Александр Пушкин — Дубровский читать онлайн
12 3 4 5 6 7 …22
А.С.Пушкин
Дубровский
Том первый
Глава I
Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения. Никто не дерзал отказываться от его приглашения или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское. В домашнем быту Кирила Петрович выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе.
В одном из флигелей его дома жили 16 горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окна во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место. С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; но они тщеславились богатством и славою своего господина и в свою очередь позволяли себе многое в отношении к их соседям, надеясь на его сильное покровительство.
Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых и жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец; хотя и старинные приятели не всегда их избегали за исключением одного Андрея Гавриловича Дубровского. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии, был ему ближайшим соседом и владел семидесятью душами.
Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского, несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе, и Троекуров знал по опыту нетерпеливость и решительность его характера. Обстоятельства разлучили их надолго. Дубровский с расстроенным состоянием принужден был выйти в отставку и поселиться в остальной своей деревне. Кирила Петрович, узнав о том, предлагал ему свое покровительство, но Дубровский благодарил его и остался беден и независим. Спустя несколько лет Троекуров, отставной генерал-аншеф, приехал в свое поместие; они свиделись и обрадовались друг другу. С тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирила Петрович, отроду не удостоивавший никого своим посещением, заезжал запросто в домишко своего старого товарища. Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку.
Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол». Андрей Гаврилович качал головой и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки».
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай всё расстроил и переменил.
Раз в начале осени Кирила Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены были вперед на место, где Кирила Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая.
Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова. В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить.
Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил.
Возвратясь с гостями со псарного двора, Кирила Петрович сел ужинать и тогда только, не видя Дубровского, хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. Отроду не выезжал он на охоту без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решителя всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за столом, и доложил своему господину, что, дескать, Андрей Гаврилович не послушался и не хотел воротиться. Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова поскакал, Кирила Петрович встал из-за стола, отпустил гостей и отправился спать.
Читать дальше
12 3 4 5 6 7 .
..22
Краткое содержание Дубровский Александр Сергеевич Пушкин пересказ изложение по главам
А. С. Пушкин
Дубровский
Том первый
В одном из своих поместий живет Кирила Петрович Троекуров, богатый знатный барин, надменный самодур. Соседи во всём ему угождают и боятся. Сам Троекуров уважает только своего бедного соседа Андрея Гавриловича Дубровского, в прошлом своего товарища по службе. Троекуров и Дубровский оба вдовцы. У Дубровского сын Владимир, у Троекурова дочь Маша. Однажды Троекуров показывает гостям, среди которых находится и Дубровский, псарню. Дубровский неодобрительно отзывается об условиях жизни слуг Троекурова по сравнению с собаками. Один из псарей, обидевшись, заявляет, что «иному барину неплохо было бы променять усадьбу на собачью конуру» у Троекурова.
Оскорблённый Дубровский уезжает, посылает Троекурову письмо с требованием извинений и наказания псаря. Троекурова не устраивает тон письма.
Дубровский быстро угасает. Нянька Егоровна письмом уведомляет о случившемся Владимира, корнета, выпускника Кадетского корпуса. Владимир получает отпуск и отправляется к отцу в деревню. На станции его встречает кучер Антон, который уверяет молодого барина, что крестьяне будут ему верны, так как не хотят переходить к Троекурову.
Больной Дубровский не в состоянии дать сыну чётких разъяснений относительно дела о передаче имения. Срок подачи апелляции истекает, Троекуров законно вступает во владение Кистенёвкой. Сам Кирила Петрович чувствует себя неудобно, жажда мести его удовлетворена, и он понимает, что поступил с Дубровским не по справедливости. Троекуров отправляется к Дубровскому, решив помириться и вернуть старому другу его законное владение. Когда стоящий у окна Дубровский видит подъезжающего Троекурова, его разбивает паралич. Владимир посылает за врачом и велит выгнать Троекурова. Старый Дубровский умирает.
После похорон отца Владимир застаёт в кистенёвском имении судебных чиновников и заседателя Шабашкина: дом передают Троекурову. Крестьяне отказываются переходить к чужому барину, угрожают чиновникам, наступают на них. Владимир успокаивает крестьян. Чиновники остаются в доме ночевать. Владимир, не желая, чтобы дом, где он провёл своё детство, достался Троекурову, распоряжается сжечь его, полагая, что двери не заперты и чиновники успеют выскочить.
Троекуров лично проводит дознание, почему сгорело имение. Выясняется, что виновник пожара — Архип, но и на Владимира падает подозрение. Вскоре в окрестностях появляется шайка разбойников, грабящая помещичьи усадьбы и сжигающая их. Все решают, что предводитель разбойников — Владимир Дубровский. Впрочем, поместье Троекурова разбойники почему-то не трогают.
История Маши Троекуровой: Маша выросла в уединении, читая романы. У Кирилы Петровича воспитывается Саша, его сын от гувернантки. Для него Троекуров выписывает молодого учителя-француза Дефоржа. Однажды Троекуров ради забавы вталкивает учителя в комнату с медведем. Француз, не растерявшись, стреляет и убивает зверя, чем производит большое впечатление на Машу. Троекуров уважает учителя за храбрость. Француз начинает давать девушке уроки музыки. Вскоре Маша в него влюбляется.
1 октября, в день храмового праздника, к Троекурову съезжаются гости.
Антон Пафнутьевич Спицын опаздывает, объясняет, что опасался разбойников Дубровского (именно он показал под присягой, что Дубровские незаконно владеют Кистенёвкой). У самого Спицына с собой большая сумма денег, которую он прячет в особом поясе. Исправник божится, что поймает Дубровского, так как у него есть список примет разбойника, впрочем, по замечанию Троекурова, под список этих примет может подойти очень много людей. Помещица Анна Савишна уверяет, что Дубровский справедлив. Узнав, что она отправляет сыну в гвардию деньги, не ограбил её. Троекуров заявляет, что в случае нападения справится с разбойниками своими силами и рассказывает гостям о подвиге Дефоржа. Спицын просит Дефоржа ночевать с ним в одной комнате, так как он боится ограбления. Ночью Дефорж, оказавшись переодетым Дубровским, отнимает у Спицына деньги и запугивает его, с тем, чтобы Спицын не выдал его Троекурову.
Автор возвращается к тому, как Дубровский познакомился с французом Дефоржем на станции, предложил ему 10 тыс.
в обмен на документы и рекомендательное письмо к Троекурову. Француз с радостью согласился. В семье Троекурова «учителя» все полюбили: Кирила Петрович за смелость, Маша «за усердие и внимание», Саша «за снисходительность к шалостям», домочадцы «за доброту и щедрость».
