Гиппиус лучшие стихи: Зинаида Гиппиус: лучшие стихи.

Содержание

Все стихи Зинаиды Гиппиус

14 декабря 1917 года

Д. Мережковскому¹ Простят ли чистые герои? Мы их завет не сберегли. Мы потеряли всё святое: И стыд души, и честь земли. Мы были с ними, были вместе, Когда надвинулась гроза. Пришла Невеста. И Невесте Солдатский штык проткнул глаза. Мы утопили, с визгом споря, Ее в чану Дворца, на дне, В незабываемом позоре И наворованном вине. Ночная стая свищет, рыщет, Лед по Неве кровав и пьян… О, петля Николая чище, Чем пальцы серых обезьян! Рылеев, Трубецкой, Голицын! Вы далеко, в стране иной… Как вспыхнули бы ваши лица Перед оплеванной Невой! И вот из рва, из терпкой муки, Где по дну вьется рабий дым, Дрожа протягиваем руки Мы к вашим саванам святым. К одежде смертной прикоснуться, Уста сухие приложить, Чтоб умереть — или проснуться, Но так не жить! Но так не жить!

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

14 декабря 1918 года

Ужель прошло — и нет возврата? В морозный день, заветный час, Они, на площади Сената, Тогда сошлися в первый раз.

Идут навстречу упованью, К ступеням Зимнего крыльца… Под тонкою мундирной тканью Трепещут жадные сердца. Своею молодой любовью Их подвиг режуще-остер, Но был погашен их же кровью Освободительный костер. Минули годы, годы, годы… А мы все там, где были вы. Смотрите, первенцы свободы: Мороз на берегах Невы! Мы — ваши дети, ваши внуки… У неоправданных могил, Мы корчимся все в той же муке, И с каждым днем все меньше сил. И в день декабрьской годовщины Мы тени милые зовем. Сойдите в смертные долины, Дыханьем вашим — оживем. Мы, слабые, — вас не забыли, Мы восемьдесят страшных лет Несли, лелеяли, хранили Ваш ослепительный завет. И вашими пойдем стопами, И ваше будем пить вино… О, если б начатое вами Свершить нам было суждено!

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

А. Блоку

Дитя, потерянное всеми… Все это было, кажется в последний, В последний вечер, в вешний час… И плакала безумная в передней, О чем-то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым, А поздние распахнутые стекла Отсвечивали голубым. Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна. И ветви юные чертились четко На небе — зеленей вина. Прямая улица была пустынна, И ты ушел — в нее, туда… Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда.

Notes: См. раздел А.Блока на этом сайте.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Апельсинные цветы

H. B-t О, берегитесь, убегайте От жизни легкой пустоты. И прах земной не принимайте За апельсинные цветы. Под серым небом Таормины Среди глубин некрасоты На миг припомнились единый Мне апельсинные цветы. Поверьте, встречи нет случайной,- Как мало их средь суеты! И наша встреча дышит тайной, Как апельсинные цветы. Вы счастья ищете напрасно, О, вы боитесь высоты! А счастье может быть прекрасно, Как апельсинные цветы. Любите смелость нежеланья, Любите радости молчанья, Неисполнимые мечты, Любите тайну нашей встречи, И все несказанные речи, И апельсинные цветы.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Без оправданья

М.Г[орько]му¹ Нет, никогда не примирюсь. Верны мои проклятья. Я не прощу, я не сорвусь В железные объятья. Как все, пойду, умру, убью, Как все — себя разрушу, Но оправданием — свою Не запятнаю душу.

В последний час, во тьме, в огне, Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне! И никогда не будет. И если это Божья длань — Кровавая дорога — Мой дух пойдет и с Ним на брань, Восстанет и на Бога.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Бессилье

Смотрю на море жадными очами, К земле прикованный, на берегу… Стою над пропастью — над небесами,- И улететь к лазури не могу. Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить… Мне близок Бог — но не могу молиться, Хочу любви — и не могу любить. Я к солнцу, к солнцу руки простираю И вижу полог бледных облаков… Мне кажется, что истину я знаю - И только для нее не знаю слов.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Боль

«Красным углем тьму черчу, Колким жалом плоть лижу, Туго, туго жгут кручу, Гну, ломаю и вяжу. Шнурочком ссучу, Стяну и смочу. Игрой разбужу, Иглой пронижу. И я такая добрая, Влюблюсь — так присосусь. Как ласковая кобра я, Ласкаясь, обовьюсь. И опять сожму, сомну, Винт медлительно ввинчу, Буду грызть, пока хочу. Я верна — не обману. Ты устал — я отдохну, Отойду и подожду. Я верна, любовь верну, Я опять к тебе приду, Я играть с тобой хочу, Красным углем зачерчу…»

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Веселье

Блевотина войны — октябрьское веселье! От этого зловонного вина Как было омерзительно твое похмелье, О бедная, о грешная страна! Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном, Народ, безумствуя, убил свою свободу, И даже не убил — засек кнутом? Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой. Смеются пушки, разевая рты. .. И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь.

С.Бавин, И.Семибратова. Судьбы поэтов серебряного века. Русская государственная библиотека. Москва: Книжная палата 1993.

Водоскат

А. А. Блоку Душа моя угрюмая, угрозная, Живет в оковах слов. Я — черная вода, пенноморозная, Меж льдяных берегов. Ты с бедной человеческою нежностью Не подходи ко мне. Душа мечтает с вещей безудержностью О снеговом огне. И если в мглистости души, в иглистости Не видишь своего,- То от тебя ее кипящей льдистости Не нужно ничего.

Все она

Медный грохот, дымный порох, Рыжелипкие струи, Тел ползущих влажный шорох… Где чужие? где свои? Нет напрасных ожиданий, Недостигнутых побед, Но и сбывшихся мечтаний, Одолении — тоже нет. Все едины, всё едино, Мы ль, они ли… смерть — одна. И работает машина, И жует, жует война…

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Гибель

Близки кровавые зрачки, дымящаяся пеной пасть… Погибнуть? Пасть? Что — мы? Вот хруст костей… вот молния сознанья перед чертою тьмы… И — перехлест страданья… Что мы! Но — Ты? Твой образ гибнет… Где Ты? В сияние одетый, бессильно смотришь с высоты? Пускай мы тень. Но тень от Твоего Лица! Ты вдунул Дух — и вынул? Но мы придем в последний день, мы спросим в день конца,- за что Ты нас покинул?

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

* * *

Господи, дай увидеть! Молюсь я в часы ночные. Дай мне еще увидеть Родную мою Россию. Как Симеону увидеть Дал Ты, Господь, Мессию, Дай мне, дай увидеть Родную мою Россию.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Грех

И мы простим, и Бог простит. Мы жаждем мести от незнанья. Но злое дело — воздаянье Само в себе, таясь, таит. И путь наш чист, и долг наш прост: Не надо мстить. Не нам отмщенье. Змея сама, свернувши звенья, В свой собственный вопьется хвост. Простим и мы, и Бог простит, Но грех прощения не знает, Он для себя — себя хранит, Своею кровью кровь смывает, Себя вовеки не прощает - Хоть мы простим, и Бог простит.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Два сонета

Л. С. Баксту I.

Спасение Мы судим, говорим порою так прекрасно, И мнится — силы нам великие даны. Мы проповедуем, собой упоены, И всех зовем к себе решительно и властно. Увы нам: мы идем дорогою опасной. Пред скорбию чужой молчать обречены,- Мы так беспомощны, так жалки и смешны, Когда помочь другим пытаемся напрасно. Утешит в горести, поможет только тот, Кто радостен и прост и верит неизменно, Что жизнь — веселие, что все — благословенно; Кто любит без тоски и как дитя живет. Пред силой истинной склоняюсь я смиренно; Не мы спасаем мир: любовь его спасет. II. Нить Через тропинку в лес, в уютности приветной, Весельем солнечным и тенью облита, Нить паутинная, упруга и чиста, Повисла в небесах; и дрожью незаметной Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно; Она крепка, тонка, прозрачна и проста. Разрезана небес живая пустота Сверкающей чертой — струною многоцветной. Одно неясное привыкли мы ценить.

В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной, Мы ищем тонкости, не веря, что возможно Величье с простотой в душе соединить. Но жалко, мертвенно и грубо все, что сложно; А тонкая душа — проста, как эта нить.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Дверь

Мы, умные,- безумны, Мы, гордые,- больны, Растленной язвой чумной Мы все заражены. От боли мы безглазы, А ненависть — как соль, И ест, и травит язвы, Ярит слепую боль. О черный бич страданья! О ненависти зверь! Пройдем ли — Покаянья Целительную дверь? Замки ее суровы И створы тяжелы… Железные засовы, Медяные углы… Дай силу не покинуть, Господь, пути Твои! Дай силу отодвинуть Тугие вереи!

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Дьяволенок

Мне повстречался дьяволенок, Худой и щуплый — как комар. Он телом был совсем ребенок, Лицом же дик: остер и стар. Шел дождь… Дрожит, темнеет тело, Намокла всклоченная шерсть… И я подумал: эко дело! Ведь тоже мерзнет. Тоже персть. Твердят: любовь, любовь! Не знаю. Не слышно что-то. Не видал. Вот жалость… Жалость понимаю. И дьяволенка я поймал. Пойдем, детеныш! Хочешь греться? Не бойся, шерстку не ерошь. Что тут на улице тереться? Дам детке сахару… Пойдешь? А он вдруг эдак сочно, зычно, Мужским, ласкающим баском (Признаться — даже неприлично И жутко было это в нем) - Пророкотал: «Что сахар? Глупо. Я, сладкий, сахару не ем. Давай телятинки да супа… Уж я пойду к тебе — совсем». Он разозлил меня бахвальством… А я хотел еще помочь! Да ну тебя с твоим нахальством! И не спеша пошел я прочь. Но он заморщился и тонко Захрюкал… Смотрит, как больной… Опять мне жаль. .. И дьяволенка Тащу, трудясь, к себе домой. Смотрю при лампе: дохлый, гадкий, Не то дитя, не то старик. И все твердит: «Я сладкий, сладкий…» Оставил я его. Привык. И даже как-то с дьяволенком Совсем сжился я наконец. Он в полдень прыгает козленком, Под вечер — темен, как мертвец. То ходит гоголем-мужчиной, То вьется бабой вкруг меня, А если дождик — пахнет псиной И шерстку лижет у огня. Я прежде всем себя тревожил: Хотел того, мечтал о том… А с ним мой дом… не то, что ожил, Но затянулся, как пушком. Безрадостно-благополучно, И нежно-сонно, и темно… Мне с дьяволенком сладко-скучно… Дитя, старик,- не все ль равно? Такой смешной он, мягкий, хлипкий, Как разлагающийся гриб. Такой он цепкий, сладкий, липкий, Все липнул, липнул — и прилип. И оба стали мы — едины. Уж я не с ним — я в нем, я в нем! Я сам в ненастье пахну псиной И шерсть лижу перед огнем. ..

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Ей в Торран

1 Я не безвольно, не бесцельно Хранил лиловый мой цветок, Принес его длинностебельный И положил у милых ног. А ты не хочешь… Ты не рада… Напрасно взгляд я твой ловлю. Но пусть! Не хочешь, и не надо: Я все равно тебя люблю. 2 Новый цветок я найду в лесу, В твою неответность не верю, не верю. Новый, лиловый я принесу В дом твой прозрачный, с узкою дверью. Но стало мне страшно там, у ручья, Вздымился туман из ущелья, стылый… Только шипя проползла змея, И я не нашел цветка для милой. 3 В желтом закате ты — как свеча. Опять я стою пред тобой бессловно. Падают светлые складки плаща К ногам любимой так нежно и ровно. Детская радость твоя кротка, Ты и без слов сама угадаешь, Что приношу я вместо цветка, И ты угадала, ты принимаешь.

Если

Если гаснет свет — я ничего не вижу. Если человек зверь — я его ненавижу. Если человек хуже зверя — я его убиваю. Если кончена моя Россия — я умираю.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

За что?

Качаются на луне Пальмовые перья. Жить хорошо ли мне, Как живу теперь я? Ниткой золотой светляки Пролетают, мигая. Как чаша, полна тоски Душа — до самого края. Морские дали — поля Бледно-серебряных лилий… Родная моя земля, За что тебя погубили?

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Закат

Освещена последняя сосна. Под нею темный кряж пушится. Сейчас погаснет и она. День конченый — не повторится. День кончился. Что было в нем? Не знаю, пролетел, как птица. Он был обыкновенным днем, А все-таки — не повторится.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Заклинанье

Расточитесь, духи непослушные, Разомкнитесь, узы непокорные, Распадитесь, подземелья душные, Лягте, вихри, жадные и черные. Тайна есть великая, запретная. Есть обеты — их нельзя развязывать. Человеческая кровь — заветная: Солнцу кровь не ведено показывать. Разломись оно, проклятьем цельное! Разлетайся, туча исступленная! Бейся, сердце, каждое — отдельное, Воскресай, душа освобожденная!

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Зеркала

А вы никогда не видали? В саду или в парке — не знаю, Везде зеркала сверкали. Внизу, на поляне, с краю, Вверху, на березе, на ели. Где прыгали мягкие белки, Где гнулись мохнатые ветки,- Везде зеркала блестели. И в верхнем — качались травы, А в нижнем — туча бежала… Но каждое было лукаво, Земли иль небес ему мало,- Друг друга они повторяли, Друг друга они отражали… И в каждом — зари розовенье Сливалось с зеленостью травной; И были, в зеркальном мгновеньи, Земное и горнее — равны.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Игра

Совсем не плох и спуск с горы: Кто бури знал, тот мудрость ценит. Лишь одного мне жаль: игры… Ее и мудрость не заменит. Игра загадочней всего И бескорыстнее на свете. Она всегда — ни для чего, Как ни над чем смеются дети. Котенок возится с клубком, Играет море в постоянство… И всякий ведал — за рулем - Игру бездумную с пространством. Играет с рифмами поэт, И пена — по краям бокала… А здесь, на спуске, разве след - След от игры остался малый.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Идущий мимо

У каждого, кто встретится случайно Хотя бы раз — и сгинет навсегда, Своя история, своя живая тайна, Свои счастливые и скорбные года. Какой бы ни был он, прошедший мимо, Его наверно любит кто-нибудь… И он не брошен: с высоты, незримо, За ним следят, пока не кончен путь. Как Бог, хотел бы знать я все о каждом, Чужое сердце видеть, как свое, Водой бессмертья утолить их жажду - И возвращать иных в небытие.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Иметь

Вас. Успенскому В зеленом шуме листьев вешних, В зеленом шорохе волны, Я вечно жду цветов нездешних Еще несознанной весны. А Враг так близко в час томленья И шепчет: «Слаще — умереть…» Душа, беги от искушенья, Умей желать,- умей иметь. И если детски плачу ночью И слабым сердцем устаю - Не потеряю к беспорочью Дорогу верную мою. Пусть круче всход — белей ступени. Хочу дойти, хочу узнать, Чтоб там, обняв Его колени, И умирать — и воскресать.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Имя

Безумные годы совьются во прах, Утонут в забвенье и дыме. И только одно сохранится в веках Святое и гордое имя. Твое, возлюбивший до смерти, твое, Страданьем и честью венчанный, Проколет, прорежет его острие Багровые наши туманы. От смрада клевет — не угаснет огонь, И лавр на челе не увянет. Георгий, Георгий! Где верный твой конь? Георгий святой не обманет. Он близко! Вот хруст перепончатых крыл И брюхо разверстое Змия. .. Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметил Твое блудодейство, Россия!

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

К пруду

Не осуждай меня, пойми: Я не хочу тебя обидеть, Но слишком больно ненавидеть,- Я не умею жить с людьми. И знаю, с ними — задохнусь. Я весь иной, я чуждой веры. Их ласки жалки, ссоры серы… Пусти меня! Я их боюсь. Не знаю сам, куда пойду. Они везде, их слишком много… Спущусь тропинкою отлогой К давно затихшему пруду. Они и тут — но отвернусь, Следов их наблюдать не стану, Пускай обман — я рад обману… Уединенью предаюсь. Вода прозрачнее стекла Над ней и в ней кусты рябины. Вдыхаю запах бледной тины… Вода немая умерла. И неподвижен тихий пруд… Но тишине не доверяю, И вновь душа трепещет,- знаю, Они меня и здесь найдут. И слышу, кто-то шепчет мне: «Скорей, скорей! Уединенье, Забвение, освобожденье - Лишь там… внизу… на дне… на дне…»

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Как он

Георгию Адамовичу Преодолеть без утешенья, Все пережить и все принять. И в сердце даже на забвенье Надежды тайной не питать,- Но быть, как этот купол синий, Как он, высокий и простой, Склоняться любящей пустыней Над нераскаянной землей.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Ключ

Струись, Струись, Холодный ключ осенний. Молись, Молись, И веруй неизменней. Молись, Молись, Молитвой неугодной. Струись, Струись, Осенний ключ холодный. ..

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Крик

Изнемогаю от усталости, Душа изранена, в крови… Ужели нет над нами жалости, Ужель над нами нет любви? Мы исполняем волю строгую, Как тени, тихо, без следа, Неумолимою дорогою Идем — неведомо куда. И ноша жизни, ноша крестная. Чем далее, тем тяжелей… И ждет кончина неизвестная У вечно запертых дверей. Без ропота, без удивления Мы делаем, что хочет Бог. Он создал нас без вдохновения И полюбить, создав, не мог. Мы падаем, толпа бессильная, Бессильно веря в чудеса, А сверху, как плита могильная, Слепые давят небеса.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Любовь

В моей душе нет места для страданья: Моя душа — любовь. Она разрушила свои желанья, Чтоб воскресить их вновь. В начале было Слово. Ждите Слова. Откроется оно. Что совершалось — да свершится снова, И вы, и Он — одно. Последний свет равно на всех прольется, По знаку одному. Идите все, кто плачет и смеется, Идите все — к Нему. К Нему придем в земном освобожденьи, И будут чудеса. И будет все в одном соединеньи - Земля и небеса.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Любовь — одна

Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь — одна. Мы негодуем иль играем, Иль лжем — но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна — любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь… И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном — бесконечность, Лишь в постоянном — глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа — верна, И любим мы одной любовью… Любовь одна, как смерть одна.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Между

Д.Философову На лунном небе чернеют ветки… Внизу чуть слышно шуршит поток. А я качаюсь в воздушной сетке, Земле и небу равно далек. Внизу — страданье, вверху — забавы. И боль, и радость — мне тяжелы. Как дети, тучки тонки, кудрявы… Как звери, люди жалки и злы. Людей мне жалко, детей мне стыдно, Здесь — не поверят, там — не поймут. Внизу мне горько, вверху — обидно… И вот я в сетке — ни там, ни тут. Живите, люди! Играйте, детки! На все, качаясь, твержу я «нет»… Одно мне страшно: качаясь в сетке, Как встречу теплый, земной рассвет? А пар рассветный, живой и редкий, Внизу рождаясь, встает, встает. .. Ужель до солнца останусь в сетке? Я знаю, солнце — меня сожжет.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Мера

Всегда чего-нибудь нет,- Чего-нибудь слишком много… На все как бы есть ответ - Но без последнего слога. Свершится ли что — не так, Некстати, непрочно, зыбко… И каждый не верен знак, В решеньи каждом — ошибка. Змеится луна в воде,- Но лжет, золотясь, дорога… Ущерб, перехлест везде. А мера — только у Бога.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

* * *

Мешается, сливается Действительность и сон, Все ниже опускается Зловещий небосклон - И я иду и падаю, Покорствуя судьбе, С неведомой отрадою И мыслью — о тебе. Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет. .. Дитя мое любимое, Единственный мой свет! Твое дыханье нежное Я чувствую во сне, И покрывало снежное Легко и сладко мне. Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь… Молчанье бесконечное… И сумрак… И любовь.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Молодому веку

Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя. Вновь наступает день рожденья… Мальчишка злой! На этот раз Ни празднества, ни поздравленья Не требуй и не жди от нас. И если раньше землю смели Огнем сражений зажигать - Тебе ли, Юному, тебе ли Отцам и дедам подражать? Они — не ты. Ты больше знаешь. Тебе иное суждено. Но в старые мехи вливаешь Ты наше новое вино! Ты плачешь, каешься? Ну что же! Мир говорит тебе: «Я жду». Сойди с кровавых бездорожий Хоть на пятнадцатом году!

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Мудрость

Сошлись чертовки на перекрестке, На перекрестке трех дорог Сошлись к полночи, и месяц жесткий Висел вверху, кривя свой рог. Ну, как добыча? Сюда, сестрицы! Мешки тугие,- вот прорвет! С единой бровью и с ликом птицы,- Выходит старшая вперед. И запищала, заговорила, Разинув клюв и супя бровь: «Да что ж, не плохо! Ведь я стащила У двух любовников — любовь. Сидят, целуясь.. А я, украдкой, Как подкачусь, да сразу — хвать! Небось, друг друга теперь не сладко Им обнимать да целовать! А вы, сестрица?» — «Я знаю меру, Мне лишь была б полна сума Я у пророка украла веру,- И он тотчас сошел с ума. Он этой верой махал, как флагом, Кричал, кричал… Постой же, друг! К нему подкралась я тихим шагом - Да флаг и вышибла из рук!» Хохочет третья: «Вот это средство! И мой денечек не был плох: Я у ребенка украла детство, Он сразу сник. Потом издох». Смеясь, к четвертой пристали: ну же, А ты явилась с чем, скажи? Мешки тугие, всех наших туже… Скорей веревку развяжи! Чертовка мнется, чертовке стыдно… Сама худая, без лица «Хоть я безлика, а все ж обидно: Я обокрала — мудреца. Жирна добыча, да в жире ль дело! Я с мудрецом сошлась на грех. Едва я мудрость стащить успела,- Он тотчас стал счастливей всех! Смеется, пляшет… Ну, словом, худо. Назад давала — не берет. «Спасибо, ладно! И вон отсюда!» Пришлось уйти… Еще убьет! Конца не вижу я испытанью! Мешок тяжел, битком набит! Куда деваться мне с этой дрянью? Хотела выпустить — сидит». Чертовки взвыли: наворожила! Не людям быть счастливей нас! Вот угодила, хоть и без рыла! Тащи назад! Тащи сейчас! «Несите сами! Я понесла бы, Да если люди не берут!» И разодрались четыре бабы: Сестру безликую дерут. Смеялся месяц… И от соблазна Сокрыл за тучи острый рог. Дрались… А мудрость лежала праздно На перекрестке трех дорог.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Надпись на книге

Мне мило отвлеченное: Им жизнь я создаю… Я все уединенное, Неявное люблю. Я — раб моих таинственнхых, Необычайных снов… Но для речей единственных Не знаю здешних слов…

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

* * *

Б. Б[угаев]у «…И не мог совершить там никакого чуда…» Не знаю я, где святость, где порок, И никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: Кем не владеет Бог — владеет Рок. Ты был на перекрестке трех дорог,- И ты не стал лицом к Его преддверию. .. Он удивился твоему неверию И чуда над тобой свершить не мог. Он отошел в соседние селения… Не поздно, близок Он, бежим, бежим! И, если хочешь,- первый перед Ним С бездумной верою склоню колени я… Не Он Один — все вместе совершим, По вере,- чудо нашего спасения…

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Нелюбовь

3. В[енгеровой] Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни, Как ветер черный, поешь: ты мой! Я древний хаос, я друг твой давний, Твой друг единый,- открой, открой! Держу я ставни, открыть не смею, Держусь за ставни и страх таю. Храню, лелею, храню, жалею Мой луч последний — любовь мою. Смеется хаос, зовет безокий: Умрешь в оковах,- порви, порви! Ты знаешь счастье, ты одинокий, В свободе счастье — и в Нелюбви. Охладевая, творю молитву, Любви молитву едва творю. .. Слабеют руки, кончаю битву, Слабеют руки… Я отворю!

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Непоправимо

Н. Ястребову Невозвратимо. Непоправимо. Не смоем водой. Огнем не выжжем. Наc затоптал — не проехал мимо!- Тяжелый всадник на коне рыжем. В гуще вязнут его копыта, В смертной вязи, неразделимой… Смято, втоптано, смешано, сбито - Все. Навсегда. Непоправимо.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Непредвиденное

По Слову Извечно-Сущего Бессменен поток времен. Чую лишь ветер грядущего, Нового мига звон. С паденьем идет, с победою? Оливу несет иль меч? Лика его я не ведаю, Знаю лишь ветер встреч. Летят нездешними птицами В кольцо бытия, вперед, Миги с закрытыми лицами… Как удержу их лёт? И в тесности, в перекрестности,- Хочу, не хочу ли я - Черную топь неизвестности Режет моя ладья.

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Нет!

Она не погибнет — знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся,- верьте! Поля ее золотые. И мы не погибнем — верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется,- знайте! И близко ее воскресенье.

Никогда

Предутренний месяц на небе лежит. Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит. На дерзостный лик я смотрю неустанно, И он отвечает улыбкою странной. И странное слово припомнилось мне, Я все повторяю его в тишине. Печальнее месяца свет, недвижимей, Быстрей мчатся кони и неутомимей. Скользят мои сани легко, без следа, А я все твержу: никогда, никогда!. . 0, ты ль это, слово, знакомое слово? Но ты мне не страшно, боюсь я иного… Не страшен и месяца мертвенный свет… Мне страшно, что страха в душе моей нет. Лишь холод безгорестный сердце ласкает, А месяц склоняется — и умирает.

Зинаида Гиппиус. Тихое племя. Серия «Из поэтического наследия». Москва: Центр-100, 1996.

О вере

А. Карташеву Великий грех желать возврата Неясной веры детских дней. Нам не страшна ее утрата, Не жаль пройденных ступеней. Мечтать ли нам о повтореньях? Иной мы жаждем высоты. Для нас — в слияньях и сплетеньях Есть откровенья простоты. Отдайся новым созерцаньям, О том, что было — не грусти, И к вере истинной — со знаньем - Ищи бесстрашного пути.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

О другом

Господь. Отец. Мое начало. Мой конец. Тебя, в Ком Сын, Тебя, Кто в Сыне, Во Имя Сына прошу я ныне И зажигаю пред Тобой Мою свечу. Господь. Отец. Спаси, укрой - Кого хочу. Тобою дух мой воскресает. Я не о всех прошу, о Боже, Но лишь о том, Кто предо мною погибает, Чье мне спасение дороже,- О нем,- одном. Прими, Господь, мое хотенье! О, жги меня, как я — свечу, Но ниспошли освобожденье, Твою любовь, Твое спасенье - Кому хочу.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Овен и стрелец

Я родился в безумный месяц март… А. Меньшов Не март девический сиял моей заре: Ее огни зажглись в суровом ноябре. Не бледный халкидон — заветный камень мой, Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной. Ноябрь, твое чело венчает яркий снег… Две тайны двух цветов заплетены в мой век, Два верных спутника мне жизнью суждены: Холодный снег, сиянье белизны,- И алый гиацинт,- его огонь и кровь. Приемлю жребий мой: победность и любовь.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Однообразие

В вечерний час уединенья, Уныния и утомленья, Один, на шатких ступенях, Ищу напрасно утешенья, Моей тревоги утоленья В недвижных, стынущих водах. Лучей последних отраженья, Как небывалые виденья, Лежат на сонных облаках. От тишины оцепененья Душа моя полна смятенья… О, если бы хоть тень движенья, Хоть звук в тяжелых камышах! Но знаю, миру нет прощенья, Печали сердца нет забвенья, И нет молчанью разрешенья, И все навек без измененья И на земле, и в небесах.

Зинаида Гиппиус. Тихое племя. Серия «Из поэтического наследия». Москва: Центр-100, 1996.

Она

В своей бессовестной и жалкой низости, Она как пыль сера, как прах земной. И умираю я от этой близости, От неразрывности ее со мной. Она шершавая, она колючая, Она холодная, она змея. Меня изранила противно-жгучая Ее коленчатая чешуя. О, если б острое почуял жало я! Неповоротлива, тупа, тиха. Такая тяжкая, такая вялая, И нет к ней доступа — она глуха. Своими кольцами она, упорная, Ко мне ласкается, меня душа. И эта мертвая, и эта черная, И эта страшная — моя душа!

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Оно

Ярко цокают копыта… Что там видно, у моста? Все затерто, все забыто, В тайне мыслей пустота… Только слушаю копыта, Шум да крики у моста. Побежало тесно, тучно, Многоногое Оно. Упоительно — и скучно. Хорошо — и все равно. И слежу, гляжу, как тучно Мчится грозное Оно. Покатилось, зашумело, Раскусило удила, Все размыло, все разъело, Чем душа моя жила. И душа в чужое тело Пролилась — и умерла. Жадны звонкие копыта, Шумно, дико и темно, Там — веселье с кровью слито, Тело в тело вплетено… Все разбито, все забыто, Пейте новое вино! Жадны звонкие копыта, Будь что будет — все равно!

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Оправдание

Ни воли, ни умелости, Друзья мне — как враги… Моей безмерной смелости, Господь, о помоги! Ни ясности, ни знания, Ни силы быть с людьми… Господь, мои желания, Желания прими! Ни твердости, ни нежности… Ни бодрости в пути… Господь, мои мятежности И дерзость освяти! Я в слабости, я в тленности Стою перед Тобой. Во всей несовершенности Прими меня, укрой. Не дам Тебе смирения,- Оно — удел рабов,- Не жду я всепрощения, Забвения грехов, Я верю — в Оправдание… Люби меня, зови! Сожги мое страдание В огне Твоей Любви!

