Краткий обзор науки логики | логика
Единство и цикличность философского мышления у Гегеля
В науке логики, как и в целом в системе спекулятивной философии, знание и предмет изначально находятся в единстве, именно поэтому метод философии или логики и ее содержание или сама система неотрывны друг от друга, о расхождении и тем более противопоставлении системы и метода философии Гегеля говорить не приходится. Абсолютное мышление представляет само себя как начало и одновременно должно вернуться к самому себе же в конце как абсолютная идея. «Главное для науки не столько то, что началом служит нечто исключительно непосредственное, а то, что вся наука в целом есть в самой себе круговорот, в котором первое становится также и последним, а последнее — также и первым»(2: 1, 128). Это мышление не противостоит своему предмету, а развертывает его из самого себя таким образом, что непосредственное и опосредованное в процессе мышления взаимно подталкивают друг друга к развитию. В этом специфика гегелевского философского мышления, которое предстает «в абсолютном смысле как мышление бесконечное, не обремененное конечностью сознания.
Три формы филсофского мышления
Логическое мышление у Гегеля выступает в трех формах: рассудочной, диалектической и спекулятивной, каждая из которых выражает одну из сторон мышления: первая — абстрактное мышление в конечных категориях рассудка, вторая — диалектическое мышление, обнаруживающее противоречивость категорий рассудка и отрицающее их ограниченность, и, наконец, третья — спекулятивное мышление, удваивающее отрицание и производящее в мышлении некий положительный результат. Движение в науке логики, как и в феноменологии духа, происходит через двойное отрицание, или Aufhebung, как называет этот процесс Гегель, т.
Бытие
Свое движение по категориям мышления гегелевская логика начинает с непосредственного бытия. Понятие бытия представлено как, с одной стороны, непосредственное начало и самый простой предмет мышления, а с другой стороны, оно уже содержит в себе как понятие внутреннее противоречие и отрицательность, опосредованность рефлексией, которое даст толчок всему последующему развитию. Рефлексия показывает нам это непосредственное бытие в отношении к его отрицанию как определенному, качественному бытию, но тем самым неопределенность самого бытия становится его качеством, следовательно, оно — определенное в себе — и есть наличное, конечное бытие. Внутри бытия неопределенного и чистого разыгрывается та же игра между ним самим и его отрицанием в виде ничто, чистое бытие переходит в ничто. На стадии бытия движение категорий осуществляется за счет «перехода в другое»(7: 1, 215), ибо каждая определенность есть в то же время нечто сущее, а их взаимная отрицательность выступает как нечто внешнее по отношению к ним.
Так в мышлении образуется то, что Гегель называет дурная, или отрицательная, бесконечность. «Удерживая бесконечное чистым от конечного и вдали от него, мы его лишь оконечиваем»(2: 1, 201), иными словами: «Убегающий еще не свободен, потому что он в своем бегстве все еще обусловливается тем, от чего он убегает»(7: 1, 233).
«Эта идеальность конечного есть основное положение философии, и каждое подлинно философское учение есть поэтому идеализм» (7: 1, 236).Для-себя бытие выступает через категории одно (оно отрицает отношение с другим, поскольку само есть это другое), но тем не менее как одно в отношении многих, поэтому дальнейшее развертывание отрицательности и идеальности бытия связано уже с категорией количества. «Количество есть качество, ставшее уже отрицательным; величина есть определенность, которая больше не едина с бытием, а уже отлична от него, она снятое, ставшее безразличным качество» (2: 1, 137). «Число есть мысль, но оно есть мысль как некое совершенно внешнее самому себе бытие»(7: 1, 251).
Если качество переходит в количество (через отрицание в логическом мышлении), то и количество переходит к качеству (как единству с качеством через повторное отрицание) путем меры как качественно определенного количества. Узловая линия мер, представляющая это движение перехода количества в качество, выражает в себе сущность или истину бытия.
Сущность — истина бытия
«Бытие, или непосредственность, которая через отрицание самой себя опосредствует себя собой и приходит в отношение с самой собой и которая следовательно, есть также опосредование, снимающее себя, приводящее себя к отношению с собой, к непосредственности, есть сущность.»(7: 1, 262). Рефлексия теперь не просто внешним образом проникает в само бытие, а позволяет себе снять или отрицать бытие ради проникновения в сущность.
«В сущности нет больше перехода, а есть только отношение. Форма отношения есть в бытии лишь наша рефлексия; напротив, в сущности отношение есть ее собственное определение» (7: 1, 262). Сущность низводит непосредственное бытие к видимости, а с другой стороны, заключает бытие в себе как отношение к самой себе. «Сущность и далее внутреннее находят свое подтверждение единственно лишь в том, как они выступают в явлении»(7: 1, 268). «В ней все положено как бытие рефлексии, бытие, которое светится видимостью в другом и в котором светится видимостью другое.
