Философия Шопенгауэра | Литературный портал
Артур Шопенгауэр — немецкий мыслитель. Он родился в 1788 году во Франкфурте. В 1799 году он поступил в частную гимназию в Рунге, имевшую особую репутацию. Шопенгауэр, мечтавший стать врачом, в 1809 году поступил на медицинский факультет Геттингенского университета. Однако, когда он понял, что его не интересует эта область, он бросил учебу и перешел на философский факультет. В это время начались первые шаги Шопенгауэра в философии.
Что касается произведений Шопенгауэра, то его основные произведения называются «Мир как воля и представление», «Афоризмы житейской мудрости», «О четверичном корне закона достаточного основания», «Две основные проблемы этики». Чтобы показать нам связь и разрыв между Шакаримом и Шопенгауэром, достаточно упомянуть другие произведения Шопенгауэра, такие как «Мир как воля и представление», «Афоризмы житейской мудрости».
Работа Шопенгауэра «Мир как воля и только воображение» или «Мир как воля и представление» была впервые опубликована на русском языке в 1819 году, вторая — в 1844 году, а третья опубликовано в 1859 году.
Теперь перейдем к критике Шакарима. Шакарим критикует индивидуальные взгляды Шопенгауэра на жизнь и мир. Другими словами, Шакарим отрицает аналогию Шопенгауэра о том, что в мире нет счастья, что жизнь это – страдание. Пессимистические взгляды Шопенгауэра на мир особенно ярко проявляются в его произведении «Афоризмы житейской мудрости». Вот несколько пессимистических взглядов из этой работы Шопенгауэра.
«Нет ничего глупее, чем пытаться превратить этот мир, полный бесконечной печали, в место развлечений и сделать удовольствия и радость главной целью вместо того, чтобы избавиться от страданий».
Но многие так и поступают. Тот, кто думает, что этот мир — ад, и поэтому ищет в нем убежища от адского огня, — меньший человек. Глупый радуется и, в конце концов, разочаровывается, а мудрый убегает от печали. Если он не может сбежать, это не его вина, это не его глупость, это судьба. Боль и горе, от которых он бежит, всегда будут реальными.
… Все веселье в жизни — иллюзия, поэтому грустить по этому поводу смешно.
Оптимизм и непонимание этих истин может стать источником многих несчастий. Если мы на время отпустим страдание, мы сможем представить себе призраков счастья, которых вообще не существует, и соблазнить нас последовать за ними. В результате он неизбежно снова будет страдать. Затем мы начинаем горевать о времени, когда мы были свободны от горя, которое ему предшествовало (время, подобное потерянному раю), и свободно пытаемся изменить ситуацию», — писал Шопенгауэр [1].
«… В этом смысле наша ситуация подобна алхимику, который ищет только золото и вместо этого открывает порошок, фарфор, лекарства и ряд законов природы» [1, 635]. Шопенгауэр хочет сказать здесь о счастье. Человек ищет счастья и вместо этого находит нечто иное, чем счастье. Он говорит, что человек достигает только счастья, а не опыта. Согласно Шопенгауэру, «люди не имеют никакого представления о характере и ходе своей жизни в отдельные дни и часы своей жизни, точно так же как рабочие упорно трудятся, чтобы построить здание, не понимая его состояния» [1, 635]. «Корень оптимистического взгляда на мир в том, что люди не до конца понимают смысл жизни, они не хотят признавать, что жизнь страдает», — говорит Шопенгауэр. Но, по его мнению, объективное развитие не зависит от человека.
Шопенгауэр уподобляет человеческую жизнь страданию, а человек не может распознать основу мира. Считалось, что человеческая жизнь носит маску. Об этом свидетельствует следующее мнение. «Конец жизни подобен маскараду, на котором наконец-то снимаются все маски. Мы убеждены в том, кто мы есть на самом деле, основываясь на том, с чем мы столкнулись в жизни. Никто не показывает, кто они, каждый носит маску и играет свою роль. Вообще вся общественная жизнь похожа на комедию. Это делает разумных людей неловкими и грубыми, а высокомерных — мудрыми», — писал он [1, 669].
В казахском есть слово «үмітсіз шайтан». Такое ощущение, что у человека есть надежда до конца. Шакарим сказал: «Мұқтаждық өмір заңы бұл деп, мұңайтып ақыл жылатқан. Жас өмір қызық оны біл деп, алдамшы үміт уатқан». Надежда — всегда движущая сила. Но Шакарим, хотя и не отрицает его, считает обманчивым. Здесь он хоть немного приблизился к Шопенгауэру.
Надежда не разочаровывает человека, и это полная чушь говорит Шопенгауэр. Процитируем его: «Куда мы должны обратить все внимание между будущим и настоящим? Давайте не будем выбирать только одно из двух и слишком сильно отказываться от одного. Многие люди живут настоящим, эти люди легкомысленные. А другие люди живут будущим, они трусы и озабоченные. Мало кто идет по правильному пути. Люди, живущие с забывчивостью и надеждой на будущее, спешат в будущее, постоянно движутся вперед, игнорируя тот факт, что они стали настоящим. Несмотря на серьезность своего вида, они поспешили поесть в Италии, натянув на голову палку и привязав к ее концу соломинку, но он не понимал, что палка, которую он повесил над головой, будет двигаться вместе с ним и не сможет поймать с ним, но он это сделал, как ослы, бегущие за кем-то. Эти люди обмануты в смысле своего существования и до дня своей смерти живут только ad interm (заранее) — бессмысленно, без видимой причины» [1, 636].
