Платон «Протагор» – краткое содержание

Диалог Платона «Протагор» (см. его анализ, полный текст и статью Философия Платона) начинается беседою Сократа с Иппократом, сыном Иппониковым, которого пламенная и безотчетная жажда познаний влечет в школу софиста Протагора. Предмет этого, по отношению к целой беседе, вступительного разговора, состоит в решении вопроса: что такое софист? и чему он учит?

Сократ. Античный бюст. Национальный археологический музей, Неаполь

 

Этот вопрос разрешается только в общих чертах, т. е., Сократ наводит Иппократа на мысль, что софисты, должно быть, – купцы, торгующие съестными припасами для души; а при покупке этой пищи, гораздо более должно бояться обмана, чем при покупке пищи для тела; потому что последняя перекладывается в другие хранилища, а первая принимается прямо в души. Это – пролог диалога.

Удовлетворяя сильному желанию Иппократа, Сократ приводит его в собрание софистов и представляет Протагору, их корифею. Высокое мнение Протагора о своей науке располагает Сократа теснее ограничить прежнее значение софиста и подает повод к вопросу: чему он учит? Протагор отвечает, что его предмет – политика, а предмет его политики – добродетель. Но Сократ недоумевает, можно ли преподавать политику, разумея ее в таком смысле, и предлагает новый вопрос, составляющий главную задачу беседы: можно ли учить добродетели?

Великий греческий философ Платон

 

Желая доказать, что добродетели учить нельзя, Сократ указывает сперва на афинян, которые, когда дело касается художеств, советуются только с художниками, а когда надобно рассуждать о политике, принимают мнения от всех граждан, предполагая, что политическая добродетель, и без особенных наставлений, должна быть всем известна; потом подтверждает свое мнение примерами частных лиц, которые, будучи сами добродетельны, не передают и не могут передать своих добродетелей даже собственным детям.

Но Протагор доказательствам Сократа противополагает сперва побочные, потом прямые основания, что добродетель бывает и должна быть предметом науки. Посредством притчи об Эпиметее и Прометее, он старается доказать, что небо дало добродетель всем людям, и для того афиняне допускают всех граждан к совещаниям о политике. А так как отсюда можно было заключить, что излишне было бы учить добродетели, если она есть дар неба; то Протагор, как будто забыв о своей притче и, противореча самому себе, доказывает, что добродетель не врождена, а приобретается наукою. Что же касается до того, что у добродетельных родителей часто бывают худые дети, то объясняет это большими или меньшими способностями к добродетели.

Говоря о добродетели, Протагор разумел ее, как один общий союз граждан, а между тем упоминал о святости, о рассудительности, о правде и проч. Это подало повод Сократу спросить Протагора: различны ли добродетели, или не различны? Софист,утверждавший, что добродетель приобретается наукою, и понимавший ее, как внешнее стяжание, натурально должен был допустить многоразличие ее видов, или частей, непохожих одна на другую.

Но Сократ, разумея добродетель, как одно безразличное и нераздельное существо, нечувствительно приводит Протагора к заключению – сперва, что правда свята и святость праведна, потом, что мудрость и рассудительность – одно и тоже, наконец, что правда и рассудительность – не различны. Таким образом метода Сократова заставляет софиста перейти от многоразличия добродетелей юридических, которых преподавателем он почитал себя, к единству добродетели нравственной или метафизической, которая, по учению Платона, не может быть предметом науки.

Но чтобы показать, сколь слабо чувствует софист величие добродетели нравственной, без которой невозможно знание и юридической, Платон предоставляет Протагору изъяснить песнь поэта Симонида о том: возможно ли быть добрым? Протагор изъясняет ее, но не понимает, что делаться и пребывать – не одно и то же, а потому обвиняет Симонида в противоречии самому себе.

Утверждая, что трудно делаться добрым, Симонид, говорит он, за то же самое мнение порицает Питтака, который сказал, что трудно быть добрым. Притом, вызвавшись изъяснить Симонидову песнь, софист сам не замечает, как сильно противоречит она собственному его положению, что можно учить добродетели; потому что в ней доказывается, что даже делаться добрым поистине трудно, а быть добрым вовсе невозможно, и свойственно одному Богу. Как же тут преподавать добродетель?

