Завершение поэмы А.Введенского «Кругом возможно Бог»:

труп мира в виде крем-брюле.

Кругом воняет разложеньем.

Иные дураки сидят

тут занимаясь умноженьем.

Другие принимают яд.

Сухое солнце, свет, кометы

уселись молча на предметы.

Дубы поникли головой

и воздух был гнилой.

Движенье, теплота и твердость

потеряли гордость.

Крылом озябшим плещет вера,

одна над миром всех людей.

Воробей летит из револьвера

и держит в клюве кончики идей.

Все прямо с ума сошли.

Мир потух. Мир потух.

Мир зарезали. Он петух.

Однако много пользы приобрели.

Миру конечно еще не наступил конец,

еще не облетел его венец.

Но он действительно потускнел.

Фомин лежащий посинел и

двухоконною рукой

молиться начал. Быть может только Бог.

Легло пространство вдалеке.

Полет орла струился над рекой.

Держал орел икону в кулаке.

На ней был Бог.

худа, тесна.

Возможно мы виновники, нам страшно.

И ты орел аэроплан

сверкнешь стрелою в океан

или коптящей свечкой

рухнешь в речку.

Горит бессмыслицы звезда,

она одна без дна.

Вбегает мертвый господин

и молча удаляет время.

(Введенский А. Полн. собр. произв. в двух томах. Т. 1. М., 1993. С. 151-152).

Соч.: Введенский А. Полное собрание произведений в двух томах. М., 1993;

Хармс Д. Полет в небеса. Стихи. Проза. Драмы. Письма. Л., 1991;

Хармс Д. Т.1-2. (М., 1994).

Лит.: Друскин Я. С. Вблизи вестников. Вашингтон, 1988;

Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб, 1995;

Hansen-Love A.A. «Scribo quia absurdum». Die Religionen der russischen Dichter des Absurden (Oberiu) // Russische Denken im europaischen Dialog. Hrsg. M.Deppermann. Innsbruck-Wien, 1998. S. 160-203.

В.Б., Л.Б.

Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века.. В.В.Бычков. 2003.

dic.academic.ru

это… Литературная группа «Объединение реального искусства»

Искусство, как и наука, никогда не стояло на месте, и доказательством тому могут служить не только достижения творцов нашего времени. В начале ХХ века общество отреклось от многих устоев былой жизни, эта тенденция прослеживалась в моде, в законах, в социальных тенденциях и, конечно же, в литературе. В данной отрасли одними из наиболее нестандартных и инновационных на то время были обэриуты. Это некое объединение писателей, которые напрочь отказались от традиционных форм искусства, и сейчас мы разберемся в том, что же они взяли в качестве замены.

Знакомство с группой и ее творчеством

Итак, поэтическое объединение под названием ОБЭРИУ зародилось в Советской России, в городе Ленинграде. 24 января 1928 года в Доме Печати прошло собрание, получившее название «Три левых часа», все участники которого объявили о своем вступлении в нишу «левого» искусства. Данная аббревиатура расшифровывается как «Объединение реального искусства», при этом буква «у» сюда добавлена лишь в качестве дополнения. Многие полагают, что эта деталь наглядно демонстрирует мировоззрение данных поэтов. В этот же день был опубликован и первый (и последний) манифест, в котором излагался отказ от привычных форм искусства и закреплялись новые литературные взгляды. Отныне творчество обэриутов становилось авангардным, в стихотворениях появлялась новая смысловая нагрузка, которая была ориентирована на экзистенциализм и прочие глобальные вопросы человечества.

История создания

Обэриуты – это собирательное название, которое было официально закреплено за поэтами в 1928 году, но стоит сказать, что данные тенденции в литературе появились задолго до этого времени. Старт формирования группы приходится на 1925 год, когда поэты Хармс, Введенский, Заболоцкий и Бахтерев объединились под общим псевдонимом «Чинари». Год спустя это название поменяли на «Левый фланг», а еще позднее сменили на «Академию левых классиков». В 1928 году 24 января вечером в Доме Печати состоялось собрание «Три левых часа», на котором окончательно было выбрано название – «Поэты-обэриуты», а также был закреплен список участников.

• Час первый – поэты вступают в группу: А. Введенский, Н. Заболоцкий, Д. Хармс, И. Бахтерев, К. Вагинов.
• Час второй – постановка пьесы по рассказу «Елизавета Бам», который написал Даниил Хармс.
• Час третий – просмотр смонтированного фильма «Мясорубка», который создал Александр Разумовский.

Участники и сторонники авангардного творчества

Собрание «Три левых часа» документально закрепило ядро ОБЭРИУ, его основу. Позднее сформировался состав, участники которого официально вступили в эту группу. Итак, с 1928 года обэриуты – это Д. Хармс, И. Бахтерев, К. Вагинов А. Введенский, Н. Заболоцкий, Ю. Владимиров, и Дойвбер Левин. Творчество этих людей основывалось в первую очередь на отказе от «заумного» языка, от сложных литературных оборотов и приемов. В основе лежал гротеск, абсурд и алогизм. Конечно же, у общественных масс подобные тенденции вызывали негативную реакцию, в особенности у правящей верхушки страны. Однако среди людей творческих группа обэриутов нашла поддержку. Разделить их творческие взгляды смогли: писатель Евгений Шварц, поэт Николай Олейников, филолог Николай Харджиев, философы Леонид Липавский и Яков Друскин. Поддержка нашлась и со стороны художников: Павел Мансуров, Казимир Малевич, Павел Филонов, Владимир Стерлигов, а также челны сообщества МАИ, художницы Алиса Порет и Татьяна Глебова.

Философия

В своем манифесте писатели-обэриуты публично заявили: «Кто мы? Почему именно мы?… Мы – поэты нового искусства и нового мироощущения. Смысл искусства и слова в нашем творчестве углубляется и значительно расширяется, но никак не разрушается. Любой предмет в первую очередь очищается от шелухи, литературной и обиходной, и лишь после становится творением».

Оплотом для поэтов стали такие принципы, как отсутствие логики, речевые и языковые аномалии, грамматические ошибки, фрагментарность, самоопровержение или релятивность. Суть последнего приема заключалась в том, что каждый последующий фрагмент текста опровергал предыдущий, который, в свою очередь, не изымался. Как пример можно рассмотреть рассказ «Голубая тетрадь номер 10», который написал Даниил Хармс. Начало его таково: «Был один рыжий человек…». После становится известно, что у этого человека не было ни волос, ни ушей, ни носа – ничего.

«Пятое значение»

Литераторам достоверно известно, что существует четыре значения предмета, среди которых эмоциональное, начертательное, эстетическое и целевое. Однако было необходимо создать нечто, что обеспечило бы сам факт существования предмета – так размышляли обэриуты. Это должно было быть такое значение, которое освободило бы объект от различных условных связей и сделало бы его независимым. В теории данный аспект сложно постичь, так как данное творчество строится на абсурдных теориях, поэтому сейчас мы рассмотрим конкретный пример. Стихотворение Введенского «За кончик буквы взяв, я поднимаю слово шкаф» наглядно демонстрирует нам присутствие «пятого значения». Здесь любое слово можно рассматривать как отдельный предмет, а предмет, в свою очередь, как самостоятельное слово.

Творчество

Эксперименты обэриутов в области литературы достаточно разнообразны по своему подходу. Каждый отдельно взятый автор имеет свои «фишки», свой стиль и направленность. Объединяет поэтов, пожалуй, повсеместный алогизм, который напрочь разрушает стереотипы восприятия литературы. Подобная тенденция заставляет нас смотреть на общую картину через призму гротеска, видеть ее совсем иначе, нежели в классическом варианте. Кроме того, отсутствие последовательности событий, нетипичные литературные приемы и многочисленные «ошибки» заставляют мозг читателя самостоятельно сопоставлять все части в общую картину. Ну а теперь пришло время ознакомиться с особенностями творчества одних из самых ярких представителей данной группы литераторов.

