Горе от ума | Государственный русский драматический театр имени Н.А. Бестужева (г. Улан-Удэ)

Купить билет

Рейтинг: 4.9/5 — 9 голосов

Режиссер: Владислав Константинов

Автор: Александр Грибоедов

Жанр: комедия в 2-х действиях (12+)

Продолжительность спектакля: 1 час 40 минут + антракт

Премьера состоялась: 27 февраля 2008 года

История любви, обмана, разочарования, потрясений, которые произошли с героем на протяжении одного безумного дня в Москве. История, рассказанная почти два столетия назад, происходит сейчас, на наших глазах, и неизвестно, чем она закончится.

Постановка Русского драматического театра им.Н.Бестужева – это традиционное и в то же время новаторское прочтение хрестоматийного произведения – комедии А. С. Грибоедова, которая, как известно, почти вся разошлась на пословицы. Большое значение придается не столько социальной остроте пьесы, сколько лирической теме первой любви.

В постановке режиссера Константинова – это рассказ о поколении, идущем вслед того общества, когда разорванность ощутима даже в личных отношениях, среди близких людей. Многие персонажи лишены духовного стержня, но в то же время очень обострены возрастные грани.

«Горе от ума» принадлежит к тем произведениям, которые позволяют рассмотреть и выразить государственную идею.  Ведь не случайно сам Грибоедов был чиновником очень высокого ранга, так что подлинная драматургия, к коей относится бессмертная комедия, дает возможность прорваться в современность.

Это отнюдь не значит, что актеры играют в современной одежде, хотя определенная узнаваемость в покрое костюмов, стилизация в деталях возможна… Но нет так называемой «адаптированной» речи».

 

ПОСТАНОВОЧНАЯ КОМАНДА:

Режиссер-постановщик: Владислав Константинов
Художник-постановщик: заслуженный деятель искусств России, трижды лауреат Государственной премии Республики Бурятия Вадим Бройко

Композитор: заслуженный артист России Сергей Шустицкий (г. Москва)

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ:

Фамусов – заслуженный артист России Дмитрий Панков
Софья Павловна, его дочь – лауреат Государственной премии Республики Бурятия, номинант на «Золотую маску-2021» Лиана Щетилина
Лизонька, служанка – заслуженная артистка Бурятии Екатерина Белькова
Алексей Степанович Молчалин, секретарь Фамусова – заслуженный артист Бурятии Александр Кузнецов
Александр Андреевич Чацкий – заслуженный артист Бурятии Евгений Аешин
Полковник Сергей Сергеевич Скалозуб – народный артист Бурятии, лауреат Государственной премии Республики Бурятия Олег Петелин
Наталья Дмитриевна Горич, молодая дама

– заслуженная артистка Бурятии Кристина Баженова, Аннета Овчинникова
Платон Михайлович, муж ее – народный артист Бурятии, лауреат Государственной премии Республики Бурятия Сергей Васильев
Князь Тугоуховский – заслуженный артист России, лауреат Государственной премии Республики Бурятия Сергей Рыжов
Княгиня Тугоуховская – народная артистка России, трижды лауреат Государственной премии Республики Бурятия Нина Туманова
Дочери Тугоуховских – заслуженная артистка Бурятии, лауреат Государственной премии  Республики Бурятия Алена Байбородина, Анастасия Турушева, лауреат Государственной премии Республики Бурятия Елизавета Михайлова, Ольга Кудряшова
Графиня бабушка Хрюмина –  Светлана Капошко
Внучка графини Хрюминой – Татьяна Белова
Антон Антонович Загорецкий – заслуженный артист Бурятии Валерий Шарафутдинов
Старуха Хлестова, своячница Фамусова  – заслуженная артистка России, лауреат Государственной премии Бур. АССР Лилия Архипова
Г.D. – Владимир Барташевич, Иван Бузунов
Репетилов – заслуженный артист Бурятии Николай Брагин
Дворецкий – Евгений Винокуров
Слуга –  Артур Шувалов

ГПИБ | Указатели | Год издания

ГПИБ | Указатели | Год издания | 1858

Главная Указатели Год издания 1858

Указатели позволяют вам просмотреть какие типы метаданных присутствуют в коллекции, какие значения они принимают, а также сколько и какие именно публикации отмечены этими значениями.

Указатели

• Тип издания (8)
• Автор (5759)
• Заглавие (23364)
• Название (для иллюстраций) (12653)
• Параллельное заглавие (245)
• Место издания (634)
• Издательство (4270)
• Время выхода (для периодики) (224)
• Год издания (1351)
• Периодичность (56)
• Серия (896)
• Коллекции (35)
• Новые поступления (207)
• Новые поступления периодики (160)

Год издания: 1858 (51)

• . .. за 1856 год. — 1858.

• … за 1856-й год. — 1858.

• … на 1858 год. — 1858.

• [1859]. Книга 1. — 1858.

• [Т. 1] : Полугодие 1. С 20 ноября 1857 по 20 мая 1858 г. — 1858.

• [Т. 2] : Второе полугодие : С 20 мая по 20 ноября 1858 года. — 1858.

• [Ч. 1. Тетр. 6] : Карамзин и Сперанский. — 1858.

