Читать онлайн «Сенека. Избранные труды», Луций Анней Сенека – Литрес
Серия «Философия в кармане»
Перевод с латинского П. Краснова, С. Янушевского, С. Соловьева
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
* * *
Предисловие
Имя римского философа Луция Аннея Сенеки (4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) давно стало одним из символов стоицизма, хотя он не был основателем этого течения в философии.
Стоицизм родился в Афинах за три века до наступления нашей эры, а свое название получил благодаря архитектурным сооружениям, которые в Античности назывались «стоя» или «стоа»: длинная крытая галерея с рядами колонн. Их можно было использовать для разнообразных заседаний должностных лиц, для торговли и, конечно же, для философских бесед в компании единомышленников.
Стоики представляли окружающий нас мир как своеобразный организм, которым управляет логос – божественный закон. Бесполезно бороться с судьбой, бессмысленно противоречить логосу, считали они, поэтому идеалом человека должен стать спокойный, рассудительный мудрец.
Но при этом стоики отнюдь не проповедовали безволие и слепое подчинение. Да, сопротивляться року невозможно. Но с достоинством пройти этот путь может только человек с мощным внутренним стержнем. Безнравственный поступок – саморазрушение. Воздержанность – ступенька на пути к истинно свободной личности…
Произведения Сенеки – предельно откровенный и развернутый «кодекс чести» античного приверженца умеренности и стойкости. Да и сама его жизнь – это путь человека, всегда жившего в соответствии со своими идеалами. Государственный деятель, член сената, выдающийся оратор и писатель – Сенека был наставником юного Нерона и не боялся противоречить сумасбродному правителю. Увы, ученик, славившийся жестокостью, а также мнивший себя гениальным актером и поэтом, в итоге предложил Сенеке выбор – смертная казнь или самоубийство. Как истинный стоик, философ предпочел оборвать свою жизнь собственными руками.
И… кто ныне помнит произведения Нерона? А труды Сенеки пережили века и тысячелетия. И мы предлагаем вам познакомиться с избранными творениями великого мыслителя: «Нравственные письма к Луцилию», трактат «О счастливой жизни» и несколько трагедий – «Медея», «Федра» и другие.
«Нравственные письма к Луцилию» сохранились в отдельных списках, систематизировали их уже переводчики и поклонники Сенеки эпохи Средневековья и Нового времени. Доподлинно не известно, нумеровал ли их сам Сенека и сколько их было на самом деле. Русскоязычному читателю большую их часть впервые представил в 1893 году Платон Краснов. О мотивах выбора им писем известно мало. По одной из версий, он перевел именно те, которые показались ему наиболее достоверными.
Кому адресованы «Нравственные письма»? Нам сейчас неизвестно, существовал ли Луцилий реально (есть версия, что это некий зажиточный римлянин, ученик Сенеки). Возможно, философ просто использовал для изложения своих взглядов формат писем к хорошему знакомому.
Любое произведение Сенеки разворачивает перед нами подробную картину его философии. Не только «Нравственные письма» или «О счастливой жизни», но и трагедии, основанные на античных мифах… Вопросы жизни и смерти, добра и зла, нравственного и безнравственного – философ поясняет, предлагает аргументы и приглашает к диалогу.
Можно ли вести беседу с человеком, которого отделяют от нас две тысячи лет? Да. Работы Сенеки настолько увлекают и затягивают, что это уже не просто чтение, а самый настоящий диалог. Соглашаться ли с человеком, который когда-то сказал: «Если не можешь изменить мир, измени отношение к этому миру»? Решать вам…
Нравственные письма к Луцилию
Письмо I. Об употреблении времени
Во всем отдавай себе отчет, о Луцилий, и старательно сберегай время, которое до сих пор или само ускользало от тебя, или отнималось другими, или, наконец, тобою самим тратилось попусту. Поверь мне: часть времени у нас отнимают другие, часть его тратится даром, часть уходит незаметно для нас самих. И самая постыдная потеря времени та, которая происходит от нашей собственной небрежности. Вникая в дело, ты легко заметишь, что большая часть нашей жизни уходит на ошибки и дурные поступки; значительная часть протекает в бездействии и почти всегда вся жизнь в том, что мы делаем не то, что надо. А между тем много ли людей придают времени какую-либо цену, уважают и ценят свои дни, понимают, что с каждым днем они умирают? Ведь в том-то и есть наша ошибка, что мы смотрим на смерть только как на будущее событие.
Большая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, – в ее владении. Итак, о мой Луцилий, продолжай, как ты пишешь, употреблять с пользою каждый час. Если сегодняшний день в твоих руках, меньше будешь зависеть от завтрашнего. Пока мы откладываем жизнь, она проходит.
Все, о Луцилий, не наше, а чужое; только время – наша собственность. Природа предоставила в наше владение только эту вечно текущую и непостоянную вещь, которую вдобавок может отнять у нас всякий, кто только этого захочет. Люди настолько глупы, что считают себя в долгу, если получат какой-либо подарок, как бы мал и ничтожен он ни был, хотя притом они всегда имеют еще возможность отдарить за него, и решительно ни во что не ценят чужого времени, хотя оно единственная вещь, которой нельзя возвратить обратно при всем на то желании. Ты спросишь, может быть, как же поступаю я, поучающий тебя на этот счет? Сознаюсь откровенно: я поступаю как люди расточительные, но аккуратные: веду счет своим издержкам. Не могу сказать, чтобы я ничего не терял, но всегда могу отдать себе отчет, сколько я потерял, каким образом и почему.