Противоречия мышления обнаруживаются на уровне сущности как раз в явном виде и также необходимо преодолеваются в самой сущности. Поэтому, как заявляет Гегель, «противоречие — вот, что на деле движет миром, и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить. Правильно в этом утверждении лишь то, что противоречием дело не может закончиться и что оно (противоречие) снимает себя через само себя. Но снятое противоречие не есть абстрактное тождество, ибо последнее само есть лишь одна сторона противоположности. Ближайший результат положенной как противоречие противоположности есть основание, которое содержит в себе как снятые и низведенные лишь к идеальным моментам и тождество и различие»(7: 1, 280). Тождество и различие, содержание и форма, сущность и явление, необходимость и случайность, действительность и возможность все эти категории преодолевают себя и отражаются, или «светятся видимостью», в своей противоположности за счет собственной рефлексии, тем самым они оказываются связанными с друг другом и демонстрируют вместо своей противоположности свое единство в процессе мышления.
«В отличие от голого явления действительность как прежде всего единство внутреннего и внешнего так мало противостоит разуму, что она, наоборот, насквозь разумна, и то, что неразумно, именно поэтому не должно рассматриваться как действительное»(7: 1, 314). Для логики это означает, что действительность снимает себя в логической форме понятия.
Понятие
Начавшись с понятия бытия, теперь само понятие снимает противоречие бытия и сущности и выходит на поверхность в чистом виде. Это не то же, что понятие в формальной логике, — простая форма общего. «Понятие здесь следует рассматривать не как акт сознающего себя рассудка, не как субъективный рассудок, а как понятие в себе и для себя, образующее ступень и природы, и духа» (2: 3, 20).
«Понятие есть истинно первое, и вещи суть то, что они суть благодаря деятельности присущего им и открывающегося в них понятия. Мысль, или, точнее говоря, понятие, есть та бесконечная форма или свободная творческая деятельность, которая для своей реализации не нуждается в находящемся вне ее материале» (7: 1, 347).
Сама абсолютная идея складывается как единство полностью развитой действительности как жизни и всей полноты форм и содержания познания. И поэтому «единственно лишь абсолютная идея есть бытие, непреходящая жизнь, знающая себя истина и вся истина» (2: 3, 288). Этим заканчивается развертывание Абсолюта на уровне чистого объективного мышления, но продолжается его развитие как переход абсолютной идеи в инобытие, в природу. Абсолютное мышление не может остановиться или ограничиться чистым самим собой, а вынуждается реализовать внутреннюю отрицательность, накопленную в ходе логического движения, против самого себя и предстать уже как нечто объективированное и внешнее, как природа.
‹ Метод двойной рефлексии в феноменологии и ее преодоление «снятием» Вверх Общие моменты философской системы Гегеля ›
Структура «науки логики» Гегеля
Определение 1
«Наука логики» — это один из трудов Гегеля, который является основанием для всей его философской традиции.
Работа являет собою изложение нужного движения мышления в чистых категориях мысли – Абсолютная идея.
Общее понятие логики у Гегеля
Гегель утверждает, что логика являет собою особую форму, которую наука принимает в процессе человеческого мышления. Он считал, что в таком виде, в котором существовала наука о мышлении до возникновения «Науки логики», данная наука о мышлении нуждалась в радикальном и полном переосмыслении.
Гегель полагал, что цель данной дисциплины заключалась в том, чтобы постулировать тотальное разделение между формами познания и содержанием познания, что до этого момента просто не было возможным в контексте существующих философских систем. Такой неустранимый разрыв между формой и содержанием познания, который существовал в научном дискурсе до возникновения «Науки логики», по мнению философа, был остатком феноменологического, обыденного и нефилософского типа мышления.
Основные разделы «логики Гегеля»
Гегель вывел новую систему построения Логики.
Так, она должна состоять из трех частей. В первой части рассматривается объективная логика, основу которой будет составлять учение о бытии. Во второй части также рассматривается объективная логика, основу которой составляет учение о сущности. Третьим разделом будет служить субъективная логика, в которой будет рассматриваться учение о понятии.
Таким образом, Гегель формирует совершенно новый взгляд на данную научную дисциплину, так как выделяет такие ее стороны, которые не рассматривались ранее и никогда даже не брались во внимание.
Замечание 1
Важно отметить, что логика Гегеля близко соприкасается с его основной теорией и концепцией Абсолютной идеи и Абсолютного духа.
Подлинная логика
Если же философия природы и философия духа являют собою движение абсолютной идеи в ее инобытии, что заключается в формах движения сознания и природы, то в логике абсолютная идея будет располагаться непосредственно внутри себя самой в стихии собственной чистоты.
Кроме того, царство чистой мысли является царством истины, какова она есть в отсутствие пороков, для себя самой и в себе самой.
В таком смысле наука логики является изложением Абсолютной идеи Гегеля в ее нужном раскрытии.
Замечание 2
Важно заметить очень значимый факт. Гегель не является категорическим философом, вследствие чего он не опровергает официальную и формальную логику. Он просто разрывает понимание логического уровня до спекулятивного уровня.
По Гегелю, формальная логика не оправдывает себя и не является полноценной, рассудочной и подлинной формой выражения логики как идеи жизни и рационального познания. Лишь спекулятивная форма, в которой формальная логическая составная преодолевается посредством диалектики, может являться подлинной и истинной логикой.
Таким образом, Гегель дает нам понять, что предыдущая система науки логики была несколько не доработана, вследствие чего она обладает явными недостатками и пробелами в сфере рационального и правильного человеческого восприятия и формирования целостной картины мира.
