1619 или 1776: когда родилась Америка

Александр Генис: Президентские выборы в США, особенно такие бурные, как эти, обостряют наше чувство истории. Вступаю в игру с непредсказуемым результатом, как это, собственно, всегда и бывает в демократических странах с настоящими, а не декоративными выборами, каждый избиратель лично и буквально приобщается к истории, которую он и создает своим голосом. Эта малая, персональная история вписывается в общую, большую, но и она не одна на всех.

В последние предвыборные дни в Америке разгорелся спор о как раз такой универсальной, хрестоматийной истории: какой она была, какой должна быть и какой ее преподавать студентам и школьникам.

1619

Но сперва преамбула. Год назад газета «Нью-Йорк таймс» организовала «Проект 1619». Эта дата мало что говорит среднему американцу, но по-своему она знаменательна.

В этом году впервые в английские колонии, которые еще не стали отдельной страной США, прибыл британский корабль. На нем впервые привезли от 20 до 30 рабов из Африки. Так началась история рабства в Северной Америке. Автор проекта, журналистка НЙТ Николь Хана-Джонс, удостоенная за свою идею Пулитцеровской премии, предложила считать 1619 год истинным днем рождения своей страны. Отныне, говорят спонсоры Проекта из НЙТ, именно такую версию следует преподавать во всех общественных школах – наряду с Днем независимости 4 июля.

После того, как этим летом по американским городам прокатилась волна демонстраций против расовой дискриминации, Проект вызвал ожесточенную дискуссию, в которую недавно вмешался и президент. В ответ на инициативу НЙТ Дональд Трамп объявил о создании контрпроекта под названием «1776», который предполагает усиление патриотического воспитания школьников на уроках истории страны. Заодно это будет подготовка к юбилею в 2026 году, когда Америка будет отмечать свое 250-летие.

(Тут надо в скобках заметить, что ни та, ни другая сторона не обладают властью ввести изменения в школьную программу, это – прерогатива местных школьных округов.)

Сегодня мы с культурологом и музыковедом Соломоном Волковым обсудим эти проблемы, поставив их в самый широкий контекст, чтобы ответить на вопрос: как и зачем писать историю?

Но для начала я хочу привести пространную цитату из колонки нашего с вами, Соломон, любимого обозревателя все той же НЙТ Дэвида Брукса:

– Веками, – пишет Брукс, – Запад рассказывал себе и детям о великой цивилизации, которая поклонялась разуму, защищала свободу, верила в автономную личность, гражданскую доблесть и породила Сократа, Эразма, Монтескьё и Руссо. Но потом, сперва в университетах, а после и в школах, эта торжественная до помпезности картина сменилась карикатурой, изображающей историю западной цивилизации чередой бесчеловечных режимов, угнетавших бедных, иноверцев, женщин и бесправные народы колоний. В результате нынешнее поколение вовсе не считает счастьем и удачей пользоваться правами и благами свободного мира.

Если в 1930-е, несмотря на все ужасы Великой депрессии, для 90 процентов молодых американцев приоритетом была возможность жить в демократической стране, то сегодня таких всего лишь половина.

Конец цитаты – и начало дискуссии. Соломон, на чьей вы стороне в споре 1619 года с 1776-м?

Соломон Волков: Спиноза по этому поводу когда-то заметил замечательным образом, я всегда цитирую это его высказывание: дело историка не ужасаться и не обличать, а понимать. Я в качестве историка культуры стараюсь понять социальную сущность и эстетическую ценность каждого явления. Конечно же, у меня есть свои персональные личные вкусы, и они во многом основываются на моем, опять-таки как у всякого нормального человека, личном опыте, люди, с которыми я пересекался каким-то образом, с теми людьми, с которыми я знаком, с их творчеством, я интересуюсь больше. По-моему, это тоже закономерно, понятно и можно объяснить и простить.

Александр Генис: Знаете, Соломон, все это хорошо, если бы было это все так просто. Дело в том, что американская интерпретация истории, особенно в либеральных университетах, откуда, собственно говоря, и идет это поветрие, направлена на то, чтобы постоянно критиковать Запад. Эта критика, насколько бы она ни была разумной, справедливой, честной, какой угодно, создает неверное впечатление обо всем. Мне кажется, если бы я был историком и преподавал в школе, то я бы ввел отдельный предмет. У меня столько счетов со школой, что я всегда мечтаю о том, как исправить ее ошибки. Смешно, я в школе не работал уже полвека, тем не менее, по-прежнему об этом думаю. Я бы ввел отдельный специальный предмет «Звездные часы человечества».