Этим, казалось бы, надлежало и окончить разговор; но Сократ, подведши все прочие добродетели под понятие одной в смысле метафизическом, и посредством Симонидовой песни, сблизивши Протагора с мыслью о том, что она не может быть предметом науки, еще не исследовал: должно ли и мужество почитать добродетелью нравственною?

Спросят: для чего такой существенный момент задачи оторван от своего целого и отброшен к концу разговора? Отвечаем, что он вовсе не оторван, но соединяется с главными частями беседы эпизодом, или экзегетическим рассуждением о Симонидовой песни. Протагор уже соглашается, что мудрость, рассудительность, справедливость и святость имеют значительное между собою сходство, но мужество отличает от них.

Чтобы преодолеть это последнее упорство, Сократ требует определения мужества; и так как Протагор за существенную черту его принял смелость, даже отважность, он спрашивает: смелые знают ли, на что отваживаются? – Знают, отвечал недальновидный софист. А мужественные смелы? – Конечно. – Следовательно, мужественные знают, на что отваживаются? – Протагор, заметив наконец, что мужество приводится к тожеству с знанием или мудростью, ограничивает первую свою посылку, говоря, что хотя все мужественные смелы, но не все смелые мужественны, то есть, не все знают, на что отваживаются.

Тогда Сократ, как будто оставив предмет исследования, неприметно заходит к нему с другой стороны и спрашивает Протагора: все приятное добро ли? и само ли по себе добро? Софистнедоумевает, и заманиваемый вопросами Сократа, допускает, что люди, ошибающиеся в выборе удовольствий и страданий, ошибаются по недостатку знания, что никто добровольно не стремится к злому, или к тому, что почитает злым; если же стремится к чему-нибудь, то это нечто разумеет, как добро. Таким образом стремление к добру происходит от знания; но мужественные стремятся к добру, зная, что оно добро и потому мужество основывается на знании. Следовательно, мужество есть мудрость.

Видя себя снова опровергнутым, Протагор так смешался, что не хотел более отвечать и замолчал. Но Сократ сказал: Я спрашивал тебя для того только, чтобы исследовать все, относящееся к добродетели, и в чем состоит самая добродетель. Знаю, что по раскрытии этого совершенно объяснилось бы и то, о чем мы оба так долго рассуждали: – я, что учить добродетели невозможно, ты – что она изучима. А теперь результат нашего разговора представляется мне в виде челобитчика и насмешника, который, если бы мог говорить, сказал бы: как вы странны, Сократ и Протагор! Ты, Сократ, прежде утверждал, что добродетели учит нельзя, а теперь хочешь противного тому, стараясь доказать, что все виды добродетели суть знание. А ты, Протагор, прежде полагал, что добродетелью изучима, теперь же соглашаешься называть ее чем угодно, лишь бы только не знанием.

 

Платон «Горгий» (IV век до н.э.)

21/08/2017 trounin ЖЗЛ/Мемуары, Наука/Философия

Как беседовать Сократу, если участник диалога не отвечает в полном объёме на его вопрос? Вместо определённого суждения, собеседник изрекает нечто несуразное. Сократа интересовала личность Горгия. К кому бы он не обращался, узнавал только о положительных качествах, без точного определения, кем Горгий является. С трудом добился определения — он умеет убеждать. Может быть, Горгий — врач, учитель гимнастики или зодчий? Либо способен убедительно решать арифметические задачи? Нет, никого из них Горгий убедить не сможет. Получается, ему под силу побеждать в споре лишь невежд.

Сократ заключил: ораторское искусство бесполезно, когда дело касается узко специализированных знаний, о которых говорящий имеет общее впечатление. Его доводы разобьются о стену профессионального мнения, однако прозвучат убедительными для всех остальных. Этим пользуются ораторы, потворствуя желаниям основной массы людей, умея их убеждать, пусть и вводя в заблуждение. Чем же полезно такое умение?

Собеседники возразили Сократу. Риторика — это ораторское искусство. Но для такого определение занятий красноречивых людей должен быть зримый результат. Врач покажет избавленного от страданий человека, учитель гимнастики — красивое тело ученика, а зодчий — творение. Что покажет оратор? Он умеет убеждать, то есть произносить будто бы верные слова. Потому Сократ называет риторику именно умением.

Конечно, Сократ не совсем прав, пытаясь обличить красиво говорящих людей в бессмысленности их способностей. Умение убежать — важное для общества умение. Горгий о том и говорит: врач может прописать лекарство, но не сумеет убедить пациента его принимать. Тот же Горгий способен побудить человека заниматься укреплением тела и понимать прекрасным ему указанное. Не стоит говорить про судебные тяжбы, где победителем оказывалась сторона с более убедительно составленной речью. Есть ухищрения, используемые ораторами, часто недоступные многим. Но Сократ не для того вступил в беседу — ему требовалась победа в споре.

Помимо Горгия, оппонентами в данном произведении Платона выступили Калликл, Херефонт и Пол. Каждый из них отрицательно относится к Сократу, не принимая его методов для достижения истины. Убедительнее прочих оказался Калликл, ярко обличавший Сократа. Он начал речь с укора — нельзя разбираться в предмете, пытаясь понять только сам предмет. Что даст понимание риторики без её наглядного применения? Сократ просто не дозволял продвинуться беседе дальше, остановив ход рассуждений на обсуждении самого слова «риторика». Дозволяя собеседникам обсудить связанные с её понимаем моменты, без всестороннего охвата. И это тот самый Сократ, что требует точных ответов на поставленные вопросы.

Калликла не устраивают также те самые ответы на вопросы. Он понял, лучше с Сократом общаться, во всём ему поддакивая. Пусть ему будет приятно придти к выводам, увидев переубеждённого собеседника. Однако, собеседник нисколько не изменит собственному мнению, легко и быстро закончив изначально для него бесполезный разговор.

Из этого следует другое высказывание Калликла, касающееся заложенного в человека природой желания управлять слабыми, но так как законы устанавливаются слабосильными, то каждый стремится искать личную выгоду. Тут нет противоречия, если слабые объединяются, они приобретают способность побороть сильных, навязав необходимые для того требования.

Поэтому, и лишь поэтому, позиция Сократа в споре выглядит наиболее слабой, что служит дополнительным подтверждением его неумения переубеждать, когда с ним беседует много людей.

Кроме того, Калликл определил, что философией следует заниматься в юности, после — зазорно. К сему мнению позволительно добавить несколько иное суждение: лучше рассуждать о благе, будучи юным, но будучи зрелым, лучше благо воплощать.

Автор: Константин Трунин

Дополнительные метки: платон горгий критика, анализ, отзывы, рецензия, книга, о риторике, Plato Gorgias analysis, review, book, content, Πλάτων, Γοργίας

Это тоже может вас заинтересовать:
— Перечень критических статей на тему творчества Платона

Leave a comment античность, древний мир, литература греции, платон, сократ, софистика, философия

Горгий 447a–453a Сводка и анализ

Примечание : Платон не делил Горгий на части.

Вместо этого текст существует как непрерывный диалог, который прерывается только в конце. Поэтому для целей данного учебного пособия были сделаны искусственные разделения, соответствующие каждому обсуждению отдельной темы. Таким образом, раздел заканчивается, когда объект в фокусе смещается. Поскольку номера страниц могут различаться в разных изданиях текста, отрывки отмечены ссылками на номера страниц Стефана (из полного средневекового издания произведений Платона). Поскольку это стандартная система цитирования Платона, большинство изданий включают такие примечания на полях.

Сводка

Горгий начинается с того, что Сократ, Калликл и Херефон обсуждают ритора Горгия. Очевидно, Сократ только что пропустил показ, устроенный Горгием — показ, который состоял, по крайней мере частично, из ответов Горгия на заданные ему вопросы. Сократ хочет несколько проверить это утверждение и ищет знаменитого софиста, чтобы «узнать от него, каковы масштабы его искусства и что именно он исповедует и чему учит».

По сути, Горгий утверждает, что он обладает способностью точно и убедительно ответить на любой поставленный перед ним вопрос, и Сократ намеревается проверить это заявление.

Горгий не дает ответа, удовлетворяющего Сократа. Когда Горгий впервые отвечает, что риторика — это наука о словах, Сократ указывает, что это не (например) наука о словах о здоровье. Затем Горгий утверждает, что риторика имеет дело исключительно со словами, исключая любой невербальный («ручной») фокус. Этому утверждению противостоит утверждение Сократа о том, что такие искусства, как математика, полностью невербальны и все же не подпадают под сферу риторики. Затем, демонстрируя большое терпение, Сократ снова задает вопросы о конкретном предмете риторики.

