Эпоха застоя — Forbes Kazakhstan
№122 (октябрь ‘21)
Понятие застоя у нас обычно ассоциируется с поздним СССР, когда закончился период высоких темпов экономического роста и больших достижений вроде первенства в космической гонке и равной конкуренции в освоении атомной энергетики. Развитие страны сильно замедлилось, и поэтому тот период назвали застоем.
Примерно с такой же проблемой сегодня столкнулись так называемые развитые, или богатые, страны. При высоком уровне доходов населения и качества жизни развитие в них очень сильно замедлилось: как бы достигнут определенный потолок, выше которого не прыгнешь. Но при этом есть груз накопленных проблем, которые не очень-то решаются. Не потому, что их не хотят решить, а потому что нет понимания, как это делать. К таким проблемам, например, можно отнести растущий разрыв между бедными и богатыми, миграцию из стран третьего мира, расизм и ксенофобию.
Недовольство тем, что эти проблемы не решаются, растет, и очки набирают популисты, обещающие простые и всем понятные решения, которые на самом деле ошибочны.
Во что выльется в конечном итоге застой в развитых странах, предсказать сложно. Для СССР эпоха застоя закончилась распадом страны. Но между советским застоем и условно «западным» есть большая разница. В СССР наличие проблем, во всяком случае до перестройки, не признавалось и способы их решения в общественном пространстве не обсуждались. В развитых странах эти проблемы озвучиваются и обсуждаются открыто. Это дает некоторую надежду, что решение в конце концов будет найдено.
Проблема застоя касается и нашей страны, все его признаки налицо: экономический рост замедлился, качество жизни населения растет очень медленно. Наш застой принципиально отличается от советского: сегодня в Казахстане, как бы там ни было, сложилась рыночная экономика, в то время как в СССР была плановая. Если не предпринимать специальных усилий, нам не грозит коллапс финансовой системы, который случился в Советском Союзе. Более того, в общественном пространстве идет довольно оживленная дискуссия по проблемам, связанным с наступившей эпохой.
Правда, власть не признает, что застой наступил, но говорит о риске того, что он придет. Это все равно лучшая позиция, чем была у советского руководства до Горбачева. С другой стороны, пусть на вербальном уровне, но власть все время пытается апеллировать к советским смыслам, воспроизводит риторику времен СССР, что создает впечатление того, что наш застой сродни советскому.
Застой по-казахстански отличается и от застоя развитых стран – элементарно потому, что мы от них отстаем и по доходам населения, и по качеству жизни, и по уровню технологического развития. Исходя из этого, создание системы стимулов для роста качества жизни может придать развитию Казахстана достаточно мощный импульс.
Однако выяснилось, что эта задача решается совсем не просто. Например, рост реальных зарплат требует высокого спроса на рабочую силу. Спрос, конечно, есть, но он недостаточно высок, чтобы привести к взрывному росту зарплат. Требуется устранить влияние дефектов рынка или хотя бы ослабить его.
Или взять качество здравоохранения и образования. Всем очевидно, что никакого прогресса в этих сферах нет. Программы есть, требования с высоких трибун есть, а прогресса нет.
Застой – это отсутствие перспектив развития. Горбачев в свое время предложил ложную перспективу – «социализм с человеческим лицом». Страна ее не приняла и развалилась. Развитые страны делают ставку на равные возможности и права для всех. Такая перспектива не устраивает архаичную часть общества, доля которой довольна высока. Пока неясно, чем все закончится. У нас же не предлагают никаких перспектив. И это очень плохо.
: Если вы обнаружили ошибку или опечатку, выделите фрагмент текста с ошибкой и нажмите CTRL+Enter
6625 просмотров
Поделиться этой публикацией в соцсетях:
Об авторе:
Перестройка.
Эпоха «застоя» и проблемы советской экономикиОдна из главных проблем, которая появляется в то время, — это нехватка товаров народного потребления.
🛍 В период «застоя» возникает проблема дефицита. Благодаря социальным реформам уровень материального благосостояния растет. Деньги у граждан есть, а вот производство товаров народного потребления отстает от запросов населения и его покупательных способностей.
💰 Все это могло бы привести к инфляции, но из-за плановой советской экономики этого не происходит.
🌍 Возникает необходимость в импорте товаров массового спроса. СССР импортирует продукцию легкой промышленности — в основном, из стран социалистического лагеря. Помимо СССР в этот лагерь входят страны, объединенные в экономический блок (Совет экономической взаимопомощи, или СЭВ) и военный блок (Организация Варшавского договора, или ОВД). СССР закупает в Чехословакии, Румынии, Югославии, Венгрии и ГДР одежду, мебель, магнитофоны, некоторые продукты и т.
д.
🇫🇮 Закупаются товары и в западных странах. Один из главных партнеров и во многом посредник СССР в торговле с капиталистическим миром — это Финляндия.
☝️ Чтобы все это покупать, нужно что-то экспортировать. Во время Арабо-израильской войны 1973 года западные страны поддерживают Израиль. В ответ арабские страны резко повышают цены на нефть, и начинается мировой энергетический кризис. В СССР как раз разведаны запасы тюменской нефти (на них мы во многом живем до сих пор), и Союз становится одним из ведущих игроков на мировом рынке продажи нефтепродуктов.
🤔 За счет нефтяных денег финансируется покупка товаров народного потребления. Зависимость от импорта не является принципиальной для СССР. Энергетика, военная промышленность, станкостроение — этими экономическими отраслями, которые определяют экономический суверенитет страны, Союз обеспечивает себя сам.
🚘 Советская автомобильная промышленность тоже развивается. Но потребителям автомобилей не хватает, поэтому руководство решает закупить в Италии у одного из крупнейших европейских концернов («Фиат») целый завод.
