Когда закончился многополярный мир — Ведомости
Черчилль на Ялтинской конференции с ужасом глядел на послевоенное будущее Европы / AP
Первого сентября 1939 г. началась Вторая мировая война. Звание одного из главных победителей в ней затенило для СССР тот факт, что по итогам войны страна оказалась в дипломатической пустыне, из которой не может выбраться и нынешняя Россия. И это несмотря на полученный после 1945-го статус сверхдержавы, право вето в Совете Безопасности ООН и длинный список стран-сателлитов в Восточной Европе, воплотивший, казалось, самые смелые мечты славянофилов XIX в.
Для того чтобы объяснить ужас того, что стало, надо вернуться к тому, как было. Вопреки популярному мнению об извечном противостоянии Запада и России на деле все обстояло ровно наоборот. С тех пор как провозглашенная Петром I империя стала активно участвовать в общеевропейских делах, самых своих значимых внешнеполитических успехов она добивалась в союзе с одними странами Запада против других.
Успешно отстаивать свои интересы и прирастать территориями в далеко не вегетарианской компании держав России позволяло членство в «европейском концерте». Это синоним того самого многополярного мира, так алкаемого сегодня – и очень понятно почему – российской дипломатией. В тогдашней Европе было пять традиционных игроков «высшей геополитической лиги» – Россия, Англия, Франция, Пруссия и Австрия. Петербургу достаточно было иметь поддержку одного, чтобы с успехом расстраивать против себя любые замыслы остальных, и задача эта была вполне посильной в свете противоречий между ключевыми игроками.
Пожалуй, единственный раз весь «концерт» разом отвернулся от России, а два игрока открыли против нее военные действия – в ходе Крымской войны. Тут можно вспомнить слова российского канцлера Безбородко в 1799 г. – комментируя заключенный тогда союз Петербурга и Стамбула, он писал: «Надобно же вырость таким уродам, как французы, чтобы произвести вещь, какой я не только на своем министерстве, но и на веку своем видеть не чаял, то есть союз наш с Портою». В 1854 г. ситуация перевернулась зеркально: надо же было Николаю I так провалиться, чтобы – неслыханное дело! – французы и англичане кинулись воевать за Османскую империю. Больше таких ошибок Российская империя не повторяла.
При этом Петербург всегда следовал прагматичной логике «нет постоянных друзей – есть постоянные интересы». Россия была союзником Франции против прусского короля Фридриха Великого, союзником его внучатого племянника Фридриха Вильгельма III против французов и снова союзником Франции против Германии Вильгельма II.
Первым ударом стал итог Первой мировой войны. Он посеял глубокое недоверие между новой, социалистической Россией и Западом в лице Англии и Франции (Германию, настаивавшую на своем «особом пути», к нему пока можно было отнести условно). Кроме того, распад трех европейских империй породил на свет множество лимитрофных игроков второго и третьего плана, что дипломатическую картину усложнило, но отнюдь не стабилизировало. Достаточно вспомнить, что во многом именно антисоветская позиция Польши не позволила в 1938 и 1939 гг. реализовать шанс на сравнительно легкий разгром Германии потенциальной антигитлеровской коалицией.
В выжженной во всех смыслах Европе, которая предстала перед взором победителей в 1945-м, от «европейского концерта» в его классическом виде не осталось и следа.
Германия автоматически выбывала из него на неопределенное время. От Франции осталась тень былой мощи. «Товарищ Сталин отвечает… что французы сейчас имеют лишь восемь дивизий», – гласит запись беседы советского лидера с Рузвельтом 4 февраля 1945 г., и американский президент с его скептической оценкой полностью согласен.
Надо было видеть, как Черчилль на Ялтинской конференции буквально за уши тащил Францию в список великих держав, выпросив для нее и зоны оккупации в Германии, и членство в контрольном совете, и долю в репарациях. Он с ужасом глядел на вакуум силы, образовавшийся на европейском континенте, и хотел иметь здесь хоть одного сильного игрока, чтобы предотвратить «балканизацию» Западной Европы.
Надо сказать, что эта проблема, но уже в более широком аспекте, волновала и дипломатов «старосоветской школы», воспитанных на образцах классической дипломатии времен «европейского концерта». Экс-нарком иностранных дел Литвинов и экс-посол в Лондоне Майский, работая в комиссиях Наркоминдела по вопросам послевоенного устройства, одновременно пришли к одной и той же мысли.
«Логика вещей должна будет все больше толкать Англию в сторону СССР, ибо ее основная борьба в послевоенный период все-таки будет борьбой с США, – писал Майский Молотову в январе 1944-го. – СССР в этот период будет заинтересован в сохранении Англии как могущественной державы, ибо такая Англия может нам понадобиться для балансирования перед лицом империалистической экспансии США». «Острота данного вопроса должна с особой силой толкать Англию к соглашению с нами», – вторил ему Литвинов, упоминая о разрушенном балансе сил в Европе.
Сегодня это кажется нонсенсом, но на тот момент соображения были вполне здравыми и логичными, если учесть, что именно Англия – единственная страна, которая воевала на стороне России во всех ее отечественных войнах – в 1812-м, 1914-м (поначалу Первую мировую в Петербурге назвали Второй отечественной) и 1941-м. И это не случайность, и не прихоть истории, а элементарная логика сохранения баланса сил в Европе. Англии и России – двум окраинным государствам континента – крайне невыгодно появление в его «каролингском ядре» европейского гегемона.