Соломон Волков: Замечательное название.

Александр Генис: Раньше историю учили для того, чтобы улучшить армию. Когда Флоренция проиграла какую-то битву в XV веке, то власти так изменили преподавание в школе, чтобы изучать античность и в ней черпать примеры бранного мужества и солдатского героизма. То же самое было с Пруссией после поражения в наполеоновских войнах. Чтобы воспитать новое поколение граждан, был создан канон античности в гимназиях, который, кстати, был перенят Россией, русская гимназия была построена по прусскому образцу, и античность была непременной частью программы.

Но если бы меня спросили, то я бы ввел изучение таких звездных часов, которые связаны не с войной, а с культурой: «Звездные часы культуры». Есть не так много эпох, когда наша культура была в расцвете, причем это очень короткие периоды – 30–40 лет, одно поколение. Скажем, Серебряный век в русской культуре или Греция V века до нашей эры, Периклова Эллада, или августовский Золотой век в Риме, или Веймар Гете. Все это короткие периоды, которыми славна наша культура, на них и надо ориентироваться. Представьте себе, Соломон, что прилетают пришельцы и спрашивают про наши достижения. Чем мы будем хвастаться? Панорамой Бородинского сражения? Нет, мы им покажем то лучшее, что создали за пять тысяч лет цивилизации.

Скажите, вы ведь тоже занимались историей и написали несколько исторических книг. Каким образом вы выбираете тему, эпоху?

Соломон Волков: Я стараюсь сосредотачивать свое внимание на тех явлениях культуры, которые наиболее тесно связаны с политикой. Мое глубокое убеждение как историка культуры заключается в том, что культура и политика связаны неразрывно. Если человек отрицает это, то он тем самым делает политическое заявление. Не бывает никакой политики без культуры, и не бывает никакой культуры без политики. Соответственно, я в своем подходе к культурным явлениям стараюсь оценить и объяснить и те явления культуры, которые не являются для меня какими-то высокими образцами.

Чтобы далеко не ходить, я упомяну Владимира Высоцкого. По отношению к нему я разделяю мнение Евгения Александровича Евтушенко, который когда-то в разговоре со мной сказал: «Высоцкий как поэт меня особенно не впечатляет, как бард, как певец тоже особенно не впечатляет, как актер тоже особенно не впечатляет, но в сумме своей, как личность – это грандиозное явление».

И действительно, это феноменальное социологическое явление. Смотрите, сколько лет прошло со дня смерти Высоцкого, а его наследие, его песни, его личность остаются, быть может, самыми популярными, возможно, это самая популярная личность советской и постсоветской культуры.

Александр Генис: А какая эпоха вам близка? Вы ведь занимались, например, и историей Романовых. Есть ли ваша личная привязанность, которая отражается на выборе темы, сюжетов?

Соломон Волков: Мне очень любопытно царствование Николая Первого, о котором забывают. Это расцвет русской культуры. Назову два имени – Пушкин и Гоголь. Без них невозможно себе представить русскую культуру, причем не только литературу, не только драматургию, но музыку. Потому что музыка русская в невероятном долгу и у Пушкина, и у Гоголя. Парадокс заключается в том, что эти два человека, имевшие по тогдашней табели о рангах очень низкие чины, ничто вообще не должно было бы предвещать их возвышение и появление на таком высшем государственном уровне, но они лично общались с Николаем Первым так или иначе, он их лично имел в виду, с ними разговаривал, аплодировал на премьере «Ревизора», когда публика не знала, что ей делать, шикать, свистеть или аплодировать.

Зааплодировали, когда зааплодировал Николай Первый.

А для вас что является звездными часами в русской культуре?

