Последние из толстовцев | 28.01.2022, ИноСМИ

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ

Неспокойная история духоборов насчитывает 300 лет, и теперь община живущих в уединении пацифистов, назвавших Грузию своим домом после насильственного переселения сюда по приказу царя Николая I, вот-вот прекратит свое существование.

Соня Смит (Sonia Smith)

ГОРЕЛОВКА, Грузия – Июльское солнце еще только начинало согревать прохладный после ночи воздух, и мужчины, ссутулившись и держа руки в карманах, стояли и смотрели, как специально назначенные кашевары размешивают в двух огромных чугунных котлах борщ и лапшу. Двое других занимались кострами, подбрасывая в них кизяк – брикеты из сухого навоза, который является распространенным в этих краях видом топлива, где мало деревьев, но много коров. Люди готовились к духоборским поминкам на 40-й день после того, как один из членов их религиозной общины умер от старости. В этот день в доме под дерновой крышей должны были собраться более 80 человек, чтобы почтить память покойного.

Но эти поминки можно было бы отмечать и по самим духоборам. Их неспокойная история насчитывает 300 лет, и теперь эта община живущих в уединении пацифистов, назвавших Грузию своим домом после насильственного переселения сюда по приказу царя Николая I, вот-вот прекратит свое существование. Отделившаяся от русской православной церкви, эта ветвь духоборов находится на грани исчезновения, поскольку немногие из оставшихся ее представителей либо умирают, либо уезжают в Россию, оставляя позади все, что было пережито в горах. Численность духоборов в Грузии сократилась до 500, а здесь в Гореловке, которая когда-то была их духовным центром, их сегодня всего 145 человек. Их неизбежное переселение на север, в современные российские города, будет означать исчезновение всей их культуры. Представьте, если бы амиши (религиозная христианская община старого обряда, представители которой живут преимущественно в штате  Пенсильвания и в Канаде – прим. перев.) постепенно перебрались в Питтсбург. Эти люди, оторванные от своих сел, бесследно исчезнут в водовороте современной жизни.  

Вся ирония заключается в том, что духоборы никогда и не стремились уехать из России. Они появились в 18 веке в российской глубинке – в Тамбовской губернии. Представители этой христианской общины верят, что бог существует в каждом человеке, и отрицают внешнюю обрядность церкви – иконы, храмы, ритуалы и даже священнослужителей, считая все это ненужным. Такие взгляды не соответствовали канонам русской православной церкви, поэтому в 1785 году архиепископ назвал их «духоборцами», что означает «те, кто противится Святому Духу». Такое название считалось оскорбительным, но они его приняли. Община не признавала государственной власти, ее члены отказывались платить налоги и служить в армии. К 40-м годам 19 века они стали настолько раздражать общество, что Николай I приказал выслать почти 5 тысяч духоборов на окраину Российской империи. Многие из них умерли в пути, не выдержав трудного 70-дневного переезда в обозах.  

Духоборы основали 8 деревень, самой большой из которых была Гореловка, в безлюдных горных районах на территории Джавахетии (в современной Грузии) – у самых границ с Турцией и Арменией. Духоборы начали с энтузиазмом осваивать новые места и обустраиваться в новых и неблагоприятных для них климатических условиях – зимы в горах были суровыми и затяжными. Они возделывали каменистую почву, обживали новые земли и построили чистенькую деревеньку с аккуратными домами с дерновыми крышами, побеленными известью стенами и деревянными резными наличниками, выкрашенными в радостный синий цвет. А поскольку у духоборов нет церквей, духовными и культурным центром Гореловки стал сиротский приют – выкрашенное в светло-зеленый цвет здание, построенное еще в 19 веке. Каждое воскресенье в этот молельный дом по-прежнему приходят десятки духоборов для совершения молитв.    

Летом в деревне гнездятся белые журавли – они щелкают клювами, стоя в своих огромных гнездах, которые каким-то невероятным образом держатся на дерновых крышах домов и на электрических столбах. Армяне называют деревню «Aragilneri Gyugh», что означает «журавлиная деревня». В деревне до сих пор ощущается атмосфера 19 века, несмотря на спутниковые тарелки, сотовые телефоны и большегрузные автомобили, которые проносятся по единственной в деревне асфальтированной дороге, ведущей в Армению или Турцию. Другие дороги – это всего лишь разбитые грунтовые и сплошь покрытые коровьими лепешками тропы, по которым скот дважды в день водят в возвышающиеся неподалеку горы и обратно. «Все это мы, духоборы, сделали сами», — говорит 59-летний Николай Сухоруков, своего рода старейшина с белой бородой и выражением любопытства на лице. 

