Искаженная философия Ницше
Фридрих Вильгельм НицшеАвтор изображения: Friedrich Hermann HartmannИсточник: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B8%D1%86%D1%88%D0%B5,_%D0%A4%D1%80%D0%B8%D0%B4%D1%80%D0%B8%D1%85#/media/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Nietzsche187a.jpg
Фридрих Вильгельм Ницше родился 15 октября 1844 года в Рёккене (Германский союз). Его отец – Карл Людвиг Ницше – был лютеранским пастором, прожил очень мало, умер в 1849 году, когда его сыну, будущему философу, было всего пять лет. Воспитанием маленького Фридриха занималась его мать Франциска Ницше (урожденная Элер), пока в 1858 году его не отправили учиться в гимназию Пфорта. Именно там будущий философ увлекся изучением античных текстов и заинтересовался философскими и этическими проблемами.
В 1862 году Ницше начал обучение в Боннском университете, где изучал теологию и филологию. Студенческая жизнь оказалась для него слишком скучна, и отношения с однокурсниками не складывались, поэтому очень быстро Фридрих Ницше перевелся в Лейпцигский университет, избрав своей специальностью классическую филологию.
В Лейпцигском университете учеба проходила блестяще. Уже в возрасте 24 лет, когда Ницше еще был студентом, его пригласили преподавать классическую филологию в статусе профессора в Базельском университете (Швейцария) – в истории университетов Европы беспрецедентный случай. Хоть учёба и не приносила особого удовольствия, от карьеры профессора будущий философ отказываться не стал.
Автор изображения: Вилков Н. Н.Источник: Владимирская областная научная библиотека
В 1868 году будущий великий философ познакомился с будущим великим композитором Рихардом Вагнером. Казалось, во многом их взгляды совпадали. Однако дружба продлилась всего до 1872 года. Композитор переехал в Байройт, принял христианство, а позже так и вообще негативно отозвался о книге Ницше «Человеческое, слишком человеческое» (1878), назвав ее «печальным свидетельством болезни» автора. Спустя 10 лет, в 1888 году, в произведении «Казус Вагнер», Ницше противопоставит музыку бывшего друга с творчеством композитора Жоржа Бизе, чтобы продемонстрировать отличие «хорошей» (музыки Бизе) от «плохой» (творчество Рихарда Вагнера) музыки.
Ницше всем сердцем желал принять участие во Франко-прусской войне 1870 года, на что было несколько причин: общий подъем патриотизма у немцев; мысль о том, что война – это способ пробуждения лучших духовных качеств народа, избавление от обывательского равнодушия и конформизма; участие в войне казалось неплохим способом на время под благовидным предлогом оставить скучное преподавание филологии и пожить яркой жизнью; и, наконец, компания: незадолго до начала войны Ницше познакомился с немецким художником Адольфом Мосэнгелем, который также желал отправиться на фронт. Вместе они откликнулись на опубликованный в газетах призыв стать добровольцами и отправились в госпиталь «Эрлангенского общества полевой благотворительной деятельности». Дело в том, что власти нейтральной в этой войне Швейцарии не разрешили базельскому профессору Ницше стать немецким солдатом – допускалась лишь служба без оружия в руках. Так, после кратких курсов, Ницше попал на франко-германский фронт в качестве санитара полевого госпиталя.
Проезжая Франкфурт по пути на фронт, он видел ряды кавалерии, с грохотом проносящиеся по улицам в полном боевом облачении. Как будто пелена спала с его глаз. Позднее он писал, что именно тогда он «впервые почувствовал, что сильнейшая и высочайшая воля к жизни проявляется не в борьбе за существование, а в воле к власти, в воле к войне и господству». Концепция воли к власти появилась на свет, и, хотя с годами она претерпела серьезные изменения, будучи рассмотренной в индивидуальном и социальном, а не в чисто военном смысле, она все же никогда не будет свободна от первоначального «военного» контекста.
Далеко не всем известно, что Фридрих Ницше претендовал на лавры композитора. С 6 лет, когда мать подарила ему рояль, он учился музыке. Уже в 10 лет пробовал сочинять собственную музыку. В школьные и студенческие годы он не переставал развивать талант. На раннее музыкальное развитие Ницше повлияли венская классика и романтизм. Особенно много фортепьянных пьес и вокальной лирики он сочинил в 1862-1865 гг.
Однако, когда Ганс фон Бюлов раскритиковал одно из его произведений («Манфред. Медитация», фортепианный дуэт, 1872), Ницше, подавленный его авторитетом, почти забросил увлечение музыкальным сочинительством. Последнее музыкальное произведение, написанное им, «Гимн дружбе» (1874). В 1882 году он переработал «Гимн дружбе» в песню для голоса и фортепиано, позаимствовав стихотворение своей знакомой Лу Андреас фон Саломе «Гимн жизни».
На формирование особого стиля письма Ницше повлияли произведения Сократа, Гёте, Шопенгауэра, Шиллера, Байрона, Гёльдерлина, которые в юности читал будущий философ. Музыка Вильгельма Рихарда Вагнера также служила источником вдохновения для Ницше (пока они не поссорились).
Отличие работ Фридриха Ницше в том, что они написаны неакадемическим философским языком, каким обычно принято в философии. Его труды больше напоминают сборники афоризмов, иногда – художественные произведения.
Это обусловлено филологическим образованием Ницше. Очень большое значение для него имел стиль письма.
Возможно, его манера написания может показаться запутанной и сложной, но при повторном прочтении всё более очевидным становится поэтичность языка, а каждое слово в его обрывистых текстах несёт огромный пронзительный энергетический заряд, как будто автор спустя сотни лет кричит со страниц своих произведений, пытаясь в очередной раз донести свои неоднозначные мысли.
Стоит отметить еще один немаловажный фактор, который оказывал влияние на манеру изложения великого философа. Сильным здоровьем Ницше не отличался, уже с 18 лет часто мучился мигренями, бессонницей, к 30 годам он почти ослеп, испытывал постоянные проблемы с желудком. В возрасте 35 лет он оставил преподавание в университете, и получил пенсию.
Естественно, плохое самочувствие не позволяло долго и усердно сосредотачиваться на работе, из-за чего Ницше был вынужден делать частые перерывы. Именно поэтому он писал отрывисто, кратко, но одновременно емко, чтобы в меньшее количество слов вложить максимум смыслов, энергии и поэтичности.
Пожалуй, единственным цельным произведением Ницше можно считать самую первую его работу «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм» (1872). В данном эстетическом трактате исследованы дуалистические истоки искусства. Рассматривая древнегреческое искусство, автор находит два противоборствующих начала (типы эстетического переживания), которым даны названия апполонического и дионисийского. По Ницше апполоническое начало – это порядок, гармония, спокойный артистизм – порождает пластические искусства (скульптура, живопись, архитектура, графика). Дионисийское начало, наоборот, являет собой опьянение, забвение, хаос, экстатическое растворение идентичности в массе, рождающее непластическое искусство (прежде всего, музыку).
Второе произведение Ницше «Несвоевременные размышления» задумывалось как серия культуркритических эссе. В сборник должны были войти 20 вариаций, объединенных одной темой. Позже замысел менялся, количество составных частей то уменьшалось до 13-и, то увеличивалось до 24-х.
Автор изображения: Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое: Книга для свободных умов. Санкт-Петербург, 2013. С. 1 обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Книга «Человеческое, слишком человеческое», вышедшая в 1878 году, ознаменовала переломный момент творчества Ф. Ницше. Она написана в момент краха романтических идеалов: его перестают волновать эпоха Античности и героические мотивы, он отказывается от надежды «облагородить когда-либо человечество» и подвергает ревизии творчество прежних своих кумиров – Р. Вагнера и А. Шопенгауэра как «недостаточно свободных мыслителей». Сам Ницше характеризует этот период так: «Независимость. Время пустыни. Критика всего почитаемого (идеализация непочитаемого). Попытка перевернутых оценок…». Ницше с нетерпением принимается осваивать «реальности» – то, что теперь представляется ему по-настоящему важным, – «полезные» науки: естествознание, медицину, физиологию.
«Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках» занимает особое место в ряду книг, написанных Фридрихом Ницше: в ней он «начал свой поход против морали», то есть против всех коллективных ценностей, препятствующих становлению личностного, «сверхчеловеческого» начала в человеке. Все более поздние книги мыслителя продолжают и развивают этот фундаментальный подход к «переоценке всех ценностей», актуальной особенно сегодня.
Автор изображения: Ницше Ф. Утренняя заря: мысли о моральных предрассудках. Москва, 2008. С. 1 обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Автор изображения: Ницше Ф. Весёлая наука. Санкт-Петербург, 2007.
С. 1 обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Известный афоризм «Бог умер» появился в следующей книге Ницше «Веселая наука». Идея ее создания появилась после тщательного изучения трудов Спинозы летом 1881-го года в Зильс-Им-Энгадине (Швейцария), а написано это произведение зимой 1881-1882 года в Генуе (Италия). В этом произведении рассматриваются такие вопросы, как сущность зла, связь искусства с природой, упорядоченность мира по законам логики («тень Бога»).
Автор изображения: Ницше Ф. Так говорил Заратустра.Книга для всех и ни для кого.Санкт-Петербург, 2014. 1 с. обложкаИсточник: Владимирская областная научная библиотека
«Так говорил Заратустра» является апогеем творчества Ницше. В этой книге сформулированы и развиты основные идеи ницшеанства: идеи Сверхчеловека, «вечного возвращения», смерти бога («бог умер») и «воля к власти». Несмотря на множество противоречий в философии Ницше, несмотря на то, что по сей день эти идеи все трактуют по-своему, и огромное количество споров вызывают ключевые тезисы этого произведения (как и почти всех других его сочинений), именно в «Заратустре» заметна целостность всего мировоззрения.
Противоречия Фридриха Ницше – это и есть ключ к пониманию его философских взглядов. Он не разделял мир на черное и белое, правильное и неправильное, добро и зло (кстати, возможно поэтому его следующее произведение носит название «По ту сторону добра и зла»). Жизнь по Ницше – это нераздельная совокупность всего (как тень, которая не может быть без света и наоборот, свет без тени не возможен – эту идею Булгаков вложил в уста Воланда в «Мастер и Маргарита»). Именно поэтому великий философ выдвинул тезис «любовь к судьбе». Ведь если время циклично, и все в этом мире всегда возвращается к тому, с чего началось, а шансов разорвать этот порочный круг почти никаких, то только и остается принять и полюбить свою судьбу со всеми ее превратностями. Тем не менее, Ницше не просто делал попытки разорвать эту временную цикличность, он всеми силами старался быть выше всех человеческих представлений о нравственности и морали. Не зря он допускал в своих произведениях провокационные высказывания. Он не просто хотел быть услышанным, его стремлением было «разбудить» человеческое общество на несколько лет вперед.
К сожалению философы, которые пытаются подчеркнуть «основное» (прежде всего для себя) в ницшеанстве, и отбрасывают все то, что считают «лишним» (опять же на своё усмотрение), не учитывают того, что у Ницше не было основного или лишнего. Да, постепенно менялись его взгляды и в связи с возрастом, и прогрессирующей болезнью (последние годы жизни он не писал по причине тяжелого психического расстройства), но все противоречия его произведений не были для него чем-то неестественным. Наоборот, любой парадокс для обывателей, подчёркивал иррационализм и имморализм философа, а именно так он себя и позиционировал. Он отбрасывал логику, мораль, упорядоченность явно не для того, чтобы многие позже пытались систематизировать и объяснить его произведения. В его провоцирующем стиле письма, в его нелогичности и двойственности и заключена его суть. Выход за рамки, возвышение над всеми ценностями – это и есть цель того, кто называл себя лишь «дорогой к Сверхчеловеку», ибо сам себя таковым не считал.
Идеи, изложенные в «Так говорил Заратустра» в разной степени были раскрыты в последующих произведениях Фридриха Ницше: «По ту сторону добра и зла», «Сумерки идолов», «Антихрист», «Ecce Homo», «Воля к власти».
Однако стоит отметить, что «Воля к власти» – не является в полном смысле слова ницшевской работой, а представляет собой черновые записи, выпущенные посмертно и отредактированные его младшей сестрой Элизабет Фёрстер-Ницше.
Автор изображения: Ницше Ф. Антихрист. Ecce Homo. Москва, 2017. С. 1 обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Автор изображения: Ницше Ф. По ту сторону добра и зла: Прелюдия к философии будущего. Москва, 2007. С. 1 обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Автор изображения: Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. Москва, 2005. С. 1. обл.Источник: Владимирская областная научная библиотека
Чтобы понимать насколько мысли и идеи философа могут не совпадать с содержанием «Воли к власти», необходимо учитывать тот факт, что с сестрой у них были многочисленные разногласия, некоторое время они даже не общались. Элизабет была антисемиткой (Фридрих таковым не являлся и относился негативно к антисемитам), ее муж поддерживал идеи нацизма, которые в то время начинали зарождаться в Германии.
Естественно, работы своего умершего брата она редактировала в угоду своим националистическим принципам. В 1930 году она примкнула к национал-социалистической немецкой рабочей партии (НСДАП), а в 1932-1934 гг. Гитлер неоднократно посещал основанный ею архив Ницше. Подготовленное двадцатитомное собрание сочинений Ницше под редакцией Элизабет до середины XX века считалось эталонным. Именно из-за этих многочисленных искажений «идеи Фридриха Ницше» пользовались популярностью в нацистской Германии, а ряд выдающихся немецких философов первой половины XX века рассматривали и развивали «его идеи» в контексте национал-социализма. В результате это привело к негативному восприятию трудов Ницше, которое отчасти сохранилось и до наших дней. Лишь в 1967 году итальянские ученые опубликовали ранее недоступные работы без искажений.
Философия Фридриха Ницше оказала огромное влияние на философов XX века. Его противоречивые и порой радикальные произведения оставили большое количество пищи для размышлений.
Многие философы по сей день развивают свои учения как продолжение ницшевских идей или противопоставляют свое мировоззрение философии Ницше.
В 1889 году творческая деятельность Ницше оборвалась в связи с его ухудшением здоровья и последующим помутнением рассудка. Он был помещен в больницу своим другом Францем Овербеком, и пробыл там до марта 1890 года. Мать забрала его домой в Наумбург. Она скончалась в 1897 году, к тому времени великий философ уже не мог двигаться и разговаривать. Болезнь сопровождала его до последних дней, и 25 августа 1900 года Фридрих Ницше умер. Его похоронили в старинной церкви города Рёккен рядом с его родными.
Книги Ф. Ницше в фонде библиотеки
Ницше Фридрих | |
1844–1900 | БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТФОРУМ ХРОНОСАНОВОСТИ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ | Ницше ФридрихВ Канте я увидел настоящего, полноценного философа. Ницше Фридрих Вильгельм (1844/1900) — немецкий философ и писатель, представитель иррационализма, создатель собственной этической теории. Сочинения Ницше носят афористический характер. Философия Ницше охватывает все возможные вопросы философии, религии, этики, психологии, социологии и т.д. Произведения: «Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм» (1871), «Казус Вагнер», «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего», «Веселая наука», «Так говорил Заратустра» и др. Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 191. Другие биографические материалы:Фролов И.Т. Один из основоположников современного иррационализма.