Александр Генис: Вы знаете, наверное, вы правы, пушкинский век, конечно. Но особенно важен для меня Серебряный век, потому что никогда не было такого разнообразия в культуре. Из-за того, что потом началась война, революция, гражданская война, мы по контрасту до сих пор считаем, что это был счастливый момент в русской истории. Может быть, так оно и есть. Я недавно добрался до мемуаров Добужинского, который описывает «русский Ренессанс». Он говорил: «Вы подумайте, как же мы не заметили, что живем при таком безумном расцвете талантов, которого нигде в мире больше нет». Будто комета пролетела тогда над Россией и создала тот самый звездный час, о котором я говорю.

Но вообще у меня есть своя теория. Я считаю, что иногда и очень редко история играет с людьми таким образом, что общество само себе нравится. Сегодня мы живем в мире, который нам не очень нравится: экологические катастрофы, бесконечные политические безобразия, перманентная борьба стран. Мы не любим свой век, нам кажется, что он опасный, тяжелый, особенно теперь, когда еще и пандемия. Но были эпохи, которые себе нравились. Например, та самая Греция Перикла, они считали, что Афины – эталон для человечества. Или, например, эпоха французских импрессионистов, которые писали паровозы и были восхищены дымом, считая, что он украшает пейзаж. Когда-то мы с Петей Вайлем написали книгу «Шестидесятые», выбрав эту эпоху именно по этой причине. Шестидесятые – была та короткая эпоха, когда советская власть, советский режим проявил себя наименее вредным образом.

Соломон Волков: Не репрессивным.

Александр Генис: Конечно, репрессий хватало. Синявскому это скажите, который тогда сидел в Дубравлаге, Пражскую весну разгромили, все было. И тем не менее, в этот период могли появиться «честные коммунисты», которые боролись за то, чтобы очищенная от сталинизма партия стала настоящей прогрессивной силой. Я знал таких людей. Да и сам Солженицын тогда говорил: «Коммунизм нужно строить не в камнях, а в людях». Что это значит, я до сих пор не очень понимаю, но было такое сказано. Потому что до 1968 года существовало представление о том, что страна может эволюционировать в более прогрессивное общество. Именно поэтому нас заинтересовала эта эпоха, те самые «звездные часы», о которых мы говорим.

Соломон Волков: Я согласен с вами в отношении оттепели, но не совсем согласен с тем, как вы оцениваете Серебряный век. Вспомните, что тогда люди ощущали себя живущими на вулкане. Блоку казалось, что сейчас все взорвется. Он был несчастлив в этом обществе и в этом времени. Он предрекал невиданные мятежи, неслыханные катастрофы. И предсказал их правильно, все это и обрушилось. Где же в этом Серебряном веке вы видите удовольствие, и симпатию, и восприятие себя как чего-то такого звездного и успешного?

1776

Александр Генис: Отчасти вы правы, но был и творческий взрыв невиданного размаха. Мы должны быть благодарны за то, что он был. И я считаю, что «звездные часы» – это то, чем наше общество может похвастаться перед историей.

Поэтому когда президент Трамп предлагает преподавать более патриотическую концепцию истории Америки, то это тот редкий случай, когда я с ним согласен. Я считаю, что нужно делать упор на те события в американской истории, которые достойны нашего восхищения. Да, мы должны знать все правду о рабстве, мы должны знать все о тех безобразиях, вроде маккартизма, которые случались в американской истории, но это никоим образом не отменяет основных ее вех. Это рождение Америки, подвиг пилигримов, которые приехали на пустую землю, погибла половина из них в первую же зиму. Это великое движение на Запад, которое создавало цивилизацию из ничего. Это Гражданская война, когда белые люди сражались и умирали за то, чтобы освободить черных людей. Ну и конечно, беспрецедентное процветание Америки, которое сделало возможным создание этого общества. Когда-то Юрий Гендлер, наш начальник и друг, в самом начале нашей совместной работы сказал мне, что главным человеком в Америке был Генри Форд, который своим рабочим платил не один доллар, как все тогда, а пять долларов, чтобы они могли покупать те автомобили, которые собирали на его заводах. Вот так началось богатство Америки. И надо почаще вспоминать обо всех больших эпохах в американской культуре, включая Jazz Age, который подарил нам потрясающую музыку и писателей, изменивших весь мир, – Хемингуэй, Фицджеральд. И конечно, такие достижения, как покорение Луны. Если мы построим, как бывают часы на камнях, на таких этапах историю страны, то она будет достойна того, чтобы быть примером для человечества. Ведь что бы ни говорили об Америке, как бы ни тяжело здесь приходилось людям жить в Великую депрессию, что бы ни было с рабством, что бы ни было с дискриминацией, но это та страна, где все мечтают жить.