Требуется получить сравнительно дешевый автомобиль в массовом количестве. В результате появляются «Жигули» (ВАЗ — аббревиатура нового Волжского автомобильного завода). У историков до сих пор нет однозначного мнения по поводу покупки завода. Многие считают, что это затормозило развитие традиционного советского автомобилестроения.
😞 Проблему дефицита импорт полностью ликвидировать не может, а плановой экономике не удается рассчитать потребности населения.
🌾 Следующая проблема связана с развитием сельского хозяйства. Еще в 1965 году собирается пленум ЦК КПСС, который проводит реформу управления колхозами. Ослабляется контроль над ними, колхозники получают больше возможностей заниматься приусадебным хозяйством, увеличиваются размеры этих хозяйств и капиталовложения в колхозы. Но при этом сохраняется слабая заинтересованность в труде в колхозе. К тому же, велика разница между бедными и богатыми колхозами (последних много в Белоруссии благодаря политике местного руководителя Петра Мироновича Машерова).
🥔 Возникает целый ряд проблем с управлением. Пример — «битвы за урожай», когда рабочих рук для сбора урожая не хватает, а часть продукции сгнивает на сборных пунктах и хранилищах, потому что логистика не налажена. Причина не в плохой работе рядовых трудящихся, а в том, что планы не отражают реальность. Приходится решать проблемы чрезвычайными мерами — например, на уборку сельхоз продукции отправляют студентов или военных (это называлось ездить «на картошку»).
🧮 В 76–80-х годах 13,5% собранного урожая потеряно при хранении и транспортировке. В 79–84 годах увеличивают импорт зерновых: у Канады и США приобретают 40 млн тонн в год. В 1982 году, при участии Горбачева, который отвечает в ЦК в том числе за сельское хозяйство, установлен курс на создание продовольственного изобилия за 10 лет, усиление интеграции аграрного комплекса с промышленностью и развитие личных хозяйств. Но программа носит декларативный характер — написано красиво, а средств на исполнение нет.
Застой | Encyclopedia.
comБИБЛИОГРАФИЯ
Центральное место в определении «застоя» в экономике занимает ситуация, при которой общий объем производства (или объем производства на душу населения) остается постоянным, слегка падает или растет лишь вяло, или ситуация, при которой безработица носит хронический и прогрессирующий характер. Такие условия могут существовать в отдельных отраслях, в более широких секторах экономики или в экономике в целом. Здесь будут рассмотрены только последние из них.
Экономисты проанализировали возникновение стагнации в следующих весьма различных обстоятельствах;
(1) Стагнация на определенных стадиях делового цикла в промышленно развитых странах. Этот тип стагнации является временным, так как он знаменует переход в циклическом процессе. Его описание и объяснение, таким образом, являются частью общей теории деловых циклов и не будут обсуждаться здесь [см. Деловые циклы].
(2) Стагнация на продвинутых стадиях экономического роста. Это более постоянный застой.
Он играет важную роль в классическом анализе экономической зрелости, отмеченной наступлением «стационарного государства», и в кейнсианском анализе «вековой стагнации» развитой капиталистической экономики.
(3) Застой в бедных, слаборазвитых странах. Здесь может сохраняться стагнация, поскольку в экономике преобладают неизменные традиционные модели экономической и социальной жизни, которые остались нетронутыми внешними силами и в которых нет стимула к изменениям. Или он может сохраняться, если экономика находится во власти определенных типов «порочных кругов», которые сводят на нет все усилия по развитию и удерживают экономику в состоянии «статического равновесия» при низком уровне доходов. Этот тип стагнации анализируется в теориях экономического развития бедных стран.
(4) Стагнация в экономике, сталкивающейся с трудностями адаптации к изменившимся внешним обстоятельствам, страдающей от последствий серьезных потрясений, таких как войны и эпидемии, от грубого неэффективного управления экономическими делами или от политической нестабильности.
Этот тип стагнации больше обсуждается историками экономики, чем экономистами.
(5) Стагнация экономики, которая, кажется, страдает от необъяснимого упадка предприимчивости и «энергии». Последние два типа стагнации, в отличие от первых трех, обусловлены не присущими ей особенностями экономической системы, а являются следствием внешних изменений или внутреннего упадка, которые могли произойти по экономическим или неэкономическим причинам или по тем и другим одновременно.
Строгое изложение устойчивого и продолжительного застоя, как это проявляется в классическом стационарном состоянии, в кейнсианской теории равновесия неполной занятости или в теориях экономического развития, не может быть представлено в доступном здесь объеме. Следовательно, мы ограничимся обсуждением общей природы проблемы, как она проявляется в этих различных контекстах, вместе с краткой ссылкой на трактовку этого предмета историками экономики.
Застой в классической теории . Экономистов-классиков особенно интересовал вопрос об экономическом прогрессе, но то, что рост может продолжаться вечно, казалось им немыслимым.
По той или иной причине прогресс в какой-то момент должен был бы прекратиться, и в полностью зрелой экономике рост населения и накопление капитала стали бы застойными, с заработной платой на уровне прожиточного минимума и минимальной прибылью. Для этих экономистов «стационарное состояние» было не просто аналитическим инструментом, как это было позже для Альфреда Маршалла, но состоянием, которое в конечном итоге было достигнуто в историческом времени. Таким образом, чтобы полностью понять их концепции причин стагнации, читатель должен изучить их теории экономического роста 9.0009 [см. Экономический рост, статью о теории ; и биографии Мальтуса; Рикардо; Смит, Адам].
Для Адама Смита накопление капитала, от которого зависел прогресс, как содействовало, так и содействовало прогрессивному разделению труда; но ресурсы, климат и расположение страны ограничивают объем капитала, который она может поглотить даже при самых благоприятных условиях. Следовательно, продолжающееся накопление в конечном итоге снизит норму прибыли до уровня, при котором чистые инвестиции станут равными нулю, а экономика застопорится, поскольку ресурсы не позволяют дальнейшего роста.
