Мертвые души: краткое содержание 3 главы

Без рубрики

Автор: Admin19.11.201719.11.2017

Перед вами краткое содержание 3 главы произведения «Мертвые души» Н.В. Гоголя.

Очень краткое содержание «Мертвых душ» можно найти здесь, а представленное ниже – довольно подробное.
Общее содержание по главам:

Чичиков поехал к Собакевичу в самом приятном расположении духа. Он даже не заметил, что Селифан, радушно принятый людьми Манилова, был пьян. Поэтому бричка быстро сбилась с пути. Кучер никак не мог вспомнить, два или три поворота он проехал. Начался дождь. Чичиков забеспокоился. Он наконец разобрал, что они давно уж заблудились, а Селифан пьян как сапожник. Бричка качалась из стороны в сторону, пока наконец совсем не опрокинулась. Чичиков руками и ногами шлепнулся в грязь. Павел Иванович так рассердился, что пообещал Селифану высечь его.

Издалека послышался собачий лай. Путешественник приказал погонять лошадей. Довольно скоро бричка ударилась оглоблями в забор. Чичиков постучался в ворота и попросился на ночлег. Хозяйка оказалась бережливой старушкой

из небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки… а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки…

Чичиков извинился за свое вторжение и спросил, далеко ли расположено поместье Собакевича, на что старуха ответила, что вообще не слышала такого имени. Она назвала несколько незнакомых Чичикову фамилий местных помещиков. Гость поинтересовался, есть ли среди них богатые. Услышав, что нет, Павел Иванович потерял к ним всякий интерес.

Коробочка

Проснувшись наутро довольно поздно, Чичиков увидел заглянувшую к нему в комнату хозяйку. Одевшись и выглянув в окно, путешественник понял, что деревенька у старухи не маленькая. За барским огородом виднелись довольно справные крестьянские избы. Чичиков заглянул в щелку двери.

Увидев, что хозяйка сидит за чайным столиком, с ласковым видом он вошел к ней. Начав беседу, непрошеный гость выяснил, что хозяйку зовут Настасья Петровна Коробочка. Коллежская секретарша имела без малого восемьдесят душ. Чичиков стал расспрашивать хозяйку касательно мертвых душ. У Настасьи Петровны их оказалось восемнадцать. Гость поинтересовался, нельзя ли купить умерших крестьян. Коробочка сначала была в полном недоумении: неужто Павел Иванович будет откапывать их из земли? Чичиков объяснил, что души будут числиться за ним только на бумаге.

Сначала помещица заупрямилась: дело вроде выгодное, однако слишком новое. Старуха, продавая мертвые души, боялась понести убыток. Наконец с большим трудом Чичиков убедил собеседницу продать ей мертвых крестьян за пятнадцать ассигнаций. Пообедав у Коробочки, Павел Иванович приказал закладывать бричку. Дворовая девчонка проводила путешественников до большой дороги.

Перейти к краткому содержанию главы 4 >>>

МеткиГоголь

Мертвые души – 3: Небесный Помещик

Приблизительное время чтения: 21 мин.

—

100%

+

Код для вставки

Код скопирован

В советское время школьникам разъясняли, что основной пафос «Мертвых душ» — это обличение крепостного права и бездушного чиновничества. Проще говоря, едкая социальная сатира. Сейчас же, как считает доктор филологических наук Владимир Воропаев, делают упор на другое: на морализаторство Гоголя (все эти «Коробочка как образ тупости», «Плюшкин как образ жадности»), на художественные особенности гоголевского текста. Но вот о том, что в «Мертвых душах» было важнее всего самому Гоголю, почти не говорят.

— Владимир Алексеевич, чего же именно сегодня не замечают в «Мертвых душах?

— Если сейчас спросить не только у девятиклассников, но даже у учителей, то мало кто ответит, почему поэма так называется, в каком смысле эти мертвые души — мертвые. Между тем у Гоголя есть ясный, четкий ответ: и в самой поэме, и в предсмертных записях. Накануне кончины, обращаясь к соотечественникам, он убеждал: «Будьте не мертвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом…» То есть души потому и мертвые, что живут без Бога. И этого, самого главного, школьникам чаще всего не объясняют.

— А вот вопрос, который появляется у всех школьников: почему «Мертвые души» названо поэмой? Ведь это же проза!

— Такой вопрос возникает не только у нынешних школьников — он возникал и у современников Гоголя. Слово «поэма» применительно к прозаическому произведению их сильно смущало. Говорили о том, что Гоголь назвал так свою книгу в шутку. Он же шутник, комик, ему «по статусу» положено шутить. С этим мнением категорически был не согласен Белинский. В 1842 году, в первой своей статье о «Мертвых душах» он писал: «Нет, не в шутку назвал свой роман поэмой Гоголь. И не комическую поэму он разумел под этим. И грустно думать, что этот высокий лирический пафос, эти поющие, гремящие дифирамбы блаженствующего в себе национального самосознания (то есть лирические отступления —

прим. В. Воропаева) будут далеко не для всех доступны. Высокая вдохновенная поэма пойдет для большинства за преуморительную шутку».

Если рассматривать «Мертвые души» с позиций современного литературоведения, то, конечно, их можно считать романом — признаки романа там есть. Тем не менее, произведение это столь поэтическое, что определение «поэма» выглядит вполне естественным. Да, это не такая поэзия, к какой мы привыкли, не силлабо-тонический стих, где есть рифма и размер — но по образности, по концентрированности мыслей и чувств это именно что поэзия, сложно и тонко организованная. Обратите внимание, что все лирические отступления находятся строго на своих местах, ни одно из них нельзя сократить или передвинуть без ущерба для общего впечатления от текста.

Сложность еще и в том, что мы до сих пор не знаем, что такое поэма. Все попытки единого статического определения не удаются. Слишком неоднозначное явление. И пушкинский «Медный всадник» — поэма, и некрасовское «Кому на Руси жить хорошо», и «Василий Теркин» Твардовского. Кстати, Иван Тургенев утверждал, что для таких людей, как Гоголь, эстетические законы не писаны и в том, что он свои «Мертвые души» назвал поэмой, а не романом, — лежит глубокий смысл. «Мертвые души» действительно поэма — пожалуй, эпическая…

Обложку к первому изданию «Мертвых душ» Гоголь рисовал сам: домики с колодезным журавлем, бутыл­ки с рюмками, танцующие фигурки, греческие и египетские маски, лиры, сапоги, бочки, лапти, поднос с рыбой, множе­ство черепов в изящных завитках, а венчала всю эту причудли­вую картину стремительно несущаяся тройка. В названии бро­салось в глаза слово «ПОЭМА», крупными белыми буквами на черном фоне. Рисунок был важен для автора, так как повторился и во втором при­жизненном издании книги 1846 года.

