Анакреон к цикаде: Анакреонт (анакреон) «к цикаде» — стр. 2

Содержание

Анакреонт (анакреон) «к цикаде» — стр. 2

Анакреонт (Анакреон) «К цикаде».

К ЦИКАДЕ1

Подстрочный перевод А.Михайловой

Я считаю тебя счастливым, кузнечик,

Потому что на вершинах деревьев

Немного влаги выпив,

Словно царь поешь ты,

Будто всё, что ты видишь в полях,

И что питают леса – твое.

Ты собеседник земледельцев,

Ничем нисколько не вредишь;

Ты уважаемый среди смертных

Сладкий вестник лета;

Тебя любят Музы,

Любит и сам Феб.

Он дал тебе звонкую песню,

И старость не мучит тебя.

Искусный, из земли рожденный, любящий песни,

Не знающий страданий, не имеющий крови в теле,

Ты почти подобен богам.

Перевод М.Ломоносова

* * *

Кузнечик, дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль лучше — ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, все твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

Перевод Н.Гнедича

* * *

О счастливец, о кузнечик,

На деревьях на высоких

Каплею воды напьешься

И, как царь, ты распеваешь.

Все твое, на что ни взглянешь,

Что в полях цветет широких,

Что в лесах растет зеленых.

Друг смиренный земледельцев,

Ты ничем их не обидишь,

Ты приятен человеку,

Лета сладостный предвестник:

Музам чистым ты любезен,

Ты любезен Аполлону:

Дар его — твой звонкий голос.

Ты и старости не знаешь,

О, мудрец, всегда поющий,

Сын, жилец земли невинный,

Безболезненный, бескровный,

Ты почти богам подобен!

перевод Н.Гнедича

У. А теперь сравните два перевода одного и того же стихотворения «

К цикаде». Один перевод принадлежит М.В.Ломоносову (сделан в 1761 г.), другой — современнику Пушкина, переводчику «Илиады» — Н.Гнедичу. (ЗК) Авторство стихотворения приписывается древнегреческому поэту Анакреонту (559-478 гг. до н.э.), хотя следует вам напомнить, что позднейшие переводчики и подражатели часто не отличали анакреонтику (древнегреческие подражания Анакреонту) от творчества самого Анакреонта.

Ученики читают стихи (в слове «одарен» произносится звук [э], как говорили в ХVIII в.).

У. Эти переводы относятся к особому типу, называемому «вольным переложение». Как вы это понимаете?

Тата. Не дословно, а сам рассказывает.

Юля. Пересказывает своими словами.

Павлик. Он туда свои мысли и чувства вкладывает.

У. О «вольном переложении» говорят тогда, когда переводчик «вольно» обращается с подлинником.

Конечно, переводчик должен стремиться передать как можно полнее мысли и чувства лирического героя стихотворения, и в то же время постараться при этом передать на другом языке и форму стиха — его ритм и рифмы. Это очень трудно, а иногда (в зависимости от особенностей языка, с которого переводится) и невозможно. А «вольное переложение» дает переводчику «волю» не только менять форму стиха, но и вкладывать в него свои мысли и чувства.

Сравнение переводов.

У.. Сравните переводы Ломоносова и Гнедича с подстрочным переводом А.Михайловой. Определите, в чем же проявились вольности обоих переводчиков.

Есть ли что-то общее в переводах?

Д. Не цикада, а кузнечик.

У. Да. Оба переводчика заменили цикаду кузнечиком. Почему, как вы думаете?

Д. Кузнечик — существо более понятное русскому человеку.

У. А что еще сразу бросается в глаза?

Тата. Общее сравнение с царем.

У. Попробуем разобраться. Почему лирический герой Ломоносова сравнивает кузнечика с царем?

Тата. Он свободен.

Дима. Для него главное — последние строки: «Что видишь, все твое; везде в своем дому, / Не просишь ни о чем, не должен никому».

У. А почему кузнечик – «пред людьми… счастьем одарен»?

Д. Он царь — наслаждается жизнью.

У. А почему Гнедич сравнивает кузнечика с царем?

Д. Потому что «Все твое, на что ни взглянешь».

У. Ломоносов сравнивал кузнечика с людьми: кузнечик счастливее людей, он свободен. Гнедич тоже пишет о кузнечике и людях, но что для него важно?

Д. «Друг смиренный земледельцев. / Ты ничем их не обидишь. / Ты приятен человеку, / Лета сладостный предвестник».

У. А почему кузнечик любезен Апполону? Музам?

Дима. За свой дар.

У. Кого же подразумевает лирический герой Гнедича под кузнечиком?

Д. Поэта.

У. Да. За кузнечиком скрывается поэт, он распевает свои песни, его любят музы и Апполон. А почему кузнечик «почти богам подобен»? Почему он «мудрец»?

Д. Потому что мудрый, старости не знает.

У. Какую роль отводили древние греки поэту? Вспомните, как сказано у Феогнида: «Вестник муз и слуга, особое знанье имея, / Мудрость не должен свою только себе оставлять».

Что же важно Гнедичу, а что Ломоносову?

Дима. Ломоносову важна свобода человека.

Аня. У Гнедича главное — поэт. Поэты подобны царям.

У. У Гнедича появляется второй план: кузнечик — поэт, он счастливый, мудрый, во всем «почти» богам подобен. У Ломоносова этого плана нет: он сравнивает жизнь человека и жизнь кузнечика. Кузнечик, в отличие от человека, свободен. А чей перевод, по-вашему, ближе к подлиннику?

Алеша. Перевод Гнедича ближе — он рассказывает о богах.

У. Гнедич использует мифологию Древней Греции, опирается на то, как древние греки понимали особенности песенного дара: поэт — вестник богов, они говорят его устами. А у Ломоносова, если не знать, что это перевод — ничего от мифологии греков и их взгляда на мир нет. Более того, известно, что Ломоносов написал это стихотворение во время настойчивых хлопот по делам созданного им Московского университета, для чего нужно было неоднократно ездить к императрице Елизавете. Последние две строфы принадлежат самому Ломоносову и переводом не являются.

Итак, один из типов «отзвуков№ — вольное переложение, внутри которого могут быть по-разному расставлены оценки, выражены свои мысли, хотя переводчик в целом и следует за текстом подлинника.

Диалог с древним автором.

М.Ломоносов «Разговор с Анакреонтом» (Фрагмент).

А н а к р е о н

Ода 1

Мне петь было о Трое,

О Кадме1 мне бы петь,

Да гусли мне в покое

Любовь велят звенеть.

Я гусли со струнами

Вчера переменил

И славными делами

Алкида2 возносил;

Да гусли поневоле

Любовь мне петь велят,

О вас, герои, боле,

Прощайте, не хотят.

Л о м о н о с о в

Ответ

Мне петь было о нежной,

Анакреон, любви;

Я чувствовал жар прежней

В согревшейся крови,

Я бегать стал перстами

По тоненьким струнам

И сладкими словами

Последовать стопам.

Мне струны поневоле

Звучат геройский шум.

Не возмущайте боле,

Любовны мысли, ум;

Хоть нежности сердечной

В любви я не лишен,

Героев славы вечной

Я больше восхищен.

У. Но Ломоносов обращался к творчеству Анакреонта и другим способом. Он не только перевел на русский язык четыре оды, приписываемые этому поэту, но и на каждую ответил своими стихами. Прочитайте отрывок из

«Разговора с Анакреонтом».

Дети читают (в словах «одарен» и «восхищен» произносится [э]).

У. Чего же хочет лирический герой древнегреческого поэта?

Настя. Ему надо петь о героях, но его гусли хотят петь о любви.

У. А почему Ломоносов захотел ответить поэту?

Юля. У него наоборот: он хотел петь про любовь, но его струны «поневоле» поют о героях.

У. Лирический герой Ломоносова восхищен вечной славой героев. Что же в результате получилось?

Миша. Герои стихов поют о разном.

Андрей. Вступают в спор.

У. Получился спор поэтов. И хотя Анакреонт давно умер, Ломоносов спорит с ним по-настоящему, как с живым.

Это еще один тип «отзвуков» – поэт вступает в диалог с древним автором как со своим современником.

Анакреонтическая поэзия.

А.Пушкин «Вакхическая песнь».

Что смолкнул веселия глас?

Раздайтесь, вакхальны3припевы!

Да здравствуют нежные девы

И юные жены, любившие нас!

Полнее стакан наливайте!

На звонкое дно

В густое вино

Заветные кольца бросайте!

Подымем стаканы, содвинем их разом!

Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

1825

У. Но вы уже знаете, что Анакреонт привлекал последующие поколения поэтов, как в Древней Греции, так и много позже, именно тематикой, заявленной в «Оде», с которой спорит Ломоносов. Какая тематика привлекала последующих подражателей Анакреонту?

Д. Беззаботное отношение к жизни, любовь, воспевание вина и веселья.

У. И эту связь тем осуществляли многие поэты. Образцом анакреонтической поэзии считается «Вакхическая песня» А.Пушкина. Послушайте (читает). А теперь попробуйте доказать текстом песни, почему же ее считают «образцом» анакреонтической поэзии.

Д.

А.Пушкин «Царскосельская статуя».

У. Прочитайте стихотворение Пушкина «Царскосельская статуя». В нем имеется в виду находящаяся в Царскосельском парке бронзовая статуя-фонтан «Молочница» скульптора П.Соколова на тему басни французского баснописца Жана Лафонтена (1621-1655) «Молочница и кувшин».

ЦАРСКОСЕЛЬСКАЯ СТАТУЯ

Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.

Дева печально сидит, праздный держа черепок.

Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой:

Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.

У. Какие «отзвуки» древнегреческой поэзии использовал Пушкин в своем стихотворении?

Привлечение мифологических персонажей.

Ф. Тютчев «Весенняя гроза».

ВЕСЕННЯЯ ГРОЗА

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром,

Как бы резвяся и играя,

Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые,

Вот дождик брызнул, пыль летит,

Повисли перлы дождевые,

И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,

В лесу не молкнет птичий гам,

И гам лесной и шум нагорный —

Все вторит весело громам.

Ты скажешь: ветреная Геба1 ,

Кормя Зевесова орла,

Громкокипящий кубок с неба,

Смеясь, на землю пролила.

1828,1854

У. Стихотворение Ф.И.Тютчева «Весенняя гроза» вам давно знакомо. Может быть, кто-нибудь помнит его наизусть?

Ученик читает «Весеннюю грозу».

У. Почему мы отнесли это стихотворение к «отзвукам древнегреческой культуры»?

Дима. Это греческие стихи. Зевесов орел

У. Разве Тютчев пишет про грозу в Греции?

Дима. Он показывает, как представляли греки грозу, торжественность передает.

У. В каком именно месте текста вы видите «отзвук» Древней Греции?

Д. В последней строфе.

У. И кто же такая Геба?

Д. Дочь Зевса и Геры, богиня юности.

У. А почему лирический герой называет ее «ветреной»?

Д. (наперебой). Она легкая. Беззаботная. Красивая.

У. Она же богиня юности! Какое настроение обычно возникает, когда бывает гроза?

Д. Гнетущее. Страшно. Тревожно.

У. А какое настроение у лирического героя Тютчева?

Д. Веселое. Легкое. Торжественное.

У. Зачем же Тютчеву Геба?

Д. Она помогает ему передать настроение.

У. У лирического героя гроза вызывает веселое настроение: гром – «как бы резвяся», «солнце нити золоти», «не молкнет птичий гам», «все вторит весел»» громам. Веселая игра стихийных сил природы. И Тютчев пытается объяснить причины такой грозы — ведь во всем виновата Геба, это она, смеясь, пролила на землю «громокипящий» кубок Зевса. Его лирический герой как бы вспоминает воззрения древних греков. Помните, как Архилох объяснял причины солнечного затмения: «Зевс, отец богов, / В полдень ночь послал на землю, заградивши свет лучей / У сияющего солнца». Но это только «как бы», Тютчев прекрасно знает, почему бывает гроза. Поэтому, в отличие от древнего грека, он не воспринимает грозу как гнев богов, ему не страшно. Он таким образом подчеркивает особенность этой грозы – она веселая, а не грозная.

В сборниках, издаваемых для детей, это стихотворение часто печатается без последней строфы. Почему, как вы думаете?

Андрей. Дети не знают мифов.

У. И они не поймут последнюю строфу. А если бы Тютчев не написал эту строфу, что бы изменилось? Что утратилось бы?

Алеша. Геба — богиня. Утратилось бы божественное настроение.

Маша. И веселость.

У. Что же заимствовал Тютчев у древних греков?

Андрей. Богов.

Алеша. И торжественность. Величие.

У. Итак, вот и еще один тип «отзвуков» — прямое привлечение мифологических персонажей, включение их в собственные размышления, мысли и чувства.

Диалог с древним автором внутри собственного стихотворения.

О. Мандельштам «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»

* * *

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины:

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи, —

На головах царей божественная пена, —

Куда плывете вы? Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер — все движется любовью.

Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,

И моря черное, витийствуя, шумит

И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

У. А теперь обратимся к тексту Осипа Мандельштама. Это очень сложный поэт ХХ в., один из тех, кто глубоко знал, понимал, чувствовал древнегреческую культуру. Когда вы будете взрослыми, вы еще встретитесь с его стихами, а сейчас, хотя это и трудно, попробуйте понять его стихотворение «Бессонница. Гомер. Тугие паруса...» Послушайте (читает).

У. Красиво?

Д.

У. Понятно?

Д. Да.

У. Ну и ну! А мне казалось, что понять это стихотворение трудно. Проверим, как вы его поняли.

Строфа 1.

У. У кого бессонница?

Д. У Гомера. У лирического героя.

У. А при чем тут Гомер?

Д. Лирическому герою не спится, и он читает «Илиаду» Гомера — прочел «список кораблей» до середины.

У. Образованному человеку ясно, что герой читает «Илиаду» Гомера, где во второй главе дан список кораблей, отправившихся к Трое. А как понять «тугие паруса»?

Алеша. Это корабли.

Тата. Он представляет то, что читает.

У. «Длинный выводок»?

Миша. Корабли.

Юля. Их много.

У. «Поезд журавлиный»?

Д. Корабли вытянулись клином, как журавли.

У. А тугие паруса похожи на белые крылья. И этот «поезд журавлиный» покидает Грецию. Какой оттенок придает тексту слово «сей», да еще два раза повторенное?

Аня. Время Гомера.

Д. Торжественность.

У. Возвышенный стиль, звучит «по-старинному». И все это встает в воображении лирического героя, когда он читает Гомера.

Строфа.2

У. Герой снова сравнивает корабли с журавлиным клином. И что они делают?

Д. Плывут.

У. А где же глагол?

Д. Пропущен.

У. Вместо него — тире. А почему на головах царей божественная пена?

Настя. Седые волосы.

Алеша. Пена — божественно.

У. Море — божественная стихия, его пена на головах царей. А может быть, имеются в виду перья, украшавшие шлемы царей? И вот цари плывут. Куда, зачем, почему?

Дима. Война же была с Троей из-за Елены. Ахейцы — греки…

Ира. Война из-за Елены. Из-за любви.

У. Да, из-за Елены началась Троянская война, и причиной всего была любовь, ведь с помощью Афродиты Парис похитил у Менелая Елену.

Строфа 3.

У. Третья строфа начинается с утверждения: «И море, и Гомер — все движется любовью». Но почему замолчал Гомер?

Настя. Он читал, а теперь, наверно, перестал.

У. Герой ведь прочел список только до половины, и теперь живет уже целиком своим воображением. А что это за море? Каково оно?

Алеша. Оно бурное и «с тяжким грохотом подходит к изголовью» героя.

У. «Море черное» — это наше Черное море?

Д. Странно, написано с маленькой буквы.

У. Видимо, это не название моря, а просто его темный, мрачный цвет. Это море шумит, «витийствуя» («вития» — оратор, «витийство» — красноречие). Теперь, когда лирический герой перестал читать Гомера, заговорило море: подходит к изголовью и говорит о любви, бессонница продолжается, круг замкнулся. Отчего же у него бессонница?

Аня. Любить или не любить?

Маша. Везде любовь.

У. «Все движется любовью»… И какое настроение у героя?

Дима. Страдание – «с тяжким грохотом».

У. О чем же это стихотворение? О Гомере? Об ахейских мужах?

Д.

У. Лирический герой как бы сам погружается в море любви, он пытается уйти в поэму Гомера от своих проблем. Но вот Гомер замолчал, а море, которое так же, как и Гомер, движется любовью, «витийствует» — говорит о любви. Оказывается, что те же проблемы возникают у наших современников, какие возникали у людей и в глубокой древности.

Вот еще и такой «отзвук» возможен — диалог с древним автором внутри собственного стихотворения.

Задание в тетради.

Прочитайте эпические тексты — басни «Лисица и виноград» Эзопа и Ивана Андреевича Крылова.

ЭЗОП

Лисица и виноград

Перевод М.А Гаспарова

Голодная лисица увидела виноградную лозу со свисающими гроздьями и хотела до них добраться, да не смогла; и, уходя прочь, сказала сама себе: «Они еще зеленые!»

Так и у людей иные не могут добиться успеха по причине того, что сил нет, а винят в этом обстоятельства.

Голодная лисица заметила свесившуюся с лозы гроздь винограда и хотела было достать ее, но как ни старалась — все напрасно. Ушла она и говорит: «Он еще недозрел».

Иной не может сделать что-либо из-за недостатка сил, а винит в этом случай.

И.А.КРЫЛОВ

Лисица и виноград

Голодная кума Лиса залезла в сад;

В нем винограду кисти рделись.

У кумушки глаза и зубы разгорелись,

А кисти сочные как яхонты горят;
Лишь то беда, висят они высоко:

Отколь и как она к ним не зайдет,
Хоть видит око,
Да зуб неймет.
Пробившись попусту час целой,

Пошла и говорит с досадою: «Ну, что ж!
На взгляд-то он хорош,

Да зелен — ягодки нет зрелой:

Тотчас оскомину набьешь».

Всем с детства знакомы басни Крылова (1769-1844), но далеко не все знают, что многие сюжеты басен Иван Андреевич заимствовал у французского баснописца Жана Лафонтена(1621-1695), а тот, в свою очередь, у Эзопа.

Эзоп — полулугендарный древнегреческий баснописец, живший в VI-V вв. до н.э. По преданию он был фригийским рабом, сочинял свои басни прозой. Выражал он свои мысли замаскировано, путем иносказаний. Такая манера выражаться получила название «эзопова языка».

Если это «перевод», пусть даже «вольный», то вроде бы следовало написать: «Басня Эзопа, перевод Крылова». Но почему же все-таки автором этих басен считается Крылов, и только в комментариях пишут, откуда он взял тот или иной сюжет?

Задание на дом. Подготовиться к конкурсу на лучшего чтеца древнегреческой лирики и «отзвуков древнегреческой культуры в русской и европейской поэзии»

Попробовать создать свои «отзвуки» (по желанию).

Урок 35. Древнегреческая культура и ее отзвуки в русской и европейской поэзии

Конкурс чтецов

О проведении конкурсов мы уже неоднократно писали.

Задание на дом. Написать сочинение о культурах Древнего Мира (Египта, Шумера и Вавилонии, Греции) на любую из трех тем:

1. Самая близкая мне из культур Древнего Мира.

2. Самое интересное для меня произведение искусства Древнего Мира.

3. Что я принимаю и чего не принимаю в культуре Древнего Мира.

Урок 36 «О культурах Древнего Мира»

Обсуждение сочинений

Главная задача этого урока – познакомиться с различными точками зрения читателей-школьников на культуру Древнего Мира.

1 Дионис, Вакх, Бахус — бог вина и веселья.

2 Мистерии — тайные религиозные церемонии, обряды.

3 Плутон — одно из имен Аида.

2 «…одетый в львиную шкуру…» — традиционное одеяние Геракла — шкура убитого им Немейского льва.

1 Кентавры — полулюди-полукони, буйные и невоздержанные. Геракл победил кентавров.

2 Котурны — сандалии с очень толстой подошвой; надевались с целью увеличения роста актера для придания большей величественности.

1 Андромеда — царевна, отданная на съедение чудовищу и спасенная Персеем. Андромеда стала женой Персея, их сын — Электрион — отец Алкмены, матери Геракла.

2 Эврипид (480-406гг. до н.э.) — автор трагедий.

1 Иофонт — драматург, сын Софокла, пользовавшийся помощью отца при написании своих трагедий.

2 Софокл (496-406гг. до н.э.) — автор трагедий.

1 «Эфир — дом Зевса», «Времени стопа»… — стихи и выражения из трагедий Эврипида.

2 Нисхождение в Аид и похищение чудовищного пса Цербера — один из подвигов Геракла.

1 Цикута — ядовитое растение.

2 Керамик — пригород Афин.

1 «…старик тебя перевезет за два обола…» — перевозчику Харону надлежало уплатить обол; монету клали покойнику за щеку. Называя сумму в два обола, Аристофан переносит в подземное царство практиковавшуюся с 410 года в Афинах раздачу денег бедным гражданам, так называемую диобелию.

2 Тесей — герой, который хотел помочь своему другу похитить богиню царства мертвых Персефону, и был за это прикован к скале у входа в Аид. Геракл спас Тесея, когда сходил в Аид за псом Кербером.

1 Пирриха — воинственный танец.

2 Собрание посвященных — т. е. людей, собравшихся для совершения Элевсинских мистерий — таинств в честь богинь Деметры и Персефоны.

3 «…осел под бременем мистерий» — поговорка, применяемая к тому, кто трудится (подобно ослу, везущему багаж участников празднеств), в то время как остальные веселятся.

1 Стихотворение, приписываемое Анакреонту. В оригинале по-гречески цикада «он».

1 Кадм — греческий герой, основатель Фив.

2 Алкид — Геракл.

3 Вакханалия – праздник в честь Вакха (Бахуса, Диониса), бога вина, веселья, покровителя виноградарства и виноделия.

1 Геба — дочь Зевса и Геры, богиня юности, подносила богам на Олимпе нектар и амброзию.

Дина Немировская. Три кузнечика русской поэзии

АНАКРЕОНТ

Если в тёплую безветренную погоду выйти в астраханскую степь или в среднерусское поле, почти всегда можно услышать стрекотание кузнечиков, ещё до того, как станут заметны взору эти шустрые необычные прыгуны, которых в мире насчитывается более семи тысяч разновидностей.

Поговорим о трёх кузнечиках русской поэзии. Это стихотворения Михаила Ломоносова, Гавриила Державина и Велимира Хлебникова, объединённые общим названием.

Первым в русскую поэзию прискакал «Кузнечик» Михаила Васильевича Ломоносова. Как здесь не вспомнить советский фильм с таким же названием, блестящую работу юной Людмилы Нильской, сыгравшей аспирантку-приспособленку, пишущую диссертацию по сочинениям Ломоносова!

Героиня кинокартины порхает по жизни, аки кузнечик, не забывая, между тем, приземляться после стремительных прыжков на ровную поверхность, более выгодную для неё.

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поёшь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

(Лето 1761)

Стихотворение Ломоносова в фильме звучит рефреном, характеризуя героиню как личность поверхностную, не желающую обременять себя долгами земными.

Здесь мы сталкиваемся с явными отзвуками древнегреческой культуры в русской поэзии, поскольку ломоносовский «Кузнечик» есть не что иное, как перевод стихотворения «К цикаде» Анакреонта. Следует напомнить, что более поздние переводчики и подражатели зачастую не отличали анакреонтику (древнегреческие подражания Анакреонту) от творчества самого Анакреонта. В одной из строк древнегреческого поэта, написанных в 5 веке до н.э., есть такие слова: «Сколь блаженна ты, цикада, Ты почти богам подобна…». Зачем же Анакреонт воспел обычное насекомое? Сделал он это, так как услышал в потрясающем пении цикады недюжие музыкальные способности. И действительно, эти крылатые создания способны вдохновить своим пением многих творческих людей. Наряду с кузнечиками и сверчками они обладают способностью издавать громкие мелодичные звуки.

У Ломоносова встречаем вольное переложение анакреонтического стихотворения «К цикаде». Последний стих оригинален и звучит автобиографически: поэт сетует на свою зависимость (в том числе и материальную) от двора, на усталость от бесконечных просьб в период хлопот об университетской «привилегии».

Становление молодой русской литературы XVIII в. не могло обойтись без использования опыта европейских писателей. Одной из форм такого усвоения были переводы как древних, так и новых авторов.