Тем не менее Смит считал такое состояние далеким будущим. Его больше беспокоили неизбежные препятствия для прогресса, возникающие из-за политических и правовых институтов, враждебных риску и индивидуальной инициативе, из-за порочных эффектов монополистической организации и из-за отупляющих последствий государственного вмешательства в торговлю и международную торговлю, поскольку они могли привести к стагнации задолго до того, как будут реализованы все возможности экономики. Таким образом, Смит нашел Китай восемнадцатого века страной значительного богатства, но стагнирующей, потому что ее законы и институты не позволяли в полной мере использовать ее ресурсы. Он считал пренебрежение внешней торговлей и промышленностью особенно важной причиной задержки роста Китая, поскольку это ограничивало возможности разделения труда.
Застой «стационарного состояния», который предвидел Рикардо, был aufond результатом убывающей отдачи от труда, приложенного к земле. По мере увеличения населения в ответ на увеличение производства, ставшее возможным благодаря увеличению инвестиций, спрос на продукты питания будет расти; но большее количество продовольствия можно было бы производить только при возрастающих затратах, потому что менее плодородные земли должны были бы обрабатываться, а существующие земли использовались бы более интенсивно.
Это повысит цены на продукты питания, и все большая доля прироста производства должна будет выплачиваться в виде заработной платы, что приведет к снижению нормы прибыли и уменьшению стимула к накоплению, от которого зависит постоянный прогресс. В конце концов накопление капитала прекратилось бы, и экономика стагнировала бы: она достигла бы «стационарного состояния».
Тем не менее, по мнению Рикардо, технический прогресс может надолго отсрочить застой, и отдельная страна может продолжать прогрессировать «на века», поскольку важным условием при свободной торговле является способность всего мира производить продовольственные товары. И даже если бы застой действительно имел место, разумный уровень жизни все же был бы возможен, поскольку преобладающий прожиточный минимум будет частично определяться культурой. Если бы рабочие настаивали на высоком уровне жизни и были бы готовы ограничить свою численность, прожиточный минимум мог бы быть значительно выше физиологического минимума. Однако, несмотря на эти элементы оптимизма, Рикардо был (неоправданно) назван «пессимистом»; а экономику Карлейль называл «мрачной наукой».
Хотя мальтузианское представление о стационарном состоянии было во многом таким же, как у Рикардо, Мальтус спорил с Рикардо по ряду важных вопросов. В частности, он особо подчеркивал важность спроса на товары для поддержания прибыльного использования капитала и труда, утверждая, что дефицит спроса может привести к застою, при котором и капитал, и труд будут излишними по сравнению с возможностями их прибыльного использования. Здесь он ясно предвосхитил некоторые аспекты современной кейнсианской теории, хотя и не совсем вникал в суть дела. Более того, в изложении своего аргумента Мальтус вплотную подошел к некоторым фундаментальным понятиям современных теорий так называемого «сбалансированного роста», когда он рассуждал о важности предложения товаров, согласующегося со «структурой и привычками общества». [1820] 1964, книга 2, глава 1, раздел 3).
Мальтус подробно проанализировал условия в странах, которые сегодня назвали бы слаборазвитыми, иллюстрируя свои аргументы ссылкой на Ирландию и Испанскую Америку.
Там он обнаружил, что крайне неравномерное распределение доходов и богатства, особенно земли, и отсутствие адекватных внешних рынков для сырья катастрофически снижают как стимулы крестьян производить, так и стимулы землевладельцев инвестировать. В соответствии со своими общесоциологическими взглядами на природу человека он подчеркивал «праздность» рабочих. Но он прекрасно понимал, что во многом кажущаяся лень могла быть объяснена тем фактом, что рабочим было мало чем заняться при «фактическом положении вещей», а также отсутствием стимулов к работе и потреблению, которые может обеспечить спрос на труд. Он указывал, что там, где существует такой спрос, как, например, вблизи «новой шахты», спрос на рабочую силу и продукт вместе взятые вызывают быстрый рост обработки земли. Отсутствие спроса, невежество и лень, вызванные неравенством собственности и недостатком торговли как у помещика, так и у крестьян, а не недостаток капитала, предупреждал он, делают вероятным, что «. . . Испанская Америка может веками оставаться малонаселенной и бедной по сравнению с ее природными ресурсами»9.
0009 (там же , раздел 4, стр. 343). Из этого следует, что для преодоления такого рода стагнации надлежащая политика должна заключаться в продвижении земельной реформы, расширении экспортного рынка сырья и улучшении условий его продажи, обеспечении соответствующих стимулов (потребительских товаров?) для преодолеть «лень» рабочих, преодолеть «невежество» через образование и «техническую помощь». Мальтус известен своей теорией народонаселения, но ясно, что он во многом предвосхитил мысли двадцатого века в своем анализе причин застоя и средств его устранения, подразумеваемых в этом анализе.
Кейнсианский застой . Другая версия стагнации зрелой капиталистической экономики появилась в конце 1930-х годов, когда кейнсианский анализ отношения по мере роста благосостояния страны между силой склонности к сбережениям и побуждением к инвестированию. Согласно этому анализу, по мере накопления капитала можно ожидать, что доходы инвесторов будут падать, что приведет к уровню инвестиций, недостаточному для поглощения желаемых сбережений экономики при полной занятости.
В результате равновесный уровень национального дохода может соответствовать экстенсивной безработице. Элвин Х. Хансен (1938; 1939), ведущий кейнсианский «стагнационист», развил этот анализ в отношении исторической эволюции капитализма в Соединенных Штатах. Он попытался показать, как сокращение возможностей для инвестиций в сочетании с возросшей склонностью к сбережениям привело к увеличению разрыва между фактическим и потенциальным национальным выпуском. Он думал, что по мере того, как торговый цикл сменяет торговый цикл, впадины будут становиться глубже, а подъемы — слабее, с растущим ядром безработицы. Этот процесс он называл «вековой стагнацией» и считал его характерным для «зрелых экономик», особенно когда имело место и снижение темпов прироста населения. [См. биографии Хансена и Кейнса, Джона Мейнарда.]
