| Биография |
| ПУСТЬ КОНЧИТСЯ ЖЕСТОКАЯ ВОЙНА (пер. И. Чежеговой) Огнем и кровью, злое наважденье, Но пусть я обречен на пораженье, Ослабь невыносимость скорбных уз, Потом умножь моих страданий груз — ПУСТЬ ВСЕ УЗНАЮТ…(пер. И. Чежеговой) Излиться дайте муке бессловесной — Грызу решетку я темницы тесной —  Ни в чем не знал я счастья никогда: Но той, чье сердце было непреклонным, О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ЕГО ВРЕМЯ… Четыре сотни грандов круглым счетом; Нет счету скрягам, подлипалам, мотам, Иезуиты, что пролезут в щелку, — Немало ведомств, в коих мало толку; ПОЗНАЙ МОГУЩЕСТВО ВРЕМЕНИ (пер. А. Косс) Как быстро ты струишься между рук, ПахнУв землёй, ты там возникла вдруг, О, смертный жребий! О, удел злосчастный! И каждого мгновения тоска ОБМАНЧИВАЯ ВИДИМОСТЬ (пер. А. Косс) Смотри, как тучен грозный исполин, Его трудами жив он — господин — Но сумрачная отвращает мина От пышности и стати в миг един. Вот мнимое величие тиранов — Их мантий алых не сыскать алей, НА ТОГО ЖЕ ГОНГОРУ… (пер. П. Грушко) Брат Гонгора, из года в год Всё то ж: Ты не поклоны бьёшь, а карту бьёшь. Твою обнюхав Музу через силу Здесь капеллан трефовый лёг в могилу, И с картою козЫрной погребён. НА ОРФЕЯ (пер. В.Васильева) Когда Орфей за Эвридикой Запел пленительный Орфей, Багровый от негодованья, Засим смягчился грозный бог |
Стихи Франсиско де Кеведо, язвительного испанца
Собирательный образ изысканного кавалера эпохи барокко дон
Сезар де Базан граф де Гарофа в виде артиста Михаила Боярского
поет антикапиталистическую песенку «Дон Дублон»:
«Дорогой наш, драгоценный,
Дивной силой наделен,
Он кумир во всей вселенной
С незапамятных времен…» и т.д.
По фильму создается впечатление, что это стихи самого дона
Сезара. Если вы будете искать в Сети полный текст, то при нем
найдете сообщение, что авторы его — М.Донской и Ким Рыжов. Но в
основе этой песенки — подлинные испанские стихи в русском
поэтическом переводе. Оригинал называется «LETRILLA SATÍRICA»,
а рефрен «Этот идол дон Дублон» в оригинале выглядит как:
«Poderoso caballero Es don Dinero» (С).
«Могущественный кавалер
— дон Деньги». Сочинил сатирическую летрилью один из крупнейших
испанских писателей Золотого века дон Франсиско де Кеведо (don
Francisco de Quevedo, 1580-1645), перевел ее на русский язык М.
Донской (также автор текстов песен к фильму «Собака на сене»,
он был супругом И.Чежеговой, которая переводила сестру Хуану).
А, видимо, Ким Рыжов слегка изменил стихи, чтобы их можно было
петь, и добавил мотив острого протеста.
Я решила выложить здесь полный текст «Сатирической
летрильи» в переводе М.Донского, а также, для полноты картины,
переводы еще 11 других стихотворений дона де Кеведо (некоторые
довольно длинные, другие, напротив, совсем короткие). Но, дабы
уважаемые читали не пришли преждевременно в шок и помнили,
насколько разные натуры могут уживаться в одном человеке,
подборку предваряет краткая биографическая справка.
Итак,
здесь лежат в русских переводах стихи дона Франсиско Гомеса
де Кеведо и Вильегаса, сеньора де ла Торре Де Хуан Абад,
кавалера ордена Сант-Яго, чьи задиристость и злоязычие могли
соперничать только с его же начитанностью и чувствительностью.
Он был сыном благородных родителей, секретаря королевы и
придворной дамы, третьим из шести детей.
Хромота и дар слова сделали его человеком сложного характера.
Он прожил почти ровно 65 лет. Из них 10 лет он обучался в
университетах Алькала-де-Энарес и Вальядолида, 6 лет был
доверенным лицом герцога Осуна, вице-короля Сицилии, затем —
Неаполя, 16 лет — приближенным короля Испании Филиппа IV, 3 с
половиной года — заключенным в королевском монастыре Сан-Маркос-
де-Леон по обвинению в государственной измене.