Замечание 3
Следует заметить, что гегелевское понятие «абсолютного» является уникальным по своей сущности, но оно соприкасается со многими предшествующими философскими традициями начиная с эпохи Античности и мира «идей» Платона.
Посредством логики Гегель пытается продвинуть вперед свою идею Абсолютного духа и разума.
Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770–1831)
Биографический
- По
- Хорстманн, Рольф-Петер
- Переведено
- Майкл-Рашмер, Джейн
DOI
10.4324/9780415249126-DC036-1
Версии
содержимое заблокировано
версия 3
контент разблокирован
версия 1
контент разблокирован
версия 2
. DOI: 10.4324/9780415249126-DC036-1. Фридрих-1770-1831/v-1
Подлинным центром гегелевской системы является дисциплина, которую он назвал «Логика». Он содержит его учение о категориях, если использовать традиционную терминологию (см. Категории, § 1). Гегель посвятил этой дисциплине свою наиболее всеобъемлющую и сложную работу, «Науку логики» (1812–1816 гг.), позже добавив гораздо более короткую версию в рамках «Энциклопедии философских наук».
Исходным пунктом Логики является прозрение, обоснованное, по мнению Гегеля, результатом Феноменологии Духа, (1) что всякое истинное знание есть знание самого себя, и (2) что субъект этого знания, т. е. говорят, то, что знает о себе, есть разум. Так как Гегель — вслед за Шеллингом — считает реальным только то, что может быть также познано, он заключает из результатов «Феноменологии духа», что только разум реален. Он считает эту причину внутренне чрезвычайно сложной сущностью. Теперь Гегель различает «понятие» разума и процесс его реализации. Предметом науки логики является понятие, то есть, по Гегелю, логическое развитие этого понятия. Поскольку это понятие есть понятие того, что единственно реально, Гегель может утверждать, что его Наука логики занимает место традиционной метафизики, которая занималась выяснением основных способов, которыми мы можем мыслить реальность.
Поскольку предмет, понятие которого подлежит логическому обсуждению, есть разум, понимаемый как сумма реальности, понятие разума должно включать не только те аспекты, которые объясняют характер разума реальности или бытия, но также и те аспекты, которые справедливость к своеобразному характеру разума как мышления.
Гегель называет эти аспекты «определениями понятия» ( Begriffsbestimmungen ). Те стороны понятия разума, которые учитывают его характер бытия, развиты Гегелем в разделе «Объективная логика» в «Науке логики». Он представляет те аспекты, которые призваны отдать должное ее мыслительному характеру, в разделе под названием «Субъективная логика». Далее он подразделяет «объективную логику» на «логику бытия» и «логику сущности».
В своей «Объективной логике» Гегель пытается показать, как можно из очень простых, так называемых «непосредственных» определений, таких как «Бытие», «Ничто» и «Становление», порождать другие категории качества и количества как а также реляционные и модальные определения, такие как «Причина-Следствие», «Субстанция-Случайность» и «Существование», «Необходимость» и тому подобное. Как и в «Субъективной логике», основная стратегия создания категорий или определений понятия здесь предполагает, что (1) каждой категории есть противоположная категория, которая при ближайшем анализе обнаруживает себя как ее истинное значение, и что (2) для каждых двух категорий, противостоящих друг другу таким образом, существует третья категория, значение которой определяется тем, что делает противостоящие категории совместимыми.
Гегель считает эти два допущения оправданными, потому что только они могут привести к тому, что в его глазах является полной и неслучайной системой категорий. Однако сам Гегель очень мало сделал для того, чтобы прояснить их точное значение, хотя и использует их с большим искусством. Сразу после его смерти это привело к запутанной и до сих пор безрезультатной дискуссии об их интерпретации. С этой дискуссией, вошедшей в анналы гегелевских исследований, как дискуссия о смысле, значении и ценности так называемого «диалектического метода», связаны многие суждения о ценности или никчемности гегелевской философии. (Сам Гегель предпочитал «спекулятивный метод».)
В частности, утверждения Гегеля о порождающей истину функции противоречия сыграли важную роль в обсуждении «диалектического метода», описанного в «Науке логики». Его учение о природе и методологических достоинствах противоречия, высоко оцененное самим Гегелем, оказалось недоступным и неясным. Это могло быть вызвано отчасти чрезвычайно лаконичными и провокационными формулировками Гегеля этого методического правила.
В этом контексте читателю вспоминается не только краткая формулировка, которую он выбрал для защиты по случаю своего иенского хабилитации: «противоречие есть правило истины, непротиворечие правило лжи», — но и его провокационная версия принцип противоречия, согласно которому «все по своей сути противоречиво». Трудности, связанные с пониманием гегелевской концепции противоречия, волей-неволей связаны с его особой нетрадиционной концепцией противоречия. Два момента особенно важны, поскольку они отличают его понятие от классического понятия противоречия традиционной логики: (1) противоречие между двумя предложениями не может быть подтверждено исключительно на основании их приписывания одному субъекту двух противоречивых предикатов; необходимо также учитывать значение предмета этих предложений. Если противоречащие сказуемые не могут быть осмысленно отнесены к подлежащему, то противоречия не возникает. «Разборчивый» и «неразборчивый» — это предикаты, которые приведут к противоречию только в том случае, если их приписать текстам, но не, например, бананам.