Духоборы жили здесь сравнительно спокойно до 1895 года, когда они собрали все имеющееся в деревнях оружие и сожгли его в знак протеста против введенной царем всеобщей воинской повинности. Они дорого поплатились за свое принципы – некоторых из них сослали в Сибирь, других бросили в застенки и там истязали. Но неожиданно они обрели заступника в лице Льва Толстого – известного писателя, который в последние годы своей жизни переживал духовное перерождение. Толстой восхищался пацифистскими идеями духоборов и принимал их старейшин у себя в поместье в Ясной Поляне – эти встречи, несомненно, были одними из самых великих собраний «бородачей». Толстой начал массовую кампанию рассылки писем от имени духоборов, в том числе направил в Швецию официальное письмо, в котором предлагал вручить этим людям-отшельникам первую Нобелевскую премию. Впоследствии он отдал весь гонорар от продажи своего последнего романа «Воскресение» на финансирование переселения в 1899 году группы из 7500 духоборов с Кавказа в неосвоенные районы канадской провинции Саскачеван. Около 25 тысяч потомков тогдашних эмигрантов до сих пор живут в Канаде, но большинство из них уже ассимилировались. Тем же, кто остался на Кавказе, Толстой послал деньги на строительство школы в Гореловке, которая до сих пор носит его имя.  

Школа расположена в ухоженном побеленном здании, а в кабинете директора висит черно-белый портрет знаменитого мецената. Правда, что будет со школой дальше, как, впрочем, и со всей деревней, никто не знает. «Мы пытаемся спасти школу», — рассказывает ее директор Татьяна Кирова, ведя меня по слабо освещенному единственному в здании коридору и показывая классные кабинеты, каждый из которых отапливается собственной печкой. На стенах рядом с наглядными пособиями советских времен висят самодельные плакаты на русском и грузинском языках. В 1992 году, когда Кирова окончила школу, там учились 300 учеников. Сейчас их всего 32. Большинство деревенских учеников ходят в армянскую школу на окраине деревни.  

«Молодежи здесь больше не осталось», — сетует 43-летняя учительница Ирина Тамилина, когда вечером того же дня мы пили чай и ели арбуз у нее на кухне. Она показала мне помятую и покрытую коричневыми пятнами ксерокопию письма о тяжелой участи духоборов, которое Лев Толстой написал в редакцию газеты. «Власти Кавказа заключили всех этих непокорных людей в магический круг, и эти люди постепенно вымирают. Возможно, года через три-четыре духоборов совсем не останется», — предупреждал писатель. Последнее предложение было подчеркнуто черными чернилами.

В сегодняшней Гореловке духоборов, по крайней мере, в 15 раз меньше, чем армян, а во всей Джавахетии на одного духобора приходится 200 армян. Со времени распада Советского Союза этот район фактически находится под контролем армянской диаспоры, представленной различными парламентскими группировками – от умеренных до более радикальных. Все это может осложнить положение духоборов, однако грузинское правительство еще больше озабочено сложившейся ситуацией: Грузия обеспокоена тем, что после нескольких кровопролитных войн, сопровождавших отделение Осетии и Абхазии, в стране нарушено демографическое равновесие. И решить эту проблему можно лишь, если время от времени переселять этнических грузин-мусульман в деревни, покинутые духоборами. 

Враждебность в этих краях – дело нередкое. Лукерья Медведова, которой уже за 80, и которая осталась жить в Гореловке после того, как ее многочисленные родственники вернулись в Россию, не в восторге от своих соседей-армян. «Они знают, что я плохо вижу, и воруют белье, которое сохнет на веревках, — жалуется она, склонившись в кухне над корытом с бельем и размешивая руками мыльную воду. – Воруют, воруют и воруют». Она овдовела 53 года назад, а ее сын умер еще подростком в 1970-е годы. По обычаю духоборов на стенах рядом с обычными семейными фотографиями висят фотографии покойников в гробах. И все же, она не хочет уезжать из своего дома, в котором всего одна комната, и где все чисто и опрятно, несмотря на ее слабое зрение. «Этот дом построили, когда меня еще и на свете не было», — говорит она. 