Ломоносову принадлежит перевод нескольких стихотворений Анакреонта. Переводами Анакреонта Ломоносов положил начало такому явлению в нашей литературе, как русская анакреонтика. Стихотворение Анакреонта «Кузнечик дорогой, коль много ты блажен» Ломоносов закончил двумя строчками собственного сочинения:

Что видишь — всё твоё; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

Гавриила Романовича Державина, «архангела» русской поэзии мы ценим не только как автора прекрасных, «сладкозвучных» стихов, но и как замечательного, удивительно цельного русского человека. Его можно назвать «Суворовым в поэзии».

Державиным стихотворение с одноимённым названием было написано в 1802 не как перевод, но как подражание стихотворению Анакреонта «К цикаде» и опубликовано в 1804 и 1808 годах.

Работу над этим стихотворением Гаврила Романович продолжал с 1802 по 1808 год. В окончательном варианте державинский «Кузнечик» звучит так:

Счастлив, золотой кузнечик,
Что в лесу куёшь один!
На цветочный сев лужечик,
Пьёшь с них мёд, как господин;
Всем любуяся на воле,
Воспеваешь век ты свой;
Взглянешь лишь на что ты в поле,
Всем доволен, всё с тобой.
Земледельцев по соседству
Не обидишь ты ничем;
Ни к чьему не льнешь наследству.
Сам богат собою всем.
Песнопевец тёпла лета!
Аполлона нежный сын!
Честный обитатель света,
Всеми музами любим!
Вдохновенный, гласом звонким
На земли ты знаменит,
Чтут живые и потомки:
Ты философ! Ты пиит!
Чист в душе своей, не злобен,
Удивление ты нам:
О! едва ли не подобен,
Мой кузнечик, ты богам!

(1802)

Гавриил Державин соединил в своём творчестве Платона и Аристотеля. В том и состоит уникальность его поэзии, что вся она «утробна», «хлебна», насыщена плотными земными энергиями, но в тоже время, через любой предмет, к которому прикасается перо поэта, будь это «стерлядь золотая», «кузнечик», «осень», «облако», «багряна ветчина» или «пшеничные голуби», по меткому выражению Демокрита, «сияет вечность, льётся поток законнорожденных смыслов».

В едином образе Державину удалось соединять, казалось бы, несоединимое: бесконечное и конечное, безграничное и ограниченное. Силой своей души, библейским всеохватным «зраком» он поднимал любое явление из его земной плоскости до прекрасно-идеальной сферы. Он не описывал «горшок щей», стоящим в кузнеце «Гефеста», не конструировал в слове небесные прообразы, но наполнял, создаваемые им поэтические образы таким светом своего сердца, такой силой творческой мощи и вдохновения, что через них начинала «струиться» вечность. И тогда, даже о кузнечике становится возможным сказать что он:

Песнопевец тепла лета!
Аполлона нежный сын!
Честный обитель света,
Всеми музами любим!
Вдохновенный, гласом тонким
На земле ты знаменит,
Чтут живые и потомки:
Ты философ! Ты пиит!
Чист в душе своей, не злобен,
Удивление ты нам:
О! Едва ли не подобен
Мой кузнечик, ты богам!

Велимир Хлебников от российской силлабо-тонической системы стихосложения, созданной его предшественником, также астраханцем по рождению Василием Тредиаковским, отошёл.

Революционер слова, автор всем известных, но мало кому понятных строк про кузнечика, который «в кузов пуза уложил прибрежных много трав и вер», всю жизнь неразрывно был связан с Астраханью и с заповедными девственно чистыми уголками природы, ведь его отец, попечитель калмыков, природоохранитель и орнитолог, стоял у истоков создания знаменитого на весь мир и во многом уникального астраханского заповедника.

«Не секрет, что некоторые свои стихотворения Хлебников переписывал десятки раз, пытаясь добиться идеальной гармонии и чистоты звучания каждого слова. Это относится и к небольшому произведению под названием «Кузнечик», черновой набросок которого был сделан в 1908 году, а окончательный вариант увидел свет лишь в 1909 году. Впервые это стихотворение было напечатано в знаменитом сборнике футуристов «Пощёчина общественному вкусу», вышедшем в Петербурге 18 декабря 1912 года, далее оно вошло в сборник «Старинная любовь» (1914 г) и стало предметом споров многих литературоведов.

Его первая часть посвящена обычному кузнечику, который «крылышкуя золотописьмом тончайших жил», успел изрядно полакомиться луговой травой, её-то он «в кузов пуза уложил». Короткая зарисовка, состоящая всего из одного предложения, тем не менее, создает яркую и образную картину.

Героиней второй части стихотворения является зинзивер – крупная синица, которую нередко также именуют кузнечиком. Своим веселым пением «Пинь, пинь, пинь!» эта лесная красавица привносит в размеренную жизнь некое очарование, которое выливается у Хлебникова в восхищенные возгласы: «О, лебедиво! О, озари!».

Таким образом, автор представляет читателю сразу двух кузнечиков, которые прекрасно дополняют друг друга и создают удивительную гармонию мира, хрупкую и невесомую. Но именно в ней автор черпает свое вдохновение и ищет пищу для творческих экспериментов, смелых и оригинальных», — подобную трактовку произведения Хлебникова мы находим на портале «Сборник русской поэзии «Лирикон» в главе, посвящённой анализу стихотворения В. Хлебникова «Кузнечик».

«Кузнечик» — одно из самых хрестоматийных и одновременно программных текстов Хлебникова. Впервые оно было опубликовано в кубо-футуристическом сборнике «Пощёчина общественному вкусу» (1913) без заглавия и имело следующий вид:

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво.
О, озари!
В другой редакции, появившейся в сборнике «Творения» (1914), стихотворение получило название «Кузнечик (Вариант)»:
Крылышкуя золотописьмом негчайших жил
В кузов пуза кузнечик уложил
Много верхушек приречных вер.
Тарарапиньпинькнул Зинзивер
О неждарь вечерней зари
Не ждал… Озари!
О любеди!..

Ещё одна редакция, которая выглядит как сводная по отношению к двум предшествующим, без заглавия напечатана в сборнике «Старинная любовь. Бух лесиный» (1914):

Крылышкуя золото письмом тончайших жил
Кузнечик в кузов пуза уложил
много верхушек приречных вер
тарара пипь пинькнул зинзивер
о неждарь
вечерней зари
не ждал
озари.

Хлебников прокомментировал это стихотворение в нескольких статьях, и его замечания проливают свет на расшифровку комплекса вторичных смыслов. В «Разговоре двух особ», вышедшем вскоре после публикаций «Кузнечика», обращается внимание на пятикратное повторение в первых четырёх стихах букв у, к, л и р (Полн. собр. соч. т.V, стр.185).

Блестящий анализ одного из самых загадочных хлебниковских произведений провёл Лев Успенский в «Слове о словах»:

«Число повторов отражает пятичленное строение кисти руки (и стопы ноги), а также встречающиеся в природе иные пятиричные структуры, и Хлебников специально подчёркивает, что это произошло помимо желания «написавшего этот вздор». Хлебников вновь возвращается к «Кузнечику» в статье «Будетлянский», написанной в 1914 году. Здесь он вскользь замечает:

«Крылышкуя и т.д.» потому прекрасно, что в нём, как в коне Трои, сидит слово ушкуй (разбойник). “Крылышкуя” скрыл ушкуя деревянный конь (Полн. собр. соч. т.V, стр. 194).

Таким образом, вводится историческая реалия: ушкуйники (от «ушкуй» — названия их лодок), начиная с XI века промышляли сначала в районе Новгорода, а затем на главных реках запада и юга страны. Не ясно, был ли изначально «заложен» ушкуй в неологизме «крылышкуя» или поэт обнаружил «совпадение» лишь после написания стихотворения.

Последний раз Хлебников обращается к «Кузнечику» в «Свояси». Здесь он отказывается от несколько уничижительной оценки, данной стихотворению в «Разговоре двух особ», и, более того, ставит его в ряд текстов, которые приобрели подлинную значительность в результате озарения лучами будущего.

Теория звукоподражания может, пожалуй, объяснить появление того или другого отдельного слова. Но объяснить, как человек научился говорить, как он создал все огромное богатство своих слов, самых важных, самых нужных, она бессильна.

В тексте «Кузнечика» Хлебников активно прибегает к такому художественному приёму, как звукопись. Поэт сам указывал на то, что в этом стихотворении в четырёх строчках «звуки у, к, л, р повторяются пять раз каждый помимо его желания».

Хлебников рос среди птиц, потому и не удивительно, что в его «Кузнечике» присутствуют и загадочный «зинзивер», и «лебедиво».

Откуда же взялся загадочный хлебниковский «зизивер»?

«В «Лесной газете» – книге известного писателя Виталия Бианки – есть рассказ, озаглавленный: «Зинзивер в избе»:

«В лесную избушку… через открытую дверь смело влетел зинзивер – синица; желтый, с белыми щеками и черной полосой на груди…». Несколько ниже талантливый писатель-натуралист объясняет и происхождение этого странного птичьего имени:

«Пел зинзивер, синица… Птица нехитрая: „Зин-зи-вер! Зин-зи-вер!“»

Ну вот: птица кричит «зинзивер» и называется тоже «зинзивер». Казалось бы, лучшего доказательства того, что люди, изобретая новые слова, прибегают к звукоподражанию, и не требуется. Но это именно «казалось бы».

Да, слово «зинзивер» действительно несколько похоже на те звуки, которые синица издает. «Пинь-пинь-тарррарах» или «зинь-зи-веррр!» – разница небольшая. И то и другое «слово» распадается на три части: два звонких звука и что-то вроде раскатистой трели.

Но вот в чём заключается немалая странность: в словаре болгарского языка, родственного русскому, приведено несколько болгарских названий синицы: «ценцигер», «синигер», «синигир».

Удивительно! С одной стороны, «ценцигер» звучит почти так же, как «зинзивер»; похоже, болгары тоже подражали голосу лесной певицы. С другой стороны, близкое к «ценцигеру» имя «синигер» отчасти напоминает и слово «синица» – «сини-гер». Можно подумать, что и там, за Балканами, по какой-то странной ошибке желто-чёрно-белая птица тоже получила название, связанное с «синим» цветом.

С третьей же стороны… Вот с третьей стороны и подстерегает нас самая главная неожиданность. Разве третье название синицы – «синигир» – не напоминает вам русское имя другой, совершенно на синицу непохожей, ярко-красной и пепельно-серой северной лесной птички – снегирь? Напоминает, и даже очень.

«Синего» в снегире нет уже равно ничего. Многие думают, что его название связано с тем, что он – птица зимняя, появляющаяся в наших местах вместе со снегом: «снег-ирь» – «снежная птица».

И вдруг – никакого снега: синигирь! Возникает вопрос: откуда могло получиться такое своеобразное сходство в названиях двух совершенно друг на друга не похожих птиц?

Теперь возьмём в руки какой-нибудь хороший, полный словарь русского языка – ну, скажем, составленный известным языковедом Владимиром Далем, и посмотрим, что там говорится о слове «зинзивер».

Нас ждет разочарование. Слова «зинзивер» у Даля в словаре нет. Зато имеются два других слова, очень похожих: «зинзивель» и «зинзивей». Что же, видимо, это тоже какие-то птички?

Увы! «Зинзивель» оказывается растением – «проскурняк», а «зинзивей» – другим растением, «бриония». Но ведь растения не пищат, не чирикают вроде синиц, не поют песен. Почему же их назвали такими птичьими именами?

Спору нет, в современном нашем языке, вероятно, можно найти некоторое количество слов и, в частности, имен-названий, построенных на подражании тем или иным звукам. Для примера я приведу вам на память вещь смешную – известную игрушку, надуваемый воздухом резиновый шарик со свистулькой, именуемый «уйди-уйди». Это одно из звукоподражаний, и притом совсем недавнее. Можно даже довольно точно указать момент его возникновения – второе десятилетие XX века, когда такие свистелки впервые появились на так называемых «вербных» весенних базарах Петербурга и Москвы. Тогда же предприимчивыми торговцами были созданы и смешные рекламные возгласы, вроде: «А вот иностранный мальчик потерял свою маму! Он плачет и зовёт, свою маму не найдет! Уйди, уйди!» Слово привилось. Можно найти и другие примеры».

«Зинзивер» – народное название большой синицы, которую также называют кузнечиком. Однако в начале стихотворения речь идет о кузнечике-насекомом, хищнике, питающемся и «травами» и «верами», т. е. представителями различных видов фауны.

За свою творческую жизнь Велимир Хлебников создал тысячу неологизмов и никогда не хотел, чтобы эти слова стали общеупотребимыми, однако многие из них в дальнейшем прочно вошли в обиход («Волгоград», «лётчик», «смехач» и другие).

Некоторые западные исследователи называют Велимира главным поэтом двадцатого столетия. Хлебников утверждал, что словотворчество есть взрыв языкового молчания. Он неустанно творил язык, созидал. Именно в многонациональной, многоязычной Астрахани к нему пришла идея о создании единого языка, на котором бы носители разноязычной культуры могли бы общаться меж собой, и так бы исчезла проблема конфликтов и взаимонепонимания, шире – возможно, даже проблема войны.

Из сказано можно сделать вывод о том, что связь между стихотворениями Ломоносова и Державина прослеживается в едином источнике — оба поэта отталкивались от «К цикаде» Анакреонта, созданной в 5 веке до н.э.:

Я считаю тебя счастливым, кузнечик,
Потому что на вершинах деревьев
Немного влаги выпив,
Словно царь поешь ты,
Будто все, что видишь в полях,
И что питают леса — твое.
Ты собеседник земледельцев,
Ничем нисколько не вредишь;
Ты уважаемый среди смертных
Сладкий вестник лета;
Тебя любят Музы, любит и сам Феб.
Он дал тебе звонкую песню,
И старость не мучит тебя.
Искусный, из земли рожденный, любящий песни,
Не знающий страданий, не имеющий крови в тебе,
Ты почти подобен богам.

(Подстрочный перевод А. Михайловой).

Была предпринята попытка создания художественного перевода стихотворения Анакреонта «К цикаде» и автором этих строк:

Поёшь ты, словно царь,
Немного влаги выпив,
На вышине дерев.
И, счастьем упоён,
Кузнечик!
Даль полей, зверья лесного лики
Обозреваешь ты.
И это всё – твоё!

Завидую тебе,
О, сладкий вестник лета!
Ты в стрёкоте своём
Поверь, незаменим.
И ратаям земным
Предскажешь те приметы,
Которые в труде
Помогут, верно, им.

Так пой же долго ты,
Благословлённый Фебом,
Лелеемый мечтой,
Возделывай свой храм.
Рождённый от земли,
Хранимый вечным небом,
Не знающий забот,
Подобен ты богам.

Когда же мы говорим о «Кузнечике» Хлебникова, то он сугубо уникален во многом, в том числе и в зримом словотворчестве стихотворения «Кузнечик».

Образ кузнечика появляется также и в творчестве Николая Заболоцкого. В стихотворении «Школа жуков» поэт говорит, что «кузнечики – это часы насекомых, считают течение времени…».

Связь времён прослеживается в стихотворении астраханки Ольги Марковой, поэтессы, которой привычно «аукаться через степь» не только с современниками, но и с самим великим будетлянином Велимиром Хлебниковым, олицетворённым ею в облике большого кузнечика, хранимого встречными ветрами перекрёстка столетий:

Расправив крылья дерзкие,
Сквозь невозможный звон
Большой кузнечик Хлебников
Бредёт за горизонт.

Поделиться:


Возможно, Вас заинтересуют:

Cтихотворение А. Тарковского «Загадка с разгадкой»

Информация о материале
Категория: Работы учеников
Автор: Марина Анатольевна Павлова
Опубликовано: 23 августа 2016

С античных времен в поэзии существуют сквозные образы и мотивы, проходящие через несколько эпох. Например, образы дома, моря, осени, звезды и другие.

 

Обращаясь к подобным образам, каждый поэт встраивается в определенную традицию, расширяет ее, опираясь на опыт предшественников, вносит нечто новое, но основа образа остаётся неизменной. Чаще всего эти образы поэты находят в природе, потому что природа (в отличие от быта) почти не меняется с течением времени и ее образы приобретают глубокое символическое значение.

Центром нашего исследования стал образ кузнечика. Еще поэты древней Эллады обращались к этому образу. В европейской культуре кузнечик – знак восторженного любования красотой реального мира. Он весел, беззаботен, восторжен. В русской поэзии образ кузнечика встречаем у Ломоносова, Державина, Фета, Хлебникова, Заболоцкого, Окуджавы, Тарковского и многих других.

Стихотворение А. Тарковского «Загадка с разгадкой», написанное в 1960 году, позволяет нам сделать дополнения к исследованию образа кузнечика в контексте русской поэзии XVIII-XXвеков. В своей работе мы во многом опирались на статьи О.М. Гончаровой «О чем поет кузнечик»?(2002) и С.В. Федорова «Ионийскую цикаду им кузнечик заменял». Мастерская интерпретации поэтического образа-символа» (2007). Ни в одной из этих работ нет отсылки к стихотворению А. Тарковского «Загадка с разгадкой», что позволило нам еще раз вернуться к образу кузнечика, находящемуся в центре названных исследований.

Цель

Цель исследовательской работы заключается в анализе стихотворения А. Тарковского «Загадка с разгадкой» в контексте стихов М.В. Ломоносова «Кузнечик», Г.Р. Державина «Кузнечик», Велимира Хлебникова «Крылышкуя золотописьмом…» и Б.Окуджавы «Ну, чем тебе потрафить мой кузнечик…». Исследование поможет нам выявить наполнение образа, понять особенности его восприятия А.Тарковским, осознать цель своеобразной игры с читателем. Также задачами исследования стало выявление функций стихотворения Тарковского как интертекста.

Основная часть

По оценке Ролана Барта, «основу текста составляет … его выход в другие тексты, другие коды, другие знаки». Текст, как в процессе порождения, так и в процессе чтения, понимания, «есть воплощение множества других текстов, бесконечных, или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов». Смысл возникает как результат взаимосвязи разных семантических векторов, направленных в широкий культурный контекст. Таким образом, мы выходим на понятие интертекста, введенное Кристевой в 1967 году. Термин интертекст возник на основе теории М.Бахтина, писавшего о диалоге одного текста с другими текстами, предшествующими и параллельными ему во времени (по материалам статей Федорова С.В.).

Анализируемое нами стихотворение можно назвать интертекстом, так как оно очевидно вступает в диалог с предшествующими ему произведениями, в центре которых находится образ кузнечика. Сам поэт этого и не скрывает, вступая с читателем в игру, загадывая ему интеллектуальную загадку и здесь же давая разгадку. Выполняя экспрессивную функцию интертекста, стихотворение позволяет автору сообщить о своих культурно-семиотических (культурно-знаковых) ориентирах. Адресат (читатель), способный опознать ту или иную отсылку к другому тексту, также вступает в диалог с автором. Возникают отношения «свой/чужой», своеобразный круг собеседников с общей семиотической системой.

Претекстами в стихотворении «Загадка с разгадкой» можно считать стихотворения Анакреонта «К цикаде», «Кузнечик» М.В. Ломоносова, «Кузнечик» Г.Р. Державина, «Кузнечик» Велимира Хлебникова. Их присутствие в тексте А. Тарковского опознается довольно легко: играя с читателем, поэт называет имена поэтов прошлого (Анакреонта, Державина и Хлебникова), вызывая в культурной памяти читателя имя Ломоносова и имена поэтов, обращавшихся к образу кузнечика в XX веке после Тарковского (Б.Окуджавы и Г.Сапгира).

Название стихотворения интригующее, оно сразу привлекает внимание читателя, который должен не только понять стихотворение, но и решить предложенную загадку. Столь необычное название придаёт особую значимость образу, некую таинственность всему стихотворению.

Интересна композиция стихотворения. Четыре из шести строфы начинаются с вопросительного местоимения «Кто?». Используя анафору (единоначатие) Тарковский нагнетает напряжение, интригует читателя. Последняя строфа является финалом, итогом и отгадкой. «Головастый внук Херона», «полувсадник» «полуконь» — это кузнечик.

Кузнечик— «насекомое конёк, кобылка, Gryllus, коник, прузик»— так говорится об этом существе в словаре Владимира Даля. Действительно, кузнечик мордочкой своей неуловимо напоминает коня, детскую деревянную лошадку. Его стрекотание часто называют музыкой, связывают с поэтическим творчеством. Он подобен маленькому крылатому Пегасу, от удара копыта которого на горе Геликон возник источник вдохновения Гиппокрена (Иппокрена) (буквально “лошадиный источник”). Искупавшись в нём, музы водят хороводы и поют чудесные песни. Ссылка!

Образ кузнечика, «вынимающего из рук Анакреона скачущий огонь», отсылает читателя к стихотворению «К цикаде» античного поэта. Кузнечик— родственник насекомым цикадам, наполняющим своим неумолчным стрекотанием южные дни и ночи. В античности цикады считались существами, посвящёнными Аполлону и музам, именно в их стрекотании видели прообраз поэтического творчества эллины. Жители Аттики даже сделали это небольшое насекомое своим символом. А поэт Анакреон (Анакреонт), живший ок. 570–478 до н.э., написал стихотворение «К цикаде». Как отмечает М.Л.Гаспаров, «до сих пор словами «анакреонтическая лирика» называются беззаботные стихи про вино и любовь. Сам Анакреонт, писавший на ионическом диалекте, тоже представляется потомкам мудрецом, учителем жизни доброй, простой и радостной. Таким его изображали и позднейшие поэты». Древние греки, любившие составлять списки знаменитостей, внесли имя Анакреонта в список девяти великих лириков (по числу девяти муз). «Анакреонтические стихи» писали (и переводили) М.В.Ломоносов, Г.Р.Державин, А.С.Пушкин.

Тарковский называет своего героя «Головастый внук Хирона/Полувсадник-полуконь», заставляя читателя обратиться к культурной памяти античности. Хирон – кентавр из греческой мифологии, получеловек, полуживотное, ученик Аполлона и в свою очередь учитель таких героев как Геракл, Ясон, Ахилл, Диоскуров, Орфей, Асклепий, Патрокл и другие. Хирон в отличие от других кентавров – буйных и враждебных, был мудрым и добрым. Таким образом, кузнечик становится другом людям, но в тоже время не забывает своего природного происхождения. Он сам оказывается учителем для многих поэтов. Державин называет его «философом» и «пиитом», Тарковский благодарит его за то, что кузнечик сберёг для него «норовистый смычок».

В вольном переложении стихотворения «К цикаде», которое Г. Р. Державина назвал «Кузнечик» персонаж предстает перед читателем ещё не внуком Хирона, но уже “нежным сыном Аполлона”, “философом”, “Пиитом”.

В стихотворении Тарковского чувствуется особый эмоциональный настрой. Ощущение лёгкости, поэтического восторга и восхищения не покидает поэта, а вместе с ним и читателя, на протяжении всего стихотворения. Эта радостная интонация характерна для всех стихов о кузнечике. Авторы восторгаются своим героем: «Мой кузнечик, мой кузнечик!» — обращается к своему герою Тарковский, «Счастлив золотой кузнечик, что в лесу куешь один!» — завидует Державин, «Кузнечик дорогой, коль много ты блажен» — Ломоносов, «О лебедиво!/ О озари!» — восклицает Хлебников. Окуджава продолжает: «Прислушаться — он от скорбей излечит, / А вслушаться — из мертвых воскресит!» Все поэты подчёркивают лёгкость, весёлость и беззаботность кузнечика.

Сопоставляя тексты, мы замечаем, что все поэты почитают кузнечика за своего «природного» брата, воспевают его. Тарковский открыто говорит: «Кто Державину докука, Хлебникову брат и друг». У Державина читаем: «Песнопевец тепла лета». И поэт, и кузнечик – певцы прекрасного. Хлебников также подчёркивает близость образа кузнечика поэтическому творчеству: «Крылышкуя золотописьмом…». Слово «золотописьмо» говорит о принадлежности кузнечика к поэтическому творчеству. Братство поэта и кузнечика очевидно для Окуджавы: «Ты тоже из когорты стихотворной/Из нашего бессмертного полка». Показательно, что стихотворение Окуджавы посвящено поэту Юлию Киму. Семиотическое поле образа кузнечика включает в себя «поэта» и «создания природы».