Как в кейнсианской, так и в классической теории стагнация возникла в результате снижения побуждений к инвестированию. В первом, однако, стагнация приняла форму безработицы и потери потенциального выпуска, тогда как во втором он проявился в форме прекращения сбережений, а также инвестиций, при полной занятости при «прожиточном» уровне заработной платы.
Теория векового застоя, появившаяся во время великой депрессии 19-го30-х годов и поставившие под сомнение эффективность неконтролируемого капитализма, который события уже поставили под подозрение, вызвали большие споры, и ряд авторов решили подробно опровергнуть свидетельство Хансена о предполагаемом снижении инвестиционных возможностей в Соединенных Штатах. Споры утихли вскоре после окончания мировой войны, отчасти потому, что события, казалось, не подтверждали тезис о том, что инвестиционные возможности иссякают, а отчасти потому, что денежно-кредитная и фискальная политика, которую отстаивали кейнсианцы, а также задача «поддерживать полную занятость», получили широкое признание правительств.
Застой в бедных странах . Интерес к стагнации вследствие полного развития или «зрелости» сменился после мировой войны интересом к проблемам стагнирующих экономик бедных стран; для всех, кроме ничтожного меньшинства народов мира, статичные или лишь вяло растущие доходы давно казались более «нормальными», чем значительный рост.
Большая часть литературы о развитии бедных стран прямо или косвенно содержит те или иные теории стагнации, т. е. объяснение того, почему доход на душу населения в течение столь долгого времени не увеличивался существенно. Было предложено два широких типа объяснения. Один рассматривает застой с точки зрения кругового «статического равновесия» обществ, связанных традиционной культурой. Другие попытки выяснить, почему общества, в которых произошли значительные изменения и которые на самом деле пережили существенные периоды роста, часто не в состоянии поддерживать импульс, стремясь либо вернуться к низкому уровню дохода на душу населения, либо лишь апатично развиваться.
Отсутствие стимула для инвестиций. Если принять представление о том, что рост экономики в долгосрочной перспективе характеризуется S-образной кривой, стагнация традиционного общества может рассматриваться как аналог стагнации зрелости в нижней части кривой. на вершине. Оба типа стагнации возникают из-за отсутствия стимулов к дальнейшим капиталовложениям.
Отсутствие значительных чистых инвестиций в традиционных обществах многие объясняют отсутствием понятия продуктивного накопления или даже прогресса, а также принятием ценностей и институтов, враждебных инновациям. Считается, что неизменная технология почти по определению является характеристикой «традиционного» застоя. В результате экономическая жизнь продолжается год за годом по повторяющейся схеме без какой-либо основной тенденции к заметному увеличению объема производства. Некоторые экономисты, однако, считали, что наличие определенных экономических условий, таких как слишком малый рынок, чтобы позволить использовать более производительную технологию, слишком низкий доход, чтобы позволить экономить, и неадекватные транспортные средства или источники энергии, являются достаточными объяснениями неспособность экономики расти.
Неспособность поддерживать рост. Очень немногие страны имеют столь жесткую традиционную структуру, в которой никогда не происходило существенных изменений, и во многих из них были периоды, когда происходил значительный рост доходов; однако такие периоды часто не приводили к устойчивому экономическому прогрессу.
Объяснения типа стагнации, при котором потенциальный экономический рост постоянно прерывается, подчеркивают определенные типы круговой причинно-следственной связи. Среди главных характеристик отсталой экономики, по мнению многих (например, Лейбенштейна 1957), есть не только стагнация дохода на душу населения, но и тенденция, при нарушении равновесия, когда любые силы, повышающие доход, вызывают еще более сильные силы, которые вновь его угнетают. Соотношение между ростом доходов и ростом населения при относительно примитивных технологиях и нелегком расширении пахотных земель считается одним из наиболее важных примеров такого рода причин стагнации. Если с ростом дохода излишки для инвестиций не появляются из-за роста потребления по мере роста населения, то периоды роста дохода на душу населения вполне могут быть только временными. Проблема такого рода, которая также находилась в центре классического анализа, усугубляется достижениями медицины и общественного здравоохранения, которые позволяют населению расти независимо от экономических условий.
В литературе обсуждалось большое количество характеристик бедных экономик, которые препятствуют росту, но многие из них являются просто описаниями сопутствующих бедности: невежество и суеверие, низкий уровень образования, болезни, неспособность сберегать, апатия и т. д. Несомненно, что материальная и техническая отсталость народных масс чрезвычайно затрудняет ликвидацию нищеты, особенно когда политические учреждения и настроения более богатых классов не благоприятствуют производительному предпринимательству. Но главное возражение против всех теорий, настаивающих на замкнутом и неразрывном характере «порочных кругов», возникает из того факта, что ряд стран, условия которых, казалось бы, соответствовали требованиям таких теорий, на самом деле смогли вырваться. во многом собственными усилиями. Однако следует отметить, что многие из этих стран имели необычайно благоприятные возможности для международной торговли.
Стагнация после внешних потрясений или резкий спад .
Помимо стагнации, обсуждаемой в экономической теории, и очевидной стагнации традиционных и первобытных обществ, описываемой в основном антропологами, в более развитых экономиках существуют периоды стагнации, которые историки объясняют по-разному.
