Иллюстрации. Малюта Скуратов

Иллюстрации

Малюта Скуратов. Художник П. В. Рыженко

Изображение опричника на поддоне подсвечника из Александровской слободы. XVII в.

Московский застенок. Художник А. М. Васнецов. 1911 г.

Иван Грозный. Надгробный образ («Копенгагенский портрет»). XVII (?)в.

Малюта Скуратов. Художник К. В. Лебедев. 1892 г.

Власяница — одежда опричника

Опричники. Художник Н. В. Неврев. Вторая половина ХIХ в.

Иван Грозный и Малюта Скуратов. Художник Г. С. Седов. 1870 г.

Троицкий (ранее Покровский) собор Александровской слободы. 1510-е гг.

Александровская слобода. Гравюра из книги Я. Ульфельдта «Путешествие в Россию». 1608 г.

Прием иностранных посланников в Александровской слободе. Гравюра из книги Я. Ульфельдта

Александровская слобода. Художник М. А. Врубель.

Эскиз к театральным декорациям. 1899 г.

Покровcкая (ранее Троицкая) церковь Александровской слободы. 1510-1520-е гг. Фото 1911 г.

Александровская слобода. Фото XIX в.

Митрополит Филипп. Икона

Малюта Скуратов убивает митрополита Филиппа. Клеймо иконы святителя Филиппа

Последние минуты митрополита Филиппа. Художник Н. В. Неврев. 1898 г.

Смерть митрополита Филиппа. Художник А. Н. Новоскольцев. 1890 г.

Марфа Васильевна Собакина, третья жена Ивана Грозного. Антропологическая реконструкция С. А. Никитина

Пир в Александровской слободе. Гравюра из книги Я. Ульфельдта

Казни Ивана Грозного. Гравюра из немецкой книги «Разговоры в царстве мертвых». 1725 г.

Царь Иван Грозный. Немецкая гравюра. 1576 г.

Зверства русского войска на вражеской территории во время Ливанской войны. Немецкая гравюра.

1561 г.

Надвратный храм Иосифо-Волоцкого монастыря

Церковь и трапезная Иосифо-Волоцкого монастыря. По преданию, именно у стены трапезной палаты погребен Малюта Скуратов

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Тень опричника — Ведомости

Губернатор-коммунист Вадим Потомский добился-таки своего: пусть и с опозданием, и в менее выигрышном месте, и не без сопротивления местных жителей, но все-таки поставил в Орле памятник царю Ивану Грозному – первый и единственный не только в новейшей, но и просто в российской истории. Ставить памятники Сталину в 2016 г. неловко даже губернаторам от КПРФ, а вот любимому царю Сталина, прославившего одного из самых жестоких правителей России как своего исторического «отца», – вполне можно. «Мечтаю, что когда-нибудь мы будем <…> у подножия памятника Иосифу Виссарионовичу Сталину!» – торжествовал один из самых страстных апологетов Владимира Путина, Александр Проханов, и сорвал аплодисменты.

Обозначать текущий политический курс апелляцией к прошлому – традиция не новая, а с обращением к Ивану Грозному – и вовсе чисто сталинская. Именно при Сталине Грозный в первый и единственный раз был реабилитирован как мудрый правитель, стоявший на национальных основах, укрепивший государственную власть и если и виновный, так только в нерешительности – «недорезал пять крупных феодальных семейств», чем заложил основу будущей Смуты. Фильм Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный» (1944) сознательно делался как художественный манифест сталинской внешней и внутренней политики, и Сталин лично обсуждал с Эйзенштейном, как объяснить зрителю жестокость царя. Но до установки памятника царю-душегубу при Сталине не дошло.

Послесталинская историческая наука закрыла вопрос о применимости методов Грозного. «Варварские, средневековые методы борьбы царя Ивана с политическими противниками, его безудержно жестокий характер накладывали на все мероприятия опричных лет зловещий отпечаток деспотизма и насилия, – писал в работе «Опричнина Ивана Грозного» 1964 г. медиевист Александр Зимин. – Здание централизованного государства строилось на костях».

В 2016 г. мы имеем дело не с пересмотром истории, а с очередной «войной памяти»: мемориалы превращаются в реплики в политическом споре о праве силы. Но именно с учетом непредсказуемости прошлого мемориалы на глазах теряют вес – и уже звучат предложения установить напротив монумента Грозному памятник убитому по его приказу митрополиту Филиппу. Если памятники – инструмент прощупывания почвы, демонтировать их может быть так же просто, как и установить.

Хранитель древнего предания

   До сих пор историки спорят о том, что заставило царя Ивана IV Грозного в 1564 г. оставить Москву, учредить опричнину и сделать Александровскую слободу ее центром.
Одну из версий отъезда царя из стольного града иллюстрирует раритетный предмет экспозиции «Государев двор в Александровской слободе» музея-заповедника «Александровская слобода» — поддон медного подсвечника XVII в.
   Не привлекающий внимания ни красотой форм, ни изяществом исполнения, в надписи и изображениях он предоставляет интереснейшую информацию для размышления. Ее автор, самобытный мастер XVII в., решившийся на металлическом светильнике рассказать о предании, бытовавшем в народе спустя сто лет после отмены опричнины. Как известно, в 1572 г. Иван IV опричнину отменил, и никто не смел вспоминать ее, как пишет современник, «под следующей — угрозой: виновного обнажали по пояс и били кнутом на торгу». И все же в народе помнили и рассказывали о ней — иначе откуда малограмотному ремесленнику знать, что «остави град и удалися царь со братию в монастырь» — так написал он грубым резцом на металле !
  Средневековый мастер не только кратко записал старинное предание, но и проиллюстрировал его. В четырех рисунках, очерченных неровным кругом, он изобразил дорогу, идущую среди непроходимых лесов, крепость с зубчатыми стенами, мощную крепостную башню. Вероятно, они должны были показать, с одной стороны, удаленность царя «со братию» от внешнего мира, с другой, надежность и крепость царского убежища.
    Простите, скажет читатель, а при чем здесь опричнина и Александровская слобода? Все дело в четвертом изображении, на котором, судя по знакам отличия, предстает конный опричник. По описаниям служивших в опричниках иностранцев Таубе и Крузе, каждый из них должен иметь «собачьи головы на шее у лошади и метлу на кнутовище. Это обозначает, что они сперва кусат как собаки, а затем выметают все лишнее из страны». Таким образом, в этом рисунке на подсвечнике выражена еще одна мысль — о своеобразии «монастыря», который устроил Иван IV в Александровской слободе. В записках иностранцев это излагается следующим образом: «Он, великий князь, образовал из них (опричников). .. свое особое братство». «Живя в Александровском дворце, словно в каком-нибудь застенке, он обычно одевает куколь, черное и мрачное монашеское одеяние…
      Всех их он называет братией, также и они называют великого князя не иным именем, как брат». Таубе и Крузе подробно описали жизнь этой братии: «После того, как кончает он еду, редко пропускает он день, чтобы не пойти в застенок…заставляет он в своем присутствии пытать или даже мучать до смерти безо всякой причины…»
   Судя по тому, что можно прочитать и увидеть на светильнике XVII в., в народном сознании Александровская слобода и происходившие в ней события не получили негативной оценки. Вполне возможно, что они воспринимались народной средой, как митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном, утверждающим, что

«шумную и суетную Москву царь не любил, а в Александровской слободе он все устроил так, как хотел — она собственно была «монастырем в миру». «Несколько сотен ближайших царских опричников составляли его монастырскую братию, себя Иоанн называл игуменом всея Руси. Он сам звонил к заутрене, в церкви пел на клиросе, а после обедни читал для назидания жития святых, поучения о посте, молитве и воздержании».
   Большинство ученых эту точку зрения не разделяет. Академик Д.С.Лихачев видит в опричном монастыре Александровской слободы пародию на монастырь: «здесь пародировались церковные службы и монастырские нравы, монастырские одежды. Опричный двор напоминал шутовской…монастырь, а нравы этого двора — службу кабаку».
   По воле Грозного Слобода превратилась в крупнейший культурный центр Российского государства.

    Здесь жили и творили лучшие зодчие, иконописцы, музыканты. При Государевом дворе работала книгописная мастерская, в которой появился на свет Лицевой летописный свод, была создана первая русская консерватория и первая провинциальная печатня.
С Александровской слободой связаны многие события личной жизни Ивана IV.
В ней устраивались смотрины невест для самого царя, а затем и для его сына Ивана, которые заканчивались пышными свадьбами.
   В Слободе теряются и следы таинственной «либерии» (библиотеки) Грозного. 17-летняя история опричной столицы завершилась для царя кровавой драмой. В приступе гнева он смертельно ранил своего сына Ивана.
 
   Блестящие и страшные страницы российской истории, неотделимые от Александровской слободы, отразились в русских летописях, исторических песнях, записках иностранцев, в произведениях русской литературы (А.К.Толстой «Князь Серебряный», Д.В.Аверскиев «Слобода — неволя»), музыки (опера Н.А.Римского-Корсакова «Царская невеста») и живописи XIX века (И.Е.Репин, В.Г.Шварц, В.М.Васнецов).
   Александровская слобода играет заметную роль в бурных событиях, так называемого «Смутного времени» начала XVII века. Здесь находился укрепленный лагерь русских войск под командованием замечательного полководца М.В. Скопина-Шуйского. Во время польской интервенции дворцовый ансамбль был значительно разрушен и разграблен. Постепенно этот государственный, политический и культурный центр утрачивает свое былое ведущее значение в жизни страны. Новая Александровская слобода на долгие годы стала обычным дворцовым селом. Но в названиях ее улиц еще долго сохранялась память о времени Грозного: Конюшенная (здесь располагались царские конюшни), Стрелиха (где жили стрельцы), Садовня (тут находились царские сады) и другие.
В середине XVII века, столетие спустя после бурных событий опричнины, на этом историческом месте был основан Успенский девичий монастырь. Первоклассные постройки XVI века стали ядром монастырского комплекса. Часть уникальных сооружений царского дворца была разобрана и перестроена для нужд монастыря.
     В Успенском девичьем монастыре побывали многие представители царского двора, среди которых имя Петра I занимает особое место. Во время стрелецкого бунта в Москве в 1689 году Петр Алексеевич, пережидая бурные события в столице, укрылся за стенами обители. Вскоре после подавления мятежа царь грозно расправился со своими политическими противниками. По его приказу к Распятской церкви-колокольне были пристроены палаты, куда заточили его сводную сестру Марфу, насильно постриженную в местный монастырь под именем Маргариты. Марфа Алексеевна прожила в монастыре на положении узницы почти 10 лет, скончавшись в 1708 году.
      В XVIII веке Александровская слобода оставалась дворцовой вотчиной монархов дома Романовых. Её «хозяйками» последовательно были сестра Петра I – Наталья Алексеевна (с 1712 г.), супруга Петра I и впоследствии императрица Екатерина I (с 1716 г.) и дочь императора – цесаревна Елизавета Петровна (с 1727/28 г.). Последняя регулярно приезжала в свою Александровскую слободу 1728-1731 гг. — в период пребывания императорского двора в Москве. Большая любительница охоты, цесаревна «удалялась от двора» в Слободу, потому что на 100 верст от Москвы указом Петра II была запрещена любая охота, кроме императорской. В январе 1732 г. Елизавета Петровна переезжает в Санкт-Петербург вслед за императрицей Анной Иоанновной. Вновь она посетит Александровскую слободу уже в 1744 году — после своего воцарения на российском престоле, уже будучи императрицей.
   В 1778 году с образованием Владимирской губернии Слобода была преобразована в город Александров. На его гербе изображены две наковальни и тиски. Эти символы свидетельствовали об одном из самых древних занятий жителей города — кузнечном ремесле.

Презентация на тему: М.Ю.Лермонтов «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого

1

Первый слайд презентации: М.Ю.Лермонтов «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» — поэма об историческом прошлом России

«Если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно нигде больше не буду искать, как в русских песнях» 1830 г.

Изображение слайда

2

Слайд 2

1838 – цензура не позволила поставить имя автора, и «Песня …» вышла с подписью «… въ » 1830 – задумал свою «Песню…» 1840 – вышел первый и единственный прижизненный Сборник произведений М. Ю.Лермонтова, который начинался «Песней…»

Изображение слайда

3

Слайд 3

Гусляры

Изображение слайда

4

Слайд 4

В.М. Васнецов Царь Иван Васильевич Грозный

Изображение слайда

5

Слайд 5

«Степан Парамонович в лавке» И. Билибин П. Коровин

Изображение слайда

6

Слайд 6

«Кирибеевич и Алёна Дмитриевна» В. Серов Б. Кустодиев

Изображение слайда

7

Слайд 7

Кулачный бой В. Васнецов И. Билибин

Изображение слайда

8

Слайд 8

Прощание Калашникова с братьями перед казнью И. Билибин В. Васнецов

Изображение слайда

9

Слайд 9: Сравнительная характеристика

Степан Парамонович Калашников Кирибеевич «смелый купец» «молодой купец» «статный молодец» «удалой боец» «лихой боец» «удалой боец» «буйный молодец» «молодой боец» «добрый молодец» «верный слуга» «лукавый раб» «злой охульник » «злой опричник»

Изображение слайда

10

Слайд 10: Отношение к женщине, к любви

Степан Парамонович Калашников Кирибеевич Защищает свою любовь, семью, честь жены Умеет постоять «за правду до последнего» Глава семьи, несет ответственность за жену Для Алены Дмитриевны он «царь», «красно солнышко» Брак — святыня Крадет семейное счастье купца Нарушает христианские заповеди (преследует замужнюю женщину) Эгоист в любви (думает только о себе) «разбойник»

Изображение слайда

11

Слайд 11: В чем сила и слабость героев?

Степан Парамонович Калашников Кирибеевич Из рода Калашниковых Не одинок, есть братья, готовые защищать, жертвуя жизнью, честь семьи Чувство собственного достоинства «не в силе Бог, но в правде» Воплощение идеала народного добра и правды Одерживает нравственную победу, проявляя Мужество, честность, твердость, Прямоту, решительность, благородство Нет имени Из семьи Малюты Скуратова Одинок Символ беспредельного зла опричников «побледнел в лице, как осенний снег» (смятение, испуг, стыд) «лукавый раб» ( раб обстоятельств) Разрушитель чужого счастья

Изображение слайда

12

Слайд 12: Кулачный бой на Москва-реке

Степан Парамонович Калашников Кирибеевич Бой- способ защитить семью Одерживает победу Русский богатырь Отважный, мужественный Сильный духом Разговаривает с царем на равных, проявляет смелость в поведении с царем, признает свою зависимость от власти царя Идет на бой «потешить царя нашего батюшку» высокомерие, бахвальство, пренебрежение к более слабым Привык быть первым Все дается легко Своевольный – поступающий по своей воле, произволу Избалован властью, покровительством царя Возмездие, настигшее его, справедливо; не просит пощады, принимает смерть как должное

Изображение слайда

13

Слайд 13: Домашнее задание на выбор:

наизусть отрывок: восход зари Иллюстрация Сочинение-миниатюра на тему: «Кирибеевич и Калашников» «Царь Иван Грозный» «Кто в «Песне…» является настоящим героем и почему?»

Изображение слайда

14

Последний слайд презентации: М.

Ю.Лермонтов «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого

ГБОУ средняя общеобразовательная школа № 423 Кронштадтского района Санкт-Петербурга Презентация создана учителем русского языка и литературы Харитоновой Н.В. Предназначена для использования на уроках литературы в 7 классе

Изображение слайда

День опричника | zakharov.ru

Григорию Лукьяновичу Скуратову-Бельскому,
по прозвищу Малюта

Сон все тот же: иду по полю бескрайнему, русскому, за горизонт уходящему, вижу белого коня впереди, иду к нему, чую, что конь этот особый, всем коням конь, красавец, ведун, быстроног; поспешаю, а догнать не могу, убыстряю шаг, кричу, зову, понимаю вдруг, что в том коне — вся жизнь, вся судьба моя, вся удача, что нужен он мне как воздух, бегу, бегу, бегу за ним, а он все так же неспешно удаляется, ничего и никого не замечая, навсегда уходит, уходит от меня, уходит навеки, уходит бесповоротно, уходит, уходит, уходит. ..

