Падал я, вставал в мой век…
ПАМЯТНИК
В длинном ряду русских переложений программной оды Горация (от Ломоносова до Бродского и, наверное, далее) Державин не затерялся. Эти горделивые строки он отчеканил в 1795 году, тогда же и опубликовал в «Приятном и полезном препровождении времени» под скромным заголовком «К Музе. Подражание Горацию». Чуть позже утвердится привычное для современного русского читателя название — «Памятник».
Время показало, что в 1795-м рановато было подводить итоги и писать завещание. Ему ещё предстояло написать и «Жизнь Званскую», и «Снигиря», и «Реку времён». Но Державин давно задумывался о земном бессмертии, которое обеспечивает литературная слава. Ведь сколько веков прошло после Горация! Державин уже проговаривался: «Моих врагов червь кости сгложет, / А я пиит — я не умру», «В могиле буду я, но буду говорить». Державин опубликовал эти стихи вскоре после написания — в том же 1795-м, в «Приятном и полезном препровождении времени» — и снова продемонстрировал ценителям поэзии редкую смелость замысла и воплощения.
В тогдашней России не было монументов писателям. Православная традиция вообще не предполагала скульптурных памятников, лучшим памятником выдающемуся человеку или славному событию считалось возведение храма. Только после Петра Великого, который прививал России светские европейские замашки, мало-помалу на площадях Санкт-Петербурга стали появляться скульптуры на постаментах.
В державинском кругу Горацию поклонялись. Сначала Василий Капнист — утончённый знаток классической латыни — перевёл оду «К Мельпомене» (Exegi monumentum — «Я воздвиг памятник»), уже знакомую любителям русской поэзии по переложению М. В. Ломоносова. У Капниста получился зарифмованный Гораций:
Я памятник себе воздвигнул долговечной;
Превыше пирамид и крепче меди он.
Ни едкие дожди, ни бурный Аквилон,
Ни цепь несметных лет, ни время быстротечноНе сокрушат его. — Не весь умру я; нет: —
Большая часть меня от вечных Парк уйдет.
Державин последовал за Капнистом, но не стал вживаться в образ римского пиита. Отбросив скромность (уж не знаю, ложную или какую), он написал о себе лично. От первого лица!
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов твёрже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полёт его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Рисунок Оленина, иллюстрировавшего «Памятник», «представляет поэта, взирающего с благоговением на божественное сияние». Что же давало поэту повод для гордости? Державин указал не на абстрактные заслуги, он вспомнил о двух главных своих одах:
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
И благодарность «народов неисчётных» Державин напророчил себе задолго до Пушкина.
Чернышевский пояснит: «В своей поэзии что ценил он? Служение на пользу общую. То же думал и Пушкин. Любопытно в этом отношении сравнить, как они видоизменяют существенную мысль Горациевой оды „Памятник“, выставляя свои права на бессмертие. Гораций говорит: „я считаю себя достойным славы за то, что хорошо писал стихи“; Державин заменяет это другим: „я считаю себя достойным славы за то, что говорил правду и народу и царям“; Пушкин — „за то, что я благодетельно действовал на общество и защищал страдальцев“».
Современники не сомневались, что Пушкин в «Памятнике» следовал не столько Горацию, сколько Державину. Не только число строк и строф у них совпадает, Пушкин явно соглашался с основной идеей Державина, но подчеркнул и собственное отличие от программы действительного тайного советника и министра… Державин воспевал императрицу — и считает это залогом собственного бессмертия:
О Муза! возгордись заслугой справедливой,
И презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринуждённою рукой неторопливой
Чело твоё зарёй бессмертия венчай.
Пушкин о монархах не упоминает, для него важнее «милость к падшим». Существенная разница! И всё-таки традиция «русского „Памятника“» идёт не от Ломоносова, не от Капниста, а от Державина.