Прекрасную современную дискуссию об экономической стагнации, которая в значительной степени связана с трудностями приспособления к радикально изменившимся внешним условиям, можно найти в проведенном Свеннильсоном анализе европейской экономики между мировыми войнами (19).54). Некоторые крупные предприятия тяжелой промышленности в крупных индустриальных странах Европы оказались не в состоянии справиться с послевоенными обстоятельствами. Стагнация в этих отраслях распространилась и на другие отрасли европейской экономики, обусловив очень низкие темпы роста ряда стран с тяжелыми последствиями не только для международной, но и для внутриевропейской торговли. Это, в свою очередь, усугубило проблемы адаптации. Ясно, что застой в передовых странах, как и бедность в отсталых странах, часто создает экономические и, может быть, даже более важное, политические и социальные условия, антагонистические тем самым изменениям, которые необходимы для его преодоления.
Разнообразие круговых экономических, политических и социальных причинно-следственных связей порождает кумулятивные движения, в которых тенденции к стагнации или упадку усиливают друг друга, особенно после того, как экономика пережила шок или когда адаптация к изменившимся внешним условиям требует существенных изменений в существующей экономической системе. состав.
Многие из пресловутых примеров застоя в истории объяснялись прежде всего последствиями условий и событий, которые привели к предшествующему упадку. Для наших целей мы должны различать причины упадка и причины последующего застоя. Поскольку войны, внутренние политические разногласия и общее нарушение закона и порядка часто были вызваны спадом, вызванным другими причинами, вытекающая из этого неспособность экономики быстро восстановиться объяснялась ущербом, причиненным такими предшествующими событиями. Многие великие империи и цивилизации прошлого, по-видимому, страдали перед своим окончательным «крахом» долгими периодами застоя в сельском хозяйстве, промышленности и торговле.
Среди наиболее известных объяснений, выдвинутых историками, были чрезмерная роскошь судов, коррумпированность правящих классов и рост деспотической, грабительской и дорогостоящей бюрократии, что привело к финансовым беспорядкам и особенно к катастрофически высоким налогам. земледелие, которое разрушило основы сельского хозяйства. Доход от сельского хозяйства использовался не производительно, а на показное потребление.
Таким образом, налогообложение и непроизводительное потребление правящих классов были, по-видимому, важными причинами застоя в сельском хозяйстве и промышленности Афин в четвертом веке до нашей эры, где упадок ускорился также из-за потери экспортных рынков. Распад исламской империи после восьмого века и застой во многих ее составных частях также были связаны с гнетущим налогом на сельское хозяйство, безответственными расходами на роскошь, коррупцией и бесхозяйственностью правителей. В Ираке, например, экономика находилась в стагнации задолго до того, как в тринадцатом веке пришли монгольские захватчики и разграбили Багдад.
Пренебрежение и окончательное разрушение ирригационной системы, от которой зависела территория, привели к длительному периоду застоя. Позже, в восемнадцатом веке, Османская империя находилась в состоянии экономической анархии, в основном из-за упадка и вырождения государственного управления. Ни правящий класс, ни военные, ни интеллигенция не заботились об экономических условиях, особенно о состоянии сельского хозяйства; господствовали угнетение сельского населения, всеобщее бесправие и бюрократическая коррупция. Подобные условия занимают центральное место в описаниях историков заключительных периодов Римской империи, Византийской империи и даже застоя в Испании после шестнадцатого века.
Некоторые ученые пытались с помощью широких теорий объяснить упадок и стагнацию определенных типов обществ. Великий арабский историк и философ четырнадцатого века Ибн Халдун (1375–1382) со множеством иллюстраций постулировал неизбежный упадок «группового чувства» в империях в период их полной зрелости, а также рост роскошных привычек правителей и растущее «прирученность» в народе как характеристика «старости» общества.
Шумпетер, рассматривая современный капитализм, также отмечал тенденцию к саморазрушению, «которая на ранних стадиях вполне может проявить себя в форме тенденции к замедлению прогресса» (19).42, с. 162). А Тойнби (1934-1939) объяснил, почему некоторые цивилизации переживают «арест» и вступают в периоды «окаменения».
Как и следовало ожидать, любая попытка выделить конкретные «причины» исторических событий сопряжена с серьезными трудностями. Простые экономические «модели» не пытаются учитывать те социологические и политические аспекты стагнации, которые столь же важны, как и экономические аспекты, если не более. Экономисты могут с успехом пытаться объяснить экономическими терминами, почему в современном мире экономика может находиться в стагнации, и они вывели некоторые полезные зависимости, которые можно использовать при формулировании экономической политики. Но застой наступает по разным причинам в разных обстоятельствах, и все объяснения, в том числе и так называемые экономические, упираются в последнем счете в еще не выясненные особенности человеческой психологии и социологии: отношение к продолжению рода, «склонности» к сбережению и инвестировать, способности к инновационному «предприятию», религиозным ценностям или суевериям и апатичному принятию кажущегося неизбежным.
Объяснить достаточные условия застоя — значит также объяснить необходимые условия устойчивого прогресса; и это еще не достигнуто.
Эдит Пенроуз
[См. также Экономический рост
Чиполла, Карло М. 1952 Упадок Италии: случай полностью зрелой экономики. Обзор экономической истории Вторая серия 5:178-187.
Хаммонд, Мейсон, 1946 г. Экономический застой в ранней Римской империи: задачи экономической истории. Журнал экономической истории 6 (Приложение): 63-90.
Хансен, Элвин Х. 1938 Полное восстановление или застой? Нью-Йорк: Нортон.
Хансен, Элвин Х. (1939)1944 Экономический прогресс и снижение прироста населения. Страницы 366–384 в Американской экономической ассоциации, чтений по теории бизнес-циклов. Филадельфия: Блэкистон. → Впервые опубликовано в 29 томе журнала American Economic Review . Излагает теорию векового застоя.
Хиггинс, Бенджамин 1959 Экономическое развитие: проблемы, принципы и политика.
Нью-Йорк: Нортон. → Полезное обсуждение классических и современных теорий стагнации вместе с библиографическими ссылками можно найти в главах 3, 5, 7 и части 49.0003
Ибн Хальдун (1375-1382)1958 Мукаддима: введение в историю. 3 тома. Перевод с арабского Франца Розенталя. Нью-Йорк: Пантеон. → См. особенно том 1, главу 3, разделы 10–13.