(Музыка)

Александр Генис: Соломон, давайте теперь поговорим о звездных часах в американской музыке, ведь тут тоже были достижения всемирного значения, не так ли?

Соломон Волков: Да, безусловно. Звездные часы американской музыки стали прорастать в конце XIX – начале ХХ века. До тех пор американская музыка была провинцией европейской музыки, ничего самостоятельного там не было.

Александр Генис: Это относится и ко многим другим произведениям культуры. Ни архитектуры, ни живописи почти что и не было, она была отсталой провинциальной страной в этом отношении. Когда в 1913 году в Нью-Йорке состоялась выставка модернистов, то на ней впервые показали Пикассо и Матисса. Газеты писали, что такая мазня никому не нужна. Директор музея Метрополитен отказался их покупать. А вот русские купцы купили, поэтому в России гораздо лучше коллекция ранних Пикассо и Матисса, чем в Америке.

Соломон Волков: Где-то в конце XIX века Америка нащупала свой путь к музыке, и с тех пор она в значительной степени доминировала в развитии музыки в ХХ веке. Я постараюсь сейчас пройтись по этим этапам, по этим звездным часам Америки в музыке.

Все началось с блюза. Блюз условно можно перевести на русский как «тоска» – это то, что пели о своей трудной жизни на хлопковых плантациях в конце XIX века афроамериканцы. Жанр окончательно сформировался где-то в 1920-е годы, но это был такой уникальный фольклорный тип афроамериканской музыки, который соединял рабочие, трудовые песни и христианские песнопения.

Александр Генис: Мне до сих пор из всех видов американской музыки блюз ближе всего. Что-то в нем есть похожее на наши романсы. Это чистая, не растворенная, не размазанная тоска. А тоска вместе с судьбой и душой, как известно, одна из трех составных частей русской ментальности, без тоски русской музыки нет, да и американской тоже. Настоящий джаз – это отнюдь не всегда веселое дело, не так ли?

Соломон Волков: Конечно. Вы знаете, я вам сейчас приведу любопытную параллель в СССР. Это – «Песняры», знаменитый ансамбль под руководством Мулявина. Кажется неожиданным, но если мы вслушаемся, то заметим, как сильно повлияла блюзовая манера исполнения, блюзовые мелодические и ритмические формулы на творчество «Песняров».

Конечно, следующий звездный час – это джаз. Джаз, который сформировался в 1910-е годы тоже на юге. Пошел он тоже из XIX века, когда в Новом Орлеане рабы собирались на площади и танцевали по воскресеньям, единственный был у них свободный день. Где-то к 1910-м годам все это уже оформилось. Потом джаз прошелся по всему миру, по всей Европе и до России дошел, причем и до советской России. В 1920-е годы джаз в России звучал уже повсюду. Джаз стал первым всемирным американским влиянием на музыку, без американского джаза очень многого, в музыке ХХ века так называемой академической, серьезной не существовало бы. Не было бы произведений Стравинского, Равеля, связанных с джазом.

Александр Генис: Мне кажется, что джаз шире музыки, он как бы синкопировал искусство. Вот эти синкопы джаза повлияли и на литературу, и на кино. Я бы сказал, что джаз во многом стал языком авангарда. И в этом отношении он сыграл странную роль, потому что был явно пришельцем в европейской культуре. Но это было то самое дополнение, которое изменило ее. Я бы сравнил это с тем влиянием, которое на Пикассо, о котором мы только что говорили, и других мастеров ХХ века произвели африканские и другие неевропейские примитивы, которые они нашли в музеях. Примерно то же самое произошло с джазом. Это была новая кровь, которая обновила язык мирового искусства, отнюдь не только музыкального.