Сразу после смерти Державина, 24 сентября 1816 года, на чрезвычайном публичном собрании Казанского общества любителей отечественной словесности профессор Яковкин в порыве траурного красноречия высказал пожелание создать памятник поэту в его родном городе. Но сбор средств начался только в 1830-е годы. После долгих споров утвердили проект скульптора Гальберга и архитектора Тона — скульптор изобразил Державина в римской тоге, но черты лица перенёс с известных портретов поэта. «В 1843-м в Казань прибыла баржа с каменными деталями памятника. Приказчик судна обратился к прохожим с такой речью: „Народ прославленный! Вот приехала Держава и перевезти её надо, а как это сделать, если ты не поможешь? Народ православный! Помоги перевезти Державу!“». На салазках тяжёлые глыбы перевезли к университету.
А в 1930 году, в раже пролетарского гнева, памятник не пощадили. «Советское правительство низложило Державина с литературного трона и швырнуло последнего дворянина Казани с пьедестала на мостовую. Первым борцом за пролетарскую Казань был Емельян Пугачёв. На месте памятника Державину нужно поставить памятник Пугачёву, первому борцу за пролетарскую Казань», — ликовала «Красная Татария». Неистовые ревнители мировой революции давали последний бой патриотически настроенным коммунистам-реалистам… В 2003 году памятник восстановили — и слава богу.
МОЙ ПАМЯТНИК
Памятник
Памятник Приснилось мне, что я чугунным стал. Мне двигаться мешает пьедестал. В сознании, как в ящике, подряд чугунные метафоры лежат. И я слежу за чередою дней из-под чугунных сдвинутых бровей. Вокруг меня деревья все пусты, на них ещё не выросли листы. У ног моих на
Памятник
Памятник
Им не воздвигли мраморной плиты.
На бугорке, где гроб землей накрыли,
как ощущенье вечной высоты
пропеллер неисправный положили.
ПАМЯТНИК
ПАМЯТНИК В таких святых местах ничего так просто не делается. М.Шемякин Драматическая история памятника на могиле В.С.Высоцкого началась уже 28 июля 1980 года. Ночью после похорон кто-то украл (взял на память?) стандартный колышек «Владимир Высоцкий. 1938–1980».Каким быть
ПАМЯТНИК. ЭПИЛОГ
ПАМЯТНИК. ЭПИЛОГ …Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем. Мы только плачем и взываем: «О, горе нам, рожденным в свет!» Г. Р. Державин. На смерть князя Мещерского. 1779 … Я вырос в спешке, проскочил мимо чего-то, может быть, особенно важного… Из интервью с Андреем
ПАМЯТНИК
За городом, на крутом берегу Иссык-куля, у порога Центральной Азии, стоит памятник. Он сложен из глыб тяньшанского гранита. Посередине укреплена бронзовая медаль с изображениемПамятник в лесу
Памятник в лесу Когда-то мой отец, Петр Петрович Кончаловский, дружил с артистом Василием Ивановичем Качаловым. И как-то в начале тридцатых годов Василий Иванович предложил отцу:— Поедем, Петр, на Николину Гору. Это поселок близ Перхушкова. Место отличное, на крутом
Памятник Пушкину
Памятник Пушкину …И Пушкин падает в голубоватый колючий снег. Э. Багрицкий …И тишина. И более ни слова. И эхо. Да еще усталость. …Свои стихи доканчивая кровью, они на землю глухо опускались. Потом глядели медленно и нежно. Им было дико, холодно и странно. Над ними
Солдатский памятник
Солдатский памятник
От первой мысли до ее завершения прошло почти восемнадцать лет.
Она приходит в ателье и склоняется над распластанной фигурой убитого солдата. У его изголовья будет стоять на коленях сраженный горем отец, у ног — мать, тоже на коленях. Она сложила руки и
ПАМЯТНИК ПУШКИНУ
ПАМЯТНИК ПУШКИНУ Когда гроб с телом Пушкина привезли в Святогорский монастырь, А. И. Тургенев распорядился послать за крестьянами Михайловского и Тригорского, чтобы они поспешили в монастырь рыть могилу.Зима была суровая. Земля как камень. Ни ломом, ни лопатой не
ПАМЯТНИК
Памятник Славы
Памятник Славы
«Памятник Славы» появился в мае 1915 г.