Лейбенштейн, Харви (1957) 1963 Экономическая отсталость и экономический рост: исследования по теории экономического развития. Нью-Йорк: Уайли.
Мальтус, Томас Роберт (1820) 1964 Принципы политической экономии, рассматриваемые с точки зрения их практического применения. 2-е изд. Нью-Йорк: Келли. → Репринт издания 1836 г. См. особенно Книгу 2 о прогрессе богатства.
Милль, Джон Стюарт (1848) 1965 Принципы политической экономии с некоторыми их приложениями к социальной философии. Под редакцией Дж. М. Робсона. 2 тт. Собрание сочинений, тт. 2-3. ун-т из Торонто Пресс. → См. особенно Книгу 4, Главу 6, «О стационарном состоянии».
Mosse, Claude 1962 La fin de la démocratie athénienne: Aspects sociaux et politiques du déclin de la cité grecque au IV e siécle avant J.-C. Париж: Presses Universitaires de France.
Рикардо, Давид (1817) 1951 Работы и переписка. Том 1: Об основах политической экономии и налогообложения. Кембриджский университет Нажимать. → См. особенно главу 2 «Об аренде»; глава 5 «О заработной плате»; и Глава 6, «О прибылях». См. также главу 19 «О внезапных изменениях каналов торговли». Издание этого тома в мягкой обложке было опубликовано в 1963 году издательством Irwin.
Шумпетер, Йозеф А. (1942) 1950 Капитализм, социализм и демократия. 3-е изд. Нью-Йорк: Харпер; Лондон: Аллен и Анвин. → Издание в мягкой обложке было опубликовано Harper в 1962 году.
Смит, Адам (1776) 1950 Исследование о природе и причинах богатства народов. Под редакцией Эдвина Каннана. 6-е изд. 2 тт. Лондон: Метуэн. → О влиянии стационарного состояния на занятость см.
Книгу 1, главу 8, «О заработной плате». См. также Книгу 3 «О разном развитии богатства у разных народов» и Книгу 4 «О системах политической экономии». Издание в мягкой обложке вышло в 1963 Ирвина.
Свеннильсон, Ингвар 1954 Рост и стагнация в европейской экономике. Женева: Организация Объединенных Наций, Европейская экономическая комиссия.
Тойнби, Арнольд Дж. (1934–1939) 1947 г. Изучение истории. Сокращение томов. 1-6 Д. К. Сомервелла. Выпущено под эгидой Королевского института международных отношений. Оксфордский университет Нажимать.
Великий застой — или упадок и падение?
Перейти к содержимому
1 июня 2020 г. Патрик Денин
Обзор опубликован в весеннем выпуске журнала Modern Age . Чтобы подписаться сейчас, нажмите здесь.
Декадентское общество:
Как мы стали жертвами собственного успеха Все вещи в этой вселенной разлагаются, подчиняясь второму закону термодинамики и неизбежному процессу энтропии.
Классические авторы считали упадок естественным состоянием мира и, конечно же, человеческого общества. Последние книги Платона « Республика » — обычно считающиеся произведением политического утопизма — посвящены описанию кажущегося неизбежным процесса упадка, от режима, близкого к совершенству, к самой жестокой форме тирании. Курс мира должен бежать вниз. Неспособность одного поколения передать свои достоинства сродни естественной деградации нашего генетического кода и неизбежному упадку и смерти наших тел.
Классические авторы советовали отсрочить распад . Сохраняйте добродетели; замедлить гниение; избегать ненужных инноваций. Этот совет лежит в основе консервативной позиции: мир настроен на упадок, а не на прогресс; и, как таковая, основная роль здорового общества состоит в том, чтобы предотвратить упадок путем разумного поддержания достойных и устойчивых социальных практик. Эдмунд Берк и Алексис де Токвиль были среди современных наследников классической традиции, хотя и являлись аномалиями в эпоху, которая считала себя просвещенной и стремилась свергнуть старые пути в пользу прогресса.
Эта предрасположенность практически отсутствовала в американской традиции, порожденной эпохой Просвещения и с самого начала подпитываемой верой в лучшее будущее. Американские критики этой квази-теологической веры в прогресс были редки и часто маргинализировались. Среди них следует отметить выпускника Гарвардского университета, самопровозглашенного консервативного христианина, написавшего нехарактерную оценку закона энтропии в эпоху, в остальном одержимую прогрессом и прогрессом. Он отметил, что энтропия была более фундаментальным естественным процессом, чем господствовавший в его время дарвинизм, и настаивал на том, что распад является окончательным и неизбежным состоянием известной Вселенной. Теории прогресса на самом деле были больше желаемым за действительное цивилизацией, очарованной верой в свое неизбежное совершенствование, чем истинным пониманием реальности. Этот выдающийся гарвардец указал на железное доказательство неизбежности прогресса: просто посмотрите на действующего президента, писал он.
Президентом, о котором идет речь, был Улисс С. Грант; гарвардец Генри Адамс. В период расцвета американской веры в материальный и нравственный прогресс Адамс написал серию книг и эссе, в которых сетовал на моральный упадок, произошедший между строительством соборов Шартр и Мон-Сен-Мишель и изобретением «Динамо». », массивный генератор, который вскоре электрифицирует целые города, регионы и страны. Писая против духа времени, он стремился перенаправить наше удивление. Когда его спросили, какая фигура вызывала большую преданность, трепет и жертвенность — Дева или электрическая богиня прогресса, — Адамс не сомневался. Человеческая цивилизация пришла в упадок.
Ближайшим приближением к известному, контркультурному, консервативному христианину, выпускнику Гарварда в недавней истории, является Росс Даутхат, чей стремительный взлет включал в себя работу в National Review и The Atlantic, и нынешнюю должность обозревателя New Йорк Таймс . И все же последняя книга Даута начинается с предпосылки, противоположной работе Адамса: декаданс — это не распад , не неизбежное подчинение энтропийным силам.