Александр Введенский – поэт-обэриут

Этот автор наиболее выдающийся среди представителей данного течения, и все благодаря тому, что его творчество максимально приближено к классике и легкое в восприятии. Главным образом Введенский работает со структурой самого языка. Его творения имеют привычные размеры (как у Пушкина, например), в них нет сложной рифмы, оборванных фраз и заумных терминов. Лексика простая, речевые структуры весьма распространенные, слова рифмуются до боли просто, и это легко запоминается. Вроде бы в его стихах все прозрачно, грамотно и понятно, но что-то неуловимое не дает читателю окончательно осознать суть происходящего. Дело в том, что поэт использует абсолютно непредусмотренные речевые обороты, он сочетает слова, которые никогда ранее не стояли рядом, тем самым образовывая неформулируемый, неуловимый смысл.

Увы, стоял плачевный стул,

На стуле том сидел аул,

На нём сидел большой больной,

Сидел к живущему спиной.

Он видел речку и леса,

Где мчится стёртая лиса.

Хармс

Творчество данного поэта, который не менее популярен, нежели предыдущий, основано преимущественно на семантической бессмыслице. Во многом Даниил Хармс похож на Введенского – он так же объединяет несочетаемые между собой слова, создает некую иллюзию смысла. Читая его стихи, на первый взгляд кажется, что все четко и понятно. Но едва закончишь последнюю строчку, содержание теряется, приходится перечитывать, и не один раз, дабы уловить хоть долю того, что пытался передать автор. Вторая черта, которой характеризуется творчество Хармса, – это «заумь». Он создает новые слова, вписывает их в стихотворения, и, находя таковые в той или иной строчке, можно догадаться об их смысле.

Я шел зимою вдоль болота
В галошах,
В шляпе
И в очках.
Вдруг по реке пронесся кто-то
На металлических
крючках.

Я побежал скорее к речке,
А он бегом пустился в лес,
К ногам приделал две дощечки,
Присел,
Подпрыгнул
И исчез.

Проза Хармса

Этот обэриут прослыл в свое время не только как поэт, но и как писатель пьес и рассказов. Как и стихи обэриутов, проза Хармса носила абсурдный характер, была основана на бессмысленных словосочетаниях, событиях, которые не связаны друг с другом, и частой смене настроения. Примечательной чертой его рассказов стала бытовая тематика. До гротеска доводились различные жизненные ситуации, которые могли происходить в магазине, на вокзале, во время ужина или светского мероприятия. Любой диалог в произведениях автор представлял в жанре, который не имел названия, но был четко противоположным привычному нам стилю изложения.

Николай Заболоцкий

Литературные творения Заболоцкого объединяют в себе непривычные и даже немного нелепые метафоры, которые, однако, объединяются в четкий смысл. Дочитав его стихотворение до конца, читатель осознает его суть и предмет, понимает, на что было направлено перо автора. Однако само произведение буквально переполнено гиперболами, нетипичными сравнениями, антропоморфностью не только животных, но и предметов быта, явлений природы. Стоит также отметить, что окончательная мысль или смысл стиха не всегда предсказуем. Произведения Заболоцкого одни из тех, которые будут держать вас в напряжении до последней минуты, и лишь в конце вы сможете понять, к чему были написаны все вышестоящие семантические формы.

Гляди: не бал, не маскарад,
Здесь ночи ходят невпопад,
Здесь от вина неузнаваем,
Летает хохот попугаем.

Николай Олейников

Поэзия данного обэриута имеет весьма глубокий и достаточно понятный читателю смысл. Невзирая на аллегории, метафоры и символизм, автор грамотно передает всю суть своей мысли и формирует ее в простые рифмованные стоки. Во многом творчество Олейникова можно охарактеризовать как пародию, в которой он высмеивает различные слабости людей или системы, или же показывает нам изнанку бытия, поднимает крайне важные и даже трагические вопросы. Наиболее ярким его произведением считается «Таракан». Это стихотворение, которое рассказывает нам о трагической судьбе насекомого, который стал предметом для проведения опытов. Таракан ничтожен для человека, однако автор говорит нам, что он тоже живой, тоже имеет душу и хочет жить.

– Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосёт.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждёт.

– Таракан к стеклу прижался

И глядит, едва дыша.

Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа…

Критика современников

Существование объединения реального искусства ставило под угрозу новые политические и социальные тенденции советской России. В ведущих ленинградских издательствах участники этой группы получали многочисленные отказы, пресса умалчивала об их существовании, а впоследствии называла предателями, врагами и шпионами. В 1930 году прошло последнее публичное выступление, на котором зачитывались стихи обэриутов, а также проводилась развлекательная программа с участием фокусника Пастухова. В честь него вышла разгромная статья в газете «Смена», в которой данное действо назвали «заумным жонглерством», а всех причастных к нему – противниками пролетариата и заговорщиками. За ней последовали подобные отрицательные отзывы и рецензии, что побудило вскорости государственные органы перейти к решительным действиям.

Репрессии и преследования

В 1931 году объединение реального искусства официально перестало существовать. Хармса, Введенского и Бахтерева арестовали по государственному делу, после чего сослали без права на дальнейшее возвращение. Оставшиеся члены группы продолжали сотрудничать, однако уже не выступали и не издавались как ранее. В заключении в 1941-1942 годах умерли Введенский и Хармс, а пришедшая на нашу землю война забрала жизни Левина и Липавского. Стоит упомянуть, что Николая Олейникова расстреляли еще в 1937 году. Оставшиеся обэриуты оказались в заблокированном Ленинграде, который постоянно подвергался штурму и нападениям со стороны фашистов. В этих условиях были утрачены многочисленные наработки авторов, сгорали и терялись целые пьесы, сборники стихотворений и отдельные наработки. Из-за этих событий единственным взрослым сочинением Юрия Владимирова, которое дошло до наших дней, стало «Физкультурник». Недетские произведения Левина были полностью утрачены, как и прозаические творения Введенского, в том числе культовый рассказ «Убийцы вы дураки».

«Оттепель»

После 1956 года народ постепенно начал воскрешать некогда погубленное творчество великих поэтов и писателей. Начали издаваться детские стихотворения Хармса и Введенского. Они печатались не только в России, но и на Западе благодаря усилиям Владимира Эрля и Михаила Мейлаха. Окончательно запрет на творчество обэриутов был снят в годы перестройки, когда советская цензура утратила свое значение и творческий диапазон значительно расширился. Стоит сказать, что один из поэтов данной группы – Игорь Бахтерев, сумел протянуть все эти годы и сохранил свои творческие навыки вплоть до момента смерти в 1996 году. Его работы начали издавать еще в 70-х годах, при этом печатались не только старые наработки, но и новые произведения. В 80-е и в первой половине 90-х он продолжал сочинять, при этом не изменяя авангардному стилю.

Обэриуты для детей

В силу того, что писатели объединения реального искусства постоянно находились под колпаком угроз и репрессий со стороны правительства, многие из них перешли, так сказать, в детскую нишу творчества. В частности, Введенский, Хармс, Бахтерев, Владимиров и Заболоцкий активно писали стихи для детворы, которые были более простыми и понятными, нежели творения для взрослой публики. Но, как ни странно, даже в столь невинных на первый взгляд творениях заключался трагический или же сатирический замысел авторов. впоследствии это стало одной из причин, по которым произвели арест главных активистов литературной группы.

fb.ru

Обэриуты Википедия

ОБЭРИУ́ (Объединение Реального Искусства^[1]) — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — начале 1930-х гг. в Ленинграде.

В группу входили Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Юрий Владимиров, Игорь Бахтерев, Дойвбер (Борис Михайлович) Левин.

ОБЭРИУты декларировали отказ от традиционных форм искусства, необходимость обновления методов изображения действительности, культивировали гротеск, алогизм, поэтику абсурда.

В своём стремлении наряду с политической революцией осуществить революцию в искусстве обэриуты были под влиянием футуристов (в особенности В. Хлебникова), А. Кручёных и И. Терентьева; выступали, однако, против «зауми», заумного языка в искусстве. Их методом изображения действительности и воздействия на неё было искусство абсурда, отмена логики и общепринятого времяисчисления в поэтических произведениях, необычное противопоставление отдельных частей произведений, которые сами по себе реалистичны. В своих пьесах Хармс и Введенский почти отказываются от последовательности действия и идентичности персонажей; действие калейдоскопично и раздроблено, вплоть до отдельных реплик в диалогах. Персонажи, действующие как марионетки, служат отражением разношерстности людей и бездуховности их существования

[2].

Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов переместиться в «нишу» детской литературы (Введенский, Хармс, Владимиров и др.). Многие участники ОБЭРИУ и их родственники были репрессированы, погибли в заключении.

К обэриутам были близки поэт Николай Олейников, филолог Николай Харджиев, писатель Евгений Шварц, философы Яков Друскин и Леонид Липавский, а также художники Казимир Малевич, Павел Мансуров, Владимир Стерлигов, Павел Филонов и члены его коллектива МАИ, художницы Татьяна Глебова и Алиса Порет.

История[ | ]

Группа нача

ru-wiki.ru

Обэриуты

Так называли себя представители литературной группы поэтов, писателей и деятелей культуры, организованной при Ленинградском Доме печати, директор которого Н. Баскаков довольно доброжелательно относился к представителям «левого» искусства. Этот термин произошел от сокращенного названия «Объединение реального искусства» (ОБЭРИУ), причем буква «у» была добавлена в аббревиатуру как принято сейчас выражаться, «для прикола», что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.

Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нем обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». В ОБЭРИУ вошли И. Бахтерев, А. Введенский, Д. Хармс (Ювачев), К. Вагинов (Вагенгейм), Н. Заболоцкий, писатель Б. Левин. Хотя состав группы менялся: после ухода Вагинова к ней присоединились Ю. Владимиров и Н. Тювелев. К обэриутам были близки Н. Олейников, Е. Шварц, а также художники К. Малевич и П. Филонов.

Тогда же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения, в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства.

Следует добавить, что еще до появления в литературе обэриутов возникло неофициальное литературно-философское содружество, участники которого — Введенский, Хармс и Л. Липавский — называли себя «чинарями».

«Слово „чинарь“ придумано А. И. Введенским — пишет друг обэриутов, литературовед Яков Друскин. — Произведено оно, я думаю, от слова „чин“; имеется в виду, конечно, не официальный чин, а духовный ранг. С 1925 до 1926 или 1927 года Введенский подписывал свои стихи: „Чинарь авторитет бессмыслицы“, Даниил Иванович Хармс называл себя „чинарем-взиральником“…»

«Чинари» писали в авангардистском духе, присущий им «нигилизм» носил юмористический характер. Они были противниками официоза и литературной приглаженности. Но первые эксперименты «чинарей» с рифмой и ритмом, а главное — со смыслами слов имели успех лишь в узком дружеском кругу. Их опусы не только не печатали, но и подвергали насмешкам и освистанию на выступлениях. Один из таких скандалов едва не закончился плачевно, когда ведущая ленинградская газета опубликовала разгромную статью о происшествии, омрачившем собрание литературного кружка Высших курсов искусствоведения. В ней было подчеркнуто, что поэты не просто нахулиганили, но и оскорбили советское (!) высшее учебное заведение… К счастью, в тот раз инцидент не получил никакого продолжения.

После этого, решив расширить свой состав, «чинари» образовали литературную группу, которую первоначально хотели назвать «Академия левых классиков». Но в результате получилось то, что получилось,— ОБЭРИУ.

Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия.

Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». В Декларации ОБЭРИУ говорилось: «Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты „не-реальны“ и „не-логичны“? А кто сказал, что „житейская“ логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».

«Истинное искусство,— писал Хармс,— стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением». В таком понимании искусства обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые также утверждали, что искусство существует вне быта и пользы.

С футуристами соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.

Выступления обэриутов проходили повсеместно: в Кружке друзей камерной музыки, в студенческих общежитиях, в воинских частях, в клубах, в театрах и даже в тюрьме. В зале развешивались плакаты с абсурдистскими надписями: «Искусство — это шкап», «Мы не пироги», а в концертах почему-то участвовали фокусник и балерина.

Желая положить конец выступлениям обэриутов, ленинградская молодежная газета «Смена» поместила статью с подзаголовком «Об одной вылазке литературных хулиганов», в которой прямо говорилось, что «литературные хулиганы» (т. е. обэриуты) ничем не отличаются от классового врага. Автор заметки (некто Л. Нильвич) воспроизводит, по всей вероятности, фрагменты реальной дискуссии, имевшей место во время выступления обэриутов в студенческой аудитории: «…Владимиров [Юрий Владимиров, самый молодой обэриут] с неподражаемой наглостью назвал собравшихся дикарями, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль… Левин заявил, что их „пока“ (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание. — Для кого строите? — спросили его. — Для всей России, — последовал классический ответ…»

В этой же статье, разумеется, в негативном контексте, говорилось о прозе Левина.

Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов (Введенский, Хармс, Владимиров и др.) переместиться в сферу детской литературы. По предложению С. Маршака они начали сотрудничать с детской редакцией ленинградского Госиздата, где с конца 1928 г. стал выходить забавный журнал для школьников «Еж» (Ежемесячный журнал), а несколько позже — «Чиж» (Чрезвычайно интересный журнал), для младшего возраста. Здесь большую роль сыграл Н. Олейников, который, формально не являясь членом группы, творчески был близок ей. Будучи главным редактором «Ежа», он привлек обэриутов к работе в журнале. В 1930-е годы, с началом идеологической травли, тексты для детей были единственными публикуемыми произведениями обэриутов.

Однако и в этой нише они продержались недолго. Свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Вслед за резкими откликами на их публичные выступления в печати прошла «дискуссия о детской литературе», где подверглись жестокой критике К. Чуковский, С. Маршак и другие идеологически невыдержанные писатели, в том числе молодые авторы детской редакции Ленгиза. После этого группа обэриутов перестала существовать как объединение. В конце 1931 года Хармс, Введенский и некоторые другие сотрудники редакции были арестованы.

В предисловии к Полному собранию сочинений А. Введенского, вышедшему в Америке, его редактор и составитель М. Мейлах пишет: «Неприемлемая в условиях тридцатых годов и официально приравненная к контрреволюции позиция поэтов-обэриутов не могла, конечно, не играть своей роли. Известно, во всяком случае, что, несмотря на предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности по 58 статье, шли они по „литературному отделу“ ГПУ, и им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства своими „заумными стихами“».

Что касается зауми, то ее новая власть не жаловала особенно рьяно (хотя это изобретение А. Крученых, по принадлежности — футуриста, чьи соратники активно поддержали эту самую власть). В начале 1920-х годов к заумному творчеству обращается поэт и теоретик Александр Туфанов, на короткое время к нему примкнули будущие обэриуты Хармс и Введенский, что позволило Туфанову в 1925 году образовать «Орден Заумников». И хотя Хармс и Введенский вскоре перешли от зауми фонетической к алогизму и абсурду, это не помешало ОГПУ провести в 1931 году обэриутов и Туфанова по одному делу о зауми как подрывной работе против советской власти.

Заумь была изведена под корень. По приговору от 21 марта 1932 года Туфанов получил пять лет концлагеря. Был уничтожен И. Терентьев, талантливый ученик А. Крученых. Сам же основатель зауми чудом уцелел, но до конца своих дней был полностью выведен из литературного процесса.

Хармс, Введенский и Бахтерев полгода провели в тюрьме на Шпалерной (питерской Лубянке), а затем были сосланы в Курск Хармса приговорили к трем годам заключения, а Бахтерев и Введенский на несколько лет были лишены прав проживания в Московской, Ленинградской областях, а также в крупных городах.

В 1933—1934 гг. вернувшиеся в Ленинград обэриуты продолжали встречаться, несмотря на то, что литературная группа распалась. Их беседы были записаны литератором Л. Липавским и составили не опубликованную при жизни обэриутов книгу «Разговоры». Так же не был издан при жизни авторов коллективный сборник обэриутов «Ванна Архимеда».

Судьба всех участников группы была на редкость печальной: арестованы были почти все, одни расстреляны, другие прошли через лагеря, третьи были репрессированы, погибли в заключении.

Первым покинул ряды обэриутов Ю. Владимиров, самый молодой из них (умер от туберкулеза в 1931 г., в возрасте 22 лет).