Не в силах избежать неопределенности, Горгий отвечает, что риторика сосредоточена на «величайших и благороднейших из человеческих дел», и сразу же встречает сопротивление в форме заявления Сократа о том, что многие считают свои собственные навыки и ремесло самым благородным из всех практик. . Более того, Горгий быстро уступает в этом пункте. После долгих подробных размышлений Сократ и Горгий, наконец, соглашаются, что «риторика есть творец убеждения, и что вся ее деятельность связана с этим, и в этом ее сумма и сущность».

Анализ

Во-первых, следует отметить непосредственность сцены, представленной в начале этого диалога. Разговор начинается неформально, без обсуждения предшествующих событий или мотивирующих причин. Это нормальное, повседневное обсуждение, начинающееся одновременно с сосредоточением внимания читателя на тексте (прием, типичный для ранних сократовских сочинений Платона). Несколько аспектов обстановки и тона быстро помогают подчеркнуть интимный и непринужденный характер и обстановку разговора, свидетелем которого становится читатель. Ссылки на «конец пира», «[праздношатание] на рынке» и «друг[и]» служат для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что последующее происходит в определенное время и происходит в обычный день, а именно: Афины, современники Сократа и Платона в любой день среди этой группы коллег. Это будет иметь решающее значение для определенных факторов ниже рассмотренных, как только станет ясно.

Во-вторых, эта часть разговора тонко подчеркивает главную проблему риторики, представляя прототипическую модель сократовского диалога. Начнем с того, что линия вопросов Сократа медленно проясняет таинственную и довольно пустую природу риторики. Ибо, хотя Горгий заявляет, что может ответить на любой заданный ему вопрос, он не выполняет этого обещания. Он действительно отвечает на каждый адресованный ему вопрос, часто односложными ответами. Однако его заявления не внушают доверия, так как каждое из них получает немедленное опровержение в форме, которую даже он находит убедительной. Это, в свою очередь, объясняет, почему нет двух одинаковых ответов Горгия, хотя характер вопросов Сократа существенно не меняется. Следовательно, кажется разумным заключить, что у Горгия нет последовательного ответа. Этот недостаток иллюстрирует общую проблему риторики, конфликт, который сам является целью Сократа в его развенчании этой практики: речь идет о навыке красноречия, а не о накоплении знаний. Другими словами (и как начинает разоблачать Сократ), риторика может состоять из искусной речи, но для ее исполнения не требуется никакой правды. Это поиск образа знания, а не самого знания.

Учебные пособия и сводки по литературе

Благодарим вас за изучение этого краткого изложения сюжета «Горгия» Платона. Современная альтернатива SparkNotes и CliffsNotes, SuperSummary предлагает высококачественные учебные пособия, которые содержат подробные резюме глав и анализ основных тем, персонажей, цитат и тем эссе.

Горгий — это диалог Сократа, в котором значение и социальная роль риторики, справедливости и философии обсуждаются группой мужчин. Как и все диалоги Сократа, Горгий был написан Платоном (428–347 гг. до н. э.), который записал (вероятно, с некоторым приукрашиванием) идеи, анекдоты и многие вопросы своего знаменитого учителя Сократа (470–399 гг. до н. э.).

В V веке до н. э. Горгий (483–375 гг. до н. э.) был самым известным оратором в Греции. Диалог начинается как раз в тот момент, когда Горгий заканчивает речь. Калликл, молодой политик, принимает знаменитого оратора вместе с Сократом и его другом Херефонтом. Как только Горгий заканчивает свою речь, Сократ строго допрашивает его. Ответы Горгия кратки и точны.

Горгий согласен с Сократом в том, что риторы не обязательно преподают моральные уроки. Он утверждает, что все, что может сделать инструктор, независимо от того, преподает ли он борьбу или философию, — это передать технику, а затем надеяться, что ученик использует эту технику на благо общества.