Моё мобило будит меня:
Удар кнута — вскрик.
Снова удар — стон.
Третий удар — хрип.
Поярок записал это в Тайном Приказе, когда пытали дальневосточного воеводу. Эта музыка разбудит и мертвого.
— Комяга слушает, — прикладываю холодное мобило к сонно-теплому уху.
— Здравы будьте, Андрей Данилович. Коросты¬лев тревожит, — оживает голос старого дьяка из Посольского Приказа, и сразу же возле мобилы в воздухе возникает усато-озабоченное рыло его.
— Чего надо?
— Осмелюсь вам напомнить: сегодня ввечеру прием албанского посла. Требуется обстояние дюжины.
— Знаю, — недовольно бормочу, хотя по-чест¬ному — забыл.
— Простите за беспокойство. Служба.
Кладу мобило на тумбу. Какого рожна посольский дьяк напоминает мне про обстояние? Ах да… теперь же посольские правят обряд омовения рук. Забыл… Не открывая глаз, свешиваю ноги с постели, встряхиваю голову: тяжела после вчерашнего. Нащупываю колокольчик, трясу. Слышно, как за стеной Федька спрыгивает с лежанки, суетится, звякает посудой. Сижу, опустив не готовую проснуться голову: вчера опять пришлось принять по полной, хотя дал зарок пить и нюхать только со своими, клал 99 поклонов покаянных в Успенском, молился святому Вонифатию. Псу под хвост! Что делать, ежели окольничьему Кириллу Ивановичу я не могу отказать. Он умный. И горазд на мудрые советы. А я, в отличие от Поярка и Сиволая, ценю в людях умное начало. Слушать премудрые речи Кирилла Ивановича я могу бесконечно, а он без кокоши неразговорчив…
Входит Федька:
— Здравы будьте, Андрей Данилович.
Открываю глаза.
Федька стоит с подносом. Рожа его, как всегда с утра, помята и нелепа. На подносе традиционное для похмельного утра: стакан белого квасу, рюмка водки, полстакана капустного рассола. Выпиваю рассол. Щиплет в носу и сводит скулы. Выдохнув, опрокидываю в себя водку. Подступают слезы, размывая Федькину рожу. Вспоминается почти все — кто я, где и зачем. Медлю, осторожно вдыхая. Запиваю водку квасом. Проходит минута Неподвижности Великой. Отрыгиваю громко, со стоном нутряным. Отираю слезы. И теперь вспоминаю уже все.
Федька убирает поднос и, опустившись на колено, подставляет руку. Опираюсь, встаю. От Федьки утром пахнет хуже, чем вечером. Это — правда его тела, и от нее никуда не денешься. Розги тут не помогают. Потягиваясь и кряхтя, иду к иконостасу, затепливаю лампадку, опускаюсь на колени. Читаю молитвы утренние, кладу поклоны. Федька стоит позади, позевывает и крестится.
Помолившись, встаю, опираясь на Федьку. Иду в ванную. Омываю лицо приготовленной колодезной водою с плавающими льдинками. Гляжусь в зеркало. Лицо опухло слегка, воскрылия носа в синих прожилках, волосы всклокочены. На висках первая седина. Рановато для моего возраста. Но — служба наша такая, ничего не попишешь. Тяжкое дело государственное…
Справив большую и малую нужду, забираюсь в джакузи, включаю программу, откидываю голову на теплый, удобный подголовник. Смотрю в потолок на роспись: девки, собирающие вишню в саду. Это успокаивает. Гляжу на девичьи ноги, на корзины со спелою вишней. Вода заполняет ванну, вспенивается воздухом, бурлит вокруг моего тела. Водка внутри, пена снаружи постепенно приводят меня в чувство. Через четверть часа бурление прекращается. Лежу еще немного. Нажимаю кнопку. Входит Федька с простыней и халатом. Помогает мне вылезти из джакузи, оборачивает простыней, кутает в халат. Прохожу в столовую. Там Танюшка уже сервирует завтрак. На стене поодаль — пузырь вестевой. Даю голосом команду:
— Новости!
Вспыхивает пузырь, переливается голубо-бело-красным флагом Родины с золотым орлом двуглавым, звенит колоколами Ивана Великого. Отхлебнув чаю с малиной, просматриваю новости: на северо-кавказском участке Южной Стены опять воровство приказных и земских, дальневосточная Труба так и будет перекрыта до челобитной от японцев, китайцы расширяют поселения в Красноярске и Новосибирске, суд над менялами из Уральского казначейства продолжается, татары строят к Юбилею Государя умный дворец, мозгляки из Лекарской академии завершают работы над геном старения, Муромские гусляры дадут два концерта в Белокаменной, граф Трифон Багратионович Голицын побил свою молодую жену, в январе в Свято-Петрограде на Сенной пороть не будут, рубль к юаню укрепился еще на полкопейки.
Танюшка подает сырники, пареную репу в меду, кисель. В отличие от Федьки, Танюшка благолепна и благоуханна. Юбки ее приятно шелестят.
Крепкий чай и клюквенный кисель окончательно возвращают меня к жизни. Спасительный пот прошибает. Танюшка протягивает мне ею же расшитое полотенце. Я отираю лицо свое, встаю из-за стола, крещусь, благодарю Господа за пищу.
Пора приступать к делам.
Пришлый цирюльник уже ждет в платяной. Следую туда. Молчаливый, приземистый Самсон с поклоном усаживает меня перед зеркалами, массирует лицо, натирает шею лавандовым маслом. Руки у него, как у всех цирюльников, малоприятные. Но я принципиально не согласен с циником Мандельштамом — власть вовсе не «отвратительна, как руки брадобрея». Власть прелестна и притягательна, как лоно нерожавшей златошвейки. А руки брадобрея… что поделаешь — бабам наших бород брить не положено. Самсон пускает мне на щеки пену из оранжевого баллончика «Чингисхан», предельно аккуратно размазывает, не касаясь моей узкой и красивой бороды, берется за бритву, размашисто правит ее на ремне, прицеливается, поджав нижнюю губу, и начинает ровно и плавно снимать пену с моего лица. Смотрю на себя. Щеки уже не очень свежи. За эти два года я похудел на полпуда. Синяки под глазами стали нормой. Все мы хронически недосыпаем. Прошлая ночь — не исключение.
Сменив бритву на электрическую машинку, Самсон ловко поправляет секирообразный островок моей бороды.
Я сурово подмигиваю себе: «С добрым утром, Комяга!»
Малоприятные руки кладут на лицо горячую салфетку, пропитанную мятой. Самсон тщательно вытирает мое лицо, румянит щеки, завивает чуб, лакирует, щедро сыплет на него золотую пудру, вдевает в правое ухо увесистую золотую серьгу — колокольчик без языка. Такие серьги носят только наши. И никакая земская, приказная, стрелецкая, думская или столбовая сволочь даже на маскарад рождественский не посмеет надеть такой колокольчик.
Самсон опрыскивает мою голову «Диким яблоком», молча кланяется и выходит, — он сделал свое цирюльное дело. Тут же возникает Федька. Морда его по-прежнему помята, но он уже успел сменить рубаху, почистить зубы и вымыть руки. Он готов к процессу моего облачения. Прикладываю ладонь к замку платяного шкапа. Замок пищит, подмигивает красным огоньком, дубовая дверь отъезжает в сторону. Каждое утро вижу я все свои восемнадцать платьев. Вид их бодрит. Сегодня обычный будний день. Стало быть — рабочая одежа.
— Деловое, — говорю я Федьке.
Он вынимает платье из шкапа, начинает одевать меня: белое, шитое крестами исподнее, красная рубаха с косым воротом, парчовая куртка с куньей оторочкой, расшитая золотыми и серебряными нитями, бархатные порты, сафьяновые красные сапоги, кованные медью. Поверх парчовой куртки Федька надевает на меня долгополый, подбитый ватою кафтан черного грубого сукна.
Глянув на себя в зеркало, закрываю шкап.
Иду в прихожую, гляжу на часы: 8.03. Время терпит. В прихожей меня уже ждут провожатые: нянька с иконою Георгия Победоносца, Федька с шапкой и поясом. Надеваю шапку черного бархата с соболиной оторочкой, даю себя подпоясать широким кожаным ремнем. На ремне — слева кинжал в медных ножнах, справа «Реброфф» в деревянной кобуре. Нянька между тем крестит меня:
— Андрюшенька, Храни тебя Пресвятая Богородица, святой Никола и все Оптинские старцы!
Острый подбородок ее трясется, голубенькие слезящиеся глазки смотрят с умилением. Я крещусь, целую икону святого Георгия. Нянька сует мне в карман молитву «Живый в помощи Вышняго», вышитую матушками Новодевичьего монастыря золотом на черной ленте. Без этой молитвы я на дела не езжу.
— Победу на супротивныя… — бормочет Федька крестясь.
Из черной горницы выглядывает Анастасия: красно-белый сарафан, русая коса на правом плече, изумрудные глаза. По заалевшим ланитам видать: волнуется. Опустила очи долу, поклонилась стремительно, тряхнув высокой грудью, скрылась за косяком дубовым. А у меня сразу всплеск сердечный от поклона девичьего: позапрошлая ночь темнотой парною распахнулась, стоном сладким в ушах ожила, теплым телом девичьим прижалась, зашептала жарко, кровушкой по жилам побежала.
Но — дело поперву.
А дел сегодня — невпроворот. И еще этот посол албанский. ..
Выхожу в сенцы. Там уж вся челядь выстроилась: скотницы, кухарка, повар, дворник, псарь, сторож, ключница:
— Здравы будьте, Андрей Данилович!
Кланяются в пояс. Киваю им, проходя. Скрипят половицы. Отворяют дверь кованую. Выхожу на двор. День солнечный выдался, с морозцем. Снега за ночь подсыпало — на елях, на заборе, на башенке сторожевой. Хорошо, когда снег! Он срам земной прикрывает. И душа чище от него делается.
Щурясь на солнце, оглядываю двор: амбар, сенник, хлев, конюшня, — все справное, добротное. Рвется кобель лохматый на цепи, повизгивают борзые в псарне за домом, кукарекает петух в хлеву. Двор выметен чисто, сугробы аккуратные, как куличи пасхальные. У ворот стоит мой «мерин» — алый, как моя рубаха, приземистый, чистый. Блестит на солнце кабиною прозрачной. А возле него конюх Тимоха с песьей головой в руке ждет, кланяется:
— Андрей Данилович, утвердите!
Показывает мне голову собачью на нынешний день: косматый волкодав, глаза закатились, язык инеем тронут, зубы желтые, сильные. Подходит.
— Валяй!
Тимоха ловко пристегивает голову к бамперу «мерина», метлу — к багажнику. Прикладываю ладонь к замку «мерина», крыша прозрачная вверх всплывает. Усаживаюсь на полулежащее сиденье черной кожи. Пристегиваюсь. Завожу мотор. Тесовые ворота передо мной растворяются. Выезжаю, несусь по узкой прямой дороге, окруженной старым, заснеженным ельником. Красота! Хорошее место. Вижу в зеркало свою усадьбу, удаляющуюся. Добрый дом, с душою. Всего семь месяцев живу в нем, а чувство такое, что родился и вырос тут. Раньше имение принадлежало товарищу менялы из Казначейского Приказа Горохову Степану Игнатьевичу. Когда он во время Великой Чистки Казначейской впал в немилость и оголился, мы его и прибрали к рукам. В то лето горячее много казначейских голов полетело. Боброва с пятью приспешниками в клетке железной по Москве возили, потом секли батогами и обезглавили на Лобном месте. Половину казначейских выслали из Москвы за Урал. Работы много было… Горохова тогда, как и положено, сперва мордой по навозу вывозили, потом рот ассигнациями набили, зашили, в жопу свечку воткнули да на воротах усадьбы повесили. Семью трогать было не велено. А имение мне отписали. Справедлив Государь наш. И слава Богу.

орога направо сворачивает.
Выезжаю на Рублевый тракт. Хорошая дорога, двухэтажная, десятиполосная. Выруливаю в левую красную полосу. Это — наша полоса. Государственная. Покуда жив и при деле государевом — буду по ней ездить.
Расступаются машины, завидя красный «мерин» опричника с собачьей головой. Рассекаю со свистом воздух подмосковный, давлю на педаль. Постовой косится уважительно. Командую:
— Радио «Русь».
Оживает в кабине мягкий голос девичий:
— Здравы будьте, Андрей Данилович. Что желаете послушать?
Новости я все уже знаю. С похмелья хорошей песни душа просит:
— Спойте-ка мне про степь да про орла.
— Будет исполнено.
Вступают гусляры плавно, бубенцы рассыпаются, колокольчик серебряный звенит, и:

Ой, ты степь широкая,
Степь раздольная,
Широко ты, матушка,
Протянулася.

Ой, да не степной орел
Подымается.
Ой, да то донской казак
Разгуляется.

Поет Краснознаменный Кремлевский хор. Мощно поет, хорошо. Звенит песня так, что слезы наворачиваются. Несется «мерин» к Белокаменной, мелькают деревни да усадьбы. Сияет солнце на елках заснеженных. И оживает душа, очищается, высокого просит…

Ой, да не летай, орел,
Низко по земле,
Ой, да не гуляй, казак,
Близко к берегу!