В стихотворениях Тарковского, Ломоносова и Державина повторяется сравнение кузнечика с царём и богом. У Ломоносова читаем: «Но в самой истине ты перед нами царь», у Державина — «О! едва ли не подобен,/Мой кузнечик ты богам» и «Апполона нежный сын!» Тарковского называет кузнечика «Царь, циркач или божок». Таким образом, кузнечик предстаёт перед нами уже в третьей ипостаси: не только как поэт и природное создание, но как царь и бог.

Необычная сущность кузнечика, изображённого поэтами разных эпох, у Тарковского подчёркивается любопытным смешением лексики разных пластов. Так, в тексте встречаются неологизмы: «шатучий», «коленчатый»; диалектизмы -«глечик» (что означает «горшок или кувшин»). В стихотворении соединяются, сталкиваются слова, означающие для нас античность: «Хирон, Анакреон, ионийская вода», и лексика, характерная только для XXвека: «ультразвук, антенна». Тарковский еще раз подчёркивает , что в мире природы кузнечик – «презренна тварь», а в мире поэтическом – бессмертный царь и бог, собрат поэтов. Здесь уместно вспомнить сравнение из первой строфы: «И торчит, как треугольник». Можно предположить, что оно основано не только на зрительном эффекте, но и подсказано внутренним наполнением образа.

Цветовое наполнение образа также соответствует общей идее стихотворений. В текстах Тарковского и Окуджавы доминирует зелёный цвет: «Кто, коленчатый, зелёный…», «Твоих зелёных братьев и сестёр?». Этот цвет символизирует природное начало кузнечика. Тексты Державина и Хлебникова объединяет другой цвет: «Счастлив золотой кузнечик», «крылышкуя золотописьмом». Золотой — цвет божественный, царский.

В стихотворении Тарковского активно используется звукопись: «Золотой, зубчатый лук». И это неслучайно, ведь в самом слове кузнечик слышится звук «з». У Тарковского кузнечик несёт лук из «храма ультразвука». Звукопись подчёркивает, что кузнечик – певец в мире природы и тем близок поэту. Тот же прием находим у Хлебникова, который играет звуками «з» и «р»: «Тарарахнул зинзивер».

Что же касается понятия “ионический (ионийский) строй”, то и оно связано со звуками — с музыкальными ладами. Ионийский— старинный музыкальный лад, соответствующий современному мажору, символ светлой, радостной поэзии. На ионическом диалекте пишет и Анакреон. Ионийская вода имеет еще одно толкование, отсылающее читателя к античности. Именно в ионийских школах возникли первые идеи древнегреческой философии. Основоположником Милетской школы стал Фалес. Основная идея философов ионийских школ – мысль о единстве всего сущего, о происхождении вещей из некоторого единого первоначала. У Фалеса этим первоначалом была вода. Тогда получается, что Тарковский приписывает кузнечику ещё и философское значение (как и Державин: «Ты философ! ты пиит», принимая глечик, поэт может отсылать к идеям философов Древней Греции.

Стихотворение А. Тарковского наполнено неожиданными метафорами и сравнениями, связанными с кузнечиком: «прозрачный школьник», «торчит как треугольник шатучем лопухе», «циркач». Кузнечик – образ игривый и забавный. Поэт подчёркивает его внешнюю простоту и лёгкость. Вместе с тем роль кузнечика в лирическом сюжете очень важна. Он передаёт лирическому герою чудесные (волшебные) предметы, – «скачущий огонь», «золотой лук», «норовистый смычок». Благодаря этому лирический герой приобщается творчеству, ощущает свое единство с поэтами разных времен.

Образ кузнечика проходит через многие эпохи, преодолевая время. Тарковский о нём пишет: «Кто стрекочет, и пророчит,/ и антеннами усов/Пятки времени щекочет,/Как пружинками часов?» Идею о бессмертии кузнечика мы найдем и у Окуджавы: «Ты тоже из когорты стихотворной,/Из нашего бессмертного полка». Так кузнечик становится и символом непрерывной поэтической эпохи.

Обратимся к последней строфе стихотворения. Кузнечик протягивает лирическому герою ионийскую воду, подсказывая, что все в мире имеет единое начало. Принимая кувшинчик-глечик с водой из Гиппокрены, лирический герой Тарковский причисляет себя к поэтическому сообществу, утверждает единство поэтов и поэзии от античности до наших дней.

Размышляя над смыслом финала стихотворения, вспомним еще одну метафору: кузнечик – «герб державы луговой», то есть символ природы. Здесь образ кузнечика претерпевает трансформацию – из «прозрачного школьника» превращается в «герб державы луговой». Примечательно, что впоследствии Окуджава сравнит стрекотанье кузнечика с гимном: «едва твой гимн пространства огласит». Так возникает в стихотворении Тарковского мотив, который продолжит другой поэт: природа – особая держава, главные символы которой связаны с певцом-кузнечиком. Думаем, что и на гербе поэзии, если бы он был, обязательно нашлось бы место «моему кузнечику».

Заключение

Данную работу можно считать продолжением исследований, сделанных О.Гончаровой и С.Федоровым на основе стихотворений русских поэтов, посвященных образу кузнечика. Выявлено, что основными функциями стихотворения А. Тарковского как интертекста являются экспрессивная (сообщение поэта о своих культурно-семиотических ориентирах) и поэтическая (в данном случае предстающая как развлекательная – опознание ссылок превращается для читателя в увлекательную игру). А.Тарковский вступает в своеобразный диалог с предшественниками и дает повод для включения своего стихотворения в интертекст для поэтов следующих поколений.

Исследование помогло нам понять смысловое наполнение образа. Кузнечик — символ природы и поэзии, он несет радостное ощущение счастья, свободы, поэтического вдохновения. Шутливое стихотворение дает повод для серьезного размышления о единстве и взаимосвязи поэтов разных времен, об общих для всех поэтических истоках, о беспечности и мудрости поэта, о бессмертии самой поэзии.

Список литературы

  1. История философии. Энциклопедия.
  1. Мифологический словарь
  1. Энциклопедия постмодернизма. slovari. yandex.ru
  1. Гончарова О.М. «О чем поет кузнечик?»// Традиционные модели в фольклоре, литературе, искусстве. В честь Натальи Михайловны Герасимовой: сб. ст. – СПб., 2002.
  1. Павлова М.А. Задание со звездочкой. Стихотворение А.Тарковского «Загадка с разгадкой» lit/1september.ru
  1. Федоров С.В. «Ионийскую цикаду им кузнечик заменял». Мастерская интерпретации поэтического образа-символа»// Федоров С.В. Стратегия и тактика формирования культурной памяти учащихся в системе гуманитарного образования: монография. – СПб.. 2007.
  2. Толкование слова глечик

Приложение

Стихотворения, анализируемые в исследовании

Арсений Тарковский

ЗАГАДКА С РАЗГАДКОЙ

Кто, еще прозрачный школьник,

Учит Музу чепухе

И торчит, как треугольник,

На шатучем лопухе?

Головастый внук Хирона,

Полувсадник-полуконь,

Кто из рук Анакреона

Вынул скачущий огонь?

Кто, Державину докука,

Хлебникову брат и друг,

Взял из храма ультразвука

Золотой зубчатый лук?

Кто, коленчатый, зеленый

Царь, циркач или божок,

Для меня сберег каленый,

Норовистый их смычок?

Кто стрекочет, и пророчит,

И антеннами усов

Пятки времени щекочет,

Как пружинками часов?

Мой кузнечик, мой кузнечик

Герб державы луговой!

Он и мне протянет глечик

С ионийскую водой .

1960

М.В. Ломоносов «Кузнечик»

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

И наслаждаешься медвяною росою.

Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

Но в самой истине ты перед нами царь;

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

Не просишь ни о чем, не должен никому.

Лето 1761

 

Г.Р.Державин «Кузнечик» (перевод стихотворения Анакреона)

Счастлив, золотой кузнечик,
Что в лесу куешь один!
На цветочный сев лужечик,
Пьешь с них мед, как господин;
Всем любуяся на воле,
Воспеваешь век ты свой;
Взглянешь лишь на что ты в поле,
Всем доволен, все с тобой.
Земледельцев по соседству
Не обидишь ты ничем;
Ни к чьему не льнешь наследству.
Сам богат собою всем.
Песнопевец тепла лета!
Аполлона нежный сын!
Честный обитатель света,
Всеми музами любим!
Вдохновенный, гласом звонким
На земли ты знаменит,
Чтут живые и потомки:
Ты философ! ты пиит!
Чист в душе своей, не злобен,
Удивление ты нам:
О! едва ли не подобен,
Мой кузнечик, ты богам

1802

 

Велимир Хлебников

КУЗНЕЧИК

Крылышкуя золотописьмом

Тончайших жил,

Кузнечик в кузов пуза уложил

Прибрежных много трав и вер.

«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.

О, лебедиво!

О, озари!

<1908-1909>

 

Булат Окуджава Юлию Киму

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,

Едва твой гимн пространства огласит?

Прислушаться — он от скорбей излечит,

А вслушаться — из мертвых воскресит.

 

Какой струны касаешься прекрасной,

Что тотчас за тобой вступает хор

Таинственный, возвышенный и страстный

Твоих зеленых братьев и сестер?

Какое чудо обещает скоро

Слететь на нашу землю с высоты,

Что так легко в сопровожденье хора,

Так звонко исповедуешься ты?

Ты тоже из когорты стихотворной,

Из нашего бессмертного полка…

Кричи и плачь. Авось твой труд упорный

Потомки не оценят свысока.

 

Поэту настоящему спасибо,

Руке его, безумию его

И голосу, когда, взлетев до хрипа,

Он достигает неба своего.

1986

Исследовательская работа ученицы 8 класса гимназии 1514 Массух Елизаветы

Научный руководитель — М.А.Павлова

Проанализируйте вторую пару стихотворений. — Студопедия

Как соотносятся с поэзией Анакреона его собственные представления о жизни, его собственное жизненное поведение?

Как оценивает Анакреона в своем ответе Ломоносов?

Кого он противопоставляет Анакреону? Каково его отношение к стоицизму Сенеки?

Проанализируйте оду XI Анакреона и ответ Ломоносова.

Какова философия жизни Анакреона? Каких взглядов он последовательно придерживается?

Кого противопоставляет Ломоносов Анакреону в своем ответе? Какова цель жизни древнеримского республиканца Катона?

Каков финал жизни Анакреона и Катона?

Каково отношение Ломоносова к Катону?

Делает ли Ломоносов однозначный вывод из сопоставления Анакреона и Катона?

Какой проблеме посвящена последняя пара стихотворений?

Как решает ее Анакреон? Кто является для него воплощением эстетического идеала?

Как решает ее Ломоносов? Что является для него высшей ценностью?

Почему мы называем «Разговор с Анакреоном» программным произведением Ломоносова?

Какой поэзии он отдает предпочтение?

Как это было реализовано в собственной поэтической практике Ломоносова?

Обратите внимание на характер стиха в «Разговоре с Анакреоном». Каким размером написаны первые две пары стихотворений? Как меняется стихотворный размер в ответе Ломоносова в третьей паре стихотворений?


Каков характер стиха в четвертой паре стихотворений? Сравните размер в оде Анакреона и в ответе Ломоносова.

Можно ли сделать вывод о содержательном значении характера стиха в произведении Ломоносова? Как это связано с присущим Ломоносову утверждением о семантической значимости стихотворной метрики?

Исследователи справедливо говорят о выраженном индивидуально-личностном и даже биографическом начале, проявляющемся в духовных и анакреонтических произведениях Ломоносова. Мы видим это индивидуально-лирическое, авторское в «Разговоре с Анакреоном», а также в вольном переводе оды Анакреона «К цикаде». Ломоносов меняет название произведения – «Стихи, сочиненные по дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же».

Прочитав стихотворение, ответьте на вопрос, чем вызвана смена названия? О чем говорит новое заглавие?

Новым в произведении стала и последняя строка. Чем продиктована она?

Какой характер в целом носит это стихотворение?

Какие лирические чувства поэта-автора передает оно?

 

Как известно, в свой труд «Риторика» Ломоносов включил собственный перевод оды Горация «Exegi monumentum», знаменитый «Памятник».

Чем, по-вашему, было вызвано обращение Ломоносова к этой оде?

Какие моменты совпадения биографии и творческой деятельности Горация и Ломоносова можно отметить в этой оде?


Как опосредованно Ломоносов оценивает свою деятельность?

Каким стихом написана ода?

Какими русскими поэтами будет продолжена начатая Ломоносовым традиция горацианской оды, связанной с темой поэтического памятника?

 

Подводя итоги, сделайте вывод о вкладе Ломоносова в формирование и развитие русской одической поэзии.

 

Литература

Тексты

Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений: В 10 т. Т. 8. – М., 1959.

Ломоносов М. В. Избранные произведения / Вст. ст. А. А. Морозова. – М.; Л., 1965.

Ломоносов М. В. Сочинения / Вст. ст. Е. Лебедева. – Л., 1987.

 

Исследования

См. соответствующие главы в вышеприведенных учебниках и учебных пособиях.

Александрова И. Б. Уроки по творчеству Ломоносова // Литература в школе. – 1991. – № 5.

Александрова И. Б. «Вечные» поэтические открытия Ломоносова // Русская словесность. – 2003. – № 2.

Баевский В. С. История русской поэзии. – Смоленск, 1994.

Бухаркин П. Е. Поэтический стиль Ломоносова как факт истории литературного языка // Бухаркин П. Е. Риторика и смысл. – СПб., 2001.

Западов А. В. Отец русской поэзии: о творчестве Ломоносова. – М., 1961.

Западов А. В. Поэты XVIII века: М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин. – М., 1979.

Лебедев Е. Ломоносов. – М., 1990.

Моисеева Г. И. Поэтическое творчество Ломоносова // Ломоносов и русская литература. – М., 1987.

Морозов А. А. Ломоносов. – М., 1965.

Панов С. И., Ранчин А. М. Торжественная ода и похвальное слово Ломоносова: общее и особенное в поэтике // Ломоносов и русская литература. – М., 1987.


Серман И. З. Русский классицизм. – Л., 1973.

Серман И. З. Поэтический стиль Ломоносова. – М., 1966.

Стенник Ю. В. М. Ломоносов. «Вечернее размышление о Божием Величестве» // Поэтический строй русской лирики. – Л., 1973.

Тарановский К. Одическая строфа в поэзии Ломоносова // Тарановский К. О поэзии и поэтике. – М., 2000.

Шанский Н. М. Лингвистический комментарий «Оды на день восшествия на престол Елизаветы Петровны 1747 г.» // Русский язык в школе. – 1981. – № 5.

Шульская О. В. О некоторых образах в поэзии Ломоносова // Русская речь. – 1988. – № 1.

Александр Петрович Сумароков(1717-1777)

 

Свой вклад в развитие русской оды внес А. П. Сумароков. Вначале он отдает дань своему старшему современнику – М. В. Ломоносову. В «Эпистоле о стихотворстве» (1748) он дает описание одического жанра, подчеркивая его «гремящий звук», гиперболизм в изображении героев и картин, высоко оценивает Ломоносова: «Он наших стран Малерб, он Пиндару подобен». Позднее он изменит свой взгляд на оду, выступив против «витийства», «громкости», излишней метафоричности, прокламируя ясность и простоту. Если ранние свои оды он пишет, что называется, по ломоносовскому образцу, то позднее он будет пародировать Ломоносова, создавая так называемые «вздорные оды», где он доводит до абсурда гиперболизм, метафоричность стиля, «громогласность» оды Ломоносова, его «пиитический восторг». Кредо Сумарокова – «чувствуй точно, мысли ясно, пой ты просто и согласно». Собственные оды Сумарокова становятся короче, логичнее, проще, в них усиливается моралистический элемент. Восхваляя добродетель на троне, Сумароков осуждает деспотизм и тиранию, утверждает идею общественной пользы. Назидательностью проникнуты его оды, посвященные наследнику престола Павлу.

Предлагаем рассмотреть «Оду государю цесаревичу Павлу Петровичу на первый день 1774 года».

К кому обращена ода?

Какова ее установка?

Каким должен быть, в представлении Сумарокова, царь?

Кого из предшественников Павла Сумароков ставит в пример?

Какова композиционная структура оды?

Есть ли в ней «лирический беспорядок»?

Что характерно для языка оды?

Каким стихом она написана? Охарактеризуйте размер, строфу, рифму.

Сравните оду Сумарокова с ломоносовской. Почему исследователи назвали сумароковскую оду «рационалистической», «сухой»?

Нужно отметить, что Сумароков писал не только оды похвальные. В 50-х годах он активно вводит в русскую поэзию анакреонтическую оду, утверждая в ней безрифменный стих.

 

Прочитайте «Оду анакреонтическую»:

Пляскою своей, любезна,

Возжигай мое ты сердце,

Пением своим приятным

Умножай мою горячность,

Моему, мой свет, ты взору,

Что ни делаешь, прелестна.

Все любовь мою питает

И мое веселье множит.

 

Обольщай мои ты очи,

Пой, пляши, играй со мною,

Бей в ладони и, вертяся,

Ты руками подпирайся.

Руки твои прекрасны

Целовал неоднократно.

Мной бесчисленно целован

Всякой рук твоих и палец. (1755 год)

 

Ответьте на следующие вопросы:

Кто является объектом воспевания в оде?

Как выражены в оде чувства лирического героя?

Какие эпитеты использует поэт?

Что можно сказать в целом о языке оды?

Каким стихом она написана?

 

Перу Сумарокова принадлежат и оды духовные, многие из которых являются переложением псалмов. В последних происходит усиление личностного начала. В них поэт пишет о чувствах скорби, отчаяния, негодования добродетельного человека в мире зла, неправды, порока. Усиливаются в духовных одах Сумарокова философские раздумья о человеческой жизни, ее суетности и неизбежности смерти («Ода на суету мира»).

Предлагаем прочитать духовную оду «Противу злодеев».

Какое состояние человека передает это стихотворение?

К кому обращается его лирический герой?

На что сетует он?

О чем молит он Бога?

Что характерно для языка стихотворения?

Каким стихом оно написано?

Сделайте общий вывод о характере одической поэзии Сумарокова.

Литература

Тексты

Сумароков А. П. Стихотворения. – 3-е изд. – Л., 1953.

Сумароков А. П. Избранные произведения. – Л., 1957.

Русская дитература XVIII в 1700-1775: Хрестоматия / Сост. В. А. Западов. – М., 1979.

 

Исследования

См. соответствующие разделы вышеперечисленных учебных пособий.

Берков П. Н. А. П. Сумароков. – М.; Л., 1949.

Баевский В. С. Сумароков // Баевский В. С. История русской поэзии. – Смоленск, 1994.

Западов А. В. Поэты XVIII века: А. Кантемир, А. Сумароков, В. Майков, М. Херасков. – М., 1984.

Кожевникова Н. А. «Оды торжественные» А. П. Сумарокова: язык и стили // Александр Петрович Сумароков. Жизнь и творчество: Сб. статей и материалов. – М., 2002.

Москвичева Г. В. Русский классицизм. – М., 1986.

Серман И. З. Русская поэзия середины XVIII века. Сумароков и его школа // История русской поэзии: В 2 т. Т. 1. – Л., 1968.

 

Василий Петрович Петров(1736-1799)

 

Проанализировав и сопоставив оды Ломоносова и Сумарокова (и прежде всего оды похвальные), мы можем сделать вывод о формировании в русской одической поэзии двух направлений, двух школ: ломоносовской, «витийственной», и сумароковской с установкой на большую простоту, вразумительность и точность языка. Из школы Ломоносова в русской поэзии XVIII веке вышли Н. Н. Поповский, В. П. Петров, Е. И. Костров. Традиции Ломоносова были по-своему продолжены Державиным и Радищевым. Из школы Сумарокова вышли А. А. Ржевский, А. А. Нартов, А. В. и С. В. Нарышкины, с нею связаны М. М. Херасков, В. И. Майков, В. В. Капнист.

Г. П. Макогоненко справедливо подчеркивает, что «высокий художественный уровень од Ломоносова способствовал широкому распространению этого жанра в русской поэзии XVIII века. Ода была объявлена образцом, которому подражало несколько поколений поэтов от Поповского и Майкова до Петрова и Кострова»1.

Широкую известность после смерти Ломоносова получает одическое творчество В. П. Петрова, осыпанного милостями Екатерины II после «Оды на великолепный карусель, представленный в Санкт-Петербурге 1766 года». Ода была написана по случаю костюмированного придворного праздника. Поэт воспевает представленных на нем героев далекого прошлого, времен античности. Он воспевает и Екатерину II, которую поэт ставит выше всех прославленных героев, называет свой век «золотым».

Ода обширна, насыщена грандиозными образами, написана в торжественно-патетическом тоне и высоком стиле, ломоносовским стихом. Екатерина II приблизила Петрова к себе, провозгласив его «вторым Ломоносовым».

Основной корпус его произведений – это оды, посвященные Екатерине II, ее приближенным, фаворитам. Они носят похвальный характер, утрачивая ломоносовскую программность, но следуя внешне установившемуся канону в патетической напряженности тона, метафоричности стиля, высокости языка. Особенностью Петрова являются развернутые словесные картины, а также насыщенность его языка архаичной лексикой, затрудненность, усложненность синтаксиса в духе Тредиаковского.

Официозность Петрова явилась причиной негативного отношения к нему многих русских писателей XVIII века, для которых непререкаем был авторитет Ломоносова.

 

Литература

Тексты

Петров В. П. // Поэты XVIII века. Т. 1.– Л., 1972.

 

Исследования

Гуковский Г. А. Петров // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Ч. 2. – М.; Л., 1947.

Серман И. З. В. П. Петров. Биографическая справка // Поэты XVIII века. Т. 1. – Л., 1972.

Русская литература XVIII века: Словарь-справочник. – М., 1997.

 

Ермил Иванович Костров(1755-1796)

 

Жанр похвальной оды становится основным в творчестве уроженца Вятской земли Е. Кострова 70 – начала 80-х годов, в пору его студенчества, а затем пребывания в должности университетского штатного стихотворца. Жанр оды в творчестве поэта не оставался неизменным, ода эволюционировала, чутко отражая те процессы, которые происходили в русской литературе того времени. Но начинал Костров в духе ломоносовской школы. Хотя сам Костров в оде куратору Московского университета И. И. Шувалову (1779) признавался, что «Ломоносовым греметь не силен тоном», однако в своей одической поэзии 70-х и даже начала 80-х годов он во многом следует традициям Ломоносова – и в общем пафосе оды с утверждением образа просвещенного государя, заботящегося о благе подданных, и в ее структуре, в образно-тематическом языке, высоком стиле и стихе. Но оды Кострова, посвященные в основном торжественным официальным «празднествам», не имели того ярко выраженного программного звучания, какое было присуще одам Ломоносова, хотя полностью отрицать содержательное начало костровских од, очевидно, нельзя. Оды Кострова характеризуются выраженным этическим пафосом. Обращенные к Екатерине II, они воспевают императрицу как государыню, внимающую голосу самого Всевышнего. Она предстает в одах Кострова как богиня, поборница мира, правды и справедливости. Акцент сделан на нравственных достоинствах одической героини, добродетельной, кроткой, миролюбивой и милосердной, стремящейся следовать божьим заповедям, истинной матери отечества. Ода тяготеет к созданию обобщенно-идеализированного образа одической героини. Костров, следуя за Ломоносовым, постоянно говорит в своих одах от имени «россов», часто обращает свою речь «росским чадам».

Как и положено, поэт испытывает особое состояние «восторга». Отсюда высокое «парение» в его одах, своеобразный «лирический беспорядок», обращение к мифологическим образам, одический гиперболизм и метафоричность в духе Ломоносова. Мы видим у Кострова выдержанность высокого стиля и ломоносовского 4-стопного ямба и десятистишной строфы.

Исследователь Кострова К. Г. Бронников справедливо отмечает, что поэт «расширяет арсенал ломоносовских приемов, усложняет образность одического языка, увеличивает количество «библеизмов», образов и мотивов Библии»1.