Он знал более чем семь языков и собрал библиотеку в пять
тысяч томов.
В возрасте около 54 лет он вступил, как утверждают, по
принуждению, в брак, который распался через три месяца.
Не будучи сам примером безукоризненной добродетели, он
бичевал пороки современного ему общества без особой надежды на
исправление и всякого понятия о вежливости, кусал хуже шершня
непонятных ему женщин и воспевал бессмертную любовь так, что по
прочтении иное женское сердце сжимается.
Он говорил, что поэт
в жизни не сделал ближнему блага и один совмещает в себе все
пороки. Всеблагой Господь в неиссякаемом милосердии своем
даровал ему прощение и славу, а писатель Перес-Реверте сделал
другом капитана Алатристе. Аминь.
Летрилья
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Золотой мой! Драгоценный!
Матушка, я без ума!
Верьте, в нем достоинств тьма.
Он кумир мой неизменный.
Верховодит он вселенной
С незапамятных времен.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Жил он, вольный и беспечный,
В Индиях, где был рожден,
Здесь, в Кастилье, тает он
От чахотки скоротечной,
В Генуе найдет он вечный
Упокой и угомон. [1]
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Ослепительный мужчина!
Что за стать и что за прыть!
Может он равно пленить
Мавра и христианина.
Всем причудам властелина
Подчиняется закон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Из блестящего он рода:
Кровь золотоносных жил
Он в наследство получил
От державного Восхода.
Герцога и скотовода
Уравнять способен он.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Странно мне, что не дается
Донье Бланке дружба с ним.
Кто властителем любим —
В жизни многого добьется:
Трус сойдет за полководца,
За пророка — пустозвон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Он главенствует в совете, —
Все древнейшие гербы
Ждут решения судьбы
От герба, что на монете.
Благороднейших на свете
Золотой чарует звон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Несусветному уроду
Придает он красоту,
Он наводит слепоту
На судейскую породу.
Умники, ему в угоду,
Ходят к дурням на поклон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
В шествии своем победном
Он шагает напролом, —
В облаченье ль золотом,
В скромном ли размене медном.
Повелителям наследным
В дружбе с ним — прямой резон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Дамам он особо дорог,
Тут ему отказа нет,
Этот желтый сердцеед
Знать не хочет отговорок,
На умы наводит морок
И сердца берет в полон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Жизней тратится без счета,
Чтобы город взять мечом,
Он же золотым ключом
Мигом отопрет ворота.
Бой с ним не сулит почета,
Лезть не стоит на рожон.
Дивной мощью наделен Дон Дублон.
Перевод М. Донского
([1]…в Генуе найдет он вечный упокой и угомон. — Крупнейшими
банкирами в Европе того времени были генуэзцы. Полагали, что
из-за их плутней и хитростей испанское золото, награбленное в
Америке (тогда Америку называли Индией), оседает в Генуе).
Продажному судье
Вникать в закон — занятие пустое,
Им торговать привык ты с давних пор;
В статьях — статьи дохода ищет взор
Мил не Ясон тебе — руно златое.
Божественное право и людское
Толкуешь истине наперекор
И купленный выводишь приговор
Еще горячей от монет рукою.
Тебя не тронут нищета и глад;
За мзду содеешь с кодексами чудо:
Из них не правду извлечешь, а клад.
Коль ты таков, то выбрать бы не худо:
Или умой ты руки, как Пилат,
Иль удавись мошною, как Иуда. [2]
Перевод А. Косе
([2]…удавись мошною, как Иуда. — По испанскому поверью Иуда
повесился на своем длинном кошеле (то есть мошне).
Картины из жизни кабальеро, предающихся праздности
«Была вчера прелестна донья Ана!»
«Я обожаю ледяную воду».
«Форейторы пусть подождут у входа».
«Немедля денег раздобудь, Кинтана!»
«Граф, ваш слуга. Уже рассвет? Как странно!»
«Рысак отменный, и видна порода».
«Эй, кучер, стой!» (Дворцовые ворота.)
«Где камердинер мой? Позвать болвана».
«Король кивнул, и очень благосклонно».
«Клянусь вам честью, что за шут! Умора!»
«Одры кузена добредут не скоро».
«Цыганочке вручите два дублона».
«Ах, все шуты — мошенники и воры».
Столичные сеньоры,
Пустые болтуны и вертопрахи,
Забыв о совести и божьем страхе,
Ведут такого рода разговоры.
