первая попытка. Герои и антигерои русской революции
XXVIII. Большевики и вопрос о власти: первая попытка
На июнь 1917 года пришлись два давно запланированных события, которым суждено было оказать структурирующее влияние на дальнейший ход революции: 3 июня в Петрограде открылся Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, а 18 июня армии Юго-Западного фронта перешли в долгожданное наступление.
Последствия второго из этих событий мы проанализируем несколько позже.
А вот первое событие — съезд Советов — стало хорошим поводом для большевистской партии, возглавляемой героем революции Лениным, прокачать некоторые возможные варианты решения вопроса о власти уже сейчас, не откладывая их в долгий ящик.
Первая неделя съезда была посвящена заслушиванию отчётов министров-социалистов о результатах первого месяца их работы в составе коалиционного правительства.
Как раз в один из этих первых дней (а именно 6 июня), после неосторожной и кокетливой фразы министра почт и телеграфов, антигероя революции И. Г. Церетели о том, что:
«…в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место»,
и прозвучало знаменитое ленинское:
«Есть такая партия! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком»
(Первый Всероссийский съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Стенографический отчёт. Т.1. М.-Л., 1930, с.65).
Планка претензий большевиков была обозначена самым отчётливым образом.
И ЦК РСДРП(б) в ближайшие же дни на секретном заседании рассматривает вопрос о возможности вооружённого захвата власти. Об общеизвестных планах большевиков — проведение 10 июня в Петрограде демонстрации вооружённых рабочих и солдат с требованиями в адрес Временного правительства и съезда Советов — мы, пожалуй, распространяться не будем. Гораздо интереснее малоизвестные подробности этого заседания, о которых мы узнаём из «Записок о революции» Н. Н. Суханова (выделено всюду автором):
«Положение формулировалось так. Группа Ленина не шла прямо на захват власти в свои руки, но она была готова взять власть при благоприятной обстановке, для создания которой она принимала меры.
Говоря конкретно, ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, был Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны были направляться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были, во время министерских речей, выражать „народное недовольство“ и поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть тут же арестовано. Столица, конечно, немедленно должна была на это реагировать. И в зависимости от характера этой реакции Центральный Комитет большевиков под тем или иным названием должен был объявить себя властью. Если в процессе „манифестации“ настроение будет для всего этого достаточно благоприятным и сопротивление Львова — Церетели будет невелико, то оно должно было быть подавлено силой большевистских полков и орудий.
По данным большевистской Военной организации, выступление против большевиков допускалось со стороны полков: Семеновского, Преображенского, 9-го кавалерийского запасного, двух казачьих полков и, конечно, юнкеров. Полки стрелковой гвардии (4), Измайловский, Петроградский, Кексгольмский и Литовский оценивались большевистскими центрами как колеблющиеся и сомнительные. Ненадежным представлялся и Волынский полк. Но во всяком случае эти полки считались не активной враждебной силой, а только нейтральной. Предполагалось, что они не выступят ни за, ни против переворота… Финляндский полк, издавна бывший уделом интернационалистов-небольшевиков, должен был соблюдать по меньшей мере благожелательный нейтралитет. Крайне важная часть гарнизона, первостепенный фактор восстания — броневой дивизион в те времена делился пополам между Лениным и Церетели, но если бы дело решало большинство его состава, то мастерские давали Ленину определенный перевес.
Вполне же верные большевикам полки, готовые служить активной силой переворота, были следующие: 1-й и 2-й пулеметные полки, Московский, Гренадерский, 1-й запасный, Павловский, 180-й (со значительным числом большевистских офицеров), гарнизон Петропавловской крепости, солдатская команда Михайловской артиллерийской школы, в распоряжении которой находилась артиллерия. Надо заметить, что все эти части были расположены на Петербургской и Выборгской сторонах, вокруг единого большевистского центра, дома Kшесинской. Кроме того, восстание должны были активно поддержать окрестности: во-первых, Кронштадт; затем в Петергофе стоял 3-й запасный армейский полк, где господствовали большевики, а в Красном Селе — 176-й полк, где прочно утвердились „междурайонцы“. Эти части могли быть немедленно, по нужде, вызваны в Петербург.
Все эти „повстанческие“ полки, вместе взятые, должны были подавить сопротивление советско-коалиционной военной силы, устрашить Невский проспект и столичное мещанство и послужить реальной опорой новой власти. Главнокомандующим всеми вооруженными силами „повстанцев“ был назначен вышеупомянутый вождь 1-го пулеметного полка прапорщик Семашко.
Со стороны военно-технической успех переворота был почти обеспечен. В этом смысле большевистская организация уже тогда была на высоте. И из двух главных ее руководителей, Невский, настаивал на форсировании движения, на доведении его до конца. Другой же, Подвойский, требуя осторожности, едва ли руководствовался при этом „стратегическими“, а скорее политическими соображениями.
В политическом центре „восстания“ — в Центральном Комитете дело ставилось, как мы видели, условно, факультативно. Переворот и захват власти должны быть совершены при благоприятном стечении обстоятельств. Здесь на деле воплощалось то, что за три дня до того говорил Ленин на съезде: что большевистская партия готова одна взять в свои руки власть каждую минуту. Но готовность взять в руки власть означает только настроение, только политическую позицию. Она еще не означает определенного намерения взять власть в данную минуту. Поставить вопрос таким образом большевистский ЦК не решился. Он решил только всеми мерами способствовать созданию благоприятной для переворота обстановки. И это отлично отразило те колебания, какие испытывал он в эти дни. И хочется, и колется. И готовы, и не готовы. И нужно, и страшно. И можно, и нельзя…
Разумеется, колебания вызывались главным образом мыслями о том,
Колебания большевистского ЦК выражали позицию его отдельных членов, центральнейших фигур тогдашнего большевизма. Понятно, колебания их были тем меньше, а стремление к перевороту тем больше, чем меньше им было дано мыслить и рассуждать или чем больше преобладали у них темперамент и воля к действию над здравым смыслом. Безапелляционно стоял за переворот Сталин, которого поддерживала Стасова, а также и все те из периферии, которые были посвящены и полагали, что революционной каши брандмейстерским маслом не испортишь. Ленин занимал среднюю, самую неустойчивую и оппортунистскую позицию, ту самую, которая и явилась официальной позицией ЦК. Против захвата власти был, конечно, Каменев и, кажется, Зиновьев. Из этой „парочки товарищей“ один был — soit dit — меньшевик, а другой, при своих очень крупных способностях, вообще обладал известными свойствами кошки и зайца. Не знаю, кто еще из большевистских вождей решал тогда судьбу переворота».
(Суханов Н. Н. Записки о революции. Т.2. М., Политиздат, 1991, с. 293–295.)
О планах большевиков стало известно на съезде Советов, и известие это вызвало настоящий переполох. Подробности действий советского руководства по предотвращению большевистского выступления мы узнаём из воспоминаний И. Г. Церетели:
«9 июня, во второй половине дня, в казармах большевизированных полков и в рабочих кварталах была расклеена прокламация большевистской партии, зовущая солдат и рабочих выступить на следующий день на улицу с требованием передачи всей власти Советам для проведения в жизнь большевистской программы.
С 4 часов 9 июня в помещение Всероссийского съезда Советов, на Васильевском Острове, стали стекаться все в большем количестве члены Петроградского Совета, побывавшие на Петроградской Стороне, где примыкавшие к большевикам рабочие и солдаты толпились перед прокламациями, расклеенными на улицах, прилегавших к дому Кшесинской. Наши товарищи отмечали небывалое возбуждение в толпах, из рядов которых слышались угрозы расправиться „с буржуазией“ и „соглашательским большинством Съезда“. Красноармейцы и солдаты говорили, что выйдут на завтрашнюю демонстрацию с оружием в руках, чтобы подавить всякое сопротивление контрреволюции. Среди этих толп сновали в большом количестве подозрительные штатские лица, явно не принадлежавшие к среде рабочих и солдат и старавшиеся своими призывами к революционному действию еще больше разжечь страсти. Наши товарищи не сомневались в том, что это были бывшие охранники и жандармы. Скоро появились и стали переходить из рук в руки расклеивавшиеся на улицах листовки.
Прокламация большевистской партии называла предстоящую демонстрацию „мирной“. Но и содержание, и тон этой прокламации, в которой каждое слово было рассчитано на то, чтобы довести призываемые на улицу массы до крайнего возбуждения, не оставляли сомнения в том, что дело шло о восстании, направленном на свержение правительства. Бросалось в глаза то обстоятельство, что прокламация призывала демонстрантов — солдат и рабочих — проявить те же чувства единства и взаимной поддержки, какие они проявляли в дни Февральского восстания…
Никто из нас не сомневался, что при существующем соотношении сил попытка большевистского переворота не имеет шансов на успех. Но вместе с тем, мы знали, что если бы на улицах Петрограда появились многочисленные толпы вооруженных солдат и рабочих с требованием перехода власти к Советам, это неминуемо должно было вызвать кровавые столкновения. Прямым последствием этого выступления были бы трупы на улицах Петрограда, дискредитация демократии, не сумевшей предохранить революционную столицу от таких потрясений, и усиление контрреволюционных течений в стране.
Надо было во что бы то ни стало предотвратить готовившееся выступление.
Временное правительство, как только ему стало известно о расклеенной большевиками прокламации, приняло постановление: „Ввиду распространяющихся по городу и волнующих население слухов, Временное правительство призывает население к сохранению полного спокойствия и объявляет, что всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти“. С вечера 9 июня военные патрули разъезжали по городу.
Но всем было ясно, что парализовать авантюру большевистской партии могло только решительное выступление съезда Советов.
Несколько человек из руководящей группы Советов, — Чхеидзе, Гоц, Дан и я, — составили проект воззвания, которое должно было быть обращено от имени Съезда к рабочим и солдатам, чтобы предостеречь их от участия „в демонстрации, подготовленной партией большевиков без ведома Всероссийского съезда Советов“. Воззвание требовало, чтобы 10 июня „ни одной роты, ни одного полка, ни одной группы рабочих не было на улице“. Воззвание указывало на то, что „при существующем тревожном настроении в столице демонстрация с требованием низвержения правительства, поддержку которого Всероссийский съезд Советов только что признал необходимой“, не может не привести к кровавым столкновениям, результатом которых будет не ослабление, а усиление „притаившихся контрреволюционеров, которые жадно ждут минуты, когда междоусобица в рядах революционной демократии даст им возможность раздавить революцию“.
До открытия вечернего заседания Съезда Чхеидзе созвал соединенное собрание Президиума и Бюро Исполнительного Комитета. Мы огласили на этом собрании выработанный нами проект воззвания и предложили принять этот проект за основу для установления окончательного текста.
Все присутствовавшие с этим согласились, за исключением двух членов собрания, представлявших большевиков, Каменева и Ногина. Оба они принадлежали к правому крылу большевистской партии, которое не сочувствовало выступлению, затеянному Лениным и его ближайшими сторонниками. Но, как дисциплинированные члены партии, они протестовали против принятия нашего текста за основу обсуждения…
Представители большевистской фракции заявили, что они не могут перерешать постановления своей партии, и покинули заседание. Вместе с ними ушел и Луначарский, представлявший в Президиуме „интернационалистов-межрайонцев“.
После этого, в отсутствие большевиков, собрание обсудило проект воззвания против демонстрации и, с небольшими изменениями, утвердило его для представления Съезду. Кроме того, было решено предложить Съезду запретить, в особой резолюции, всякие манифестации в Петрограде на три дня, 10, 11 и 12 июня. Для организации противодействия всяким попыткам вывести солдат и рабочих на улицу было решено предложить Съезду избрать бюро, состоящее из председателя Съезда Чхеидзе и нескольких членов Президиума и Исполнительного Комитета.
К концу заседания вернулся Луначарский и сообщил нам, что фракция большевиков отправила в дом Кшесинской своих представителей, чтобы настоять перед большевистским Центральным Комитетом на необходимости отменить демонстрацию. Делегаты фракции, взявшиеся вести переговоры с Центральным Комитетом, — сказал Луначарский, — надеются на успех и просят дать им полтора часа на выяснение вопроса. Они просили его, Луначарского, быть в телефонном общении с ними и служить посредником между ними и Президиумом Съезда. Собрание решило дать большевикам для ответа срок, о котором они просили…
Все фракции Съезда, кроме фракции большевиков, решили голосовать за принятые Президиумом Съезда и Исполнительным Комитетом Петроградского Совета проекты воззвания и других постановлений, направленных к предотвращению демонстрации.
Члены Съезда наперебой записывались в списки агитаторов, которые в эту ночь должны были быть брошены в казармы и заводы всех районов Петрограда для проведения в жизнь решения Съезда об отмене демонстрации…
В кулуарах Кадетского корпуса, в котором заседал Съезд, царило в момент перерыва необычайное оживление. Здесь были не только члены Съезда, но и многочисленные представители Исполнительных Комитетов Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и Совета Крестьянских Депутатов. Здесь же были представители Центральных Комитетов всех входящих в Советы партий и представители столичной прессы…
Всю ночь Таврический дворец поддерживал живую связь с рабочими и солдатскими центрами столицы… Около двух часов ночи появились в Таврическом дворце многие члены Съезда из первой группы агитаторов, которые направились в районы с 11 часов вечера, то есть сейчас же после того, как на фракционных собраниях Съезда были приняты решения о запрещении демонстрации. По их рассказам, на большинстве ночных митингов, где они успели побывать, представителей Съезда встречали дружественно и резолюции против демонстрации принимались единодушно. Зато на митингах, организованных большевиками, фанатизированные солдаты и рабочие не давали говорить нашим ораторам и встречали их криками „предатели“. Участники этих митингов говорили о том, что Всероссийский съезд Советов — это сборище подкупленных людей, поставивших себя на службу контрреволюции. На этих митингах не упоминали о „мирном“ характере предстоящей демонстрации. Здесь говорили о том, что пойдут завтра „резать буржуазию“, свергнуть правительство и передать власть рабочим и крестьянам».