Остановимся на оде 1780 года, посвященной дню рождения Екатерины II и празднику 25-летия Московского университета. Поэт начинает оду с обращения к соловью, встречающему утреннюю зарю. Его глас пробуждает от сладкого сна музу. Она «летит на холмы Геликона и хочет звуком лира тона петь в лике светла торжества не утренний восход денницы, но день рождения царицы, превысшей смертна естества». И сразу же в оду входит образ Екатерины-богини. Поэт пишет о высоком предназначении Екатерины, родившейся «к счастью росския державы». Он прославляет ее как поборницу мира и тишины. Поэт воспевает Екатерину как истинно просвещенную и добродетельную императрицу, а ее время называет «златым» для России. Сам Предвечный возносит Екатерину на Синай и пишет ей «правоты закон», которому она благоговейно внемлет. В оде нет прямой учительности, но это напоминание о Предвечном призвано сказать о высоком предназначении императрицы. Екатерина ведет «премудрости путем» своего наследника, и поэт воздает хвалу Павлу, его супруге и сыновьям.

Радость музе поэта доставляет храм, посвященный Минерве. Поэт вспоминает те года, когда Москва, «кипевшая горестью», наконец обрела этот храм науки. Он воздает должное Елизавете, этой «бессмертной Петровой дщери», возносит хвалу Екатерине, которая умножает «щедроты» своей предшественницы.

Здравицей в честь Екатерины и ее потомства, пожеланием блага русским людям завершает поэт свою оду. И здесь, несомненно, звучит столь характерный и для ломоносовской поэзии мотив заботы о русской земле в целом.

Вся ода построена на оппозиции контрастных образов «света» и «тьмы». Доминирует мотив «света», связанный с образом просвещенной императрицы. В оде поэт переживает особое состояние души, это состояние «восторга», «восхищения».

Вы, горы, источайте сладость

И дайте весть крутым холмам,

Да с высоты взирая низу,

В зелену облекутся ризу,

Покроют цветом рамена

Весельем чресла препояшут

И с нами в торжестве воспляшут

В сии златые времена!

Эмоциональная атмосфера оды – это атмосфера радости, подъема. Как и положено в «ломоносовской» оде, Костров прибегает к крайнему гиперболизму, использует мифологические образы, метафоры, олицетворения в духе Ломоносова, риторические фигуры. Мы видим в оде Кострова выдержанность высокого стиля и ломоносовского четырехстопного ямба.

Итак, в похвальных одах молодого Кострова налицо ориентация на оду Ломоносова, на его стиль, как и положено в канонической системе классицизма. Но видеть в одах Кострова лишь чистую одическую форму вряд ли справедливо. Да, Костров не смог сообщить своей похвальной оде выраженный программный, публицистический характер, но несомненно его стремление к утверждению общегуманистических этических ценностей.

 

 

Литература

Тексты

Поэты XVIII века. Т. 2. – Л., 1972.

 

Исследования

Гуковский Г. А. Костров // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. – М.; Л., 1947.

Бронников К. Г. Поэт осьмнадцатого столетия: Творческий путь Е. И. Кострова. – М., 1996.

Изергина Н. П. Писатели в Вятке. – Киров, 1979.

Охотина Г. А. К вопросу о ломоносовской традиции в одической поэзии Е. И. Кострова // Костровский сборник: Провинциальная литература в контексте русской культуры. Вып. 1. – Киров, 2002.

Михаил Матвеевич Херасков (1733-1807)

 

Со школой А. П. Сумарокова связано творчество известного поэта XVIII века М. М. Хераскова. Он во многом выступает его последователем. Несомненна его связь с классицизмом. И в то же время в его творчестве, как известно, уже начинают проступать новые, сентименталистские начала.

Творчество Хераскова многожанрово. Он отдает дань и жанру оды. Но его оды существенно отличаются от ломоносовской. Ведущей у него оказывается не похвальная ода. В 1762 году Херасков издает сборник «Новые оды». Уже само название сборника подчеркивает отличие од Хераскова от прежней, ломоносовской оды. Позднее, в собрании своих сочинений, он поместил их под названием «Анакреонтические оды». Поэт отказывается от громозвучной лиры. В стихотворении «К своей лире» он зовет ее предстать в новом, простом уборе, не стыдиться его и своим бесхитростным пением усладить сердце россиянки.

Познакомившись со стихотворением, ответьте на следующие вопросы:

Как характеризует поэт свою лиру?

Кому адресует ее?

Кто из поэтов прошлого ему ближе?

Каким стихом написано произведение?

В своих одах Херасков зовет удалиться от шумного города, уйти от городской суеты и скуки, с пренебрежением отзывается о мирской пышности, воспевает жизнь на лоне природы, деревенское уединение.

В оде XIII Херасков снова противопоставляет два поэтических мира: мир высокой торжественной оды с ее пышностью и великолепием и мир тихой лирики с пением горлиц, с рощами, долинами, тихими потоками, с прекрасными пастушками и нежной любовью.

В 1769 году Херасков издает сборник «Философические оды». В собрании сочинений Хераскова они обозначены как «Нравоучительные оды». Они посвящены этическим проблемам, в них усиливается морально-назидательное начало. Написаны оды в форме своеобразного разговора с читателем. Таковы его оды «Благополучие», «Богатство», «Злато», «Честь», «Терпение» и др. Человек жалок и ничтожен перед лицом вселенной, он смертен. Мысль о бренности человеческой жизни пронизывает оды Хераскова. Он осуждает в них мирскую суету («Суета»), погоню за богатством («Злато»), тщеславную гордость знатностью своего рода («Знатная порода»). Осуждая суету, погоню за мнимыми «ценностями», Херасков славит добродетель.

Характер одической поэзии меняется. Оды Хераскова становятся короче, проще, обретают своеобразную доверительность. Последователь Сумарокова, Херасков не пишет произведений ораторского характера. Он спокойно беседует с читателем, предается философской медитации. Он прокламирует простоту. А. В. Западов отмечает, что у Хераскова нет напряженной торжественности речи, как у Ломоносова, и считает, что Херасков создает единый, «средний», легкий стиль1.

Рекомендуем обратиться к оде «Знатная порода» (1769).

Какую проблему ставит Херасков в своей «философической» оде?

Что позволяет нам сказать, что в своих взглядах на достоинство человека Херасков близок к просветителям XVIII века?

Что, по Хераскову, определяет достоинство человека? Что Херасков не принимает в человеке?

Какой характер носит произведение по своей форме?

К кому оно обращено?

Можно ли говорить о морально-назидательном характере стихотворения?

Можно ли сказать, что в одах Хераскова уже происходит расширение границ жанра?

В каком стиле оно написано? Каков его лексический состав?

Определите характер стиха.

Итак, в творчестве Хераскова появляются уже в 60-е годы симптоматические тенденции. Лирика обретает новый, негромкий характер. В «Нравоучительных одах» Хераскова жесткие жанровые границы начинают стираться, происходит расширение границ жанра. В них соседствуют и осуждающее (но не обличительное, не сатирическое), и утверждающее начала.

 

 

Литература

Тексты

Херасков М. М. Избранные произведения. – Л., 1961.

Русская литература XVIII века. 1700-1775: Хрестоматия / Сост. В. А. Западов. – М., 1979.

 

Исследования

Западов А. В. Поэты XVIII века: А. Кантемир, А. Сумароков, В. Майков, М. Херасков. – М., 1984.

Кулакова Л. И. М. Херасков // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Ч. 2. – М., 1947.

Стенник Ю. В. Поэты кружка М. М. Хераскова // История русской литературы: В 4 т. Т. 1. – Л., 1980.

Василий Иванович Майков(1728-1778)

 

Со школой Сумарокова-Хераскова связан В. И. Майков, творчество которого развернулось в основном в 60-70-е годы. Он более прославился ирои-комическими поэмами, но свое место занимает в его поэзии и жанр оды. Первые оды Майкова, написанные в 60-х годах, посвящены Екатерине II, носят похвальный характер и выдержаны в ломоносовском духе и стиле. Таковы его «Ода на всерадостный день восшествия на всероссийский престол ее величества июня в 28 день 1768 года». Поэт обращается к своей лире, просит ее взлететь на Геликон и, проникшись «восхищенным духом», воспеть Екатерину. Он вспоминает в оде Ломоносова, называет его «несравненным» и просит настроить его, Майкова, «слабу лиру». В духе Ломоносова он создает в оде образ Екатерины, богини на троне, которая «созидает покоя общего столпы», утверждая правду, справедливость, мир, науки. Сам Бог наставляет и благословляет ее. Ода написана в высоком стиле, каноническим 4-стопным ямбом и 10-стишной строфой.

Но не торжественная ода в стиле Ломоносова определяет характер поэтического творчества Майкова. Ему оказывается ближе школа Сумарокова-Хераскова. В своей «Оде о вкусе Александру Петровичу Сумарокову» (1776), написанной в форме обращения к поэту, он противопоставляет «пышности и грому» «согласие с природой», «чистоту и ясность слога»:

Не пышность во стихах приятство;

Приятство в оных – чистота,

Не гром, но разума богатство

и важность речи – красота.

Слог должен быть и чист и ясен –

Сей вкус с природою согласен.

И Майков отдает предпочтение оде «философической», написанной как своеобразное размышление, рассуждение, посвященное важным проблемам жизни, души человеческой.

Оды Майкова невелики по объему, написаны в форме обращения к определенному собеседнику. Уже в самом начале выдвигается та или иная тема, затем следует рассуждение, посвященное ей, и в конце-обращении к собеседнику делается тот или иной вывод, резюме. Оды написаны простым, ясным слогом. Отступая от канона, Майков пишет оды подчас не ямбом, а хореем.

Предлагаем рассмотреть оду «Счастие» (1777).

Какую проблему ставит Майков в оде?

В чем видит он заблуждение человека?

Как решает поэт проблему счастья?

Обратите внимание на композицию оды.

К кому обращена ода?

Что можно сказать о стиле, языке оды?

Каким стихом она написана?

Сделайте вывод о принадлежности Майкова к школе Сумарокова-Хераскова.

 

Литература

Тексты

Василий Майков. Избранные произведения. – М.; Л., 1966.

 

Исследования

Западов А. В. Поэты XVIII века: А. Кантемир, А. Сумароков, В. Майков, М. Херасков. – М., 1984.

Кукулевич А. М. Майков // История русской литературы: В 10 т. Т. 4. Ч. 2. – М.; Л., 1947.

Стенник Ю. В. Поэты кружка Хераскова // История русской литературы: В 4 т. Т. 1. – Л., 1980.

Гаврила Романович Державин(1743-1816)

 

80-90-е годы в русской литературе XVIII века отмечены кризисом классицизма. «Жанровое мышление» в поэзии начинает постепенно разрушаться, жесткие жанровые границы стираются. Ода наполняется зачастую новым содержанием. Значительную роль в появлении новых тенденций в литературе, сентименталистских и предромантических начал, в выдвижении на первый план творческой индивидуальности поэта сыграл, как известно, еще в конце 70-х годов львовский кружок, во главе которого стоял поэт, музыкант, архитектор Н. А. Львов. В 1794 году он издает свой перевод Анакреона в трех книгах под названием «Стихотворения Анакреона Тийского». А в 1796 году он публикует свою оду «Музыка, или Семитония», в которой проявился, несомненно, предромантический характер его поэзии. В своей оде Львов воспевает не героев, не известных людей своего времени, не знаменательные события, но «волшебную власть» искусства, музыки, гармонии, дарящей людям счастье.

Но особо значительный вклад в трансформацию жанра оды внес Г. Р. Державин. Определяя место Державина в истории русской литературы, В. Г. Белинский писал: «С Державина начинается новый период русской поэзии, и как Ломоносов был первым ее именем, так Державин был вторым»[4]. Выявляя связь поэта со своим временем, Белинский отмечал определенную противоречивость его поэзии, говоря о смеси риторики с поэзией у Державина. Риторика – это то, что связывало Державина, по мысли Белинского, с каноническими традициями классицизма, истинно поэтическое, по Белинскому, – то, что принадлежало гению Державина и будущему русской поэзии. Называя Державина «богатырем» русской поэзии, Белинский отмечал начавшееся у Державина изживание иерархии предметов, слияние лирического и сатирического начал в его поэзии как стремления к более полному выражению истины, народность Державина, которую он усматривал в верности изображения картин русской жизни, в «сгибе ума русского», в русском взгляде на вещи[5].

Державин творил в то время, когда в русской литературе, как уже говорилось, появляются новые веяния, когда начинается процесс разрушения нормативной системы классицизма с ее рационализмом и отвлеченностью художественных образов. И наиболее ярко в русской поэзии это проявилось в творчестве Державина. Он входит в русскую литературу как поэт-новатор. А начинал Державин в 70-х годах в духе своих учителей-предшественников – и Ломоносова, и Сумарокова. Но в жанре оды непревзойденным он считал Ломоносова. Однако в конце 70-х годов поэт избирает свой путь. Сам Державин, говоря о себе в третьем лице, так писал об этом: «Он в выражении старался подражать г. Ломоносову, но, хотев парить, не мог выдержать постоянно, красивым набором слов, свойственного единственно российскому Пиндару велелепия и пышности. А для того с 1779 года избрал он совсем другой путь»[6]. Самоопределение Державина произошло, как известно, не без влияния львовского кружка, куда поэт вошел в конце 70-х годов, находясь на службе в Петербурге. В львовском кружке (во главе его стоял известный деятель русской культуры, поэт Н. А. Львов) была выражена глубокая неудовлетворенность классицистической поэзией, классицистической системой литературы. На первый план выдвигаются не нормы и каноны, а индивидуальное «я» поэта, отвергается категория единого вкуса, происходит ломка существующей иерархической системы жанров, проявляется глубокий интерес к народному творчеству. В львовском кружке и произошло творческое самоопределение Державина. Главным для него становится не канон, а его творческая воля. Начинается его «особый путь» в русской поэзии.

Во весь голос Державин заявил о себе как о поэте-новаторе в оде «Фелица» (1782).

Державин обратился к традиционному в русской поэзии XVIII века жанру похвальной оды, но создал, по собственному его признанию, «такого рода сочинение, какого на нашем языке еще не было». Ода, посвященная Екатерине II, была опубликована в 1783 году в журнале «Собеседник любителей российского слова» под названием «Ода к премудрой киргиз-кайсацкой царевне Фелице, писанная некоторым татарским мурзой, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге. Переведена с арабского языка в 1782».

Ода, посвященная Екатерине II, названа «Одой к Фелице», и сама героиня выступает в оде под именем киргиз-кайсацкой царевны, а всей оде придан определенный восточный колорит.

Цикады — это… Что такое Цикады?

Цика́ды (лат. Cicadidae) — семейство цикадовых равнокрылых насекомых.

Описание

Взрослая цикада на листе вишни

Голова

Голова короткая, глаза сильно выдающиеся; на темени 3 простых глазка, образующие треугольник; короткие щетинкообразные усики состоят из 7 члеников; ротовые части состоят из трёхчленистого хоботка.

Крылья и ноги

Передние крылья длиннее задних, крылья большей частью прозрачные, иногда ярко окрашенные или чёрные; ляжки средней пары ног короткие и широкие; передние бедра утолщенные, снизу с шипами; голени цилиндрические.

Брюшко

Брюшко обыкновенно довольно толстое и заканчивается у самок яйцекладом, у самцов копуляционным аппаратом. Чрезвычайно характерным является присутствие у самцов цикад особого голосового аппарата. Он помещается на нижней стороне заднегруди, позади задних ног, под двумя большими полукруглыми чешуйками; этот аппарат состоит из срединной и двух боковых полостей. На дне средней полости находятся две пары перепонок, из которых две передние перепонки называются складочными (по причине складок), а две задние — зеркальцами, так как они блестящи и гладки. Боковые полости имеют сбоку отверстие, которое ведёт на поверхность тела. Во внутренней стенке этих полостей вставлена барабанная перепонка, к которой прикрепляется мышца, приводящая перепонку в колебание. Средние полости служат в качестве резонаторов. У самок голосовой аппарат рудиментарный, так что они петь не могут.

Биология

Среда обитания

Цикады большей частью являются крупными насекомыми, водящимися во всех частях света, по преимуществу в жарких странах. Они живут на деревьях и кустарниках, летают довольно хорошо.

Стрекотание

Самцы стрекочут или поют преимущественно в самое жаркое время дня, так как тепло является важным источником энергии, которую цикада и тратит на пение. Однако, в последнее время учёные находят всё больше цикад, стрекочущих в тени или во время сумерек, дабы уберечься от хищников. Среди них, наиболее приспособленными к этому экологическому сдвигу являются цикады рода Platypleura. Большинство видов Platypleura согревают себя сжимая мышцы, предназначенные для полёта. Подобно яркой окраске рыбок гуппи, пение цикад служит для привлечения самок.

Цикады используют специальную звуковую мембрану, приводимую в колебание мышцами. Получающийся металлический звук резонирует в специальных полостях внутри тела, достигая большой громкости. Южно-американская цикада способна издавать звук, похожий на свист паровоза. Самки многих видов цикад стрёкота не издают, но это справедливо не для всех[1].

Питание

Цикада во время линьки

При помощи хоботка (а самки также и яйцеклада) цикады производят уколы в различные деревья и высасывают их соки. Часто сок деревьев продолжает вытекать и после уколов цикад и, затвердевая на воздухе, образует так называемую манну, представляющую питательное вещество.

Жизненный цикл

Цикады откладывают яйца под кору или кожицу растений. Личинки отличаются толстым неуклюжим телом, гладкой и твёрдой кутикулой и толстыми ногами с одночленистыми лапками; передние ноги с широкими бедрами и голенями, покрытыми шипами (тип роющих конечностей). Молодые личинки сосут сначала стебли растений, а на более поздних стадиях развития ведут подземный образ жизни и сосут корни растений. Личинки живут несколько лет (иногда до 17 лет), хотя для большинства видов продолжительность личиночной жизни неизвестна. После многочисленных линек у личинок развиваются зачатки крыльев; последнюю линьку проделывают обычно на деревьях.

Систематика

3 подсемейства. Ранее выделяемое семейство Tibicinidae (типовой род Tibicina Amyot, 1847), теперь (Moulds, 2005) рассматривается в составе семейства Cicadidae, а подсемейство Tibiceninae Van Duzee, 1916 (типовой род Tibicen Latreille, 1825) синонимизировано с трибой Cryptotympanini. Путаница в таксономии возникла из-за того, что оба рода были основаны на одном и том же типовой виде (Cicada haematodes Scopoli), что и привело к синонимизации и расформированию основанных на них триб и подсемейств.[2][3]

  • Cicadidae Latreille, 1802
    • Cicadettinae Buckton, 1889 (=Tibicinidae, часть)
      • Трибы: Carinetini Distant, Chlorocystini Distant, Cicadettini Buckton, Dazini Kato, Hemidictyini Distant, Huechysini Distant, Lamotialnini Boulard, Parnisini Distant, Prasiini Matsumura, Sinosenini Boulard, Taphurini Distant, Tettigomyiini Distant, Ydiellini Boulard.
    • Cicadinae Latreille, 1802
      • Трибы: Burbungini Moulds, Cicadini Latreille, Cryptotympanini Handlirsch, Cyclochilini Distant, Distantadini Orian, Dundubiini Atkinson, Fidicinini Distant, Gaeanini Distant, Hamzini Distant, Hyantiini Distant, Jassopsaltriini n.tribe, Lahugadini Distant, Moganniini Distant, Oncotympanini Ishihara, Platypleurini Schmidt, Plautillini Distant, Polyneurini Amyot & Serville, Psithyristriini Distant, Tacuini Distant, Talaingini Distant, Tamasini Moulds, Thophini Distant, Zammarini Distant.
    • Tettigadinae Distant, 1905 (=Tibicinidae, часть)
      • Трибы: Platypediini Kato, Tettigadini Distant, Tibicinini Distant.

Некоторые виды

Переход из стадии куколки во взрослое состояние

Известно до 1500 видов цикад.

Cicada — центральный род семейства, отличается большими глазами и широкой головой; переднеспинка обыкновенно у́же, чем голова; передние крылья частью кожистые и прозрачные, частью у корня пергаментообразные; лапки большей частью трёхчленистые, реже двучленистые; к этому роду относятся многочисленные и крупные виды, живущие преимущественно в тропиках. В Европе встречаются 18 видов.

Наиболее известны следующие виды: С. orni, относимая в новейшей систематике к роду Tettigia, желтоватого цвета сверху с чёрным; передние крылья с чёрными пятнами и с жёлтым внешним краем; брюшко с красноватыми краями; длина 28 мм. Водится в средней и южной Европе и встречается преимущественно на ясенях, где вызывает образование манны. Наиболее крупный из европейских видов С. plebeja s. fraxini живёт в южной Европе. С. montana доходит в Европе до широты Петербурга и была находима в его окрестностях на ели. С. mannifera, водящаяся в Бразилии, доставляет бразильскую манну[источник не указан 774 дня]. С. septendecim, живущая в Северной Америке, замечателен тем, что период развития продолжается приблизительно 17 лет, вследствие чего насекомое появляется в большом количестве через каждые 17 лет; по сравнению с большинством насекомых такой период развития представляется чрезвычайно долгим. По наблюдениям, релея линяет чаще чем 1 раз в год, так что она имеет от 25 до 30 личиночных стадий. Индейцы жарят и едят эту цикаду.

Роды

Практически все роды надсемейства Cicadoidea, кроме одного современного (Tettigarcta), относятся к семейству Cicadidae:[2]

В культуре

О цикадах есть упоминание в древнейшем из сохранившихся памятников греческой литературы в «Илиаде» Гомера (~XI-IX вв. до н. э.). Древние греки очень ценили их пение и, как известно, Анакреон написал оду в честь цикад. Цикады фактически упоминаются в басне Эзопа «Кузнечик и муравей» и написанной по её мотивам басне Лафонтена «Цикада и муравей» вольным переводом которой, в свою очередь, является басня Крылова «Стрекоза и муравей».

300 драгоценностей, предположительно в форме цикад (названных «золотыми пчелами»), были найдены в могиле первого франкского короля Хильдерика I (умер в 482 г. н. э.).

Фолк- и поп-певица из США Линда Ронстадт воспевает жизнь цикады в песне «La Cigarra», и намекает вместе с тем и на их короткую жизнь.

  • Монета из Древней Греции: Слева Афина, справа сова и слева снизу под крылом сидит поющая цикада

  • Монета из Афин: указано место с цикадой

  • Abeilles en or provenant de la tombe du roi Childéric Ier.jpg

    Золотые пчёлы (цикады), инкрустированые гранатом из гробницы Хильдерика

Существует также балет французского композитора Жюля Массне «Цикада» (Le Cigale).Балет поставлен E.Hartle, The London Voices, National Philharmonic Orchestra, Richard Bonynge.

Также есть анимационный сериал «Когда плачут цикады», где в каждой серии действия сопровождаются протяжной песней цикад.

Интересный факт: во многих аниме-сериалах используются кадры с цикадами.

См. также

Примечания

Литература

  • Moulds, M.S. 2005: An appraisal of the higher classification of cicadas (Hemiptera : Cicadoidea) with special reference to the Australian fauna. Records of the Australian Museum, 57: 375—446.
  • African cicadas warm up before singing, Science News, 28 Июня 2003: 408.

Ссылки

Какими словами м.в. ломонов характерезует кузнечики…

Заглавие стихотворения М. В. Ломоносова показывает, что время и место действия ограничены и определены: дорога в Петергоф, год 1761-й. Стихотворение похоже на дневниковую запись, хотя это перевод, но перевод своеобразный.
Произведение является оригинальным переложением стихотворения «К цикаде» , приписывавшегося Анакреону

Анакреон – древнегреческий поэт

Лирика Анакреона сохранилась в незначительных фрагментах. Её основные мотивы – земные радости, чувственная любовь, вино, предпочтение беззаботной жизни в обществе милой подружки прочим занятиям. Сборник игривых стихотворений, написанных в духе Анакреона и ошибочно предписываемых ему, вызвал многочисленные подражания и распространился в европейских литературах Возрождения и Просвещения. Стихи такого рода относятся к анакреотике (анакреотической поэзии). Анакреотические стихотворения писали французские, ирландские, немецкие поэты. Становление молодой русской литературы XVIII в. не могло обойтись без использования опыта европейских писателей. Одной из форм такого усвоения были переводы как древних, так и новых авторов. В России переводили предписываемые Анакреону стихи и писали анакреотические стихотворения М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин, К. Н. Батюшков, А. С. Пушкин и поэты «пушкинской плеяды» (П. А. Вяземский, А. А. Дельвиг, Н. М. Языков) и мн. др.