• 14 декабря 1825 и император Николай : По поводу кн. барона Корфа. — London, 1858

• Hansen H. J. Geschichte der Stadt Narva. — Dorpat, 1858.

• Анненков Н. И. Простонародные названия русских растений. — М., 1858.

• Антоньев Ф. А. Воминание о дружине № 37-й Смоленского государственного подвижного ополчения. — СПб., 1858.

• Берг Н. В. Записки об осаде Севастополя. — М., 1858.

• Берг Н. В. Севастопольский альбом. — М., 1858.

• Берже А. П. Краткий обзор горских племен на Кавказе. — Тифлис, 1858.

• Буслаев Ф. И. Опыт исторической грамматики русского языка : учебное пособие для преподавателей. — М., 1858. — (Учебные руководства для военно-учебных заведений).

• Викторов А. Е. Алфавитный указатель славянских рукописей Московской синодальной библиотеки. — М., 1858.

• Воейков А. Ф. Дом сумасшедших : сатира [в стихах]. — Берлин, 1858

• Герцен А. И. Старый мир и Россия : письма Искандера к редактору «The English republic», В. Линтону (1854 г.) : пер. с фр. — London, 1858.

• Герцен А. И. Франция или Англия? : русские вариации на тему 14 января 1858 : (пер. с фр. с новым предисл. авт.). — London, 1858.

• Грибоедов А. С. Горе от ума. — Лейпциг, 1858.

• Грот Я. К. Словари областных наречий. — СПб., 1858.

• Диариуш, или Журнал … при дворе … пана Иоанна Скоропадского … окказий и церемоний … наченшийся 1722 году, и оконченный в том же году … . — М., 1858.

• Косменко П. Отрывок старинной рукописи о Кочубее и Искре : (замечание). — Чернигов, 1858.

• Майков А. А. Вступительная лекция адъюнкт-профессора русской словесности Майкова, (читанная в Императорском Московском университете, 20-го января 1858 года). — М., 1858.

• Мамышев В. Н. Генерал-майор Николай Павлович Слепцов : жизнеописание: с портретом и рисунком, изображающим дело при Гехах, в котором Г.-М. Слепцов убит. — СПб., 1858.

• Меньков П. К. Немцы и Дунай. — Berlin ; Paris ; London, 1858. — (Русский заграничный сборник ; [ч. 1, тетр. 1]).

• Московская практическая академия коммерческих наук. Речи и отчет, читанные в торжественном собрании Московской практической академии коммерческих наук 17 декабря 1858 года. — М., 1858.

• Петербургский речной яхт-клуб. Новый устав императорского Санкт-Петербургского яхт-клуба. — СПб., 1858.

• Попко И. Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту : очерки края, общества, вооруженной силы и службы : в семнадцати рассказах, с эпилогом, картою и четырьмя рисунками с натуры : в 2 ч. — СПб., 1858.

• Порай-Кошиц И. А. Исторический рассказ о литовском дворянстве. — СПб., 1858.

• Россия. Министерство государственных имуществ. Журнал Министерства государственных имуществ [по годам]. — СПб., 1858.

• Русский заграничный сборник. — Berlin ; Paris ; London, 1858.

• Рыбинский В. П. Святочный альбом. Русские народные сцены. — М., 1858.

• Сборник правительственных распоряжений и официальных известий по улучшению быта помещичьих крестьян. — М., 1858.

• Т. 1. — М., 1858.

• Т. 16 : Кавказский край, ч. 5 : Кутаисское генерал-губернаторство. — 1858.

• Т. 2. — М., 1858.

• Т. 32 : 1857, отд-ние 1 : от № 31349-32628. -1858.

• Т. 32 : 1857, отд-ние 2 : приложения. — 1858.

• Т. 4, отд-ние 1. — 1858.

• Т. 5 : История российских гражданских законов. Ч. 3. Кн. 2 : Об имуществах. Разд. 3 : О правах на действия лиц ; Разд. 4 : О наследстве. — 1858.

• Тетр. 2. — 1858.

• Харьковская губерния. Карта губерний : Харьковской, Орловской, Тамбовской, Воронежской, Курской и Земли Войска Донского. — СПб., 1858.

• Ч. 1 : [Период первоначального учреждения министерств : С 8 сент. 1802 г. по 1809 г. включительно]. — 1858.

• Ч. 1 : Этимология.

  — 1858.

• Ч. 2 : Синтаксис. — 1858.

• Ч. 3 : Столетия XIII-е, XIV-е и начало XV-го. — 1858

• Ч. 68 : 1858-3. — 1858.

• Ч. 69 : 1858-4 : [продолжение]. — 1858.

• Ч. 69 : 1858-4. — 1858.

Как горе меняет мозг, с Мэри-Фрэнсис О’Коннор, доктором философии

Ким Миллс: Мало кто из нас проживет жизнь, не потеряв того, кого мы любим. Горе, как говорят, — цена любви. Тоска и печаль, которые мы чувствуем после чьей-то смерти, — это цена, которую мы иногда платим за близкие отношения, которыми дорожим. Некоторые люди стойкие после такой потери, способны справиться со своим горем и со временем приспособиться к жизни без любимого человека. Другие, тем временем, обнаруживают, что не могут этого сделать.

