Тургенев «Отцы и дети», глава 23 – читать онлайн
(См. краткое содержание главы XXIII и полный текст романа по главам.)
Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему понять, что он нисколько не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно: на него нашла лихорадка работы. С Павлом Петровичем он уже не спорил, тем более что тот в его присутствии принимал чересчур аристократический вид и выражал свои мнения более звуками, чем словами. Только однажды Павел Петрович пустился было в состязание с нигилистом по поводу модного в то время вопроса о правах остзейских дворян,[1] но сам вдруг остановился, промолвив с холодною вежливостью:
– Впрочем, мы друг друга понять не можем; я, по крайней мере, не имею чести вас понимать.
– Еще бы! – воскликнул Базаров. – Человек все в состоянии понять – и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии.
– Что, это остроумно? – проговорил вопросительно Павел Петрович и отошел в сторону.
Отцы и дети. Художественный фильм по роману И. С. Тургенева. 1958
Впрочем, он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими-то очень проворными кулачками, находившимися у ней в горле. Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый день приходил, как он выражался «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его. Он не стеснял молодого естествоиспытателя: садился где-нибудь в уголок комнаты и глядел внимательно, изредка позволяя себе осторожный вопрос. Во время обедов и ужинов он старался направлять речь на физику, геологию или химию, так как все другие предметы, даже хозяйственные, не говоря уже о политических, могли повести если не к столкновениям, то ко взаимному неудовольствию.
Николай Петрович догадывался, что ненависть его брата к Базарову нисколько не уменьшилась. Неважный случай, между многими другими, подтвердил его догадки. Холера стала появляться кое-где по окрестностям и даже «выдернула» двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» – отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину?» Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо… А между тем в доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил душу, а охотно беседовал… Это существо была Фенечка.
Он встречался с ней большею частью по утрам рано, в саду или на дворе; в комнату к ней он не захаживал, и она всего раз подошла к его двери, чтобы спросить его – купать ли ей Митю или нет? Она не только доверялась ему, не только его не боялась, она при нем держалась вольнее и развязнее, чем при самом Николае Петровиче.
Трудно сказать, отчего это происходило; может быть, оттого, что она бессознательно чувствовала в Базарове отсутствие всего дворянского, всего того высшего, что и привлекает и пугает. В ее глазах он и доктор был отличный, и человек простой. Не стесняясь его присутствием, она возилась с своим ребенком и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его рук приняла ложку лекарства. При Николае Петровиче она как будто чуждалась Базарова: она это делала не из хитрости, а из какого-то чувства приличия. Павла Петровича она боялась больше, чем когда-либо; он с некоторых пор стал наблюдать за нею и неожиданно появлялся, словно из земли вырастал за ее спиною в своем сьюте, с неподвижным зорким лицом и руками в карманах. «Так тебя холодом и обдаст», – жаловалась Фенечка Дуняше, а та в ответ ей вздыхала и думала о другом «бесчувственном» человеке. Базаров, сам того не подозревая, сделался жестоким тираном ее души.
Фенечке нравился Базаров; но и она ему нравилась.
Даже лицо его изменялось, когда он с ней разговаривал: оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая-то шутливая внимательность. Фенечка хорошела с каждым днем. Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы; такая эпоха наступила для Фенечки. Все к тому способствовало, даже июльский зной, который стоял тогда. Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче: загар не приставал к ней, а жара, от которой она не могла уберечься, слегка румянила ее щеки да уши и, вливая тихую лень во все ее тело, отражалась дремотною томностью в ее хорошеньких глазках. Она почти не могла работать; руки у ней так и скользили на колени. Она едва ходила и все охала да жаловалась с забавным бессилием.
– Ты бы чаще купалась, – говорил ей Николай Петрович.
Он устроил большую, полотном покрытую купальню в том из своих прудов, который еще не совсем ушел.
– Ox, Николай Петрович! Да пока до пруда дойдешь – умрешь, и назад пойдешь – умрешь.
Ведь тени-то в саду нету.
– Это точно, что тени нету, – отвечал Николай Петрович и потирал себе брови.
Однажды, часу в седьмом утра, Базаров, возвращаясь с прогулки, застал в давно отцветшей, но еще густой и зеленой сиреневой беседке Фенечку. Она сидела на скамейке, накинув по обыкновению белый платок на голову; подле нее лежал целый пук еще мокрых от росы красных и белых роз. Он поздоровался с нею.
– А! Евгений Васильич! – проговорила она и приподняла немного край платка, чтобы взглянуть на него, причем ее рука обнажилась до локтя.
– Что вы это тут делаете? – промолвил Базаров, садясь возле нее. – Букет вяжете?
– Да; на стол к завтраку. Николай Петрович это любит.
– Но до завтрака еще далеко. Экая пропасть цветов!
– Я их теперь нарвала, а то станет жарко и выйти нельзя. Только теперь и дышишь. Совсем я расслабела от этого жару. Уж я боюсь, не заболею ли я?
– Это что за фантазия! Дайте-ка ваш пульс пощупать. – Базаров взял ее руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не стал считать ее ударов.
– Сто лет проживете, – промолвил он, выпуская ее руку.
– Ах, сохрани бог! – воскликнула она.
– А что? Разве вам не хочется долго пожить?
– Да ведь сто лет! У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет – так уж что же это была за мученица! Черная, глухая, горбатая, все кашляла; себе только в тягость. Какая уж это жизнь!
– Так лучше быть молодою?
– А то как же?
– Да чем же оно лучше? Скажите мне!
– Как чем? Да вот я теперь, молодая, все могу сделать – и пойду, и приду, и принесу, и никого мне просить не нужно… Чего лучше?
– А вот мне все равно: молод ли я или стар.
– Как это вы говорите – все равно? это невозможно, что вы говорите.
– Да вы сами посудите, Федосья Николавна, на что мне моя молодость? Живу я один, бобылем…
– Это от вас всегда зависит.
– То-то что не от меня! Хоть бы кто-нибудь надо мною сжалился.
Фенечка сбоку посмотрела на Базарова, но ничего не сказала.
– Это что у вас за книга? – спросила она, погодя немного.
– Это-то? Это ученая книга, мудреная.
– А вы все учитесь? И не скучно вам? Вы уж и так, я чай, все знаете.
– Видно, не все. Попробуйте-ка вы прочесть немного.
– Да я ничего тут не пойму. Она у вас русская? – спросила Фенечка, принимая в обе руки тяжело переплетенный том. – Какая толстая!
– Русская.
– Все равно я ничего не пойму.
– Да я и не с тем, чтобы вы поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается.
Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью «о креозоте»,[2] засмеялась и бросила книгу… она скользнула со скамейки на землю.
– Я люблю тоже, когда вы смеетесь, – промолвил Базаров.
– Полноте!
– Я люблю, когда вы говорите. Точно ручеек журчит.
Фенечка отворотила голову.
– Какой вы! – промолвила она, перебирая пальцами по цветам. – И что вам меня слушать? Вы с такими умными дамами разговор имели.
– Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка.
– Ну, вот еще что выдумали! – шепнула Фенечка и поджала руки.
Базаров поднял с земли книгу.
– Это лекарская книга, зачем вы ее бросаете?