Соломон Волков: Совершенно с вами согласен. Если мы говорим о фигурах джаза, то тут уже мы вступаем в очень интересную область. Джаз, как и блюз, родился в афроамериканской среде, но одним из главных творцов в области джазовой музыки первой половины ХХ века был Джордж Гершвин, настоящее имя которого при рождении было Яков. Сын эмигрантов из России, внук меховых дел мастера Брушкина из Петербурга. Учился он у композитора Иосифа Шиллингера, который тоже приехал в Америку из России. Так что русские связи Гершвина очень сильны. Гершвин оказался самым популярным джазовым композитором в первой половине ХХ века. Достаточно вспомнить о его абсолютно центральной для американской культуры опере «Порги и Бесс», которую он написал в 1935 году, когда ему было всего 36 лет. Через два года Гершвин умер 38-летним от раковой опухоли в мозгу, это была ранняя и трагическая смерть, которая лишила американскую музыку одного из ее гениев.

Александр Генис: И тут появляется острый вопрос, который сегодня горячо обсуждается в Америке: может ли белый композитор заниматься черной музыкой? Это сплошь и рядом сегодня обсуждается, и, по-моему, зря. Пример Гершвина доказывает именно это. Есть одна любопытная история, говорят, что он поехал собирать фольклор афроамериканцев на барьерные острова в штате Южная Каролина, где издавна жили рабы, там сохранилась их очень своеобразная культура. Но поехал Гершвин туда после того, как он написал «Порги и Бесс», когда он всерьез заинтересовался этой музыкой.

Соломон Волков: Справедливое наблюдение. Как раз эту тему, а именно сосуществование в джазе, в джазовой культуре афроамериканцев и белых композиторов, хорошо можно показать на примере Майлза Дэвиса, великого трубача, корифея так называемого «холодного джаза», его называли «черный принц джаза». Кстати, вы упомянули Пикассо, Дэвиса за его многогранность называли его «Пикассо джазовой музыки». Мне повезло, я когда приехал сюда в 70-е годы, то Майлз Дэвис, который умер, когда ему было 65 лет, еще выступал. Я пришел в Карнеги-холл специально на его выступление. Должен сказать, что тогда меня этот вечер немного разочаровал, потому что за Майлза Дэвиса в основном играл его ансамбль, а он прохаживался в таком золотом пиджаке по сцене Карнеги-холл и иногда подымал трубу, прикладывался к ней, издавал несколько звуков и дальше продолжал прохаживаться. Его участие в этом концерте было минимальным. Конечно, аудитория пришла главным образом поглазеть на Майлза Дэвиса, был у него, как полагается, грандиозный успех, но с чисто музыкальной точки зрения тогда это на меня не произвело особого впечатления. Записи Дэвиса, конечно же, невозможно слушать без восторга. Я считаю, один из его лучших альбомов как раз посвящен интерпретации «Порги и Бесс», он его записал в 1958 году. Послушайте, как Майлз Дэвис исполняет мелодию Джорджа Гершвина – как черный музыкант исполняет джазовую музыку в стиле блюз белого композитора Summertime. Музыку Гершвина исполняет Майлз Дэвис.

(Музыка)

Соломон Волков: Другим для меня очень важным композитором и джазовым пианистом является Дэйв Брубек. Он говорил, что его бабушка из Беларуси, стал он католиком. Я его в Нью-Йорке слушал уже не в концертном зале, а в церкви на Пятой авеню, где он сидел за органом и исполнял одну из своих католически ориентированных композиций. Это уже нельзя было назвать джазом. Соответственно, настрой публики был не такой, как на джазовых концертах, это скорее носило религиозный оттенок. По стилю своему, что интересно, Брубек принадлежал к тому же течению в джазе, что и Майлз Дэвис, – cool jazz, холодный джаз. Конечно же, одной из его самых популярных композиций стала мелодия под названием Take Five. Кто сочинил эту музыку – он или саксофонист Пол Дезмонд, это до сих пор дебатируется. Квартет Дэйва Брубека состоял из Брубека за фортепиано, саксофониста Дезмонда, контрабасиста и ударных. Take Five стала первой джазовой композицией, которая перешагнула миллионный рубеж продаж. Как знают слушатели Радио Свобода, мотив Take Five является позывными нашего программы.