К. Вагинов умер в Ленинграде 26 апреля 1934 г. Вскоре после смерти писателя была арестована его мать; тогда-то выяснилось, что имелся ордер и на арест самого Вагинова.

Н. Олейников вместе с другими детскими писателями Ленинграда арестован в 1937 г. по следам убийства Кирова. Расстрелян в тюрьме 24 ноября 1937 г. Официально датой его смерти было объявлено 5 мая 1942 г., от тифа.

Н. Тювелев был арестован в 1938 г. и погиб. Н. Заболоцкий арестован в 1938 г. и сослан в ГУЛАГ, в Сибирь, позднее — ссылка в Казахстан. Освобожден после войны. Б. Левин погиб в 1941 г. у села Погостье недалеко от Ленинграда.

А. Введенский после ссылки переехал в Харьков в 1936-м. Был вновь арестован в 1941 г. Умер при неизвестных обстоятельствах. Точное время и место его гибели неизвестны. Видимо, это произошло на железной дороге между Воронежем и Казанью, где он, мертвый или полуживой от дизентерии, был выброшен из вагона, а может быть, ослабевший, застрелен конвоем. Официальная дата смерти Введенского — 20 декабря 1941 г.

Д. Хармс вторично подвергся аресту в августе 1941 г. и после недолгого рассмотрения своего дела был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г.

И. Бахтерев уцелел ценой отказа от всяких попыток обнародовать что-либо непонятное.

Хармс и Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при всем различии их литературной манеры имели одну общую черту: и алогичность Хармса, и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передает бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные преобразования, современниками которых оказались обэриуты, подтверждали актуальность их художественно-философских установок.

Так называли себя представители литературной группы поэтов, писателей и деятелей культуры, организованной при Ленинградском Доме печати, директор которого Н.Баскаков довольно доброжелательно относился к представителям «левого» икусства. Этот термин произошёл от сокращённого названия «Объединение реального икусства» (ОБЭРИУ), причём буква «у» была добавлена в аббревиатуру, как принято сейчас выражаться, «для прикола», что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.

Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нём обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». В ОБЭРИУ вошли И.Бахтерев, А.Введенский, Д.Хармс (Ювачев), К.Вагинов (Вангейнгейм), Н.Заболоцкий, писатель Б.Левин. К обэриутам были близки художники К.Малевич и П.Филонов.

Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия. С футуристами соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.

Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». «Истинное искусство, – писал Хармс, – стоит в ряду первой реальности, оно создаёт мир и является его первым отражением». В таком понимании искусства обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые утверждали, что искусство существует вне быта и пользы. Хармс и Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при всём различии их литературной манеры имели одну общую черту: алогичность Хармса и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передаёт бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени.

Роман Е. Замятина «Мы» как роман-антиутопия

    В первой половине 1920-х годов главной темой в русской художественной литературе была гражданская война. Но роман Евгения Замятина «Мы» (1920) затрагивает совершенно друге темы.     Написано произведение в жанре философской антиутопии. В утопиях рисуется, как правило, прекрасный и изолированный от других мир, предстающий перед восхищённым взором стороннего наблюдателя. В антиутопиях основанный на тех же предпосылках мир дан глазами его обитателя, рядового гражданина, изнутри, чтобы показать чувства человека, на которого влияют законы идеального государства.     Действие романа «Мы» происходит в далёком будущем. Некий талантливый инженер, номер Д-503, строитель космического корабля «Интеграл», ведёт записки для потомков, рассказывая о жизни Единого государства и его руководителе Благодетеле. Что же представляет собой Единое государство? Граждане его, лишённые имён и вместо них наделённые номерами, ведут однообразную жизнь по системе Тэйлора: все они в одно время встают, одинаково питаются, одновременно начинают и заканчивают работу. Их нельзя отличить друг от друга, они разучились фантазировать и индивидуально мыслить, а любовь у них распределена по дням. Все граждане живут под одним большим стеклянным колпаком и отделены от внешнего мира стеной. Руководит Единым Государством Благодетель, власть которого абсолютна и безоговорочна. Только он имеет право на обдумывание и принятие решений.     Замятин как автор антиутопии показал, что одним воспитанием саму природу человека изменить невозможно, потому необходимо более глубокое вмешательство государства и даже медицины. Поэтому от рождения до смерти всё ставится на конвейер. Воспитываются человеческие автоматы, а не люди. В романе существует Материнская норма (бедной О-90 недостаёт десяти сантиметров до неё, и потому она не имеет права быть матерью). Дети Единого Государства воспитываются роботами и не знают своих родителей. И всё же только в конце романа Государство и Благодетель добиваются кардинального решения проблемы всеобщего счастья: во всех человеческих бедах виновата фантазия, которую можно удалить лучом лазера. Великая Операция завершает, наконец, процесс полного уничтожения личности, путь к всеобщему спокойствию и благополучию найден.     Пока Д-503 находился в состоянии несвободы, то был счастлив. Но когда ему встретилась загадочная «незнакомка с очень белыми и острыми зубами», курящая папиросы, пьющая ликёр и заставляющая конструктора Интеграла сделать глоток в поцелуе – всё меняется в его сознании. То есть на протяжении развития действия в романе мы наблюдаем процесс развенчания этой утопической идеи «всеобщего счастья несвободы» в результате столкновения «идеальных» рационалистических представлений главного героя с реальными особенностями человеческой натуры и закономерностями бытия. Так, любовь, ревность, жалость разрушают в сознании Д-503 казавшуюся идеальной гармонию машинного мира, а природа, искусство, творчество, постижение опыта прошлого ставят под сомнение правильность и незыблемость законов тоталитарно-технократической системы.     Номерам Единого Государства, воспитанным в духе послушания, спокойствия, благополучия, нравится такая «счастливая» судьба. Замятин предупреждает о возможности возникновения общества, в котором не будет места чувствам. Многие социалисты-утописты проповедовали государство всеобщего благоденствия с полным комфортом и единым мнением. Роман «Мы» развенчивает такое «счастье».     В произведении рисуется стерильный и по-своему благоустроенный мир «идеальной несвободы». Но несвобода не гарантирует райского изобилия и комфорта – ничего, кроме убожества, серости и нищеты повседневной жизни.     Написанный в 1920 году роман Е. И. Замятина отличался принципиальной новизной. Несомненная уникальность замятинского произведения заключается в том, что, открывая ряд антиутопий в литературе ХХ века, «Мы» одновременно расширяет и «перерастает» рамки этого жанра. Помимо реализации основных целей антиутопии (предвидение высокоцивилизованного общества будущего и предупреждение о последствиях его завоеваний), этот роман имеет глубокое философское значение. Он затрагивает «вечные» темы и общечеловеческие проблемы: свободу, счастье, любовь, творчество, духовный поиск. Читая записи Д-503, мы видим, что внешне масштабная, грандиозная модель «идеального» общества будущего при более глубоком рассмотрении оказывается сознательно упрощённой автором схемой, иллюзией.     Поэтому вполне очевидно, что антиутопия для Замятина не является самоцелью художественного творчества, но выступает удобной формой для выражения авторского взгляда на мир. Роман «Мы» представляет собой художественный документ человеческой истории ХХ века.

Антиуто́пия (англ. dystopia) — направление в художественной литературе описывающее государство, в котором возобладали негативные тенденции развития. Антиутопия является полной противоположностью утопии.

studfiles.net

ОБЭРИУ Википедия

ОБЭРИУ́ (Объединение Реального Искусства^[1]) — группа писателей и деятелей культуры, существовавшая в 1927 — начале 1930-х гг. в Ленинграде.

В группу входили Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Юрий Владимиров, Игорь Бахтерев, Дойвбер (Борис Михайлович) Левин.

ОБЭРИУты декларировали отказ от традиционных форм искусства, необходимость обновления методов изображения действительности, культивировали гротеск, алогизм, поэтику абсурда.