(Церетели И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 2. Цит. по: Октябрьский переворот: Революция 1917 года глазами ее руководителей. М., 1991, с. 214–217.)
И снова Н. Н. Суханов:
«В ночь на 10-е, когда „заговор был раскрыт“, названные лица, в соответствии с занятой общей позицией, решали вопрос об отмене выступления. Сталин был против отмены: он полагал, что сопротивление съезда ничуть не меняет объективной конъюнктуры, а „запрещение“ Цицерона действовать Катилине само собою подразумевается, и со своей точки зрения Сталин был прав. Напротив, „парочка“, конечно, стояла за подчинение съезду и за отмену манифестации. Трудно думать, что она непременно нуждалась в декрете, разрешающем взять Бастилию, скорее она просто воспользовалась предлогом, чтобы сорвать авантюру. Но решил дело, конечно, Ленин. В своем оппортунистском настроении он получил толчок — и в нерешительности воздержался. „Манифестация“ была отменена».
(Суханов Н. Н. Указ. соч., с.295.)
На этом закончим цитирование и по традиции предложим любителям исторической альтернативистики поразмышлять, как могла бы развиваться российская и мировая история, если бы герой революции товарищ Ленин занял на тех памятных заседаниях столь же решительную позицию, что и товарищи Сталин, Стасова и Невский.
А также отметим ещё один немаловажный факт. Советский съезд и его руководство во главе с Церетели, добившись локальной победы над большевиками, тут же дало слабину: само назначило на 18 июня мирную демонстрацию — в поддержку съезда и Временного правительства, — на которую рабочими и были благополучно вынесены заготовленные ещё к десятому числу лозунги «Долой десять министров-капиталистов!» и «Вся власть всероссийскому совету депутатов!». «Звёздная палата» (как называет в своих «Записках» Н. Н. Суханов узкий состав советского руководства) получила возможность воочию оценить настроения петроградских масс.
В этот же день, 18 июня, началось наступление армий Юго-Западного фронта, стратегически поддержанное выступлениями армий Западного и Северо-Западного фронтов. Пришла пора порассуждать поподробнее об этом наступлении и о роли в его подготовке главного персонажа настоящих заметок.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
history.wikireading.ru
Вопрос о власти. Социализм. «Золотой век» теории
Вопрос о власти
В 1917 г. Ленин опубликует фразу, ставшую затем классической: «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве»[1133]. В практическую плоскость этот вопрос встанет перед российскими социалистами в 1905 году.
Размах городской революции и общая дестабилизация империи из-за крестьянских и национальных выступлений давали социалистам новые шансы. Перед марксистами вставал вопрос о том, что делать в случае падения самодержавия. Просто отдать власть либералам, буржуазии, выступая в роли профлидеров, отстаивающих тактические задачи социальной защиты рабочих при сохранении капиталистического строя? Линейная концепция прогресса диктовала такое поведение с неизбежностью. Сначала – укрепить капитализм, решая социал-либеральные задачи. И только потом, через десятилетия – социализм.
Но быстрое развитие индустриального сектора в России, разрастание рабочего класса, еще в значительной степени маргинализированного, но оттого настроенного радикально, длительная традиция развития социалистического движения – все это способствовало постановке левыми социал-демократами вопроса о «перерастании» буржуазной революции в пролетарскую. Итак, ограничиться либеральными задачами, или приступить к решению «пролетарских», социал-этатистских?
Выбор зависел от ответа на вопрос о власти. Проще всего было ответить на этот вопрос эсерам: в случае падения самодержавия необходимо немедленно организовать революционную диктатуру (то есть диктатуру революционеров), которая, разгромив монархистов в гражданской войне, передаст власть всенародно избранному Учредительному собранию.
Для марксистов все было сложнее. С одной стороны, они боролись за свержение самодержавия, с другой стороны верность марксистской картине истории не позволяла им входить в правительство – оно же будет носить не пролетарский, а буржуазный характер. Эта историческая схема была не просто догмой, за ней стояли и прагматические политические интересы – социал-демократы не должны скомпрометировать себя непопулярными в пролетарской среде мерами, которые неизбежно будет проводить правительство в условиях становления капиталистического строя.
В то же время очевидно, что революционная диктатура может стать «обоюдоострым» инструментом. Если она будет находиться под влиянием социал-демократии, то может закрепить завоевания пролетариата, а если в ней возобладают противники социализма, она может пойти по пути подавления пролетарского движения и социал-демократии. Как бы и соблюсти чистоту принципов (не отвечать за непопулярные меры), и продвинуть через новую власть необходимые преобразования? Этот вопрос вновь разделил социал-демократию, породив дискуссию, которая смоделировала реальную ситуацию 1917-1918 гг.
* * *
Историк С.В. Тютюкин считает: «если для большевиков основной целью их политической деятельности был уже в 1905 г. захват хотя бы части (а лучше всей) политической власти, то меньшевики стремились прежде всего организовать и просветить рабочих, поднять их на защиту своих политических и экономических интересов, разбудить их инициативу и общественную активность»[1134]. Но одно другому вовсе не мешает. И большевики стремились организовать рабочих, пробудить их общественную активность. И меньшевики были готовы прийти к власти, когда для этого созреют предпосылки. И для большевиков, и для меньшевиков взятие власти не было «основной целью», самоцелью, а лишь инструментом в осуществлении марксистского коммунистического проекта. Различие заключалось в сроках. Большевики были готовы форсировать процесс с помощью власти, и, соответственно, брать ее уже в 1905 году. Но не они были наиболее радикальны в этом отношении, а меньшевики Троцкий и Парвус.
В марте 1905 г. Александр Парвус выступил за «правительство рабочей демократии»[1135], бросив вызов стройной стратегии чинного движения к социализму через буржуазную демократию. Парвус выдвинул лозунг: «без царя, а правительство рабочее!» Эту идею поддержал Лев Троцкий. Она вытекала из стратегии самостоятельных действий пролетариата как наиболее организованной революционной силы. Троцкого не смущает, что в своем стремлении захватить власть над Россией социал-демократия будет изолирована от других революционных сил. Каких сил? Троцкий «в упор» их не видит. Он уверен, что кроме социал-демократов «на революционном поле никого нет»[1136]. Троцкий самонадеянно выводит «наше революционное одиночество» из победы над эсерами. Он приписал марксистам не только победу, но и полное уничтожение эсеров (вот охранка-то позавидовала бы). Впрочем, эсеры продолжали в это время здравствовать и развиваться.
Троцкий был не одинок в своей некомпетентности. Мартов с удивлением прочитал заявление ПК ПСР, где говорилось, что «рабочий народ идет и дальше под знаменем партии с.-р.»[1137]. А Мартов думал, что рабочие движутся под знаменами социал-демократии. Вышедшие из подполья партии с удивлением обнаруживали, что они не одиноки на «своем» поле. И некоторое время не верили глазам своим, считая лишь себя реальной силой.
Из ложной посылки о «революционном одиночестве» социал-демократов у Троцкого вытекает целый веер выводов: «где нас нет, там революция лишена организации и руководящих элементов»…; «у нас нет социальной почвы для самостоятельной якобинской демократии…»[1138] Непролетарские силы не могут выдвинуть вождей.
Хорошо, можно быть настолько несведущим, чтобы не заметить эсеров. Но есть и другие лидеры, которых обстановка 1905 г. выдвигала на арену истории. Гапона-то нельзя было не заметить, тем более, что и после 9 января он сохранял влияние в рабочем движении. Троцкий решает проблему так: Гапон, который «явился одной из блестящих внезапностей революции», собирается примкнуть к «одной из социалистических партий». «Выбор Георгия Гапона не труден, ибо этих партий только одна»[1139]. Гапон быстро опроверг Троцкого, сблизившись с эсерами и принявшись ковать блок всех социалистов. Эта инициатива сначала получила поддержку большевиков, эсеров и национальных социалистических партий. Но затея была обречена на неудачу – социал-демократы опасались оказаться под контролем «личности, стоящей над партиями» или того хуже – эсеров. Но Ленин все же зашел на созванную Гапоном конференцию – он искал партнеров из среды «мелкой буржуазии»[1140].
Троцкий уверен, что больше таких «внезапностей», как Гапон, не предвидится. Ленин называет его за это «пустозвоном». Если революция напомнит 1789 год, то она поднимет к «героическим усилиям» и историческому творчеству «гигантские массы», из рядов которых выйдет множество «Гапонов»[1141].
Ленин прав. Будет еще много «внезапностей» – от Хрусталева-Носаря до лейтенанта Шмидта. Каждый раз во главе движения оказывается не лидер какого-нибудь ЦК, а выдвиженец поднявшейся массы. И Октябрьская стачка – творение не партий, а массы, организованной профсоюзами.
Но Троцкий игнорирует эту самоорганизацию, его волнует вакуум верховного руководства революцией. Он настаивает: никаких признаков появления якобинцев нет, и «черновую работу» придется взять на себя[1142]. Если марксисты стремятся к победе революции, то им, как наиболее организованной революционной силе нужно брать власть, чтобы обеспечить «разоружение реакции и вооружение революции»[1143]
Во Временное правительство войдут те, кто будут руководить массами в момент восстания. Поскольку самодержавие свергнут рабочие массы, то и руководить ими будут социал-демократы. Не отдавать же после этого власть либералам.
Троцкий заключает: «революционное развитие влечет пролетариат, а с ним – р. с. д. раб. партию, к временному политическому господству.
Если она решит отказаться от него, ей необходимо предварительно отказаться от тактики, рассчитанной на:
а) революционное развитие событий,
б) руководящую роль в ней пролетариата,
в) руководящую роль Рос. С.Д. Раб. Партии в пролетариате»[1144].
* * *
Ленин поддержал постановку вопроса о приходе социал-демократов к власти, но подошел к вопросу прагматически: дело ведь не только в том, как захватить власть. Ее нужно еще и удерживать. А прочной может быть только «революционная диктатура, опирающаяся на громадное большинство народа»[1145]. Но пролетариат не обладает этим большинством.
Значит, возможна «революционная демократическая диктатура пролетариата и крестьянства»[1146]. Крестьянство показало свой революционный характер. А раз так, оно может быть союзником пролетариата. Классовая схема трансформируется в политическую. Если меньшевики, исходя из буржуазного характера революции, тяготеют к союзу с либералами, то большевики – исходя из задачи установления рабоче-крестьянской революции – к союзу с эсерами.
Ленин считает, что Временное революционное правительство «может быть только диктатурой, то есть организацией не «порядка», а войны.
Кто идет штурмом на крепость, тот не может отказаться от продолжения войны и после того, как он завладеет крепостью»[1147]. Участие социал-демократов в правительстве преследует две цели: «беспощадная борьба вместе с революционной демократией против всех контрреволюционных попыток» и «отстаивание самостоятельных классовых целей пролетариата»[1148]. Собственная задача пролетариата в этой революции – «создать себе действительно широкую и действительно достойную ХХ века арену борьбы за социализм»[1149]. Для этого не следует ограничивать себя в средствах.
Пока Ленин считает, что постановка в повестку дня социалистического переворота – непозволительная идея эсеров[1150]. В 1917 г., когда самодержавие падет, Ленин сочтет идею «позволительной».
Выдвинув идею рабоче-крестьянского правительства, Ленин не забывает о ее переходности, и не исключает возможности борьбы пролетариата (то есть социал-демократии) с этим правительством. Давление извне позволит продвигать политику революционного правительства влево, а страну таким образом – к решению пролетарских задач (эта линия будет осуществляться большевиками весной-летом 1917 г.). Созванный большевиками III съезд РСДРП провозгласил: «Независимо от того, возможно ли будет участие социал-демократов во Временном революционном правительстве, следует пропагандировать в самых широких слоях пролетариата идею необходимости постоянного давления на Временное правительство со стороны вооруженного и руководимого социал-демократией пролетариата в целях охраны, упрочения и расширения завоеваний революции»[1151]. Однако, поскольку мелко-буржуазные политики не смогут долго двигаться в этом направлении сами, модель такой диктатуры, действующей под давлением снизу, неизбежно приведет к власти левых социал-демократов.
* * *
А. Мартынов еще в 1904 г. опубликовал в «Искре» статью «Две диктатуры», где выступил категорически против возможного прихода социал-демократов к власти в ходе грядущей революции. Он цитировал знаменитую фразу Энгельса о вождях радикальной партии в Крестьянской войне в Германии: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство»[1152].
Ленину трудно спорить с Энгельсом. Но он применяет в этой трудной ситуации «золотой ключик», который его прежде не подводил – «научность» марксизма. «Энгельс видит опасность в смешении вождем мнимосоциалистического и реальнодемократического содержания переворота, а умный Мартынов выводит отсюда опасность того, чтобы пролетариат вместе с крестьянством брал на себя сознательно диктатуру в проведении демократической республики, как последней формы буржуазного господства и как наилучшей формы для классовой борьбы пролетариата с буржуазией»[1153]. Энгельс писал о таких вождях пролетариата, которые не понимают «непролетарского характера переворота». Но большевики же будут его понимать[1154]. Тогда и «движение дозреет» до «применения мер».