С песней бы так и въехал в Москву, да прерывают. Звонит Посоха. Его холеная харя возникает в радужной рамке.
— А, чтоб тебя… — бормочу, убирая песню.
— Комяга!
— Чего тебе?
— Слово и дело!
— Ну?
— Осечка у нас со столбовым.
— Как так?
— Крамолу ему ночью не сумели подкинуть.
— Да вы что?! Чего ж ты молчал, куриная голова?
— Мы до последнего ждали, но у него охрана знатная, три колпака.
— Батя знает?
— Не-а. Комяга, скажи ты Бате сам, я стремаюсь. Он на меня еще из-за посадских зол. Страшуся. Сделай, за мной не закиснет.
Вызываю Батю. Широкое рыжебородое лицо его возникает справа от руля.
— Здравствуй, Батя.
— Здорово, Комяга. Готов?
— Я-то всегда готов, Батя, а вот наши опростоволосились. Не сумели столбовому крамолу подкинуть.
— А и не надо теперь… — Батя зевает, показывая здоровые, крепкие зубы. — Его и без крамолы валить можно. Голый он. Токмо вот что: семью не калечить, понял?
— Понял, — киваю я, убираю Батю, включаю Посоху. — Слыхал?
— Слыхал! — облегченно щерится он. — Слава тебе, Господи…
— Господь тут ни при чем. Государя благодари.
— Слово и дело!
— И не запаздывай, гулена.
— Да я уж тут.
Сворачиваю на Первый Успенский тракт. Здесь лес еще повыше нашего: старые, вековые ели. Много они повидали на своем веку. Помнят они, помнят Смуту Красную, помнят Смуту Белую, помнят Смуту Серую, помнят и Возрождение Руси. Помнят и Преображение. Мы в прах распадемся, в миры иные отлетим, а славные ели подмосковные будут стоять да ветвями величавыми покачивать…
Мда, вон оно как со столбовыми оборачивается! Теперь уже и крамолы не надобно. На прошлой неделе так с Прозоровским вышло, теперь с этим… Круто Государь наш за столбовых взялся. Ну, и правильно. Снявши голову, по волосам не плачут. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. А коли замахнулся — руби!
Вижу двоих наших впереди на красных «меринах». Догоняю, сбавляю скорость. Едем цугом. Сворачиваем. Едем еще немного и упираемся в ворота усадьбы столбового Ивана Ивановича Куницына. У ворот восемь наших машин. Посоха здесь, Хруль, Сиволай, Погода, Охлоп, Зябель, Нагул и Крепло. Батя коренных на дело послал. Правильно, Батя. Куницын — крепкий орех. Чтобы его расколоть — сноровка требуется.
Паркуюсь, выхожу из машины, открываю багажник, достаю свою дубину тесовую. Подхожу к нашим. Стоят, ждут команды. Бати нет, значит, я за старшего. Здороваемся по-деловому. Гляжу на забор: по периметру в ельнике — стрельцы из Тайного Приказа, нам на подмогу. Обложена усадьба со всех сторон еще с ночи по приказу Государеву. Чтобы мышь зловредная не пробежала, чтобы комар злокозненный не пролетел.
Но крепки ворота у столбового. Поярок звонит в калитку, повторяет:
— Иван Иваныч, открывай. Открывай подоб¬ру-поздорову!
— Без думских дьяков не войдете, душегубы! — раздается в динамике.
— Хуже будет, Иван Иваныч!
— Хуже мне уже не будет, пес!
Что верно — то верно. Хуже только в Тайном Приказе. Но туда Ивану Ивановичу уж и не надобно. Обойдемся сами. Ждут наши. Пора!
Подхожу к воротам. Замирают опричники. Бью по воротам дубиной первый раз:
— Горе дому сему!
Бью второй раз:
— Горе дому сему!
Бью в третий раз:
— Горе дому сему!
И зашевелилась опричнина:
— Слово и дело! Гойда!
— Гойда! Слово и дело!
— Слово и дело!
— Гойда! Гойда! Гойда!
Хлопаю Поярка по плечу:
— Верши!
Засуетился Поярок с Сиволаем, прилепили шутиху на ворота. Отошли все, заложили уши. Грохнуло, от ворот дубовых — щепа вокруг. Мы с дубинами — в пролом. А там охрана столбового — со своим дрекольем. Огнестрельным оружием за¬прещено отбиваться, а то стрельцы из луче¬стрелов своих хладноогненных всех положат. А по Дум¬скому закону — с дрекольем из челяди кто вы¬стоит супротив наезда, тому опалы не будет.
Врываемся. Усадьба богатая у Ивана Ивановича, двор просторный. Есть где помахаться. Ждет нас куча охраны да челяди с дрекольем. С ними три пса цепных, рвутся на нас. Биться с такой оравою — тяжкое дело. Договариваться придется. Надобно хитрым напуском дело государственное вершить. Поднимаю руку:
— Слушай сюда! Вашему хозяину все одно не жить!
— Знаем! — кричит охрана. — От вас все одно отбиваться придется!
— Погоди! Давай поединщиков выберем! Ваш осилит — уйдете без ущерба со своим добром! Наш осилит — все ваше нам достанется!
Задумалась охрана. А Сиволай им:
— Соглашайтесь, пока мы добрые! Все одно вас вышибем, когда подмога подъедет! Супротив опричнины никому не выстоять!
Посоветовались те, кричат:
— Ладно! На чем биться будем?
— На кулаках! — отвечаю.
Выходит от них поединщик: здоровенный скотник, морда тыквой. Скидывает тулуп, натягивает рукавицы, сопли утирает. Но мы к такому повороту готовы — Погода Сиволаю на руки кафтан свой черный сбрасывает, шапку с куньей оторочкой стряхивает, куртку парчовую скидывает, поводит плечом молодецким, шелком алым обтянутым, мне подмигивает, выступает вперед. Су¬против Погоды в кулачном деле даже Масло — подросток. Невысок Погода, но широк в плечах, крепок в кости, ухватист да оборотист. Попасть в его харю гладкую трудно. А вот от него в мясо схлопотать — проще простого.
Озорно глядит Погода на соперника, с прищуром, поигрывает пояском шелковым:
— Ну что, сиволапый, готов битым быть?
— Не хвались, опричник, на рать идучи!
Погода и скотник ходят кругами, примериваются. И одеты они по-разному, и в положениях разных, и господам разным служат, а коль приглядеться — из одного русского теста слеплены. Русские люди, решительные.
Встаем кругом, смыкаемся с челядью. На кулачном поприще это — в норме. Здесь все равны — и смерд и столбовой, и опричник и приказной. Кулак — сам себе государь.
Посмеивается Погода, подмигивает скотнику, поигрывает плечами молодецкими. И не выдерживает мужик, кидается с замахом кулака пудового. Приседает Погода, а сам скотника — под ложечку, коротким тычком. Икнул тот, но выдюжил. Погода снова вокруг танцует, плечами, как девка срамная, покачивает, подмигивает, язык розовый показывает. Скотник танцы не уважает, крякает да опять размахивается. Но Погода упреждает — слева в скулу, справа по ребрам — хлесть! хлесть! Аж ребра треснули. А от кулака пудового снова увернулся. Взревел скотник медведем, замахал кулачищами, рукавицы теряя. Да все без толку: снова под ложечку, да и по сопатке — хрясь! Оступается детина, как медведь-шатун. Сцепил руки замком, ревет, рассекает воздух морозный. Да все без толку: хлоп! хлоп! хлоп! Быстрые кулаки у Погоды: вот уж и морда у скотника в крови, и глаз подбит, и нос красную юшку пустил. Летят алые капли, рубинами сверкают на зимнем солнце, падают на снег утоптанный.
Мрачнеет челядь. Перемигиваются наши. Шатается скотник, хлюпает носом разбитым, плюется зубным крошевом. Еще удар, еще. Пятится детина назад, отмахивается, как мишка от пчел. А Погода не отстает: еще! еще! Точно и крепко бьет опричник. Свистят наши, улюлюкают. Удар последний, зубодробительный. Падает скотник навзничь. Встает ему Погода сапожком фасонистым на грудь, нож из ножен вытягивает, да и по морде с размаху — чирк! Вот так. Для науки. По-другому теперь нельзя.
На крови — все как по маслу пройдет.
Стухла челядь. Сиволапый за морду резаную схватился, сквозь пальцы — кровушка пробрызгивает.
Убирает нож Погода, сплевывает на поверженного, подмигивает челяди:
— Тю! А морда-то в крови!
Это — слова известные. Их завсегда наши говорят. Сложилось так.
Теперь пора точку ставить. Поднимаю дубину:
— На колени, сиволапые!
В такие мгновенья все сразу видно. Ой, как видно хорошо человека русского! Лица, лица оторопевшей челяди. Простые русские лица. Люблю я смотреть на них в такие мгновенья, в момент истины. Сейчас они — зеркало. В котором отражаемся мы. И солнышко зимнее.
Слава Богу, не замутнилось зеркало сие, не потемнело от времени.
Падает челядь на колени.
Наши расслабились, зашевелились. И сразу — звонок Бати: следит из своего терема в Москве:
— Молодцом!
— Служим России, Батя! Что с домом?
— На слом.
На слом? Вот это внове… Обычно усадьбу давленую берегли для своих. И прежняя челядь оставалась под новым хозяином. Как у меня. Переглядываемся. Батя белозубо усмехается:
— Чего задумались? Приказ: чистое место.
— Сделаем, Батя!
Ага. Чистое место. Это значит — красный петух. Давненько такого не было. Но — приказ есть приказ. Его не обсуждают. Командую челяди:
— Каждый по мешку барахла может взять! Две минуты даем!
Те уже поняли, что дом пропал. Подхватились, побежали, рассыпались по своим закутам, хватать нажитое да заодно — что под руку подвернется. А наши на дом поглядывают: решетки, двери кованые, стены красного кирпича. Основательность во всем. Хорошая кладка, ровная. Шторы на окнах задернуты, да не плотно: поглядывают в щели быстрые глаза. Тепло домашнее там, за решетками, прощальное тепло, затаившееся, трепещущее смертельным трепетом. Ох, и сладко проникать в сей уют, сладко выковыривать оттудова тот трепет прощальный!
Челядь набрала по мешку барахла. Бредут покорно, как калики перехожие. Пропускаем их к воротам. А там, у пролома, стрельцы с лучестрелами дежурят. Покидает челядь усадьбу, оглядывается. Оглянитесь, сиволапые, нам не жалко. Теперь — наш час. Обступаем дом, стучим дубинами по решеткам, по стенам:
— Гойда!
— Гойда!
— Гойда!
Потом обходим его трижды по солнцевороту:
— Горе дому сему!
— Горе дому сему!
— Горе дому сему!
Прилепляет Поярок шутиху к двери кованой. Отходим, уши рукавицами прикрываем. Рванула шутиха — и нет двери. Но за первой дверью — другая, деревянная. Достает Сиволай резак лучевой. Взвизгнуло пламя синее, яростное, уперлось в дверь тонкой спицею — и рухнула прорезь в двери.
Входим внутрь. Спокойно входим. Теперь уже спешка ни к чему.
Тихо внутри, покойно. Хороший дом у столбо¬вого, уютный. В гостиной все на китайский манер — лежанки, ковры, столики низкие, вазы в человечий рост, свитки, драконы на шелке и из нефрита зеленого. Пузыри новостные тоже китайские, гнутые, черным деревом отороченные. Восточными ароматами пованивает. Мода, ничего не поделаешь. Поднимаемся наверх по лестнице широкой, ковром китайским устланной. Здесь родные запахи — маслом лампадным тянет, деревом кондовым, книгами старыми, валерьяной. Хоромы справные, рубленые, конопаченные. С рушниками, киотами, сундуками, комодами, самоварами да печами изразцовыми. Разбредаемся по комнатам. Никого. Неужели сбежал, гнида? Ходим, под кровати дубины суем, ворошим белье, шкапы платяные сокрушаем. Нет нигде хозяина.
— Не в трубу же он улетел? — бормочет Посоха.
— Никак ход тайный в доме имеется, — шарит Крепло дубиной в комоде.
— Забор обложен стрельцами, куда он денется?! — возражаю я им.
Подымаемся в мансарду. Здесь — зимний сад, каменья, стенка водяная, тренажеры, обсерватория. Теперь у всех обсерватории… Вот чего я понять никак не могу: астрономия с астрологией, конечно, науки великие, но при чем здесь телескоп? Это же не книга гадальная! Спрос на телескопы в Белокаменной просто умопомрачительный, в голове не укладывающийся. Даже Батя себе в усадьбе телескоп поставил. Правда, смотреть ему в него некогда.
Посоха словно мысли мои читает:
— Спотворились столбовые да менялы на звезды пялиться. Чего они там разглядеть хотят? Смерть свою?
— Может, Бога? — усмехается Хруль, стукая дубиной по пальме.
— Не богохульствуй! — одергивает его голос Бати.
— Прости, Батя, — крестится Хруль, — бес попутал…
— Что вы по старинке ищете, анохи! — не унимается Батя. — Включайте «ищейку»!
Включаем «ищейку». Пищит, на первый этаж показывает. Спускаемся. «Ищейка» подводит нас к двум китайским вазам. Большие вазы, напольные, выше меня. Переглядываемся. Подмигиваем друг другу. Киваю я Хрулю да Сиволаю. Размахиваются они и — дубинами по вазам! Разлетается фарфор тонкий, словно скорлупа яиц огромадных, драконьих. А из яиц тех, словно Касторы да Поллуксы — дети столбового! Рассыпались по ковру горохом — и в рев. Трое, четверо… шестеро. Все белобрысые, погодки, один одного меньше.
— Вот оно что! — хохочет Батя невидимый. — Ишь, чего удумал, вор!
— Совсем от страха спятил! — щерится Сиволай на детей.
Нехорошо он щерится. Ну, да мы детишек не трогаем… Нет, ежели приказ придавить потрох — тогда конечно. А так — нам лишней кровушки не надобно.
Ловят наши детишек визжащих, как куропаток, уносят под мышками. Там, снаружи, уж из приюта сиротского подкатил хромой целовальник Аверьян Трофимыч на своем автобусе желтом. Пристроит он малышню, не даст пропасть, вырастит честными гражданами великой страны.
На крики детские, как на блесну, жены столбовых ловятся: не выдержала супружница Куницына, завыла в укрывище своем. Сердце бабье — не камень. Идем на крик — на кухню путь ведет. Неспешно входим. Осматриваемся. Хороша кухня у Ивана Ивановича. Просторна и по уму обустроена. Тут тебе и столы разделочные, и плиты, и полки стальные да стеклянные с посудой да приправами, и печи замысловатые с лучами горячими да холодными, и хай-тек заморский, и вытяжки заковыристые, и холодильники прозрачные да с подсветкою, и ножи на всякий лад, а посередке — печь русская, широкая, белая. Молодец Иван Иванович. Какая трапеза православная без щей да каши из печи русской? Разве в духовке заморской пироги спекутся, как в печи нашей? Разве молоко так стомится? А хлеб-батюшка? Русский хлеб в русской печи печь надобно — это вам последний нищий скажет.
Зев печной заслонкой медной прикрыт. Стучит Поярок в заслонку пальцем согнутым:
— Серый волк пришел, пирожков принес. Тук-тук, кто в печке прячется?
А из-за заслонки — вой бабий да ругань мужская. Серчает Иван Иванович на жену, что выдала криком. Понятное дело, а то как же. Чувствительны бабы сердцем, за то их и любим.
Снимает Поярок заслонку, берут наши ухваты печные, кочергу, да ими из печи на свет Божий и вытягивают столбового с супругою. Обоя в саже поизмазались, упираются. Столбовому сразу руки вяжем, в рот — кляп. И под локти — на двор. А жену… с женой по-веселому обойтись придется. Положено так. Притягивают ее веревками к столу разделочному, мясному. Хороша жена у Ивана Ивановича: стройна телом, лепа лицом, сисяста, жопаста, порывиста. Но сперва — столбовой. Все валим из дому на двор. Там уж ждут-стоят Зябель и Крепло с метлами, а Нагул с веревкой намыленной. Волокут опричники столбового за ноги от крыльца до ворот в последний путь. Зябель с Креплом за ним метлами след заметают, чтоб следов супротивника Делу Государеву в России не осталось. На ворота уж Нагул влез, ловко веревку пристраивает, не впервой врагов России вешать. Встаем все под ворота, поднимаем столбового на руках своих:
— Слово и дело!
Миг — и закачался Иван Иванович в петле, задергался, захрипел, засопел, запердел прощальным пропердом. Снимаем шапки, крестимся. Надеваем. Ждем, покуда из столбового дух изыдет.
Треть дела сделано. Теперь — жена. Возвращаемся в дом.
— Не до смерти! — как всегда, предупреждает голос Бати.
— Ясное дело, Батя!
И дело это — страстное, нам очень нужное. От него силы на одоление врагов государства Российского прибавляется. И в деле этом сочном своя обстоятельность требуется. По старшинству надобно начинать и кончать. А стало быть — я первый. Бьется вдовица уже покойного Ивана Ивановича на столе, кричит да стонет. Срываю с нее платье, срываю исподнее кружевное, затейливое. Заламывают Поярок с Сиволаем ей ноги белые, гладкие, холеные, держат на весу. Люблю я ноги у баб, особливо ляжки да пальцы. У жены Ивана Ивановича ляжки бледные, с прохладцей, а пальчики на ногах нежные, складные, с ноготками холеными, розовым лаком покрытыми. Дергаются бессильные ноги ее в сильных руках опричных, а пальчики от напряжения и страху дрожат мелкой дрожью, топорщатся. Знают Поярок с Сиволаем слабости мои — вот и задрожала ступня женская нежная у моего рта, и забираю я в губы дрожащие пальчики, а сам запускаю в лоно ее лысого хоря своего.
Сладко!
Как живой розовый поросеночек на вертеле раскаленном, вздрагивает и взвизгивает вдовица. Впиваюсь я зубами в ступню ее. Визжит она и бьется на столе. А я обстоятельно и неуклонно сочное дело вершу.
— Гойда! Гойда! — бормочут опричники, отворачиваясь.
Важное дело.
Нужное дело.
Хорошее дело.
Без этого дела наезд все одно, что конь без наездника… без узды… конь белый, конь… кра¬сивый… умный… завороженный… конь… нежный конь-огонь… сладкий… сахарный конек без на¬ездника… и без узды… бес узды… с бесом белым… с бесом сладким… с бесом сахарной узды… с бесом сахарной узды… с бесом сахарной узды… с бесом сахарной узды… даляко ли до пя-а-а-а-а-а-аааааазды-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!
Сладко оставлять семя свое в лоне жены врага государства.
Слаще, чем рубить головы самим врагам.
Вываливаются нежные пальчики вдовицы у меня изо рта.
Цветные радуги плывут перед глазами.
Уступаю место Посохе. Уд его со вшитым речным жемчугом палице Ильи Муромца подобен.
Оха-ха… жарко натоплено у столбового. Выхожу из дома на крыльцо, сажусь на лавку. Детишек уж увезли. От скотника побитого-подрезанного на снегу только кровавые брызги остались. Стрельцы топчутся вокруг ворот с повешенным, разглядывают. Достаю пачку «Родины», закуриваю. Борюсь я с этой привычкой дурной, басурманской. Хоть и сократил число сигарет до семи в сутки, а бросить окончательно — силы нет. Отец Паисий отмаливал, велел покаянный канон читать. Не помогло… Стелется дымок по ветерку морозному. Солнце все так же сияет, со снегом перемигивается. Люблю зиму. Мороз голову прочищает, кровь бодрит. Зимой в России дела государственные быстрей вершатся, спорятся.
Выходит Посоха на крыльцо: губищи раскатаны, чуть слюна не капает, глаза осовелые, уд свой багровый, натруженный никак в ширинку не заправит. Стоит раскорякой, оправляется. Из-под кафтана книжка вываливается. Поднимаю. Открываю — «Заветные сказки». Читаю зачин вступительный:

В те стародавние времена
на Руси Святой ножей не было,
посему мужики говядину хуями разрубали.

А книжонка — зачитана до

Без суда и следствия

04.09.2006

Автор: 
Источник: Профиль, №32

Владимир Сорокин. День опричника. «Захаров». Скандальный писатель заглядывает в будущее — в 30-е годы ХХI века. Период «Возрождения Святой Руси» — вот уж шестнадцать лет как Россия обнесена Великой Русской стеной по образцу Великой Китайской, через отверстия которой проходят трубы газо- и нефтепроводов на Запад. Политическое устройство государства — монархия образца Ивана Грозного. Восемнадцать лет назад народ радостно жег на Красной площади загранпаспорта — наследие времен Белой Смуты (так называют 90-е годы). Костер горел два месяца. Больше всего жару дали книги — Писательская Палата, «от собственных крамольников очищаясь», сожгла не только романы современников, но и «Идиота», и «Анну Каренину». Двенадцать лет назад Кремль стал белокаменным. Батюшка нынешнего государя Николай Платонович «орясину гранитную снес, труп смутьяна косоглазого в землю закопал, кладбище ликвидировал. Затем стены кремлевские побелить приказал». Он же реанимировал опричнину. Морозным утром с глубокого похмелья в своей усадьбе просыпается опричник с университетским образованием Андрей Данилович Комяга. Квас, рассол, рюмка водки, лампадка, молитва, джакузи. Свежие новости: «Китайцы расширяют поселения в Красноярске и Новосибирске, суд над менялами из Уральского казначейства продолжается… в январе в Свято-Петрограде на Сенной пороть не будут, рубль к юаню укрепился еще на полкопейки». Завтрак — «сырники, пареная репа в меду, кисель». Звонит мобила — и рядом в воздухе «возникает усато-озабоченное рыло» старого дьяка Посольского приказа. Конюх Тимоха пристегивает к бамперу огненно-красного «мерседеса» с водородным двигателем голову косматого волкодава, метлу — к багажнику, и день опричника начинается. По Рублевскому тракту — «хорошая дорога, двухэтажная, десятиполосная…» — Комяга с коллегами направляется на первое задание: в усадьбу опального столбового Куницына. Расправа скора и жестока: «красный петух», самого — повесить на воротах, над женой надругаться всей опричной командой — «положено так», детей — в приют, поскольку приказа «давить потрох» не было. До позднего вечера Комяга в трудах: утверждает новый номер праздничного концерта, руководит акцией молодежной организации «добромольцев», срывающей выступление неугодного народного сказителя, и успевает слетать на разборку в Оренбург, где на трассе Гуанчжоу—Париж, по которой идут фуры с китайскими товарами, сцепились опричники с таможенниками. Опричнина имеет 3% с оборота, а таможенники противятся: «старая война». Также Андрей Данилович рассказывает о шефе — Бате: «Первым звеном в опричной железной цепи стал Батя. А за него и другие звенья уцепились, спаялись, срослись в опричное кольцо великое, шипами острыми вовне направленное. Этим Кольцом и стянул Государь больную, гнилую и разваливающуюся страну, словно медведя раненого… И окреп медведь, залечил раны, накопил жира, отрастил когти. Спустили мы ему кровь гнилую, врагами отравленную. Теперь рык медведя русского на весь мир слышен…» В опричнине запрещен мат, зато разрешены кокаин и содомские оргии, которые считаются специальным обрядом. Его автор описывает подробно. Иначе он не был бы Сорокиным.

