«О духе законов» за 20 минут. Краткое содержание трактата Монтескьё

В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрас­судками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных.

Реклама:

Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхче­ло­ве­ческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой.

Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов. Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращенную человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвертый естественный закон.

Реклама:

Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война.

Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме междуна­родного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества.

Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа.

Законы должны соответ­ствовать природе и принципам установ­ленного правительства; физическим свойствам страны и её климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни её народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов».

Реклама:

Есть три образа правления: республи­канский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характе­ризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил.

Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государ­ственное устройство или приспосаб­ливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противо­действия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства.

Реклама:

В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов.

Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспоти­ческого правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живет по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республи­канское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотвер­женность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину.

Реклама:

В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место.

Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархи­ческого правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трех идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противо­действие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлет командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспоти­ческого государя.

Реклама:

Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола.

Принцип деспоти­ческого государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет.

Реклама:

Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспоти­ческого правления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравнове­шивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек.

Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями.

Реклама:

В каждом государстве есть три рода власти: власть законода­тельная, власть исполни­тельная, ведающая вопросами междуна­родного права, и власть исполни­тельная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполни­тельной властью государства. Если власть законода­тельная и исполни­тельная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законода­тельной и исполни­тельной. Если она соединена с законода­тельной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполни­тельной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своем лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей.

Реклама:

Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжи­тельным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы. Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справед­ливости: это чувство противо­положно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил еще Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел восполь­зоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям.

Реклама:

На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немало способствовать его земному счастью. Если сравнить один только характер христианской и магометанской религии, следует безоговорочно принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем-то, какая из них является истинной. Магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью. Горе человечеству, когда религия дана завоевателем. Магометанская религия продолжает внушать людям тот же дух истребления, который её создал. Напротив, христианской религии чужд чистый деспотизм: благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости. Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и её дурной климат — таким образом внутри Африки водворились нравы и законы Европы. Когда два века назад христианскую религию постигло злополучное разделение, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками. Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, поэтому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет подобного главу.

Свобода человека заключается главным образом в том, чтобы его не принуждали совершать действия, которые закон ему не предписывает. Начала государ­ственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому праву той страны, в которой он находится. Эти начала были жестоко нарушены испанцами в Перу: инку Атауальпа можно было судить лишь на основании междуна­родного права, а они судили его на основании государ­ственного и гражданского права. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государ­ственных и гражданских законов своей страны.

Реклама:

Дух умеренности должен быть духом законодателя, ибо политическое благо, как и благо нравственное, всегда находится между двумя пределами. Например, для свободы необходимы судебные формальности, но число их может быть столь велико, что они станут препятствовать целям тех самых законов, которые их установили: при этом граждане потеряют свободу и безопасность, обвинитель не будет иметь возможности доказать обвинение, а обвиняемый — оправдаться. При составлении законов должно соблюдать известные правила. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служили образцом точности — дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана были столь многословны, что их пришлось сократить. Слог законов должен быть простым и не допускать различных толкований. Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноот­пу­щенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределенное выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатли­тельности. Законы не должны вдаваться в тонкости: они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства. Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше всего обходиться без них, поскольку такие подробности влекут за собой новые подробности. Ни в коем случае нельзя давать законам форму, которая противна природе вещей: так, в проскрипции принца Оранского Филипп II обещал пять тысяч экю и дворянство тому, кто совершит убийство — этот король одновременно попрал понятия чести, нравственности и религии. Наконец, законам должна быть присуща известная чистота. Предназначенные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью.

Пересказала Е. Д. Мурашкинцева. Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XVII−XVIII веков / Ред. и сост. В. И. Новиков. — М. : Олимп : ACT, 1998. — 832 с.

МОНТЕСКЬЁ • Большая российская энциклопедия

Авторы: А. В. Голубков, А. А. Кротов

Ш. Л. де Монтескьё.