Колодезный журавель, греческие маски, человеческие лица, несущаяся тройка — и крупным шрифтом написано слово «поэма», крупнее, чем название. Отсюда мы видим, что для Гоголя это было важно, и такое жанровое определение было связано с общим замыслом, со вторым и третьим томами, которые обещаны читателю в последней, 11-й главе первого тома.

Но вот что интересно. Белинский, в 1842 году безусловно считавший «Мертвые души» поэмой, вскоре изменил свое мнение. После выхода второго издания, в 1846 году, он написал другую статью, в которой продолжает хвалить книгу, но его тональность уже меняется. Теперь он видит в ней «важные и неважные недостатки», и к числу важных недостатков относит как раз те самые лирические отступления, которыми четыре года назад так восхищался. Теперь это уже не «гремящие, поющие дифирамбы», а «лирико-мистические выходки», которые он советует читателям пропускать. В чем же дело? А дело в том, что к этому времени у Белинского произошла полемика с Константином Аксаковым, который сравнивал Гоголя с Гомером, а «Мертвые души» с «Одиссеей». Вот такие сравнения Белинскому категорически не понравились, и чтобы не было соблазна называть «Мертвые души» «Одиссеей», он стал утверждать, что это всего лишь роман, а ни в коем случае не поэма.

— А кто был прав в этой полемике? Может, «Мертвые души» и впрямь русская «Одиссея»?

— Гоголя сравнивали с Гомером многие современники, не только Аксаков. Какая-то доля правды здесь есть. Действительно, Гоголь знал поэмы Гомера: «Илиаду» в переводе Николая Гнедича, а об «Одиссее», переводимой Жуковским (вышла в свет в 1849 году), написал статью, помещенную в книге «Выбранные места из переписки с друзьями».

Вне всякого сомнения, Гоголь ориентировался на Гомера. «Мертвые души» — это такой же эпический взгляд на мир, как и у него. Да, какие-то параллели проводить можно. Тем не менее, цели, задачи и художественные миры там совершенно разные.

Вообще, и современники, и потомки много с чем сравнивали поэму Гоголя. Например, с легкой руки князя Петра Вяземского пошло сравнение с «Божественной комедией» Данте. Мол, и там, и там трехчастная структура. У Данте — «Ад», «Чистилище» и «Рай», и у Гоголя заявлены три тома. Но более ничего общего у «Мертвых душ» с «Божественной комедией» нет. Ни по содержанию, ни по литературному методу.

Воскреснут — если захотят

— Какую задачу ставил себе Гоголь, приступая к написанию «Мертвых душ»?

— Сразу надо сказать, что «Мертвые души» — это центральное произведение Гоголя, в создании которого он видел смысл своей жизни. Он был убежден, что Господь для того и дал ему писательский дар, чтобы создать «Мертвые души». Известный мемуарист Павел Анненков говорил, что «Мертвые души» «…стали для Гоголя той подвижнической кельей, в которой он бился и страдал до тех пор, пока не вынесли его бездыханным из нее».

Как понимаете, чтобы обличить недостатки самодержавия, можно было бы обойтись и без «подвижнической кельи», и ехать молиться в Иерусалим было бы необязательно (а он, работая над вторым томом, совершил туда паломническую поездку в 1848 году, что, кстати, по тем временам было трудным и опасным путешествием). Естественно, цели и задачи были совершенно другие.

Еще только начиная работу над поэмой, Гоголь пишет Пушкину: «Начал писать “Мертвые души”. Мне хочется в этом романе показать хотя бы с одного боку всю Русь». То есть уже в самом начале он ставит грандиозную задачу. А далее замысел разрастался, и он уже пишет: «Огромно, велико мое творение, и не скоро конец ему». Изобразить всю Русь он намеревался уже не с одного боку, а целиком. Причем «изобразить» — означает не просто яркими красками показать какие-то внешние черты, а ответить на глубочайшие вопросы: в чем суть русского характера, в чем смысл существования русского народа, то есть каков Божий Промысл о русском народе, и какие язвы мешают русскому народу реализовать Божий Промысл, и как эти язвы можно залечить?

Он сам говорил, что хотел в поэме показать русскому человеку себя самого, все достоинства и все недостатки, чтобы путь ко Христу был ясен для каждого.

Сохранилось свидетельство Александра Матвеевича Бухарева, в монашестве архимандрита Феодора, человека очень сложной судьбы. Он был знаком с Гоголем, когда еще преподавал в академии Троице-Сергиевой Лавры, устраивал встречи Гоголя со своими студентами, а в 1848 году написал книгу «Три письма к Гоголю». И там есть такое примечание: «Я спросил у Гоголя, чем закончатся “Мертвые души”. Он как бы затруднился ответить на это. Но я спросил только: “Мне хочется знать, оживет ли как следует Чичиков?” И Гоголь ответил: “Да, это непременно будет” и что этому будет способствовать его встреча с царем». «А другие герои? Воскреснут ли они?» – спросил отец Феодор. Гоголь ответил с улыбкой: «Если захотят».

Но вот что важно: помимо индивидуального пути каждого человека ко Христу, индивидуальной борьбы со своими грехами речь, по мысли Гоголя, может идти и о всем народе. Не только отдельные Чичиковы, Маниловы, Собакевичи и Плюшкины могут покаяться и духовно возродиться — но это может и весь русский народ. Пути к такому возрождению Гоголь и собирался показать во втором и третьем томах «Мертвых душ».

Использовано фото Дмитрия Рыжкова

— А почему, кстати, речь именно о русском народе? Многие считают, что в героях «Мертвых душ» показаны общечеловеческие качества, безотносительно, так сказать, обстоятельств места и времени…

— Разумеется, такой подход справедлив. Действительно, не только русским людям, а и любым другим присущи те положительные и отрицательные качества, что мы находим у героев Гоголя. Тем не менее, если мы ограничимся только такой констатацией, это будет слишком поверхностный взгляд. Гоголь смотрел глубже, его интересовали не просто общечеловеческие нравственные и духовные проблемы, а то, как они проявляются в жизни именно русского народа, какую имеют специфику. В тексте это очень заметно.

