Как в России строили рыночную экономику в начале 1990-х годов

Жители России любят повторять, что у них во всем собственный путь, предопределенный загадочностью русской души. Отказавшись от коммунизма и разочаровавшись в рынке, россияне оказались на пороге новой гражданской войны, которой удалось избежать лишь чудом. Обстрел Белого дома из танков, сотни погибших и более 1000 раненых — такова была цена экономических реформ и новой Конституции.

Причиной трагических событий, произошедших в Москве в 1993 году, стал системный кризис, едва не стоивший молодой России будущего — политическая нестабильность, экономический спад и утрата доверия со стороны общества стали для государства почти непреодолимой проблемой.

Виновником двух последних бед принято считать Егора Гайдара, который до 1994 года занимал высокие посты в правительстве России и был идеологом реформ. Деятельность Гайдара до сих пор вызывает споры между его сторонниками и противниками. Первые считают, что экономика оказалась в столь плачевном состоянии из-за неэффективных правителей-коммунистов, вторые же уверены, что экономическую систему развалили Гайдар и другие молодые реформаторы.

Бесспорно одно — когда Гайдар вошел в правительство осенью 1991 года, Россия уже балансировала на краю экономической катастрофы. Дефицит бюджета, по оценкам Всемирного банка, приблизился к 30% валового национального продукта, а над страной нависла угроза голода: в большинстве регионов к концу 1991 года по карточкам в месяц выдавали 1 кг сахара, полкило мяса с костями и 0,2 кг сливочного масла.

Реформы начались в январе 1992 года.

На законодательном уровне было отменено государственное регулирование цен на большинство товаров (за исключением хлеба, молока, спиртного, а также коммунальных услуг, транспорта и энергоносителей), а регулируемые цены повысили в несколько раз.

Кроме того, руководство страны ввело налог в 28% на добавленную стоимость. Для стабилизации ситуации было предпринято и еще несколько мер – власти временно отменили ограничения на импорт, установив нулевой импортный тариф, и выпустили указ «О свободе торговли», разрешающий торговать всем и каждому без специального разрешения.

На краю пропасти

На первый взгляд, реформы Гайдара оказались действенными — полки магазинов заполнились товарами, и голод россиянам больше не грозил. Однако изобилие сопровождалось небывалым ростом цен. В своих выступлениях накануне либерализации Гайдар говорил о предстоящем первоначальном повышении цен на 200-300%. В действительности же в январе 1992 года их рост по сравнению с предыдущим месяцем составил 352%, а за весь год – невероятные 2508%.

По данным Центра экономических и политических исследований, после либерализации цен почти весь семейный бюджет россиян стал уходить на питание. Если в 1990 году, при низких ценах на продукты и огромных очередях за ними, на питание в семьях рабочих и служащих уходило 29,9% бюджета, то с января 1992 года — 52,1%.

По мнению оценкам Продовольственной организации ООН, Россия к 1993 году переместилась в последнюю группу слаборазвитых стран, где потребление белков животного происхождения не превышало 25–40% от нормы.

«Если говорить о либерализации цен 1992 года, то надо понимать, что ей предшествовали 1989-1991 год тотального дефицита и пустых прилавков. Конечно, по уму было бы лучше сначала создать какие-то частные торговые кооперативы или фирмы, которые бы обеспечивали доставку, и постепенно освобождать цены. Но, коль скоро сделано этого не было, наверное, это был один из немногих болезненных выходов», — говорит заведующий лабораторией структурных исследований Института прикладных экономических исследований РАНХиГС Алексей Ведев.

Гайдар и его сторонники настаивали на том, что реформы необходимо продолжать, и со временем ситуация непременно изменится к лучшему — как в итоге и произошло. Однако парламент в лице Съезда народных депутатов был настроен против перемен. От правительства требовали восстановить регулирование цен и увеличить прямое вмешательство государства в происходящие в народном хозяйстве процессы, а противодействие Гайдара в итоге привело к его отставке.

Отношения президента Бориса Ельцина с парламентом тоже не складывались. В конце марта 1993 года депутаты предприняли попытку провести импичмент главы государства, но она окончилась неудачей. Чтобы избежать развала политической системы, в апреле был проведен референдум — в ходе голосования 58,7% граждан заявили о доверии президенту, а 53% одобрили проводимую им социально-экономическую политику. И это при том, что в среднем по стране на тот момент фактический доход на одного человека был более чем в 3 раза ниже прожиточного минимума.

Война на улицах Москвы

Воодушевленные поддержкой граждан, Борис Ельцин и его соратники начали работу над проектом новой Конституции. 21 сентября 1993 года он объявил о роспуске Съезда народных депутатов и Верховного совета. Это заявление произвело эффект разорвавшейся бомбы — Конституционный суд признал этот указ незаконным, а руководство парламента на экстренной сессии назначило главой страны вице-президента Александра Руцкого.

Власти в ответ отключили связь, электричество, водоснабжение и канализацию в Белом доме (тогда — Доме Советов), где заседали парламентарии. Ельцин потребовал, чтобы Руцкой и глава Верховного совета Руслан Хасбулатов до 4 октября вывели из здания всех людей. Этого не произошло — 3 октября тысячи участников митинга оппозиции прорвались к зданию Белого дома, который был оцеплен бойцами ОМОНа. Старший преподаватель Института психологии имени Выготского РГГУ Сергей Мац, который в 1993 году был студентом Литературного института, в момент штурма телецентра «Останкино» находился неподалеку, в кафе на улице Цандера.

«Я вернулся домой, но, честно говоря, сидеть в теплой квартире, когда вокруг происходят такие вещи, казалось неправильным. При этом и поддерживать ни одну из сторон не хотелось. Тогда я собрал вещи и поехал в НИИ Склифосовского. Я пришел в приемное отделение, где царил хаос — только у входа лежало не менее 20 раненых. Я на тот момент 2 года как окончил мединститут, поэтому обратился к дежурному врачу и предложил посильную помощь», — поделился он воспоминаниями с «Газетой.Ru».

В тот же вечер Борис Ельцин объявил о введении в Москве чрезвычайного положения, и в столицу начался ввод войск. Ранним утром 4 октября стартовала операция по зачистке здания Верховного совета — танки обстреливали парламент до тех пор, пока там не начался пожар. В результате защитники Белого дома объявили о прекращении сопротивления и сдались.

На утро после боя

Создавать рыночную экономику было нужно, убежден Алексей Ведев.

«Я считаю, что, без сомнения, нужно было освобождать цены, без сомнения, нужно было создавать рыночные институты. Единственное, против чего я всегда выступал, — это обвальная приватизация. Я бы этот делал постепенно. Фактически, у нас сначала получилась массовая приватизация, а сейчас как бы обратный ход. Я бы, как я в свое время и предлагал, сначала приватизировал около 30% экономики — прежде всего сферу услуг, пищевую и легкую промышленность, а нефтяную отрасль и металлургию в последнюю очередь, делая их публичными компаниями. То есть не со стратегическим инвестором, а выпуская акции на рынок и продавая их миноритарным акционерам», — отмечает он.

Говорить о том, что только реформы вызвали кризис, неверно — сказался комплекс причин.

«Я считаю, что экономический кризис 1990-х годов был вызван и реформаторами, и предшествующими годами правления коммунистов, и, конечно, здесь есть и политическая составляющая.

На мой взгляд, нужно было все делать постепенно, не создавать слой олигархов, а приватизировать шаг за шагом, причем на открытом рынке, продавая через биржу миноритарные пакеты», — отметил экономист.

Руководитель направления анализа и прогнозирования макроэкономических процессов ЦМАКП Дмитрий Белоусов считает события октября 1993 года поворотным моментом, определившим российскую историю на ближайшее десятилетие.

«Победа осталась за Ельциным, так как Верховный совет за все время кризиса не смог предложить никакой позитивной программы. Он не предлагал даже вернуться назад, хотя население в любом случае этого и не хотело. Кроме того, на стороне президента были СМИ, и мощный рычаг влияния — миф о том, что можно быстро провести модернизацию экономики и зажить, как в развитой европейской стране. Да, будет больно, но короткий период времени — как в шутке «Жить вы будете плохо, но продлится это недолго». А потом вы разом окажетесь в новой, прекрасной реальности. И это население было в принципе готово принять. У Верховного совета, в отличие от Ельцина, образа развития и будущего не было. Получалось, что они зовут людей на войну, в общем-то, ни за что», — резюмирует эксперт.

Начало экономической реформы | Читать статьи по истории РФ для школьников и студентов

Реформы начались с либерализации цен в январе 1992, что привело к наполнению внутреннего рынка продовольственными и промышленными товарами. Однако за год цены выросли в десятки раз. Большинство населения получала мизерные зарплаты и пенсии, а денежные накопления обесценились. Разрушались оставшиеся без государственного финансирования системы бесплатной медицины, образования и науки. Россия столкнулась с безработицей. Всё это вело к массовому обнищанию населения.