За последние два десятилетия исследователи начали использовать инструменты современной неврологии, чтобы лучше понять, почему это происходит, и в более широком смысле понять, что происходит с нашим мозгом и телом во время процесса скорби, и как лучше всего помочь людям оплакивать смерть умерших. любимый.

Что делает человека более или менее стойким перед лицом потери? Как скорбь связана с депрессией и чем она отличается? Что происходит с нашим мозгом, когда мы скорбим? Существует ли эффективная терапия горя? Можно ли пережить настоящее горе из-за смерти знаменитости и чем это горе отличается от горя из-за потери близкого человека? Как мы можем лучше всего поддержать людей, когда они скорбят?

Добро пожаловать в Talking of Psychology , ведущий подкаст Американской психологической ассоциации, в котором исследуются связи между психологией и повседневной жизнью. Я Ким Миллс.

Сегодня у нас в гостях доктор Мэри-Фрэнсис О’Коннор, адъюнкт-профессор психологии Аризонского университета, где она изучает горе и скорбь. Она использует такие методы, как визуализация мозга и изучение реакций иммунной системы, чтобы выяснить, как скорбь влияет на нас как психологически, так и физиологически. Она специалист по сложному горю, клиническому состоянию, при котором люди не приспосабливаются к острому чувству горя. В дополнение к ее многочисленным научным публикациям, она является автором недавней книги, Скорбящий мозг: удивительная наука о том, как мы учимся на любви и утрате .

Спасибо, что присоединились к нам, доктор О’Коннор.

Мэри-Фрэнсис О’Коннор, доктор философии: Как хорошо быть здесь. Спасибо.

Миллс: Один из моментов, которые вы делаете в своей книге, заключается в том, что скорбь на самом деле является формой обучения. Можете ли вы объяснить, что это значит? Я не думаю, что большинство людей думают о скорби таким образом.

О’Коннор: Это действительно пришло к нам за годы изучения горя и скорби и прочтения множества исследований о том, что происходит, когда мы переживаем смерть близкого человека. Меня действительно поразило, что скорбь можно рассматривать как форму обучения. Мы можем думать об этом по-разному. Во-первых, после того, как мы переживаем что-то столь же трудное, как наша единственная смерть, нам действительно нужно выяснить: как я теперь живу в этом мире? Что значит уйти на пенсию, когда человек, с которым я собирался делать это десятилетиями, больше не собирается делать это со мной? Частично это научиться быть в мире человеком, который несет с собой это отсутствие, но даже на более низком уровне вы можете подумать обо всех крошечных привычках, которые мы должны изменить. Это то чувство, когда вы поднимаете трубку телефона, чтобы позвонить им, потому что что-то случилось. Потом, конечно, понимая, что мы не можем их назвать. Все те маленькие привычки и предсказания, которые нам предстоит выучить по-новому.

Миллс: Давайте поговорим о разнице между горем и горем, так как мы будем часто использовать эти термины в разговоре, а вы отметили, что они не взаимозаменяемы.

О’Коннор: Я обнаружил, что научно различать горе и скорбь оказалось полезным. Затем, когда я это сделал, я обнаружил, что другие люди также нашли его полезным. На самом деле горе — это то чувство, которое у вас есть, такая интенсивность, которая просто переполняет вас, и такое мгновенное переживание. Скорбь, с другой стороны, — это то, как горе меняется со временем, но на самом деле никогда не уходит. Например, первые 100 раз вас сбивает с ног это чувство горя, эта волна горя. В 101-й раз это может быть так же ужасно, но также может быть знакомо, так что теперь у вас могут быть какие-то способы утешить себя или вы можете знать, как связаться с кем-то в этот момент.

Несмотря на то, что чувство не обязательно изменилось, наше отношение к чувству со временем меняется. И причина, по которой люди сочли это полезным, я думаю, заключается в том, что если мы ожидаем, что не будем испытывать горе в будущем, что каким-то образом это закончится, тогда мы будем разочарованы, если годы спустя, даже спустя десятилетия мы сталкиваемся с чем-то, и вдруг мы все расплакались и нас охватила волна горя. Это не означает, что мы сделали что-то неправильное в нашем процессе скорби. Это просто означает, что в этот момент мы осознаем потерю чего-то действительно важного.

Миллс: Какая связь между горем и депрессией? А может ли человек горевать, не впадая в депрессию?

О’Коннор: Суть скорби на самом деле заключается в тоске, стремлении к тому, чтобы этот человек вернулся или чтобы все стало так, как раньше. Теперь мы знаем как из диагностической клинической науки, так и из исследований мозга, что горе и депрессия — это не одно и то же. У нас может быть и горе, и депрессия точно так же, как, например, у вас может быть депрессия и тревога, но у вас может быть одно без другого. При депрессии чувства обычно более глобальны. Хотя я могу чувствовать себя ужасно из-за того, что моего любимого человека больше нет, с депрессией я, вероятно, буду чувствовать себя ужасно из-за многих вещей. Я буду чувствовать себя виноватым за то, что я сделал в прошлом, и буду беспокоиться о том, как я общаюсь с людьми на работе, а также буду беспокоиться о вещах, которые я никогда не выполнял в своей жизни, которые я должен был сделать. Депрессия, как правило, носит глобальный характер. Скорбь действительно фокусируется на любимом человеке. Дело в том, что мне нужно, чтобы этот человек вернулся. Я не могу сделать это без этого человека со мной. Так что это немного другой опыт.