Для Гегеля это означает, среди прочего, что отношение противоречия зависит от контекста. (2) Противоречия мыслится Гегелем как аналогичные положительным и отрицательным определениям, которые нейтрализуют друг друга, но не превращают то, чьими нейтрализующими определениями они являются, в противоречивое понятие, не имеющее абсолютно никакого смысла, а потому ничего не означающее (кантианское «Nihil negativum»). . Скорее способ, которым положительные и отрицательные определения нейтрализуют друг друга, сообщает нам нечто информативное об объекте, к которому относятся нейтрализующие определения. Например, владение 100 немецкими марками нейтрализует долг в 100 немецких марок, не превращая тем самым понятие собственности в противоречивое понятие. Наоборот, способ, которым происходит эта нейтрализация, ясно показывает, что понятие «собственность» означает нечто, что должно мыслиться как имеющее количественную величину. Для Гегеля это является следствием «логического принципа, согласно которому противоречащее самому себе не растворяется в ничтожности, в абстрактном ничто, а по существу только в отрицании своего конкретный контент ».
Достаточно ли этих двух убеждений для обоснования гегелевского тезиса о том, что противоречия играют «позитивную» роль в процедурах познания, справедливо спорно.
«Субъективная логика» Гегеля, вторая часть «Науки логики», содержит не только его так называемое «спекулятивное» толкование объектов традиционной логики, т. е. его собственное учение о понятиях, суждениях и силлогизмах, но и выше вся его теория «Понятия». Эта теория глубоко укоренена в гегелевской критике традиционной метафизики и, таким образом, легче всего воспринимается в этом контексте. Наиболее красноречиво он представляет эту критику в третьем издании «Энциклопедии философских наук». Что имеет значение в философии и к чему стремится философия, так это «научное признание истины». Это означает, среди прочего, что философия занимается познанием того, «чем на самом деле являются объекты». Согласно Гегелю, к вопросу о том, чем на самом деле являются объекты, подходили в философии с разных точек зрения, но все различные способы, которыми до сих пор решался этот вопрос, неприемлемы, поскольку они основаны на ложных предпосылках.
Традиционная метафизика — это один из подходов к вопросу о том, чем на самом деле являются объекты. Гегель характеризует этот подход как « беспристрастный метод», который мотивируется предположением, что «через мышление становится познанной истина, до сознания доводится то, чем на самом деле являются объекты». В отличие от других философских подходов, занимающихся поставленным вопросом, метафизика, по Гегелю, в принципе безусловно способна способствовать познанию того, что есть вещи на самом деле, потому что она исходит из правильного предположения, что «определения мысли» следует рассматривать как «фундаментальные определения вещей». Но традиционная метафизика не внесла существенного вклада в познание истины, ибо смогла лишь преобразовать правильное исходное предположение в систематически ошибочный.
Согласно Гегелю, главная слабость традиционной метафизики состоит в использовании формы суждения нерефлексивным образом , и это проявляется по-разному. Во-первых, в необоснованном допущении традиционной метафизики она показывает, что суждения обеспечивают конкретное и прямое понимание устройства реальности или того, что действительно существует.
По мнению Гегеля, это необоснованное предположение имеет два следствия: первое состоит в том, что оно безосновательно стремится отдать предпочтение той или иной онтологической модели реальности, поскольку рассматривает субъектно-предикатную форму как стандартную форму суждения; второе последствие, по мнению Гегеля, несравненно более проблематичное, состоит в неосновательной тенденции традиционной метафизики заключать из бесспорного и предполагаемого соответствия между формой суждения и устройством действительности, что посредством суждений можно выразить то, чем на самом деле являются объекты. Гегель не находит проблематичным предположение, содержащееся в этом убеждении, что можно выносить суждения об объектах. Он считает, что проблема заключается скорее в том, что можно предположить без проверки , что «форма суждения может быть формой истины». Однако, по мнению Гегеля, такое рассмотрение необходимо, поскольку традиционное понимание субъекта и предиката не оправдывает утверждения о том, что субъектно-предикатное суждение действительно вносит какой-то вклад в определение реального объекта.
Дополнительная проблема заключается в том, что необдуманное использование формы суждения привело традиционную метафизику к ошибочному использованию «естественной» интерпретации понятий подлежащего и предиката. Следствием такой интерпретации является то, что суждения субъектно-сказуемой формы не могут претендовать на «истину».
Главная критика Гегелем традиционной метафизики поэтому заключается в недостатке ясности, связанной с ее истолкованием формы суждения. В частности, он отвергает ее тенденцию к «естественной» интерпретации суждения, что для него означает поощрение субъективистской интерпретации суждения, построенной на понятии репрезентации. Такая субъективистская интерпретация не может показать, как гарантировать суждению какое-то притязание на истину или признание того, чем нечто является на самом деле. Поэтому субъективистско-метафизическая интерпретация суждения с самого начала проблематична. Более того, оно становится прямо опасным, если принять во внимание его онтологические следствия, ибо ведет к ошибочному предположению, что объекты, соответствующие субъектам суждения, следует мыслить как субстанции, которым приписываются характеристики, описываемые предикатными понятиями.