Скорее декаданс — это отсутствие прогресса , форма застоя. В то время как Адамс мог бы утверждать, что лучшее, на что мы могли бы надеяться, — это поддерживать определенные приличия и старые способы предотвращения прогресса упадка — даже обращаясь к прошлым достижениям в качестве доказательства пустоты наших собственных заявлений о прогрессе — Дутат пытается убедить свою аудиторию. что лучший способ обратить вспять наш декадентский застой — перестать стоять на месте.
Для Дутата упадок выражается в современном обществе в следующих формах: отсутствие технического прогресса; экономический застой; институциональный распад; поколенческое (особенно репродуктивное) бесплодие; и культурное истощение. Книга Даутата начинается с дани уважения прогрессивным либертарианцам Питеру Тилю и Тайлеру Коуэну, которые сетуют на замедление технического прогресса. Даутхат поддерживает этот тезис, посвящая свои первые страницы сравнениям трансформационных технологий девятнадцатого и середины двадцатого веков с относительным отсутствием трансформационных технологий со второй половины двадцатого века.
Даутхат предвосхищает возражения о том, что Интернет и социальные сети представляют собой выдающиеся технологические достижения, и возражает, что доступ к бесчисленным клипам на YouTube вряд ли сравнится с прежними надеждами на межпланетные путешествия, вечные двигатели и лечебные машины, изображенные в фильме 2013 года. Элизиум . Он одобрительно цитирует наблюдение Тиля: «Нам обещали летающие машины. У нас получилось 140 символов». Тем не менее, Даутхат завершает эту первую главу так же, как и книгу, предположив, что надежда все еще заключается в возрождении инноваций и преобразований как наиболее фундаментальном ответе на вызов современного «декадентства», понимаемого как застой .
Адамсианское сомнение
Этот диагноз упадка как замедления технического прогресса и соответствующее решение упадка как повторного ускорения завершает книгу Даутата, но именно постоянное присутствие адамсовских сомнений порождает напряженность между надеждами Даутата на технологии, на с одной стороны, и скептицизм по отношению к прогрессивизму, с другой.
Многие из его маркеров упадка — особенно снижение рождаемости, институциональный склероз, культурное повторение и мягкий или «добрый» деспотизм — лучше описать через призму Адамса, чем Тиля. Собственный анализ этих явлений, проведенный Дутатом, часто показывает, что они больше похожи на формы упадка из-за очевидного прогресса, чем он часто готов явно признать, что приводит к постоянному разрыву между утверждением и выводом, который он, кажется, намерен поддерживать.
Возьмем снижение рождаемости, которое Даутхат описывает как важный показатель упадка. В главе, посвященной этому предмету, сразу после того, как он сокрушался по поводу замедления технического прогресса во второй половине двадцатого века, он кратко отмечает, что одной из важных причин подъема этой особой формы упадка было то, что «противозачаточные пилюли заставили случайная беременность и несвоевременное воспитание детей более правдоподобны». Оказывается, во второй половине двадцатого века был по крайней мере один технологический «прорыв», который изменил общество.
Дутат здесь признает, что форма прогресса — даже крупный технологический прогресс, контроль над человеческой биологией — привела к «упадку». Признание контрастирует с его начальными заявлениями о том, что технологическое «замедление» является основным источником упадка.
В самом деле, основным последствием , а также мотивацией широкого распространения этой конкретной формы репродуктивной технологии является форма «прогресса», которая маскирует фактический упадок. Даутхат признает, что «общество с меньшим количеством детей будет менее динамичным и более стратифицированным, что делает убыль населения примером того, как упадок настигает цивилизацию, потому что это пример того, как рост и развитие могут создать необходимые предпосылки для культурных тенденций (в в данном случае к сексуальному индивидуализму, постсемейству . . . )». Это предложение, которое Генри Адамс мог бы одобрить. Кажущийся прогресс порождает вырождение. Тем не менее, Даутхат утверждает, что такое состояние является менее чем одним из упадок чем «рассадник застоя».
Более адамсовская тема «прогресса как регресса» может быть связана с другими индикаторами «упадка» Даутата, такими как институциональный склероз и мягкий деспотизм. Форма индивидуализма, которая является следствием «богатства, процветания и достижений», возможно, лежит в основе всех этих проявлений упадка. Хотя склероз является особенностью, а не ошибкой американской политической системы, ее очевидные недостатки были смягчены в менее индивидуалистической культуре. Ирландский политолог Питер Мэйр утверждал, что более ранняя культура, насыщенная институтами местных межличностных связей, доверия и «социального капитала», включая союзы, клубы, церкви и политические партии, преодолела естественную тенденцию американской конституционной системы. отделить местное от национального, гражданина от представителя, партизана от противника и гражданина от гражданина.
По крайней мере, некоторое усиление партийности и связанный с этим склероз были непреднамеренными последствиями другой технологии: прогрессивных избирательных реформ, которые ослабили партии и местные политические привязанности, сделав идеологию все более движущей силой политики.
Добавьте к этому предполагаемое «продвижение» виртуальной «связи», которое, очевидно, усугубило эти тенденции, и мы получим идеальное варево для «институционального склероза». Все это благодаря предполагаемым формам технологического и культурного «прогресса», которые привели к политическому застою, который, если рассматривать его более подробно, является следствием более глубокого упадка.
Наше добровольное подчинение тому, что Даутхат описывает как «доброжелательный деспотизм», является еще одним примером той же динамики. Даутхат признает, что технологии позволяют использовать все более тщательные и коварные формы социального и политического контроля, которые люди часто с готовностью добровольно предлагают как правительствам, так и глобальным корпорациям. Но он странным образом умалчивает о старом, консервативном анализе этого феномена Алексисом де Токвилем, который утверждал, что потенциальным апофеозом прогресса демократии было бы его противоположность: форма мягкого деспотизма.