1776

Александр Генис: Знаете, Соломон, слушая вас, я подумал о том, что звездные часы американской музыки живут сами по себе, вне исторического процесса. Хорошо было жить в Америке в те времена или плохо, попал ли очередной звездный час на Великую депрессию или войну, культура живет независимо от истории. Для того, чтобы ощутить культуру как такую гряду пиков, нужно избавиться от представления целесообразности истории. История никуда нас не ведет. Мы привыкли жить так, что впереди нас что-то ждет. Либо это будет второе пришествие, либо коммунизм, либо либеральный рай демократии. Но на самом деле культура самоценна, она не нуждается в том, чтобы куда-то вести, она существует сама по себе. Когда я учился в школе, то самый безумный предмет там назывался так: «История СССР с древнейших времен», и начинался этот учебник с Урарту. Получалось, что уже Урарту находилось в Советском Союзе. И все те страны, которые попали на территорию СССР, стремились к коммунизму, который Хрущев, когда я был маленький, обещал будущему, то есть моему, поколению. До коммунизма мы не добрались. Но это ощущение телеологичности, целеустремленности истории изрядно портит наше представление о культуре. Оно обязательно увязывает культуру с необходимостью куда-то вести, а культура ценна сама по себе. И те музыкальные вершины, которые вы перечислили, они не зависят от истории, они существуют просто так – как вклад великого американского духа в мировую цивилизацию.

Соломон Волков: Я совершенно с вами согласен в этом отношении. Хочу напомнить о последнем мощном воздействии американской музыкальной культуры на мировую, оставив в стороне невероятной важности движение, как минимализм, я перейду к тому, что называется словом «рэп», от английского слова «удар» или «выкрик». Это вокальный речитатив на фоне остинатного сопровождения, если говорить как музыковед, а если упростить, то это устная поэзия с музыкой.

Александр Генис: Можно сказать, что это раешник?

Соломон Волков: Да, конечно же, замечательное определение, именно так. Это настоящий раешник, возник он в 1970-е годы в Бронксе, в нашем Нью-Йорке. Причем стал популярным через афроамериканское любительское радио. Мы уже здесь жили в это время, и конечно, вы помните идущих мимо вас людей с огромными радиоящиками на плечах, из которых раздается оглушительный рэп, который на всю улицу гремит.

Александр Генис: Эти зверские машины назывались «бум-бакс».

Соломон Волков: Оглашались улицы в Нью-Йорке день и ночь, причем это звучало из проезжающих глубокой ночью автомобилей, кстати, и до сих пор звучит, когда вдруг взрывается такая музыка и оглушает тебя. Очень интересное само по себе явление, к которому люди моего возраста обыкновенно относятся отрицательно, а я не могу этого сказать, для меня это вещь любопытная, во многом привлекательная, имеющая очень давние традиции. Вы совершенно справедливо сказали о раешнике, но еще это и футуристическая традиция чтения стихов, есть параллель с Маяковским. Неслучайно рэп стал таким популярным в современной России.

Но закончим мы все-таки чем-то более уже устоявшимся, тем, что приобрело какие-то признаки академической музыки, тем, что стало классикой в своем роде, – это опус, который принадлежит перу Дэйва Брубека Blue Rondo a la Turk.

(Музыка)

Соединённые Штаты Америки — Wikiwand

• ВведениеСоединённые Штаты Америки
• Этимология
• ГеографияРасположениеПодчинённые территорииРельефКлиматПрирода и природные ископаемыеГеология
• ИсторияИсторические даты
• Административное деление
• НаселениеЯзыкиГородаРелигия
• Политическая система
• Внешняя политика
• ЭкономикаПромышленностьСельское хозяйствоВнешняя торговля
• ТранспортАвтомобильные дорогиЖелезные дорогиАвиатранспорт
• Энергетика
• КультураПраздникиКухняЛитература, философияМузыкаИзобразительное искусствоКиноНаукаОбразованиеСпортСредства массовой информации
• Здравоохранение
• Вооружённые силы
• Преступность
• Примечания
• Литература
• Ссылки

Соединённые Шта́ты Аме́рики (англ.  The United States of America [ði juˌnaɪtɪd ˌsteɪts əv əˈmerɪkə]), сокращённо США (англ. USA), или Соединённые Шта́ты (англ. United States, U.S., в просторечии — Аме́рика) — государство в Северной Америке. Площадь — 9,5 млн км²[* 3][5] (4-е место в мире). Население — чуть более 333 млн человек (2021, оценка, 3-е место в мире). США — федеративная президентская республика, которая административно состоит из 50 штатов и федерального округа Колумбия, а также административно контролирует ряд островных территорий (Пуэрто-Рико, Виргинские Острова, Гуам и другие).