Россию такой гегемон – будь то Франция Наполеона или Германия Вильгельма I или Гитлера – неизменно стремится загнать «обратно в азиатские степи» (причем попытки договориться что в Тильзите-1807, что в Москве-1939 кончаются одинаково: войной России со всей Центральной Европой, объединенной гегемоном ). С Англией он ведет войну такую же непримиримую, ибо она тоже стоит на пути к его сверхдержавности.
В итоге Англия и Россия неизменно объединяются в борьбе против такого претендента на мировое господство, и только после победы над ним предаются мелким каверзам друг против друга вроде пресловутой «большой игры» в Средней Азии. Следуя этой логике, очень понятны были надежды Майского и Литвинова на то, что СССР и сейчас не останется один на один с экспансией США, мощь которых они хорошо представляли.
Но этого по ряду причин не произошло. Во-первых, идея поддержки национально-освободительной борьбы Кремлю всегда казалась гораздо понятней тезиса о необходимости сохранения Британской империи (самым ярким примером тут стал Суэцкий кризис 1956 г.
, когда и СССР, и США заняли абсолютно солидарные позиции против «империалистов Англии и Франции»). Во-вторых, обвал военной и экономической мощи Англии поневоле заставил ее политическую элиту постепенно отказаться от претензий на роль третьей силы и согласиться на роль младшего партнера Вашингтона.
В ретроспективе понятно, что шансы сохранить «европейский концерт» были только при быстром разгроме гитлеровской Германии и восстановлении политических структур Веймарской республики. Теоретически это было возможно еще в 1938–1939 гг., но сначала Даладье и Чемберлен, а затем Сталин этот шанс упустили. Война в итоге превратилась в тотальную и цена этому оказалась ужасающе высока не только в плане жертв и разрушений. Вторая мировая породила дивный новый геополитический мир, который тут же разродился холодной войной.
Долгое время в СССР бытовало мнение, что проживи президент США Франклин Делано Рузвельт подольше, история советско-американских отношений могла бы пойти по-другому. Не было бы ни Фултонской речи Черчилля, ни глобального противостояния сверхдержав.
«Вторая мировая оставила только два государства – Америку и СССР – в состоянии политического, идеологического и военного динамизма, сделав их способными заполнить образовавшийся вакуум власти, – писал американский историк Артур Шлезингер. – По-настоящему удивительным было бы то, если бы никакой холодной войны не возникло». Проблема была не в личных качествах Трумэна или Рузвельта, а в том, что и США, и СССР вышли из войны слишком сильными, а все остальные – слишком слабыми.
Можно спорить, было ли поражение СССР в этом противостоянии заранее предопределено, но бесспорно, что впервые со времен Крымской войны Россия оказалась перед сплоченной позицией Запада, в которой не осталось ни малейшего зазора для маневра.
Даже после выхода де Голля из НАТО французские войска преспокойно продолжали стоять в Германии и отрабатывать отражение советского удара. У СССР в Европе не осталось союзников – одни сателлиты, ни один из которых и близко не тянул на игру в высшей лиге.
И точно так же, как в Крымскую войну, Запад постепенно переигрывал СССР не столько военными, сколько модернизационными усилиями. Не 7-я и 8-я американские армии сохранили за США два самых геополитически важных региона холодной войны – долину Рейна и Японские острова. Это сделали планы Маршалла и Доджа – Макартура. После чего самой развитой стране соцлагеря – ГДР пришлось строить стену, чтобы ее население не сбежало в ФРГ в полном составе.
После 1991 г. биполярный мир и вовсе превратился в однополярный, что свободы маневра отнюдь не прибавило. Кроме того, холодная война оказалась слишком сильным энергетиком, чтобы так просто от нее отказаться. Странам, как и людям, нужен враг. Он структурирует союзы, помогает мобилизоваться, забыть распри перед общей угрозой, сделать сотрудничество насущной необходимостью.
Кого только не пытались «назначить» на вакантное место СССР – и международный терроризм, и эболу, и ось Тегеран – Пхеньян. Все это и близко не дотягивало по масштабу до мобилизующей силы советской угрозы. До нее не дотягивает и российская (иначе те же англичане не отправляли бы на слом последний остававшийся в строю авианосец в разгар донбасского кризиса). Но она оказалась лучшим предложением, когда Россия своей украинской политикой реанимировала в Европе многие страхи ХХ в.
Как показывает история, выскочить из этой накатанной колеи противостояния поможет появление нового центра силы. Будет ли это Китай (что скорее всего) или нечто вроде Исламского государства (запрещено в России) – не столь важно. Важно, что новая угроза обнулит старую и, возможно, выведет Россию из той дипломатической пустыни, в которой она скитается уже почти два моисеевых срока. Пока же «итоги Второй мировой», что бы ни понималось под этим словосочетанием, остаются актуальными.
Автор – военный историк
Новости СМИ2
Отвлекает реклама? Подпишитесь, чтобы скрыть еёЗемля дрогнула трижды: как «Царь-бомба» спасла мир от новой войны
Свежий номер
РГ-Неделя
Родина
Тематические приложения
Союз
Свежий номер
Рубрика:
История
30.
10.2019 09:01
Тимур Алимов
30 октября 1961 года Советский Союз провел испытание мощнейшего в истории мира оружия — термоядерной бомбы, ставшей одним из ключевых моментов, вынудивших страны-участницы холодной войны принять важные решения для сохранения мира.