“ШОКОВАЯ ТЕРАПИЯ”

В постперестроечный переходный период (1992-1993) вслед за политическим оформлением новой власти в 1991 г. происходит утверждение экономических и конституционных основ нового государственного устройства России. При этом главную задачу новое руководство страны видело в закреплении политических изменений в российском обществе. Экономика России, ее конституционное устройство должны были прийти в соответствие с новым политическим строем страны, что подразумевало переход к рыночной экономике, ее демонополизацию и приватизацию, создание класса частных предпринимателей и собственников, укрепление власти президента.

На V съезде народных депутатов Российской Федерации (октябрь 1991 г.) Б. Ельцин выступил с программой радикальных экономических реформ, предусматривающей либерализацию цен и зарплаты, свободу торговли и приватизацию. Учитывая сложившееся тяжелое экономическое положение, депутаты в целом одобрили программу и даже наделили президента дополнительными полномочиями для ее проведения. 6-8 ноября 1991 г. было сформировано правительство во главе с Б. Ельциным и двумя вице-премьерами: Г. Бурбулисом (отвечавшим за политические вопросы) и Е. Гайдаром (министром экономики и финансов, курировавшим экономическую реформу). При правительстве также действовал институт советников, где ведущая роль принадлежала американскому экономисту-либералу Д. Саксу.

2 января 1992 г. был сделан первый шаг на пути к рыночной экономике — осуществлена либерализация цен и торговли. По замыслу вице-премьера Е. Гайдара это должно было вернуть деньгам роль стихийного регулятора цен и производства, привести к разрушению монополии посредников в торговой сети. Однако недооценка монополизации производства, а также самоустранение правительства от контроля над формированием цен, привело к их неконтролируемому всплеску. В январе 1992 г. рост цен составил 1000-1200%, а к концу года они увеличились не менее чем в 26 раз. При этом увеличение зарплаты в 1992 г. произошло лишь в 12 раз. Реформой не была предусмотрена индексация сберегательных вкладов населения, что привело к одномоментному их обесцениванию. Не оправдались надежды правительства и на широкомасштабную валютную помощь Запада. В этих условиях правительство Ельцина-Гайдара не смогло выполнить обещанных социальных гарантий при проведении реформ. Политика «шоковой терапии», не подкрепленная западными кредитами и инвестициями, тем не менее продолжалась, и главной целью была объявлена стабилизация финансовой системы, создание бездефицитного бюджета за счет прекращения дотаций убыточным предприятиям и отраслям, снижение социальных выплат населению. Стабилизация финансов России должна была вызвать, по мысли Гайдара, рост внешних и внутренних инвестиций в российскую экономику.

И.С. Ратьковский, М.В. Ходяков. История Советской России

http://www.bibliotekar.ru/sovetskaya-rossiya/103.htm

УГРОЗА ГОЛОДА

К решению вопроса о либерализации цен руководство России подошло в своеобразной ситуации, важнейшие черты которой состояли в следующем:

— отрицание значительной частью населения идеи введения свободных цен,

— недоверие к любым мерам по социальной защите и поддержанию жизненного уровня,

— ожидание голода,

— рост недовольства.

Опрос, проведенный в ноябре 1991 года, показал, что более половины россиян не поддерживает переход к свободным рыночным ценам, лишь четверть одобряет эту меру. Только 9% граждан — участников опроса ждут улучшения положения. Характерные черты потребительского поведения населения — ажиотажный спрос, бегство от денег…

Ситуация со снабжением городов продовольствием в 1991 году напоминает трагические реалии 1917 года. Из Новгорода сообщали: «Фонды муки на второе полугодие выделены на 6500 тонн меньше фактического расхода прошлого года. Все это вынудило ввести повсеместно нормированный (карточный) отпуск хлеба населению, из расчета 400 граммов на душу населения». Ю. Лужков в ноябре 1991 года докладывал: «Правительство Москвы доводит до Вашего сведения, что снабжение населения продовольственными товарами продолжает оставаться критическим… Из-за недостаточности ресурсов в объеме 40 тыс. тонн и прекращения отгрузки масла животного с Украины, Эстонии, Латвии и Молдовы торговля им осуществляется периодически, остатки масла животного отсутствуют. По союзному контракту закуплено по импорту 20 тыс. тонн масла животного. Необходимо весь закупленный объем направить в Москву… В январе 1992г. Москва может остаться без продовольствия». Информация из Читинской области: «Выделено муки по 260 г на человека. Это ниже нормы военного времени, ситуация с обеспечением хлебом критическая».

Разница между 1917 и 1991 годами была в духе времени. В 1917 году в мире доминировало представление, что усиление влияния государства на экономическую жизнь — благо. Базой таких убеждений были социальные проблемы, порожденные началом современного экономического роста, индустриализацией. В благотворность прямого государственного регулирования в начале ХХ века верили все: эксперты, высокопоставленные чиновники, политики. Без учета этого трудно понять, почему царское правительство, Временное правительство, правительство большевиков с разной степенью эффективности и жестокости проводили продовольственную политику, в основе которой лежало принудительное изъятие зерна у крестьян по ценам, не соответствующим условиям рынка.

На этом интеллектуальном фоне идея В. Ленина о походе в деревню за хлебом с пулеметами не представлялась чем-то экзотическим. Он лишь доводил до логического завершения то, о чем думали квалифицированные специалисты того времени по продовольственному делу.

Осенью 1991 года, когда Россия столкнулась со схожими проблемами продовольственного снабжения городов, с угрозой голода, интеллектуальная атмосфера в мире была иной. Убеждение в благотворности государственного регулирования экономики перестало быть символом веры. В России убеждение в том, что государственные органы способны эффективно решать проблемы, встающие перед страной в условиях кризиса, была подорвана 70-летним всевластием государства. Идея, что, столкнувшись с дефицитом зерна, можно добыть его, посылая вооруженные отряды в богатые хлебом регионы, правительство всерьез не обсуждало. Хлеб крупным городам был необходим. Конфисковать его невозможно. Валюты, чтобы его купить за рубежом, нет. Остается одно: получить продовольствие, заплатив цену, которая будет приемлема для его производителей. Собственно, в этом суть либерализации цен, путь, подобный тому, которым пошел В. Ленин в 1921 году, когда столкнулся с угрозой потери власти.

Как и тогда, сама по себе либерализация цен в 1991 году не давала гарантий решения проблемы снабжения городов продовольствием. Ключевым был вопрос: будет ли село продавать городу зерно за ненадежные, обесценивающиеся рубли? Именно от этого зависело, повторится ли катастрофический сценарий событий времен русской революции начала ХХ века.

Осенью 1991 года российские власти приняли решение не посылать продотряды в деревню, а формировать свободный рынок продовольствия, не имея гарантий, что денежное предложение удастся удержать под контролем, инфляция не достигнет уровня, при котором производители зерна откажутся продавать хлеб городу.

В октябре 1991 года мы предполагали, что можно отложить либерализацию цен до середины 1992 года, а к тому времени создать рычаги контроля над денежным обращением в России. Через несколько дней после начала работы в правительстве, ознакомившись с картиной продовольственного снабжения крупных российских городов, был вынужден признать, что отсрочка либерализации до июля 1992 года невозможна. В этом случае к лету 1992 года мы окажемся примерно там же, где были большевики летом 1918-го. Оставалась единственно возможная линия в экономической политике, дающая шансы на предотвращение катастрофы, — либерализация цен, сокращение подконтрольных государству расходов, скорейшее отделение денежной системы России от денежных систем других постсоветских государств. Речь шла о развитии событий в ядерной державе, стабильность которой во многом зависела от того, что будет происходить с продовольственным снабжением городов. Решение было одним из самых рискованных в мировой истории.

(…)

Материалы первого заседания российского правительства, сформированного в ноябре 1991 года, наглядно показывают, что в те дни никто не знал, как решить неразрешимую задачу. Отсюда колебания относительно того, когда и как либерализовать цены, как это сочетать с обеспечением контроля над денежным обращением. Было лишь понятно, что страна оказалась в экстремальной ситуации…

Отставив идею посылки продотрядов в деревню, правительство могло принять лишь одно решение: ввести рыночные цены на продовольствие. Как показал опыт 1917—1921 годов, если свободной торговле не мешать, то даже при дезорганизации денежного обращения есть шансы, что снабжение городов будет удовлетворительным. Получится ли это на практике — знать не мог никто, но другого выхода не было. Надежда, что рынок заработает, была мотивом принятия решения о либерализации цен 2 января 1992 года.