Известно, что среди современников Гоголя был такой Иван Михайлович Снегирев, виднейший фольклорист, он издал в четырех томах сборник русских пословиц. Так вот, Гоголь при написании «Мертвых душ» пользовался этим изданием, из этих русских пословиц он лепил своих героев. Тот же Манилов — воплощение пословицы «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан», Собакевич весь вырос из пословицы «Неладно скроен, да крепко сшит», в этом вся его суть. И даже эпизодические герои, вроде сапожника Максима Телятникова (всего лишь строчка в списке купленных Чичиковым у Собакевича крестьян): «Что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо».

Среди русских пословиц есть и такая: «Русский человек задним умом крепок». Обычно ее понимают в том смысле, что спохватывается он, русский человек, слишком поздно, когда ничего уже нельзя исправить. Но Гоголь, вслед за Снегиревым, понимал смысл этой пословицы иначе: что, наоборот, русский человек, совершив ошибку, может исправиться, что «задний» ум — это покаянный ум, это способность осмыслить ситуацию в глобальном масштабе, а не исходя из сиюминутных настроений.

И в таком толковании этой пословицы — ключ для понимания идеи «Мертвых душ». Гоголь с этим свойством русского ума связывал будущее величие и мессианскую роль России в мире. Он исходил из того, что русский национальный характер еще только формируется, еще не закоснел — и потому имеет шанс, ужаснувшись своим грехам, покаяться, измениться.

— Когда «Мертвые души» рассматривают с православных позиций, то часто делают упор на том, как мастерски Гоголь анатомирует человеческие грехи. Действительно ли это главное?

— Это действительно крайне важно. Ведь общечеловеческие грехи, показанные в «Мертвых душах», очень узнаваемы. И это поняли даже первые читатели «Мертвых душ», причем не только единомышленники Гоголя, но и такие люди, как Белинский и Герцен. Они утверждали, что черты героев Гоголя есть в каждом из нас. Гоголь, кстати, утверждал, что его герои «списаны с людей совсем не мелких». Есть версия, что прообразом Собакевича стал Погодин, прообразом Манилова — Жуковский, Коробочки — Языков, а Плюшкина — не кто иной, как Пушкин! Версия оригинальная, может быть, спорная, но небезосновательная.

Тем не менее, нельзя сводить весь духовный смысл «Мертвых душ» к изображению грехов. Да, это основа, но, говоря медицинским языком, это только анамнез, то есть описание симптомов болезни. А после анамнеза следует диагноз. Диагноз же, который поставил своим героям Гоголь, таков: безбожие. Именно безбожие превращает их личностные черты — порой сами по себе вполне нейтральные — в нечто чудовищное. Собакевич плох не тем, что груб и недалек, а тем, что смотрит на жизнь абсолютно материалистически, для него не существует ничего такого, что нельзя потрогать и съесть. Манилов плох не тем, что обладает развитым воображением, а тем, что без веры в Бога работа его воображения оказывается абсолютно бесплодной. Плюшкин плох не тем, что бережлив, а тем, что ни на минуту не задумывается о Боге и о заповедях Божиих, и потому его бережливость превращается в безумие.

Но мало поставить диагноз — нужно еще и назначить лечение. Понятна его общая схема — обратиться ко Христу. Но как, как это сделать героям, в их конкретных обстоятельствах? Вот это-то самое сложное, и на это в тексте Гоголя есть только намеки. У нас, увы, нет второго тома — есть лишь пять уцелевших черновых глав, и совсем нет третьего. Ясно одно, Чичиков задуман как герой, которому предстоит нравственное перерождение. Мы можем делать лишь догадки, каким образом это должно было произойти. По всей видимости, Гоголь хотел провести своего героя через горнило испытаний и страданий, благодаря чему тот должен был осознать неверность своего жизненного пути. Гоголь говорил отцу Феодору (Бухареву): «Первым вздохом Чичикова к истинной, прочной жизни должна была закончиться поэма».

— Как Вам кажется, насколько вообще реально было осуществить такой замысел? По плечу ли была не только Гоголю, но вообще кому-либо подобная задача?

— Замысел Гоголя — показать и отдельному человеку, и всему русскому народу путь ко Христу — был столь же великим, сколь и несбыточным. Потому что задача эта выходит за рамки художественного творчества, за рамки литературы. Кроме того, Гоголь очень ясно осознавал, что для решения этой задачи недостаточно одного лишь художественного таланта. Чтобы показывать людям путь ко Христу, нужно самому идти этим путем, и даже не просто идти, а достичь высот духовной жизни. Гоголь же был очень строг и критичен к себе, не считал себя праведником и подвижником, и потому постоянно сомневался, способен ли он, находясь на нижних, как ему казалось, ступенях духовного развития, создавать героев, чей уровень гораздо выше. Эти сомнения сильно тормозили его работу над вторым томом. Хотя, не будь этих сомнений, Гоголь не был бы самим собой. Они неотделимы от его гениальности.

Но в последние годы жизни Гоголь написал все же книгу, где высказал все свои мысли о пути спасения. Это не сюжетная проза, но это художественная книга — по своему построению, по языку, по поэтике. Я имею в виду «Размышления о Божественной Литургии». Писатель русского зарубежья Борис Зайцев писал, что в этой своей книге Гоголь «как музыкант в конце своей жизни перешел от сочинения светских произведений к сочинению произведений духовных». Книга эта обращена к молодежи, к людям, почти ничего не знающим о православной вере. Гоголь хотел продавать ее без указания авторства, по самой минимальной цене. И это действительно одно из лучших сочинений русской духовной прозы. К сожалению, малоизвестное массовому читателю. В советское время причина была очевидна, в постсоветское — «Размышления о Божественной Литургии» неоднократно издавались, но все-таки как-то затерялись на фоне огромного потока литературы. Не только светский, но и не всякий церковный читатель знает о ее существовании.

Рукописи не горят?

— Известно, что Гоголь сжег рукопись второго тома «Мертвых душ». Зачем он это сделал? И что именно он сжег? Что об этом думают современные исследователи?

— Сразу скажу: никакой единой позиции ученых по этому вопросу не существует. С середины XIX века и по сей день ведутся споры, выдвигаются разные гипотезы. Но, прежде чем говорить о гипотезах, давайте посмотрим на факты, на то, что твердо установлено и сомнений не вызывает.