Увы, когда большевики придут к власти, они будут говорить о пролетарском характере революции, хотя эта революция будет прокладывать дорогу к власти вовсе не пролетариату. Мартынов окажется прав в половине своего прогноза – когда говорил об отсутствии у вождей рабочего класса понимания реальной ситуации. Но вожди почти никогда не понимают ситуацию также, как объективные исследователи. Вожди не «научны».
Но в другом отношении Мартынов, как и другие меньшевики, ошибался. С их точки зрения захват власти может вести только к одному – к быстрому краху радикальной социал-демократии, ее компрометации и победе реакционных сил. Именно так меньшевики будут оценивать перспективы большевистского радикализма и в 1917 г. Ознакомившись с апрельскими тезисами Ленина, Мартынов писал: «Если мы пойдем по ленинскому пути, мы в близком будущем пойдем не к диктатуре пролетариата, а к диктатуре контрреволюционных слоев буржуазии»[1155]. В роли реакционера тут выступал не Ленин. Просто в силу неправильности, авантюристичности стратегии Ленина он облегчит задачу контрреволюции. Меньшевики остались в плену однолинейной марксистской картины прогресса, когда движение возможно только «вперед» и «назад», а не «в бок», к другому варианту движения вперед, не предусмотренному догматом.
Мартов настаивал: до постановки задачи диктатуры пролетариата «мы остаемся принципиально непримиримой оппозицией ко всякому правительству и не отказываемся от «предрассудка», запрещающего нам сквернить уста сочетанием слов: «да здравствует» и «правительство»»[1156]. Просто анархизм какой-то.
И большевики, и меньшевики видят себя в роли радикальной оппозиции. Критиковать всегда проще. Но большевики готовы при благоприятных условиях сделать следующий шаг – войти во власть. Но значит ли это, что они тем самым перейдут на другую сторону баррикад?
Мартынов утверждает: «Мы стремимся остаться в положении революционной оппозиции, чтобы сохранить практическую возможность критиковать ограниченность мелкой буржуазии, очутившейся у власти. Публицисты «Вперед» стремятся разделить власть с мелкой буржуазией, сохраняя возможность критиковать пролетариат, буде он увлечется иллюзиями»[1157]. Мартов напоминает большевикам, что любое, даже самое демократическое и революционное непролетарское правительство будет действовать против интересов рабочего класса, иначе буржуазное общество просто не сможет функционировать. Оно будет заботиться об интересах банков, защищать собственность, урезать зарплаты. Провозгласив лозунг «Да здравствует Временное правительство!», партия рабочего класса скомпрометирует себя поддержкой таких мер. Получается, социал-демократия боится ответственности, перекладывая на других «грязную работу», непопулярные меры, необходимость которых и она понимает. Мартов признает прогрессивность якобинства, но добавляет: борьба за демократию возможна «не только с помощью якобинских декретов сверху, но при помощи народного давления снизу»[1158]. Чтобы сохранить идейную непорочность, социал-демократы должны участвовать только во втором.
Впрочем, «грязную работу» могут сделать и «неправильные» социал-демократы – большевики. Мартов рассуждает: не получится ли, что история русской мысли может ««вытряхнуть из своего рукава» подлинную революционно-демократическую партию в виде той самой «социал-демократии», которая возьмет в свои руки власть в момент падения самодержавия?»[1159]
Меньшевики считали, что план Ленина ведет к «растворению классовой борьбы пролетариата в бесформенном движении «демократии»»[1160]. Но это же происходит и при осуществлении меньшевистской стратегии давлении пролетариата на власть с улицы. Ведь на улицу выходят представители самых разных слоев.
Мартов считает, что если пролетариат сейчас получит власть «вопреки его стремлениям»[1161], то «весь наш – русских социал-демократов – анализ исторического положения русского пролетариат был неверен…»[1162] Расчеты большевиков и меньшевиков различны. В 1905 г. окажется неверен анализ первых, в 1917 г. – вторых.
В подтверждение меньшевистской позиции Плеханов снова пытается опереться на «неоспоримый» авторитет Энгельса. В письме к Ф. Турати «основоположник» писал: если социалисты войдут в правительство, они вынуждены будут взять «на себя ответственность за все ошибки и за все измены этого правительства по отношению к рабочему классу», парализовав при этом его энергию. Вывод Плеханова не вполне соответствует мысли Энгельса (тем более, высказанной в ситуации, когда в стране не было революции): «Итак, участвовать в революционном правительстве вместе с представителями мелкой буржуазии значит изменять пролетариату»[1163].
Еще недавно левые социал-демократы критиковали опыт Мильерана, вступившего в правительство. С точки зрения критиков Ленина, готовность к участию в буржуазной власти (даже революционной) – это принципиально тоже, что мильеранизм, отступление от пролетарских задач, которые должна решать социал-демократия. Взять власть и решать не пролетарские задачи – значит компрометировать чистоту марксистской идеи.
Мартынов наносит Ленину болезненный укол, обвиняя его в жоресизме (Жорес в 1899 г. был лидером фракции Мильерана): «Пролетариат не может получить ни всей, ни части политической власти в государстве, покуда он не сделает социалистической революции. Это – то неоспоримое положение, которое отделяет нас от оппортунистического жоресизма…»[1164]
Меньшевики откажутся от этого положения в 1917 г. По иронии судьбы, Ленин в это время окажется в непримиримой оппозиции к правительству меньшевиков, эсеров и кадетов.
Мартов вторит Мартынову: «Только, ведь, и Жорес для этих самых целей организовал свой союз демократии и пролетариата!»[1165] Идея диктатуры пролетариата и крестьянства – это «самый вульгарный жоресизм»[1166].
В этих обвинениях заметна очевидная натяжка. Политика Жореса-Мильерана направлена на союз с существующим обществом, политика Ленина – на его разрушение. Мильеран пошел на союз с палачом Парижской коммуны, а Ленин предлагает создать ее новый вариант. Ведь вопреки догматике меньшевиков, в Парижской коммуне рука об руку действовали пролетарские и «мелкобуржуазные» революционеры.
Ленин с возмущением объясняет, в чем разница его позиции и мильеранизма: «Это все равно, что смешать участие Мильерана в министерстве убийцы Галифе с участием Варлена в Коммуне, отстаивавшей и отстоявшей республику»[1167].
Любопытный нюанс «всплывает», когда меньшевики пытаются сравнить большевиков с бакунистами в Испании, которых, как мы помним, сурово раскритиковал Энгельс. Бакунисты вошли в революционные органы власти. Теперь это предлагают сделать большевики. Но Энгельс доказывал, что бакунисты в Испании отошли от «антиполитических» принципов, то есть по сути – менялись в верном направлении. Это дает возможность Ленину найти у классика нужный ему угол зрения: «Энгельсу не нравится только то, что бакунисты были в меньшинстве, а не то, что они там заседали»[1168]. Энгельсу, конечно, вряд ли бы понравилось, если бы бакунисты заседали «в большинстве». Но Ленин пишет о своей партии: принципиально важно оказаться в органах революционной власти в большинстве – существенный момент с точки зрения понимания большевистской стратегии 1917 г.
* * *
Предложив идею революционной коалиции, Ленин должен ответить оппонентам на ряд новых для социал-демократии вопросов. С кем вместе заседать в правительстве, кто будет отстаивать в нем интересы непролетарских слоев, как не обидеть невзначай крестьян, как лучше удовлетворить их интересы, не противоречащие интересам пролетариата, кто будет прежде всего отвечать за меры правительства, объективно направленные против пролетариата? Одним словом: кто на практике будет представлять демократию в революционном правительстве. Ленин отвечает: ««Тип» социалиста-революционера»[1169]. Ленин пока тоже не признает прямо, что эсеры – сила, с которой нужно считаться. Но если они вдруг станут более влиятельны, с ними можно будет иметь дело. На III съезде РСДРП (фактически – съезде большевистской фракции) было решено входить с эсерами во «временные боевые соглашения» (в то время как либералов – обличать). Уже в декабре 1905 года большевики попробуют это сотрудничество в боях на Пресне. В 1917 году проблема союза с эсерами встанет перед Лениным уже в полный рост.
Говоря о проекте программы ПСР, Ленин называет ее «значительным шагом вперед»[1170]. Однако это не значит, что Ленин теоретически сближается с эсерами. Он фиксирует общее и различное в идеологии эсдеков и эсеров. Ленин недоволен указанием эсеров на неблагоприятное соотношение положительных и отрицательных сторон капитализма (по Прудону), их оценкой роли интеллигенции, «которая будто бы в состоянии выбирать более или менее благоприятные пути для отечества»[1171]. В 1917 году Ленин на практике займется таким выбором, и от его личного воздействия самым непосредственным образом будут зависеть пути истории отечества. Отмежевываясь от эсеров (меньшевики и так не раз упрекали его в эсеровской ереси), Ленин сурово критикует взгляд ПСР на крестьянство: «Они говорят о трудовом крестьянстве, закрывая глаза на тот доказанный, изученный, подсчитанный, описанный, разжеванный факт, что среди этого трудового крестьянства сейчас уже безусловно преобладает у нас крестьянская буржуазия… и держит в своих руках уже теперь больше половины производительных сил крестьянства»[1172].
Ленин заранее закладывает программу борьбы с крестьянством под предлогом его «буржуазности». Но он уже отделяет крестьян от «крестьянской буржуазии». Это позволит коммунистам получить в будущем значительную свободу маневра в деревне, нанося удары по «крепкому» крестьянину, одновременно представляясь защитниками не только батраков, но крестьянства как класса.
Отношение Ленина к крестьянству как к революционной силе не означает также, что Ленин готов был отступить от марксизма в сторону народничества в вопросе о конструктивной модели социализма. Меньшевики справедливо показывали, что крестьянство чуждо марксистскому проекту. Ленин не возражает – крестьянство решает антифеодальные и разрушительные антикапиталистические задачи, так как сопротивляется пауперизации и капиталистическому закабалению. Оно может быть союзником в разрушении, а не в созидании. Крестьянство воспринималось Лениным как ресурс пролетарской революции, и когда крестьянские движения после 1917 г. выступали против мероприятий «рабоче-крестьянской» власти, Ленин принимал меры к беспощадному подавлению крестьянских выступлений. Вопреки мнению, высказываемому в публицистике[1173], Ленин в 1905 г. существенно не изменил своей программы по крестьянскому вопросу. Он и в конце XIX века выступал за ликвидацию помещичьего землевладения, он и после революции видел опору партии на селе в батраках и бедняках, «вырабатываемых» капитализмом. Национализация, за которую он выступал, может обернуться и арендой земли крестьянами у государства, и госхозами, и колхозами. Это – не эсеровская социализация.
* * *
Реальность революции 1905-1907 гг. вскрыла теоретическое лидерство эсеров, которые давно указывали на революционный потенциал крестьянства, уделяли ключевое значение проблеме самоорганизации (которая получила новое подтверждение в появлении советов), считали возможным продвижение к социализму без длительного капиталистического развития и превращения большинства населения в работников крупных предприятий. Точка зрения Парвуса, Троцкого и Ленина о прямом пути к социализму, без предварительного полноценного развития капиталистической стадии, шла вслед за мыслью народников. Эсеры в этот период оказались теоретическими лидерами, так как они не были скованы догматами о пролетарском характере социалистической революции и обязательном вызревании предпосылок социализма на почве крупной капиталистической промышленности. Они видели своей задачей проведение аграрной революции, которая создаст предпосылки не для капитализма, а именно для социализма.
Историк Т. Шанин, заметив, что именно народники сформулировали ряд перспективных идей, затем заимствованных левыми социал-демократами, пытается оспорить идейное лидерство эсеров с помощью рассуждений о слабости их взглядов на власть. Он приписывает им даже «отступление к наивным представлениям «Земли и воли» 1870-х годов о государстве и политической власти»[1174]. Шанин не конкретизирует свою позицию, оставляя ее двусмысленной. Дело в том, что как раз Ленин, восприняв самоорганизацию рабочих в советы в качестве основы будущей системы власти, склонялся в сторону политической концепции народничества 70-х гг. Чернов стоял на почве парламентаризма, а левое крыло эсеров шло тем же путем, что и Ленин, идейные достижения которого в наибольшей степени восхищают Шанина.
И все же Т. Шанин вынужден признать, что и большевики, и кадеты после революции 1905 года «немало заимствовали у народников»[1175]. Впрочем, заимствуя отдельные идеи у народников, ни те ни другие в конечном итоге не стали народниками.
Но охранитель идейных устоев социал-демократии Плеханов увидел в идеях Ленина как раз переход на эсеровские позиции. Любое отклонение от марксистской «истины в последней инстанции» – это уже мелкобуржуазность, скатывание к ошибкам XIX века, которые когда-то опроверг Плеханов, формируя ортодоксию русского марксизма. Теперь учитель утверждал, что его ученик «реставрирует народовольческую идею захвата власти»[1176]. Плеханов как марксистский детерминист уверен, что «никакое народное творчество не может изменить основного характера переживаемой нами буржуазной революции»[1177]. Да, народное творчество, на которое ссылается Ленин, не может изменить характера революции. Если он строго буржуазен – тогда прав Плеханов. А если у революции – другой характер? Тогда правы эсеры и Ленин. Если революция носит переходный характер, если в ней борются разные тенденции – тогда от народного творчества зависит все, и фаталисты оказываются на обочине истории.