То, что это решение будет непопулярным, понимали практически все. Это подтвердил опрос, проведенный ВЦИОМ в январе — феврале 1992 года. Но это решение спасло страну. Отметим, что союзное руководство, столкнувшись с экономическим кризисом, обладая армией, КГБ, возглавляя многомиллионную партию, не решилось пойти на либерализацию цен. Оно предпочло закрыть глаза и надеяться, что ситуация разрешится сама собой.

Е.Т. Гайдар. Смуты и институты

http://lib.ru/POLITOLOG/GAYDAR_E/vlast_sobstvennost.txt

ЛИБЕРАЛИЗАЦИЯ ЦЕН И ОТСТАВКА ГАЙДАРА

Со 2 января цены на подавляющее большинство товаров (за исключением хлеба, молока, спиртного, а также коммунальных услуг, транспорта и энергоносителей) были освобождены, а регулируемые — повышены. Введен 28-процентный налог на добавленную стоимость.

Кроме либерализации цен были временно отменены ограничения на импорт, установлен нулевой импортный тариф. Именно свободный импорт в начале 1992 года сыграл роль катализатора в развитии частной рыночной торговли.

29 января 1992 года президент РФ Борис Ельцин подписал Указ «О свободе торговли». В соответствии с этим указом предприятиям независимо от форм собственности и гражданам было предоставлено право осуществлять торговую, посредническую и закупочную деятельность без специальных разрешений. Исключение составляла торговля оружием, взрывчаткой, ядовитыми и радиоактивными веществами, наркотиками, лекарственными средствами и др. Все это привело к постепенному насыщению потребительского рынка и росту товарных запасов в розничной торговле.

Вместе с тем в экономике страны проявились такие негативные явления, как кризис взаимных неплатежей предприятий, дефицит наличных денег, вызвавший острое социальное напряжение, снижение налоговых поступлений в бюджет, инфляция.

В своих выступлениях накануне либерализации Гайдар говорил о предстоящем первоначальном повышении цен на 200-300%. В действительности же в январе 1992 года их рост по сравнению с предыдущим месяцем составил 352%.

В апреле 1992 года на VI Съезде народных депутатов России экономическая политика правительства подверглась резкой критике. 11 апреля Съезд принял Постановление «О ходе экономической реформы в Российской Федерации», в котором: отметил целый ряд проблем в экономике: спад производства, разрушение хозяйственных связей, снижение жизненного уровня населения, рост социальной напряженности, нехватка денежной наличности; предложил президенту России внести существенные коррективы в тактику и методы осуществления экономической реформы с учетом замечаний и предложений.

13 апреля Гайдар заявил об отставке правительства, мотивируя ее тем, что принятое на Съезде постановление о ходе реформ фактически означает несогласие депутатов с экономическим курсом, проводимым правительством, а предусматриваемые им дополнительные бюджетные расходы не позволят воплотить в жизнь этот курс без катастрофических для экономики последствий.

В этой ситуации был найден компромисс: съезд принял Декларацию о поддержке экономических реформ, в которой были смягчены нормы принятого Постановления о ходе экономической реформы.

После VI Съезда начала разрабатываться «Среднесрочная экономическая концепция правительства», которая предусматривала снижение доли регулируемых цен и объемов государственных закупок, развертывание массовой приватизации, доведение цен на энергоносители до общемирового уровня лишь в течение 2 лет.

Фактически, под давлением депутатов и директоров государственных предприятий, финансовая политика стала менее жесткой. В сочетании с существенной для России сезонностью некоторых экономических процессов, неурегулированностью финансовых отношений со странами СНГ, приведшей к одновременному функционированию многих центров эмиссии рубля, неподконтрольностью правительству Центрального банка России, это привело к окончанию периода относительной финансовой стабильности и развитию нового инфляционного витка в конце лета — начале осени 1992 года.

Осенью правительство вновь подвергалось критике с требованиями восстановить регулирование цен и увеличить прямое вмешательство государства в происходящие в народном хозяйстве процессы.

В декабре 1992 года VII Съездом народных депутатов Егор Гайдар не был утвержден на пост председателя Совета министров. После утверждения главой правительства Виктора Черномырдина Гайдар был отправлен в отставку.

Деятельность Егора Гайдара оценивается неоднозначно. С одной стороны, его реформа цен в январе 1992 года, фактически означавшая отказ от государственного регулирования цен на большинство товаров, включая товары первой необходимости, позволила практически мгновенно наполнить полки магазинов, полностью опустевшие в предшествовавшие годы. Однако при сохранении доходов населения неизменными, это привело к катастрофическому падению уровня жизни.

Реформаторам удалось сократить дефицит государственного бюджета и перевести советскую плановую экономику на рельсы свободного рынка, но побочным эффектом их действий стали гиперинфляция и экономический кризис.

Специалисты до сих спорят о том, что послужило причиной крушения российской экономики в начале 1990-х годов реформы Гайдара и его сторонников или предшествующие им десятилетия неэффективного советского правления.

Почему экономическая трансформация в России была такой трудной?

Abstract

В статье рассматриваются проблемы посткоммунистической экономической трансформации России. Его основной тезис заключается в том, что российская попытка радикальной экономической реформы в значительной степени потерпела неудачу из-за необычайной погони за рентой со стороны старых менеджеров предприятий с помощью экспортной ренты, субсидированных кредитов, импортных субсидий и прямых государственных субсидий, в то время как они мало что выиграли от приватизации. Причина, по которой менеджеры были настолько сильны, заключалась в том, что Советский Союз оставил позади большие экономические перекосы и практически ничем не ограниченную экономическую элиту. Реформы могли бы быть усилены, если бы демократические институты развивались быстрее или если бы Запад оказал финансовую поддержку реформам в начале XIX века.92. Со временем арендная плата снизилась, но российские институты серьезно пострадали от коррупции. Интенсивная конкуренция за арендную плату способствовала финансовому краху в августе 1998 года, но конкуренция также ограничивает арендную плату и может облегчить будущие реформы.

За последнее десятилетие ВВП России упал примерно на 40 процентов, а в 1999 году ВВП, вероятно, упадет на несколько процентов. Параллельно с этим в России наблюдается необычайный рост разницы в доходах и бедности. Долгое время безработица была ограниченной, но в последнее время она превышает 12 процентов. Почему произошли эти негативные явления?

Многие утверждали, что его реформы были слишком быстрыми и радикальными, критикуя «шоковую терапию», «неолиберализм», монетаризм и приватизацию. Однако финансовый крах России в августе 1998 г. показал, что реформы были не радикальными и не быстрыми, а медленными и частичными. Российское государство остается большим и всепроникающим. Все показатели либерализации показывают, что российская экономика далека от либеральной, а коррупция процветает на чрезмерном регулировании. Как выразился президент Ельцин (1999 г.) в своем Ежегодном послании Федеральному собранию 30 марта 19 г.99: «Мы застряли на полпути перехода от плановой и командной экономики к нормальной рыночной экономике. Мы создали гибрид двух систем».

Ключевая проблема России заключается в том, что несколько человек очень разбогатели на частичных реформах и купили большую часть российской политики, политиков и чиновников. Чтобы сохранить свою ренту, новоиспечённые богачи используют свою экономическую мощь, чтобы предотвратить либеральные экономические реформы, которые могли бы обеспечить России экономический рост и благосостояние. Посткоммунистический период России характеризовался борьбой между реформами и погоней за рентой. К сожалению, реформаторы в основном проиграли. Джоэл Хеллман (1998) резюмировал это последствие частичной реформы как «Победители получают все». Андрей Шлейфер и Роберт В. Вишны (1998) называют эти правительственные патологии «хватающей рукой».

Под арендной платой обычно понимаются деньги, получаемые за счет государственных трансфертов или любого рода рыночных искажений. В этой статье речь идет о бесплатных деньгах для элиты, полученных либо за счет прямых государственных субсидий, либо косвенно за счет государственного регулирования. Однако, учитывая особенности посткоммунистической трансформации, я также включу ресурсы, которые являются бесплатными в том смысле, что они не защищены верховенством права, в то время как я исключаю социальные трансферты и государственное финансирование на подлинно социальные цели, даже если некоторые из них могут быть также учитывалась арендная плата. Ренты понимаются как потоки. Противоположностью ренты является прибыль, полученная на конкурентном рынке.

В этой статье я рассматриваю недавнюю экономическую историю России с точки зрения погони за рентой. Прежде всего, нам необходимо рассмотреть предпосылки проведения реформ в России. Во-вторых, чтобы показать взаимосвязь между макроэкономической стабилизацией, либерализацией и приватизацией, я рассматриваю их эволюцию в три периода. Во время попытки радикальной экономической реформы с 1991 по 1993 год фактические реформы были медленными и частичными, что привело к чрезмерной погоне за рентой за счет субсидируемых кредитов и арбитража во внешней торговле. с 19С 94 по 1995 годы реформы продолжались, и арендная плата, а также инфляция были поставлены под контроль. Однако с 1996 по 1998 год реформа находилась в застое, поскольку погонщики ренты вернулись, заблокировав дальнейшие реформы, что вызвало финансовый кризис летом 1998 года. В пятом разделе подводятся итоги развития и политики погони за рентой, а в шестом раздел рассматривает альтернативные политики.