Легко видеть, что это взгляд Шопенгауэра на оптимистов, уподобляющих их ослу выше. Интересно, что Шопенгауэр чувствовал себя свободным, пессимистичным и откровенным. Почему? Чтобы объяснить этот вопрос, нужно понимать, что «Афоризмы житейской мудрости» не отражают основы философии Шопенгауэра, это произведение, появившееся после того, как философская концепция мыслителя была полностью сформирована. Перед ним мы должны взглянуть на работу мыслителя «Мир как воля и представление», определяющую систему онтологических взглядов на развитие и реализацию всего мира, взглядов на человеческую природу.
В книге «Мир — это только воля и воображение» Шопенгауэр демонстрирует свои основные онтологические принципы. Особо здесь необходимо остановиться на взглядах Шопенгауэра на происхождение мира, абсолюта. До Шопенгауэра, согласно традиционным взглядам европейской философии, считалось, что существование берет свое начало от самых ранних истоков. То есть есть понимание законов причинности в сотворении мира. Но прав ли Шопенгауэр? Это основа философии Шопенгауэра. Однако, согласно Шопенгауэру, вполне возможно, что те, кто говорит о причинности с этой традиционной точки зрения, используют законы причинности только для своих собственных мыслей. Подчиняются ли природные явления нашим представлениям о причинности? Могут ли законы причинности, о которых мы говорим, быть достаточно универсальными для всего мира?
Следует напомнить, что Аристотель был наиболее всеобъемлющим взглядом на причинную природу Бога в греческой философии. Хотя Аристотель не использовал слово «бог», он сказал, что все происходящее происходит по причине, и поэтому причина необходима, и что, если мы продолжим следовать ей, мы будем укоренены в основной причине. Фома Аквински, выдающийся средневековый схоластический мыслитель, бросил вызов взгляду Аристотеля на Бога как на форму из всех форм. Вообще позже в европейской философии идея закона причинности стала бесспорной точкой зрения. Следует отметить, что Шакарим в своих онтологических воззрениях также придерживался мнения, что причина этих причин. По словам Шакарима, первопричина — творец. Когда он печатал свой философский трактат «Үш анық», кто его написал, машина или человек? – спрашивает он. На первый взгляд это похоже на машину, но на самом деле это рука человека, который нажимает на нее, и причина человеческой руки — это ее разум, а причина ума — конечный создатель. Это показывает, что Шакарим признавал законы причинности. В другом стихотворении:
Жаралыс басы қозғалыс,
Қозғауға керек қолғабыс.
Жан де мейлі бір мән де,
Сол қуатпен бол таныс.
Әлемді сол мән жаратқан, —
пишет он. Вот почему Шакарим говорит, что это помощь, которую нужно оказать. Поэтому всему есть причина, причина в том, что он создал мир и познакомился с ним. То есть, говорят, признают. Это система онтологических воззрений Шакарима.
Шопенгауэр, с другой стороны, развил свою собственную философию воли, вопреки этой иронии европейской философии до него, традиционному взгляду на закон причинности в мире. Здесь его философия стала новой философией. В этом суть новой концепции философии, которую Шакарим дает выше. Следовательно, можно сделать вывод, что одно из различий между мировоззрением Шакарима и Шопенгауэра вращается вокруг онтологических взглядов на причины этих причин.
Итак, возвращаясь к вопросу о том, могут ли законы человеческого понимания причинности быть универсальным законом для всех природных явлений, этот закон, согласно Шопенгауэру, является всего лишь чем-то, что принимается и интерпретируется человеческим сознанием. Шопенгауэр понимал, что категория причинности присуща только априорной форме нашего видения, которое может быть применено только к миру, где есть возможность испытать.
Следует отметить, что одна из истоков проблемы проверки этой категории причинности лежит у Канта в европейской философии до Шопенгауэра. При проверке категории причинности Кант и Шопенгауэр приближаются друг к другу. Что касается системы Канта, мы думаем об абсолюте в терминах равенства с миром вещей и даже заходим так далеко, что приравниваем его как отдельную вещь. По Канту, его следует отличать от мира абсолютных вещей своей оригинальностью и фундаментальностью. Он превзошел мир. Такова «собственная вещь» Канта. Европейские мыслители, близкие ему после Канта, стали видеть Абсолют как нечто за пределами опыта, чего уже нельзя было достичь через опыт. Такие мыслители, как Гегель, Шеллинг и Фихте, понимали, что все явления в мире Абсолютной Материи могут быть разумно признаны человеком. Таким образом, можно сказать, что они вернулись к образу мышления и размышлениям через категорию Абсолютной Причинности.
Согласно Шопенгауэру, мы видим мир вещей как взаимосвязанный и как причину. Таким образом формируется наше понимание мира в целом. Все соединяем и понимаем универсальность. Все эти концепции применимы только к определенным частям существа и субъекту. Но это не имеет ничего общего с Абсолютом. Таким образом, образ Абсолюта в нашем сознании ошибочен. По Шопенгауэру, это всего лишь воображение.
Это показывает антирационалистические взгляды Шопенгауэра. Таким образом, Шопенгауэр отверг взгляды и определения причинности в системе представлений об отношении Абсолюта к миру. Таким образом, он критиковал свои ранние философские взгляды на абсолютную причинность. Это поднимает вопрос о том, каков был подход Шопенгауэра.