– Лекарская? – повторила Фенечка и повернулась к нему. – А знаете что? Ведь с тех пор, как вы мне те капельки дали, помните? уж как Митя спит хорошо! Я уж и не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право.
– А по-настоящему надо лекарям платить, – заметил с усмешкой Базаров. – Лекаря, вы сами знаете, люди корыстные.
Фенечка подняла на Базарова свои глаза, казавшиеся еще темнее от беловатого отблеска, падавшего на верхнюю часть ее лица. Она не знала – шутит ли он или нет.
– Если вам угодно, мы с удовольствием… Надо будет у Николая Петровича спросить…
– Да вы думаете, я денег хочу? – перебил ее Базаров. – Нет, мне от вас не деньги нужны.
– Что же? – проговорила Фенечка.
– Что? – повторил Базаров. – Угадайте.
– Что я за отгадчица!
– Так я вам скажу; мне нужно… одну из этих роз.
Фенечка опять засмеялась и даже руками всплеснула, до того ей показалось забавным желание Базарова. Она смеялась и в то же время чувствовала себя польщенною. Базаров пристально смотрел на нее.
– Извольте, извольте, – промолвила она наконец и, нагнувшись к скамейке, принялась перебирать розы. – Какую вам, красную или белую?
– Красную, и не слишком большую.
Она выпрямилась.
– Вот возьмите, – сказала она, но тотчас же отдернула протянутую руку и, закусив губы, глянула на вход беседки, потом приникла ухом.
– Что такое? – спросил Базаров. – Николай Петрович?
– Нет… Они в поле уехали… да я и не боюсь их… а вот Павел Петрович… Мне показалось…
– Что?
– Мне показалось, что они тут ходят. Нет… никого нет. Возьмите. – Фенечка отдала Базарову розу.
– С какой стати вы Павла Петровича боитесь?
– Они меня все пугают. Говорить – не говорят, а так смотрят мудрено. Да ведь и вы его не любите. Помните, прежде вы все с ним спорили.
Я и не знаю, о чем у вас спор идет, а вижу, что вы его и так вертите, и так…
Фенечка показала руками, как, по ее мнению, Базаров вертел Павла Петровича.
Базаров улыбнулся.
– А если б он меня побеждать стал, – спросил он, – вы бы за меня заступились?
– Где ж мне за вас заступаться? да нет, с вами не сладишь.
– Вы думаете? А я знаю руку, которая захочет, и пальцем меня сшибет.
– Какая такая рука?
– А вы небось не знаете? Понюхайте, как славно пахнет роза, что вы мне дали.
Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку… Платок скатился с ее головы на плеча; показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос.
– Постойте, я хочу понюхать с вами, – промолвил Базаров, нагнулся и крепко поцеловал ее в раскрытые губы.
Она дрогнула, уперлась обеими руками в его грудь, но уперлась слабо, и он мог возобновить и продлить свой поцелуй.
Сухой кашель раздался за сиренями. Фенечка мгновенно отодвинулась на другой конец скамейки.
Павел Петрович показался, слегка поклонился и, проговорив с какой-то злобною унылостью: «Вы здесь», – удалился. Фенечка тотчас подобрала все розы и вышла вон из беседки.
– Грешно вам, Евгений Васильич, – шепнула она уходя. Неподдельный упрек слышался в ее шепоте.
Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно. Но он тотчас же встряхнул головой, иронически поздравил себя «с формальным поступлением в селадоны» и отправился к себе в комнату.
А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он остался там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он? до того лицо его потемнело.
– Ты знаешь, я иногда страдаю разлитием желчи, – спокойно отвечал ему Павел Петрович.
[1] «по поводу модного в то время вопроса о правах остзейских дворян» . – Большинство дворянства Прибалтийского края (Эстландии, Лифляндии, Курляндии) в вопросе об освобождении крестьян стояло на крайне реакционных позициях.
Опасаясь, что освобождение крестьян с землей в русских губерниях вынудит их дать землю прибалтийским крестьянам (освобожденным ранее без земли), остзейские (т. е. прибалтийские; Остзее – немецкое название Балтийского моря) дворяне доказывали, что частная собственность на всю землю – неотъемлемая привилегия дворянства. «Остзейский» способ освобождения, обрекавший крестьян на батрачество, был осужден передовой русской общественностью.
[2] Креозот – пахучая дезинфицирующая жидкость. Ею, например, пропитывали шпалы.
Краткое содержание романа «Отцы и дети» И. С. Тургенева по главам
Действие романа «Отцы и дети» начинается 20 мая 1859 года неподалеку от села Марьино где-то в глубинке Российской Империи.
Читайте также: Кратчайшее содержание романа
Глава 1
Помещик Николай Петрович Кирсанов на постоялом дворе *** шоссе ожидает прибытия своего 23-летнего сына Аркадия, студента, который 4 года обучался в Петербурге и получил звание кандидата.
Первые три года Николай Петрович жил в Петербурге вместе с сыном:
«В 55-м году он повез сына в университет; прожил с ним три зимы в Петербурге, почти никуда не выходя и стараясь заводить знакомства с молодыми товарищами Аркадия. На последнюю зиму он приехать не мог»
— «Отцы и дети». Из описания Н. Кирсанова
В 15 верстах
(16 км)
от шоссе находится имение Кирсанова в 200 душ, он старается внедрять нововведения в жизнь деревни и даже организовал ферму. Он сын боевого генерала Пиотра Кирсанова, но не пошел по стопам отца, так как еще в юности сломал ногу и на всю жизнь остался «хроменьким». Любимая жена Николая Петровича скончалась 13 лет назад, и теперь он живет вдвоем с братом Павлом. Село Кирсанова носит название Марьино — в честь покойной супруги Николая Петровича.
Глава 2
Аркадий прибывает вместе со своим другом Евгением Базаровым, человеком простого происхождения, но гордящимся этим.
Базаров на 5-7 лет старше Аркадия. Он общается на грубоватом, безыскусном языке. Аркадий просит отца подружиться с ним и подчеркивает, что товарищ прост и церемоний не любит.
После знакомства все вместе они едут в имение Кирсановых. Базаров едет в тарантасе (среднее между телегой и коляской), а Николай Петрович с Аркадием усаживаются в коляску.
Глава 3
Николай Петрович безмерно рад прибытию сына. По дороге они разговаривают о делах в имении и природе, но Аркадий все время оборачивается на Базарова, как будто боится, что тот услышит его размышления о красоте природы, о том, что ему интересны дела в имении. Аркадий явно дорожит уважением Базарова, и вновь просит отца подружиться с ним.
Николай Петрович стыдливо рассказывает сыну, что он поселил в своем доме некую Фенечку, молодую девушку из простого народа (что считалось неприличным), но если Аркадий против, она уедет. Сын отвечает, что это необязательно. Оба чувствуют неловкость и меняют тему разговора.
Глава 4
По прибытию в имение Кирсановых Базаров знакомится с дядей Аркадия, Павлом Петровичем. Его безупречный вид сильно выделяется на фоне неопрятно выглядевшего Базарова.