Во время урока учитель передаёт Маше записку с просьбой о свидании в беседке у ручья. Владимир открывает девушке свое настоящее имя, уверяет её, что больше не считает Троекурова своим врагом благодаря Маше, в которую влюблён. Объясняет, что вынужден скрыться. Предлагает девушке свою помощь в случае несчастья. Вечером к Троекурову приезжает исправник, чтобы арестовать француза-учителя: опираясь на показания Спицына, он уверен, что учитель и Владимир Дубровский — одно лицо. Учителя в имении не обнаруживают.
В начале следующего лета в имение по соседству с Троекуровым приезжает хозяин — князь Верейский, англоман лет 50. Верейский близко сходится с Кирилой Петровичем и Машей, ухаживает за девушкой, восхищается её красотой.
Верейский делает предложение. Троекуров его принимает и приказывает дочери выходить за старика. Маша получает письмо от Дубровского с просьбой о свидании.
Маша встречается с Дубровским, который уже знает о предложении князя. Предлагает «избавить Машу от ненавистного человека». Та просит пока не вмешиваться, надеется сама переубедить отца. Дубровский надевает ей на палец кольцо. Если Маша положит его в дупло дуба, через которое они обменивались письмами, это будет ему сигналом, что девушке нужна помощь.
Маша пишет письмо Верейскому с просьбой отступиться, но тот показывает письмо Троекурову, и они решают ускорить свадьбу. Машу запирают, но она просит Сашу опустить кольцо в дупло дуба. Выполнив просьбу сестры, Саша застаёт рыжего мальчишку возле дуба, решает, что тот хочет украсть кольцо. Мальчишку приводят на допрос к Троекурову, он не сознается в своей причастности к переписке влюбленных. Троекуров отпускает его.
Машу наряжают в свадебное платье, везут в церковь, где происходит обряд венчания Маши и Верейского.
На обратном пути перед каретой появляется Дубровский, предлагает Маше освобождение. Верейский стреляет, ранит Дубровского. Маша отказывается от предложенной помощи, поскольку она уже обвенчана.
Стан разбойников Дубровского. Войска начинают облаву, солдаты окружают повстанцев. Разбойники и сам Дубровский храбро сражаются. Понимая, что они обречены, Дубровский распускает шайку. Никто его больше не видел.
The Land Was Theys Гертруда В. Дубровски — электронная книга
электронная книга385 страниц10 часов
Рейтинг: 0 из 5 звезд
()
Сельская еврейская жизнь в одной общине
Земля принадлежала им рассказывает о Фармингдейле, штат Нью-Джерси, общине еврейских фермерских общин в Соединенных Штатах, созданной с помощью Еврейского сельскохозяйственного общества. 50-летняя история Фармингдейла дает представление о трудностях, проблемах и удовлетворении жизни сельских евреев в одной общине.
Начиная с 1919 года, община выросла вокруг небольшого городка Фармингдейл, когда две еврейские семьи объединили свои ресурсы для создания фермы.
Сообщество постепенно развивалось по мере того, как люди, не связанные родственными отношениями, не имеющие предыдущего опыта работы на ферме, осели, а затем создали учреждения и организации, необходимые им для поддержания их еврейской жизни. К 1945 году Фармингдейл был одним из ведущих сообществ по производству яиц в Соединенных Штатах и в значительной степени способствовал репутации Нью-Джерси как «корзины для яиц Америки».
«Земля принадлежала им» составлен на основе жизнеописаний 120 фермеров, личного опыта автора, а также различных частных и общественных документов и документов. Это кусочки, из которых складывается полная картина единой еврейской крестьянской общины.
Пропустить карусель
Связанные категории
Пропустить карусель
Отзывы к The Land Was Theys
Рейтинг: 0 из 5 звезд0003
Предисловие к книге
Земля принадлежала им — Гертруда В. Дубровски
Алфавитный указатель
Предисловие / 04 песчинка мира в дикой природе цветок.
По сути, Блейк напоминает нам, что, внимательно исследуя маленький уголок мира, мы узнаем очень много обо всем космосе.Я пытался исследовать историю американских еврейских фермеров на примере Фармингдейла, штат Нью-Джерси, общины еврейских фермеров-иммигрантов, в которой сформировалась моя собственная история. Это лишь одна из многих таких сельских еврейских общин, созданных в двадцатом веке в различных частях страны. То, что этим сообществам уделялось мало внимания со стороны ученых, не означает, что они незначительны.
Истории общин являются строительными блоками, из которых в конечном итоге может быть построена подлинная история американских евреев. Они обеспечивают основу для сравнительного анализа, необходимого для понимания того, как этнические группы населения структурируют себя в рамках более широкой культуры.
На уровне общин можно увидеть социальную, экономическую, политическую, культурную и даже религиозную аккультурацию еврейских иммигрантов. Но было очень мало подробного анализа еврейского и иудейского опыта в небольших общинах и мало доступного исходного материала по сельской истории американских евреев.
У нас нет достоверных данных о расселении иммигрантов во внутренних районах Америки, нет надежных оценок того, сколько иммигрантов покинуло городские центры и перебралось в сельскую местность; мало что известно и об их сообществах, многие из которых уже бесследно исчезли.
Если мы когда-либо собираемся построить подлинную и сбалансированную историю американского еврейского опыта, необходимо приложить серьезные усилия для документирования того, как евреи живут и жили в сельской местности и небольших городах нашей страны. Нам нужно найти людей, у которых был такой опыт, записать их истории и собрать все документы, которыми они готовы поделиться. Необходимо немедленно приступить к этой работе. Сельские общины претерпевают радикальные изменения; многие уже исчезли, а люди, жившие в них, стареют. Наследники и потомки имеют слабое представление об исторической ценности памятных вещей, которые они выбрасывают, когда заселяют поместья.
В окрестностях небольшого городка Фармингдейл в центральной части Нью-Джерси еврейские иммигранты, не имевшие предыдущего опыта работы на ферме, основали небольшие семейные фермы и сделали Нью-Джерси одним из ведущих штатов Америки по производству яиц.
Он стал известен как корзина для яиц Америки и как колыбель еврейского фермерского движения.
Без других исследований для сравнения мы не можем знать, насколько Фармингдейл типичен для сельских еврейских общин в Америке. Что можно сказать, так это то, что он имеет определенное сходство с некоторыми другими в Нью-Джерси, с Перринвиллем, Флемингтоном, Томс-Ривер, Джексоном и Северным Брансуиком, и это лишь некоторые из них.