Миллс: В своей новой книге вы написали о том, что потеря любимого человека может ощущаться как потеря части себя, и вы связали это с работой Артура Арона, еще одного психолога, который недавно участвовал в этом подкасте. Можешь рассказать об этой связи? Почему мы так переживаем потерю?

О’Коннор: Мм-хм, ну, чтобы подумать о том, что происходит, когда мы теряем любимого человека, вы должны сначала признать, что мозг кодирует связь. Когда вы влюбляетесь в своего супруга или в своего ребенка, мозг кодирует эту связь. По сути, это создает мы, не только вас и меня, но создает мы перекрывающихся переживаний. Из-за этого, когда любимого человека больше нет, мы на самом деле чувствуем, что часть нас отсутствует, верно? На очень нейронном и закодированном уровне в нашем представлении о «мы» есть дыра.

Это не просто метафорический способ, возможно, мы описываем чувство, будто в нашем сердце есть дыра. Тогда мы, возможно, придем к другому пониманию и сможем рассматривать такие вещи, как синдром фантомной конечности, верно? Когда люди, которым ампутировали руку или часть ноги, иногда испытывают зуд или боль в отсутствующей конечности. Мы знаем, что это потому, что мозг не перепрограммировал свое представление о теле. На самом деле мы испытываем ощущения в мозгу, которые не связаны с периферическими нервами. Я думаю, что мы подходим к пониманию того, что то, как мы кодируемся, может означать, что мы продолжаем ожидать наличия обеих частей себя. Вы ожидаете, что у вас будут обе части нас, когда мы функционируем в мире, а затем переживаете это как большую потерю, как пропажу, как отсутствие, когда их нет с нами.

Миллс: Значит, после того, как мы кого-то потеряли, в мозгу должна произойти какая-то перестройка?

О’Коннор: Есть. И кое-что из того, что мы знаем об этом, на самом деле взято из работы Зои Дональдсон из Колорадского университета в Боулдере. Она изучает полевок, этих маленьких грызунов, которые спариваются на всю жизнь. И поскольку они спариваются на всю жизнь, это дает нам возможность по-настоящему исследовать с точки зрения нейробиологии, что происходит, если у этой пары полевок пропадает самец. И что мы знаем, так это то, что в мозгу происходят обширные изменения. Когда связь первоначально формируется, происходят изменения в способе укладки белков в прилежащем ядре мозга, этой маленькой части сети вознаграждения в мозге. И затем, когда проходит время, есть эти нейроны, которые посвящены срабатыванию, когда мы приближаемся к партнеру, верно? И по мере того, как связь становится сильнее, у нас появляется все больше и больше этих нейронов, которые просто показывают, насколько важно, что эта функция поиска нашего партнера и проведения с ним времени получает так много ресурсов мозга.

И затем, при разлуке, мы видим все физиологические изменения, которые происходят, гормоны стресса увеличиваются, как кортизол или кортикостерон у животных. И мы видим, что дофамин и окситоцин действительно пытаются мотивировать нас найти их снова. Таким образом, со временем в мозгу происходят нейронные и транскрипционные изменения, когда полевки пытаются понять, что произошло. И тогда аналогия с людьми, хотя у нас есть дополнительные два фунта мозга, так что это, конечно, сложнее, чем у полевок, но, тем не менее, я думаю, мы видим, как мозг действительно должен обновляться и изменяться, и это отчасти механический процесс. и все это требует времени.

Миллс: Большая часть вашей работы посвящена так называемому «сложному горю». В чем разница между сложным горем и просто повседневным горем?

О’Коннор: Да. Мне нравится термин «осложненное горе», но я должен быть честным со слушателем, термин, который был выбран DSM, Диагностическим и статистическим руководством , представляет собой длительное расстройство горя, и это было недавно принято фактически в течение последнего года. . Причина в том, что мне нравится термин «осложненное горе», и на самом деле исследователи рассматривают почти одни и те же явления, когда они используют оба термина, но сложное горе напоминает мне, что мы говорим об осложнениях.

Вот аналогия, которая может помочь. Если вы сломаете кость, мы на самом деле ничего не сделаем, чтобы связать эти клетки вместе, верно? Это естественный процесс исцеления, который происходит. Хотя мы могли бы сделать что-то, чтобы поддержать этот процесс. Таким образом, мы можем носить гипс, например, чтобы поддерживать его, или использовать костыли, правильно, чтобы дать немного дополнительных ресурсов. И это естественный процесс, если только иногда у нас не возникают осложнения, связанные с инфекцией в области, которая пытается зажить, или, возможно, происходит вторичный перелом кости.