Наследие Советского Союза

Ключевой чертой советской системы была номенклатурная система. Крошечная элита контролировала все решения и ресурсы (Восленский 19).84). В 1980-х высшие бюрократы уже не боялись верховного лидера. Они выполняли приказы, которые приносили им прямую пользу, игнорируя приказы, противоречащие их интересам. Разрушению советской системы способствовал раскол в номенклатуре. Его экономически ориентированные члены, в первую очередь руководители государственных предприятий, а также некоторые чиновники и политики, процветали на несостоятельности разваливающейся социалистической системы. Они хотели свободы рынка для себя, но правил для других. Эти «красные директора» уже были хорошо организованы, прежде всего в Российском союзе промышленников и предпринимателей и Российской ассоциации банков. Отказавшись от социалистической системы в пользу частичной рыночной экономики, красные директора сделали советскую элиту расколотой и политически уязвимой. Когда Советский Союз распался, страна, политическая система и экономическая система распались, что привело к всеобщему замешательству. Его падению способствовали серьезные экономические диспропорции и перекосы. Некоторые условия имели большое значение для будущих попыток рыночных экономических преобразований (Ослунд 19).91).

Во-первых, советские финансы рухнули в 1991 году, когда союзные республики перестали отправлять налоговые поступления в Москву. Советское правительство столкнулось с огромным дефицитом бюджета, в то время как международное финансирование иссякло, поскольку Советский Союз не выполнил свои платежи за границу. В конце 1991 года центральное советское правительство мало чем питалось, кроме денежной эмиссии.

Во-вторых, союзные республики начали выдавать собственные рублевые кредиты без согласования с Госбанком СССР. Чем больше кредитов в советских рублях выпускала какая-либо республика, тем большую долю общего советского ВВП она получала. Этот конкурентный выпуск одной валюты практически гарантировал гиперинфляцию.

Третьим наследием было идиосинкразическое регулирование большинства цен, что привело к их сильному искажению. Сочетание внешнего дефолта и частичной либерализации привело к резкому падению рыночного обменного курса в 1991 году, что усугубило искажение относительных цен. Цены на товары были минимальными, а на товары промышленного ширпотреба цены были завышены. В декабре 1991 г. контролируемая государством цена сырой нефти в России составляла 50 центов за тонну, т. е. 0,4% от цены на мировом рынке (Delpla 19).93).

В-четвертых, частичная либерализация цен и внешней торговли усугубила экономические перекосы. В Советском Союзе был один специальный обменный курс для всех основных товаров, и разница между ними была большой. Во время постепенных экономических реформ, проводимых президентом СССР Михаилом Горбачевым, все большее число советских предприятий получали права на внешнюю торговлю. В 1988 г. право внешней торговли имели 213 предприятий, а в 1990 г. их число приблизилось к 20 000 (Ослунд, 1991). Имея нужные связи, такие предприятия могли приобретать нефть или металлы по низким советским государственным ценам, получать экспортные лицензии и квоты от органов внешней торговли и продавать товары за границу по высоким мировым ценам.

Шестой особенностью стала эффективная легализация управленческого воровства в 1988 г. путем принятия Закона о кооперации. Это позволило руководителям государственных предприятий создавать частные предприятия, которые занимались арбитражем с государственными предприятиями, которыми они управляли, переводя прибыль государственных предприятий в частные предприятия, принадлежащие руководству. Коммерческие банки стали самыми известными новыми свободными кооперативами.

Россию на закате коммунизма часто называют институциональным вакуумом, но это не совсем так. Красные директора процветали за счет институциональных аномалий и экономической политики, несовместимой с рыночной экономикой, таких как неограниченная денежная эмиссия, низкие процентные ставки, искаженные относительные цены, множественные обменные курсы, строгое лицензирование предпринимательской деятельности и множество правил. Немного, но банковское дело было бесплатным. Происходила массовая погоня за рентой, и это, естественно, должно было привести к частичным реформам.

Предпосылки проведения реформ в России в 1991 г. сильно отличались от китайских в любое время. Во-первых, в отличие от Китая Советский Союз пережил многократный распад, не оставив места для постепенного подхода. Во-вторых, частичные реформы в Советском Союзе неоднократно сворачивались, что привело к широко распространенному выводу о том, что советская политическая и экономическая система настолько окаменела, что возможна только массовая трансформация, в то время как в Китае оказалась возможной постепенная реформа (Корнай 19). 92). Возможно, советская власть была настолько рассеяна, что в Советском Союзе почти не осталось центральной власти, определяющей политику, в то время как в Китае она была. В-третьих, структурные различия в экономике были огромными, поскольку в Китае по-прежнему преобладало сельское хозяйство (Sachs and Woo, 1994). Различия между Россией и Китаем настолько велики, что мало оснований предполагать, что подобная политика была бы оптимальной или даже возможной.

Попытка радикальной экономической реформы, 1991-1993 гг.

Осенью 1991 года в России царил полный разброд. Вся денежная и финансовая дисциплина исчезла, а цены в значительной степени регулировались, в результате чего многие магазины остались практически пустыми. У людей почти не было причин работать. В этом плачевном состоянии Россия начала переход от советской экономической системы к рыночной экономике. С одной стороны, в то время преобладала чрезвычайная погоня за рентой. С другой стороны, Россия подверглась многочисленным потрясениям: внешнему дефолту, обвалу государственных доходов, резкому падению внешней торговли и смене политического режима. Эти потрясения открыли окно возможностей для фундаментальных системных изменений.

Первым шагом к глубоким переменам стало избрание Бориса Ельцина президентом России большинством голосов 12 июня 1991 года. После неудавшегося коммунистического переворота в августе 1991 года он получил фактическую исполнительную власть. 28 октября президент Ельцин сделал второй шаг, объявив о своем намерении провести радикальную рыночную экономическую реформу в речи на Всероссийском съезде народных депутатов (Ельцин, 1991). Третий шаг заключался в том, что через несколько дней подавляющее большинство Конгресса приняло его речь в качестве руководства для экономической политики правительства. Четвертый шаг был сделан неделей позже, когда Ельцин назначил новый тип правительства. Почти все старые советские отраслевые министерства были упразднены, и большинство министров были посторонними. молодых либеральных экономистов во главе с Егором Гайдаром. Сохранилась лишь горстка старых отраслевых министерств (промышленности, транспорта, внутренней торговли и внешней торговли). Президент Ельцин и его министры-реформаторы заявили о своем намерении как можно быстрее построить в России нормальную рыночную экономику.

Реформаторы сосредоточили внимание на том, чтобы взять под контроль государственные финансы, и составили сбалансированный бюджет на первый квартал 1992 года. Другим приоритетом была либерализация экономики ? цен, внутренней торговли, внешней торговли и предпринимательства. Большинство цен и импорта были либерализованы, в результате чего из бюджета были исключены крупные ценовые субсидии. Реформаторы сократили закупки оружия не менее чем на 70 процентов.

В этот период произошло пять основных сражений за дерегулирование и макроэкономическую стабильность. Один касался регулирования цен на сырьевые товары и их экспорта. Вторая битва была связана с эмиссией денег. Третьим сопутствующим вопросом было сохранение рублевой зоны. Четвертой головной болью были импортные субсидии, а пятой проблемой была свобода предпринимательства (Ослунд 19).95).

Под руководством вице-премьера Егора Гайдара реформаторы в начале 1992 года попытались либерализовать российские цены на товары и экспорт, но ожидаемая либерализация неоднократно откладывалась, поскольку энергетическое лобби яростно сопротивлялось и побеждало. Руководители государственных нефтяных компаний утверждали, что российская промышленность рухнет, если она столкнется с мировыми рыночными ценами, и их поддержали коммунисты. Энергетическое лобби возглавил Виктор Черномырдин, сменивший гайдаровского либерального министра энергетики 19 мая.92 и самого Гайдара в декабре 1992 года. Весной 1992 года государственная цена на нефть все еще составляла один процент от цены на мировом рынке. Даже в 1993 г. средняя цена на российскую нефть составляла всего 8,3% от цены на мировом рынке (Delpla 1993). Руководители государственных компаний, производящих нефть и металлы, покупали эти товары по установленным государством ценам у «своих» государственных предприятий через свои частные торговые фирмы. Они приобретали экспортные квоты и лицензии через связи во внешнеторговом управлении и продавали за границу по цене мирового рынка. Общая экспортная рента составляла не менее 24 миллиардов долларов в пиковый год 19-го.92, или 30 процентов ВВП, поскольку обменный курс в том году был очень низким. Полученные частные доходы аккумулировались за границей, что приводило к соответствующему оттоку капитала. Бенефициарами было небольшое количество руководителей государственных предприятий, правительственных чиновников, политиков и торговцев сырьевыми товарами.