Издан петроградским журналом «Лукоморье», в котором Георгий Иванов активно сотрудничал. Оформлен художником Егором Нарбутом. Тираж 1000 экз.Упомянутый отзыв на «Горницу» в «Голосе жизни» (1914 № 2) заканчивался таким
I. ПАМЯТНИК БОЛЬШЕВИКУ
I. ПАМЯТНИК БОЛЬШЕВИКУ На одной из площадей великой Москвы возвышается гранитный памятник. В стремительном движении вперед, как бы торопясь на рабочее подпольное собранье, застыл на высоком постаменте стройный, с открытым русским лицом и небольшой бородкой, скромно
Памятник
Памятник …А потом, по прошествии года, – Как венец моего исправленья – Крепко сбитый литой монумент При огромном скопленье народа Открывали под бодрое пенье, Под мое – с намагниченных лент… 25 января 1985 года в театре прошел день памяти В. Высоцкого. Конечно, театру
Памятник эпохи
Памятник эпохи
Радиограммы Шаболовской станции уверенно принимаются в таких далеких городах, как Ташкент, Ново-Николаевск (нынешний Новосибирск) и Чита.
Крупные европейские радиостанции спешат сообщить, что хотели бы работать не с Ходынкой, а с Шаболовкой. Именно через
Уходя в ночную мглу… / / Независимая газета
Тэги: державин, гораций, пушкин, жуковский, смерть, поэзия, памятник, бессмертие, тютчев, блок, маяковский, завещание
|
Пушкин, Блок, Маяковский… Все они слышали танец собственной смерти. Неизвестный художник. Танец смерти. XV век. Национальная библиотека, Париж |
Я памятник себе воздвиг
чудесный, вечный…
Широко известны они в другом варианте и за другим авторством:
Я памятник себе воздвиг
нерукотворный,
К нему не зарастет народная
тропа,
Вознесся выше он главою
непокорной
Александрийского столпа…
Это подражание Горацию (и Державину) положило начало новой, удивительной и пока недостаточно изученной традиции в нашей литературе – традиции предсмертного поэтического памятника, о которой я расскажу далее, разобрав три наиболее известных примера.
Хрестоматийное стихотворение Пушкина датировано 21 августа 1836 года и при жизни автора опубликовано не было. Впервые его напечатал в 1841 году Жуковский в посмертном издании пушкинских сочинений, с цензурными искажениями. Только через 40 лет Бартенев в заметке «О стихотворении Пушкина «Памятник» обнародовал восстановленный текст. Кстати, сам Пушкин никак не озаглавил свое произведение, но я буду придерживаться наименования, данного Жуковским, – просто ради удобства.
«Памятник» является последним значительным стихотворением Пушкина. Правда, в наше время томики пушкинской лирики обычно завершает не он, а другая вещь, претендующая считаться последним пушкинским стихотворением:
От меня вечор Леила
Равнодушно уходила.
Я сказал: «Постой, куда?»
А она мне возразила:
«Голова твоя седа».
Я насмешнице нескромной
Отвечал: «Всему пopa!
То, что было мускус темный,
Стало нынче камфора».
Но Леила неудачным
Посмеялася речам
И сказала: «Знаешь сам:
Сладок мускус новобрачным,
Камфора годна гробам».
Это не имеющее даты подражание арабской песне, помещенной во французском переводе в сборнике «Mélanges de Littérature Orientale et Française» (1835), датируется пушкинистами предположительно ноябрем 1836 года. Однако давно замечена его связь с переложением LVI оды Анакреона, датируемым совершенно точно: 6 января 1835-го.
Поредели, побелели
Кудри, честь главы моей,
Зубы в деснах ослабели,
И потух огонь очей.