И в этих обстоятельствах может быть очень полезно вмешательство, чтобы вернуть эту кость на ее типичную траекторию заживления. Итак, аналогия в том, что я думаю, что горе — это естественная реакция на потерю, это то, что делает наш мозг, наш разум, наше тело в ответ. И подавляющее большинство из нас довольно устойчивы. Из работы Джорджа Бонанно мы знаем, что подавляющее большинство из нас найдет способ как бы восстановить эту осмысленную жизнь, найдет способ продолжать любить наших внуков, готовить обед на столе и выходить в продуктовый магазин, все эти вещи. Трудности возникают, когда мы можем сойти с рельсов в этом процессе и длительном расстройстве горя, а вмешательства, которые были разработаны для лечения длительного расстройства горя, на самом деле сосредоточены на попытке создать новые навыки у человека, который был сорван в своем естественном процессе горя, и дать им возможность использовать эти новые навыки, чтобы вернуться на траекторию исцеления.

Значит, вмешательство не предназначено для того, чтобы заставить их перестать горевать, идея не в этом. Но скорее позаботиться о том, как они сбились с пути, о конкретных мыслях, которые у них возникают, о поведении, которое не помогает, поскольку они мужественно пытаются двигаться вперед. И, вмешиваясь таким образом, мы теперь знаем некоторые потрясающие работы Кэти Шир из Колумбийского университета, теперь мы знаем, что мы можем эффективно вмешиваться для людей, которые страдали расстройством горя в течение десяти лет, они все еще получают пользу от этого типа. психотерапии.

Миллс: И это просто заставляет людей думать иначе? Это похоже на когнитивно-поведенческую терапию? Дают ли вам упражнения, чтобы вы не размышляли? Я имею в виду, что вы пытаетесь сделать с человеком, у которого расстройство?

О’Коннор: Есть несколько разных аспектов. Длительное лечение расстройства горя, которое она разработала, представляет собой мануальную терапию и включает в себя ряд вещей. Один из них действительно акцентирует внимание на проигрыше. Многие из нас, даже когда мы говорим о том, как ужасно переживает горе, это все же отличается от сосредоточения внимания на том, что произошло в момент смерти или когда мы окончательно осознали, что этот человек просто не вернется. Многим людям нужно больше времени на эти воспоминания, чтобы действительно понять, что произошло и как они понимают этот опыт. Таким образом, они будут проводить типы того, что мы могли бы назвать экспозиционной терапией, когда клиенты будут говорить об этом, записывать это, а затем слушать, развивая при этом навыки: «Как мне войти в чувство горя, а затем выйти из него? опять таки?» Развитие новых навыков, связанных с эмоциями, регулированием, развитие навыков, связанных с принятием.

Но и другие вещи, другой аспект — это не просто сосредоточение на потере, а сосредоточение, как я сказал, на восстановлении, какова жизнь для вас сейчас? И многие люди из-за того, что горе так болезненно, стали избегать ситуаций, напоминаний или людей, связанных с их умершим любимым человеком. И проблема с избеганием в том, что оно имеет свойство распространяться, верно? Поэтому мы начинаем избегать небольшого количества вещей, а затем начинаем избегать все большего и большего количества вещей, которые напоминают нам об этих болезненных чувствах горя.

С точки зрения мозга, если мы собираемся узнать, на что похожа жизнь сейчас, и мы собираемся узнать, что имеет для нас смысл, что может быть значимым, мы должны получить новый опыт, вот как мозг учится. Таким образом, терапия помогает найти возможности, вещи, которых вы могли бы избегать, а также вещи, которые вы могли бы попробовать прямо сейчас. А когда люди поддерживают и поощряют, а иногда даже разрешают вести себя по-новому, их мозг узнает, что жизнь полна множества возможностей.

И, наконец, работа с системой поддержки человека, который скорбит, чтобы он понял, через что проходит этот человек, и что он может оказать такую ​​мужественную поддержку, а также не отступить от интенсивности скорбящего человека. чувства.

Миллс: Итак, когда многие люди думают о горе, им на ум приходят пять стадий горя Элизабет Кюблер-Росс, верно? Отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, принятие. Но вы написали, что эти этапы не являются точной картиной того, как люди горюют. Так как же пять стадий стали стандартом того, как мы думаем о горе, и есть ли какая-то часть этой модели, которая, по вашему мнению, имеет смысл?

О’Коннор: Что ж, это отличный пример, я думаю о том, как полезно проводить различие между горем и горем. Так что я с огромным уважением отношусь к доктору Элизабет Кюблер-Росс, психиатру, работавшему в 1960-х годах, женщине в своей области, когда в ее области было не так много женщин, и она делала то, что делает любой хороший ученый, когда работает с явление — она описала, верно? Итак, у нее возникла революционная идея, что мы можем разговаривать с неизлечимо больными людьми, спрашивать их, каковы их переживания. Затем она обучала и других ординаторов, и капелланов, и социальных работников, и психологов, и врачей, чтобы они тоже разговаривали с неизлечимо больными людьми и узнавали, каково их горе, и это потом применялось и к людям, потерявшим близких.