Во-первых, мы говорим именно о втором сожжении второго тома, случившемся в феврале 1852 года. А было и первое сожжение, в 1845 году. О причинах его сам Гоголь писал в письме, которое позже включил в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Появление второго тома в том виде, в каком он был, произвело бы, скорее, вред, нежели пользу. <…> Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколенье к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости; бывает время, когда даже вовсе не стоит говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого».

Что именно было тогда сожжено? Известно, что когда в январе 1851 года Гоголя спросили, скоро ли выйдет окончание «Мертвых душ», он ответил: «Я думаю, через год». Его собеседница удивилась: разве рукопись не была сожжена в 1845? «Ведь это только начало было!» — ответил Гоголь.

Во-вторых, совершенно точно известно (по свидетельству Семена, слуги Гоголя), что в ночь с 11 на 12 февраля 1852 года Гоголь сжег часть своих бумаг.

В-третьих, до нас дошли черновики пяти глав из второго тома «Мертвых душ» — четыре первые главы и глава, которая, судя по всему, должна была стать одной из последних.

Это факты. А все остальное — это версии, основанные на устных и письменных свидетельствах близких к Гоголю людей, на логических предположениях, догадках.

— Какие же существуют версии?

— Во-первых, что Гоголь сжег готовый, набело переписанный текст второго тома. Причину этого видят либо в том, что Гоголь был той ночью в состоянии аффекта и не отдавал себе отчета в своих действиях, либо — была в советское время и такая экзотическая версия! — что он сжег второй том, испугавшись преследования жандармов, ибо, под влиянием знаменитого письма Белинского, пересмотрел свои реакционные взгляды и написал нечто прогрессивно-революционное.

Версии эти, на мой взгляд, не выдерживает никакой критики. Начнем с того, что если бы беловик второго тома действительно существовал, то именно этот беловик Гоголь и показал бы своему духовнику протоиерею Матфею Константиновскому. Между тем отец Матфей, отвечая после смерти Гоголя на настойчивые расспросы, неизменно подчеркивал, что получил на прочтение несколько тетрадей с набросками. Крайне сомнительна и версия аффекта: по свидетельству его слуги Семена, Гоголь вытаскивал из портфеля бумаги и отбирал, что сжечь, а что оставить. Когда видел, что они плохо горят в печи, то ворошил их кочергой. Вряд ли это сочетается с состоянием аффекта. Ну а уж насчет страха перед жандармами за революционное содержание — это просто смешно. Гоголь множеству людей читал вслух главы из второго тома, эти люди оставили свои воспоминания, и ни о какой перемене гоголевских взглядов никто и словом не заикнулся.

Вторая версия — беловика не было, но все запланированные главы были написаны, и именно этот черновой полный вариант Гоголь и сжег. Версия имеет право на существование, но тут возникает вопрос: как же так получилось, что Гоголь никому не читал эти недостающие главы? Известно по воспоминаниям современников, что всего он читал разным людям семь глав. Из которых до нас дошло пять, да и то в неоконченном виде. Зная характер Гоголя, зная, как важен был ему читательский отклик, странно предположить, что часть уже написанных глав он скрывал от всех своих друзей, в том числе и от духовника.

И, наконец, третья версия, представляющаяся мне наиболее достоверной: никакого полного варианта второго тома, ни чернового, ни тем более белового вообще не было. Гоголь сжег те главы, которые читал близким людям, но которыми остался неудовлетворен. Также он, вероятно, сжег какие-то наброски, какие-то письма — словом, всё, что категорически не хотел оставлять потомкам. Между прочим, свое не отправленное письмо Белинскому он, хоть и разорвал, но не сжег. А те дошедшие до нас пять глав — они именно из того портфеля, откуда Гоголь в ночь на 12 февраля вынимал бумаги, предназначенные к сожжению. Как видите, эти главы он не посчитал нужным сжигать.

Кстати, уже само по себе наличие оставшихся глав косвенно говорит о том, что никакого беловика не было. Потому что если бы Гоголь — неважно даже, из каких соображений! — решил полностью уничтожить свой 17-летний труд, то сжег бы всё. И беловик, и все черновики. Но большая часть черновиков осталась!

— В 2009 году пресса писала о сенсационной находке: якобы американский миллионер российского происхождения Тимур Абдуллаев приобрел на аукционе рукопись, которая представляет собой полную версию второго тома «Мертвых душ». Потом ажиотаж схлынул. Что там на самом деле было? Фальшивка?

— Нет, это не фальшивка, однако вовсе не полный текст второго тома, а переписанные разными почерками пять сохранившихся глав. Эти главы впервые были опубликованы в 1855 году, но еще раньше друг и душеприказчик Гоголя Степан Петрович Шевырев, занимавшийся разбором его рукописей, позволял почитателям Гоголя снимать копии с еще не обнародованных сочинений, оставшихся после его смерти. Так возникли многочисленные списки уцелевших глав второго тома. Характерно, что все эти списки хоть немножко, да отличаются друг от друга, потому что переписчики допускали ошибки, а порой и намеренно делали какие-то правки.

Использовано фото zac evans photography

— Можно ли на основании сохранившихся глав второго тома и различных свидетельств современников реконструировать содержание и посыл второго тома «Мертвых душ»?

— Традиционно считается, будто Гоголь сжег главы второго тома оттого, что был не удовлетворен их художественным качеством. На мой взгляд, это мнение ошибочно. Во-первых, нельзя об уровне текста судить по черновикам. Мы же Пушкина, к примеру, не по черновикам оцениваем. Во-вторых, многие, кому Гоголь читал главы второго тома «Мертвых душ», отмечали очень высокий художественный уровень. Скажем, Сергей Аксаков был поражен услышанным, он говорил: «Я понял, что Гоголь справился с той громадной задачей, которую он перед собой поставил». Если мало свидетельства Аксакова — вот свидетельство, так сказать, из другого лагеря. Николай Гаврилович Чернышевский, прочитав в 1855 году опубликованные главы второго тома, говорил, что речь генерал-губернатора в пятой главе — это лучшее из всего, что написал Гоголь. Так что с литературным качеством там все было в порядке.

Но, замечу, что если первый том — это поэма (о чем мы уже говорили), то второй (по крайней мере, в черновом варианте) ближе к классическому русскому роману второй половины XIX века, и герои его — по сути, прообразы более поздних героев русской литературы. Например, Костанжогло, этот положительный рационалист — будущий Штольц, Тентетников — будущий Обломов.