Во-вторых, в 1991 году началась массовая конкурентная эмиссия денег. Реформаторам не удалось получить контроль над Центральным банком, которым руководил старый полудемократический российский парламент — Верховный Совет. В 1992, ее спикер Руслан Хасбулатов упорно добивался дешевых кредитов и победил (Матюхин 1993). Центральный банк выдавал огромные кредиты по субсидированным ставкам 10 или 25 процентов в год, тогда как инфляция в 1992 году составляла 2500 процентов. Кредит Центрального банка был просто подарком. Только в 1992 г. чистая кредитная эмиссия ЦБ России составляла не менее 31,6% ВВП (Гранвиль, 1995а, с. 67). Из них целевые кредиты предприятиям, равносильные субсидиям, составляли 23,0% ВВП. (МВФ 1993, с. 139). Хотя эти состояния были менее концентрированными, чем доходы от экспорта товаров, они обогатили многих российских банкиров.

Третьей проблемой было сохранение рублевой зоны, что делало финансовую стабилизацию практически невозможной во всех странах-членах (Sachs and Lipton 1993; Hansson 1993). Многие интересы поддержали его. В России красные директора хотели продолжить «продажу» неликвидного товара бывшим советским республикам за счет российских государственных кредитов. Торговцы сырьевыми товарами использовали различия в регулировании цен между различными бывшими советскими республиками. Старый истеблишмент в других бывших советских республиках процветал за счет дешевых российских кредитов. Цена для России была огромной. МВФ (1994, с. 25) подсчитал, что в 1992 году это стоило России 9,3 процента ВВП в виде финансирования и 13,2 процента ВВП в виде неявных торговых субсидий, что в сумме составляет 22,5 процента ВВП. Россия не могла позволить себе эти субсидии, которые даже превышали дефицит российского бюджета. Как ни странно, МВФ поддержал рублевую зону против российских реформаторов. Только после денежной реформы в Кыргызстане в мае 1993 года МВФ занял четкую позицию против рублевой зоны. В течение следующих двух лет в одной стране за другой происходила финансовая стабилизация.

Четвертая важная борьба связана с импортными субсидиями. Зимой 1991-92 гг. были велики опасения, что страну постигнет голод. Поэтому у реформаторов не было шансов отменить существующие субсидии на импорт продуктов питания. Импортер продовольствия платил только один процент от текущего обменного курса, когда он импортировал основные продукты питания, но он мог относительно свободно перепродавать их на внутреннем рынке, присваивая себе субсидию. Этот импорт оплачивался западными «гуманитарными» экспортными кредитами, которые добавлялись к государственному долгу России. Общая стоимость составила 17,5% ВВП России в 1919 году.92 (МВФ 1993, стр. 133, 139). Эти доходы были сосредоточены в руках ограниченного числа торговцев в Москве, действовавших через старые государственные сельскохозяйственные монополии.

Пятая битва развернулась за либерализацию предпринимательства. В январе 1992 года президент Ельцин издал указ, позволяющий любому торговать в любом месте в любое время чем угодно и по любой цене. Этот указ был смоделирован на основе успешного дерегулирования в Польше министра финансов Лешека Бальцеровича. Реакция общественности была экстраординарной. В мгновение ока десятки тысяч людей вышли на улицы и начали торговать по всей России. Однако авторитетные торговцы выступили против конкуренции и заручились поддержкой мэров крупных городов. В апреле мэр Москвы Юрий Лужков запретил эту торговлю, и милиция занялась отгоном уличных торговцев. Другие мэры последовали их примеру и успешно ликвидировали свободу предпринимательства. 19 мая93 года был принят закон о комплексном лицензировании практически всех видов экономической деятельности.

Простая истина заключается в том, что реформаторы доминировали в российском правительстве только с ноября 1991 г. по июнь 1992 г. Они пытались провести радикальные реформы, но к июню 1992 г. были полностью разбиты крупным бизнес-сообществом банкиров и промышленников в когорте старого парламента. . Осенью Россия была близка к гиперинфляции. Искатели ренты? руководители государственных предприятий, банкиры, коррумпированные чиновники и торговцы товарами? были организованы и политически влиятельны, в то время как они не столкнулись с небольшим противовесом. Они накопили огромные состояния, быстро переместив Россию от среднеевропейской дифференциации доходов к одной из латиноамериканских высот (Миланович 19).98). Эта рента была получена либо непосредственно из государственных субсидий, либо косвенно из правительственных постановлений. Если бы в 1992 году цены на сырьевые товары, экспорт и импорт были бы дерегулированы и если бы рыночные процентные ставки сохранялись, эти состояния никогда бы не были созданы. Тогда предприятия в России были бы вынуждены реструктурироваться, чтобы выжить, как в Польше или Эстонии.

Де Мело и др. (1997) с помощью регрессии показали, что чем хуже были начальные условия для проведения реформ, тем больше вероятность того, что страна потерпит неудачу. Однако некоторые страны пошли на радикальные реформы вопреки неблагоприятным предпосылкам и получили наибольший положительный эффект, а именно страны Балтии, Грузия и Кыргызстан. В двух последних странах темпы роста составили 11 и 10 процентов соответственно в 1997.

Однако в 1993 году реформаторы в правительстве добились поразительных успехов. Неблагополучная рублевая зона была ликвидирована, и к концу 1993 г. каждая из бывших советских республик ввела собственную национальную валюту (Granville 1995b). Субсидированные кредиты были отменены в конце сентября 1993 г. простым постановлением правительства, и к ноябрю 1993 г. в России были положительные реальные процентные ставки. В конце 1993 года обменный курс был полностью унифицирован, что упразднило последние импортные субсидии. Параллельно успешно проводилась приватизация малых предприятий и проводилась крупная приватизация. Экономические издержки были велики как из-за огромной погони за рентой, так и из-за необходимых затрат на перестройку, но в конце 1993 реформаторы сделали так много, что реформы казались необратимыми.

Как можно было провести эти фундаментальные реформы в конце 1993 года, когда весной 1992 года они казались невозможными? Было много объяснений (Ослунд, Бун и Джонсон, 1996). Несколько арендная плата со временем снизилась по причинам, не зависящим от политики. Когда люди и предприятия научились не хранить деньги ни в какой форме, скорость обращения денег выросла, а монетизация упала, что резко снизило инфляционный налог. Таким образом, дефицит бюджета больше не мог финансироваться за счет кредитной эмиссии. Аналогичным образом пробуждающийся рынок устранил резкие искажения цен и очень низкий обменный курс. Более того, люди узнали, что такое рыночная экономика, и их терпимость к необоснованным субсидиям угасла, поскольку критические СМИ разоблачали различные формы погони за рентой. В 1992, менеджеры хором призывали к большему и более дешевому кредиту, но когда субсидированные кредиты были отменены, почти никто не потребовал их возвращения. То же самое относится и к импортным субсидиям. На референдуме в апреле 1993 года большинство российских избирателей выразили поддержку радикальным экономическим реформам, дав реформаторам новое дыхание. Большинство из этих изменений были условиями первого реального соглашения России с МВФ о резерве, и реформаторы использовали соглашение с МВФ, чтобы протолкнуть свои собственные требования. Более того, роспуск Съезда народных депутатов 19 сентября93 создал временный политический вакуум, который предоставил как реформаторам, так и искателям ренты необычные возможности. Отмена субсидируемых кредитов и унификация обменного курса были институциональными изменениями, которые были заблокированы. Однако реформаторы потерпели неудачу на парламентских выборах в декабре 1993 года, что вынудило уйти вице-премьер-реформаторов Егора Гайдара и Бориса Федорова. . Анатолий Чубайс остался единственным вице-премьером-реформатором, отвечающим за приватизацию.

Инфляция была побеждена, но ее структурные причины сохранились, 1994-95 гг. промышленные лобби, лоббирующие привилегии для любимых предприятий. Однако в 1994 году с экономической политикой мало что произошло.

Премьер-министр Черномырдин закрепил исключительные монопольные права на свое детище, газовую монополию «Газпром», предоставив ей широкие налоговые льготы в конце 1919 г.93. Стоимость этих налоговых льгот составляла 1-2 процента ВВП. Первый вице-премьер Олег Сосковец добился налоговых льгот для металлургической отрасли, стоимость которой составила около 2 процентов ВВП. Сосковец также поддержал Национальный фонд спорта, который получил право беспошлинно ввозить алкоголь и табак. Вскоре он стал ведущим импортером этих товаров в Россию. Стоимость этого налогового освобождения оценивалась в 10 миллиардов долларов, или около 3 процентов ВВП (Багров, 1999).