Перевод А. Косе
Против безудержной поэтической лести
Чтоб воспеть улыбку милой,
Жемчуг песнопевцу нужен:
Как же он прославит зубки,
Не упомянув жемчужин?
А вот зубы коренные,
Не в пример передним, нищи,
Хоть на них лежит забота
Пережевыванья пищи.
В мадригалах и сонетах
Непременнейшие гости —
Перламутровые ушки,
Носики слоновой кости.
Чем же провинились локти,
Что о них молчат поэты?
Челюсти, виски и скулы
Тоже вовсе не воспеты.
В виршах множество сравнений
Для слезинок вы найдете,
Но не сыщете полслова
О слюне и о мокроте.
Если дева плачет — бисер
И роса идут тут в дело;
Ну, а что мне надо вспомнить,
Если милая вспотела?
Кудри — золото; но если,
Веря стихотворной справке,
Локон я подам меняле,
Выгонят меня из лавки.
Были женщины из мяса
И костей; теперь поэты
Видят розы в них и маки,
Лилии и первоцветы.
Эх, зеленщики-поэты!
Женщинам вы не польстили,
Прелести их воспевая
В этом травянистом стиле.
Нет, с кораллом целоваться
Было б делом невеселым,
Так же, как лобзать гвоздики
Сладостно лишь разве пчелам.
Очи зарятся на деньги,
А уста подарков просят,
И, однако, виршеплеты
Без конца их превозносят.
А ведь есть тихони-бедра,
Есть бессребреницы-ляжки,
Коим не присущи зависть
И спесивые замашки.
Вот кому за бескорыстье
Посвящать должны поэты
Оды, стансы, и канцоны,
И романсы, и сонеты.
А рубинам ненасытным
И сапфирам завидущим
Лишь презренье вместо гимнов
Пусть достанется в грядущем.
Алчные уста, о коих
Приторный несете вздор вы,
Называть бы надлежало
Устьями бездонной прорвы.
Глазки, в коих блещет жадность,
Это язва моровая,
Зубки, рвущие добычу, —
Хищная воронья стая.
Разорительны прически,
Так что волосы — бог с ними —
Даже черные как сажа
Могут зваться золотыми.
Знай, слагая гимны зубкам,
Не вкусишь ты жизни мирной:
Тощей стервой поперхнешься
Или будешь съеден жирной.
Перевод М. Донского
Огородная свадьба
Дон Редис и донья Редька —
Не креолы, не цветные,
Вроде там Цветной Капусты,
Но испанцы коренные —
Поженились. И на свадьбу
Их высокоогородья,
Чьим благодаря щедротам
Кормится простонародье,
Всю свою родню созвали,
Пригласили цвет дворянства,
Тех особ, кому подвластны
Все земельные пространства.
Прикатила донья Тыква,
И дородна, и спесива, —
Оттого, что всех дородней,
И спесива особливо.
А за нею — донья Свекла,
Неопрятная уродка,
Все лицо в буграх и ямах,
Бахрома вокруг подбородка.
Вот дон Лук — торчат нахально
В шляпу воткнутые перья;
Скольких дам до слез довел он,
Обманувши их доверье!
Не замедлила Маслина:
Этой смуглой андалуске
Надо быть без опозданья, —
Без нее ведь нет закуски.
Вот дон Апельсин. Министром
Стал он, двор его возвысил.
Глянешь — гладок, верно, сладок,
А когда раскусишь — кисел.
Вот сварливый и колючий
Дон Каштан; в его владенья
Не проникнешь, не имея
Должного вооруженья.
Вот обсыпанная пудрой
Куртизанка донья Слива:
Смугловата, нагловата,
Но округлости на диво.
Вот капризная и злая
Низкорослая Горчица:
Всякий, кто не вышел ростом,
Свыше меры горячится.
Вот изящная Черешня:
Молодая — скулы сводит,
Но зато, когда созреет,
Тьму поклонников находит.
Вот ее сестрица Вишня:
Покислей, темней оттенок,
Смолоду — в цене, а позже
Продается за бесценок.
Вот обманщица Капуста:
С виду — сдобненькая пышка,
Но под массой белых юбок —
Лишь сухая кочерыжка.
Дыня — образец матроны
Добродетельной и честной:
Вид ее сулит блаженство,
Вкус, увы, довольно пресный.
Вот дон Баклажан — сияет
Лысиной своей лиловой:
В годы юности зеленой
Был он малый непутевый.
Вот дон Огурец: сутулый,
Прыщеватый, малокровный;
Сразу виден в нем идальго
С безупречной родословной.