Согласно Шопенгауэру, мы можем рассматривать абсолют и мир в равенстве и только вместе. То есть мы можем представить только в контексте этого мира. Но нельзя забывать, что это всего лишь привидения.
Таким образом, Шопенгауэр отверг классическую философию и создал свою новую философскую систему. В своей новой системе он видел мир как «волю». По его словам, воля Абсолютная, свободная и могущественная. Это Абсолют, нет закона, поэтому это воля. Согласно Шопенгауэру, мир пространства и времени, в котором мы живем, есть объективация воли. Он считал это незначительным по сравнению с завещанием. Воля как вещь не зависит от пространства и времени. В завещании нет ни инициативы, ни причины, ни цели. Это не признается. Когда он входит в мир времени и пространства, он становится волей к жизни. Шопенгауэру не избежать трагедии жизни. Его путь ведет к разрушению воли к жизни. Воля выходит за пределы мира времени и пространства и перестает существовать. Он объясняет, что мы называем это смертью. Поэтому, согласно Шопенгауэру, сама душа связана с понятием воли. Следовательно, все объекты жизни означают волю и гармонию внутри нас. Воля – это своего рода вещь. Воля — внутренняя движущая сила всех возможностей. Только так растения стремятся расти и созревать.
Давайте теперь рассмотрим взгляды Шопенгауэра на человеческую природу. Это часть человеческой натуры. Через тело человек находится в этом мире, находится в равновесии и взаимодействует с ним. Действие тела происходит через движение. Согласно Шопенгауэру, субъект познания, по мнению Шопенгауэра, становится индивидом наравне со своим телом. Согласно Шопенгауэру, тело есть, во-первых, как объект между всеми объектами, а во-вторых, у него есть воля. Согласно Шопенгауэру, действие воли и движение тела – это не две разные вещи, которые вызывают друг друга, это одно и то же. Действие тела – это объективированная вещь, происходящая через волю. Согласно Шопенгауэру, мы встречаем первую изначальную волю в практике движения нашего тела. Следует отметить, что Шопенгауэр ушел в одностороннем порядке. По сравнению с Шакаримом Шопенгауэр не мог различить, что тело принадлежит только материальному миру. Он сделал тело слишком объективным. Вот еще один момент, где их мысли расходятся.
Шопенгауэр пришел к выводу, что в начале каждого явления есть безусловная воля. Он считал, что каждое действие человека является ключом к пониманию сути природных явлений. В феномене мира Шопенгауэр должен был определить отношения между мировой волей и индивидом, говоря, что у каждого индивида есть воля. По его словам, мировая воля находится в равновесии с каждым человеком, в феномене личности. Воля — неделимое целое. А мир человеческого опыта – это иллюзия, живущая только в сознании.
С одной стороны, воля человека равна абсолютной воле. Это приводит к тому, что человек не ограничен какой-либо целью и считает каждую достигнутую цель ложным, бессмысленным человеком, который не может выработать базовые требования. Здесь мы можем ясно увидеть направление мировоззрения Шопенгауэра от его онтологических взглядов к пессимизму. Тогда жизнь каждого станет бесконечным, совершенно недостижимым делом. Следовательно, Шопенгауэр думает, что человеческая жизнь – это непрерывное страдание. Страдание – это еще один барьер между целью и волей, и достичь этой цели – это счастье. Счастье – это просто цель. Невозможно достичь всех целей полностью, счастье – только мгновение, а печаль постоянна и неизменна. «…Потому что что-то забывают из-за отсутствия чего-то другого, потому что люди не удовлетворены своим положением. Он будет страдать до тех пор, пока не удовлетворит свое требование, но момент достижения никогда не будет долгим, это всего лишь момент, и затем снова начнется новое стремление. Этот краткий момент – только начало следующего нового стремления», — писал Шопенгауэр [2].
В этом мнении отчетливо прослеживается пессимизм Шопенгауэра. Таким образом, оптимизм, согласно Шопенгауэру, равносилен высмеиванию человеческих страданий. Шопенгауэр писал: «Воля как неотъемлемое содержание существования мира, и мир перед нами, явления являются лишь зеркалом воли, и мир, как тень тела, идет рука об руку, если есть воля, будет жизнь и мир», — пишет он [2, 304].
Другой серьезной проблемой, стоящей за отклонением мировоззрения Шакарима от мировоззрения Шопенгауэра, является разум. Говоря о Шопенгауэре, мы говорили, что наш разум — всего лишь воображаемый. Шопенгауэр о разуме «Природа разума подобна природе женщины. Это может быть рождено только восприятием. Само по себе это не личное» [2,94]. А для Шакарима ум – это качество души. Шакарим возражал против идеи о том, что разум настолько бесполезен.
Так что Шопенгауэр не так легко пришел к пессимизму. В основе его пессимизма лежит онтологическая, философская система отношения мыслителя к миру, к человеку. Мы не знаем, понял ли его Шакарим, критиковавший пессимизм Шопенгауэра. Наша цель – это только показать разрывы взглядов между этими мыслителями, заглянуть в причины их возникновения и суть.
Кейбіреу жазады өу өмір деп,
Тұрағы жоқ, алдамшы, су өмір деп.
Көрген қызық, қылған іс — бәрі де ұмыт,
Иә, көлеңке, яки түс, у өмір деп.