Законы русской метафизики

26.10.2006

Автор: Александр Вознесенский
Источник: Ex Libris

Новая книга Владимира Сорокина «День опричника» (М.: Захаров, 2006) вышла в начале осени. С тех пор она – в списках бестселлеров. Писатель рисует картины будущей России (действие происходит в 2028 году), которая отгорожена от мира Великой Русской Стеной (героический фильм с таким названием, снятый режиссером Федором Лысым, стал классикой), в которой Московский Кремль – белокаменный, на Красной площади «зазывалы кричат, сбитенщики посвистывают, калашники басят, китайцы поют». Страной правит государь, имеется сословное деление, возрожден институт опричнины, резиденция которой – в нынешнем особняке Французского посольства на Якиманке, а Тайный приказ, как и положено ему, на Лубянке, а на площади Лубянской – памятник Малюте Скуратову, родоначальнику опричнины, которому роман и посвящен. Речь в книге идет об одном дне из жизни опричника Андрея Даниловича Комяги. – В «Дне опричника» вы используете самые разнообразные иронические средства, делающие книжку смешной, – это и сатира, и пародия, и искажение (до узнаваемости) фамилий известных деятелей литературной и политической тусовки, но в то же время это художественный роман… – Я бы сказал, что это повесть все-таки по форме. – И в ней вы решали для себя проблемы больше литературные или выплеснули накопившуюся злость, эту самую иронию по отношению к текущей действительности? – Я решал несколько проблем. И литературные, и экзистенциальные. Я не ставил задачи написать сатиру, хотя ничего и не имею против этого жанра, – он один из самых древних и один из самых достойных. Но прежде всего мне хотелось написать эдакую народно-лубочно-ярмарочную книжку, я специально хотел, чтобы она вышла накануне книжной ярмарки и была похожа на расписную матрешку. А вот что внутри – это уже судить вам, читателям. Для меня книга перекликается с моими ранними вещами, со сборником «Первый субботник», например. Но называть его сатирой я бы поостерегся. – Во всяком случае, это не та сатира, которая возможна, например, в газете. – Действительно, в газетах все получается плоско и жанрово. Это с одной стороны. С другой – далеко не все себе можно позволить в современных газетах, и в них практически не принято критиковать нашу власть. Это, собственно, последнее завоевание новой эпохи. А литература, получается, осталась наиболее живым местом в нашей стране. – Для вас это не первый опыт «альтернативной истории». В упоминавшемся вами сборнике «Первый субботник» был, к примеру, рассказ «Дорожное происшествие», который начинается с картины вестернизированной, американизированной России. – Ну да, этот рассказ был написан в 1984 году. Там герой попадает в некий придорожный кабак, где заказывает себе дабль-смирнофф и расплачивается рублем с изображением профиля президента. Небольшое предсказание, собственно… Чем хороша Россия? Можно бесконечно фантазировать о ее будущем. И эти фантазии когда-нибудь вдруг становятся реальностью… Для писателя в этом смысле здесь Эльдорадо. Я фантазировал о России проамериканской, прокитайской (в «Голубом сале»), теперь – о прославянской – в «Дне опричника». – Отправная точка для ваших построений – то, что в какой-то момент россияне решили отгородиться от мира Великой Русской Стеной. – Я пошел по пути такого допустимого предположения, которое вполне исполнимо – если в один прекрасный момент наше правительство «по многочисленным просьбам трудящихся» вдруг пойдет на полную изоляцию России, на восстановление «железного занавеса». В данном случае, не железного, а каменного, архаического такого – из наших родимых русских кирпичей… Но на самом деле, будущее абсолютно туманно. Не только для обывателей, но и для правительства тоже. И именно это интересно для литературы: ты можешь написать все что угодно, и ты всегда можешь стать альтернативным историком – это будет уместно, и в этом нет никакой натяжки. Закон русской метафизики! В принципе это в русской традиции: вспомните хотя бы роман Чернышевского «Что делать?». Это же фантастика, но ею зачиталось целое поколение. Тот же «учинитель Красной Смуты», несмотря на то что был человеком циничным и несентиментальным, признался, что этот роман его перепахал. И для нас, литераторов, это вечный дар этой земли. Но для граждан… Непредсказуемость жизни тяжело действует на наших женщин. Они теряют женственность. Также в разделе: – Какая связь? – Дело в том, что от них зависит продолжение рода, и если женщина не уверена в завтрашнем дне, причем неосознанно, на подсознательном уровне, это определенным образом ее перестраивает – и психику, и физиологию. – Тогда общественная модель, предложенная вами в «Дне опричника», основанная на фундаментализме, православии-самодержавии-народности, на каком-то скорее крестьянском, сезонно-циклическом архаичном мироощущении, как раз с этой точки зрения должна подходить. Именно женщинам. – Я был в Берлине, общался там с одной молодой композиторшей, она эмигрантка, я ей вкратце рассказал, что сейчас пишу. Вот, мол, такая идея, что Россия отгородилась от Запада Великой Русской Стеной… Она говорит: ой, господи, если бы это случилось, я бы назавтра же прилетела в Москву! – В составе группы «возвращенцев» – как в 1930–1940-е годы? – Да-да, для которых писали на вагонах: «Родина простила, Родина ждет!» Но это не шутка, на самом деле. Многие считают, что все наши беды начались с разрушения железного занавеса. – А вы как считаете? В чем корень наших бед? – Я считаю, что вопрос нерелевантно поставлен. Я убежден, что на мой век хватит России, в которой я сейчас живу. Другой не будет. – У вас в книге прорицательница Прасковья Тобольская на вопрос героя «Что будет с Россией?» отвечает: «Будет ничего!» – Можно понимать это двояко: «ничего» – это по-нашему «не так плохо»… Ясно, что изменение чего-то должно сопровождаться изменением ментальности. Но ментальность народная не может измениться так быстро. Может, она вообще не меняется. – Раньше, в 1980-е, 1990-е, вы брали фрагменты разных реальностей, состыковывали их причудливым образом, и результат заведомо не прочитывался однозначно (может быть, и не предполагал прочтения). Сегодня вы выписываете текст по классическому почти канону, с линейным повествованием, с сюжетом, и возникают вполне себе выстроенные тексты, даже и с гражданской позицией, безусловно. – Можно прочитать это и так, но для меня очень важна литературная составляющая, важна свобода фантазии, игра. В 80-е годы я делал бинарные литературные бомбочки, состоящие из двух несоединимых частей: соцреалистической и части, построенной на реальной физиологии, а в результате происходил взрыв, и он наполнял меня, как литератора, некой вспышкой свободы. Я расчищал себе место. Сейчас я пишу по-другому, потому что у меня есть своя чистая площадка. Но я никогда не писал одно и то же, мне интересно было двигаться в новые области, и «День опричника» – это первое обращение к лубку, к народному жанру. – Вы какие реакции испытываете, когда пишете такой смешной текст, как «День опричника»? Смеетесь? – Да, конечно, а как же! Я думаю, что радуются все литераторы, за исключением тех, которые просто ради денег пишут. Там как раз смеха мало. Люди заняты серьезным делом: тиражи, издатели… А литература тем и замечательна, что она дает возможность взглянуть на любое явление легко: и отстраненно, и с некой долей игры. – Свобода, собственно, и подразумевает ровно столько степеней, сколько вы сами можете себе позволить. – Да, совершенно верно. Я пишу роман прежде всего для себя, для первого читателя, но оказывается, что он интересен и еще кому-то, и еще кому-то, и еще… И это разрастается. Но главное, чтобы он понравился мне, чтобы я над ним смеялся. Но и смех разный бывает. Бывает истерический хохот, переходящий в рыдания. – Вы фиксируете изменения внутренние в себе – как писателя, как человека? – Это фиксируется на бумаге. Мне досталась уникальная возможность – родиться в одной стране, пережить ее крах, потом оказаться в другой, которая наполнена призраками той умершей страны. Думаю, это, в общем, подарок для писательской судьбы. – Насколько, вы думаете, будущее, то «прекрасное далеко», песня о котором у вас в тексте фигурирует, зависит от этого вашего текста? – Этого никто не знает. Нам не дано предугадать… Мне просто хотелось высказаться по поводу настоящего. И, в общем-то, эта книга о Москве как о государстве в государстве. Москва – вообще моя тема, начиная, наверное, с «Очереди». Москва очень важна для России. Это даже не столица, а некая «Внутренняя Россия», как есть в Китае Внутренняя Монголия. Этим Москва уникальна, ее трудно уже назвать даже городом, а слово «мегаполис» не очень к ней прирастает. Поэтому проблема названия существует. Я лишь одно чувствую, что современная Москва становится все жестче и бесчеловечней. – В вашей антиутопии многие сегодняшние проблемы Москвы, да и России, как я понял, все-таки решены – читатели увидят, как. – Не надо смешивать литературу и жизнь. Я просто смоделировал некую ситуацию. Очень важно, что описание этого нового русского порядка, этой реальности ведется глазами опричника Комяги, и если он говорит, что Европа «дала дуба» и там по развалинам бродят киберпанки, которые пьют кумыс, это вовсе не обязательно так. Потому что мы знаем, что во времена железного занавеса говорила нам пропаганда. Но ему, конечно, очень хочется верить, что Европа таки дала дуба. – Литературу и жизнь, кстати, смешивают многие ваши критики. Понятно, что ни одна слезинка ребенка не пролилась во время написания этой книги и ни одна собачка не пострадала, несмотря на наличие отрубленных собачьих голов как аксессуара, украшающего «мерины» опричников. Экспериментируете вы не над живыми людьми в отличие, например, от политиков. – Я экспериментирую над бумагой! Я всегда говорил, что пробую, проверяю – может ли бумага задымиться от некоторой комбинации слов? Пока я чувствую, что она может стерпеть все. Вообще для писателя границ нет. Если ты не свободен на бумаге, то зачем ты пишешь? – В придуманной вами реальности начала 2028 года какие вещи вам приятны? Кое-что и оттуда, наверное, нравится вам? – Помните, когда Комяга решается закусить в аэропорту, там перед ним возникает прозрачный официант. Это такая голограмма – идеальный слуга, который может ответить на любой вопрос. Вот он мне очень нравится! Я бы его о многом расспросил. – А в литературе какие авторы вам интересны сегодня? – Хороших писателей мало. Да их и не должно быть много. У меня старая любовь к Толстому, сейчас я перечитываю его дневники. Интересно, что делает Пелевин, что делают Виктор Ерофеев, Михаил Елизаров, Юрий Мамлеев. Вот, пожалуй, и все. – А из западных (или, может, восточных) писателей – чтобы не впадать в культурный изоляционизм? – Для меня радостным потрясением было, когда я прочитал «Гламораму» Брэта Истона Эллиса. Это, считаю, великий роман, который нас всех переживет, и я рад, что его очень хорошо перевел Илья Кормильцев. Я с интересом читаю Уэльбека, но, в общем, внутренне он мне не близок. Мне интересно, что делают Кристиан Крахт и Инго Шульце. Пожалуй, все. – Где вы себя ощущаете лучше всего сегодня? – Сейчас – в Подмосковье. В Москве чувствую себя неуютно – уже или пока, не знаю. Наверное, уже. А в общем, я очень зависим от русской метафизики и русского языка. Этим все определяется. Я питаюсь этим мясом.

Прездсказуемый бестселлер

01.03.2007

Автор: Дюк Митягов
Источник: Ваш Досуг №9

Каждая новая книга писателя неизменно вызывает интерес у читающей публики. Владимир Георгиевич, будучи непревзойденным гуру современной русской литературы, по-прежнему бодр и многообещающ. Изящная антиутопия об одном дне жизни начальника карательного органа в недалеком российском будущем доказала, что писатель Сорокин не остановился в своих экспериментах, при этом сохранив фирменный стиль и тонкое чувство русского языка. «День опричника» уже полгода держится на верхних позициях рейтингов книжных магазинов.

День опричника

00.00.2006

Автор: Сергей Некрасов
Источник: Если №11

Таких злободневных текстов у Сорокина прежде не было. «День опричника» острее диссидентской политической фантастики Войновича и Даниэля, актуальнее предвыборных фантасмагорий Доренко и Смоленского. При этом писатель нигде не «влипает» в политическую тематику — для него она лишь предмет изображения, еще один повод для тестирования художественного слова в фантастических обстоятельствах. Небольшой по объему роман посвящен описанию одного дня из жизни высокопоставленного опричника Андрея Комяги. В России двадцатых годов нового века восстановлена монархия, а также многие другие архаичные институты. Простых провинившихся порют на площадях, а высокопоставленными занимается опричнина. Но Комяга не только «упромысливает» врагов государства, он еще и выполняет функции офицера по особым поручениям. Провести тайное расследование для государя, доставить приворотное зелье для государыни, осуществить госприемку торжественного концерта, перераспределить таможенные платежи в пользу опричнины, вечером отужинать с государыней, потом наркотическая оргия с соратниками… Жизнь «государевых псов» богата на приключения и насквозь пропитана возвышенно-патриотическим пафосом. В романе немало «фирменных приемов» Сорокина — таких, как овеществление метафоры, «буквальное» прочтение которой преобразуется в насилие над телесностью персонажа. Антизападная политическая риторика доводится до логического завершения строительством стены на западной границе. Сорокин не просто воспроизводит шаблоны общественно-политического языка в сконцентрированном виде — он, как всегда, доводит вложенный в них пафос до предельного выражения, выходящего за грань здравого смысла. В его ранних текстах это казалось формальным абсурдистским приемом. В «Дне опричника» это становится формой фантастического реализма, которая подчеркивает абсурдность сегодняшней жизни и политического языка.

Старая новая Русь

01.11.2006

Автор: Борис Соколов
Источник: Агентство политических новостей

Новая повесть Владимира Сорокина «День опричника» написана в классической традиции единства места, времени и действия. В Россию недалекого будущего (где-то около 2028 года) вернулось далекое прошлое — опричнина XVI века. В повести показан один день одного из руководителей этой новой опричнины, причем далекого не худшего ее представителя. Здесь сразу приходят на ум «День Петра» Алексея Толстого и «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Андрей Комяга, главный герой, проживает довольно удачный день в своей жизни, прямо как солженицынский Иван Денисович: столбового боярина с семьей умучил, репертуар кремлевского концерта утвердил, великую Дорогу Китай — Западная Европа под «крышу» опричнины поставил, к прорицательнице в Сибирь по поручению государыни слетал, «золотую рыбку» (сильнейший китайский галюцоген-наркотик будущего) за проданное дело думского дьяка добыл, в опричной трапезе и баньке, завершившейся убийством проштрафившегося царского зятя князя Урусова, поучаствовал. Один только прокол вышел: не удалось «погасить звезду»: сорвать концерт эстрадного сатирика, «сказителя народного, баяна и былинника» Савелия Ивановича Артамонова, а для публики — Артамоши. Акцию должны были осуществить члены организации «Добры молодцы» (прозрачный гибрид «Идущих вместе», «Наших» и «Молодой гвардии»), но они ее блестяще провалили. И герой винит в происшедшем не столько «добромольцев», сколько себя: из-за занятости «не проинструктировал, не проинспектировал». Да, учет и контроль всегда были в нашей стране слабым местом. Об этом, помнится, еще Ленин писал как о главной задаче Советской власти. А вообще-то Комяга, вождь опричнины Батя — новый Малюта Скуратов, другие герои повести олицетворяют собой недалекое будущее России, каким оно видится писателю — жесткий тоталитарный режим, но теперь уже густо замешанный на классической триаде — самодержавие, православие, народность. Могущество нового царя зиждется на трубе, по которой российские энергоносители поставляются в Европу и в Китай. А еще есть гигантская Дорога, по которой из Китая на Запад идет сплошной поток товаров, ибо Поднебесная в третьем десятилетии XXI века стала промышленной кузницей мира. Итак, с Китаем, где позднекоммунистический строй плавно перерос в монархию, опричная Россия дружит, на Западную Европу, зависящую от российских энергоносителей, смотрит свысока, Америку игнорирует. Но на всякий случай от всего остального мира наша страна отгорожена по границам Великой Русской стеной, а счастливые подданные давно уже добровольно сожгли свои загранпаспорта в гигантском костре на Красной площади, горевшем два месяца. Опричнина Грозного, как известно, закончилась Смутным временем. Новая опричнина XXI века, наоборот, выросла из Красной смуты и Белой смуты, но кончится, как предчувствует писатель, тоже чем-то нехорошим: «Сворачиваю на Первый Успенский тракт. Здесь лес еще повыше нашего: старые, вековые ели. Много они повидали на своем веку. Помнят они, помнят Смуту Красную, помнят Смуту Белую, помнят Смуту Серую, помнят и Возрождение Руси. Помнят и Преображение». Изоляция от мира ведет к появлению опричнины в политической жизни и к застою в жизни культурной, жалким эрзацем которой становится культура эмиграции. Вот типичный образчик русскоязычных западных радиоголосов будущего, поставляющих основную духовную пищу русской интеллигенции устами кумиров эпохи Белой смуты. На пятом радиоканале шведского диссидентского радио «басит Борух Гросс про Америку, ставшей подсознанием Китая и про Китай ставший, слава Богу, бессознательным России, и про Россию, которая до сих пор все еще является подсознанием самой себя». Но так рассуждать могут позволить себе только эмигранты. Потому что внутри страны литераторов, позволяющих себе лишнее, публично секут напротив старого здания Университета на Моховой: «На этом месте секут интеллигенцию. На Манежной, подалее, положено земских сечь, на Лобном — приказных. Стрельцы сами себя секут в гарнизонах. А прочую сволочь парят на Смоленской, Миусской, на Можайском тракте и в Ясенево на рынке». «День опричника» — безусловно, острый памфлет на современность, вроде булгаковского «Собачьего сердца». Ассоциация нынешней действительности с этой повестью подкрепляется еще и тем обстоятельством, что вожди опричнины гоняют по Москве на ярко-красных «меринах» китайского производства с притороченными к бамперу свежеморожеными собачьими головами. Однако повесть Сорокина — это, прежде всего, произведение высокой литературы со свойственным писателю философским осмыслением действительности. Опричнина видится ему какой-то неизбывной чертой русской жизни последних пяти с половиной веков, когда закон и народоправство заменяются личной преданностью государю и государственным произволом. И самое, пожалуй, страшное то, что в нарисованной Сорокиным фантасмагории нет ничего нереального. Умом и сердцем чувствуешь, что в той России недалекого будущего, которую рисует Сорокин, жить будет весьма неуютно, но его герои, несмотря на сатиру, получились словно живые и по-своему даже симпатичные, несмотря на все злодейства, которые они творят. Интересно, что, как говорят, члены существующего в Москве опричного православного братства святого преподобного Иосифа Волоцкого, прочитав «День опричника», сказали с удовлетворением: «Наконец-то Владимир Сорокин написал правильную книгу. Там хорошо показано, как надо поступать с врагами России!». Книга Сорокина стала вторым художественным произведением — после «Князя Серебряного» Алексея Константиновича Толстого, затронувшим больную для русской литературы и общества тему опричнины. В повести показано, что бесконтрольная власть, данная государем, ведет к постепенному распаду личности бестрепетных исполнителей государевой воли. Насилие, коррупция, наркотический туман и неизбежная гибель в конце: ведь из видных опричников Ивана Грозного почти никто хорошо не кончил. Вот и героев повести уже подпирают молодые волчата, которым в финале доверена высокая миссия замочить князя Урусова. А вот какой гимн «правильным» наркотикам «для хороших людей» мы слышим из уст главного героя: «Ежели говорить по совести — ничего антигосударственного я в этих рыбках не нахожу. Народу простому они недоступны, а у людей богатых да высокопоставленных должны быть слабости свои. Ведь слабость слабости — рознь. Государев отец Николай Платонович в свое время великий указ издал « Об употреблении бодрящих и расслабляющих снадобий». По указу этому кокоша, феничка и трава были раз и навсегда разрешены для широкого употребления. Ибо вреда государству они не приносят, а лишь помогают гражданам в труде и в отдыхе. В любой аптеке можно купить золотник кокоши за стандартную государственную цену — два рубля с полтиною. В каждой аптеке обустроены и стойки для того, чтобы рабочий человек мог с утра или в перерыв обеденный нюхнуть и бодро отправиться трудиться на благо государства российского. Там же продаются и шприцы с феничкой бодрящей и папиросы с травой расслабляющей. Траву, правда, продают токмо после 17.00. А вот герасим, кислуха, — действительно народ травят, ослабляют, разжижают, обезволивают, тем самым государству вред нанося. Запрещены они посему на всей территории России. Верно все это придумано, мудро. Но рыбки…это выше всех кокошей-герасимов вместе взятых. Они как радуга небесная — пришла, порадовала и ушла. После радуги стерляжьей похмелья и перелома нет». Язык повести — великолепный синтез древнерусской архаики с современным языком, не исключая и жаргонных вкраплений. Потому и читается повесть буквально на одном дыхании. Сорокин как-то сказал: «Кино должно завораживать». Но хорошая проза завораживает не меньше, чем культовые фильмы, и к сорокинской прозе это относится в полной мере. Характерный для Сорокина абсурдизм, призванный в какой-то момент взорвать размеренно текущее и вполне реалистическое действие, в «Дне опричника» применяется очень точно, к месту, не разрушает повествования и вполне соответствует логике развития авторского замысла. Так, в финале идет распад сознания Комяги, одурманенного наркотиком, как в свое время в «Тридцатой любви Марины» происходил распад личности героини, одурманенной передовицами «Правды»: «Поживем, поживем. Да и другим дадим пожить. Жизнь горячая, героическая, государственная. Ответственная. Надо служить делу великому. Надобно жить сволочам назло, России на радость… конь мой белый, погоди…не убегай…куда ты, родимый… куда, белогривый… сахарный конь мой…живы, ох, живы…все живы покуда…все… а покуда жива опричнина, жива и Россия. И слава Богу».

Пять книг недели

28.12.2006

Автор: 
Источник: Ex Libris

Ругали Сорокина дружно, во многом за дело. Почему? Потому что задело. Потому что никто не остался равнодушным. Даже те, кто Сорокина не любит, книг его новых – ждет. «День опричника» удался на славу. Антиутопия, триллер и пародия на триллер. И просто пародия. На современный литературный процесс, на нынешнее восприятие Сорокина современным литературным процессом. Новые опричники, новая старая Русь в постпостсоветском пространстве. Альтернативная футурология. Смешно, но никакие Букеры или Большие книги Сорокину не грозят до сих пор. Тот самый случай, когда артист – народный, а звания никакого нет, даже нет звания заслуженного артиста РСФСР. Вы помните, что такое РСФСР? Владимир Сорокин один из немногих, кто еще помнит. Сейчас, правда, он уже разлагает, деструктурирует не советскую действительность, а новую российскую. Советское ушло далеко, новый патриотизм и новое почвенничество сейчас на первом месте. Вот Сорокин и делает то, что должно, а там – будь что будет. И впрямь – самый актуальный писатель. Есть, конечно, Пелевин, которого столь же дружно ругали, как и Сорокина, хотя роман его последний один из лучших. Что было еще? «Духless» Минаева? Этакая Оксана Робски плюс Дарья Донцова, но – мужик. Такая у нас литература в 2006 году. Оксана Робски плюс Дарья Донцова, но – мужик. На этом фоне, конечно, главный русский писатель Владимир Сорокин. Хотя пишут ведь и Захар Прилепин, и Олег Зайончковский, и «старики» – из советских да перестроечных. Но, увы и ах, самый заметный средь них – Сорокин. Когда ж, наконец, дадут ему Букера, что ли?