Духоборы начали понемногу возвращаться в Россию еще во времена перестройки, и с тех пор этот процесс активизировался. В 2007 году, когда президентом был Владимир Путин, в России с целью решения демографических проблем была принята программа «добровольного переселения». Результаты этой программы неоднозначны. По программе удалось привлечь на родину более 98 тысяч этнических русских, но при этом продолжается более массовый отток русских из страны – как правило, уезжают люди состоятельные и образованные. Причины отъезда духоборов из Джавахетии имеют, в основном, экономический характер. В России ВВП на душу населения составляет 14 тысяч долларов, в то время как в Грузии он равен 3,5 тысячам долларов. По этой причине учительница Тамилина и ее муж год назад купили дом в Брянской области, что в пяти часах езды к юго-западу от Москвы. Ее 23-летний сын Александр уже уехал и зарабатывает ремонтом квартир 1 тысячу долларов в месяц – это в 10 раз больше, чем он мог бы заработать в Грузии. Этот переезд, по ее словам, до сих пор для нее больная тема. «Моя родина – Грузия, а не Россия». Кроме того, подобно многим духоборам, они переезжают в большой город. В России есть духоборы, но нет духоборских деревень.    

В советские времена в Гореловке был молокозавод, на котором делали твердый сыр, но его уже давным-давно закрыли. Теперь в Гореловке остались только коровы, и именно они являются основным источником дохода в деревне. «Если у вас есть 10 коров, то значит и будет, что есть, — рассказала мне одна грузинка во дворе деревенского детского садика. – Но у нас только одна корова».  

Два раза в день с десяток женщин-духоборов садятся в белый автобус и едут за несколько километров по разбитой дороге в горы, где на пастбище целый день пасется стадо красивых коричневых коров. Женщины направляются в сарай, где надевают косынки, фартуки и уместные в данном случае резиновые галоши или шлепанцы (оптимальную обувь, позволяющую лавировать между коровьими лепешками и лужицами случайно пролитого молока). Затем они выходят и идут к ожидающему их стаду. В течение следующих двух часов они доят коров, заполняя молоком 14 больших стальных фляг. Нельзя сказать, что работа эта легкая – одна отбившаяся от стада корова так загоняла свою хозяйку, что та не выдержала и в сердцах выругалась, произнеся далеко не праведное: «Проклятая корова! Черт бы тебя побрал!» Из надоенного молока в маленькой сыроварне духоборы делают сыр, который потом едят сами и продают на местном рынке. Сыр и другие молочные продукты – это почти все, что еще по-прежнему производят духоборы в этой деревне.   

Есть среди них такие, кто понимают, ради чего они это делают. Прожив на Украине более 10 лет, Василий Сластукин в 2002 году снова вернулся в Гореловку – и для того, чтобы ухаживать за престарелыми родителями, и для того, чтобы дать детям традиционное для духоборов воспитание. Сейчас ему 57 лет, он читает молитвы пожилым женщинам в молельном доме и передает традиционные предания двум своим младшим дочерям. Сластукин объясняет, что в советские времена культуру духоборов удалось сохранить только благодаря устным преданиям и деревенскому укладу жизни. «Хранить эти традиции гораздо труднее, чем просто ходить в церковь», — считает он.   

В тот день поминок в доме примерно 12 женщин, большинство из которых были в платках, готовили традиционные для духоборов закуски: салат из помидоров и огурцов, баклажаны с грецкими орехами, заливную рыбу, домашний сыр, картофельное пюре с яйцами и провернутой на мясорубке печенкой. Женщины, сидевшие за главным столом на выкрашенных в светло-зеленый цвет скамьях и одетые в наряды, в которых сочеталось все подряд – и клетка, и полоска, и простые светлые тона, поверх которых были надеты яркие жилеты с вышитыми вручную розами – запели хором грустную песню, как-то по-особому растягивая гласные. Вдова покойного 66-летняя Аня Смородина сделала несколько поклонов, касаясь лбом пола. Люди ели и продолжали петь, запивая еду водкой и газировкой. Когда мы уселись за стол, одна из женщин объяснила мне: «Мы должны все это сохранить». Вот только где, в каком месте все это будет храниться, пока никто не знает.

Болевая точка русской интеллигенции – Православный журнал «Фома»

Приблизительное время чтения: 9 мин.

—

100%

+

Код для вставки

Код скопирован

Массовые представления о том, как русская интеллигенция относилась к учению Льва Толстого, зачастую примитивны, а то и вовсе неверны. Что же на самом деле представляло собой учение Толстого, и как его воспринимало образованное русское общество? Как изменилось отношение к идеям Льва Николаевича после революции 1917 года? В чем особенность заочного спора отца Иоанна Кронштадтского с Толстым? Об этом мы беседуем с проректором Свято-Тихоновского гуманитарного университета протоиереем Георгием Орехановым.

Лев Толстой как губка  русской жизни

 — Отец Георгий, почему учение Льва Толстого было столь популярно у дореволюционной русской интеллигенции? Почему было так много толстовцев?