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Осенью

(сгон на революцию) На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест… Замкни облавкой, сгруди, как стадо, Кто удирает — тому арест. Строжайший отдан приказ народу, Такой, чтоб пикнуть никто не смел. Все за лопаты! Все за свободу! А кто упрется — тому расстрел. И все: старуха, дитя, рабочий — Чтоб пели Интер-национал. Чтоб пели, роя, а кто не хочет И роет молча – того в канал! Нет революции краснее нашей: На фронт — иль к стенке, одно из двух. …Поддай им сзаду! Клади им взашей, Вгоняй поленом мятежный дух! На баррикады! На баррикады! Вперед за «Правду», за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады… Не понимают? Небось, поймут!

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Отрада

Мой друг, меня сомненья не тревожат. Я смерти близость чувствовал давно. В могиле, там, куда меня положат, Я знаю, сыро, душно и темно. Но не в земле — я буду здесь, с тобою, В дыханьи ветра, в солнечных лучах, Я буду в море бледною волною И облачною тенью в небесах. И будет мне чужда земная сладость И даже сердцу милая печаль, Как чужды звездам счастие и радость… Но мне сознанья моего не жаль, Покоя жду… Душа моя устала… Зовет к себе меня природа-мать… И так легко, и тяжесть жизни спала… О, милый друг, отрадно умирать!

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Пауки

Я в тесной келье — в этом мире И келья тесная низка. А в четырех углах — четыре Неутомимых паука. Они ловки, жирны и грязны, И все плетут, плетут, плетут… И страшен их однообразный Непрерывающийся труд. Они четыре паутины В одну, огромную, сплели. Гляжу — шевелятся их спины В зловонно-сумрачной пыли. Мои глаза — под паутиной. Она сера, мягка, липка. И рады радостью звериной Четыре толстых паука.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Песня (Окно мое высоко над землею…)

Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею. И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным… Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным. Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю… И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда! О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает, Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете. .. Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете.

100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

Петроград

Кто посягнул на детище Петрово? Кто совершенное деянье рук Смел оскорбить, отняв хотя бы слово, Смел изменить хотя б единый звук? Не мы, не мы… Растерянная челядь, Что, властвуя, сама боится нас! Все мечутся да чьи-то ризы делят, И всё дрожат за свой последний час. Изменникам измены не позорны. Придет отмщению своя пора… Но стыдно тем, кто, весело-покорны, С предателями предали Петра. Чему бездарное в вас сердце радо? Славянщине убогой? Иль тому, Что к «Петрограду» рифм гулящих стадо Крикливо льнет, как будто к своему? Но близок день — и возгремят перуны… На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей Восстанет он, всё тот же, бледный, юный, Всё тот же — в ризе девственных ночей, Во влажном визге ветреных раздолий И в белоперистости вешних пург,- Созданье революционной воли - Прекрасно-страшный Петербург!

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Посвящение

Небеса унылы и низки, Но я знаю — дух мой высок. Мы с тобой так странно близки, И каждый из нас одинок. Беспощадна моя дорога, Она меня к смерти ведет. Но люблю я себя, как Бога,- Любовь мою душу спасет. Если я на пути устану, Начну малодушно роптать, Если я на себя восстану И счастья осмелюсь желать,- Не покинь меня без возврата В туманные, трудные дни. Умоляю, слабого брата Утешь, пожалей, обмани. Мы с тобою единственно близки, Мы оба идем на восток. Небеса злорадны и низки, Но я верю — дух наш высок.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Последнее

Порой всему, как дети, люди рады И в легкости своей живут веселой. О, пусть они смеются! Нет отрады Смотреть во тьму души моей тяжелой. Я не нарушу радости мгновенной, Я не открою им дверей сознанья, И ныне, в гордости моей смиренной, Даю обет великого молчанья. В безмолвьи прохожу я мимо, мимо, Закрыв лицо,- в неузнанные дали, Куда ведут меня неумолимо Жестокие и смелые печали.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Почему

О Ирландия, океанная, Мной не виденная страна! Почему ее зыбь туманная В ясность здешнего вплетена? Я не думал о ней, не думаю, Я не знаю ее, не знал… Почему так режут тоску мою Лезвия ее острых скал? Как я помню зори надпенные? В черной алости чаек стон? Или памятью мира пленною Прохожу я сквозь ткань времен? О Ирландия неизвестная! О Россия, моя страна! Не единая ль мука крестная Всей Господней земле дана?

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Предел

Д.В.Философову Сердце исполнено счастьем желанья, Счастьем возможности и ожиданья,- Но и трепещет оно и боится, Что ожидание — может свершиться… Полностью жизни принять мы не смеем, Тяжести счастья поднять не умеем, Звуков хотим,- но созвучий боимся, Праздным желаньем пределов томимся, Вечно их любим, вечно страдая,- И умираем, не достигая…

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Пыль

Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха - Я всюду с ним, и он со мной. Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь тучи, низко набегая, Дают ей мертвенную тень. И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул — и в миг исчез. Волокна серой паутины Плывут и тянутся с небес. Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны. Но сеть из этих легких нитей Тяжеле смертной пелены. И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша, Напрасно в ужасе бессильном Оковы жизни рвет душа. А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне. Молю вас, капли, тише, тише… О, тише плачьте обо мне!

Серебряный век русской поэзии. Москва: Просвещение, 1993.

Свет

Стоны, Стоны, Истомные, Бездонные, Долгие звоны Похоронные, Стоны, Стоны… Жалобы, Жалобы на Отца… Жалость язвящая, жаркая, Жажда конца, Жалобы, Жалобы… Узел туже, туже, Путь все круче, круче, Все уже, уже, уже, Угрюмей тучи, Ужас душу рушит, Узел душит, Узел туже, туже, туже… Господи, Господи,- нет! Вещее сердце верит! Боже мой, нет! Мы под крылами Твоими. Ужас. И стоны. И тьма… а над ними Твой немеркнущий Свет.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Свободный стих

Приманной легкостью играя, Зовет, влечет свободный стих. И соблазнил он, соблазняя, Ленивых, малых и простых. Сулит он быстрые ответы И достиженья без борьбы. За мной! За мной! И вот поэты Стиха свободного рабы. Они следят его извивы, Сухую ломкость, скрип углов, Узор пятнисто-похотливый Икающих и пьяных слов… Немало слов с подолом грязным Войти боялись… А теперь Каким ручьем однообразным Втекают в сломанную дверь! Втекли, вшумели и врылились… Гогочет уличная рать. Что ж! Вы недаром покорились: Рабы не смеют выбирать. Без утра пробил час вечерний, И гаснет серая заря… Вы отданы на посмех черни Коварной волею царя! . . . . . . . . . . . . . . А мне — лукавый стих угоден. Мы с ним веселые друзья. Живи, свободный! Ты свободен - Пока на то изволю я. Пока хочу — играй, свивайся Среди ухабов и низин. Звени, тянись и спотыкайся, Но помни: я твой властелин. И чуть запросит сердце тайны, Напевных рифм и строгих слов - Ты в хор вольешься неслучайный Созвучно-длинных, стройных строф. Многоголосы, тугозвонны, Они полетны и чисты - Как храма белого колонны, Как неба снежного цветы.

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Святое

Печали есть повсюду… Мне надоели жалобы; Стихов слагать не буду… О, мне иное жало бы! Пчелиного больнее, Змеиного колючее… Чтоб ранило вернее,- И холодило, жгучее. Не яд, не смерть в нем будет; Но, с лаской утаенною, Оно, впиваясь,- будит, Лишь будит душу сонную. Чтобы душа дрожала От счастия бессловного… Хочу — святого жала, Божественно-любовного.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Сейчас

Как скользки улицы отвратные, Какая стыдь! Как в эти дни невероятные Позорно — жить! Лежим, заплеваны и связаны По всем углам. Плевки матросские размазаны У нас по лбам. Столпы, радетели, водители Давно в бегах. И только вьются согласители В своих Це-ках. Мы стали псами под заборными, Не уползти! Уж разобрал руками черными Викжель — пути…

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Сложности

К простоте возвращаться — зачем? Зачем — я знаю, положим. Но дано возвращаться не всем. Такие, как я, не можем. Сквозь колючий кустарник иду, Он цепок, мне не пробиться… Но пускай упаду, До второй простоты не дойду, Назад — нельзя возвратиться.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Снег

Опять он падает, чудесно молчаливый, Легко колеблется и опускается… Как сердцу сладостен полет его счастливый! Несуществующий, он вновь рождается… Все тот же, вновь пришел, неведомо откуда, В нем холода соблазны, в нем забвенье… Я жду его всегда, как жду от Бога чуда, И странное с ним знаю единенье. Пускай уйдет опять — но не страшна утрата. Мне радостен его отход таинственный. Я вечно буду ждать его безмолвного возврата, Тебя, о ласковый, тебя, единственный. Он тихо падает, и медленный и властный… Безмерно счастлив я его победою… Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный, Тебя люблю. .. За что люблю — не ведаю.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Снежные хлопья

Глухим путем, неезженным, На бледном склоне дня Иду в лесу оснеженном, Печаль ведет меня. Молчит дорога странная, Молчит неверный лес… Не мгла ползет туманная С безжизненных небес — То вьются хлопья снежные И, мягкой пеленой, Бесшумные, безбрежные, Ложатся предо мной. Пушисты хлопья белые, Как пчел веселых рой, Играют хлопья смелые И гонятся за мной, И падают, и падают… К земле все ближе твердь… Но странно сердце радуют Безмолвие и смерть. Мешается, сливается Действительность и сон, Все ниже опускается Зловещий небосклон — И я иду и падаю, Покорствуя судьбе, С неведомой отрадою И мыслью — о тебе. Люблю недостижимое, Чего, быть может, нет… Дитя мое любимое, Единственный мой свет! Твое дыханье нежное Я чувствую во сне, И покрывало снежное Легко и сладко мне. Я знаю, близко вечное, Я слышу, стынет кровь… Молчанье бесконечное… И сумрак… И любовь.

Зинаида Гиппиус. Тихое племя. Серия «Из поэтического наследия». Москва: Центр-100, 1996.

Соблазн

П. П. Перцову Великие мне были искушенья. Я головы пред ними не склонил. Но есть соблазн… соблазн уединенья… Его доныне я не победил. Зовет меня лампада в тесной келье, Многообразие последней тишины, Блаженного молчания веселье - И нежное вниманье сатаны. Он служит: то светильник зажигает, То рясу мне поправит на груди, То спавшие мне четки подымает И шепчет: «С Нами будь, не уходи! Ужель ты одиночества не любишь? Уединение — великий храм. С людьми… их не спасешь, себя погубишь, А здесь, один, ты равен будешь Нам. Ты будешь и не слышать, и не видеть, С тобою — только Мы, да тишина. Ведь тот, кто любит, должен ненавидеть, А ненависть от Нас запрещена. Давно тебе моя любезна нежность… Мы вместе, вместе… и всегда одни; Как сладостна спасенья безмятежность! Как радостны лампадные огни!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О, мука! О, любовь! О, искушенья! Я головы пред вами не склонил. Но есть соблазн,- соблазн уединенья, Его никто еще не победил.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Сонет (Не страшно мне…)

Не страшно мне прикосновенье стали И острота и холод лезвия. Но слишком тупо кольца жизни сжали И, медленные, душат как змея. Но пусть развеются мои печали, Им не открою больше сердца я… Они далекими отныне стали, Как ты, любовь ненужная моя! Пусть душит жизнь, но мне не душно. Достигнута последняя ступень. И, если смерть придет, за ней послушно Пойду в ее безгорестную тень:- Так осенью, светло и равнодушно, На бледном небе умирает день.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Стекло

В стране, где все необычайно, Мы сплетены победной тайной. Но в жизни нашей, не случайно, Разъединяя нас, легло Меж нами темное стекло. Разбить стекла я не умею. Молить о помощи не смею; Приникнув к темному стеклу, Смотрю в безрадужную мглу, И страшен мне стеклянный холод… Любовь, любовь! О дай мне молот, Пусть ранят брызги, все равно, Мы будем помнить лишь одно, Что там, где все необычайно. Не нашей волей, не случайно, Мы сплетены последней тайной… Услышит Бог. Кругом светло. Он даст нам сил разбить стекло.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Стихотворный вечер в Зеленой Лампе

Перестарки и старцы и юные Впали в те же грехи: Берберовы, Злобины, Бунины Стали читать стихи. Умных и средних и глупых, Ходасевичей и Оцупов Постигла та же беда. Какой мерою печаль измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что это не навсегда! В «Зеленую Лампу» чинную Все они, как один,- Георгий Иванов с Ириною; Юрочка и Цетлин, И Гиппиус, ветхая днями, Кинулись со стихами, Бедою Зеленых Ламп. Какою мерою поэтов мерить? О, дай мне, о, дай мне верить Не только в хорей и ямб. И вот оно, вот, надвигается: Властно встает Оцуп. Мережковский с Ладинским сливается В единый небесный клуб, Словно отрок древне-еврейский, Заплакал стихом библейским И плачет, и плачет Кнут… Какой мерою испуг измерить? О, дай мне, о, дай мне верить, Что в зале не все заснут.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Счастье

Есть счастье у нас, поверьте, И всем дано его знать. В том счастье, что мы о смерти Умеем вдруг забывать. Не разумом, ложно-смелым. (Пусть знает,— твердит свое), Но чувственно, кровью, телом Не помним мы про нее. О, счастье так хрупко, тонко: Вот слово, будто меж строк; Глаза больного ребенка; Увядший в воде цветок,— И кто-то шепчет: «Довольно!» И вновь отравлена кровь, И ропщет в сердце безвольном Обманутая любовь. Нет, лучше б из нас на свете И не было никого. Только бы звери, да дети, Не знающие ничего.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Там

Я в лодке Харона, с гребцом безучастным. Как олово, густы тяжелые воды. Туманная сырость над Стиксом безгласным. Из темного камня небесные своды. Вот Лета. Не слышу я лепета Леты. Беззвучны удары раскидистых весел. На камень небесный багровые светы Фонарь наш неяркий и трепетный бросил. Вода непрозрачна и скована ленью… Разбужены светом, испуганы тенью, Преследуют лодку в бесшумной тревоге Тупая сова, две летучие мыши, Упырь тонкокрылый, седой и безногий… Но лодка скользит не быстрей и не тише. Упырь меня тронул крылом своим влажным… Бездумно слежу я за стаей послушной, И все мне здесь кажется странно-неважным, И сердце, как там, на земле,- равнодушно. Я помню, конца мы искали порою, И ждали, и верили смертной надежде… Но смерть оказалась такой же пустою, И так же мне скучно, как было и прежде. Ни боли, ни счастья, ни страха, ни мира, Нет даже забвения в ропоте Леты… Над Стиксом безгласным туманно и сыро, И алые бродят по камням отсветы.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Тли

Припав к моему изголовью, ворчит, будто выстрелы, тишина; запекшейся черной кровью ночная дыра полна. Мысли капают, капают скупо; нет никаких людей… Но не страшно… И только скука, что кругом — все рыла тлей. Тли по мартовским алым зорям прошли в гвоздевых сапогах. Душа на ключе, на тяжком запоре, Отврат… тошнота… но не страх.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

У. С.

Наших дедов мечта невозможная, Наших героев жертва острожная, Наша молитва устами несмелыми, Наша надежда и воздыхание,- Учредительное Собрание,- Что мы с ним сделали…?

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Цветы ночи

О, ночному часу не верьте! Он исполнен злой красоты. В этот час люди близки к смерти, Только странно живы цветы. Темны, теплы тихие стены, И давно камин без огня… И я жду от цветов измены,- Ненавидят цветы меня. Среди них мне жарко, тревожно, Аромат их душен и смел,- Но уйти от них невозможно, Но нельзя избежать их стрел. Свет вечерний лучи бросает Сквозь кровавый шелк на листы… Тело нежное оживает, Пробудились злые цветы. С ядовитого арума мерно Капли падают на ковер… Все таинственно, все неверно… И мне тихий чудится спор. Шелестят, шевелятся, дышат, Как враги, за мною следят. Все, что думаю,- знают, слышат И меня отравить хотят. О, часу ночному не верьте! Берегитесь злой красоты. В этот час мы все ближе к смерти, Только живы одни цветы.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Часы стоят

Часы остановились. Движенья больше нет. Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет. На скатерти холодной наубранный прибор, Как саван белый, складки свисают на ковер. И в лампе не мерцает блестящая дуга… Я слушаю молчанье, как слушают врага. Ничто не изменилось, ничто не отошло; Но вдруг отяжелело, само в себе вросло. Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук. Но точно где-то властно сомкнули тайный круг. И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим,- Вдруг сделалось бессмертным, и вечным — и чужим. Застыло, каменея, как тело мертвеца… Стремленье — но без воли. Конец — но без конца. И вечности безглазой беззвучен строй и лад. Остановилось время. Часы, часы стоят!

Поэзия серебряного века. Москва: Художественная литература, 1991.

Шутка

Не слушайте меня, не стоит: бедные Слова я говорю; я — лгу. И если в сердце знанья есть победные,- Я от людей их берегу. Как дети, люди: злые и невинные, Любя, умеют оскорблять. Они еще не горные — долинные… Им надо знать,- но рано знать. Минуют времена узаконенные… Заветных сроков ждет душа. А до времен, молчаньем утомленные, Мы лжем, скучая и — смеша. Так и теперь, сплетая речь размерную, Лишь о ненужностях твержу. А тайну грозную, последнюю и верную,- Я все равно вам не скажу.

Зинаида Гиппиус. Стихотворения. Paris: YMCA-Press, 1984.

Электричество

Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То «да» и «нет» не слиты, Не слиты — сплетены. Их темное сплетенье И тесно, и мертво, Но ждет их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся - Другие «да» и «нет» И «да» и «нет» проснутся, Сплетенные сольются, И смерть их будет — Свет.

Зинаида Гиппиус. Стихи, воспоминания, документальная проза. Москва: Наше наследие, 1991.

Юный март

«Allons, enfants, de la patrie…» Пойдем на весенние улицы, Пойдем в золотую метель. Там солнце со снегом целуется И льет огнерадостный хмель. По ветру, под белыми пчелами, Взлетает пылающий стяг. Цвети меж домами веселыми Наш гордый, наш мартовский мак! Еще не изжито проклятие, Позор небывалой войны, Дерзайте! Поможет нам снять его Свобода великой страны. Пойдем в испытания встречные, Пока не опущен наш меч. Но свяжемся клятвой навечною Весеннюю волю беречь!

Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX-начала XX в. Ленинград: Лениздат, 1991.

Сергей Есенин и Зинаида Гиппиус: валенки против лорнета

«Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи», — писал сам Сергей Есенин. Действительно, нередко бывает так, что гениальные современники не замечают таланта друг друга, обмениваясь едкими шпильками. В конце концов, «всем ясно, что у гениев должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!» (С. Довлатов. Заповедник).

По таком сценарию складывались и отношения двух ярчайших фигур Серебряного века: поэтов Сергея Есенина и Зинаиды Гиппиус.

Впрочем, поначалу все выглядело абсолютно пристойно: «рязанский самородок», появившийся в Петрограде весной 1915 года, вызывал интерес пресыщенной столичной интеллигенции, в среде которой в начале ХХ века пошла мода на все «народное».

Благодаря покровительству Александра Блока Есенина охотно принимают в лучших литературных салонах. Свежие, чистые стихи, полные ярких аллегорических образов, хоть и пестрят малопонятными для слушателей диалектизмами, но завораживают открывающимися пейзажами:

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты — в ризах образа…
Не видать конца и края —
Только синь сосет глаза.

[…] Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.

Искрят и переливаются строчки, течет сказка-быль:

Матушка в купальницу по лесу ходила,
Босая с подтыками по росе бродила.
Травы ворожбиные ноги ей кололи,
Плакала родимая в купырях от боли.
Не дознамо печени судорга схватила,
Охнула кормилица, тут и породила.
Родился я с песнями в травном одеяле.
Зори меня вешние в радугу свивали.

По этой сказочной Руси «в шапке облачного скола, в лапоточках, словно тень, ходит милостник Микола мимо сел и деревень». И каждая травинка здесь славит бога на свой лад: «по меже на переметке резеда и риза кашки. И вызванивают в четки ивы, кроткие монашки».

Стихи похожи то на молитвы:

О Матерь Божья,
Спади звездой
На бездорожье,
В овраг глухой.

Пролей, как масло,
Власа луны
В мужичьи ясли
Моей страны, —

то на магические заговоры-заклинания:

По лесу леший кричит на сову.
Прячутся мошки от птичек в траву.
Ау!

Спит медведиха, и чудится ей:
Колет охотник острогой детей.
Ау!

[…] Звонкое эхо кричит в синеву:
— Эй ты, откликнись, кого я зову!
Ау!

Естественно, Есенин не мог не вызвать интереса одной из самых ярких столичных семей: четы поэтов и философов Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Мережковского.

Зинаида Николаевна Гиппиус (8 [20] ноября 1869 — 9 сентября 1945) была одним из идеологов русского символизма, оригинальной поэтессой и писательницей, драматургом и литературным критиком:

Но плачу без слез о неверном обете,
О неверном обете…
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.

Философ Василий Розанов с опаской говорил о ней: «Это, я вам скажу, не женщина, а настоящий черт — и по уму и по всему прочему, Бог с ней, Бог с ней, оставим ее…» Другой известный религиозный мыслитель Николай Бердяев писал: «Я считаю З. Н. очень замечательным человеком, но и очень мучительным. Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской и трудно было определить, что сильнее».

Сама Зинаида себя тоже не идеализировала:

В своей бессовестной и жалкой низости,
Она как пыль сера, как прах земной.
И умираю я от этой близости,
От неразрывности её со мной.

[…] Своими кольцами она, упорная,
Ко мне ласкается, меня душа.
И эта мёртвая, и эта чёрная,
И эта страшная — моя душа!

Ее стихи походили на волшебные, но недобрые сказки:

Девочка в сером платьице…

Косы как будто из ваты…
Девочка, девочка, чья ты?
Мамина… Или ничья.
Хочешь — буду твоя.

Девочка в сером платьице…

Веришь ли, девочка, ласке?
Милая, где твои глазки?

Вот они, глазки. Пустые.
У мамочки точно такие.

Девочка в сером платьице,

А чем это ты играешь?
Что от меня закрываешь?

Время ль играть мне, что ты?
Много спешной работы.

То у бусинок нить раскушу,
То первый росток подсушу,
Вырезаю из книг странички,
Ломаю крылья у птички…

Девочка в сером платьице,

Девочка с глазами пустыми,
Скажи мне, как твое имя?

А по-своему зовет меня всяк:
Хочешь эдак, а хочешь так.

Один зовет разделеньем,
А то враждою,
Зовут и сомненьем,
Или тоскою.

Иной зовет скукою,
Иной мукою…
А мама-Смерть — Разлукою,

Девочку в сером платьице…

Пожалуй, брак Гиппиус с Дмитрием Мережковским можно считать одним из самых оригинальных и творчески продуктивных супружеских союзов в мировой культуре.

В свою очередь, Мережковский (2 [14] августа 1865 — 9 декабря 1941) был известен не только как поэт и переводчик: он вошел в историю как один из основоположников нового для русской литературы жанра историософского романа и один из пионеров религиозно-философского подхода к анализу литературы. Мережковский был многократно номинирован на Нобелевскую премию по литературе:

Надежды нет и нет боязни.
Наполнен кубок через край.
Твоё прощенье — хуже казни,
Судьба. Казни меня, прощай.

Всему я рад, всему покорен.
В ночи последний замер плач.
Мой путь, как ход подземный, чёрен
И там, где выход, ждёт палач.

Именно Зинаида Гиппиус первой из «именитых поэтов» написала рецензию на ранние стихи Есенина. Рецензия под названием «Земля и камень», подписанная псевдонимом «Роман Аренский», вышла в еженедельнике «Голос жизни» (1915, № 17, 22 апреля) и была достаточно доброжелательна: «В стихах Есенина пленяет какая-то «сказанность» слов, слитость звука и значения, которая дает ощущение простоты… Есенин — настоящий современный поэт».

Личное знакомство состоялось, по всей видимости, в салоне Гиппиус, на Сергиевской улице, 83. Есенин стал посещать традиционные «воскресенья» Гиппиус, и вот что вспоминала по этому поводу хозяйка дома: «У нас, впрочем, сразу создалось впечатление, что этот парень, хоть в Петербурге еще ничего не видал, но у себя, в деревне, уже видал всякие виды…

Лицо обыкновенное, скорее приятное; низколобый, нос «пилочкой», а монгольские глаза чуть косят…

Стихи читал, когда его просили, — охотно, но не много, не навязчиво: три-четыре стихотворения. Они были недурны, хотя еще с сильным клюевским налетом, и мы их в меру похвалили. Ему как будто эта мера показалась недостаточной. Затаенная мысль о своей «необыкновенности» уже имелась, вероятно: эти, мол, пока не знают, ну да мы им покажем…

Кончилось тем, что «стихотворство» было забыто, и молодой рязанец, — уже не в столовой, а в дальней комнате, куда мы всем обществом перекочевали, — во весь голос принялся нам распевать «ихние» деревенские частушки.

И надо сказать — это было хорошо. Удивительно шли — и распевность, и подчас нелепые, а то и нелепо-охальные слова — к этому парню в «спинжаке», что стоял перед нами, в углу, под целой стеной книг в темных переплетах.

А затем Есенин пропал… если не с горизонта нашего, то из нашего дома.

Его закружила, завертела, захватила группа тогдашних «пейзанистов» (как мы с Блоком их называли). Во главе стоял Сергей Городецкий».

Видимо, «пропажа» Есенина очень разочаровала Гиппиус. Она пишет об этом так: «Что было с Есениным за все эти дальнейшие, не короткие, годы? Не трудно проследить: на фоне багровой русской тучи он носился перед нами, — или его носило, — как маленький черный мячик… Для мячика нет и вопроса, позволено или не позволено ему лететь туда, куда его швыряет.

И стихи Есенина — как его жизнь: крутятся, катятся, через себя перескакивают. Две-три простые, живые строки — а рядом последние мерзости, выжигающее душу сквернословие и богохульство, бабье, кликушечье, бесполезное.

В красном тумане особого, русского, пьянства он пишет, он орет, он женится на «знаменитой» иностранке, старой Дункан, буйствует в Париже, буйствует в Америке. Везде тот же туман и такое же буйство, с обязательным боем, — кто под руку попадет.»

А на память чете Мережковских остался экземпляр первого сборника Есенина «Радуница» (вышла из печати в конце января 1916 года) с дарственной надписью: «Доброй, но проборчивой Зинаиде Николаевне Гиппиус с низким поклоном. Сергей Есенин. 31 января 1916. Петроград».

Впрочем, если почитать воспоминания современников, «пропал» Есенин «с горизонта» Гиппиус не так уж внезапно.

В.Б. Шкловский в статье «Современники и синхронисты», опубликованной в журнале «Русский современник» (Л.-М., 1924), писал:

«Есенина я увидел в первый раз в салоне Зинаиды Гиппиус, здесь он был уже в опале.

— Что это у вас за странные гетры? — спросила Зинаида Николаевна, осматривая ноги Есенина через лорнет.

— Это валенки, — ответил Есенин.

Конечно, и Гиппиус знала, что валенки не гетры, и Есенин знал, для чего его спросили. Зинаидин вопрос обозначал: не припомню, не верю я в ваши валенки, никакой вы не крестьянин. А ответ Есенина обозначал: отстань и совсем ты мне не нужна. Вот, как это тогда делалось! Но спор весь шел об Октябрьской революции».

Поэтесса Ирина Одоевцева также вспоминала: «Как-то на каком-то чопорном приеме Гиппиус, наставив лорнет на его валенки, громко одобрила их: «Какие на вас интересные гетры!» Все присутствующие покатились со смеха. Такие обиды не прощаются. И не забываются».

Видимо, Гиппиус посчитала, что ее громкого имени будет достаточно для того, чтоб Есенин продолжил бывать у нее в качестве интересной диковинки. Но тот, получив к тому моменту горячую поддержку таких известных в начале ХХ века поэтов, как Сергей Городецкий и Николай Клюев, после этого эпизода забывает дорогу на Сергиевскую.

Впрочем, уезжая в Европу в компании второй супруги, танцовщицы Айседоры Дункан, Есенин, по воспоминаниям своего друга, Ивана Грузинова, мучительно размышлял: « — Что мне делать, если Мережковский или Зинаида Гиппиус встретятся со мной? Что мне делать, если Мережковский подаст мне руку?»

К счастью, встреча не состоялась, а если б состоялась, едва ли обошлось бы без скандала, повод к которому дал сам Мережковский: в парижской газете «L’Eclair»› 16 июня 1923 г. появилась его статья «Когда Россия возродится…», содержавшая оскорбительные для Дункан и Есенина заявления.

В ответ у Есенина появилось эссе «Дама с лорнетом»: «Безмозглая и глупая дама… Вы продажны и противны в этом, как всякая контрреволюционная дрянь». Есенин сильно обижен, и причину указывает вполне откровенно: «В газете «Ecler» [газета «L’Eclair»] Мережковский называл меня хамом, называла меня Гиппиус альфонсом». И в свою очередь поэт не поскупился на слова, спеша вспомнить все, что слушал о «Гиппиусихе» от знакомых:

«— Что такое Мережковский?
— Во всяком случае, не Франс.
— Что такое Гиппиус?
— Бездарная завистливая поэтесса».