Сладкой жизни мне немного
Провожать осталось дней:
Парка счет ведет им строго,
Тартар тени ждет моей.
К этому мрачному ряду относится и непосредственно предшествующее «Памятнику» стихотворение «Когда за городом, задумчив, я брожу…».
Оно красноречиво свидетельствует о том душевном состоянии, в котором находился Пушкин (в апреле 1836 года он похоронил мать и, кстати, заблаговременно приобрел рядом с ее могилой место для себя самого), а главное – об усилившемся в нем предчувствии близящегося конца. В этих стихах противопоставлены два кладбища, городское и сельское – последнему отдает предпочтение поэт. И недаром: вид реальной пушкинской могилы в некрополе Святогорского монастыря под Псковом ничем не напоминает «публичное кладбище» на невских болотах.
Но Пушкин с его уникальной для русской поэзии витальностью не был бы самим собой, если бы его творческий путь оказался подытожен рассуждением об отвинченных урнах. «Солнце русской поэзии!» Впервые это выражение появилось в кратком извещении о смерти поэта, напечатанном 30 января 1837 года в № 5 «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду». Автор извещения Владимир Одоевский восклицает далее: «Пушкин! Наш поэт! Наша радость! Наша народная слава! Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть!» Подобные эпитеты (солнце, радость) не сопровождали в последний путь Михаила Лермонтова, Евгения Боратынского, Николая Некрасова, Федора Тютчева или кого-то другого из больших русских поэтов, за исключением разве что певца «прекрасной ясности» Михаила Кузмина.
Итак, словно опомнившись, через неделю Пушкин создает «Памятник». Перед нами ода, уже нетипичная для поэзии 1830-х годов. Торжественностью напоминает она пушкинского «Пророка». Речь в том стихотворении, напомню, идет о субъекте, внезапно наделенном даром прорицания. Глас Божий повелевает ясновидцу: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей». Автор «Памятника» так же, в повелительном тоне, обращается к музе:
Веленью Божию, о муза, будь
послушна…
При этом он абсолютно уверен в своей правоте, когда утверждает:
Слух обо мне пройдет по всей
Руси великой,
И назовет меня всяк сущий
в ней язык,
И гордый внук славян, и финн,
и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И у нас нет никаких оснований сомневаться в пророческом даре Пушкина, поскольку все предсказанное им в «Памятнике» сбылось.
Напротив, Александр Блок в предсмертных стихах не стал заявлять претензию на вечность, он воздвиг иной памятник.
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук!
Звук понятный и знакомый,
Не пустой для сердца звук!
Это – звоны ледохода
На торжественной реке,
Перекличка парохода
С пароходом вдалеке.
Это – древний Сфинкс, глядящий
Вслед медлительной волне,
Всадник бронзовый, летящий
На недвижном скакуне.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Не твоих ли звуков сладость
Вдохновляла в те года?
Не твоя ли, Пушкин, радость
Окрыляла нас тогда?
Вот зачем такой знакомый
И родной для сердца звук –
Имя Пушкинского Дома
В Академии Наук.
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму,
С белой площади Сената
Тихо кланяюсь ему.
(«Пушкинскому Дому», 11 февраля 1921)
Вспомним пушкинский текст и обратим внимание на узнаваемые топонимы Петербурга. У Пушкина это пресловутый «Александрийский столп» – колонна на Дворцовой площади, воздвигнутая там в 1832 году Огюстом Монферраном, у Блока – древнеегипетская статуя Сфинкса, точнее, одного из двух, установленных на невской пристани возле Академии художеств.
Египет здесь, конечно, не случаен: в Горациевой оде упоминаются пирамиды («Я знак бессмертия себе воздвигнул/ Превыше пирамид и крепче меди», пер. Ломоносова). Но Пушкин, по привычке обходя цензуру в лице императора Николая, еще и заменил Александровскую колонну – символ эпохи правления Александра I – словами, близкими по звучанию. Игра столь изящна, что и в наше время гранитный монолит перед Эрмитажем часто именуют «александрийским столпом», забыв, вероятно, что так в эпоху античности называлось одно из семи чудес света – гигантский маяк в Александрии Египетской, лежащий теперь на дне Средиземного моря.
