Краткое содержание произведения Слово о полку Игореве Другой автор
Краткое изложение
Сочинения
142 сочинения
Другой автор
Краткое содержание
Значение «золотого слова» Святослава (По «Слову о полку Игореве»)Князь Игорь – герой «Слова о полку Игореве»Образ русской земли в «Слове о полку Игореве»Образ князя Игоря в «Слове о полку Игореве»ОБРАЗ ЯРОСЛАВНЫ («Слово о полку Игореве»)Образ Родины в «Слове о полку Игореве»Сочинение по произведению «Слово о полку Игореве»Ярославна – образ женщины-патриотки в «Слове о полке Игореве»Средства художественной выразительности в «Слове о полку Игореве»Отношение автора к князю Игорю Основная идея «Слова о полку Игореве»В чём пафос памятника «Слова о полку Игореве»Тема природы в «Слове о полку Игореве»Плач ЯрославныКаким я себе представляю автора «Слова о полку Игореве»Отзыв на «Слово о полку Игореве»Князь Игорь – герой и защитник в поэме «Слово о полку Игореве»Изображение природы автором «Слова о полку Игореве»Образ князя СвятославаПроблема автора в Слове о полку ИгоревеАнализ эпизода «Сон Ярослава» в «Слове о полку Игореве»Природа в «Слове о полку Игореве»Чем ценно идейное содержание «Слова о полку Игореве»Образ Русской земли в памятнике Древней Руси «Слово о полку Игореве» — сочинение«Золотое слово» Святослава и авторская позицияПатриотическая идея «Слова о полку Игореве»Художественные средства изображения в «Слове о полку Игореве»Образ идеального правителя в произведениях русской литературыОбраз Игоря защитника Русской земли в «Слове о полке Игореве»Описание Русской земли в «Слове о полку Игореве»Темные места честного «Слова о полку Игореве»После прочтения поэмы «Слово о полку Игореве»Ярославна продолжение фольклорных традиций в образеОбраз Ярославны в эпосе «Слово о полку Игореве»Фольклорные мотивы в «Слове о полку Игореве»Фольклорная традиция в «Слове о полку Игореве»Описание сюжета произведения «Слово о полку Игореве»Образы и символы в «Слове о полку Игореве»Основная идея «Слова о полку Игореве»Печальные повести в прозе о походе ИгоревомКто был автором «Слова о полку Игореве»Идея защиты земли Русской в произведениях устного народного творчестваХРИСТИАНСКАЯ ОСНОВА «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»Историческая основа и значение «Слова о полку Игореве»Композиция «Слова о полку Игореве»Воплощение в «Слове о полку Игореве» идеи единства Русской земли“Слово о полку Игореве” БородинаПервая часть «Слова…» рассказ о походе Игоря«Слово о полку Игореве» и его связь с устным народным творчествомОбразы Родины и ее защитников в «Слове о полку Игореве»Образ защитника Родины в «Слове о полку Игореве»ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»Слово о полку Игореве» — памятник литературы древней РусиПафос памятника «Слова о полку Игореве»Защитники родной земли в «Слове о полку Игореве»»Слово о полку Игореве» — исторический документ XII века (1)«Слово о полку Игореве» О русская земляСлово о полку Игореве исторический документ XII векаО, светло светлая и красно украшенная земля русская! (по «Слову о полку Игореве»)Смелость и любовь к родине в «Слове о полку Игореве»«Слово о полку Игореве» — величайший памятник древнерусской литературыИдейно-художественное своеобразие «Слова о полку Игореве»Повествование о походе русской дружины в «Слове о полку Игореве»Религиозные представления человека 12 века на примере поэмы «Слове о полку Игореве»Изображение Руси в Слове о полку ИгоревеСвятослав – князь киевскийИстория открытия «Слово о полку Игореве»Лучше же убитым быть чем плененным бытьРаскрытие основной идеи «Слова о полку Игореве»«Слово о полку Игореве» — выдающийся памятник древнерусской литературы.
Фрагмент из эпоса о Всеславе и его взаимосвязь со «Словом о полку Игореве»«Слово о полке Игоревом» источник братских литератур русской белорусской украинской«Слово о полку Игореве» и проблема авторстваИзображение ратных подвигов как потребности времени»Слово о полку Игореве» — исторический документ XII века (2)Природа символистического восхождения в «Слове о полку Игоревым»Слово по поводу страданий Русской земли в древнерусской литературеОбобщающее значение образа Ярославны для образа русской женщиныСила и стойкость русских князей в «Слове о полку Игореве»«Слово…» выросло на плодородной почве русской культуры XII векаПересказ «песен» Бояна включенный в текст «Слова о полку Игореве»Братия и дружина! Лучше погибнуть, чем быть пленным«О русская земля! Уже за шеломянем еси»«Cлово о полку Игореве» и его связь с устным народным творчествомКомпозиция и ее роль в раскрытии основной идеи «Слова о полку Игореве»Идейно художественное своеобразие “Слова о полку Игореве”Призыв русских князей к единению в «Слове о полку Игореве»Жанровый сюжет летописи «Слово о полку Игореве»Первое на Руси лиро эпическое произведение «Слово о полку Игореве»«Слово о полку Игореве» исторические данныеЯзычество и христианство в «Слове о полку Игореве»«Слово о полку Игореве» — храм древнерусской литературы«Слово о полку Игореве»: сюжет и проблематика поэмыПолитические идеи автора «Слова о полку Игореве»Киевская хроника XII столетия«Слово о полку Игореве» — литературный памятник мирового средневековьяШирокие пространства действия в «Слове о полку Игореве»Исторические сведения для изучения «Слова о полку Игореве»Книжные предисловия к «Слову о полку Игореве»Картина затемнения солнца в «Слове о полку Игореве»Изображение РусиВремя написания «Слово о полку Игореве» и вопрос о его автореКраткое изложение древнерусского эпоса «Повесть временных лет»«Слово о полку Игореве» удивительнейший памятник древнерусской литературыЧеловечность «Слова о полку Игореве»Идейное содержание «Слова о полку Игоревом»О чем же повествует «Слово о полку Игореве»Основные образы.
Очень краткое содержание рассказа «Слово о полку Игореве»
Во вступлении автор сообщает читателю, что будет вести своё повествование четко и лаконично, без лишних витиеватостей и отступлений.
Он как бы противопоставляет свой рассказ тому, как вещал великий сказитель Боян.
Князь Игорь с дружиной выдвигается в военный поход против половцев. В день, когда русское войско выступало против врага, Игорь заметил, что солнце на небе затянулось тенью, но пренебрег зловещим знаком Судьбы, ведь желание разгромить врага было намного сильнее. Князь принимает решение двинуться со своим войском к Дону. В пути воинов сопровождают дурные предзнаменования: крики птиц, вой волков и мистические скрежетания.
На рассвете войско вступает в сражение с половцами и одерживает грандиозную победу, русичи берут ценные вещи и пленят девушек половцев. Пока отряд мирно проводит ночь в степи, ханы Гзак и Кончак вступают в сражение с отрядом Игоря около реки Каялы. Русские войны, перегородив поля, стараются мужественно отражать натиск хитрого врага.
Автор немного отступает от повествования и рассказывает о грозных походах и междоусобицах Олега, предка Игоря, что приносили собой разорения и смерть.
Однако такого кровопролития, как сейчас, ещё не бывало.
Сражение было ужасающим и смертоносным, длилось оно два дня и две ночи. На третий день русские войны терпят поражение, а Игорь и брат его Всеволод попадают в плен. Наступают смутные времена, начинаются междоусобные войны, которыми пользуются враги и устраивают многочисленные нападения на Русь. Князь Святослав не так давно в блистательных походах своих нещадно громил половцев, не давая им сунуться на Русскую землю, к тому же взял в плен их хана Кобяка. А теперь половцы вновь безбоязненно вторгаются на Русскую территорию и одерживают победу за победой.
Во время поражения русских воинов князь Святослав из Киева видит тревожный сон и, чтобы разгадать его значение, созывает бояр. Толкование сна было таково: войско Игоря и Всеволода в сражении с половцами было разгромлено. Святослав недоволен поступком младших князей, он зол, что сыновья не вовремя двинулись в это сражение, не обратившись за помощью к нему и другим князьям. Когда половцы заполонили землю Русскую, Святослав призывает князей встать на защиту Родину и отомстить врагам.
Он просит помощи у Всеволода, Рюрика и Давида, обращается к князю Галицкому Ярославу, созывает Мстислава с Романом, зовет с собой в поход князей Ингвара и Всеволода, ведь у всех них есть на это силы и ум, воинская доблесть и отвага.
Автор повествует читателю о неудачном подвиге князя Изяслава, что пытался обезопасить Русь от внешних врагов. Никто так и не пришел к нему на помощь, и князь отдал свою жизнь на поле сражения. Далее создатель «Слова» говорит о жизни Всеслава, что вел вражду со множеством княжеств, совершал ожесточенные битвы на земле Русской и познал на своем пути много разных несчастий. Вспоминая былых князей, автор примером истинного защитника Руси упоминает Владимира и ставит его в противопоставление Рюрику и Давиду, которые не могут найти между собой согласие.
Пораженная горем о трагической участи мужа Ярославна плачет на высокой городской стене в Путивле. Её гложет вопрос, как же могло так произойти, и с мольбой о помощи девушка обращается к солнцу, небу, Днепру.
Природа отзывается на зов Ярославны и посылает к Игорю свои могущественные силы, помогая ему бежать.
Князя сопровождает его помощник Овгур, и вместе они на лошадях мчат из половецкого плена, преодолевая версты степей и рек то белкой, то соколом, то гоголем. Когда Гзак и Кончак обнаруживают исчезновение Игоря, они размышляют над тем, как поступить с его сыном, который остался в плену – подстрелить ли или сосватать ему половецкую девушку – и не могут прийти к единому выбору. Возвращение князя Игоря сравнивается в поэме с восходом, а ликование русской народа доносится до самого Киева.
В заключении автор доносит до читателя главные посылы «Слова» – трепетное отношение к Родине, сохранение единства страны и восхваление мужества и отваги русичей.
Призраки Бородино, Софи Пинкхэм
Обсуждается в этом эссе:
На память о памяти, Мария Степанова. Перевод Саши Дагдейл. Новые направления. 432 страницы. 19,95 долларов США.
Война зверей и зверей, Мария Степанова.
Перевод и предисловие Саши Дагдейл. Книги Кровавого Топора. 128 страниц. 18,95 долларов США.
Голос за кадром: стихи и очерки, Мария Степанова. Под редакцией Ирины Шевеленко. Издательство Колумбийского университета. 360 страниц. 40 долларов.
Во время кризиса 2014 года в Украине одну из самых ярких сепаратистских группировок возглавлял россиянин Игорь Гиркин, более известный под псевдонимом Стрелков («Стрелок»). Одержимый реконструктор исторических сражений, Стрелков особенно любил Гражданскую войну в России, часто играя белогвардейского офицера-антикоммуниста. На востоке Украины он носил белогвардейскую стрижку и усы, а его солдаты пели баллады о гражданской войне. Он был не одинок в этой чувствительности. В других местах на территориях, удерживаемых сепаратистами, аляповатые рекламные щиты призывали повторить советское поражение украинских националистов во главе со Степаном Бандерой во время Второй мировой войны. Были транспаранты в честь Сталина и публичные порки костюмированными казаками.
Русская поэтесса и эссеист Мария Степанова метко назвала это явление «история как веселящий газ», процесс, посредством которого те, кто чувствует себя лишенным власти, находят заместительное достоинство в подвигах своих предшественников. Это имеет поразительное сходство с недавними тенденциями в Соединенных Штатах и Западной Европе, где сторонники Трампа развевают флаги Конфедерации, а сторонники Брексита декламируют Киплинг, но его корни в России восходят к распаду Советского Союза. С середины 90-х годов Россия, утратив статус имперской сверхдержавы, искала новую национальную идею, образ себя, который придавал бы чувство собственного достоинства и цели. Правительство увековечивало память различных деятелей имперского и советского периодов, возводя уродливые новые памятники Владимиру Великому (который обратил Киевскую Русь в христианство в десятом веке), Петру Великому, маршалу Жукову и Михаилу Калашникову.
Для Степановой эта форма коллективной памяти сродни поеданию лотоса, отрицанию настоящего и лишению будущего. «Когда любые разговоры о том, что происходит здесь и сейчас, становятся невозможными, — пишет она в своем эссе 2014 года «Сегодня до вчерашнего дня»
разговор о прошлом становится лишь эвфемизмом, средством выяснения нашего отношения к вытесненному настоящему, способом занять позицию, прощупать и обозначить себя и свое: капитуляцию и смерть русской интеллигенции, победа, украденная какой-то неназванной сущностью, глобальный заговор.
. . что бы ни.
. . что бы ни.Степанова, одна из самых почитаемых ныне живущих поэтов России, также является редактором-основателем независимого издания Colta.ru, которое сравнивают с Нью-Йоркское обозрение книг. Она была важным критическим голосом в путинские годы, звездой путешествующей по миру либеральной интеллигенции Москвы: там, где работы Светланы Алексиевич существуют в своего рода советском стеклянном колпаке, изображая трагический мир замкнутых жизней и горизонтов, Степанова — настоящая космополитка, обязанная Зонтаг и Барту не меньше, чем Пушкину, Мандельштаму и Цветаевой. В ее эссе часто исследуется работа коллективной памяти в России, то, как обрывки истории превращаются в пропаганду и лживую канитель; в своих стихах она оживляет язык, притупленный клише советского жаргона и русского патриотизма.
В России существует давний идеал поэта как совести народа, наследие имперских десятилетий, когда цензура подтолкнула политический дискурс к искусству.
Цикл стихов Анны Ахматовой «Реквием» о сталинских репрессиях начинается с описания ожидания в очереди в ленинградской тюрьме в поисках новостей об арестованном сыне. Женщина шепчет Ахматовой на ухо: «Вы можете это описать?» Момент закрепляет видение поэта как добродетельного, страдающего свидетеля несправедливости государства. Иногда казалось, что Степанова надевает эту мантию как в России, так и за рубежом, и ощущение, что она охраняет пламя морального авторитета русской литературы, является ключевым компонентом ее привлекательности. Советская литературная пропаганда заставила многих скептически относиться к политической поэзии, но Степанова достигает правильного баланса, этически справедливого, но не резкого звучания.
Однако ее идеал отличается от идеала Ахматовой. Вместо того, чтобы безопасно позиционировать себя на высоком моральном уровне, Степанова спрашивает, как ее сознание и использование языка были испорчены авторитаризмом, милитаризмом и бессмысленным игнорированием фактов в России.
Она видит себя не мученицей, а кем-то, кто безвозвратно замешан в злодеяниях своей страны. Вместо того, чтобы уйти в историю, она примеряет на себя голоса и взгляды самых разных россиян. В этом она моделирует, как граждане других стран могут ориентироваться в своих собственных поляризованных обществах.
С публикацией в этом году трех ее книг на английском языке Степанова, наконец, получает заслуженное внимание в англоязычном мире. Тонкая и эрудированная в своем трактовке политики и истории, ее работа является столь необходимым противоядием от грубых изображений России, которые в последние годы заполонили англоязычные СМИ. В дополнение к «Голос за кадром», подборке стихов и эссе Степановой, теперь у нас есть ее первый англоязычный сборник, «Война зверей и зверей», , чье одноименное длинное стихотворение входит в число лучших литературных произведений, написанных в ответ на войну в Украине; и ее емкое прозаическое произведение 2018 года « Памяти памяти, », получившее престижные российские премии «НОС» и «Большая книга», вошедшее в лонг-лист Международной Букеровской премии.
&аст; Это последнее для нее отправление. Отчасти мемуары и отчасти эссе, книга якобы является попыткой построить семейную историю из документов, оставшихся после смерти тети. Но в то же время, пишет Степанова, «эта книга о моей семье вовсе не о моей семье, а совсем о другом: о том, как работает память и чего от меня хочет память». По мере того, как она углубляется в историю русско-еврейской семьи Степановой, разветвляясь на более широкие вопросы о природе памяти, книга демонстрирует многие из качеств, которые сделали ее любимой писательницей в ее родной стране: изысканные образы и метафоры, нежная чувство русской литературной традиции и мягкий, меланхоличный подход к бурной истории региона. Прежде всего он спрашивает: что заслуживает памяти и что лучше забыть?
Родилась в 1972 году. Свои первые стихи Степанова опубликовала еще во время учебы в средней школе в Москве. Ее мать, Наташа, предпочитала стихи колыбельным, и Степанова могла читать стихи еще до того, как научилась читать.
Наташа мечтала учиться в Московском Литературном институте имени Горького, но отец отказался от ее желания, сказав ей: «Мы евреи. Тебе нужна профессия». Во время дела врачей 1953 года мать и бабушка Наташи, еврейские врачи, каждую ночь ждали ареста. Полиция за ними так и не пришла, но СССР оставался местом, где еврейство требовало сверхкомпенсации. Послушная дочь, Наташа писала карандашом секретные стихи и стала инженером, работая в подпольном научно-исследовательском институте, «как Персефона». Ее дочь приняла судьбу, которую она отложила в сторону. Помня о скомпрометированной судьбе одобренных государством поэтов, Степанова вместо этого начала свою трудовую жизнь в качестве копирайтера во французском рекламном агентстве, а затем устроилась на телевидение. Сочиняя стихи в свободное время, она вскоре начала получать главные русские литературные премии и приобретать постоянных читателей; сегодня она входит в число самых популярных поэтов в стране, где у поэзии гораздо более широкая аудитория, чем в Соединенных Штатах.
Еще до начала конфликта в Украине Степанова уже смешивала в своей поэзии литературную классику, фольклор и советскую популярную культуру, наполняя свои стихи обрывками песен, используя старый язык, чтобы создать жуткий, жестокий, зазеркальный мир. Но ее поэтический бриколаж приобрел новую актуальность, когда память о войне была реактивирована. «У меня было ощущение, что события сделали что-то значительное для языка, на котором я пишу», — сказала она в недавнем интервью Guardian ,
, что ее очертания менялись, искажались, дробились, ломались, фразы сходили с ума, теряли себя. Я начал писать, пытаясь найти место для всех разрозненных фрагментов употребительных языковых единиц, стихотворных строк, военных терминов и советских военных песен, чтобы лучше понять, что со всеми нами произошло.
На основе этого чувства Степанова написала два больших стихотворения — «Война зверей и зверей» и «Сполия», в которых исследуются война и мир, общественная и личная память, насильственная фрагментация языка и попытки его спасти.
Фигуры, сцены и места из русской и советской истории мелькают в длинных панорамных кадрах: убитый царь Николай II, легендарный утонувший город Китеж, торжествующие фрески Московского метрополитена. Вместе стихи предлагают беспрецедентное изображение уплощения времени и насильственной инструментализации истории и языка в современной России. Романтические баллады смешиваются с советскими джинглами, а поэзия Серебряного века выступает против путинской пропаганды. Слова распадаются на части на странице. Мы видим стремление воссоединиться с воображаемым народом прошлого: «Кто не хотел бы пить тихий дон из / дедовской деревянной чаши, возвращаясь в прошлое»? Мы видим жертвы, принесенные во имя памятной славы:
культура ведет страх
сквозь перчатку человеческой природы,
вонючие лавровые венки
погруженные в кипящую кастрюлю,
туда, где идет бойкая торговля
живой единицей человека
В другой исторический момент опора Степановой на чисто русские аллюзии могла бы сделать ее поэзию недоступной для англоязычной аудитории.
Но российская и американская политика сближаются: чувство лишения коллективных привилегий провоцирует бегство в прошлое и нападки на тех, кого считают историческими врагами, а также современными соперниками. Действительно, в предисловии к Война зверей и зверей, Британский поэт и драматург Саша Дагдейл объясняет, что она согласилась перевести заглавное стихотворение, потому что видела подобную динамику в своей стране во время Brexit.
Дезориентация России во времени, утверждает Степанова, коренится в подходе страны к языку. Советский официальный дискурс был заведомо шаблонным. Поначалу его лозунги были яростными и для многих вдохновляющими. Но после нескольких десятилетий постоянного использования советский формальный язык превратился в коллаж стандартных фраз. Много советского юмора, в частности знаменитые анекдоты, известные как анекдоты — сыграли на этом лингвистическое истощение. Распад Советского Союза привнес в русскую жизнь новый язык. Но для Степановой живет старый подход: «Публичное пространство — от официальных заявлений до соцсетей — заполнено исключительно заимствованной речью, с пробелами и потертостями, срок годности которой давно выцвет на упаковке».
Этот избитый язык, по ее мнению, не может считаться ни с проблемами настоящего, ни с предстоящими трудностями. В отличие от многих либеральных критиков Путина или Трампа, Степанова беспристрастна в своей критике, находя проблемы с обеих сторон. «Сравнивая Путина со Сталиным или Гитлером, — пишет она,
называя киевский Майдан фашистским или бандеровским, не является попыткой получить правильную формулу; оно предназначено только для того, чтобы внушать страх: как будто, вызвав призрак минувшей катастрофы, мы можем остановить или отразить его бледное подобие.
То же самое можно сказать и о давних дебатах о том, является ли Трамп фашистом. С политической точки зрения, мы задыхаемся от общественной памяти и исторических клише.
Стихи Степановой пытаются искупить испорченный язык. Этот процесс включает в себя немаркированное цитирование и сложное, намекающее использование рифмы, размера и языкового регистра, что делает ее поэзию чрезвычайно трудной для перевода.
В переводе Война зверей и зверей, Дагдейл сотрудничал со Степановой, чтобы переписать стихи для англоязычных ушей. Получилась реинкарнация степановой игры слов и кренящегося переплетения голосов, некоторые русские отголоски заменены английскими. В «Сполии» как в лихорадочном сне проносится обстановка русской истории и быта:
прозрачные сосновые ножки мелькают мимо
как теневая бородинская битва
москва как сыгранный сквозняк
выскальзывает из досягаемости его тянет сбокутам: неразлучны, сгрудились гроздьями,
пенятся чашечки сирени в темноте
пойманы в тонком дыму от военных медалей
середина цветения, распустившийся фейерверк
не святая богородица! не подземелье!
но потемневшие стекла в подъездах
V-знак размазан по стенам.
Такие строки показывают, как второстепенная природа языка может быть источником силы. В своем блестящем предисловии Дагдейл отмечает, что язык человека опирается на «историю семьи, историю нации, ее злоупотребления, культуру, преступления, пословицы, эксцентричность».
Язык «искажен и испорчен», как пишет Дагдейл, «но также просветлен и сделан чудесным». Временами он может казаться отягощенным, изношенным, изношенным историей и обесцененным политикой; но опыт слова есть источник его поэтической значимости.
В «Сполии» воспоминания о военной победе становятся салонной игрой, хотя мысли о войне перемежаются образами природной красоты. В переводе Дагдейла эти сопоставления происходят на уровне этимологии и исторического использования, а также образов. Слово «outwing» включает в себя как военные маневры, так и полет, в то время как «darkling glass» вызывает в памяти Шекспира, Мильтона и английских поэтов-романтиков, особенно Китса: «Darkling, я слушаю; и много раз / я был наполовину влюблен в легкую Смерть». Есть отголосок и Коринфянам: «А теперь мы видим сквозь тусклое стекло, тускло; но тогда лицом к лицу: теперь я знаю отчасти; но тогда познаю, как и Я познан». Через историю этих слов мы видим, что фетишизация войны есть поклонение смерти, отказ от ответственности перед живыми.
Но нам также напоминают о возможности более полного признания себя и других — такого признания, которое может привести к прочному миру.
«Сполия», название которой относится к древней и ранней современной практике встраивания старых мраморных и каменных украшений в новые здания, упоминает семейные фотографии и кинематографические моменты из утраченной повседневной жизни. Эти личные воспоминания — утешительное убежище от головокружительного внешнего мира, где вся история, кажется, происходит одновременно. Многие из изображенных членов семьи снова появляются в «В память о памяти», , где загрязненное, открытое пространство публичного поминовения уступает место нежности семейных сувениров. Это часть русской памяти, предполагает Степанова, которая может служить источником вдохновения, а не препятствием для прогресса: она питает, а не усыпляет. В то время как отдельные эссе Степановой часто тесно связаны с текущими событиями, на четырехстах с лишним страницах В Памяти Памяти никогда не упоминает Путина.
Книга начинается с тети Степановой Гали, которая умерла и оставила после себя квартиру, набитую памятными вещами. В старости Галя увлеклась идеей порядка, проводя дни за сортировкой и классификацией, перекладывая однодневки и сокровища своей жизни из одной комнаты в другую. Она так и не продвинулась вперед, потому что, поразмыслив, обнаружила, что каждый пункт важен по-своему: дневники, письма, фотографии, телепрограммы, вырезки из газет. Она закончила свою жизнь в такой тесной квартире, что единственным местом, где можно было сидеть, был продавленный диван, остров в море ушедшего времени.
Разглядывая, что осталось от Галиной жизни, Степанова почувствовала, что
все эти предметы были неразрывно связаны между собой, все имело смысл только в целом, в нагромождении, в рамках продолжающейся жизни, и теперь все это обращалось предо мною в прах.
Одной из целей задания В память о памяти является «разыграть мелодию», которая начинается с гор материала в квартире Гали, остановить процесс распада путем создания литературного памятника, который будет существовать еще долго после того, как подлинные документы исчезнут.
рассыпался. В то время как поэзия Степановой создается из нематериальных реликвий и мусора языка, In Memory of Memory хранит физические остатки прошлого, используя их как исходный материал для семейной истории. Здесь семья — это не только вопрос биологии; он также включает в себя писателей и художников прошлого, а также относительно неизвестных исторических персонажей, таких как Любовь Шапорина, художница, которая вела блокадный дневник Ленинграда, в котором, как отмечает Степанова, появляются удивительные лирические моменты, подобные «пузырям, образующимся подо льдом».
Степанова считает свою семью обычной, но все в Советском Союзе близко соприкасались с историей. Прабабушка Степановой, Сарра Гинзбург, дочь преуспевающего еврейского купца и одна из четырнадцати братьев и сестер, была частью кружка молодых революционеров в Нижнем Новгороде. Любимая фотография под названием «Бабушка на баррикадах» показывает Сарру во время 19-го века.05 революции, ее правый глаз «прикрыт черной повязкой, как пиратская повязка», ее щеки раскраснелись, а волосы всклокочены.
Степанова описывает детскую поездку в Ленинград, когда ее мать указала на Петропавловскую крепость, где Сарра отбывал срок за распространение нелегальной политической литературы; у семьи даже было несколько писем, написанных Сарре в тюрьме. После освобождения Сарра уехала во Францию изучать медицину вместе с десятками других радикально настроенных русских женщин. (История притока русских женщин, многие из которых были еврейками, во французские медицинские школы, которые начали принимать женщин в 1860-х годах, является одним из многочисленных увлекательных отступлений в книге.) учебников и выжить. Мать Степановой, Наташа, родилась сразу после того, как ее семья эвакуировалась на восток, подальше от немецких захватчиков. Позднее прибытие ребенка, 12, 19 сентября.41, рассматривался как форма пренатального такта. Месяц спустя во время оккупации Одессы, вероятно, был убит еще один прадед вместе с остальным еврейским населением города. В семейной памяти, как и в общественной жизни, насилие всегда рядом.
В ходе стремления Степановой рассказать историю своей семьи бывают моменты сопротивления и моменты стыда. Степанова сравнивает свой проект с подвигом Хэма, «обнажающего уязвимое и обнаженное тело семьи, ее темные подмышки, ее бледный живот». Она рассматривает идею о том, что семейная история – это заточение, неволя, нашествие. Только живые могут позволить себе роскошь отказа. Степанова была очарована письмами отца, написанными в 1965 из Байконура, в казахстанской степи, где у Советов была космическая программа. Работая там гражданским инструктором, ее отец присылал домой рассказы о том, как поймал лисицу и пытался ее дрессировать, о походе в степь, о ночи, проведенной за пьянкой с приезжими геологами. Но когда Степанова попросила воспроизвести эти письма в своей книге, отец отказался: «Мне невыносима мысль, что кто-то прочитает эти письма и подумает, что я такой». Должно быть, он писал, имея в виду службы безопасности, и чтобы успокоить свою семью. То, что он написал, не было правдой.
Он не хотел видеть себя сведенным к пачке писем, как предок сводится к одной студийной фотографии или канонический писатель к одному портрету.
История Лёдика, бывшего родственника, который больше не может протестовать, иллюстрирует, как серия уклончивых писем может стать полнотой памятной жизни. Лёдик был убит под Ленинградом в августе 1942 года в возрасте двадцати лет. Его самоцензура вопиющая и трогательная, мотивированная заботой о матери и остальных членах семьи. За день до смерти он написал ей:
.Я очень беспокоюсь о твоем здоровье, потому что отец написал, что ты жалуешься на истощение. Пожалуйста, напишите и пришлите подробности, расскажите, как у вас дела. . . . Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, это совершенно не нужно.
Его деликатность превращает его последние годы в негативное пространство памяти, задокументированное только его отказом описать происходящее.
Эта глава — одна из самых трогательных в книге, так как Степанова использует другие источники, чтобы собрать воедино то, что Лёдику пришлось пережить на фронте, и ужасы блокадного Ленинграда, за которые он погиб.
Мы узнаем о «моргании луны», народном названии туннельного зрения у дальтоников, вызванного дефицитом витаминов и истощением; условие вынуждало войска идти в одну линию, каждый с рукой на человеке перед ним. Но солдаты питались лучше, чем гражданские. В Ленинграде от голода преобразовывались и люди, и предметы. Люди поседели, их зубы крошатся, разговор неудержимо переходит к воспоминанию о еде. Кожаные сапоги стали выглядеть как ужин, а детей предупредили, что дружелюбных незнакомцев следует рассматривать как потенциальных каннибалов. «Граница между повседневным и немыслимым исчезла, — пишет Степанова. «В ленинградской Публичной библиотеке на полу валялись остывшие трупы библиотекарей, но книгу еще можно было взять». полк Лёдика воевал на торфяниках за городом; он погиб в первый день непродуманного военного наступления через болота и леса. За письмом, извещающим о его смерти, сразу же следует письмо, сообщающее о смерти его отца, который был призван во время позднего, отчаянного призыва на военную службу и убит бомбой еще до того, как добрался до поля боя.
Лидия Гинзбург, литературный критик, чьи « Блокадные записки » являются одним из ключевых источников Степановой, считала, что жестокое обращение и лишения, которые пережили советские граждане, помогли породить почти безумную способность к самопожертвованию, которая позволила им победить нацистов. Повествование о национальном мученичестве и триумфе во Второй мировой войне занимает центральное место в самовосприятии современной России. Его превратили в горький ура-патриотизм, грубые части были отредактированы, хрестоматийный пример того, как память может быть извращена во имя политики. Российские патриоты украшают себя черно-золотыми георгиевскими лентами — наследие царского периода, память о погибших во Второй мировой войне и жест агрессии против Украины. 9 мая, они украшают свои машины, чтобы они выглядели как танки, с табличками, которые взывают к Берлину!
Одна из игр слов в «Spolia» опирается на существительное женского рода для России, Россия, , которое также содержит русское слово для I ( ya ).
В стихотворении Степанова на короткое время становится взаимозаменяемой со своей страной, поскольку она перекликается с критикой своего литературного творчества — в частности, с использованием неотмеченных цитат, — что удваивается как призыв к выходу из прошлого в будущее без ретро. -авторитаризм:
она просто не может говорить за себя
поэтому ею всегда правят другиепотому что ее история повторяется и повторяется
принимает суррогатные и устаревшие формыи неизвестно откуда ее цитаты из
тысяча девятьсот тридцать или тысяча девятьсот семьдесятони все там беспорядочно все сразу
не для того, чтобы напоминать нам, понимаете, просто чтобы заткнуть дыры
В ее стихах и в ее прозе можно сказать, что Степанова стремится вернуть «я» в Россию. Как могла бы выглядеть общественная жизнь, спрашивает она, если бы память стала чем-то большим, чем просто «затыканием дыр», гладким фасадом, прикрывающим насилие и репрессии? Что, если бы вместо этого память была средством понимания, инструментом, помогающим анализировать настоящее и двигаться вперед? Настаивая на ценности идиосинкразической семейной памяти, Степанова отказывается от растворения себя, характерного для милитаризма и национализма.
Для нее личное поминовение, наряду с созерцанием искусства, является способом развития саморефлексивного, великодушного гражданства, необходимого для функциональной демократии. Для американских читателей работа Степановой — не взгляд на чужую культуру, а напоминание о том, что у нас с Россией больше общего, чем нам хотелось бы признать.
Мир «Чудовищного полка» совсем не плоский – Chicago Tribune
Полное раскрытие: я еще не поставил штамп в своем литературном паспорте для «Плоского мира» Терри Пратчетта. Но увидев изумительную постановку Lifeline Theatre «Чудовищный полк», 31-й роман в чрезвычайно популярной серии Пратчетта о жизни на плоской планете, слабости обитателей которой подозрительно похожи на наши, я готов заказать проход на S.S. Pratchett.
Однако мне нужен очень большой номер, чтобы разместить всех до единого членов звездного ансамбля «Линия жизни» в качестве гидов по Борогравии. Даже тролль. Блин, особенно тролль.
Реклама
Поскольку я не читал исходный роман, я не могу поручиться за то, сколько адаптеров Крису Хейнсворту пришлось оставить на полу в монтажной, но, читая сводки в Интернете, я думаю, что «много».
Мое мнение, что это не имеет значения. Как новичок в Пратчетте, у меня не было проблем с тем, чтобы погрузиться в этот перевернутый мир на два с лишним часа и изучить все тонкости его предыстории, представленной здесь с аккуратным минимумом экспозиции. (Эпизодический характер сценария действительно требует пристального внимания время от времени, поскольку ключевые фрагменты информации из более ранних интермедий возвращаются, но отдача, как правило, колоссальна.)
Самое лучшее в сценарии Хейнсворта и постановке режиссера Кевина Тайса — это то, что ему удается полностью проникнуть в царство смешного, снимая шляпу с гуманистическими/феминистскими взглядами Пратчетта. Каким-то образом, когда Ирак впадает в еще большее сектантское насилие, пьеса, изобилующая гротескным абсурдом (солдаты, обедающие кониной и одетые в пропитанные кровью мундиры мертвых товарищей) о нескончаемой войне, ведущейся от имени вероятно мертвой герцогини вышеупомянутая Борогравия кажется совершенно уместной.
Реклама
Полли Перкс (Сара Прайс) — дочь трактирщика из Борогравии, чей брат Пол исчез в тумане войны с соседней Злобенией.
В начале пьесы она решает найти его, пострижась, надев мужскую одежду и засунув носок в брюки, чтобы сойти за мужчину и записаться в борогравийскую армию в полк, возглавляемый грубым сержантом. Джекрам (Кристофер М. Уолш).
Вскоре она узнает, что ее товарищи по «парням» также являются переодетыми женщинами, в том числе Игорь (Кэти Маклин Хейнсворт), чьи отвратительные навыки переработки частей тела делают его естественным для врача; Ваззер ( Мелисса Энгл ), пережившая жестокое обращение в работном доме, у которой есть галлюцинации от герцогини; крутой Тонкер (Ким Болер) и поджигатель Лофти (Мэнди Уолш), любовники и товарищи по выживанию из той же диккенсовской адской дыры; и тролль Карборунд. Последнюю играет Джастин С. Тернер, имеющая более чем мимолетное сходство с Вещью из комиксов Marvel в сказочном сером костюме из пеноблока Эмили МакКоннелл, и все же способная передать очаровательную атмосферу дружелюбия. .
На всякий случай, есть также Маладикт (гипнотическая Микаэла Петро), вампир неопределенного пола и ошеломляющий джонс к кофе, который заменяет обычный любимый напиток нежити.
Чрезвычайно малочисленный «чудовищный полк» (название Пратчетта искажает выступление шотландского реформатора Джона Нокса 1558 года против женщин-правителей) должен выяснить, как выжить и победить злобенский гарнизон. Им и мешает, и подстрекает пижонский, но не такой тупой, каким он кажется, лейтенант Блауз (Роберт Коузларик, чье бесконечное использование воздушных кавычек является надежной шуткой).
Антивоенные и антинасильственные настроения в сценарии, обновленные Хейнсвортом со ссылками на «шок и трепет» и «не спрашивай, не говори», обработаны с небрежным апломбом, который не позволяет им чувствовать себя как дешевый лозунг. На вопрос Полли: «Что ты делал раньше в мире?» Одинокий Ваззер Энгла тихо отвечает: «Раньше меня били». Тонкер язвительно отмечает власть предержащих: «Это их страна. Она становится нашей только тогда, когда кто-то должен умереть за нее». И тем не менее — они готовы умереть за это по причинам столь же сложным, как и любые, предлагаемые рекрутами-мужчинами на протяжении столетий.