Михаил Воскресенский/РИА Новости
«Царь-бомба», «Кузькина мать», «Изделие В» или просто «Иван» — все эти названия прочно закрепились за изделием АН602, над созданием которого многие годы трудилась группа физиков под руководством Игоря Курчатова: Андрей Сахаров, Виктор Адамский, Юрий Бабаев, Юрий Смирнов, Юрий Трутнев и другие.
Фактически изделие мощностью 100 мегатонн было готово к испытаниям в 1959 году, но Никита Хрущев надеялся наладить отношения с США, а потому приказал отложить запуск. Но летом 1961 года случилось очередное обострение конфликта — в Берлине начали возводить разграничительную стену, на Кубу вторглись американские войска, что побудило советское правительство дать отмашку на возобновление испытаний ядерного оружия.
Новость об этом решении быстро разлетелась по всему миру, собственно, СССР и не намеревался это скрывать. Уже в начале сентябре в газете The New York Times было опубликовано заявление Хрущева: «Пусть знают те, кто мечтает о новой агрессии, что у нас будет бомба, равная по мощности 100 миллионам тонн тринитротолуола, что мы уже имеем такую бомбу и нам осталось только испытать взрывное устройство для нее».
Но в действительности мощность испытанной бомбы была снижена почти в два раза. Это было сделано, так как разработчики просчитали катастрофические последствия от взрыва и площадь последующего радиоактивного загрязнения. Дело в том, что АН602 имела трехступенчатую конструкцию. Ядерный заряд первой ступени имел мощность полторы мегатонны и должен был запустить термоядерную реакцию во второй, мощностью 50 мегатонн. Еще столько же обеспечивала третья ступень, начиненная Ураном-238. Его было решено заменить свинцом, чтобы расчетная мощность бомбы снизилась до 51,5 мегатонны.
Это решение также было обнародовано.
На XXII съезде КПСС Никита Хрущев сообщил: «Мы говорили, что имеем бомбу в 100 миллионов тонн тротила. И это верно. Но взрывать такую бомбу мы не будем, потому что если взорвем ее даже в самых отдалённых местах, то и тогда можем окна у себя выбить».
Для испытаний был выбран полигон архипелага Новая Земля, срок назначили на конец октября, а с начала осени в секретном городе Арзамас-16 шли последние приготовления.
Параллельно готовился и самолет-носитель. Бомба длиной около 8 метров и в районе 2 метров в поперечнике не помещалась в Ту-95. Конструкторам пришлось вырезать часть корпуса стратегического бомбардировщика и установить в нем специальное крепление. Но даже при этом «Царь-бомба» наполовину торчала из самолета.
В 20-х числах октября термоядерное устройство в условиях строгой секретности доставили из Арзамаса-16 на авиабазу Оленья на Кольском полуострове. К слову, сама бомба (вместе с парашютной системой) весила 26 тонн и для ее транспортировки не нашлось подходящего крана, поэтому в цех сборки пришлось провести отдельную железнодорожную ветку.
А для установки боеприпаса в бомболюк Ту-95 пришлось вырывать котлован.
Утром 30 октября с авиабазы по направлению к Новой Земле вылетели два самолета: Ту-95 и лаборатория Ту-16. Через два часа после вылета бомбу сбросили с парашютом на высоте примерно 10 тысяч метров в пределах ядерного полигона Сухой Нос. Парашютная система была крайне необходима — она позволила экипажу самолета-носителя удалиться на относительно безопасное расстояние. При свободном падении бомбы вероятность выживания находившихся в бомбардировщике людей составляла всего 1 процент.
В 11:33 по московскому времени, когда парашютная система опустилась до высоты 4,2 тысячи метров, бомба была приведена в действие. Последовала ослепительная вспышка, длившаяся около минуты, вверх поднялась ножка ядерного гриба. За 40 секунд он вырос до 30 километров, а затем разросся до 67 километров, диаметр купола достиг 20 километров. Сейсмическая волна от взрыва три раза обогнула земной шар.
Несмотря на густую облачность, световой импульс наблюдался на расстоянии более тысячи километров от точки взрыва.
В близлежащих поселках были разрушены жилые дома. Из-за электромагнитного излучения на территории в сотни километров от полигона примерно на 50 минут пропала радиосвязь. Однако уже через 2 часа после взрыва в эпицентре могли работать ученые — загрязнение в этом районе оказалось практически безопасным для здоровья — 1 миллирентген в час.
По окончательным оценкам специалистов, мощность «Царь-бомбы» составила около 58 мегатонн в тротиловом эквиваленте. Это примерно в три тысячи раз мощнее атомной бомбы, сброшенной США на Хиросиму в 1945 году (13 килотонн).
Испытание мощнейшего оружия повергло в шок лидеров и общественность всех стран. Разработчики и руководство СССР хорошо понимали, что подобная бомба не будет использована в военных целях. Она была использована для одной цели — добиться ядерного паритета с США.
В результате длительных переговоров в августе 1963 года в Москве представители США, СССР и Великобритания подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в космическом пространстве, под водой и на поверхности Земли.
С того момента в Советском Союзе проводились только подземные ядерные испытания. Последний взрыв был проведен 24 октября 1990 года на Новой Земле. После в СССР объявили об одностороннем моратории на испытания ядерного оружия.
#ядерное оружие
#бомбы
#холодная война
Главное сегодня
Мировая революция и СССР
Мировая революция и СССР Источник: The Labor Monthly Vol. 9, ноябрь 1927 г., № 11
Расшифровано: Тед Кроуфорд
HTML-разметка: Брайан Рид
И наши друзья, и наши враги хорошо понимают, что десятая годовщина Ноябрьской революции является событием всемирно-исторического значения. Наши друзья будут с еще большей надеждой смотреть на Союз Советских Социалистических Республик, как на твердую диктатуру рабочего класса, которая в течение десяти лет успешно боролась за дело социализма на земле бывшей имперской России.
Наши враги, кто бы они ни были, будь то представители хищнического империализма, агенты реформистских Интернационалов, представители крупной буржуазии или помещиков, мелкобуржуазных клик, все вынуждены признать величину и значение того исторического факта, что рабочий класс находится у власти в течение десяти лет.
История революций знала и другие диктатуры. В Англии была диктатура английской буржуазии, Кромвеля. Была революционная диктатура якобинцев — мелкобуржуазных «левых» во время великой французской революции, были месяцы Парижской коммуны. Но диктатуры того или иного слоя буржуазии имеют существенно иное значение, чем диктатура пролетариата, ибо сама буржуазная революция имеет иное значение, чем социалистическая революция. Наша ноябрьская революция стоит на пороге новой всемирно-исторической эпохи человечества, потому что она опрокинула и перевернула старую социальную пирамиду, поставив у власти самый угнетенный, самый эксплуатируемый и в то же время самый революционный класс, известный истории, а именно .
, пролетариат.
Празднование десятой годовщины ноябрьской революции напоминает всем нам, что эта революция была порождением мировой войны, и что знамя, под которым побеждал в эти дни наш пролетариат, было знаменем международной революции. Следовательно, первый вопрос, который мы должны задать себе, состоит в том, была ли права большевистская партия, ставившая все на мировую революцию, был ли прав авангард пролетариата, когда после мартовской революции он выступил вперед с величайшей настойчивостью, энергией , сила и героизм в защите знамени мировой революции. Мы хорошо понимаем, что наши противники внутри рабочего движения отвечают на этот вопрос решительным отрицанием. Международная социал-демократия в высказываниях своих виднейших представителей стала на ту точку зрения, что послевоенные революции, и в первую очередь ноябрьская революция в России 1917, были своеобразным продуктом прогнившего развала капиталистического общества в результате войны, специфическим продуктом войны и в значительной степени продуктом, который можно охарактеризовать как результат русско-азиатских явлений.
. Наша революция истолковывается этими идеологами II Интернационала не как пролетарская революция, а как революция солдат-дезертиров и солдат-крестьян. Согласно этому взгляду, пролетариат вступил в эту революцию только благодаря своей заинтересованности в ликвидации войны, а отнюдь не как класс, стремящийся совершить и обладающий силой осуществить социалистическую революцию. Последнее, говорят они, должно произойти не в результате развала, гниения и дезорганизации, вызванных войной, а в результате эволюционного завершения развития полных сил капитализма, рождающего свою особую «могилу». землекопов» на основании зрелости его полномочий.
Война, однако, прошла, и социал-реформисты считают, что капитализм чудесным образом развился. Оно не только не погибло, но идет вперед гигантскими шагами. Он породил новые организации, вроде Лиги Наций, и начался новый огромный цикл нового бурного развития капиталистического общества. Надежда большевиков на мировую революцию, по их мнению, демонстрируется как детская утопия.
Таково суждение международного социал-реформизма.
Надо сказать, что в нашей среде товарищи, обсуждающие международную революцию, нередко спрашивают: «Когда же она наступит, когда наступит день?» Мне кажется, что такая постановка вопроса некорректна. Мне кажется, правильно было бы сказать, что наша большевистская партия вполне оправдала себя, сделав ставку на международную революцию, потому что международная революция есть не то, что произойдет в будущем, а то, что происходит сейчас. . Это не то, чего ожидают и на что надеются, а то, что реально существует; это не то, что придет через какой-то неопределенный период, а то, что уже реально происходит. Достаточно вспомнить несколько характерных событий последнего десятилетия. Вот краткий список некоторых важных фактов. В марте 1917 — буржуазно-демократическая революция в России; ноябрь 1917 г. — пролетарская революция в России; март 1918 г. — рабочая революция в Финляндии; ноябрь 1918 г. — революция в Германии и Австрии; март 1919 г.
— революция в Венгрии; январь 1920 г. — революция в Турции; Сентябрь 1920 г. — революционный захват заводов рабочими Италии; Март 1921 года — так называемое мартовское «восстание» в Германии; Сентябрь 1923 г. — революция в Болгарии; Осень 1923 года — полуреволюция немецкого пролетариата; 19 декабря24 — восстание в Эстонии; Апрель 1925 года — восстание в Марокко; август 1925 г. — восстание в Сирии; Май 1926 г. — всеобщая забастовка в Англии; 1927 г. — восстание в Вене. Наконец, мы должны упомянуть китайскую революцию, продолжавшуюся много лет и проходящую теперь через чрезвычайно острую фразу. Из этого простого списка становится ясно, что международная революция действительно происходит.
Верно, что не было победы международной революции в том смысле, что не было одновременной победы рабочего класса в ряде стран. Но кто предсказывал, что мировая революция произойдет таким образом? Крайне вероятно, что в колониально-подвластных странах неизбежны немедленные восстания, которые, хотя и не являются пролетарскими революциями, являются составными частями международного революционного процесса.
Как можно говорить, что международной революции нет, когда есть победоносная социалистическая революция в СССР и пока есть китайская революция, которые являются частями мировой революции.
Неверность взгляда на то, что международная революция есть нечто такое, чего нет, а только наступит в будущем, обусловлена неверным представлением о международной революции. Многие представляют себе международную революцию как явление, которое в один прекрасный день произойдет одновременно во многих странах. Это крайне маловероятно и ненужно. Товарищ Ленин еще во время войны и до ноября 1917 года настаивал на том, что необходимо всем осознать, что мировая революция, которая должна свергнуть капитализм, есть прежде всего затяжной исторический процесс, что мы находимся накануне эпохи мировой войны. революция, которая содержала бы в себе целый ряд пролетарских революций, колониальных восстаний и национальных войн, возникающих в результате сочетания всех факторов, разлагающих капитализм.
Тогда международная революция есть эпоха революций, длительный процесс.
Теперь, спустя десять лет после того, как рабочий класс в нашей стране впервые взял власть в свои руки, мы можем рассмотреть наше историческое развитие и сравнить его с изменениями, происходившими в мире в эпоху буржуазных революций, когда человечество переходило от феодализма к капитализму. . Оглядываясь на буржуазные революции, мы видим в XVII веке буржуазную революцию в Англии, в XVIII веке — буржуазную революцию во Франции, в середине XIX века — целый ряд буржуазных революций на европейском континенте, а в XX веке — буржуазную революцию. века буржуазной революции в России. Процесс революционного перехода от феодализма к капитализму занял ряд столетий.
Естественно понятно, что в отношении к международной социалистической революции дело обстоит значительно иначе, так как связи между различными странами стали теперь гораздо теснее, глубже и обширнее. Следовательно, рабочий класс сможет осуществить свои революции на всей поверхности земного шара в несравненно более короткий срок, чем это было возможно для буржуазии.
Тем не менее из этого исторического сопоставления мы должны также заключить, что процесс социалистической революции есть в высшей степени длительный процесс. Далее, мировая революция имеет также многосторонний характер, заключая в себе разные составные части — восстание рабочего класса против буржуазии в передовых странах, восстание рабочего класса, увлекающего за собой огромные слои крестьянства в страны более отсталые, войны за национальное освобождение, восстания миллионов колониальных и полуколониальных народов даже там, где имеется лишь ничтожный пролетариат и т. д. Ленин в статье «О карикатуре на марксизм и об империалистическом экономизме» писал:
Социалистическая революция не может совершаться иначе, как в форме эпохи, соединяющей гражданскую войну пролетариата против буржуазии в передовых странах с целым рядом демократических, революционных и национально-освободительных движений в неразвитых, отсталых, и угнетенных стран. Почему это? Потому что капитализм развивается неравномерно.
С вышесказанным тесно связана третья характеристика, , а именно , что мировая революция есть процесс, части которого происходят одновременно. Так, например, наша пролетарская революция произошла в октябре 1917, немецкая революция 1918 года, восстание в Эстонии в 1924 году, восстание в Индонезии в 1926 году. Все это части единого процесса, все это отдельные грани мировой революции.
Возвращаясь снова к нашему сравнению с буржуазной революцией, необходимо подчеркнуть тот факт, что наиболее революционная страна в этот период, почти как и наша страна в период социалистической революции, одинаково подвергалась ударам всех другие важнейшие силы, вновь объединившие ее. Разница, однако, в том, что во главе государств, выступавших против буржуазно-революционной Франции, стояла и буржуазная страна 9 .0008 а именно ., Англия, увидевшая конкурента во Франции. Вооруженная борьба между имущих государств во главе с Англией и самым революционным буржуазным государством, Францией, продолжалась с небольшими перерывами 22 года.
В этот период, 1793-1816 гг., Англия не менее четырех раз организовывала «единый фронт» европейских государств против революционной Франции.
Я обратил внимание на эти исторические примеры, чтобы сделать более понятными чрезвычайно трудные условия, в которых возникает новый общественный строй, и чтобы дать представление об огромных исторических перспективах мировой революции. Неизбежно, что рано или поздно произойдет большая война империалистических держав против нас или против коалиции пролетарских государств. Это может быть сделано невозможным только в том случае, если рабочий класс придет к власти во всем мире.
Следовательно, к составным элементам международной революции, перечисленным в приведенной выше цитате из Ленина, следует добавить войну социалистических стран, защищающихся от нападений империалистических государств. Это тоже составная часть великого процесса преобразования мира. Каковы бы ни были различия во времени и пространстве, как бы ни были разнообразны в характере процессы международной социалистической революции, все же это единый процесс, ибо он выражает в себе кризис капиталистического общества, загнивание последнего и революционное переустройство мира.
Именно в этом смысле мы можем говорить о международной социалистической революции.
Так долго останавливаться на этом вопросе пришлось потому, что неправильная постановка его имеет большое практическое значение, ибо отражается в сознании, воле и мысли части рабочего класса и нашей партии. Есть мнение, что в 1917 году мы, как говорят, много говорили о мировой революции, что мы полагались на нее, но теперь она исчезла со сцены и вернется только в будущем. Мы должны были бы сказать, что капитализм вступил в цикл потрясающих конвульсий, но вдруг это ожидаемое преображение отодвинулось настолько далеко, что совершенно непонятно, что с ним произошло.
Понятно, что если мы ответим на вопрос иначе, сказав, что революционное преобразование капиталистического мира является действительно происходящим фактом, что мировая революция, хотя и не победившая еще решительно, но все же существует и развивается, — то она естественно, что отсюда вытекает иное сознание, иное мировоззрение, иное ощущение борьбы рабочего класса и тех, кто стоит под знаменем коммунизма.
Если мы зададимся вопросом, каковы общие черты нынешнего положения международной революции, то мы должны ответить, что кризис мирового капитализма развивается в настоящее время иначе, чем несколько лет назад, и проявляется в другие формы.
Китайская революция с ее огромными колебаниями и с огромными массами, которые она приводит в движение, есть не что иное, как выражение кризиса капиталистической системы, но «с другого конца». Углубление революции в Китае есть явление капиталистического кризиса. Успешное развитие нашего строительства социализма есть и явление мирового кризиса капитализма, ибо капитализм уже никогда не может быть таким здоровым, как до войны, хотя бы потому, что СССР уже существует, представляя собой клин, вбитый в землю. тело буржуазного мирового хозяйства.
Следовательно, с одной стороны, кризис капитализма наиболее остро переживается в настоящее время в колониальных странах и, в частности, в Восточной Азии, а, с другой стороны, успешное строительство социализма в СССР обнаруживает себя как революционное факт глубочайшего значения.
С третьей стороны, кризис капиталистического общества выражается в особенно острых антагонизмах внутри капиталистического общества, пытающегося стабилизировать себя; ибо эта стабилизация в Западной Европе происходит в пределах действительного обострения трудностей, вытекающих из войны. Стабилизация происходит в условиях тяжелого давления буржуазии на рабочий класс, большой постоянной безработицы и общего обострения классовых антагонизмов.
Наконец, критическое положение всего капиталистического режима усугубляется большим антагонизмом и обострением противоречий между империалистическими державами и СССР. наших достижений в международном революционном движении, возникает вопрос, сталкиваемся ли мы в итоге с ухудшением положения и с улучшением с точки зрения реакционных сил. Ответ категорически нет. Взгляните на «Письмо к товарищам», написанное Лениным перед ноябрьской революцией, когда для доказательств того, что международная революция шла и что ее необходимо поддерживать, ему приходилось опираться на единичный мятеж немецких матросов и на существования Карла Либкнехта.
Сравните это с одной только китайской революцией — фактором колоссального значения. У нас есть Коммунистический Интернационал с его массовыми партиями, у нас есть сторонники в каждой стране.
Можно ли сравнивать ситуацию с 1917 годом? Наши силы возросли во много раз, как с точки зрения материальной мощи и числа сторонников, так и с точки зрения колоссального опыта и организации нашей силы. Все это в нашу пользу в случае конфликта между СССР и империалистическими державами. В случае такой войны мы можем рассчитывать, не скажу на немедленное восстание рабочих во всех странах, ибо это было бы ошибочным ожиданием, но на такой быстрый рост революционного настроения, на такую быструю мобилизацию сил. рабочего класса против буржуазии, что в течение короткого времени целый ряд буржуазных государств будет разбит на тысячу осколков.
Действительно ли мир безопаснее без Советского Союза?
- История
- Из архива
- 9-16 января 2012 г.
Выпуск
ВыпускВместо новой эры демократии, разоружения и взаимозависимости мы получили неконтролируемый милитаризм и экономический кризис.
22 декабря 2011 г.
Мужчина машет российским флагом во время митинга 21 ноября 1988 г. (фотографии MF/AA/REUTERS)
Практически все американские комментарии о распаде Советского Союза превозносят то, что, как считается, Запад выиграл от этого исторического события. В эту двадцатую годовщину распада The Nation представляет трех писателей, которые вместо этого сосредотачиваются на том, что, возможно, было потеряно. Михаил Горбачев, последний лидер Советского Союза и первый конституционный президент, утверждает, что шанс на более безопасный и справедливый мировой порядок был упущен. Стивен Ф. Коэн, историк и давний 9Автор 0009 Nation напоминает читателям о политических, экономических и социальных издержках самих россиян.
А Вадим Никитин, российский журналист, получивший образование в США, представляет новую интерпретацию просоветской ностальгии. — Редакторы
После распада Советского Союза двадцать лет назад западные комментаторы часто праздновали это так, как будто с мировой арены в декабре 1991 года исчез старый Советский Союз, СССР Сталина и Брежнева, а не реформирующийся Советский Союз времен перестройка. Более того, обсуждение его последствий в основном касалось событий внутри России. Не менее важными, однако, были последствия для международных отношений, в частности утраченные альтернативы действительно новому мировому порядку, открывшиеся после окончания «холодной войны».
После моего избрания генеральным секретарем Коммунистической партии в марте 1985 года советское руководство сформулировало новую программу внешней политики. Одной из ключевых идей наших реформ, или перестройки, было новое политическое мышление, основанное на признании взаимосвязанности и взаимозависимости мира.
Первоочередной задачей было предотвратить угрозу ядерной войны. Нашими ближайшими международными целями были прекращение гонки ядерных вооружений, сокращение обычных вооруженных сил, урегулирование многочисленных региональных конфликтов с участием Советского Союза и США, замена разделения европейского континента на враждебные лагеря тем, что я назвал общим европейским домом.
Мы понимали, что этого можно добиться, только работая с Соединенными Штатами. Наши две страны вместе владеют 95 процентами мировых арсеналов ядерного оружия. Поэтому было чрезвычайно важно, что на моей первой встрече на высшем уровне с президентом Рональдом Рейганом, состоявшейся в Женеве в ноябре 1985 года, мы заявили, что «ядерную войну нельзя выиграть и никогда нельзя вести». Мы также договорились, что СССР и США не будут стремиться к военному превосходству друг над другом. На нашем следующем саммите в Рейкьявике в 1986, Рейган и я продолжили обсуждение конкретных способов достижения мира без ядерного оружия.
Вскоре последовали конкретные шаги в этом направлении. В декабре 1987 года президент Рейган и я подписали в Вашингтоне Договор о РСМД — первое и до сих пор единственное соглашение об уничтожении двух классов оружия массового уничтожения — ракет средней и малой дальности. В 1991 году президент Джордж Х.У. Мы с Бушем подписали в Москве первый договор СНВ, сократив стратегические ядерные вооружения наполовину, а затем осенью того же года договорились ликвидировать большую часть тактических ядерных вооружений с обеих сторон.
Путь к этим соглашениям был труден, но результатом стало взаимное доверие, которое позволило мне и президенту Бушу заявить на саммите на Мальте в декабре 1989 года, что наши два народа больше не считают друг друга врагами. Это означало, что холодная война закончилась. Это открыло путь к сотрудничеству в прекращении региональных конфликтов, бушевавших десятилетиями в разных частях мира, в отражении агрессии Саддама Хусейна против Кувейта в 1990 г. и, самое главное, привело к мирным переменам в Центральной и Восточной Европе в 1989–91, основанный на свободном выборе его народа.
Этот процесс завершился объединением Германии. В настоящее время созданы условия для возрождения Организации Объединенных Наций в качестве основного инструмента разрешения и предотвращения международных конфликтов.
Что произошло после распада Советского Союза в 1991 году? Почему не были реализованы возможности построить то, что Папа Иоанн Павел II назвал более стабильным, более справедливым и более гуманным миропорядком? Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно оглянуться на события, связанные с распадом Советского Союза, и реакцию на него Запада.
Распад Советского Союза прервал перестройку — попытку эволюционного перехода от тоталитаризма к демократии в огромной стране с 1985 по 1991 год. Достижения перестройки были реальными и многочисленными. Он принес свободу, в том числе свободу слова, собраний, религии и передвижения, а также политический плюрализм и свободные выборы. Мы начали переход к рыночной экономике. Но мы действовали слишком поздно, чтобы реформировать Коммунистическую партию и превратить Советский Союз в новый, децентрализованный союз суверенных республик.
Вопреки тому, что иногда утверждают, Советский Союз был разрушен не какой-либо иностранной державой, а в результате внутренних событий. Во-первых, в августе 1991 года антиперестроечные консервативные силы организовали переворот против моего руководства, который потерпел неудачу, но ослабил мои позиции. Затем, 8 декабря, вопреки воле народа, поддержавшего восстановление Союза на референдуме в марте 1991 года, лидеры трех советских республик — президент России Борис Ельцин и лидеры Украины и Белоруссии — тайно встретившись, упразднил Союз.
Это событие вызвало эйфорию и «комплекс победителя» у американской политической элиты. Соединенные Штаты не устояли перед искушением объявить о своей «победе» в холодной войне. «Единственная оставшаяся сверхдержава» претендовала на монопольное лидерство в мировых делах. Это, а также приравнивание распада Советского Союза к окончанию «холодной войны», которая на самом деле закончилась за два года до этого, имело далеко идущие последствия.
В этом корни многих ошибок, которые привели мир к его нынешнему неспокойному состоянию.
Я говорил своим партнерам по переговорам, Рейгану, Бушу и другим западным лидерам, что всем нам нужно изменить свое мышление — не только Советскому Союзу, но и Западу, — потому что в мире происходят быстрые перемены. не оставляй всех нас без другого выбора. Но пока Запад настаивал на своей мнимой победе в холодной войне, это означало, что в старом мышлении времен холодной войны не было необходимости менять и что старые методы, такие как использование военной силы и политического и экономического давления для навязывания одной модели каждый, все еще будет использоваться.
В такой матрице Организация Объединенных Наций и ее Совет Безопасности становятся расходным материалом или, в лучшем случае, препятствием, а международное право рассматривается как обременительное наследие прошлого. Именно такую позицию заняли Соединенные Штаты и их сторонники в бывшей Югославии в 1990-х годах и в Ираке в 2003 году.
новый вид империи».
Думать в таких терминах в наше время — заблуждение. Неудивительно, что имперский проект потерпел неудачу и что вскоре стало ясно, что это невыполнимая миссия даже для Соединенных Штатов. Военные интервенции в Ираке и Афганистане, основанные на допущении, что право на силу, серьезно подорвали американскую экономику, не говоря уже о десятках тысяч смертей. Сегодня многие на Западе признают, что это был неверный путь, но время, которое можно было бы использовать для построения действительно нового мирового порядка, было упущено.
Ошибочное толкование окончания холодной войны, уход с мировой арены сильного партнера со своими взглядами — реформирующегося Советского Союза, ослабление России также негативно сказались на европейских событиях. Была предана забвению Парижская хартия для новой Европы, подписанная в 1990 году европейскими странами, Соединенными Штатами и Канадой — проект новой архитектуры безопасности общеевропейского дома. Вместо этого Соединенные Штаты и их союзники решили расширить НАТО на восток, приблизив этот военный альянс к границам России и претендуя на роль общеевропейского или даже глобального полицейского.
Это узурпировало функции Организации Объединенных Наций и тем самым ослабило ее.
В начале 1990-х также было принято решение ускорить расширение Европейского Союза, в том числе и на восток. Несмотря на реальные достижения ЕС, результаты его расширения были неоднозначными, что стало особенно ясно в последние месяцы в связи с беспрецедентным финансово-экономическим кризисом в Европе.
Ожидания, что все проблемы нашего континента будут решены путем построения Европы с запада на восток, не оправдались, и на самом деле они были обречены на провал. Подлинно цельная и демократическая Европа должна строиться не только с Запада, но и с Востока, включая Россию. Я часто вспоминаю свой разговор осенью 1989 с Папой Иоанном Павлом II. Человек с глубоким и всесторонним взглядом на мир, не склонный к триумфальной эйфории, он рассматривал перестройку как жизненно важный шаг на пути к свободе и демократии, а также возможность построить действительно единую Европу. Говоря о Востоке и Западе, он сказал, что «Европа должна дышать двумя легкими».
Но после исчезновения Советского Союза западные лидеры выбрали другой путь.
В результате роль и вес Европы в мировых делах были намного меньше, чем их потенциал. На нашем континенте появились новые разделительные линии, теперь значительно ближе к границам России, и дважды — в бывшей Югославии в XIX веке.90-х и в бывшей советской республике Грузии в 2008 году — конфликты привели к кровопролитию.
* * *
Одним словом, мир без Советского Союза не стал ни безопаснее, ни справедливее, ни стабильнее. Вместо нового мирового порядка — то есть достаточного глобального управления, чтобы предотвратить опасную непредсказуемость международных отношений — у нас были глобальные беспорядки, мир, дрейфующий в неизведанных водах. Глобальный экономический кризис, разразившийся в 2008 году, ясно показал это.
Запад должен провести критическую переоценку всего, что предшествовало этому болезненному кризису. Это больше, чем просто кризис мировых финансов или даже кризис экономической модели, основанной на гонке за сверхприбылями и чрезмерном потреблении, которое перемалывает ресурсы земли и губит природу.
Кризис вырос из высокомерной убежденности «коллективного Запада» в том, что у него есть рецепты решения всех проблем и что нет альтернативы «Вашингтонскому консенсусу», который претендовал на то, чтобы одинаково хорошо работать для всех стран.
Кризис, конца которому не видно, похоже, отрезвил некоторых мировых лидеров и подтолкнул к поиску коллективных решений глобальных проблем. Но результаты пока незначительные. Международные организации, особенно ООН, парализованные односторонним подходом США и НАТО, все еще шатаются, не в силах выполнить свою задачу по урегулированию конфликтов. «Большая восьмерка» недостаточно репрезентативна для мирового сообщества, а «двадцатка» не стала эффективным механизмом.
Политика и политическое мышление по-прежнему милитаризированы. Особенно это касается США, которые не отказались от методов давления и запугивания. Каждый раз, когда он применяет вооруженную силу против государств, не обладающих ядерным оружием, такие страны, как Иран, становятся более решительными в приобретении ядерного оружия.
В течение первого десятилетия двадцать первого века военные бюджеты США составляли почти половину мировых расходов на вооруженные силы. Такое подавляющее военное превосходство одной страны сделает невозможным достижение цели мира, свободного от ядерного оружия. Судя по оружейным программам США и ряда других стран, они нацеливаются на новую гонку вооружений.
Меня удивляет, что каждый раз, когда возникает кризис или конфликт, лидеры пытаются разрешить их, прибегая к военной силе. Единственный способ разорвать этот порочный круг — восстановить принципы взаимной безопасности, которые более двадцати лет назад легли в основу нашего нового политического мышления.
* * *
Наконец, постсоветская Россия и ее роль в мире. В период после распада Советского Союза Соединенные Штаты и Европейский союз сохраняли отношения с Россией в состоянии неопределенности. С одной стороны, были многочисленные декларации о сотрудничестве и даже стратегическом партнерстве. С другой стороны, постсоветской России не давали голоса в решении ключевых проблем, ставили препятствия на пути ее интеграции в европейскую и мировую экономику.
Создается впечатление, что с Россией время от времени похлопывают по плечу, но к ней все же относятся как к аутсайдеру, а не как к серьезной и конструктивной силе в мировых делах.
В то же время россияне помнят, как в 1990-е годы Запад настоятельно рекомендовал и приветствовал «шоковую терапию» — радикальные реформы, которые привели к краху российской экономики и погрузили в нищету десятки миллионов ее граждан. В глазах многих россиян это означало, что Запад не хотел возрождения России — он хотел Россию только как поставщика ресурсов, который «знает свое место».
Периоды слабости России бывали и раньше, и они всегда оказывались временными. В последнее время политика США и ЕС в отношении России стала отражать понимание этого факта. Несмотря на трудности, политика перезагрузки отношений с Россией, инициированная президентом Бараком Обамой, дала явные результаты, такие как Новый договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, подписанный в 2010 году. Хотя у «перезагрузки» есть сильные враги в Вашингтоне (и в Москве), она была важное американское признание того, что Россия останется серьезным игроком в мировой политике и что партнерство с ней необходимо.