По словам Есенина, «Клюев, которому Мережковский и Гиппиус не годятся в подметки в смысле искусства, говорил: «Солдаты испражняются. Где калитка, где забор, Мережковского собор».

Впрочем, Клюев действительно зачастую в словах не сдерживался (лучше всего это подтверждает его «Бесовская басня про Есенина»: «лакал Есенин винища до рассветок, бутылок около него за ночь накопилось, битых стаканов. Объедков мясных и всякого утробного смрада — помойной яме на зависть. Проезжающих Есенин материл, грозил Гепеу, а одному старику, уветливому, благому, из стакана в бороду плеснул; дескать он, Есенин, знаменитее всех в России, потому может дрызгать, лаять и материть всякого». Да и другим литераторам от него доставалось: «Литературные собрания, вечера, художественные пирушки, палаты московской знати две зимы подряд мололи меня пестрыми жерновами моды, любопытства и сытой скуки. Брюсов, Бунин, Вересаев, Телешов, Дрожжин, марксисты и христиане, «Золотое руно» и Суриковский кружок – мои знакомцы того нехорошего, бестолкового времени. Писатели мне казались суетными маленькими людьми, облепленными, как старая лодка, моллюсками тщеславия, нетерпимости и порока. Артисты казались обжорами, пустыми щеголями с хорошо подвешенным языком и с воловьим несуразным лбом. Но больше всего ужасался я женщин; они мне всегда напоминали кондоров на пустынной падали, с тошным запахом духов, с голыми шеями и руками, с бездушным, лживым голосом. Они пугали меня, как бесы солончаковых аральских балок. Театры, музыка, картинные выставки и музеи не дали мне ничего, окромя полынной тоски и душевного холода», — так Клюев описывает Серебряный век русской культуры).

Но вот гораздо сложнее представить, что Блок, впервые увидев Есенина, в тот же вечер стал предостерегать его от Гиппиус: «Не верь ты этой бабе. Ее и Горький считает умной. Но, по-моему, она низкопробная дура». Впрочем, отношения Гиппиус и Блока всегда были непростыми, а Октябрь и вовсе развел их по разные стороны баррикад, так что взаимная критика была делом обычным.

Трагизм ситуации заключается в том, что гениальнейшие люди, обвиняя друг друга в глупости и бездарности, в действительности же просто не могли прийти к общему мнению по поводу будущего своей страны. Для Есенина и некоторых других «новокрестьянских» лириков революция 1917 года ассоциировалась с «мужицким раем», который вскоре непременно настанет, стоит лишь еще чуть-чуть потерпеть. Блок, как и ряд других представителей дворянства, принимал революцию как справедливую кару за века угнетения: недаром его революционеров незримо ведет «с кровавым флагом, и за вьюгой невидим, и от пули невредим, нежной поступью надвьюжной, снежной россыпью жемчужной, в белом венчике из роз — впереди — Исус Христос». Для Гиппиус и Мережковского революция означала уничтожение привычного уклада жизни, потерю средств к стабильному существованию и эмиграцию. Гиппиус пишет: «И с удвоенной силой приходится нам, — где бы мы ни были, в России или в Европе, — обороняться от внутреннего врага: от самораспусканья, инстинктивной склонности к субъективизму и безответственности. «Все — можно!», даже сгибаться в любую сторону под прямым углом… Да, только для этого надо раньше потерять спинной хребет. «Мне — все можно, и ничего!». Да, ничего, только «Ничего» с большой буквы, есенинский шнурок; символический или реальный — это уж безразлично… А Есенину — не нужен ни суд наш, ни превозношение его стихов. Лучше просто, молчаливо, по-человечески пожалеть его. Если же мы сумеем понять смысл его судьбы — он не напрасно умер».

Позже, уже давно осев в Париже, Мережковский вновь развернул кампанию против большевизма: если его супруга именовала Адольфа Гитлера «идиотом с мышь под носом», то сам Мережковский считал его удачным «орудием» в борьбе против СССР и выступил в поддержку Германии.

Пожалуй, это был первый и единственный случай, когда взгляды супругов радикально разошлись. Зинаида, узнав о выступлении мужа, была напугана; говорят, что первой ее реакцией стали слова: «Это конец». Она не ошиблась: отношение к чете со стороны бывших соотечественников резко изменилось в худшую сторону, их подвергли настоящему остракизму. Парижская квартира Мережковских была описана за неплатёж, им приходилось экономить на самом необходимом. Через несколько месяцев, в декабре 1941 года, Мережковский умирает в нищете. Его супруге повезло чуть больше: по крайней мере, она увидела победу над нацистской армией, скончавшись в сентябре 1945 года.

По ветру, под белыми пчелами,
Взлетает пылающий стяг.
Цвети меж домами веселыми
Наш гордый, наш мартовский мак!

Еще не изжито проклятие,
Позор небывалой войны,
Дерзайте! Поможет нам снять его
Свобода великой страны.

Пойдем в испытания встречные,
Пока не опущен наш меч.
Но свяжемся клятвой навечною
Весеннюю волю беречь!

Список использованной литературы

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945) / сост. С.П. Бавин. – М.: РГБ, 1995. – 66 с.
Терапиано Ю. Встречи. — М.: Интрада, 2002. — 383 с.
Щербак Н. Зинаида Гиппиус: «Мне нужно то, чего нет на свете»: [Электронный ресурс]. URL: http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/zinaida-gippius-mne-nuzhno-chego-net-na-svete

Стихи про любовь — Зинаида Гиппиус

Лучшие стихи про любовь Зинаиды Гиппиус:

Апельсинные цветы

О, берегитесь, убегайте
От жизни легкой пустоты.
И прах земной не принимайте
За апельсинные цветы.

Под серым небом Таормины
Среди глубин некрасоты
На миг припомнились единый
Мне апельсинные цветы.

Поверьте, встречи нет случайной,-
Как мало их средь суеты!
И наша встреча дышит тайной,
Как апельсинные цветы.

Вы счастья ищете напрасно,
О, вы боитесь высоты!
А счастье может быть прекрасно,
Как апельсинные цветы.

Любите смелость нежеланья,
Любите радости молчанья,
Неисполнимые мечты,
Любите тайну нашей встречи,
И все несказанные речи,
И апельсинные цветы.

1897

автор: Зинаида Гиппиус

Любовь — одна

Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь — одна.

Мы негодуем иль играем,
Иль лжем — но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна — любовь одна.

Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.

Лишь в неизменном — бесконечность,
Лишь в постоянном — глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.

Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа — верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.

1896

автор: Зинаида Гиппиус

Любовь

В моей душе нет места для страданья:
Моя душа — любовь.
Она разрушила свои желанья,
Чтоб воскресить их вновь.

В начале было Слово. Ждите Слова.
Откроется оно.
Что совершалось — да свершится снова,
И вы, и Он — одно.

Последний свет равно на всех прольется,
По знаку одному.
Идите все, кто плачет и смеется,
Идите все — к Нему.

К Нему придем в земном освобожденьи,
И будут чудеса.
И будет все в одном соединеньи —
Земля и небеса.

1900

автор: Зинаида Гиппиус

Неюбовь

Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,
Как ветер черный, поешь: ты мой!
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый,- открой, открой!

Держу я ставни, открыть не смею,
Держусь за ставни и страх таю.
Храню, лелею, храню, жалею
Мой луч последний — любовь мою.

Смеется хаос, зовет безокий:
Умрешь в оковах,- порви, порви!
Ты знаешь счастье, ты одинокий,
В свободе счастье — и в Нелюбви.

Охладевая, творю молитву,
Любви молитву едва творю…
Слабеют руки, кончаю битву,
Слабеют руки… Я отворю!

1907

автор: Зинаида Гиппиус

Боль

«Красным углем тьму черчу,
Колким жалом плоть лижу,
Туго, туго жгут кручу,
Гну, ломаю и вяжу.

Шнурочком ссучу,
Стяну и смочу.
Игрой разбужу,
Иглой пронижу.

И я такая добрая,
Влюблюсь — так присосусь.
Как ласковая кобра я,
Ласкаясь, обовьюсь.

И опять сожму, сомну,
Винт медлительно ввинчу,
Буду грызть, пока хочу.
Я верна — не обману.

Ты устал — я отдохну,
Отойду и подожду.
Я верна, любовь верну,
Я опять к тебе приду,
Я играть с тобой хочу,
Красным углем зачерчу…»

1906

автор: Зинаида Гиппиус

Коростель

Горяча моя постель…
Думка белая измята…
Где-то плачет коростель,
Ночь дневная пахнет мятой.

Утомленная луна
Закатилась за сирени…
Кто-то бродит у окна,
Чьи-то жалобные тени.

Не меня — ее, ее
Любит он! Но не ревную,
Счастье ведаю мое
И, страдая,— торжествую.

Шорох, шепот я ловлю…
Обнял он ее, голубит…
Я одна — но я люблю!
Он — лишь думает, что любит.

Нет любви для двух сердец.
Там, где двое,— разрушенье.
Где начало — там конец.
Где слова — там отреченье.

Посветлеет дым ночной,
Встанет солнце над сиренью,
Он уйдет к любви иной…
Было тенью — будет тенью…

Горяча моя постель,
Светел дух мой окрыленный…
Плачет нежный коростель,
Одинокий и влюбленный.

автор: Зинаида Гиппиус

Ты

Вешнего вечера трепет тревожный —
С тонкого тополя веточка нежная.
Вихря порыв, горячо-осторожный —
Синей бездонности гладь безбережная.

В облачном небе просвет просиянный —
Свежих полей маргаритка росистая,
Меч мой небесный, мой луч острогранный —
Тайна прозрачная, ласково-чистая.

Ты — на распутьи костер ярко-жадный —
И над долиною дымка невестная.
Ты — мой веселый и беспощадный,-
Ты — моя близкая и неизвестная.

Ждал я и жду я зари моей ясной,
Неутомимо тебя полюбила я…
Встань же, мой месяц серебряно-красный,
Выйди, двурогая,— Милый мой — Милая…

автор: Зинаида Гиппиус

Стекло

В стране, где всё необычайно,
Мы сплетены победной тайной.
Но в жизни нашей, не случайно,
Разъединяя нас, легло
Меж нами темное стекло.
Разбить стекла я не умею,
Молить о помощи не смею;
Приникнув к темному стеклу,
Смотрю в безрадужную мглу,
И страшен мне стеклянный холод…
Любовь, любовь! О дай мне молот,
Пусть ранят брызги, всё равно,
Мы будем помнить лишь одно,
Что там, где всё необычайно,
Не нашей волей, не случайно,
Мы сплетены последней тайной…
Услышит Бог. Кругом светло.
Он даст нам сил разбить стекло.

автор: Зинаида Гиппиус

****

Я все твои уклоны отмечаю.
Когда ты зла,— я тихо утомлен,
Когда ты падаешь в забвенный сон,-
С тобою равнодушно я скучаю.
Тебя, унылую, брезгливо презираю,
Тобой, несчастной, — гордо огорчен,
Зато в глубокую всегда влюблен,
А с девочкою ясною — играю.

И каждую изменчивость я длю.
Мне равно святы все твои мгновенья,
Они во мне — единой цепи звенья.
Терзаю ли тебя, иль веселю,
Влюбленности ли час, иль час презренья,-
Я через всё, сквозь всё — тебя люблю.

автор: Зинаида Гиппиус

****

Три раза искушаема была Любовь моя.
И мужественно борется… сама Любовь, не я.

Вставало первым странное и тупо-злое тело.
Оно, слепорожденное, прозрений не хотело.

И яростно противилось, и падало оно,
Но было волей светлою Любви — озарено.

Потом душа бездумная,— опять слепая сила,-
Привычное презрение и холод возрастила.

Но волею горячею растоплен колкий лед:
Пускай в оврагах холодно,— черемуха цветет!

О, дважды искушенная, дрожи пред третьим разом!
Встает мой ярко-огненный, мой беспощадный разум!

Ты разум человеческий, его огонь и тишь,
Своей одною силою, Любовь,— не победишь.

Не победишь, живущая в едином сердце тленном,
Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном.

Но если ты не здешнего — иного сердца дочь,-
Себя борьбою с разумом напрасно не порочь.

Земная ярость разума светла, но не бездонна.
Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна.

Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови,-
И Сам придет Защитником рожденной Им — Любви.

автор: Зинаида Гиппиус

Он — ей

Разве, милая, тебя люблю я
как человек человека?

Я людей любить, страдая и ревнуя,
не умею, не умею.

Но как тайную тебя люблю я радость,
простую, простую…

Как нежданную и ведомую сладость
молитвы, молитвы.

Я люблю тебя, как иву ручьевую,
тихую, тихую,

Как полоску в небе заревую,
тонкую, тонкую.

Я люблю тебя, как весть оттуда,
где всё ясное, ясное.

Ты в душе — как обещанье чуда,
верное, верное.

Ты — напоминание чего-то дорогого,
вечного, вечного.

Я люблю тебя, как чье-то слово,
вещее, вещее.

автор: Зинаида Гиппиус

Лучшие стихи великих поэтов | Литература — Зинаида Гиппиус БЕССИЛИЕ

Смотрю на море жадными очами,

К земле прикованный, на берегу...

Стою над пропастью - над небесами

И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать иль покориться,

Нет смелости ни умереть, на

жить...

Мне близок Бог - но не могу

молиться,

Хочу любви и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки

простираю

И вижу полог бледных облаков...

Мне кажется, что истину я знаю -

И только для нее не знаю слов.

1893

В Мариинском театре состоялась премьера камерной оперы «Зинаида» — Российская газета

Премьера камерной оперы «Зинаида», посвященной Гиппиус, состоялась в Мариинском театре. Она завершает триптих композитора Леонида Клиничева «Марина», «Анна» и «Зинаида», рассказывающий о судьбах трех поэтесс Серебряного века. Но если два первые произведения были написаны в жанре монооперы и строились исключительно на стихах, прозе и мемуарах героинь, то в «Зинаиду» автор ввел трех персонажей и использовал не только стихи Гиппиус, но и воспоминания, статьи ее современников. Здесь, как и во всем своем триптихе, Клиничев является не только композитором, но и автором либретто. Музыкальный руководитель постановки — худрук Академии молодых оперных певцов Лариса Гергиева.

Режиссер спектакля Алексей Степанюк положил в основу, в сущности, всего один скандальный эпизод, разыгравшийся между Гиппиус, ее мужем Мережковским и Дмитрием Философовым в Париже. Этот тройственный союз интриговал многих: его истолковали как банальный адюльтер, а сама Зинаида Гиппиус изо всех сил стремилась выдать за отражение божественной «святой троицы». В начале ХХ века, в России, дружба юного красавца Философова с супружеской парой законодателей декаданса была, видимо, и впрямь плодотворна для всех. Но в 1920 году, в Париже, Философов искал уже другого общения. Его сближение с Сергеем Дягилевым и безобразная сцена побоев, когда модный продюсер прилюдно набросился на молодого любовника с кулаками («это было не желание убийства, а страсть») и стали основой сценического конфликта. Нет, на сцене мы эту драку не видим — про нее Гиппиус рассказывают вернувшиеся из ресторана Мережковский и Философов. Но она, как камертон, вскрывает суть «тройственного союза».

Вряд ли можно отнести эту оперу Клиничева, композитора, умеющего ярко живописать музыкой и атмосферу, и характеры, и эпоху, к абсолютным творческим удачам. Здесь нет запоминающихся тем, нет выразительных дуэтов и трио. Зато есть прелестные арии, написанные в романсовой манере: эти романсы на стихи Гиппиус исполняет в основном Философов (Григорий Чернецов). И это лучшие места спектакля. Нельзя не восхититься, как выразительно спел он известное стихотворение «Между» («А я качаюсь в воздушной сетке, Земле и небу равно далек…»). Молодому вокалисту вообще удался образ свежего и славного красавца, в которого нельзя не влюбиться. Мучительная связь, душевная тонкость, боязнь обидеть прочитываются в игре Чернецова вполне явственно.

Возвышенные, «духовные» речи Гиппиус легко превращаются в страдания обыкновенной нелюбимой женщины

Справился со своей задачей и Илья Селиванов: его Мережковский психологически явно под пятой властной супруги. Оттого и тенор певца, и его монологи (в спектакле довольно много драматических сцен) звучат с несколько наигранной аффектацией.

А сама Зинаида Гиппиус (ее замечательно воплотила на сцене Гелена Гаскарова) является нам в разных образах. В первых сценах это почти старуха, с трудом передвигающаяся по холодной квартире (в 1920 году ей было уже за 50). Потом — бисексуальная ломака в обтягивающих брючках и блузе с жабо: как на известном портрете Бакста. И ее вокальные монологи, ее высказывания и апелляции к Богу — не что иное, как привычная маска как бы «духовных людей».

Возвышенные речи легко превратятся в страдания обыкновенной нелюбимой женщины, признающейся: «И я такая добрая,/ Влюблюсь — так присосусь./ Как ласковая кобра я,/ Ласкаясь, обовьюсь». И оправдание собственных измен («Измены нет: любовь одна»), и богохульство («Люблю я себя как Бога») дополняют образ самой прославленной стервы декаданса.

Декорации создают ощущение бесприютности этих людей (стопка чемоданов, какие-то связки книг, разбросанные бумаги, которые персонажи пересматривают, рвут, упаковывают). Фигуры манекенов — как образы невидимых противников, «картонные враги», с которыми вступают в беззвучный диалог наши герои. Но главный смысл отводится трем фотопортретам, размещенным на заднике сцены. И когда Гелена Гаскарова (точная копия той, что на фото) в финале явится нам в белом платье, у зрителя создастся полная иллюзия ожившей Гиппиус.

Можно спорить о достоинствах и недостатках этого спектакля, чересчур иллюстративного, как комментарии к литературоведческим изысканиям. Но очевидно одно: Лариса Гергиева, явившаяся автором идеи, не боится идти на эксперимент, который далеко не всегда обречен на удачу. Но именно такой риск побуждает молодых участников спектакля, а вслед за ними и зрителей обратиться к полузабытым страницам нашей литературы. Что уже немало.

20 декабря 1917. Владислав Ходасевич

88 современных стихотворений, избранных Гиппиус

Конечно, писатель познается не по тому только, что пишет он сам, но в известной мере и по тому, что для него наиболее ценно из написанного другими; «пристрастия» художника порою не менее говорят нам о его душе, чем его собственные создания. Гиппиус — писательница, справедливо ценимая многими, и потому далеко не лишено интереса узнать, какие произведения современной поэзии она наиболее любит, какие авторы, какие мотивы ей ближе других.

И в самом деле, по предлагаемой книге узнаем, что раздумье ближе ей, чем описание, что чистой лирике отдает она преимущество перед стихами, в которых есть элемент эпический. Это замечания самые общие. Сопоставляя стихи, избранные Гиппиус, с ее собственною поэзией, можно бы сделать еще ряд наблюдений, но для них у нас, к сожалению, нет места. Как бы то ни было, по этому сборнику можно узнать многое о его составительнице. Но жестоко ошибется тот, кто захочет по нему ознакомиться с современной русской поэзией. Благодаря глубоко субъективному выбору она предстанет перед читателем, как бы отраженная в очень своеобразном, интересном, но все же кривом зеркале. Как сказано в предисловии, «выбором не руководили ни авторское имя, ни характерность для поэта того или иного стихотворения».

Следствием этого было то, что по данному сборнику нельзя составить сколько-нибудь верного представления ни о современной поэзии вообще, ни об отдельных поэтах в частности. Как например укажу на то, что в книгу вошло шесть стихотворений Ахматовой и по три стихотворения Вяч. Иванова, Брюсова, Бунина. И рядом — тоже по три пьесы таких слабых авторов, как Ястребов, Злобин, Маслов, Ефименко. В то же время ряд молодых, но даровитых поэтов вовсе не привлек внимания Гиппиус: нет Верховского, Гумилева…

Из поэтов умерших встречаем в сборнике Случевского, но нет, например, Фофанова и Коневского. Повторяем, книга может быть интересна только для тех, кто, хорошо зная современную поэзию, интересуется тем, что в ней привлекло внимание и сочувствие Зинаиды Гиппиус. Другого смысла и оправдания сборник иметь не может.

Марина Цветаева. Лучшие стихи — ReadRate

Вы давно не встречались с поэзией, бьющей наотмашь? У вас мало времени, но есть десять минут, в которые хочется, чтобы были тишина, только вы, лучшие стихи и сеанс связи с глубинами собственной души? Тогда вам стоит знать, что сегодня день смерти Марины Цветаевой, поэта, оставившего нам такие строчки, от которых сердце уходит в пятки и медленно возвращается обратно.

На ReadRate в честь памятной даты мы собрали лучшие стихи Марины Цветаевой. Экономим вам время: просто зайдите в нашу галерею, ткните в любое стихотворение наугад, выберите свободную и тихую минутку и поговорите по душам со своим сердцем. Читать можно правда любое, они все прекрасны. Здесь не будет известных каждому «Под лаской плюшевого пледа» или «Мне нравится, что вы больны не мной». Мы постарались собрать то, что принесёт вам новые эмоции. Если совсем нет времени, можете просто пролистать галерею, каждая картинка в ней – ёмкая цитата из лучших стихов и прозы Марины Цветаевой. Они не связаны со стихотворениями, содержащимися внутри.

1. А человек идёт за плугом

А человек идёт за плугом
И строит гнёзда.
Одна пред Господом заслуга:
Глядеть на звёзды.

И вот за то тебе спасибо,
Что, цепенея,
Двух звёзд моих не видишь – ибо
Нашёл – вечнее.

Обман сменяется обманом,
Рахилью – Лия.
Все женщины ведут в туманы:
Я – как другие.

Октябрь 1919 г.

2. Имя твоё – птица в руке

Имя твоё – птица в руке,
Имя твоё – льдинка на языке.
Одно-единственное движенье губ.
Имя твоё – пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту.

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В лёгком щелканье ночных копыт
Громкое имя твоё гремит.
И назовёт его нам в висок
Звонко щёлкающий курок.

Имя твоё – ах, нельзя! –
Имя твоё – поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век.
Имя твоё – поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток…
С именем твоим – сон глубок.

1916 г.

3. Плохое оправданье

Как влюблённость старó, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О, мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О, тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема…
Как влюблённость – старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого всё ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо – враги!

Твой восторженный бред, светом розовых люстр золочёный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром – мудрец, будет утром – холодный учёный
Тот, кто ночью – поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзание январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!

1909 г.

4. Две руки, легко опущенные

Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.

Две руки – ласкать-разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За́ ночь оказалась лишняя.

Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной ещё совсем не понято,
Что дитя моё в земле.

Пасхальная неделя 1920 г.

5. Ночь

Когда друг другу лжём,
(Ночь, прикрываясь днём)
Когда друг друга ловим,
(Суть, прикрываясь словом)

Когда друг к другу льнём
В распластанности мнимой,
(Смоль, прикрываясь льном,
Огнь, прикрываясь дымом…)

Взойди ко мне в ночи

Так: майского жучка
Ложь – полунощным летом.
Так: чёрного зрачка
Ночь – прикрываясь веком…

Ты думаешь, робка
Ночь – и ушла с рассветом?
Так: чёрного зрачка
Ночь – прикрываясь веком…

Свет – это только плоть!
Столпником на распутье:
Свет: некая милóть,
Наброшенная сутью.

Подземная река –
Бог – так ночь под светом…
Так: чёрного зрачка
Ночь – прикрываясь веком…

Ты думаешь – исчез
Взгляд? – Подыми! – Течёт!
Свет, – это только вес,
Свет, – это только счёт…

Свет – это только веко
Над хаосом…

Ты думаешь – робка
Ночь? –
Подземная река –
Ночь, – глубока под днём!

– Брось! Отпусти
В ночь в огневую реку.

Свет – это только веко
Над хаосом…

Когда друг другу льстим,
(Занавес слов над глубью!)
Когда друг друга чтим,
Когда друг друга любим…

Июнь 1923 г.

6. Два солнца стынут, – о Господи, пощади!..

Два солнца стынут, – о Господи, пощади! –
Одно – на небе, другое – в моей груди.

Как эти солнца, – прощу ли себе сама? –
Как эти солнца сводили меня с ума!

И оба стынут – не больно от их лучей!
И то остынет первым, что горячей.

6 октября 1915 г.

7. Рас-стояние: вёрсты, мили…

Рас-стояние: вёрсты, мили…
Нас рас-ставили, рас-садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.

Рас-стояние: вёрсты, дали…
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав

Вдохновений и сухожилий…
Не рассо́рили – рассори́ли,
Расслоили…
Стена да ров.
Расселили нас, как орлов-

Заговорщиков: вёрсты, дали…
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас, как сирот.

Который уж, ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!

24 марта 1925 г.

8. Наклон

Материнское – сквозь сон – ухо.
У меня к тебе наклон слуха,
Духа – к страждущему: жжёт? да?
У меня к тебе наклон лба,

Дозирающего вер – ховья.
У меня к тебе наклон крови
К сердцу, неба – к островам нег.
У меня к тебе наклон рек,

Век… Беспамятства наклон светлый
К лютне, лестницы к садам, ветви
Ивовой к убеганью вех…
У меня к тебе наклон всех

Звёзд к земле (родовая тяга
Звёзд к звезде!) – тяготенье стяга
К лаврам выстраданных мо – гил.
У меня к тебе наклон крыл,

Жил… К дуплу тяготенье совье,
Тяга темени к изголовью
Гроба, – годы ведь уснуть тщусь!
У меня к тебе наклон уст

К роднику…

28 июля 1923 г.

9. Ещё и ещё песни…

Ещё и ещё песни
Слагайте о моём кресте.
Ещё и ещё перстни
Целуйте на моей руке.

Такое со мной сталось,
Что гром прогромыхал зимой,
Что зверь ощутил жалость
И что заговорил немой.

Мне солнце горит – в полночь!
Мне в полдень занялась звезда!
Смыкает надо мной волны
Прекрасная моя беда.

Мне мёртвый восстал из праха!
Мне страшный совершился суд!
Под рёв колоколов на плаху
Архангелы меня ведут.

16 марта 1916 г.

10. Были огромные очи…

Были огромные очи:
Очи созвездья Весы,
Разве что Нила короче
Было две чёрных косы

Ну, а сама меньше можного!
Всё, что имелось длины
В косы ушло – до подножия,
В очи – двойной ширины

Если сама – меньше можного,
Не пожалеть красоты –
Были ей Богом положены
Брови в четыре версты:

Брови – зачесывать за уши
………………………………..
…………….. За душу
Хату ресницами месть…

Нет, не годится! ………..
Страшно от стольких громад!
Нет, воспоём нашу девочку
На уменьшительный лад

За волосочек – по рублику!
Для довершенья всего –
Губки – крушенье Республики
Зубки – крушенье всего…

=====

Жуть, что от всей моей Сонечки
Ну – не осталось ни столечка:
В землю зарыть не смогли –
Сонечку люди – сожгли!

Что же вы с пеплом содеяли?
В урну – такую – её?
Что же с горы не развеяли
Огненный пепел её?

30 сентября 1937 г.

Марина Цветаева – человек короткой и очень тяжёлой судьбы. Только детство с классическим воспитанием в семье можно назвать однозначно сладким и безмятежным периодом её жизни. Ну и с натяжкой период ранней юности с поездками в Коктебель к другу всей жизни Максимилиану Волошину. А так – удар за ударом: ранняя смерть матери, революция, смерть второй дочери, чужая и нищая эмиграция, разлад с мужем. В Париже русская эмигрантская тусовка встретила её очень холодно: Цветаева стала личным врагом Зинаиды Гиппиус, в чьих руках была власть над умами эмигрантов. Цветаева со свойственной ей бескомпромиссностью стучалась во все двери, но везде встречала отказ. Науськанные Гиппиус молодые поэты называли её «царь-дурой» – кто-то так «изящно» перефразировал название поэмы Цветаевой «Царь-девица». Единственный отпуск за все эти долгие годы, который она смогла себе позволить на гонорар от парижского выступления (тусовка её ненавидела, но читатели-то любили), случился летом 1926 года. Тогда ей казалось, что жизнь налаживается, но нет. Она провела ещё долгие годы в таком же изгнании и безденежье. Дошла до того, что даже последний парижский клошар мог плюнуть ей в лицо, сказав, как отвратительно она выглядит. Как писала Нина Берберова в мемуарах «Курсив мой», «М.И. Цветаеву я видела в последний раз на похоронах (или это была панихида?) кн. С.М. Волконского 31 октября 1937 года. После службы в церкви на улице Франсуа Жерар я вышла на улицу. Цветаева стояла на тротуаре одна и смотрела на нас полными слёз глазами, постаревшая, почти седая, простоволосая, сложив руки у груди. Это было вскоре после убийства Игнатия Рейсса, в котором был замешан её муж, С.Я. Эфрон. Она стояла как зачумлённая, никто к ней не подошёл. И я, как все, прошла мимо неё».

После того как муж и дочь вернулись в Советский Союз, а она с младшим сыном за ними, ничего не изменилось. Мужа арестовали и долго мариновали в подвалах НКВД, дочь вскоре отправилась за ним. Цветаева осталась одна с сыном, одна встретила и Великую Отечественную войну. Конец её жизни – унизительная попытка устроиться хотя бы судомойкой в столовую Литфонда, игнор со стороны бывших коллег и самоубийство. После смерти Марины Ивановны даже сын не сказал о ней ни одного хорошего слова. Но её стихи остались нам, удивительные и прекрасные.