В своём стремлении наряду с политической революцией осуществить революцию в искусстве обэриуты были под влиянием футуристов (в особенности В. Хлебникова), А. Кручёных и И. Терентьева; выступали, однако, против «зауми», заумного языка в искусстве. Их методом изображения действительности и воздействия на неё было искусство абсурда, отмена логики и общепринятого времяисчисления в поэтических произведениях, необычное противопоставление отдельных частей произведений, которые сами по себе реалистичны. В своих пьесах Хармс и Введенский почти отказываются от последовательности действия и идентичности персонажей; действие калейдоскопично и раздроблено, вплоть до отдельных реплик в диалогах. Персонажи, действующие как марионетки, служат отражением разношерстности людей и бездуховности их существования^[2].

Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов переместиться в «нишу» детской литературы (Введенский, Хармс, Владимиров и др.). Многие участники ОБЭРИУ и их родственники были репрессированы, погибли в заключении.

К обэриутам были близки поэт Николай Олейников, филолог Николай Харджиев, писатель Евгений Шварц, философы Яков Друскин и Леонид Липавский, а также художники Казимир Малевич, Павел Мансуров, Владимир Стерлигов, Павел Филонов и члены его коллектива МАИ, художницы Татьяна Глебова и Алиса Порет.

История[ | ]

Группа начала ск

ru-wiki.ru

ТЕАТР И ЕГО ОБЭРИУ | Петербургский театральный журнал (Официальный сайт)

Сочинения Даниила Хармса и Александра Введенского, открытые для мировой культуры около 30 лет назад, на наших глазах стали классикой. Не только благодаря альбомам и концертам Леонида Федорова и Владимира Волкова: в пространстве актуального театрального процесса ежегодно происходит по несколько значительных событий, инспирированных текстами обэриутов. С начала этого года, например, увидели свет как минимум два выдающихся спектакля по Хармсу: «Елизавета Бам» Оскараса Коршуноваса под сценой Литовского национального театра и мюзикл «Хармс. Мыр»Максима Диденко в «Гоголь-центре»; в Нижнем Новгороде показали франко-российский 24-часовой спектакль «Сутки» по Введенскому; обэриутские беседы инсценировали в Новосибирске; а за пределами России гастролирует по миру «Старуха» Роберта Уилсона с Уиллемом Дэфо и Михаилом Барышниковым. Связано все это, разумеется, не с годом литературы и даже не с преддверием столетнего юбилея Хармса. Дело в том, что то будущее, для которого писали последние поэты авангарда, по всей видимости, наступило.

КТО ТАКИЕ ОБЭРИУТЫ

Они анализировали причину провала. В конце Хармс сказал:
— Подождите, нас поймут.

Из воспоминаний Анны Ивантер

Между обиходным пониманием слова «обэриуты» и его буквальным значением имеет место принципиальная разница. Сегодня под словом «обэриуты» мы (образованные люди, не являющиеся специалистами в области русского авангарда) понимаем некое маргинальное литературное движение Ленинграда 1920-х. В первую очередь мы вспоминаем таких выходцев этого причудливого, предвосхитившего европейский абсурдизм объединения, как Николай Заболоцкий, Александр Введенский, Николай Олейников и, разумеется, Даниил Хармс, — вообще-то детских писателей. «Взрослые» их тексты были настолько странными, что современниками не принимались, а властями запрещались; и по достоинству оценены произведения причудливых поэтов были только совсем недавно. Таково, по моим наблюдениям, наиболее распространенное представление об обэриутах. Практически все это неверно.

ОБЭРИУ никаким движением, конечно, не было, тогда как деятельность объединения выходила далеко за пределы авангардной литературы, заступая на территории экспериментального кино, хэппенинга и бессюжетного, поистине новаторского театра. Фактически само слово «ОБЭРИУ» (о том, как оно придумывалось, тоже есть отдельная легенда) просуществовало в обиходе своих создателей около двух лет и осталось впоследствии в двух ругательных газетных заметках и нескольких расплывчатых воспоминаниях. Пока Яков Друскин, спасший рукописи репрессированных друзей, не осмелился прочитать молодому филологу Михаилу Мейлаху «Элегию» Введенского. То было на исходе 1960-х; первые издания впервые открытых миру поэтов робкими тиражами начнут появляться в конце 1970-х. Конечно, за рубежом.

Началом истории «Объединения реального искусства» стал легендарный вечер «Три левых часа» в Доме печати¹ 24 января 1928 года, вошедший в итоге в хрестоматии по истории авангарда (обэриуты прочли декларацию, выступили с серией околодадаистских поэтических перформансов, показали спектакль «Елизавета Бам» и фильм «Мясорубка»), серединой — приуроченный к переезду Дома печати в Мариинский дворец вечер «Василий Обэриутов» 12 декабря 1928 года (был сыгран спектакль по не дошедшей до нас пьесе Даниила Хармса и Игоря Бахтерева «Зимняя прогулка»), а финалом — литературный вечер в общежитии ЛГУ 9 апреля 1930 года (за театрализацию отвечал уже только фокусник Пастухов), после которого в «Смене» появилась первая по-настоящему доносная статья «Реакционное жонглерство» ², последовали первые допросы, деятельность группы прекратилась. Всего за два с половиной года обэриутами было проведено не более 10 театрализованных акций.

Состав объединения менялся, но ни разу друг и коллега Хармса и Введенского по работе в детском журнале «Еж» Николай Олейников в вечерах обэриутов не участвовал; Заболоцкий же спустя год демонстративно покинул объединение, примерно тогда же, когда к команде примкнул Юрий Владимиров. Константин Вагинов, отдельно обозначенный в манифесте ОБЭРИУ, выступил как обэриут единожды — в программе «Трех левых часов»; участвовавший в качестве соавтора первого обэриутского фильма Климентий Минц также ограничил свою обэриутскую биографию этим единственным появлением в афише. Постоянными обэриутами от начала до конца, помимо организатора Хармса и пассивносолидарного Введенского, по всей видимости, были только юный Игорь Бахтерев и студенты ГИИИ Александр Разумовский и Дойвбер Левин.

«Елка у Ивановых». «Гоголь-центр». 2015 г. Фото предоставлены пресс-службой «Гоголь-центра»

Кроме того, нужно сказать, что издать сборник молодым поэтам не удалось в первую очередь по причине отсутствия необходимых связей и организационных навыков; политическая цензура пока что не сильно интересовалась творчеством очередной группы начинающих литераторов. И в довершение — формальные поиски обэриутов в области поэзии и театра были близки скорее раннему дада, нежели опытам французских абсурдистов.

После «Трех левых часов» объединение изредка являлось публике на не самых видных сценах бывшей столицы, существование группы поэтов в публичном пространстве довольно быстро сошло на нет. Поэты (не без увлечения) зарабатывали написанием детских стихов, продолжая создавать удивительные «взрослые» произведения, обмениваясь ими в узком кругу. Представителей этого круга, до и после ОБЭРИУ называвших себя «чинарями», было пятеро: философы Яков Друскин и Леонид Липавский, поэты Даниил Хармс, Александр Введенский и Николай Олейников.

Строго говоря, результат деятельности именно ОБЭРИУ составляют написанные в период с 1928 по 1930 год произведения участников объединения, опубликованная в «Афишах Дома печати» в преддверии «Трех левых часов» декларация, спектакли «Елизавета Бам» и «Зимняя прогулка», а также кинофильм «Мясорубка»; при этом половина перечисленного сохранилась только в редких воспоминаниях. Такой подход к терминологии оставляет далеко за рамками обэриутского творчества, например, «Старуху» Хармса и «Елку у Ивановых» Введенского, написанные спустя десятилетие после окончания деятельности объединения (тогда уже Вагинов умер, Олейников — расстрелян, а Заболоцкий сослан в ГУЛАГ). Таким образом, некоторые исследователи литературного авангарда небезосновательно называют свод произведений означенных поэтов не иначе как «чинарским».

«Елка у Ивановых». «Гоголь-центр». 2015 г. Фото предоставлены пресс-службой «Гоголь-центра»

Чинарско-обэриутское наследие, создававшееся в период хронологически значительно более широкий, нежели фактические временные рамки существования «Объединения реального искусства», устоялось все-таки под грифом «ОБЭРИУ» — как в современной гуманитарной науке, так и в международном читательском сознании. Такое допущение можно объяснить, с одной стороны, элементарным удобством — слово «ОБЭРИУ» стало своего рода хэштэгом, ярлыком, охватывающим творчество небольшого количества идеологически (впрочем, и житейски) близких людей.