Я могу объяснить причины моей бедности. И ко мне относятся как к людям, впавшим в нищету не по своей вине: все жалеют, но никто не помогает. Впрочем, я не могу еще считать нищим человека, которому хватает того, что у него осталось. Поэтому береги то, что у тебя есть, и примись за это заблаговременно. Недаром говорили наши предки: поздно беречь вино, когда уже видно дно. Ведь на дне его остается не только мало, но и самый остаток – плохого качества.
Письмо II. О чтении книг
На основании того, что ты мне пишешь, и того, что я о тебе слышу, я возлагаю на тебя большие надежды. Ты не разбрасываешься и не мечешься, не находя себе места. Такое разбрасывание – признак больного духа. Лучшим признаком уравновешенного ума я считаю умение сосредоточиваться и терпеливо ожидать.
Смотри, однако, как бы чтение многих авторов и книг всякого рода не сделало тебя слишком поверхностным и неустойчивым. Если ты хочешь извлечь из чтения какую-либо прочную пользу, то останавливайся подолгу только на несомненных авторитетах и «питайся» исключительно ими.
Тот, кто всюду, тот нигде. У людей много странствующих бывает обыкновенно много знакомых, но совсем нет друзей. То же непременно случается и с тем, кто не изучает внимательно никакого одного писателя, но прочитывает всех мельком и спеша. Нет пользы от пищи, которую желудок, едва восприняв, извергает; ничто не вредит так выздоровлению, как частая перемена лекарств; никогда не затянется рана, если на ней пробовать разные средства; не поправляется растение, если его часто пересаживают; ничто вообще не приносит пользы, если влияет мимоходом, на лету, – такие книги в большом количестве только обременительны, раз ты не можешь прочесть столько книг, сколько их есть у тебя, то довольствуйся столькими, сколько ты можешь прочесть. «Но, – возразишь ты, – если я хочу читать то одну книгу, то другую?» Признак расстроенного желудка – пробовать много кушаний, которые, несмотря на свое обилие и разнообразие, не питают его, а засоряют. Итак, читай всегда лучшие, признанные сочинения, а если и случится когда-нибудь просматривать другие, то все-таки вернись потом к первым.
Старайся приобретать ежедневно хоть что-нибудь, чтобы обеспечить себя ввиду бедности, смерти и других бедствий. И если прочтешь что-либо, то из прочитанного усвой себе главную мысль. Так поступаю и я: из того, что я прочел, я непременно что-нибудь отмечу. Сегодня, например, я вычитал у Эпикура – так как я не гнушаюсь заходить иногда и во вражеский лагерь, не в качестве перебежчика, но в роли лазутчика, – что «почтенна веселая бедность». Впрочем, можно ли назвать бедностью такую бедность, которая весела? Кто хорошо уживается с бедностью, тот, в сущности, богат. Не тот беден, у кого мало, а тот, кто хочет большего. Что пользы ему, что у него в сундуках много денег, в житницах много пшеницы, на лугах много скота, много денег отдано в рост, если он жаждет чужого имущества и считает не то, что уже приобрел, а то, что ему еще надо приобрести? Условий богатства, по-моему, два: во-первых, иметь необходимое и, во-вторых, довольствоваться им.
Письмо III. О выборе друзей
Ты посылаешь мне свое письмо, как ты пишешь, со своим другом.
А затем прибавляешь, чтобы я не сообщал ему всего касающегося тебя, потому что ты сам не делаешь этого. Таким образом, в одном и том же письме ты и назвал его другом, и отрекся от него. Если ты назвал его другом, потому что это первое слово, какое попалось тебе на язык, употребил его в том ходячем смысле, в каком мы называем господином всякого встречного, если не знаем его имени, – тогда пусть так. Но если ты считаешь за друга кого-нибудь, кому веришь меньше, чем самому себе, то ты жестоко заблуждаешься и не понимаешь сущности искренней дружбы. С другом обсуждай все, но, прежде чем дружиться, узнай его самого. По заключении дружбы надо верить; рассуждать же надо раньше. Весьма беспорядочно поступают те, кто, вопреки наставлениям Теофраста, рассуждают, уже полюбив, а рассудив, перестают любить. Долго обдумывай, можешь ли ты считать кого-нибудь другом. Но раз ты найдешь, что он достоин дружбы, отдайся ему всем сердцем, и тогда говори уже с ним так же свободно, как с самим собою. Жить следует, собственно говоря, так, чтобы и можно было злейшему врагу доверить все, что у тебя на душе.
Есть такие люди, что рассказывают первому встречному то, что можно доверять одним друзьям, и выгружают тайный груз души своей в любые уши. Другие, напротив, страшатся довериться даже самым близким, и если бы могли, то, не доверяя самим себе, спрятали бы всякий секрет как можно глубже. Не следует делать ни того ни другого. Обе эти крайности – и доверять всем, и не верить никому – одинаково дурны: только одна благороднее, другая безопаснее. Точно так же есть люди вечно беспокойные, и, напротив, есть люди ко всему равнодушные. Но наслаждение тревогами жизни не есть деятельность: это только трепет взволнованной души.
Они запрятались в такую нору,
Что, где светло, – им чудится тревога.