Стихотворение Анакерона «К цикаде» М. В. Ломоносов перевел как
«Кузнечик дорогой, коль много ты блажен»

Ломоносов закончил перевод двумя строчками собственного сочинения:
Что видишь — все твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

В стихотворении Анакреона нет резко негативных характеристик цикады, а у М. В. Ломоносова кузнечик – «тварь презренна» .

Смысл противопоставления «презренна тварь» — «царь» состоит в том, что тварь презренна для тех, кто в суете жизни не видит ничего, кроме своих эгоистических интересов, кто отказался от свободы в погоне за земными благами. Царь для тех, кто более всего ценит свободу (кузнечик ничего не просит, никому ничего не должен) .

Риторическое обращение «кузнечик дорогой» подчёркивает тоску лирического героя по свободе, которой наделён маленький кузнечик. Беззаботности кузнечика противопоставлено состояние усталости от забот лирического героя

Слова бесплотность и беззаботность соединены рифмой. Беззаботность воспринимается как следствие бесплотности. Сочетание этих слов рождает мысль о том, что в этом мире невозможно быть до конца свободным. Полная свобода – удел ангелов, души, покинувшей плоть.

Строки, передающие восторг и восхищение автора свободной и беззаботной жизнью кузнечика:

Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

Преобладающий мотив в стихотворении М. В. Ломоносова — стремление человека к внутренней свободе и невозможности её обретения в земном существовании.

Певчие цикады (Cicadidae)… — ۩ ₤ € ¥ ۩ TERMINATOR© ♣Gun.Tranc.Avto® — LiveJournal

Цикады используют специальную звуковую мембрану, приводимую в колебание мышцами. Получающийся металлический звук резонирует в специальных полостях внутри тела, достигая большой громкости. Южно-американская цикада способна издавать звук, похожий на свист паровоза. Самки многих видов цикад стрёкота не издают, но это справедливо не для всех…



Семейство Цикады настоящие (Cicadidae)

Цикады — большей частью крупные насекомые, водящиеся во всех частях света, по преимуществу в жарких странах.

Певчие цикады — жители в основном тропических и вообще теплых стран. Свое название певчие цикады получили; за их исключительную способность к стрекотанию. Даже маленькая горная цикада наполняет воздух наших, степных лесопосадок и ясеневых лесов громким стрекотанием, напоминающим стрекотание кузнечиков.

Вечерами где-нибудь в Крыму слышно неумолчное отрывистое стрекотание обыкновенной цикады. В тропиках цикады «поют» еще громче, их стрекот напоминает звук циркульной пилы, а в Южной Америке и в Индии издаваемые цикадами звуки и по громкости, и по резкости не уступают пронзительному свистку паровоза.


Издают звуки только самцы, у которых на нижней стороне переднего сегмента брюшка есть пара выпуклых пластинок — цимбалов.

Известно до 500 видов цикад Они живут на деревьях и кустарниках, летают довольно хорошо. Самцы стрекочут или поют преимущественно в самое жаркое время дня; по-видимому, пение их служит для привлечения самок.

Древние греки очень ценили их пение и, как известно, Анакреон написал оду в честь цикад. При помощи хоботка (а самки также и яйцеклада) цикады производят уколы в различные деревья и высасывают их соки. Часто сок деревьев продолжает вытекать и после уколов цикад и, затвердевая на воздухе, образует так называемую манну, представляющую питательное вещество.



Пение цикад во многих странах считается красивым (в Индонезии, во Франции). Не все знают, что в басне И. А. Крылова «Стрекоза и Муравей» словом «стрекоза» неудачно названа цикада. Стрекозы не прыгают (а цикады имеют прыгательные ноги), не поют (а цикады поют) и т. д.— все, что говорится в басне о стрекозе, не подходит к ней, а подходит к цикаде.

Дело в том, что Крылов использовал сюжет и образы известного французского баснописца Лафонтена (а Лафонтен использовал сюжеты древнегреческих басен Эзопа).

На родине Лафонтена стрекотание цикад и сами цикады всем известны, а на севере России, под Петербургом их практически нет. И. А. Крылов в энтомологии был не силен и перевел слово «cigale» (цикада) как «стрекоза».

Народного названия для цикады у нас нет.


Жизнь цикад продолжается долго.

Наша горная цикада (название неудачно, так как ее много в равнинных лесах на юге России и на Украине) развивается 2 года, обыкновенная цикада — 4 года, а в Северной Америке периодическая цикада (Cicada septemdecim) — целых 17 лет!

В Бразилии несколько видов цикад известны как опасные вредители кофейного дерева. Только певчие цикадовые называются «цикадами», представители следующих семейств часто у нас называются общим наименованием «цикадки», так как виды нашей фауны имеют незначительные размеры, обычно несколько миллиметров.

Цикады откладывают яйца под кору или кожицу растений. Личинки отличаются толстым неуклюжим телом, гладкой и твёрдой кожей и толстыми ногами с одночленистыми лапками; передние ноги с широкими бедрами и голенями, покрытыми шипами (тип роющих конечностей).

Молодые личинки сосут сначала ветви растений, а затем живут в земле, где сосут корни растений. Личинки живут несколько лет, хотя для большинства видов продолжительность личиночной жизни неизвестна. Личинки получают после многочисленных линек зачатки крыльев и переходят в стадию памер или куколок, которые встречаются на деревьях.

Центральный род семейства — Cicada — отличается большими глазами и широкой головой; переднеспинка обыкновенно у́же, чем голова; передние крылья частью кожистые и прозрачные, частью у корня пергаментообразные; лапки большей частью 3-членистые, реже 2-членистые; к этому роду относятся многочисленные и крупные виды, живущие преимущественно в тропиках.

В Европе встречаются 18 видов. Наиболее известны следующие виды: Cicadidae orni, относимая в новейшей систематике к роду Tettigia, желтоватого цвета сверху с чёрным; передние крылья с чёрными пятнами и с жёлтым внешним краем; брюшко с красноватыми краями; длина 28 мм.

Водится в средней и южной Европе и встречается преимущественно на ясенях, где вызывает образование манны. Наиболее крупный из европейских видов Cicadidae plebeja s. fraxini живёт в южной Европе.

Cicadidae montana доходит в Европе до широты Петербурга и была находима в его окрестностях на ели. Cicadidae mannifera, водящаяся в Бразилии, доставляет бразильскую манну.

Cicadidae septemdecim, живущая в Северной Америке, замечателен тем, что период развития продолжается приблизительно 17 лет, вследствие чего насекомое появляется в большом количестве через каждые 17 лет; по сравнению с большинством насекомых такой период развития представляется чрезвычайно долгим.
По наблюдениям Релея, эта цикада линяет чаще чем 1 раз в год, так что она имеет от 25 до 30 личиночных стадий. Индейцы жарят и едят эту цикаду.

Описание признаков

Семейство цикад характеризуется следующими признаками. Голова короткая, глаза сильно выдающиеся; на темени 3 простых глазка, образующие треугольник; короткие щетинкообразные усики состоят из 7 члеников; ротовые части состоят из 3-членистого хоботка.

Передние крылья длиннее задних, крылья большей частью прозрачные, иногда ярко окрашенные или чёрные; ляжки средней пары ног короткие и широкие; передние бедра утолщенные, снизу с шипами; голени цилиндрические.

Брюшко обыкновенно довольно толстое и заканчивается у самок яйцекладом, у самцов копуляционным аппаратом. Чрезвычайно характерным является присутствие у самцов особого голосового аппарата, устроенного следующим образом.

Аппарат помещается на нижней стороне заднегруди, позади задних ног, под 2 большими полукруглыми чешуйками; он состоит из срединной и 2 боковых полостей. На дне средней полости находятся 2 пары перепонок, из которых 2 передние перепонки называются складочными (по причине складок), а 2 задние — зеркальцами, так как они блестящи и гладки.

Боковые полости имеют сбоку отверстие, которое ведёт на поверхность тела. Во внутренней стенке этих полостей вставлена барабанная перепонка, к которой прикрепляется мышца, приводящая перепонку в колебание.

Средние полости служат в качестве резонаторов. У самок голосовой аппарат рудиментарный, так что они петь не могут.

Всего цикадовых известно около 17 тыс. видов.

ИХ ЕЩЁ И ЕДЯТ — (некоторые) …


«О, пронзительное насекомое»: Стихи древней Греции о цикадах

A Magicicada septendecim , периодическая цикада. (Фото: Public Domain)

Этой весной, после 17 лет пребывания под землей, миллиарды цикад объявили о своем возвращении с какофонией пронзительного щебета. Конечно, мы не первые, кто обратил внимание на крылатых красноглазых жуков; с ними жили и древние цивилизации. Но если вы не в восторге от постоянного гудения на заднем дворе или от массы туш цикад, разбросанных по тротуару, древнегреческие поэты сказали бы, что вы один.Они не просто наблюдали эти ошибки; они ими восхищались. Они писали стихи о цикадах.

«О, насекомое с пронзительным голосом; что со сладкими капельками росы », — начинает ода цикадам Мелеагра из Гадары, I век до н. э. Сирийско-греческий поэт:

«Пьяный, поют в лесах пустыни;
Расположенный на распылительной насадке с зазубринами на ножках,
Звучит, как арфа, кольцо твоего темного тела.
Приходите, дорогая цикада, чип для всей рощи,
The Nymphs and Pan, новый отзывчивый сорт;
Что я, в полуденном сне, могу украсть у любви,
Лежа под покровом тьмы »

Звуки цикад вдохновляли греческих поэтов.(Фото: Интернет-архив / общественное достояние)

Для этих энтомологически склонных поэтов цикады символизировали смерть и возрождение из-за удлиненного и скрытого жизненного цикла насекомых. В Древней Греции, как и в Соединенных Штатах, цикады проводят стадию нимфы под землей; классические поэты, вероятно, наблюдали виды, которые хоронили себя на срок от двух до пяти лет (у некоторых североамериканских видов есть 13 или 17-летний цикл) в чередующихся выводках.

Когда они действительно появляются из-под земли, картина становится драматичной.Практически сразу стаи насекомых сбрасывают свои экзоскелеты одинаковыми хрустящими кучками, цепляются за деревья и издают длинный характерный жужжащий звук, который исходит от полой нижней части туловища самца, стуча по специализированным мускулам, как барабан. Американцы считают это жутким. Древнегреческие поэты, такие как Мелеагр и Вергилий, считали это прекрасным.

Но когда яркие лучи солнца озаряют яростную жажду в шпиле,
И пронзительные цикады утомляют все леса,
Затем к глубоким колодцам и разливающимся водам направляют,
Или дубовые корыта с живыми ручьями поставляются

— Вергилий Георгич III 29 г. до н. Э.

Мозаика III века с изображением поэта Вергилия.(Фото: Giorces / CC BY-SA 2.5)

Рори Иган, историк греческой культуры и языка, углубился в культурную энтомологию в своей статье «Цикады в Древней Греции. Предприятия классической теттигологии. Из-за ошибочных переводов в прошлом некоторые академики думали, что классические поэты писали о кузнечиках или саранче, но историки, включая Игана, с тех пор установили, что греки действительно были поражены лихорадкой цикады.

Согласно Игану, древние греки не только любили появление цикад из земли и их характерные песни, но и считали, что они выживают только благодаря росе и воздуху.Связь между красными глазами и шелушащимися телами цикад и понятиями любви и благочестия в некотором смысле имеет смысл — их пронзительный звук, по сути, является песней о любви, призванной привлечь женщин к мужчинам. И вы можете поспорить, что ранние греческие поэты странным образом установили эту связь.

В рассказе о Тифоне симпатичный молодой человек получил бессмертие от своей возлюбленной Эос. К несчастью для Тифона, богиня не может дать ему вечную молодость вместе с вечной жизнью. Со временем его тело стареет намного дольше обычного человеческого старения; он «бесконечно лепетает, и у него совсем нет силы, как когда-то в его гибких конечностях.Итак, Эос сжалился над его увядающим телом и превратил своего возлюбленного в насекомое, которое затем оплакивает свою удачу, напевая после обеда. По общему мнению, он становится цикадой.

Эос преследует Тифона на оинохое. (Фото: Public Domain)

Платон поднял связь цикады с любовью на другой символический уровень. Диалог Phaedrus , обсуждение, среди прочего, эротической любви и того, как использовать риторику, трижды вызывает жуков с выпученными глазами.В нем Сократ и Федр идут к дереву, обладающему антиафродизиакальным действием, и Сократ не может не заметить, как, «клянусь Герой», место, которое они выбрали для сидения, было прекрасным:

«Почувствуйте свежесть воздуха; как это красиво и приятно; как это перекликается с летней сладкой песней хора цикад! »

Цикады не только олицетворяли «различные сексуальные и эротические коннотации», как отмечает Даниэль С. Вернер в «Миф и философия в« Федре »Платона », но и были связаны с самими музами как ее агентами на Земле.Сократ продолжает: «Я думаю, что цикады, которые поют и разговаривают друг с другом в жаркий день над нашими головами, также наблюдают за нами». Позже он объясняет историю происхождения цикады:

.

«История гласит, что цикады были людьми, жившими до рождения Муз. Когда родились музы и впервые была создана песня, некоторые люди того времени были настолько переполнены удовольствием пения, что забывали есть или пить; поэтому они умерли, даже не осознавая этого.

Именно от них произошла раса цикад; и, как дар муз, они не нуждаются в питании после рождения. Вместо этого они немедленно начинают петь без еды и питья, пока им не придет время умирать. После смерти они идут к Музам и рассказывают каждой из них, какие смертные почтили ее ».

Платон (слева) и Аристотель (справа) в Афинской школе Рафаэля. (Фото: Public Domain)

Конечно, связь между жизнью и смертью была установлена ​​и поэтами-классиками: цикада, хоть и закопана в землю, не умирает.В «Оксфордском справочнике животных в классической мысли и жизни », Гордон Линдси Кэмпбелл пишет, что некоторые стихи о цикадах «возможно были вызваны искренними эмоциями» отчасти потому, что этих насекомых любили и даже держали в качестве домашних животных.

Аите из Тегеи, поэтесса, жившая около 300 г. до н.э., исследовала эмоциональное значение и символизм насекомых в короткой эпитафии под названием «Саранча и цикада».

«Миро, девочка, позволившая упасть детским слезам, воздвигла эту маленькую гробницу для саранчи, которая пела в посевной земле,
И для цикады, обитающей в дубе; непримиримый Аид хранит свою двойную песню.”

Самое раннее упоминание цикады, согласно Игану, происходит в Илиаде . Действие знаменитого эпоса происходит во время Троянской войны. Похищенная Елена Троянская убита горем, вспоминая своего бывшего мужа, семью и жизнь. Она подходит к башне, которая отмечает вход в захваченный город, и стихотворение описывает стариков, которые разговаривают с ней:

«Они сидели там, на башне, эти троянские старейшины,
, как цикады, восседающие на ветке леса, щебечут
мягких, нежных звуков.Увидев, как Елена приближается к башне,
они тихо прокомментировали друг другу: у их слов были крылья »

В некоторых переводах, пишет Иган, голоса мужчин даже описаны как «похожие на лилии», что озадачило ученых; Иган считает, что это неправильное толкование древнегреческого слова, связанного с «росистостью», которое может означать просто их голоса.

Стадии цикады. (Фото: Интернет-архив / общественное достояние)

В то время как современные поклонники создали оркестры цикад и приложения, которые воспроизводят пронзительную песню цикады, восхищение нашего общества жуком, похоже, не может сравниться с классическими поэтами Греции.

В духе заслуженного почитания цикады стихотворение из сборника Anacreontea (перевод Игана), появившегося между 1 г. до н. Э. и 6 г. н. э., вероятно, лучше всего говорит об этом:

«Мы знаем, что ты по-царски благословлен
цикадой, когда среди вершин деревьев
Ты потягиваешь росу и поешь свою песню;
Потому что все твое
Что ты осматриваешь среди полей
И все, что производит лес.
Постоянная компания фермеров,
Вы не повредите ничего, что принадлежит им;
Уважает тебя каждый человек.
Как сладкоголосый пророк лета.
Музы любят тебя, и Аполлон тоже,
Кто одарил тебя высокой песней.
Старость не делает ничего такого, что может утомить тебя,
Земной мудрец и сын, влюбленный в песни;
Ты не страдаешь, будучи без плоти и крови —
Богоподобное существо, фактически. »

Интервью — Письменные — The Wire

Славим Тебя благодатную Цикаду, восседающую на троне король
На вершине дерева ты подбадриваешь нас изысканными песня…
Без страданий, но без крови и плоть —
Что мешает тебе быть Бог?

Написанные в первом веке до нашей эры эти строки Греческий поэт Анакреон — самый ранний зарегистрированный пример насекомого. хвалить.Приписывая богоподобный статус своему поющему другу Анакреону осознает свое отличие от других форм жизни на Земле. В более позднем возрасте он мог спросить: «Что мешает тебе быть машиной?»

Когда возвышенное Frequencies выпустили альбом Такера Мартина о поле насекомых записей, Broken Hearted Dragonflies: Insect Electronica From Юго-Восточная Азия в 2004 году многие слушатели отказывались верить, что глючные, жужжащие звуки на компакт-диске исходят не от ноутбука или синтезатор.И наоборот, любой, кто слушает Дэвида Тюдора Rainforest впервые легко уговорить что они слышали настоящие полевые записи с Амазонки джунгли.

«Некоторые слышат музыку насекомых, некоторые слышат музыку людей, все зависит от ваших ушей », — писал японский поэт XIX века Вафу. Эта эпиграмма открывает новую книгу Дэвида Ротенберга. книга Bug Music , в которой исследуется совпадение естественный и синтетический звук, созданный насекомыми и человеком.

«Если вы любите электронную музыку, вам понравится насекомое. звучит », — говорит Ротенберг.«Bug music — это электронной музыки, здесь есть глубокая и важная связь. Люди любили звуки насекомых на протяжении многих тысяч лет. Доисторические люди и Неандертальцам наверняка понравились бы аналоговые синтезаторы ».

Сам Ротенберг восхищается звуками насекомых и, как и в предыдущих исследованиях пения птиц и китов, он намеревались выступить вместе с целым рядом музыкантов-насекомых: « снежный сверчок — один из самых простых и красивых… цикады — одни из самых ярких и захватывающих, а цикадки — вибрационные краны — одни из самых сложных.» Все это сотрудничество можно услышать на Bug Music сопутствующий компакт-диск.

Bug Music охватывает невероятную широту масштаба, от великого — таинственный 17-летний инкубационный цикл из Magicicada, а чудовищный выводок, который вылупится в штате Нью-Йорк в начале этого года. летом — к самому и очень маленькому — записываются молекулярные звуки внутри мозгов комаров в Университете Кларксона в Нью-Йорк. «Я хочу, чтобы читатели и слушатели думали о ритме и шум на всех возможных уровнях человеческого сознания », — говорит Ротенберг, «От микроскопического к макрокосмическому.

«Вот почему я нашел гранулярный синтез Curtis Roads так убедительно — детальное измерение времени является секретом ошибки Музыка. Разделение звуков на крошечные «крупинки» может иметь огромное последствия для переосмысления всей человеческой мысли и нашего место во вселенной … когда я сказал об этом Роудсу, он сказал: «Не увлекайся слишком сильно!»

Ротенберг призывает читателей открывать расширенное представление о том, какой может быть музыка, и поэтому он надеется, что мы может столкнуться с расширенным чувством нашего окружения.Неявный сообщение состоит в том, что могут быть полезны на нескольких уровнях: каждому из нас индивидуально, человечеству как виду и, возможно, даже планете как весь.

«Прислушиваясь к природе, мы можем слушать экспериментальную музыку, но слушать и наслаждаться экспериментальная музыка также может быть воротами к прослушиванию звуки природы ».

Способность человечества сочувствовать и понимать потребности других видов — один из наших величайших талантов, и слушать их — лишь часть этого.«Мы так мало знаем о чувственном мире других существ », — говорит Ротенберг, «Природа по-прежнему остается гигантской книгой, ожидающей открытия, перевода и расшифрован; или, если вы воспринимаете это как музыку, ее можно послушать и взаимодействовал с. »

Bug Music: Как насекомые дали нам ритм и Noise публикуется St Martin’s Нажмите. Более подробная информация о книге здесь, а на компакт-диске здесь.

или, Журнал практического анахронизма

Тринадцатилетние цикады появились вчера, по крайней мере, в наших лесах; в нескольких милях от них они проявляли активность уже несколько недель.Мы слышали их песню днем, а вечером я обнаружил полдюжины шелухи, свисающих сушиться на веревках, как иссохшая одежда из сундука на чердаке. Сегодня вдоль Ино лес вибрировал вместе с ними, тихая местная болтовня, поддерживаемая знакомым высоким гудком, который, как я предположил, был более отдаленным эхом этой болтовни. Я пытался описать звук, но безуспешно. Друг сказал «громко, как полицейская сирена», но это показалось цикадам несправедливо. Я подумал о грохоте кубиков в чашках, но более быстром и высоком, как если бы бурундуки играли в Яхтзи.И это, возможно, самое худшее сравнение во всем каталоге западной литературы, и я подумал, что черпаю вдохновение в днях, когда полицейские сирены, Yahtzee и записи 33 об / мин играли на скорости 78, когда, можно было бы надеяться, начитанные и литературно мыслящие могли бы изобрести лучшие сравнения.

Или, может быть, нет. Похоже, что мнения о цикадах всегда резко расходились. Греческий поэт Анакреон называл их «милыми летними пророками», а его соотечественники так восхищались их музыкой, что назвали песню арфы в их честь, держали их в клетках, чтобы лучше ее слышать, и носили свои золотые подобия в волосах.Писатель девятнадцатого века был настроен скептически: он наверняка заметил: «Цикады Греции, должно быть, были музыкальными. Никакая резкая и оглушительная нота не могла вызвать такого восхищения ». Но цикады в большей или меньшей степени являются цикадами во всем мире. Вергилий, чьи цикады, безусловно, были цикадами греков, не впечатлился: «Пронзительные цикады устают, все леса», — жаловался он, и я понимаю его точку зрения. Миллион играющих в лесу арф сошла бы с ума.

Девятнадцатый век также дал нам Байрона, который писал о «Пронзительных цикадах, сосновых людях, превращающих свои летние жизни в одну непрекращающуюся песню», но другие описывали эту песню как «непрерывный визг», и в том же веке появилось Министерство сельского хозяйства США. , чьи годовые отчеты за 1860-е годы упоминали «резкий шум» цикады и давали советы о том, как сохранить цвет насекомого после того, как вы его убили.Музыка — это, как всегда, дело вкуса, ведь красота — в глазах смотрящего. Викторианский энтомолог считал цикаду «аккуратным и красивым насекомым»; друзья моей дочери назвали их брутто! перед заполнением пластиковых стаканов отработанными гильзами.

Однако я не нашел никого, кто мог бы предложить мне что-нибудь умное на тему того, как звучат цикады , как . Лучшее описание того, что вызывает цикада, а именно лета. «Все виды сильных, радостных и прекрасных вещей связаны с этим существом и его песней в сознании любителя солнечного света», — пишет Джозеф Эдгар Чемберлен. ветер, ядовитый плющ великолепно бродит по стенам, дикие подсолнухи с радостью выставляют свои прекрасные откровенные лица, чтобы их грубо поцеловал их бог », — и он продолжает так некоторое время, но что насчет самих цикад? Ничего такого.Они просто предвестники, колокольчик, зовущий Человека на большой чувственный праздник лета.

Поразмыслив, я думаю вот что: цикады звучат только сами по себе. Если они поют о чем-нибудь, они поют о моем незначительности — конечно, не намеренно; для миллионов из них спеть намеренно моей незначительности было бы, по иронии судьбы, доказательством моей значимости. Нет, миллионы этих аккуратных и красивых насекомых живут в лесу, поют свои задницы в отчаянной надежде, что их переспят, и об одном из меня, о котором они не думают, что муравьиная грудная клетка.И я единственное существо в этом лесу, достаточно высокомерное, чтобы заботиться или даже замечать. Черепахи, жабы, цапли, раздражительная пара ссорящихся гусей, медноголовые, которые быстро соскользнули с тропы при ударе моих приближающихся шагов, не пошли домой, в свои норы и гнезда, в удобные альковы у ручья, и удивлялись , что за К черту эти цикады? Они определенно не потратили половину вечера на поиски древних стихов в Google Книгах и ведение блогов о них.Нет. Они пошли домой и сделали что-нибудь полезное, а то пошли спать. Я должен сделать то же самое, но сначала допью.