Избранных произведений Зинаиды Гиппиус | Поэзия

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 10 по 12 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 19 по 35 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 45 по 46 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 50 по 52 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 56 по 68 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 72 по 75 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 91 по 124 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 134 по 162 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 172 по 185 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 195 по 197 не показаны при предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 207 по 208 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 218 по 226 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 230 по 237 не отображаются при предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 241 по 255 не отображаются в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Page 259 не отображается в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Page 263 не отображается в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 274 по 281 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 288 по 302 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 307 по 309 не показаны в этом предварительном просмотре.

Вы читаете бесплатный превью
Страницы с 314 по 331 не показаны в этом предварительном просмотре.

Гиппиус поток. Любовь одна

Начало литературной деятельности Зинаиды Гиппиус (1889–1892) Считается этапом «романтической амуниции»: в ее ранних стихотворениях и критических рассказах того времени видны влияния Ниццы, Рескины, Ницше.

После появления программной работы Д.С. Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» (1892 г.) творчество Гиппиуса приобрело явно «символистский» характер, более того, его впоследствии стали причислять к числу произведений. идеологи нового модернистского движения в русской литературе. В эти годы центральной темой ее творчества становится проповедь новых этических ценностей. Как она писала в «Автобиографии», «я занималась, собственно, не декадансом, а проблемой индивидуализма и всеми вопросами, связанными с этим.Сборник рассказов 1896 года она полемически озаглавила «Новые люди», подразумевая тем самым образ характерных идейных устремлений зарождающегося литературного поколения, по-новому переосмысливая значение «новых людей» Чернышевского.

Ее герои кажутся необычными, одинокими, болезненными, подчеркнуто непонятными. Они провозглашают новые ценности: «Я бы совсем не хотел жить», «И болезнь — это хорошо … от чего-то нужно умереть», «Мисс Мэй», 1895 г.

В повести «Среди мертвых» показана необычайная любовь героини к умершему художнику, чью могилу она окружила заботой и на которой, в конце концов, замирает, соединившись, таким образом, в своем неземном чувстве со своей возлюбленной.

Однако у героев первых прозаических сборников, гипиосов «символистского типа» людей, искавших «новую красоту» и пути духовного преображения человека, были замечены и явные следы влияния Достоевского (не заблудившиеся за лет: в частности, Роман-царевич 1912 г. по сравнению с «демонами»). В рассказе «Зеркала» (одноименный сборник 1898 г.) герои имеют свои прототипы среди персонажей произведений Достоевского. Главная героиня рассказывает, как ей «все хотелось сделать что-то великое, но такое»… бесподобный. А потом вижу, что не могу — и думаю: дай мне сделать что-нибудь плохое, но очень-очень плохое, до сути плохого … »,« Знай, что обидеть — неплохо. «

Но ее герои унаследовали проблематику не только Достоевского, но и Мережковского. («Мы за новую красоту, нарушаем все законы …»). В романе «Златоцевет» (1896) убийство по «идейному» разворачивается во имя полного выпуска Героя: «Она должна умереть … Все умрет с ней — и он, Звыгин, будет свободен от любви, и от ненависти и от всех мыслей о ней.«Размышления об убийстве перемежаются спорами о красоте, свободе личности, об Оскаре Уайльде и т. Д.

Гиппиус не копировал вслепую, а переосмыслил русскую классику, поместив своих героев в атмосферу произведений Достоевского. Этот процесс имел большое значение для истории русского символизма в целом. Основными мотивами ранних поэтических гипотез критиков начала ХХ века считались «проклятия скучной реальности», «прославление мира фантастики», поиск «красоты новейших размеров».«Характерный для символистской литературы конфликт между болезненным ощущением разобщенности людей и в то же время стремлением к одиночеству присутствовал в ранних произведениях Гиппиуса, отмеченных характерным этическим и эстетическим максимализмом. вплоть до «Тройной чистоты» Мира, трех тем — «О человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о «примирении любви и вечности», но объединяющей ролью отводилась смерть, которая только может спасти любовь от всех. временный.Подобная мысль о «Вечных темах», определившая тональность многих стихотворений Гиппиуса 1900 года, доминировала в двух первых книгах рассказов Гиппиуса, главными темами которых были — «утверждение истины только с интуитивного начала. жизни, красоты во всех ее проявлениях и противоречиях и лжи во имя Некоторая высокая истина ».

Третья книга рассказов (1902) Гиппиус вызвала значительный резонанс, критик в связи с этим сборником заговорил о «болезненной странности» автора, «мистическом тумане», «головном мистицизме», концепции метафизики любви » на фоне душевных сумерек людей… пока не в состоянии это осознать. «Формула« Любви и страдания »по Гиппиусу (согласно« Энциклопедии Кирилла и Мефодия ») относится к« смыслу любви »В.С. Соловьева и несет в себе основную идею: любить не к себе, не к счастью и» назначение », но обрести бесконечность в« Я ». Императивы:« Выразить и отдать всю душу », пройти до конца в любом опыте, в том числе в экспериментах с вами и людьми, считались главными жизненными растениями.

Заметным событием в литературной жизни России начала ХХ века стал выход первого сборника стихов З.Гиппиус в 1904 году. Критика отметила здесь «мотивы трагической замкнутости, обездоленности, волевого самоутверждения личности». Единомышленники отметили особую манеру «поэтического письма, неповиновения, аллегории, намеков, неплатежей», манеры, играющей «поющие аккорды отвлечения на фортепиано», как называл это И. Анненский. Последний считал, что «ни один мужчина никогда не осмелился бы нарядить абстракцию с таким очарованием», и в этой книге — вся история пятнадцатилетней давности… лирический модернизм в России воплотился лучше всего. Значительное место в поэзии гипиотов заняла тема «усилий по созданию и сохранению души», со всеми «дьявольскими» претензиями и искушениями с их стороны, многие были проспектом, с помощью которого поэтесса рассказывала о своих внутренних конфликтах. Выдающийся мастер стиха считал ее В.Я. Брюс и И.Ф. Аннена, восхищавшаяся виртуозностью формы, ритмическим богатством и «опознавательной абстракцией» лирики Гиппиуса конца 1890-х — 1900-х годов.

Некоторые исследователи считали, что творчество Гиппиус отличает «характерная не женственность», в ее стихах «все большое, сильное, без личного и мелкого».Живая, острая мысль, переплетенная со сложными эмоциями, вырывается из стихов на поиски духовной целостности и обретения гармоничного идеала. Другие предостерегали от однозначных оценок: «Когда думаешь о том, где Гиппиус интимен, где необходим стержень, это произведение творчества, где -« лицо », то чувствуешь: этот поэт может быть похож на всех, нет одинокий человек, а их много … », — написал Р. Гул.

И.А. Бунин, имея в виду стилиста Гиппиуса, не признающего открытой эмоциональности и часто строившего на использовании оксюморонов, называл его поэзию «электрическими стихами», В.Ф. Ходасевич, рассматривая «сияние», писал о «своеобразном внутреннем утомлении поэтической души неработающим умом».

Сборник рассказов Гиппиус «Алый меч» (1906) осветил «метафизику автора уже в свете нехристианских тем», тогда как Богочеловеческая личность в человеческой личности состояла здесь как данность, грех себя-человека был считается униформой. Сборник «Черное по белому» (1908), составивший прозаические произведения 1903–1906 годов, был отложен в «касательной, туманно-импрессионистической манере» и исследовал темы достоинства личности («на веревках»). , любовь и пол («влюбленный», «Вечная« женщина »,« двое-один »), в повести« Иван Иванович и черт »снова отмечены влияния Достоевского.В 1900-х годах Гиппиус заявил о себе и как драматург: пьеса «Святая кровь» (1900) вошла в третью книгу рассказов. Созданная в соавторстве с Д. Мережковским и Д. Философская пьеса «Маковый цвет» вышла в свет в 1908 году и стала ответом на революционные события 1905–1907 годов. Самым удачным драматическим произведением Гиппиуса считается «Зеленое кольцо» (1916), спектакль, посвященный людям «завтрашнего дня», поставил В.Е. Мейерхольда в Александринском театре.

Важное место в творчестве З.Гиппиус занимал критические статьи, которые публиковались сначала в «Новом пути», затем в «Весах» и «Русской мысли» (в основном под псевдонимом Антон Крайний). Однако его суждения различались (согласно «новому энциклопедическому словарю») и «большой вдумчивостью», и «чрезвычайно резкостью, а иногда и отсутствием беспристрастности». Бег с авторами журнала «Мир искусства» С.П. Дягилевым и А.Н. Бенуа на религиозной почве Гипиот писал: «… жить среди их красоты страшно.Нет места … Богу, вере, смерти, это искусство «для« здесь »,« искусство позитивизма ».

А.П. Чехов в оценке критики — писатель «Охлаждает сердце всем живым», а те, кого Чехов сумеет увлечь, «идут лечиться, стрелять и сушить». По ее мнению («Mercure De France»), Максим Горький «посредственный социалист и образованный художник». Константин Бальмонт, опубликовавший свои стихи в демократичном «журнале для всех», раскритиковал так: «В этом литературном« Омнибусе »… даже Г. Бальмонт после некоторых стихотворений решает быть «как все» »(« Новый путь », 1903, №2), что не помешало ей также разместить свои стихи в этом журнале.

В рецензиях на сборник А. Блока «Стихи о прекрасной даме» с эпиграфом «Без божества, без вдохновения» гипиусу понравилась лишь некоторая имитация Владимира Соловьева. В целом сборник оценили как туманный и своеобразный «мистико-эстетический романтизм». По мнению «Критики», где «без дам» стихи блока «не вредны, неудачны», там «русалка простужена» и так далее.

В 1910 г. во втором сборнике стихов Гиппиуса «Встреча Пихов. Kn. 2. 1903–1909» во многом «психическое расстройство человека стало главной темой, его главной темой, у всех искателей высший смысл, божественное оправдание низкого земного существования … ». Два романа незаконченной трилогии — «Честовская кукла» («Русская мысль», 1911, №1-3) и «Роман-царевич» («Русская мысль», 1912, №9-12) были призваны «зажечь». вечные, глубокие корни реакции в общественной жизни «собирают» черты духовной смерти в одном человеке », но они встретили неприятие критики, отметив тенденцию и« слабое художественное воплощение ».«В частности, в первом романе были даны карикатурные портреты А. Блока и Вяча. Ивановой, а главному герою противостояли« просвещенные лица »участников Триумвирата Мерерыковского и философа. Другой роман был целиком и полностью. посвящен вопросам государственности и был, по словам Р.В. Ивановой-Обзазник, «утомительным и рваным продолжением для всех, кому не нужна« Черная кукла »». После их публикации «Новый энциклопедический словарь» писал: «Гиппиус оригинален как автор. стихов, чем как автор рассказов и ведущий.Всегда тщательно продуманные, часто претендующие на интересные вопросы, не лишенные ярлыка наблюдательности, рассказы и ведущие Гиппиус одновременно несколько надуманы, чужды свежести вдохновения, не показывают реальных знаний о жизни.

Герои Гиппиуса говорят интересные слова, попадают в сложные столкновения, но не живут перед читателем, большинство из них являются лишь олицетворением абстрактных идей, а некоторые — не более чем искусно выполненные марионетки, ведущие в движение рукой автора , а не сила их внутренних психологических переживаний.

Ненависть к Октябрьской революции заставила Гиппиуса порвать с теми из бывших друзей, которые приняли его с блоком, Брюсовым, Белым. История этого разрыва и реконструкция идеологических коллизий, приведших к октябрьским событиям, сделавшим неизбежным противостояние бывших союзников в литературе, составили суть мемуарного цикла Гиппиуса «Живые люди» (1925). Революция (заранее стихия и очищающий ураган в ней, взрыв в котором он видел в ней, описывалась ею как «тугое удушение» однообразных дней, «скука удивительна» и в то же время «чудовищность» , что вызвало одно желание: «пойти вслепую и проиграть.«В основе случившегося Гиппиус видел некое« огромное безумие »и считал чрезвычайно важным сохранить позицию« общего разума и твердой памяти ».

Сборник «Последние стихи. 1914-1918» (1918) Гиппииус руководил активным поэтическим творчеством, хотя за рубежом были изданы еще два поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и «Шиния» (Париж). , 1939). В произведениях 1920-х гг. Преобладала эсхатологическая нота («Россия умерла безвозвратно, наступит царство антихриста, будет разорена кора рухнувшей культуры» — согласно Энциклопедии «Киркиры»).

Как авторская летопись «телесного и духовного умирания старого мира», Гиппиус оставила дневники, воспринимаемые ею как уникальный литературный жанр, позволяющие запечатлеть «Образ жизни», зафиксировать «исчезнувшие мелочи», за которые потомки смогут восстановить достоверную картину трагического события. Художественное творчество Гиппиус в годы эмиграции (по данным Энциклопедии «Кругвет») «начинает пухнет, ее все больше проникает убеждение, что поэт не в состоянии работать вдали от России»: «Сильный холод» достигает ее души, она мертва как «убитый ястреб».Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиуса «Легкость» (1938), где преобладают мотивы одиночества и все видно по взгляду «идущего мимо» (важное название для покойного Гиппиуса из стихотворений, напечатанных в 1924 году).

Попытки примириться с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются заявлениями о неразведке с насилием и злом.

Согласно «Литературной энциклопедии» (1929–1939), заморское творчество hypiotus «лишено какой-либо художественной и социальной ценности, за исключением того, что оно ярко характеризует« мордочку животного »« Эмигрантшина ».Еще одну оценку творчеству поэтессы дает В.С. Федоров: творчество Гиппиуса со всей его внутренней парообразностью драматизма, с напряженно-страстным стремлением к недостижимому, всегда было не только «изменой без измены», но и несло в себе освобождение надежды, пламенную, нерушимую веру-любовь в судебно-медицинскую правду. высшая гармония человеческой жизни и бытия.

Уже живя в эмиграции, свои «за Звездной страной» надежды с афористическим блеском поэтесса писала: Увы, они разделены… (В.С. Федоров). З.Н. Гиппиус. Русская литература XX века: писатели, поэты, драматурги.

Гиппиус Зинаида Николаевна, псевдоним — Антон Экстрим — Поэт, проза, критик. В 70-е годы ее отец работал коллегой обер-прокурора Сената, но вскоре (после обострения туберкулеза) переехал с семьей в Нежин, где принял председателя суда. После его смерти семья переехала в Москву, а затем в Ялту и Тифлис. В нежилых помещениях женской гимназии не было, а домашние учителя готовили по основам естествознания.В 80-е годы, живя в Ялте и Тифлисе, Гиппиус увлекается русской классикой, особенно Ф. Достоевский.

Летом 1889 года Гиппиус женат на Д.С. Мережковском и вместе с ним переезжает в Петербург, где начинает литературную деятельность в кружке символистов, который в 90-е годы развивается вокруг журнала «Северный вестник» (Д. Межковский, Н. Минский, А. Волынский, Ф. Сологуб) и популяризирует идеи Бодлера, Ницше, Метерлинки. В соответствии с настроениями и настроениями, присущими творчеству участников этого кружка, и под влиянием новой западной поэзии, поэтические сюжеты и стиль поэзии гипиуса начинают определяться.

В печатных стихах Гиппиус впервые появился в 1888 году в «Северном вестнике» за подписью Зинаиды Гиппиус. Основные мотивы ранней поэзии Гиппиуса — проклятие скучной реальности и прославление мира фантазий, поиски красоты новейших размеров («Мне нужно то, чего нет в мире …»), мрачное чувство. разобщенности с людьми и в то же время жажда одиночества. В этих стихах отразились основные мотивы ранней символической поэзии, ее этический и эстетический максимализм.Подлинная поэзия, которую считал Гиппиус, сводится лишь к «тройной бездонности мира», трем темам — «О человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о примирении любви и вечности, но единственный путь к этому видела в смерти, которая только может спасти любовь от всего преходящего. Эти размышления над «Вечными темами» определили тональность многих стихотворений Гипиуса.

Такие же настроения преобладали в двух первых книгах рассказов Гиппиуса. «Новые люди» (1896 г.) и «Зеркала» (1898 г.).Основная их идея — утверждение истины только интуитивного начала жизни, красоты «во всех ее проявлениях» и противоречий и лжи во имя некой высокой истины. В рассказах этих книг явное влияние идей Достоевского, воспринятых в духе декадентского населения мира.

В идейном и творческом развитии Гиппиус большую роль сыграла первая русская революция, которая обратила ее к общественным вопросам. Они начинают занимать большое место в ее стихах, рассказах, романах.

После революции сборники рассказов «Черное в белом» (1908), «Лунные муравьи» (1912), романов «Кукла Чейртова» (1911), «Роман-царевич» (1913). Но, говоря о революции, создании образов революционеров, Гиппиус утверждает, что настоящая революция в России возможна только благодаря революции религиозной (точнее, в результате нее). Вне «Революции в духе», убеждал Гиппиус, изображая русскую послереволюционную действительность в «Черной кукле», мифе, вымысле, игре воображения, в которую могут играть только не неврастеники-индивидуалисты.

Октябрьская революция Гиппиус встретила враждебно. Вместе с Мережковским в 1920 эмигрировал. Эмигрантское творчество Гиппиуса состоит из стихов, воспоминаний журналистов. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию, пророчила ей скорое падение. Книга «Огни» (Париж, 1939), два тома воспоминаний «живых людей» (Прага, 1925), очень субъективные и очень личные, отражающие в нем и политические взгляды, и незаконченная книга воспоминаний и политических взглядов. , и незаконченная книга воспоминаний Мерьечковского (З.Гиппиус-Мережковская, Дмитрий Мережковский — Париж, 1951), на которую даже критик-эмигрант Г.Стро сказал, что она требует больших поправок «к склеиванию и даже вседозволенности мемуариста».

). В своем творчестве Гиппиус избегает «милосердия» и риторики. Для него важнее суть, и он работает над формой, только потому, что важен для гибкого и адекватного выражения его идей. Гиппиус слышали славянофилы, в поэзии она продолжала традиции Братана, Тютчева и Достоевского, а не французов.Ее мужем был известный писатель Д. С. Мережковский. В литературных кругах России он считался более оригинальным и значительным писателем, чем сильно переоцененная супруга. Его деятельность была почти такой же многосторонней, как и он сам; Она писала рассказы и длинные романы, пьесы, критические и политические статьи и стихи.

Зинаида Гиппиус

Самые выдающиеся черты Гиппиуса редко встречаются в женской силе и остроумии. Вообще, за исключением некоторого переноса и стороны блестящей и избалованной кокетки, — в этом есть маленькая женская особенность, а кокетство только придает особую пикантность ее интенсивно серьезному творчеству.Что касается Достоевского, то идеи для нее — нечто живое, реально существующее, и вся его литературная жизнь находится «среди идей». Гиппиус написала много художественной прозы, но она ниже своих стихов. Его проза состоит из нескольких томов рассказов, двух романов и одной-двух пьес. У всех этих сочинений есть «цель» — выразить какую-то идею или тонкое психологическое наблюдение. Идеи — настоящие герои ее рассказов, но у нее нет таланта Достоевского делать из них объемных, живых людей. Персонажи Гиппиус — абстракция.Два романа Гиппиус Кукла Черт (1911) и Роман-царевич (1914) — Мистические обзоры в политической психологии — Слабые процессы из могучего ствола Бесы Достоевский. Play Green Ring (1914) — типичный образец стиля Гиппиус.

Зинаида Гиппиус в начале 1910-х гг.

Поэзия Гиппиуса гораздо значительнее. Часть ее стихов также абстрактна и носит чисто умозрительный характер. Но ей удалось сделать его стих сложным, идеально настроенным инструментом для выражения его мысли.Подобно героям Достоевского, Гиппиус колеблется между двумя полюсами: духовностью и заземленностью — между горячей верой и вялым скептицизмом (а моменты отрицания, нигилистические настроения выражены в ее стихах лучше, чем моменты веры). У нее очень острое ощущение «липкости», слизи и трины повседневной жизни.

Типичные мысли для нее ярко выражены в стихотворении Психея . Свидригайлов Б. Преступление и наказание Отражает, а не вечность просто париковой ванны с пауками во всех углах.Гиппиус подхватила идею Свидригайловской, а лучшие ее стихи — вариации на эту тему. Она создала что-то вроде причудливой мифологии с маленькими, грязными, мучительными и мучительно заводными мыслями. Вот пример этого: стихотворение А потом? .. Написано томным, выдающимся поэтическим размером :

И ТОГДА? ..
Ангелы со мной не разговаривают.
Любовь страшных деревень,
Кротость любви и альпинистское смирение.
Я не смиренный и святой:
Ангелы не говорят со мной.

Наступает тьма земли.
Лаккус и глазастый, скромный.
Что это за ребенок темный?
Мы сами не за горами …
Ограбление духа земли.

Я спрашиваю о часе смерти.
Моя малышка хоть и скромная — вещая.
Много знает об этих вещах.
Что, скажи, ты о нас слышал?
Что это — час смерти?

Темный ест прилежный леденец.
Шепот веселья: «А мы жили всем.
Час смерти настал — и сокрушен.
Взял, раздавил — и конец.
Дайте мне четвертый леденец.

Вы рождены дорожным червем.
На трек не оставлю долго
Ползать, ползать, а потом раздавать.
Каждый в час смерти под ботинком
Взрыв на пути Червя.

Ботинки разные.
Давление, впрочем, все они похожи.
А с тобой, милый, будет такой же
Кто-нибудь попробуешь ноги …
Разные сапоги на свету.

Камень, нож иль пуля, все — пыльник.
Кровь хрупка
Сдавится ли дыхание,
Не смущает ли позвонок —
Ил во всяком случае нет, какой будки? «

Я спокойно понял про час смерти.
И лаская гостя, как родной
Лечу и пробую еще раз:
Понятно, вы много о нас знаете!
Понял, понял про час смерти.

Но когда раздают — что тогда?
Что, мол? Возьми еще леденец
Ешь, ешь, дохлый младенец!
Взял.И посмотрел ствол:
«Лучше не скажу — тогда».

В 1905 году Зинаида Гиппиус, как и ее муж, стала пламенной революционеркой. С тех пор она написала множество язвительных политических стихов — например, саркастическое стихотворение Петроград , Сатира о переименовании Санкт-Петербурга. В 1917 году, как и Мережковский, Гиппиус стал ярым антибольшевичем.

В поздней прозе Гиппиус кажется неизбежным. Например, в ее петербургском дневнике , где описана жизнь 1918-1919 годов, больше злой ненависти, чем благородного возмущения.Тем не менее, судить о ее прозе только на таких примерах невозможно. Она хороший литературный критик, мастер прекрасной гибкости, выразительности и необычности (подписала свою критику — «Антон экстрим»). Ее суждения быстры и точны, она часто убивала своим сарказмом плачевную репутацию. Критика Гиппиуса откровенно субъективна, даже капризы, стиль в ней важнее сути. Она опубликовала интересные отрывки из литературных воспоминаний.

Псевдонимы:

Roman isnamensky

Никита вечерний

В.Витовт

Кириллов Алексей

Антон Карш

Антон Экстрим

Л. Зинаида Николаевна

Лев Пущин

Н. Ропшин

Товарищ Герман

Зинаида Николаевна Гиппиус — русская поэтесса, проза, критик.

8 (20) ноября 1869 г. родился в городе Беллев Тульской губернии в семье, которая началась в семье немца Адольфуса фон Гингста (поселился в Москве в 16 веке).

В 70-е гг.XIX век. Ее отец был товарищем обер-прокурора Сената, но вскоре вместе с семьей переехал в Нежин, где принял председателя суда. После его смерти в 1881 году семья переехала в Москву, а затем в Ялту и Тифлис. В нежилых помещениях женской гимназии не было, а домашние учителя готовили по основам естествознания. В 80-е годы, живя в Ялте и Тифлисе, Гиппиус увлекается русской классикой, особенно Ф. М. Достоевским.

Выйдя замуж Д.С.Мережковский, летом 1889 года Гиппиус вместе с мужем переезжает в Петербург, где начинает литературную деятельность в кружке символистов, который в 90-е гг. Он формируется вокруг журнала «Северный вестник» (Д. Мережковский, Н. Минск, А. Волынский, Ф. Сологуб) и популяризирует идеи Бодлера, Ницше, Метерлинки. В соответствии с настроениями и настроениями, присущими творчеству участников этого кружка, и под влиянием новой западной поэзии, поэтические сюжеты и стиль поэзии гипиуса начинают определяться.

В печатных стихах Гиппиус впервые появился в 1888 году в «Северном вестнике». Позже для публикации литературных и критических статей она берет псевдоним Антон Экстрим.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиуса — проклятие скучной реальности и прославление мира фантазий, поиски красоты новейших размеров («Мне нужно то, чего нет в мире …»), тоскливое чувство разобщенности с людьми и одновременно жажда одиночества. В этих стихах отразились основные мотивы ранней символической поэзии, ее этический и эстетический максимализм.Подлинная поэзия, которую считал Гиппиус, сводится только к «тройной безмозглости мира», трем темам — «О человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о примирении любви и вечности, но единственный путь к этому видела в смерти, которая только может спасти любовь от всего преходящего. Эти размышления о «Вечных темах» определили тональность многих стихотворений гипиуса.

В первых двух книгах рассказов — «Новые люди» (1896 г.) и «Зеркала» (1898 г.) — гипиус доминировал в одних и тех же настроениях.Основная их идея — утверждение истины только интуитивного начала жизни, красоты «во всех ее проявлениях» и противоречий и лжи во имя некой высокой истины. В рассказах этих книг явное влияние идей Достоевского, воспринятых в духе декадентского населения мира.

В идейно-творческом развитии Гиппиус большую роль сыграла первая русская революция, которая обратила ее к общественным вопросам. Они начинают сейчас занимать большое место в ее стихах, рассказах, романах.

После революции сборники рассказов «Черное в белом» (1908), «Лунные муравьи» (1912), романы Черничной куклы (1911), Романа-царевича (1913). Но, говоря о революции, создании образов революционеров, Гиппиус утверждает, что настоящая революция в России возможна только благодаря революции религиозной (точнее, в результате нее). Вне «революции в духе» социальное преображение — миф, вымысел, игра воображения, в которую могут играть только неврастеники-индивидуалисты.В этом гипиус убеждены читатели, изображающие в «проклятой кукле» русскую послереволюционную действительность.

Встретив враждебную Октябрьскую революцию, Гиппиус вместе с Мережковским в 1920 году эмигрировали. Эмигрантское творчество Гиппиуса состоит из стихов, воспоминаний журналистов. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию, пророчила ей скорое падение.

Из эмигрантских изданий книга «Огни» (Париж, 1938), воспоминания «живых людей» (Прага, 1925) очень субъективны и очень личны, отражают ее социальные и политические взгляды, а также незаконченные книга воспоминаний Меряжковского (с.Гиппиус-Мережковская «Дмитрий Мережковский», Париж, 1951 г.). Об этой книге даже критик-эмигрант Г. Струве сказал, что она требует больших поправок «от предвзятости и даже гнева мемуариста».

Умер 9 сентября 1945 года в Париже; Похоронен на русском кладбище в Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

Примечание к биографии:

Фантастика в работе:

Зинаида Гиппииус была яркой представительницей литературной символики потока, для которой характерно создание и использование системы символов, в которую было вложено особое мистическое значение.Эта особенность символизма прослеживается во многих стихах З. Гиппиуса, особенно ранних. Например, мини-цикл, состоящий из стихотворений «В аду» (1907 г.), «Час победы» (1922 г.), «Безразличие» (1928 г.), рассказывает о трех встречах человека с представителем Темных Сил. .

В прозе следует отметить несколько произведений:

«Время» (сказка, 1896 г.) — о грустной принцессе белой сирени, которая боялась и ненавидела злого старика по имени, сидящего на скале над рекой. море.

«Художественная литература (вечерний рассказ)» (Повесть, 1906) — воспоминания человека на имя политического имени о странной графине, пишущей странные картины, рядом с которыми ощущается дыхание смерти.

«Иван Иванович и черт» (рассказ, 1906) — о человеке, который много раз встречал черту и знал это по его лицу.

«И звери» (рассказ притчи, 1909 г.) — узнавшие о воскресении Христа звери. Уже выяснилось, что после воскресения Христа все люди воскреснут — звери сильно огорчились и обиделись.Люди воскреснут, но про зверей ничего не известно. И звери начали собираться, толковать друг друга, спорить и жаловаться.

«Интерстранни» (рассказ, 1916) — о войне соседних королевств, которые построили две стены на границе с пустошью посередине, и на призраке однажды неожиданно заметили длинные синие огни.

«Нерожденная девочка на елке» (Рождественская сказка, 1938) — о будущей девочке, которая узнала о том, как весело на елке.И ей захотелось увидеть этот праздник. Затем Христос взял ее за руку, и они вместе пошли вниз.

Прозаические произведения З. Гиппиуса вошли в сказочные и мистические антологии.

Зинаида Николаевна Гиппиус — известная русская поэтесса, писательница и литературный критик. Прочитав эту статью, вы познакомитесь с ее жизнью, а также с творческим наследием, оставленным потомками Зинаиды Гиппиус.