«…вошел в гостиную человек среднего роста, одетый в темный английский сьют, модный низенький галстух и лаковые полусапожки… На вид ему было лет сорок пять: коротко остриженные седые волосы отливали темным блеском, лицо его, желчное, но без морщин, необыкновенно правильное и чистое, словно выведенное тонким и легким резцом, являло следы красоты замечательной»
— «Отцы и дети». Из описания Павла Петровича Кирсанова
Как только молодые люди уходят привести себя в порядок перед обедом, Павел Петрович начинает расспрашивать брата о Базарове, который явно ему не понравился. Позже и Базаров высказывает Аркадию мнение о его дяде: для него он чудак и щеголь, неуместный в деревне.
Евгений Базаров.
Иллюстрация П.М. Боклевского. Последняя четверть XIX в.
Глава 5
Наутро Базаров отправляется на прогулку изучать окрестности. За ним увязываются дворовые мальчишки, и все отправляются на болото ловить лягушек, для упражнений в анатомии.
Фенечка отказывается выходить к завтраку, под предлогом болезни, но на самом деле она стесняется Аркадия. Молодой человек сам идет к ней, и узнает, что у его отца и Фенечки родился сын Митя. Он радуется и пеняет отцу на то, что тот скрыл факт рождения еще одного сына. Николай Кирсанов растроган и не знает, что ответить.
Отец и дядя расспрашивают Аркадия о его друге, и узнают, что он сын лекаря и относится к течению нигилистов, которых недолюбливает Павел Петрович:
— Нигилист, — проговорил Николай Петрович. — Это от латинского nihil, ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека, который… который ничего не признает?
— Скажи: который ничего не уважает, — подхватил Павел Петрович и снова принялся за масло.
— Который ко всему относится с критической точки зрения, — заметил Аркадий.
— А это не все равно? — спросил Павел Петрович.
— Нет, не все равно. Нигилист — это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
— «Отцы и дети». Из разговора Кирсановых
Глава 6
Во время совместного утреннего чаепития, разгорается спор между Павлом Петровичем и Базаровым. Оба не скрывают свою неприязнь друг к другу. Павел Петрович допытывается о сути его убеждений. Базаров сообщает, что не признает авторитетов, ценит немецкую науку, не видит значимости в русской науке. Также он отрицает ценность искусства.
— Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта, — перебил Базаров.
— Вот как, — промолвил Павел Петрович и, словно засыпая, чуть—чуть приподнял брови. — Вы, стало быть, искусства не признаете?
— Искусство наживать деньги, или нет более геморроя! — воскликнул Базаров с презрительною усмешкой.
— «Отцы и дети». Из спора Базарова с дядей Аркадия
Николай Петрович пытается перевести разговор в другое русло и просит Базарова помочь ему с выбором удобрений.
Глава 7
Чтоб изменить отношение Евгения к Павлу Петровичу, Аркадий рассказывает другу историю жизни своего дяди.
Некогда Павел Петрович был очень красив. Он воспитывался в пажеском корпусе. Став офицером, пользовался большим успехом в свете: Кирсанов был самоуверен, насмешлив и «забавно желчен». Он нравился женщинам, легко заводил романы, вызывал зависть у мужчин. В двадцать восемь он уже был капитаном, его ждала блестящая карьера. Однако всё внезапно изменилось: Павел Петрович страстно влюбился в княгиню Р., слывшую в свете легкомысленной кокеткой, хотя и не была красавицей. Она жила то в России, то за границей, держала себя довольно странно. Четыре года они расставались и снова сходились. В последний раз их любовь вспыхнула в Бадене, но, после расставания, Павел Петрович не смог быть ее другом и вернулся в Петербург.
Его жизнь потеряла смысл, карьера была утрачена, а спустя десять лет он узнал о смерти княгини. В это же время овдовел его брат. Вскоре Павел Петрович вместе с братом поселился в Марьино.
Но Базарова эта история не тронула. Он цинично заявляет:
«…человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что стал ни на что не способен, этакой человек — не мужчина, не самец»
— «Отцы и дети». Базаров о Павле Петровиче
Глава 8
Автор рассказывает историю знакомства Николая Кирсанова и Фенечки: Однажды ещё маленькой Фенечке в глаз попал пепел из печи и мама повела ее к Николаю Петровичу, он обработал глаз и ему понравилось милое детское личико Фенечки. С тех пор он начал часто смотреть за ней, она от него пряталась, смущаясь. Когда мать умерла, Николай Петрович забрал Фенечку жить с собой. Они полюбили друг друга, и, пол года назад, Фенечка родила Николаю сына Митю.
Глава 9
Базаров знакомится с Фенечкой и ее сыном Митей, случайно встретившись с их на прогулке. Аркадий объясняет Евгению, кто такая эта женщина, и тот отпускает комментарий, что у Николая Петровича «губа не дура». Аркадий говорит, что отцу стоило бы жениться на Фенечке, чтобы узаконить их отношения, но Базаров насмешливо удивляется тому, что друг придает значение такому пережитку, как брак.
Услышав, как Николай Кирсанов играет на виолончели композицию Шуберта, Базаров насмехается над старым романтиком, заявив, что «в 44 года играть на виолончели глупо», чем вызывает неодобрение Аркадия.
Глава 10
Действие романа продолжается спустя «около двух недель». Начало июня. Базаров вновь говорит Аркадию, что его отец, Николай Петрович, слишком романтичен для своего возраста.
В этот же день, во время вечернего чаепития, между Базаровым и Павлом Петровичем разгорается новый спор о том, кто больше приносит пользы обществу, аристократ, человек, следующий каким-либо принципам, или нигилист.
Причиной тому послужил нелестный отзыв Базарова об одном из помещиков — «дрянь-аристократишка…». Павел Петрович, берегущий дворянскую честь, воспринимает его слова на свой счет. Он вступается за традиционное общество, за принципы и красоту искусства. Но Базаров выказывает презрение не только к аристократии, но и к темному, необразованному русскому народу, самого же Павла Петровича Евгений обвиняет в том, что он живет также бессмысленно, как и другие аристократы и потому бесполезен для России, которую тот так любит. Павел Петрович выходит из себя и упрекает Базарова в «гордости почти сатанинской».
Аркадий поддерживает Базарова, так как тоже считает себя нигилистом. Заканчивая спор «о высоком» Аркадий и Евгений отправляются «лягушек резать».
Глава 11
Николай Петрович Кирсанов приходит в беседку в саду и вспоминает счастливое время со своей покойной женой. Несмотря на жизнь с Фенечкой, он по-прежнему грустит о жене, с которой был очень счастлив.
На другой день друзья отправляются развеяться в город, и заодно навестить родителей Базарова, которых он давно не видел. «Молодежь в Марьине пожалела об их отъезде; Дуняша даже всплакнула… но старичкам вздохнулось легко».
Глава 12
Друзья уезжают в город, где посещают губернатора и получают приглашение на бал. Базаров встречает знакомого, Ситникова, который преклоняется перед Базаровым и делает вид, что разделяет его убеждения. Он приглашает друзей к «настоящей эмансипе», Евдоксии (Авдотье) Кукшиной, утверждая, что это умнейшая женщина.