День опричника

09.09.2006

Автор: Ичик Умер
Источник: Противопоказ

Если на первый взгляд, то роман — совершеннейшая «Кысь». Сложи два романа и посмотри на свет — совпадут по форме и настроению с высокой степенью точности. Можно, конечно, сделать вид, что ничего не понял, что все это глупости. Ну совпала форма, ну вольная фантазия писателя. Да только от картин, которые вырисовываются в книге отчего-то становится так нехорошо, что хочется упасть и по-пластунски отползать с территории Росии куда подальше. Толстая писала Кысь, переезжая с места на место, и с текущей действительностью российской знакомясь как бы со стороны. Сорокин написал свой роман здесь и сейчас, и от этого в целом ощущение такое, что болото российской государственности, а может не только государственности, но и ментальности окаменело много веков назад и меняться не будет никогда. Сорокин к обрисовке такой не слишком жизнеутверждающей картины подошел обстоятельно, так что еще чуть-чуть и кажется можно будет действительно получить настоящий документ будущей эпохи. Не в последнюю очередь это происходит благодаря живому и вкусному языку, такому, что роман непременно растаскают на цитаты. После выхода романа, кстати, уже не раз высказывалось мнение, что Сорокин снова «дразнит власть». Вопрос только в том какую — нынешнюю ли? Все, что есть в книге — и взяточничество исполнительной власти, поставленное на широкую ногу и получившее статус официальных доходов, и мелкая грызня разных ветвей власти, и безнравственность самих власть предержащих — все это так же применимо к нынешней власти, как и к опричнине Ивана Грозного. В этом и состоит вся не особо cложная скрытая метафора романа. И тут уже не важно, как развлекаются в своих палатах опричники — устраивают ли гомосексуальные оргии, нюхают ли кокаин, насилуют ли жен дворян, бывших вчера в фаворе, а нынче ставших «голыми». Важно то, что куда несется «Русь-тройка», как было непонятно, так и осталось непонятно. «Сделал дело — молись смело.». Долго ли осталось молиться?

Старая новая Русь

01.11.2006

Автор: Борис Соколов
Источник: Агентство политических новостей

Новая повесть Владимира Сорокина «День опричника» написана в классической традиции единства места, времени и действия. В Россию недалекого будущего (где-то около 2028 года) вернулось далекое прошлое — опричнина XVI века. В повести показан один день одного из руководителей этой новой опричнины, причем далекого не худшего ее представителя. Здесь сразу приходят на ум «День Петра» Алексея Толстого и «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Андрей Комяга, главный герой, проживает довольно удачный день в своей жизни, прямо как солженицынский Иван Денисович: столбового боярина с семьей умучил, репертуар кремлевского концерта утвердил, великую Дорогу Китай — Западная Европа под «крышу» опричнины поставил, к прорицательнице в Сибирь по поручению государыни слетал, «золотую рыбку» (сильнейший китайский галюцоген-наркотик будущего) за проданное дело думского дьяка добыл, в опричной трапезе и баньке, завершившейся убийством проштрафившегося царского зятя князя Урусова, поучаствовал. Один только прокол вышел: не удалось «погасить звезду»: сорвать концерт эстрадного сатирика, «сказителя народного, баяна и былинника» Савелия Ивановича Артамонова, а для публики — Артамоши. Акцию должны были осуществить члены организации «Добры молодцы» (прозрачный гибрид «Идущих вместе», «Наших» и «Молодой гвардии»), но они ее блестяще провалили. И герой винит в происшедшем не столько «добромольцев», сколько себя: из-за занятости «не проинструктировал, не проинспектировал». Да, учет и контроль всегда были в нашей стране слабым местом. Об этом, помнится, еще Ленин писал как о главной задаче Советской власти. А вообще-то Комяга, вождь опричнины Батя — новый Малюта Скуратов, другие герои повести олицетворяют собой недалекое будущее России, каким оно видится писателю — жесткий тоталитарный режим, но теперь уже густо замешанный на классической триаде — самодержавие, православие, народность. Могущество нового царя зиждется на трубе, по которой российские энергоносители поставляются в Европу и в Китай. А еще есть гигантская Дорога, по которой из Китая на Запад идет сплошной поток товаров, ибо Поднебесная в третьем десятилетии XXI века стала промышленной кузницей мира. Итак, с Китаем, где позднекоммунистический строй плавно перерос в монархию, опричная Россия дружит, на Западную Европу, зависящую от российских энергоносителей, смотрит свысока, Америку игнорирует. Но на всякий случай от всего остального мира наша страна отгорожена по границам Великой Русской стеной, а счастливые подданные давно уже добровольно сожгли свои загранпаспорта в гигантском костре на Красной площади, горевшем два месяца. Опричнина Грозного, как известно, закончилась Смутным временем. Новая опричнина XXI века, наоборот, выросла из Красной смуты и Белой смуты, но кончится, как предчувствует писатель, тоже чем-то нехорошим: «Сворачиваю на Первый Успенский тракт. Здесь лес еще повыше нашего: старые, вековые ели. Много они повидали на своем веку. Помнят они, помнят Смуту Красную, помнят Смуту Белую, помнят Смуту Серую, помнят и Возрождение Руси. Помнят и Преображение». Изоляция от мира ведет к появлению опричнины в политической жизни и к застою в жизни культурной, жалким эрзацем которой становится культура эмиграции. Вот типичный образчик русскоязычных западных радиоголосов будущего, поставляющих основную духовную пищу русской интеллигенции устами кумиров эпохи Белой смуты. На пятом радиоканале шведского диссидентского радио «басит Борух Гросс про Америку, ставшей подсознанием Китая и про Китай ставший, слава Богу, бессознательным России, и про Россию, которая до сих пор все еще является подсознанием самой себя». Но так рассуждать могут позволить себе только эмигранты. Потому что внутри страны литераторов, позволяющих себе лишнее, публично секут напротив старого здания Университета на Моховой: «На этом месте секут интеллигенцию. На Манежной, подалее, положено земских сечь, на Лобном — приказных. Стрельцы сами себя секут в гарнизонах. А прочую сволочь парят на Смоленской, Миусской, на Можайском тракте и в Ясенево на рынке». «День опричника» — безусловно, острый памфлет на современность, вроде булгаковского «Собачьего сердца». Ассоциация нынешней действительности с этой повестью подкрепляется еще и тем обстоятельством, что вожди опричнины гоняют по Москве на ярко-красных «меринах» китайского производства с притороченными к бамперу свежеморожеными собачьими головами. Однако повесть Сорокина — это, прежде всего, произведение высокой литературы со свойственным писателю философским осмыслением действительности. Опричнина видится ему какой-то неизбывной чертой русской жизни последних пяти с половиной веков, когда закон и народоправство заменяются личной преданностью государю и государственным произволом. И самое, пожалуй, страшное то, что в нарисованной Сорокиным фантасмагории нет ничего нереального. Умом и сердцем чувствуешь, что в той России недалекого будущего, которую рисует Сорокин, жить будет весьма неуютно, но его герои, несмотря на сатиру, получились словно живые и по-своему даже симпатичные, несмотря на все злодейства, которые он

Очищение отвращением – Weekend – Коммерсантъ

Относительно собственных чувств к политическим и социальным вопросам мы часто себя обманываем. Свободой принято восхищаться, произволом возмущаться — мы стараемся соответствующие чувства и испытывать. Художественная литература приводит нас в состояние некоторой внутренней честности.

Две последние книги Сорокина «День опричника» (2006) и «Сахарный Кремль» (2008), изображающие будущую Россию с царем, опричниной, порками, юродивыми и полной зависимостью от Китая, доводят до карикатурного предела тенденции режима — изоляционизм, клерикализацию, произвол силовиков. Большинству читателей Сорокина эти тенденции не нравятся, а изображение малоприятного нам политического будущего мы привыкли называть «антиутопия», так что и эти книги мы сразу же автоматически зачислили в этот разряд. Но ведь любое будущее одних может пугать, а других радовать. Например, за два года до выхода первого романа Сорокина, в 2004 году, прогремел доклад политолога Михаила Юрьева «Крепость Россия», где «новый изоляционизм» в духе Московского царства проповедовался как единственное спасение России.

Может показаться, что назвать книгу о будущем утопией или антиутопией — дело попросту читательских убеждений: что для либерала ужас, то для государственника восторг. Но на самом деле эти названия не просто внешние этикетки — утопические и антиутопические книги по-разному устроены.

Если человек видит, что обществу грозит распад, он пишет утопию и показывает, как разум мог бы устранить причины распада и превратить общество в гармоничное целое. «Может ли быть большее зло для государства, чем то, что ведет к потере его единства и распадению на множество частей? И может ли быть большее благо, чем то, что связует государство и способствует его единству?» — сказано в «Государстве» Платона. Главный вопрос утопии — как устроить гармоничное общество, то есть, в сущности, вопрос начальника, поэтому чаще их и сочиняют люди с задатками правителей — реализованными, как у Томаса Мора, успевшего побыть советником короля до попадания на плаху, или нереализованными, как у Платона или Чернышевского, которым поучаствовать в управлении не удалось. Читатель утопий отождествляется не с персонажами внутри этого мира, а с самим этим миром, воплощающим правила разума и справедливости, и радуется, видя свои представления получившими зримую форму.

Антиутопию человек пишет тогда, когда планы начальства по созданию гармоничного целого близки к осуществлению и, главное, когда он боится той части своей души, из которой это гармоничное целое вырастает. Автор изображает реализацию этих планов, и читатель спрашивает: «Разве можно жить в таком мире?» Это читательское недоумение (негодование) открывает в книге зазор и посылает внутрь книги своего представителя в виде героя, сохранившего представление о минимуме человеческого — о праве утверждать, что дважды два четыре (Уинстон Смит в «1984» Оруэлла), или о праве на «свое место» (землемер К. в «Замке» Кафки), или о праве страдать (Дикарь в «Дивном новом мире» Хаксли) и т. п. Удовольствие мы получаем и от этих мрачных книг, но совершенно иного рода, чем от утопий. Это удовольствие от сознания, что есть какой-то общий для всех нас минимум, атом человеческого, который становится различим именно в уничтожающих его условиях антиутопии. Вокруг этого атома, общего для читателя и героя, мир антиутопии и строится.

Короче говоря, кому дороже целое, пишет (читает) утопии, а кому дороже единичное, пишет (читает) антиутопии.

И вот, вдумываясь в свои впечатления от книг Сорокина, мы видим, что будущее изображено, конечно, не очень радужное, но при чтении никакого особенного недоумения и тем более негодования мы не испытываем. Что на самом деле мы относимся к изображенным поркам и поджогам с тем же смиренно-веселым приятием, что и сами персонажи, с тем же рефреном из «Дня опричника»: «И слава богу». Что никакого зазора между правилами изображенного мира и нашим представлением о человечности на самом деле нет, и, соответственно, персонажу, который бы не подчинился законам этого мира и с которым бы мы отождествились, просто некуда втиснуться. И что при чтении мы получаем то самое удовольствие от цельности изображенного мира, от слияния с правилами этого мира, какое обычно испытывает читатель утопий.

Сорокин и раньше изображал цельные утопические миры — советский мир, мир «русской классики» и проч. Но прежде главный его прием состоял как раз в том, чтобы отравить читателю удовольствие от этой целостности, введя в текст копрофагию, членовредительство, каннибализм и прочие вещи, вызывающие инстинктивное отвращение. Собственно, способность читателя к отвращению и была тем минимумом человеческого, который Сорокин использовал как главный инструмент, превращающий утопию в антиутопию. Но в последних двух книгах он от этого своего фирменного приема отказывается и почти демонстративно заменяет отвратительное соблазнительным — прямолинейно и подробно написанными эротическими сценами.

Он словно говорит читателю: «Друг перед другом можно не притворяться — нам с вами все это действительно нравится; но посторонние нас не поймут, поэтому пусть внешне это будет сатирическая антиутопия, а внутренне — эротическая утопия». А в число посторонних, от которых мы прячемся, чтобы без помех наслаждаться слиянием друг с другом и с общей для нас целостностью, входит не только внешний мир, но и наш собственный минимум человеческого, чем бы этот минимум ни был — способностью к отвращению, протесту или просто к уходу. То есть Сорокин предлагает нам наслаждаться нашим общим целостным миром, но не забывать, что это наслаждение слегка непристойное; предлагает удовольствие от государственнически-верноподданных чувств как от тайного порока.

Владимир Сорокин

День опричника

М.: Захаров

Владимир Сорокин

Сахарный Кремль

М.: АСТ

На премьеру «Опричника» в Петербурге съехался бомонд обеих столиц

+ A —

В Михайловском театре поставили оперу Чайковского

Опера «Опричник» Петра Ильича Чайковского с большим успехом была представлена на сцене Михайловского театра. Кровавый сюжет Ивана Лажечникова, пересказанный самим композитором, погружение в историю становления русской государственности, национальный колорит, обилие хоровых сцен, а главное, незаигранность ранней партитуры Чайковского, которую затмили более поздние шедевры, — все обещало впечатляющее зрелище в духе имперской оперы. И неудивительно, что для продвижения премьеры сделали афишу с изображением худрука театра Владимира Кехмана в образе Иоанна Грозного, а постановку доверили Сергею Новикову — сотруднику Администрации Президента.

Количество ВИП-гостей, как местных питерских, так и прибывших на премьеру из Москвы, зашкаливало. Губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов, коллеги режиссера по Администрации Президента, журналисты, критики… Большая делегация от «Геликон-оперы» во главе с худруком Дмитрием Бертманом, приехавшая поддержать как режиссера (он — лауреат конкурса «Нано-опера» в «Геликоне»), так и своего солиста Ивана Гынгазова, приглашенного в Михайловский на заглавную партию.

С первых тактов увертюры стало ясно, что взят очень высокий эмоциональный градус, который не позволит снисходительно отнестись к этой опере, традиционно считающейся не лучшим сочинением Петра Ильича. Дирижер Александр Соловьев — это его дебют на сцене Михайловского — провел колоссальную работу по адаптации партитуры к постановке: он произвел купюры, которые придали драматургии динамичность и стройность. Спектакль идет меньше трех часов. При этом никакого ущерба музыке не нанесено. Напротив, она лишь выиграла: те фрагменты оперы, которые прокладывают путь к шедеврам Чайковского — «Евгению Онегину», «Пиковой даме», «Иоланте», — звучат выпукло, «делая погоду». Лирические сцены — самая сильная сторона творчества Чайковского — предстали в гармонии с хоровыми эпизодами, в которых композитор старался не отстать от своих коллег из «Могучей кучки». Очень уместно прозвучали танцы, которые дирижер превратил в антракт к 4-му акту. Так же как увертюра, этот инструментальный фрагмент прозвучал при закрытом занавесе, дав возможность оркестру Михайловского показать свою удаль и удовольствие от работы с прекрасным маэстро Соловьевым.

Женские партии в исполнении меццо-сопрано Екатерины Егоровой (Морозова) и сопрано Валентины Феденевой (Наталья), безусловно, оказались художественным и смысловым центром спектакля. Прекрасные голоса в сочетании с артистизмом — драматичностью Егоровой и лиричностью Феденевой — в полной мере раскрыли уникальный мир фантастического мелодизма Чайковского. Очень интересным оказалось решение образа фаворита Ивана Грозного Басманова — эта партия написана Чайковским для альта, однако в этом спектакле роль отдана контртенору Вадиму Волкову, который вносит гендерную внятность в свой образ: историки утверждают, что Басманов был любовником царя. Компромиссы фальцетного пения, разумеется, чувствуются — женский альт звучал бы ровнее и интонационно чище, однако актерски это было впечатляюще. Очень хорош Алексей Тихомиров (тоже, кстати говоря, солист «Геликон-оперы») в роли шефа опричников князя Вяземского — в нем есть обаяние и кураж, придающие злодейскому образу оперную привлекательность: ведь у Чайковского и злодеи поют красивую музыку. Чего нельзя сказать об Иоанне, безмолвное появление которого в финале выглядит по-настоящему пугающим. До последнего момента сохранялась интрига: не сойдет ли с афиши сам Владимир Кехман, чтобы насладиться своими злодеяниями? Ну, не своими, конечно, а царевыми. Но — нет. Эта карта оказалась отыгранной: после премьеры афиша с изображением худрука Михайловского бесследно исчезла, оставив ощущение призрачности и нереальности.

Иван Гынгазов в партии Андрея Морозова был на месте как актер, хотя не везде убедителен в вокальном плане. Отлично звучали высокие ноты на опоре, но подходы к ним иногда тонули в оркестровом потоке. В другом составе партию Морозова поет солист Михайловского театра Сергей Кузьмин — имеет смысл послушать и его в этой роли.

Режиссер Сергей Новиков поставил спектакль в консервативно-традиционном стиле: никаких «режоперских» приращений смыслов — все так, как написано. Но это совершенно не скучно и не музейно. Адекватность постановочных приемов правилам игры, заданным партитурой, работает на партитуру. Читается работа режиссера с артистами — мотивировкой, характером, развитием персонажа. А некоторые придумки, не зафиксированные в тексте Чайковского, очень здорово раскрывают сюжет. Например, сцена клятвы Морозова при вступлении в опричнину. Вяземский провоцирует Морозова отправить на плаху маленького мальчика. Мятущийся Морозов переворачивает платформу с прикованным к ней ребенком, обрекая его на смерть. Но… платформа возвращается — ребенок жив. Он плюет в новоявленного опричника. Довольный Вяземский отпускает мальчишку: Морозов «наш». Все это происходит на фоне хоровой сцены и абсолютно вливается в музыкальный текст и текст либретто.

Консервативность более всего выплеснулась в художественном оформлении спектакля. Но, в отличие от режиссуры, сценография, несмотря на свою визуальную агрессивность, стала самым слабым местом спектакля. Первая же сцена в тереме Жемчужного вызвала оторопь забавным сходством с кадрами фильма «Женитьба Бальзаминова»: на заднике белокаменный Кремль, купола, перелетные птицы (видеопроекция) — все иллюстративно, буквально, аляповато. «Лепота», — сказал бы Иван Васильевич из известного фильма Гайдая. Вначале даже закрадывается мысль: не пародия ли это? Но нет: художник Александр Купалян и в костюмах оказался столь же прямолинейным. Кокошники и парчовые кафтаны, грубоватые сарафаны, черные плащи опричников и белые одеяния рынд как бы историчны, но лишены игры и театральности.

Зато очень мощный дополнительный смысловой слой создает тот факт, что режиссер спектакля Сергей Новиков ставит оперы в свободное от основной работы время. Потому что работает он начальником Управления Президента РФ по общественным проектам. В этом контексте выбор материала становится особенно любопытным. Ведь «Опричник» — это не просто опера Чайковского, но и сюжет Лажечникова о том, как дочь отреклась от отца, сын от матери, мать от сына. И как действовала личная гвардия Ивана Грозного, как вершилась власть царя,  строившего государство Российское.