Столица — город Вашингтон (округ Колумбия). Самые крупные по численности населения мегаполисы — Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Чикаго — являются важнейшими глобальными городами. Соединённые Штаты граничат на севере с Канадой, на юге — с Мексикой, также имеют морскую границу с Россией на западе и с Кубой на юге. Омываются Тихим океаном с запада, Атлантическим океаном — с востока и Северным Ледовитым океаном — с севера.

Соединённые Штаты Америки были образованы в 1776 году при объединении тринадцати британских колоний, объявивших о своей независимости. Война за независимость США продолжалась до 1783 года и окончилась победой колонистов. В 1787 году была принята Конституция США, а в 1791 — Билль о правах, который существенно ограничил полномочия правительства в отношении граждан. В 1861 году противоречия между рабовладельческими южными и промышленными северными штатами привели к началу четырёхлетней Гражданской войны. Следствием победы северных штатов стал повсеместный запрет рабства, а также объединение страны после раскола, возникшего при объединении южных штатов в Конфедерацию и объявлении её независимости от Вашингтона.

Вплоть до Первой мировой войны официальная внешнеполитическая активность США частично ограничивалась интересами на территориях Северной, Центральной и Южной Америки согласно сформулированной ещё в 1823 году доктрине Монро. После Первой мировой войны Конгресс Соединённых Штатов не давал согласия на вступление страны в международные организации (например, в Лигу Наций и Палату международного правосудия при ней), что ограничивало роль США в мировой политике. Однако участие страны в антигитлеровской коалиции значительно усилило влияние США на мировой арене, и с середины XX века страна стала ядром т. н. «Первого мира». В 1945 году США стали первой ядерной державой и первой и единственной страной, использовавшей ядерное оружие в военных действиях (атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки). С 1946 года США находились в состоянии глобального противостояния с СССР, длившегося до начала 1990-х годов, когда Советский Союз прекратил своё существование.

США располагают вооружёнными силами[6], имеющими самый мощный ядерный потенциал на планете по совокупной численности развёрнутых боезарядов, но второе место после России по общему количеству ядерных боезарядов[7][8], в том числе самыми крупными в мире военно-морскими силами, а также военно-воздушными силами; имеют постоянное место в Совете Безопасности ООН с правом вето; являются государством-учредителем Североатлантического Альянса (НАТО), одними из основателей Организации Объединённых Наций, Всемирного банка, Международного валютного фонда, Организации американских государств (ОАГ) и других международных организаций.

Соединённые Штаты — высокоразвитая страна, являющаяся крупнейшей экономикой мира по номинальному ВВП и второй по ВВП (ППС). Хотя население страны составляет лишь 4,3 % от общемирового[9], американцам принадлежит около 40 % совокупного мирового богатства[10]. Соединённые Штаты занимают лидирующие позиции в мире по ряду социально-экономических показателей, включая среднюю зарплату[11], ИЧР, ВВП на душу населения и производительность труда[12]. Экономика США является постиндустриальной, характеризуется преобладанием сферы услуг и экономики знаний, однако производственный потенциал страны остаётся вторым по величине в мире[13].

Экономика страны составляет около четверти мирового ВВП[14] и производит треть глобальных военных расходов[15], что делает США главной экономической и военной страной планеты. Это обеспечивает США наибольшее политическое и культурное влияние в мире, а также лидерство в сфере научных исследований и технологических инноваций и положение единственной сверхдержавы планеты (гипердержавы)[16][17][18].

вех: 1776–1783 гг. — Управление историка

вехи: 1776–1783 гг. — Управление историка

1. Дом
2. Вехи
3. 1776-1783
4. 1776–1783: дипломатия и американец Революция

ПРИМЕЧАНИЕ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ
«Вехи истории международных отношений США» был выведен из эксплуатации и больше не поддерживается. Для получения дополнительной информации см. полное уведомление.

В 1770-х все более непокорные американские колонии начали работать над политическая независимость от британского правительства.