Глава 13
Базаров, Аркадий и Ситников завтракают у Кукшиной. Хозяйка выглядела неопрятно, вела бессмысленные разговоры, задавала кучу вопросов, но не ждала на них ответов. В разговоре постоянно перескакивает с предмета на предмет демонстрируя свои поверхностные знания и перебивает собеседников. Главное, что интересует Кукшину — это «женский вопрос».
Завтрак превращается в пьяную вечеринку.
Аркадий смущается, а Базаров уходит, не попрощавшись. Ситников бежит вслед за Базаровым и спрашивает его мнение о Кукшиной. Базаров ничего о ней не говорит.
Во время этого визита впервые прозвучало имя Анны Сергеевны Одинцовой: Кукшина отзывается о ней, как о «пустой» особе, хоть и недурной.
Глава 14
Спустя несколько дней Базаров и Аркадий приезжают на бал к губернатору. На балу Ситников знакомит Аркадия с Анной Одинцовой, которая приглашает Аркадия и Базарова к себе в гости. Базарову нравится Одинцова, но он всячески маскирует это. После бала Базаров цинично обсуждает ее при Аркадии, находя, что у нее:
«Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр»
— «Отцы и дети». Базаров об Одинцовой
Глава 15
На следующий день Базаров и Аркадий навещают Одинцову в гостинице, где она остановилась. Во время разговора Базаров краснеет — Аркадий это замечает.
Автор рассказывает историю Одинцовой: ее отец был известный мошенник, который проигрался, умер и оставил разорившееся поместье дочерям.
Одинцова, чтобы поправить дела, пригласила к себе жить тетушку-княжну, сварливую, недобрую старуху, и вскоре вышла замуж. Мужа своего она не любила, но признавала, что человек он добрый. В браке они прожили шесть лет, за это время подросла ее сестра, Катя, воспитанием которой Анна Сергеевна, по мере сил, занималась. Одинцова в свои двадцать семь лет была очень статна, красива, от нее веяло спокойствием.
Базаров при Анне Сергеевне вел себя не как обычно. Аркадий ожидал, что друг начнет распространяться о нигилизме, но тот говорил об естественных науках. Анна Сергеевна охотно поддерживала разговор. К Аркадию она отнеслась, как к младшему брату.
Прощаясь Анна Сергеевна приглашает друзей к себе в имение Никольское. Через три дня (22 июня) они едут к ней в гости. Базаров вспоминает, что в этот день его ждут родители, но тут же решает: «Ну, подождут, что за важность!».
Глава 16
Базаров и Кирсанов приезжают в имение Одинцовой. Здесь они знакомятся с младшей сестрой Одинцовой — Катей Локтевой.
Анна Сергеевна большую часть времени проводила с Базаровым, что вызвало ревность Аркадия.
Базаров и Одинцова.
Иллюстрация А. Ратникова
Глава 17
Аркадий и Базаров живут у Одинцовой 15 дней. За это время оба друга влюбляются в хозяйку, но ей интересен только Базаров. Аркадий замечает, что его друг меняется, хоть он ни о чем и не говорит. На самом деле, Базаров стыдится своего чувства к Одинцовой: он отрицал романтизм, но теперь, и сам влюблен.
Между тем Аркадий сближается с Катей, они становятся хорошими друзьями.
Наконец в имении появляется приказчик (помощник, поверенный) отца Евгения, Тимофеич, который рассказывает Базарову, что его ждут родители, они волнуются (они ждали его домой еще две недели назад). Евгений сообщает об отъезде. Одинцова говорит Базарову, что будет скучать по нему. Она также признается ему, что в душе она очень несчастна и устала жить.
Базарову тяжело в ее присутствии, и он уходит спать.
Глава 18
На следующий день Одинцова и Базаров снова разговаривают наедине. Базаров признается ей в любви. Одинцова не отвечает ему взаимностью. Оставшись наедине с собой, она решает, что поступила верно. Она боится потерять самое главное — спокойствие в жизни:
«Бог знает, куда бы это повело, этим нельзя шутить, спокойствие все-таки лучше всего на свете»
— «Отцы и дети». Размышления Одинцовой
Глава 19
Базаров просит у Одинцовой прощения за свое признание. Он также сообщает ей, что уезжает, остаться может только при одном условии, но оно несбыточное и Анна Сергеевна его никогда не полюбит. Прощаясь, Одинцова выражает надежду на встречу.
Аркадий и Базаров прощаются с сестрами Одинцовыми и уезжают. Ситников приехавший к Одинцовой надеется ехать с ними назад в город, но друзья нарочно уезжают без него. В пути они почти не разговаривают — их отношения давно напряжены.
Глава 20
Евгений и Аркадий приезжают в имение Базаровых. Оказывается, Базаров уже 3 года не видел родителей. Его встречает отец, Василий Иванович, «высокий, худощавый человек, с взъерошенными волосами и тонким орлиным носом», а затем и мать, Арина Власьевна, — «кругленькая, низенькая старушка», встревоженная и сентиментальная. Она обожает сына и плачет от радости встречи, но отец, зная об отношения сына к проявлению эмоций, старается сдерживать свои чувства.
Во время обеда отец рассказывал, как он ведет хозяйство, а мать только и смотрела на сына. В имении Базаровых 22 души крестьян, все просто и уютно. Василий Иванович явно смущается их бедности, всячески подчеркивает, что они «простые люди».
После ужина Евгений отказался поговорить с отцом, сославшись на усталость. Однако он не уснул до утра. Аркадий располагается в недавно отстроенном флигеле.
Глава 21
На следующий день Аркадий говорит со стариком Базаровым о Евгении.
Отец признается. что боготворит сына и гордится им. Он верит в Базарова, и Аркадий убежден, что не зря:
«Ваш сын — один из самых замечательных людей, с которыми я когда-либо встречался»
— «Отцы и дети». Аркадий о Базарове
Между друзьями произошел спор, который почти перерос в ссору. Аркадий пытался доказать, что так жить нельзя, Базаров не соглашался с его мнением.
Вечером Базаров объявляет отцу, что завтра он едет назад к Кирсановым. Он обещает старикам вернуться через месяц. На следующий день они отправляются в дорогу. Когда молодые люди уезжают, старики Базаровы грустят, так как сын побыл у них только 3 дня.
Глава 22
По пути друзья решают заехать к Одинцовой. Она принимает их очень холодно, и приятели через несколько часов уезжают. Аркадий и Базаров снова поселяются в имении Кирсановых. Через 10 дней вспомнив, что Одинцова предложила им приехать к ней в другой раз, Аркадий едет к ней, но всем говорит, что едет в город по делам.
Базаров намекает Аркадию, что понимает, куда тот едет. Одинцова и ее сестра с радостью принимают Аркадия у себя.
Глава 23
Тем временем сам Базаров находится у Кирсановых и занимается наукой. «На него нашла лихорадка работы», он даже оставил споры с Павлом Петровичем. Он ко всем относится плохо, делая исключение только для Фенечки. Молодая женщина часто обращается к Базарову: он лекарь и знает, как помогать ее малолетнему сыну Мите в том или ином случае.
«Она ему нравилась. Даже лицо его изменялось, когда он с ней разговаривал: оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая-то шутливая внимательность»
— «Отцы и дети». О Базарове и Фенечке
Однажды Базаров остается с ней наедине в беседке, и целует ее, а она не противится. Эту сцену видит Павел Петрович, который, молча, ушел в дом. Фенечка в испуге убегает, искренне укоряя Базарова: «Грешно вам».