Опубликован в газете «Московский комсомолец» №28541 от 20 мая 2021

Заголовок в газете: «Опричника» поставили не скучно

Гвардеец (1931) — Тухлые помидоры

В этой шутливой комедии актерский дуэт мужа и жены (настоящие супруги Альфред Лант и Линн Фонтанн) испытывают трудности в раннем браке. Обеспокоенный тем, что его жена может изменить ему, актер решает проверить ее верность, притворившись, что уезжает из города, и пытается соблазнить ее, замаскировавшись под лихого русского солдата. Однако, когда она начинает отвечать взаимностью на привязанности его альтер-эго, неясно, видела ли она его уловку или нет.

• Жанр:

  комедия

• Язык оригинала:

  Английский

• Директор:

• Производитель:

• Продолжительность:

  1ч 23м

• Производство:

  Метро Goldwyn Mayer

О НАС

Фото любезно предоставлено Big City Mountaineers

Гвардейцы — это группа мужчин из района Залива, мобилизующих свои значительные таланты и ресурсы для улучшения и улучшения жизни молодежи из групп риска.Эта полностью добровольная организация, основанная в 1947 году, обеспечивает доступ к высококачественным образовательным мероприятиям и мероприятиям на свежем воздухе для городской молодежи. Возможности, созданные в рамках программ стипендий и стажировок «Гвардейцы», означают, что каждый год детям, у которых иначе не было бы шансов на успех, дается возможность преуспеть в качестве продуктивных членов общества. Иногда эта поддержка означает предоставление детям возможности «быть просто детьми», давая им возможность впервые отправиться в поход, на велосипеде или поиграть в софтбол на свежем воздухе.Иногда эта поддержка означает разницу между посещением неуспевающей государственной школы и доступом к более качественному частному образованию и изменяющему жизнь курсу, который создает такая возможность.

НАША МИССИЯ: Гвардейцы меняют жизнь к лучшему в жизни молодежи из групп риска, собирая средства на стипендии, кемпинг и другие молодежные программы. Мы мобилизуем таланты, энергию и ресурсы наших членов, друзей, семей и профессиональных коллег, и тем самым укрепляем все наше сообщество.

Фото любезно предоставлено гвардейцами

С 1947 года Гвардейцы поддерживают образовательные инициативы и инициативы на открытом воздухе, уделяя особое внимание улучшению жизни молодежи из групп риска в районе залива. Благодаря усилиям и мероприятиям по сбору средств, таким как лотерея рождественских елок в Форт-Мейсон, обед из крупной дичи и винный аукцион в Сан-Франциско, The Guardsmen ежегодно собирает более 1 миллиона долларов. Это означает, что организация может ежегодно отправлять 2500 детей в лагеря и на образовательные программы на открытом воздухе и предоставлять стипендии более чем 250 ученикам в 78 частных школах.

Гвардейцы также структурируют свою благотворительность, чтобы обеспечить гибкую и немедленную поддержку образовательным программам и программам на открытом воздухе, сталкивающимся с непредвиденными финансовыми проблемами, которые могут подорвать их жизненно важные постоянные услуги малообеспеченной молодежи. Гвардейцы стремятся к тому, чтобы средства, выделяемые на сбор средств, тратились разумно, всегда имея в виду наибольшую потребность и максимальную прибыль. Фактически, примерно 97 центов с каждого заработанного доллара идет непосредственно на программы поддержки детей.

«Мы чувствуем себя невероятно преданными»: тысячи гвардейцев вынуждены покинуть Капитолий

POLITICO получил фотографии, на которых члены Гвардии собрались вместе в гараже и спят на земле.

Группа нацгвардейцев отдыхает в гараже возле здания Сената Дирксена 21 января 2021 года. ПОЛИТИКО

Всем войскам Национальной гвардии было приказано покинуть Капитолий и близлежащие здания Конгресса в четверг и создать мобильные командные центры за пределами или в близлежащих отелях, подтвердил другой гвардеец.По словам этого человека, им сказали делать перерывы для отдыха во время 12-часовой смены на улице и в гаражах.

Ведущие законодатели с обеих сторон отправились в Twitter, чтобы осудить это решение и потребовать ответов после того, как POLITICO впервые сообщила об этом в четверг вечером, а некоторые даже предложили использовать свои офисы в качестве зон отдыха. Лидер сенатского большинства Чак Шумер (штат Нью-Йорк) написал в Твиттере: «Если это правда, это возмутительно. Я докопаюсь до сути «. А сенатор Том Коттон (республика Арканзас) отметил, что комплекс Капитолия остается закрытым для представителей общественности, «поэтому в нем достаточно места для войск, чтобы отдохнуть.”

К 10 часам вечера сенатор Мартин Генрих (демократия) сказал, что ситуация «разрешается» и что гвардейцы смогут вернуться в дом позже ночью.

«Только что сделала несколько звонков и была проинформирована о том, что полиция Капитолия извинилась перед гвардейцами, и им разрешат вернуться в комплекс сегодня вечером», — добавила сенатор Тэмми Дакворт (D-Ill.), Потерявшая обе ноги в результате бой. «Я буду продолжать проверять, есть ли они».

Источник в охране подтвердил поздно вечером в четверг, что всем войскам на стоянках было приказано вернуться в Капитолий.

Бриг. Генерал Джанин Биркхед, командир оперативной группы по инаугурации Гвардии, подтвердила в заявлении для POLITICO вскоре после полуночи, что военнослужащие вышли из гаража и вернулись в здание Капитолия, как это было санкционировано командующим полицейским вахтом Капитолия. В дальнейшем они будут делать перерывы возле Зала Освобождения.

В заявлении пресс-секретаря полиции Капитолия Ева Малецки сообщила, что департамент недавно попросил сократить дежурство войск с 12 часов до восьми, чтобы обеспечить дополнительные часы отдыха вдали от комплекса Капитолия.В заявлении не объяснялось, почему гвардейцев загнали в гаражи.

В пятницу утром начальник полиции Капитолия Йогананда Питтман в своем заявлении настаивал на том, что департамент «не давал указания Национальной гвардии покидать здания Капитолия».

«Департамент также работает с охраной над сокращением потребности в спальных помещениях путем установления более коротких смен и обеспечит им доступ к комфортабельным помещениям, которых они абсолютно заслуживают, когда в этом возникнет необходимость», — добавил Питтман.

Гвардейцам, разговаривавшим с POLITICO, не объяснили, почему их попросили покинуть здания. Первый гвардеец сказал, что это могло быть связано с жалобой на то, что некоторые солдаты не были в масках, но отрицал, что это так.

«У нас есть строгое указание, что маски следует носить всегда, если солдаты не едят и не пьют», — сказал гвардеец.

В четверг полиция Капитолия попросила военнослужащих переехать в зону отдыха, сообщил пресс-секретарь гвардии майор.Мэтт Мерфи.

«В связи с тем, что Конгресс заседает, и увеличиваются потоки людей, и ведутся дела, полиция Капитолия попросила войска переместить зону отдыха, — сказал Мерфи. «Они были временно переведены в гараж судебного центра Тергуда Маршалла с отоплением и туалетом. Мы остаемся гибкой и гибкой силой, обеспечивающей безопасность Капитолия и его окрестностей ».

Руководство гвардии не приняло решения и «делает все возможное, чтобы предоставить убежище для отдыха солдат, которые все еще находятся в 12-часовых сменах, защищая Капитолий и территорию Конгресса», — сказал второй гвардеец.

«У нас действительно может быть важная причина для нашего освобождения, но она еще не была хорошо известна», — сказал второй гвардеец.

Военнослужащие особенно обеспокоены тем, что во время пандемии они упакованы в тесных помещениях с ограниченным доступом к туалетам. По словам двух гвардейцев, не менее 100 гвардейцев дали положительный результат на Covid-19. Некоторые находятся на карантине в отелях.

Представитель ранее отказался назвать конкретное количество военнослужащих, у которых был положительный результат теста на вирус.

После того, как на прошлой неделе распространились вирусные изображения солдат, спящих на полу в залах Конгресса, гвардейцам, охраняющим Капитолий, изначально были предоставлены койки , впервые сообщил POLITICO.

Тысячи военнослужащих уже покинули Вашингтон после того, как около 25 тысяч были вызваны в округ Колумбия, чтобы помочь защитить его от потенциальных угроз в преддверии инаугурации президента Джо Байдена в среду.

Сын гвардейца Blu-Ray

ОТПРАВКА СЕЙЧАС
СЫН Гвардейца
ФИЛЬМ СЕРИЙНЫЙ
Blu-Ray / DL-DVD

С ПОМОЩЬЮ БОБА ШО, ДАУН КЕННЕДИ, БУЗЗА ГЕНРИ, ЧАРЛЗА КИНГА

И КОРОЛЯ

«Это первая из стрел мести, которая найдет свои следы в угнетателях свободы.»

В средневековой Англии, молодой Роджер Моубрей, когда его дедушка и бабушка хладнокровно ограблены и сожжены заживо солдатами сэра Эдгара Булларда, взят в плен группой» свободных «лесных преступников во главе с Аланом Хоуком и Красным Робертом, которые привержены борьбе с угнетением Балларда и сражаются вместе с ними в битвах против солдат с его пращой, когда они атакуют с луками и стрелами.

Дэвид Трент, который живет в замке Балларда со своим дядей, начинает обнаруживать жестокость, с которой обращается Баллард его подданных, и, когда ему угрожают казнью за помощь одному из преступников, который знает информацию об убийстве его отца, королевского гвардейца и друга короля, поворачивается против Балларда, а также присоединяется к преступникам и помогает конкурирующему лорду Маркхэму построить сила против своего дяди.

Буллард захватывает Луизу, дочь Маркхэма, которая замаскировалась под мальчика, чтобы попытаться избежать его гнева, и говорит ей, что намерен продать ее как невесту с целью наживы одному из своих врагов, но Дэвид также защищает ее честь и битвы между преступниками и силами Балларда обостряются до тех пор, пока не разразится тотальная война, в которой участвуют и другие дворяне, и обнаруживается, что Баллард не только был ответственен за убийство отца Трента и украл его сокровища, но также работал над предотвращением давно задуманный потерянный истинный король, молодой принц Ричард, взошедший на престол Англии.

Этот малобюджетный, но амбициозный и очень увлекательный сериал, несправедливо оклеветанный автором Аланом Барбуром, включает большой состав актеров второго и третьего звена, которые все еще были доступны в 1946 году, после войны, когда актеров-мужчин было трудно найти, и многие из доступных переместились на «А» картинки. Джок Махони, новый главный герой на пути к успеху, появляется в сериале как гвардеец.

Эта бюджетная серийная версия игры Game of Thrones с рейтингом G 1940-х годов включает в себя несколько непреднамеренно забавных моментов, в том числе сцены, в которых персонажи ведут себя так, как будто они не замечают, что очаровательная девушка Даун Кеннеди в роли «Луи» Маркхема — женщина, потому что без усилий была сделана, чтобы скрыть ее женственную фигуру.И хотя здесь присутствует не только несколько неопрятных париков и поспешно снятых концовок глав с участием гребных лодок (а у кого были парикмахеры в Шервудском лесу?), У сериала отличный сценарий, увлекательный и прогрессивный сюжет, а также множество сюжетов. энергия, которую интересно наблюдать с актерами, которых вы раньше не видели в главных сериальных ролях.

Сын гвардейца был одним из двух захватывающих сериалов, действие которых разворачивается в средневековье, в другом — Приключения сэра Галахада , в котором используются декорации замка из художественных фильмов того времени.В сериале также не используется ни один кадр из видеоматериалов; все его кадры оригинальные и сняты специально для постановки. В то время как Республика в это время начала повторно использовать клиффхэнгеров из других сериалов, Колумбия в это время стала более амбициозной и экспериментировала с костюмированными эпосами, такими как этот, а также с развлекательным The Desert Hawk .

Посмотрите образец главы, представленный здесь, чтобы увидеть, как более качественное восстановленное изображение улучшает развлекательную ценность этой необычной послевоенной главы, названной так, чтобы не мешать анонсированному, но так и не снятому серийному сериалу «Республика Робин Гуд» для Роя Роджерса.

Включает все 15 эпизодов, тщательно стабилизированных и восстановленных с 2 отпечатков 16 мм; около 4 часов 45 минут

Также включает аудиодраму о Робин Гуде с Бэзилом Рэтбоуном и Робин Гудом опереттой с записью

Blu-Ray включает около 17 ГБ контента, DL-DVD — около 7 ГБ.

Примечание. Почему размер изображения на Blu-Ray 960 x 7200, а не больше? Причина в том, что этот сериал состоит из 15 20+ минутных эпизодов и включает в себя в общей сложности почти 5 часов контента, и поэтому намного длиннее трехчасового республиканского сериала, такого как Spy Smasher или 2:47 The Crimson. Ghost , а также включает в себя некоторые вариации в источниках печати, и мы обнаружили, что использование не слишком большого размера изображения на самом деле выглядит лучше в конечном результате для такого рода проектов с точки зрения движения и плавности или отсутствия зернистости, чем больший.Изображение, которое требует большего сжатия и поэтому становится более зернистым, в конечном итоге представляет менее плавное движение. Для этого проекта, в котором важны качество плавности и движения, выбранный размер изображения создает лучшее движение и меньше зернистости или артефактов изображения, и лучше подходит для одного диска Blu-Ray и фактически делает законченный проект лучше в целом!

ЗАКАЗАТЬ СЫНА ГАРДЕРА Blu-Ray
(Высочайшее качество движения и резкость, включает все дополнительные функции; рекомендуется)
С передачи HD; Изображение 960 x 720, записанное на Blu-Ray, с превосходной плавностью, резкостью и движением, что более чем в два раза превышает качество движения и плавность изображения по сравнению со средним DVD.

BioScrew® в стиле Guardsman® | КОНМЕД

Обзор продукта BioScrew® в стиле Guardsman®

Интерферентный винт Guardsman специально разработан для фиксации бедренной кости. Закругленная головка проталкивает трансплантат в туннель для максимальной фиксации и защищает трансплантат в месте внутрисуставного введения.Конический наконечник упрощает введение в туннель.

Технические характеристики и информация для заказа

BioScrew® в стиле гвардейца — 7,00 X 20,00 мм

№ по каталогу	c8030
Диаметр	7.00 мм
Длина	20,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 7,00 X 25,00 мм

№ по каталогу	c8031
Диаметр	7.00 мм
Длина	25,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 7,00 X 30,00 мм

№ по каталогу	c8032
Диаметр	7.00 мм
Длина	30,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 8,00 X 20,00 мм

№ по каталогу	c8037
Диаметр	8.00 мм
Длина	20,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 8,00 X 25,00 мм

№ по каталогу	c8038
Диаметр	8.00 мм
Длина	25,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 8,00 X 30,00 мм

№ по каталогу	c8039
Диаметр	8.00 мм
Длина	30,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 9,00 X 20,00 мм

№ по каталогу	c8033
Диаметр	9.00 мм
Длина	20,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 9,00 X 25,00 мм

№ по каталогу	c8034
Диаметр	9.00 мм
Длина	25,00 мм

BioScrew® в стиле гвардейца — 9,00 X 30,00 мм

№ по каталогу	c8035
Диаметр	9.00 мм
Длина	30,00 мм

---

---

Также из CONMED

Щелкните ниже, чтобы найти торгового представителя CONMED, задать вопросы или запланировать демонстрацию.

Нужна дополнительная информация
?

Врач
Ресурсы

изображений Национальной гвардии у Капитолия США после беспорядков

Члены Национальной гвардии США прибывают к Капитолию США 12 января 2021 года в Вашингтоне, округ Колумбия.

Тасос Катоподис | Новости Getty Images | Getty Images

Национальная гвардия была вызвана для защиты Капитолия в те дни, когда протестующие против Трампа бунтовщики ворвались в здание.Атака, которая произошла во время совместного заседания Конгресса, чтобы подтвердить победу Джо Байдена на выборах 2020 года, потрясла нацию и унесла жизни по меньшей мере пяти человек. Палата представителей сейчас приступает к своему второму импичменту президенту Дональду Трампу за подстрекательство к восстанию.

Национальный гвардеец патрулирует у Капитолия США

Член Национальной гвардии устанавливает охрану возле здания Капитолия США, когда Палата представителей обсуждает вопрос об импичменте У.Президент Дональд Трамп через неделю после штурма здания Капитолия в Вашингтоне, США, 13 января 2021 года его сторонниками.

Брэндон Белл | Reuters

Спикер Пелоси обращается к Национальной гвардии у Капитолия США

Спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси, штат Калифорния, стоит перед войсками Национальной гвардии во время выступления у восточного входа в Капитолий США в Вашингтоне, округ Колумбия, на 13 января 2021 г.

Оливер Контрерас | СИПА | AP

Войска Национальной гвардии стоят по стойке регистрации перед зданием У.С. Капитолий

Члены национальной гвардии собираются в Капитолии США, когда Палата представителей готовится начать процесс голосования по резолюции, требующей от вице-президента США Пенса и кабинета министров отстранить президента Трампа от должности, в Вашингтоне, 12 января 2021 г.

Эрин Скотт | Reuters

Гвардейцы получают оружие

Членам Национальной гвардии выдают оружие перед тем, как демократы начинают обсуждение одной статьи об импичменте президенту США Дональду Трампу в Соединенном Королевстве.С. Капитолий, Вашингтон, США, 13 января 2021 г.

Джошуа Робертс | Reuters

Вооруженные члены гвардии

Членам Национальной гвардии выдают оружие перед тем, как демократы начинают обсуждение одной статьи об импичменте президенту США Дональду Трампу в Капитолии США в Вашингтоне, США, 13 января 2021 года. | Reuters

Гвардеец проверяет огнестрельное оружие возле Капитолия

Член Национальной гвардии держит пистолет перед тем, как демократы начинают обсуждение одной статьи об импичменте против У.Президент Дональд Трамп в Капитолии США в Вашингтоне, США, 13 января 2021 г.

Джошуа Робертс | Reuters

Члены гвардии перемещают ящики с едой

Члены Национальной гвардии перемещают ящики с едой у Капитолия США, когда члены Палаты представителей демократов готовят статью об импичменте президенту США Дональду Трампу в Вашингтоне, США, 12 января 2021 года.

Джошуа Робертс | Reuters

Гвардейцы передвигаются по территории Капитолия

Члены Национальной гвардии проходят мимо здания U.Здание С. Капитолия в Вашингтоне, округ Колумбия, США, в среду, 13 января 2021 г.

Сара Силбигер | Bloomberg | Getty Images

Члены гвардии отдыхают в ротонде

Члены Национальной гвардии отдыхают в ротонде здания Капитолия США в Вашингтоне, округ Колумбия, США, в среду, 13 января 2021 года.

Сара Силбигер | Bloomberg | Getty Images

Гвардейцы отдыхают в Капитолии

Члены Национальной гвардии отдыхают в Капитолии США 13 января 2021 года в Вашингтоне, округ Колумбия.

Стефани Рейнольдс | Getty Images

Гвардейцы идут рядом с рядами защитных щитов и бронежилетов, разложенных на лужайке Капитолия

Члены Национальной гвардии стоят перед щитами и бронежилетами на лужайке Капитолия США в Вашингтоне, округ Колумбия, США , в среду, 13 января 2021 г.