Бұған да еріп көп жаздым түшіркеніп,
Білімділер сөзі деп ентеленіп,
Өмір емес, алдаған өзіңді-өзің
Пәленшекем айтты деп қалма сеніп… — не трудно догадаться, что под фразой «Білімділер сөзі» Шакарим имел ввиду таких ученых как Шопенгауэр.
В заключение Шакарим говорит: «Человек по имени Шопенгауэр написал книгу «Новая философия»: мир – это ад, в мире нет удовольствия. Нас не удивляет его новая философия. Потому что мир — это не ад, это рай. Богатств природы хватит на всех. Но именно он превращает благородный рай в ад», — сказал он. Прежде всего следует отметить, что он хорошо разбирался в философии Шопенгауэра. Во-вторых, Шакарим критикует Шопенгауэра, спорит с ним и предлагает свои выводы. В-третьих, следует отметить, что различия во взглядах заключаются не только в этих предложениях, но и в некоторых идеологических принципах, о которых мы говорили выше. И также ненаучно давать субъективное одностороннее мнение о том, кто из них прав, лучше понимать их как два разных мировоззрения. Только тогда, конечно, творчество каждого мыслителя найдет свое место.
Использованная литература:
1. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудости. — СПб., 2005. — 630 с.
2. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. — СПб., 2005. — 23 с.
3. Шәкәрім. Шығармалары. — Алматы, 1988.
4. Шәкәрім. Үш анық. — Алматы, 1991.
5. Рақымжанов Б. Шәкәрімтану мәселелері. VI кітап.
Для копирования и публикации материалов необходимо письменное либо устное разрешение редакции или автора. Гиперссылка на портал Adebiportal.kz обязательна. Все права защищены Законом РК «Об авторском праве и смежных правах». [email protected] 8(7172) 57 60 14 (вн — 1060)
«бессознательное» Гартмана и «воля» Шопенгауэра — Моноклер
Рубрики : Последние статьи, Философия
Нашли у нас полезный материал? Помогите нам оставаться свободными, независимыми и бесплатными, сделав любое пожертвование или купив что-то из нашего литературного мерча.
Как известно, Артур Шопенгауэр видел путь избавления от страданий в отречении от желаний и волнений. Но немецкий философ-метафизик Эдуард фон Гартман, наоборот, считал, что именно готовность переносить муки бытия и принимать жизнь с ее страданиями дают импульс к неустанной деятельности и являются тем единственным путем, который приведет человечество к умиротворению.

Одной из самых тщательно разработанных метафизических систем в истории мировой философии является учение о «воле к жизни» гениального мизантропа — Артура Шопенгауэра. Но даже эта грандиозная система не осталась без дальнейшего развития. Последователем Шопенгауэра стал немецкий философ Эдуард фон Гартман — основоположник философии пессимизма… на деле оказывающейся не такой уж и «пессимистичной».
Итак, проникнем в самую суть мирового процесса…
Бытие мира в целом заключает в себе больше неудовольствия, чем удовольствия, следовательно, небытие мира предпочтительнее его бытия — такова отправная точка философии пессимизма.
Как сказал Шопенгауэр:
«кто хочет проверить это утверждение, тот пусть только сравнит ощущения животного, пожирающего другое животное, с ощущениями этого другого животного».
Вслед за Шопенгауэром Эдуард фон Гартман полагал, что бытие является отражением метафизического начала — бессознательной воли — иррационального стремления к абсолютному удовлетворению и счастью. На каком-то этапе своего развития воля порождает разумное сознание, которое все больше эмансипируется от иррационального влечения. Но сознание становится не просто зеркалом, отражающим скорбный мир, ибо в таком случае оно лишь удваивало бы муку. Так же не может оно состоять и в самодовольном познании, что «все есть суета». Развиваясь, сознание приходит к познанию безумия стремления воли, становится все более враждебным воле, рвущейся к счастью.
Поскольку воля неразумна, то, стремясь к счастью, достигает страдания бытия, и задача разумного сознания в том, чтобы прийти к противоположному состоянию — безболезненности небытия (ведь наравне с небытием стояла бы только абсолютно довольная жизнь, но ее нет, ибо и самый довольный не может быть вполне довольным всегда и во всех отношениях, следовательно, всякая жизнь стоит ниже абсолютного довольства, то есть небытия).
Таким образом, мировой процесс — это борьба логического начала с иррациональным. И развитие этого процесса не может мыслиться бесконечным, подобно причинному, а также находить цель в самом себе, а потому он должен иметь конечную цель. Цель природы видна в развитии разумного сознания, начиная с дикости и до настоящего состояния. Цель для сознания — спасти волю от горечи ее хотения, чего она сама для себя сделать не может: влечение к счастью — суть ищущей удовлетворения воли. И только прекращение желания несло бы спасение от муки бытия, что и является конечной целью мирового процесса.
Читайте также Шопенгауэр, пустота и кризис среднего возраста: в чем ошибался философ?
Человечество, несомненно, первенец разума в наблюдаемом мире и поэтому обязано бороться. Но прекращение отдельным человеком своего индивидуального хотения путем аскетизма или суицида не приведет к конечной цели мировой процесс, так как индивидуальная воля не есть нечто целое, а лишь лучик всеединой сущности, которая легко наплодит взамен одной утраченной множество новых жизней. Поэтому индивидуальное отрицание воли нелепо, даже нелепее самоубийства, так как медленнее и мучительнее. Смерть отдельного человека не изменит состояния всеединой воли. По этой же причине отрицание воли остается вредным, даже охватывая целые народы.