— Давайте для начала уточним, кто такие толстовцы. В строгом смысле слова это люди, которые пытались на практике осуществить идеи Льва Николаевича Толстого насчет совместного ведения хозяйства, обработки земли, общности имущества и так далее. Такие люди создавали сельскохозяйственные коммуны, некоторые из которых просуществовали даже до 60-х годов прошлого века. Но таких толстовцев-практиков было очень немного.

А вот если понимать слово «толстовцы» в широком смысле, то чуть ли не каждого тогдашнего русского интеллигента можно назвать толстовцем — потому что влияние Толстого на все русское образованное общество было огромным. Как писал Б. К. Зайцев, «наше поколение невозможно представить без собрания сочинений Толстого, зачитанного до дыр». И его не просто читали,  а обсуждали, спорили, пропускали все его мысли через себя.

Теперь о причинах такой популярности. Дело в том, что Лев Толстой был не только выдающимся художником — он еще умел улавливать болевые точки, которые были в российской жизни. Толстого мучило, тревожило то же самое, что и остальных образованных людей. У России второй половины XIX века были серьезнейшие проблемы: это, к примеру, так и не решенный земельный вопрос, это нищета и невежество простонародья, это нараставший конфликт между интеллигенцией и властью.

Толстой прежде всего силен своим пафосом сочувствия народной беде. И это подлинный пафос — Толстой прекрасно знал жизнь крестьянства, живя в Ясной Поляне (по сути, большой деревне), видел всё своими глазами. Порой говорят, что Толстой играл на публику, изображал из себя народного заступника, но, судя по всему, что я читал о нем, это не так, никакого притворства не было. Ленин называл Льва Толстого «зеркалом русской революции» — а я бы сказал, что он, как губка, вобрал в себя многие болевые точки русской жизни. Именно это и способствовало его популярности.

Читайте также

Письма об исповеди

Но была и другая, не менее серьезная причина: помимо пафоса сочувствия страдающему народу, в учении Толстого был и пафос отрицания, разрушения существующих государственных и культурных институтов — монархии, аппарата принуждения (армии, полиции, суда), Церкви, семьи. И вот эта его «негативная программа» находила горячий отклик среди людей, симпатизирующих революционным идеям: социал-демократов и их идейных сторонников из интеллигенции.

Кстати говоря, помимо знаменитого ленинского определения Толстого как зеркала русской революции, в те годы был и другой слоган — «зеркало русской интеллигенции». И тут нельзя не вспомнить слова русского философа Георгия Федотова об интеллигенции — что она всегда была «между молотом власти и наковальней народа». Вот и Лев Толстой метался между этими молотом и наковальней.

 Непротивление… и разрушение

 — Но тут возникает некое смысловое противоречие. В учении Толстого огромную роль играет идея «непротивление злу силой». Как же в одних и тех же головах совмещались и непротивление, и желание переустроить общество силой?

— Это кажущееся противоречие. Иллюзия возникает оттого, что, во-первых, все поклонники учения Толстого мыслятся как нечто цельное, единое, а во-вторых, само учение Толстого воспринимается как четкая, внутренне логичная, взаимосвязанная философская система. Но на самом деле нет ни того, ни другого.

Никакой четкой философской системы Лев Толстой не создал. Если называть «учением» его религиозные и публицистические сочинения, то они распадаются на три не слишком-то связанных друг с другом блока: это обличение власти и государственных институтов, это попытка создать свою версию христианства и это, собственно, учение о непротивлении злу силой. Само по себе это учение о непротивлении не является неким неизбежным следствием ни религиозных взглядов Льва Николаевича, ни политических. Более того, на примере Индии мы видим, что идея непротивления может вырасти на совершенно иной религиозно-культурной почве и при этом вовсе не подразумевает ни разрушительной политической деятельности, ни переоценки традиционных религиозных представлений.

Вообще, замечу, что толстовская идея о непротивлении злу была наименее востребована его поклонниками. Как, в общем, и его попытка переписать Евангелие, создать свою версию христианства. Большинству тогдашних почитателей великого писателя нужно было совсем другое, а именно: его разрушительный пафос. Им восторгались именно из-за его нападок на государство, на связь между государством и Церковью, на традиционный семейный уклад. Фактически Толстого воспринимали как полезного попутчика. Образно говоря, как таран, которым можно прошибить стены «старого режима».

А надо сказать, разрушительный пафос Толстого был очень силен и вовсе не сводился только к неким теоретическим рассуждениям. Так, например, в «Солдатской памятке» (напечатанной в 1890-х годах огромным тиражом в Англии, в издательстве, созданном секретарем и помощником Толстого Владимиром Чертковым) есть прямые призывы бросать оружие, не подчиняться командирам. Разумеется, это было крайне выгодно всем тем, кто мечтал свалить «прогнившее самодержавие» и построить на его обломках «прогрессивное общество».