Слова Сократа о риторике остры. В начале Сократ говорит, что риторика больше направлена ​​на то, чтобы польстить вашей аудитории, чем на то, чтобы сообщить что-то ценное. Что риторы могут предложить людям, так это внешнее украшение, столь же полезное для души, как косметика или выпечка. Он говорит, что риторы могут изображать из себя экспертов, особенно перед невежественной толпой, даже если им нечем поделиться, и с этим согласен Горгий.

Сократ утверждает, что риторы и тираны — одно и то же: они руководствуются тем, что им больше подходит. Он также делает изначально странное заявление о том, что они действительно не будут счастливы, если не встретят правосудие, часто в форме упрека или наказания. Полус, еще один человек, сидевший за столом, который до сих пор молчал, смеется. Затем Сократ доказывает, почему это так: причинять зло больнее, чем иметь чистый разум и быть жертвой зла. Для Сократа нести вину за причинение вреда другому человеку губительно для души. Он доходит до того, что говорит, что если вы встретите врага, вы должны сделать все, что в ваших силах, чтобы отсрочить его правосудие в уголовном суде; лучше позволить ему страдать наедине.

Третья часть диалога тоже самая длинная. Это в первую очередь между Сократом и Калликлом.

Они посвящают себя исключительно своим областям, Сократ — философии, а Калликл — политике. Калликл любит город, который у него есть, а Сократ любит стремление к тому, чего он не может достичь в полной мере: к знанию.

Калликл утверждает, что страдание на самом деле просто страдание; у него нет искупительного качества, и его следует избегать. Он проводит различие между законами, созданными человеком, и естественным состоянием. В отличие от Горгия и Полуса, он не так напуган Сократом и делает замечание ad hominem, что старики (то есть Сократ) не должны подшучивать за столом молодых людей — это непривлекательно.

Удивительно, но Сократ благодарит его за откровенность. Сократ вторит тому, что он сказал Горгию: ему нравится, когда его опровергают и показывают, где его мышление (возможно) ошибочно.

Калликл продолжает, что согласно природе более сильное существо имеет право брать у более слабого существа; он утверждает, что только слабые люди хотят, чтобы законы были созданы людьми. Сократ возражает, настаивая на том, что сама природа говорит, что поступать несправедливо против естественного состояния и только причинять боль тому, кто делает зло. Калликл не знает, как продолжить диалог — обе их точки зрения кажутся верными — поэтому он говорит Сократу задавать вопросы и отвечать самому себе, пока они не прояснят этот вопрос.

Сократ соглашается, но только в том случае, если Калликл и все его гости прервут его, если они почувствуют, что все, что он говорит, ложно. В следующем риторическом монологе Сократ утверждает, что человек, причиняющий вред другому, чаще всего причиняет вред себе.

Сократ говорит, что настоящий политик делает то, что хорошо для государства, а не то, что сразу хочет услышать толпа. Он добавляет, что если он когда-нибудь предстанет перед судом, как ранее полушутя предположил Калликл, он будет беспомощен перед прокурором, который будет льстить присяжным и, независимо от его реальных действий, изображать его преступником. Сократ говорит, что единственное, что он может контролировать, — это доброта своей души.

Он рассказывает миф, чтобы проиллюстрировать свои взгляды на справедливость. В мифе первоначальный греческий бог Кронос судил людей незадолго до их смерти. Основываясь на их земных делах, хороших людей отправляли на Острова Блаженных, а людей, которые всю жизнь расплачивались и искали мести, отправляли в Тартар. Эта система не оказалась справедливой, потому что присяжных могла сбить с толку внешность мужчин, владение языком и красивая одежда. Зевс решил эту проблему, судя души только после того, как они были мертвы и раздеты донага. Таким образом, окончательное суждение души будет основываться на действиях, а не на способности представить свои действия в лестном свете. Сократ не только считает этот миф правдой, но также считает, что злые дела, которые человек совершает на земле, проявляются в его физическом теле в загробной жизни.

Сократ предлагает другие интерпретации мифа, но все молчат в ответ ему. Некоторые критики истолковали молчание за столом как принятие доказательства Сократа. Другие говорят, что гости просто устали от его разговоров или что Платон хотел, чтобы он выглядел более восхищенным, чем он был на самом деле. Другие подчеркивают, что заставить оппонента замолчать — это не то же самое, что выиграть спор с помощью логических доказательств.

Диалог завершается утверждением Сократа, что философия должна руководить политикой и риторикой; это просто превосходно.