Итак, она очень точно описала горе. Гнев — это часть горя, не так ли? Депрессия часто является частью чувства горя. Что делает это трудным, мы теперь знаем из некоторых недавних работ Джейсона Холланда и Боба Неймейера, которые рассматривали траекторию горя с течением времени. Таким образом, разница между тем, как ощущается момент, скажем, гневом, который кто-то выражает, по сравнению с тем, как этот гнев может измениться, если вы будете брать интервью у одного и того же человека несколько раз в течение года или пары лет его жизни. Итак, теперь мы знаем, что линейного процесса не существует. Мы не делаем всю депрессию, а затем приходим ко всему принятию, скорее, исследования показывают, что с течением времени тоска снижается, а принятие увеличивается, но это не происходит ступенчато. Скорее, мы знаем, например, что на годовщинах или праздниках у людей, как правило, вновь возникает горе. Это не означает, что траектория их скорби все еще не идет в правильном направлении. Это просто означает, что это моменты, когда люди осознают свое горе.

Так что, если мы используем это как описание, я думаю, это сработает. Если мы используем его как рецепт того, как горевать, я думаю, что он часто не соответствует опыту людей, и это не означает, что их опыт в чем-то неправильный.

Миллс: Недавно у нас был еще один эпизод с психологом, доктором Полиной Босс, которая является экспертом по тому, что она называет неоднозначной потерей. Это потеря, когда любимый человек отсутствует физически, но нет тела, как военнопленный, или когда человек присутствует физически, но отсутствует мысленно, как при слабоумии. Наш мозг обрабатывает неоднозначные потери иначе, чем более четкие потери, такие как реальная смерть?

О’Коннор: Это такая важная работа, и я думаю, что люди действительно резонируют с этой идеей неоднозначной потери, потому что это так сложно. Итак, как я описал ранее, даже в очень четком случае, когда мы были там, когда человек умер, мы уже имеем дело с этими двумя потоками информации, которые конфликтуют друг с другом. Итак, с одной стороны, у нас есть память о том, что мы были у постели, о том, что этот человек умер, а с другой стороны, из-за этой связи, которую мы сформировали, способ, которым мы кодируем привязанность, таков: «Этот человек всегда будет здесь для меня, и я всегда буду здесь для них». На самом деле нам не нужно находиться в чьем-то присутствии, чтобы у нас появилась эта вера в привязанность, верно? Вы не смогли бы посылать своих детей в школу каждый день. Если вы не знали глубоко в конце дня, мы все собираемся—

Миллс: Вернись.

О’Коннор: Верно? В яблочко. Что они все вернутся домой ночью, и поэтому вера в привязанность на самом деле не зависит от присутствия человека. Ну, даже в ярко выраженном случае скорби эти две вещи изначально противоречат друг другу, не так ли? У нас есть память, с одной стороны, а с другой стороны, это вечные отношения, и решение состоит в том, чтобы просто найти их, если они не в нашем присутствии. Так что, я думаю, это вызывает сильную дезориентацию и является частью того, почему скорбь занимает так много времени. Теперь, если вы добавите ко всем этим трудностям и неуверенности, что у вас нет воспоминаний об этом человеке, о том, что вы видели его тело на похоронах, о том, что у вас есть место захоронения, то это делает горе еще более сложным. , еще больше дезориентирует или может занять еще больше времени. Поэтому, хотя я думаю, что мы испытываем чувство горя, точно так же, как в случае явной смерти, вместе с ним появляются все эти дополнительные слои.

Миллс: Это немного связано в том смысле, что когда люди скорбят об умершей знаменитости, кем-то, кем они очень восхищались. Точно так же это не физическая потеря, потому что у вас не было реальных отношений с человеком, кроме тех, которые были у вас в уме. И вы назвали это парасоциальным горем. Как получается, что мы можем испытывать сильную скорбь по такому человеку, знаменитости, тому, кем мы восхищались, который скончался?

О’Коннор: Захватывающее явление, не так ли? Мы часто видим, когда кто-то из известных актеров или музыкантов умирает именно от этого излияния горя, и это почти непостижимо. Как эти люди, которые не знали этого человека, были настолько тронуты, что пришли на место и оставили цветы и свечи? Вы даже просто слышите, как люди описывают, или, возможно, сами чувствуете ту боль, которая действительно остается с вами, когда умирает знаменитость, актер или музыкант. Я думаю, это относится именно к тому, что вы говорили, в то время как нет никаких официальных отношений, на которые можно было бы указать извне, и, конечно же, мы знаем, что этот человек нас не знает. С другой стороны, многие из этих форм искусства дают нам доступ к некоторым нашим внутренним эмоциям.

Думая о том, как музыканты будут писать тексты, мы думаем: «Боже мой, как они могли знать это обо мне, верно? Это действительно описывает то, что я чувствую». Я думаю, что это своего рода связь, и часто эти отношения, я бы назвал их, эти связи с актерами и музыкантами, случаются в нашей жизни, когда мы действительно пытаемся найти слова для того, что мы чувствуем внутри. Так что то время, которое мы запоем наблюдали за актером или проводили время, снова и снова слушая музыку, я думаю, что в каком-то смысле это своего рода связь. Следовательно, это парасоциальное горе означает, что мы теряем человека, который действительно понимал, как мы видим мир, и мы часто связываем это с определенным периодом в нашей жизни, верно? Так что, если умирает музыкант, которого я слушаю на протяжении всего колледжа, я чувствую, что часть моей студенческой личности тоже ушла, чего у меня больше никогда не будет, понимаете?