Дата рождения поэтессы — 8 ноября 1869 года. Родилась она в городе Беллев Тульской губернии.Ее отец — дворянин, который натер немца, в свое время была русской поэтессой, а писательница Зинаида Гиппиус — внучка милиционера из Екатеринбурга. Воспитание Гиппиус не было систематическим, несмотря на то, что с юных лет она много читала.

З. Гиппиус и Д. Мережковский

В 1889 году Зинаида Николаевна вышла замуж за известного поэта Д.С.Мережковского. Она покинула Тифлис и вместе с ним переехала в Санкт-Петербург. Именно в этом городе годом ранее состоялся ее дебют в роли поэтессы.Целых 52 года прожил с супругой Зинаидой Гиппиус. Интересная биография Эта женщина привлекает ценителей не только собственного творчества, но и творчества мужа. Это неудивительно, ведь Зинаида Гиппий прожила с ним долгую жизнь, по ее словам, «не разлукая … ни на один день».

«Декадентская Мадонна»

В ранних стихах нашей героини влияние С.Я. Надон. Однако его Зинаида Гиппиус быстро одолела. Биография ее уже с ранних лет была отмечена созданием самостоятельных произведений.Участники литературной жизни двух столиц России на рубеже веков считали творчество писательницы олицетворением десятилетий, а ее — декадентской Мадонной. Так его стали называть с 1895 года, когда было опубликовано «Посвящение». «Люблю себя как Бога» — эту фразу любила повторять Зинаида Гиппиус. Биография поэтессы очень интересна в плане смены масок, ролей. Не только образ «Декадентской Мадонны» был искусно построен самим Гиппиусом и внедрен в сознание ценителей поэзии.Зинаида Николаевна примерила еще несколько ролей. Приглашаем вас познакомиться с ними.

Смена ролей

Зинаида Гиппиус — поэтесса, которая досконально продумала свое литературное и общественное поведение. Она периодически меняла роли. Итак, до революции 1905 года, примерно 15 лет, поэтесса выступала за сексуальное раскрепощение. В это время Зинаида Гиппииус несла «крестную чувственность». Творчество и биография поэтов отражают ее позицию. О своем взгляде на жизнь, о «кресте чувственности» она написала в 1893 году в своем дневнике.После этого она стала противницей «ученицы церкви». В своем дневнике в 1901 году она написала, что «грех только один — самоуверенность». В период с 1901 по 1904 год Гиппиус была организатором Религиозно-философских собраний, на которых была представлена программа неострости, соответствующая взглядам ее мужа Дмитрия Мережковского. Зинаида Гиппиус, биография которой свидетельствует о многодедовности ее личности, тоже считала себя поборницей революции Духа, совершаемой вопреки мнению «стадной публики».»

Дом Мури, родство с А.А. Блок

Дом Мури, в котором жил Мережковский, стал важным центром общественной и религиозно-философской жизни Санкт-Петербурга. Его посещение было обязательным для символизма молодых писателей и мыслителей. Престиж Гиппиуса в союзе, сложившемся вокруг Мережковского, был неоспорим. Большинство его участников считали, что именно Зинаида Николаевна играет главную роль в любом из его начинаний. Однако Гиппиус испытывал почти все, поскольку поэтесса была нетерпимой , высокомерие, а также часто ставят эксперименты над людьми.Отношения между ней и А.А. Блок стал особой страницей в истории отечественной символики. Первая публикация блока (в журнале «New Way») произошла именно тогда, когда ему оказали содействие. Но это не предотвратило в дальнейшем острых конфликтов между ними, которые были вызваны тем, что они расходились по назначению поэта и по сути художественного творчества.

Два сборника стихов

Книга «Встреча стихотворений. 1889–1903», изданная в 1904 году Зинаида Гиппиус.Биография поэтессы через несколько лет ознаменовалась новым сборником. В 1910 году появилась вторая книга, в которой были представлены произведения, созданные с 1903 по 1909 год. Издание 1904 года стало большим событием в жизни отечественной поэзии. В ответе на него писали, что в творчестве Зинаиды Николаевны представлена вся 15-летняя история русского лирического модернизма. Основная тема его работ, по словам Анненского, — «болезненное качание маятника в сердце». В.Я. Брюс, поклонник творчества Гиппиуса, особо отметил «непобедимую правдивость», с которой поэтесса фиксирует эмоциональные состояния, показывает жизнь ее «захваченной души».

За границей

В 1905 году произошла революция, которая способствовала усилению настроений Гиппия Зинаиды. Меряжковский решил уехать за границу. В период с 1906 по 1908 год они находились в Париже. Здесь супруги сблизились с революционными эмигрантами, в том числе с Б.В.Савинковым, которому Зинаида Николаевна помогала в его литературных экспериментах. В 1908 году Мережковский вернулся на родину. Здесь они участвовали в определенном религиозно-философском обществе, в которое входил Блодяев

Литературный критик

Зинаида Гиппиус как критик известна под псевдонимом Антон Экстрим.В начале 1900-х она была проповедником программы символизма, а также философских идей, на основе которых была построена эта программа. Как литературный критик Гиппиус часто публиковался в журналах «Русское богатство» и «Весы». Лучшие статьи писателя отобраны для книги «Литературный дневник», созданной в 1908 году. Надо сказать, что Зинаида Гиппиус (краткая биография и творчество которой подтверждают это) негативно оценивала состояние современной отечественной художественной культуры в целом.Эта ситуация, по ее мнению, была связана с крахом общественных идеалов и кризисом религиозных устоев, которые жили в 19 веке. Гиппиус считал, что призвание художника, которое не смогла реализовать современная литература, состоит в прямом и активном воздействии на жизнь, на жизнь которого должно быть «сборище», потому что другого выхода из духовно-идеологического тупика нет. Эти концепции поэтов направлены против писателей, которые примкнули к издательству «Знание» во главе с М.Горького, а также против литературы, опирающейся на традиции классического реализма.

Отражение взглядов Гиппиуса в литературном творчестве

В драме героини нашей статьи есть такой же вызов идеям, основанным на устаревшем понимании гуманизма и веры в либерализм. Здесь необходимо отметить «Зеленое кольцо», созданное в 1916 году. Также эта позиция нашла отражение в его рассказах, собранных в 5 сборниках. В 1911 году Зинаида Гиппиус написала римскую «Куклу Чертова», в которой описывает несостоятельность верований в улучшение общества и общественный прогресс.

Отношение к Октябрьской революции и ее отражение в творчестве

К тому, что произошло в 1917 году, Зинаида Гиппиус была враждебна и непримирима. краткая биография Поэты тесно связаны с этим событием. Настроения, которыми она владела, отражены в Книге Гиппиуса «Последние стихи. 1914-1918», изданной в 1918 году, а также в петербургских дневниках, частично опубликованных в 1920-х годах в эмигрантской периодике, а затем издано на английском языке (в 1975 г.) и на русском (в 1982 г.).

И в дневниковых записях, гипиусах этого времени, и в стихах (вышла книга «Стихи. Дневник 1911-1921»), и в литературно-критических статьях, размещаемых в газете «Генерал», преобладает эсхатологическая нота. Зинаида Николаевна считала, что Россия погибла безвозвратно. Она рассказала о нападении царства Антихриста. Поэтесса утверждала, что перекресток на руинах культуры рухнул в 1917 году. Дневники стали хроникой духовного и телесного умирания старого мира.Для них Зинаида Гиппииус трактовалась как литературный жанр, обладающий одной уникальной чертой — умением улавливать и передавать «низшую жизнь». Письма фиксируют мелочи, «исчезнувшие из памяти», по которым потомки в будущем составят достоверную картину событий, ставших трагедией в истории страны.

Разрыв отношений с революцией

Ненависть к революции со стороны Зинаиды Гиппиус была настолько сильна, что поэтесса решила разорвать отношения со всеми, кто ее принял — с Брюсовым, блоком, А.Белый. В 1925 г. появился мемуарный цикл «Живые лица», в основе внутреннего сюжета которого лежит история этого разрыва, а также реконструкция идеологических столкновений, приведших к событиям октября 1917 года. Революция привела к неизбежному противостояние бывших союзников на литературном поприще. Сама эта революция описывается Зинаидой Гиппиус (чернеющий ураган и взрыв элементов в нем, который видел очищающий ураган и взрыв стихий) как «ужасная скука» и череда однообразных дней, их «плотное удушье». «.Однако эти будни были настолько чудовищными, что у Зинаиды Николаевны возникло желание «ослепнуть и провалиться». В основе происходящего лежит «огромное безумие», как полагала поэтесса. Важнее, по ее мнению, сохранить «твердую память» и «вменяемость».

Творчество эмигрантского периода

В период эмиграции творчество Гиппиуса начинает разворачиваться. Зинаида Николаевна все больше убеждается в том, что поэт не может работать, находясь вдали от Родины: «Сильный холод» доходит до его души, она мертва, как «убитый ястреб».Последняя метафора является ключевой в финальном сборнике стихов «Огни», созданном в 1938 году. В нем преобладают мотивы одиночества, поэтесса видит весь образ «проходящего мимо» (эти слова вставлены в название важного стихи в позднем произведении Гиппиуса, напечатанном в 1924 году). Поэтесса пытается примириться с миром перед близким прощанием с ним, однако эти попытки сменяются позицией непримиримости со злом и насилием. Бунин, говоря о стилистике Зинаиды Гиппииус, не признающей незавершенной эмоциональности и часто выстраиваемой в Оксимоноре, называл творчество поэтессы «электрическими стихами».Желая «сияния», Ходасевич писал, что «Поэтическая душа» Гиппиуса борется в них с «неэффективным умом».

«Зеленая лампа»

Вы уже убедились в организаторских способностях Зинаиды Гиппиус. Биография, интересные факты и творчество во многом связаны с ее общественной деятельностью, которая длилась почти до самой смерти поэтессы. По ее инициативе было создано общество «Зеленая лампа», существовавшее с 1925 по 1940 год.Цель его создания — объединить различные литературные круги, находившиеся в эмиграции, при условии, что они разделили видение отечественной культуры за рубежом России, которое гипиот сформулировал еще в начале деятельности этого кружка. Она считала, что необходимо научиться подлинной свободе слова и мнений, а этого невозможно добиться, если они будут следовать «заветам» преподаваемой либерально-гуманистической традиции. Однако следует отметить, что «зеленая лампа» не была свободна от идеологической нетерпимости.В результате между его участниками возникли многочисленные конфликты.

Книга о Мережковском, которую написала Зинаида Гиппиус (биография)

Кратко мы рассмотрели творчество Зинаиды Николаевны. Осталось рассказать только о последней книге, которая, к сожалению, осталась незаконченной, а также о жизни поэтессы последних лет. Он умер в 1941 году. Смерть мужа с трудом пережила Зинаида Николаевна. После его смерти это был ультраким, причиной чего стала неоднозначная позиция, которую она занимала в отношении фашизма.

Последние годы жизни гипотеза дала работе над биографией супруги. Она была опубликована в 1951 году. Значительная часть книги Дмитрия Сергеевича посвящена — его мировоззренческой эволюции, а также истории деятельности религиозно-философского собрания. 9 сентября 1945 года умерла Зинаида Гиппиус. Поэзия до сих пор живет в сердцах многочисленных ценителей ее творчества.

Анна Ахматова от Джона Саймона

Проблема рифмы очевидна.Не рифмованные стихи переводятся гораздо лучше: Уолт Уитмен примерно так же (или плохо) читает по-французски или по-немецки. Даже такая нежная и не рифмованная лирика, как «L’infinito» Леопарди, процветала на английском языке. Но рифма — убийца. С помощью сложных схем рифм, сложных рифмующихся слов и коротких строк (диметр, триметр) сложность возрастает в геометрической прогрессии. Вспомните «Дон Хуан » Байрона или это из Гейне: «Sie sassen und tranken am Teetisch, / Und sprachen von Liebe viel. / Die Herren, die waren ästhetisch, / Die Damen von zartem Gefühl.Стихи 2 и 4 с их мужскими рифмами не представляют проблемы: «И говорили о любви и тому подобном» и «Дамы, которые так много чувствовали». Но 1 и 3 невозможны: великолепная шутка заключается в рифмах, причем женственно: Teetisch и ästhetisch , «чайный стол» и «эстетика». В противном случае у вас ничего не будет.

Но есть стихи, которые невозможно перевести не из-за замысловатой схемы рифм, богатых рифм или причудливой просодии. Существует нечто более простое. В своей докторской диссертации я цитирую журнал Жюля Барби д’Оревильи за 19 сентября 1836 года: «[Морис де] Герен est venu.Causé de la poésie des langues, qui est toute autre selected que la poésie des poètes ». Я прокомментировал: «У языков есть своя внутренняя поэзия, поэзия, которую они поддаются должному прикосновению с великодушной прямотой». Это своего рода объект objet Trouvé , который определенные слова или последовательности слов предлагают поэту, поскольку мраморные блоки якобы предлагали Микеланджело фигуры, которые он будет вырезать из них.

Возьмите последние строчки прекрасного «Járkálj csak, halálraitélt» (Продолжай идти, осужденный человек) великого венгерского поэта Миклоша Радноти, который, дав современному поэту различные способы жизни, завершается словами «S oly keményen is, мята сок / себтёль верцо «, надь фаркасок.Буквально: «И так же жестко, как то от множества / ран кровоточащих, великих волков». (Между прочим, венгерское «s» — это наше «sh».) Что делать переводчику, столкнувшись с этими мрачно резонирующими звуками? Стрелять стихотворением в ногу или себе в голову? «Великие волки» никак не могут воспроизвести могучий грохот наги фаркасок . (Между прочим, Nagy — односложное, мало чем отличается от нашего подталкивания .) Это poésie des langues , поэзия, присущая звукам языковых слов, и это больше, чем что-либо, делает поэта такие как Анна Ахматова практически (практически? полностью!) непереводима на английский язык.

Рассмотрим вступительное четверостишие к стихотворению из трех строф 1921 года, которое поэт посвятила своей подруге Наталье Рыковой. «Дословный» прозаический перевод в «Книге русских стихов « Пингвин »Дмитрия Оболенского гласит:« Все разграблено, предано, продано; черное крыло смерти мерцало [перед нами]; все грызет голодная тоска — зачем же тогда нам светит свет? » Перевод Питера Нормана гласит: «Все разорено, обменяно, предано, / Черное крыло смерти парило поблизости, / Все прогрызено голодным мраком, / Почему же тогда мы чувствовали себя такими легкими на сердце?» Стэнли Куниц умудряется вставить в свой перевод одну рифму: «Все разграблено, предано, продано, / Большое черное крыло Смерти царапает воздух, / Страдание грызет до костей./ Почему же мы не отчаиваемся? » При всем уважении, Куниц никогда бы не опубликовал такие стихи под своим именем. И, наконец, вот версия Уолтера Арндта, одного из наших основных переводчиков рифм с русского: «Все разграблено, предано, прошлое возвращено, / Черное крыло Смерти мелькает рядом, / Все охвачены хищной скорбью, / Как на земле явилось это великолепие? »

На первый взгляд это сносно, но посмотрите на оригинал: «Все рашищенё, предано, продано, / Черный смерти мелькало крило, / Все голодной тоской изглодано, / Отчега же нам стало светло?» Невозможно передать звучность этой самой первой строки на английском языке, особенно игру на predano , prodano .И даже якобы буквальная версия не отдает должного простоте последней: «Почему же тогда нам стало светло?» с stalo и svetlo снова создавая эффект эха. Русская поэзия — это поэзия звуковых эффектов par excellence , потому что русский язык звучный, декламационный; это то, что те современные поэты, заполняющие стадионы — Евтушенко, Вознесенские и Ахмадулины, которых Ахматова называла «эстрадными поэтами», должны были эксплуатировать к ее отвращению.

«Маяковский, перестань читать свои стихи. Вы похожи на румынский оркестр ».

И все же она тоже извлекала пользу из больших публичных чтений в разное время своей жизни. Россия — это та редкая страна, в которой поэзия любят широкие массы, страна, где простые люди цитируют стихи друг другу и обсуждают их, как здесь люди играют в футбол. Поскольку они часто декламируют в огромных аудиториях и на стадионах, русские поэты приняли ватический способ декламации: наполовину иератический, наполовину театральный, громкий и певучий.Именно Мандельштам упрекнул одного из самых злобных преступников: «Маяковский, перестань читать свои стихи. Вы похожи на румынский оркестр ». Но ватический режим по-прежнему с нами, и даже такой прозападный поэт, как Иосиф Бродский, самый дорогой ученик и протеже Ахматовой, полностью присоединяется к нему. Этот ватический режим, в свою очередь, опирается на «поэзию языков», как, конечно же, акмеисты, группа поэтов, к которой принадлежала Ахматова. Гильдия поэтов, как акмеисты называли свою группу, отколовшуюся от символистов, считала, как выразился Макс Хейворд, что «язык подобен любому другому материалу, и, создавая из него поэтические артефакты, нужно принимать во внимание его природные качества. и ограничения.

Когда папа Горенко оплакивал, что девчонка-сорванец станет поэтом и таким образом опорочит фамилию, семнадцатилетняя девушка сменила имя на Ахматова, поскольку произошла по материнской линии от татарского правителя Ахмата, который сам является потомком. Чингисхана и последнего вождя Золотой Орды. Как пишет Иосиф Бродский в своем эссе «Зоркая муза» (1982), «пять открытых а Анны Ахматовой оказали гипнотический эффект и окончательно поставили носительницу этого имени на вершину русской поэзии.В 1905 году родители Анны развелись, и она окончила гимназию сначала в Евпатории на Черном море, затем в Киеве. Любовь Анны к красивому студенту Петербургского университета осталась безответной. Она сама бросила учебу в области права и в конце концов уступила настойчивым и долгим ухаживаниям поэта Николая Гумилева (1886–1921), за которого она вышла замуж без любви в 1910 году. Брак продлился три года и произвел на свет единственного ребенка Анны, Лева.

Странный брак, супружеская измена с обеих сторон, но и настоящая любовь Гумилева.Николай сначала отмахнулся от стихов жены как о незначительных, посоветовав ей вместо этого стать танцовщицей. Но по возвращении из длительной поездки в Африку он был искренне впечатлен новыми стихами Анны и сказал ей, что она должна издать том. Вскоре Гумилев, Ахматова и Осип Мандельштам стали опорой нового движения, которое враждебный критик назвал «акмеистом». Гумилев был казнен в 1921 году за его предполагаемое участие в контрреволюционном заговоре, дело, которое остается непонятным; Мандельштам умер в ГУЛАГе в 1937 году.Ахматова дожила — часто ненадежно — до 1966 года и никогда не отказывалась от акмеизма, становясь более акмеистской по мере взросления. Это была поэзия здесь и сейчас, избегающая как мистики символистов, так и радикализма (часто, но не всегда политического) футуристов.

Когда Анна ушла из Гумилева через три года, это произошло потому, что она влюбилась в Владимира Шилейко, востоковеда высокого ранга. Быть замужем за ним означало стать его научным сотрудником, одновременно работая библиотекарем в Агрономическом институте.Излишне говорить, что это мешало ей писать. Тем не менее ее стихотворные сборники Вечерний , Четки и Белая Стая сделали юную Ахматову одним из самых популярных поэтов России, и эту репутацию подтвердил Подорожник (или Wayside Herb , т. Русское слово имеет оба значения) и Anno Domini MCMXXI , не говоря уже о таких более поздних шедеврах, как Реквием и Поэма без героя .

«Ее нельзя было не заметить».

Как она выглядела? Есть много изображений с ее изображением разными художниками. Жаль, что из шестнадцати рисунков Модильяни (Анна и Амедео трогательно невинно флиртовали, когда она была в свадебном путешествии в Париже с Гумилевым) сохранился только один. Поэт Георгий Адамович пишет: «Когда о ней вспоминают сегодня, иногда говорят, что она была красивой. Ее не было, но она была более чем прекрасна, лучше, чем красива. Я никогда не видел женщины, чье лицо и весь облик — чья выразительность, неподдельная оторванность от мира и необъяснимая внезапная привлекательность — выделяли бы ее.. . среди красивых женщин где угодно. Позже ее внешность приобретет намек на трагедию: Рахиль в Федра , как выразился Осип Мандельштам. . . . » Или, по словам Рональда Мейера, «Практически в каждом отчете говорится о величии поэта, его царственной осанке и величавом поведении. Прилагательное большая (величественный, величественный, царственный) функционирует как кодовое слово для Ахматовой ». И он цитирует очевидца, женщину, которая видела ее в 1910 году в литературном салоне поэта Вячеслава Иванова: «Гибкая, высокая и стройная, ее голова была обернута цветочным платком.Орлиный нос, ее темные волосы с короткой челкой спереди, удерживаемые сзади с помощью большого испанского гребня. Маленький, тонкий рот, который редко смеялся. Темные строгие глаза. [Другие называют их ярко-серыми.] Ее невозможно было не заметить ».

«Прекрасная, скромная женщина» Пастернак позвонил Ахматовой в письме к своей двоюродной сестре Ольге Фрейденберг. И все же неприхотливая женщина справедливо гордилась своей внешностью, как, например, когда она сказала Наталье Роскиной, что «скульпторы не хотели лепить ее, потому что она им неинтересна: природа уже все сделала.Ее нос, кстати, не был орлиным, а, что еще более внушительно, имел форму большой мясистой буквы «S». И обратите внимание на эту дань уважения великого сатирика Евгения Замятина, комментирующего картину Анненкова: «Портрет Ахматовой, а точнее портрет бровей Ахматовой. Подобно облакам, они отбрасывают на лица легкие и тяжелые тени, и в них столько потерь. Они подобны ключу к музыкальному произведению; ключ вставлен, и вы слышите речь глаз, траурные волосы, черные четки на гребнях.

После разрыва с Шилейко (очередной трехлетний брак) в 1921 году Анна переехала к двум петербургским друзьям, композитору Артуру Лурье (или Лурье) и актрисе Ольге Глебовой-Судейкиной, известной красавице. («Секс-бомба», презрительно назвала ее Надежда Мандельштам.) Это вполне могло быть сексуальным ménage à trois ; во всяком случае, это вызвало у Анны творческий всплеск. Спустя годы ее самая длинная и самая известная работа, Поэма без героя , была написана после самоубийства Владимира Князова в 1913 году, молодого кадета, которого любила Анна, но который любил и который был отвергнут Ольгой.

Здоровье поэтессы было нестабильным: ее мучил туберкулез, а затем и сердечные приступы. Выздоравливая на пенсии в Царском Селе, она снова встретила Надежду Мандельштам, на десять лет моложе ее, с которой ее связывала дружба на всю жизнь. Она также познакомилась с критиком и историком Николаем Пуниным, который должен был стать ее третьим мужем, хотя официально брак так и не был зарегистрирован. Хотя ей предстояло прожить с ним пятнадцать лет («пятнадцать гранитных веков» она называет это в стихотворении), брак как таковой, вероятно, продлился не дольше обычных трех лет; но куда ей еще идти? И это несмотря на то, что предыдущая жена Пунина, а затем и последующая жила в том же доме.И, как и в случае с Шилейко, Анна стала помощником Пунина, помогая ему с переводами и лекциями. Надменный и распутный, он относился к ней хуже; однако, когда позже ее спросили, какого мужа она любит больше всего, она ответила, что это был Пунин.

После неопубликованного, но имеющего обязательную силу постановления ЦК о прекращении ее печатания Ахматова работала над несубсидируемыми пушкинскими этюдами и над переводами, которые ей были разрешены. В 30-е годы господствовали сталинский и ежовский Большой террор.Анна жила у Мандельштамов в 1934 году, когда Осип был впервые арестован; вскоре попали в тюрьму Пунин и Лев, сын Анны. Их отпустили по петиции Ахматовой Сталину, которому нравились ее стихи, которые, возможно, в конечном итоге спасли ей жизнь. Лев должен был находиться в тюрьме и освобождаться оттуда большую часть своей жизни; Повторно арестованный Мандельштам умер в ГУЛАГе в 1937 году, как и позже Пунин.

С 1939 года до начала Второй мировой войны состояние Ахматовой действительно было невелико. Критик Корней Чуковский отметила, что у нее не было даже теплого пальто, а зачастую и денег на трамвай.Именно в это время дочь Чуковского, писательница Лидия Чуковская, познакомилась с Ахматовой и стала ее Босвеллом. Она хранила Журналы Ахматовой , три тома в оригинале, из которых у нас теперь есть первый, 1938–41 гг., В переводе Милены Михальской и Сильвы Рубашовой, с 54 стихотворениями — упомянутыми в тексте — Автор Петр Норман.

Анна была эвакуирована в Ташкент с драгоценной рукописью Седьмой симфонии Шостаковича.

Есть и другие проблемы с записями Чуковской.Когда появляется новый рисунок, сноска направляет вас к концевой сноске. Но часто это не то примечание, которое вы ожидаете, которое должно быть, скажем, номером 19. Вместо этого вам будет предложено заглянуть вперед, скажем, к примечанию 64, где этот человек рассматривается более подробно. Таким образом, позже, когда вы законно дойдете до примечания 64, вы обнаружите, что перечитываете то, что уже прочитали. К счастью, издатель в последний момент добавил глоссарий, как бы аннотируя заметки Чуковской. Но замешательство процветает и по другим причинам. dramatis personae появляются в трех обличьях: с их полными именами, то есть именем, отчеством и фамилией; или, в дальнейшем, имя и отчество; или, часто, только прозвище — или уменьшительное от прозвища. Итак, когда на данной странице Николай Иванович (т.е.Хардзиев, поэтический специалист и историк) толкает Николая Николаевича (то есть Пунина), а затем появляется Николай Степанович (то есть Гумилев), их трудно разлучить. Когда мы в следующий раз услышим прозвище Коля, даже русскому читателю может потребоваться некоторое время, чтобы понять, о чем идет речь.Конечно, оказывается, что это еще один: Коля Демиденко.

Все-таки откладывать нельзя. Журналы Ахматовой начинается трогательным прологом, в котором Лидия Чуковская рассказывает о том, как она потеряла мужа в ГУЛАГе; как она тоже могла бы погибнуть, если бы не предупредительный телефонный звонок друга; и как наличие мужа в лагерях сблизило ее с Ахматовой, у которой там родился сын. Беседы, которые она не осмеливается записывать в свой дневник, — это разговоры об этих и других любимых узниках; вместо этого много говорят о писателях и писателях, а также о мелочах повседневной жизни.Особенно остро стоит воспоминание о том, как сохранилась значительная часть поэзии Ахматовой, небезопасной для переноса на бумагу:

Анна Андреевна, навещая меня, читала отрывки из «Реквиема». . . шепотом, а дома в Фонтанном доме даже не решались шептать; вдруг в середине разговора она замолкала и, показывая мне взглядом в потолок и стены, брала клочок бумаги и карандаш; затем она громко говорила что-то очень приземленное: «Хочешь чаю?» или «Ты очень загорелая», — потом она торопливо закрывала записку и передавала мне.Я читал стихи и, выучив их, молча возвращал ей. «Как ранняя осень в этом году», — громко говорила Анна Андреевна и, чиркая спичкой, сжигала бумагу над пепельницей.

Но уже с самого начала книги, в ее английском переводе, мы видим, как закрадывается небрежность. Таким образом, кодовое имя, которое женщины использовали для тайной полиции, дано на одной странице как Петр Иванич; на следующий, как Петр Иванович. Или будет такой комментарий, как «Пол был убит в той комнате», без каких-либо объяснений в сноске или примечании.Опять же, в мае 1939 года, Анна рассказывает, как она восхищается Джойса Улисс , несмотря на то, что это клещ слишком порнографического для нее; она прочитала его четыре раза. К октябрю 1940 года она рассказывает о том, как шесть раз читала эту «великую и чудесную» книгу. Могла ли она прочитать это трудное произведение еще два раза за семнадцать месяцев? Была ли она склонна к преувеличению? Ее мысли блуждали? Чуковская ничего не говорит.

Том Сойер , для Ахматовой, был «бессмертной книгой. Как Дон Кихот .

Она шла легко, эта пятидесятилетняя женщина, которую часто преследовали двое тайных полицейских, и которая всегда носила с собой бумажник и потрепанный чемодан со своими записями из страха, что их могут тайно обыскать. Но она боялась переходить широкие улицы, даже когда они пусты, и с тревогой цеплялась за тех, кто ее сопровождал. Хотя ей не нравился Толстой и она устраивала великолепную атаку на Anna Karenina , она признает, что он мог быть чудесным zaum .( Zaum или zaumny yazik относится к трансрациональному или металогическому дискурсу, который был изобретен Хлебниковым и футуристами, далеким предшественником poésie concrète .) Сама Анна предпочитала устоявшиеся языки, читая Данте по-итальянски и через шесть месяцев в основном английский-самоучка, Шекспир в оригинале. Но для всех языков, которые она знала, русская орфография и пунктуация были ей недоступны; она даже неправильно написала имя своего любимого Анненского, единственного поэта, который, по ее признанию, находился под влиянием.

Анна плохо относилась к мужчинам, потому что их было мало в тюремных очередях, а также, возможно, потому, что ни один из ее мужей никогда не вешал ее фотографию над столом. Она не могла судить о своих собственных стихах, пока они не были старыми, поэтому она жадно читала новые стихи друзьям, желая их суждения, а также запоминания. Она жила в крайней бедности, часто питаясь картошкой и квашеной капустой; иногда не было сахара для чая, который она подавала своим гостям. Вот характерная сцена, когда Анна и ее подруга, актриса Ольга Высоцкая, решают выстроиться в очередь перед прокуратурой:

Анна Андреевна настояла на том, чтобы Ольга Николаевна была в осеннем пальто (у Ольги Николаевны было только летнее платье). пальто здесь), а она сама будет носить свое зимнее пальто.