Поделитесь на страничкеСледующая глава >
history.wikireading.ru
XXVIII. Большевики и вопрос о власти: первая попытка. «Герои и антигерои русской революции»
На июнь 1917 года пришлись два давно запланированных события, которым суждено было оказать структурирующее влияние на дальнейший ход революции: 3 июня в Петрограде открылся Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, а 18 июня армии Юго-Западного фронта перешли в долгожданное наступление.
Последствия второго из этих событий мы проанализируем несколько позже.
А вот первое событие — съезд Советов — стало хорошим поводом для большевистской партии, возглавляемой героем революции Лениным, прокачать некоторые возможные варианты решения вопроса о власти уже сейчас, не откладывая их в долгий ящик.
Первая неделя съезда была посвящена заслушиванию отчётов министров-социалистов о результатах первого месяца их работы в составе коалиционного правительства.
Как раз в один из этих первых дней (а именно 6 июня), после неосторожной и кокетливой фразы министра почт и телеграфов, антигероя революции И. Г. Церетели о том, что:
«…в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место»,
и прозвучало знаменитое ленинское:
«Есть такая партия! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком»(Первый Всероссийский съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Стенографический отчёт. Т.1. М.-Л., 1930, с.65).
Планка претензий большевиков была обозначена самым отчётливым образом.
И ЦК РСДРП(б) в ближайшие же дни на секретном заседании рассматривает вопрос о возможности вооружённого захвата власти. Об общеизвестных планах большевиков — проведение 10 июня в Петрограде демонстрации вооружённых рабочих и солдат с требованиями в адрес Временного правительства и съезда Советов — мы, пожалуй, распространяться не будем. Гораздо интереснее малоизвестные подробности этого заседания, о которых мы узнаём из «Записок о революции» Н. Н. Суханова (выделено всюду автором):
litresp.ru
Почему у большевиков получилось. 17 вопросов о революции 1917 года
100 лет назад — 7 ноября (25 октября) 1917 года — в Петрограде произошло событие, которое определило ход истории 20 века во всем мире, а в особенности — на территории бывшей Российской империи.
Одна из революционных партий, воспринимавшаяся как маргинальная и радикальная, захватила власть в столице России и затем удерживала ее на 1/6 части суши до 1991 года.
В СССР это событие называлось Великой октябрьской социалистической революцией (ВОСР). И знаменовало наступление эры добра и справедливости в истории человечества.
Противники советского строя трактовали случившееся в 1917 году по другому. В их понимании это был большевистский переворот, приведший к невероятным ужасам и страданиям народным.
Споры не утихают до сих пор. В канун 100-летнего юбилея, мы решили ответить на основные вопросы об этом историческом событии.
1. Октябрьская революция или Октябрьский переворот?
На самом деле, существенной разницы в определениях нет, есть только эмоциональная окраска. Сами большевики в первые годы после революции использовали оба термина. В западной историографии вообще не считают Октябрьскую революцию отдельным процессом – ее рассматривают как новый этап революции, начатой в феврале 1917 года.
Но, если говорить о классическом определении революции как «коренного и резкого переворота в общественно-политических отношениях, приводшим к смене общественного строя», то 7 ноября (25 октября) 1917 года, безусловно, произошла революция.
2. Что именно произошло 7 ноября (25 октября) 1917 года?
Октябрьская революция как процесс утверждения власти большевиков в масштабах всей России длилась несколько месяцев, а, с учетом Гражданской войны, завершилась вообще в 1922 году, после присоединения Дальневосточной республики.
7 ноября (25 октября) – дата ареста Временного правительства в Зимнем дворце и захвата большевиками власти в Петрограде. В ночь на 8 ноября (26 октября) власть большевиков (в союзе с левыми эсерами) была оформлена на Втором съезде Советов в виде создания Совета народных комиссаров во главе с Владимиром Лениным.
3. Что представляла собой партия большевиков в 1917 году?
К февралю 1917 года это была малочисленная (24 тысячи членов) фракция Российской социал-демократической рабочей партии. Сила ее была лишь в единоначалии Ленина, который считался неоспоримым вождем.
Однако до приезда Ленина в Петроград в апреле в большевистской фракции верх брали правые (Лев Каменев, Иосиф Сталин), которые выступали за союз с меньшевиками и поддержку Временного правительства. Лишь после приезда Ленина происходит окончательный раскол эсдеков на две партии – провластную (меньшевиков) и оппозиционную (большевиков). К октябрю в партии большевиков было уже 240 тысяч человек, и именно они стали той силой, которая совершила революцию.
4. Были ли все-таки немецкие деньги?
Никаких подлинных документов, подтверждающих факты договоренности Ленина с германским Генштабом и получения большевиками немецких денег нет. Документы, публиковавшиеся в 1917-м, и ставшие поводом для приказа об аресте Ленина и ряда других большевиков, признаны фальшивыми.
В то же время ряд косвенных фактов работают в пользу версии о весомой роли, которая сыграла Германия в приходе к власти Ленина. Во-первых, конечно, проезд в «пломбированном вагоне» из Швейцарии в Швецию по германской территории – то есть через территорию государства, с которым Россия воевала. Он означал, как минимум, что немецкие власти считали полезным для себя присутствие Ленина в России.
Во-вторых, присоединение Троцкого к Ленину (несмотря на их давнюю вражду) сразу после его приезда в марте 1917 года. Объединить их мог известный авантюрист Парвус – давний друг Троцкого, которого называют организатором договоренности между Лениным и немецким Генштабом.
Лев Троцкий. Фото: РИА Новости
В-третьих, большевики были единственной российской партией, которая выступала за прекращение войны и заключение сепаратного мира с Германией. Уже только поэтому немцам имело смысл всемерно поддержать Ленина.
И, в целом, расчет оказался верным. После своего прихода к власти большевики действительно вышли из войны, заключив с Германией и ее союзниками Брестский мир (передав по нему под контроль Центральных держав огромные территории, включая Украину).
Это позволило немцам перебросить сотни тысяч солдат с восточного фронта на Западный, что чуть было не привело к полному разгрому Франции летом 1918 года. И лишь подоспевшие американские войска сумели переломить ход войны и нанести поражение Германии (капитуляция была подписана в ноябре 1918 года).
5. Была ли победа большевиков в октябре 1917 года неизбежна?
С одной стороны, процесс разложения государственного аппарата и, особенно, армии (в которой вели деструктивную деятельность солдатские советы и, фактически, был ликвидирован краеугольный принцип единоначалия), к осени 1917 года зашел уже очень далеко.
Но это еще не означало неизбежность прихода к власти большевиков.
Более того, летом 1917 года казалось, что партия Ленина сошла с политической сцены. После неудачной попытки переворота в июле 1917 года, большевики были разгромлены, а власть Временного правительства, во главе которого стал популярный политик-эсер Александр Керенский, укрепилась.
Интервью Керенского о революции 1917 года, которое он дал в США в 1964 году
Керенский назначил командующим армией деятельного генерала Лавра Корнилова, который провел зачистку революционного Петрограда.
Но Временное правительство не воспользовалось передышкой для наведения порядка в стране. Наоборот, решила нанести удар по своим же, еще больше ослабив, как бы сейчас сказали, «силовой блок».
После торжественной встречи Корнилова буржуазными кругами в Москве в августе Керенский, видимо, решил, что Петроград зачистят и от него тоже.
Тем более, что как раз тогда, по согласованию с Временным правительством, Корнилов отправил в столицу корпус генерала Крымова для окончательного наведения порядка.
Генерал Лавр Корнилов
Керенский увидел в этом повод избавиться от опасного конкурента-генерала. Неожиданно для всех он обвинил Корнилова в мятеже, который тот, якобы, хотел осуществить руками Крымова и призвал все революционные силы к сопротивлению. Опереться в противостоянии с армией он мог только на Советы (где росло влияние большевиков). Советские агитаторы быстро разложили корпус Крымова, который отказался двигаться на столицу.
Корнилов был арестован. Результатом таких кульбитов премьера стало, с одной стороны, окончательная дезорганизация армии и офицерского корпуса, который затаил на Керенского обиду и больше не хотел его защищать. А с другой стороны — резкое усиление большевиков, которые уже в сентябре 1917 года взяли под свой контроль Петроградский и Московский советы рабочих и солдатских депутатов и приступили к формированию своих вооруженных отрядов — Красной гвардии.
Во главе Петроградского совета стал Лев Троцкий.
С этого момента и начался отчет времени до переворота.
6. Как именно произошел переворот и почему ему не оказывалось сильного сопротивления?
Непосредственно восстанием руководил Военно-революционный комитет, созданный при Петросовете 21 октября (3 ноября).
Временное правительство формально располагало крупными силами. В первую очередь — петроградским гарнизоном. Но, к тому времени, это было, пожалуй, самое разагитированное большевиками подразделение в русской армии, а потому нельзя было даже и расчитывать, что оно будет защищать власть.
Единственной реальной силой в Петрограде, которая могла не допустить свержения Временного правительства, были казаки Войска Донского. Однако они были недовольны тем, что Керенский снял с должности их командующего генерала Алексея Каледина по подозрению в участии в корниловском мятеже. Премьер пообещал вернуть его, однако затягивал с объявлением об этом.
В результате казаки объявили о нейтралитете в противостоянии Временного правительства и Петроградского совета.
Поэтому Зимний дворец защищали лишь юнкера (значительная часть которых к моменту штурма разошлась или была отозвана) и ударницы женского батальона.
В такой ситуации большевики уже к утру 25 октября взяли под контроль почти весь Петроград, кроме района Зимнего дворца. Последний долгое время не решались атаковать, так как силы Петросовета и Красной гвардии были недостаточными. Лишь после прибытия на подмогу нескольких тысяч матросов из Кронштадта и с Балтийского флота начался штурм, сигналом к которому стал холостой выстрел крейсера «Аврора».
Вопреки более поздним легендам, штурма было два – в первый раз атаку отбили, но во второй силы Военно-революционного комитета взяли дворец почти без боя.
Официальные данные – шесть погибших солдат и одна ударница женского батальона – никогда не оспаривались.
7. Правда, ли что Керенский бежал из Петрограда в женском платье?
Эту легенду запустили не большевики, а юнкера (в офицерской среде Керенского, как писалось выше, не любили из-за ареста Корнилова).
Дескать Керенский бежал из Зимнего дворца незадолго до штурма, переодевшись в платье горничной (по другой версии — сестры милосердия).
Миф оказался живучим. Хотя сам Керенский его горячо отрицал до конца дней своих. Называя нелепым слухом, который распустили о нем монархисты.
Александр Керенский
Историческим фактом является то, что Керенский действительно сбежал из Перограда в Гатчину накануне штрума Зимнего, воспользовавшись для конспирации автомобилем американского посольства.
8. Была ли власть большевиков законной?
Формально нет, так как не опиралась на мандат всенародного избрания. Создавая на Втором съезде Советов свой Совнарком, большевики тоже назвали его временным правительством. Как и правительство Керенского, оно должно было действовать до того момента, когда начнет работу Учредительное собрание, которое и изберет новую, легитимную, власть.
Разница между Съездом советов и Учредительным собранием была в том, что советы не представляли все слои населения России – они, собственно, и назывались рабочими, солдатскими или крестьянскими. Поэтому власть, провозглашенная на их съезде, не могла считаться легитимной.
Легитимность большевики могли получить в Учредительном собрании. Однако выборы 25 (12) ноября принесли большевикам лишь 25% голосов. Победили эсеры, которые шли едиными списками. Но союзники большевиков – левые эсеры – были в конце этих списков, и их представительство в УС оказалось минимальным.
В результате большевики разогнали «учредилку» и в течение почти 20 лет управляли по мандату, получаемому от съездов Советов, избравшихся не всем населением, – значительная его часть была «люстрирована» и не обладала избирательным правом.
Только в 1937 году, после принятия «сталинской» Конституции 1936 года, состоялись выборы в Верховный Совет СССР, в которых участвовало все население страны.
Хотя, конечно, особого выбора у него было. Голосовать можно было лишь за один «нерушимый блок коммунистов и беспартийных».
9. Почему большевикам удалось удержать власть после переворота?
В ноябре 1917 года правительству Ленина-Троцкого давали максимум несколько недель. Их приход к власти казался какой-то нелепой случайностью, которая будет вот вот исправлена то ли казачьим корпусом, то ли выборами в Учредительное собрание.
Но, как известно, партия Ленина с тех пор правила в течение 74 лет.
И если успешность самого октябрьского переворота можно объяснить фактором разложения к тому времени государственного аппарата и армии и концентрацией революционных сил в Петрограде, то вопрос — почему большевики, представлявшие, как показали выборы, лишь четверть населения страны, сумели удержать власть после этого, требует более детального пояснения.
Причин можно назвать множество, но главных несколько.
Во-первых, большевики сходу реализовали два самых важных на тот момент народных желания — мир и земля.
Тут стоит сделать небольшое отступление. После отмены крепостного права в 1861 году, крестьян в Российской империи, как известно, «освободили» с минимальными наделами земли. Наложившись на высокую рождаемость, это привело село к состоянию, как бы сейчас сказали, гуманитарной катастрофы. Нищета, голод, ужасные условия жизни, эпидемии — это была мина замедленного действия, заложенная под основы государства. Промышленный рост начала 20 века, а также реформы Столыпина, давали надежду, что за счет миграции населения из села в город и из европейской части Империи за Урал, можно будет постепенно решить эту проблему, но начавшаяся Первая мировая война ее только обострила.