(Философский словарь. Под ред. И. «…апелляция к разуму и правде (истине) — лишь заменяющий прямое физическое принуждение способ одной воли влиять на др. волю (в т. ч. коллективную), рациональная аргументация, любые рассуждения значимы лишь постольку, поскольку обозначают перспективу некоторой воли, стремящейся к расширению своего могущества. В любой философской полемике речь идет, считает он, не о поиске истины, а о жизнеутверждении, подчинении своей воле воли противоборствующей. Это же, по Ницше, касается ценностных суждений, суждений об объективном мире (научные истины, факты). Все это суть интерпретации, субъективные картины мира, за которыми стоят физиологические потребности, стремление сохранять определенные формы жизни. Ницше связывает критику метафизики с критикой языка…» Бейкер Д.Р. Нацисты бы сильно удивились (Бейкер
Джон Р. Раса. Взгляд белого человека на эволюцию. / Джон Р. Бейкер, перевод с
английского М.Ю. Диунова. – М., 2015). …Реальное отношение Ницше к этническим проблемам значительно более просто показано в его книге «Утренняя заря, или Мысли о моральных предрассудках», которая удивила бы нацистов, если бы когда-нибудь попала в их руки. Это том отдельных «Размышлений» (Gedanken), одно из которых посвящено «народу Израиля»… Подопригора С. Я., Подопригора А. С. Представитель волюнтаризма. (Философский словарь / авт.-сост. С. Я. Подопригора, А. С. Подопригора. — Изд. 2-е, стер. — Ростов н/Д : Феникс, 2013): «…Философия Ницше (особенно ее главные идеи — высшие ценности для человека— «жизнь», «воля к жизни», «воля к власти») была предшественницей ряда современных западных философских концепций, в основе которых лежат проблемы человека и его жизни — прагматизма, феноменологии, экзистенциализма…» Румянцева Т.Г. Дал пролог к новой культурно-философской ориентации (Новейший философский словарь. Сост. Грицанов А.А. Минск, 1998): «. Подорога В.А. Крупнейший представитель «философии жизни» (Новая философская энциклопедия. В четырех томах. / Ин-т философии РАН. Научно-ред. совет: В.С. Степин, А.А. Гусейнов, Г.Ю. Семигин. М., Мысль, 2010): «…Влияние Ницше на философию 20 века было огромным. Нет ни одного крупного
европейского философа, который так или иначе не откликнулся бы на идеи Ницше.
Прямое влияние идей Ницше можно отметить в «Закате Европы» О.Шпенглера (попытка
построить морфологию культур на основании идей Гёте и Ницше), теориях архетипа,
интровертивной и экстравертивной личности, анализе сновидческой логики К. Синеокая Ю.В. Ницше в России (Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014): «…Решающее влияние учение Ницше оказало на Горького. Вплоть до 1932 года, когда писатель негативно отозвался о творчестве Ницше, обвинив его в предвосхищении фашистской идеологии, он оставался верен своему юношескому увлечению философией Ницше, развивая и пропагандируя идеи немецкого мыслителя в своих художественных и публицистических сочинениях. Свободолюбие, бунтарство, ненависть к мещанству, составляющие жизненное кредо излюбленных персонажей Горького, напоминали идеи проповеди Заратустры…» Лимонов Э. «Жесточайший противник христианства. Сторонник кастовой системы общества.
Отождествлял христиан с низшей кастой – «шандала». Митрохин Л.Н. Философия Ницше порождена кризисом классических буржуазных ценностей (Протестантизм. [Словарь атеиста]. Под общ. ред. Л.Н. Митрохина. М., 1990): «…В основе его мировоззрения лежат идея, иррациональности мира, мистическое понятие жизни, охватывающей все сущее, — биологизированное представление о человеке как воплощении бессознательной адаптации к среде и инстинктивной воли к власти…» Блинников Л.В. Рассматривается как предтеча философии
жизни (Блинников Л.В. Краткий словарь философских персоналий. Туполев Б.М. Ницше отрицал объективные законы исторического развития (Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 10. НАХИМСОН — ПЕРГАМ. 1967). В философии Ницше переплетаются в труднорасчленимом единстве разнообразные, часто противоборствующие мотивы (Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия. Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов. 1983). Баландин Р.К. Славен искатель истины, ибо он обретает цель жизни (Баландин Р.К. Сто великих гениев / Р.К. Баландин. — М.: Вече, 2012). Немецкий философ и поэт (Энциклопедия «Кругосвет»): «…В 1872 Ницше опубликовал свою первую книгу Рождение трагедии из духа музыки
(Die Geburt der Tragödie aus dem Geiste der Musik). Первые пятнадцать глав книги
представляют собой попытку выяснить, что такое греческая трагедия, в последних
же десяти главах речь идет больше о Р. Подробная хроника жизни. «…18 января первый доклад Ницше в филологическом
кружке на тему «Последняя редакция элегий
Феогнида» (рукопись дана на прочтение Ричлю).
«Спустя несколько дней я был приглашён к нему.
Он недоверчиво посмотрел на меня и предложил
сесть. «С какой целью, -спросил он, — Вы
предприняли эту работу?» Я назвал ближайшую
причину, сказав, что, послужив основанием для
доклада в нашем кружке, она уже выполнила свою
цель. После он осведомился о моём возрасте,
учебном стаже и т. д., и когда я дал ему надлежащие
разъяснения, он признался, что никогда ещё ему не
приходилось видеть у студента третьего семестра
ничего подобного по строгости метода и
надёжности комбинации. Вслед за этим он живо
потребовал от меня переработать доклад в
маленькую книгу и обещал свою помощь в некоторых
сверках с оригиналом». Возможно, именно этот
случай спровоцировал решение продолжить
университетскую карьеру, хотя в самом разгаре
филологических штудий внутренняя
«эмиграция» продолжала оставаться в силе:
«Три вещи служат мне отдохновением: мой
Шопенгауэр, шумановская музыка, наконец,
одинокие прогулки». Далее читайте:Ницше Фридрих. О пользе и вреде истории для жизни. (Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М., 1990): «Подобно тому, как при землетрясениях разрушаются и пустеют города и человек
лишь боязливо и на скорую руку строит свой дом на вулканической почве, так жизнь
колеблется в своих устоях и лишается силы и мужества, когда под воздействием
науки сотрясается почва понятий, отнимая у человека фундамент, на котором
покоится его уверенность и спокойствие, а также веру в устойчивое и вечное. Александр АНДРЮШКИН. «…Своеобразным «счастьем» Ницше можно считать то, что он сошел с ума в
возрасте 45 лет и умер в возрасте 56 лет, не дожив до тех «профессорских
заявлений», которые появились в Германии в начале Первой мировой войны… В
сентябре 1914 г. было опубликовано обращение «К культурному миру», подписанное
93 немецкими интеллектуалами, среди которых было 58 профессоров германских
университетов. За этим последовал «Меморандум профессоров» 1915 года, который
подписали уже 352 профессора, 158 немецких священников, 148 судей, 145
чиновников и т.д., — всего 1347 человек. В Меморандуме открыто говорилось о
необходимости продвижения немцев в Восточную Европу и приращения территории за
счет Прибалтики, остатка Польши, Украины и Белоруссии. Россию же предлагалось
расчленить под предлогом предоставления независимости народам, «порабощенным
царской властью». В целом немецкая интеллигенция объявила Первую мировую войну
«немецкой революцией 1914 года», которая должна была стать поворотным пунктом во
всей европейской истории.
|
| ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
| | ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
Т. Фролова. М., 1991):
..Что касается мышления, познания, то Ницше рассматривает их только как
«выражение скрытых за ними аффектов», как своеобразное орудие власти, служащее
как можно большему усовершенствованию животных функций или повышению
жизненности. Этой же цели оказываются подчинены и само сознание, и все наивысшие
продукты его деятельности: разум, логика и т.п., служащие лишь схематизации и
упрощению этого сложного мира, но отнюдь не его познанию или поиску истины…»
Г.Юнга.
