанов, в беседе со своим приятелем, вспоминает о своем дяде. Тот, как оказывается, был в свое время влюблен в замужнюю женщину. Причем она была не красавицей, однако обладала таинственным взглядом, что и послужило началом драмы.

Сначала обоюдная любовь была приятна и легка для светского тигра и тигрице в обличии человека.

Однако любые отношения рано или поздно заканчиваются, исключением не стали и эти. Павел Кирсанов очень страдал, и был сражен после того, как узнал через пару лет о смерти княгини.

Однако такая трагедия и горе близкого человека не вызвали в Базарове отклика. Нон с иронией отозвался об этих отношениях, и предложил своему другу лучше пойти посмотреть жука.

Часть 3

Аркадий Кирсанов превратился в обычного помещика и дворянина, а вот Евгений Базаров все с большим энтузиазмом уделял время физике и химии, и своему профилю – медицине. Примечательно, что большинство взглядов Базарова Аркадий и Николай Петрович искренне разделяли.

Однако Павел Петрович с неудовольствием относился к обществу и словам Базарова. В особенности это проявлялось, когда медик набрасывался на искусство, отрицая величие творений Рафаэля. Более того, он говорил, что Пушкина читать бесполезно, а все лучше деловую книжку взять в руки.

Оба брата Кирсановы облегченно выдохнули, так как Базаров засобирался в гости к другим помещикам – накала страстей удалось избежать.

Базаров с Аркадием посетил и «передовую» женщину, которая была очень пошлой и с ненормальными замашками. Позже выяснилось, что медик знает ее уже довольно давно, что не стало ни для кого удивлением.

Эта женщина считала, что курение и пьянство не порок, отрицала правильность и праведность православной веры, и считала великой радостью бездетность.

Однако Базаров быстро охладел к своей подруге, и общение на этом между ними прекратилось.

Лев Толстой ненавидел такой типаж женщин и считал их безбожными, и считал их эмансипацию дуростью.

Часть 4

На приеме у губернатора Аркадий Кирсанов знакомится с Одинцовой. По сравнению со своей партнершей мужчина чувствовал себя гимназистом, хотя разница в возрасте между ними была несущественной.

Сначала разговор между ними был напряженным и скованным, однако вскоре стал непринужденным. Под конец женщина захотела познакомиться с медиком Базаровым.

Там же Аркадий с Базаровым разговорились, и тот в очередной раз ввел в шок своего товарища цинизмом. На том же базу эмансипированная «передовая» женщина была обижена своей непопулярностью у кавалеров, так как пошлость быстро наскучивает.

Позже разговаривается интрига – два товарища Кирсанов и Базаров направляются в номер Анны Одинцовой.

Начался разговор между светской львицей и ученым нигилистом. Выяснилось, что женщина подготовилась ко встрече, успев прочитать несколько книг.

Примечательно, что Базаров при встрече с Одинцовой был явно смущен. Это было для него нонсенсом. Уже будучи на улице, Кирсанов спросил у товарища, что тот думает об Одинцовой. Мужчина все вновь свел к медицинской шутке о «богатом теле».

Часть 5

Позже оба приятели оказались в имении княгини Одинцовой. Там нигилисты удалось вполне спокойно обсудить с Анной проблемы общественной жизни, дурное воспитание современной молодежи, и даже сыграть партию в преферанс. Базаров проиграл и даже был немного раздосадован.

Во время ужина вдова захотела завтра узнать латинские названия цветов, заинтересовавшись ботаникой, а в это время Аркадий прекрасно провел время за разговорами с младшей сестрой Анны Катериной.

Далее Евгений Базаров решил навестить своих родителей. Он справился у воспитателя об их здоровье, и остался довольным ответом.

Одним из вечером княгиня и Базаров разговаривали о счастье, и вдова под конец решила узнать у своего товарища, почему он постоянно напряженный и слишком сдержанный.

Оказалось, что во всем виновата звериная страсть Базарова к Анне. Эта страсть испугала ее, а вечером она поняла почему – заглянув а за границы благоразумного поведения она увидела там нечто гнусное.

Следующий день стал последним в имении Одинцовой для Кирсанова и Базарова. Следующая точка на карте – родители Базарова.

Нигилист провалил любовный экзамен по всем параметром, что стало для него неприятным открытием.

Часть 6

На определенное время Базарову стало легче, ведь он вернулся в отчий дом. Родители были очень рады, так как долгие годы не видели своего отпрыска.

Завязался разговор между Базаровым-старшим и младшим. Была высказана теория, что скоро все передовые научные открытия устареют через 20 лет, а медицину стоит высмеивать также, как и мнимую науку френологию.

После этого дорожки приятелей разошлись – Базаров углубился в опыты физические и химические, а Кирсанов прекрасно проводил время в имении Одинцовой. Затем Евгений Базаров ссорится с Павлом Кирсановым.

Нигилист тем временем участвовал во вскрытии мужчины, который умер от тифа. Во время операции ему «посчастливилось» поранить палец, и трупный яд проник туда.

Тогда Базаров заявил, что через пару дней он умрет. Тогда же он сказал, что нет смысла отрицать смерть, так как она сама отрицает тебя.

Спустя несколько дней началось заражение крови, и его последней навестила Анна Одинцова. На следующее утро Базаров умер.

Эпилог

Отец и мать Базарова часто приходили на могилу своего сына. Им оставалось только молиться за него Богу и вспоминать о том, каким он был.

Что касается других персонажей, то Николай Петрович Кирсанов повторно женился, как и его сын Аркадий, взявший в жены Екатерину Одинцову.

Вдова Анна Одинцова вскоре также нашла себе хорошего спутника жизни, а Павел Петрович Кирсанов отправился жить в Германию (город Дрезден).

Каждый найдет свой глубокий смысл романа. Нам будет очень любопытно почитать ваши теории.

А на этом наше краткое содержание романа «Отцы и дети» подошло к концу. Мирного вам неба над головой и до скорых встреч на страницах новых статей!

Отцы и сыновья Глава 20 Сводка и анализ

Отец Базарова, Василий Иваныч, небрежно курит трубку, но дрожит от радости, обнимая Базарова. Потом появляется его мать, Арина Власьевна, зовет «моего маленького Евгения»; он ловит ее, когда она, спотыкаясь, идет к нему, рыдая. Василий извиняется перед Аркадием за волнение жены, но и он явно подавлен. Базаров ведет родителей в дом и знакомит с Аркадием. Василий велит принести плачущей жене стакан воды — Базарова они не видели три года — и приглашает обоих молодых людей в свой кабинет.

В этой трогательной сцене эмоции Василия и Арины резко контрастируют с явной беззаботностью их сына. Отсутствие внешних эмоций у Базарова, не говоря уже о том, что он уже много лет не бывал в родительском доме, показывает, что родственные связи входят в число тех традиционных институтов, которые он отвергает.

Активный Темы

Традиции и прогресс

‘ data-html=’true’ data-placement=’auto bottom’ data-template=’