«Вам будет тяжело стоять в зимнем пальто, — сказала Ольга Николаевна. «Лучше мне надеть зимнее пальто, а тебе осеннее».

Но Анна Андреевна не согласилась.

«Нет, Я надену зимнее пальто. Ты не сможешь с этим справиться. Это сложно. На нем уже давно не было ни одной кнопки. И нам не удастся найти новые и пришить их. Я умею носить даже без пуговиц, а ты — нет.Надену зимнее пальто.

Пикантно обнаружить, что Ахматова признается, что не понимает ни одного из своих стихотворений. Она неоднократно заявляла, что пишет два типа стихов: те, которые, казалось, исходили от внешнего диктанта и которые было легко написать, и те, которые она сама хотела написать и которые были невозможны. Она считала Хемингуэя великим писателем, хотя ненавидела жестокость его рыбалки. Вячеслав Иванович в своих «Встречах с Ахматовой» сообщает, что она «одобряла наблюдения, сравнивающие ее ранние стихи с прозой Хемингуэя и описывающие их как« новеллистические ».Это связано с тем, что писал Мандельштам: «Ахматова внесла в русскую лирику всю огромную сложность и богатство русского романа. . . Истоки Ахматовой полностью лежат в русской прозе, а не в поэзии. Она развивала свою поэтическую форму, острую и оригинальную, с оглядкой на психологическую прозу ». Кажется, что все это сводится к прямолинейности, ясности и развитию повествования, которые, по-видимому, считаются более подходящими для прозы.

Том Сойер , для Ахматовой, был «бессмертной книгой.Как Дон Кихот ». Смелая точка зрения в своем роде, но вполне обычная для нее, которая, например, осмелилась поместить эпос о Гильгамеше над Илиадой . Некоторые из ее нелитературных идей были еще более странными: «По какой-то причине ей пришло в голову, что ступеньки начинаются прямо за дверью ее квартиры, и я не мог уговорить ее перейти площадку для чего-либо». Бедная Ахматова! Она больше не могла четко произносить «ш» и «ж»; некоторые из ее передних зубов были сломаны.Не могла и она, пария в доме Пуниных, получить пропуск в сад Дома занимательной науки (!), Где все они жили: «Он кто-то, профессор, а я что? Падаль.

Ее самые любимые стихи не могли быть опубликованы; о своих прежних она больше не заботилась и не могла понять, почему они нравятся другим людям. Я сам более чем озадачен ее собственными суждениями и оценками других людей ее стихов. В одном из своих автобиографических очерков Ахматова пишет, что из всей своей первой книги, Вечер (1912): «Мне сейчас по-настоящему нравятся только строки:« Опьяненный голосом / Это звучит в точности как ваша.. . »» Со всеми поправками на то, что теряется при переводе, невозможно понять, что могло сделать эти два стиха особенными. Еще более загадочным является воспоминание поэта Георгия Адамовича о другой великой современной русской поэтессе, Марине Цветаевой: «Она [только что] прочитала« Колыбельную »Ахматовой и похвалила ее, сказав, что отдаст все, что написала. и в будущем напишет для одной строчки из этого стихотворения: «Я плохая мать» ». Даже если принять во внимание контекст (говорит отец), как эта строка может иметь такую ценность? Может быть, есть что-то даже помимо стихов, что теряется в переводах Ахматовой.

Это стало метонимом Ахматовой: Муза плача.

Забавно, Анна обсуждает безразличие Пастернака к ее творчеству и продолжает замечательно откровенно: «Разве вы не заметили, что поэты не любят поэзию своих современников? Поэт несет с собой свой огромный мир — зачем ему чужая поэзия? В молодости, около 23 или 24 лет, поэты любят творчество поэтов в их собственной группе. Впрочем, позже они не любят чужие — только свои.Это подтверждает Вячеслав Иванович: «Конечно, Ахматова не была склонна выслушивать похвалы других литературных деятелей первого десятилетия». Ее отношение к Цветаевой было особенно двойственным, хотя Марина была гораздо более щедрой: она назвала свою соперницу «Анной Златоустой всех русских», а ее прекрасное стихотворение «Анне Ахматовой» начинается с «О муза плача, прекраснейшая из муз!» (О муза плача, прекраснейшая из муз). Это стало метонимом Ахматовой: Муза плача, или, как выражается Бродский, «Обладающая муза».Заметьте, опять же, красноречивые фанфары прекраснейшей ; как английскому переводчику отдать должное этому?

Но были времена, когда русский язык, казалось, мешал Ахматовой. В журнале Journals есть забавная страница, где Анна агонизирует перед парой друзей о том, что она написала: «Одна строчка раздражала меня всю жизнь:« Где милому мужу дети родила »[Где она родила своему дорогому мужу детей] . ‘Вы слышите: Mu-mu ?! Неужели никто из вас, таких любителей поэзии, не заметил этого мычания? » После чего она продолжает читать своим друзьям «Памятник» Пушкина — только, как сказано в сноске, вовсе не он, а эпилог к ее собственному Реквиему ; она пыталась ввести в заблуждение тех, кто, как она утверждала, прослушивал ее комнату.Но больше всего ее преследовали более серьезные метафизические риски, связанные с ее профессией: «Слово — гораздо более сложный материал, чем, например, краска. Подумайте об этом: ведь поэт работает с теми же словами, которыми люди приглашают друг друга к чаю. . . . »

С первого взгляда она не поражает новизной формы, как, скажем, поэзия Маяковского. В движении стихотворения, в его ритмах, в полноте строки, в точности рифм можно услышать Баратынского, Тютчева и Пушкина, реже Блока.Поначалу кажется, что это узкая тропинка, идущая вдоль широкой дороги русской классической поэзии. Маяковский оглушительно роман, но в то же время бесплоден, бесплоден: он довел русскую поэзию до края пропасти. . . . Путь Ахматовой на самом деле оказывается широкой дорогой; ее традиционный стиль чисто внешний. . . внутри она вызывает землетрясения и потрясения.

Честно говоря, борясь с ее стихами на русском языке, не говоря уже о переводах, я не могу найти землетрясения.Но я действительно вижу поэт с оригинальным видением и личным голосом, которому удается сохранить свой индивидуальный талант в рамках традиции. Неудивительно, что она восхищалась Т. С. Элиотом.

Странно откуда пришли поэты! В детстве Анну не окружало стихов: «У нас в доме не было ни одной книги, ни одной. Только Некрасов, толстый том в переплете. Моя мама давала мне читать ее в праздничные и праздничные дни. Эта книга — подарок маме от первого мужа, который застрелился. . . . Я любил поэзию с детства, и мне как-то удавалось овладеть ею.В 13 лет я уже знал Бодлера, Вольтера и всех поэтов на французском языке. Я рано начал писать стихи, но. . . еще до того, как я написала строчку, все вокруг были уверены, что я стану поэтессой ».

Как тринадцатилетней дочери русского буржуа удалось заполучить Бодлера?

Если бы Чуковская правильно выполняла свою работу, она бы ответила на несколько тревожных вопросов здесь. Но она никогда не упоминает Некрасова как одного из тех, кто оказал влияние на поэзию Ахматовой — возможно, потому, что он был очень озабочен социальными проблемами, а Анна до гораздо более позднего времени не интересовалась.Но он был более раскрепощенным и модернизатором дикции, тем, у кого Анна могла чему-то научиться. Однако настоящий вопрос заключается в следующем: как тринадцатилетней дочери русских буржуа удалось заполучить Бодлера? (То, что она знала французский, в Российской империи было правдоподобным.) А как насчет этого причудливого сопоставления: Бодлер, Вольтер? Мудрец здесь только для рифмы? Как лирик, он известен лишь несколькими стихотворениями о любви и дружбе и несколькими лаконичными, едкими эпиграммами. Могут ли короткие стихи Анны в четках (или бусины ) чем-то быть обязаны последнему? Или что-то из первого могло повлиять на манеру поэтического подростка — скажите г-же дю Шатле: «On meurt deux fois, je le vois bien: / Cesser d’aimer et d’être aimable, / C’est une смертный невыносимый; / Cesser de vivre, ce n’est rien »? Но самое загадочное здесь то, что «все poètes maudits ».«Для Анны кажется невозможным заполучить даже Рембо в 1902 году, не говоря уже о меньших модитах . Лидии следовало задать здесь несколько важных вопросов, хотя, конечно же, они были прерваны появлением старухи — оттенков Кольриджа и человека из Порлока.

Ахматова питает довольно радикальные представления о поэзии: «Только через современное искусство можно понять искусство прошлого. Другого пути нет. А когда появляется что-то новое, знаете ли вы, как должен себя чувствовать современник? Как будто это чистая случайность, что это не он написал, как будто.. . кто-то вырвал это у него из рук ». А какая страна для поэтов, эта Россия! Когда Лидия и подруга уходят от Анны, происходит следующее: «Туся проводила меня прямо до дома. По дороге она читала мне «Весну» Тютчева. . . которому до сих пор я не уделял должного внимания; а потом вместе мы прочитали «Осень» Баратынского, с которой нас познакомил Шура [другой друг]. . . . Я подумал: может быть, это лучшее стихотворение в русской литературе ». Ни одна из этих женщин не была поэтессой; кем они были, так это русскими.

Отсюда благоговейное отношение Лидии к Анне, которое временами становится надоедливым, как, например, когда биограф комментирует отказ Анны бороться за причитающийся ей оплачиваемый отпуск, который поэт презрительно отвергает как «межобщинную стычку». Комментирует Чуковская: «О, как я ей благодарна, что она так хорошо понимает, кто она такая, что, сохраняя достоинство русской литературы, которое она представляет на каком-то невидимом трибунале, она никогда не принимает участия ни в одной общественной драке!»

«Кто может отказаться от своей жизни?»

Стоицизм поэтессы действительно был героическим, поскольку государство относилось к ней низко.«Это моя жизнь, моя биография», — допускает она. «Кто может отказаться от собственной жизни?» Много позже, в 1954 году, она сформулировала это более благородно перед отцом Лидии, Корни: «Я был очень знаменит и очень известен, и теперь я знаю, что по сути это то же самое». А Георгию Адамовичу: «Мне пришлось терпеть все, что только можно». Вы верите, когда Лидия сообщает: «Анна Андреевна поставила чайник. У нас был чай без сахара, с несвежей булочкой. В таких невзгодах Анна расточительно изливала проницательность: «[Вячеслав Иванов] был.. . выдающийся поэт, но стихи его часто были плохими. Нет-нет, здесь нет противоречия; можно быть замечательным поэтом, но писать плохие стихи ». Или: «Модернисты сделали для России великое дело. . . . Они вернули страну в совершенно ином виде, нежели тот, в котором они ее получили. Они снова научили людей любить поэзию, даже технический уровень книгоиздания повысился ».

«Я не знаю другой страны где. . . [поэзия] нужна больше, чем здесь.» Она была права. В больших, холодных, бедных и часто одиноких просторах России поэзия заполняла пустоту. Если (как говорят) секс для французов был cinéma des pauvres , то для среднего россиянина это была поэзия. И, конечно же, сплетни. Здесь есть восхитительные страницы сплетен Ахматовой, например, о женщинах в жизни Блока, посреди которых она отвлекается о Пунине: «Но такое скопление жен» — опять она легонько постучала по стене Николая Николаевича — » ерунда полнейшая.’»Она высмеивает мелочность различных литературных кругов и заключает:« Я единственная, кому безразлично, что люди думают о моих стихах ». (Но вот Корней Чуковский: «Ахматова разделила мир на две неравные части: тех, кто понимает ее стихи, и тех, кто не понимает».)

Ахматова всю жизнь оставалась твердой сторонницей христианства, а Россия, возможно, была главной страной для практикующих христиан среди художников и интеллектуалов. Терпимая женщина, ее, тем не менее, отталкивали гомосексуальные излишества в стихах Михаила Кузьмина.Она проницательно замечает Достоевского: «Это все стороны его души. . . . На самом деле ничего подобного никогда не было и не будет ». Она очаровательно вспоминает свою юность нервного, нетрадиционного сорванца и с грустью признается в своем нынешнем замешательстве. Мне очень жаль, что она так не любит Чехова, пьесы которого для нее «олицетворяют распад театра»; и в его пьесах, и в художественной литературе «положение каждого безнадежно». В мемуарах Натальи Роскиной «До свидания» Анна еще резче: «Он был близорук в своем взгляде на Россию.Если присмотреться, все, что увидишь, — это тараканов в щи ».

Как мы узнаем, в юности Анна была, казалось бы, двуслойной; люди думали, что она должна пойти в цирк. (Неудивительно, что Гумилев первым предложил ей стать танцовщицей!) В зрелом возрасте именно ее ум стал подвижным и проницательным, правильно восприняв, скажем, влияние Джойса на Хемингуэя, Дос Пассоса и остальных. У нее не было иллюзий насчет славы: «Когда ты стоишь во дворе, падает мокрый снег, ты стоишь в очереди за селедкой, и селедкой пахнет так резко, что от твоей обуви и пальто десять дней пахнет ею, а кто-то сзади тебя декламирует: «На блюде устрицы во льду пахли морем, свежими и острыми.. .’- это совсем другое [от ее знаменитости в Императорской России]. Меня охватила такая ярость, что я даже не обернулся ». И все же эта сильная и гордая женщина не могла дочитать Хижина дяди Тома : «Мне было слишком жалко негров».

Конечно, даже в этом относительно коротком первом томе есть нечто большее. Но переводы некоторых стихотворений Ахматовой Питером Норманом — не то. Как и все другие подобные переводы, которые мне известны, они не передают настоящего поэта.Что делать? Воспроизводить некоторые из ее стихов на русском языке было бы излишним для тех, кто знает этот язык, и бесполезно для всех остальных. Лучшее, что я могу сделать, это привести некоторые оценки ее работы.

У нас есть много хороших описаний ее личности (мне особенно нравится это из в целом одиозного Уолтера Арндта: «Молодой Роланд на пути к темной башне, скрестившийся с Бердсли Саломеей»), но мало полезных из ее стихов. Зинаида Гиппиус (или Гиппиус), ведущая поэтесса предыдущего поколения, высоко оценила ее и Пастернака среди своего поколения.Сидней Монас называл ее «верховной хозяйкой словесного жеста, поэтессой трагической любви, которая в старости стала поэтессой выносливости и выживания». Александр Блок сначала придирался: «Она пишет стихи, как если бы стояла перед человеком, а писать надо, как если бы стояла перед Богом». (Но по иронии судьбы Ахматова заметила Вячеславу Иванову, что «в поэзии Блока не было смирения, что смирение можно найти только в православии».) Самыми настоящими поэтами Блок впоследствии считал Маяковского и Ахматову, «музой которых он видел как «аскет» и «монашеский».«

« Я говорю сам и за себя все, что возможно, а что нет ».

Это любопытная оценка человека, известного как поэт любви, но еще более любопытна оценка близкого друга Анны Надежды Мандельштам: «Ахматова была поэтессой не любви, а отказа от любви во имя человечества». Вы можете подумать, что это относится к переменам в поздних стихах Ахматовой, но нет: «Эта жизнерадостная женщина с ранней юности отвергла все земное.«Разрыв между такими противоречивыми представлениями, возможно, перекрывается точкой зрения Бродского:« Именно ностальгия конечного по бесконечному объясняет тему любви в стихах Ахматовой, а не фактические запутанности ». Что, в свою очередь, должно быть сопоставлено с точкой зрения Ренато Поджиоли из книги, которая, конечно, не нравилась Ахматовой: «Муза Анны Ахматовой — это память, память, невероятно близкая по качеству, если не по времени, к происшествиям. она записывает с исключительной точки зрения своего «Я» [Или, как выразилась Ахматова против Браунинга в своих псевдомемуарах : «Я говорю сам и за себя все, что возможно, а что нет.»] Тем не менее, в том, что сообщает поэтесса, нет запоздалой мысли или ретроспективы: можно было бы сказать, что она объективно представляет прошлое, которое имеет только субъективную реальность.» Увлеченная муза »:« По сути, она была поэтессой человеческих связей: лелеемых, натянутых, разорванных. Она показала эти эволюции сначала через призму индивидуального сердца, а затем через призму истории, какой она была. Во всяком случае, это примерно столько же, сколько и оптика.Но для того, чтобы оценить влияние Ахматовой на других людей, я возвращаюсь к прологу Чуковской, озаглавленному «Вместо предисловия»: «На моих глазах судьба Ахматовой — нечто большее, чем даже ее собственная личность — вырезалась из этого знаменитого а заброшенная, сильная и беспомощная женщина — статуя горя, одиночества, гордости, отваги ». Если не считать ее прочтения «В Поэты России » Ренато Поджиоли (издательство Гарвардского университета, 1960), стр. 231. Поэзия в оригинале, этого придется сделать.

А что ждет Анну впереди? Абсурдно резюмировать так много в нескольких словах, но начнем.После еще более жестоких преследований в сороковых годах при Жданове, чем в тридцатые годы при Ежове, исключения из Союза писателей и почти голодной смерти (жизнь за счет доброты друзей), затем окончательное восстановление на работе, повышение экономического комфорта и различные почести, даже право защищать и пропагандировать других в своей профессии. Наконец, поездки за границу, чтобы получить главную литературную премию в Италии и почетную докторскую степень Оксфорда, а также воссоединение в Париже с давно потерянными друзьями и любовниками. Он пришел очень поздно, и этого было недостаточно.Но он обеспечивает мягко-сладко-горький финал жизни, полной фантастических взлетов и падений. Пресловутый комиссар культуры Андрей Жданов объявил Ахматову запретным в продолжительном проклятии, сводящемся к тому, что она «наполовину шлюха, наполовину монахиня». В своей грубой манере Жданов был прав: на самом деле она была наполовину прославленным любовным поэтом и наполовину страстным религиозным моралистом.

Поэма в прозе как жанр в европейской литературе девятнадцатого века , Джон Саймон (Garland Publishing, 1987), стр. 139.
Из очень полезного введения к стихотворениям Ахматовой , отобранным, переведенным и представленным Стэнли Куницем с Максом Хейвордом (Atlantic Monthly Press, 1973). Для моих целей двумя наиболее важными сборниками исходных материалов на английском языке были Анна Ахматова: My Half Century, Selected Prose , под редакцией Рональда Мейера (Ardis, 1992), и Анна Ахматова и ее круг , под редакцией Константина Поливанова. и переведена Патрисией Бериозкиной (Университет Арканзаса, 1994).
Из коллекции Less than One: Selected Essays Иосифа Бродского (Farrar, Straus & Giroux, 1986).
Советский еретик: очерки Евгения Замятина , отредактировано и переведено Миррой Гинзбург (University of Chicago Press, 1974), стр. 90. «Четки на гребнях» относятся к маленьким орнаментальным сферам на гребне, напоминающем диадему. , а также ссылается на название второго тома Ахматовой, Розарий .
Журналы Ахматовой, Том I , 1938–41 , Лидия Чуковская; Фаррар, Страус и Жиру, 310 страниц, 27 долларов.50.
Я транслитерирую отчество как «Андреевна», а не «Андреевна», как это делают переводчики книги. На протяжении всей статьи я молча вносил такие изменения, пытаясь добиться согласованности, что, даже в этом случае, вполне могло ускользнуть от меня.
In Mandelstam , Кларенс Браун (Cambridge University Press, 1978), стр. 97.
Стихотворение красиво переложено на музыку в произведении Шостаковича Шесть стихотворений Марины Цветаевой .
См. Зинаида Гиппиус: интеллектуальный профиль , Темира Пахмусс (Southern Illinois University Press, 1970), стр. 381: «Хотя она восхищалась достижениями Ахматовой в поэтическом выражении, Гиппиус не соглашалась с ее« типично женским подходом к любви », лишенным всей тайны и сублимации.
Во введении к Избранные произведения Николая С. Гумилева (State University of New York Press, 1972), стр. 17.
Жизнь Александра Блока , Vol. II, Аврил Пайман (Oxford University Press, 1980), стр. 141 и 363.
Цитаты Надежды Мандельштам см. Polivanov, op. соч. , страницы 110 и 114.

Джон Саймон был выдающимся критиком и постоянным автором статьи The New Criterion.

Неизвестная дама Александра Блока

Неизвестная дама

Автор Блок Александр

Рестораны вечерами с горячими источниками

Лежать в плотном и жестоком воздухе.

Грубые шашки и крики пьяных гуляк

Загрязнить проезжую часть.

Над пыльными переулками окраины

Выше скуки бунгало

Знак кренделя открывает пекарню

И дети визжат фортиссимо.

И каждый вечер за преградами

Господа умение и обаяние

Прогуляться у дренажных канав —

Дерби в наклоне, дама за руку.

Писк уключин над водой озера

Женский крик попадает в ухо

В то время как наверху, в небе, ко всему приучен,

Луна смотрит на нас недоверчивым взглядом.

И каждый вечер мой товарищ

Сидит здесь, отражается в моем стекле.

Как и я, он пил горькие тайны.

Как и я, он сломлен, туп, удручен.

Сонные лакеи стоят у столов

Ожидание ночи, чтобы пройти

И опрокидыватели с глазками кроликов

Крик: В vino veritas!

И каждый вечер (или я представляю?)

Ровно в назначенное время

Девушка стройная, с шелком,

Проскользнет мимо запотевшей грязи на окнах.

И медленно, проходя через гуляк,

Без сопровождения, всегда один,

Источающие туманы и тайные ароматы,

Она сидит за своим столом.

Что-то древнее, что-то легендарное

Окружает ее присутствие в комнате,

Ее узкая рука, ее шелк, ее браслеты,

Ее шляпа, кольца, страусиное перо.

Очарованный ее присутствием, рядом, загадочный,

Я смотрю сквозь темноту ее опущенной вуали

И я вижу очаровательную береговую линию

Очарованная глубинка, далекая и бледная.

Я стал хранителем высших тайн,

Мне доверено некое солнце.

Пирог с вином проткнул последний виток

Моей изогнутой лабиринтной души.

А теперь поникшие перья страусов,

Пока в моем мозгу, медленно опускаюсь вниз

И два глаза, прозрачные, голубые и бездонные

Цветут на далеком берегу.

В моей душе похоронено сокровище,

Ключ здесь, и он мой.

Как ты прав, пьяный монстр!

Я знаю: правда в вине.

В церковный хор пела девушка *

В церковный хор пела девушка

Обо всем усталые люди в чужой стране

Обо всем корабли далеко в океанах

Обо всем которые забывали о ближайших радостях.

Высоко в Шпиль ее голос пел,

Тонкий луч превратив ее плечо в белое.

Все смотрели и слушали из темноты

К белое платье поет в свете.

И все мог поверить в приближающуюся радость,

Это все корабли были укрыты, безопасны,

То в чужие земли все усталые люди

Нашли мягче, ярче жизнь.

Голос было так мило, луч такой тонкий

Это только рядом с Святой дверью,

Привилегированный к загадкам ребенок плакал

Что те прочь больше не вернется.

* Примечание: в 1964 г. этому переводчику повезло. посетить лекцию в которую профессор Роман Якобсон более часа анализировал замысловатые узоры и игра гласных и смысла в этом маленьком стихотворение. Как двойное несчастье, подробности этой лекции есть выскользнули из памяти переводчиков, и красивые звуковые узоры, Несмотря на все усилия переводчиков, на английский язык не попал.

Александр Блок (1880-1921)
Для многих, несмотря на достопримечательности Маяковского, Мандельштама, Ахматовой, Цветаева, и Бродского, Александр Блок остается величайшим русским поэтом ХХ века. век.По-русски его стихи эмоциональный подъем и безошибочный звук — что-то связанное с его гласной комбинации и последовательности — так что музыка уносит вас вверх и вверх по местам что один только ум не приведет вас к этому. Чтобы послушать старые колючие записи Блока, читающего свои стихи, — это понять, почему некоторые из его современников серьезно относился к мысли, что он был в некотором роде новоиспеченным русским реинкарнация Аполлона.

Альпийский рог

Вячеслав Иванов

Далеко в пустых горах я встретил пастуха

Играет низкие ноты на длинном альпийском роге.

Течет приятно и громко, как песня

А рог были просто инструментами для пробуждения

Более увлекательная горная мелодия.

Каждый раз, после нескольких нот, пастырь слушал

Когда эхо прошло через узкие ущелья

с неописуемо сладкий резонанс,

И я представил себе невидимый хор духов

С инструментами не земными переводящими

Земли изрекают на небесном языке.

И я подумал: Гений! Как этот альпийский рог

Ты должен петь песню земли, чтобы разбудить сердца

Еще одна песня. Блажен слышащий.

И с гор раздался ответный голос:

Природа — это символ, как этот рог

Звучит по звуку ответа — Бог.

Блажен, кто слышит и песню, и ответ.