 — То есть получается, что те головы, в которых уживались и симпатии к непротивлению, и симпатии к революции, были крайне немногочисленны?

— В принципе да, хотя тут необходима научная осторожность. Дело в том, что у нас нет никакой статистики, сколько было революционно настроенных почитателей Льва Толстого, сколько было приверженцев его религиозных идей, сколько людей всерьез восприняли идею о непротивлении злу силой. Вообще, то, как влияет тот или иной мыслитель на общество, чаще всего остается неисследованным. Во всяком случае, делать какие-то количественные оценки сложно.

Поэтому, исходя из общих соображений, отвечу так: да, скорее всего, смесь из непротивления и идей революционного переустройства встречалась редко, но сколько именно было таких людей, судить не берусь. Во всяком случае, если такие и были, то остались незамеченными, не создали какого-то, как сейчас сказали бы, «тренда».

В целом всех поклонников Толстого можно разделить на две группы. Во-первых, это те, кому был наиболее близок негативный пафос его сочинений и для кого он был именно что попутчиком, стратегическим партнером, тараном, инструментом разрушения старого мира. Таковых, как мне кажется, было большинство. И во-вторых, это те, кто увлекся именно религиозной стороной учения Толстого, это близкий круг его единомышленников, это «толстовцы» в строгом смысле слова, создававшие сельскохозяйственные коммуны. Этих людей было гораздо меньше, и они, как правило, держались в стороне от революционной деятельности. Тем более что после первой русской революции 1905 года, когда происходили убийства, погромы, поджоги усадеб, у интеллигенции наступило некоторое отрезвление.

  Переоценка ценностей

 — Давайте перейдем к заочной полемике отца Иоанна Кронштадтского со Львом Толстым. Иногда создается ощущение, что отец Иоанн переоценивал влияние учения Толстого на отпадение людей от Церкви, что ему бы лучше стоило полемизировать с революционерами. Что Вы об этом думаете?

— Я не согласен с такой позицией. Почему отец Иоанн восставал именно на толстовское учение? Да потому что тогда в России среди идейных «разрушителей» просто не было фигуры, равновеликой Толстому. Толстого знали абсолютно все, абсолютно все им зачитывались, он был ярок, талантлив, харизматичен. С кем еще отцу Иоанну было спорить, против кого писать статьи? Против Ленина, которого тогда мало кто знал? В том-то и дело, что Толстой был враг понятный, известный, что он разрушал фундамент русской культуры, а этот фундамент, как прекрасно понимал отец Иоанн — Православие. Потом это поняли и другие.

Вообще, неправильно считать, что в этой идейной борьбе было два полюса — Толстой и отец Иоанн Кронштадтский, а кроме полюсов, ничего и не было. Многие русские мыслители со временем тоже поняли, какой вред именно культуре наносит толстовское учение. Например, это поняли Иван Бунин и Марк Алданов, которые как литераторы, как художники были очень близки Толстому, восхищались его творческой манерой, но не его идеологией.

 — Интересно, а изменилось ли у русской интеллигенции отношение к идеям Толстого после революции 1917 года?

— Опять же, смотря о ком говорить. Если речь о близком круге помощников и единомышленников Толстого, например, Черткове и его окружении, то у них ничего не изменилось. Что касается оставшихся в советской России толстовцев, создававших коммуны, — тут вопрос сложный. Сложный прежде всего потому, что практически все эти люди в советское время были репрессированы, жизнь большинства из них сложилась трагически, и что они думали в лагерях и ссылках про учение Толстого, просто неизвестно. Но вот если говорить о русской интеллигенции, которая оказалась в эмиграции, там переоценка произошла, причем не только у отдельных людей, а массово. После того, что случилось с Россией, признавали они, всерьез говорить о политических идеях Толстого уже нельзя.

Кроме того, в этих же кругах чем дальше, тем большим авторитетом начинал пользоваться Федор Михайлович Достоевский, которого наконец-то прочитали как следует и даже увидели в нем пророка, предсказавшего революцию, особенно в романе «Бесы». И фигура Достоевского постепенно стала вытеснять Толстого. Ну и, конечно, многих русских либеральных интеллигентов случившаяся и со страной, и с ними лично катастрофа привела в Православную Церковь, они стали воцерковляться — и это тем более заставляло их критически взглянуть на толстовское учение. Кстати, воцерковление привело и к тому, что иначе они стали относиться и к отцу Иоанну Кронштадтскому, который был очень популярен в Русской Зарубежной Церкви (и канонизирован там куда раньше, чем в России).