МОНТЕСКЬЁ (Montesquieu) Шарль Луи де Се­кон­да, ба­рон де Ла Бред (18.1.1689, Ла-Бред, близ Бор­до – 10.2.1755, Па­риж), франц. пи­са­тель, фи­ло­соф, один из круп­ней­ших пред­ста­ви­те­лей франц. Про­све­ще­ния, чл. Франц. ака­де­мии (1728). Вы­хо­дец из гас­кон­ско­го ари­сто­кра­тич. ро­да. По­лу­чил клас­сич. об­ра­зо­ва­ние в кол­ле­же ора­то­ри­ан­цев (окон­чил в 1705), изу­чал пра­во в Бор­до и Па­ри­же. В 1716 по­сле смер­ти дя­ди унас­ле­довал долж­ность ви­це-пре­зи­ден­та пар­ла­мен­та Бор­до, а так­же ти­тул ба­ро­на де Мон­тес­кьё. Бы­ст­ро раз­оча­ро­вав­шись в гос. служ­бе, М. по­свя­тил се­бя за­ня­ти­ям ис­то­ри­ей, пра­вом и ес­те­ст­во­зна­ни­ем. Де­бю­ти­ро­вал в ли­те­ра­ту­ре эпи­сто­ляр­ным ро­ма­ном «Пер­сид­ские пись­ма» («Lettres persanes», 1721; рус. пер. 1789), став­шим од­ной из вер­шин франц. фи­лос. и са­ти­рич. про­зы 18 в. От­да­вая дань гос­под­ство­вав­шей мо­де на вост. эк­зо­тизм, М. изо­бра­зил в ка­че­ст­ве гл. дей­ст­вую­щих лиц пер­сов Уз­бе­ка и Ри­ку, ко­то­рые в сво­их пись­мах с по­зи­ции близ­ко­го к при­ро­де «ес­те­ст­вен­но­го» соз­на­ния кри­ти­че­ски оце­ни­ва­ют франц. ре­аль­ность по­след­них лет цар­ст­во­ва­ния Лю­до­ви­ка XIV с при­су­щи­ми ей па­де­ни­ем нра­вов, уси­ле­ни­ем дес­по­тиз­ма и хан­же­ст­ва. В 1726 М. пе­ре­ехал в Па­риж, где не­на­дол­го по­пал в во­до­во­рот са­лон­ной жиз­ни. Твор­че­ст­во М. «свет­ско­го» пе­рио­да зна­ме­ну­ет­ся ин­те­ре­сом к иг­ри­вым эро­ти­ко-ми­фо­ло­гич. сю­же­там и в це­лом раз­ви­ва­ет­ся в рус­ле ро­ко­ко: про­за­ич. пас­то­ра­ли «Книд­ский храм» («Le temple de Gnide», 1724; рус. пер. 1770), «Пу­те­ше­ст­вие на Па­фос» («Voyage а̀ Paphos», 1727). В 1728, про­дав долж­ность в пар­ла­мен­те Бор­до, М. от­пра­вил­ся в пу­те­ше­ст­вие по Ев­ро­пе, с окт. 1728 по апр. 1731 жил в Анг­лии, где ув­лёк­ся фи­ло­со­фи­ей Дж. Лок­ка и изу­че­ни­ем англ. по­ли­тич. сис­те­мы. Кри­ти­ка ни­чем не ог­ра­ни­чен­ной еди­но­лич­ной вла­сти со­дер­жит­ся в диа­ло­ге «Сул­ла и Ев­крат» («Sylla et Eucrate», до 1727). Ав­тор трак­та­та «Опыт о вку­се» («Essai sur le goût…», изд. в «Эн­цик­ло­пе­дии» Д. Дид­ро в 1757), в ко­то­ром вы­сту­пил сто­рон­ни­ком клас­си­циз­ма. Дол­гое вре­мя М. вёл днев­ник, его мак­си­мы, афо­риз­мы, за­мет­ки по­смерт­но опуб­ли­ко­ва­ны в сб. «Мыс­ли» («Penseées», изд. в 1899).