Вот дон Кабачок. Он бледен,
Давней одержим любовью:
Даст в куски себя разрезать,
Спечь, стушить, — но лишь с Морковью.
Прибыл и двуличный Персик.
Зависть его сердце точит,
Жесткость внутреннюю скрыть он
Бархатной улыбкой хочет.
Дон Лимон толк знает в свадьбах,
Не пропустит ни единой;
Побуждаем тонким вкусом,
Судит-рядит с кислой миной.
Вот карета с доном Хреном,
Очень важною особой;
Дряхлый, скрюченный подагрой,
Жив он горечью да злобой.
Вот хвастун, бретёр дон Перец,
Он — причина слезных жалоб:
Стоит Перцу поперечить —
Вмиг глаза полезут на лоб.
Вот ввалилась донья Брюква.
Все ухватки грубиянки
Обличают в ней утеху
Школяров из Саламанки.
Но достаточно. В злословье
Перешел я грань приличья.
Впрочем, свадьбы, мой читатель,
Так скучны без злоязычья!
Перевод М.
Донского
Эпиграмма на Орфея
Когда Орфей за Эвридикой
В Аид спустился, бог Плутон
Был беспредельно возмущен
Такою дерзостью великой.
Запел пленительный Орфей,
Как никогда не пел. Однако,
Хотя Плутону в царстве мрака
Вдруг стало на душе светлей,
Багровый от негодованья,
Вернул Орфею он жену,
Что было даже в старину
Тягчайшей мерой наказанья.
Засим смягчился грозный бог
И смертному в вознагражденье
За удивительное пенье
Вновь потерять ее помог.
Перевод В. Васильева
Эпитафия самому себе. Против женщин Испании
Я под тяжелою лежу плитой.
Будь милосерд, прохожий, и пятой
He наступи на камень сей плиты, —
Ведь лишней тяжестью меня придавишь ты.
И только жены родины моей
Плиту не смогут сделать тяжелей, —
О, наконец, за благо я сочту
Их пустоту.
Перевод В. Андреева
Река, переполняемая слезами влюбленного, да не останется
равнодушной к его скорби
О Тахо! Ты своих могучих вод
Сдержи ликующее нетерпенье,
Пока ищу (но отыщу ль?) забвенье
Хоть в чем-нибудь я от своих невзгод:
Умерь свою веселость! Видишь, тот,
Кто весел был всегда, теперь в смятенье, —
Уносит в океан твое теченье
Потоки слез, что безутешный льет.
Ты берега свои усей камнями,
И пусть твой звонкий смех замрет, река,
Пока неудержимо слезы сами
Бегут из скорбных глаз моих, пока
Твое теченье полнится слезами
И топит в них себя моя тоска.
Перевод И. Чежеговой
Рассуждения, с помощью которых доказывается, что можно любить
сразу двоих
Нам в памяти своей хранить не жаль
И нынешних, и прошлых дней волненья,
В тех и других и боль, и утешенье,
В них сопредельны радость и печаль.
Наносит разум на свою скрижаль
О сущем разнородные сужденья,
Дает законченное впечатленье
Той и другою стороной медаль.
Но ведь любовь — она не просто сила:
Могущественней всех на свете сил,
Она любовью мир преобразила.
Так отчего ж нельзя любовный пыл
Зажечь огнем не одного светила,
Но пламенем несхожих двух светил?
Перевод И. Чежеговой
Постоянство в любви после смерти
Пусть веки мне сомкнет последний сон,
Лишив меня сиянья небосвода,
И пусть душе желанную свободу
В блаженный час навек подарит он, —
Мне не забыть и за чертой времен
В огне и муке прожитые годы,
И пламень мой сквозь ледяные воды
Пройдет, презрев суровый их закон.
Душа, покорная верховной воле,
Кровь, страстию безмерной зажжена,
Земной состав, дотла испепеленный,
Избавятся от жизни, не от боли;
В персть перейдут, но будет персть верна;
Развеются во прах, но прах влюбленный.
Перевод А. Косе
Сонет, в котором содержится суждение о сходстве любви и ручья
Спешишь, одолевая перекаты,
Причудливый свой путь в цветах тая,
И по пути крадет твоя струя
У пены седину и блеск у злата.
Смеясь, ты крепнешь. Пенных брызг кантата
Рокочет звонче трелей соловья:
Вот так, увы, растет любовь моя,
Что для меня слезами лишь чревата.