Такая вот переоценка ценностей.

 — Если говорить о сути заочного спора между отцом Иоанном Кронштадтским и Львом Толстым, можно ли сказать, что спор этот окончен, что история расставила тут все точки над i? Или в других формах, с другими персоналиями он продолжается в России и по сей день?

 — Безусловно, продолжается. Это принципиальный спор, который в разное время может принимать разные обличия, но в целом суть его в следующем: в чем смысл христианской веры и христианской традиции? Является ли церковная, православная традиция адекватным отражением христианского благовестия и христианского опыта, как утверждает прот. Иоанн Кронштадтский, или, как проповедует Л. Н. Толстой, этот опыт был в истории искажен Церковью и требует нового осмысления и, что самое главное, совершенно нового понимания, далекого от понимания Церкви? Мы видим, что в современном мире этот вопрос обретает новое измерение.

Есть ряд социологических исследований на тему, каково отношение российской молодежи студенческого возраста к религии. Так вот, большинство считает себя людьми верующими, но тех, кто знает церковное вероучение, и даже тех, кто просто хотел бы узнать правду о Церкви, гораздо меньше. Иными словами, современная молодежь не отрицает важности религиозной жизни, но далеко не всегда ассоциирует ее с Церковью. В Европе, кстати, точно такая же картина. Вот важный отголосок спора отца Иоанна и Толстого и вот огромное пространство работы для православных миссионеров в современном мире.

Беседовал Виталий Каплан

 Фото 1. Л. Н. Толстой. Фото С. Л. Левицкого. 1856

 Фото 2.  Дневник Л. Н. Толстого. 1891-1895

 Фото 3.  Репин И. Е. Лев Николавич Толстой босой. 1901

 Смотри также:

Лев Толстой и Церковь: Война без мира?

Церковь скорбит о Льве Толстом

Лев Толстой и Церковь

Семейная сказка Толстых: NPR

Любовь и ненависть: Семейная сказка Толстых Роман Льва Толстого Анна Каренина

начинается строкой: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Новая книга о жене Толстого показывает, что их брак, похоже, относится ко второй категории.

Интервью с авторами

16 октября 2007 г., 12:01 по восточноевропейскому времени.

Утренний выпуск

Любовь и ненависть: Семейная сказка Толстых

Этот автопортрет Софьи Толстой в Ясной Поляне в 1906 году «является метафорой того, как она часто понимала свое тяжелое положение: она одинока, замкнута, изолирована в своем собственном личном мире. Ее муж нависает над ней», Лея Бендавид-Вал. пишет. Софья Толстая скрыть заголовок

переключить заголовок

Софья Толстая

Этот автопортрет Софьи Толстой в Ясной Поляне в 1906 году «является метафорой того, как она часто понимала свое тяжелое положение: она одинока, замкнута, изолирована в своем собственном личном мире. Ее муж нависает над ней», Лея Бендавид -Вал пишет.

Софья Толстая

Из «Песни без слов»

Лев Толстой с дочерью Таней в Ясной Поляне, 21 июня 1904 года. Софья Толстая скрыть заголовок

переключить заголовок

Софья Толстая

Лев Толстой с дочерью Таней в Ясной Поляне, 21 июня 1904 года.

Софья Толстая

Внук Софьи Володя Толстой в феврале 1903 года. Софья Толстая/National Geographic скрыть заголовок

переключить заголовок

Софья Толстая/National Geographic

Внук Софьи Володя Толстой в феврале 1903 года.

Софья Толстая/National Geographic

Одна из самых известных фраз в литературе — начало романа Льва Толстого «Анна Каренина»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Собственный брак Толстого, кажется, подпадает под вторую категорию. У него и его жены Софии было 13 детей. Она была неоценимой помощницей в его работе, вручную переписывая его рукописи.

Но Софья, графиня из русской аристократии, была нетерпима к идеям Толстого о социальных реформах и упрощении жизни. И он мало сочувствовал ее увлечениям музыкой и фотографией.

Лия Бендавид-Вал, автор книги Песня без слов: фотографии и дневники графини Софьи Толстой , говорит, что семья Софьи предоставила Льву Толстому персонажей для его книг. Например, в «Война и мир » героиня Наташа создана по образцу младшей сестры Софии, Тани.

Брак Толстых начался «прекрасно», рассказывает Бендавид-Вал Деборе Амос. «Они были безумно влюблены, когда поженились в 1862 году, и делились всем, включая свои дневники. Они использовали свои дневники, чтобы разговаривать друг с другом.