С другой стороны, условное именование ряда маргинальных петербургских поэтов обэриутами (статус «последнего обэриута», например, закрепился за первым советским битником Алексеем Хвостенко) имеет обоснование не только упростительного характера. Возникшее в 1920-е годы в числе десятков прочих, ОБЭРИУ лишь спустя полвека (только после реабилитации репрессированных поэтов возможно было обнародовать героически сохраненный Яковом Друскиным архив рукописей) приковало к себе внимание филологов, историков авангарда, культурных деятелей etc., впервые обнаружив для человечества литературный стиль: не сюрреализм, не футуризм, не абсурдизм, не дадаизм; самым подходящим термином оказалось именно это, ускользающее от конкретизирующих коннотаций «ОБЭРИУ» (аналогичным образом, например, в искусстве появилось направление «Merz» — как обрывок слова «Commerzbank» на коллаже Курта Швиттерса). Так название последнего заметного объединения русского авангарда превратилось в термин, обозначающий особое ответвление в авангардной литературе, занимающее место между Серебряным веком и московским концептуализмом. Именно инаковостью этой культурной аномалии, выявленной с таким катастрофическим запозданием, обусловлен особый статус ОБЭРИУ сегодня: с одной стороны, осознаваемого как самостоятельный художественный стиль, с другой — как «вырванный позвонок русской культуры» (формулировка Владимира Мартынова).

Эти общие места представляется важным прояснить именно в разговоре о театральном языке, который формируют тексты обэриутов сегодня с учетом их совершенно специфической судьбы. Во-первых, некоторое мифологическое облако, в котором детские стихи Олейникова смешиваются с философскими построениями Введенского, а дневниковые записи Хармса — с задокументированными Липавским «чинарскими» беседами, порождает порой обаятельные, но чрезвычайно некорректные с точки зрения исторической справедливости спектакли. А во-вторых, в обэриутских произведениях режиссеров чаще всего манит именно апокрифическая специфика этих текстов. Она же зачастую диктует просветительские задачи, неминуемо приводящие к включению в ткань спектакля документального материала о трагических биографиях поэтов, раздавленных советской системой. Существует и третий путь, при котором постановщики задействуют именно художественный потенциал произведений Хармса и Введенского, обнаруживая эстетические задачи в ритме, фактуре и совершенно уникальной действенной логике текста, — примеры такого пути исключительны.

ОБЭРИУТЫ И ТЕАТР

Творчество обэриутов — в любом истолковании — видится сегодня последним оазисом неангажированного искусства.

Александр Соколянский, 1990 год

Мифы и легенды об обэриутах начинаются с истории про театр «Радикс», произошедшей за два года до возникновения собственно ОБЭРИУ. Бахтерев познакомил Хармса и Введенского с Георгием Кацманом и Сергеем Цимбалом, руководившими только что образованным экспериментальным театром «Радикс» (от слова «радикальный»). Вместе они отправились к Малевичу, возглавлявшему тогда Институт художественной культуры, с коллажем-заявлением, текст которого театральному теоретику XXI века слишком напомнит базисные установки постдраматического театра: «Организовавшаяся театральная группа „Радикс“, экспериментирующая в области внеэмоционального и бессюжетного искусства, ставящая своей целью создание произведения чистого театра в неподчинении его литературе — все моменты, входящие в композицию представления, равноценны — просит дать ей помещение в Белом зале И. X. К. для лабораторно-репетиционных работ на утреннее время». О том, в какой именно форме Малевич дал добро, существует несколько фантастических версий и один факт: вскоре мэтр подарил Хармсу собственную книгу «Бог не скинут» со знаменитой дарственной надписью «Идите и останавливайте прогресс». К этому моменту уже несколько недель (ровно до закрытия ИНХУКа) театр «Радикс» репетировал спектакль «Моя мама вся в часах» по несохранившейся пьесе Хармса и Введенского.

Маршрут «Старухи». Фото Т. Нагиной

В ходе этих репетиций, на которых текст сочинялся параллельно с действием, сформировались не только команда и некоторые сюжеты, но главным образом театральная эстетика и режиссерский метод, декларированный и примененный впоследствии в постановке «Елизаветы Бам» в Доме печати — уже не «Радикса», а ОБЭРИУ. Спектакль явил собой иллюстрацию новейшей театральной идеологии, изложенной в декларации под заголовком «Театр ОБЭРИУ». Историки сходятся во мнении, что текст этот написан Борисом (Дойвбером) Левиным. Вот несколько фрагментов, подчеркивающих нынешнюю актуальность обэриутских идей:

«На сцене появляется стул, на стуле — самовар. Самовар кипит. А вместо пара из-под крышки вылезают голые руки. Будет это театр? Будет. <…>

Маршрут «Старухи». Фото Т. Нагиной

Если актер, изображающий министра, начнет ходить по сцене на четвереньках и при этом — выть по-волчьи; или актер, изображающий русского мужика, произнесет вдруг длинную речь по-латыни — это будет театр, это заинтересует зрителя, даже если это произойдет вне всякого отношения к драматическому сюжету. Это будет отдельный момент — ряд таких моментов, режиссерски организованных, создадут театральное представление, имеющее свою линию сюжета и свой сценический смысл. Это будет тот сюжет, который может дать только театр. Сюжет театрального представления — театральный, как сюжет музыкального произведения — музыкальный. <…>

Мы можем только сказать, что наша задача — дать мир конкретных предметов на сцене в их взаимоотношениях и столкновениях. Над разрешением этой задачи мы работаем в нашей постановке „Елизавета Бам“».

Аудитории Дома печати был представлен спектакль, в котором, по словам возмущенной рецензентки Л. Лесной, «никто ни черта не понял». Действительно, явленный сюжет с трудом поддается краткому пересказу. Артисты (в основном из любителей) бегали и ползали по сцене, по щелчку меняя стили и жанры, герои обвиняли друг друга в убийстве, сражались стихами, показывали фокусы, пели и вступали в поединок со звуками скрипки, сирены и барабана. Начинался и заканчивался спектакль сценой обвинения и ареста трепетной девушки по имени Елизавета Бам в убийстве неизвестно кого, в финале героиню уводят конвоиры. Основным же наполнением стали мини-перформансы, аналогичные описанным в декларации. Если и искать буквальное и аутентичное проявление обэриутского театра, не считая хармсовского жизнетворчества и поздней драматургии Введенского, то вот оно. Наиболее подробная реконструкция спектакля, основанная на оригинальной режиссерской экспликации с авторскими пометками и ремарками, принадлежит Михаилу Мейлаху — «О „Елизавете Бам“ Даниила Хармса (предыстория, история постановки, пьеса, текст)» ³.

ТЕАТР И ОБЭРИУТЫ

Мы — это вы.

Один из лозунгов новосибирской Монстрации 2013 года

«Елизавета Бам». ОКТ (Вильнюс). 2015 г. Фото Д. Матвеева

Эволюция обэриутского театрального метода прошла сквозь время в первую очередь через кукольный театр, во вторую — через музыку. Незадолго до последнего ареста Введенский пишет кукольную пьесу «Концерт-варьете» по заказу Образцова (так в итоге появился всемирно известный и идущий до сих пор «Необыкновенный концерт»), а первой официальной постановкой текста «авто-ритета бессмыслицы» станет кукольный спектакль «Пес и кот» ленинградского экспериментатора Бориса Понизовского. В числе его учеников Максим Исаев и Павел Семченко — создатели «АХЕ», самого обэриутского современного театра, эстетически и идеологически. Из старшего поколения обэриутскую эстафету от Понизовского приняли поэты Анри Волохонский и Алексей Хвостенко — так, например, появились песни «Рай» (она же — «Город золотой») и ряд совершенно «чинарских» поэтических сборников под общим псевдонимом «А. Х. В.». Ближайшими последователями Хвоста и Волохонского стали музыканты группы «Аукцыон», и в частности фронтмэн Леонид Федоров с бессменным соавтором-контрабасистом Владимиром Волковым — так появилась стопка аудиоальбомов, а по сути аудиоспектаклей на стихи Введенского, познакомивших широкую общественность с наследием поэта. Сумасшедшие перформансы «Поп-Механики» во главе с Сергеем Курёхиным обретают в этом контексте правопреемственный смысл; они продолжают традицию постфутуристических выступлений, как Лев Додин продолжает опыты по воссозданию «жизни человеческого духа» на сцене. В этом смысле впору говорить об особой обэриутской грани Петербургского социокультурного текста, формирующей и в XXI веке такие, например, коллективы, как Театр Тру, — непременно маргинальные, альтернативные, создающие собственные тексты, радикально отрицающие все существующие театральные системы, сохраняющие при этом непробиваемую иронию и нечто фундаментально-филигранное, что Хармс называл «чистотой порядка».