Как и они, еврейская община в Фармингдейле постепенно росла по мере того, как люди, ранее не знавшие друг друга, осели, а затем создали институты и организации, необходимые им для поддержания их еврейской жизни. Хотя социальное взаимодействие между анклавами Нью-Джерси было ограниченным, особенно до появления автомобиля, изолированные поселения, по-видимому, имели схожие внутренние структуры. И все они имели солидную историю во времени; Фармингдейл прожил более пятидесяти лет.
Сегодня оказывается, что американская экономика больше не может поддерживать малые семейные предприятия любого рода.
Мелкий семейный фермер, как и мелкий предприимчивый лавочник или ремесленник, вытесняется. Это больше или меньше
для слишком многих, и образ жизни исчезает. Испытывая напряжения перехода, люди пытаются найти свое собственное человеческое место в технологическом, индустриальном мире, в котором они не чувствуют себя комфортно. Послабление мелких семейных фермеров оставило у многих чувство вытеснения, отчуждения и разочарования.
Фермеры Фармингдейла, пережившие трудный переходный период, теперь либо на пенсии, либо заняты совершенно другим видом экономической деятельности. Их Общественный центр и их организации больше не существуют. Несколько человек стали непомерно богатыми в своей новой жизни за пределами фермы. Тем не менее, никто из опрошенных не сожалеет о годах, проведенных в Фармингдейле. Судя по их воспоминаниям, ферма обогащала их во всем, кроме денежного. А общественная жизнь давала то, что нельзя было купить ни за какие деньги. Это дало им большую семью, яркое интеллектуальное сообщество и чувство связи с обоими.
Они считают это важным аспектом своего опыта. О других своих достижениях они почти не говорят.
Земля принадлежала им объединяет документальные источники, личный опыт и истории жизни более 120 опрошенных людей. Моя работа началась с осознания того, что община Нью-Джерси, в которой я вырос, Фармингдейл, находится в состоянии упадка, и ее история может быть безвозвратно утеряна, если я или кто-то другой не приложит усилий для ее сохранения. Я начал с интервью с самыми старыми поселенцами. Все приведенные интервью были взяты и записаны в период с 1975 по 1980 год.
Каждое интервью было для меня замечательным опытом. Я связался с людьми, которые в ходе сеанса сбросили маски и ограничения и старались быть максимально честными. Я не могу сказать, что их описания событий были полностью точными. Память о прошлом часто романтична и всегда предвзята. Кто из нас может быть абсолютно объективным в своем жизненном опыте? Некоторые воспоминания часто были настолько болезненными для говорящего, что мне казалось, что я вторгаюсь на запретную территорию.
Иногда я становился просто ухом, невинным репортером, нуждающимся в наставлениях свидетеля, пережившего чистилище. Выжившие в Холокосте настаивали на том, чтобы говорить по-английски, потому что хотели облегчить мне жизнь. Они кратко рассказали о своем опыте работы на ферме, а затем, почти не осознавая этого, соскользнули на идиш и погрузились в темный мир, который они носят с собой каждый день. Дважды я спрашивал, могу ли я вернуться, чтобы узнать остальную часть истории, потому что я не мог больше слушать.
Поскольку я вырос в сообществе, у меня была некоторая основа для проверки ответов на мои вопросы. Когда я распознал причудливую интерпретацию событий, при которых я присутствовал, я перефразировал свой вопрос, задал другой, а затем вернулся к первоначальной теме. Часто говорящий был таким же хитрым, как и я, и настаивал на своем ответе, который, возможно, не имел никакого отношения к моему вопросу. Я также знал, что были те, кто хотел доставить мне удовольствие, говоря мне то, что, по их мнению, я хотел услышать.
Таковы проблемы устной истории.
Независимо от того, как субъекты интерпретировали прошлое, они заслуживают того, чтобы их услышали, и в каждой версии есть доля правды. Это я знаю. По общему признанию, я скептически отнесся к тому, что кто-то рассказывал об отдельном событии — оно могло произойти, а могло и не произойти. Если несколько человек сообщали об одном и том же инциденте, я был уверен, что это произошло.
Я просматривал газеты, анализировал письма и журналы, просматривал сельскохозяйственные документы в поисках подтверждения памятных событий. Однако эти традиционные источники, хотя и в печатной или рукописной форме, также не всегда точны и полны. Например, полдюжины информаторов рассказали мне, что видели, как клан в белых одеждах маршировал мимо домов новых поселенцев, и что клан сжег крест напротив Еврейского общинного центра, как только он был завершен в 1919 году.29. Просматривая местные газеты с 1920 по 1940 год, я нигде не нашел упоминания о Ку-клукс-клане.
Я лично никогда не видел Клан в действии. Но достаточно свидетелей подтвердили показания, чтобы убедить меня, что это имело место.
При абстрагировании материала интервью я попытался выбрать типичные случаи и слова, которые отражают общие чувства и передают уникальную личность говорящего. Но слова на странице далеки от тех, которые рождаются в душе и выражаются через тело говорящего.
Сельская Америка расширила воображение фермеров и предоставила возможности, о которых раньше и не мечтали. Идея земли — собственности, управления и потенциала — звучала столько раз, что трудно было не заметить ее значение для народа, родившегося в Восточной Европе и не имевшего возможности владеть землей. Во время интервью я улавливал их волнение, и когда дни или месяцы спустя я писал их слова, я мог слышать и видеть человека мысленным взором. Когда Луи Биалли, например, сообщил о своей реакции — Земля была моей. Куда бы я ни ступил, моя клубника, моя кукуруза, мое дерево, все, что я посадил своими руками
— он был оживлен, эмоционален, его глаза были полны гордости.
Читатель слов, далекий от человека и места, не имеет моей памяти, чтобы дополнить картину.
Если читатели могут понять некоторые стихи, это заслуга опрошенных людей; если слова на странице кажутся лишенными жизни, то это из-за моих ограничений.
Ленты были просмотрены и проанализированы на предмет шаблонов ответов. Я не пытался подробно анализировать процесс, посредством которого отдельные люди становились фермерами, или экономический успех или неудачу либо этого сообщества, либо земледелия в Нью-Джерси в целом. Достаточно сказать, что еврейские фермеры в Америке и особенно в Нью-Джерси были активны во всех отраслях сельского хозяйства и превратили птицеводство в крупную отрасль сельского хозяйства США, механизировав промышленность, выводя цыплят с заднего двора и производя яйца. еще одна товарная культура для ферм.
На следующих страницах фермеры Фармингдейла рассказывают, кем они были, откуда пришли, как жили, что ценили и как помнят пережитое. Их свидетельство дает представление о трудностях, проблемах и радостях сельской еврейской жизни в одной общине.
Точно так же, как я пытался взглянуть на историю американских еврейских фермеров на примере одной фермерской общины, я исследую свою собственную жизнь человека, выросшего в Фармингдейле. Мои воспоминания — это ресурс, который я использовал в своей работе, и я включил свою собственную историю как расширенную историю семьи, которую я знал лучше, чем кто-либо другой.
Рассказывая свою историю, я пытался подобрать анекдоты, иллюстрирующие озабоченность и нравы общества и то, как они повлияли на мою личную жизнь. Получить такой материал от информаторов, истории жизни которых я записал на пленку, мне было невозможно.
В каком-то смысле жизнь общества и жизнь моей семьи параллельны. Выросший в Фармингдейле, я тосковал по другому миру и поклялся уехать, как только смогу. Вместо этого я вышла замуж за сына фермера, поселилась на ферме, выращивала кур и участвовала в общественных учреждениях и мероприятиях. Я остался, наблюдая смерть друзей, семьи и сообщества. Я видел крах экономики фермы, видел, как переезжают соседи, и в конце концов ушел сам.
Я вернулся, чтобы записать историю.
В работе мне повезло, что меня поддержали многие друзья и знакомые. Во-первых, я благодарю все 120 семей, с которыми я беседовал, за то, что они открыли мне свои двери, сердца и разум. Они были приветливы, добры и щедро делились своими воспоминаниями и памятными вещами. Некоторых я знал практически всю жизнь; другие стали друзьями после интервью. К сожалению, по крайней мере четверть моей выборки скончалась с тех пор, как я провел время, разговаривая с ними. Для некоторых я был последним человеком, с которым они говорили о важной главе своей жизни. Один человек умер на следующий день после того, как я взял у него интервью.
Я также хочу выразить признательность за поддержку нескольким другим людям из числа тех, кто помогал. Линда Оппенгейм работала над этим проектом с самого начала. Она систематизировала материалы в коллекции Фармингдейла и проиндексировала все кассеты и этот том. Не фермер, она стала другом всех опрошенных фермеров.
Лиллис Колтон создала целостный архив из огромной мешанины бумаг и документов. Сильвия Орр, которая также выросла в Фармингдейле, прочитала всю рукопись, внесла много полезных советов и внесла семейные памятные вещи в коллекцию Фармингдейла. Фанни Печеник читала и критиковала части книги. Ширли Стейн, психолог и мой замечательный друг, помогла мне понять некоторые многослойные значения отрывков из моих интервью. И, настаивая на том, что моя работа имеет большую ценность, она помогала мне в периоды одиночества и разочарования. Бенджамин Дубровски, мой младший сын, активно поддерживал эту работу и благодаря ей частично проникся атмосферой своего прежнего сообщества.
Салли Дэвидсон помогла организовать выставку фотографий из архива. Авраам Пек, исполнительный директор Американского еврейского архива, проявил живой интерес к моей работе, устроил расширенную выставку фотографий под названием «Американский еврейский фермер,
» и опубликовал сопроводительный каталог. Бернард Буш, исполнительный директор Исторической комиссии Нью-Джерси, был одним из первых, кто осознал важность этой работы, и постоянно поддерживал ее.
Наконец, я хочу поблагодарить рабочий комитет DOCUMENTARY III, некоммерческой организации, созданной для отслеживания сельской этнической истории в Нью-Джерси: Аллена и Арианну Кассоф, Сидни Троя, Барбару Сассон, Минди Берман, Марион Манк, Питера и Лизу Чиффра, и, конечно же, Сидни Грей, мой муж. Мы все обогатили свою жизнь проделанной работой, и мы надеемся, что и другие тоже обогатятся.
ВведениеЕврейское сельское хозяйство в Америке
Еврейское сельское хозяйство в Америке — это история упорных усилий и борьбы, неудач и успехов. Первые усилия, предпринятые еврейскими иммигрантами и благонамеренными еврейскими учреждениями, организациями и отдельными лицами, которые хотели помочь им основать фермерские колонии, в значительной степени потерпели неудачу. Таким образом, многие, кто приехал в Америку с мечтами стать фермерами, были вынуждены отказаться от этой идеи. Тем не менее, мечта сохранилась среди небольшого числа тех, кто проявил настойчивость и в конце концов добился успеха.
В двадцатом веке еврейские фермеры успешно интегрировались в американское сельское хозяйство и повлияли на его практику. Они были пионерами в птицеводстве, что сделало его важным элементом американского сельского хозяйства; они экспериментировали с генетическим разведением домашнего скота; они разработали вакцины против болезней животных; они выращивали новые сорта пшеницы и других злаков; у них были образцовые фруктовые сады, виноградники и овощные фермы. Мало кто в Америке знает об этой истории.
Рассказывая о вкладе иммигрантов, американский историк сельского хозяйства Теодор Салутос говорит, что по разным причинам историки преуменьшают роль иммигрантов в развитии нашего сельского хозяйства. Частично это можно объяснить нашим провинциализмом и незнанием иностранных языков, но, вероятно, в большей степени это связано с нашим отношением к делу.
¹ Сам Салутос в своем обзоре не упоминает еврейского фермера.
Если роль фермера-иммигранта в Америке преуменьшалась, то роль еврейского фермера-иммигранта практически игнорировалась, а общины, которые они основали в сельской местности Америки, по большей части неизвестны.
Хотя это вообще не понятно, попытки и планы на колонизируют
евреев, проживающих в Соединенных Штатах с конца восемнадцатого века. В девятнадцатом веке городские американские евреи усердно трудились над созданием фермерских колоний, которые могли бы принять новых иммигрантов из России. Хотя усилия в основном не увенчались успехом, возникшие недолговечные колонии послужили образцом для более поздних иммигрантов, которые поселились на этой земле и создали небольшие еврейские общины по всей территории Соединенных Штатов.
Первое упоминание о еврейской фермерской колонии в Америке относится к 1783 году, когда в анонимном письме президенту Континентального конгресса предлагалось поселить на этой земле две тысячи евреев. Сначала считалось, что оно было написано немецким евреем, но с тех пор было доказано, что это была попытка христианского автора продемонстрировать своим собратьям необходимость предоставления евреям полной эмансипации.
² Предположение в письме остается более загадочным, чем его авторство, потому что в 1783 году общее число евреев в Америке не могло намного превышать двух тысяч, предложенных для поселения.
В 1819 году была предпринята еще одна попытка поощрения еврейской эмиграции. Уильям Дэвид Робинсон, крещеный пресвитерианин из Филадельфии, распространил среди богатых евреев Лондона документ, озаглавленный «Мемуары, адресованные представителям еврейской религии в Европе», по вопросу об эмиграции и поселении в одной из наиболее приемлемых частей Великобритании. Соединенные Штаты Северной Америки.
Представленные как инвестиционное предложение, мемуары содержали план создания еврейских сельскохозяйственных поселений вдоль рек Миссисипи и Миссури, чтобы побудить евреев эмигрировать из Европы. Какое влияние этот план оказал на лондонских евреев, неизвестно, но сам план представляет собой пример того, как американские христиане пытались побудить евреев приехать в Америку. Пропагандируя продажу земли, автор эксплуатирует старый стереотип еврея как городского жителя, избегающего сельскохозяйственных занятий.
Образование и общие привычки евреев по всей Европе закрепили их в торговых городах и поселках. . . . Некоторые из них приобрели большое состояние и живут в роскошной роскоши, но даже эти немногие настолько привыкли управлять денежными операциями Европы, что считают это единственным подходящим театром, на котором они могут существовать и процветать. . . . Некоторая часть, однако, преодолела это предубеждение, и, следовательно, те евреи, которые эмигрировали через Атлантику, в целом принадлежали к богатому классу, и в Соединенных Штатах были вынуждены заниматься теми же занятиями, что и в стране. откуда они пришли. . . . Очень редко мы находим среди них ремесленников, и еще реже можно увидеть кого-либо из них, занимающихся земледелием или сельскими занятиями.
. . . Каким бы плачевным ни было положение беднейшего класса евреев в Европе, мы видим, что они занимаются самыми низкими операциями. . . вместо обработки земли. Этот . . . по-видимому, является следствием неопределенности их социального и политического существования и вытекающих из этого привычек, в которых они, к несчастью, воспитываются.
³
Робинсон признает властные трудности
, которые удержали еврея от земледелия, но он не может полностью скрыть своего миссионерского рвения, предполагая, что сельское хозяйство возвысит евреев к положению в обществе, которого они не имели на протяжении многих веков. Единственной трудностью в реализации настоящей схемы является обычная склонность евреев заниматься другими занятиями, кроме земледелия.
Однако Робинзон предсказывает, что если бы евреи были перемещены в другую землю, улыбающуюся страну,
они тогда смогли бы есть плоды деревьев, посаженных своими руками, и сцена изменилась.
⁴
План Робинсона предусматривал бесплатную доставку эмигрантов из Европы в Новый Орлеан с размещением каждого по определенное количество акров, в кредит на определенное количество лет,
и обеспечение их орудиями земледелия. Таким образом он предвидит, что и политическое, и моральное положение евреев улучшится, ибо они вступят в пользование гражданскими правами, и для предотвращения преступлений нет более безопасного средства, чем исправить несчастье.
Наконец, Робинсон предвидит 
распространение еврейского земледелия в американских лесах; Еврейские города и деревни, украшающие берега Миссисипи и Миссури, а также ремесла, торговля и производство будут развиваться в этом новом поселении с такой же скоростью, как и во всех других сельскохозяйственных районах Соединенных Штатов.
Еще один стимул для инвестиций лондонских еврейских финансистов предлагает Робинсон в сноске: Евреи помогут Америке, как они помогли другим странам. Поскольку Бразилия обязана им [евреям] своим первым урожаем [евреи были первыми, кто возделывал эту колонию],
так же будет и Америка. ⁵
Озабоченность американцев моральным состоянием евреев или попытки объяснить еврейские моральные упущения выдают любопытную двойственность по отношению к евреям, которых поощряли к иммиграции сюда. В редакционной статье 1820 г. Niles Weekly Register , автор приводит доводы в пользу необходимости устранения ограничений на занятие должностей из конституции Мэриленда, которые существенно затронули евреев и другие меньшинства.
Хотя он призывает к более либеральной политике, в печати он также задается вопросом, почему большинство стран отказывают евреям в правах, предоставленных другим. Прибегая к старому стереотипу, он заключает: Должна быть какая-то моральная причина, чтобы произвести этот эффект. В целом их интересы не отождествляются с интересами сообществ, в которых они живут . . . они не будут сидеть и работать, как другие люди, — они ничего не создают и являются простыми потребителями. Они не будут возделывать землю . . . предпочитая жить своим умом в делах и действуя так, как будто у них нигде нет дома.
⁶
В это же время в Европе и Америке были созданы миссионерские общества для поощрения еврейской эмиграции. Nordamerikanische Kolonizationgesellschaft было организовано в Штутгарте в 1818 году. ⁷ В Америке одна организация обратилась к христианам с просьбой о финансировании расселения эмигрировавших евреев на этой земле. Явная цель состояла в том, чтобы сделать евреев лучше и нравственнее, дав им орудия труда
и все необходимые инструкции.
Первоначально называвшаяся Обществом евангелизации евреев, организация была лишена хартии штата Нью-Йорк, потому что Прозелитизм граждан запрещен Конституцией.
⁸ Изменив свое название на Американское общество улучшения положения евреев, оно было учреждено 14 апреля 1820 года и пользовалось поддержкой некоторых выдающихся американцев. Джон Куинси Адамс был одним из вице-президентов.⁹ Приняв стереотип еврея, общество заявило в своем уставе, что его цель состоит в том, чтобы помочь евреям стать умными, респектабельными и полезными членами Общества
и превратить их из 0054 неустроенные и коммерческие привычки
ответственны за их хищнические наклонности.
Эта цель должна была быть достигнута путем создания сельскохозяйственных поселений в Америке для евреев из Европы. На фермах они получали инструкции по сельскому хозяйству и Евангелиям Нового Завета, что приводило к обращению. Не только евреи стали бы лучше и нравственнее, но и спаслись бы их души. Это была прибыль, которую христиане могли ожидать от своих вложений.
К 1823 году общество работало в полную силу. Его директор и главный сборщик средств, Джозеф Фрей, крещеный еврей, ранее живший в Лондоне, был занят, путешествуя по стране, проповедуя проповеди о евреях от Джорджии до Мэна и собирая деньги. Тем не менее, первый опубликованный отчет в 1823 году показывает, что 90 054 они не могли начать свои операции из-за отсутствия евреев. ¹⁰ В конце концов общество основало две фермы в округе Вестчестер. Первый, в 1825 году, через год был заброшен; второе, основанное в 1827 г., просуществовало до 1835 г. К 1855 г. общество привлекло менее пятидесяти новообращенных, и его деятельность была прекращена.¹¹
Возможно, самое ясное заявление о поощрении еврейской иммиграции содержится в редакционной статье Commercial Advertiser , 16 октября 1822 г., в которой выражается надежда на то, что богатство и предприимчивость евреев будут большим вспомогательным средством для коммерческого и производственные, если не сельскохозяйственные, интересы Соединенных Штатов.
Редакция также указывает на преимущество, которое Америка предлагает евреям.
Новое поколение, родившееся в более просвещенные времена и получившее образование, было бы свободно от тех заблуждений, которыми обычно проникнуты евреи, и приобщившись к благам свободы, имело бы все побуждения стать полноценными членами общества. Терпимость и кротость, на которых основана христианская религия, окажут влияние на заброшенных детей Израиля. Мы не удивимся, если взгляды, которые будут распространены перед ними, приведут к ценной эмиграции этих людей. ¹²
Коммерческий рекламодатель пытался заручиться помощью Мордехая Мануэля Ноя в целях поощрения иммиграции. В письме, отправленном Ною, автор пишет: 90 054 Вы бы . . . обязывайте нас, предлагая такое количество лиц, которые могут стать членами нашего общества. . . ВОЗ . . . установил бы с нами постоянную переписку о средствах содействия эмиграции европейских евреев в Соединенные Штаты и о том, как такая эмиграция может быть связана с благополучием тех, кто может быть расположен покинуть страну, где им нечего искать, кроме бесконечное рабство и угнетение.
¹³
Ной был ярким, даже ярким американским журналистом, государственным деятелем, драматургом и лидером еврейской общины. В 1825 году, после поражения Наполеона и новых вспышек антисемитизма в Европе, он задумал план создания еврейского государства на Гранд-Айленде, штат Нью-Йорк, в качестве убежища для преследуемых евреев, где они могли бы одновременно заниматься сельским хозяйством и развивать недвижимость. . План так и не пошел дальше закладки краеугольного камня Арарата, будущей колонии. В течение многих лет камень оставался единственным напоминанием о мечте, пока не нашел дом в музее Буффало. Впоследствии Ной призвал евреев вернуться в Палестину, и его называли американским предшественником сионизма. ¹⁴
Первая еврейская фермерская колония в Америке была основана в округе Алчуа, штат Флорида, в 1820 году под руководством Моисея Элиаса Леви, и к 1832 году там поселились пятьдесят семей. Но отсутствие надлежащих условий обескуражило поселенцев, которые вернулись в свои прежние дома в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Делавэре.
¹⁵
В 1837 году тринадцать еврейских семей попытались основать фермерскую колонию под названием Шалом в Варварсинге, штат Нью-Йорк. После пяти лет борьбы они продали свое имущество и переехали. В том же году группа недавно прибывших немецких еврейских иммигрантов инициировала сельскохозяйственный проект. Организация, известная как Association Zeire Hazon, обратилась за поддержкой к сообществу, чтобы основать фермерское поселение в западных прериях, обширная территория которых предоставляла неограниченные возможности для первопроходцев.
Еврейское земледелие на Западе впоследствии стало темой для американских евреев. В 1843 году Уильям Ренау призвал к созданию еврейского колонизационного общества. Агент, отправленный на запад, чтобы найти подходящее место для еврейской колонии, купил участок земли в Шаумбурге, недалеко от Чикаго, и доложил в Нью-Йорк: Чикаго открывает перспективу большого коммерческого будущего и земли вокруг него, которые течет молоком и медом, особенно приспособлен для земледельцев.
¹⁶ Те немногие евреи, которые ответили, поселились в деревнях вокруг Чикаго, где они совмещали сельское хозяйство с интересами малого бизнеса. Бизнес преуспел и улучшился гораздо быстрее, чем сельское хозяйство, и в конечном итоге потенциальные фермеры были поглощены городским Чикаго. 
Эти ранние попытки евреев заниматься сельским хозяйством, какими бы незначительными они ни были, показывают, что почти с самого начала их прибытия в Америку определенный процент стремился обосноваться на земле. Однако стереотип еврея как городского жителя сохранялся. Обычно бесплатная редакционная статья в Washington Sentinel от 1854 года восхваляет еврейский характер за его самодостаточность, но выражает те же чувства, что и другие. «Привычка к стяжательству, которая кажется естественной, но которая может быть результатом угнетения, все еще цепляется за них. Они редко занимаются профессиями. Они редко обращают свое внимание на политику. Они редко возделывают землю.
Нравится предварительный просмотр
Страница 1 из 1
Лайка
Автор: Ник Абадзис, Иллюстрации автора
Nook, Fixed LayoutTrade PaperbackTrade PaperbackePub, Fixed LayoutKindle, Fixed LayoutFormat
Об этой книге
Лауреат премии Эйснера: Лучшее издание для подростков | Номинант на премию Эйснера: Лучшая работа, основанная на реальных событиях
Лайка была брошенным щенком, которому суждено было стать.
.. Номинант на премию Эйснера: лучшая работа, основанная на реальности
Лайка была брошенным щенком, которому суждено было стать первым космическим путешественником Земли. Этот графический роман рассказывает о ее путешествии.
Ник Абадзис мастерски сочетает вымысел и реальность в переплетенных историях трех захватывающих жизней. Наряду с Лайкой есть Королев, когда-то политзаключенный, а ныне ведущий инженер космической программы Советского Союза, и Елена, лаборант, ответственная за здоровье и жизнь Лайки. Этот интенсивный треугольник воспроизведен с идеальной эмоциональностью классики, такой как 9.0049 Из-за Уинна Дикси , Шайло и Старого крикуна .
Абадзис оживляет поворотный момент в современной истории, проливая свет на скрытые моменты глубокой человечности за историей.
Выходные данные Издательство
Первый Второй
ISBN
9781466831452
Руководство по чтению
В Новостях
«Следуя истории всей жизни отважной собаки Лайки» онгрел, живущий в улицы к трагической гибели ее собачьего компаньона, плену в правительственной лаборатории, ее милым отношениям с непоколебимой смотрительницей Еленой и ее трагической роковой миссии.
Сильные связи между Лайкой (переименованной в честь ее породного типа) исключительно четко определены; на самом деле, Лайка способна коснуться жизни каждого персонажа, даже самого эмоционально безразличного, стремящегося к социальной лестнице российского политика. Демонстрируя жестокость и печаль ее жизни, стремление Лайки быть любимой отдается эхом, а сильная связь между мужчиной или женщиной и его лучшим другом звучит на каждой странице ее путешествия. Поразительная палитра земных тонов сочетается с убедительной исторически вымышленной прозой — светлый шедевр, наполненный пафосом и остротой. (послесловие, библиография, примечание автора) (Графический роман. Ю.А.)» —
«Когда большинство людей думают о космической программе, на ум приходят образы стойких астронавтов с ясными глазами, ревущих в небо на ракетах судьбы, а не собаки Лайки. Собака-хаски-самоед, пойманная на улице и вовлеченная в российскую космическую программу, Лайка стала в ноябре 1957 года первым разумным существом, покинувшим орбиту Земли внутри спутника «Спутник-2».
«Раньше книг о мертвых собаках было пруд пруди.
Было время, когда ребенок не мог войти в книжный магазин без того, чтобы его не ударили по голове «Старым крикуном», не расцеловали «Саундером» и не избили по-королевски «Где растет красный папоротник». Однако в последнее время собаки умирают не так часто, как все это. Вы, вероятно, могли бы придумать какое-нибудь великолепное социологическое объяснение этому, сославшись на изменения в политическом и эмоциональном ландшафте нашей великой нации, ведущие к уменьшению числа умерших литературных щенков, но, на мой взгляд, хорошую историю о мертвой собаке написать так же трудно, как оригинал статьи о Моби Дике. Что тут еще можно сказать? Лучший друг человека умирает, и всем становится плохо. В этой измученной культуре потребуется довольно твердая рука, чтобы найти способ написать историю о мертвой собаке, которая глубоко тронет нас. Сам не собачник, сегодня обращаю ваше внимание на Ника Абадзиса. Я не знаю, как он это сделал. Лайка, самая известная в мире настоящая мертвая собака (на втором месте: мертвая собака Помпеи), теперь представлена нам в формате графического романа.
Хотя я предпочитаю кошек насквозь, роман Лайка вырывает ваше сердце из груди и начинает танцевать тарантеллу на останках. Лучшие графические романы — это те книги, истории которых нельзя было рассказать иначе. Лайка имеет такую честь. Ее история была больше, чем просто ее собственная. Он объединил широкий круг людей, о многих из которых вы, возможно, никогда не слышали. В начале книги мы видим человека по имени Королев, покидающего русский ГУЛАГ морозной ночью. Восемнадцать лет спустя он главный конструктор Спутника, и его успех безмерен. Воодушевленный успехом успешного запуска, Хрущев требует, чтобы его космическая программа запустила второй орбитальный корабль в течение одного месяца. Входит Лайка. Нежеланный щенок, которого оскорбили и бросили на улице, в конце концов ее поймали и доставили в Институт авиационной медицины. Там она одна из многих собак, обученных для полетов. Лайка сразу же сближается со своим смотрителем Еленой Александровной Дубровской, а также вызывает симпатию у других ученых.
Однако в нынешнем виде ни одна собака не подходит для космических путешествий лучше, и Лайке предстоит совершить путешествие, из которого она уже никогда не вернется. Абадзис ловко описывает людей, которые заботятся о маленькой собачке, и процесс, в результате которого она была в конечном итоге брошена и убита как наукой, так и механикой холодной войны. Я признаю это. Вы могли бы подумать, что в этот момент я научился доверять отпечатку First Second издательства Roaring Brook Press. За последние два года им удалось постоянно выпускать увлекательные, развлекательные и увлекательные графические романы. Но когда я услышал, что они делают Лайку, я был недоверчив. Вы работаете детским библиотекарем достаточно долго и видите, что слишком много сложных вопросов упрощается, а грустные истории освещаются, и все это во имя детишек. Я смотрел на Лайку и гадал, коснется ли книга вообще ее смерти. Я подумал про себя, что, может быть, автор поместит это в послесловие или что-то в этом роде. Я имею в виду, какой ребенок / YA GN собирается показать смерть собаки? После того, как вы, наконец, закончили Лайку, вам будет приятно услышать, что я дал себе серию воодушевляющих пощечин.
Смерть собаки — практически смысл всего предприятия с самого начала книги. Вся история Лайки, задуманная Абадзисом, душераздирающая, но есть определенные моменты ближе к концу, с которыми мне было особенно легко идентифицировать себя. Когда товарищ Елена навещает Лайку в последний раз, она слышит, как собака произносит ее имя с каждым лаем, даже когда Елена находится слишком далеко, чтобы их услышать. Ей снится, что Лайка зовет ее на помощь. Что ей страшно и неудобно, и она просто хочет выйти и поиграть. Каждому, у кого когда-либо был домашний питомец, знакомо это чувство. Когда питомец отсутствует или ему больно, трудно удержаться от акцента на нем. Насколько хуже тогда, когда рассматриваемая собака заключена в капсулу и выстрелена в небо? Абадзис не просто показывает бедственное положение Лайки. Он заставляет вас чувствовать это в глубине вашего существа. Искусство тоже интересное. По большей части Абадзис предпочитает поддерживать упрощенный мультяшный стиль. Однако в момент большой важности он сделает фигуру Лайки более объемной.
С точки зрения визуального повествования это удивительно интересный выбор. Когда Лайка сидит в красном свете своей капсулы, всего за несколько мгновений до взлета, она становится очень реалистичной. Другие части книги были не менее интересны. Иногда сцены будут черно-белыми, как кадры из фильма. В других случаях это обширные развороты на две страницы, рассказывающие о чуде или ужасе данного момента. И во сне линии, из которых состоит панно, станут мягкими и красочными. В этой книге есть все виды интересных стилистических решений, если вы просто готовы их поискать. Как и в любом хорошем графическом романе, этот выбор также составляет значительную часть повествования. Я рад сообщить, что в конце этой книги вы найдете обширную библиографию, изобилующую книгами, видео и интернет-источниками. Абадзис, очевидно, потратил много времени на изучение своего предмета, факт, упомянутый в послесловии Алексис Сигел. Он прошел «от стеллажей Британской библиотеки до дома Королева в Москве». Затем эти факты сочетаются с вымышленными деталями, и в результате получается эта книга.
В какой степени он считает себя ответственным за точность? К моему удовольствию, Абадзис включает последнее примечание автора, которое я уже видел в детских книгах раньше, но которое всегда забавляет меня, когда я снова замечаю его. Процитирую: «В этой книге все фазы луны, изображенные в определенные даты, с точностью до дня — хотя я, возможно, ошибся в сторону драмы о времени восхода луны». Красивый. На последней странице этой книги есть цитата, которая предлагает 1998 заявление Олега Георгиевича Газенко. В нем он сетует на то, как неправильно использовали Лайку. «Мы недостаточно узнали из миссии, чтобы оправдать смерть собаки». Это книга о мертвой собаке. Любой, кто знает историю Лайки, знает об этом. Но помимо очевидного, это ода самим собакам. Животным, с которыми мы дружим, любим и, в конечном счете, уничтожаем. Это также история, человечность и цена экстраординарности. Никто не может уйти от этой книги и не быть тронутым. Считайте имя Ника Абадзиса достойным внимания». — Блог журнала школьной библиотеки
«Классические темы собачьих историй, такие как верность, служат фоном для этого вымышленного рассказа о Лайке, первом живом существе, запущенном в открытый космос.