«Она копировала его рукописи, и он прислушивался к ее мнению, что было очень приятно ей», — говорит Бендавид-Вал.0002 И София, и Лео были «очень эмоциональны, очень страстны, и их любовь была полной, страстной, глубокой и богатой — как и их ненависть», — говорит Бендавид-Вал. «И, к сожалению, ненависть, похоже, в конце концов победила».

София стала навязчиво бояться, что Лео написал новое завещание. Он услышал, как она обыскивает его кабинет в поисках документа, и пришел в ярость. Он решил, что это последняя капля, и ушел от жены. В поезде ему стало очень плохо, и вскоре он умер.

«Они нуждались друг в друге», — говорит Бендавид-Вал. «Ни один из них не смог бы прожить столь же полную и богатую жизнь без другого».

Выставка «Песни без слов» в Американском университете

15 октября 2007 г., 12:01 по восточноевропейскому времени.

Лия Бендавид-Вал

Автопортрет Софьи Толстой в Ясной Поляне, июнь 1901 года. Софья Толстая/National Geographic скрыть заголовок

переключить заголовок

Софья Толстая/National Geographic

Автопортрет Софьи Толстой в Ясной Поляне, июнь 1901 года.

Софья Толстая/National Geographic

 

Муж и жена использовали свои дневники для общения, говоря вещи, которые они не осмелились сказать друг другу вслух:

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ (ЛЕВ)
8 января 1863
Я утром —ее одежда. Она предложила мне возразить им, и я возразил, и сказал так — слезы и пошлые объяснения… Мы как-то поладили. Я всегда недоволен собой в таких случаях, особенно поцелуями — это фальшивые пятна. …Я чувствую, что она подавлена, но я еще более подавлен, и я ничего не могу ей сказать — нечего сказать. Мне просто холодно, и я с жаром хватаюсь за любую работу. Она перестанет любить меня. Я почти уверен в этом. Единственное, что может меня спасти, это если она не влюбится в кого-то другого, а это не моя вина. Она говорит, что я добрый. Мне не нравится это слышать; только по этой причине она перестанет меня любить.

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ (СОНЯ) 9 января 1863
Никогда в жизни я не чувствовал себя таким несчастным от угрызений совести. Я никогда не думал, что могу так сильно винить себя. Весь день меня душили слезы. Я чувствую себя таким подавленным. Я боюсь говорить с ним или смотреть на него. … Я уверен, что он, должно быть, вдруг понял, насколько я гнусный и жалкий.

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ (ЛЕВ) 15 января 1863
Встал поздно; мы в дружеских отношениях. Последняя ссора оставила какие-то небольшие (незаметные) следы — а может быть, оставило время. Каждая такая ссора, какой бы незначительной она ни была, — это шрам на любви. Мгновенное чувство страсти, досады, себялюбия или гордыни пройдет, но шрам, пусть маленький, навсегда останется на самом лучшем, что есть в мире, — на любви. Я буду знать это и охранять наше счастье, и ты тоже это знаешь…

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ (ЛЕВ) 5 августа 1863
. .. Я просмотрел ее дневник — скрытая злость на меня светится под словами нежности. В реальной жизни часто так же. Если это так и все это ее ошибка — это ужасно…

Спустя почти три десятилетия после этого обмена Соня решила скопировать дневник мужа для потомков. Она отметила, что 20 ноября 1890 года я переписывала дневники Левочки, которые обложки всю свою жизнь. … Она рассказала, как на нее повлияла копировальная работа.

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ (СОНЯ) 8 декабря 1890
До сих пор переписываю дневник Левочки. Почему я никогда не читал и не копировал его раньше? Она просто лежала у меня в комоде все это время. Не думаю, чтобы я когда-либо оправился от потрясения, вызванного чтением дневников Левочки, когда я была с ним помолвлена, — я до сих пор помню мучительные муки ревности, ужас того первого ужасного опыта мужской развратности…

Соня, кажется, фотографировала в основном, когда была счастлива, и писала, когда была в депрессии, но не всегда. Ее единственная запись за 1868 год гласит:

ЗАПИСЬ В ДНЕВНИКЕ 31 июля 1868
Мне смешно читать мой дневник. Сколько противоречий — как будто я несчастнейшая из женщин! Но кто может быть счастливее? Когда я нахожусь в комнате, я иногда смеюсь от радости и крестюсь, и молю Бога о еще многих-многих годах счастья. Я всегда записываю в свой дневник, когда мы ссоримся. … и мы бы не ссорились, если бы не любили друг друга. … Я женат уже шесть лет. …но я все так же люблю его той же страстной, поэтической, лихорадочной, ревнивой любовью…

Двадцать лет спустя их дневники наполнены горькими обвинениями и муками. В конце концов Толстой спрятал свои дневники от Сони, и она, в состоянии паранойи, одержимо искала их.