«Елизавета Бам». ОКТ (Вильнюс). 2015 г. Фото Д. Матвеева

С другой, буквально театральной стороны происходит более прямолинейное развитие. В 1980-е впервые публикуются «взрослые» произведения Хармса и Введенского, в России и Восточной Европе один за другим появляются спектакли-сенсации по Хармсу, а позднее — сразу по всем обэриутам и в спайке Хармса с Введенским, потом — отдельно по Введенскому: эстрадный «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов» Михаила Левитина (Театр Миниатюр, 1982 год) и его же тихий «Вечер в сумасшедшем доме» (театр «Эрмитаж», 1989 год), эстетские и динамичные «Елизавета Бам» и «Куприянов и Наташа» Александра Пономарева (два спектакля внутри одного, Творческие мастерские, 1989 год), мюзикл «Елизавета Бам на Елке у Ивановых» Романа Козака (Театр-студия «Человек», 1989 год), «Там быть тут» Оскараса Коршуноваса (Вильнюсская консерватория, 1990 год) и его же «Hello Sonya New Year» (OKT, 1994 год). Все это — вершины весьма богатого ландшафта. Про спектакль Варшавского студенческого театра по «Елизавете Бам», датированный 1968 годом, практически ничего не известно, и его принято считать фантастическим исключением.

«Елизавета Бам». ОКТ (Вильнюс). 2015 г. Фото Д. Матвеева

Сила и магия поэтики Хармса и Введенского фактически сформировали как минимум трех выдающихся режиссеров, более того — три театра. Для театра «Эрмитаж» спектакль «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов» стал в итоге таким же «заглавным», как «Необыкновенный концерт» для Центрального театра кукол или «Добрый человек из Сезуана» для Таганки; а Хармс для Левитина стал как Чехов для Станиславского. До такой степени, что теперь практически каждое пятое наименование в афише передает привет программному спектаклю: «Леля и Минька в Школе клоунов», «Мольер „Тартюф“. В Школе клоунов», «Леди Макбет в Школе клоунов». Однако парадоксальным образом безусловной вершиной репертуара стал «Вечер в сумасшедшем доме», в котором нет ни одного текста Хармса — в темном гнетущем интерьере, среди зеркал и антиквариата несколько взнервленных, тихих артистов аккуратно произносят поздние стихи Введенского, перемешанные с поэзией Олейникова и ранним Заболоцким.

«Елизавета Бам». ОКТ (Вильнюс). 2015 г. Фото Д. Матвеева

Вторым авторским театром, выросшим из обэриутских текстов, стала мастерская Александра Пономарева «Чет-Нечет». При том, что список ключевых авторов этой в высшей степени незаурядной лаборатории на сломе эпох возглавлял Велимир Хлебников, славу ей составил главным образом именно спектакль, уравнивающий в правах сюрреалистическое шапито Хармса «Елизавета Бам» и интимный диалог Введенского «Куприянов и Наташа».

«Хармс. Мыр». Сцена из спектакля. «Гоголь-центр». Фото И. Полярной

Третий — знаменитый OKT, Театр Оскараса Коршуноваса. Отзвуки его «Там быть тут» гуляют в доброй половине с оговоркой на аскетичный период творчества) его последующих спектаклей — от «Гамлета до «Царя Эдипа». В конечном счете недавняя премьера его «Елизаветы Бам», сыгранная в трюме под сценой Литовского национального театра, представляет собой парад обэриутских образов, или образов вселенной Коршуноваса (для литовской аудитории это «или» уже давно обратилось в знак равенства), — гигантские младенцы, красноголовые люди, огромный плюшевый медведь, неуклюжая тучная балерина, максимально напряженные гримасы одержимых мимов etc.

Сегодня, когда «Случаи» Хармса разыгрывают в каждом втором любительском театре (котелки, клоунада, трубка), а по мотивам его «Старухи» устраивают экскурсию в Санкт-Петербурге и ставит спектакль Роберт Уилсон с Уиллемом Дефо и Михаилом Барышниковым; когда «Елка у Ивановых» Введенского содержится в обязательной постановочной программе факультета сценографии ГИТИСа, а на стихи «авто-ритета бессмыслицы» пишет песни поп-звезда Игорь Григорьев; когда учеными со всего мира написано больше сотни солидных теоретических и исторических исследований феномена ОБЭРИУ, — апокрифическая природа этой литературы почти сошла на нет и театр стал чаще обнаруживать в обэриутском мире повод для чистой игры, намеки на особую пластику и ритм слова и движения. Таков плакатно-крючковатый «Хармс. Мыр»Максима Диденко в «Гоголь-центре», в котором китаянка поет истории про Пушкина, медленно катаются огромные шары, вышагивают слабоумные и отважные, бессмысленные и беспощадные персонажи, будто недавно поселившиеся на Манхэттене коренные чевенгурцы. Таков по своей природе 24-часовой пластический перформанс Алана Элу «Сутки» (Галерея «ТОЛК», Нижний Новгород) по одноименной поэме Введенского: тотальная импровизация, в которой важнее знание о тексте, нежели его произнесение.

«Хармс. Мыр». Сцена из спектакля. «Гоголь-центр». Фото И. Полярной

В далеком Новосибирске действует скромное театральное объединение «Ангел Копуста», специализирующееся на чтецком освоении исключительно обэриутско-чинарского наследия. А на поверхности города раз в год собираются великие толпы, вряд ли состоящие из обэриутоведов, чтобы пронести нелепые и бессмысленные лозунги. Точно такие, какими оформляли ленинградские поэты-маргиналы залы перед выступлением: «Искусство — это шкап», «Мы — не пироги», «Минута попалась в по». В мегаполисах по всему миру группы людей устраивают девиантные флешмобы по сценариям наподобие тех, что сочинял для себя и своих друзей Хармс: «Заказывать в ресторане манную кашу, кофе с огурцами, резать огурцы ножницами, кормить друг друга и заикаться». Сегодня, когда реальность в большей степени подражает вымыслу, чем наоборот, абсурдом человек прививается от безумия. Вопрос в том, как возможно настолько точное эстетическое и идеологическое попадание из 1928 года в 2000-е? Ответ содержится в ремарке Введенского, поясняющей эпизод хорового пения немых лесорубов: «Это простая случайность, которых так много в жизни».

Май 2015 г.

ptj.spb.ru

Поэты Серебряного Века — Литературная группа ОБЭРИУ

ОБЭРИУ — так называли себя представители литературной группы поэтов, писателей и деятелей культуры, организованной при Ленинградском Доме печати, директор которого Н. Баскаков довольно доброжелательно относился к представителям «левого» искусства. Этот термин произошел от сокращенного названия «Объединение реального искусства» (ОБЭРИУ), причем буква «у» была добавлена в аббревиатуру как принято сейчас выражаться, «для прикола», что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.

Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нем обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». В ОБЭРИУ вошли И. Бахтерев, А. Введенский, Д. Хармс (Ювачев), К. Вагинов (Вагенгейм),Н. Заболоцкий, писатель Б. Левин. Хотя состав группы менялся: после ухода Вагинова к ней присоединились Ю. Владимиров и Н. Тювелев. К обэриутам были близки Н. Олейников, Е. Шварц, а также художники К. Малевич и П. Филонов.

Тогда же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения, в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства.