Очаровательная и неряшливая маленькая собачка, Лайка выживает без заботливого хозяина и жизнь бездомной, прежде чем стать частью российской космической программы примерно в 1956 году, когда Советский Союз одержал крупную победу над американскими конкурентами. С высокопарным романтизмом, не соответствующим тону истории, Лайка считается «особой собакой», но вскоре центр сложной истории переключается с собаки на Елену Дубровскую, дрессировщика, ответственного за подготовку Лайки и других собак. за суровость испытаний. Через Дубровского ход программы и невероятное давление на ученых придают действенную форму. Грубое искусство, похожее на работу Джоанн Сфар над книгами о подземельях, заставляет персонажей казаться постоянно нервными и неуверенными, придавая непосредственность всепроникающей атмосфере строгой формальности и вынужденного патриотизма. Прилагается обширная библиография источников». — Джесси Карп, 9 лет0049 Booklist
«Сразу после коллективного международного вздоха, который приветствовал спутник-1 в 1957 году, премьер-министр Хрущев дал Сергею Королеву и его команде разработчиков примерно один месяц, чтобы превзойти их триумф как раз к сороковой годовщине русской революции.
«Спутник-2» должен был отправить на орбиту живого пассажира, но из-за нехватки времени конструкторы не смогли придумать систему возвращения, и собака-космонавт была обречена на гибель в космосе. Здесь Абадзис реконструирует планирование, политику и бегство, следуя деятельности кинолога, дрессировщика, главного дизайнера и собаки, получившей прозвище Лайка. В лучшем случае, и особенно в контексте амбиций российской космической программы, которая снизила температуру в холодной войне, это пример того, насколько образно и увлекательно может доносить информацию формат графического романа. Однако в своем благонамеренном стремлении поддержать вывод члена команды Олега Газенко о том, что «мы не узнали из миссии достаточно, чтобы оправдать смерть собаки», Абадзис излагает предысторию для Лайка , прослеживающая воображаемую жизнь в пренебрежении, жестоком обращении и несбывшихся надеждах, которые заставят бездомную собаку стремиться угодить своим дрессировщикам и готовы претерпеть любой дискомфорт в экспериментах, чтобы получить их одобрение, и, таким образом, возвышают черствость программы до злодейской.
предательство. В конечном счете, это авторское решение столь же ненужно, сколь и эмоционально манипулятивно, поскольку почти любой читатель с бьющимся сердцем будет сочувствовать Лайке , просто наблюдая за ее тренировочными испытаниями, привязанностью ее опекунов и ее печальной судьбой. Любители космоса, тем не менее, оценят, как много драмы разворачивается не только в диалоговых пузырях, но и в мельчайших визуальных деталях в бессловесных кадрах, которые фиксируют сложные эмоциональные реакции участников-людей, вынужденных принести в жертву собаку, которой они пришли, чтобы дорожить ею. Библиография направляет читателей к актуальным материалам для дальнейших исследований». — Бюллетень Центра детской книги
«Gr 7 Up — Во время холодной войны Россия и США боролись за первенство в космосе. Лайка рассказывает об одном особом солдате, участвовавшем в той битве, о собаке, которая летала на втором спутнике. Бывший узник ГУЛАГа Королев дослужился до главного конструктора и после успешного запуска первого спутника призван в месячный срок отправить в космос живое существо.
Лайка, также известная как Кудрявка (кудрявый хвост), — бездомная бездомная собака, пойманная местными властями и отправленная в кинологическую лабораторию Института авиационной медицины. Высшее руководство отмечает особую способность собаки выдерживать перегрузки, условия без гравитации и специальный гелевый корм, который дают испытуемым. Когда приходит время выбирать собаку для полета в космос, она — очевидный выбор. Художественные работы Абадзиса действительно передают атмосферу холодной войны, в то время как дружественный к молодежи текстовый взгляд на политически опасный СССР выгодно отличается от изображения нестабильного 9 Маржане Сатрапи.0049 Иран в Персеполе (Пантеон, 2003). Абадзис предоставляет достаточно исторического контента, чтобы сделать Laika ценным учебным пособием, но учителям, использующим графический роман со школьниками, возможно, потребуется объяснить некоторые тонкие нюансы политики в СССР. Те, кто питает особую любовь к собакам, могут захотеть иметь под рукой несколько салфеток».
— Сара Кригер, Библиотека округа Солано, Фэрфилд, Калифорния, Журнал школьной библиотеки
«После победы коммунизма над капиталистической наукой с помощью спутника советский премьер Хрущев хотел продолжения, бросающегося в глаза: живое существо, отправленное в космос. Счастливчиком стала Лайка, покладистая уличная дворняжка, завоевавшая расположение своих дрессировщиков. Отважная собака выдерживает обучение, и ее история сопоставляется с воспоминаниями о более раннем побеге директора космической программы из ГУЛАГа. Действительно, режиссер выбирает Лайку для запуска отчасти из-за своего сочувствия к ней. Но Лайка не выдерживает своей миссии, а неприятные подробности изначально скрываются. Весь рассказ пронизан трагедией — не только смертью Лайки и мучительным опытом режиссера, но и трагедией других персонажей и, конечно же, всего русского народа, пытающегося сохранить свою человечность, запутавшись в удушающей бюрократии. Нарисованная в грязно-серых тонах натуралистическая книга «Лайка» — это очень эмоциональное чтение, легко сравнимое с «Первыми в космосе» о шимпанзе в космической программе США (Xpress Reviews, 01.
08.07). Приуроченное к 50-летию запуска спутника, оба хорошо проработанных названия выдумывают поворотные моменты в космической гонке. Хотя Лайка подходит для детей от 13 лет, в ней больше тонкости повествования, чем в «Первом в космосе», и ее оценят взрослые. Настоятельно рекомендуется для публичных и школьных библиотек. Для названия нужны соответствующие записи в каталоге документальной литературы». — Марта Корног, 9 лет.0049 Журнал библиотеки
«Лайка (First Second, 205 стр., мягкая обложка, $17,95) — это история о московской уличной дворняге, которая послужила первой морской свинкой в космическом путешествии. Пристегнутая к спутнику-2, который коммунисты запустили 50 лет назад в ознаменование 40-летия русской революции, Лайка умерла от стресса и перегрева после нескольких часов пребывания в космосе. Переплетая и приукрашивая свою историю и историю главного конструктора «Спутника II» Сергея Павловича Королева и Елены Дубровской, медсестры, которая стала главным смотрителем Лайки, Абадзис вызывает в воображении сложный и страшный период, известный как «холодная война».