Никакого отношения к нему, да и вообще к вывезенным в Европу скульптурным артефактам фараонов, работа Монферрана, разумеется, не имеет.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!..
Вот, наконец, в блоковском тексте появился и сам автор «Памятника». Именно к нему, а не к названному в его честь учреждению напрямую обращается Блок. Таким образом, устанавливается настоящий адресат стихотворного послания. Именно с ним ведется разговор о «тайной свободе» (это выражение выделено самим Блоком в тексте стихотворения), и она, эта свобода, связана для Блока в первую очередь с творчеством Пушкина. Интересно, какую же тайную пушкинскую свободу он подразумевает здесь?
Обратимся за разъяснением к статье Блока «О назначении поэта», написанной накануне создания стихотворения «Пушкинскому Дому», то есть 10 февраля 1921 года, в очередную годовщину смерти Пушкина: «Эта тайная свобода, эта прихоть – слово, которое потом всех громче повторил Фет («Безумной прихоти певца!»), – вовсе не личная только свобода, а гораздо большая…»
Не совсем понятно.
Думается все-таки, тайная свобода для Пушкина заключалась в том, что Федор Тютчев метко определил как «игру с людьми, игру с судьбою». Сам он прекрасно выразил это состояние в одной из «Маленьких трагедий» – «Пир во время чумы» (1830) в следующих словах Председателя:
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной
тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Склонность к опасному заигрыванию с властью, тяга к разного рода мистификациям вкупе с задиристостью характера, доходящей временами до бретерства, позволяют предположить в Пушкине Игрока. И если внешне все выражалось в известной зависимости его от карточных игр, то тайной свободой стало для поэта чувство безнаказанности в играх с людьми и судьбой.
«Пушкин умер… – продолжает Блок.
– Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура.
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит.
Это – предсмертные вздохи Пушкина, и также – вздохи культуры пушкинской поры.
На свете счастья нет, а есть покой и воля.
Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
Здесь Блок, говоря как будто о Пушкине, обращает взгляд на себя и свое время. Он прав: покой и воля необходимы поэту. Но Пушкин умер потому, что проиграл в последнем состязании с людьми и судьбой, его культура не умирала и не умерла вместе с ним. А вот кто задохнулся вместе с умиравшей культурой, так это сам Блок.
Издатель Алянский, свидетель его самых последних дней, вспоминал: «Один Александр Александрович, должно быть, предчувствовал свой скорый уход.
Он тщательно готовился к нему и беспокоился, что не успеет сделать всего, что наметил, и поэтому торопился».
Мемуарист ошибается: «скорый уход» Блок предчувствовал гораздо раньше – в феврале:
Вот зачем, в часы заката
Уходя в ночную тьму…
Блок умер утром 7 августа 1921 года. Непосредственной причиной смерти мог стать подострый септический эндокардит – воспаление внутренней оболочки сердца. Но имелась и другая причина, которую 10 лет спустя сформулировал Ходасевич в очерке «Гумилев и Блок»: «Вероятно, тот, кто первый сказал, что Блок задохнулся, взял это именно отсюда (то есть из процитированной выше статьи «О назначении поэта». Но в своем дневнике Блок оставил красноречивую запись от 18 июня: «Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди». – М.Л.). И он был прав. Не странно ли: Блок умирал несколько месяцев, на глазах у всех, его лечили врачи – и никто не называл и не умел назвать его болезнь.
Началось с боли в ноге. Потом говорили о слабости сердца. Перед смертью он сильно страдал. Но от чего же он все-таки умер? Неизвестно. Он умер как-то «вообще» оттого, что был болен весь, оттого что не мог больше жить».