Следует добавить, что еще до появления в литературе обэриутов возникло неофициальное литературно-философское содружество, участники которого — Введенский, Хармс и Л. Липавский — называли себя «чинарями».

«Слово „чинарь“ придумано А. И. Введенским — пишет друг обэриутов, литературовед Яков Друскин. — Произведено оно, я думаю, от слова „чин“; имеется в виду, конечно, не официальный чин, а духовный ранг. С 1925 до 1926 или 1927 года Введенский подписывал свои стихи: „Чинарь авторитет бессмыслицы“, Даниил Иванович Хармс называл себя „чинарем-взиральником“…»

«Чинари» писали в авангардистском духе, присущий им «нигилизм» носил юмористический характер. Они были противниками официоза и литературной приглаженности. Но первые эксперименты «чинарей» с рифмой и ритмом, а главное — со смыслами слов имели успех лишь в узком дружеском кругу. Их опусы не только не печатали, но и подвергали насмешкам и освистанию на выступлениях. Один из таких скандалов едва не закончился плачевно, когда ведущая ленинградская газета опубликовала разгромную статью о происшествии, омрачившем собрание литературного кружка Высших курсов искусствоведения. В ней было подчеркнуто, что поэты не просто нахулиганили, но и оскорбили советское (!) высшее учебное заведение… К счастью, в тот раз инцидент не получил никакого продолжения.

После этого, решив расширить свой состав, «чинари» образовали литературную группу, которую первоначально хотели назвать «Академия левых классиков». Но в результате получилось то, что получилось,— ОБЭРИУ.

Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия.

Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». В Декларации ОБЭРИУ говорилось: «Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты „не-реальны“ и „не-логичны“? А кто сказал, что „житейская“ логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».

«Истинное искусство,— писал Хармс,— стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением». В таком понимании искусства обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые также утверждали, что искусство существует вне быта и пользы.

С футуристами соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.

Выступления обэриутов проходили повсеместно: в Кружке друзей камерной музыки, в студенческих общежитиях, в воинских частях, в клубах, в театрах и даже в тюрьме. В зале развешивались плакаты с абсурдистскими надписями: «Искусство — это шкап», «Мы не пироги», а в концертах почему-то участвовали фокусник и балерина.

Желая положить конец выступлениям обэриутов, ленинградская молодежная газета «Смена» поместила статью с подзаголовком «Об одной вылазке литературных хулиганов», в которой прямо говорилось, что «литературные хулиганы» (т. е. обэриуты) ничем не отличаются от классового врага. Автор заметки (некто Л. Нильвич) воспроизводит, по всей вероятности, фрагменты реальной дискуссии, имевшей место во время выступления обэриутов в студенческой аудитории: «…Владимиров [Юрий Владимиров, самый молодой обэриут] с неподражаемой наглостью назвал собравшихся дикарями, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль… Левин заявил, что их „пока“ (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание. — Для кого строите? — спросили его. — Для всей России, — последовал классический ответ…»

В этой же статье, разумеется, в негативном контексте, говорилось о прозе Левина.

Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов (Введенский, Хармс, Владимиров и др.) переместиться в сферу детской литературы. По предложению С. Маршака они начали сотрудничать с детской редакцией ленинградского Госиздата, где с конца 1928 г. стал выходить забавный журнал для школьников «Еж» (Ежемесячный журнал), а несколько позже — «Чиж» (Чрезвычайно интересный журнал), для младшего возраста. Здесь большую роль сыграл Н. Олейников, который, формально не являясь членом группы, творчески был близок ей. Будучи главным редактором «Ежа», он привлек обэриутов к работе в журнале. В 1930-е годы, с началом идеологической травли, тексты для детей были единственными публикуемыми произведениями обэриутов.

Однако и в этой нише они продержались недолго. Свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Вслед за резкими откликами на их публичные выступления в печати прошла «дискуссия о детской литературе», где подверглись жестокой критике К. Чуковский, С. Маршак и другие идеологически невыдержанные писатели, в том числе молодые авторы детской редакции Ленгиза. После этого группа обэриутов перестала существовать как объединение. В конце 1931 года Хармс, Введенский и некоторые другие сотрудники редакции были арестованы.

В предисловии к Полному собранию сочинений А. Введенского, вышедшему в Америке, его редактор и составитель М. Мейлах пишет: «Неприемлемая в условиях тридцатых годов и официально приравненная к контрреволюции позиция поэтов-обэриутов не могла, конечно, не играть своей роли. Известно, во всяком случае, что, несмотря на предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности по 58 статье, шли они по „литературному отделу“ ГПУ, и им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства своими „заумными стихами“».

Что касается зауми, то ее новая власть не жаловала особенно рьяно (хотя это изобретение А. Крученых, по принадлежности — футуриста, чьи соратники активно поддержали эту самую власть). В начале 1920-х годов к заумному творчеству обращается поэт и теоретик Александр Туфанов, на короткое время к нему примкнули будущие обэриуты Хармс и Введенский, что позволило Туфанову в 1925 году образовать «Орден Заумников». И хотя Хармс и Введенский вскоре перешли от зауми фонетической к алогизму и абсурду, это не помешало ОГПУ провести в 1931 году обэриутов и Туфанова по одному делу о зауми как подрывной работе против советской власти.

Заумь была изведена под корень. По приговору от 21 марта 1932 года Туфанов получил пять лет концлагеря. Был уничтожен И. Терентьев, талантливый ученик А. Крученых. Сам же основатель зауми чудом уцелел, но до конца своих дней был полностью выведен из литературного процесса.

Хармс, Введенский и Бахтерев полгода провели в тюрьме на Шпалерной (питерской Лубянке), а затем были сосланы в Курск Хармса приговорили к трем годам заключения, а Бахтерев и Введенский на несколько лет были лишены прав проживания в Московской, Ленинградской областях, а также в крупных городах.

В 1933—1934 гг. вернувшиеся в Ленинград обэриуты продолжали встречаться, несмотря на то, что литературная группа распалась. Их беседы были записаны литератором Л. Липавским и составили не опубликованную при жизни обэриутов книгу «Разговоры». Так же не был издан при жизни авторов коллективный сборник обэриутов «Ванна Архимеда».

Судьба всех участников группы была на редкость печальной: арестованы были почти все, одни расстреляны, другие прошли через лагеря, третьи были репрессированы, погибли в заключении.

Первым покинул ряды обэриутов Ю. Владимиров, самый молодой из них (умер от туберкулеза в 1931 г., в возрасте 22 лет).

К. Вагинов умер в Ленинграде 26 апреля 1934 г. Вскоре после смерти писателя была арестована его мать; тогда-то выяснилось, что имелся ордер и на арест самого Вагинова.

Н. Олейников вместе с другими детскими писателями Ленинграда арестован в 1937 г. по следам убийства Кирова. Расстрелян в тюрьме 24 ноября 1937 г. Официально датой его смерти было объявлено 5 мая 1942 г., от тифа.

Н. Тювелев был арестован в 1938 г. и погиб. Н. Заболоцкий арестован в 1938 г. и сослан в ГУЛАГ, в Сибирь, позднее — ссылка в Казахстан. Освобожден после войны. Б. Левин погиб в 1941 г. у села Погостье недалеко от Ленинграда.

А. Введенский после ссылки переехал в Харьков в 1936-м. Был вновь арестован в 1941 г. Умер при неизвестных обстоятельствах. Точное время и место его гибели неизвестны. Видимо, это произошло на железной дороге между Воронежем и Казанью, где он, мертвый или полуживой от дизентерии, был выброшен из вагона, а может быть, ослабевший, застрелен конвоем. Официальная дата смерти Введенского — 20 декабря 1941 г.

Д. Хармс вторично подвергся аресту в августе 1941 г. и после недолгого рассмотрения своего дела был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г.

И. Бахтерев уцелел ценой отказа от всяких попыток обнародовать что-либо непонятное.

Хармс и Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при всем различии их литературной манеры имели одну общую черту: и алогичность Хармса, и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передает бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные преобразования, современниками которых оказались обэриуты, подтверждали актуальность их художественно-философских установок.

poetrysilver.ru