И после Февральской революции, когда репрессивный аппарат резко ослаб, крестьяне начали жечь помещичьи усадьбы и захватывать землю. Правящая партия эсеров уже имела на руках готовый вариант реформы, которая бы наделяла крестьян землей. Но, стараясь соблюдать формальность в столь сложном вопросе, эсеры ждали созыва Учредительного собрания, чтоб этот проект утвердить. Большевики же ждать не стали и, взяв эсеровские наработки, просто объявили о разделе помещечьей земли между крестьянами.
Само по себе это не сделало всю огромную крестьянскую массу верным союзником большевиков (особенно после начала в 1918 году продразверстки — насильственного изъятия урожая), но значительную степень лояльности обеспечила.
Тем более, что Белое движение, как это не удивительно, долгое время не могло сформулировать свое четкое отношение к земельному вопросу. Что порождало у крестьян опасения, что после победы белых землю у них отберут и вернут помещикам.
Только в 1920 году генерал Врангель официально поддержал лозунг «землю крестьянам», но это уже не имело никакого значения — его власть к тому времени распространялась лишь на Крым.
Тоже самое можно сказать и по поводу войны. С 1991 года было много рассуждений на тему как неразумно поступили в 1917 году народ и солдаты, «купившись» на лозунги большевиков о мире. Мол, нужно было лишь просидеть еще год в окопах, дождаться пока на западный фронт приплывут американцы и разобьют немцев. И Россия была бы в числе победителей, получив бы Константинополь, Босфор, Дарданеллы и кучу других «ништяков» со статусом сверхдержавы в придачу. И никакой гражданской войны, голодоморов, коллективизаций и прочих ужасов большвизма.
Но так можно рассуждать сейчас. А в 1917 году для солдат, которые воевали уже три года, (причем, большинство не понимало за что воюют и зачем им Константинополь с проливами) и погибали сотнями тысяч под немецко-австрийскими пулеметами и артиллерией, выбор между сепаратным миром (предлагавшимся большевиками) и войной до победного конца (о чем говорило Временное правительство) казался выбором между жизнью и смертью. В буквальном смысле этих слов.
При этом, степень разложения армии (сей процесс запустило Временное правительство, создав в военных частях Советы, а усугубили большевики, постепенно взявшие их под свой контроль), к октябрю, после подавления «корниловского мятежа», достигла уже такой степени, что вопрос о том — нужен ли мир или война, был, скорее, теоретическим.
Армия воевать не могла. И мир нужно было заключать как можно скорее — хотя бы для того, чтобы разоружить и распустить по домам беременную мятежом солдатскую массу, а оставшиеся верными присяге части использовать для наведения порядка внутри страны. Но, также как и в вопросе с землей, в вопросе о мире, Временное правительство не хотело принимать быстрые решения. В итоге было свергнуто во время Октябрьского переворота.
Наконец, нужно сказать и о самих большевиках.
Со времен перестройки их стало модно изображать в образе Шариковых и Швондеров. Этакой помесью уголовников, бомжей и алкоголиков. Но данное представление крайне упрощенное.
Костяк партии Ленина составляли тысячи идейных людей, которые смогли обратить в свою веру еще сотни тысяч (а затем и миллионы). Это было похоже на секту, которая вместо скорого Страшного суда и пришествия Иисуса верила в мировую революцию и наступение коммунизма. Последний, в народном сознании, воспринимался как нечто вроде Царствия Божьего на земле. За такие цели многие были готовы идти на смерть.
Речь Ленина перед краносармейцами. Типичный пример большевистской агитации и пропаганды
Опираясь на верных адептов, а также на выдающиеся организаторские способности своих вождей (в первую очередь — Ленина и Троцкого), большевики — единственные из всех участников Гражданской войны, смогли создать худо-бедно работающий государственный аппарат. Который выполнил свою главную функцию военного времени — провел мобилизацию миллионов людей в Красную армию.
Белым, и их коррумпированной администрации, так и не удалось осуществить полноценной мобилизации в масштабах, сравнимых с большевиками. Да, мобилизованные в Красную армию не сильно хотели воевать, дезертировали и поднимали мятежи. Но все же их было намного больше, чем белогвардейцев.
И к осени 1919 года разница в численности стала столь существенна, что у противников Советской власти не было никаких шансов на победу, несмотря на многочисленные тактические успехи.
Агитационный плакат белых
Часто говорится и о том, что власть большевиков держалась в первые годы на жесточайшем терроре. Но в этом они были не оригинальны. Предельную жестокость проявляли все стороны Гражданской войны. Хотя, можно сказать, что Советская власть к вопросу террора (также как и ко многим другим) подходила более системно, чем ее противники.
Фото: pikabu.ru
Еще одной причиной победы большевиков стало нежелание ведущих мировых держав полноценно участвовать в Гражданской войне.
В 1918 году в Германии (и до, и после Брестского мира) неоднократно понимался вопрос о свержении большевиков и восстановлении монархии в России. Действительно, тогда для кайзеровской армии это была легкая задача — в течение максимум месяца пала бы и Москва, и Петроград. Но этот проект все время откладывался, а после капитуляции и начала революции в самой Германии был, естественно, снят с повестки дня.
Страны Антанты, выигравшие со страшными потерями Первую мировую войну, не хотели посылать огромные армии для разгрома большевиков. Тем более, они опасались роста революционных настроений в своих собственных войсках. Союзники помогали белому движению оружием, в портовых городах они высаживали сравнительно небольшие экспедиционные корпуса, но эта помощь не смогла компенсировать колоссальное численное преимущество красных.
10. Что из себя представляла Украина к 7 ноября 1917 года?
Однозначного ответа на этот вопрос нет, поскольку, на тот момент, если так можно выразиться, существовало две Украины. Летом 1917 года Центральная Рада добилась от Временного правительства признания украинской автономии с собой во главе. Но ее власть, по соглашению с ВП, распространялась лишь на пять губерний – Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и Черниговскую (без четырех северных уездов).
Харьковская, Екатеринославская, Херсонская и Таврическая губернии, а также земли Войска Донского (то есть весь Юг и Восток нынешней Украины), были признаны этнически смешанными и потому остались в прямом подчинении Петрограда.
Внутри украинской автономии тем временем установилось троевластие. Центральная Рада выполняла представительские функции, в то время как реальная власть на местах (городские думы, силовые структуры) подчинялись Временному правительству. Плюс к тому были еще и Советы, где постепенно усиливалось влияние большевиков.
11. Что изменила Октябрьская революция в Украине?
Большевистский переворот в Петрограде ликвидировал подпорку, на которой держалась местная власть, противостоявшая Центральной Раде. Не признавая правительство Ленина и не имея собственной организации, местные органы не имели другой альтернативы, кроме как принять верховенство Центральной Рады.
Воспользовавшись новой ситуацией, Рада 20 (7) ноября издала III Универсал, которым провозгласила создание Украинской народной республики в составе Российской федерации (к тому моменту не существовавшей). В состав УНР Центральная Рада включила все девять губерний, на которые претендовала, кроме территории Крыма.
За пределами УНР правительство Владимира Винниченко также оставило Бессарабскую губернию, включавшую нынешнюю западную часть Одесской области, и земли Войска Донского, куда входила восточная часть нынешних Донецкой и Луганской областей (там где сейчас находятся «ДНР» и «ЛНР»).
12. Почему Центральная Рада не провозгласила полную независимость в ноябре 1917 года?
Полная независимость в тот момент не была провозглашена по двум причинам.
Во-первых, таким образом Центральная Рада выглядела легитимной властью по сравнению с большевиками и привлекала к себе всех противников правительства Ленина (а не тоько сторонников украинства).
Во-вторых, в ноябре почти все «серьезные люди, эксперты и аналитики» считали, что большевиков вот-вот свергнут, а значит – придется иметь дело с центральной властью, на которую переориентируется весь аппарат местного самоуправления.
13. Были ли популярны в Украине большевики?
Октябрьская революция в ноябре практически не имела продолжения на территории Украины. Лишь в некоторых местах (например, в Одессе) большевики сумели в ноябре провозгласить свою власть, но уже в начале декабря они потерпели поражение в боях с войсками Центральной Рады.
Выборы во Всероссийское Учредительное Собрание, показали, что на территории девяти губерний, которые Центральная Рада включила в состав УНР, за большевиков проголосовали всего 10% населения – то есть в 2,5 раза меньше, чем в среднем по стране. Поэтому перспективы распространения власти большевиков в Украине в первые недели после революции казались маловероятными.
Исключение составлял Донецко-Криворожский промышленный район, но о нем ниже.
14. Был ли реализован III Универсал?
Да, но не на всех территориях, которые Центральная Рада включила в состав УНР. В пяти губерниях, которые Временное правительство признало за Центральной Радой, чиновники и местное самоуправление подчинились украинской власти. На этой территории правительство Винниченко управляло до конца января, когда вынуждено было отступить из Киева из-за наступления большевистских войск.
В Одессе войска Центральной Рады в начале декабря подавили советскую власть, но уже 3 января (21 декабря) Совет солдатских депутатов Румынского фронта, Черноморского флота и Одессы (Румчерод) провозгласил город вольным городом, а 31 (18) января провозгласил Одесскую советскую республику, состоящую из части Бессарабской и Херсонской губерний.
15. Какие территории отказались входить в УНР?
Власть Центральной Рады не смогла распространиться на восточные и значительную часть южных территорий Украины. Там власть на себя начал перетягивать исполком Донецко-Криворожской области с центром в Харькове, который в ноябре еще не был большевистским. 30 (17) ноября этот исполком отверг претензии Центральной Рады на Харьковскую, Екатеринославскую, Таврическую и Херсонскую губернии.
В декабре Совет Донецко-Криворожской области взяли под контроль большевики во главе с Артемом (Сергеевым), а в феврале на этой территории была провозглашена автономная Донецко-Криворожская республика в составе Советской России.
Отметим, что Ленин и его правительство к такому проявлению «донецкого сепаратизма» столетней давности отнеслись без восторга.
Из соображений политической целесообразности они настаивали на присоединении донецко-криворожского промышленного района к Советской Украине для усиления в оной пролетарского (а значит и большевистского) элемента.
16. Когда появилась советская власть в Украине?
Большевики, тем временем, попытались взять власть и в Киеве. 17 (4) декабря они собрали в Киеве Всеукраинский съезд Советов. «Ленинцы» пытались манипулировать представительством (предоставляя больше мандатов городам и меньше селам), однако Центральная Рада дала команду своим сторонникам игнорировать эти квоты.
В результате съезд поддержал Центральную Раду, а его меньшая, большевистская, часть уехала в Харьков, и там, на своем съезде 25 (12) декабря, провозгласила создание Украинской народной республики Советов. Во времена СССР именно эта дата отмечалась как день создания Советской Украины.
Однако власть Народного секретариата УНР Советов в первые недели его существования была мифической, поскольку в Харькове, Екатеринославе, Александровске, Луганске, Юзовке и Херсоне реальное управление принадлежало исполкому Донецко-Криворожской области (с февраля – Совнаркому Донецко-Криворожской республики), в Одессе – Совнаркому местной республики, а на остальных территориях – Центральной Раде.
17. Когда большевики пришли в Киев?
В январе 1918 года ситуация в Украине обострилась. В ответ на разрешение Центральной Рады пропустить войска с фронта на Дон, где формировалась Белая Гвардия, петроградское правительство большевиков разорвало с ней отношения и в 10-х числах января началось наступление на Киев красногвардейцев Михаила Муравьева с севера и отрядов, сформированных на Донбассе, с востока.
В свою очередь, 22 января Центральная Рада издала IV Универсал, в котором провозгласила независимость УНР.
А большевики, тем временем, готовили восстание в Киеве. На них работало то, что даже во многих военных частях, созданных Центральной Радой, шло брожение в пользу советской власти, которая издала декреты о мире и земле.
29 января в городе началось восстание, поводом для которого стали убийство лидера киевских большевиков Леонида Пятакова, изъятие гайдамаками оружия, хранившегося на заводах Киева и приказ о вывозе угля с завода «Арсенал», означавший его остановку.
Эти события называют январским восстанием или же восстанием «Арсенала», однако оно происходило сразу в нескольких районах Киева, и ключевую роль в нем, помимо рабочих, играли солдаты Шевченковского полка и полка имени Сагайдачного. 30 января повстанцы взяли под контроль весь центр города.
1 февраля в Киев прибыли Гайдамацкий кош Симона Петлюры и одна из сотен Сечевых стрельцов. К 4 февраля они подавили бунт, расстреляв большинство его участников.