Поющие цикады (Cicadas, pt 1)

Поющие цикады изобилуют в Древней Греции. Уже до н.э. они поют, как царь, в «Оде Цикаде» Анакреона (6 век) и поют … ну … лучше, чем ослы в прологе к « Aetia » Каллимаха (3 век).

Цикады предпочитают петь еде в платоне Phaedrus (259b-e).Один из них находит их общающимися с музами, в то время как в «Цикаде» Мелеагра Гадары (I век) они поют нимфам. Они «изливают свой лилийоподобный голос» в Илиаде (3.151, перевод А. Т. Мюррея). (Подождите … их голос звучит как лилия …?)

Дальше цикады хрипло поют во второй эклоге Вергилия . Один «поет всю свою жизнь» в «Сигалесе» Ричарда Уилбура (1947), а другой «пел сам себя совершенно вдали» (Basho, пер.Х. Блит).

Поющие цикады приветствуют закат в «Мариане на юге» Теннисона (1842 г.), сопровождают сухую траву в «Пустоши » Элиота (1922, строки 354-5) и наполняют ночь «бездушной изюминкой» в «Бессознательной изюминке» Олдоса Хаксли » Цикады »(1931).

Цикада играет соло в фильме Ричарда Алдингтона «К греческому мрамору» (1912). Еще одна серенада «отсутствующего» в «Цикадах» Джона Хейнса (1977). Они к этому привыкли, поют свою «деревенскую песню, которая звучит в уединенных местах» (снова Мелеагр, «Сверчок к цикаде», пер.Рори Б. Иган).

Целый хор из них выходит на поверхность, «уже поющий» в «Цикадах» Дэвида Лунде (1999) и «цикаде, этот наглый жонглер деревьев, сотрясающий свой радужный восторг» (Конрад Эйкен, «Цикада», 1958) продолжает петь всю дорогу до «хурмы» в «Цикаде» Джорджа Скарборо (1977).

С такой высоты «настойчивая песня» плетет «серебряную паутину над тишиной» (сэр Чарльз Г. Д. Робертс, «Цикада в елях», 1893).

Роберт Хасс ожидал, что «маниакальные цикады настраиваются, чтобы разорвать ткань тишины» («Между войнами», 1989 г.), а Гэри Снайдер услышал, как «цикады поют / кружатся в клубке» («Песня о клубках», 1968 г. ).Трумэн Капоте совершенно потерял с ними терпение:

Звонила цикада. Другой ответил. «Заткнись, жуки! Но ты хочешь сделать столько рэпа? Ты одинокий?» (Трумэн Капоте, «Легенда проповедника», 1945 г.)

Вскоре на востоке США будут петь миллиарды цикад.

LAFCADIO HEARN «Sémi»

åȤɤ

LAFCADIO HEARN, ТЕНЬ

«Sémi»

LAFCADIO HEARN,
SHADOWINGS,
Charles E.Tuttle Company, Inc., 1971

Японская версия

«Sémi»


(CICADAE)

Koé ni mina
Naki-shimôté ya —
Sémi no kara!
Японская песня о любви

Голос был поглощен плачем, осталась только оболочка от sémi!


I

ИЗВЕСТНЫЙ китайский ученый, известный в японской литературе как Рику-Ун, написал следующее причудливое описание пяти добродетелей цикады: —

«И.- Цикада имеет на голове определенные фигуры или знаки1. Они представляют его [письменные] персонажи, стиль, литературу.
«II. — Ничего земного не ест, а пьет только росу. Это доказывает его чистоту, чистоту, приличность.
» III. — Он всегда появляется в определенное фиксированное время. Это доказывает ее верность, искренность, правдивость.
«IV. — Он не принимает пшеницу или рис. Это доказывает его порядочность, порядочность, честность.
» V. — Он не делает себе гнезда для проживания.Это доказывает его бережливость, бережливость, бережливость ».

1 Любопытные отметины на голове одной разновидности японца sémi считаются символами, которые являются именами душ.

Мы можем сравнить это с прекрасным обращением Анакреона к цикаде, написанным двадцать четыреста лет назад: более чем в одном пункте греческий поэт и китайский мудрец находятся в полном согласии: —

«Мы считаем тебя неудачником, о Цикада, потому что, напившись, подобно королю, только немного росы, ты стрекотал на вершинах деревьев.Ибо все, что ты видишь на полях, принадлежит тебе, и все, что порождают времена года. И все же ты друг земледельцев — ни у кого ничего не отнял. Смертные считают тебя приятным предвестником лета; и музы любят тебя. Сам Феб любит тебя и издал пронзительную песню. И старость не пожирает тебя. О ты одаренный, земной, песенный. свободный от боли, имеющий плоть без крови, — ты почти равен богам! « 2

2 В этой и других цитатах из греческой антологии я опирался на перевод Берджеса.

И мы, конечно, должны вернуться к древней греческой литературе, чтобы найти поэзию, сопоставимую с японской, на тему музыкальных насекомых. Пожалуй, из греческих стихов о крикете самыми красивыми являются строки Мелеагра: « О сверчок, успокоитель сна … плетение нити голоса, заставляющего любовь блуждать! » … Есть японцы стихи о щебетании ночных сверчков, едва ли менее нежные по своему восприятию; и обещание Мелеагра наградить маленького певца подарком свежего лука-порея и «мелко нарезанными капельками росы» звучит странно по-японски.Затем стихотворение, приписываемое Аните, о маленькой девочке Миро, строящей гробницу для своей цикады и сверчка и плачущей из-за того, что Аид, которого «трудно уговорить», унес ее игрушки, представляет собой опыт, знакомый японской детской жизни. Я полагаю, что эта маленькая Миро — (как свежи ее слезы все еще блестят спустя семь и двадцать веков!) — приготовила эту «общую гробницу» для своих питомцев так же, как маленькая горничная из Ниппона сделала бы сегодня, положив сверху небольшой камень служить памятником.Но мудрый японец Миро повторял над могилой некую буддийскую молитву.

Именно в своих стихах о цикаде мы находим старых греков, исповедующих свою любовь к мелодии насекомых: засвидетельствуйте строки в Антологии о теттиксе, пойманном в паучьи сети, и «оплакивающем тонкие оковы» до освобождения. поэт; — и стихи Леонида из Тарента, изображающие «бесплатного менестреля странствующих мужчин» как «сидящего на высоких деревьях, согретого летней жарой и потягивающего росу, подобную женскому молоку»; — и изящный фрагмент Мелеагра, начало: « Ты вокальный теттикс, опьяненный каплями росы, сидя, положив зубчатые конечности на верхушки лепестков, ты издаешь мелодию лиры из своей смуглой кожи. «… Или возьмите очаровательный адрес Эвенуса у соловья: —

«Ты, аттическая дева. Кормленная медом, щебечущая, схватила щебечущую цикаду. И принесла ее своему неоперившемуся молодому человеку. — Ты, твиттер. Твиттер, — ты, крылатый, хорошо крылатый, — ты, чужестранец, чужестранец, ты, дитя лета, дитя лета! Не хочешь ли ты скинуть его быстро? занимается песней.«

С другой стороны, мы обнаруживаем, что японские поэты гораздо более склонны восхвалять голоса ночных сверчков, чем голоса семи. О семи написано бесчисленное множество стихотворений, но очень немногие из них посвящены их пению. Конечно, семи сильно отличаются от цикад, известных грекам. Некоторые разновидности действительно музыкальны; но большинство из них удивительно шумно, — настолько шумно, что их скрежет считается одним из величайших летних развлечений. Поэтому тщетно искать среди мириада японских стихов о семи чего-либо, сопоставимого с процитированными выше строками Эвенуса; действительно, единственное японское стихотворение, которое я смог найти на тему цикады, пойманной птицей, было следующее: —

Ана канаши!
Tobi ni toraruru
Sémi no koë.
— РАНСЕЦУ.

А! какой жалкий крик семи, схваченного китетом!

Или «застигнутый мальчиком» поэт с таким же успехом мог заметить — это гораздо более частая причина жалостливого крика. Плач Никия о теттиксе послужил бы элегией для многих семи: —

«Я больше не буду освещать себя, издавая звук из моих движущихся крыльями, потому что я попал в жестокую руку мальчика. , который неожиданно схватил меня, когда я сидел под зелеными листьями.«

Здесь я могу заметить, что японские дети обычно ловят семи с помощью длинного тонкого бамбука с липким наконечником ( моти ). Звук, издаваемый некоторыми семи, когда их поймали, действительно жалок, столь же жалок, как щебет перепуганной птицы. Трудно убедить себя, что шум — это не голос страдания в человеческом смысле слова «голос», а производство специальной внешней мембраны. Недавно, услышав такой крик захваченного семи, я совершенно по-новому убедился в том, что стридуляторный аппарат некоторых насекомых следует рассматривать не как своего рода музыкальный инструмент, а как орган речи, и что его высказывания подобны неразрывно связаны с простыми формами эмоций, такими как ноты птицы, — необычайная разница в том, что у насекомого голосовые связки находятся за пределами .Но мир насекомых — это в целом мир гоблинов и фей: существ с органами, использование которых мы не можем обнаружить, и чувствами, природу которых мы не можем вообразить; — существа с мириадами глаз, или с глазами на спине, или с глазами, движущимися по концам хоботов и рогов; — существа с ушами в ногах и животах или с мозгами в пояснице! Если кому-то из них случится слышать голоса вне своего тела, а не внутри, этот факт не должен никого удивлять.

Мне еще не удалось найти никаких японских стихов, намекающих на стридуляторный аппарат семи, хотя я думаю, что такие стихи существуют. Конечно, японцы веками были знакомы с особенностями своих поющих насекомых. Но я не должен сейчас осмелиться утверждать, что их поэты неправы, говоря о «голосах» сверчков и цикад. Древнегреческие поэты, которые на самом деле описывают насекомых как создающих музыку своими крыльями и ногами, тем не менее говорят о «голосах», «песнях» и «щебетании» таких существ — точно так же, как это делают японские поэты.Например, Meleager обращается к крикету:

.
«О ты, у которого есть пронзительные крылья для имитации лиры, щебечни мне что-нибудь приятное, отбивая ногами свои вокальные крылья! …»

Ил

Прежде чем говорить о поэтической литературе семи, я должен сделать несколько замечаний о самих семи. Но читатель не должен ожидать ничего энтомологического. За исключением, пожалуй, бабочек, насекомые Японии еще мало известны людям науки; и все, что я могу сказать о семи, было извлечено из исследования, из личных наблюдений и из старых японских книг интересного, но совершенно ненаучного толка.Мало того, что авторы противоречат друг другу в отношении названий и характеристик наиболее известных семи; они присоединяют слово семи к названиям насекомых, не являющихся цикадами.

Следующее перечисление семи, безусловно, неполное; но я считаю, что в него входят наиболее известные разновидности и лучшие мелодисты. Однако я должен попросить читателя иметь в виду, что время появления некоторых семи различается в разных частях Японии; что один и тот же вид семи может называться разными именами в разных провинциях; и что эти записи были написаны на языке токио.

I. — HARU-ZÉMI.

РАЗЛИЧНЫЕ малые семи появляются весной. Но первым из большого семи, который дал о себе знать, является haru-zémi («весна-семи»), также называемый umazémi («конь-семи»), kuma-zémi («медведь-семи» ) и другие имена. Он издает пронзительный свистящий звук — ji-i-i-i-i-i-iiiiiiii , — начиная с низкого и постепенно повышаясь до болезненной интенсивности. Никакая другая цикада не является более шумной, чем haru-zémi ; но жизнь этого существа, кажется, заканчивается с наступлением сезона.Вероятно, это семи, о котором говорится в старинном японском стихотворении: —

Hatsu-sémi ya!
«Koré wa atsui» до
lu hi yori.
— ТАЙМУ.

На следующий день после первого дня, когда мы восклицаем: «Ой, как жарко!», Первая семи начинает плакать.


лл. — «ШИННЕ-ШИННЭ».

THE shinné-shinné — также называемый yama-zéimi , или «гора-семи»; kuma-zémi , или «медведь-семи»; а ô-sémi , или «большая семи» — начинает петь уже в мае.Это очень крупное насекомое. Верхняя часть тела почти черная, а брюшко серебристо-белое; на голове есть любопытные красные отметины. Название shinné-shinné происходит от ноты существа, которая напоминает быстрое непрерывное повторение слогов shinné . В Киото это семи является обычным явлением: в Токио его редко можно услышать.

[Моя первая возможность исследовать ô-sémi была в Сидзуока. Его произнесение намного сложнее, чем предполагает японский ономатоп; Я бы сравнил это с шумом работающей швейной машины.Раздается двойной звук: вы слышите не только последовательность резких металлических щелчков, но и ниже более медленную серию глухих лязгающих тонов. Стридуляторные органы светло-зеленые, выглядят почти как пара крошечных зеленых листочков, прикрепленных к грудной клетке.]


III. — АБУРАЗЕМИ.

THE aburazémi , или «oil-sémi», появляется в начале лета. Мне сказали, что он обязан своим названием тому факту, что его визг напоминает звук жарки масла или жира на сковороде.Некоторые писатели говорят, что этот визг напоминает звучание слогов gacharin-gacharin ; но другие сравнивают это с шумом кипящей воды. aburazémi начинает петь о восходе солнца; затем кажется, что все деревья разносятся громким тихим шипением. В такой час, когда листва леса и садов все еще искрится росой, можно было бы составить следующий стих — единственный в моей коллекции, относящийся к aburazémi : —

Ano koë de
Tsuyu ga inochi ka? —
Aburazémi!

Говоря этим голосом, роса забрала жизнь? — Только aburazémi !


IV.- МУГИ-КАРИ-ЗЕМИ.

THE mugi-kari-zémi , или «семи урожая ячменя», также называемое goshiki-zémi , или «пятицветное семи», появляется в начале лета. Он издает два разных звука в разных тональностях, напоминающих слоги ши-ин, шин — cbi-i, chi-i .


В. — ХИГУРАСИ, ИЛИ «КАНА-КАНА».

ЭТО насекомое, название которого означает «дневное затемнение», является самым замечательным из всех японских цикад. Среди них это не лучший певец; но даже как мелодист он уступает только tsuku-tsuku-bôshi .Это особый сумеречный менестрель, поющий только на рассвете и закате; в то время как большинство других семи делают свою музыку только в ярком свете дня, делая паузы даже тогда, когда дождевые облака закрывают солнце. В Токио хигурасби обычно появляется примерно в конце июня или начале июля. Его чудесный крик — kana-kana-kana-kana-kana — всегда начинается с очень высокой четкой тональности и медленно опускается, почти точно такой же, как звук хорошего колокольчика, очень быстро звонящего.Это не звонкий звук, а неистовый звон; он быстрый, устойчивый и удивительно звучный. Я считаю, что одиночный Higurashi отчетливо слышен на расстоянии четверти мили; тем не менее, как заметил старый японский поэт Яё, «сколько бы хигураши ни пели вместе, мы никогда не находим их шумными». Несмотря на мощь и проницательность, напоминающую резонанс металла, звук Higurashi звучит музыкально даже до степени сладости; и в нем есть особая меланхолия, соответствующая часу сумерек.Но самый удивительный факт в крике Higurasbi — это индивидуальность, характеризующая ноту каждого насекомого. Нет двух хигураши поют точно в одном тоне. Если вы услышите, как дюжина из них поют одновременно, вы обнаружите, что тембр каждого голоса заметно отличается от любого другого. Некоторые ноты звучат как серебро, другие вибрируют как бронза; и, помимо разнообразия тембра колоколов разного веса и состава, есть даже различия в тоне, которые предполагают разные формы колокола .

Я уже сказал, что имя Higurashi означает «дневное затемнение» — в смысле сумерки, сумерки, сумерки; и есть много японских стихов, содержащих пьесы об этом слове, — поэты, вдохновляющие верить, как в следующем примере, что крик насекомого ускоряет наступление тьмы: —

Хигураши я!
Sutétéoitémo
Kururu hi wo.

О Хигураши! — даже если оставить в покое, день темнеет на вкус!

Это, призванное выразить меланхолическое настроение, может показаться западному читателю надуманным.Но еще одно маленькое стихотворение, касающееся воздействия звука на совесть бездельника, будет оценено каждым, кто привык слышать Higurashi . В этой связи я могу заметить, что первый ясный вечерний крик насекомого столь же поразителен, как и внезапный звон колокольчика: —

Хигураши я!
Kyô no kétai wo
Omou-toki.
— RIKEl.

Уже, о Хигураши, твой зов объявляет о вечере!
Увы, на минувший день его обязанности остались невыполненными!


VI.- «МИНМИН» -ЗЕМИ.

THE minmin-zémi начинает петь в период величайшей жары. Он называется « мин-мин », потому что его нота, как думают, напоминает слог « мин », повторяемый снова и снова, — сначала медленно, но очень громко; затем все быстрее и мягче, пока фраза не затихает в каком-то жужжании: « мин — мин — мин-мин-мин-минминмин-дзззззз. » Звук жалобный и не неприятный. Его часто сравнивают со звуком голоса священника, поющего сутры .


VII. — ЦУКУ-ЦУКУ-Б [О] ШИ.

В день сразу же после Фестиваля мертвых по старому японскому календарю3

3 То есть в 16-й день 7-го месяца.

(который несравненно более точен, чем наш западный календарь в отношении изменений и проявлений природы), начинает петь цуку-цуху-боси . Можно сказать, что это существо поет как птица. Его также называют куцу-куце-боси , чоко-тёко-уису , цуку-цуку-боси, цуку-цуку-оиши , — все звукоподражательные наименования.Звуки его песни по-разному воспроизводились разными авторами. В lzumo обычная версия. —

Tsuku-tsuku-uisu,
Tsuku-tsuku-uisu,
Tsuku-tsuku-uisu: —
Ui-ôsu
Ui-ôsu
Ui-ôsu
Ui-ôs-s-s-s-s-s-s-s-su.

Выполняется другая версия, —

Цуку-цуку-уису,
Цуку-цуку-уису,
Цуку-цуку-уису: —
Чи-и яра!
Чи-и яра!
Чи-и яра!
Чи-я, чи, чи, чи, чи, чиии.

Но некоторые говорят, что звук Tsukushi-koïshi . Существует легенда, что в старину человек из Цукуши (древнее имя Кёсё) заболел и умер вдали от дома, и что его призрак превратился в осеннюю цикаду, которая непрерывно плачет, Tsuhushi-koïshi! — Цухуши-коиши! («Я очень люблю Цукуши! — Я хочу увидеть Цукуши!»)

Любопытно, что более ранние семи имели самые резкие и простые ноты.Музыкальные семи появляются только летом; tsuku-tsuku-bôshi , имеющий наиболее сложное и мелодичное звучание из всех, является одним из самых последних из созревших.


VIII. — TSURIGANÉ-SÉMI.4

THE tsurigané-sémi — осенняя цикада. Слово tsurigané означает подвесной колокол, особенно большой колокол буддийского храма. Название меня несколько озадачило; ведь музыка насекомого действительно предлагает тон японской арфы, или кото — как утверждают авторитетные источники.Возможно, это название относится не к гудению колокола, а к тому глубокому, сладкому гудению, которое следует за звоном, волна за волной.

4 Это семи, по-видимому, в основном известно на сикоку.

Больной

ЯПОНСКИЕ стихотворения на семи обычно очень краткие; а моя коллекция в основном состоит из хокку , — сочинений из семнадцати слогов. Большинство из этих hokku относятся к звуку, производимому семи, или, скорее, к ощущению, которое звук производил в уме поэта.Имена, приложенные к нижеследующим примерам, являются почти всеми именами старых поэтов, — конечно, не настоящими именами, а , или литературными именами, под которыми обычно известны художники и литераторы.

Ёкои Яё, японский поэт восемнадцатого века, прославившийся как композитор хокку , оставил нам эти наивные записи о чувствах, с которыми он слышал щебетание цикад летом и осенью: —

«В знойный период, чувствуя себя подавленным величием зноя, я написал этот стих: —

« Sémi atsushi
Matsu kirabaya to
Omou-madé.

[Чириканье семи усиливает жар, пока я не хочу срубить сосну, на которой она поет.]

«Но дни пролетели быстро; и позже, когда я услышал, как плач семи становятся все слабее и слабее во время осенних ветров, я почувствовал к ним сострадание и написал второй стих:

«Shini-nokoré
Hitotsu bakari wa
Aki no sémi.»

[Сейчас сохранилось
Но один-единственный
Осеннего семи!]

Любители Пьера Лоти (величайшего прозаика в мире) могут вспомнить в Madame Chrysanthéme восхитительный отрывок о японском доме, описывающий старые сухие деревянные изделия, пропитанные звучностью пронзительных ста летних сверчков5; Есть японское стихотворение, содержащее причудливые мотивы, не совсем похожие: —

5 Говоря о своей собственной попытке нарисовать интерьер, он замечает: «Il manque [a] ce logis dessiné son air fréle et sa sonorité de violon sec.Dans les traits de crayon qui représentent les boiseries, il n’y a pas la précision minutieuse avec laquelle elles sont ouvragées, ni leur antiquité extréme, ni leur propreté parfaite, ni les vibrations de cigales qu’eles eemble des cigales qu’eles eemble des sembles. ‘étes dans leurs desséchées волокон. «

Matsu no ki ni
Shimikomu gotoshi
Sémi no koë

В сосновый лес
Кажется, что он впитывается
Голос семи.

В очень большом количестве японских стихов о Семи шум этих существ описывается как недуг.Чтобы полностью согласиться с жалобами поэтов, нужно было слышать некоторые разновидности японских цикад в полном припеве в середине лета; но даже читатели, не знающие толк в шумихе, вероятно, найдут наводящие на размышления следующие стихи: —

Waré hitori
Atsui yô nari, —
Sémi no koë!
— БУЛОЧКИ [О].

Кажется, только!, — Я один среди смертных, —
Никогда не переносил такую ​​жару! — о, шум семи!

Ushiro kara
Tsukamu yô nari, —
Sémi no koë.
— JOF [U].

Ой, шум семи! — боль невидимого захвата, —
Сжимается в объятиях врага, — за волосы сзади!

Yama no Kami no
Mimi no yamai ka? —
Sémi no koë!
— ТЕЙКОКУ.

Что беспокоит уши божества? — как может Бог горы
выдержать такой шум? — о, суматоха семи!

Soko no nai
Atsusa ya kumo ni
Sémi no koë!
— SAREN.

Бездонный усиливает жар: непрекращающийся визг скакунов sémi
, как шипение огня, до неподвижных облаков.

Mizu karété,
Sémi wo fudan-no
Taki no koë.
— GEN-U.

Воды ни капли: хор sémi, непрекращающийся,
Издевается над шумным шипением — порывом и пеной на порогах.

Kagéroishi
Kumo mata satté,
Sémi no koë.
— КОМПЛЕКТ [О].

Ушли, тени тучи! — снова визг sémi
Поднимается и медленно набухает, — все возрастает жар!

Daita ki wa,
Ha mo ugokasazu, —
Sémi no koë!
— КАФ [У].

Где-то крепко за кору цеплялся; а я его не вижу:
Он даже листочка не шевелит — ах! шум этого семи!

Tonari kara
Kono ki nikumu ya!
Sémi no koë.
— ЧЮКАКУ.

Все из-за sémi, которые сидят и визжат на его ветвях —
О! как это мое дерево теперь ненавидит мой сосед!

Напоминает Яё. Мы находим другого поэта, сочувствующего дереву, которое часто посещает Семи: —

Kazé wa mina
Sémi ni suwarété,
Hito-ki kana!
— CH [O] SUI.

Увы! бедное одинокое дерево! — Жалкая теперь ваша судьба, — семи втягивают в себя каждый глоток воздуха!

Иногда шум семи описывают как движущуюся силу: —

Sémi no koë
Ki-gi ni ugoité,
Kazé mo nashi!
— SÔYÔ.

Каждое дерево в лесу дрожит от шума sémi:
Движение только шума — ни единого дуновения ветра!

Také ni kité,
Yuki yori omoshi
Sémi no koë.
— TÔGETSU.