Отдых и работа должны сопутствовать друг другу: тот, кто отдохнул, должен работать, а тот, кто трудился, может отдыхать. Этому учит нас и природа, сотворившая и день и ночь.
Письмо IV. О страхе смерти
Продолжай, что начал, и торопись: чем скорее усовершенствуешь и разовьешь свою душу, тем дольше будешь наслаждаться. Правда, есть наслаждение и в самом процессе совершенствования и развития. Но гораздо высшее наслаждение заключается в самосознании ума, свободного от всяких слабостей и блещущего чистотою. Ты помнишь, какую радость ты ощутил, когда, сняв детское платье, надел тогу мужчины и в ней явился на форум. Еще большая радость ожидает тебя, когда ты отбросишь свой детский ум и философия впишет тебя в число мужей.
До тех же пор твоя мысль находится в детском, и даже еще хуже, в ребяческом возрасте. Нет ничего хуже, как, будучи внушительным старцем, сохранять несовершенства детей, и притом маленьких детей. Старики боятся легкомысленного; дети боятся пустяков, а такие люди – и того и другого. Заметь себе, всего менее следует бояться того, что обыкновенно внушает наибольший страх (то есть смерти). Под конец не бывает ничего значительного. Приходит смерть: ее можно было бы бояться, если бы она осталась с тобою. Но неизбежно она или не наступит, или свершится. «Трудно, – возразишь ты, – довести ум до презрения жизни». Неужели ты не замечал, как часто это презрение порождается ничтожнейшими причинами? Один повесился у дверей своей милой; другой бросился с крыши, чтобы не слушать более брани своего господина; третий распорол себе живот, чтобы его не вернули из бегов. Так неужели же доблесть не сделает для человека того, что так легко делает чрезмерный страх? Безмятежная жизнь не выпадает на долю никому из тех, кто слишком заботится о ее продлении, кто между прочими благами жизни считает за благо долголетие.
Чтобы равнодушнее смотреть на жизнь и смерть, думай каждый день о том, сколь многие цепляются за жизнь совершенно так, как цепляются за колючие терния утопающие в быстром течении реки. Сколь многие колеблются между страхом смерти и мучением жизни: и жить не хотят, и умереть не умеют. Чтобы жизнь была приятна, надо отложить все попечения о ней. Разве может радовать человека обладание вещью, утратив которую он будет безутешен? Напротив, совсем не тяжело потерять такую вещь, по утрате которой вторично ее не пожелаешь. Потому приготовься к превратностям судьбы и смотри хладнокровно на них: они случаются даже с самыми сильными. Приговор Помпею произнесли сирота и евнух; Крассу – жестокий и несносный парфянин. Гай Цезарь приказал Лепиду отрубить голову трибуну Декстру, а сам пал от руки Херея. Никого еще судьба не возносила так высоко, чтобы ему не угрожало то, что он сам себе позволял относительно других. Не доверяй затишью: в одно мгновение море может взволноваться. Корабли тонут иногда в тот самый день, в который они красовались на глади вод.
Вспомни, что и разбойник, и враг всегда могут занести над тобой меч. Не надо даже никаких особых обстоятельств; твоя жизнь и смерть находятся в зависимости от прихоти любого раба. Ведай, кто презирает свою жизнь, владеет твоею. Припомни, сколько людей погибли от руки своих слуг, сраженные открытым насилием или тайною хитростью. Право, не меньше людей погибло от рук своих рабов, чем по прихоти царей. Что же думать о том, как силен тот, кого ты боишься, если то, за что ты боишься, во власти всякого? Положим даже, что ты попадешь в руки своего врага и он в качестве победителя приговорит тебя к смерти. И что же? Ты придешь именно к тому концу, к которому шел всю жизнь. Зачем обманывать себя и только теперь замечать факт, с которым давно уже следовало примириться? Верь мне – ты неизбежно умрешь уже в силу того, что ты родился. В этом роде должны мы рассуждать, если хотим спокойно и твердо встретить последний час, страх перед которым делает мучительными остальные часы нашей жизни.
Чтобы кончить письмо, сообщу тебе изречение, встреченное мною во вражеских вертоградах и понравившееся мне: «Бедность, согласующаяся с законами природы, в сущности, большое богатство».
Природа, как известно, установила для нас следующие потребности: не голодать, не чувствовать жажды и не зябнуть. А для того чтобы утолять голод и жажду, нет необходимости сидеть в приемных разных гордецов и выносить их тяжелую заносчивость или презрительную снисходительность; нет необходимости плавать по морям или нести тяготы военной службы. Необходимое всегда легко приобрести. И только для избытков приходится трудиться в поте лица. Из-за них-то изнашивается парадное платье, из-за них наступает преждевременная старость в военных походах, из-за них стремятся в чужие страны. А между тем под рукою у нас есть все, что нужно.
Письмо V. О философском образе жизни
Хвалю тебя и радуюсь, что ты, оставив все прочее, предался делу самосовершенствования. Я не только советую, но даже прошу: не оставляй этого дела. Но предостерегаю тебя: не поступай подобно тем, кто хочет не столько быть чем-либо, сколько казаться; не делай ничего такого, что заставило бы говорить о твоей внешности и твоем образе жизни.