Перепечатано с разрешения Национального географического общества из книги Песня без слов: фотографии и дневники графини Софьи Толстой Лии Бендавид-Вал. Авторское право (c) 2007 г., Национальное географическое общество.

Сообщение спонсора

Стать спонсором NPR

потомков Толстого собрались на воссоединение семьи в России

ЯСНАЯ ПОЛЯНА, Россия — Сохранив лишь смутные воспоминания о своем русском детстве, Татьяна Паус — элегантная и седовласая — не смогла сдержать своего волнения, добравшись до загородной усадьбы, где жил ее дедушка Лев. Толстой написал одни из величайших романов 19 века.

Это был день разительных контрастов, когда потомки знаменитого русского писателя слезли со спецпоезда, идущего из Москвы в изнуряющую летнюю жару в пятницу.

Девушки в крестьянских одеждах принесли хлеб-соль — традиционное русское приветствие — толпе участников встречи, одетых в шорты и футболки, с видеокамерами на плечах.

Группу потомков Толстого приветствовали на недельном семейном сборе духовой оркестр из 12 человек и актеры, одетые как аристократы 19-го века, на прогулке.

«Мне это нравится», — сказала 87-летняя Паус, когда ей помогли спуститься с поезда в этой пасторальной деревне среди холмистых сельскохозяйственных холмов в 190 милях к югу от Москвы.

Паус — один из двух выживших внуков Толстого — автора «Войны и мира» и «Анны Карениной» — и один из 90 потомков Толстого, собравшихся в обширном поместье.

Они объявили это самым большим воссоединением Толстых за то, что праправнук Владимир Толстой называет рождением литературной карьеры Толстого и рождением семьи.

В этом году исполняется 150 лет со дня выхода в свет первого рассказа писателя «Детство» и 140 лет со дня неудачной женитьбы Льва на Софии.

Воссоединение было летним событием в течение нескольких лет, поскольку семья пытается сохранить связи, которые были почти разорваны, когда потомки рассеялись по миру после большевистской революции 1917 года. В последний раз семья собиралась там в 2000 году.

Паус уехала из России, когда ей было 3 года, так как ее родители бежали от коммунистического восстания против династии Романовых. Единственное ее воспоминание о России — игровая комната в семейном доме в Санкт-Петербурге. Она выросла в Швеции и, как и многие члены семьи Толстых, не говорит по-русски.

Вместо этого родственники болтают на разных языках — английском, французском, итальянском и шведском — иногда напрягаясь, чтобы понять друг друга.

Воссоединение — это детище Владимира Толстого, который восемь лет назад стал директором государственного музея-заповедника «Ясная Поляна» и начал капитальный ремонт, призванный привлечь туристов. Музей также принимает частное финансирование.

«Главное — покрепче связать семью и показать им, что мы сделали с Ясной Поляной», — сказал он.

Владимир Толстой в этом году не жалел денег. Гости прибыли поездом на отреставрированную станцию ​​у подножия березового переулка, ведущего в Ясную Поляну. Носильщики в костюмах 19 века и старинные вывески давали посетителям первое представление о изящной жизни их аристократического деда, который в старости стал глубоко религиозным и эстетичным. Он похоронен в роще на обочине тропы, проходящей через сосны, возвышающиеся над поместьем.

Недельные мероприятия в Ясной Поляне — это прогулки на лошадях, соколиная и гончая охота, военная инсценировка сцен из «Войны и мира».

Бремя прямого потомка Толстого, великие рассказы которого включают «Смерть Ивана Ильича» и «Казаки» и который прославился как социальный реформатор и пацифист, ложится более тяжелым бременем на плечи некоторых родственников, чем другие.

Джон Львофф, 47 лет, парижский кинорежиссер, сказал, что ему повезло, что он не носил фамилию, потому что его никогда не беспокоили автоматические вопросы о его происхождении.

Когда он был подростком, сказал Львов, имеющий французское и американское гражданство, он находил других авторов, таких как Федор Достоевский, более интересными, чем Толстой.

«Но когда я стал старше, я по-новому оценил Толстого — особенно его акцент на важности семьи», — сказал Львофф.

Екатерина Толстая, 14-летняя школьница из Англии, сказала, что прочитала большинство основных произведений Толстого и чувствует ответственность за поддержание связей между большой семьей.

«Здорово, что все узнают друг друга, становятся ближе», — сказала она.