Сара Силбигер | Bloomberg | Getty Images

Члены гвардии отдыхают в Центре для посетителей Капитолия

Члены Национальной гвардии отдыхают в Центре для посетителей Капитолия на Капитолийском холме в Вашингтоне, округ Колумбия, 13 января 2021 года, в преддверии ожидаемого голосования Палаты представителей по импичменту президента США Дональда Трамп.

Сол Леб | AFP | Getty Images

Члены гвардии спят на полу Капитолия

Члены Национальной гвардии отдыхают в Центре для посетителей Капитолия на Капитолийском холме в Вашингтоне, округ Колумбия, 13 января 2021 года, в преддверии ожидаемого голосования Палаты представителей по импичменту президента США Дональда Трампа .

Сол Леб | AFP | Getty Images

Гвардейцы спят на лестничной клетке Капитолия

Члены Национальной гвардии отдыхают в коридоре здания Капитолия США в Вашингтоне, округ Колумбия.C., США, в среду, 13 января 2021 г.

Sarah Silbiger | Bloomberg | Getty Images

Лидер большинства Палаты представителей Стени Хойер, демократия, проходит мимо членов гвардии, отдыхающих на этаже Капитолия.

Лидер большинства Палаты представителей Стени Хойер, демократ Мэриленда, проходит мимо членов Национальной гвардии, когда он прибывает в Капитолии США в Вашингтоне, округ Колумбия, 13 января 2021 года, в преддверии ожидаемого голосования Палаты представителей по импичменту президента США Дональда Трампа.

Сол Леб | AFP | Getty Images

Реп.Брайан Маст, штат Флорида, возглавляет тур для членов гвардии

Представитель США Брайан Маст (R-FL) ведет тур для членов Национальной гвардии, поскольку демократы обсуждают в США одну статью об импичменте президенту США Дональду Трампу. Капитолий в Вашингтоне, США, 13 января 2021 г.

Джошуа Робертс | Reuters

Гвардеец стоит перед Капитолием

Члены Национальной гвардии собираются в Капитолии США, когда Палата представителей готовится начать процесс голосования по резолюции, требующей У.С. Вице-президент Пенс и кабинет отстраняют президента Трампа от должности в Вашингтоне, 12 января 2021 г.

Эрин Скотт | Reuters

Члены гвардии видны через окна, поврежденные во время восстания у Капитолия

Видны повреждения на двери Капитолия США в результате беспорядков 6 января, когда члены Национальной гвардии США прибывают на улицу 12 января 2021 года в Вашингтоне , ОКРУГ КОЛУМБИЯ.

Эндрю Кабельеро-Рейнольдс | AFP | Getty Images

Съемки 4 мая в Кентском государственном университете: поиски исторической достоверности

Съемки 4 мая в государственном университете Кента: в поисках исторической точности

BY

ДЖЕРРИ М.ЛЬЮИС и ТОМАС Р. ХЕНСЛИ

4 мая 1970 года члены Национальной гвардии Огайо обстреляли толпу демонстрантов из Университета штата Кент, убив четырех и ранив девять студентов штата Кент. Эффект от перестрелок был драматическим. Событие вызвало общенациональную студенческую забастовку, в результате которой были закрыты сотни колледжей и университетов. Х. Р. Холдеман, старший помощник президента Ричарда Никсона, предполагает, что стрельба оказала прямое влияние на национальную политику. В «Концах власти» Холдеман (1978) заявляет, что стрельба в штате Кент начала сползание в Уотергейт, в конечном итоге разрушив администрацию Никсона.Помимо прямых последствий 4 мая, стрельба, безусловно, стала символом глубоких политических и социальных разногласий, которые так резко разделили страну в эпоху войны во Вьетнаме.

За почти три десятилетия, прошедшие с 4 мая 1970 г., возникла обширная литература, анализирующая события 4 мая и их последствия. Некоторые книги были опубликованы быстро и содержали свежий, но зачастую поверхностный или неточный анализ стрельбы (например, Eszterhas and Roberts, 1970; Warren, 1970; Casale and Paskoff, 1971; Michener, 1971; Stone, 1971; Taylor et al., 1971; и Томпкинс и Андерсон, 1971). В последующие годы было опубликовано множество дополнительных книг (например, Davies, 1973; Hare, 1973; Hensley and Lewis, 1978; Kelner and Munves, 1980; Hensley, 1981; Payne, 1981; Bills, 1988; и Gordon, 1997). Эти книги обладают преимуществом более широкой исторической перспективы, чем предыдущие книги, но ни одна книга не может считаться исчерпывающим описанием событий и последствий 4 мая 1970 г. в Государственном университете Кента. (1)

Несмотря на обширную литературу о расстрелах в штате Кент, события 4 мая по-прежнему окружают дезинформацию и недопонимание.Например, известная книга по истории Соединенных Штатов Америки Мэри Бет Нортон и др. (1994), который также используется на курсах повышения квалификации в старших классах. (2) содержит фотографию стрельбы 4 мая, сопровождаемую следующим кратким описанием событий: «В мае 1970 года в Государственном университете Кент в Огайо солдаты Национальной гвардии столкнулись с Студенческие антивоенные протесты применили обстрел со слезоточивым газом. Вскоре после этого, без каких-либо провокаций, солдаты открыли огонь по группе бегущих студентов. Четыре молодых человека были убиты выстрелами в спину, в том числе две женщины, которые шли в класс.»(Нортон и др., 1994, стр. 732) К сожалению, это краткое описание содержит четыре фактических ошибки: (1) некоторая степень провокации действительно существовала; (2) студенты не бежали, когда гвардия первоначально открыла огонь; (3) ) только один из четырех погибших студентов, Уильям Шредер, получил огнестрельное ранение в спину; и (4) одна студентка, Сэнди Шреуэр, шла в класс, а другая, Эллисон Краузе, участвовала в демонстрации.

Эта статья представляет собой попытку разобраться с историческими неточностями, которые окружают стрельбу 4 мая в Государственном университете Кента, предоставляя учителям социальных наук в старших классах ресурс, к которому они могут обратиться, если они хотят преподавать предмет или вовлечь студентов в изучение этого предмета. исследование по проблеме.Наш подход состоит в том, чтобы поднять и дать ответы на двенадцать наиболее часто задаваемых вопросов о 4 мая в штате Кент. Мы также предложим список наиболее важных вопросов, касающихся съемок, на которые еще не даны удовлетворительные ответы. Наконец, мы закончим краткой аннотированной библиографией для тех, кто желает исследовать эту тему дальше.

ПОЧЕМУ НАЦИОНАЛЬНАЯ Гвардия Огайо была вызвана в Кент?

Решение о введении Национальной гвардии Огайо в кампус Кентского государственного университета было напрямую связано с решениями, касающимися участия США во Вьетнамской войне.Ричард Никсон был избран президентом Соединенных Штатов в 1968 году отчасти на основании своего обещания положить конец войне во Вьетнаме. В течение первого года президентства Никсона участие Америки в войне, казалось, уменьшалось. Однако в конце апреля 1970 года США вторглись в Камбоджу и расширили войну во Вьетнаме. Это решение было объявлено по национальному телевидению и радио 30 апреля 1970 года президентом Никсоном, заявившим, что вторжение в Камбоджу было направлено на нападение на штаб-квартиру Вьетконга, который использовал территорию Камбоджи в качестве убежища.

Протесты прошли на следующий день, в пятницу, 1 мая, в университетских городках Соединенных Штатов, где накалились антивоенные настроения. В Кентском государственном университете в полдень прошел антивоенный митинг на площади общин, большой лужайке в центре кампуса, которая традиционно была местом проведения различных митингов и демонстраций. Были произнесены пламенные речи против войны и администрации Никсона, копия Конституции была похоронена, чтобы символизировать убийство Конституции, потому что Конгресс никогда не объявлял войну, и еще один митинг был созван в полдень в понедельник, 4 мая.

Вечер пятницы в центре Кента начался мирно с обычного общения в барах, но события быстро переросли в ожесточенную конфронтацию между протестующими и местной полицией. Точные причины беспорядков до сих пор являются предметом споров, но на улицах центра Кента были разожжены костры, остановлены автомобили, в полицейские машины попали бутылки, а в некоторых магазинах были разбиты окна. К дежурству были привлечены все полицейские силы Кента, а также офицеры округа и окрестных общин.Мэр Кента Лерой Сатром объявил чрезвычайное положение, позвонил в офис губернатора Джеймса Родса за помощью и приказал закрыть все бары. Решение закрыть бары досрочно увеличило размер разъяренной толпы. В конце концов полиции удалось использовать слезоточивый газ, чтобы разогнать толпу из центра города, вынудив ее переехать на несколько кварталов обратно в кампус.

На следующий день, в субботу, 2 мая, мэр Сатром встретился с другими городскими властями и представителем Национальной гвардии Огайо, который был отправлен в Кент.Затем мэр Сатром принял решение попросить губернатора Родса отправить в Кент Национальную гвардию Огайо. Мэр опасался новых беспорядков в Кенте, основываясь на событиях вчерашнего вечера, но более тревожным для мэра были угрозы, которые поступали в адрес предприятий центра города и городских властей, а также слухи о том, что радикальные революционеры прибыли в Кент, чтобы разрушить город и город. Университет. Сатром опасался, что местных сил будет недостаточно, чтобы противостоять потенциальным беспорядкам, и, таким образом, около 5 p.м. он позвонил в офис губернатора, чтобы сделать официальный запрос о помощи от Национальной гвардии Огайо.

ЧТО ПРОИЗОШЛО В КАМПУСЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА КЕНТА В СУББОТУ 2 МАЯ И ВОСКРЕСЕНЬЕ 3 МАЯ ПОСЛЕ ПРИБЫТИЯ В КАМПУС ОХРАННИК?

Члены Национальной гвардии Огайо уже дежурили на северо-востоке Огайо, и, таким образом, их можно было быстро мобилизовать для переезда в Кент. Когда гвардия прибыла в Кент около 22:00, они столкнулись с бурной сценой. Деревянное здание ROTC, примыкающее к палате общин, было охвачено пламенем и в конце концов сгорело дотла в тот вечер, когда здание окружили более 1000 демонстрантов.Споры по-прежнему существуют относительно того, кто несет ответственность за поджог здания ROTC, но радикальные протестующие были признаны виновными из-за их действий по вмешательству в усилия пожарных по тушению пожара, а также приветствия поджога здания. Столкновения между гвардейцами и демонстрантами продолжались до поздней ночи, кампус наполнился слезоточивым газом, производились многочисленные аресты.

Воскресенье, 3 мая, было днем, полным контрастов. Около 1000 национальных гвардейцев Огайо заняли кампус, сделав его похожим на зону военных боевых действий.Однако день был теплым и солнечным, и студенты часто дружно беседовали с гвардейцами. Губернатор штата Огайо Джеймс Роудс прилетел в Кент в воскресенье утром, и его настроение было совсем не спокойным. На пресс-конференции он выступил с провокационным заявлением, назвав протестующих в кампусе худшим типом людей в Америке и заявив, что для борьбы с ними будут использованы все силы закона. Родс также указал, что будет добиваться постановления суда об объявлении чрезвычайного положения. Этого никогда не было, но среди официальных лиц как гвардии, так и университета широко распространено было предположение, что объявлялось военное положение, при котором контроль над кампусом принадлежал гвардии, а не руководителям университета, и все митинги были запрещены.Дальнейшие столкновения между протестующими и гвардейцами произошли в воскресенье вечером, и снова камни, слезоточивый газ и аресты характеризовали напряженность кампуса.

КАКОЙ ТИП СОСТОЯЛСЯ В ПОЛДЕНЬ 4 МАЯ?

По завершении антивоенного митинга в пятницу, 1 мая, лидеры студенческого протеста призвали провести еще один митинг в палате общин в полдень в понедельник, 4 мая. Хотя официальные лица университета пытались утром 4 мая сообщить в кампусе, что митинг запрещен, толпа начала собираться с 11 часов утра.м. К полудню вся территория Коммонса насчитывала около 3000 человек. Хотя оценки неточны, вероятно, около 500 основных демонстрантов собрались вокруг Колокола Победы на одном конце палаты общин, еще 1000 человек были «чирлидерами», поддерживающими активных демонстрантов, и еще 1500 человек были зрителями, стоящими по периметру палаты общин. Напротив сгоревшего здания ROTC стояло около 100 гвардейцев Огайо, вооруженных смертоносными боевыми винтовками M-1.

Существует значительный консенсус в отношении того, что активные участники митинга в первую очередь протестовали против присутствия гвардии на территории кампуса, хотя также присутствовали сильные антивоенные настроения. Существует мало свидетельств того, кто были лидерами митинга и какие мероприятия планировались, но изначально митинг был мирным.

КТО ПРИНЯЛ РЕШЕНИЕ ЗАПРЕТИТЬ МИТИНГ 4 МАЯ?

Существуют противоречивые доказательства относительно того, кто несет ответственность за решение запретить полуденный митинг 4 мая.На федеральном гражданском процессе 1975 года генерал Роберт Кентербери, высшее должностное лицо гвардии, засвидетельствовал, что существовало широко распространенное мнение о том, что митинг следует запретить из-за существовавшей напряженности и возможности повторения насилия. Кентербери также засвидетельствовал, что президент штата Кент Роберт Уайт прямо сказал Кентербери, что любая демонстрация будет очень опасной. Уайт, напротив, заявил, что не может вспомнить разговора с Кентербери о запрете митинга.

Решение о запрете митинга наиболее точно можно проследить по заявлениям губернатора Родса в воскресенье, 3 мая, когда он заявил, что будет добиваться объявления чрезвычайного положения в судах. Хотя он никогда этого не делал, все официальные лица — охрана, университет, Кент — полагали, что теперь охрана отвечает за кампус и что все митинги незаконны. Таким образом, руководство университета напечатало и распространило в понедельник утром 12 000 листовок с указанием, что все митинги, включая митинг 4 мая, запланированный на полдень, были запрещены, пока охрана контролировала кампус.

КАКИЕ СОБЫТИЯ НЕПОСРЕДСТВЕННО ВЕЩЕСТВУЮТ СЪЕМКАМ?

Незадолго до полудня генерал Кентербери принял решение приказать демонстрантам разойтись. Офицер полиции штата Кент, стоявший рядом с охраной, сделал объявление в мегафон. Когда это не подействовало, офицера посадили в джип вместе с несколькими гвардейцами и отвезли через палату общин, чтобы сообщить протестующим, что митинг запрещен и что они должны разойтись. Это было встречено гневным криком и камнями, и джип отступил.Затем Кентербери приказал своим людям зарядить и заблокировать оружие, баллоны со слезоточивым газом были выпущены в толпу у Колокола Победы, и гвардия начала маршем через палату общин, чтобы разогнать митинг. Протестующие двинулись вверх по крутому холму, известному как Blanket Hill, а затем спустились с другой стороны холма на стоянку Prentice Hall, а также на прилегающее тренировочное футбольное поле. Большинство гвардейцев последовали за студентами и вскоре оказались в ловушке на тренировочном футбольном поле, потому что оно было окружено забором.Крики и бросание камней достигли пика, когда Страж оставался на поле около 10 минут. Было видно, как несколько гвардейцев сбились в кучу, а некоторые гвардейцы встали на колени и наставили свои ружья, но в это время не стреляли из оружия. Затем стража начала возвращаться с тренировочного футбольного поля обратно на Бланкет-Хилл. Когда они достигли вершины холма, 28 из более чем 70 гвардейцев внезапно повернулись и открыли огонь из винтовок и пистолетов. Многие гвардейцы стреляли в воздух или землю.Однако небольшая часть стреляла прямо в толпу. Всего за 13 секунд было произведено от 61 до 67 выстрелов.

СКОЛЬКО СМЕРТИ И ТРАВМ ПРОИЗОШЛО?

Четыре студента штата Кент погибли в результате обстрела гвардейцами. Ближайшим учеником был Джеффри Миллер, получивший огнестрельное ранение в рот, когда он стоял на подъездной дороге, ведущей к парковке Prentice Hall, на расстоянии примерно 270 футов от стражи. Эллисон Краузе была на стоянке у Прентис-Холла; она находилась в 330 футах от гвардейцев и получила огнестрельное ранение в левую часть тела.Уильям Шредер находился в 390 футах от стражи на стоянке Prentice Hall, когда он получил огнестрельное ранение в левую сторону спины. Сандра Шойер также находилась примерно в 390 футах от охранника на стоянке Prentice Hall, когда пуля пробила левую переднюю часть ее шеи.

Девять студентов штата Кент были ранены в ходе 13-секундной стрельбы. Большинство студентов находились на стоянке Prentice Hall, но некоторые были в районе Blanket Hill. Джозеф Льюис был студентом, ближайшим к гвардии на расстоянии около 60 футов; он стоял с вытянутым средним пальцем, когда пули попали ему в правую часть живота и левую голень.Томас Грейс также находился примерно в 60 футах от гвардейцев и был ранен в левую лодыжку. Джон Клири был более чем в 100 футах от гвардейцев, когда получил ранение в левую верхнюю часть груди. Алан Канфора находился в 225 футах от Стража и получил ранение в правое запястье. Дин Калер был наиболее серьезно ранен из девяти студентов. Он получил ранение в поясницу с расстояния примерно 300 футов и был навсегда парализован ниже пояса. Дуглас Рентмор был ранен в правое колено с расстояния 330 футов.Джеймс Рассел был ранен в правое бедро и правый лоб с расстояния 375 футов. Роберт Стампс находился почти в 500 футах от линии огня, когда получил ранение в правую ягодицу. Дональд Маккензи был студентом, наиболее удаленным от гвардейцев на расстояние почти 750 футов, когда его ранили в шею.

ПОЧЕМУ ПОЖАР ОХРАННИКИ?

Самый главный вопрос, связанный с событиями 4 мая, — почему гвардейцы открыли огонь по толпе безоружных студентов? На этот вопрос были предложены два совершенно разных ответа: (1) гвардейцы стреляли в порядке самообороны, и поэтому стрельба была оправдана, и (2) гвардейцы не подвергались непосредственной опасности, и поэтому стрельба была неоправданной.

Гвардейцы ответили, что стреляли, потому что боялись за свою жизнь. Гвардейцы свидетельствовали перед многочисленными следственными комиссиями, а также в федеральном суде, что, по их мнению, демонстранты приближались к ним таким образом, что представляли серьезную и непосредственную угрозу безопасности гвардейцев, и поэтому они были вынуждены стрелять в порядке самообороны. . Некоторые авторы (например, Michener, 1971 и Grant and Hill, 1974) согласны с этой оценкой. Что еще более важно, федеральные уголовные и гражданские процессы приняли позицию гвардейцев.На федеральном уголовном процессе 1974 года окружной судья Франк Баттисти отклонил дело против восьми гвардейцев, которым было предъявлено обвинение федеральным большим жюри, постановив в середине судебного заседания, что дело правительства против гвардейцев было настолько слабым, что защите не пришлось излагать свои аргументы. На гораздо более длительном и более сложном федеральном гражданском процессе 1975 года присяжные проголосовали 9 против 3, что ни один из гвардейцев не несет юридической ответственности за стрельбу. Однако это решение было обжаловано, и Апелляционный суд Шестого округа постановил, что новое судебное разбирательство должно быть проведено из-за ненадлежащего обращения с угрозой члену присяжных.