Вячеслав Иванов (1866-1949)
А классик, теоретик символизма, переводчик с многих языков, дальновидный интерпретатор Достоевского, Вячеслав Иванов был вероятно, самый эрудированный из крупнейших русских поэтов, и в этом отношении сравнивали с Гете и Данте.Этот переводчики считают, что более близкое сравнение может быть произведено с Робертом Грейвсом. — вам нужна стопка, чтобы следовать некоторым из его стихов — его творчество, как пишет Владимир Марков, высшее достижение: здесь полнота, округлость и мягкость в нем редко найдено в другом месте.
Электричество
Зинаида Гиппиус
Два провода скручены вместе,
Свободные концы голые, открытые
А да и нет, не объединены,
Не объединены, а сопоставлены.
Темное, темное сопоставление —
Так близко друг к другу, мертвые.
Но их ожидает воскресение;
И они ждут того, что ждет впереди.
Конец встретит конец в касании
Да — нет, слева и справа,
Пробуждение да и нет,
Неразъемное объединение
И смерть их будет — Света.
Зинаида Гиппиус (1869-1945)

Слишком часто называли декадентом, антидемократом, и того хуже, Гиппиус
(альтернативное написание Гиппиус), с ее мужем-романистом и
религиозным философом Дмитрием Мережковским, гостями и, возможно, с ней
едкое остроумие преобладало в св.Петербургский салон посетили
ведущих русских поэтов своей эпохи. О ее творчестве ведущий славист Владимир
Марков написал: «Будущие критики вполне могут когда-нибудь называть
Зинаиду Гиппиус величайшей религиозной поэтессой России, потому что мейнстрим
ее поэзии — не что иное, как история путешествия души
к полное нахождение Бога.
Все перевод Джордж М. Янг
Джордж М. Молодой, 2005
Георгий М.Молодой преподавал русский язык в Гриннелле и Дартмуте в течение 1960-х годов. и 70-х, руководил аукционным бизнесом изобразительного искусства на протяжении 1980-х и 90-х годов, и в настоящее время работает адъюнктом по английскому языку в Университете Новой Англии. Он автор сборника стихов, книги и многих статей на русском языке. философ Николай Федоров и книга об американском академическом художнике Чарльзе Х. Вудбери. У него и его жены двое взрослых детей, они живут на юге страны. Мэн.
[адрес электронной почты защищен]

Дмитрий Мережковский: жизнь, работа и мысли

БИОГРАФИЯ
Дмитрий Сергеевич Мережковский родился 14 августа 1865 года в г.Петербург, Россия (2 августа 1865 г. по юлианскому календарю, который тогда использовался в России). Он скончался 9 декабря 1941 г. в Париже, Франция (26 ноября 1941 г. по юлианскому календарю). Он похоронен в том же городе на кладбище Сент-Женевив-де-Буа.
Его жена Зинаида Николевна Гиппиус родилась 20 ноября [ноябрь. 8 по юлианскому календарю], 1869, Белев, Россия, и умер 9 сентября 1945 года, Париж, Франция. Похоронена на том же кладбище.
Дмитрий Сергеевич Мережковский (ДСМ) родился в семье судебного чиновника. в г.Петербург, Россия. С 1884 по 1889 год он изучал историю и филология в Санкт-Петербургском университете. Его докторская степень принадлежала Монтеню. Со своей будущей женой Зинадой Николаевной Гиппиус (1869-1945) ДСМ познакомился в мае 1888 года во время Пребывание на Кавказе в Борхони / Боржом. Они поженились в январе 1889 года, так как ему было 23 года. Ей было 19. Пара поселилась в Санкт-Петербурге, где провели салон. приветствуя художников и интеллектуалов.
В 1891 году DSM был в поездке в Вену и Венецию.
Что касается источника доходов DSM, похоже, что он получил поддержку от своих родителей, в ранние годы, особенно когда ему приходилось совершать поездки по медицинским причины для жены.В остальном DSM в основном зарабатывал на жизнь как мыслитель, то есть за счет гонораров, которые он заработал на письме. Публиковал статьи для литературных и художественных журналов. Публиковал свои стихи и романы в журналах. И он издал книги, которые принесет интересные гонорары: DSM был известным писателем, очень на ранней стадии. При публикации на русском языке DSM будет получать свои гонорары в полном объеме. Для переводы, гонорары он получал лишь изредка. Потому что Россия отсутствовала соответствующая международная конвенция, иностранные издатели были свободны вознаградить их переводы русских авторов.
Эти соображения справедливы и для периоды, когда DSM проживал за границей, во Франции или где-либо еще. DSM переживет публикация статей и книг. Однако, как жаловалась Зинаида в своих письмах, они не всегда могли жить прекрасной жизнью. Их запасы иногда иссякали. В любом случае, спустя десятилетия после его женитьбы, DSM оживляет салон. в Санкт-Петербурге, создание религиозного общества, написание книг. Таким образом, молодые пара могла жить жизнью высшего класса в Санкт-Петербурге.Петербург просто от написания, если не без труда.
Детей у Мережковских не было. Причина этого неизвестна. Их бурный брак стал откровенно треугольником с 1901 г. Димитрий Владимирович Философов (1872-1940), проживавший с ними в дом. Дмитрий Философов и Владимир Злобин (1894-1967) были их давними секретарями, редакторами и писателями.
Двумя авторами, которыми больше всего восхищались DSM, были Достоевский и Соловьев. Он встретил их обоих.
В 1890-х годах DSM популяризировала французский символизм в России. Он написал свои первые романы и стихи (стихи «Символы») в 1892 году. Опубликовал «О причинах». Об упадке и новых веяниях в современной русской литературе (1893, переведено в том же году).
В своем очерке о «закате» и «новых веяниях» русской литературы Мережковский выступал за то, чтобы натуралистическая традиция была доведена до кульминации Толстым и Достоевским. теперь приходило в упадок, и его сменила религиозно-мистическая тенденция (т.е. Собственные предпочтения DSM ориентация). Далее он утверждал, что русские авторы-натуралисты в любом случае никогда не были настолько натуралисты, что на более глубоком уровне они были мистиками.
Этим эссе DSM считается началом русской символики и русского Серебряного века.
Символизм был реакцией на натурализм и реализм. Это был призыв к духовности против переполнения материалистической мысли. Например, русская символическая живопись предпочитала загадочные фигуры. чьи позы наводили на мысль о каких-то потусторонних заботах.Часто они выражали некую элегическую меланхолию. Символисты отстаивали духовное видение мира. Они вели войну с общим «утилитарным» и позитивистское мировоззрение, которое не включало ни искусства, ни философии «и которое необходимо было заменить новым поиском вечных ценностей.
Первые русские символисты означали синтез коррумпированного, материального мира и вечных ценностей. не представилось возможным. Они также отвергли веру в то, что искусство должно служить социальному прогрессу. Скорее, они позиционировали художника как свободную богоподобную фигуру, чья жизнь и творчество могли указать путь к возвышенному, духовное, существование.Они видели в художнике посредническую силу между феноменальным и нуменальным мирами. DSM представлял писателей (как и он сам …) как провидцев двух разных миров, плоти и духа. Этот тип мысли развит в Христос и Антихрист.
Мережковские устроили в Санкт-Петербурге салон, который стал местом встречи бурлящей интеллектуальной сцены столицы на рубеже веков. DSM и его жена были выдающимися деятелями русского Серебряного века.Зинаида Гиппиус сама была плодовитым поэтом, писателем-фантастом, драматургом, публицистом, мемуаристом и критиком. Гиппиус написал много критических эссе по литературе, религии и политическим вопросам. Они были опубликованы в ведущих московских и петербургских литературных журналах и газетах. под разными псевдонимами, в том числе Антон Крайный и Роман Аренский.
«Душа религиозна по происхождению, чувство одиночества в мире. невыносимо, если нет Бога », — писала Зинаида Гиппиус.Религия связана ни с какой церковью, в том числе с Православной церковью, ей не подходило, ни ее муж. Она искала свой путь к Богу, как ее любимец писатель Федор Достоевский. Так зародилась идея «нового» христианства, «новая» церковь, где человек и Бог существуют на равных. Иногда они выражали их неохристианство в словах и поступках иногда шокирует. Например, их «Тройственный союз» с публицистом и критиком Дмитрием Философовым. сыгравший важную роль в творческом объединении «Мир искусства».Несколько лет он жил в доме Мережковских. Этот альянс или семья показала совершенно новое духовное единство … Но общество это увидело. как наглость, как продолжение эпатажных стихов Зинаиды: «Не могу повиноваться Богу. если я люблю Бога … Мы не рабы, но мы дети Бога, и дети свободны, как Он «.
В 1900-х годах огромная Российская империя быстро индустриализировалась с привлечением иностранных денег без какой-либо модернизации его социальной структуры.Не было облегчения невыразимым страданиям его крестьянского населения. Либо безземельные, находящиеся на милости помещиков, либо независимые, но зажатые непомерными налогами, предназначенными для погашения российских займов (крупные землевладельцы не платили налоги). Огромный пролетарский низший класс, живший в невзрачных условиях, накапливался в городах и промышленных центрах. Фантастический рост населения обеспечивал солдат имперской армии, заводских рабочих, сибирских колонизаторов и слишком низкую зарплату в деревне.Империю постоянно сотрясали политические проблемы. Забастовки, демонстрации, столкновения с полицией произошли в ряде городов. Левые радикалы возобновили политический терроризм. Жесткие авторитарные структуры автократии казались неспособными ни ответить, ни даже понять происходящее. Даже Толстой был отлучен в 1901 году от православной церкви.
После 1900 года DSM активно пропагандировала «новое религиозное сознание». Он воодушевил группу «духовных христиан», называемых богоискателями ( богоискатели, ), или декадентами.В эту группу входили его жена Зинаида Гиппиус, Дмитрий Философов, Василий Розанов, В. Тернавцев и другие. С ноября 1901 года Мережковский вел дискуссии между «духовными христианами» и «официальными христианами» (то есть представителями Православной церкви). Эти регулярные собрания были известны как петербургские религиозные собрания. Они продолжались с 1901 по 1903 год. В апреле 1903 года эти религиозно-философские собрания были запрещены Церковью (прокурором Священного Синода Русского Министерства Православной Церкви Победоносцевым).
В 1901 году Д.С.М. и его жена основали Религиозно-философское общество и открыли журнал общества «Новый путь». Новый Путь отразил их метафизические идеи. После враждебного действия церкви в апреле 1903 года журнал потерял многих читателей и столкнулся с финансовыми проблемами. DSM начал искать новых авторов, в частности, он обратился к «новым идеалистам». В 1904 г. издание «Нового пути» было прервано.
DSM и его жена уехали вглубь России за Волгу, чтобы навестить русских мистиков в уединенных монастырях.Они встретились с представителями самых разных мистических сект. Мережковский поддерживал переписку с некоторыми из этих русских гностиков. Гиппиус написал рассказ, описывающий с большим знанием дела тайные обряды общины гностиков-хлыстов.
Между 1896 и 1905 годами DSM опубликовала трилогию исторических романов под названием Христос и Антихрист , которые стали европейскими бестселлерами. Он состоял из Юлиана Отступника (1896 г., переведено 1899 г.), Леонардо да Винчи (1902 г., переведено 1902 г.) и Петра и Алексея (1905 г., переведено 1905 г.).Этой трилогией Мережковский возродил исторический роман в России. Три его части, действие которых происходит в очень разных эпохах и географических ареалах, раскрывают историческую эрудицию и служат проводником историко-богословских идей автора.
По злободневным политическим вопросам современной России богоискатели не имели любой четкий ответ или позицию. Их мистицизм был романтическим, и они показали небольшой потенциал для постановки политических вопросов и поиска политических решений.Димитрий Мережковский спокойно поддерживал русскую монархию, в которой он видел божественное учреждение. Как следствие, он выдержал резкую критику со стороны прогрессивных писатели. Его, например, резко высмеяли в статье, напечатанной в «Освобождении». в 1902 году подпольная газета, издававшаяся за границей, ссылаясь на его сравнение русское самодержавие к «мистическому порядку» в своей книге о Достоевском:
«У автора удобно было бы спросить: ну, а в РОВД, положение об усиленном контроле, Московские ведомости, Гражданин, Казацкие плети и виселицы и другие атрибуты защиты, они же предметы «мистического порядка»? Содержат ли они также «невыразимую тайну Бога»? Мы будем господам вроде Мережковского хочется говорить: мистицизм обязывает.Если идея монархии мистический, и вы не напрасно продвигаете его, не как звонкую фразу, но со страхом и уважением, тогда это убеждение обязывает вас бороться с яростью против российского полицейского порядка (….) Вы говорите, что самодержавие — это религиозная идея, но защита этой идеи — дело Бога, а не полиции ».
Революция 1905 года
Какими бы ни были бедствия и страдания людей, царский режим сохранял престиж благодаря неуклонно расширялась Российская империя.Кавказ, Центральная Азия и Дальний Восток был проглочен в XIX веке. На рубеже ХХ века это ситуация резко изменилась. На Дальнем Востоке империализм России и недавно модернизированной Японии пришли к столкновению. Разразилась война за зоны влияния в Корее и Маньчжурии. Японцы напали русский флот Порт-Артура в феврале 1904 года. Они осадили город и нанесли тяжелые поражения русской армии в гигантских и беспощадных наземных боях с участием до 500000 солдат и объявление о позиционных боях Первой мировой войны.Порт-Артур упал к японцам в январе 1905 г.
Известие о падении Порт-Артура потрясло всю Россию. Военный успех был последним оправданием царского самодержавия. В январе 1905 года к дворцу в Петербурге подошла толпа в 200 тысяч человек, чтобы принести петицию царю. В него безжалостно обстреляли охранники, оставив на земле сотни мертвецов. Разразилась волна забастовок и протестов. Затем, во время войны на Дальнем Востоке, спасательный российский флот, проплывший около половины земного шара от Балтийского моря до Японского моря для контрнаступления, был потоплен японским флотом в мае 1905 года у острова Цусима.Это усугубило народное восстание. В августе 1905 года царь под давлением улицы уступил народу парламентское собрание ( douma ). (Однако в следующие два года он постепенно разгонит это собрание).
Дмитрий Мережковский, который довольно поддерживал русскую монархию, изменил мнение во время революции 1905 года, которую он открыто поддерживал. Его жена и он стали ревностными революционерами и написали много политических стихов. После провала революции пара эмигрировала в Париж.Там они прожили два года (1906–1907), потом вернулись. DSM рассматривал восстание 1905 года как религиозное событие, провозглашая религиозную революцию, пророком которой он пытался стать.
В 1907 году Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус с помощью своего круга друзей (Эрн, Павел Флоренский, Сергей Булгаков, Брихничев и др.) Основали в Москве журнал « Живая жизнь ».
Мережковский и Гиппиус разделили историю человечества и его будущее в три этапа.Царство Бога Отца, т.е. царство Ветхого Завета; царство Иисуса Христа, то есть царство Нового Завета, нынешняя фаза который теперь закрывался, и царство Святого Духа, то есть эпоха Третий Завет, который сейчас зарождался, постепенно раскрывает свое послание человечеству. В этом разоблачении события 1905 года были почтовым камнем трансформации. Царство Ветхого Завета имело высшую божественную власть; Королевство в Новом Завете любовь была высшей; и царство Третьего Завета раскрыл бы внутреннюю свободу как высшую…
Можно утверждать, что это блаженное мировоззрение отражало жизненное счастье Мережковского: он был красивым молодым человеком, автором бестселлеров, известным на всю Европу и богатым достаточно, чтобы свободно распоряжаться своей жизнью.
Как предыдущие царства символизировали изменение человеческого сознания, так и последнее Царство Третьего Завета должно было возвестить новое религиозное сознание, генезис Нового Человечества. Третий Завет разрешит все присутствующие антитезы — секс и аскетизм, индивидуализм и общество, рабство и свобода, атеизм и религиозность, ненависть и любовь.Загадка земли и неба, плоть и дух, будет решен в Святом Духе. Святой Дух искупит мир, дающий человечеству новую жизнь в мире, гармонии и любви. Три в одном будет реализовано, и духовное христианство — давно загнанное в подполье — будет открыто.
Пропагандируя свое «Дело трех в одном», Гиппиус и Мережковский надеялись на религиозная революция, духовная метаморфоза человека, чтобы подготовить его к Третьему царству.Согласно Гиппиусу, целью всего универсально-исторического развития является конец человечества и мира в их нынешних формах через Апокалипсис. Только пришествие Христа объединит человечество братской любовью и гармонией в одну живую семью. На этом этапе духовной эволюции человечества апокалиптическая Церковь будет установлена не как храм, а как новое переживание Бога в человеческом сознании и в человеческой душе.
Первая мировая война и Болчевикский переворот
Когда в августе 1914 года разразилась Первая мировая война, русские войска вошли в Германию.DSM рассматривала Первую мировую войну как битву «за культуру», то есть за Россию, против Немецкий милитаризм. Однако после первых побед наступление русских закисло. для Санкт-Петербурга. Русские войска потеряли все завоеванные ими немецкие земли, затем Польша, затем Литва. В 1916 году плохо управляемая армия неуклонно теряла позиции, полностью деморализованная. Население восставало против императрицы немецкого происхождения и ее любимого целителя Григория Распутина. Санкт-Петербург рушился под тяжестью военных беженцев, под тяжестью бедствия огромного низшего класса.Общество медленно распадалось. В высшем классе мужчин привлекали более молодые бедные девушки, и количество разводов резко возросло. В начале войны столица была переименована в негерманский Петроград. Зинаида Гиппиус назвала его «Чертоград», «Чертов город», потому что настроение в городе было таким устрашающим.
После катастрофических военных поражений и последующей окончательной утраты престижа царей и распада государства в марте 1917 года царя свергла революция.Был установлен демократический режим. DSM была решительным сторонником молодой российской демократии.
Новая Россия продолжала сражаться с Германией. Чтобы поставить Санкт-Петербург на колени, Берлин разыграл джокер. Он наводнил небольшую агрессивную диверсионную группу, Болчевиков, деньгами с миссией захватить власть, сдаться и отдать огромные территории Германской империи. (Эта очень опасная немецкая игра имела ужасные неприятные последствия в 44-45). Лидер болчевиков Ленин был отправлен в Россию на немецком военном эшелоне.Коммунисты свою миссию выполнили. Они устроили переворот и пришли к власти в ноябре 1917 года («Октябрьская революция») и заключили перемирие с Германией в декабре 1917 года. Они подписали Брестский мирный договор с Германией в марте 1918 года, в соответствии с которым они отказались от Украины, Белой России, Прибалтики. провинции, Польша и Финляндия, вошедшие в зону немецкого влияния. Однако после этого Болчевики установили чудовищный тоталитарный режим, царящий с террором, казнив тысячи людей в первые месяцы своего существования.Они быстро установили свой контроль над отраслью, национализировав предприятия (в основном иностранные) и аннулировав все внешние долги. Они обеспечили контроль над армией, назначив каждого офицера коммунистическим «надзирателем». Когда в ноябре 1918 года пала Германская империя, побежденная Соединенными Штатами, режим болчевиков смог выжить в России самостоятельно.
DSM отверг новую коммунистическую диктатуру как дьявольскую карикатуру на режим Бога, к которому он призывал. Он вступил в активную оппозицию.Тем временем западные демократические державы (Франция и Англия) поддержали войска, противостоящие Болчевикам, с целью вернуть их активы — долги и объекты — и восстановить демократически избранное правительство. В течение 1919 года продемократические «белые армии» все глубже и глубже продвигались в Россию. Однако в октябре 1919 г. «красные армии» победно контратаковали и установили контроль, в частности, над Петроградом. В декабре 1919 года DSM бежал со своей женой в соседнюю Польшу. В апреле 1920 г. войска болчевиков атаковали польские войска (дошедшие до Днепра).Они достигли Вислы и приблизились к завоеванию Варшавы в августе 1920 года. Благодаря интервенции Запада русские армии потерпели поражение, а польское государство выжило. В октябре 1920 года Мережковские эмигрировали во Францию.
Изгнание во Франции
Находясь в изгнании в Париже, DSM раскритиковал большевизм в The Kingdom of Antichrist (1922, переведен 1922) и других работах. Он опубликовал еще два исторических романа под общим названием Рождение богов (1924-25; Рождение богов ), первый Тутанкамон на Крите и второй Мессия .В основе романов лежит история египетского фараона Эхнатона, основателя одной из первых известных и недолговечных монотеистических религий. Они изображали Эхнатона как мессию в христианском смысле, то есть как древнее проявление Христа. Оба романа разделяют центральную идею преемственности и целостности дохристианского и христианского мира.
Переломный момент 1919-20 годов оказался критическим для DSM и его жены, поскольку их изгнание из России на этот раз оказалось окончательным.С тех пор Гиппиус писал очень горькие, гневные работы против большевиков. Ее более поздние работы были настолько субъективны и капризны, что выделялись больше формой, чем содержанием. Точно так же DSM стала очень пессимистичной. Выйти из счастливого наступления Третьей Эпохи свободы и Святого Духа его денди-жизни в Санкт-Петербурге. Вместо этого он стал пророком гибели, предвидя неминуемый конец света в Атлантида-Европа, Тайна Запада (1930, перевод 1931).
Тем не менее DSM и его жена сумели оживить русский литературный салон в своем доме в парижской эмиграции.В августе 1927 года из собраний старых и молодых русских писателей они основали литературный кружок «Зеленая лампа» с приличным количеством членов.
DSM написал биографические исследования Наполеона, Иисуса Христа, Св. Августина, Св. Павла, Св. Франциска Ассизского, Жанны д’Арк, Данте и многих других; большинство из них переведено на английский язык.
Позже Мережковский считал Муссолини и Гитлера лидерами, способными искоренить коммунизм. D.S.M. был в 1933 году от имени своей Трилогии Христос и Антихрист (1901–1904) номинантом на Нобелевскую премию по литературе.
ВНЕШНИЙ ВИД
Несколько фотографий Дмитрия Мережковского.
РАБОТ
Неполный список книг и статей Дмитрия Мережковского.
«kh» воспроизводит тот же звук, что и «ch» на немецком языке и «j» на испанском языке.
«ch» передает один и тот же звук в английском, французском «tch» и немецком «tsch».
Буква «j» переводит английское «y» в «toy», французское «ll» в «grille» и испанское «ll».
«zh» переводит французское «j».
1888: Стихотворения (1883–1887) .
1892: Символы, Песни и стихотворение («Символизм. Стихи»).
1893: О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы («О причинах упадка и новых тенденциях в современной русской литературе», «Desasons de la dcadence et destendances nouvelles de la littrature russe contemporaine»).
1896: Новое стихотворение (1891-1895)
1897: Вечные спутники.Портреты из всемирной литературы.
1901-1902: Толстой и Достоевский (1900?).
–Английский перевод: Толстой как человек и художник; с очерком о Достоевском (1902).
–Немецкий перевод: Толстой и Достоевский als Menschen und Knstler — eine kritische Wrdigung ihres Lebens und Schaffens , Leipzig 1903.
Трилогия Христос и Антихрист :
1893: Юлиан Отступник
–Английский перевод: Юлиан Отступник , 1896 г.
–Французский перевод: Julien l’Apostat , 1896. Переиздание: La mort des dieux ou Julien l’Apostat , Editions de l’Agly, Perpignan, 1999? (280 страниц).
1901: Леонардо да Винчи
–Английский перевод: Леонардо да Винчи (1902)
–Немецкий перевод: Леонардо да Винчи (1903)
1905: Антихрист: Петр и Алексей («Антихрист: Петр и Алексий»)
–Английский перевод: Петр и Алексис (перевод 1905 г.)
–Немецкий перевод: Peter der Groe und sein Sohn Alexej .Берлин (1918-1920)

1904: Собрание стихов, 1883–1903, , 1904 («Поэтический сборник, 1883–1903»).
Полное собрание сочинений. 24 Бде, СПб 1911-1915.
Дафнис и Хлоа. Повесть-Лотоса, СПб 1904.
Любовь сильное смерть. Итальянская повесть XV века. СПб 19042
1906: Гоголь и чорт . Исследование. М 1906 («Гоголь и дьявол»)
«Гоголь» СПб 1909 г .;
— Немецкий перевод: Гоголь. Sein Leben, sein Werk und seine Religion , Mnchen 1914.
Трилогия художественных произведений, относящихся к истории России: пьеса Павел I (1908), роман Александр I (1911-12) и роман 14 декабря (1918) «14 декабря».
Павел И. Драма. СПб 1908.
Смерть Павла И. Пьеса. Берлин 1908 г.
Александр Первый. 2 Bde. М 1913 г.
Первенцы свободы, История восстания 14-го декабря 1825 г , Петроград 1917.
14-е декабря, Париж 1921.
Александр I и декабристы.Берлин, 1925 год.
Грязуший хам. Чехов и Горький , СПб 1906.
Пророк русской революции. К юбилею Достоевского , СПб 1906.
–Французский перевод: Le Tsar et la Rvolution , Socit du Mercure de France, Париж, 1907.
— немецкий перевод: Zar und Revolution , Мюнхен, Лейпциг 1908.
Не мир, не меча , СПб 1908.
Большая Россия , СПб 1910 («Больная Россия»)
Лермонтов поэт сверхчеловечества: Гоголь, творчество, хизо, религии , СПб 1911.
Было и будет. Дневник 1910-1914 , Петроград 1915.
Два тайны русской поэзии. Некрасов и Тютчев , Петроград 1915.
Будет рад, Пьеса , Петроград 1916.
Невоенный дневник. 1914-1916 , Петроград 1917.
Романтики. Пьеса , Петроград 1917.
1921: Царство антихриста , Мюнхен 1921.
— Немецкий перевод: Das Reich des Antichrist. Ruland und der Bolschewismus , Мюнхен 1921.
Блогия Рождение богов
1924-25: Рождение богов. Тутанхамон на Крите , Прага. («Рождение богов: Тутанхамон на Крите»)
–Английский перевод: Рождение богов , Э.П. Даттон, Нью-Йорк, 1926. Перевод Натали А. Даддингтон.
— немецкий перевод: Tut-ench-Amon auf Kreta , 1924.
–Французский перевод: La naissance des dieux: Toutankhamon en Crte , Editions de l’Agly, Перпиньян, 2001.Перевод Люсиль Нгель (144 страницы), isbn 2-
5-24-2.
–Первое русское издание в России: у Ивана Лимбаха, 2000 г. (392 стр.), Исбн 5-89059-023-5.
1925 ?: Мессия . 2 Bde. Париж (Мессия)
— Английский перевод: Эхнатон, король Египта , Дж. М. Дент (или Э. П. Даттон), Нью-Йорк, 1927 (327 стр.).
— немецкий перевод: Der Messias , Лейпциг, Цюрих, 1927.
–Первое русское издание в России Ивана Лимбаха, 2000 г.
1925: Тайна Трех.Египет и Вавилон , Прага 1925.
— немецкий перевод: Das Geheimnis des Ostens , Berlin 1924.
–Французский перевод: Les Mystres de l’Orient , Париж, 1927.
1930: Тайна Запада. Атлантида-Европа , Белград 1930
(на русском языке «Тайна Запада: Атлантида-Европа»)

— Немецкий перевод: Das Geheimnis des Westens — Atlantis-Europa, Betrachtungen ber die letzten Dinge , Grethlein, Leipzig & Zrich 1930 (перевод Артура Лютера).
–Португальский перевод: Atlntida-Europa: O Mistrio do Ocidente . Белградо, 1930 год.
–Английский перевод: Тайна Запада , Брюэр, Уоррен и Патнэм, 1931 (перевод Джона Курноса).
Переиздано 1971: Атлантида / Европа: Тайна Запада , Публикации Рудольфа Штайнера 1971, 449 стр.
–Итальянский перевод: Atlantida , Ulrico Hoepli, Milano, 1937.
–Испанский перевод: Atlantida-Europa , 1944
–Французский перевод: Атлантид-Европа, le Mystre de l’Occident , L’Age d’Homme, Лозанна, 1995 (перевод Константина Андроникофа).
1932-34: Исус Неизвестный , Белград.
— немецкий перевод: Jesus, der Unbekannte , Leipzig 1932.
–Французский перевод: Jsus inconnu , Rhne, Genve 1946, 364 стр. (Trad. Du russe par Dumesnil de Gramont)
1934: Jesus, der Kommende , Frauenfeld 1934.
Calvin , Gallimard, Paris 1942 (Trad. Du Russe par Constantin Andronikoff).
Наполеон. 2 Bde. Белград, 1929 г.
Цесаревич Алексей, (трагедия), Прага.
Tod und Auferstehung. Фрауэнфельд 1935
Павел, Августин, Берлин 1936
Франциск Ассизский. Берлин 1938 г.
Франц фон Ассизи. Mnchen 1938 г.
Zanna d’Ark. Берлин 1938 г.
Данте. Црич 1939
Данте, Париж, 1939 г.
ОРТОГРАФ
D.S.M. ‘ имя и фамилия были преобразованы в бесчисленное множество орфографий, по несколько на каждом языке, что затрудняло поиск в Интернете о нем. Я перечислил следующие варианты использования (как из любви к полноте, так и для привлечения внимания поисковых систем!):
На английском: Мережковский, Мережковский, Мережковский, Мережковский, Мережковский.
На немецком: Мерезковский, Мерещковский, Мерешковский
На французском: Мрейковский, Мрейковский, Мерейковский, Мерейковский, Мерейковский.