Ход ницшевских исследований продолжают такие, напр., книга, как «Происхождение
немецкой драмы» В.Беньямина, двухтомное собрание лекций о Ницше М.Хайдеггера,
введение в философию Ницше К.Ясперса, «Диалектика Просвещения» Т.Адорно и
М.Хоркхаймера…»
В. Ницше: отверженный (Лимонов Э.В.
Священные монстры, 2019).
М., 2002).
Вагнере. Первоначально влияние книги было
незначительным, вместе с тем ее центральный тезис получил широкое признание:
такие характеристики, как «благородная простота», «холодное величие», или
«безмятежность» (выражения, характерные для 18 и 19 вв.), указывают лишь на одну
грань греческой культуры, «аполлоновскую», не учитывая «дионисийский» элемент
темной страсти, который нашел свое крайнее выражение в празднествах бога вина
Диониса. Вслед за первой работой вышли четыре Несвоевременных размышления (Unzeitgemässe
Betrachtungen, 1873–1876). В первом из них Ницше атакует самодовольную
поверхностность немецкой культуры в период после победы над Францией. Второе
размышление О пользе и вреде истории для жизни оказало глубокое влияние на
немецкую историографию 20 в. развиваемой в нем концепцией «монументальной
истории», попыткой через изучение героев прошлого показать, что человек способен
на великое, несмотря на нынешнее господство посредственности…»
(Материал
подготовлен Сергеем Михайловым):
Знакомство с Эрвином Роде
и путешествие с ним в Бёмервальд на августовские
каникулы. Новые («весьма смешанные»)
впечатления от вагнеровской музыки:
клавираусцуг «Валькирии» — «великие
красоты и virtutes уравновешиваются здесь столь же
великими уродствами и недостатками». Чтение
«Истории материализма» Ф. А. Ланге. В ноябре
принимается за предложенную университетом
конкурсную работу «De fontibus Diogenis Laertii» (Об
источниках Диогена Лаэртского)…»
Должна ли господствовать жизнь над познанием, над наукой или познание над
жизнью? Какая из двух сил есть высшая и решающая? Никто не усомнится: жизнь есть
высшая, господствующая сила, ибо познание, которое уничтожило бы жизнь,
уничтожило бы вместе с нею и само себя. Познание предполагает жизнь и поэтому
настолько же заинтересовано в сохранении жизни, насколько каждое существо
заинтересовано в продолжение своего собственного существования. Поэтому наука
нуждается в высшем надзоре и контроле; рядом с наукой возникает учение о гигиене
жизни, а одно из положений этого учения гласило бы так: неисторическое и
надисторическое должны считаться естественными противоядиями против заглушения
жизни историческим, против исторической болезни. По всей вероятности, мы,
больные историей, будем страдать также и от противоядий. Но то обстоятельство,
что противоядия также причиняют нам страдания, не может считаться аргументом
против правильности избранного метода лечения…»
Статья четвертая. Ницше или
нескрываемое безумие.
С одной стороны, война должна была уничтожить
«либерально-эгоистическое западное общество», а с другой стороны – «российскую
азиатскую тиранию». Повторяю: счастье Ницше, что он не дожил до этой
«теоретической вакханалии»…»Гегель, Ницше и философия: свобода мышления | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews
Эта книга бросает вызов современному мнению, что Гегель и Ницше — противоположности. Жиль Делёз, который помог сформировать этот консенсус, считал, что между Гегелем и Ницше невозможен никакой компромисс.
Но были и несогласные с этим консенсусом, в том числе Уолтер Кауфманн, Дэниел Бризил, Стэнли Розен, Эллиот Юрист и Стивен Хулгейт. Теперь Уилл Дадли взвешивает прекрасное исследование, которое, возможно, можно добавить к лагерю Кауфмана.
Дадли подготовил тщательно проработанные и задокументированные интерпретации двух самых сложных философов. Он начинает с того, что называет Гегеля и Ницше критиками Канта. Это важный тактический ход: демонстрируя общего философского оппонента и показывая, что они представляют схожую критику позиции Канта, Дадли демонстрирует возможную конвергенцию. Согласно Дадли, и Гегель, и Ницше считают, что кантовское понятие моральной воли является формальным и пустым, и они определяют различные способы, которыми кантианское понятие свободы должно быть изменено и расширено. Он стремится показать, что их ответы не противоположны, а дополняют друг друга.
Общеизвестно, что свобода является центральным понятием и мотивом мысли Гегеля, но большинство исследований свободы, как правило, ограничиваются гегелевскими Философией права и Философией истории .
В отличие от Аллена Вуда, отвергающего гегелевскую логику, Дадли считает, что без понимания логики позиция Гегеля не может быть оценена или понята в достаточной мере. Дадли начинает с гегелевского анализа свободы в «Энциклопедической логике», который ссылается на третью кантовскую антиномию свободы и необходимости, но придает ей диалектический оттенок. Свобода — это «интернализация» внешнего, так что вещи остаются связанными, но их связь друг с другом конституирует то, чем они являются. Связи теперь понимаются как внутренние по отношению к природе вещей, так что каждый является тем, чем он является, только будучи частью целого. Таким образом, свобода есть необходимость понятая, положенная и превзойденная (9).0007 aufgehoben ). Несмотря на абстрактную формулировку, гегелевская концепция свободы представляет собой социальную бесконечность: а именно, интериоризация конечной вещью своей связи со своим другим и ее признание того, что она и ее другое взаимно конститутивны, порождает подлинную, а не ложную бесконечность.
Свобода есть подлинная бесконечность, которая состоит в том, чтобы оставаться дома с собой в своем другом или, выражаясь как процесс, прихода к себе в своем другом. Быть дома с собой в другом — это холистическая концепция свободы, воплощенная в гегелевском описании этической жизни и ее институтов.
Однако социальная бесконечность свободы лишь отчасти реализуется в объективном духе Гегеля. Проще говоря, государство как объективное осуществление воли в мире не исчерпывает гегелевского понимания свободы. Государство есть институт, ограниченный и противостоящий не только другим государствам, но и самой природе. Это значит, что полное проявление свободы лежит глубже (или выше) в абсолютном духе, сфере искусства, религии и философии.
Дадли хочет осмотреть Философия права с логической точки зрения. Но какая логическая категория соответствует воле и точке зрения морали? Общий вопрос о соответствии (или его отсутствии) между логическими категориями и реальными философскими Gestalten обсуждался без успеха или консенсуса.
Некоторые утверждали, что логика сущности лежит в основе философии права. Дадли считает, что категория суждения соответствует и обосновывает описание воли. Общим для обоих этих предложений является проблема неполного опосредования, что означает, что дух остается связанным и ограниченным другим и, следовательно, не достигает своей собственной бесконечности. Как показывает Дадли, связка, «есть» суждения, является неполным опосредованием, поскольку термины S и P остаются внешними по отношению друг к другу. Следовательно, в нравственной воле, как и в суждении, всеобщность, особенность и единичность и разделены, и удерживаются вместе, заведомо различны, но тем не менее предполагаются тождественными. Дуализм или антиномия моральной воли показывает, что она не есть место свободы, а скорее ее извращение. Дадли заключает, что именно логические ограничения суждения ограничивают моральную волю, делают ее концептуально неспособной быть действительностью свободы. Нравственная воля всегда в состоянии определить содержание блага, но не может этого сделать.