Вместо того, чтобы быть напротив и предательство демократии, Токвиль предупреждал о форме деспотизма, которая будет приветствоваться демократическими гражданами, как только они достигнут индивидуализма и личной свободы, которые являются основными демократическими целями.
Опять же, Даутхат понимает, что некоторые технологии могут привести к деградации. Но он пренебрегает исследованием более широкого тезиса о том, что определенные виды прогресса и преобразования, понимаемые по-другому и лучше, являются самими источниками упадка во вселенной, которая сходит на нет.
Настойчивое утверждение Даутата о том, что упадок — это застой , а не упадок , таким образом, приводит его к двум своеобразным выводам. Во-первых, такой декаданс функционально устойчив. Во-вторых, то, что в конечном итоге выведет нас из этого застоя, — это драматические технологические инновации, в частности, человеческие усилия и окончательный успех в заселении других планет.
Более глубокая гниль
Даутхат всегда был интересной фигурой в консервативном мире, что, возможно, делает его уникально подходящим обозревателем для Нью-Йорк Таймс. Он демонстрирует не только ожидаемый скептицизм по отношению к либеральному оптимизму, но, возможно, такой же скептицизм по отношению к консервативным взглядам Адамса на упадок. Его книга прокладывает путь между этими двумя взглядами: поскольку упадок — это не (как следует из этого слова) упадок , а застой , мы можем поддерживать наше состояние на неопределенное будущее. Люди могут жаловаться на нашу политику, нашу культуру, даже на такие кризисы, как изменение климата, но все недостатки, порождающие нынешнее недовольство, не так уж плохи, а остаточной способности выпутываться как раз достаточно, чтобы продолжать без реальных изменений. В одной из самых трогательных глав Даутата он пишет о пессимистической позиции «ожидания варваров», об ожидании и даже томлении усталой и ослабленной империи какого-то внешнего потрясения, которое избавит ее от скучной и бесцельной нищеты.
Такого потрясения, пишет он, может никогда не произойти и, вероятно, никогда не произойдет.
Если бы наша проблема заключалась главным образом в застое, возможно, такое состояние было бы устойчивым и, в конечном счете, обратимым посредством прогресса. Но что, если мы переживаем упадок, замаскированный под прогресс, а не просто застой?
Здесь классическая традиция, которой Даутхат в значительной степени пренебрегает, могла бы послужить предостережением: упадок нации наиболее заметен не тогда, когда кажется, что все идет хорошо, а когда она подвергается серьезному стрессу и неожиданному кризису. По словам Фукидида, начало конца древней Афинской империи, пришедшей в упадок среди богатства, моральной распущенности и имперского величия, но считавшейся ее обитателями непобедимой, было чумой. Упадок, который казался бесконечно устойчивым, в разгар кризиса внезапно обнажился, чтобы скрыть более глубокую гниль. В течение десятилетия Афины были унижены и никогда больше не смогут достичь своей мировой мощи.
Сегодня мы можем столкнуться с яркими свидетельствами упадка, посетив руины его былой славы среди его современной национальной незначительности и бедности, или, что более остро, пройтись мимо мрамора Элгина в музее другой истощенной империи.
Дутат заканчивает с того же, с чего начал: единственное, что может спасти нас от застоя, — это технологическое спасение. Он утверждает, что наш нынешний культурный упадок в основном проистекает из обманутых технологических надежд, а именно из веры в то, что мы когда-нибудь колонизируем звезды. Наше недовольство заключается в нашем смирении с тем, что «человечеству буквально некуда идти, что мы застряли здесь, ожидая либо случайного уничтожения себя, либо перезагрузки природы в виде кометы или чумы на протяжении всего нашего существования». от охотников-собирателей, к востоку от Эдема». Если не считать выхода за пределы нашей планеты, граница закрылась — физически и морально. Ни падения, ни восхождения, застой — это все, что может остаться.
Но в последней, нерешительной, адамсианской оговорке Даутхат задается вопросом, может ли быть так, что «мы не можем морально оправдать распространение [нашей] власти к звездам, если мы не станем лучше распоряжаться планетой, нашим обществом, себя». Управление очень близко к адамсовскому пониманию того, как остановить энтропию внутри цивилизации. Возможно, это испытание, этот шок, это «черное лебединое событие» уже настало для нас, показывая, зашел ли наш упадок настолько далеко вперед, что наше недалекое будущее совпадает с настоящим Афин, или же благодаря согласованным усилиям обратить вспять наш упадок (если такой курс возможен), у нас может быть некоторая надежда стать управляющими общества, более заинтересованного в культивировании и поддержании добродетели, чем возлагающем наши надежды на изобретение летающего автомобиля.
Патрик Дж. Денин является профессором политологии и заведующим кафедрой конституционных исследований Колледжа Дэвида А.
Потензиани Университета Нотр-Дам. Он является автором книги Почему либерализм потерпел неудачу .
Подписаться на
Modern AgeОснованная в 1957 году великим Расселом Кирком, Modern Age является форумом для стимулирующих дебатов и обсуждения наиболее важных идей, волнующих консерваторов всех мастей. Она играет жизненно важную роль в эти спорные и запутанные времена, применяя вневременные принципы к особым условиям и кризисам нашего века — к тому, что Кирк в первом выпуске назвал «великими моральными, социальными, политическими, экономическими и литературными вопросами современности». час.»
Подписаться на Modern Age »
Вернуться на главную страницу
Ваше время в колледже слишком важно, чтобы получить поверхностное образование, в котором закрыты точки зрения и закрыты строгие дискуссии.
Исследуйте интеллектуальный консерватизм
Присоединяйтесь к динамичному сообществу студентов и ученых
Защитите свои принципы
Присоединяйтесь к сообществу ISI.