Внутренние цены на сырьевые товары были либерализованы в 1993 году, но без особого эффекта, поскольку сырьевое лобби удерживало внутренние цены на низком уровне посредством количественного экспортного контроля. Всемирный банк и МВФ упорно боролись против экспортного контроля. В июле 1994 г. были отменены все экспортные квоты, кроме нефтяных, а в январе 1995 г. отменены и экспортные квоты на нефть (Багров, 1999). Тем не менее, нормируя объемы экспорта по трубопроводной системе, нефтяным менеджерам удалось искусственно занизить внутреннюю цену на нефть. Тем не менее, к 1995 экспортная рента была снижена до нескольких процентов ВВП.

Тем не менее баланс бюджета постепенно подрывался, и в «черный вторник» 11 октября 1994 года курс рубля резко упал на 27 процентов. Обменный курс приобрел реальное экономическое значение, и влиятельные экономические круги привыкли к достаточно стабильному и предсказуемому обменному курсу. Следовательно, это бесхозяйственность или, возможно, манипуляция вызвали общественный резонанс. Основные выгодоприобретатели от низкого обменного курса, торговцы сырьевыми товарами, больше не были доминирующей силой в российском бизнесе, поскольку их рента истощалась. Президент Ельцин уволил ведущих политиков, кроме Черномырдина, а Чубайс был назначен первым вице-премьером, ответственным за макроэкономическую политику.

 Весной 1995 года макроэкономическая стабилизация наконец наладилась. Россия заключила свое первое полномасштабное соглашение о резерве с МВФ с объемом финансирования более 6 миллиардов долларов в год. Правительство сократило общий государственный дефицит с 10,4 процента ВВП в 1994 году до 5,7 процента ВВП в 1995 году, хотя доходы сократились на 3,6 процента ВВП. Хитрость правительства заключалась в том, чтобы сократить субсидии предприятиям не менее чем на 7,1% ВВП и региональные трансферты на 2,5% ВВП при сохранении социально значимых расходов (см. табл. 1). При сильной поддержке МВФ в правительстве Чубайс перетянул Сосковца в правительстве на отмену налоговой льготы для Национального фонда спорта, но парламент продлил ее до лета 1995 (Багров 1999). К лету 1996 г. была достигнута финансовая стабилизация. Инфляция упала до 22 процентов в 1996 году и до 11 процентов в 1997 году.

Любопытно, что можно было провести финансовую стабилизацию путем сокращения субсидий, когда в правительстве доминировали промышленные лоббисты. Причинно-следственная связь не очевидна, а объяснений много. Во-первых, основной причиной было то, что старые арендные платы были минимальными. Субсидированные кредиты и импортные субсидии исчезли, а экспортная рента стала небольшой. Резкое сокращение субсидий наконец заставило поверить в то, что погоня за прибылью станет более прибыльной, чем погоня за рентой в России. Во-вторых, российское правительство и Центральный банк наконец-то начали проводить согласованную экономическую политику, направленную на макроэкономическую стабилизацию. В-третьих, МВФ впервые рассматривал возможность предоставления значительных кредитов, а его резервный кредит в 1919 г.95 составил 2 процента ВВП, что придавало МВФ реальный политический вес. Следует признать, что 1 апреля 1992 года президент США Джордж Буш и федеральный канцлер Германии Гельмут Коль заявили о своем намерении мобилизовать западный пакет помощи в размере 24 миллиардов долларов для России, но это заявление так и не было подтверждено или заслуживало доверия. В-четвертых, непосредственной причиной стал валютный кризис октября 1994 г., который сильно расстроил российскую элиту и создал политический импульс для проведения реформ. В-пятых, реформаторы в правительстве боролись лучше, чем когда-либо. Их метод заключался в том, чтобы ударить по всем важным заинтересованным группам одновременно, а не предлагать им какой-либо компромисс. Субсидии предприятий и региональные трансферты сократились на две трети. Для тех, кто жил на бюджетные дотации, это было похоже на шоковую терапию. Наконец, партия Гайдара «Выбор России» была фактически крупнейшей парламентской фракцией, обеспечившей реформаторам хорошую базу в Государственной Думе.

Это был чрезвычайный удар по всем заинтересованным группам, стремящимся к ренте, и вместо того, чтобы подняться на борьбу, внезапное сокращение субсидий привело их в смятение, оставив их униженными, показывая, что чем меньше их рента, тем меньше их политическая власть. Финансовая стабилизация разделила Ассоциацию российских банков. Когда осенью 1995 года межбанковский рынок иссяк, финансово сильные банки не призывали к какой-либо государственной поддержке, а молчаливо поддерживали банкротство своих конкурентов. В то же время новое поколение частных банкиров сменило старых государственных банкиров, способствуя, но не требуя изменений (Дмитриев и др. 19).96). Точно так же старые красные директора уступили место новым бизнесменам. Вот как должны работать реформы шоковой терапии. Изменяя парадигму и правила игры, он побуждает некоторых бизнесменов делать выбор в пользу прибыли на конкурентных рынках, а не ренты, тем самым разрушая лобби погони за рентой.

Андрей Шлейфер и Даниэль Трейсман (Treisman 1998a; Schleifer and Treisman 1998) представили альтернативное объяснение. Они утверждают, что многие банкиры были соблазнены новой рентой в форме чрезмерных доходов по казначейским векселям, переключив интерес банкиров с инфляции на низкую инфляцию и достаточно устойчивый обменный курс. Между тем убыточные предприятия вместо бюджетных дотаций стали жить на неплатежи. Неплатежи по сути были субсидиями, но они не повышали инфляцию. Они приходят к выводу, что российские реформаторы использовали менее инфляционную форму ренты, чтобы заманить выигравших от инфляционной частичной реформы отказаться от своей прежней инфляционной ренты. Другие видели приватизацию под залог акций в конце 19-го века.95 в качестве правительственной выплаты новым бизнесменам.

Карнеги не занимает институциональную позицию по вопросам государственной политики; взгляды, представленные здесь, принадлежат автору (авторам) и не обязательно отражают взгляды Карнеги, его сотрудников или его попечителей.

Что это такое и куда оно направляется?

Это текст из презентации, подготовленной для программы Конгресса Института Аспена на тему «Отношения США и России», Берлин, 15–21 августа 1999 г.

«Мы застряли на полпути между плановой, командной экономикой и нормальной, рыночной. И теперь у нас есть уродливая модель — помесь двух систем». — Борис Ельцин, государство Союза     адрес, февраль 1999 г.

Прошел год после финансового краха России в августе 1998 года. Эти драматические события вызвали существенный сдвиг в представлениях внутри России и за ее пределами о ближайших перспективах российской экономики. Преувеличенный оптимизм сменился глубоким пессимизмом и цинизмом. К сожалению, мы все еще далеки от адекватного понимания масштабов проблемы. Что это за экономика? Является ли это едва реформированной плановой экономикой, полуреформированной экономикой, глубоко ущербной рыночной экономикой или же это нечто отличное от исходной точки — плановой экономики — или желаемой конечной точки — развитой рыночной экономики?

Путаницу иллюстрирует смешение метафор в цитате Бориса Ельцина справа. Эти метафоры не просто смешаны: они несовместимы. Гибрид — это не промежуточная точка эволюции. Он представляет собой отдельную сущность, которая может или не может быть способна к самовоспроизведению. Биологическая метафора хороша для экономического развития России. Россия не находится «на полпути» к рынку. Это даже не на том треке. Экономика России мутировала. Это гибридная, отдельная экономическая система, а не немонетизированная командная экономика и не монетизированная рыночная экономика. Это нечто качественно новое, со своими правилами поведения. Далее я рассмотрю природу этой системы и использую ее для составления некоторых сценариев на будущее. К сожалению, один из сценариев, который я считаю маловероятным и недостойным рассмотрения, заключается в том, что в России будет «нормальная» рыночная экономика, характеризующаяся рыночностью, монетизацией и модернизацией.

Виртуальная экономика

Тезис, который я изложу, — это то, что мы с профессором Барри Икесом из Пенсильванского государственного университета назвали «виртуальной экономикой России». Наши рассуждения начинаются с признания огромного бремени советского прошлого России. Из-за структурного наследия прежней системы большинство российских предприятий, особенно в базовых отраслях обрабатывающей промышленности, не могут выжить даже на частично конкурентном рынке и уж точно не на таком, который открыт для значительной импортной конкуренции. Рыночная стоимость товаров, производимых российскими предприятиями, меньше стоимости того, что необходимо для их производства. И все же крах этих отраслей социально и политически неприемлем, даже если экономически целесообразно закрыть и заменить их. Результатом борьбы этих предприятий за выживание — и общественного консенсуса в отношении того, что они должны выжить, — стала своеобразная, новая и, возможно, уникальная экономическая система, сложившаяся в России.