Однако восстание к тому времени полностью дезорганизовало оборону УНР от наступавших большевиков. Уже 5 февраля войска Муравьева подошли к Киеву, и 8 февраля Центральная Рада покинула столицу. Ее место занял Народный сеекретариат УНР Советов во главе с киевской большевичкой Евгенией Бош.+
Впрочем, и его власть была недолгой. В марте в Киев вошли немецкие войска, вместе с ними вернулась Центральная Рада. УНР Советов перестала существовать. И лишь 10 марта 1919 года в Харькове была провозглашена Украинская Социалистическая Советская Республика, которая просуществовала до 1991 года.
https://strana.ua/articles/102839-pochemu-bolsheviki-pobedil…
Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!
obshestvomt.ru
|
XXVIII. Большевики и вопрос о власти: первая попытка На июнь 1917 года пришлись два давно запланированных события, которым суждено было оказать структурирующее влияние на дальнейший ход революции: 3 июня в Петрограде открылся Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, а 18 июня армии Юго-Западного фронта перешли в долгожданное наступление. Последствия второго из этих событий мы проанализируем несколько позже. А вот первое событие — съезд Советов — стало хорошим поводом для большевистской партии, возглавляемой героем революции Лениным, прокачать некоторые возможные варианты решения вопроса о власти уже сейчас, не откладывая их в долгий ящик. Первая неделя съезда была посвящена заслушиванию отчётов министров-социалистов о результатах первого месяца их работы в составе коалиционного правительства. Как раз в один из этих первых дней (а именно 6 июня), после неосторожной и кокетливой фразы министра почт и телеграфов, антигероя революции И. Г. Церетели о том, что: «…в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место», и прозвучало знаменитое ленинское: «Есть такая партия! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком» (Первый Всероссийский съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов. Стенографический отчёт. Т.1. М.-Л., 1930, с.65).Планка претензий большевиков была обозначена самым отчётливым образом. И ЦК РСДРП(б) в ближайшие же дни на секретном заседании рассматривает вопрос о возможности вооружённого захвата власти. Об общеизвестных планах большевиков — проведение 10 июня в Петрограде демонстрации вооружённых рабочих и солдат с требованиями в адрес Временного правительства и съезда Советов — мы, пожалуй, распространяться не будем. Гораздо интереснее малоизвестные подробности этого заседания, о которых мы узнаём из «Записок о революции» Н. Н. Суханова (выделено всюду автором): «Положение формулировалось так. Группа Ленина не шла прямо на захват власти в свои руки, но она была готова взять власть при благоприятной обстановке, для создания которой она принимала меры. Говоря конкретно, ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, был Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны были направляться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были, во время министерских речей, выражать „народное недовольство“ и поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть тут же арестовано. Столица, конечно, немедленно должна была на это реагировать. И в зависимости от характера этой реакции Центральный Комитет большевиков под тем или иным названием должен был объявить себя властью. Если в процессе „манифестации“ настроение будет для всего этого достаточно благоприятным и сопротивление Львова — Церетели будет невелико, то оно должно было быть подавлено силой большевистских полков и орудий. По данным большевистской Военной организации, выступление против большевиков допускалось со стороны полков: Семеновского, Преображенского, 9-го кавалерийского запасного, двух казачьих полков и, конечно, юнкеров. Полки стрелковой гвардии (4), Измайловский, Петроградский, Кексгольмский и Литовский оценивались большевистскими центрами как колеблющиеся и сомнительные. Ненадежным представлялся и Волынский полк. Но во всяком случае эти полки считались не активной враждебной силой, а только нейтральной. Предполагалось, что они не выступят ни за, ни против переворота… Финляндский полк, издавна бывший уделом интернационалистов-небольшевиков, должен был соблюдать по меньшей мере благожелательный нейтралитет. Крайне важная часть гарнизона, первостепенный фактор восстания — броневой дивизион в те времена делился пополам между Лениным и Церетели, но если бы дело решало большинство его состава, то мастерские давали Ленину определенный перевес. Вполне же верные большевикам полки, готовые служить активной силой переворота, были следующие: 1-й и 2-й пулеметные полки, Московский, Гренадерский, 1-й запасный, Павловский, 180-й (со значительным числом большевистских офицеров), гарнизон Петропавловской крепости, солдатская команда Михайловской артиллерийской школы, в распоряжении которой находилась артиллерия. Надо заметить, что все эти части были расположены на Петербургской и Выборгской сторонах, вокруг единого большевистского центра, дома Kшесинской. Кроме того, восстание должны были активно поддержать окрестности: во-первых, Кронштадт; затем в Петергофе стоял 3-й запасный армейский полк, где господствовали большевики, а в Красном Селе — 176-й полк, где прочно утвердились „междурайонцы“. Эти части могли быть немедленно, по нужде, вызваны в Петербург. Все эти „повстанческие“ полки, вместе взятые, должны были подавить сопротивление советско-коалиционной военной силы, устрашить Невский проспект и столичное мещанство и послужить реальной опорой новой власти. Главнокомандующим всеми вооруженными силами „повстанцев“ был назначен вышеупомянутый вождь 1-го пулеметного полка прапорщик Семашко. Со стороны военно-технической успех переворота был почти обеспечен. В этом смысле большевистская организация уже тогда была на высоте. И из двух главных ее руководителей, Невский, настаивал на форсировании движения, на доведении его до конца. Другой же, Подвойский, требуя осторожности, едва ли руководствовался при этом „стратегическими“, а скорее политическими соображениями. В политическом центре „восстания“ — в Центральном Комитете дело ставилось, как мы видели, условно, факультативно. Переворот и захват власти должны быть совершены при благоприятном стечении обстоятельств. Здесь на деле воплощалось то, что за три дня до того говорил Ленин на съезде: что большевистская партия готова одна взять в свои руки власть каждую минуту. Но готовность взять в руки власть означает только настроение, только политическую позицию. Она еще не означает определенного намерения взять власть в данную минуту. Поставить вопрос таким образом большевистский ЦК не решился. Он решил только всеми мерами способствовать созданию благоприятной для переворота обстановки. И это отлично отразило те колебания, какие испытывал он в эти дни. И хочется, и колется. И готовы, и не готовы. И нужно, и страшно. И можно, и нельзя… Разумеется, колебания вызывались главным образом мыслями о том, что скажет провинция. Это понятно без комментариев. Расчеты же основывались преимущественно на популярности большевистской программы, которая подлежала немедленному осуществлению. Эту программу, со слов Ленина, мы хорошо знаем. Колебания большевистского ЦК выражали позицию его отдельных членов, центральнейших фигур тогдашнего большевизма. Понятно, колебания их были тем меньше, а стремление к перевороту тем больше, чем меньше им было дано мыслить и рассуждать или чем больше преобладали у них темперамент и воля к действию над здравым смыслом. Безапелляционно стоял за переворот Сталин, которого поддерживала Стасова, а также и все те из периферии, которые были посвящены и полагали, что революционной каши брандмейстерским маслом не испортишь. Ленин занимал среднюю, самую неустойчивую и оппортунистскую позицию, ту самую, которая и явилась официальной позицией ЦК. Против захвата власти был, конечно, Каменев и, кажется, Зиновьев. Из этой „парочки товарищей“ один был — soit dit — меньшевик, а другой, при своих очень крупных способностях, вообще обладал известными свойствами кошки и зайца. Не знаю, кто еще из большевистских вождей решал тогда судьбу переворота». (Суханов Н. Н. Записки о революции. Т.2. М., Политиздат, 1991, с. 293–295.)О планах большевиков стало известно на съезде Советов, и известие это вызвало настоящий переполох. Подробности действий советского руководства по предотвращению большевистского выступления мы узнаём из воспоминаний И. Г. Церетели: «9 июня, во второй половине дня, в казармах большевизированных полков и в рабочих кварталах была расклеена прокламация большевистской партии, зовущая солдат и рабочих выступить на следующий день на улицу с требованием передачи всей власти Советам для проведения в жизнь большевистской программы. С 4 часов 9 июня в помещение Всероссийского съезда Советов, на Васильевском Острове, стали стекаться все в большем количестве члены Петроградского Совета, побывавшие на Петроградской Стороне, где примыкавшие к большевикам рабочие и солдаты толпились перед прокламациями, расклеенными на улицах, прилегавших к дому Кшесинской. Наши товарищи отмечали небывалое возбуждение в толпах, из рядов которых слышались угрозы расправиться „с буржуазией“ и „соглашательским большинством Съезда“. Красноармейцы и солдаты говорили, что выйдут на завтрашнюю демонстрацию с оружием в руках, чтобы подавить всякое сопротивление контрреволюции. Среди этих толп сновали в большом количестве подозрительные штатские лица, явно не принадлежавшие к среде рабочих и солдат и старавшиеся своими призывами к революционному действию еще больше разжечь страсти. Наши товарищи не сомневались в том, что это были бывшие охранники и жандармы. Скоро появились и стали переходить из рук в руки расклеивавшиеся на улицах листовки. Прокламация большевистской партии называла предстоящую демонстрацию „мирной“. Но и содержание, и тон этой прокламации, в которой каждое слово было рассчитано на то, чтобы довести призываемые на улицу массы до крайнего возбуждения, не оставляли сомнения в том, что дело шло о восстании, направленном на свержение правительства. Бросалось в глаза то обстоятельство, что прокламация призывала демонстрантов — солдат и рабочих — проявить те же чувства единства и взаимной поддержки, какие они проявляли в дни Февральского восстания… Никто из нас не сомневался, что при существующем соотношении сил попытка большевистского переворота не имеет шансов на успех. Но вместе с тем, мы знали, что если бы на улицах Петрограда появились многочисленные толпы вооруженных солдат и рабочих с требованием перехода власти к Советам, это неминуемо должно было вызвать кровавые столкновения. Прямым последствием этого выступления были бы трупы на улицах Петрограда, дискредитация демократии, не сумевшей предохранить революционную столицу от таких потрясений, и усиление контрреволюционных течений в стране. Надо было во что бы то ни стало предотвратить готовившееся выступление. Временное правительство, как только ему стало известно о расклеенной большевиками прокламации, приняло постановление: „Ввиду распространяющихся по городу и волнующих население слухов, Временное правительство призывает население к сохранению полного спокойствия и объявляет, что всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти“. С вечера 9 июня военные патрули разъезжали по городу. Но всем было ясно, что парализовать авантюру большевистской партии могло только решительное выступление съезда Советов. Несколько человек из руководящей группы Советов, — Чхеидзе, Гоц, Дан и я, — составили проект воззвания, которое должно было быть обращено от имени Съезда к рабочим и солдатам, чтобы предостеречь их от участия „в демонстрации, подготовленной партией большевиков без ведома Всероссийского съезда Советов“. Воззвание требовало, чтобы 10 июня „ни одной роты, ни одного полка, ни одной группы рабочих не было на улице“. Воззвание указывало на то, что „при существующем тревожном настроении в столице демонстрация с требованием низвержения правительства, поддержку которого Всероссийский съезд Советов только что признал необходимой“, не может не привести к кровавым столкновениям, результатом которых будет не ослабление, а усиление „притаившихся контрреволюционеров, которые жадно ждут минуты, когда междоусобица в рядах революционной демократии даст им возможность раздавить революцию“. До открытия вечернего заседания Съезда Чхеидзе созвал соединенное собрание Президиума и Бюро Исполнительного Комитета. Мы огласили на этом собрании выработанный нами проект воззвания и предложили принять этот проект за основу для установления окончательного текста. Все присутствовавшие с этим согласились, за исключением двух членов собрания, представлявших большевиков, Каменева и Ногина. Оба они принадлежали к правому крылу большевистской партии, которое не сочувствовало выступлению, затеянному Лениным и его ближайшими сторонниками. Но, как дисциплинированные члены партии, они протестовали против принятия нашего текста за основу обсуждения… Представители большевистской фракции заявили, что они не могут перерешать постановления своей партии, и покинули заседание. Вместе с ними ушел и Луначарский, представлявший в Президиуме „интернационалистов-межрайонцев“. После этого, в отсутствие большевиков, собрание обсудило проект воззвания против демонстрации и, с небольшими изменениями, утвердило его для представления Съезду. Кроме того, было решено предложить Съезду запретить, в особой резолюции, всякие манифестации в Петрограде на три дня, 10, 11 и 12 июня. Для организации противодействия всяким попыткам вывести солдат и рабочих на улицу было решено предложить Съезду избрать бюро, состоящее из председателя Съезда Чхеидзе и нескольких членов Президиума и Исполнительного Комитета. К концу заседания вернулся Луначарский и сообщил нам, что фракция большевиков отправила в дом Кшесинской своих представителей, чтобы настоять перед большевистским Центральным Комитетом на необходимости отменить демонстрацию. Делегаты фракции, взявшиеся вести переговоры с Центральным Комитетом, — сказал Луначарский, — надеются на успех и просят дать им полтора часа на выяснение вопроса. Они просили его, Луначарского, быть в телефонном общении с ними и служить посредником между ними и Президиумом Съезда. Собрание решило дать большевикам для ответа срок, о котором они просили… Все фракции Съезда, кроме фракции большевиков, решили голосовать за принятые Президиумом Съезда и Исполнительным Комитетом Петроградского Совета проекты воззвания и других постановлений, направленных к предотвращению демонстрации. Члены Съезда наперебой записывались в списки агитаторов, которые в эту ночь должны были быть брошены в казармы и заводы всех районов Петрограда для проведения в жизнь решения Съезда об отмене демонстрации… В кулуарах Кадетского корпуса, в котором заседал Съезд, царило в момент перерыва необычайное оживление. Здесь были не только члены Съезда, но и многочисленные представители Исполнительных Комитетов Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и Совета Крестьянских Депутатов. Здесь же были представители Центральных Комитетов всех входящих в Советы партий и представители столичной прессы… Всю ночь Таврический дворец поддерживал живую связь с рабочими и солдатскими центрами столицы… Около двух часов ночи появились в Таврическом дворце многие члены Съезда из первой группы агитаторов, которые направились в районы с 11 часов вечера, то есть сейчас же после того, как на фракционных собраниях Съезда были приняты решения о запрещении демонстрации. По их рассказам, на большинстве ночных митингов, где они успели побывать, представителей Съезда встречали дружественно и резолюции против демонстрации принимались единодушно. Зато на митингах, организованных большевиками, фанатизированные солдаты и рабочие не давали говорить нашим ораторам и встречали их криками „предатели“. Участники этих митингов говорили о том, что Всероссийский съезд Советов — это сборище подкупленных людей, поставивших себя на службу контрреволюции. На этих митингах не упоминали о „мирном“ характере предстоящей демонстрации. Здесь говорили о том, что пойдут завтра „резать буржуазию“, свергнуть правительство и передать власть рабочим и крестьянам». (Церетели И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 2. Цит. по: Октябрьский переворот: Революция 1917 года глазами ее руководителей. М., 1991, с. 214–217.)И снова Н. Н. Суханов: «В ночь на 10-е, когда „заговор был раскрыт“, названные лица, в соответствии с занятой общей позицией, решали вопрос об отмене выступления. Сталин был против отмены: он полагал, что сопротивление съезда ничуть не меняет объективной конъюнктуры, а „запрещение“ Цицерона действовать Катилине само собою подразумевается, и со своей точки зрения Сталин был прав. Напротив, „парочка“, конечно, стояла за подчинение съезду и за отмену манифестации. Трудно думать, что она непременно нуждалась в декрете, разрешающем взять Бастилию, скорее она просто воспользовалась предлогом, чтобы сорвать авантюру. Но решил дело, конечно, Ленин. В своем оппортунистском настроении он получил толчок — и в нерешительности воздержался. „Манифестация“ была отменена». (Суханов Н. Н. Указ. соч., с.295.)На этом закончим цитирование и по традиции предложим любителям исторической альтернативистики поразмышлять, как могла бы развиваться российская и мировая история, если бы герой революции товарищ Ленин занял на тех памятных заседаниях столь же решительную позицию, что и товарищи Сталин, Стасова и Невский. А также отметим ещё один немаловажный факт. Советский съезд и его руководство во главе с Церетели, добившись локальной победы над большевиками, тут же дало слабину: само назначило на 18 июня мирную демонстрацию — в поддержку съезда и Временного правительства, — на которую рабочими и были благополучно вынесены заготовленные ещё к десятому числу лозунги «Долой десять министров-капиталистов!» и «Вся власть всероссийскому совету депутатов!». «Звёздная палата» (как называет в своих «Записках» Н. Н. Суханов узкий состав советского руководства) получила возможность воочию оценить настроения петроградских масс. В этот же день, 18 июня, началось наступление армий Юго-Западного фронта, стратегически поддержанное выступлениями армий Западного и Северо-Западного фронтов. Пришла пора порассуждать поподробнее об этом наступлении и о роли в его подготовке главного персонажа настоящих заметок. |
rulibs.com
XXIX. Большевики и вопрос о власти: первая попытка: russ_revolution — LiveJournal
На июнь 1917-го пришлись два давно запланированных события, которым суждено было оказать структурирующее влияние на дальнейший ход революции: 3 июня в Петрограде открылся Первый Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, а 18 июня армии Юго-Западного фронта перешли в долгожданное наступление.Последствия второго из этих событий приведут к июльскому кризису коалиционного министерства — об этом мы ещё поговорим в своё время.