Пришпорен лестью, вдаль стремишься ты,
Но впереди обрыв, пути нет боле, —
И падаешь ты в бездну с высоты:
Как сердцу избежать подобной доли?
Как ты, оно спешит на зов мечты,
Чтобы слезами изойти в неволе.
Перевод И. Чежеговой
Безмолвная любовь
Глаза! Не выдайте любви секрета!
Его хранят безмолвные уста.
Любви тем совершенней красота,
Чем скорбная видней на сердце мета.
Коль слезы хлынут, не страшась запрета,
Страдающего сердца немота
Их выжжет. И страданья правота
Не даст глазам нарушить их обета.
Любите тайну сердца своего,
Не выдайте кому-нибудь случайно,
Пред муками его склонитесь ниц.
Любви недостижимо торжество —
Так пусть хранима будет сердца тайна
Безмолвьем уст и сухостью ресниц.
Перевод И. Чежеговой
Tags: история, литература, стихи
Педро Серрано о «Торре» Франсиско де Кеведо
Главная > Стихи и эссе > Чтение в темноте > Педро Серрано о «Торре» Франсиско де Кеведо
из Ла Торре
Уединенный в этом уединенном месте,
С немногими, но учеными книгами,
Слушая их глазами.
Открыто всегда, если не всегда понятно,
вносят поправки, обогащают мои дела:
в ритмах контрапунктической тишины,
пробуждённые, они говорят о мечте жизни.
О Дон Хосе, за те великие души,
избежавшие смерти, ученая
пресса мстит за клевету времени.
В безвозвратном полете бежит час;
, но можно считать удачным
, когда мы становимся лучше, читая.
— Перевод Кристофера Джонсона.
Перепечатано из Избранных стихов Франсиско де Кеведо (University of Chicago Press, 2009 г.)). Печатается с разрешения переводчика.
Этот неловкий момент наступил в виде медленной волны, пришедшей с большого расстояния. И, как все волны, она неожиданно разбивается, вздымаясь от всепоглощающего движения и производя несоизмеримый сдвиг. Поиск стихов для этих обстоятельств, хотя и срочный, не может быть осуществлен без новизны и предусмотрительности, как мытье рук. Противоположным было бы действовать как фармацевт за прилавком, пассивно ожидая, пока кто-нибудь придет и предложит проверенное лекарство. К сожалению, ничего подобного у меня на полке нет, не для этого. Возможно, именно так врачи, медсестры и уборщицы переживают этот недуг в больницах, сопровождая людей в ситуациях, когда единственное будущее — неопределенность.
Мы похожи на выживших крошечных людей с Криптона в комиксах о Супермене, все вместе, внутри глобальной деревни, защищенной хрупким хрустальным колокольчиком, после разрушения нашей планеты. Мы переживаем общественную реальность, в которой слово глобальное переводится как интимное. Я понял, что должен найти стихи там, где они ждут: в моей сумке, в памяти, в книгах, которые я читаю, в курсах, которые я преподаю, на столе. Наконец пришли стихи, трудные, болезненные, но полные органического смысла. Первым стихотворением, которое пришло мне в голову, был этот великолепный сонет Франсиско де Кеведо.
Мы уединились в наших домах, как Кеведо был в своей башне.
«En estos desiertos» (в этих «пустынях» здесь переводится как «уединенное место») на испанском языке наша ситуация именуется существительным во множественном числе, превращая все отдельные комнаты в обширную пустыню, ужасающую смесь клаустрофобии и агорафобии. Но потом появляются эти несколько книг, и комната становится обитаемой. В те дни частная библиотека состояла всего из нескольких книг — книги стоили дорого, — которые легко помещались на двух полках. Этого достаточно, говорит Кеведо, при условии, что они «doctos». Мы должны понимать «doctos» или «наученный» не как поучительный, а как необходимый. Книги, к которым мы могли бы вернуться, в которых мы читаем слова, но также слушаем людей, которые их написали, создавая раскатистое эхо. Стихотворение Кеведо предполагает, что даже в изоляции и карантине мы находимся внутри мира, мы являемся частью мира, полностью общаемся и продолжаем. Даже будучи закрытыми и сложенными на полках, эти книги и люди одновременно здесь, все еще открыты и доступны, и мы внутри них.