Когда Гоголя спрашивали, чем герои второго тома будут отличаться от героев первого, он отвечал — они будут значительнее. То есть глубже в плане психологическом. Все-таки герои первого тома немножко схематичны, иллюстративны, а здесь Гоголь от иллюстративности отходит.

Например, когда Чичиков сидит в тюрьме и к нему приходит откупщик Муразов, влиятельный, могущественный в губернском масштабе человек, Чичиков бросается к нему с мольбой о помощи: спасите, все забрали у меня, и шкатулочку, и деньги, и документы! А Муразов ему говорит: «Эх, Павел Иванович, Павел Иванович, как вас имущество закабалило! Подумайте о душе!» И Чичиков отвечает гениально: «Подумаю и о душе, но спасите!» То есть он уже вроде готов измениться, готов покаяться — но все-таки остается самим собой. Примерно о том же тонком духовном моменте писал в своей «Исповеди» блаженный Августин: о том, как в юности молил Господа спасти его… но не сегодня, а завтра (то есть чтобы еще немножечко погрешить).

— А что известно о замысле третьего тома?

— О нем у Гоголя есть упоминание в «Выбранных местах из переписки с друзьями», где он пишет: «О, что скажет мой Плюшкин, если доберусь до третьего тома!» По некоторым реконструкциям, Плюшкин, самый последний в галерее помещиков, у которого душа уже практически полностью омертвела, должен был духовно возродиться и отправиться в странствия, собирать деньги на храм, и дойти до Сибири, где встретиться с Чичиковым. А Чичиков оказался бы в Сибири по делу, связанному с политическим заговором (тут, конечно, аллюзия на дело петрашевцев в 1849 году). То есть речь о том, что любой человек имеет реальный шанс покаяться, пока жив. Надо только захотеть.

Между прочим, есть в бумагах Гоголя набросок, который чаще всего относят ко второму тому, но мне и моему ученику, а ныне коллеге, доктору филологических наук Игорю Виноградову кажется, что это набросок к окончанию третьего тома. «Зачем же ты не вспомнил обо Мне, что Я у тебя есть? Что у тебя не только земной помещик, но есть и небесный Помещик!» То есть это слова Бога, и тут мы имеем дело с традиционным риторическим приемом христианской словесности — когда священник на проповеди или духовный писатель в своих сочинениях говорит от лица Бога.

Ключ от тайны

— Как восприняли современники Гоголя первый том «Мертвых душ»? Была ли критика?

— Вообще полемика вокруг «Мертвых душ» была бурная, спорили и о художественном методе (например, считать ли поэму русской «Одиссеей»), и о смысле. Были люди, которые обвинили Гоголя в очернительстве русской жизни. Например, писатель и журналист Николай Полевой (1796–1846), издатель журналов «Московский телеграф» и «Русский вестник». Также упрекал Гоголя в карикатурном изображении России писатель и редактор Осип Сенковский (1800–1858), основатель первого массового толстого литературного журнала «Библиотека для чтения». У Сенковского, кстати, были и эстетические претензии к языку поэмы, простонародные выражения представлялись ему чем-то грязным, сальным, «не для дам».

То есть люди это были, скажем так, не маргинальные. Они считали, что Гоголь поступил не патриотично, что истинный патриот не должен выносить на всеобщее обозрение язвы своей страны.

Гоголь же по поводу негодующих патриотов язвительно замечал, что «сидят все по углам, а как выйдет книга, где показываются недостатки наши, они выбегают из углов». А еще он писал: «Вовсе не губерния и не несколько уродливых помещиков, и не то, что им приписывается, есть предмет “Мертвых душ”. Это пока еще тайна, которая должна раскрыться в последующих томах. Повторяю вам, что это тайна, и ключ от нее в душе одного только автора».

— В чем для нас, людей XXI века, может быть урок «Мертвых душ»? Не устарели ли они в контексте современной жизни, современных проблем?

— Как может устареть книга, говорящая об устройстве человеческой души? В 11-й главе первого тома автор обращается к читателям: «А кто из вас, полный христианского смирения, не устремит на себя взгляд и не скажет: нет ли во мне частички Чичикова?» Чем мы в этом отношении отличаемся от первых читателей «Мертвых душ»? Нам свойственны те же самые грехи, слабости, страсти, что и их героям. И возможность духовного возрождения нам точно так же открыта, как и им. И призыв Гоголя в предсмертной записке: «Будьте не мертвыми, но живыми душами» адресован и людям 1852 года, и людям 2017-го, и людям 2817-го.

И это можно сказать не только о людях. Так ли уж сильно изменился за без малого двести лет характер нашего народа, его менталитет? Разве не видим мы в жизни героев «Мертвых душ» примет нашей сегодняшней жизни? Разве не стоит перед нами та же задача, которую ставил себе Гоголь: понять назначение России в мире, то есть Промысл Божий о ней, и понять, что сделать, чтобы этому Промыслу соответствовать?

Тургенев писал после смерти Гоголя Полине Виардо: «Для нас он был не просто писатель. Он открыл нам нас самих». И это верно для любого времени. В каком бы году читатель ни открывал книги, подобные «Мертвым душам», они становятся для него зеркалом, позволяющим увидеть себя настоящего.

| Читайте также:

Все материалы «Фомы» о Гоголе

Мудрость, ГЛАВА 3 | USCCB

ГЛАВА 3

Скрытые советы Бога

^*

A.

О страданиях ^*

1 СУБКА ПРАВО Праведных находятся в руке Бога, ^A

, и ни одно постройка не затрагивает их.

2 В глазах глупцов они казались мертвыми;

и их уход считался бедствием

3и их уход от нас, полным уничтожением.

Но они в мире. ^b

4 Ибо если другим они и кажутся наказанными,

однако их надежда полна бессмертия;

5 Немного наказывая, они будут весьма благословлены,

потому что Бог испытал их

и нашел их достойными Себя. ^c

6Как золото в горниле испытал их,

и как жертвоприношения ^* взял их к себе. ^d

7 Во время суда их ^* они воссияют

и мечутся искрами по стерне; ^e

8Они будут судить народы и править народами,

и L ORD будет их Царем навеки. ^f

9 Уповающие на Него уразумеют истину,

и верные пребудут с Ним в любви:

Ибо благодать и милость со святыми Его, ^g

и попечение Его с избранными .