Нерефлексивная субъективистская интерпретация подразумевает или, по крайней мере, предполагает то, что можно назвать субстанциональной онтологией, согласно которой субстанции, независимые друг от друга, принимаются за фундаментальные сущности реальности, определяемые предикативно акцидентальными характеристиками, применимыми или неприменимыми к ним. . Именно эту приверженность субстанциальной онтологии Гегель критически приписывает традиционной метафизике. Из этой критики он делает вывод, что сначала необходимо прийти к соглашению относительно того, чем на самом деле является объект, прежде чем можно будет адекватно оценить функцию и достижение суждения в контексте знания. Достичь этого согласия — задача Логики Понятия.
Исходным пунктом гегелевской теории понятия является допущение, которое он приписывает традиционной метафизике как проницательность, в принципе верную. Это было понимание того, что только через мышление можно узнать, что что-то есть на самом деле. Так как, по Гегелю, мышление имеет дело не с созерцаниями или представлениями, а с понятиями, он отождествляет то, чем нечто истинно или действительно является, со своим понятием.
Благодаря этому отождествлению разговор о понятии приобретает онтологический оттенок. Гегелевские понятия не следует смешивать с так называемыми общими понятиями традиционной логики. Их трудно точно понять, и они характеризуются тем, что они (1) нечувственны, что означает, что они представляют собой особый тип мыслительного объекта, и что они (2) являются чем-то объективным, а не субъективным. Рассматриваемые как эти объективные мысли, эти понятия определяются в том смысле, что в них встречаются различные отношения определений понятия, которые выступают как определения мышления или мышления (9).0003 Denkbestimmungen ). Сами эти определения мышления можно рассматривать как своего рода предикативную характеристику. Они составляют множество всех тех определений, на основании которых можно рассматривать понятие предмета как вполне фиксированное.
Но, с точки зрения Гегеля, не все имеет понятие, которое в том или ином смысле обычно мыслится как предмет. (Гегелевское) понятие относится только к объектам, которые можно мыслить по образцу организма.
Таким образом, Гегель утверждает, что можно считать реальными или истинно существующими только те объекты, для которых существует понятие, которое может быть истолковано по органической модели. Если же «научное познание истины» состоит в познании понятия о чем-либо, а понятие всегда есть понятие о предмете органического типа, то возникает вопрос, как следует мыслить такое понятие. Для Гегеля ясно, что в его понятие понятия он должен включить все необходимое для описания организма. Сюда входит прежде всего то, что Гегель называет субъективным понятием, которое лучше всего рассматривать как сумму всех характеристик, реализация которых представляет собой объект органического типа. Для Гегеля в случае понятия разума, понятие которого разрабатывает наука логики, эти характеристики являются исключительно логическими данными, которые могут быть представлены в виде определений понятий, суждений и силлогизмов. Кроме того, Концепция Гегеля должна включать в себя элемент объективности. «Объективность» здесь означает более или менее то же самое, что и реальность или состояние бытия объектом, и предполагает тот факт, что самореализация является частью Концепции организма.
Но так как Гегель считает, что в конечном счете существует только один реально существующий предмет, а именно разум, то понятие этого предмета должно заключать в себе характеристику, применимую исключительно к самому себе. Эта характеристика должна позволить оправдать утверждение, что в действительности существует только одно понятие и, следовательно, также только один объект. Гегель называет эту характеристику «субъективностью».
Хотя легко увидеть, что термин «субъективность» описывает центральный элемент логической теории Гегеля, очень трудно пролить свет на его значение и функцию в нем. Относительно очевидно лишь то, что Гегель приписывает характеристику субъективности не только своему Понятию, но и таким сущностям, как «я», «самосознание» и «дух». Таким образом, мы будем в безопасности, если предположим, что субъективность, которая должна быть приписана понятию, есть именно та субъективность, которая приписывается и Я, самосознанию или духу, и которая отличает их от других типов организмов.
Основание становится более опасным, когда речь идет о том, что на самом деле означает субъективность. Это происходит не только потому, что Гегель различает разные типы субъективности, но и потому, что конститутивная для понятия субъективность связана с условиями, которые трудно сформулировать с какой-либо точностью. Вообще кажется правильным сказать, что субъективность возникает тогда, когда что-то осознает себя тождественным с чем-то другим. Если мы будем следовать науке логики, то это отношение тождества, известное как «субъективность», может быть установлено только между сущностями, которые сами могут мыслиться как частные комплексы отношений сходных элементов или моментов. Таким образом, субъективность в этом смысле предназначена для описания определенной формы самореференции или самоотношения. Согласно Гегелю, должна быть только одна сущность, которой термин «субъективность» может быть приписан как характеристика в только что объясненном смысле, — гегелевская «Идея». Он говорит о нем: «Единство Идеи есть субъективность».
Эта идея теперь составляет конец науки логики, потому что через нее было полностью объяснено понятие разума. Он также описывает эту Идею как абсолютный метод, ибо она есть не только результат, т. е. понятие, объемлющее все его моменты, но и полный и систематически порожденный ряд этих моментов.