Ши­ро­кую из­вест­ность по­лу­чи­ли «Рас­су­ж­де­ния о при­чи­нах ве­ли­че­ст­ва рим­ско­го на­ро­да и его упад­ка» («Con­si­dé­rations sur les cau­ses de la grandeur de Romains et de leur dе́cadence», 1734; рус. пер. 1769) и «Дух за­ко­нов» («L’es­prit des lois», опубл. ано­ним­но в Же­не­ве в 1748; рус. пер., ч. 1–4, 1809–14). М. вы­де­лял три осн. фор­мы прав­ле­ния: рес­пуб­ли­ку, мо­нар­хию, дес­по­тию. При рес­пуб­ли­кан­ском прав­ле­нии вер­хов­ная власть на­хо­дит­ся в ру­ках все­го на­ро­да или его час­ти, пред­по­сыл­кой его яв­ля­ют­ся гражд. доб­ро­де­те­ли (по­че­му рес­пуб­ли­ки и ред­ки). Мо­нар­хия, управ­ляе­мая од­ним ли­цом, не мо­жет су­ще­ст­во­вать без «прин­ци­па чес­ти». Дес­по­тизм же, ис­поль­зую­щий власть по сво­ему про­из­во­лу, ну­ж­да­ет­ся в по­сто­ян­ном стра­хе под­дан­ных пе­ред на­ка­за­ния­ми. По­ли­тич. иде­ал М. – кон­сти­туц. мо­нар­хия (по об­раз­цу анг­лий­ской). Вслед за Дж. Лок­ком М. от­стаи­вал прин­цип раз­де­ле­ния вла­стей в го­су­дар­ст­ве – за­ко­но­да­тель­ной, ис­пол­ни­тель­ной и су­деб­ной (сме­ше­ние их ве­дёт к дес­по­тиз­му). Фор­мы прав­ле­ния М. ста­вил в пря­мую за­ви­си­мость от гео­гра­фич. сре­ды – кли­ма­та, поч­вы и рель­е­фа ме­ст­но­сти. Хо­лод­ный (сред­не­ев­роп.) кли­мат он счи­тал бла­го­при­ят­ным для ус­та­нов­ле­ния по­ли­тич. сво­бо­ды, в то вре­мя как жар­кий – спо­соб­ст­вую­щим «ду­ху раб­ст­ва». Ана­ло­гич­но в «бес­плод­ной» поч­ве М. ви­дел пред­по­сыл­ку вос­пи­та­ния у лю­дей изо­бре­та­тель­но­сти, му­же­ст­ва, воз­дер­жан­но­сти и, как след­ст­вие, ус­та­нов­ле­ния рес­пуб­ли­кан­ской фор­мы прав­ле­ния. Рель­еф ме­ст­но­сти оп­ре­де­ля­ет ве­ли­чи­ну тер­ри­то­рии го­су­дар­ст­ва: на об­шир­ных рав­ни­нах воз­ни­ка­ют го­су­дар­ст­ва боль­шой про­тя­жён­но­сти, а на пе­ре­се­чён­ной ме­ст­но­сти – го­су­дар­ст­ва ма­лых и сред­них раз­ме­ров, при этом об­шир­ные го­су­дар­ст­ва мо­гут управ­лять­ся толь­ко дес­по­тич. вла­стью, в ма­лых же стра­нах за­ко­но­мер­но воз­ни­ка­ют рес­пуб­ли­ки. «Мно­гие ве­щи управ­ля­ют людь­ми: кли­мат, ре­ли­гия, за­ко­ны, прин­ци­пы прав­ле­ния, при­ме­ры про­ш­ло­го, нра­вы, обы­чаи; как ре­зуль­тат все­го это­го об­ра­зу­ет­ся об­щий дух на­ро­да» («О ду­хе за­ко­нов», кн. 19, гл. 4), ха­рак­те­ри­зую­щий у М. об­раз жиз­ни, дей­ст­вий, по­ве­де­ния оп­ре­де­лён­ной ис­то­рич. общ­но­сти лю­дей.

М. ока­зал влия­ние на К. А. Гель­ве­ция, Ж. Ж. Рус­со, Т. Джеф­фер­со­на, А. Фер­гю­со­на, а так­же на пред­ста­ви­те­лей гео­гра­фич. шко­лы в со­цио­ло­гии. Обос­но­ван­ный М. прин­цип раз­де­ле­ния вла­стей был ис­поль­зо­ван со­ста­ви­те­ля­ми амер. кон­сти­ту­ции (1787).