Юридические последствия стрельбы 4 мая закончились в январе 1979 года внесудебным урегулированием спора, включающим заявление, подписанное 28 обвиняемыми (3), а также денежное урегулирование, и гвардейцы и их сторонники рассматривают это как окончательное подтверждение своей позиции. Финансовое урегулирование предоставило 675 000 долларов раненым студентам и родителям погибших студентов. Эти деньги были уплачены штатом Огайо, а не гвардейцами, и сумма равнялась той сумме, которую, по оценкам штата, потребовалось бы, чтобы снова предстать перед судом.Возможно, наиболее важным является то, что заявление, подписанное членами Национальной гвардии Огайо, было ими расценено как заявление о сожалении, а не как извинение или признание правонарушения:

Оглядываясь назад, можно сказать, что трагедия 4 мая 1970 года не должна была произойти. Студенты, возможно, считали, что они были правы, продолжая массовый протест в ответ на камбоджийское вторжение, даже несмотря на то, что этот протест последовал за публикацией и зачитыванием университетом приказа о запрете митингов и приказа о разгоне.Эти постановления с тех пор были признаны Шестым окружным апелляционным судом законными.

Некоторые из гвардейцев с Бланкет-Хилла, напуганные и встревоженные предыдущими событиями, могли в собственном сознании полагать, что их жизни угрожает опасность. Оглядываясь назад, можно предположить, что конфликт разрешился бы другим методом. Необходимо найти более эффективные способы справиться с такой конфронтацией.

Мы искренне желаем, чтобы были найдены средства, чтобы избежать событий 4 мая, кульминацией которых стали расстрелы охранников и необратимые смерти и ранения.Мы глубоко сожалеем об этих событиях и глубоко опечалены гибелью четырех студентов и ранением девяти других. Мы надеемся, что соглашение о прекращении судебного процесса поможет развеять трагические воспоминания о том печальном дне.

Интерпретация, совершенно отличная от той, что была у гвардейцев, была предложена во многих других исследованиях стрельбы, причем все эти анализы разделяли общую точку зрения, что основная ответственность за стрельбу лежит на гвардейцах.Некоторые авторы (например, Stone, 1971; Davies, 1973; и Kelner and Munves, 1980) утверждают, что жизни гвардейцев ничего не угрожало. Вместо этого эти авторы утверждают, что доказательства показывают, что некоторые члены гвардии сговорились на тренировочном футбольном поле с целью открыть огонь, когда они достигли вершины Бланкет-Хилл. Другие авторы (например, Best, 1981 и Payne, 1981) не находят достаточных доказательств, чтобы принять теорию заговора, но они также не считают теорию самообороны гвардии правдоподобной. Эксперты, которые считают, что гвардия несет основную ответственность, согласны с заключением Комиссии Скрэнтона (Report, 1970, стр.87): «Беспорядочная стрельба из винтовок по толпе студентов и последовавшие за этим смерти были ненужными, необоснованными и непростительными».

ЧТО ПРОИЗОШЛО СРАЗУ ПОСЛЕ СТРЕЛЬБЫ?

Хотя до сих пор ведутся споры о том, насколько жизни гвардейцев была в опасности в момент открытия огня, мало сомнений в том, что их жизни действительно были поставлены на карту сразу после стрельбы. За 13-секундной стрельбой, в результате которой четыре человека погибли и девять были ранены, могло последовать еще более трагическое и кровавое столкновение.Нервные и напуганные гвардейцы отступили обратно в палату общин, столкнувшись с большой враждебной толпой, которая поняла, что у гвардии есть боевые патроны, и использовала их, чтобы убить и ранить большое количество людей. В своем сильном гневе многие демонстранты были готовы рискнуть своей жизнью, чтобы напасть на гвардейцев, и нет никаких сомнений в том, что гвардия снова открыла бы огонь, на этот раз убив гораздо большее количество студентов.

Дальнейшую трагедию предотвратили действия нескольких маршалов факультета Кентского государственного университета, которые спешно организовались, когда несколько дней назад начались беспорядки.Под руководством профессора Гленна Франка преподаватели умоляли руководителей Национальной гвардии разрешить им поговорить с демонстрантами, а затем умоляли студентов не рисковать своей жизнью, вступая в бой с гвардейцами. Примерно через 20 минут эмоциональных мольб маршалы убедили студентов покинуть палату общин.

К месту стрельбы приехали машины скорой помощи и оказали неотложную медицинскую помощь студентам, которые умерли не сразу. Машины скорой помощи с воплями доставили пострадавших в местную больницу.

Университет приказал немедленно закрыть, сначала президентом Робертом Уайтом, а затем на неопределенный срок прокурором округа Портедж Рональдом Кейном на основании судебного запрета судьи по общим делам Альберта Кариса. Уроки не возобновлялись до лета 1970 года, и преподаватели участвовали в самых разных мероприятиях по почте и вне кампуса, что позволило студентам штата Кент закончить семестр.

КАКОВА ИСТОРИЯ ЗАИНТЕРЕСОВАННОЙ ПРИЗОМ PULITZER ФОТО ДЕВУШКИ, ПЛАЧУЩЕЙ УЖАСОМ НАД УМИРАЮЩИМ ТЕЛОМ ОДНОЙ ИЗ СТУДЕНТОВ?

Фотография Мэри Веккьо, 14-летней беглянки, кричащей над телом Джеффри Миллера, появилась на первых полосах газет и журналов по всей стране, а фотограф Джон Фило должен был получить Пулитцеровскую премию за эту фотографию. картина.Фотография обрела самостоятельную жизнь и важность. Этот анализ рассматривает фотографию, фотографа и влияние фотографии.

На фотографии Мэри Веккьо изображена она, стоящая на одном колене и кричащая над телом Джеффри Миллера. Мэри сказала одной из нас, что она звала о помощи, потому что чувствовала, что ничего не может сделать (личное интервью, 4/4/94). Миллер лежит на асфальте парковки Prentice Hall. Один ученик стоит возле тела Миллера ближе, чем Веккьо. На заднем плане видны четыре студента.

Джон Фило, специализирующийся на фотографии в 1970 году в штате Кент, продолжает работать профессиональным фотографом и редактором газет. Он был возле стоянки Prentice Hall, когда гвардия открыла огонь. Он видел, как пули попали в землю, но не укрылся, потому что подумал, что пули были холостыми. Конечно, холостые не могут удариться о землю.

КАК ДОЛГОСРОЧНЫЙ ФАКУЛЬТЕТ ОТВЕТИЛ НА СТРЕЛЬБЫ?

Через три часа после стрельбы Государственный Кент закрылся и не открывался в течение шести недель как жизнеспособный университет.Когда он возобновил занятия летом 1970 года, на его преподавателей были возложены три новых обязанности, остатки которых остались на сегодняшний день.

Во-первых, мы, преподаватели университета, должны были помочь и утешить самих себя. Это началось раньше, когда преподаватели пытались закончить академический квартал с разумной академической честностью. Он закончился примерно на промежуточных экзаменах. Тем не менее, преподаватели проголосовали до окончания недели, чтобы помочь студентам завершить четверть любым возможным способом.Студентам было рекомендовано учиться самостоятельно, пока с ними не свяжутся отдельные профессора. Большинство профессоров организовали свое завершение курсов по бумагам, но многие читали лекции в церквях и дома в общине Кент и близлежащих общинах. Например, Норман Даффи, отмеченный наградами учитель, читал лекции по химии за пределами кампуса и проводил учебные занятия в Кенте и Кливленде. Его аспиранты снимали лабораторные занятия и отправляли их студентам.

Помимо помощи тысячам студентов в завершении курсов, 1900 студентов также нуждались в помощи с градацией.Разговоры со студентами о курсах позволили преподавателям проконсультировать нас по поводу стрельбы, что помогло факультету в исцелении не меньше, чем студентам.

Во-вторых, профессорско-преподавательский состав университета был приглашен для проведения исследования около 4 мая, чтобы сообщить результаты этого исследования посредством преподавания и традиционных писаний о трагедии. Многие откликнулись и создали солидную стипендию, а также чрезвычайно полезный архив, способствовавший широкому спектру мероприятий летом 1970 года, включая интервью для прессы и комиссию Скрэнтона.

В-третьих, многие считали одной из задач факультета разработать альтернативные формы протеста и разрешения конфликтов, чтобы помочь предотвратить трагедии, такие как стрельба 4 мая и убийства в штате Джексон через 10 дней после штата Кент.

КАКИЕ НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫЕ НЕ ОТВЕТЫВШИЕ ВОПРОСЫ О СЪЕМКАХ 4 МАЯ?

Хотя в этой статье мы попытались ответить на многие из наиболее важных и часто задаваемых вопросов о стрельбе 4 мая, наши ответы иногда были предварительными, поскольку многие важные вопросы остаются без ответа.Таким образом, кажется важным задать самые важные вопросы о событиях 4 мая, которые до сих пор остаются без ответа. Эти вопросы могут послужить основой для исследовательских проектов студентов, которые заинтересованы в более подробном изучении съемок.

(1) Кто был ответственен за насилие в центре Кента и в кампусе штата Кент за три дня до 4 мая? Как важная часть этого вопроса, были ли в первую очередь ответственны «сторонние агитаторы»? Кто несет ответственность за поджог здания ROTC?

(2) Следует ли вызывать охрану в Кент и Кентский государственный университет? Могли ли сотрудники местных правоохранительных органов справиться с какими-либо ситуациями? Была ли Стража должным образом обучена для этого типа задания?

(3) Отреагировала ли администрация Кентского государственного университета должным образом на демонстрации, а также на политические деятели и охрану штата Огайо?

(4) Можно ли было бы избежать стрельбы, если бы митинг не был запрещен? Запрет митинга нарушил права Первой поправки?

(5) Сговорились ли гвардейцы стрелять в студентов, когда они собирались на тренировочном футбольном поле? Если нет, то почему они стреляли? Были ли они оправданы в увольнении?

(6) Кто в конечном итоге виновен в событиях 4 мая 1970 года?

ПОЧЕМУ НЕОБХОДИМО ОБЕСПЕЧИТЬ ОБЕСПЕЧЕНИЕ 4 МАЯ 1970 ГОДА В ШТАТЕ КЕНТ?

В книге Роберта Макнамара (1995) «Ретроспективный взгляд: трагедия и уроки Вьетнама» это начало — иллюстрация этого процесса.В нем он говорит, что политика Соединенных Штатов в отношении Вьетнама была «… ужасно неправильной, и мы обязаны объяснить будущим поколениям, почему».

Расстрел 4 мая в штате Кент следует помнить по нескольким причинам. Во-первых, стрельба стала символом великой американской трагедии, которая произошла в разгар эпохи войны во Вьетнаме, в период, когда нация оказалась глубоко разделенной как политически, так и культурно. Пронзительная фотография Мэри Веккио, преклонившей колени в агонии над телом Джеффри Миллера, например, навсегда останется напоминанием о том дне, когда война во Вьетнаме вернулась в Америку.Если расстрелы в штате Кент и дальше будут оставаться таким мощным символом, то, безусловно, важно, чтобы американцы имели реалистичное представление о фактах, связанных с этим событием. Во-вторых, 4 мая в штате Кент и эпоха войны во Вьетнаме остаются спорными даже сегодня, и потребность в исцелении продолжает существовать. Исцеление не произойдет, если события будут либо забыты, либо искажены, и поэтому важно продолжать поиск истины, стоящей за событиями 4 мая в штате Кент. В-третьих, и это наиболее важно, нужно помнить 4 мая в штате Кент, чтобы мы могли извлечь уроки из ошибок прошлого.Гвардейцы в своем подписанном заявлении по окончании гражданского процесса признали, что необходимо найти более эффективные способы борьбы с подобными столкновениями. Это, вероятно, уже происходило во многих ситуациях, когда сотрудники правоохранительных органов предупреждали свои войска, чтобы они были осторожны, потому что «мы не хотим еще одного штата Кент». Поскольку это произошло, уроки были извлечены, и гибель четырех молодых студентов штата Кент не была напрасной.

АННОТИРОВАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

Биллс, Скотт.(1988). Штат Кент / 4 мая: эхо десятилетия . Кент, Огайо: Издательство Кентского государственного университета. Эта книга представляет реакцию города и мантии на 4 мая. Она содержит лучшую аннотированную библиографию по литературе о съемках и является основой для аннотаций, которые следуют ниже.

Казале, Оттавио М. и Паскофф, Луи (ред.) (1971). Дело Кента: документы и интерпретации . Бостон: Хоутон Миффлин. Это ранний полезный том, в котором воспроизводятся статьи в местных и национальных газетах о стрельбе, а также радио- и телепередачи.

Дэвис, Питер. (1973). Правда о штате Кент: вызов американской совести . Нью-Йорк: Фаррар, Штраус и Жиру. Это подробный рассказ и анализ событий 4 мая и их последствий. Он утверждает, что гвардия сговорилась открыть огонь по студентам. 74 фотографии включены.

Эстерхас, Джо и Робертс, Майкл Д. (1970). Тринадцать секунд: Конфронтация в штате Кент. Нью-Йорк: Додд, Мид. Очень быстрая публикация двух журналистов из Кливленда, которые используют интервью студентов, преподавателей и гвардейцев, чтобы предоставить предысторию и повествование о событиях мая 1970 года.

Грант, Эдвард Дж. И Хилл, Майкл (1974). Я был там: что на самом деле произошло в штате Кент . Лима, Огайо: C.S.S. Publishing Co. Единственная книга, написанная членами Национальной гвардии Огайо, авторы дают представление о враждебной среде, в которой оказались гвардейцы.

Заяц, А. Поль (Ред.) (1973). Штат Кент: ненасильственный ответ . Хаверфорд, Пенсильвания: Центр ненасильственного разрешения конфликтов. Серия статей известного борца за мир Пола Хэра, а также многих преподавателей штата Кент.Общая тема — поиск ненасильственных подходов к конфликтным ситуациям.

Хенсли, Томас Р. (1981). Инцидент в штате Кент: влияние судебного процесса на общественное мнение. Westport, CONN: Greenwood Press. Это подробный анализ юридических последствий стрельбы с акцентом на влияние различных судебных разбирательств на отношение общественности к стрельбе.

Хенсли, Томас Р. и Льюис, Джерри М. (1978). Государство Кент и 4 мая : Перспектива социальных наук. Dubuque, IA: Кендалл / Хант. Этот сборник объединяет ряд предыдущих статей, опубликованных 4 мая в журналах по общественным наукам, но статьи, посвященные судебному процессу в штате Кент и спору о гимназии 1977 года, были написаны специально для этого тома. В этой книге также содержится превосходный анализ событий 4 мая, написанный Джеймсом Бестом.

Кельнер, Джозеф и Манвес, Джеймс. (1980). Прикрытие штата Кент . Нью-Йорк: Харпер и Роу. Кельнер был главным юрисконсультом студентов и родителей в федеральном гражданском процессе 1975 года.Он представляет резкий анализ того, как судья Дональд Янг вел судебное разбирательство. В книге есть сильная предвзятость, но она дает единственный подробный анализ этого долгого и важного испытания.

Миченер, Джеймс. (1971). Государство Кент: что случилось и почему. Нью-Йорк: Рэндом Хаус и Ридерс Дайджест Книги. Это, несомненно, самая читаемая книга 4 мая благодаря репутации Миченера и широкой огласке. Однако книга страдает от того, что она выпускается так быстро и содержит множество фактических ошибок.

Пейн, Дж. Грегори (1981). Mayday: штат Кент . Дубьюк, ИА: Кендалл / Хант. В книге представлен довольно схематичный обзор событий 4 мая, представлены отрывки из писем, написанных участниками событий, и обсуждается фильм, снятый для телевидения 4 мая, консультантом которого была Пейн.

Отчет президентской комиссии по беспорядкам в университетских городках. (1970) Вашингтон, округ Колумбия: Типография правительства США. Репринтное издание Арно Пресс. Это остается лучшим источником понимания событий 4 мая.В отчете рассматриваются не только стрельба в штате Кент, но и студенческое движение шестидесятых годов, а также стрельба в Университете штата Джексон. Включены отличные фотографии.

Стоун, И. Ф. (1971). Убийства в штате Кент: как убийство осталось безнаказанным . Нью-Йорк: Обзорная книга. Это довольно отрывочная книга, написанная с твердым убеждением, что гвардейцы совершили убийство.

Тейлор, Стюарт; Шунтлич, Ричард; Макговерн, Патрик; & Гентер, Роберт.(1971). Насилие в штате Кент, 1–4 мая 1970 года: взгляд студента . Нью-Йорк: College Notes and Texts, 1971. Исследование восприятия, чувств, отношений и реакций студентов штата Кент на основе анкеты, разосланной всем студентам штата Кент вскоре после стрельбы. Ответили семь тысяч студентов, и хотя это не случайная выборка, в ней собраны лучшие доступные данные о взглядах студентов штата Кент на 4 мая.

Томпкинс, Филипп К.и Андерсон, Элейн Ванден Бут. (1971). Коммуникационный кризис в штате Кент: пример из практики . Нью-Йорк: Гордон и разрыв. В этой книге представлен резкий анализ проблем коммуникации, которыми был охвачен университет в мае 1970 года.

Уоррен, Билл (ред.) (1970). Середина страны: события 4 мая глазами студентов и преподавателей Кентского государственного университета . Наскоро составленный набор эссе, составленный второкурсником Кентского государственного университета, содержащий различные реакции на расстрелы студентов и преподавателей штата Кент.

ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ССЫЛКИ

Бест, Джеймс Дж. (1978). «Штат Кент: ответы и вопросы» в Томасе Р. Хенсли и Джерри М. Льюис.) Штат Кент и 4 мая: перспектива социальных наук . Dubuque, IA:

Кендалл / Хант.

Холдеман, Х.Р. (1978). Конец власти . Нью-Йорк: Times Books.

Макнамара, Роберт. (1995). В ретроспективе: трагедия и уроки Вьетнама . Нью-Йорк: Times Books.

Нортон, Мэри Бет; Кацман, Дэвид М.; Escott, Paul D .; Chudacoff, Howard P .; Патерсон, Томас Дж .; И Таттл, Уильям М. (1994). Народ и нация: история Соединенных Штатов

штатов. Четвертое издание. Бостон: Хоутон Миффлин.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Помимо множества книг о стрельбе в штате Кент, были написаны многочисленные отчеты, главы в книгах и статьи. Наиболее полное и точное расследование комиссии — это Отчет президентской комиссии по беспорядкам в университетских городках (1970) под председательством Уильяма У.Скрэнтон. Замечательная глава книги о перестрелках написана Джеймсом Дж. Бестом (1978). Самая полная библиография по съемкам находится в Bills (1988).

2. Профессор Хенсли, соавтор этой статьи, узнал об этой ссылке на стрельбу в штате Кент, потому что его дочь Сара училась на продвинутом курсе истории США в средней школе имени Кента Рузвельта вместе с мистером Брюсом Дзедой.