«Какой прок был бы от того, — риторически вопрошает Эдуард фон Гартман, — что человечество вымерло бы вследствие полового воздержания, а несчастный мир, продолжая своё бытие, в результате создал бы нового человека или ему подобный тип, и вся история страданий пошла бы сызнова».
Итак, переход волнения в неволение мыслим только как всеединый акт, универсальное отрицание воли, после которого прекращается любая деятельность, исчезает бытие. Для достижения этой цели необходимы следующие условия:
во-первых, увеличение народонаселения (одновременно с вытеснением всех других животных, кроме тех, которыми люди пользуются или едят), чтобы сосредоточить в человечестве и уничтожить без остатка совокупность мировой воли;
во-вторых, к человеконаселению должно прийти осознание безумия воли и бедственности бытия, чтобы захотеть покоя небытия, стремиться к уничтожению воли, как это происходит с индивидом в старческом возрасте (переходя из возраста в возраст, в человеке возрастает умственная ясность и ослабляется энергия в чувствах и страстях — обладающий ясным сознанием старец, имеет только одно желание: покоя, безмятежности, вечного сна без сновидений, в котором он мог бы утолить свою усталость), и таким духом должна быть проникнута большая часть человечества;
в-третьих, наличие технических средств сообщения между населением земного шара для возможности общего одновременного решения уничтожения воли, которую Шопенгауэр называл волей к жизни.
Однако вместо трусливого отречения от волнения, человечество, наоборот, должно с готовностью переносить муки бытия, способствуя утверждению воли полной отдачей себя жизни с ее страданиями. Этот императив ведет к полному примирению с жизнью, из чего явствует, что только синтез пессимизма и оптимизма дает импульс к неустанной деятельности, в то время как нигилистическое отчаяние и беззаботный оптимизм сами по себе ведут человека к квиетизму (квиетизм — состояние безучастного, созерцательного отношения к жизни).
Из этих соображений следует, что уничтожение воли только и возможно не прямым влиянием разума на желание, то есть подавлением последнего, а косвенно — путем формирования противоположного желания. Достаточно развившись, сознание способно породить противоположно направленную волю. Столкнувшись, обе парализуют друг друга до нуля — счастливейшего общего состояния.
По материалам: Эдуард фон Гартман. Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного: Метафизика бессознательного.

Обзор подготовил Евгений Кузнецов.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
философия
Похожие статьи
Искусство как противоядие от страданий
Неудивительно, что у Артура Шопенгауэра был мрачный взгляд на существование. Его мать не любила его, отец покончил жизнь самоубийством, а сам он провел большую часть своей жизни в изоляции в маленькой квартире во Франкфурте. Для него сама ткань жизни состояла из страданий. Однако у него были решения для борьбы с ужасом существования. Среди некоторых его теорий одна вещь, которая, по его мнению, давала передышку, была теория искусства и эстетических встреч. В этой статье мы погружаемся в его философию жизни как страдания и его решения.

Философия пессимизма Шопенгауэра основывалась на двух утверждениях: что небытие предпочтительнее и что наш мир — худший из всех возможных миров. Давайте посмотрим на это первое утверждение.
Он утверждает, что мы вечно — так или иначе — нуждаемся в чем-то ; мы чувствуем, что нам не хватает. Это восприятие недостаточности может быть реальным или иллюзорным. Например, у нас может не быть еды и средств ее получения, что заставляет нас голодать. Точно так же мы можем хотеть новейший iPhone, но не иметь денег на его покупку. В любом случае, нам не хватает этих вещей, и поэтому мы страдаем от нашего восприятия нехватки.
Однако, как люди, мы пытаемся положить конец этим страданиям, достигая того, чего нам не хватает: зарабатывая деньги, чтобы купить еду или новый iPhone. Это то, что он называет «стремлением». По его мнению, стремление имеет два конца.
Получайте последние статьи на свой почтовый ящик
Подпишитесь на нашу бесплатную еженедельную рассылку новостей
Либо наше стремление увенчалось успехом, и мы достигаем того, чего раньше не хватало. Или мы терпят неудачу в нашем стремлении, и наше страдание теперь двояко, поскольку мы не только не нуждаемся, но и должны столкнуться с реальностью нашей неудачи. Тем не менее, на этом все не заканчивается.
В случае успешного стремления и достижения того, чего мы хотели, утверждает он, наше избавление от страданий и последующее удовлетворение носят лишь мгновенный характер. Вскоре после покупки iPhone или приобретения еды эти вещи быстро наскучивают, вызывая новое ощущение отсутствия возврата. Это ведет только к большему стремлению и, следовательно, к большему страданию. Как выразился Шопенгауэр:
«желания безграничны, [их] требования неисчерпаемы, и каждое удовлетворенное желание рождает новое»
(Janaway, 2013).
Таким образом, в соответствии с его философией, жизнь есть цикл непрекращающегося страдания, в котором состояние сиюминутного удовлетворения является просто страданием, которое еще не сформировалось; то есть страдание скоро придет.
Неотъемлемым элементом этого цикла страдания является желание: желание достичь и облегчить. Другими словами, именно наша связь с миром (то есть наша доля в нем) заставляет нас страдать.