Моральная воля всего лишь Schein , безнадежно противоречивая концепция, которая понимает свободу таким образом, что делает свободу невозможной. Рассуждение Дадли блестяще и гораздо более сложно и тонко, чем можно было бы указать в рамках обзора.
Однако, хотя логика суждения, несомненно, проливает длинный луч света на проблемы нравственной воли, далеко не ясно, освещает ли эта категория или лежит в основе всей Философии Права , включая институты этической жизни. Как показывает Гегель в логике, двусторонний средний термин силлогизма заменяет связку суждения, а силлогизм завершает неполное опосредование суждения. Институты этической жизни представляют собой органические целостности, которые отражают и воплощают в себе более богатые логические категории, такие как силлогизм, химизм и телеология. Дадли признает, что этическая жизнь преодолевает абстрактные дуализмы и антиномии морали, но не дает анализа их категориальной глубинной структуры, сравнимого с его анализом суждения и моральной воли.
Это приводит к тому, что он преуменьшает и недооценивает элементы примирения, недавно подчеркнутые Хардимоном и другими, не только в гегелевском описании наказания, но и в его описании этической жизни. Дадли признает, что эти примирения и опосредования присутствуют в текстах, но оставляет их без обоснования или разъяснения со стороны логики. Неясно, считает ли он, что суждение лежит в основе всего объективного духа и Rechtsphilosophie или его описание ее логических глубинных структур просто неполно.
Эта загадка усугубляется тем фактом, что Дадли обсуждает силлогизм как категорию, следующую за суждением. Однако он соотносит силлогизм с абсолютным духом. Причина такого узкого прочтения и применения силлогизма не очевидна. Дадли прав в том, что объективный дух и институты этической жизни остаются конечными, и что объективный дух и его институты превосходятся абсолютным духом. Однако из этого не следует, что опосредующие институты этической жизни — наказание, брак, корпорации и государство — все повешены на неполных опосредованиях категории суждения.
Если бы это было так, то не было бы ни взаимного признания, ни понятия о духе, ни об этической жизни, ни о ее руководящих учреждениях. Эти важные опосредующие институты не видны, если рассматривать их просто через призму логической категории суждения.
Обсуждение Дадли абсолютного духа начинается с наблюдения, что воля как второй, противоположный модус диалектики остается ограниченной тем, что она отрицает, и поэтому не может объяснить единство духа и природы. Так, Дадли считает, что субъект не может стать действительно бесконечным на уровне объективного духа и на уровне воли. Воля, как второй, противоположный момент диалектики, должна быть aufgehoben , и это происходит в движении к силлогизму и целесообразности. Воля зависит и предполагает другую логическую категорию, в которой единство духовного субъекта и природного мира всегда имеет место уже до того, как они будут оценены (разделены) как независимые. Такое единение достигается не волением, не выковывается субъектом, а всегда уже истинно само по себе.
(стр. 90) Таким образом, воля предполагает это объединение.
Этот переворот продолжает гегелевскую критику взглядов Канта на то, что религия и теология являются производными от морали. Кант сводит существование Бога (то, что истинно само по себе) к чисто субъективному постулату. Эта субъективная форма постулата противоречит его объективному содержанию. Утверждая, что истинное в себе предшествует воле, Гегель переворачивает кантовский порядок зависимости, и это переворачивание есть гегелевская версия онтологического аргумента и перехода к абсолютному духу. Он устраняет иллюзию того, что высшее благо не реализуется или что его реализация зависит от воли. Если высшее благо всегда уже реализовано или вечно реализует себя, то мир таков, каким он должен быть. С этим осознанием воля отпускает свое устремление и преодолевается. Это обращение есть высший реализм, который воплощает в себе более высокую форму свободы, чем воля, именно свободу на уровне абсолютного духа.
Дадли, кажется, не знает, как представить эту высшую точку зрения абсолютного духа.
Производится ли окончательное преодоление воли как-то волей? Возвышается ли воля до абсолютного духа, подтягивая собственные бутсы? Или скорее обнаруживает присутствие и ограничивает свое всегда уже ищущее искомое, вечно осуществленное примирение — само добро? Дадли, кажется, хочет иметь и то, и другое. Его предложение, сделанное в заключительной главе, что истина на этом уровне должна быть сформулирована в среднем голосе, может указать методологический выход из односторонней дихотомии. Но он оставляет непроясненным существенный вопрос, инверсию, присущую онтологическому аргументу.
Дадли повторяет и защищает известную гегелевскую точку зрения, согласно которой философия является окончательным арбитром истины абсолютного духа; это означает, что, по его мнению, философия есть окончательная форма и форма свободы. Дадли говорит нам, что искусство и религия, как и воля, зависят в своем содержании от чего-то внешнего по отношению к ним. Философия, напротив, зависит в своем содержании только от своей собственной формы, от понятийного мышления, не имеет другого внешнего и не конечна ни в одном из смыслов, в которых воля существует (107).
Следовательно, Дадли рассматривает философию как абсолютный дух, потому что она преодолевает внешнее, сохраняющееся в образах искусства и репрезентациях религии.
Если Гегель — философ системы, то Ницше — антисистема. Но это не означает, что в его мысли нет порядка и организации, и одно из достоинств чтения Дадли состоит в том, чтобы выявить и выразить упорядоченную концепцию свободы Ницше. Дадли признает, что Ницше обычно не считают философом свободы. В самом деле, неясно даже, есть ли у Ницше понятие свободы. Однако Дадли предполагает, что понимание Ницше свободы подразумевается в его рассуждениях о декадансе, благородстве и трагедии. Поэтому он занимается герменевтикой и реконструкцией ницшеанской концепции свободы. Тезис Дадли состоит в том, что декадентская (рабская или стадная мораль), благородная и трагическая представляют собой три стадии возрастания степеней свободы. Он предлагает читать их как этапы освобождения. Это не только противопоставляет Ницше его элитарности, но и сближает его с Гегелем.
Дадли различает три причины, по которым, согласно Ницше, люди могут не быть свободными. Два типа декаданса: 1) Своеобразно современная болезнь, возникающая после сброса ограничений традиции и открытости всему, неспособности выковать независимую волю и, таким образом, обращения к своим инстинктам. 2) Досовременная болезнь декадентской стадной морали с ее реактивным волением, зависящим от внешнего стимула (таким образом, форма гетерономии) и сопровождаемая аскетическим идеалом и метафизикой слабости. Третья несвобода есть благородная мораль, выковавшая самостоятельную волю, но местническим образом, исключающим все иное и чуждое ее меркам; таким образом, его мера ограничена, и благородство ограничено тем, что оно исключает. Следовательно, хотя она и более свободна, чем стадная мораль, в силу своего утвердительного волеизъявления, она тоже остается формой гетерономии.
Рассказ Дадли о стадной морали и сопутствующей ей метафизике слабости проливает свет. Слишком слабые, чтобы выковать собственную волю, декаденты не действуют, а реагируют на то, что они считают злом.
Поскольку их действия реактивны и негативны, полны ressentiment , сами эти практики представляют собой бегство от реального мира к воображаемому идеальному миру, где нет страданий. Этот воображаемый мир и есть истинный мир, а действительный мир обесценивается до статуса простой искаженной видимости истинного мира или, наконец, обесценивается в ничто. На этой почве 9 возникает метафизика слабости.0007 ressentiment и мировая девальвация. Его ведущие концепции, истинный и ложный миры, концепция Бога как нравственного законодателя и судьи, бессмертная душа, придающая каждому равную нравственную ценность, свобода воли как постулат привлечения благородных типов к ответственности за их мнимую несправедливость — все это части пакета: моральное видение мира, в котором реальный мир осуждается. Поскольку метафизика слабости берет свое начало в ressentiment , ее утверждения принципиально негативны и пусты. Это обвинение Ницше в пустоте, параллельное гегелевской критике морали как формализма.