Миллс: Ага. Мы очень ностальгируем. Да, я могу понять эту потерю. Итак, я слышал, как вы говорили в некоторых интервью, что горе или тяжелая утрата — это несоответствие здоровью. Что ты имеешь в виду?

О’Коннор: Ну, мы не часто думаем об этом таким образом, но мы знаем, что смертность, конечно, разная в разных сообществах. Таким образом, уровень смертности действительно стал очевиден во время пандемии COVID, насколько по-разному она затрагивала меньшинства, чернокожих, коренных жителей и цветных людей. Таким образом, мы забываем, что результатом этого является то, что тяжелая утрата также является неравенством в здоровье. Таким образом, даже просто взяв пример с COVID, мы знаем, что у чернокожих американских детей вероятность смерти опекуна была более чем в два раза выше, чем у белых американских детей. А для детей американских индейцев вероятность смерти опекуна была более чем в четыре раза выше. И поэтому, если вы думаете о справедливости в отношении здоровья, то, если мы говорим о скорби на уровне общественного здравоохранения, на социокультурном уровне, то для нас важно, чтобы ресурсы применялись таким образом, чтобы мы все могли обрабатывать свое горе здоровым образом. . И это может означать, что в одних местах нужно разместить больше ресурсов, чем в других, чтобы привести всех к одинаковому уровню возможностей скорбеть и получать поддержку. Я думаю, что важным аспектом политики является рассмотрение того, как мы применяем обучение горю в школах? Как мы предлагаем консультации? Какие, даже приложения, мы могли бы создать, которые были бы культурно информированы, чтобы люди, которые находятся в разных сообществах, могли найти то, что им нужно, чтобы горевать здоровым способом.

Миллс: Люди часто не знают, что делать, чтобы поддержать того, кто в горе. Какие правильные слова сказать, какую поддержку оказать? И можно ли на это обратить внимание, например, когда вы проводите исследование мозга, чтобы знать, что заставляет людей чувствовать себя лучше?

О’Коннор: Это довольно сложно, быть с человеком, который скорбит, есть интенсивность, с которой довольно трудно сидеть. Люди переживают худший опыт в своей жизни. Они будут описывать это так часто и часто довольно неожиданно. Поэтому очень часто мы не знаем, каково будет горе, пока не войдем в эту дверь. Итак, трудность в том, что, особенно в нашей культуре, я думаю, что наша цель часто, когда мы пытаемся оказать поддержку скорбящему человеку, цель, которую мы имеем в виду, — подбодрить его, верно? Мы не хотим, чтобы они чувствовали это сильное горе.

Что ж, давайте на секунду задумаемся об этом с точки зрения скорбящего человека. Таким образом, для скорбящего человека у него часто бывает этот неожиданный опыт, который действительно интенсивен. Как будто шкала эмоций только что повернулась вверх, и теперь они сидят с кем-то, кто пытается помочь им войти в состояние, отличное от того, в котором они находятся, верно? Пытается их развеселить. Я думаю, что для многих скорбящих людей это кажется еще более отчужденным: мне уже трудно переживать то, что я переживаю, и теперь есть разрыв, если я должен вести себя так, как будто я чувствую себя хорошо или как будто то, что вы говорите сделал все хорошо в мире снова. И поэтому я думаю, что наша цель, возможно, не столько подбодрить их, сколько просто быть с ними. Что они узнают о жизни сейчас? Что они узнают о том, как чувствует горе? Можем ли мы просто быть с ними и дать им знать, что мы будем с ними, сколько бы времени и какую бы форму это ни приняло? И я буду совершенно честен. Я работал со многими скорбящими людьми. Мне комфортно, когда люди безудержно плачут. И я до сих пор говорю вещи, которые, как мне кажется, о боже, звучали так бесчувственно, понимаете?

Мельницы: Да.

О’Коннор: И поэтому я пытаюсь просто сказать людям: «Послушайте, я не знаю, почему я это сказал. Мне жаль. Это, вероятно, не звучало, это не имело для вас никакого смысла. Я лучше просто узнаю, что будет полезно для вас. Хочешь просто покататься и вообще не разговаривать? Ты хочешь просто притвориться, что этого не было, и пойти в кино, или ты хочешь поговорить об этом и рассказать мне, на что это похоже. Недавно друг, входящий в круг моих друзей, пережил смерть своей мамы, и он взорвался от гнева после того, что мы все вместе делали, и наши друзья такие: «Что с ним не так?» И я сказал: «Ребята, он потерял кого-то пару месяцев назад. Для него все немного на пределе». И просто дать ему немного дополнительной осторожности и немного дополнительной выгоды от сомнений имеет большое значение.

Миллс: Итак, что вы сейчас изучаете? На какие следующие вопросы вы хотите ответить?