Павел Петрович скрывает этот случай от брата Николая Петровича. Он решает сам разобраться с «этим волосатым».
Глава 24
Павел Петрович оскорблен поведением Базарова и вызывает его на дуэль. Признаться домашним в истинных причинах они не хотят и говорят, что стрелялись из-за политических разногласий. Пригласив для свидетельства одного только слугу Петра, они решают стреляться без секундантов, предварительно написав предсмертные записки, снимающие вину с другого.
В ходе дуэли Евгений ранит Павла Петровича в ногу. Старый дворянин протестует его помощи, желая снова стать к барьеру и продолжить драться насмерть. Базаров же действует как врач: помогает аристократическому противнику, осматривает, перевязывает. Рана неопасна. После этого Базаров уезжает от Кирсановых к своим родителям, но по дороге заворачивает в Никольское.
Павел Петрович говорит с Фенечкой и укоряет ее за сцену в беседке. Женщина гневно восклицает, что любит только Николая Петровича, а тут ее вины нет.
После этого Павел Петрович просит брата жениться на Фенечке, хотя раньше выступал явным противником этого неравного брака.
Глава 25
Аркадий все больше сближается с Катей. Осознав, что на самом деле он любит ее, а не Одинцову, Аркадий собирается признаться ей в любви, но не решается.
Тем временем в никольское приезжает Базаров. Он рассказывает другу про дуэль с его дядей. На этот раз Базаров и Одинцова общаются как друзья, но с некоторой неловкостью. Встретившись с Одинцовой, Базаров утверждает, что совладал со своими чувствами, и кроме того — «любовь — чувство напускное». Они говорят друг другу, что хотят остаться просто друзьями. Также он рассказывает ей о влюбленности Аркадия в нее, она изумлена.
Глава 26
На следующий день Аркадий все же признается в любви Кате, и делает ей предложение. Она принимает его. Анна Сергеевна согласна выдать Катю замуж, но сначала она хочет узнать мнение отца Аркадия.
Базаров же злится: он укоряет Аркадия, что тот «не годится для решающих дел», и уезжает домой к родителям. Он прощается с Аркадием навсегда, заявив, что их пути разошлись и что они — разные люди.
Глава 27
Вернувшись в родительский дом Базаров вновь возвращается к лекарской работе. Однажды вскрывая труп крестьянина он случайно поранился, и заразился тифом, смертельной инфекцией. Вскоре он замечает симптомы и понимает, что скоро умрет. Он аккуратно признается отцу, что поранился при вскрытии зараженного, и отец сразу же понимает, что его сын смертельно болен.
Довольно быстро появляются первые симптомы болезни. Отец вне себя от горя. Базаров страшится бреда и постоянно проверяет рассудок на ясность. Ощущая близкую кончину, он посылает приказчика Тимофеича за Одинцовой. Та приезжает вместе доктором-немцем, но и тот признает свое бессилие. Перед смертью Базаров говорит Одинцовой о своих настоящих чувствах, подчеркивая их с вою никчемность:
«Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! Это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно.
Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается.»
— «Отцы и дети». Слова умирающего Базарова
Одинцова целует его в лоб. Вскоре Базаров засыпает. Ему «уже не суждено было просыпаться. К вечеру он впал в совершенное беспамятство, а на следующий день умер.».
Глава 28
Прошло шесть месяцев. Наступила зима. Аркадий и его отец в один день женятся на любимых девушках в маленькой деревенской церкви: Николай Петрович на Фенечке, а Аркадий на Кате. Павел Петрович уезжает из Марьино, сначала в Москву, а позже за границу в Дрезден
(Германия)
, «где знается больше с англичанами и с проезжими русскими».
Со временем Аркадий становится отцом семейства и трудолюбивым хозяином. У них с Катей рождается сын Коля. Через некоторое время имение Кирсановых начинает приносить хороший доход благодаря его усилиям.
Николай Петрович становится мировым посредником (чиновник улаживающий поземельные споры), хотя и слишком мягок для этой работы.
Одинцова выходит замуж «не по любви, но по убеждению», «за одного из будущих русских деятелей», «человека еще молодого, доброго и холодного как лед. Они живут в большом ладу друг с другом и доживутся, пожалуй, до счастья».
Кукшина тоже уезжает в Германию, в город Гейдельберг, «и изучает уже не естественные науки, но архитектуру, в которой, по ее словам, она открыла новые законы». Ситников женится и живет в Петербурге, утверждая, что продолжает «дело Базарова». «Отец им помыкает по-прежнему, а жена считает его дурачком».
Все счастливы по своему, и лишь два дряхлых старичка постоянно приходят на могилу Евгения Базарова, «долго и горько плачут, и долго и внимательно смотрят на немой камень, под которым лежит их сын».
Старики-родители на могиле сына.
Иллюстрация В.
Г. Перова, 1874.
Связанная статья: Время действия романа «Отцы и дети» И. С. Тургенева
ASV/NASB, 1 Паралипоменон, глава 23 — ASV/NASB
23:1 Давид был стар и насыщен днями; и он сделал Соломона, сына своего, царем над Израилем.
23:1 Когда Давид состарился, он воцарил сына своего Соломона над Израилем.
23:2 И собрал всех князей Израилевых со священниками и левитами.
23:2 И собрал всех начальников Израиля со священниками и левитами.
23:3 И исчислены были левиты от тридцати лет и выше, и число их, поголовно, поголовно, было тридцать восемь тысяч.
23:3 И исчислено было левитов от тридцати лет и выше, и число их по исчислению мужчин было 380000.
23:4 Из них двадцать четыре тысячи должны были наблюдать за работами в доме Господнем; и шесть тысяч были чиновниками и судьями;
23:4 Из них 240000 должны были наблюдать за работой дома Господня; и 60000 [было] надзирателей и судей,
23:5 и четыре тысячи привратников; и четыре тысячи хвалили Иегову орудиями, которые я сделал, — сказал Давид, — чтобы хвалить ими.
23:5 и 40000 [было] привратников, и 40000 [было] прославляющих Господа орудиями, которые сделал Давид для прославления.
23:6 И разделил их Давид на ряды по сыновьям Левия: Гирсону, Каафу и Мерари.
23:6 И разделил их Давид на уделы по сынам Левия: Гирсон, Кааф и Мерари.
23:7 Из гершонитов: Ладан и Семей.
23:7 Из Гиршонитян [были] Ладан и Семей.
23:8 Сыновья Ладана: Иехиил вождь, и Зетам, и Иоиль, трое.
23:8 Сыновья Ладана [были] Иехиил первый и Зетам и Иоиль, трое.
23:9 Сыновья Семей: Шеломоф, Хазиил и Харран, трое. Это были главы отцов (домов) Ладана.
23:9 Сыновья Семей [были] Шеломоф, Хазиил и Харран, трое. Это были главы отцов [домов] Ладана.
23:10 И сыновья Семей: Иахаф, Зина, Иеуш и Берия. Эти четверо были сыновьями Семей.