Но метафизика слабости есть также попытка предостеречь нигилизм, спасая волю и защищая от собственного самоотрицания и неспособности хотеть. Цель метафизики слабости состоит в том, чтобы дать интерпретацию страдания и сохранить надежду на конец страдания. Аскетический идеал утверждает, что настоящая жизнь и настоящее счастье находятся только в истинном мире. Таким образом, страданию дается объяснение. Метафизика слабости и ее аскетический идеал являются усовершенствованием тотального нигилизма: воля пустоты лучше, чем отсутствие воли вообще. Таким образом, сохраняется сама воля и избегается тотальный нигилизм.
Это решение не преодолевает упадка и слабости и не является достижением подлинной свободы. Моральному видению мира удается породить стадную мораль, культурное состояние, при котором у индивидуумов отсутствует независимая воля, но они подчиняются стаду и его ценностям. Индивидуумы сведены к функциям стада и стадных ценностей.
Моральная воля должна быть преодолена.
Вернее, преодолевает себя: моральная приверженность истине подрывает мораль и ее реальный мир. Метафизика слабости разоблачается как «ложь». Приверженность истине в конечном итоге разрушает стадную мораль и ведет к смещению стадной точки зрения. Истинный мир, где нет страданий, разоблачается как ложь. Но после смерти Бога как возможно выковать волю без основания, без вечной перспективы? Как можно выковать волю помимо стадной общности и конформизма? И все же необходимо попытаться подделать волю, потому что альтернативой является радикальный нигилизм.
Ницше обращается к типу благородному, противоположному декадансу, мораль которого есть жизнеутверждающий самоапофеоз. Его основные черты, утверждает Дадли, — это его эгоизм, его способность быть равнодушным к чужому страданию и его твердость, его готовность низвести других до расходных рабов ради своих собственных утверждений. Это творческая, суверенная мораль, согласно которой выковать волю равносильно тому, чтобы стать самостоятельной личностью и выделиться в качестве исключения из толпы.
Эта независимость обусловлена чистой жизненной силой и дифференциальным характером подлинного самоутверждения. Таким образом, благородный тип ведет к радикальной, индивидуалистической автономии и созданию множественной дворянской морали. Не существует единого морального кодекса; не существует универсальной морали, подходящей для всех, как поддерживается стадом.
Дадли предполагает, что благородные нравы можно передавать и разделять. Однако дворянские культуры, в той мере, в какой их мораль и ценности являются общими и общими, также подобны стаду. И в этом отношении им также не удается освободить своих приверженцев от стадности, а скорее вновь навязывают стадные аспекты. Для Ницше всякая общность обычная и стадная. И поскольку это так, Дадли утверждает, что дворянская мораль не окончательно свободна, а ее мера ограниченна. Таким образом, благородная мораль остается пойманной в своей собственной мере и перспективе. Есть высшая свобода, а именно трагическая свобода.
Утверждающий трагедию Übermensch преодолевает благородную, самоутверждающуюся волю.
С одной стороны, есть забвение, практика забвения, в которой решительность благородного забыта, отложена в сторону. Таким образом, мера воли открывается для инобытия, которое она ранее исключала. Воля становится unsittliche , т. е. она не привязана ни к каким обычаям — в отличие как от стадной, так и от дворянской морали. Только теперь оно способно стать свободным и изменчивым существом, которым оно является. В преодолении благородного типа воля высвобождается, освобождается от всякой меры, которая могла бы определяться или требоваться каким-либо устойчивым сообществом. (183) Результатом является духовный кочевничество и экспериментаторство, при которых «я» принимает определенный набор ценностей и убеждений, когда они соответствуют ситуации или потребностям «я», и в конечном итоге отказывается от этих убеждений, поскольку никакой набор убеждений не может содержать или измерять себя. (185) Этот кочевой экспериментаторство противоречит основной тенденции и воле духа, его воле к ассимиляции и росту, а именно воле к власти.
По Дадли, окончательное освобождение Ницше предполагает преодоление воли к власти.
Трагедия одновременно признает необходимость существования боли и страдания, одобряет и соглашается с их существованием. Трагический дух находит удовольствие как в созидании, так и в разрушении. Таким образом, трагический дух отмечен любовью к судьбе, которая требует, чтобы мы любили то, что было, до такой степени, что оно оправдывает все, что ему предшествовало, и в то же время признавали, что все наши усилия однажды будут сведены на нет. Вечное возвращение — это своего рода трагическое искупление, в котором прошлое — «все, что было» — превращается в «так Я хотел», что есть отказ от осуждения существования и, скорее, восстановление невинности становления. Взгляд Ницше — трагическое, мирское, самоискупление. (207) Вместо того, чтобы искупление предполагало отделение мира истинного от мира действительного, трагическое искупление исходит из признания бездонного характера мира и того факта, что от него невозможно убежать.
Дадли утверждает, что трагический опыт не может быть полностью личным и индивидуальным, он должен быть общим, и он должен развивать трагическую культуру. (216) Причина в том, что трагическое искупление прошлого требует более чем одного трагического индивидуума, ибо одного индивидуума недостаточно, чтобы утвердить настоящее таким образом, чтобы искупить прошлое даже в ницшеанском понимании искупления. Однако Дадли не показывает, как разделение трагического опыта позволяет избежать вырождения в стадное сообщество.
Книга Дадли на самом деле представляет собой две относительно самостоятельные монографии, излагающие темы свободы у Гегеля и Ницше. Он утверждает, что эти философии не являются несовместимыми: он хочет иметь и Гегеля, и Ницше. Но как можно обосновать и обосновать это «и»? Дадли рассуждает так: он отличает универсальные категории (Гегель) от неуниверсальных, некатегориальных понятий (Ницше). Категории в гегелевском смысле необходимы для мышления, потому что они делают возможной всякую понятийную деятельность, в том числе и мышление посредством некатегориальных понятий.
Последние не являются необходимыми для мышления, но развиваются случайно из мирского опыта. Это различие позволяет Дадли сделать следующее предположение: философские практики Гегеля и Ницше совместимы, потому что настойчивое требование Гегеля о том, что мысль должна быть самоопределяемой, применимо к категориям, но не к некатегориальным понятиям, и настойчивое требование Ницше о том, что системы мышления должны быть открытыми. трансгрессию и трансформацию можно понимать как относящуюся к некатегориальным понятиям, но не к категориям. Эта резолюция представляет собой двухуровневый подход и требует прочтения Ницше вопреки его скептической позиции.
Дадли отмечает, что Ницше не совсем уверен, действительно ли категории разоблачаются генеалогической критикой как фальшивые, или только они могут быть разоблачены как некатегориальные, фальшивые универсалии. Гегелевские категории и система, безусловно, вызывают подозрения; генеалогия могла бы показать, что они на самом деле некатегоричны и подвержены трансгрессии и трансформации.
С другой стороны, Дадли признает, что если бы проект Ницше, как он его понимает, был бы успешным, генеалогия подорвала бы гегелевскую систему, и никакое примирение с Гегелем было бы невозможно. Однако Ницше не занимался серьезным изучением гегелевских категорий и не занимался очевидными проблемами самореференции во многих своих скептических и полемических заявлениях. Дадли предлагает объединить две позиции, по крайней мере, методологически, чтобы напряженность между ними могла найти творческое применение. Но непонятно, как могло получиться такое сочетание, если Ницше и его последователи отвергли категории в гегелевском смысле.
Это насыщенная, тщательно аргументированная, текстуально документированная книга, из которой можно многому научиться. В то же время он требует критических вопросов. Во-первых, недоразвита буква «и» в названии. Вопрос о существенной конвергенции отложен до последней главы. Когда рассматривается вопрос о конвергенции, в центре внимания находятся не субстанциальные взгляды Гегеля и Ницше на свободу, а скорее их философские методологии логики и генеалогии.
Аргумент состоит в том, что их философские методологии не обязательно несовместимы. Но это не приводит к существенному сближению в отношении свободы.
Во-вторых, я отметил выше, что Дадли не может логически обосновать и преуменьшает логическое значение примирения в гегелевской Rechtsphilosophie . Дадли полностью обходит его стороной в своем обсуждении концепции воли в Philosophy of Right §§5-7 и представляет явно индивидуалистическую трактовку воли. Он игнорирует гегелевский пример дружбы, когда воля чувствует себя как дома в своем другом. Если Дадли недооценивает признание как форму примирения у Гегеля, то он может переоценивать возможности интерсубъективности и общности у Ницше. Элиот Юрист и Мюррей Грин утверждали, что у Ницше нет эквивалента гегелевской концепции узнавания, и, похоже, у него нет утвердительной концепции интерсубъективности. Для Ницше всякое сообщество есть стадное сообщество. Как же тогда благородные ценности или трагический опыт могут быть правильно и достоверно переданы или разделены?
В-третьих, и Гегель, и Ницше интересуются трагедией, но оба они трагические мыслители? Что понимается под трагедией? Есть ли трагическое освобождение или искупление? Освобождение представляется стадной ценностью.
Декадентское стадо может жаждать освобождения; однако освобождение кажется чем-то чуждым благородному типу или трагедийному Übermensch . Ибо благородный тип действует из полноты, самопрославления и самоутверждения и не испытывает потребности в освобождении. С другой стороны, поскольку этический экспериментализм принимает и утверждает трагическое и вечное возвращение, он видит себя освобожденным от потребности в освобождении и искуплении.
Более глубокий вопрос заключается в том, возможно ли освобождение или примирение с трагической точки зрения или, скорее, требует своего Aufhebung . Следуя типологии Рикёра, трагедия отождествляет зло с конечностью. Существование ошибочно, и проблема в конечности. Следовательно, условия конечной свободы являются в то же время условиями трагической борьбы и разрушения, и внутри трагического не может быть ни искупления, ни примирения. Вот почему это трагично.
Дадли отмечает, что в нарративах Ницше такие понятия, как искупление, обычное использование и генеалогия которых библейские, продолжают использоваться, но деконструируются, переворачиваются с ног на голову, кооптируются в рамках совершенно новой оценки.
Но это опустошающее искупление библейского содержания и замена его содержанием трагическим по-прежнему оставляет нас перед вопросом: является ли окончательная перспектива Ницше трагическим вечным возвращением и прав ли Рикёр в том, что трагическое отождествление зла с конечностью приводит к примирению и искуплению в рамках трагических рамок? невозможно, с каким основанием Ницше или Дадли говорят о трагическом искуплении?
В этой книге поднимаются фундаментальные и сложные вопросы, и это одна из главных причин, по которой ее можно рекомендовать. Она заслуживает тщательного изучения и должна быть в списке обязательных к прочтению всех, кто интересуется Гегелем и Ницше.
Руководство Ницше по лучшей жизни
Культура
Увлекательная новая книга Джона Каага о немецком мыслителе пытается привязать философию к беспорядку повседневного опыта.
Бекка Ротфельд Джейк Форман
Сомнительное представление о том, что философия является руководством к более спокойной жизни, так же старо, как и сама область.
Святой Августин описал философию как «гавань» для беспокойных душ в монографии четвертого века о счастливой жизни, а римский сенатор шестого века Боэций назвал трактат, который он написал в ожидании казни, «Утешение философией». Совсем недавно, в своей работе « Philosophical Investigations » (1953), Людвиг Витгенштейн предположил, что цель философии состоит не в том, чтобы искать истину, а скорее в том, чтобы обеспечить облегчение — «показать мухе выход из мухобойки». Витгенштейн не придерживался «единого философского метода». Вместо этого он заключил: «Действительно существуют методы, различные методы лечения», чтобы успокоить наше недоумение.
Ницше, напротив, не терпел паллиативов. Как размышляет Джон Кааг в своих новых мемуарах с философским экскурсом « Походы с Ницше: стать тем, кто вы есть» , немецкий мыслитель стремился «напугать, а не научить нас». «Стань тем, кто ты есть», — цитата, которую Ницше выбрал для эпиграфа своей дипломной работы, — это строка из пифийских од греческого поэта Пиндара.
Вне контекста это заявление может звучать столь же вяло и бессодержательно, как текст руководства по самопомощи. В конце концов, как можно не стать тем, кто она есть? Есть ли инструкция более тривиальная? Полная цитата Пиндара, однако, обрисовывает в общих чертах сложную задачу: « Изучите и станьте тем, кто вы есть». Ницше знал, что если философия и может служить терапией, то только посредством электрического удара по душе.
Кааг, заведующий кафедрой философии Массачусетского университета в Лоуэлле, начал экспериментировать с тем, что можно было бы назвать философией от первого лица — не высушенным кормом для загадочных журналов, а серьезным исследованием того, что он называет «вещами повседневной жизни» — в своей книге 2016 года «Американская философия : история любви». Смешивая романтику и ученость, Кааг рассказал, как он наткнулся на частную библиотеку известного философа 20-го века, затем из несчастного брака и попал в объятия своей теперь уже жены, кантианского философа Кэрол Хэй.
Поскольку Кааг и Хэй работали над сохранением фондов библиотеки, они не нашли утешения. Вместо этого они боролись с трансценденталистами, такими как Ральф Уолдо Эмерсон, и прагматиками, такими как Уильям Джеймс. Со временем они стали относиться к любви как к вызову, а не как к бальзаму. В Походы с Ницше , Кааг описывает суть семейного идеала Ницше — союза, который воплощает «волю двоих создать то, что больше, чем те, кто его создал», никогда не впадая в «одну долгую глупость».
Последняя работа Каага представляет собой еще одну попытку вернуть философии ее прежнюю актуальность — привязать ее к беспорядку повседневного опыта. В походе с Ницше исследует два связанных, но разных исчисления с уговорами современной жизни, Каага и Ницше. Кааг очарован идеей декаданса, которую Ницше впервые выдвинул в 900 г.0007 Рождение трагедии , и которая будет занимать его всю оставшуюся жизнь: «Может быть, можно страдать от изобилия?» он спросил. «Может быть, существует такая вещь, как неврозы здоровья ?» Смешивая биографию, интеллектуальную историю и личное эссе, Кааг следует трем взаимосвязанным путешествиям: эволюция Ницше от юного выскочки до иконоборца средних лет, юношеская попытка Каага пройти по следам Ницше через швейцарские Альпы и взрослая попытка Каага проследить свое собственное возвращение, это время с Хэем и их 3-летней дочерью на буксире.
Результат — не просто доступное введение в мысль Ницше. Книга Каага также, несмотря на ее приторное название, является подтверждением того, что философия процветает, когда она предлагает противоядие от благотворного упадка здравомыслия.
Ницше, родившийся в 1844 году, вел неадекватную жизнь, которую современные методы лечения и книги по самопомощи призваны реабилитировать. Это был одинокий, неуклюжий молодой человек, чьи попытки участвовать в пьяных пирушках, столь распространенных в двух его альма-матер, Боннском и Лейпцигском университетах, были недолгими и нерешительными. «На самом деле он не любил пиво, — сообщает Кааг. «Он любил выпечку. И ему нравилось учиться — очень».