Не ходи с неумытым лицом, непричесанными волосами и небритой бородой; не подчеркивай презрения к деньгам; не хвались постелью, устроенною на голой земле, и вообще ничем таким, за чем гонится извращенное честолюбие. Само имя философии, хотя бы она даже и скромно пропагандировалась, достаточно ненавистно. Что же будет, если мы еще станем выделяться среди других людей странными привычками? Пусть в душе мы будем вполне несходны с толпой, но по наружности ничем не надо от нее отличаться. Не надо блистать своим платьем, но зачем носить его грязным? Не будем приобретать серебряной утвари, щедро украшенной золотыми узорами, но не будем считать за непременное условие умеренности лишение золота и серебра. Будем заботиться о том, чтобы вести лучшую жизнь, чем толпа, но не противоположную ей. Иначе мы оттолкнем и отвратим от себя тех, кого хотим исправить, и добьемся того, что нам не захотят подражать ни в чем из боязни, что придется подражать во всем. Философия, прежде всего, проповедует здравый смысл, общительность и человечность.
Резкое отличие от толпы противоречит этим целям. Надо заботиться поэтому, чтобы не казалось смешным и противным то, посредством чего мы хотим добиться восхищения. Ведь наша цель – жить сообразно с природой. Уродовать же тело, ненавидеть самую необходимую опрятность, жить в грязи и есть не питательную и вкусную пищу, а противную и тошнотворную, – значит поступать против природы. Насколько можно считать роскошью стремление к изысканным вещам, настолько глупо избегать обычных и общепринятых удобств. Философия проповедует: умеренность, но не самоистязание; умеренность же вполне совместима с опрятностью. Тут надо знать меру. Наша жизнь должна сообразоваться как с требованиями нравственности, так и с требованиями общественности. Пусть удивляются нашему образу жизни, но пусть признают его правильным. «Итак, что же, мы должны жить как все? И не должно быть никакой разницы между нами и толпою?» Непременно. Тот, кто узнает нас ближе, увидит, что мы не похожи на толпу. Но, войдя в наш дом, пусть дивятся не обстановке, а нам самим.
Если есть величие в том, чтобы из глиняной посуды есть с таким достоинством, как и из серебряной, то не меньше его и в том, чтобы смотреть на серебро так же равнодушно, как на глину. Только узкий ум не может примириться с богатством.
По заведенному обыкновению, сообщаю попавшийся мне сегодня у Гекатона афоризм на тему, что ничего не желать – верное средство против страха. «Перестанешь бояться, – говорит он, – если перестанешь надеяться». Но, возразишь ты, что же общего между такими разнородными вещами? Да, мой Луцилий, как ни различны они на первый взгляд, они тесно связаны. Между этими, по-видимому, столь несходными чувствами существует связь, подобная той, которая связывает часового с остальными солдатами. Страх стережет надежду. И в этом нет ничего странного. Оба чувства – результат напряжения нервов, оба вызываются ожиданием будущего. Основная причина обоих чувств в том, что мы не довольствуемся настоящим, но направляем наши помыслы на будущее. Таким-то образом предусмотрительность, в которой наилучший залог человеческого благополучия, способна обращаться во зло.
Животные бегут от опасности, но только избегнут ее, успокаиваются; мы же, люди, мучимся и настоящими, и прошедшими. Так, многие блага, дарованные нам природой, обращаются нам во вред. Память возобновляет мучения страха; предусмотрительность заставляет предвкушать их. Нет такого человека, который страдал бы только через настоящее.
Письмо VI. Об истинной дружбе
Я замечаю, о Луцилий, что не только исправляюсь, но и изменяюсь. Я не надеюсь, правда, и не обещаю, что во мне не останется ничего, нуждающегося в перемене, да почему же бы не иметь даже и много такого, что следует исправить, дополнить или смягчить? Уже и то ясный признак совершенствования, если замечаешь в себе недостатки, о которых прежде и не подозревал. Для многих больных много значит уже сознание своей болезни. Я хотел бы поделиться с тобою всеми этими быстрыми переменами. Это было бы лучшим доказательством нашей дружбы, той истинной дружбы, которой не разрушит ни страх, ни надежда, ни забота о личном благе, той дружбы, ради которой и с которою люди идут на смерть.
Сколь многие лишены не друзей, а именно дружбы! Но в ней не будет недостатка у тех, чьи души соединяет одинаковое влечение к истине и добру. И потому именно не будет недостатка, что у таких людей все общее, начиная с самих недостатков. Трудно даже представить себе, сколько пользы извлекал я из каждого отдельного дня. «Сообщи же мне, – скажешь ты, – эти средства, оказавшиеся столь живительными». Я страстно хочу рассказать тебе о них, и отчасти рад потому, что узнал их, что могу научить тебя. Для меня нет интереса знать что-либо, хотя бы и самое полезное, если только я один буду это знать. Если бы мне предложили высшую мудрость под непременным условием, чтобы я молчал о ней, я бы отказался. Неприятно, обладая чем-либо, ни с кем не делиться. Потому посылаю тебе свои книги. Чтобы избавить тебя от труда самому отыскивать в них полезные места, перелистывая страницы, я сделал заметки, по которым ты сразу найдешь все то, что мне нравится и приводит меня в восхищение. Конечно, ты извлек бы более пользы из совместной жизни со мной и через живую речь, чем через письма.
Следует все видеть самому, во-первых, потому что вообще легче верить глазам, чем ушам, а во-вторых, потому что путем поучений цель достигается медленнее, чем с помощью примеров. Клеант не мог бы так живо рассказать про Зенона, если бы только слушал его; но он жил вместе с ним, знал его тайны, наблюдал, действительно ли он согласует свою жизнь со своим учением. Платон и Аристотель и весь сонм других философов гораздо больше извлекли из жизни Сократа, чем из его слов. Митродор, Гермарх и Полиэй стали великими людьми не вследствие поучений Эпикура, но вследствие жизни с ним. Впрочем, я зову тебя не столько ради того, чтобы поучать тебя, сколько для своей собственной пользы. Мы во многом можем помочь один другому.
А пока вот тебе моя ежедневная дань – изречение Гекатона, которое, по-моему, весьма замечательно. «Ты спрашиваешь, – пишет он, – чего я добился? Я стал сам себе другом». И он в самом деле многого достиг. Он никогда не будет одинок. Знай, кто друг себе – друг всем людям.
Луций Анней Сенека, новости о персоне, последние события сегодня
Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
За период
материалов
Еще
Луций Анней СенекаЧаплин ЧарлиАльберт ЭйнштейнМайкл Джордан (баскетбол)Боб Дилан (Роберт Циммерман)ЛомоносовНиколай КарамзинАлександр РадищевКонфуцийКультураОскар УайльдВинсент Ван ГогТеатркиноИскусство
Еще
СССРМихаил ГорбачевАрмен ДжигарханянГорбачев-фондДжигарханян
Еще
Луций Анней СенекаВ эфиреПодкасты – Радио SputnikАстрология налегкеАстрологиягороскопОбществотворчествоПсихиатрияАнтон ЧеховСальвадор ДалиАндрей ТарковскийФредди Меркьюри (Фаpух Булсара) Даниил ХармсФрида Калознаки зодиакаКонстантин Дараганпсихология личностинормаБорис ГаннушкинТомас МаннЦензураНикита ХрущевМарсСатурнСолнцеРакМеркурийрыбыЮпитерВенераПлутонЛунакозерогскорпионблизнецытелецовендевалевУранводолейвесыстрелецнептунСтругацкиеПоль-Мишель Фукодиагнозбезумиегениальность
Вход на сайт
Почта
Пароль
Восстановить пароль
Зарегистрироваться
Срок действия ссылки истек
Назад
Регистрация на сайте
Почта
Пароль
Я принимаю условия соглашенияВойти с логином и паролем
Ваши данные
Восстановление пароля
Почта
Назад
Восстановление пароля
Ссылка для восстановления пароля отправлена на адрес
Восстановление пароля
Новый пароль
Подтвердите пароль
Написать автору
Тема
Сообщение
Почта
ФИО
Нажимая на кнопку «Отправить», Вы соглашаетесь с Политикой конфиденциальности
Задать вопрос
Ваше имя
Ваш город
Ваш E-mail
Ваше сообщение
Сообщение отправлено!
Спасибо!
Произошла ошибка!
Попробуйте еще раз!
Обратная связь
Чем помочь?
Если ни один из вариантов не подходит,
Обратная связь
Чтобы воспользоваться формой обратной связи,
Вы должны войти на сайт.
Разблокировать аккаунт
Вы были заблокированы за нарушение
правил комментирования материалов
Срок блокировки — от 12 до 48 часов, либо навсегда.
Если Вы не согласны c блокировкой, заполните форму.
Назад
Разблокировать аккаунт
Имя в чате
Дата сообщения
Время отправки сообщения
Блокировался ваш аккаунт ранее?
ДаНет
Сколько раз?
Удалили мое сообщение
Ваше сообщение было удалено за нарушение
правил комментирования материалов
Если Вы не согласны c блокировкой, заполните форму.
Назад
Удалили мое сообщение
Чтобы связаться с нами, заполните форму ниже:
Ваше сообщение
Перетащите, или выберите скриншот
Связаться с нами
Если вы хотите пожаловаться на ошибку в материале, заполните форму ниже:
Ссылка на материал
Опишите проблему
Перетащите,
или выберите скриншот
Связаться с нами
Чтобы связаться с нами, заполните форму ниже:
Ваше сообщение
Перетащите,
или выберите скриншот
Показать
Человек, которого нужно знать в Древнем Риме
Сенека почитался как моральный мыслитель; он также был одним из ближайших советников Нерона.
Фотография из AISA/Everett
Как-то весной 59 года император Нерон решил убить свою мать. Как вы понимаете, эти двое не были в хороших отношениях. Жестом, призванным показаться примирительным, Нерон пригласил свою мать Агриппину присоединиться к нему на празднике в Байях, курортном городке недалеко от современного Неаполя. Во время празднеств он относился к ней с большой любовью. Затем, когда ей пора было уезжать, он преподнес ей подарок — прекрасно оборудованную лодку, чтобы переправить ее на побережье.
Подарок должен был стать смертельной ловушкой. Но почти все, что должно было пойти не так, не случилось. Палуба корабля рухнула, но не убила Агриппину, а раздавила одного из ее помощников. Корпус тоже был рассчитан на то, чтобы развалиться; во всей неразберихе, однако, это не удалось. Гребцы пытались опрокинуть корабль. В очередной раз усилия не увенчались успехом. Агриппина и вторая служанка, Ацеррония, выплыли на свободу. Ацеррония — «довольно неразумно», как выразился Тацит, — кричала, что она Агриппина и ей нужна помощь.