Шопенгауэр назвал это нашей «волей к жизни»; наш эгоцентричный взгляд на мир, в котором феноменальная реальность (т. е. мир, воспринимаемый органами чувств) делится и классифицируется в зависимости от его полезности в нашей игре достижения и облегчения. Поэтому, утверждал он, перерезав «тысячу нитей воли», связывающих нас с миром, мы можем избежать этого круговорота страданий (Janaway, 2013).
Он предложил несколько способов сделать это (как мы можем отрицать нашу «волю к жизни»). В частности, он предложил три возможных пути, позволяющих нам облегчить страдания, присущие жизни. А именно через:
- Аскетизм.
- Сострадание.
- Художественно-эстетический опыт.
Теперь мы проанализируем эти возможные пути более подробно.
Аскетизм как решение страданий
Самый крайний путь к облегчению страданий — аскетизм. Аскетизм — это просто отказ от всех удовольствий. Этот термин описывает строго дисциплинированную жизнь, связанную с жизнью монахов и священников, соблюдающих целомудрие, в которой требуется отказ от секса, еды, алкоголя и многих других удовольствий.
Следуя буддийской и индуистской традициям, Шопенгауэр утверждал, что, исключив из жизни все удовольствия, желание и связанная с ним «воля к жизни» могут быть навсегда устранены. Поскольку именно «воля к жизни» ответственна за все человеческие страдания, можно было бы освободиться от этого страдания, отказавшись от того, что его увековечивает (т. е. от желания). Точно так же, как успешный буддист в конце концов достигает состояния нирваны, свободного от всех временных желаний, успешный аскет достигает состояния «безволия», что приводит к подобному виду безмятежности.
Однако он понимал человеческую природу, сам отнюдь не аскет. Он признал, что подавляющему большинству людей не хватает интереса и/или дисциплины, чтобы быть истинными аскетами, и поэтому они никогда не преодолеют жизненные страдания, следуя по этому пути. Таким образом, он предложил второй вариант.

По Шопенгауэру, если нельзя следовать аскетизму, то можно хотя бы быть сострадательным. Но почему сострадательный? спросите вы.
Не теряясь в довольно запутанных глубинах его метафизики, необходимо обрисовать его метафизическую позицию, чтобы понять уместность сострадания как средства, с помощью которого можно избежать страдания. Как говорилось ранее, он видел в «воле к жизни» корень всех страданий. И эту концепцию «воли» можно рассматривать прежде всего как наше желание продолжать существовать и производить потомство.
Эта «воля» является тканью, лежащей в основе всей реальности. Для него воля — единственная «объективная» реальность, отдельная от реальности нашего разума, т. е. отличная от феноменального опыта. Это была ключевая идея его философии, очевидная в названии его работы «Мир как воля и представление» .
Ключ к концепции воли в том, что она присутствует (имманентно) в каждом аспекте реальности. Другими словами, это вся реальность, включая нас самих, органический и неорганический мир. Отсюда следует, что между вещами нет различия; ни индивидуумов, ни самости, ни разделений — все это воля. Следовательно, реальность одна.
Исходя из этого, утверждает он, логично относиться к другим людям, животным и всему в мире с состраданием, поскольку все есть мы. Таким образом, быть сострадательным означает хорошо относиться к себе. А быть сострадательным — значит также признать, что вся действительность действительно состоит из воли, и, таким образом, быть способным отделиться (или, по крайней мере, дистанцироваться) от этой воли и вытекающей из нее воли к жизни (удалив тем самым себя от связанной с ней воли к жизни). страдания).
Хотя сострадание является более разумным требованием, чем стать аскетом, оно все же требует от человека выработки особого подхода к жизни. Однако есть и третье, временное решение, которое можно использовать для облегчения жизненных страданий. Это через искусство.
После эстетического созерцания Шопенгауэр описал в результате следующее:
«внимание уже не направлено на мотивы воли, а постигает вещи, свободные от их отношения к воле. Таким образом, он рассматривает вещи без интереса, без субъективности, чисто объективно… Тогда сразу мир… приходит к нам сам собой, и все у нас хорошо»
(цит. по Джанавей, 2013).
При созерцании произведения искусства зритель может отрешиться от воли. Они на мгновение отстранены от воли к жизни, т. е. от желания и стремления. По сути, они «теряют» себя в произведении искусства до такой степени, что забывают о том, что являются индивидуумом, управляемым волей, вместо этого становясь единым целым с произведением искусства.
Но как это возможно?
Он концептуализирует искусство как «платоническую идею». Под этим он подразумевает, что искусство и хороший художник стремятся воспроизвести объекты в их наиболее неискаженной форме. Другими словами, художник, пишущий пейзаж, пытается изобразить его «таким, какой он есть на самом деле», а не таким, каким он его воспринимает. Таким образом, искусство стремится запечатлеть объективность.
Например, когда художник рисует цветок, его цель — уловить истинную сущность цветка и его «ур» (внутренние качества). При этом художник создает образ цветка универсальный, а потому наиболее близкий к объективности.
Для него искусство находится между волей и представлением. Другими словами, это неискаженная явлениями (нашим собственным восприятием вещей) форма и, следовательно, не представление, а равно отдельна от воли (врожденного стремления к жизни). Поэтому искусство в его высшей форме ближе всего к объективности, к которой мы можем прийти.
Таким образом, смотреть на произведение искусства — значит приближаться к «реальной» природе вещей, что само по себе предполагает, что зритель понимает, из чего на самом деле состоит реальность (то есть из воли). Из этого следует, что через это узнавание зритель может на мгновение оторваться от этой воли и может смотреть на истинную природу вещей, освобожденную от давления воли.