— Педро Серрано
Педро Серрано
Подробнее Чтение в темноте
Дин Рейдер о книге Джой Харджо «Возможно, здесь кончается мир»
Прочитать статью
Софи Кэбот Блэк на «Черном море» Марка Стрэнда
Прочитать статью
Посмотреть все
Жизнь и творчество Франсиско де Кеведо
Главная » 16-17 века » Барокко » Кеведо
Франсиско Гомес де Кеведо и Вильегас, он же Кеведо , родился в Мадриде 17 сентября 1580 года в дворянской семье .
Он один из самых известных испанских писателей эпохи барокко, писал стихи и прозу.
Жизнь Франсиско де Кеведо
Кеведо учился в Императорской школе иезуитов в Мадриде, а затем с 1596 по 1600 год учился в Университете Алькала-де-Энарес. В 1601 году он переехал в Вальядолид в качестве члена двора. где он изучал богословие. К этому времени он стал известным поэтом и писателем, и его неприязнь к Гонгоре, одному из других великих поэтов эпохи барокко, была широко известна.
Двор вернулся в Мадрид в 1606 году, а с ним Кеведо . Оказавшись там, он полностью посвятил себя изучению испанской литературы и гуманитарных наук. Во время своего пребывания в Мадриде у него появилось много врагов и несколько друзей, в том числе Педро Теллес-Хирон, герцог Осуна, с которым он уехал в Италию в 1613 году, чтобы работать на него. Он вернулся в Мадрид и остался рядом с герцогом Лерма, чтобы обеспечить своему другу титул вице-короля Неаполя, которого он добился в 1616 году.
0003
Вскоре после этого он вернулся в окружение герцога, где ему было поручено привести в порядок финансы вице-короля Неаполя, и отправился на шпионские миссии в Венецию, конкурирующую республику. За все свои усилия в 1618 году он был удостоен рыцарского звания Ордена Сантьяго. которую его мать купила для него перед смертью. Однако это господство не было признано, и он бесконечно боролся за него, но оно не было признано до его смерти. Изгнание было хорошо для Quevedo , а одиночество и удаленность от двора создали некоторые из его лучших работ, такие как «Retirado a la paz de estos desiertos…» или «Son las torres de Joray…».
Воцарение Филиппа IV позволило Кеведо вернуться из изгнания в Мадрид и заняться политикой. Он довольно часто путешествовал с королем, в основном в Андалусию и Арагон, и в это время он также доносил на некоторые из своих произведений испанской инквизиции, которые без его согласия публиковались книготорговцами, пытающимися заработать немного денег.
Он также стал известен тем, что был довольно пьяницей, заядлым курильщиком и частым посетителем борделей. Однако это не запятнало его роли при дворе, и в 1632 году он был назначен секретарем короля. Это была очень тяжелая работа, но во время нее он был плодовитым писателем и в 1634 году опубликовал «La cuna y la sepultura» («Колыбель и гробница»), «De los remedios de cualquier fortuna» («О средствах от любой удачи»). был завершен между 1633 и 1635 годами вместе с «Epicteto», «Virtud Militante», «Los cuatro fantasmas» («Четыре призрака»), второй частью «Politica de Dios» («Политика Бога»)…
Кеведо был арестован в 1639 году, а его книги были конфискованы, когда он был доставлен в монастырь Сан-Маркос в Леоне. Во время своего ареста он большую часть времени посвятил чтению как хороших, так и плохих авторов, потому что, как он сказал , «нет книги, какой бы презренной она ни была, в которой не было бы чего-нибудь хорошего…» . Он вышел из заключения в 1643 году, и к тому времени он был стар, болен и слаб, и он отказался от своей жизни в суде в Мадриде, чтобы удалиться в Торре-де-Абад в Сьюдад-Реаль.
Он умер в монастыре Вильянуэва-де-лос-Инфантес 8 сентября 1645 года.0003
Работы Франсиско де Кеведо
Кеведо был одним из главных авторов движения Conceptismo. Концептизм, происходящий от «понятия», характеризуется быстрым ритмом, прямой и остроумной лексикой и сатирическим остроумием. Смысл передается лаконично, выражая в основном понятия.
Кеведо в основном был поэтом. Не все его произведения были опубликованы при его жизни, и его поэзия показала карикатурно-лживое видение людей и общества, в котором он жил. Хотя большая часть его работ была сатирической или юмористической, Кеведо был довольно серьезным писателем, и его обширные познания (он позаботился изучить все, что попадалось ему под руку) проявлялись в его писаниях. Он также писал обширные любовные стихи, и, хотя он был настоящим женоненавистником, женщины любили Кеведо .
В своей прозе Кеведо писал о политике, теологии и литературной критике, и он опубликовал много книг и статей на эти темы.