Гребцы бросились к ней и ударили ее веслами по голове. Настоящая Агриппина ускользнула. Ее подобрала рыбацкая лодка и благополучно доставила на берег. Когда Нерон узнал, что его мать выжила, он послал своих миньонов, чтобы убить ее.
Эта серия несчастных случаев поставила императора в затруднительное положение. Весь смысл проявления нежности и подарка в виде лодки заключался в том, чтобы смерть Агриппины выглядела как несчастный случай. (Даже в имперском Риме матереубийство было, по-видимому, плохим пиаром.) Теперь это было невозможно. И поэтому Нерон обратился к человеку, на которого всегда полагался, Луцию Аннею Сенеке, более известному как Сенека Младший или просто Сенека.
Если поэты и философы мечтают воздействовать на власть имущих, то Сенека имел для этого уникальные возможности. Он был знаменитым оратором, сатириком, автором нескольких книг по естествознанию и драматургом. Он также был тем, кого сегодня можно было бы назвать специалистом по этике. Среди его многочисленных работ по нравственной философии — «De Ira» («О гневе»), «De Providentia» («О провидении») и «De Brevitate Vitae» («О краткости жизни»).
Сенека был наставником Нерона с двенадцати или тринадцати лет, и он оставался одним из его ближайших советников.
После неудачной аварии на лодке Сенека приступил к работе. Написав голосом императора, он составил письмо в Сенат с объяснением случившегося. Жаждущая власти, Агриппина планировала государственный переворот. Как только заговор был раскрыт, она покончила с собой. Что касается кораблекрушения, то это был знак того, что сами боги пытались вмешаться на стороне императора.
По крайней мере публично, элита Рима отреагировала на письмо ликованием. Тацит сообщает, что между сенаторами возникло «чудесное соперничество» в восхвалении спасения Нерона; они устраивали игры, приносили жертвы святыням и предлагали «отнести день рождения Агриппины к числу неблагоприятных дней».
Большая часть письма дошла до нас в парафразах, но одна строчка сохранилась дословно. Он считается образцом латинской риторики во всей красе, хотя в переводе явно что-то теряется. «В то, что я в безопасности, я пока еще не верю и не радуюсь», — заявил Сенека недавно осиротевшему Нерону.
Репутация всех писателей имеет свои взлеты и падения. В случае с Seneca максимумы были очень высокими, а минимумы довольно низкими. Ранние христиане так почитали его, что подделали обмен назидательными письмами между ним и святым Павлом. Во время Реформации и Кальвин, и Цвингли черпали вдохновение в его трудах. Монтень написал «защиту» Сенеки, Дидро — эссе о его жизни.
Потом Сенека впал в немилость. Среди романтиков он считался плохим философом и еще худшим драматургом. Высмеивался даже его блестящий эпиграмматический стиль; британский историк Томас Маколей однажды эпиграфически заметил, что чтение Сенеки было «все равно что есть только соус из анчоусов».
В эти дни Сенека снова на подъеме. В прошлом году появились две новые биографии: «Умирая каждый день: Сенека при дворе Нерона» (Кнопф) Джеймса Ромма, классика из Бард-колледжа, и «Величайшая империя: жизнь Сенеки» (Оксфорд). ), Эмили Уилсон, профессор Пенсильванского университета. Два тома восхваляют таланты Сенеки и в разной степени сочувствуют его педагогическим затруднениям. Ромм и Уилсон, сами учителя, предполагают, что Нерон с самого начала был безнадежным делом. Но они также признают, что это оставляет нерешенным сложный вопрос. Письмо, «объясняющее» убийство Агриппины, — это лишь один из способов, которыми Сенека поддерживал режим Нерона — режим, который, несомненно, понимал средний Юлий, не говоря уже об авторе «Де Ира», насквозь коррумпирован. Как объяснить приставание философа-наставника к своему чудовищному ученику?
Сенека родился около 4 г. до н.э. в столице римской провинции Hispania Ulterior, ныне городе Кордова. Он был, оказывается, болезненным ребенком и избалованным. Когда он был еще совсем маленьким, он, его отец и два его брата переехали в Рим ради образования мальчиков. Предположительно, Сенека изучал риторику, которая была единственной «Р» римского образования, но во всех своих дошедших до нас сочинениях он никогда не упоминает об этом. Напротив, большую часть своего обучения философии он получил от грека по имени Аттал.
Аттал был стоиком, и Сенека тоже им стал. В своих многочисленных трудах по моральной философии Сенека последовательно утверждает, что ключ к добродетельной жизни — это свобода от страстей. Добродетель, в свою очередь, необходима для счастья, а также достаточна для его производства. От греческих стоиков, которых, должно быть, читал Сенека, сохранилось очень мало, но традиция уделяла большое внимание аскетизму и самообладанию. Сенека восхваляет бедность и утверждает, что мудрый человек не позволит ни радости, ни горю повлиять на него, ибо и то, и другое — просто отвлечение. Такой человек, пишет Сенека в эссе под названием «О душевном спокойствии», будет
идти прямо в зубы Фортуне и никогда не уступит ей дорогу. В самом деле, у него нет причин бояться ее, ибо он считает не только движимое имущество, собственность и высокое положение, но даже свое тело, свои глаза, свои руки и все, что делает жизнь для нас дороже, более того, даже самого себя. , быть вещами, обладание которыми сомнительно; он живет так, как будто взял их взаймы, и готов с радостью вернуть их, когда бы они ни потребовались.