Результаты «Логики понятия» представляют собой обоснование гегелевской веры в то, что, помимо системы логики, полная система философии должна включать в себя так называемую «реальную философию», которая подразделяется на натурфилософию и философия духа. Гегель берется за это обоснование в рамках изложения того, что характеризует вполне развитое (гегелевское) Понятие. Это изложение становится понятным, только если вспомнить, что Гегель — сторонник органологической парадигмы в метафизике, согласно которой то, что действительно есть, должно рассматриваться как особый тип организма. Гегель описывает относящийся к его метафизике тип организма как объект, который реализовал или объективировал свое понятие таким образом, что постигает себя как объективацию этого понятия о самом себе.
На основе этой концепции Гегель развивает теперь следующее соображение: (гегелевское) понятие есть то, что следует рассматривать как единство (в некотором роде несовместимых) определений понятия. К числу этих определений относится также, как полагает Гегель, он может показать, определение объективности. Под этим он подразумевает, что частью природы понятия является стать объективным, проявить себя как объект. Теперь единственным объектом, который является адекватной реализацией понятия, является тот, которому можно приписать то, что Гегель называет «субъективностью». «Субъективность» — это название реляционной характеристики, которая присутствует, когда что-то знает, что сам по себе идентичен чему-то другому. Для Гегеля из этих положений следует, что субъективность может быть приписана только тому объекту, который знает себя тождественным своему понятию. Следовательно, произвести это знание — требование, заложенное в природе понятия. Поскольку единственная задача науки логики состоит в том, чтобы показать понятие разума, и поскольку это понятие содержит потребность в производстве формы знания, которое может быть приобретено только тогда, когда (1) понятие объективирует себя, т.
е. становится предметом, и (2) этот предмет постигает себя тождественным своему понятию, то уже присущее понятию разума требование, чтобы разум обсуждался (1) с точки зрения его объективности или как объект, и (2) в аспекте его известного тождества с его Понятием. Первая из этих тем является предметом натурфилософии; вторая — философия духа.
Поделиться
Загрузка содержимого
Нам не удалось загрузить контент
Печать
Ссылка на эту статью:
Horstmann, Rolf-peter. Система: Наука логики. Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770–1831), 1998, doi: 10.4324/9780415249126-DC036-1. Философская энциклопедия Рутледжа, Тейлор и Фрэнсис, https://www.rep.routledge.com/articles/biographical/hegel-georg-wilhelm-friedrich-1770-1831/v-1/sections/the-system-science-of -логика.
Copyright © 1998-2022 Рутледж.
Гегель | Отзывы | Notre Dame Philosophical Reviews
Из всех предисловий к Гегелю введение Дж.
М. Фрицмана, возможно, является наиболее доступным на сегодняшний день. Он написан специально для студентов, практически не знакомых с посткантианской философией, и ему удается не только пролить свет на многие заведомо неясные идеи Гегеля, но и объяснить, почему они все еще актуальны сегодня. Это введение позволит начинающим исследователям Гегеля хорошо подготовиться к пониманию целей и методов, аргументов и неудач Гегеля, в то же время давая им ресурсы, которые им понадобятся, чтобы компетентно поместить их в исторически широкий контекст, изощренно связать их с одним другой, а иногда даже связывать их с современными дебатами.
Хотя предисловие Фрицмана, недавнее дополнение к серии предисловий к «классическим мыслителям» издательства Polity Press, организовано вокруг книг и лекций Гегеля, оно сразу же начинается с информативного и краткого обзора их общей систематической согласованности, подчеркивая интимную связь между различными сочинениями Гегеля. Он разделен на девять глав: «Введение», главу, озаглавленную «Жизнь и влияние Гегеля», и шесть глав, посвященных одному или нескольким основным произведениям Гегеля, каждая из которых служит полезной первой встречей с: Феноменология духа, Наука логики , Философия природы и Философия духа вместе взятые, Философия права , Философия истории и Философия о религии .
Книга завершается небольшой главой «После Гегеля».
Общее внимание к основным работам Гегеля выбрано удачно. Две предварительные главы дают ясное и убедительное объяснение того, почему различные сочинения Гегеля следует понимать не как отдельные проекты, а как части более фундаментального интеллектуального стремления, которое само должно быть помещено в более широкий контекст теоретических интересов немецкой философии. Идеализм. Последняя глава прекрасно дополняет этот подход, помещая Гегеля в более широкий исторический горизонт. В то время как некоторые другие введения предлагают конкретную интерпретацию системы Гегеля и ее структуры, Фрицман старается, насколько это возможно, свести к минимуму любой навязчивый интерпретативный элемент и вместо этого стремится подготовить читателя к ее или его собственному взаимодействию с произведениями Гегеля. Ему удается удивительно хорошо дипломатически сбалансировать различные ведущие интерпретации, учитывая очевидные трудности и пределы любой такой попытки предложить текстуально «нейтральный» взгляд на Гегеля.
Одним из центральных аспектов философии Гегеля, как неоднократно указывает Фрицман, является аспект примирения: мы не отчуждены от природы или общества, и задача философии — продемонстрировать, что мы всегда можем оказаться «дома» в оба из них. Этот аспект философии Гегеля был убедительно аргументирован Майклом Хардимоном, и его важность остается в значительной степени бесспорной в современных исследованиях Гегеля. Тем не менее я обнаружил, что этот важнейший аспект был бы разработан гораздо яснее, если бы Фрицман подробно остановился на необходимости примирения, которая обязательно им движет. Примирение, безусловно, предполагает какое-то отчуждение, чтобы проект обрел смысл, но почему мы вообще должны думать, что мы отчуждены от природы или общества?