23:10 Сыновья Семей [были] Иахаф, Зина, Иеуш и Берия. Эти четверо [были] сыновьями Семей.
23:11 Иахаф был главным, а Зиза вторым; но у Иеуша и Берии было немного сыновей; поэтому они стали домом отца в одном счете.
23:11 Иахаф был первым, а Зиза вторым; но у Иеуша и Берии не было много сыновей, поэтому они стали домом отца, одним классом.
23:12 Сыновья Каата: Амрам, Изхар, Хеврон и Уззиил, четыре.
23:12 Сыновей Каата было четверо: Амрам, Изхар, Хеврон и Уззиил.
23:13 Сыновья Амрама: Аарон и Моисей; и был отделен Аарон, чтобы он освятил самое святое, он и его сыновья, навеки, чтобы воскурить фимиам перед Иеговой, служить ему и благословлять во имя его навеки.
23:13 Сыновьями Амрама были Аарон и Моисей. И был отделен Аарон, чтобы освятить его как святейшего, его и его сыновей навеки, чтобы возжигать фимиам пред Господом, служить Ему и благословлять во имя Его навеки.
23:14 А что касается Моисея, человека Божия, то его сыновья были названы в колене Левия.
23:14 А [что касается] Моисея, человека Божия, сыновья его были названы в колене Левиина.
23:15 Сыновья Моисея: Гиршом и Элиэзер.
23:15 Сыновья Моисея [были] Гиршом и Елиезер.
23:16 Сыновья Гиршома: Шевуил вождь.
23:16 Сын Гирсама [был] Шевуил начальник.
23:17 Сыновья Елиезера были: Рехавия начальник; и у Элиэзера не было других сыновей; а сыновей Рехавии было очень много.
23:17 И сын Елиезера был начальником Рехавии; и у Элиезера не было других сыновей, а сыновей Рехавии было очень много.
23:18 Сыновья Изхара: вождь Шеломиф.
23:18 Шеломиф, сын Изхара, начальник.
23:19 Сыновья Хеврона: Иерия главный, Амария второй, Иахазиил третий и Иекамам четвертый.
23:19 Сыновья Хеврона [были] Иерия первый, Амария второй, Иахазиил третий и Иекамам четвертый.
23:20 Сыновья Уззиила: Михей главный и Исшиах второй.
23:20 Сыновья Уззиила [были] Михей первый и Исшиа второй.
23:21 Сыновья Мерари: Махли и Муши. Сыновья Махли: Елеазар и Киш.
23:21 Сыновья Мерари были Махли и Муши. Сыновья Махли [были] Елеазар и Киш.
23:22 И умер Елеазар, и не было у него сыновей, а только дочери; и взяли их (в жены) братья их, сыновья Киса.
23:22 И умер Елеазар, и не было у него сыновей, а были только дочери, и взяли их [в жены] братья их, сыновья Киша.
три.
23:23 Сыновей Муси [было] трое: Махли, Эдер и Иеремот.
23:24 Это были сыновья Левия по домам отцов своих, даже главы отцов (домов) тех из них, которые были сосчитаны по числу имен по их поголовью, которые делали работу для службы в доме Иеговы, от двадцати лет и старше.
23:24 Это были сыновья Левиины по семействам их, [даже] главы отцов [домов] тех из них, которые исчислялись по числу имен при исчислении их, выполняя работы для службы в доме Господнем, от двадцати лет и выше.
23:25 Ибо Давид сказал: Иегова, Бог Израилев, дал покой народу Своему; и Он обитает в Иерусалиме вечно:
23:25 Ибо Давид сказал: «Господь Бог Израилев упокоил народ Свой, и Он живет в Иерусалиме во веки».
23:26 «А также левитам не нужно будет больше носить скинию и все принадлежности ее для служения ее» 9.0004
23:27 Ибо по последним словам Давида были исчислены сыновья Левия от двадцати лет и выше.
23:27 Ибо по последним словам Давида исчислены сыновья Левиины, от двадцати лет и выше.
23:28 Ибо их должность была прислуживать сынам Аароновым для служения в доме Господнем, во дворах и в комнатах, и в очищении всего святого, даже в деле служения дом Божий;
23:28 Ибо дело их состоит в том, чтобы помогать сынам Аароновым в служении в доме Господнем, во дворах и в комнатах, и в очищении всех святынь, в служении в доме Господнем. Бог,
23:29 и на хлебы предложения и на пшеничную муку в приношение хлебное, из пресных лепешек, или из испеченных на сковородах, или из замоченных, и для всякой меры и размер;
23:29 и с хлебами предложения, и лучшей мукой для хлебного приношения, и пресными лепешками, или испеченными на сковороде, или хорошо вымешанным, и всякой меры объема и размера.
23:30 и вставать каждое утро, чтобы благодарить и восхвалять Иегову, а также вечером;
23:30 И они должны стоять каждое утро, чтобы благодарить и славить Господа, а также вечером,
23:31, и приносить всесожжения Господу в субботы, в новомесячия и в установленные праздники, числом согласно установлению о них, постоянно пред Господом;
23:31 и приносить всесожжения Господу в субботы, в новомесячия и в установленные праздники по числу, установленному о них, непрестанно пред Господом.
23:32 и чтобы они охраняли скинию собрания и святилище и сыновей Аарона, братьев своих, для служения в доме Господнем.
23:32 Так пусть они охраняют скинию собрания и стражу святилища и сыновей Ааронова, родственников их, для служения в доме Господнем.
Глава 23 ОТЕЦ И СЫН._В сети 落网_英文科幻小说
(快捷键:左键)上一篇: Глава 22 АЛМАЗНАЯ ОГРАНКА. 返回目录 下一篇: Глава 24 Ловкий трюк. (快捷键:右键)
23 Через два часа после того, как Андре покинул авеню де Матиньон, за ним по пятам следовал один из самых верных посланников Маскарена, который мог следить за его действиями с упорством ищейки. Андре, однако, теперь, когда он услышал о выздоровлении Сабины, полностью восстановил гибкость своего духа и никогда бы не заметил, что за ним следят. Его сердце также очень обрадовалось дружбе г-на де Брейля и обещанию помощи со стороны виконтессы де Буа-Арден; и с помощью этих двоих он почувствовал, что сможет покончить со своими трудностями.
«Я должен снова взяться за работу», — пробормотал он, выходя из гостеприимного дома г-на де Брейля.
Ганделу, который хотел столько же украшений снаружи своего дома, сколько и роскошных украшений внутри. Он поднялся с жаворонком и, взглянув на портрет Сабины, направился к обители месье Ганделу, гордого отца юного Гастона. Этот знаменитый подрядчик жил в великолепном доме на улице Шасс д’Антен, пока не было завершено строительство его более роскошной резиденции.
Когда Андре появился в дверях, старый слуга, хорошо его знавший, настойчиво убеждал его не подниматься.
«Никогда, — сказал он, — за все время, что я был с хозяином, я не видел его в такой неистовой ярости. Вы только послушайте!» Было легко услышать упомянутый шум, смешанный со звоном стекла и крушение мебели.
«Хозяин занимается этой игрой уже больше часа, — заметил слуга, — с тех пор, как от него ушел его адвокат, месье Катенак». Андре, однако, решил не откладывать визит.