Когда Сенеке было за тридцать, его статьи против «движимого имущества, собственности и высоких должностей» начали привлекать восхищенные взгляды тех, у кого было много имущества, имущества и высоких должностей. Среди его богатых и влиятельных друзей была Юлия Ливилла, сестра императора Калигулы.
В 41 году нашей эры Калигула был убит и заменен его дядей Клавдием. Новый император обвинил Юлию Ливиллу в прелюбодеянии с Сенекой. Были ли эти двое на самом деле любовниками или им просто не повезло, неизвестно. (Согласно всем свидетельствам, Клавдий был менее благожелателен, чем его изображает Роберт Грейвс.) Юлия Ливилла была сослана на остров — вероятно, Вентотене, недалеко от Неаполя, — где она умерла через несколько лет. Сенека был отправлен на Корсику.
Большинство работ Сенеки невозможно датировать; два эссе, которые, должно быть, были написаны в годы его изгнания, — это «Утешение к Гельвии» и «Утешение к Полибию». В первом Сенека обращается к своей матери, которая убита горем из-за его изгнания. Изгнание, говорит он ей, не имеет большого значения — просто смена адреса. Куда бы мы ни пошли, пишет он, «нас будут сопровождать две прекраснейшие вещи, а именно общая Природа и наша собственная особая добродетель». Во втором он обращается к одному из главных помощников Клавдия, который недавно потерял брата. Полибий должен перестать горевать, говорит Сенека, потому что его брату, как и всем остальным, суждено было умереть: «Семь чудес света и любые еще более великие чудеса, созданные честолюбием более поздних веков, когда-нибудь увидят, как они сравняются с земля. Так оно и есть: ничто не длится вечно».
Два «утешения» являются образцовыми произведениями стоиков. Оба советуют безразлично относиться к тому, что может показаться неподготовленному уму ужасными несчастьями. Но они также выдают определенное отсутствие стоицизма. Уже во времена Сенеки Корсика славилась своей красотой и была домом для сообщества утонченных римлян. (Современным аналогом было бы, скажем, изгнание в Мартас-Винъярд. ) И все же Сенека сетует на свою мать: «Какая еще скала так бесплодна или так крута со всех сторон? . . . Кто более некультурен, чем жители острова?» Даже когда он утешает Полибия, Сенека старается умаслить босса Полибия. Пока Клавдий «в безопасности, все твои друзья живы, ты ничего не потерял», — пишет он убитому горем брату. «Ваши глаза должны быть не только сухими, но и радостными. В нем ваше все, он стоит для вас на месте всего остального: вы недостаточно благодарны за свое теперешнее счастливое состояние. . . если вы вообще позволите себе плакать.
«Поздоровайся с моим маленьким другом».
Ромм и Вильсон расценили позерство Сенеки как неудачную попытку отозвать себя в Рим. В конце концов Сенека провел большую часть десятилетия в изгнании, и он провел бы еще больше, если бы не один из тех эпизодических обменов партнерами, которые делают императорское генеалогическое древо таким заросшим. В 48 году нашей эры Клавдий убил свою третью жену и взял в качестве четвертой невесты Агриппину — сестру Калигулы и Юлии Ливиллы и племянницу Клавдия. Именно она уговорила Клавдия привести Сенеку домой.
Коварная жена — неотъемлемая часть римской истории. Какими бы плохими ни были мужчины, женщины еще хуже — безжалостные, хитрые и часто помешанные на сексе. Многие из дошедших до нас историй трудно поверить; например, до того, как Клавдий избил свою третью жену Мессалину, сообщалось, что она устроила круглосуточное сексуальное соревнование с проституткой. (Согласно Плинию, она выиграла.)
Агриппина, классик этого типа, в тринадцать лет вышла замуж за Домиция, известного самостоятельным мерзавцем. (Домиций, который был на три десятка лет старше, стал отцом Нерона.) После смерти Домиция Агриппина нашла себе нового мужа, очень богатого человека, которого, по слухам, потом отравила за его имущество. Ей было тридцать три года, когда она вышла замуж за дядю Клавдия. У него уже был сын Британник, а также две дочери. Хотя Британик был на несколько лет моложе Нерона, он, казалось, имел все шансы стать преемником своего отца. Агриппина занялась продвижением Нерона раньше него. Она оттолкнула (или казнила) любого, кто был верен Британику, и распространила слух, что он эпилептик.
Цитаты Луция Аннея Сенеки — BrainyQuote
Цитаты Луция Аннея Сенеки — BrainyQuoteРоман — государственный деятель 5 г. до н.э. — 65 г. н.э.
г.Религия рассматривается простыми людьми как истинная, мудрые — как ложная, а правители — как полезная.
Луций Анней Сенека
Одно из самых прекрасных качеств настоящей дружбы — это понимать и быть понятым.
Луций Анней Сенека
Луций Анней Сенека
Мы не осмеливаемся не потому, что вещи трудны, а потому, что мы не осмеливаемся, они трудны.
Луций Анней Сенека
Человек, который страдает до того, как это необходимо, страдает больше, чем необходимо.
Луций Анней Сенека
Везде, где есть человек, есть возможность для доброты.
Луций Анней Сенека
Желание исцеления всегда составляло половину здоровья.
Луций Анней Сенека
Драгоценный камень нельзя отполировать без трения, а человека нельзя усовершенствовать без испытаний.