Согласно философии Шопенгауэра, существовало пять видов искусства, с помощью которых можно было освободиться от жизненных страданий. Это были архитектура, поэзия, живопись, скульптура и музыка. Однако он не разделял их в равной степени. В частности, он считал музыку высшей формой искусства. Это потому, что, утверждал он, музыка воплощает волю, лежащую в основе самой жизни. Что он хотел этим сказать?
В отличие от скульптуры или живописи, художники которых пытаются воспроизвести идею Платона, музыка является «копией самой воли». Другими словами, музыка воплощает ту самую волю, которая лежит в основе всей реальности. Это объясняет, почему музыка считается универсальным языком. Вот почему саундтреки к фильмам и музыкальное сопровождение, например, к определенной сцене, служат прекрасным комментарием к ним и улучшают впечатления от просмотра. Более того, музыка воплощает волю — саму вещь жизни и реальности — но оставляет в стороне связанные с ней практические заботы. Под этим подразумевается, что мы можем испытывать волю, фактически не страдая от ее обычных забот.
Например, музыкальное произведение, вызывающее чувство меланхолии, позволяет нам испытать и обдумать присущую жизни эмоцию грусти, не вызывая при этом печали. Это одновременно и отстраненный, и вовлеченный опыт. Таким образом, музыка позволяет понять то самое, что лежит в основе реальности (воли), не привязывая нас к ней. Таким образом, музыка даже в большей степени, чем другие формы искусства, приближает нас к объективной реальности.
Точно так же, поскольку музыка ограничена только временем, а не пространством (двумя факторами, ограничивающими наше восприятие вещей), она на один шаг дальше от феноменальной реальности и, таким образом, на один шаг ближе к доступу к объективной реальности.
В целом, Шопенгауэр предлагает несколько решений своей философии жизни как страдания. Эти решения не только облегчают страдания, но и позволяют просветленному человеку обрести большее знание реальности: единства вещей и их истинной формы. В то время как аскетизм может быть слишком сложной задачей, и сострадание не менее трудно, эстетическое восприятие является чем-то общим для повседневной жизни всех нас. Итак, в следующий раз, когда вы потеряетесь в портретной живописи или погрузитесь в сонату, считайте, что вы на один шаг приблизились к истинной природе вещей.
Артур Шопенгауэр — Школа Жизни
Артур Шопенгауэр был немецким философом 19-го века, который заслуживает того, чтобы его помнили сегодня за идеи, содержащиеся в его великой работе: Мир как воля и представление .
Шопенгауэр был первым серьезным западным философом, заинтересовавшимся буддизмом, и его мысль лучше всего рассматривать как западную интерпретацию и ответ на просвещенный пессимизм, присущий буддийской мысли.
«В свои 17 лет, — писал он в автобиографическом тексте, — меня охватила невзгода жизни, как Будда в юности, когда увидел болезнь, старость, боль и смерть. Истина заключалась в том, что этот мир не мог быть творением вселюбящего Существа, а, скорее, творением дьявола, который создал существ, чтобы наслаждаться их страданиями». препарировать, а затем придумать решение этого страдания.
В основном университеты виноваты в том, что Шопенгауэра преподают таким академическим путем, что это мешает ему быть широко известным, читаемым и последовательным. И все же на самом деле это человек, который — не меньше, чем Будда — заслуживает учеников, школ, произведений искусства и монастырей для претворения его идей в жизнь.
Философия Шопенгауэра начинается с того, что дает имя первичной силе внутри нас, которая, по его словам, является более могущественной, чем что-либо еще, — наш разум, логика или моральное чувство: и которую он называет Волей к жизни. Воля-к-Жизни — это постоянная сила, которая заставляет нас двигаться вперед, цепляться за существование и искать свою выгоду. Он слепой, тупой и очень настойчивый. На чем Воля-к-Жизни заставляет нас сосредоточиться больше всего, так это на сексе. Начиная с подросткового возраста, эта Воля гудит внутри нас, постоянно поворачивает наши головы к эротическим сценариям и заставляет нас делать очень странные вещи, самая странная из которых — влюбляться.
Шопенгауэр очень уважительно относился к любви, как к урагану или тигру. Его глубоко возмущало разрушение, причиняемое умным людям страстными увлечениями — или тем, что мы бы назвали влюбленностью, — но он отказывался воспринимать их как несоразмерные или случайные. В его глазах любовь связана с самым важным (и жалким) основным проектом Воли-к-Жизни и, следовательно, всей нашей жизни: иметь детей.
«К чему весь этот шум и суета о любви? К чему вся эта настойчивость, шум, тоска и напряжение?» он спросил. «Потому что конечная цель всех любовных отношений… на самом деле важнее всех других целей в чьей-либо жизни; и поэтому она вполне достойна той глубокой серьезности, с которой все ее преследуют».
Романтик доминирует над жизнью, потому что «то, что решается им, есть не что иное, как состав следующего поколения… существование и особый состав человеческого рода в грядущие времена».
Конечно, мы редко думаем о будущих детях, когда приглашаем кого-то на свидание. Но, по мнению Шопенгауэра, это просто потому, что интеллект «остается в значительной степени исключенным из реальных решений и тайных решений своей собственной воли».
Зачем вообще нужен такой обман? Потому что, по Шопенгауэру, мы никогда не смогли бы надежно воспроизводиться, если бы сначала — в буквальном смысле — не сошли с ума. Это был человек, глубоко настроенный против скуки, рутины, затрат и чистой жертвы, связанной с рождением детей.
Кроме того, он утверждал, что в большинстве случаев, если бы наш интеллект правильно отвечал за выбор того, в кого влюбиться, мы бы выбирали людей, радикально отличающихся от тех, с которыми мы в конечном итоге.
Иллюстрация из
Печали юного Вертера , романа Иоганна Вольфганга фон Гёте, любимого знакомого Шопенгауэра, о опасностях любви. Но в конечном итоге мы вынуждены влюбляться не в тех, с кем мы поладим, а в тех, кого Воля-к-Жизни признает идеальными партнерами для производства того, что Шопенгауэр прямо назвал «уравновешенными детьми». мы в любом случае немного неуравновешены, думал он: мы слишком мужественны или слишком женственны, слишком высоки или слишком малы, слишком рациональны или слишком импульсивны. Если бы такие дисбалансы сохранялись или усугублялись в следующем поколении, человеческая раса в течение короткого времени погрузилась бы в странность.
Таким образом, Воля-к-Жизни должна подтолкнуть нас к людям, которые благодаря своему компенсирующему дисбалансу могут свести на нет наши собственные проблемы – большой нос в сочетании с носом-пуговицей обещает идеальный нос. Он утверждал, что невысокие люди часто влюбляются в высоких, а более женственные мужчины — в более напористых и мужественных женщин.
К сожалению, эта теория притяжения привела Шопенгауэра к очень мрачному заключению, а именно, что человек, который в высшей степени подходит для рождения уравновешенного ребенка, почти никогда (хотя мы не можем понять этого в то время, потому что у нас завязаны глаза волей) -к жизни) очень подходит для нас. «Нас не должны удивлять браки между людьми, которые никогда не были бы друзьями: любовь… бросается на людей, которые, кроме секса, были бы нам ненавистны, презираемы и даже отвратительны. Но воля вида настолько могущественнее, чем воля отдельных людей, что влюбленные обо всем забывают, обо всем недооценивают и навеки связывают себя с объектом страданий».
Способность Воли-к-Жизни преследовать свои собственные цели, а не наше счастье, может, согласно теории Шопенгауэра, особенно отчетливо ощущаться в тот довольно пугающий, одинокий момент сразу после оргазма: «Сразу после совокупления слышен дьявольский смех». .
Наблюдая за человеческим зрелищем, Шопенгауэру стало нас глубоко жаль. Мы совсем как животные, за исключением того, что из-за нашего большего самосознания мы еще более несчастны.
Есть несколько пронзительных пассажей, где он обсуждает разных животных, но особенно останавливается на кроте: чахлом чудовище, обитающем в сырых узких коридорах, редко видящем дневной свет и чье потомство похоже на студенистых червяков, но которое все равно делает все, что в его силах. способность выжить и увековечить себя.
Мы такие же, как они, и такие же жалкие: мы отчаянно движемся вперед, получаем хорошую работу, чтобы произвести впечатление на потенциальных партнеров, бесконечно размышляем о том, как найти Единственного (воображая, что они сделают нас счастливыми), и, в конце концов, ненадолго соблазняются кем-то достаточно долго, чтобы родить ребенка, а затем должны провести следующие 40 лет в страданиях, чтобы искупить свою ошибку.
Шопенгауэр красиво и комично мрачно рассуждает о человеческой природе: «Есть только одно врожденное заблуждение, и это представление, что мы существуем для того, чтобы быть счастливыми… Пока мы упорствуем в этом врожденном заблуждении… мир кажется нам полным противоречий. Ибо на каждом шагу, в большом и малом, мы должны испытать, что мир и жизнь вовсе не устроены для того, чтобы быть довольными. Вот почему на лицах почти всех пожилых людей запечатлено такое разочарование».
Шопенгауэр предлагает два решения проблем существования. Первый — для довольно редких личностей, которых он назвал «мудрецами».
Мудрецы героическими усилиями способны подняться над требованиями Воли-к-Жизни: они видят в себе естественные побуждения к эгоизму, сексу и тщеславию… и преодолевают их. Они преодолевают свои желания, живут одни (часто вдали от больших городов), никогда не женятся и подавляют свои аппетиты к славе и статусу.
В буддизме, указывает Шопенгауэр, этот человек известен как монах, но он признает, что лишь немногие из нас могут вести такую жизнь.
Второй и более доступный и реалистичный вариант — это как можно дольше заниматься искусством и философией, задача которых — держать зеркало в отражении бешеных усилий и несчастной суматохи, созданных во всех нас Волей-к- Жизнь. Возможно, нам не всегда удается подавить Волю-к-Жизни, но вечерами в театре или на прогулке с сборником стихов мы можем отстраниться от повседневности и смотреть на жизнь без иллюзий.
Искусство, которое больше всего любил Шопенгауэр, противоположно сентиментальному: греческие трагедии, афоризмы Ларошфуко и политическая теория Макиавелли и Гоббса. Такие произведения откровенно говорят об эгоизме, страдании, эгоизме и ужасах супружеской жизни – и выражают трагическое, достойное, меланхолическое сочувствие человеческому роду.
Вполне уместно, что собственная работа Шопенгауэра соответствовала его собственному описанию того, что философия и искусство должны делать в совершенстве. Он тоже глубоко утешает своим болезненно-горьким пессимизмом.