10Но нечестивые получат наказание, соответствующее их мыслям, ^*

так как они пренебрегли праведностью и оставили L ORD .

11Ибо те, кто презирают мудрость и наставление, обречены. ^h

Напрасны надежды их, бесплодны труды их,

и бесполезны дела их. ⁱ

12Жены их неразумны, а дети их нечестивы,

проклял их потомство. ^j

B. О БЕЗДЕСТВЕННОСТИ

^*

13Да, блаженна бездетная и непорочная,

никогда не знал нарушения супружеского ложа;

ибо она принесет плоды на суде душ. ^*

14Так и евнух, чья рука не согрешила,

не имевший злых мыслей против L Храм L ORD . ^k

15Ибо плоды благородной борьбы славны;

и неизменность есть корень понимания. ^{* l}

16 А дети прелюбодеев ^* останутся бесплодными,

и потомство незаконного ложа исчезнет. ^m

17Ибо, если они достигнут долголетия, то не будут в почтении,

и в конце их старость будет бесчестна;

18Если они умрут внезапно, у них не будет

надежды и утешения в день испытания;

19ибо ужасен конец нечестивому поколению. ⁿ

* [3:1–4:19] Центральная часть гл. 1–6. Автор начинает с утверждения, что бессмертие есть награда праведникам, а затем в свете этого убеждения комментирует три пункта традиционного обсуждения проблемы возмездия (страдание, бездетность, ранняя смерть), каждый из которых часто рассматривался как божественное наказание.

* [3:1–12] Автор утверждает, что для праведника страдания не наказание, а очищение и возможность проявить верность, тогда как для нечестивца страдание есть истинное наказание.

* [3:6] Подношения: это образ всесожжения, в котором жертва полностью сгорает в огне.

* [3:7] Суд: греческое episkopē — Божий любящий суд над теми, кто был ему верен; то же слово используется в 14:11 для обозначения наказания нечестивых на Божьем суде. См. также v. 13.

* [3:10] В соответствии с их мыслями: судьба такая же пустая, как та, которую они описывают в 2:1–5.

* [3:13–4:6] Истинный плод жизни — не дети, а добродетель, ведущая к бессмертию. Многочисленные дети нечестивых будут разочаровывающим плодом.

* [3:13] См. ст. 7–9.

* [3:14] Награда за выбор Верности: ср. 56:1–8. Более приятно: лучше, чем сыновья и дочери; ср. 56:5.

* [3:15] Корень понимания: корень понимания (мудрости).

* [3:16] Прелюбодеи: понимаются здесь как тип грешников вообще; ср. 57:3–5.

а. [3:1] Джб 12:10.

б. [3:3] Это 57:2.

в. [3:5] Тб 12:13; 2 Кор. 4:17; 1 Пет. 1:6–7.

д. [3:6] Пс 51:19; Притч 17:3; Сэр 2:5; 48:10.

эл. [3:7] Дн 12:3; Обь 18; Мал 3:3; Мф 13:43.

ф. [3:8] Вис 8:14; Притч 8:16; Дан 7:22; 1 Кор. 6:2; Откр. 20:4.

г. [3:9] Вис 4:15; Йб 10:12; Ин 15:10.

ч. [3:11] Прит 1:7.

я. [3:11–12] Сэр 41:8.

л. [3:12] Вт 28:18.

к. [3:14] Ис 56:2–5.

л. [3:15] Сэр 1:18.

м. [3:16] 2 См 12:14.

н. [3:19] Пс 34:22.

Глава 3

 

Резюме

Вечер 6 августа. После 12 часов послебомбовых страданий японский военно-морской катер медленно движется вниз по семи рекам Хиросимы, останавливаясь в стратегических точках. Молодой морской офицер в опрятном мундире объявляет, что надежда есть и что народ должен набраться терпения, потому что идет помощь — военный госпиталь. Выжившие дышат легче, зная, что помощь уже в пути.

Отец Кляйнсорге и мистер Танимото объединяют усилия, чтобы эвакуировать священников из парка Асано в новициат в горах. В ответ на призыв Кляйнсорге о помощи шесть священников возвращаются в новициат с носилками для двух раненых священников. Священники вербуют мистера Танимото, чтобы он отвез их на лодке вверх по течению к чистой дороге. Отец Кляйнзорге также просит, чтобы священники прислали ручную тележку для миссис Накамура и ее детей.

Тем временем мистер Танимото спасает две группы людей. Их раны ужасны, «нагноились и вонючие». Министр должен напоминать себе, что «это люди». В ужасе он должен сесть, чтобы сориентироваться. Он совершает три путешествия вверх по течению на своей лодке с ослабленными выжившими, а также спасает двух молодых девушек с ужасными ожогами. Они были по шею в соленой воде, так что боль должна быть мучительной; младшая девочка, находящаяся в шоке, умирает.

Страдания продолжаются. Доктор Фуджи и мисс Сасаки одиноки и испытывают сильную боль. В больнице Красного Креста измученный доктор Сасаки «бесцельно двигается». Повсюду кровь, рвота, пыль и гипс, а выносить мертвых некому. В 15:00 он проработал 19 часов подряд и не может перевязать еще одну рану.

В резком контрасте со страданиями людей и пониманием того, что произошло, приходит сообщение по японскому радио о том, что Хиросима атакована B-29.с. Предполагается, что была использована бомба нового типа, и «детали выясняются». Никто в Хиросиме не слышит передачи американского президента о том, что в Хиросиму была сброшена атомная бомба, мощнее 20 000 тонн тротила.

Страдания и отсутствие помощи — основные темы этой главы. Мистер Танимото находит врача, который объясняет, что тяжелораненые умрут. Как говорит врач, «мы не можем с ними возиться». Примерно в то же время, ища пресную воду, отец Кляйнзорге находит по пути двадцать человек с полностью обожженными лицами, впалыми глазницами и щеками, в которых течет жидкость от расплавленных глаз. Их травмы указывают на то, что во время взрыва они смотрели вверх. Их рты — просто раны, опухшие и покрытые гноем. Отец Кляйнзорге лепит из травинки соломинку, чтобы дать им воды.