А вот первое событие — съезд Советов — стало хорошим поводом для большевистской партии, возглавляемой героем революции т-щем Лениным, прокачать некоторые возможные варианты решения вопроса о власти уже сейчас, не откладывая в долгий ящик.
Первая неделя съезда была посвящена заслушиванию отчётов министров-социалистов о результатах первого месяца их работы в составе коалиционного правительства.
Именно в один из этих первых дней (6 июня), после неосторожной и кокетливой фразы министра почт и телеграфов, антигероя революции И.Г.Церетели о том, что «в настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займём ваше место», и прозвучало знаменитое ленинское: «Есть такая партия! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком». Планка претензий большевиков была обозначена самым отчётливым образом.
И ЦК РСДРП(б) в ближайшие же дни на секретном заседании рассматривает вопрос о возможности вооружённого захвата власти. Об общеизвестных планах большевиков — проведение 10 июня в Петрограде демонстрации вооружённых рабочих и солдат с требованиями в адрес Временного правительства и съезда Советов — мы, пожалуй, распространяться не будем. Гораздо интереснее малоизвестные подробности этого заседания, о которых мы узнаём из «Записок о революции» Н.Н.Суханова.
(О степени информированности и достоверности этого источника позволяют судить следующие обстоятельства:
— жена Н.Н.Суханова Г.К.Флаксерман была членом РСДРП(б) с 1905 года, а в 1917 году работала в Секретариате ЦК. Резонно предположить, что именно её имел в виду Суханов, заявляя следующее: «Источник моих сведений я обещал пока не называть в печати, но его «непосредственность» и достоверность не подлежит ни малейшему сомнению»;
— 4-я книга «Записок о революции», в которой сообщены указанные подробности, вышла в свет в 1922 году, когда еще были живы все участники событий. И хотя «Записки о революции» получили широкую известность в советской России, ни Центральный Комитет большевистской партии, ни отдельные лица, поимённо названные Сухановым, — Ленин, Каменев, Зиновьев, Сталин, Стасова, Невский, Подвойский — не сделали ни малейшей попытки подвергнуть сомнению точность сообщённых фактических данных.
Всё это позволяет сделать вывод о весьма высокой степени достоверности этих сообщений.)
Итак, цитируем Н.Н.Суханова:
«Положение формулировалось так. Группа Ленина не шла прямо на захват власти в свои руки, но она была готова взять власть при благоприятной обстановке, для создания которой она принимала меры.
Говоря конкретно, ударным пунктом манифестации, назначенной на 10 июня, был Мариинский дворец, резиденция Временного правительства. Туда должны были направляться рабочие отряды и верные большевикам полки. Особо назначенные лица должны были вызвать из дворца членов кабинета и предложить им вопросы. Особо назначенные группы должны были, во время министерских речей, выражать «народное недовольство» и поднимать настроение масс. При надлежащей температуре настроения Временное правительство должно было быть тут же арестовано. Столица, конечно, немедленно должна была на это реагировать. И в зависимости от характера этой реакции Центральный Комитет большевиков под тем или иным названием должен был объявить себя властью. Если в процессе «манифестации» настроение будет для всего этого достаточно благоприятным и сопротивление Львова — Церетели будет невелико, то оно должно было быть подавлено силой большевистских полков и орудий.
По данным большевистской Военной организации, выступление против большевиков допускалось со стороны полков: Семеновского, Преображенского, 9-го кавалерийского запасного, двух казачьих полков и, конечно, юнкеров. Полки стрелковой гвардии (4), Измайловский, Петроградский, Кексгольмский и Литовский оценивались большевистскими центрами как колеблющиеся и сомнительные. Ненадежным представлялся и Волынский полк. Но во всяком случае эти полки считались не активной враждебной силой, а только нейтральной. Предполагалось, что они не выступят ни за, ни против переворота… Финляндский полк, издавна бывший уделом интернационалистов-небольшевиков, должен был соблюдать по меньшей мере благожелательный нейтралитет. Крайне важная часть гарнизона, первостепенный фактор восстания — броневой дивизион в те времена делился пополам между Лениным и Церетели, но если бы дело решало большинство его состава, то мастерские давали Ленину определенный перевес.
Вполне же верные большевикам полки, готовые служить активной силой переворота, были следующие: 1-й и 2-й пулеметные полки, Московский, Гренадерский, 1-й запасный, Павловский, 180-й (со значительным числом большевистских офицеров), гарнизон Петропавловской крепости, солдатская команда Михайловской артиллерийской школы, в распоряжении которой находилась артиллерия. Надо заметить, что все эти части были расположены на Петербургской и Выборгской сторонах, вокруг единого большевистского центра, дома Kшесинской. Кроме того, восстание должны были активно поддержать окрестности: во-первых, Кронштадт; затем в Петергофе стоял 3-й запасный армейский полк, где господствовали большевики, а в Красном Селе — 176-й полк, где прочно утвердились «междурайонцы». Эти части могли быть немедленно, по нужде, вызваны в Петербург.
Все эти «повстанческие» полки, вместе взятые, должны были подавить сопротивление советско-коалиционной военной силы, устрашить Невский проспект и столичное мещанство и послужить реальной опорой новой власти. Главнокомандующим всеми вооруженными силами «повстанцев» был назначен вышеупомянутый вождь 1-го пулеметного полка прапорщик Семашко.
Со стороны военно-технической успех переворота был почти обеспечен. В этом смысле большевистская организация уже тогда была на высоте. И из двух главных ее руководителей, Невский, настаивал на форсировании движения, на доведении его до конца. Другой же, Подвойский, требуя осторожности, едва ли руководствовался при этом «стратегическими», а скорее политическими соображениями.
В политическом центре «восстания» — в Центральном Комитете дело ставилось, как мы видели, условно, факультативно. Переворот и захват власти должны быть совершены при благоприятном стечении обстоятельств. Здесь на деле воплощалось то, что за три дня до того говорил Ленин на съезде: что большевистская партия готова одна взять в свои руки власть каждую минуту. Но готовность взять в руки власть означает только настроение, только политическую позицию. Она еще не означает определенного намерения взять власть в данную минуту. Поставить вопрос таким образом большевистский ЦК не решился. Он решил только всеми мерами способствовать созданию благоприятной для переворота обстановки. И это отлично отразило те колебания, какие испытывал он в эти дни. И хочется, и колется. И готовы, и не готовы. И нужно, и страшно. И можно, и нельзя…
Разумеется, колебания вызывались главным образом мыслями о том, что скажет провинция. Это понятно без комментариев. Расчеты же основывались преимущественно на популярности большевистской программы, которая подлежала немедленному осуществлению. Эту программу, со слов Ленина, мы хорошо знаем.
Колебания большевистского ЦК выражали позицию его отдельных членов, центральнейших фигур тогдашнего большевизма. Понятно, колебания их были тем меньше, а стремление к перевороту тем больше, чем меньше им было дано мыслить и рассуждать или чем больше преобладали у них темперамент и воля к действию над здравым смыслом. Безапелляционно стоял за переворот Сталин, которого поддерживала Стасова, а также и все те из периферии, которые были посвящены и полагали, что революционной каши брандмейстерским маслом не испортишь. Ленин занимал среднюю, самую неустойчивую и оппортунистскую позицию, ту самую, которая и явилась официальной позицией ЦК. Против захвата власти был, конечно, Каменев и, кажется, Зиновьев. Из этой «парочки товарищей» один был — soit dit — меньшевик, а другой, при своих очень крупных способностях, вообще обладал известными свойствами кошки и зайца. Не знаю, кто еще из большевистских вождей решал тогда судьбу переворота». (Суханов Н.Н. Записки о революции. Т.2. М., 1991, с.293-295.)
О планах большевиков стало известно на съезде Советов, и известие это вызвало настоящий переполох. Подробности действий советского руководства по предотвращению большевистского выступления мы узнаём из воспоминаний И.Г.Церетели:
«9 июня, во второй половине дня, в казармах большевизированных полков и в рабочих кварталах была расклеена прокламация большевистской партии, зовущая солдат и рабочих выступить на следующий день на улицу с требованием передачи всей власти Советам для проведения в жизнь большевистской программы.
С 4 часов 9 июня в помещение Всероссийского съезда Советов, на Васильевском Острове, стали стекаться все в большем количестве члены Петроградского Совета, побывавшие на Петроградской Стороне, где примыкавшие к большевикам рабочие и солдаты толпились перед прокламациями, расклеенными на «улицах, прилегавших к дому Кшесинской. Наши товарищи отмечали небывалое возбуждение в толпах, из рядов которых слышались угрозы расправиться «с буржуазией» и «соглашательским большинством Съезда». Красноармейцы и солдаты говорили, что выйдут на завтрашнюю демонстрацию с оружием в руках, чтобы подавить всякое сопротивление контрреволюции. Среди этих толп сновали в большом количестве подозрительные штатские лица, явно не принадлежавшие к среде рабочих и солдат и старавшиеся своими призывами к революционному действию еще больше разжечь страсти. Наши товарищи не сомневались в том, что это были бывшие охранники и жандармы. Скоро появились и стали переходить из рук в руки расклеивавшиеся на улицах листовки.
Прокламация большевистской партии называла предстоящую демонстрацию «мирной». Но и содержание, и тон этой прокламации, в которой каждое слово было рассчитано на то, чтобы довести призываемые на улицу массы до крайнего возбуждения, не оставляли сомнения в том, что дело шло о восстании, направленном на свержение правительства. Бросалось в глаза то обстоятельство, что прокламация призывала демонстрантов — солдат и рабочих — проявить те же чувства единства и взаимной поддержки, какие они проявляли в дни Февральского восстания…
Никто из нас не сомневался, что при существующем соотношении сил попытка большевистского переворота не имеет шансов на успех. Но вместе с тем, мы знали, что если бы на улицах Петрограда появились многочисленные толпы вооруженных солдат и рабочих с требованием перехода власти к Советам, это неминуемо должно было вызвать кровавые столкновения. Прямым последствием этого выступления были бы трупы на улицах Петрограда, дискредитация демократии, не сумевшей предохранить революционную столицу от таких потрясений, и усиление контрреволюционных течений в стране.
Надо было во что бы то ни стало предотвратить готовившееся выступление.
Временное правительство, как только ему стало известно о расклеенной большевиками прокламации, приняло постановление: «Ввиду распространяющихся по городу и волнующих население слухов, Временное правительство призывает население к сохранению полного спокойствия и объявляет, что всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти». С вечера 9 июня военные патрули разъезжали по городу.