О’Коннор: Что ж, одна из вещей, к которой привело различие между горем и горем, — это понимание того, что большая часть нашей работы по нейровизуализации изучает горе. Он изучает этот момент. Таким образом, в сканере люди, потерявшие близких, часто приносили нам фотографии умершего человека, и мы можем сканировать их, чтобы в сканере нейровизуализации они смотрели на фотографию своего любимого человека в очках и сравнивали это слово с просмотром. фото незнакомца. Итак, у нас есть несколько способов вызвать этот момент реакции на горе.

Но чего у нас пока мало, так это того, что меняется со временем. Если бы мы просканировали одного и того же человека несколько раз в течение первого или двух лет его скорби, мы могли бы увидеть некоторые вещи, которые изменились. Таких исследований немного, но очень мало. И я думаю, что это помогло бы нам лучше понять, как выглядит типичная траектория, возможно, как она выглядит, когда у людей нет этого увеличения принятия и уменьшения стремления. Так что это один из методов, которые, я думаю, мы должны ожидать, чтобы понять больше.

Миллс: Что ж, доктор О’Коннор, я хочу поблагодарить вас за то, что вы пришли ко мне сегодня. Это было действительно интересно, и я надеюсь, что это будет полезно нашим слушателям. Спасибо.

О’Коннор: Большое спасибо. Спасибо за этот важный разговор с людьми.

Миллс: Вы можете найти предыдущие выпуски Talking of Psychology на нашем веб-сайте www.speakingofpsychology.org или на Apple, Stitcher или в любом другом месте, где вы получаете свои подкасты. И если вы слушаете на Apple, пожалуйста, оставьте нам отзыв. Если у вас есть комментарии или идеи для будущих подкастов, вы можете написать нам по адресу [email protected]. К слову о психологии продюсирует Леа Винерман. Наш звуковой редактор — Крис Кондаян. Спасибо, что выслушали.

От имени Американской психологической ассоциации я Ким Миллс.

 

Как горе перестраивает мозг

Невролог Лиза М. Шульман, доктор медицинских наук, FAAN, объясняет, как трагедия влияет на мозг

Шульман, доктор медицинских наук, объясняет влияние травмирующих событий, таких как потеря и личная трагедия, на мозг. Доктор Шульман является директором Центра болезни Паркинсона и двигательных расстройств Университета Мэриленда и заслуженным ученым Розалин Ньюман в области болезни Паркинсона. Она также работала казначеем Американской академии неврологии и членом их совета директоров, а в 2018 году получила президентскую премию от AAN за вклад в Академию и неврологическую профессию. Узнайте об основных выводах виртуального мероприятия ниже.

Реакция мозга на горе

Горе бывает разных форм. Будь то смерть любимого человека, серьезная болезнь или травма, развод, жестокое обращение или другая причина, мозг интерпретирует горе как эмоциональную травму или посттравматическое стрессовое расстройство. Доктор Шульман объясняет, что человеческий мозг справляется с эмоциональными травмами и стрессом, используя один и тот же набор процессов.

«Травматическая утрата воспринимается как угроза выживанию и нарушение защитных механизмов выживания и защиты», — говорит доктор Шульман. Эта реакция включает механизм борьбы или бегства, который повышает кровяное давление и частоту сердечных сокращений и высвобождает определенные гормоны. Горе и утрата по-разному влияют на мозг и тело. Они могут вызывать изменения в памяти, поведении, сне и функциях организма, воздействуя как на иммунную систему, так и на сердце. Это также может привести к когнитивным эффектам, таким как туман в голове. Цель мозга? Выживание.

«Горе — это нормальный защитный процесс, — говорит доктор Шульман. «Этот процесс является эволюционной адаптацией, способствующей выживанию перед лицом эмоциональной травмы». Изменения в работе мозга в основном остаются незамеченными, когда человек продолжает нормально функционировать, но эти переживания все же влияют на работу мозга.

Как трагедия влияет на мозг

В ответ на травмирующие события мозг создает связи между нервами и усиливает или ослабляет существующие связи в зависимости от продолжительности и степени эмоциональной реакции. Нейропластичность, или способность изменять нейронные связи, позволяет мозгу компенсировать травмы, болезни, потери и другие травмирующие события, влияющие на жизнь, путем формирования новых нейронных связей на основе этих переживаний. Это помогает человеку адаптироваться к новым ситуациям или среде.

Стресс от низкого до умеренного увеличивает рост нервов и улучшает память, уменьшая страх. Однако хронический стресс вызывает снижение роста нервов и памяти и усиливает страх, помогая человеку сосредоточиться на выживании. Эта реакция на стресс может иметь негативные последствия, и чем чаще она происходит, тем больше она становится жесткой.

«Когда цепь срабатывает неоднократно, — говорит доктор Шульман, — она усиливается и становится настройкой по умолчанию». В долгосрочной перспективе горе может нарушить различные когнитивные области памяти, принятия решений, зрительно-пространственных функций, внимания, беглости слов и скорости обработки информации.

Исцеление мозга после потери

По словам доктора Шульмана, даже последствия длительного хронического стресса обратимы. Она указывает на практики осознанности и релаксации, такие как ведение дневника, когнитивно-поведенческая терапия, консультирование, творчество и медитация, как на способы посттравматического роста.