В этой системе предприятия могут продолжать производить свои принципиально неконкурентоспособные товары, которые, как правило, являются теми же продуктами, которые они производили при советской системе, произведенными тем же способом, потому что они избегают использования денег. Избегание денег с помощью механизмов бартера и других форм немонетарного обмена позволяет устанавливать произвольные цены на товары. Цены на них завышены, что создает впечатление, что производится больше ценности, чем на самом деле. Завышение цен на произведенную продукцию, особенно когда она поставляется государству вместо налогов или поставщикам добавленной стоимости, главным образом поставщикам энергии, вместо оплаты, является основным механизмом продолжающегося субсидирования убыточного производства в российской экономике.

Этот механизм является важнейшим мотивом использования бартера и других видов неденежного обмена. До 70% сделок между промышленными предприятиями в России обходятся без денег. Точно так же взаимозачеты, бартер и тому подобное составляют 80-9.0 процентов налоговых платежей этих крупных промышленных предприятий. Демонетизация российской экономики важна, потому что это механизм, который позволяет продолжать разрушение ценностей и скрывать его.

Подводя итог, можно сказать, что у виртуальной экономики есть две отличительные черты: вычитание стоимости и притворство. То есть (1) большая часть экономики не создает стоимость, а разрушает ее, и (2) почти все, кто участвует в системе, делают вид, что этого не происходит. Они вступают в сговор, поддерживая завесу непрозрачности, чтобы защитить притворство, что особенно важно подчеркнуть. Это далеко не просто невинный самообман и принятие желаемого за действительное, это притворство имеет серьезные негативные последствия. Из-за иллюзии того, что создается больше стоимости, чем на самом деле, возникают преувеличенные претензии на производимую стоимость.

В частности, это проблема бюджетов России. Результатом являются явный низкий уровень сбора налогов с доходов и неспособность правительства выполнить свои расходные обязательства по расходам, в первую очередь по невыплаченным заработным платам и пенсиям.

В дополнение к неплатежам правительство также прибегало к займам, чтобы покрыть разрыв, вызванный «слишком большим количеством требований на слишком маленькую сумму». Но поскольку заемные средства использовались только для компенсации разрушенной стоимости, а не для закладки основы для создания стоимости, долг превратился в пирамиду. Это довольно сильно усугублялось безудержной коррупцией и грабежами в российской экономике. Профессор Икес и я назвали это «утечкой стоимости» из виртуальной экономики. Заимствование при разрушении способности погасить гарантировало один результат: долговую ловушку. В этом смысле прошлогодний финансовый крах был неизбежен. Только его время было неопределенным. Таково влияние Азии и падения цен на нефть.

Связанные книги

Почему нет реформ: время — враг

Виртуальная экономика консолидировалась, возможно, еще в 1994 году. В результате коренная реформа российской экономики — демонтаж виртуальной экономики — стала почти невозможной. Действительно, некоторые благонамеренные попытки реформировать его на периферии, возможно, даже сделали его более устойчивым. Это останется верным и в будущем. Хотя ближайшие месяцы и годы могут принести новые попытки реформ, они почти наверняка потерпят неудачу. С каждым разом задача будет усложняться. Назову четыре причины столь безрадостного вывода о том, что время было и остается врагом реформ в России:

1. Прежде всего, смысл предыдущих пунктов в том, что реформируемая система уже не та, что была в 1991-92 годах. Тезис «виртуальной экономики» заключается в том, что российская экономическая система развивалась и адаптировалась как форма институционализированной защиты от рыночных реформ и сопротивления им. Со временем в эти институты вовлекались все более крупные части экономики. Таким образом, сопротивление реформам сильнее, чем когда-либо. В результате сегодня любая программа радикальных и всеобъемлющих экономических реформ практически не пользуется популярностью. Перспективы — это годы боли и неурядиц с небольшими, если таковые вообще имеются, компенсирующими преимуществами для населения, за исключением довольно отдаленного будущего. (Это контрастирует с 1991-1992, когда новые реформы предоставили людям большую личную свободу, не только политическую свободу, но и экономическую свободу.)
2. Во-вторых, консолидация виртуальной экономики отрицательно сказалась на молодом поколении. Вопреки надеждам, молодые люди, чтобы выжить и преуспеть в этой системе, вырабатывают поведение, соответствующее не рыночной, а виртуальной экономике. Хотя некоторые представители нового поколения, похоже, отказались от старых привычек, их все же было меньшинство. У большинства нет. Молодое поколение не является автоматическим гарантом перемен.
3. В-третьих, даже в гипотетической ситуации, когда предприятия были готовы измениться, адаптироваться и стать конкурентоспособными на рынке, это стало более сложной технической задачей, чем шесть или семь лет назад. Тогда все было достаточно плохо. Даже по официальным советским меркам огромная часть оборудования в российской промышленности была физически устаревшей, когда в 1992 году начались реформы. Российская экономика нуждалась в масштабной модернизации. У него этого не было. В результате физический завод, который изначально был старым и неконкурентоспособным, теперь на семь лет старше и еще менее конкурентоспособен. Менее резкой, но все же важной была потеря человеческого капитала. Люди, работавшие в тех неконкурентных отраслях, которые чувствовали, что у них есть шанс в новой рыночной экономике, уезжали и пытались там свои шансы. Люди, которые остались позади, как правило, наименее продуктивны.
4. Наконец, существует неуклонно ухудшающийся макроэкономический барьер на пути к успешной модернизации российской экономики: перманентная долговая ловушка страны. Россия продолжает наращивать свой долг вверх, а не вниз. Это относится не только к финансовому долгу. Это также относится к совокупным неоплаченным нематериальным затратам общества, особенно к ущербу окружающей среде и подрыву общественного здоровья. Это затраты, которые должны быть оплачены когда-то, так или иначе. Они не могут быть стерты по умолчанию.

Суммируя все эти причины, можно сказать, что по сравнению с тем, что было шесть или семь лет назад, сегодняшний процесс реформ — опять же, под этим я подразумеваю достаточно полную коммерциализацию, монетизацию и модернизацию — был бы (1) более непривлекательным с самого начала; (2) технически сложнее и дороже для успешного завершения; (3) более болезненные для населения; и (4) больше обременены накопленными прошлыми неоплаченными затратами, прошлой задолженностью в широком смысле.

Какой будет экономика без реформ?

Пожалуй, самый простой способ подытожить, куда сейчас движется дело, это сказать, что все больше и больше российской экономики будет напоминать сельскохозяйственный сектор. В сельском хозяйстве картина следующая. Очень небольшое количество крупных хозяйств ориентировано на производство продукции для рынка, остальные производят в основном для себя. Эти хозрасчетные хозяйства почти не взаимодействуют с городской промышленной экономикой. Они не доставляют продукты в города; они не получают от них промышленные товары. Вследствие оторванности от городской экономики хозрасчетные хозяйства и прилегающие к ним районы почти полностью демонетизированы. Там единственные наличные деньги, которые вообще обращаются, происходят от государственных трансфертов, таких как пенсии и детские пособия.

Частный сектор в сельском хозяйстве не запрещен. Некоторые независимые семейные фермы борются за существование, но на них продолжают давить налоги и правила, а их доступ к рынку ограничен. Ограниченные рынком и облагаемые налогами, они становятся все более и более неотличимыми от вездесущих семейных садовых участков. Между тем сами участки — наиболее примитивная форма земледелия — играют еще большую роль в качестве основного источника пропитания для русских хозяйств.

Бывший эксперт Brookings

Эта тенденция, в настоящее время доминирующая в сельском хозяйстве, является единственной отраслью, за которой последует: субсидирование (либо открыто, либо через схему виртуальной экономики) все более ограниченного числа крупных предприятий с отсечением большинства более мелких. Однако отрезанные не умирают. Они существуют, но только для удовлетворения самых основных потребностей рабочих и сообществ вокруг заводов. Инвестиций в эти предприятия будет мало или совсем не будет. Они будут устойчивыми, но на очень низком уровне.

Последствия и прогнозы

Каковы будут последствия для экономики России, если она продолжит двигаться по этому пути? Я рассмотрю четыре из них в порядке возрастания их важности для нас на Западе: (1) вопрос роста; (2) развитие частного сектора; (3) национальная целостность экономики; и (4) способность государственного сектора выполнять свои задачи и обязательства.