Но всем было ясно, что парализовать авантюру большевистской партии могло только решительное выступление съезда Советов.
Несколько человек из руководящей группы Советов,— Чхеидзе, Гоц, Дан и я, — составили проект воззвания, которое должно было быть обращено от имени Съезда к рабочим и солдатам, чтобы предостеречь их от участия «в демонстрации, подготовленной партией большевиков без ведома Всероссийского съезда Советов». Воззвание требовало, чтобы 10 июня «ни одной роты, ни одного полка, ни одной группы рабочих не было на улице». Воззвание указывало на то, что «при существующем тревожном настроении в столице демонстрация с требованием низвержения правительства, поддержку которого Всероссийский съезд Советов только что признал необходимой», не может не привести к кровавым столкновениям, результатом которых будет не ослабление, а усиление «притаившихся контрреволюционеров, которые жадно ждут минуты, когда междоусобица в рядах революционной демократии даст им возможность раздавить революцию».
До открытия вечернего заседания Съезда Чхеидзе созвал соединенное собрание Президиума и Бюро Исполнительного Комитета. Мы огласили на этом собрании выработанный нами проект воззвания и предложили принять этот проект за основу для установления окончательного текста.
Все присутствовавшие с этим согласились, за исключением двух членов собрания, представлявших большевиков, Каменева и Ногина. Оба они принадлежали к правому крылу большевистской партии, которое не сочувствовало выступлению, затеянному Лениным и его ближайшими сторонниками. Но, как дисциплинированные члены партии, они протестовали против принятия* нашего текста за основу обсуждения…
Представители большевистской фракции заявили, что они не могут перерешать постановления своей партии, и покинули заседание. Вместе с ними ушел и Луначарский, представлявший в Президиуме «интернационалистов-межрайонцев».
После этого, в отсутствие большевиков, собрание обсудило проект воззвания против демонстрации и, с небольшими изменениями, утвердило его для представления Съезду. Кроме того, было решено предложить Съезду запретить, в особой резолюции, всякие манифестации в Петрограде на три дня, 10, 11 и 12 июня. Для организации противодействия всяким попыткам вывести солдат и рабочих на улицу было решено предложить Съезду избрать бюро, состоящее из председателя Съезда Чхеидзе и нескольких членов Президиума и Исполнительного Комитета.
К концу заседания вернулся Луначарский и сообщил нам, что фракция большевиков отправила в дом Кшесинской своих представителей, чтобы настоять перед большевистским Центральным Комитетом на необходимости отменить демонстрацию. Делегаты фракции, взявшиеся вести переговоры с Центральным Комитетом, — сказал Луначарский,— надеются на успех и просят дать им полтора часа на выяснение вопроса. Они просили его, Луначарского, быть в телефонном общении с ними и служить посредником между ними и Президиумом Съезда. Собрание решило дать большевикам для ответа срок, о котором они просили…
Все фракции Съезда, кроме фракции большевиков, решили голосовать за принятые Президиумом Съезда и Исполнительным Комитетом Петроградского Совета проекты воззвания и других постановлений, направленных к предотвращению демонстрации.
Члены Съезда наперебой записывались в списки агитаторов, которые в эту ночь должны были быть брошены в казармы и заводы всех районов Петрограда для проведения в жизнь решения Съезда об отмене демонстрации…
В кулуарах Кадетского корпуса, в котором заседал Съезд, царило в момент перерыва необычайное оживление. Здесь были не только члены Съезда, но и многочисленные представители Исполнительных Комитетов Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и Совета Крестьянских Депутатов. Здесь же были представители Центральных Комитетов всех входящих в Советы партий и представители столичной прессы…
Всю ночь Таврический дворец поддерживал живую связь с рабочими и солдатскими центрами столицы… Около двух часов ночи появились в Таврическом дворце многие члены Съезда из первой группы агитаторов, которые направились в районы с 11 часов вечера, то есть сейчас же после того, как на фракционных собраниях Съезда были приняты решения о запрещении демонстрации. По их рассказам, на большинстве ночных митингов, где они успели побывать, представителей Съезда встречали дружественно и резолюции против демонстрации принимались единодушно. Зато на митингах, организованных большевиками, фанатизированные солдаты и рабочие не давали говорить нашим ораторам и встречали их криками «предатели». Участники этих митингов говорили о том, что Всероссийский съезд Советов — это сборище подкупленных людей, поставивших себя на службу контрреволюции. На этих митингах не упоминали о «мирном» характере предстоящей демонстрации. Здесь говорили о том, что пойдут завтра «резать буржуазию», свергнуть правительство и передать власть рабочим и крестьянам». (Церетели И.Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 2. Цит. по: Октябрьский переворот: Революция 1917 года глазами ее руководителей. М., 1991, с.214-217.)
И снова Н.Н.Суханов:
«В ночь на 10-е, когда «заговор был раскрыт», названные лица, в соответствии с занятой общей позицией, решали вопрос об отмене выступления. Сталин был против отмены: он полагал, что сопротивление съезда ничуть не меняет объективной конъюнктуры, а «запрещение» Цицерона действовать Катилине само собою подразумевается, и со своей точки зрения Сталин был прав. Напротив, «парочка», конечно, стояла за подчинение съезду и за отмену манифестации. Трудно думать, что она непременно нуждалась в декрете, разрешающем взять Бастилию, скорее она просто воспользовалась предлогом, чтобы сорвать авантюру. Но решил дело, конечно, Ленин. В своем оппортунистском настроении он получил толчок — и в нерешительности воздержался. «Манифестация» была отменена». (Суханов Н.Н. Указ. соч., с.295.)
На этом закончим цитирование и в завершение сей затянувшейся заметки по традиции предложим любителям исторической альтернативистики поразмышлять, как могла бы развиваться российская и мировая история, если бы герой революции товарищ Ленин занял на тех памятных заседаниях столь же решительную позицию, что и товарищи Сталин, Стасова и Невский.
А также отметим ещё один немаловажный факт. Советский съезд и его руководство во главе с Церетели, добившись локальной победы над большевиками, тут же дало слабину: само назначило на 18 июня мирную демонстрацию — в поддержку съезда и Временного правительства, — на которую и были благополучно вынесены заготовленные ещё к 10-му числу лозунги «Долой десять министров-капиталистов!» и «Вся власть всероссийскому совету депутатов!». «Звёздная палата» (как называет в своих «Записках» Н.Н.Суханов советское руководство) получила возможность воочию оценить настроения петроградских масс.
В этот же день, 18 июня, началось наступление армий Юго-Западного фронта, стратегически поддержанное выступлениями армий Западного и Северо-Западного фронтов. Об этом наступлении и о роли в его подготовке главного персонажа настоящих заметок мы порассуждаем уже в следующем выпуске.
russ-revolution.livejournal.com
10. «Вся власть Советам!». «Большевики приходят к власти»
В последние, критические августовские дни Ленин оставался на нелегальном положении в столице Финляндии Гельсингфорсе. В Финляндии, входившей в состав Российской Империи с 1809 года, стремление финнов обрести национальную самостоятельность усложнило и очень усилило брожение, последовавшее за крахом царского режима. К тому же Гельсингфорс был основной базой Балтийского флота, где большевики вели активную работу и пользовались особенно большим влиянием среди матросов-балтийцев. В конце лета и начале осени 1917 года в Финляндии, как и повсюду в бывшей Российской Империи, социально-политический антагонизм резко обострился, возросла популярность в народных массах крайне левых политических программ. На проходившем с 9 по 12 сентября в Гельсингфорсе третьем Областном съезде Советов армии, флота и рабочих Финляндии был избран постоянный исполнительный комитет, в состав которого вошли почти исключительно большевики и левые эсеры. Придерживавшийся крайне левых взглядов большевик Ивар Смилга стал председателем Областного Исполнительного комитета армии, флота и рабочих Финляндии, провозгласившего себя высшим органом политической власти в Финляндии.
Скрываясь в Гельсингфорсе, Ленин встречался с некоторыми лидерами финской социал-демократии. Вероятно, сильные позиции левых и все более напряженная, чреватая взрывом политическая ситуация в Финляндии способствовали формированию взглядов Ленина по общим вопросам дальнейшего развития революции. Однако прежде всего он был озабочен развитием революционных событий в Петрограде. Из Разлива в Финляндию Ленин перебрался 9 августа, и очень скоро ему удалось наладить довольно надежную связь с Центральным Комитетом. Петроградские газеты доставлялись Ленину, как правило, уже к вечеру следующего дня после выхода. То время, которое оставалось после жадного чтения газет и обдумывания новостей, он, по-видимому, всецело посвящал работе над книгой «Государство и революция», близившейся к завершению, и написанию политических статей для большевистской печати1.
О том, что генерал Корнилов угрожает Петрограду, Ленин впервые узнал 28 августа, но газеты за этот день с первыми более или менее подробными сообщениями были доставлены только поздно вечером 29 августа. Среди этих газет, однако, не было большевистского «Рабочего», поэтому он оставался практически в полном неведении о действиях партии в сложившейся критической обстановке. Тем не менее утром 30 августа, с нетерпением ожидая новостей из Петрограда, Ленин написал письмо, в котором давал Центральному Комитету тактические рекомендации, свидетельствовавшие пусть о временном, но существенном сдвиге его взглядов на развитие революции. Ленин указывал, что угроза установления диктатуры правых резко изменила политическую ситуацию и соответственно партия должна пересмотреть свою тактику. Если в дни Московского совещания Ленин отметал слухи о контрреволюционном заговоре как «продуманную уловку меньшевиков и эсеров», то теперь он настаивал на объединении большевиков в борьбе против Корнилова. Не высказываясь по столь важному вопросу, как допустимые пределы сотрудничества большевиков с прочими социалистами, Ленин просто предупреждал, что большевики не должны ни оказывать правительству Керенского прямую поддержку и, ни стремиться, в данный момент, к его свержению. Задача борьбы с Керенским сводилась к разоблачению всеми возможными средствами его слабости и шатаний, а также к оказанию давления на правительство, чтобы заставить его выполнить такие «частичные требования», как арест Милюкова, вооружение рабочих, вызов флотских соединений в Петроград, роспуск Государственной думы, узаконивание передачи помещичьих земель крестьянам и введение рабочего контроля.
Признание необходимости координации действий большевиков и других политических групп против Корнилова и усиления агитации за выполнение «частичных требований» свидетельствовало об отходе Ленина от его прежних категорических возражений против какого бы то ни было сближения с меньшевиками и эсерами и утверждений, что главная задача партии большевиков — как можно скорее добиться непосредственного захвата власти пролетариатом. Как отмечалось выше, в последние дни августа большинство лидеров петроградских большевиков заняло именно такую позицию. Для них, очевидно, было неожиданным то одобрение их образа действий, которое выразил Ленин в постскриптуме к письму в Центральный Комитет, написанном поздно вечером 30 августа, когда он прочел наконец свежие газеты, в том числе «Рабочего». «Прочитав, после написания этого, шесть номеров «Рабочего», — добавлял Ленин в постскриптуме. — должен сказать, что совпадение у нас получилось полное»2.
Еще более очевидным свидетельством перемены во взглядах Ленина с началом корниловского мятежа явилась статья «О компромиссах», написанная им 1 сентября и через два дня доставленная в Петроград. В самом деле, эту статью трудно расценить иначе как отступление от главных положений, на которых основывались ленинские указания VI съезду РСДРП (б), а именно: Советы — уже не революционные институты, меньшевики и эсеры — окончательные банкроты, насильственное взятие власти совершенно необходимо. Теперь, ввиду очевидной слабости Керенского, оказавшегося в изоляции, и будучи под впечатлением силы Советов, которую они продемонстрировали в борьбе против корниловского мятежа, а также учитывая явное усиление враждебных настроений меньшевиков и эсеров к самой идее дальнейшего развития сотрудничества с кадетами, Ленин фактически подтвердил возможность возврата к «мирной» доиюльской тактической программе, на проведении которой настаивали более умеренные большевики. Конкретно предложенный Лениным компромисс заключался в следующем: большевики временно снимают требование перехода власти к правительству, образованному представителями пролетариата и беднейшего крестьянства, и официально возвращаются к лозунгу «Вся власть Советам!». Меньшевики и эсеры берут власть в свои руки и формируют правительство, ответственное перед Советами. Политическая власть на всей территории России переходит к местным Советам, большевики в состав правительства не входят, но получают гарантии полной свободы действий в соответствии с их программой. В сущности, статья «О компромиссах» явилась выражением готовности отказаться от вооруженной борьбы и бороться за преобладание в Советах политическими средствами при условий, что меньшевики и эсеры порвут с буржуазией. По мнению Ленина, такое правительство в данный момент могло бы быть создано и упрочено вполне мирно и «обеспечить, с гигантской вероятностью, мирное движение вперед всей российской революции и чрезвычайно большие шансы больших шагов вперед всемирного движения к миру и к победе социализма».
О создании Директории, об упорном нежелании большинства умеренных социалистов согласиться на образование исключительно социалистического правительства и их стремлении сформировать новый коалиционный кабинет из представителей буржуазии, хотя и без участия кадетов, Ленин узнал 3 сентября, когда собирался отправить статью «О компромиссах» в Петроград. Эти известия побудили его добавить к статье короткий постскриптум, в котором он пессимистически отмечал: «…А по прочтении субботних и сегодняшних, воскресных газет, я говорю себе: пожалуй, предложение компромисса уже запоздало. Пожалуй, те несколько дней, в течение которых мирное развит
litresp.ru