Дмитрий, Дмитрий, Дмитрий, Дмитрий, Дмитрий, Дмитрий, Дмитрий
ИСТОЧНИКОВ
Я нашел информацию и изображения выше на следующих сайтах:
ww.bautz.de/bbkl/m/merezkovskij.shtml
Биография и список книг (на немецком языке)
ww.amherst.edu/~acrc/gip/gipdesc.html (Амхерстский центр русской культуры)
Краткая биография и фото (на английском языке).
ww.britannica.com/search?query=merezhkovsky (Британская энциклопедия)
Краткая биография и фото.
ww.encyclopedia.com/articles/08348.html
Краткая биография
ww.bartleby.com/65/me/Merezhko.html (Колумбийская энциклопедия)
Краткая биография
http: // www.slider.com/enc/21000/Gippius_Zinaida_Nikolayevna.htm (Энциклопедия слайдеров)
Краткая биография Зинаиды Гиппиус
ww.geocities.com/countermedia/2.html
О религиозных идеях и верованиях DSM
ww.hf.uio.no/east/Medd/Medd69/Theocracy3.html
О монархизме и критике DSM
()
% PDF-1.5 % 2 0 obj > эндобдж 5 0 obj > поток Bullzip PDF Printer / www.bullzip.com / Freeware Edition \ (не зарегистрировано \) 2014-05-14T12: 32: 02-04: 002014-05-14T12: 29: 49-04: 00PScript5.dll Версия 5.2.277a339d1-dde0-11e3-0000-f96498b72e6877a339d1-dde0-11e3-0000-f96498b72e68application / pdf
()
Виктория
конечный поток эндобдж 3 0 obj > поток x ڥ] o [ϯ ػ 8 | h (
Сборник стихов.Наиболее известные циклы на стихи Александра Блока Сборники Блока имени
Блок начал сочинять собственные стихи в молодом возрасте: его талант только усиливался от стихотворения к стихотворению. Первые стихотворения были навеяны картинами Васнецова, изображающими вещих птиц из древнерусских легенд: Сирин, Алконоста, Гамаюн. А если посмотреть повнимательнее, то эти стихи о жизни, о времени, о Родине и России: только говорят, что они большие и символические.
После революции в творчестве поэта испарилась тема двух русских: самодержавного и народного. Россия для поэта — существо огромное, родное, похожее на человека, но более уютное и ласковое. Все произведения пропитаны любовью к Родине, к своей Родине: Поэтому это тяжело для событий революции. Голод, бедность и поражение вызывают блок неприязни к лирике: и он начинает создавать только сатирические стихи с ядовитой насмешкой.
В пьесах (драмах), увидевших свет в это время, испытывает горькое разочарование от несовершенства мира и обманутых надежд.
Написал Александр Блок и произведения исторического характера: самое известное из них — поэма из цикла Куликовская битва. Куликовская битва для поэта — исторический факт, который дает повод задуматься о настоящем и будущем России.
Но лучшие его стихи посвящены прекрасной даме, к которой стремится Рыцарь (Инок, Юность, Поэт). Этого желания много: мистическое постижение Бога, поиск жизненного пути, стремление к идеалу, красота и многие другие оттенки.Даже описания природы не существуют сами по себе. Рассвет, звезды и солнце — синонимы Прекрасная дама, Утро и Весна — Время надежд встретиться, Зима и Ночь — разлука и зло. Тема любви пронизана всем творчеством поэта.
Известный поэт Серебряного века Упоминается также в детской литературе, написал множество стихотворений, некоторые из которых вошли в сборники стихов для детей.
Творчество блока многогранно: он писал об Италии и Петербурге, ох и стихи, о времени и смерти, о музыке и дружбе.Посвящал ей стихи Матери, Бога, Женщины, Пушкина, Чесова, Менделеева. Посмотрите лирические произведения на этой странице — и выберите те, которые выходят душой и доставляют удовольствие в Слове.
11 Страниц
1-2 Часы для чтения
25 тысяч Всего слов

Книжная книга:
Размер: 72 КБ
Сообщить о нарушении

Описание книги
В сборник вошли следующие стихотворения:
«Ты помнишь «В нашей бухте сонно… «
» Я иду на ширму … «
» Твое лицо мне так знакомо … «
» Сильно замолчали. Многие ушли … «
» Ждал всю жизнь. Устал ждать… «
» Ушла. Но гиацинты ждали … «
» Ночью в саду у меня плачущий кит … «
» Не хочешь угадывать … «
Танец осени
» Милая Дева, зачем нужно знать … «
» Нет, никогда и ничьей не будет … «
» Ветер накатит, снег победит… «
» Жизнь — без начала и конца … «
» Почему в моей уставшей груди … «
» Город уходит … «
» А мы недолго любуемся … «
«Вот Он Христос — в цепях и розах …»
«Везде ясность Божия …»
«Ему засчитывается — этот прут …»
«Трахнул, качая под окнами ветра … »
Старая хата
И снова снег
Бледная маркировка
« Я вижу забытый мною блеск… «
» Пусть светит месяц — ночь темна … «
» Один тебе, ты один … «
» Ты много жил, я еще пел … «
» Пора забыть полное счастье спать … «
» Пусть в глаза нам заглядывает заря … «
» Муза весной сбила поэта … «
» Полный месяц достался над лугом … «
» Ловля мгновений мрачной грусти … «
» Она была молода и красива … «
» Везу в темноте, в ледяной пустыне… «
» Ночью, когда упадет тревога … «
SERVUS — REGINAE.
Solweig
Ангел-хранитель
» Мне было неловко и весело … «
» О, весна без конца и без края … «
» Когда стоишь на моем пути … «
» Я долго вспоминаю муку … «
» О ценностях, о подвигах, о славе … »
На поле Куликов
«Как тяжело ходить среди людей …»
«Когда едешь и забиваешь… «
» Звук приближается … «
» Сердце земное еще … «
» Вы все были ярче, верны и очаровательны … «
Соловьиный сад
» Он был повсюду встречались … »
Незнакомец
« Ночь, улица, фонарь, аптека … »
В углу дивана
« Барка Жизнь встала … »
« Ветер принес с спина … »
Гамаюн, Птица Птица
« Его горькие слезы … »
В ресторане
« Я стремлюсь к роскошной воле… «
» Сумерки, сумерки вестерн … «
» Я погрузился в морской клевер … «
» Скрипка стонет под горой …. «
» Бегут неправильные дневные тени .. . «
» Приснилась веселая дума … «
» Я в темных висках … «
» Просыпаюсь — а в поле туманное … «
» Вы родились из тег слов … «
Командирские шаги
» Уже не было теневого вечера … «
» Я Гамлет.Хладнокровие … «
» Как день, светлый, но непонятный … «
» Девушка пела в церковном хоре … «
» Я сначала все превратила в шутку … «
» На на улицах метель … «
» И снова — порыв юных лет … «
» Я тебе неземной сказал … «
» Принял мир как звенящий дар … «
На островах
«Гармоника, гармоника! .. «
» Она пришла с морозом … «
Балаганчик
До суда
» Ой, я хочу жить безумно… «
» Рожденный в год глухих … «
» Я буду стоять в утренней тумане … «
» Петербургские снежные сумерки «
» Ребенок плачет. Под лунным серпом … »
« Ступайте, часы и дни, и годы ».
« Мы живем в старой келье »
« Я верю в солнце завета … »
« Синги, Напутал, запутал … «
« Были вместе, помню … »
« Для короткого сна, о котором сейчас снится … »
« В небе светится.Глухая ночь мертвая … «
» Одинокая, я приду к тебе … «
» Я думаю, ты. Проходят годы … «
« Мы встретили тебя на закате … »
Две надписи на коллекции
Пушкинский дом
Серое утро
« Ветер кружит на мосту между колоннами … «
» Поднятый из мрака подвалов… «
» Я шла к блаженству. Дорожка блеска … «
» Утром дышит в вашем окне… »
Неизвестный Бог
Моя мать (« Спустились лезвия, долбаные туманы … »)
« Яркое солнце, синяя находка … »
« Этикетка и твердые облака плавают … »
«Поэт в расходах и в сомнениях …»
«Хотя все по-прежнему певец …»
«Ищу спасения …»
«Входи во все. В домашнем отдыхе … «
» Я, ПИСЬМА, Свечи зажигаю … «
» Целый год окно не дрогнуло …«
« Забытая могила трава пробилась. »
« Не верь своим дорогам … »
« Я увижу, как умереть … »
« Правильно из любимых творений … »
«Журавли вдохновения-вдохновения …»
«Медленно, верно и верно …»
«Отдых напрасно. Дорога прикольная … «
» Выхожу. Медленно пошли … »
Моя мама (« Какая душа мятежного … »)
« В день холода, в день осени… «
» Белая ночь красный месяц … «
» Жду звонка, ищу ответ … «
» Ты горишь над высокой горой … «
» Медленно в церковных дверях … «
» Будет день — и великий … «
« Ждал долго — ты поздно вышел … »
« Ночью метель снег. .. »
Новогодняя ночь
« Мечты беспрецедентные … »
« В весенний праздник света … »
« Необеспеченных людей не поймут… «
» Ты день божий. Мои мечты… «
» Гадать и ждать. Среди полуночи … «
» Я потихоньку сходил с ума … «
» Весна в реке ломает лед … «
» Странные и новые поисковые страницы … «
» днем суетлюсь … «
» Обожаю высокие соборы … «
» В стенах монастыря грохну … «
» Я и молодой, и свежий, и влюбленный .. » . «
» В окне промелькнул свет… «
» Золотая долина … «
» Ночью вышел — узнай, пойми … «
Ecclesiast
» Он появился на тонком шаре … «
» Freedom look синим … «
» Тайные знаки начинаются … «
» Я сдерживал их в атаке Иоанна … «
» Стоя во власти, одинокая душа … «
» Сидя спать цветущий цвет … «
» Я не приду к людям навстречу … «
» Затянули, потускнели залы … «
» В народе все спокойно? .. «
» Двери решат — есть мерциан … «
» Я вырезал посох из дуба … «
» Ей пятнадцать лет … «
» Легкий сон, ты будешь не обманывай … »
« Темный, бледно-зеленый … »
« Мой любимец, мой князь, мой жених … »
« Сольвейг! О, Сольвейг! О, солнечный путь! .. «
» В густой траве исчезнет с головой … «
Девушка из Сполето.
» Дух марша был в лунном круге… »
На железной дороге
Унижение
« Там в дикой роще, у оврага … »
Моя мама (« Друг, посмотри, как на равнине небесной … »)
» Устал от дневных блужданий … «
» Мне приснилась смерть любимого создания … «
» Проснулась луна. Город шумный … «
» Мне снова приснились цвета … «
» Оккупация небес — Звезда Омега … «
» Дорогой друг! Ты юная душа … »
Песнь Офелии
« Когда толпа вокруг идола применяется… «
» Ты помнишь город тревожный … «
» Та же участь со мной … «
» Я старая душа. Некоторые участки черные … «
» Не проливайте слезы горения … «
» Почему, почему в темноте ерунды … «
» Город спит, я отключил свой … «
» Пока у меня спокойная остановка … «
Dolor Ante Lucem.
» Осенний день проходит медленно … «
» Пойдешь, что день строгий … »
«Поехали с лазором… «
» Окрое утро … «
» Я шел темной дождливой ночью … «
» Сегодня ночью одна тропинка … «
» Маи жестокие с белыми ночами! .. »
Осенний день
Художник
Двенадцать
« Я помню нежность твоих плеч … »
« Ну что? Слабые руки устало прилипли … »
Последний развод
« Поклон был подписан. И облако души … »
Kinga
« Ты жил один! Друзья, которых вы не искали… »
Осенняя Воля
« Прикоснулась к Земле ухом. »
« В голодном и больном плену … »
Зинаида Гиппиус
« Гневный взгляд бесцветных глаз … »
« Как океан меняет цвет … «
» Весна Весна … «
» Ах да, любовь свободная, как птица … «
» На улице — дождь и слякоть … «
» Они будет похоронен, глубоко упакован … «
» Вы говорите, что мне холодно, закрыто и сухо … «
» Шперер упал на мост… «
РУССКИЙ ПОЭТ
Александр Александрович Заблокирован 16 ноября 1880 г. по старому стилю. По происхождению, родственным и родственным связям, дружеским отношениям поэт, называвший себя в третьем лице «торжества свободы», принадлежал к кругу старой русской интеллигенции, от поколения к поколению святых познавательных наук и литература.
В 1889 году девятилетний квартал поселился со своей матерью и отчимом в казармах Гненады, расположенных на окраине Санкт-Петербурга.Петербург, на берегу большого неба.
Тогда же блок передали гимназии.
В 1897 году, раненный вместе с матерью за границей, в немецком курортном городке Бад-Наугим, квартал пережил первую, но очень сильную юношескую любовь. Она оставила глубокий след в его стихах.
В 1898 году гимназия была закончена, и блок «Довольно обыденный» поступил на факультет Петербургского университета. Спустя три года, убедившись, что он совершенно чужд юридической науке, его перевели в славяно-общественное отделение Истофилологического факультета, которое окончили в 1906 году.
Но в 1901 году интересы театра уступили место интересам литературных. К тому времени блок написал много стихов. Это лирика о любви и природе, полная непонятных явлений, загадочных намеков и аллегорий. Молодой блок погружен в изучение идеалистической философии, в частности творений древнегреческого философа Платона, который узнал, что помимо реального мира существует еще один «свежий», высший «мир идей».
В это время подразделение уже пополнило литературу, проверив символистов.Его дебют состоялся весной 1903 года — почти одновременно в петербургском журнале «Новый путь» и в московской альмане «Северные цветы». Устанавливает связи в символическом кружке и в Петербурге (с Д. Мережковским, З. Гиппиус) и в Москве (с В. Брюсовым). Но особенно близок к блоку был круг молодых фанатов и последователей Вл. Соловьев, главную роль среди которых сыграл начинающий поэт, ПРАЯК, теоретик Андрей Белый. В этом кругу стихи блока встретили восторженное признание.
В конце 1904 года в Симвенистском издательстве «Гриф» вышла первая книга блока — «Стихи о чудесной даме».
Революция 1905 года произвела на него огромное впечатление, сильно прояснила его идейное и художественное видение. Он увидел активность народа, его волю к борьбе за свободу и счастье, открыл в себе «гражданина», впервые почувствовал чувство крови с народом и сознание общественной ответственности за своего писателя.
Прежнее безразличие блока к общественно-политическим событиям Заменилось в 1905 году жадным интересом к происходящему. Он участвовал в революционных демонстрациях и однажды во главе одной из них нес красное знамя. События того времени отражены в ряде блоков блока.
1906–1908 годы были временем подъема и успеха квартала. Он становится профессиональным писателем, его имя становится довольно широко известным.
Один за другим идут книги блока — сборники стихов «Неадекватная радость» (1907), «Снежная маска» (1907), «Земля в снегу» (1908), сборник «Лирические драмы» (1908). ).
В 1907–1908 годах его глубокая поломка определялась почти все той же символистской литературой. Чем дальше, тем настойчивее стоит блокировать свой путь. Из своих мыслей, сомнений и тревог он сделал решительные и окончательные выводы.
В 1909 году он совершил интересное путешествие по Италии и Германии, ставшее результатом цикла «Итальянские стихи» — лучшего произведения русской поэзии об Италии.
В 1911 году он снова путешествовал по Европе (Париж, Бретань, Бельгия, Голландия, Берлин),
В 1913 году — в третий раз (Париж и Бискайское побережье Атлантического океана).
Летом 1916 г. был призван в действующую армию и служил в инженерно-заградительной грязи, строя полевые укрепления в прифронтовой полосе, в районе Пинских болот. Вот поймал свою новость о свержении звука
В мае 1917 года блок был передан для работы в Комиссию по расследованию без груди, которая занималась расследованием деятельности королевских министров и сановников. Этой работой увлекся блок, выявивший до него самодержавие «Гигантское комкование».По материалам допроса и показаниям им написана документальная книга «Последние дни царской власти».
Зимой, весной и летом 1921 года состоялись последние триумфальные выступления блока — с вдохновенной речью о Пушкине и чтением их стихов (в Петрограде и в Москве).
В мае в блоке начался недуг, который вскоре перешел в тяжелую болезнь.
Александр Блок жил и работал на рубеже двух миров — в эпоху обучения и осуществления Октябрьской революции.Он был последним великим поэтом старой, Доктябрьской России, завершившим в своем творчестве поэтические поиски на весь XIX век. И одновременно с его именем открывается первая, титульная страница истории русской советской поэзии.
В углу диван
А вот в камине встретил
ГРУЗА.
За окном плотное
Фары.
И на самом страшном море
Кораблей.
А над южным морем стонут
Журавли.
Поверь только мне, ночное сердце,
Я поэт!
Какая мне сказка
Я вам
А какие маски вы хотите
Отдам.
И любая тень сдержится
Огнем
Странные очерки видения
На стене.
И любые колени преклонятся
Перед тобой …
И любые цветочные капли
Синие …
Блок Сборники стихов
Все, что есть проценты, все, что разделено,
Я похоронил в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
Сонная вечность в руках.
Рабы через римские ворота
Мозаика уже не импортирована.
И втирка золочения
В стенах прохладный базилик.
Из медленных вестибюлей влажность
Нежные грубые увлечения
Где саркофаги зеленые
Святые монахи и королевы.
Бесшумные перевороты
Тенистые и хлористые их пороги,
К черному взору блаженной желчи
Проснувшись, камень не закопали.
Military Brass and Resent
Забытый и стертый кровавый след,
Воскрешенный голос успокаивает
Я не пел страсти прошлых лет.
Падшее отступило море,
И розы зацепили вал,
Спать в гробу теодорих
Ему не снилось зелье жизни.
И виноградные пустыни
Дома и люди все гроб.
Только медный торжественный латурн
Поет на тарелках, как свирель.
Только в близком и тихом взоре
Равенник, иногда,
Печаль о невозвратности
Проходит робкую серию.
Только ночью, уходя в долины,
Веками ведя к грядущему баллу,
Данте Тень с Орлиан Профиль
Я пою о новой жизни.
Сборник стихов блок
Крытые двери — там Мерциан,
А за светлым окном — видения.
Не знаю — и недоделать не буду,
Но плакал — и мечты утонут.
В тихом воздухе — таяние, познавательные …
Вот она и смеется.
Что смеется? Вздыхает ли,
Сердце ли радостно умоляет?
Можно ли за окнами — розовое, сонное?
Или мне улыбки понятны?
Или просто влюбленное сердце?
Или только кажется? Или все найдено?
Сборник стихов блок
И тяжелая мечта жизни
Вы бросите, тоская и любя.
Вл. Соловьев
Сурьма ты. Проходят годы —
Все в виде одного предвкушения от тебя.
Весь горизонт в огне — невыносимо ясный,
И я молча жду, — тоскую и любя.
Весь горизонт в огне, и близко внешний вид,
Но мне страшно: измените внешний вид у вас,
И жирный вызов вызовет подозрение
Изменения в конце обычных черт.
Ой, как Пад — и больной, и низкий,
Не побеждать мечты смертные!
Как там горизонт! И лучезарный близко.
Но меня пугает: вы измените внешний вид.
И снова — порывы юности,
И взрывы сил, и крайности мнений …
Но счастья не было — и нет.
Хотя в этом нет никаких сомнений!
Пройдите опасные годы.
Ты везде лежишь.
А вот если вылезет — тогда
Ты наконец поверишь в чудо
И наконец увидишь
То счастья и не надо было
Какая несбыточная мечта
И не хватило на полцели
То за край сдвинул
Восторг творческой чаши,
Что все не мое, а наше
И с миром установилась связь, —
И только с нежной улыбкой
Иногда вспомнишь
Про детскую мечту, про ссылку,
Как вы привыкли называть!
Скачать Блок стихов
Я скажу вам день суеты
Я зажгу свет, чтобы войти.
Безнадежный туман — ты
До меня у тебя игра.
Я люблю эту ложь, этот блеск,
Наряд твоей бродячей девушки,
Вечное Хомон и Уличное столкновение,
Легкий бегущий ряд.
Люблю, восхищаюсь и жду
Крест краски и слова.
Приходи и уходи
В глубине текущих снов.
Как ты врешь и как ты тоже!
Я нахожусь в глубине лжи ..
Завершение дневных дел
Я знаю — вечером ты снова придешь.
Сборник стихов
Пусть рассвет смотрит нам в глаза,
Соловей поет ночь
Пусть хоть раз в темноте ночи
Вокай твоя мельничная рука.
И волан пойдет, раскачиваясь
В длинных темных камышах,
Вы доберетесь до меня, лаская,
С горячей страстью на губах.
Александр Александрович Блок стихов
Свобода смотрится синим цветом.
Окно открыто. Воздушная резка.
Для желто-красной листвы
На срезку уходит месяц.
Он будет ночью — серп светлый,
Сияющий ночью.
Его закат, его урон
В последний раз ласкает глаза.
Как бледный месяц в синем
Как золотые тонкие волосы …
Как там качается в листве
Забытый, блеклый, мертвый шип …
Блок стихотворений
ДВЕНАДЦАТЬ
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
Нет человека на ногах.
Ветер, ветер —
Всем божьему свету!
Ветер вьется
Белый снежок.
Под снежным комом — Лед.
Sliply, hard,
Every walker
Slip — ах, бедняжка!
От здания к зданию
Натяните веревку.
На веревке — плакат:
Старуха убита — плачет,
Не пойму, что это значит
Что это за плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько ни портешь на парнях
И как бы то ни было — разнесет, иногда …
Старушка, как цыпленок
Которая — как по сугробу передвигалась.
— О, заступничество Матери!
— Ой, большевики в гроб загонят!
Свист ветра!
Не лаги и морозы!
И буржуй на перекрестке
Ошейник уставился на нос.
А кто это? — Длинные волосы
А он в Полголосе говорит:
— Предатели!
Россия умерла!
Должен быть писатель —
Витя …
И выиграл, и долго фолли —
Сторонник и за сугроб …
Чем не весел,
товарищ Поп?
Помните, как это было
Поверили форварду
И Крест Силало
Белухо на народ?
Вон Барын в Каракуле
К другому подвернулись:
— Мы плакали, плакали…
Проскочил
И — Бац — протянул!
Ай, Ай!
Таня, поднимайся!
Ветер веселый.
И злой, и радостной.
Оказывает помощь
Прохожий косит.
Река, Монетный двор и носит
Большой плакат:
«Вся власть учредительному собранию!»
И слова идут:
И у нас была встреча …
… вот в этом здании …
… обсудили —
Решили:
Некоторое время — десять, ночью — двадцать пять…
… и не меньше всех …
… Пойдем спать …
Поздний вечер.
Улица будет пустой.
Один бродяга
Немного
Да ругайся ветер …
Эй, бедняга!
Приходите —
Целуемся …
Хлеба!
Что впереди?
Приходите!
Черное, черное небо.
Злоба, печальная злоба
Грудь …
Черное зло, святое зло …
Товарищ! Свободный
В обоих!
Ветер ходит, снег летит.
Двенадцать человек.
Винтовка черные пояса
Круг — фары, фары, фары …
В зубах велоспорта карты возьмут
На спине надо Бубн Эйсу!
Свобода, свобода,
Эх, Эх, без креста!
TRA-TA!
Холодно, товарищи, холодно!
А Ванька с фишкой в Кабаске …
— Керенки у меня в чулке!
Сам Ваня теперь богат …
— Был Ванка, а солдатики стали!
Ну, Ванька, сукин сын, буржуй,
М.Е., Попробуй, поцелуй!
Свобода, свобода,
Эх, Эх, без креста!
Катька с Ванккой занята —
Чем занята? ..
TRA-TA!
Круг — фонари, фонари, фонари …
Сгоревшие — ремни для винтовок …
Революционеры — шагай в ногу!
Перед врагом не мечта!
Товарищ, ружье держите, не тереть!
Бассейн Бассейн на Святой Руси —
В Кондо
В воображаемом
В Толстозе!
Эх, Эх, без креста!
Как прошли наши ребята
В Красной Армии служат —
В Красной Армии служат —
Покупайте со сложенной головой!
Ах ты, горе-горький,
Сладкая жизнь!
Рваный палишко
Австрийский пистолет!
Мы на горе всем буржуа
Мировой огненный удар
Мировой кровавый огонь —
Господи благослови!
Снежные закрутки, Лихач кричит,
Ванька с патроном мух —
Электрофонарь
На ускорителях…
Ах, ах, Пэдди!
n в Солдатском Sinelish
С физиономией тупо
Кручится, чернеет усы,
Да скручивает
Да прикол …
Вот так Ванька — он же плечо!
Вот так Ванька — говорит!
Катьку-дурак обнимает,
Говорит …
Лицо в ловушке
Зубы отбеливают жемчугом …
Ах ты, Катя, моя Катя,
Толстомордина …
У тебя на шее, Катя,
Шрама не было лечить от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Вот царапина свежая!
Эх, ой, крести!
Уж больно ноги хороши!
В кружевном нижнем белье пошло —
Будь то в ходу, ходи вроде!
С раздражительными офицерами —
Beculture, пыж!
Эх, ну вот!
Сердце ушло в грудь!
Помнишь, Катя, офицер —
От ножа не пошел …
Ал холеру не вспомнил?
Али не свежая память?
Эх, Эх, фрай,
Спать с родным!
Геттерс серый носил
Шоколадный миньон накормил.
С юнкером пошли гулять —
С сидом удовлетворили?
Эх, эх, серьезный!
Будет душе проще!
Снова навстречу ВКРК,
Летит, кричит, ебет орать …
Печка! Андрюха, помогите!
Петруч, я возвращаюсь! ..
Ебать Тарарх-Тах-Тах-Тах-Тах!
Осветил небо Снежной пылью! ..
Лихач — и с Ванькой — На улице …
Еще раз! Взвесьте спусковой крючок! ..
К черту Тарара! Вы будете знать
.. . . . . . . . . . . . . .
Как с девушкой на чужой прогулке! ..
Утек, негодяй! Ужо, погоди,
Я завтра исчезну Я с тобой!
А где Катька? — Мертвый, мертвый!
Придирчивая голова!
Что, Катька, Рада? — Ни гу-гу …
Вдоль тебя, Падал, в снегу!
Революционер шагай в ногу!
Перед врагом не мечта!
И опять двенадцать,
За плечами — ругань.
Только убогий убийца
Не вижу очень человека…
Быстрее и быстрее
Собирает шаг.
Одет платок на шею —
Я никак не поправлюсь …
Что, товарищ, ты не веселый?
— Что, парень, свайп?
— Что, Петруха, нос свесил,
Или Катька пожалела?
Ой, товарищи, родственники,
Я любил эту девушку …
Ночей черные, Мятые
С этой девушкой провел …
В связи с удалением открытия
В огне ее глаз
Из-за родинки Пунчовой
Возле правого плеча
испортил, тупой,
испортил дымку… ах!
Иха, стерчаец, начал скармер,
Ты что, Петька, баба, а
— правая душа наизнанку
Вытащил? По оценкам!
— Поддержи свою осанку!
— Держи себя в руках!
Не в этот раз
Что с тобой кормить!
В горшке будет ноша
Мы, товарищ родной!
А Петруч тормозит
Пленка шагов …
Голова кипит,
Опять накрутка …
Эх, Эх!
Ничего грешного!
Ставьте емайл
Сегодня будет ограбление!
Запри погреб —
Гуляй, Голютба!
Ах ты горький горечь!
Скука скучная
Смертельная!
Я все еще посещаю
Проводи, проводи…
Я техник
Честь, царапина …
Я семечки
Полу-офф, сидение …
Я не нож
Лейн, полосатый! ..
Лети, буржуй, ипотека!
Крышу выпью
За газне
Чернобровь …
Сконцентрируйся, Господи, душа рабов …
Не слышный шум городской
Над Невской башней Тишина,
И больше нет города —
Иди, ребята, без вина!
Стоит бордовая на перекрестке
И в воротник таращится носом.
И близко к шерсти жесткой
Прошла хвост паршивая собака.
Стоит бордового как голодный пес
Стоит молча как вопрос.
А старый мир, как собака стесняется,
Стоит за спиной, хвостом отталкивает.
Шипы после метели,
Ой, вьюга, ой, вьюга!
Не видимся
За четыре шага!
Snow funar monsted
Snow with a column rose …
Ой, какой-то, КОСМОС!
— Петька! Эй, не замерзай!
Что выпадает из
Золотого иконостаса?
Бессознательное ты, верно,
Судья, считай здоровым
Али руки не в крови
Из-за Каткина Любовь?
— Революционная ступенька!
Нужен неугомонный враг!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочие люди!
И уйди святой безымянный
Все двенадцать — прочь.
Все готовы
Ничего не жалко …
Винтовки стальные
На невидимого врага …
В переулке, глухой,
Где пыль метели …
Да, в сугробах —
Не смей сапоги …
В глазах бьется
Красный флаг.
Один раз
Размерный шаг.
Так будет повозка
Лют враг …
И пурга в глазах
Дней и ночей
Орех! …
Go-go,
Рабочие люди!
Вдалеке перейти к показывающей ступеньке…
— Кто там еще? Публично заявить!
Это ветер с красным флагом.
На будущее …
Впереди холодный сугроб.
— Кто в сугробе — выходи!
Только нищий голодный пес
Кирки сзади …
Тревожу тебя, пилинг,
Меня швырну на булавку!
Старый свет, как французская собака,
Выпало — поколение!
Scalis Teeth — Wolf Hungry —
Хвост был выпуклый — без лагов —
Cold dog — Легковоспламеняющаяся собака …
— Эй, ответь, кто идет?
Кто там размахивает красным флагом?
— Короче, Эк Тьма!
— кто идет туда быстрым шагом,
Идет за всеми дома?
Все равно получишь
Лучше сдаться мне живым!
— Эй, товарищ, будет плохо,
Выходи, стреляй!
Бля-та-та! — и только эхо
откликается в домах…
Только вьюга, смех долго
Залил снег …
Бля-тах-тах!
Бля-та-та!
… так что переходим к показывающему шагу —
Сзади — голодная собака.
Впереди — с окровавленным флагом,
И за вьюгу, без семьи,
И от пуль не пострадает,
Тонкий,
Жемчуг подснежника,
В белом шее роз —
Впереди — Исус Христос.
Сборник стихотворений блок
Принял мир, как кольцо в подарок,
Как Злата под руку, разбогател.
Смотрю: растет, огонь шумит —
Глаза горят.
Как страшно и светло!
Весь город — яркий свет огня.
River — Transparent Glass,
И только — нет меня …
Я тут в углу. Я распну там.
Я градусом к стене — смотри!
Глаза твои горят, горят,
Как два черных рассвета!
Я буду здесь. Мы все зажжены:
Весь мой город, река и я …
Крещение, крещение огнем
О, моя милая!
Александр Блок, Стихи
Я встал и трижды поднял руки.
Ко мне в эфир устремились
Заря торжественные звуки
Баггер переодевался.
Казалось, что женщина встала,
Помолилась, выходя из храма,
И розовая рука бросила
Зерна послушных голубей.
Они белел где-то выше
Белее, протянули в нити
И вскоре облачились крыши
Крылья начали грызть.
Над позолотой их позаимствовал,
Высокое стояло у окна,
Вдруг увидел огромный шар,
Плавал в красной тишине.
Блок стихов
З. Гиппиус
(При получении «последних стихов»)
Женщина, безумная коротышка!
Я понимаю каждую вашу подсказку,
Белая весенняя половина.
Все злые ряды!
Все слова — как жало ненависти,
Все слова — как стальные швы!
Ядовитый аументированный рассвет
У меня целая, вдаль гляжу …
Но в Дали я вижу — море, море,
Голянский очерк новых стран
Твой голос мне не слышно в Грозненской хореи,
Где гудит и воет ураган!
Страшно, сладко, неминуемо, надо
Меня бросают в многократный вал,
Ты — зеленоглазая надой
Пой, плещись на ирландских скалах.
Высоко — над нами — над волнами, —
Как рассветает над черными скалами —
Подвиги знаменем — Интернационал!
Блок стихов Александра Александровича
МОЯ МАМА
Спустились лопасти, ебли туманы.
Ночью зимний сумрак и сумерки не чужды.
Объем вздоха бессилия труда,
Поющий покой, некоторая утрата.
Как уследить за тобой, чем болит душа,
А, дорогой друг, чем протирать раны?
Ни ты, ни я сквозь зимние туманы
Нам нельзя сердиться, почему сочится сильным.
А верит ли наш разум, что когда-то
За чей-то грех на нас наложен?
А остальное тоскливое, и мы будем нас притеснять
Custal работа, невезучая потеря?
Сборник стихов блок
Работа, работа, работа:
Ты будешь с некрасивым горбом
За долгую и честную работу
За долгую и честную каторгу.
Под праздник — другой будет сладким,
Кроме твоих песен подойдёт
С другим лихая солдатиком
Пойдёт, потрогай в танце.
Ты про себя знаешь, что не хуже
Другой бы танцевал — выигрывал вроде!
Что могло быть порвано и туго
Его золотая шыдий утка!
Какой рост и прошлое у вас вышло
Больше, чем у других,
Что объем больше
Остальные МОДЕЛИ удалены!
В нем сила игры крови,
Хотя темные щеки бледны,
Думает своими черными бровями
И строгими речами Короны …
Ах, сладко, как мило, так мило
Работай, пока не сломается
И знаете, какой симпатичный солдат
Ушел за деревню, в плясах!
.

На английском:		Мережковский, Мережковский, Мережковский, Мережковский, Мережковский.
На немецком:		Мерезковский, Мерещковский, Мерешковский
На французском:		Мрейковский, Мрейковский, Мерейковский, Мерейковский, Мерейковский.