Тяжелее зимнего снега голоса сидящих на земле sémi:
Посмотрите, как гнутся бамбук под тяжестью их песни! 6

6 Японские художники нашли много очаровательного вдохновения в зрелище бамбука, изгибающегося под тяжестью снега, цепляющегося за их вершины.

Morogoé ni
Yama ya ugokasu,
Ki-gi no sémi.

Все пронзительные вместе, многочисленные sémi
Make, с их непрекращающимся шумом, даже горы двигаются.

Kusunoki mo
Ugoku yô nari,
Sémi no koë.
— БАЙДЖАКУ.

Даже камфорное дерево, кажется, дрожит от шума sémi!

Иногда звук сравнивают с шумом кипящей воды: —

Hizakari wa
Niétatsu sémi no
Hayashi kana!

В час сильнейшей жары, как кипит лес семи!

Niété iru
Mizu bakari nari —
Sémi no koë.
— ТАЙМУ.

Кипит весь воздух шипением семи,
Непрерывное, утомительное чувство — звук непрерывного кипения.

Другие поэты особенно жалуются на множество мастеров низа и повсеместность шума: —

Aritaké no
Ki ni hibiki-kéri
Sémi no koë.

Сколько бы ни было деревьев, в каждом звучит голос семи.

Matsubara wo
lchi ri wa kitari,
Sémi no koë.
— СЕНГА.

В одиночестве я прошел много миль в сосновый лес:
Всегда один и тот же sémi пронзительно кричал в моих ушах.

Иногда к этому вопросу относятся с комическим преувеличением: —

Naité iru
Ki yori mo futoshi
Sémi no koë.

Голос семи больше [ толще ], чем дерево, на котором он поет.

Sugi takashi
Sarédomo sémi no
Amaru koë!

Каким бы высоким ни был кедр, голос семи несравненно выше!

Koé nagaki
Sémi wa mijikaki
Inochi kana!

Как долго, увы! голос и как коротка жизнь семи!

Некоторые поэты отмечают отрицательную форму удовольствия после прекращения звука: —

Sémi ni dété,
Hotaru ni modoru, —
Suzumi kana!
— УРА [U].

Когда семи утихают, и вотчины выходят — о! как освежает час!

Sémi no tatsu,
Ato suzushisa yo!
Мацу но коэ.
— БАЙДЖАКУ.

Когда семи утихают, ох, как освежает тишина!
С благодарностью звучит музыкальная речь сосен.

[Здесь я, кстати, могу упомянуть, что есть небольшая японская песенка о matsu no koë , в которой звукоподражание «дзадзанза» очень хорошо передает глубокое жужжание ветра в хвои: —

Zazanza!
Hama-matsu no oto wa, —
Zazanza,
Zazanza!
Zazanza!
Звук сосен на берегу, —
Зазанза!
Zaranza!

Однако есть поэты, которые заявляют, что чувство, вызываемое шумом sémi, полностью зависит от нервного состояния слушателя: —

Mori no sémi
Suzushiki koë ya,
Atsuki koë.
— ОТСУШУ.

Звук иногда душный; иногда снова освежает:
Пение forest-sémi соответствует настроению слушателя.
Suzushisa mo
Atsusa mo sémi no
Tokoro kana!
— ФУХАКУ.

Иногда мы думаем, что это круто — место отдыха svmi; — иногда мы думаем, что это жарко (это все фантазии).

Suzushii до
Omoéba, suzushi
Sémi no koë.
— ГИНК [О].

Если мы думаем, что это круто, то голос sémi крут (то есть фантазия меняет ощущение).

Принимая во внимание многочисленные жалобы японских поэтов на шумность семи, читатель может быть удивлен, узнав, что из семикожи в Китае и Японии изготавливали — возможно, на гомеопатических принципах — лекарство для лечения. боли в ухе!

Одно стихотворение, тем не менее, доказывает, что семимузыка имеет своих поклонников: —

Omoshiroi zo ya,
Waga-ko no koë wa
Takai mori-ki no
Sémi no koë! 7

Приятен для ушей голос собственного ребенка, как голос семи, сидящего на высоком лесном дереве.7 Есть еще одна версия этого стихотворения: —
Омоширои дзо я,
Вага-ко но наку ва
Сембу-сэгаки но
Кё ёри мо!

«Более сладко звучит плач собственного ребенка, чем даже пение сутры в служении мертвым». Упомянутое буддийское служение считается особенно красивым.

Но такое восхищение бывает редко. Чаще семи изображают плачущими из-за своей ночной трапезы из росы: —

Sémi wo kiké, —
lchi-nichi naité
Yoru no tsuyu.
— КИКАКУ.

Услышьте пронзительный крик семи! Итак, с самого раннего рассвета,
. Весь летний день он плачет по росе ночи.

Yû-tsuyu no
Kuchi ni iru madé
Naku sémi ka?
— БАЙШИЦУ.

Будет ли семи продолжать плакать, пока ночная роса не наполнит его рот?

Иногда семи упоминается в песнях о любви, примером которых является следующее. Он принадлежит к тому классу частушек, которые обычно поют гейши. Чисто из тщеславия, я считаю это красивым, несмотря на надуманный пафос; но на вкус японцев он явно вульгарен.Намек на избиение подразумевает ревность: —

Nushi ni tatakaré,
Washa matsu no sémi
Sugaritsuki-tsuki
Naku bakari!

Избит мой ревнивый любовник, —
Как семи на сосне
Я могу только плакать и цепляться!

И действительно, следующая крошечная картина — более точная работа, в соответствии с принципами японского искусства (я не знаю имени автора): —

Sémi hitotsu
Matsu no yû-hi wo
Kakaé-kéri.

Ло! на самой верхней сосне одинокая цикада
тщетно пытается поймать последний красный луч солнца.


IV

ФИЛОСОФСКИЕ стихи не составляют многочисленный класс японских стихов на семи; но интерес у них совершенно экзотический. Как метаморфоза бабочки представила древнегреческой мысли символом вознесения души, так и естественная история цикады снабдила буддизм подобиями и притчами для преподавания доктрины.

Человек сбрасывает свое тело только тогда, когда семи сбрасывает кожу. Но каждая реинкамация затмевает память о предыдущем: мы помним свое прежнее существование не больше, чем семи помнит оболочку, из которой оно возникло. Часто семи можно найти в акте пения рядом со своей сброшенной кожей; поэтому поэт написал: —

Waré to waga
Kara ya tomurô —
Sémi no koë.
— УРА [U].

Мне кажется, что Семи сидит и поет возле своего бывшего тела, —
Воспевание панихиды над своим мертвым я.

Эта сброшенная кожа, или подобие, — цепляющаяся за ствол или ветвь, как в жизни, и, казалось бы, все еще смотрящая большими остекленевшими глазами, — подсказала многое как профанистам, так и религиозным поэтам. В песнях о любви его часто сравнивают с телом, охваченным страстным желанием. В буддийской поэзии он становится символом земной пышности, пустым зрелищем человеческого величия: —

Yo no naka yo
Kaéru no hadaka,
Sémi no kinu!

Обнаженные, как лягушки, и слабые, мы вступаем в эту жизнь беспокойства;
Сбрасывая помпы, мы проходим: так семи бросили свои шкуры.

Но иногда поэт сравнивает крылатую и пронзительную семи с человеческим призраком, а сломанную скорлупу — с оставленным телом: —

Tamashii wa
Ukiyo ni naité,
Sémi no kara.

Вот заброшенная оболочка: надо мной голос существа
Пронзит, как крик Души, покидающей этот мир боли.

Тогда великое восстание цикад, вызванное солнцем — буря летней жизни, обреченная на столь скорое исчезновение, — проповедник и поэт сравнивает с буйством человеческих желаний.Даже когда семи поднимаются с земли и поднимаются к теплу и свету, и шумят, а вскоре снова возвращаются в прах и тишину, — так поднимаются, кричат ​​и проходят поколения людей: —

Yagaté shinu
Keshiki wa miézu,
Sémi no koë.
— БАШ [О].

Ни намека во всех этих голосах sémi
Как быстро наступит тишина, как быстро все должны умереть.

Интересно, не интерпретирует ли мысль в этом маленьком стихе что-то из той летней меланхолии, которая приходит к нам из уединения природы с жалобными голосами насекомых.Бессознательно эти миллионы миллионов крошечных существ проповедуют древнюю мудрость Востока — вечную сутру Непостоянства.

И все же как немногие из наших современных поэтов прислушиваются к голосам насекомых!

Может быть, только в умах, неумолимо преследуемых Загадкой Жизни, Природа может сегодня говорить тонкими сладкими трелями, как она когда-то говорила Соломону.

Мудрость Востока слышит все. И тот, кто его получит, услышит речь насекомых, — как Сигурд, вкусивший Сердце Дракона, внезапно услышал разговор птиц.


ПРИМЕЧАНИЕ. — За изображения семи, сопровождающие эту статью, я обязан любопытной рукописной работе в нескольких томах, хранящейся в Императорской библиотеке в Уйено. Работа называется Chûfu-Zusetsu , что может быть свободно переведено как «Рисунки и описания насекомых», и разбит на двенадцать книг. Имя писателя неизвестно; но он, должно быть, был любезным и интересным человеком, если судить по наивному предисловию, которое он написал, извиняясь за труды своей жизни.«Когда я был молод, — говорит он, — я очень любил ловить червей и насекомых и фотографировать их формы, так что теперь их стало несколько сотен». Он считает, что нашел хорошую причину для изучения насекомых: «Среди множества живых существ в этом мире, — говорит он, — те, у кого большие тела, знакомы: мы очень хорошо знаем их имена, форму и достоинства, а также ядов, которыми они обладают. Но остается очень много мелких существ, природа которых еще неизвестна, несмотря на то, что такие маленькие существа, как насекомые и черви, способны ранить людей и разрушать то, что имеет ценность.Поэтому я думаю, что для нас очень важно узнать, какие насекомые или черви обладают особыми достоинствами или ядами ». Похоже, что он прислал ему« из других стран »« некоторые виды насекомых », которые поедают листья и побеги деревьев; «но он не мог« получить их точные имена ». Что касается названий домашних насекомых, он сверился со многими китайскими и японскими книгами, и ему« удалось написать имена с правильными хлнесскими иероглифами; «но он говорит нам, что он не учился», чтобы подобрать также имена, данные червям и насекомым старыми фермерами и маленькими мальчиками.«Предисловие датировано так: -« Ансей Каноте, третий месяц — в маленьком коттедже »[1856].

С введением научных исследований автор Chûfu-Zusets больше не мог надеяться на привлечение внимания. Но его очень скромная и очень красивая работа была забыта лишь на мгновение. Теперь это драгоценное любопытство; и призрак старика должен сегодня обрести счастье во вците в Императорскую библиотеку.

// КОНЕЦ

Звук в Вирджинии Джефферсона — Энциклопедия Вирджиния

Звуки природы

Предположительно, естественные звуки, такие как дождь, гром и землетрясения, в восемнадцатом и девятнадцатом веках издавали те же звуки, что и сейчас.Описание урагана коммодором Джеймсом Бэрроном в 1749 году звучит знакомо: «Ветер усилился, и вскоре пошел дождь. По мере того как шли часы, ветер и дождь усиливались. Иногда ливень стихал. Можно было слышать, как ветер уносит с берега песок и ударяет по всем предметам, которые все еще выдерживают шторм ». Но ветер и дождь ощущались совершенно иначе, чем те, кто жил в мире до появления автомобильных сигнализаций, усиленной музыки и отбойных молотков. Еще в восемнадцатом веке образованные люди Запада верили, что гром и молния пришли от гнева христианского Бога и что ущерб пришел не от огненной молнии, а от шума грома.Прихожане церкви слышали бы ветхозаветную книгу Иова, в которой говорится, что «Бог чудно громит голосом Своим», и поэтому внезапный удар молнии может вызвать не только ветер и дождь, но и моральное беспокойство.

Такое же сильное воздействие, как гроза, казалось бы, не угрожающие звуки, похожие на звуки цикад, также вызвали спекуляции и смятение. Как и сегодня, много цикад появлялось каждое лето и издавало ужасный грохот, их щелкающие звуки усиливались до 100–120 децибел, приближаясь к громкости рок-концерта на стадионе или самолета.Но в Вирджинии восемнадцатого и девятнадцатого веков такие децибелы почти никогда не звучали и казались таинственными и мифическими, сродни грозам. Слушатели заметили громкость и искали естественные и сверхъестественные объяснения. Фермеры воображали, как на них обрушилась божественная сила ветхозаветной саранчи. Джефферсон определил особую породу этой «саранчи» в своих научных записях в 1775 году, правильно указав семнадцатилетний жизненный цикл насекомых, которые, как правило, издают еще более громкий звук (просто из-за их большего числа), чем однолетние цикады: «Это оказывается, — писал он, — что они приходят периодически, раз в 17 лет.Они выходят из-под земли с невероятной глубины ».

В письме 1843 года редактору газеты Daily National Intelligencer округа Фокье описаны звуки цикад, которые, возможно, были слышны в годы Джефферсона в Монтичелло, и объясняется, что «Через два или три дня, если будет теплая погода, они начать петь, сначала тихо и слабо; но примерно через неделю пение становится громким и непрерывным, начиная с рассвета и заканчивая близкой ночью. Они также поют с интервалами всю ночь, когда тепло.В прохладную погоду их почти не слышно ни днем, ни ночью. Когда многие поют вместе, их можно услышать почти на милю ». Автор живо описывает звуки: Их нота может быть представлена ​​так: «вир-ирр, ох» или, таким образом, «чо-о-оке», как будто издалека зовут кабанов, при этом голос становится продолжительным и возвышенным. первый слог, а последний — короткий и низкий. Эти ноты они повторяют с интервалом в несколько секунд. Когда на небольшом расстоянии слышно пение большого числа людей, различаются только первые ноты, а затем раздается непрерывное «жужжание»; заключительная нота слышна только когда рядом.Тело вытягивается при звучании первой ноты и снова расслабляется при звучании второй. От грудины к спине проходит сильная шнуровидная мышца, к которой прикреплен тамбур, и, несомненно, благодаря быстрым сокращениям этой мышцы мембрана заставляется вибрировать.

Природные звуки, такие как цикады, не только пронизывали жизнь ранних американцев, но и вызвали спекуляции об их причине и потенциальном значении.

Колокола как инструментальный звук

Мир Джефферсона наполнился звуками, издаваемыми не только природой, но и людьми, использующими нечеловеческие предметы, такие как пистолеты, колеса телеги, печатные станки, топоры и кнуты.Эти звуки были бы настолько обычным явлением, что немногие записали бы их появление в письменной форме. Однако колокола различных видов попадали в исторические записи более регулярно из-за их многочисленных практических применений. Например, в 1818 году Джеймс Кларк из Похатана получил первый в США патент на одометр, который отмечал расстояние, звеня, как колокол, каждые десять миль. Рабы Джефферсона знали, что их хозяин идет, когда они услышали такой звонок одометра на его фургоне.

Колокола сыграли особенно важную роль в создании сообщества.Городские глашатаи в Вильямсбурге и других городах использовали серебряные колокола, чтобы привлечь внимание людей, объявить о важных событиях и отметить время. Область, на которую распространялся звук колокола, также знаменовала границы общества и безопасности. Например, колокола часто объявляли об атаке врага, и любой, кто жил вне пределов слышимости городского колокола, мог попасть в опасность. Колокола также собирали общины, созывая прихожан в церковь и граждан на собрания. Известно, что в 1776 году колокольный звон в Филадельфии ознаменовал чтение Декларации независимости.Тот факт, что колокола редко синхронизировались, указывает на то, что само время было локализовано и зависело от тех самых общественных ценностей, о которых они сигнализировали. Bells также поддерживала работу плантаций по графику. Рабы звонили в большинство из этих колоколов, и в 1949 году Чарльз Баллок, отец которого поделился историями о своем взаимодействии с бывшим рабом Джефферсона Питером Фоссеттом (или Фосеттом), сказал: «Питер Фосетт, как лакей, должен был бежать, чтобы открыть ворота на берегу реки. прибытие или отъезд автомобилей. Был большой колокол, в который звонили по прибытии или отбытии в Монтичелло людей пешком или верхом.Заказывая гонги для дома, Джефферсон уточнил, что они издают звуки, «которые могут быть слышны по всей моей ферме». Колокола управляли человеческими действиями, и белые посетители Монтичелло часто отмечали колокола, которые управляли домашней жизнью.

Точно так же, когда Джефферсон построил университет Вирджинии, он поставил своей задачей поиск подходящего колокола. 12 апреля 1825 года Джефферсон отправил свой запрос бостонскому торговцу Джозефу Кулиджу, объяснив: «Мы хотим, чтобы колокол в целом года был слышен на расстоянии 2 миль, потому что это гарантирует, что он будет всегда слышен года. Шарлоттсвилль.(Неясно, но маловероятно, можно ли было слышать звонок в Монтичелло.) В 2012 году Университет Вирджинии увековечил память Генри Мартина, человека, рожденного в рабстве в Монтичелло, который в течение пятидесяти трех лет звонил в колокол, который вызывал студентов на занятия и мероприятия университета. Первоисточник о Мартине был опубликован в 1914 году как драматический монолог с голосом Мартина, переведенным на диалект. Как и все подобные повествования, так называемое свидетельство из первых рук было опосредовано и построено белыми собеседниками, но даже при таком посредничестве появляются текстурированные значения.Мартин вспомнил, что капитуляция Конфедерации в конце Гражданской войны в США (1861–1865 гг.) Стала единственным моментом, когда он не позвонил в колокольчик, как сообщается, потому, что студенты осквернили его, перевернув и полив водой; он замерз и треснул, и его пришлось заменить. Ученые обсуждали колокольный звон Мартина символически, демонстрируя, что его работа заключалась в том, чтобы призывать студентов к возможностям, из которых он и другие подобные ему были исключены. Мартин якобы сказал, что он «так же верен этому колоколу, как и моему Богу», заявив о своей верности работе с инструментом, который звуком отмечает исключительное пространство.

Западная классическая музыка

Монтичелло также был наполнен европейской музыкой, или тем, что мы сейчас называем западной классической музыкой. Типичный американец-аристократ, Джефферсон смоделировал свои музыкальные вкусы с учетом европейских тенденций. Полагая, как и многие его сверстники, что Америка еще не имеет собственных художественных традиций, Джефферсон написал в 1778 году Джованни Фабброни, итальянскому естествоиспытателю и экономисту, что музыка «является любимой страстью моей души, и судьба бросила мне вызов. много в стране, где она находится в состоянии прискорбного варварства.В том же письме Джефферсон попросил своего друга найти для него штат из наемных слуг, которые приедут в Монтичелло и будут выполнять двойные обязанности, сначала в качестве рабочих (например, в камнеобработке или виноделии), а во-вторых, в качестве обученных музыкантов. «В стране, где подобная вашей музыке культивируется и практикуется всеми классами людей, — рассуждал Джефферсон, — я полагаю, что найдутся люди этих профессий, которые могли бы играть на валторне, кларнете или гобое [гобое] и фаготе, так что можно было иметь оркестр из двух валторн, двух кларнетов, гаубоев и фагота, не увеличивая свои домашние расходы.Джефферсон стремился заполнить Монтичелло европейскими музыкантами с классическим образованием, одновременно обслуживая территорию своей плантации.

За пределами Монтичелло первым профессиональным музыкантом, который действительно переехал в Вирджинию, мог быть англичанин Питер Пелхэм, который приехал из Бостона, штат Массачусетс, со своими четырнадцатью детьми в 1749 году. Исполнитель и педагог, он играл на органе в округе Брутон. Церковь. В Вильямсбурге, где Джефферсон знал его, Пелхэм, скорее всего, исполнил произведения таких композиторов, как Джордж Фридрих Гендель, Антонио Вивальди, Томас Арне, Уильям Фелтон и Карло Антонио Кампиони.Тем не менее, основная часть создания музыки в Вирджинии оставалась прерогативой любителей, создававших музыку, которую они хотели слышать.

Дипломатическое назначение Джефферсона в Париже в 1784 году позволило ему путешествовать по различным европейским городам, где он посещал концерты, собирал ноты и покупал музыкальные инструменты. В гостиных дворянства, таких как Джефферсон, мужчины и женщины играли камерную музыку из партитур, обычно покупаемых в Европе, Филадельфии или Нью-Йорке. Состоятельные американские женщины играли на клавишных и гитаре, часто исполняя песни из песенников или опер.

Вкусы Джефферсона, вероятно, предполагают ту музыку, которую слышала элита американцев на рубеже XIX века. Сборники песен, инструкции, сонаты, оперные арии и народные баллады в его обширных собраниях раскрывают культурную музыкальную жизнь. Его копии модных итальянских трио-сонат предполагают его желание подражать европейским культурам, и его любимыми композиторами были Кампиони, Майкл Гайдн и Иоганн Шоберт. Джефферсон переплетал свои ноты в книги с томами, содержащими старые издания музыки из лондонских садов развлечений, таких как опера Томаса Арне Томас и Салли , музыку для испанской гитары и французского клавесина, а также аранжировки популярных шотландских баллад для различных инструментов.В коллекцию Джефферсона также входит большая книга в твердом переплете с надписью «Джон Уэйлс» (тесть Джефферсона), в которой отрывки из популярных балладных опер сочетаются с застольными песнями, такими как «Очарование бампера» и «Игристое шампанское».

Однако, как и в других аристократических домах во времена Джефферсона, большая часть создания музыки в Монтичелло происходила благодаря жене, дочерям и внучкам Джефферсона. Что характерно, музыкальная коллекция Джефферсона содержит один из четырех дошедших до нас документов в руке его жены, музыкальную банальную книгу, в которой Марта Уэйлс Джефферсон скрупулезно скопировала пьесы для сольной клавиатуры и голоса, технические упражнения, гаммы и прелюдии во всех мажорных и минорных тональностях.Джефферсон прописал своим дочерям и внучкам три часа в день музыкальных занятий. Он проинструктировал их заниматься музыкой как часть более крупного образовательного плана. Он также предписал практику отчасти, чтобы противостоять праздности и праздности, которые он считал очень опасными для молодых женщин.

Хотя Джефферсон играл на скрипке и, как сообщалось, его биограф девятнадцатого века Генри Рэндалл был мастером, большая часть скрипичной музыки в его коллекции осталась в основном нетронутой.Его внучка Эллен Рэндольф Кулидж объяснила: «Что касается мастерства мистера Джефферсона на скрипке… Идея мистера Рэндалла о том, что он стал« одним из лучших скрипачей своего времени », немного экстремальна. Мой дед, я полагаю, отказался бы от этого … мы сразу видим, что время, уделяемое музыке мистером Джефферсоном, никогда не могло достичь большего, чем джентльменское мастерство. Ни один скрипач-любитель не мог сравниться с профессором. Мистер Джефферсон играл, я думаю, действительно очень хорошо, но не настолько хорошо, чтобы выдерживать сравнение со многими другими людьми, особенно такими, с которыми он, должно быть, встречался за границей.Маловероятно, что Джефферсон играл после травмы запястья в результате несчастного случая во время верховой езды в 1786 году, в годы своего эпистолярного романа с женатой итальянско-английской певицей и художницей Марией Косуэй, хотя он продолжал покупать струны и ремонтировать смычки до самого раннего возраста. в 1790-х гг.

Политические певцы и альбомы Джефферсона

Музыкальные коллекции Джефферсона также включали вырезки из политических материалов, как и популярные певцы. Во времена Джефферсона исполнитель песен представлял собой небольшой сборник текстов песен.(Термин «певец» позже стал обозначать чернокожего музыканта постреконструктивной эпохи, исполнявшего баллады и танцевальные мелодии под аккомпанемент банджо или гитары.) Разработанные так, чтобы быть удобными и портативными, у певцов было от восьми до нескольких сотен страниц. Ранние американцы экспортировали эту печатную практику восемнадцатого века из Великобритании в издательские центры США, включая Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон и Балтимор, где она приобрела популярность на протяжении девятнадцатого века.

Авторы песен использовали тексты песен, а не ноты, и иногда редактор исполнителя предлагал знакомую мелодию для нового текста. Contrafacta, или практика повторного использования мелодий для разных текстов, была популярным и практичным способом создания новых песен из знакомых мелодий.