Дух Закона | Преподавание американской истории

Почему Марсель является «необходимым убежищем посреди бушующего моря»? Что Марсель помогает Монтескье объяснить его теорию торговли? В главе 1 Монтескье утверждает, что «торговля — это лекарство от самых пагубных предрассудков» и связана с «приятными манерами». Почему это так? Как торговля вызывает эти причины?

Как система, предложенная Монтескье, соотносится с идеей разделения труда у Смита (Документ 9? Рассматривает ли Монтескье некоторые из проблем, связанных с торговлей, поднятых Маном и Гамильтоном (Документы 1 и 14)?

Нет связанных ресурсов

Введение

Монтескье (1689-1755) был французским аристократом, судьей и политическим философом. В своей работе «Дух законов », опубликованной анонимно в 1748 году, он сравнил политические системы, чтобы понять, как добиться свободного режима в современном мире. Эта работа оказала влияние на отцов-основателей, а работа Монтескье была наиболее цитируемой в американской политической мысли восемнадцатого века после Библии (Lutz 19).84 в приложении С). Основателей особенно интересовали идеи Монтескье о разделении властей, идея о том, что суверенная власть должна быть разделена между различными ветвями власти, чтобы они могли держать друг друга подотчетными, а также система сдержек и противовесов, или идея о том, что, поскольку у людей есть тенденция пытаться расширить свою власть, лучший способ ограничить власть правительства — заставить людей, стремящихся к власти, сдерживать друг друга. Он сравнил политические режимы своего времени в восемнадцатом веке, а также древние режимы. В этой подборке Монтескье сосредотачивается на теме коммерции. Он был первым, кто выдвинул идею о том, что торговля порождает мирные нравы, или тезис о «двойной торговле», который до сих пор обсуждается в международных отношениях и оказывает влияние на экономическую теорию.

Источник: Шарль Луи де Секонда, барон де Монтескье, «О законах в их отношении к торговле, рассматриваемой в ее природе и ее различиях» в «Духе законов» в «Полном собрании сочинений М. де Монтескье» (Лондон: Т. Эванс, [1748] 1777), 4 тт. Том. 2. https://oll.libertyfund.org/titles/montesquieu-complete-works-vol-2-the-spirit-of-laws Дата обращения: 23 марта 2020 г.

---

Книга XX ЗАКОНОВ В ОТНОШЕНИИ ТОРГОВЛИ, РАССМОТРЕННЫХ В ЕЕ ПРИРОДЕ И ОТЛИЧИЯХ.

ГЛАВА. I. О торговле.

. . . КОММЕРЦИЯ есть лекарство от самых пагубных предрассудков; ибо это почти общее правило, что везде, где мы находим приятные нравы, процветает торговля; и что везде, где есть торговля, мы встречаем приятные манеры.

Не будем же тогда удивляться, если наши нравы теперь менее дикие, чем прежде. Торговля повсюду распространила знание нравов всех народов; их сравнивают друг с другом, и из этого сравнения возникают величайшие преимущества.

Коммерческие законы, можно сказать, улучшают нравы по той же причине, что и разрушают их. Они развращают самые чистые нравы; это было предметом жалоб Платона: и мы каждый день видим, что они полируют и совершенствуют самых варварских. ^[1]

  ГЛ. II. О духе торговли.

МИР — естественный эффект торговли. Две нации, торгующие друг с другом, становятся взаимно зависимыми; ибо если один заинтересован в покупке, то другой заинтересован в продаже; и таким образом их союз основан на их взаимных потребностях.

Но если дух коммерции объединяет народы, то он не так объединяет людей. Мы видим, что в странах ^[2] , где люди движутся только в духе коммерции, они торгуют всеми гуманными, всеми нравственными добродетелями: там совершаются самые пустяки, те, которых требует человечество. , или там дали, только за деньги.

Дух торговли производит в душе человека известное чувство точной справедливости, противоположное, с одной стороны, грабежу, а с другой — тем нравственным добродетелям, которые запрещают нам всегда твердо придерживаться правил частного интереса и терпеть нам пренебрегать этим в пользу других.

Полное лишение торговли, напротив, производит грабеж, который Аристотель причисляет к числу средств приобретения; однако это вовсе не противоречит некоторым моральным добродетелям. Гостеприимство, например, наиболее редко встречается в торговых странах, в то время как среди народов бродяг оно встречается в самом восхитительном совершенстве.

Это святотатство, говорит Тацит, для немца запирать свою дверь перед любым человеком, известным или неизвестным. ^[3] Тот, кто проявил гостеприимство к незнакомцу, идет показать ему другой дом, где также практикуется это гостеприимство; и там его принимают с той же человечностью. Но когда немцы основали королевства, гостеприимство стало обременительным. Это вытекает из двух законов бургундского кодекса; один из которых налагал наказание на каждого варвара, который осмелился показать чужестранцу дом римлянина; и другие декреты, что всякий, кто принял чужеземца, должен возмещаться жителями, и каждый обязан платить свою долю.

ГЛ. III. О бедности народа.

Есть два вида бедняков; тех, кто стал таковым из-за суровости правительства; они действительно неспособны совершить почти ни одного великого дела, потому что их бедность есть следствие их рабства. Другие бедны только потому, что либо презирают, либо не знают жизненных удобств; и они способны совершать великие дела, потому что их бедность составляет часть их свободы.

ГЛ. IV. торговли в различных правительствах.

ТОРГОВЛЯ имеет некоторое отношение к формам правления. В монархии она обычно основана на роскоши; и хотя оно также основано на реальных потребностях, тем не менее основная цель, с которой оно осуществляется, состоит в том, чтобы обеспечить все, что может способствовать гордости, удовольствиям и капризным капризам нации. В республиках он обычно основывается на «экономике». Их купцы, присматривая за всеми народами земли, привозят от одних то, что нужно другим. Таким образом, республики Тира, Карфанга, Афин, Марселя, Флоренции, Венеции и Голландии занимались торговлей.

Этот вид движения имеет естественное отношение к республиканскому правительству; монархиям это случается лишь изредка. Ибо, поскольку оно основано на практике приобретать немного, и даже меньше, чем другие народы, и исправлять это, приобретая непрестанно; это вряд ли может быть осуществлено людьми, поглощенными роскошью; которые много тратят и не видят ничего, кроме предметов величия.

Такого мнения придерживался Цицерон, когда он так справедливо сказал, «что ему не нравится, чтобы одни и те же люди были одновременно и господами, и факторами всей земли». ^[4] Ибо это действительно значило бы предположить, что каждый отдельный человек в государстве и все государство в целом были постоянно заняты великими взглядами и в то же время мелкими; что является противоречием.

Не говоря уже о том, что самые благородные предприятия совершаются также и в тех государствах, которые существуют за счет экономической торговли: они обладают даже бесстрашием, которого нет в монархиях. А причина вот в чем:

Одна отрасль торговли ведет к другой; от малого к среднему, от среднего к великому; таким образом тот, кто удовлетворил свое желание немногого приобрести, поднимается до положения, в котором он не менее желает получить много.

Кроме того, крупные предприятия купцов всегда обязательно связаны с общественными делами. Но в монархиях эти общественные дела вызывают столько же недоверия к купцам, сколько в свободных государствах они, по-видимому, обеспечивают безопасность. Таким образом, крупные торговые предприятия предназначены не для монархических, а для республиканских правительств.

Короче говоря, мнение с большой уверенностью относительно обладания имуществом в этих штатах заставляет их браться за все. Они льстят себя надеждами получить большие выгоды от улыбок фортуны и, полагая себя уверенными в том, что они уже приобрели, смело обнажают это, чтобы приобрести больше; ничем не рискуя, кроме как средством получения.

Я не претендую на то, что любая монархия полностью исключена из экономической торговли; но по своей природе она имеет к этому меньшую склонность: я также не имею в виду, что известные нам республики абсолютно лишены торговли роскошью; но это менее связано с их конституцией.

Что касается деспотического государства, то о нем говорить не приходится. Общее правило: нация в рабстве больше трудится для сохранения, чем для приобретения; свободная нация, которую больше приобретают, чем сохраняют.

ГЛ. V. О нациях, которые вступили в экономную торговлю.

МАРСЕЛЬ, необходимое убежище посреди бушующего моря; Марсель, гавань, которую все ветры, шельфы моря, расположение берегов указывают в качестве места для высадки, стал часто посещаться мореплавателями! в то время как бесплодие соседней страны побуждало граждан к экономической торговле. Было необходимо, чтобы они были трудолюбивы, чтобы восполнить то, в чем отказала природа; что они должны быть справедливыми, чтобы жить среди варварских народов, от которых они должны были получить свое процветание; что они должны быть умеренными, чтобы они всегда могли вкусить сладости спокойного правительства; в конце концов, они должны быть бережливы в своих манерах, чтобы иметь возможность существовать за счет торговли, торговля тем более верная, чем менее выгодная.

Повсюду мы видим, как насилие и угнетение порождают торговлю, основанную на экономике, в то время как люди вынуждены укрываться в походах, на островах, на мелководье и даже на самих скалах. Так были основаны Тир, Венеция и города Голландии. Беглецы нашли там убежище. Если было необходимо, чтобы они существовали; поэтому они черпали свое пропитание со всех концов света.

Сноски

1. 1. Платон (ок. 429 г.– 347 г. до н.э.) был афинским греческим философом. Он был учеником Сократа, первого философа, хотя у нас нет ни одного из его сочинений, и был казнен афинянами за философствование. Платон записал многие диалоги Сократа, и именно так мы донесли до нас его учение. Платон также основал Академию — первое высшее учебное заведение на Западе и был учителем Аристотеля.
2. 2. Монтескье отмечает здесь Голландию.
3. 3. Тацит (56–120 гг. н.э.) был одним из величайших римских историков, а также политиком. Он наиболее известен своими произведениями о Германии и историями императоров Тиберия, Клавдия и Нерона под названием «Анналы и истории».
4. 4. Республика 4.7. Цицерон был одним из величайших римских ораторов и государственного деятеля. Он пытался отстаивать республиканские принципы в период до возникновения Римской империи, в том числе помогал остановить попытку свержения правительства в рамках Кейтлинского заговора и противостоял как власти Юлия Цезаря, так и правлению Марка Антония. Он был казнен Марком Антонием за его оппозицию, и Антоний еще больше унизил память Цицерона, выставив его отрубленную голову и руки на всеобщее обозрение.

Монтескье, Дух законов, кн. 15, ЧС. 1, 4—8

Равенство: Монтескье, Дух законов, кн. 15, ЧС. 1, 4-8

15

Равенство

ГЛАВА 15|Документ 4

Монтескье, Дух законов, bk. 15, ЧС. 1, 4-8

1748

(См. также кн. 8, гл. 2—3, в гл. 18 , нет. 3 )

1. Гражданское рабство

Собственно так называемое рабство есть установление право, дающее одному человеку такую ​​власть над другим что делает его абсолютным хозяином своей жизни и состояния. Состояние рабства по своей природе плохо. Это ни полезно ни хозяину, ни рабу; не рабу, потому что он ничего не может сделать по мотиву добродетели; ни хозяину, потому что имея неограниченную власть над своими рабами он незаметно приучает себя к нужде всех нравственных добродетелей, и от этого становится яростным, поспешным, суровым, холерик, сладострастный и жестокий.

В деспотических странах, где они уже в государстве политического рабства, гражданское рабство более терпимо, чем в другие правительства. Каждый должен быть удовлетворен в те страны с предметами первой необходимости и жизнью. Отсюда условие раба едва ли обременительнее, чем раба. предмет.

Но в монархическом правительстве, где это крайне важно, чтобы человеческая природа не была унижена или подавленным, не должно быть рабства. В демократиях, где все они равны; И в аристократии, где законы должны использовать все свои усилия обеспечить столь же великое равенство, как природа правительство позволит, рабство противно духу конституции: она лишь способствует наделению властью и роскошь для граждан, которой они не должны иметь.

4. — Другое происхождение права на рабство

Я бы скорее сказал, что религия дает своим профессорам право порабощать тех, кто не согласен с ним, чтобы сделать его распространение более легким.

Это была идея, которая воодушевляла опустошителей Америка в своем беззаконии. Под влиянием этой идеи они обосновали свое право порабощать так много народов; за этих разбойников, которые непременно были бы и разбойниками, и Христиане были чрезвычайно набожны.

Людовика XIII крайне беспокоил закон, по которому все негры его колоний должны были стать рабами; но это настоятельно призывали его как самое быстрое средство для их преобразование, он согласился без дальнейших колебаний.

5. — О рабстве негров

Если бы я отстаивал наше право обращать негров в рабов, это должны быть мои аргументы: —

Европейцы, истребив американцев, были обязан сделать африканцев рабами, за освобождение таких обширные участки земли.

Сахар был бы слишком дорог, если бы растения, которые его производят, возделывались кем-либо, кроме рабов.

Эти существа сплошь черные, и с таким плоским нос, что их едва ли можно пожалеть.

Трудно поверить, что Бог, мудрое Существо, следует помещать душу, особенно добрую душу, в такое черное уродливое тело.

Так естественно смотреть на цвет как на критерий человеческой природе, что азиаты, среди которых евнухи трудоустроены, всегда лишают негров их сходства для нас более оскорбительным различием.

Цвет кожи может быть определен по цвету волосы, которые, среди египтян, лучшие философы в мир, имел такое значение, что они предали смерти всех рыжеволосых мужчин, попавших им в руки.

Негры предпочитают стеклянное ожерелье тому золоту, которое вежливые нации так высоко ценят. Может ли быть большее доказательство из-за отсутствия здравого смысла?

Мы не можем предположить, что эти существа мужчины, потому что, позволив им быть мужчинами, подозрение следует, что мы сами не христиане.

Слабые умы слишком преувеличивают зло, причиненное африканцы. Ибо если бы дело обстояло так, как они говорят, Европейские державы, которые делают так много ненужных условностей между собой, так и не пришли к общему один, во имя человечества и сострадания?

6. — Истинное происхождение права на рабство

Пора разобраться в истинном происхождении права рабство. Оно должно быть основано на природе вещей; давайте посмотрим, есть ли случаи, когда это может быть получено оттуда.

Во всех деспотических правительствах люди без труда продавать себя; политическое рабство в какой-то мере уничтожает гражданскую свободу.

По словам мистера Перри, москвичи продают себя очень легко: их причина для этого очевидна — их свобода не стоит держать.

В Ахиме каждый за то, чтобы продать себя. Несколько из главные лорды имеют не менее тысячи рабов, все главные купцы, которые сами имеют большое количество рабов, и они тоже не без своих рабов. Их хозяева являются их наследниками и пускают их в продажу. В тех Государства, свободные люди побеждены правительством, не имеют лучшего ресурса, чем сделать себя рабы тиранов у власти.

Это истинное и рациональное происхождение этого мягкого закона рабство, существующее в некоторых странах: и оно должно быть мягким быть, как основанный на свободном выборе, который человек делает из мастер, для его собственной выгоды; который образует взаимную конвенцию между двумя сторонами.

7. — Другое происхождение права на рабство

Есть и другое происхождение права рабства, и даже самого жестокого рабства, которое только можно увидеть среди людей.

Есть страны, где избыток тепла изнуряет тело и делает людей такими ленивыми и унылыми, что ничто, кроме страха наказания, не может заставить их выполнять любую трудовую повинность: рабство там более примиримо рассуждать; а хозяин такой же ленивый в отношении своему государю, как его раб относится к нему, это добавляет политического к гражданскому рабству.

Аристотель пытается доказать, что существуют естественные рабы; но то, что он говорит, далеко не доказывает это. Если есть любые такие, я полагаю, что они те, из которых я был Говорящий.

Но поскольку все люди рождаются равными, рабство должно учитываться неестественно, хотя в некоторых странах основанный на естественном разуме; и большая разница должна между такими странами и теми, в которых даже естественный разум отвергает его, как в Европе, где он был так счастливо отменен.

Плутарх в «Жизни Нумы» говорит, что у Сатурна время не было ни раба, ни господина. христианство восстановил тот век в нашем климате.

8. — Бесполезность рабства среди нас

Таким образом, естественное рабство должно быть ограничено части мира. Во всех других странах, даже самых рабская тяжелая работа может быть выполнена свободными людьми.

Опыт подтверждает мое утверждение. До христианства отменил гражданское рабство в Европе, работая на шахтах был сочтен слишком утомительным для кого-либо, кроме рабов или злоумышленников: в настоящее время в них работают люди, Известно, что жить комфортно.