Несмотря на оцепенение от вида такой боли и страданий, отец Кляйнзорге проявляет доброту и чуть ли не плачет, когда ему предлагают такие действия. Отец Кляйнзорге встречает двух детей, разлученных с матерью, и расспрашивает их. Их фамилия Катаока. Он просит послушника прислать тележку для детей. Чувствуя слабость, он разговаривает с женщиной, которая протягивает ему чайный лист, чтобы он пожевал, чтобы он не чувствовал такой жажды. От ее нежности ему хочется плакать. Ранее отец Кляйнзорге заказал ручную тележку, чтобы отвезти госпожу Накамуру и ее детей в новициат. Повозка прибывает, и Накамура уходят в безопасное место. Позже миссис Накамура узнает, что вся ее семья убита. Отправляясь пешком в Новициат, отец Кляйнзорге видит огромные разрушения по всему городу. Он достигает послушника. Больной и измученный, он ложится спать.

Мисс Сасаки наблюдает, как мужчины вывозят трупы с фабрики, и ждет помощи. Ее нога опухла, гнилая и обесцвеченная, и она не ела и не пила в течение двух дней и ночей. На третий день друзья приходят искать ее тело и находят ее живой. Позже мужчины посадили ее в грузовик и отвезли на станцию ​​помощи, где есть армейские врачи. Обсудив ампутацию, врачи отказываются от нее. Мисс Сасаки отправляют в военный госпиталь, где ее держат, потому что у нее высокая температура.

Люди входят и выходят из города. Отец Чеслик отправляется в город в поисках г-на Фукая, секретаря епархии, но не может его найти. В тот вечер студент-теолог, сосед Фукаи по комнате, говорит, что мистер Фукаи незадолго до бомбардировки сказал ему, что Япония умирает и что он хочет умереть вместе с ней. Очевидно, он получил свое желание. Доктор Сасаки работает три дня подряд, спит всего один час. Он снова беспокоится, что мать сочтет его мертвым. Ему разрешают пойти к ней домой, где он спит 17 часов.

Наконец-то появились официальные новости, но выжившие слишком заняты, чтобы их слушать. Сейчас 9 августа, и в 11:02 на Нагасаки сброшена атомная бомба. Когда появляются эти новости, мистер Танимото находится в парке, помогая пострадавшим. Он берет палатку из своего дома, чтобы помочь защитить выживших. Его бывшая соседка, миссис Камаи, все еще держит своего мертвого ребенка и, кажется, наблюдает за мистером Танимото. Он предлагает ей кремировать младенца, но она просто крепче держится и продолжает наблюдать за ним.

Порядок медленно восстанавливается, и положение каждого выжившего пересматривается. Новициат вносит свой вклад, принимая пятьдесят беженцев, включая госпожу Накамуру и ее детей, которых до сих пор тошнит каждый раз, когда они едят. В больнице Красного Креста доктор Сасаки обнаруживает, что все наконец-то становится рутиной. Трупы опознают и сжигают на кострах. Японцы считают, что они несут моральную ответственность за кремацию и погребение мертвых; в этой ситуации даже их тяжкий долг перед умершим оказывается под угрозой. Дети Катаока, с которыми отец Кляйнсорге подружился в парке, воссоединились со своей матерью на острове Гото недалеко от Нагасаки. Сострадание и прощение преподобного Танимото особенно очевидны, когда он подходит к постели человека, который обидел его. В военный госпиталь поступает большое количество солдат, поэтому они эвакуируют мирных жителей, в том числе мисс Сасаки. Ее помещают на корабль, и она весь день лежит на солнце, несмотря на лихорадку. В конце концов, она идет к специалисту по переломам из Кобе.

15 августа Император Тэнно произносит радиообращение, сообщая своему народу, что война окончена.

Анализ

Глава 3 начинается ближе к вечеру 6 августа и заканчивается 15 августа, официально известный как День VJ или «День Победы над Японией». В названии главы «Подробности выясняются» есть ирония. Мрачный факт заключается в том, что у беспомощных выживших нет ни доступа к официальной информации, ни времени на размышления, и их жизнь представляет собой сущий ад боли и страданий. Ирония продолжается, когда мы понимаем, что «расследуемые детали» не имеют ничего общего с выжившими. Ни одно правительство не предпринимает никаких усилий, чтобы помочь выжившим или понять, через что им пришлось пройти. Расследуются разрушения, а не жертвы. Японское правительство проверяет сумму ущерба, а научное сообщество размышляет, что это могла быть за бомба. Правительство публикует тщательно прошедшие цензуру новости, но рядовому гражданину они не нужны. На протяжении всей главы есть официальные заявления правительств Японии и США. И пока эти слова звучат в эфире, в Хиросиме господствуют лишь безысходность и катастрофические страдания. Это тяжелая битва для тех, кто умирает, тех, кто помогает раненым, и тех, кто одинок. Люди обнаруживают, что члены их семей мертвы или они воссоединяются с членами семьи, которые, как считается, пропали без вести. И все эти дни те немногие люди, у которых есть время подумать, пытаются найти смысл в смерти в таком огромном масштабе.

Подобно всеведущим режиссерам, раздающим лакомые кусочки фактов, японское и американское правительства вступают в эту главу в избранных местах. Японский военный корабль, который обещает надежду, никогда не сбывается. Читатель чувствует, что помощи не будет. В то время как японцы обращаются к своему правительству за помощью — медикаментами, врачами, медсестрами, едой, водой — читатель понимает, что военный корабль, хотя и обещает помощь, просто оценивает непреодолимые потребности. Опять же, Херси, кажется, выдвигает расследование ущерба на первый план. Военный корабль проверяет масштабы бомбардировки и формирует теории о причине. Ходит множество слухов и теорий об этой странной бомбардировке. Характер бомбардировки обсуждается японским радио и, наконец, объявляется американским коротковолновым вещанием. Масштабы «атомной» бомбы не могут быть поняты даже человеческим разумом, но ее последствия ощущаются во всем городе. Херси использует эти безликие объявления, чтобы подчеркнуть безличную, научную и политическую природу бомбы, противопоставленную полной неразберихе и отсутствию организованной помощи страдающим людям.

«Помощники» — капля в огромной реке. Несмотря на то, что г-н Танимото эвакуирует множество людей, которые ужасно обожжены и умирают, он не может остаться и помочь им всем. Когда он переводит священников вверх по течению, многие люди взывают к нему. Он возвращается, чтобы помочь умирающим, потому что они слишком слабы, чтобы отойти от берега реки, и они утонут в приливе, если их не тронуть. В конце концов, Танимото должен отнести каждого к лодке, поднять их вверх по реке и положить на возвышенность. По иронии судьбы, многие все равно отправляются на смерть в песочницу.