1. Экономический рост

   В виртуальной экономике официальные цифры роста мало что значат. Виртуальные или иллюзорные цены приводят к иллюзорному ВВП. Может показаться, что экономика растет, но на самом деле это не так. На самом деле сжимается. В краткосрочной и среднесрочной перспективе эта система, вероятно, останется стабильной. Но стабильность имеет большие скрытые издержки, поскольку виртуальная экономика подрывает будущую конкурентоспособность экономики. Он не модернизирует ни свой физический, ни человеческий капитал. Это означает, что экономика продолжает сокращаться. Чем дальше, тем меньше конкуренция.

2. Частный сектор

   Судьба настоящего частного сектора — создателей добавленной стоимости за пределами виртуальной экономики, включая иностранные совместные предприятия, — жизненно важный вопрос для будущего России. Виртуальная экономика имеет любопытные отношения с частным сектором. Он не устранит его, так как ему нужен частный сектор, чтобы выжить самому. Нужны наличные. И ему нужен частный сектор в качестве клапана социальной безопасности как для потребителей, так и для рабочих. Но в целом доминирование виртуальной экономики несовместимо с действительно независимым, процветающим частным сектором. Следовательно, будет разрешено существование малого бизнеса. Но они будут стеснены на рынке, не допущены к поставкам клиентам бюджетной сферы. Им не дадут развиваться в качестве субподрядчиков крупных предприятий. Если говорить более серьезно, то, поскольку компании, создающие добавленную стоимость и производящие продукцию для рынка (т. е. продающие за наличные), они будут нести тяжелое налоговое бремя. Таким образом, виртуальная экономика будет сжимать частный сектор, чтобы получить необходимые ему деньги (налоги), и будет ограничивать частный сектор в защите необходимого ему рынка.

3. Национальная целостность

   Виртуальная экономика имеет естественную тенденцию дробить национальную экономику на более мелкие автономные местные экономики. Эта тенденция очевидна в России. Бюджеты местных органов власти уже более «виртуализированы» — демонетизированы, — чем даже федеральный бюджет. Местные органы власти защищают местный рынок в интересах своей местной виртуальной экономики. В послеавгустовском кризисе региональные и местные органы власти усилили тенденцию к местничеству, приняв меры по закупке товаров на местах и ​​запретив экспорт, особенно продуктов питания, даже в другие регионы России.

4. Государственный сектор

   Государственный сектор будет меньше, демонетизирован и, как указано выше, более локализован. Бюджет федерального правительства играет ключевую роль. Посмотрите на недавнюю запись. В 1997 году федеральное правительство России собирало менее 60% налогов в денежной форме. Денежные налоговые поступления едва ли составили 23 миллиарда долларов по обменному курсу 1997 года. Даже если добавить к этому другие источники денежных поступлений — приватизационные продажи, таможенные пошлины, — правительство смогло собрать не более 40 миллиардов долларов. (То есть это то, что она привлекла своими силами, не считая заимствований внутри страны и за границей. ) При широко разрекламированной кампании по сбору налогов в начале 19 в.В 1998 году правительству какое-то время удавалось несколько успешнее собирать наличные деньги. Но, как и предсказывала модель виртуальной экономики, дополнительные деньги в бюджет поступили за счет остальной экономики и помогли ускорить финансовый крах 17 августа.

   После дефолта сбор налогов в реальном выражении был ниже уровня 1997 года. Но даже если бы действующее правительство хоть как-то смогло собрать деньги в бюджет в реальном рублевом выражении так же хорошо, как в 1997 г., девальвация рубля по отношению к доллару ставит правительство в гораздо худшее положение с погашением внешнего долга, ибо долларовая стоимость денежных доходов правительства, вероятно, не превысит 12-14 миллиардов долларов. Этого явно недостаточно для того, чтобы страна оставалась в курсе своего внешнего долга. (обязательства федерального правительства по погашению внешнего долга в 1999 составляют более 17 миллиардов долларов.) Это также означает, что правительство будет по-прежнему не в состоянии предоставлять основные общественные услуги, за которые оно несет ответственность.

   Отсутствие адекватного финансирования государственных учреждений на всех уровнях привело к тому, что эти учреждения стали бюрократическими аналогами хозрасчетных хозяйств. Государственные служащие используют государственные активы (недвижимость и т. д.) и государственное время, чтобы заработать достаточно, чтобы обеспечить себе жизнь. Мало или совсем ничего не осталось, чтобы служить обществу. Большая часть их времени тратится вовсе не на предоставление общественных благ, даже неэффективно. Они тратятся на зарабатывание денег, выращивание еды и так далее, чтобы финансировать само выживание. В случае некоторых государственных служащих, чья работа не служит никакой полезной цели, это может быть приемлемым. Для многих других это наносит ущерб как их собственному здоровью и благополучию, так и гражданам, которым они должны служить. А для некоторых критических категорий — лучшим примером являются военные — это может быть катастрофой.

Политическое измерение

Выживание бытового сектора России в этой своеобразной системе происходит за счет общественного (государственного) сектора. Но именно решение о будущем государственного сектора — государства — определит будущее России. Рассмотрим следующие сценарии. Они различаются по ролям, которые играет правительство.

Первый сценарий — Россия сегодня. Это «либертарианская» виртуальная экономика, в которую государство вмешивается минимально. В частности, это приводит к минимальному контролю центрального правительства над регионами. Проблема здесь в том, что значение будет храниться локально. Это означает большие разрывы между регионами, что в конечном итоге угрожает национальной целостности. Вероятно, также будет много утечек (мародерства), потому что правительство играет минимальную роль в их прекращении. Опасность заключается в несправедливости, еще более хрупком государственном секторе, продолжающемся грабеже и коррупции.

Этот сценарий вряд ли будет продолжаться, а скорее приведет либо к дезинтеграции, либо вызовет негативную реакцию и спрос на рецентрализацию. Теоретически возможно, что достаточно сильный и целеустремленный руководитель мог действовать так, чтобы избежать негативных последствий. Такой лидер сосредоточился бы на сокращении «утечки» (грабежа) системы и на обеспечении большей справедливости за счет более равномерного распределения стоимости. Поскольку это будет больше способствовать социальному миру и территориальной целостности, такое мирное развитие виртуальной экономики может быть устойчивым в течение довольно долгого времени.

Но, возможно, неразумно предполагать, что население России и региональные лидеры передадут власть сильному центральному администратору, который сможет остановить чрезмерное мародерство и который сможет присвоить стоимость могущественных региональных и корпоративных интересов и перераспределить ее в благотворных целях обеспечения справедливости . К сожалению, гораздо более вероятным сценарием, как отмечают многие наблюдатели, является возрождение поддержки сильной центральной власти, основанной на реальной или предполагаемой угрозе выживанию нации. Это сценарий милитаризованной виртуальной экономики. Это была бы экономика, в которой определение получателя стоимости через механизмы виртуальной экономики осуществлялось бы сверху, исходя из национальных приоритетов, а не через какую-то грубую борьбу по принципу выживания сильнейшего ( или наиболее обеспеченный). Были бы приоритетные и неприоритетные отрасли экономики, как в советской системе. Но она отличалась бы от советской системы отношениями между ними. В советской системе приоритетный сектор эксплуатировал неприоритетный сектор. Принуждение было необходимо. В сегодняшнем варианте большая часть неприоритетной экономики не будет напрямую эксплуатироваться. Это было бы для всех намерений и целей за пределами государства. Принуждения будет, по крайней мере вначале, меньше, чем в советской системе. Хотя некоторые элементы принудительной реквизиции материалов, несомненно, будут, принудительный труд будет менее вероятным.

Эта «милитаризованная виртуальная экономика» сама по себе является частичным возрождением командной экономики. Но даже это не долгосрочная ситуация. Это не могло продолжаться очень долго. Особенно если есть необходимость возродить крупномасштабное производство обычных вооружений (в отличие от более ограниченной концентрации, скажем, на ядерном и космическом оружии), оно почти неизбежно перерастет в полномасштабную командно-административную экономику. Такая система не может позволить себе упустить какой-либо потенциальный ресурс, и это потребует принуждения.

Заключение

Сценарии, которые я изложил, по общему признанию, весьма спекулятивны. Они наверняка покажутся многим чрезмерно драматичными. Я думаю, что это отчасти потому, что они пытаются смотреть вперед не только в ближайшее будущее. Удобно думать только о том, что может произойти в ближайшие 1-2 года, поскольку вероятность того, что Россия за это время как-то выкрутится, действительно очень велика. Что касается политики, то мы можем продолжать, как делаем сейчас: продолжать спасать Россию, делая ровно столько, чтобы она оставалась на плаву, и делать вид, что когда-нибудь страна каким-то образом возобновится, а затем успешно завершит свое продвижение к рынок. Однако я думаю, что политике было бы лучше признать, что Россия не находится на пути к превращению в современную рыночную экономику. Она скорее разработала новую экономическую систему, которую невозможно «реформировать» незначительными усилиями, какими бы настойчивыми они ни были.