Блок и впрямь не мог больше жить: вокруг него погибало все то, служение чему он ставил неизмеримо выше служения собственному «я». Неслучайно поэтому, адресуясь к Пушкину, свой поэтический памятник он все-таки воздвиг Пушкинскому Дому, в «не пустом для сердца звуке» которого соединились у него имя поэта и уходящая пушкинская культура.
Несколькими годами ранее, в середине своей классически 37-летней жизни Владимир Маяковский уже всерьез задумывался:
…не поставить ли лучше точку пули в своем конце.
(«Флейта-позвоночник», 1915)
Но в то время до конца было далеко. Необычайно мощный творческий потенциал Маяковского все еще требовал выхода. Поэтический пыл «горлана-главаря» начал постепенно ослабевать только в 1920-е, тогда-то и появились мысли о самоувековечении.
Правда, пока жизнь брала верх над «бронзы многопудьем»:
Мне бы памятник при жизни
полагается по чину.
Заложил бы динамиту –
ну-ка, дрызнь!
Ненавижу всяческую
мертвечину!
Обожаю всяческую жизнь!
(«Юбилейное», 1924)
Вслед за Блоком и Маяковский в своих стихах обращается напрямую к Пушкину, точнее, к его образу в одухотворенной статуе:
Мне при жизни с вами
сговориться б надо.
Скоро вот и я умру и буду нем.
После смерти нам стоять
почти что рядом:
вы на Пе, а я на эМ.
(Там же)
Время угроз сбросить Пушкина и других классиков «с парохода современности» осталось в прошлом.
И теперь уже бывший футурист-ниспровергатель протягивает классику руку помощи, по силе вполне сравнимую с десницей пушкинского «Каменного гостя»:
Я тащу вас.
Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
Больно?
Извините, дорогой.
При жизни сговориться им, естественно, не пришлось, а вот в посмертии, в энциклопедических справочниках по русской литературе оба великих поэта действительно оказались рядом – на П и на М соответственно. Но в 1924 году, когда к 125-летию со дня рождения Пушкина писалось «Юбилейное», до смерти Маяковскому оставалось еще шесть лет.
И вот наступил роковой 1930-й. Жизненные обстоятельства поэта сложились как никогда тяжело. В феврале он вступил в официозный РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), результатом чего стало бойкотирование его персоны со стороны большинства «левых» писателей.
Во многом именно из-за бойкота, по сути дела, провалилась организованная в те же дни выставка «20 лет работы Маяковского».
В этой депрессивной обстановке поэт пишет «Во весь голос» – последнее большое стихотворение, несколько близоруко (а может, все видел, но не хотел верить, испугался и решил «переиграть»?) определенное им еще и как «первое вступление в поэму»:
Уважаемые товарищи потомки!
Роясь в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потемки,
вы, возможно, спросите
и обо мне.
И, возможно, скажет ваш
ученый,
кроя эрудицией вопросов рой,
что жил-де такой певец
кипяченой
и ярый враг воды сырой.
Профессор, снимите
очки-велосипед!
Я сам расскажу о времени
и о себе.
Так начинается подведение итогов, ставшее поэтическим завещанием Маяковского. Интересно, что далее, уже ближе к концу текста, по-командирски оглядев свои стихи, мысленно выстроенные им в солдатскую шеренгу, поэт заявляет об их готовности «и к смерти, и к бессмертной славе». На первый взгляд речь идет лишь о стихах как таковых: одни из них, не выдержав испытания временем, «умрут», другие – нет. Но разве трактовка этого образа столь однозначна? Нельзя ли понять высказывание Маяковского в том смысле, что творения готовятся встретить скорую смерть своего творца, чтобы затем разделить с ним бессмертную славу?
Стихи стоят свинцово-тяжело,
готовые и к смерти,
и к бессмертной славе.
Поэмы замерли, к жерлу
прижав жерло
нацеленных зияющих заглавий.
В таком случае иной смысл приобретают следующие слова:
И все
поверх зубов вооруженные
войска,
что двадцать лет в победах
пролетали,
до самого последнего листка
я отдаю тебе, планеты
пролетарий.
Обратите внимание: не отдам когда-нибудь в будущем, а именно «отдаю». Здесь и сейчас. Как же иначе, нежели как выражение последней воли, можно понять это высказывание?
Даже если предположить, что Маяковский, создавая «Во весь голос», имел в виду что-то другое, все равно «слова поэта суть уже его дела», как прозорливо заметил Пушкин. Поэт, хотя бы до конца и не осознающий своего положения, сам пробуждает те силы, которые, будучи однажды вызваны, не успокаиваются, пока не совершат свое дело. «Нельзя сопротивляться могуществу гармонии, внесенной в мир поэтом, – писал незадолго до смерти Александр Блок, – борьба с нею превышает и личные и соединенные человеческие силы… От знака, которым поэзия отмечает на лету, от имени, которое она дает, когда это нужно, никто не может уклониться, так же как от смерти».
Разговор «во весь голос» о собственном художественном значении если и уместно заводить вообще, то разве что незадолго до жизненного финала.
Пафос, обращенный поэтом к самому себе в то время, когда он заговаривает о посмертии, ведет к возникновению в итоговом произведении «памятника». Появляется он и у Маяковского:
Неважная честь, чтоб
из этаких роз
мои изваяния высились…
Ну и наконец:
Мне наплевать на бронзы
многопудье,
мне наплевать на мраморную
слизь.
Сочтемся славою – ведь мы свои
же люди, –
пускай нам общим памятником
будет
построенный в боях социализм.
Таков был итог творчества. Теперь ничто уже не мешало поставить «точку пули» в конце. 14 апреля 1930 года время истекло: поэт выстрелил из револьвера себе в сердце.
Площадь Маяковского в 1992 году переименовали обратно в Триумфальную по стоявшей на ней до 1936 года арке Триумфальных ворот, но саму эту арку так и оставили на Кутузовском проспекте.
Бронзовый монумент поэту (скульптор Кибальников, архитектор Чечулин) удержался пока на месте. А что же сталось с тем памятником, который Маяковский, не раз «становясь на горло собственной песне», воздвигал в своих «готовых к бессмертной славе» стихах?
Этот памятник рухнул, остались только стихи.
Министерство юстиции Республики Татарстан
Министерства Республики Татарстан Министерство юстиции Республики Татарстан
10 сентября 2021, пятница
Сегодня Министр юстиции Республики Татарстан Рустэм Загидуллин принял участие в церемонии открытия памятника Первому Министру юстиции России Гавриилу Романовичу Державину на территории строительства «Квартал Правосудия» и рассказал о типовом объекте, предназначенном для размещения Центра бесплатной юридической помощи.
В торжественном мероприятии приняли участие Президент Татарстана Рустам Минниханов, Министр юстиции России Константин Чуйченко и депутат Государственной Думы РФ Ирек Богуславский.
«Квартал юстиции» — проект, реализуемый по инициативе Президента Татарстана Рустама Минниханова и Министра юстиции России Константина Чуйченко, посвященный 220-летию Министерства юстиции России. Это современное городское пространство, где будут сосредоточены все юридические услуги, которыми сможет воспользоваться каждый житель республики.
Делиться:
ПОСМОТРЕТЬ ФОТООТЧЕТ Фотоотчет
ПОСМОТРЕТЬ ФОТООТЧЕТ Фотоотчет
Читать все новости
ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ
28
Февраль 2023
Первый замминистра юстиции рассказал, как бесплатно получить помощь адвокатов в Татарстане
Сегодня в Центре регионального управления прошел прямой эфир на тему «Как бесплатно получить помощь юристов в Татарстане?». Докладчиком выступил первый заместитель министра юстиции Айнур Галимов.
25
Февраль 2023
Сорок первое заседание Государственного Совета Республики Татарстан шестого созыва
Министр юстиции Рустэм Загидуллин принял участие в сорок первом заседании Госсовета шестого созыва.