Певцы сильно различались по целям и организациям. В Вирджинии книготорговцы печатали певцов-менестрелей, патриотических певцов и школьных певцов. Длинные и сложные названия описывали функции или эстетические цели певца.Например, в 1802 году издательство Cottom and Stewart Booksellers and Stationers напечатало 180-страничного исполнителя песен под названием The Alexandria Songster : или A Complete Vocal Pocket Companion: Being a Collection of the Most Approved Modern Songs . Некоторые издатели печатали исполнителей песен с явной дидактической функцией, например, Joseph Funk’s Sons The Day School Songster: A Choice Collection of Music for Day School and Social Circle. Вместе с объяснением элементарных принципов музыки .Другие провозгласили патриотические цели, например, «1816 » Бенджамина Л. Богана «Патриотический певец: сборник наиболее популярных патриотических и других песен ». Позже, в девятнадцатом веке, такие певцы, как 1864 года «Мятежный певец: содержащий избранный сборник сентиментальных, патриотических и комических песен », использовались во время Гражданской войны солдатами как Союза, так и Конфедерации.

В годы своего президентства (1801–1809) Джефферсон вел альбомы для вырезок, которые методично представляли публичные мероприятия, наполненные звуками и песнями.В четырехтомном наборе коричневых книг в твердом переплете Джефферсон собрал сотни газетных статей, которые наклеены на переработанные страницы, как напечатанные, так и написанные от руки, включая оды, политические статьи, путевые заметки, рассказы, тосты, празднования и юбилеи. В четвертом и последнем томе Джефферсон собрал множество вырезок из газетной бумаги с песнями. Как и исполнители песен, вырезки не содержат нотных записей, а содержат тексты песен, некоторые из которых рекомендуют мелодию. Несколько мелодий, в том числе «Анакреону на небесах», «Янки Дудл», «Сердце дуба» и «Правь Британии», неоднократно появляются в вырезках из песен Джефферсона, что свидетельствует о популярности этих мелодий.

Печатные тексты песен часто появлялись в Америке восемнадцатого и девятнадцатого веков — в газетах и ​​в авторах песен, — но ученые расходятся во мнениях относительно того, действительно ли песни пели и исполняли. Однако альбом Джефферсона предлагает богатую документацию о датах и ​​поводах таких песенных исполнений. Некоторые даже называют имена исполнителей, исполнявших песни. Например, в одной вырезке записаны точные сведения об исполнении новых текстов для «To Anacreon in Heaven» (популярная застольная песня, мелодия которой позже будет использована для «Звездного флага»): «СЛЕДУЮЩАЯ ПЕСНЯ, исполненная на 4 МАРТА, на развлекательном мероприятии, устроенном американским консулом в отеле в Лондоне, имеет заслуги, которые дают ему право на высокое место среди наших популярных передач.

Джефферсон составил аналогичные вырезки из газетной бумаги, в которых были записаны песни, исполняемые на балах, в церквях, масонских ложах и на празднованиях американской независимости. Большинство описанных представлений, которые уже имели место к моменту выхода газеты в печать, например, запись о песне «From the Aurora», которая, как сообщалось, была «написана к годовщине независимости Америки и спета на последнем празднике обществом. друзей народа в Филадельфии ». В другом отрывке из патриотической песни говорилось: «Следующая песня была исполнена в Портсмуте, штат Нью-Йорк.Х., во время позднего празднования независимости Америки, и повторил с энтузиазмом ».

Многие из песен Джефферсона из альбома для вырезок относятся к политике и государственности; некоторые даже называют самого Джефферсона. Подобные патриотические песни составляли знакомую часть звукового ландшафта ранней Вирджинии; они давали участникам чувство общности и идентичности в первые годы существования республики. Патриотические песни Джефферсона напоминают нам, что американцы использовали европейские культурные материалы на службе американского патриотизма.В то же время песни иллюстрируют жизнеспособность слуховой культуры восемнадцатого и девятнадцатого веков в Вирджинии и по всем Соединенным Штатам.

Звуки порабощенных

За пределами библиотеки Джефферсона у порабощенных мужчин и женщин в Монтичелло Джефферсона, вероятно, была богатая звуковая культура, хотя в то время она не была признана таковой. Как объясняет историк Джон Круз в книге «Культура на обочине: черный дух и рост американской культурной интерпретации » (1999): «До середины девятнадцатого века черная музыка, по-видимому, была услышана похитителями и надзирателями в основном как . шум — то есть такой же странный, непостижимый и непонятный.Однако с ростом аболиционистского движения создание черных песен все чаще рассматривалось как шрифт черного значений ». До публикации книги Фредерика Дугласа «Жизнь и времена Фредерика Дугласа » (1881 г.), когда основные американские читатели могли впервые услышать о рабских песнях, музыка афроамериканцев не считалась творческой или квалифицированной деятельностью. Спиритуалисты даже не относились к белым как музыка, если они вообще признавались, а такие навыки, как игра на скрипке, рассматривались только как повышение рыночной стоимости раба.

Музыкант порабощенных был одновременно инструментом белого суверенитета и источником сопротивления: практика, которая ускоряла работу и позволяла некоторую независимость выражения. Дуглас писал в «Повествование о жизни Фредерика Дугласа » (1845), что песни рабов «рассказывали печальную историю, которая тогда была совершенно за пределами моего слабого понимания; они были громкими, длинными и глубокими; они дышали молитвой и жалобой душ, кипящих от горькой тоски.Каждый тон был свидетельством против рабства и молитвой к Богу об избавлении от цепей ». Дуглас объяснил, почему рабская музыка была неправильно понята (как в звуковом, так и в лирическом плане), а также подчеркнул, как песни использовались мастерами как инструмент контроля. «От рабов обычно ждут, что они будут не только работать, но и петь», — писал он в My Bondage and My Freedom (1855), объясняя: «Молчаливого раба не любят хозяева или надзиратели. «Шуметь», «Шуметь» и «держи руку» — это слова, обычно обращающиеся к рабам, когда среди них царит тишина.Описание Дугласа показывает, как рабов не только заставляли работать, но и заставляли проявлять ложное удовлетворение, создавая музыку.

В отличие от своих обширных сборников и сочинений о европейской и даже американской музыке, Джефферсон во всех своих произведениях только дважды писал о звуках порабощенных. Он никогда не описывал рабочие песни, спиричуэл или танцы, несмотря на то, что часами наблюдал за своими порабощенными работниками. Джефферсон держал «шум» рабов за пределами своих записей и своего дома.Он построил Монтичелло на холме, а внизу на том месте, которое стало известно как Малберри-Роу, были жилые помещения для рабов. В статье «Двойственность и невидимость: раса и память в урбанизме американского юга», опубликованной в 2001 году, ученый Крейг Бартон утверждает, что виды с восточного портика Монтичелло «активно отрицают присутствие черного тела. Посредством манипуляций с ландшафтом и размещением объема крылатых зависимостей Джефферсон умело сделал невидимыми рабов и их рабочие места с важной символической точки зрения собственности.Он установил окна из пластинчатого стекла, которые, помимо защиты от дождя и холода, также подавляли звуки песнопений об уборке кукурузы, которые, как мы знаем, его дочери учились от порабощенных женщин, которые их вырастили.

В книге «Жизнь рабов в Вирджинии и Кентукки (1863)» Фрэнсис Федрик, бывший раб из Вирджинии, описал песни об убирании кукурузы: «Некоторые хозяева заставляют своих рабов очищать кукурузу. Все рабы встают по одну сторону от кучи и закидывают уши, которые затем зацепляются.Это время, когда вся страна повсюду оглашается кукурузными песнями ». Федрич объяснил, что пение оживило их труд и принесло им «дух, юмор и веселье», но он умело вложил в свой рассказ подсказки о практическом использовании этих песен. «Прощай, прощай», — говорит Федрик, — они пели, «Прощай, я уезжаю… Я уезжаю в Канаду». Хотя Федрич не комментирует тексты песен, песни рабов часто использовались для организации, координации и передачи сообщений о побегах в пределах видимости и слышимости белых похитителей.

Джордж Такер, конгрессмен из Вирджинии и назначенный Джефферсоном профессор философии в Университете Вирджинии, представил яркое описание этих самых кукурузных песен в своем романе Долина Шенандоа (1824 г.). Роман, действие которого происходит на плантации Вирджинии в 1796 году, объясняет: «Песни этих скромных созданий о кукурузе доставят вам еще больше удовольствия; ибо у некоторых из них есть легкий привкус поэзии, и они естественны при выражении добрых и любезных чувств, таких как похвала своему хозяину … среди нас есть тысячи, кто никогда не присутствовал на шокирующем кукурузе и даже не слышал кукурузную песню — так что полностью разделены два класса — черный и белый, и такое небольшое любопытство не возбуждает.Такер осудил тенденцию белых рабовладельцев, таких как Джефферсон, оставаться глухими к их звукам, хотя в конечном итоге он считал, что рабство должно оставаться легальным социальным институтом.

Порабощенные мужчины и женщины в Монтичелло помимо пения играли на музыкальных инструментах. Многое из того, что мы знаем о рабах, игравших на скрипке в восемнадцатом и начале девятнадцатого веков, получено из объявлений о побегах в таких публикациях, как Virginia Gazette . Рабов, которые играли на скрипке, регулярно нанимали на другие плантации, что давало им определенную мобильность, но также помечало их для повторной поимки.Сыновья Салли Хемингс, порабощенной домашней прислуги, дети которой, возможно, были отцами Джефферсона, были опытными скрипачами, и когда дочери и внучки Джефферсона захотели музыку для танцев, они обратились к сыновьям Хемингса. Ссылаясь на одного из этих сыновей, Беверли Хемингс, внучка Джефферсона, написала: «В следующую субботу молодежь Монтичелло намерена прерваться в Южный павильон и танцевать под музыку Беверли».

Другой сын, Эстон Хемингс, также работал музыкантом, как во время его пребывания в Монтичелло, так и позже, когда он жил свободным человеком в Огайо.В 1902 году корреспондент Scioto Gazette в Чилликоте, штат Огайо, сообщил: «Эстон Хемингс, будучи мастером игры на скрипке и искусным« завсегдатаем »танцев, всегда выступал на« шикарных »развлечениях Чилликоте; и тогда они были более частыми, чем сейчас ».

В Монтичелло играли даже в барабан, который строго регулировался из-за его ассоциации с восстаниями рабов. В воспоминаниях, продиктованных преподобному Чарльзу Кэмпбеллу и опубликованных в 1847 году, Исаак Джефферсон (также известный как Исаак Грейнджер), кузнец и бывший раб Джефферсона, объяснил, что он «собирался бить в барабан примерно в это время», примерно в 1781 году. Боб Андерсон белый человек был кузнецом. Мэт Андерсон был чернокожим и работал с Бобом. Боб был пятилетним Мэтт был барабанщиком. Матовый бой в то время был чем-то вроде любви к Мэри Хемингс. Солдаты в Ричмонде, в лагере в Бэкон-Куортер-Бранч, приходили каждые два или три дня, чтобы поприветствовать губернатора во дворце, маршируя там, барабаня и пихаясь. Боб Андерсон заходил в дом пить; Мэт пошел на кухню, чтобы увидеть Мэри Хемингс. Он брал барабан с собой на кухню и ставил его там.Исаак будет бить по нему, а Мэт научит его, как бить.

Свидетельства свидетельствуют о том, что Вирджиния Джефферсона была наполнена сложными и разнообразными звуками, включая звуки природы, звон колоколов, игру на инструментах женщин Джефферсона в особняке и пение рабских песен на Малберри-Роу и в других местах. поля. Собственная «страсть» Джефферсона к музыке добавлялась к текстурированным звукам на одной из самых известных плантаций Америки, предполагая, что звук часто оказывал культурное и эмоциональное воздействие, даже когда его игнорировали как шум.

Возвращение цикад — Американский зритель

Las Civilizaciones son Bullicio Estival de Insectos Entre dos Iniernos.

Цивилизации — это летний шум насекомых между двумя зимами.

— Николас Гомес Давила, Nuevos Escolios a un Texto Impl í cito , Vol. И, № 1,697

Платон Phaedrus открывается великолепно, когда Сократ и его собеседник, в честь которого назван диалог, сидят вместе на травянистом берегу у реки Илисс, укрытые от сияния аттического солнца восхитительной тенью высокого платана. «Прекрасное место отдыха, полное летних звуков и ароматов.«Сократ, должно быть, казался совершенно неуместным в этой деревенской идиллии, расположенной далеко за Фемистоклой стеной, потому что Федр вскоре заметил:« Когда вы находитесь в деревне, вы действительно похожи на незнакомца, которого ведет проводник. . Вы когда-нибудь пересекали границу? Я скорее думаю, что ты никогда не рискнешь выходить даже за ворота. Философ с готовностью признал это: «Я любитель знаний, и люди, живущие в городе, являются моими учителями, а не деревья или страна». Сократ настаивал на том, что он не был «голодной коровой, перед которой машут ветвью или гроздью фруктов», хотя с книгой или перспективой остроумного разговора с известным ритором «вы можете провести меня по Аттике и по всему простору. Мир.”

Такова вечная ограниченность взглядов горожанина, но со временем даже Сократ поддался чарам Природы в том «священном для Ахелия и нимфах месте», где прохладная трава «походила на подушку, мягко наклоненную к голове, », Где успокаивающий ветерок смягчал знойный полуденный воздух, а долина отзывалась настойчивым« хором цикад ». Именно эти вездесущие насекомые вдохновили философа на стремительный полет. «Что бы они сказали, — вслух задумался Сократ, — если бы цикады увидели, что мы, как и многие, не разговариваем, а спим в полдень, убаюкиваемые их голосами, слишком ленивы, чтобы думать? Разве они не имели бы права смеяться над нами? Они могли представить, что мы рабы, которые, придя отдыхать на свое пристанище, словно овцы, спят в полдень у колодца.”

Несомненно, цикады действительно обращали пристальное внимание на двух посетителей. В конце концов, вы должны помнить, что цикады когда-то были такими же людьми, как Сократ и Федр, людьми, которые жили задолго до прихода муз. Когда эти девять богинь вышли на сцену и появилась песня, эти люди, как говорили, были «восхищены восторгом; и всегда пели, никогда не думали о еде и питье, пока, наконец, в своей забывчивости не умерли ». Но музы сжалились над своими самыми преданными служителями и вернули их на Землю как членов таксономического надсемейства Cicadoidea ,

и вот возвращение муз — они не голодны и не жаждут, но с момента своего рождения всегда поют и никогда не едят и не пьют; и когда они умирают, они идут и сообщают Музам на небесах, которые чтят их на земле.Они завоевывают любовь Терпсихоры к танцорам своим репортажем о них; Эрато для влюбленных и других Муз для тех, кто оказывает им честь, в соответствии с различными способами почитания их Каллиопой, старшей Музой, и Уранией, которая находится рядом с ней, для философов, из музыки которых цикады создают докладывать им; ибо это музы, которые в основном озабочены небом и мыслями, как божественными, так и человеческими, и у них самые сладкие речи.

По этим причинам, заключил Сократ, «мы всегда должны разговаривать и не спать в полдень», всегда помня о неизменном хоре цикад и их вибрирующих тимбалах.

Священный для муз, священный для Аполлона, Диониса и Пана, фаворитов Гомера и Гесиода, цикады также были дороги афинскому народу. Словарь греческих и римских древностей (1842 г.) Уильяма Смита сообщает нам, что «афиняне действительно были настолько привязаны к этим насекомым, что привыкли прикреплять их золотые изображения к своим волосам, подразумевая, в то же время, хвастаться, что они сами, как и цикады, были « terrae filii », или детьми земли.Вполне естественно, что греки с любовью думали о цикадах, воспитанных на произведениях Гомера, который говорил о «лилийных» голосах цикад, «сидящих на ветке леса и щебечущих мягкими, нежными звуками. . » Мелеагр из Гадары в том же ключе просил: «Ты, который с пронзительными крыльями является самообразованной имитацией лиры, щебневай мне что-нибудь приятное, хлопая ногами своими вокальными крыльями». И просматривая анакреонтические стихи, содержащиеся в Парижском кодексе (Cod. Paris Suppl.Gr. 384, размещенная в Bibliothèque nationale de France ), мы находим № 34, «Оду цикаде», любимую песню, переведенную Гете в 1781 году, а затем появившуюся в Excursions Торо, где она была представлена ​​таким образом :

Мы объявляем тебя счастливым, Цикада,
Ибо на верхушках деревьев,
Пьешь немного росы,
Как любой царь, которого ты воспеваешь,
Ибо все они твои,
Все, что ты видишь на полях,
И все, что лесной медведь.
Ты друг земледельцев,
Ни в коем случае никого не обижай;
И ты почитаем среди людей,
Сладкий пророк лета.
Музы любят тебя,
И сам Феб любит тебя,
И дал тебе пронзительную песню;
Возраст не сокрушает тебя,
Ты искусный, земной, песнопевческий,
Беспокойный, бескровный;
Ты почти подобен богам.

Высокая похвала, хотя это уважение не помешало грекам с удовольствием пожирать «сладких летних пророков»; Аристотель считал личинок и нимф особенно восхитительными, а врачи прописывали вареные цикады как средство от болезней мочевого пузыря.(По сей день Chan Tui , или линька цикад, остается основой китайской традиционной медицины, известной своими потогонными, жаропонижающими и антиаллергенными свойствами.)

Понимание греками жизненного цикла цикады, однако, было обратно пропорционально их похвальному уважению к насекомым. Предполагалось, что, как выразился Анакреон, «возраст не разрушает» цикаду и что существа возрождаются каждый раз, когда линяют и оставляют свои экзувиумы. Это было удачей для мифического Тифона, возлюбленного Эоса, который по глупости желал вечной жизни, не предусматривая вечной молодости, и поэтому с годами становился все более дряхлым, пока он не был милосердно превращен в цикаду, чтобы его молодость могла возвращаться каждый год.В японской поэзии периода Эдо мы встречаем более реалистичную концепцию естественной истории цикад, подчеркивающую эфемерность существования взрослых представителей этого вида, временно питаемых росой, но обреченных на гибель в конце лета. Как писал в 1689 году великий Мацуо Башо «Никто не путешествует»,

Yagate shinu
Keshiki wa miezu
Semi no koe

Что он скоро умрет
Нет знака
В крике цикады

Хаттори Рансецу, ученица Башо, последовала его примеру, оплакивая судьбу многих из этих насекомых в руках хищников:

Ана канаши!
Tobi ni tararu
Semi no koe

А! Как печально
Когда змей схватил
Крик цикады

Сюжет Рансецу напоминает знаменитую китайскую картину эпохи Юань Мир жизненной силы (1321 г.), которая сейчас находится в Британском музее, центральная сцена которой представляет собой жестокую битву между богомолом и цикадой, сопровождаемую надписью «Нигде не может быть. он уклоняется от угрозы богомола.Юджин Ван в своем увлекательном материале 2009 года для журнала Ars Orientalis «Элегическая цикада: проблемы исторической интерпретации юаньской живописи» продемонстрировал, что в таких работах, как «Мир жизненной силы» и тематически схожих «Восемь тем о насекомых». (1330), «определенные сюжеты картин, такие как цикада, служили риторическим триггером, вызывающим эмоциональные отклики, такие как пафос, структурированные с помощью установленных литературных условностей», позволяя «постепенно усвоить, сублимацию или проработать травма, которую пережили китайцы в раннем Юань »после жестокого монгольского завоевания.

Богатство исторических и культурных значений, окружающих скромную цикаду, просто поражает, поэтому я не удивлен, что в наш отвратительный век мы склонны рассматривать этих чудесных существ как источники отвращения. В статье Japan Times Хироаки Сато выразил удивление по поводу (к сожалению, довольно типичного) описания цикад в статье Эшли Халси ( Washington Post ), 2013 г. предупреждены о прибытии этих «уродливых жуков» с «кроваво-красными глазами-бусинками, сверкающими с тротуара, угрозой крика грядущего ада», — изображение, которое не могло больше отличаться от собственной концепции Сато о песне цикада — «преходящий скрежет, пленяющий поэтов.«В наши дни, когда цикады Brood X готовы появиться после 17 лет терпеливого кормления под землей, мы наводнены статьями о« миллиардах жутко выглядящих насекомых », которые« начнут нас раздражать »где-то в середине мая по всему востоку. и центральная часть Соединенных Штатов, в то время как другие предлагают различные «места для отдыха без цикад» для тех, кто хочет «избегать Brood X».

Что же так многих из нас беспокоит в этих цикадах, что рискует оказаться в немилости муз? Возможно, цикады, те настоящие terrae filii , которые проводят свой продолжительный отроческий период, нежно высасывая ксилемный сок, в своей упорной укорененности причиняют дискомфорт тем, кто живет в современных городских условиях.Хайдеггер точно диагностировал нашу коллективную скуку и «тоску по дому [ Zug zur Heimat ]», которая с годами только усиливалась, скуку, которая проявляется «в форме зависимости от отвлекающих факторов» и представляет собой «скрытое, непризнанное, отодвинутая и все же неизбежная тоска по дому: скрытая тоска по дому ». Он обвинил «всемирное движение современной техники [ die Technik ]», которое «вытесняет человека и искореняет его с земли».

Цикады с их уникальной способностью сочетать земное и эфирное, хтоническое и атмосферное, вечное и эфемерное, безмятежное и искрометное, vita contemplativa и vita activa , безусловно, посрамят нас. в этом отношении.Те, кто томятся в области презентизма, как предупреждал философ Бьюнг-Чул Хан в «Запах времени », «выталкиваются в свободное от времени, антиисторическое место… Растущая прерывность, атомизация времени разрушает опыт восприятия. преемственность. Мир становится несвоевременным ». С другой стороны, цикады олицетворяют непрерывность природы, их жизненные циклы связаны не с безумным темпом современной жизни, а с постепенным течением времен года. Возможно, мы просто завидуем.

Или, возможно, мы предпочитаем думать о природе как о тишине; как писал Дж. А. Бейкер в книге «Сапсан »: «Я всегда мечтал быть частью внешней жизни, быть там, на грани вещей, чтобы человеческая нечистота смывалась в пустоте и тишине, когда лиса удаляет свой запах. в холодную неземную воду ». Цикаде некогда молчать. Он вырывается из Земли миллиардами, аэрируя почву и наполняя атмосферу музыкой, «восхищенной восторгом; и всегда петь », и заставляя нас обращать внимание на явную щедрость природы вместо отвратительного шума,« вопящего ада »газонокосилки, работающей на газе, которую, кажется, предпочитают люди.Песня цикады пронизывает все. Лафкадио Хирн в своем блестящем фольклорном сборнике Shadowings (1900) цитирует другое японское стихотворение, в котором подчеркивается именно это:

Matsu no ki ni
Shimikomu gotoshi
Semi no koe

В сосновый лес
Кажется пропитанным
Голос цикады

Тем не менее, мы, жители империи вечернего солнца, кажемся одержимыми игнорированием многих уроков этих «сладких пророков лета», поэтому я призываю всех и каждого прислушиваться к «сладчайшим высказываниям» миллиарды цикад, которые будут нашими товарищами этим летом, загрузить приложение Cicada Safari, если это интересно, или свернуться калачиком с очаровательной книгой Дэвида Ротенберга Bug Music: How Insects Gave Us Rhythm and Noise , которая имеет большое значение расстаться с 17-летними выводками цикад и песнями, которые они поют.И если верно то, что, как предположил Николас Гомес Давила, «цивилизации — это летний шум насекомых между двумя зимами», возможно, нам не следует стремиться «избежать скопления насекомых» и тем самым достичь «блаженства без цикад», а следует вместо этого задумайтесь о значении припева цикад, когда он начинается, набухает и умирает. Предвещает ли это только смерть или славное возрождение в полноте времени?

В Японии есть вид цикады, Tanna japonensis , известный в местном масштабе как Higurashi , или «дневное затемнение», потому что его крик ускоряет наступление ночи.Как воскликнул поэт периода Сэнгоку Рикей,

Хигураши я!
Kyo no ketai wo
Omou-toki

Уже, о Хигураши!
По вашему звонку объявляет вечер
Увы, на минувший день с невыполненными своими обязанностями

Хирн в Shadowings описал песни Higurashi — некоторые из которых «звенят, как серебро, а другие -« вибрируют, как бронза »- и« влияние звука на совесть бездельника »с «Первый ясный вечерний крик столь же поразителен, как внезапный звон колокола.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *