Недоросли русской литературы. Комедия Фонвизина и взросление литературного героя

Давно известно: художественные образы – при всей таинственности их источников, не всегда ясных и самому автору. – органически связаны с родной почвой. Поэтому литературные герои позволяют до некоторой степени понять ее, хотя прямые аналогии, разумеется, невозможны. Историк и поэт, заметил Аристотель, «различаются тем, что первый говорит о действительно случившемся, а второй – о том, что могло бы случиться. Поэтому поэзия философичнее и серьезнее истории»¹.

Вот это «могло бы», с одной стороны, объясняет пророческие импульсы литературного произведения; с другой – требует осознавать границу между персонажами и живыми людьми. Памятуя это, объясню свои намерения.

Художественный текст содержит больше, чем взято им из окружающего; порой художнику удается увидеть то, чего не различает обыденное зрение. Отсюда не следует, будто книга учит; она изображает, а уж что делать с этим, решает читатель. И все-таки суждения о книге в ряде случаев небезосновательно расцениваются как суждения о действительности. Мой случай кажется мне таким: взросление персонажа связано с проблемой взросления человека, и ее вероятные решения могут приоткрыться в результате анализа литературного текста.

Фонвизин выбран потому, что первым в отечественной словесности осознал эту «двойную» природу (персонажа и человека) и нашел для нее идеальное понятие, не потерявшее смысла по сей день, – недоросль. Оно применимо и к Митрофану (его обстоятельства очевидны и не требуют оговорок), и к Стародуму с Правдиным, не доросшим до понимания чего-то важного. Вопрос лишь в том, как относится к ним автор. Его ирония может свидетельствовать о надежде: мол, предстоит взросление, хотя Стародуму шестьдесят лет. Если же автор на стороне персонажей, необходимо говорить о состоянии коллективного сознания, исходя из вышеназванных особенностей художественного.

В одном из диалогов Софья упоминает Митрофана: «Он хотя и шестнадцати лет, а достиг уже до последней степени своего совершенства и далее не пойдет».

Недоросль, следовательно, не может развиваться, не взрослеет. В свете такого понимания рассмотрим Стародума. Через каждое второе слово в его лексиконе «человек», но всегда с прибавлением: человек есть тот, у кого на уме интерес, польза, благоденствие отечества.«О, если б я ранее умел владеть собою, я имел

бы удовольствие служить долее отечеству». «Правдин. Но разве дворянину не позволяется взять отставки <…>?» Собеседник отвечает не задумываясь: «…Когда он внутренне удостоверен, что служба его отечеству прямой пользы не приносит».

Пройдет немного исторического времени, и в 1837 году в «Апологии сумасшедшего» Чаадаев напишет: «Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть нечто еще более прекрасное – это любовь к истине <…> Любовь к отечеству разделяет народы, воспитывает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур <…> Не через родину, а через истину ведет путь на небо. Правда, мы, русские, всегда мало интересовались тем, что истинно и что ложно, поэтому совсем не стоит сердиться на общество, если несколько язвительный упрек в его немощах задел его за живое» ².

Вот зрелое суждение. В самом деле, что дороже истины? И сколько мужества (от слова «муж» – зрелый человек) надо иметь, высказывая мнение, которое не только не соберет большинства голосов, но (известно заранее) вызовет брань и преследования? И еще один признак взрослости/зрелости – индивидуальная ответственность за высказанное. Кстати, у Стародума этого не отнять, но было ли известно в его время, что истина дороже отечества? Или России лишь предстояло повзрослеть?

«Стародум. Поверь мне, где государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно…» (Здесь и далее в цитатах курсив мой. – В. М.)

«Скоро ощутят». Надо бы сказать «поймут», но в том-то и дело, что мысль Стародума все еще черпает из мира ощущений и, главное, повторяю, состоит в том, чтобы выяснить, его ли здесь воля, или он излагает авторские взгляды?

Правдин отвечает Стародуму: «Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно быть столь велико, что я не понимаю, какие побуждения могли бы отвлекать…»

Стародум не дает Правдину закончить. Таких перебивок много в их диалогах, это походит на рассчитанный публицистический прием. Возникает подозрение, что Правдин просто-напросто подает реплики; что он – фигура пустая, нужная, чтобы Стародум произнес заранее приготовленную автором речь.

Подозрение подтверждается. Через два года после «Недоросля» Фонвизин пишет «Рассуждение о непременных государственных законах» (1783). Сравнив слова Стародума и «Рассуждения», легко заметить, что это – один и тот же текст, приспособленный к разным целям.

«Стародум…Как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни».

Из «Рассуждения»: «…Лестно ль дослуживаться до полководства, когда вчерашний капрал, неизвестно кто и неизвестно за что, становится сегодня полководцем и принимает начальство над заслуженным и ранами покрытым офицером?»

Не то что мысли, а именно фразы из «Рассуждения» приходятся впору Стародуму. Еще пример (текст «Рассуждения» даю курсивом. – В. М.): «Слушай, друг мой! Великий государь есть государь премудрый. Его дело показать людям прямое их благо. Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с истуканами нет премудрости. Где же произвол одного есть закон верховный, тамо прочная связь и существовать не может: тамо есть государство, но нет отечества, есть подданные, но нет граждан…»

Из сопоставления следует ответ на вопрос, иронизировал автор над своими образцовыми героями или нет. Очевидно, каждый из них был, так сказать, кровь от крови сочинителя, а это в свою очередь позволяет понять феномен недоросля как историко-культурное явление.

Стародум надеется, что просвещенный государь понудит граждан искать выгод в законном течении дел. Возразить нечего. Но когда ж это видано в России? Драматург, говоривший устами персонажа, мог бы ответить: от этого все беды, надо, чтобы государь мыслил, и т. д.

Такого рода рецепты и наводят на мысль: понятием «недоросль» – на сей раз независимо от намерений автора – определен и не один Митрофан, и не только дворянство, и даже не тогдашние порядки. «Недоросль» – универсальная ситуация России, неожиданно засвидетельствованная в 1927 году Маяковским: «А моя страна – подросток…» (поэма «Хорошо!»). Увы, ничего хорошего. Поэту и в голову не пришло, что это неприменимо к государству с тысячелетней историей ³, даже если имеется в виду ее советская часть. Ведь и та взялась не из ниоткуда, а является продолжением. Но ничего не поделать, психология подростка, инстинкты недоросля слишком въелись, логика бессильна.

Фонвизин, живя в России конца XVIII века, побывав за границей (см., в частности, его «Письма из Франции» – результат поездки 1777-1778 годов), имел достаточно сравнительного материала, чтобы убедиться: мыслит государь или ни на что не годен; знает, в чем его слава, или нет, – этого мало для возвращения человечеству прав. Да будь государь хоть семи пядей во лбу, он сам – часть системы бесправия (или права), и не в его власти ее изменить.

Представление о всесилии государя – тоже, кстати, признак незрелости, и попутно еще одно суждение Стародума: «Как скоро все видят, что без благонравия никто не может выйти в люди <…> тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится«.

Не надо ждать, пока страна исторически повзрослеет, чтобы смекнуть, что и это – логика недоросля; где и когда слыхано, чтобы всякий стал хорош? А ведь мысль высказана шестидесятилетним героем, он, следовательно, до седых волос подросток и недалеко ушел от Митрофана. И не он один. В духе Стародума рассуждал Чернышевский в знаменитом романе, обращаясь к матери Веры Павловны: «…Теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так требует ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удовольствием станете безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы не хотите делать зла, а если вам выгодно, то можете делать что угодно, – стало быть, даже и действовать честно и благородно, если так будет нужно».

При устойчивости заблуждения на протяжении стольких лет можно говорить, что причина не в индивидуальной, а в коллективной незрелости. Идут на память слова Чаадаева: «Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что когда они вырастают, своего в них нет, все их знание поверхностно, вся их душа вне их» ⁴.

«Детски-подростковая» психология Чернышевского (и Стародума) высмеяна Достоевским в романе «Записки из подполья». Безымянный герой убежден: человек – замысловатое существо, никогда не угадаешь его поступков; что же до благоразумия или якобы предпочтений рационального и полезного всему неясному и неопределенному, с этим вообще неразбериха. Если вам выгодно, цитировал я выше Чернышевского, вы будете действовать честно и благородно, словно благородство нечто вроде одежды, которую можно менять по желанию. Герой Достоевского судит иначе:

«Что же делать с миллионами фактов, свидетельствующих о том, как люди, зазнамо, то есть вполне понимая свои настоящие выгоды, оставляли их на второй план и бросались на другую дорогу, на риск, на авось, никем и ничем не принуждаемые к тому <…> Ведь, значит, им действительно это упрямство и своеволие было приятнее всякой выгоды <…>

1. Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957. С. 67-68.[↩]
2. Чаадаев П. Я. Полн. собр. соч. и избранных писем. Т. 1. М., 1991. С. 523–524.[↩]
3. До меня об этом, в том числе о «вечной детскости», писал В. Кантор в книге «…»Есть европейская держава»…» (М., 1997. С. 256-276).[↩]
4. Чаадаев П. Я. Указ. изд. С. 326.[↩]

Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.

Два недоросля в русской литературе. Сочинение по творчеству Д.И. Фонвизина

(По роману А.С.Пушкина «Капитанская дочка» и комедии Д.И.Фонвизина «Недоросль»)

При осмыслении данной темы возникает вопрос: насколько правомерно данное сопоставление. Комедия Фонвизина написана 1781 году, в тот период, когда после подавления Пугачёвского восстания, реакция правительства могла быть самой жесткой. Но благодаря покровительству Потёмкина Фонвизину удалось осуществить постановку пьесы. Роман Пушкина – завещание потомкам, практически главная книга всей его жизни. События его «Капитанской дочки» относятся к разгару восстания мятежников. Между произведениями 55 лет – полвека, смена двух поколений. Но почему нам так симпатичен Гринёв Петруша и так неприятен Митрофан Простаков?

Картина дворянского быта, кажется, мало чем отличается: «Побегут-ка я на голубятню», — говорит Митрофанушка матушке после примерки костюма. «Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками. Между тем минуло мне шестнадцать лет», – пишет автор «Капитанской дочки». В чём же разница?

Начнём с учителей. У Митрофана их было трое, но более-менее уважения достоин только Цыфиркин: он единственный отказывается от платы за обучение, так как считает, что ничему недоросля не научил. Еремеевна – мамушка-кормилица, которая надобна лишь в минуту затруднения, готова жизнь отдать за своего господина, однако совсем не играет никакой роли в воспитании Митрофана. У Петруши учителей мало: Савельич и Бопре – бывший парикмахер. Но последний вообще никак не повлиял на воспитание, так как поминутно был пьян, а Савельич был дядькой, перед которым Петруша испытывал угрызения совести в минуту нравственной ошибки. Навряд ли педагогическое воздействие сформировало характеры наших недорослей.

Обратим внимание на родителей. Немногословный и забитый отец Простаков голоса перед супругой своей подать не смел. «При твоих глазах мои ничего не видят», — говорит отец семейства. Совсем по-другому ведёт себя батюшка Петруши. Мы слышим его дважды, когда он принимает решение по отстранению мсье Бопре от работы, по дороге врезав подзатыльник сыну за «занятия» географией (уместно вспомнить, Простакову, которая даже слово-то выговорить не могла правильно). А второй раз он решает отправить сына «потянуть лямку» да понюхать пороху на военную службу не в Петербург, а в Оренбург. Причём слёзы Авдотьи Васильевны в расчёт не принимаются. Суров? Суров, конечно, отец. Но и цели он преследует не чисто личные, а гражданские, государственные. Чего стоит одно только нравственное наставление, которое он отдаёт сыну:

«Береги честь смолоду!»

Да и решение Петруши скоропостижно жениться на Маше Мироновой было строго, сурово отклонено.