С явной неохотой слуга повиновался и распахнул дверь великолепно обставленной и украшенной комнаты, в центре которой стоял М. Ганделу, лихорадочно размахивая ножкой стула в руке. Это был человек шестидесяти лет, но не выглядевший на пятьдесят, сложенный как Геракл, с огромными руками и мускулистыми конечностями, которые, казалось, раздражались от стеснения его модных одежд. Он сколотил свое огромное состояние, которым немало гордился, честным трудом, и никто не мог сказать, что он не поступал честно на протяжении всей своей карьеры. Он был груб и жесток в обращении, но имел великодушное сердце и никогда не отказывал в помощи достойным и нуждающимся. Он ругался, как солдат, и его грамматика была ошибочной; но при всем при этом его сердце было в правильном месте, и он был лучше многих, хвастающихся знатным происхождением и дорогим образованием.
«Какой идиот пришел сюда, чтобы досадить мне?» — взревел он, как только дверь открылась.
— Я пришел по предварительной записи, — ответил Андре, и бровь подрядчика прояснилась, когда он увидел, кто его посетитель.
«А, это ты, да? Присаживайся, то есть, если в комнате осталось здоровое кресло. Ты мне нравишься тем, что у тебя честное лицо и ты не уклоняешься от тяжелой работы.
Да, в тебе что-то есть, и когда тебе понадобится сто тысяч франков для дела, вот оно для тебя готово, и если бы у меня была дочь, ты бы женился на ней, и я построил бы ваш дом для вас.» «Я благодарю вас,» сказал Андре; «Но я научился полностью полагаться на себя.» «Правда,» ответил Ганделу, «вы никогда не знали своих родителей, вы никогда не знали, что добрый отец сделает для своего ребенка. Вы знаете моего сына?» — спросил он, внезапно повернувшись к Андре.
Этот вопрос сразу дал Андре разгадку стоявшей перед ним сцены.
М. Ганделу был раздражен какой-то глупостью, которую совершил его сын. Какое-то время Андре колебался; он не хотел говорить ничего такого, что могло бы оживить в старике чувство гнева, и поэтому просто ответил, что видел своего сына Гастона всего два или три раза.
«Гастон,» воскликнул старик, с горькой клятвой; — Не называй его так. Как ты считаешь, что старый Николас Ганделу был бы настолько ослом, чтобы назвать своего сына Гастоном? славное имя, и в Питере было слишком много труда для моего прекрасного джентльмена. Но это еще не все, я мог бы пропустить это, — продолжал старик. — Вы не видели его карты? Над именем Гастона де Ганделу стоит графская корона. Он и вправду граф! ; но гнев старика не успокоить такой банальностью.
«Никаких оправданий ему не найти, вот только этот парень совершенно стыдится своего отца. Он общается с титулованными дураками и на седьмом небе, если официант обращается к нему «граф», не видя, что с ним обращаются не уважением, но золотыми монетами своего старика-отца-рабочего». Положение Андре было теперь самым болезненным, и он многое бы дал, чтобы не получить доверия, которое было результатом гнева.
«Ему только двадцать, и все же посмотрите, какой он развалина,» возобновил Ганделу.
«Глаза у него тусклые, и он лысеет, сутулится и проводит ночи в пьянстве и дурной компании.
Я, однако, виню только себя, потому что я был слишком снисходителен; и если бы он попросил меня о голову, я думаю, что я должен был отдать ее ему. Он только попросил и получил. После смерти моей жены, у меня был только мальчик. Вы знаете, что у него есть в этом доме? Да, комнаты, достойные принца, два слуги и четыре лошади. Я даю ему в месяц полторы тысячи франков, а он ходит и зовет меня скрягой и уже растратил все состояние своей бедной матери. Он остановился и побледнел, потому что в этот момент дверь открылась, и молодой Гастон, или, вернее, Питер, сгорбившись, вошел в комнату.
«Обыкновенная судьба отцов — разочаровываться в своих отпрысках и видеть сыновей, которые должны были бы быть их честью и славой, бичом, наказывающим их мирские устремления», — воскликнул старик.
— Хорошо! Это действительно очень красноречивая речь, — одобрительно пробормотал Гастон, — учитывая, что вы не занимались специальным изучением красноречия. К счастью, отец не расслышал этих слов и продолжал голосом, прерываемым волнением: Господин Андре, мой сын, о котором я заботился в течение двадцати лет.
«Имейте хотя бы мужество признать свою вину. Вы думали, что я слеп, потому что я ничего не сказал, но ваше прошлое поведение открыло мне глаза.» «Но, отец!» «Не пытайся отрицать это. Сегодня утром мой человек дело, М.
Катенак, написал мне, и с тем настоящим мужеством, которым обладают только верные друзья, рассказал мне все. Должен сказать вам, г-н Андре, — продолжал подрядчик, — я был болен. подагра, от которой редко выздоравливают, и мой сын постоянно посещал мою больную кушетку. Это утешало меня. «Он все-таки любит меня», — сказал я. Но он хотел обнаружить только мои завещательные договоренности, и он пошел прямо к ростовщику по имени Клергот и собрал сто тысяч франков, заверив кровопийцу, что мне осталось жить не так много часов. — Это ложь! — воскликнул Гастон, его лицо покраснело от стыда.
Старик поднял в руке ножку стула и сделал такое угрожающее движение, что Андре бросился между отцом и сыном. «Великие небеса!» — воскликнул он. — Подумайте, что вы делаете, сэр, и воздержитесь! Старик остановился, провел рукой по лбу и швырнул оружие в дальний угол комнаты. «Я благодарю вас,» сказал он, хватая руку Андре; «Вы спасли меня от великого преступления. В следующий момент я должен был убить его». Гастон не был трусом и все еще сохранял прежнее положение.
«Это довольно романтично», пробормотал он. «Кажется, губернатор собирается за детоубийство». Андре не дал ему закончить фразу, потому что, схватив молодого человека за запястье, он яростно прошептал: «Ни слова больше, тишина!» «Но я хочу знать, что все это значит. ?» — ответил неугомонный юноша.
— У меня в руках была, — сказал старик, обращаясь к Андре и не обращая внимания на присутствие сына, — важная бумага, которую он скопировал. Да, не более часа назад я ее читал. Таковы были условия: если Я умер через восемь дней со дня подписания, мой сын согласился выплатить абонемент в тридцать тысяч франков, но если бы я прожил один месяц, он взял бы счет, заплатив сто пятьдесят тысяч.
«Если бы я совсем выздоровел, он обязался заплатить Клерго сто тысяч франков».
«Когда этот человек овладеет собой, — подумал Андре, — он никогда не простит мне того, что я был невольным слушателем этой ужасной истории». Но в этом Андре ошибся, ибо бесхитростная натура требует сочувствия, и Николс Ганделу сказал бы то же самое первому встречному.