Академическая карьера Ницше была отмечена рядом блестящих ранних успехов. В 24 года он был самым молодым штатным преподавателем Базельского университета. Но к 28 годам он был разжалован из вундеркинда в изгоя, во многом благодаря публикации его первой книги «9».0007 Рождение трагедии (1872). Дебют был больше творческой интерпретацией, чем правдивой экзегезой, он резко отклонялся от общепринятого филологического метода, приводя в ярость коллег Ницше.
В нем утверждалось, что за господство в Древней Греции соперничали две эстетические тенденции: дионисийская, изначальное стирание границ, разделяющих себя и мир, и аполлоническая, рационалистическая парадигма, позиционировавшая искусство как упорядоченную альтернативу хаосу жизни. Хотя Ницше рассматривал эти две силы как взаимно усиливающие друг друга — и он восхвалял трагедию за то, что они объединились, — его истинная верность лежала на дионисийском, как подтверждали его жизнь и работа.
Враждебность, которую Рождение трагедии породила среди филологов, укрепила разрыв Ницше с академической культурой. В 1879 году, когда ему было 34 года, ухудшение здоровья вынудило его покинуть свой пост в Базеле, и он скитался по Альпам и лелеял свои хронические головные боли в течение следующего десятилетия — своего самого несчастного и самого продуктивного. Его единственный серьезный романтический интерес, писательница Лу Саломе, жестоко отвергла его, отклонив три его предложения руки и сердца.
(Саломея, которую Ницше однажды назвал «самым умным человеком, которого я когда-либо встречал», вела завидную литературную личную жизнь: она отвергла не только Ницше, но и писателя Поля Рэ, и у нее был давний роман с поэтом Райнером. Мария Рильке.)
В 1889 году Ницше перенес драматический нервный срыв, изнуривший его до самой смерти 11 лет спустя: рассказывают, что, увидев мужчину, стегающего лошадь на городской площади в Турине, он обвил руками шею животного, расплакалась и рухнула на землю. Он уже демонстрировал признаки волатильности перед этим крахом. По словам Каага, Ницше «начал подписывать свои письма «Дионис»» в 1888 году, и на протяжении всей жизни у него были сложные отношения с едой, он рикошетом переходил от одной экстремальной диеты к другой. Когда он боролся с призраком упадка, его суровая и странствующая жизнь представляла собой отказ от снисходительного духа, притупляющего высокую буржуазию Европы fin de siècle.
Здоровье, подчеркивал Ницше, не является синонимом наслаждения.
В 19 лет Кааг разделял неприязнь Ницше к «записанным» рутиной и бойким удовольствиям, которые делают современную жизнь такой прискорбно легкой. Когда он прибыл в Базель с исследовательской поездкой, он отшатнулся от окружающего: вокзал был «образцом швейцарской точности», а улицы были «слишком прямыми, слишком тихими, слишком обыденными». Он быстро отказался от своих планов размышлять о Ницше в стенах Базельской библиотеки и вместо этого решил следовать изнурительному альпийскому маршруту своего кумира в «Шплюген», затем в Гриндельвальд у подножия Эйгера, затем на перевал Сан-Бернардино, в Зильс-Марию. и, наконец, в города Северной Италии». Он хотел, пишет он, «что-то почувствовать, прорваться через наркоз, доказать себе, что я не просто спал».
Как «Ницше культивировал экзистенциальное неповиновение или смелость, которые привели [его] в гору?» — спрашивает Кааг.
Наверное, все началось примерно так — с очень простого отказа действовать в своих очевидных интересах.
В таком отказе остается жизнеутверждающее ликование — тихое искушение, которое в разные моменты испытывает даже самый приспособленный человек.
В таком отказе остается жизнеутверждающее ликование — тихое искушение, которое в разные моменты испытывает даже самый приспособленный человек.По мере того, как Кааг продвигался по пути Ницше, его отказ начал принимать форму столь интенсивного голодания, что у него часто кружилась голова. Когда он, наконец, уступил, то наткнулся на роскошный отель и заказал тошнотворно обильный обед из нескольких блюд.
Его обращение было радикальным — и в некотором смысле совершенно ницшеанским: «Заклинание, которое сражается за нас, глаз Венеры, который очаровывает и ослепляет даже наших противников, — это магия крайней степени , соблазн, который все экстремальные упражнения», — писал Ницше в «Воля к власти », посмертно изданной книге, которую многие считают его выдающимся произведением. Эта ключевая провокация, сердцевина его учения и его пресловутого гиперболического стиля, то завораживает, то юношествует.
К счастью, 37-летний Кааг знает о грубом, юношеском характере некоторых наиболее радикальных идей Ницше и признает, что во время своего увлечения своим героем он был «совершенно невыносим».
Тем не менее, он не полностью застрахован от соблазнов дионисийской крайности. Когда он снова посещает швейцарский город Зильс-Мария через 18 лет после своей первой поездки, он одновременно сокрушается и празднует свое взросление. Он улыбается для семейного фото и тешит мимолетные опасения, что стал «ухмыляющимся домашним животным», одним из изнеженных. Как сопротивляться? Когда он возвращается к своей семье после дня одинокого похода, он размышляет: «Возможно, паломник торжествует не в лишениях, а в тот редкий момент, когда он учится принимать что-то мягкое дома». Это звучит как не-ницшеанский урок, и клише Каага иногда могут заставить нас задаться вопросом, разделяет ли он в конце концов витгенштейновское видение философии.
Но, к чести Каага, он полон решимости привнести нотки экстремальности в свою внешне стабильную жизнь. К тому времени, когда он возвращается в Америку, он изменил свое представление о том, как именно нам следует защищаться перед лицом декадентских императивов потребительского, конформистского мира.
Что Кааг упустил из виду в юности, так это то, что Ницше не предписывает трудности ради них самих. Хотя метафорический язык, который Ницше использовал на протяжении всей своей карьеры, крайне противоречив, в конечном счете он был защитником здоровья, но здоровье, подчеркивал он, не является синонимом наслаждения. Напротив, здоровье требует испытаний, которые порождают сильную конституцию (и Ницше не имел в виду SoulCycle). В Воля к власти , писал он,
Людям, которые имеют для меня хоть какое-то отношение, я желаю страданий, одиночества, болезней, жестокого обращения, унижений — я желаю, чтобы они не оставались незнакомыми с глубоким само- презрение, мука недоверия к себе, убожество побежденных: мне их не жалко, потому что я желаю им единственного, что может доказать сегодня, достоин ли человек чего-либо или нет, — чтобы он терпел.
Каагу потребовалось две поездки в Альпы, чтобы понять, что Ницше советует нам праздновать наши страдания, потому что мы можем избежать их только в том случае, если мы избегаем участия — только если мы изолируем себя от трудностей, которые являются неотъемлемой частью даже самого спокойного человека.
существование. Кааг приходит к выводу, что празднование жизни не обязательно должно влечь за собой самосожжение, но обязательно сопряжено с трудностями. «Я не лежит пассивно в ожидании, пока мы его обнаружим. Самость совершается в активном, продолжающемся процессе, в немецком глаголе werden , «стать», — пишет он.
Жизнь для Каага, конечно, продолжается, и угроза самоуспокоенности вырисовывается: «Учебные программы были написаны по долгу службы. Конференции были тщательно организованы. Ванные комнаты были тщательно убраны.» Но Кааг сопротивляется — не голоданием или хождением по горам в неподходящей обуви, а напоминанием как можно чаще в промежутках между омертвением и притуплением, что «вещи должны страдать, померкнуть, погибнуть, прежде чем они снова оживут. Это не побег или передышка от жизни, а скорее ее реализация». Кааг, возможно, перерос свой юношеский драматизм, но он продолжает позволять философии переворачивать его с ног на голову. Однажды это привело его к краю альпийской пропасти, на грань голодной смерти.