Как справедливо подчеркивает Фрицман, философское примирение подчеркивает рациональность, а это означает, по Гегелю, что оно происходит посредством диалектического рассуждения, то есть процесса обоснования категорий и понятий в их логическом и историческом контексте.
Введение Фрицмана состоит из краткого и ясного изложения гегелевской диалектики. Это дает четкое понимание того, почему философию Гегеля следует понимать как изложение исторических генеалогий и логико-систематических структур одновременно. Таким образом, мы получаем хорошее представление о двух сторонах Гегеля, а именно как системообразователя и диагноста своего времени. Эти два аспекта, в свою очередь, отражены в философии Гегеля для Фрицмана: индивидуальное знание зависит от критериев знания, данных в обществе (что здесь означает исторически сложившийся эпистемологический контекст), посредством чего можно сказать, что само человечество обладает более богатым знанием, чем любой индивидуум, поскольку индивидуум как когнитивный агент участвует в чем-то большем, чем он сам. Иными словами, мы встречаемся с гегелевской идеей общинного духа, который раскрывается сам собой.
Следующая глава, «Жизнь Гегеля и влияние», в основном посвящена философскому влиянию на гегелевскую систему — или, скорее, множеству позиций, которым Гегель может осмысленно противопоставляться или сравниваться с традициями — начиная от Парменида Шеллингу в разнообразии и исторической широте.
Возможно, наиболее примечательным является развернутое и даже освежающее обсуждение Фрицманом античной философии. Такого рода рассуждения не встречаются во многих других введениях, которые слишком часто представляют диалектику Гегеля только как ответ на эпистемологические проблемы, поставленные Кантом, и игнорируют более широкий охват его философии.
Остальные главы посвящены опубликованным трудам и лекциям Гегеля. Это далеко не просто резюме, каждое из них содержит краткое руководство, помогающее читателю увидеть, как структурированы гегелевские аргументы, как мы можем понять мотивирующий их контекст, общую цель и объем соответствующей части гегелевской системы, с которой они имеют дело, и что основные альтернативные интерпретации были предложены во вторичной литературе. Наиболее примечательная черта книги становится наиболее прозрачной в этих главах: насколько хорошо Фритцману удается сформулировать основные положения философии Гегеля, не используя открыто собственный идиосинкразический язык Гегеля.
Это позволяет Фрицману дать краткое, но верное объяснение основных тезисов Гегеля, а не просто перефразировать Гегеля в его собственных терминах — говоря «по-гегельянски», как называет это Фрицман (стр. 50).
Главу о Феноменологии духа , занимающую более 40 страниц, можно легко считать ядром книги. Фрицман сначала вводит ряд основных понятий, так сказать, «базовые гегелевские понятия», такие как гегелевское понимание самой философии, диалектики, истины, разума, духа и знаменитых отрывков, таких как диалектика господина-раба. После этого он следует общей структуре Феноменологии , переходя от сознания к самосознанию, разуму и, наконец, духу. Он следует интерпретации Майкла Форстера, согласно которой мы должны понимать Феноменология как три разных взгляда на историю западной мысли: индивидуальные формы сознания, социальные контексты, которые делают их возможными, и Абсолют. Общим знаменателем этих точек зрения является то, что само знание определяется как таковое только в определенном контексте, который развивается исторически, но тем не менее систематически.
Это не «проспективная» история, объясняющая отдельные моменты развития во времени, а скорее «ретроспективная», показывающая, как разные моменты целого необходимы для существования целого.
Глава о Логике Гегеля рассматривает первую часть Энциклопедии и Науку логики как единое целое. Еще раз, прежде чем перейти к деталям основных разделов, Фрицман касается общей цели и философского охвата гегелевской логики, включая обсуждение различных конкурирующих интерпретаций логики как идеалистической теории категорий или вариации реалистической метафизики. . Он утверждает, что мы должны понимать логику как и то, и другое, точно так же, как мы должны понимать ее одновременно как эмпирическую психологию и нормативную эпистемологию. Далее Фрицман утверждает, что его диалектический анализ взаимосвязи понятий включает, как и Феноменология , историческая перспектива: как последовательность логических моментов это одновременно история западной мысли, на этот раз рассказанная через призму понятий.
В оставшейся части главы он очень кратко разъясняет основные переходы и подразделения логики.
Поскольку логика Гегеля завершается переходом к природе, в следующей главе подробно рассматриваются Философия природы и Философия духа . Следуя своей обычной процедуре, Фрицман обсуждает две расходящиеся господствующие интерпретации, а именно, попытку понять философию природы как априорное исследование метафизической структуры природы и попытку увидеть ее как историческую перспективу развития мысли. Поскольку сама природа имеет рациональную структуру, которая раскрывается исторически лишь средствами науки и философии, обе интерпретации должны диалектически дополнять друг друга, а не противопоставляться друг другу.