Западному читателю здесь можно напомнить о паромщике, перевозящем души через реку Стикс. Образы смерти и множество людей, умирающих с руками, тянущимися к Танимото, и все переплетенные тела могут также вызвать у западного читателя образы в аду Данте Inferno, , поскольку мертвых и умирающих так много, что у Танимото работа невозможна. Танимото тошнит, когда он берет руку одной женщины, и ее кожа соскальзывает «огромными кусками, похожими на перчатки». Картина настолько гротескна, что он ставит под сомнение свое здравомыслие. Он должен сесть, чтобы прийти в себя. Когда он спасает двух молодых девушек, которые оказались по шею в соленой воде, он оставляет их с отцом Кляйнзорге, где младшая умирает от шока. На каждого спасенного человека приходится 10, 50, 100 или 1000 смертей. Отец Кляйнзорге также борется с большими трудностями. Он идет за пресной водой у входа в парк. У армейского врача, которого он посещает, есть только йод, которым можно помочь людям.

Эту беспомощность иллюстрирует битва доктора Сасаки в госпитале Красного Креста. В конце концов приходит помощь, но опять же это всего лишь второстепенная мелодия в симфонии боли и страданий. Разочарование этих троих выражается в том, что мистер Танимото осознал свою «слепую убийственную ярость». Как правительство может допустить такое? Где помощь?

По мере того, как порядок начинает восстанавливаться, воссоединение семей и осмысление того, что произошло, становятся новыми задачами. Отцы Шиффер, ЛаСалль и Кляйнсорге находятся в новициате и перевязывают свои раны. Они немного отдыхают. В парке отец Кляйнзорге подружился с детьми Катаока (13 и 5 лет). Сейчас они воссоединились со своими родителями. Но гораздо чаще выжившие узнают, что они одни.

Вся семья госпожи Накамура ушла, кроме ее детей. Родственница, г-жа Осаки, приходит навестить г-жу Накамуру 10 августа и объясняет, что ее сын погиб, когда сгорела фабрика, на которой он работал. Тосио Накамуре снятся кошмары о пожаре, потому что сын миссис Осаки был его другом.

Одни остаются одни в тишине, а другие ищут ответы. Похоже, у госпожи Сасаки никого не осталось. Племянницу доктора Фуджи и мистера Фукаи, которые хотели умереть вместе с Японией, больше никогда не увидят. Мистер Танимото пытается разобраться в своей слепой ярости, вызванной таким количеством смертей и разрушений. Он возвращается в свой пасторский дом и копается в мусоре в поисках своей прежней жизни. Г-н Танака, человек, который распространял слухи о том, что г-н Танимото был шпионом в пользу американцев, умирает. Он посылает за министром. Несмотря на то, что г-н Танимото ненавидит его и считает его эгоистичным и жестоким, он подходит к постели г-на Танаки и читает над ним псалом, когда он умирает. Его слова из Писания о мистере Танаке доставляют министру немного благодати, но ответов по-прежнему нет.

В этой главе Херси начинает рассказ о мистере Танимото, который, кажется, продолжается на протяжении всей книги. В парке Асано он паромщик между жизнью и смертью, который пытается спасти как можно больше. Здесь, читая Писание над мистером Танакой, он кажется мостом между умирающим и Богом. Этот образ Танимото, стоящего между двумя противоположностями, будет повторяться позже, когда он попытается стать связующим звеном между выжившими и правительственными учреждениями, которые могут им помочь. И, наконец, он, безусловно, является переводчиком послания Императора по радио и реакции народа. Мистер Танимото всегда кажется своего рода посредником между каждой группой.

Отец Кляйнзорге тоже ходит по городу и разглядывает развалины миссионерского дома, пораженный разрушениями.

Херси использует нескольких выживших, чтобы объяснить непрерывный поиск ответов. В подвальном хранилище, где больница хранит свои рентгеновские снимки, кто-то обнаруживает, что все рентгеновские снимки были обнаружены, что приводит к новым предположениям и вопросам о странной бомбе. Доктор Фуджи слушает слухи о магниевой пыли и размышляет о том, что произошло. Так же, как правительство не оказало никакой помощи, оно также не дает ответов. Каждый выживший изо всех сил пытается понять, что произошло, и Херси, кажется, подчеркивает их недоумение. Пока для выживших в Хиросиме ответов нет. Ответов нет, правительство молчит. Ни ответов, ни помощи.

На протяжении всей этой главы Херси противопоставляет широкие заявления правительства и полное непонимание выживших. Примерно 12 августа ходят слухи, поначалу расплывчатые, что бомба, разрушившая город, была сделана из энергии, полученной при расщеплении атомов. Японцы называют это «настоящей детской бомбой», а газеты делают о ней осторожные заявления. Хотя обычному человеку с улицы трудно это понять, японские физики, которые приезжают в город, чтобы измерить различные аспекты разрушений, прекрасно это понимают.

Читатели видят, что «атомный век» породил совершенно новую силу, которую можно мгновенно отключить с помощью выключателя. Если бы Херси не включил эти детали, политический и научный характер всего события был бы проигнорирован. Выжившие, напротив, несут страдания, вызванные этим новым научным знанием, но отстранены от него и не подозревают о его силе. Их правительство, чья политика и отказ сдаться привели к этому событию, не может защитить свой народ или предоставить услуги, чтобы облегчить его страдания. Молчание этого правительства по отношению к своему народу в этой катастрофе свидетельствует о его собственной неспособности отреагировать среди неразберихи и хаоса.

В конце главы появляется еще один правительственный символ — император Хирохито. Херси эффективно использует г-на Танимото в качестве переводчика между правительством и страдающими людьми. Император Тэнно (Хирохито) впервые обращается к своему народу по радио 15 августа. Херси использует более поздний рассказ Танимото, чтобы описать, как люди трепещут перед голосом своего императора, говорящего с ними, простыми людьми. Но люди, которых описывает Танимото, связаны бинтами, им помогают стоять и ходить, они опираются на палки, чтобы поддерживать свои раненые конечности.

Возможно, г-н Танимото видит еще одну иронию — честь и эмоциональную гордость людей, когда они считают, что их правитель и правительство противопоставляются их физическим и эмоциональным страданиям от рук того самого правительства, которое отказалось сдаться, несмотря на цену для своего народа.