Луций Анней Сенека
Истинное счастье состоит в том, чтобы… наслаждаться настоящим, не тревожась о будущем.
Луций Анней Сенека
Удача — это вопрос подготовки к встрече с возможностью.
Луций Анней Сенека
Это трудная дорога, ведущая к вершинам величия.
Луций Анней Сенека
Жизнь, если ее хорошо прожить, достаточно длинна.
Луций Анней Сенека
Мы чаще пугаемся, чем обижаемся; и мы больше страдаем от воображения, чем от реальности.
Луций Анней Сенека
Любовь по своей сути есть духовный огонь.
Луций Анней Сенека
Пока живешь, учись жить.
Луций Анней Сенека
Кто храбр, тот свободен.
Луций Анней Сенека
Иногда даже жить — это акт мужества.
Луций Анней Сенека
Мы не смеем рисковать не потому, что все сложно. Именно потому, что мы не смеем рисковать, они трудны.
Луций Анней Сенека
Вещи, которые труднее всего вынести, приятнее всего помнить.
Луций Анней Сенека
Ничто в мире не вызывает такого восхищения, как человек, умеющий мужественно переносить несчастья.
Луций Анней Сенека
Самое смелое зрелище в мире — видеть, как великий человек борется с невзгодами.
Луций Анней Сенека
Важно качество, а не количество.
Луций Анней Сенека
Смерть — это желание одних, облегчение многих и конец всех.
Луций Анней Сенека
Главное не сколько, а как хорошо ты прожил.
Луций Анней Сенека
Какова сказка, такова и жизнь: важно не то, насколько она длинна, а то, насколько она хороша.
Луций Анней Сенека
День, которого мы боимся как последний, есть не что иное, как день рождения вечности.
Луций Анней Сенека
Ни один человек никогда не был мудрым случайно.
Луций Анней Сенека
Гнев, если его не сдерживать, часто приносит нам больше вреда, чем обида, которая его провоцирует.
Луций Анней Сенека
Храбрые люди радуются невзгодам, как храбрые воины побеждают на войне.
Луций Анней Сенека
Меч никогда никого не убивает; это инструмент в руках убийцы.
Луций Анней Сенека
Вся жестокость проистекает из слабости.
Луций Анней Сенека
Жизнь как пьеса: важна не длина, а мастерство игры.
Луций Анней Сенека
Если ты хотел быть любимым, люби.
Луций Анней Сенека
Все искусство есть не что иное, как подражание природе.
Луций Анней Сенека
Ожидание — величайшее препятствие для жизни. В предвкушении завтра теряет сегодня.
Луций Анней Сенека
Наши планы проваливаются, потому что у них нет цели. Когда человек не знает, к какой гавани он направляется, никакой ветер не является правильным ветром.
Луций Анней Сенека
Трудности укрепляют ум, как труд укрепляет тело.
Луций Анней Сенека
Пока мы откладываем, жизнь ускоряется.
Луций Анней Сенека
Лучшее средство от гнева — промедление.
Луций Анней Сенека
Везде нигде. Когда человек проводит все свое время в заграничных поездках, у него заканчивается много знакомых, но нет друзей.
Луций Анней Сенека
Вы должны жить для другого, если хотите жить для себя.
Луций Анней Сенека
Дар состоит не в том, что делается или дается, а в намерении дарителя или делателя.
Луций Анней Сенека
Ни один великий гений никогда не существовал без примеси безумия.
Луций Анней Сенека
Нет ничего более несчастного и глупого, чем предвосхищать несчастья. Какое безумие ожидать зла до того, как оно придет.
Луций Анней Сенека
Самый могущественный тот, кто держит себя в своей власти.
Луций Анней Сенека
Мне никогда не будет стыдно цитировать плохого автора, если строчка хорошая.
Луций Анней Сенека
Есть больше вещей, которые нас тревожат, чем причиняют нам вред, и мы чаще страдаем от опасений, чем от реальности.
Луций Анней Сенека
Большое состояние — это большое рабство.
Луций Анней Сенека
Если человек не знает, какую гавань он ищет, любой ветер — правильный ветер.
Луций Анней Сенека
То, что дается с гордостью и хвастовством, является скорее честолюбием, чем щедростью.
Луций Анней Сенека
Успех не жадный, как думают люди, а незначительный. Вот почему это никого не удовлетворяет.
Луций Анней Сенека
Нет человека столь сурово наказанного, как того, кто подвергает себя плети собственного раскаяния.
Луций Анней Сенека
Жизнь — это огонь, который обжигает, и солнце, которое дает свет. Жизнь — это ветер, дождь и гром в небе. Жизнь есть материя и есть земля, что есть и чего нет, а что за пределами — в Вечности.
Луций Анней Сенека
Здоровье — это душа, оживляющая все наслаждения жизни, которые без него блекнут и безвкусны.
Луций Анней Сенека
Беден не тот, у кого слишком мало, а тот, кто жаждет большего.
Луций Анней Сенека
Вы учитесь узнавать пилота в шторм.
Луций Анней Сенека
Для жадности всей природы слишком мало.
Луций Анней Сенека
Врач не сердится на несдержанность сумасшедшего и не обижается, когда на него ругается больной лихорадкой. Точно так же мудрый человек должен относиться ко всему человечеству, как врач к своему пациенту, и смотреть на них только как на больных и экстравагантных.