Философия природы показывает, что «Дух возникает из природы, где природа является домом для Духа» (стр. 97), так что у нас нет причин ощущать себя отчужденными от нее. Но поскольку и Гегель, и Фрицман подчеркивают, что природа не развивается во времени, мы должны тщательно понимать, как именно происходит это примирение, а именно через признание того, что «природа обеспечивает материальную поддержку, физические условия возможности Дух» и, следовательно, не является Другим (стр.
9).7). «Возникновение» и переход моментов в природе могут быть поняты только ретроспективно, а не как реальный процесс во времени.
Отсюда возникает царство духа, существо, способное наконец реализовать свободу в отличие от всего остального, что существует целиком в природном царстве как царство необходимости. Фрицман фокусируется в основном на субъективном духе, первой части Философии Духа , сущности или основании того, что Гегель называет антропологией, психологией и феноменологией. Фрицман проходит всю траекторию основных гегелевских концепций, начиная от концепций физической и чувствующей души, различных аспектов психической неустойчивости, привычности в антропологии, к собственному сознанию в форме феноменологии, заканчивая психологическим описанием воображения. , память, смысл и философия. Это довольно воодушевляет видеть, потому что эти аспекты Гегеля слишком часто преуменьшаются или игнорируются, особенно во введениях.
Хотя субъективный дух возникает из природы, его не следует понимать как продукт природы.
Его можно понять только ретроспективно, с точки зрения той роли, которую он играет в целом духе: Гегель всегда исходит из перспективы вполне развитого абсолютного духа, поскольку это единственный момент, когда дух достаточно понял себя и, таким образом, способен дать рассказ о собственном генезисе. В этом отношении дух оказывается не чем-то найденным, а фактически свободно положенным. Как поясняет Фрицман, поскольку субъективный дух может быть понят только с точки зрения целого духа, дух не поддается никакому научному исследованию или концепциям природы и может быть понят только с помощью «инструментов, подходящих для понимания общества, политики, истории и культуры». стр. 105).
Книга Философия права разделена на главы, посвященные семье, гражданскому обществу и государству. В то время как семья состоит из любви и ответственности, гражданское общество основано на потребностях и экономических отношениях. Государство включает в себя судебную и исполнительную части, законодательную власть и монархию.
Фрицман дает грубый обзор философии права Гегеля, но он дополняется некоторыми довольно информативными замечаниями о позиции Гегеля в отношении роли женщин, администрации, цензуры, войны и колонизации, которые смягчают эту проблему. Но следует подчеркнуть, что задача Гегеля состоит в том, чтобы описать свое время в противоположность своим рациональным идеалам.
Подхватывая эту тему, Философия истории затем пытается показать, что сама история следует рациональной структуре, которую мы можем знать, и она сочетается с имплицитным призывом к действию, обращенным к современникам Гегеля, к осознанию рационального структура, заложенная в их еще несовершенных обществах. В то время как история есть реализация свободы во времени, свобода еще не полностью реализована на уровне общества. Фрицман также обсуждает несколько концепций свободы и дает краткую критику стоящих за ними европоцентристских предрассудков, что помогает читателям более полно понять философские мотивы, выходящие за рамки гегелевской теории объективного духа.
Следующая глава называется «Лекции Гегеля по философии и религии», но в ней также рассматривается эстетика Гегеля. Он начинается с утверждения Гегеля о том, что каждое понятие — или, говоря словами самого Фрицмана, каждая «история, которую мы рассказываем себе о нашем мире, как социальном, так и природном, и о нашем месте в нем» (стр. 127), — может быть адекватно реализуется в рамках философии. Религия и искусство могут быть двумя формами артикуляции понятий, которые еще не достигли достаточно рефлексивного уровня философского выражения, но это никоим образом не мешает им иметь внутреннюю ценность. Различные формы искусства могут выражать концепции множеством способов, которые относительно прозрачны сами по себе, но тем не менее в своей высшей точке искусство переходит в религию как высшее концептуальное средство. Аналогичное допущение справедливо и для религии, которая достигает своей высшей точки в протестантском христианстве, прежде чем оно станет самой философией.
В последней главе «После Гегеля» Фрицман приводит широкий спектр очень кратких отчетов о влиянии Гегеля, включая даже Мартина Лютера Кинга среди широкого круга философов.
Конечно, ничто из этого не претендует на исчерпывающую или глубоко проницательную историю гегельянства и его превратностей, а скорее предназначено для того, чтобы стать отправной точкой для собственного взаимодействия со многими «потомками» Гегеля. Книга заканчивается полезным списком первичных и вторичных источников и рекомендациями по чтению.
В общем, Fritzman дает очень полезное введение, которое не только приятно читать, но и часто умудряется быть интеллектуально захватывающим. Важно подчеркнуть, как ему удается сокращать технические термины, в то же время (и я не могу не подчеркнуть этого) делая доступными сложные амбивалентности и взаимозависимости в диалектической аргументации Гегеля, которые слишком часто кажутся многим противоречивыми, нелогичными или совершенно произвольными. читатели.
Даже если продвинутый ученый может обнаружить, что другие введения дают более четкое представление о Гегеле, введение Фрицмана побуждает к чтению и даже развлекает. Даже если его книга явно не предназначена для тех, кто уже хорошо укоренился в исследованиях Гегеля или немецкого идеализма, Фрицман серьезно относится к задаче создания всестороннего и читабельного введения для «безобидных» студентов и превосходно выполняет ее.