«Прежде чем передать сто тысяч франков, ростовщик хотел подстраховаться и попросил справку у кого-то, кто меня видел. Этот человек был его другом. Он говорил мне о медике, специалисте, кто бы сразу понял мое дело.0004
Разве я не увижу его? Никогда еще я не видела своего сына таким нежным и ласковым. В конце концов я уступил его мольбам и однажды вечером сказал ему: «Приведите сюда этого замечательного врача, если вы действительно думаете, что он может что-нибудь сделать для меня», и он действительно привел его. «Да, господин Андре, он нашел врача достаточно низкого и подлого, чтобы стать орудием моего сына и ростовщиком; и если я захочу, я могу подвергнуть его отвращению мира и презрению со стороны его братья.
«Этот парень пришел, и его визит длился почти час. Я вижу, как он сейчас задает вопросы и щупает мой пульс. Наконец он ушел, и мой сын последовал за ним. Они оба встретили Клерго, ожидавшего на улице. — Вы можете заплатить ему наличными; старик не протянет и двадцати четырех часов, — сказал доктор. а потом мой сын вернулся счастливый и сияющий, и заверил меня, что я скоро выздоровею. И, как ни странно, в ту же ночь произошла перемена к лучшему.
Клерго запросил сорок восемь часов, чтобы собрать необходимую сумму. Он узнал о моем выздоровлении, и мой сын потерял деньги.
«Тебе не хватило мужества?» — спросил старик, впервые обращаясь к сыну. «Разве ты не знал, что десять капель вместо одной таблетки лекарства, которое я принимал, навсегда освободит тебя от меня?» Гастон ничуть не выглядел подавленным. В самом деле, он задавался вопросом, как дело достигло ушей его отца и как Катенак обнаружил черновик соглашения.
Подрядчик вообразил, что его сын будет умолять о прощении, но, видя, что он остается непреклонным, снова выплеснул свою ярость.
«А знаете ли вы, на что мой сын воспользуется моим состоянием? Он растратит его на существо, которое он подобрал на улице, — женщину, которую он назвал госпожой де Шантемиль, — подходящую спутницу для благородного графа! «Шахта пробила непроходимость, которую до сих пор демонстрировал Гастон. «Ты не должен оскорблять Зору, — сказал он.
— Я не стану, — ответил отец с мрачным смехом, — утруждать себя этим; вы еще не достигли совершеннолетия, и я запру вашу подругу, госпожу де Шантемиль, в тюрьму. — Вы бы этого не сделали! Не так ли? Вы несовершеннолетняя, но ваша Зора, чье настоящее имя Роза, намного старше, закон полностью на моей стороне. дело в руках, и к ночи твоя Зора будет надежно заперта в клетке. Удар этот был так жесток и неожиданн, что юноша мог только повторить: — Зора в тюрьме! Сен-Лазар,
Катенак сказал мне, что нужно делать.» «Позор!» воскликнул Гастон, «Зора в тюрьме! Я и мои друзья осаждаем это место. Я пойду ко двору, встану рядом с ней и докажу, что все это происходит от вашей дьявольской злобы.
Я скажу, что люблю и уважаю ее, и что, как только я достигну совершеннолетия, я женюсь на ней; газеты напишут о нас. Продолжайте, продолжайте; Мне скорее нравится эта идея. «Каким бы великим ни было самообладание человека, оно имеет свои пределы. М.
Ганделу сдерживал себя, даже когда рассказывал сыну о своем злодейском поведении; но эти отвратительные угрозы были больше, чем он мог вынести, и Андре, увидев это, шагнул вперед, открыл дверь и вытолкнул глупого юношу в коридор.0004
«Что ты наделал?» — воскликнул подрядчик; «Разве ты не видишь, что он пойдет и предупредит это мерзкое существо, и что она ускользнет от правосудия?» в сторону с совершенной легкостью и выбежал из комнаты, громко зовя своих слуг.
Андре был в ужасе от сцены, в которой он, вопреки своей воле, был вынужден участвовать в качестве свидетеля. Он не был дурак и слишком много жил в мире искусства, чтобы не видеть многих странных сцен и встречаться со многими развратными персонажами; но, как правило, безумия мира скорее забавляли его, чем вызывали отвращение.
Но это проявление отсутствия чувства со стороны сына к отцу совершенно охладило его кровь. Через несколько минут появился месье Ганделу с более спокойным выражением лица.
«Я скажу вам, как сейчас обстоят дела», сказал он голосом, который дрожал, несмотря на его усилия. — Мой сын заперт в своей комнате, и верный слуга, которого он не может развратить, поставил над ним охрану. плечи.
«Вы его не знаете, — отвечал он, — если воображаете, что он чем-нибудь похож на меня. Что, по-вашему, он сейчас делает? Лежит на своей кровати лицом вниз и зовет свою Зору. Как будто это имя подходит для христианина. Как эти твари могут накачивать наших мальчиков наркотиками и водить их куда угодно? Если бы его мать не была святой на земле, я бы с трудом поверил, что он был моим сыном. стул и закрыл лицо руками.
«Вам больно, сэр?» — сказал Андре.
«Да, мое сердце глубоко ранено. До сих пор я чувствовал себя только отцом, теперь я чувствую себя мужчиной. Завтра я пошлю за своей семьей и посоветуюсь с ними, и я объявлю, что на будущее время я «Я не буду нести ответственность ни за какие долги, которые может взять мой сын.
У него не будет ни гроша, и он скоро узнает, как общество обращается с человеком с пустыми карманами. Что касается девушки, то она исчезнет в два раза быстрее. Я тщательно взвесил последствия отправки эту девушку в тюрьму, и они очень ужасны Мой сын сделает то, что он угрожал, я уверен в этом, и я могу представить его привязанным к этой гнусной твари на всю жизнь, смотрящим ей в лицо и говорящим ей, что он обожает ее, и хвалящимся в его бесчестье, что будет повторено каждой парижской газетой. «Но нет ли другого пути действовать?» — спросил Андре.
«Нет, ни в коем случае. Если бы все современные отцы обладали моим мужеством, у нас не было бы столько распутных сыновей. Невозможно, чтобы это совещание с доктором и ростовщиком могло исходить из слабого мозга моего сына. Он еще ребенок. , и кто-то, должно быть, подтолкнул его к этому. Бедный отец уже искал какое-нибудь оправдание поступку сына.
«Я не должен больше размышлять об этом, — продолжал Ганделу, — иначе я сойду с ума, как прежде.
Я посмотрю на ваши планы в другой день. А теперь давайте выйдем из дома. Подойдите и посмотрите на Новое здание на Елисейских полях. Особняк, о котором идет речь, располагался на углу улицы Шантильи, недалеко от Елисейских полей, и фасад его все еще был отмечен строительными лесами, так что его можно было увидеть лишь немного. Дюжина рабочих, нанятых Андре, бездельничала. Они ожидали увидеть его рано и были удивлены его неявкой, так как обычно он был самой пунктуальностью. Андре приветствовал их дружелюбно, но господин Ганделу, хотя и был всегда в дружеских отношениях со своими рабочими, прошел мимо них, как будто даже не замечая их существования. Он ходил по разным комнатам и осматривал их небрежно, как будто не проявляя к ним никакого интереса, ибо мысли его были о сыне, единственном сыне.
Через некоторое время он вернулся к Андре.
«Я не могу больше оставаться,» сказал он; «Я не чувствую себя хорошо, я буду здесь завтра»; и он ушел, склонив голову на грудь.
Рабочие заметили его странные и необычные манеры.