Генерал Джордж Вашингтон, Йорктаун

Напряженность продолжала нарастать, пока в 1775 году не разразился вооруженный конфликт. колонисты, экономически зависимые от Европы, признавали, что европейские маловероятно, что страны будут заключать торговые соглашения с американцами, если только они объявили о своей независимости. Континентальная часть США Конгресс одобрил Декларацию независимости Томаса Джефферсона. 4 июля 1776 г., и, с одобрением этого документа, конфликт с Великобритания превратилась в полноценную войну за независимость.

Не в силах победить сильную британскую армию в одиночку, американские колонисты требовалась иностранная помощь. Джон Адамс подошел к Французский с «Модель Договор», который защищал нейтральные права на торговлю и судоходство в событие войны. Решение Франции подписать этот торговый договор с Американские колонисты сделали Францию ​​безоговорочным союзником в войне против Великой Отечественной войны. Британия.

В 1778 году Франция официально утвердила свое положение союзника по договору о союз, который обязывал французов к войне при условии, что Американцы не стремились к сепаратному миру с Великобританией. После Британская капитуляция в битве при Йорктауне, американцы договорились независимо с Великобританией, несмотря на их соглашение с Францией. Война Однако официально он не был заключен до заключения Парижского договора 1783 г. был подписан в соответствии с договорами между Великобританией, Францией и Испанией. Окончательный договор предоставил полную независимость и признал границы новой Соединенные Штаты Америки.

Независимость Америки в 1776 году: что на самом деле думали британцы

Четвертое июля в Соединенных Штатах – время запускать фейерверки и есть хот-доги в честь независимости Америки. Но в 1776 году, когда до Британии дошли новости о принятии Декларации независимости, атмосфера была совсем не праздничной.

Просмотр писем того периода, которые сейчас хранятся в архивах Ноттингемского университета Великобритании, показывает, что британцы разделились во мнениях относительно начала войны с тем, что тогда было их колонией, по поводу того, насколько все было плохо, по чьей вине было и что с этим делать.

До того, как американцы официально провозгласили независимость, британцы беспокоились о том, какой будет реакция короля Георга на беспорядки. В конце концов, Декларация независимости не была началом американской революции; в 1765 г. был принят спровоцировавший беспорядки Закон о гербовых марках, в 1773 г. состоялось Бостонское чаепитие, а в 1775 г. прозвучал знаменитый «выстрел, услышанный во всем мире», который считается началом войны.

Одно письмо 1775 г. от группа купцов и торговцев в юго-западном портовом городе Бристоле проливает свет на экономические проблемы, вызванные зарождающейся революцией. Они написали королю, чтобы выразить свою озабоченность по поводу «несчастливых растерянных империй» и призвали его предоставить американским колонистам желаемые свободы, а не рисковать драгоценными торговыми отношениями.

«С скорбью, которую нельзя выразить, и с самыми тревожными опасениями за нас самих и наше потомство мы видим, что растущие отвлечения в Америке угрожают, если их не предотвратить своевременным вмешательством вашего величества мудрости и доброты, не чем иным, как продолжительная и разрушительная Гражданская война», — писали они. «Мы опасаемся, что если нынешние меры будут соблюдаться, то последует полное отчуждение привязанностей наших собратьев в колониях, привязанности к которой гораздо больше, чем страху перед какой-либо властью, мы до сих пор были обязаны неоценимым выгоды, которые мы извлекли из этих заведений. Мы не можем предвидеть никаких хороших последствий для торговли или доходов этого королевства в будущем от любых побед, которые могут быть одержаны армией вашего величества над опустошенными провинциями и […] людьми».

Торговцы предупредили короля, что «существование значительной части вашего королевства во многом зависело от благородного и в данном случае дружелюбного поведения ваших американских подданных. Мы получили в этом единственном городе не менее одного миллиона бушелей пшеницы […]».

Петиция купцов, торговцев, фабрикантов и других граждан Бристоля к Георгу III; c.1775

Архив Ноттингемского университета

Хотя они были уверены, что «никто не может извлечь выгоду из продолжения этой войны», торговцы сохраняли оптимизм в отношении того, что американцы останутся дружелюбными, если британцы примут более примирительный подход, несмотря на то, что «доведенный до прискорбной степени враждебности с обеих сторон».

«[Наши] подданные в этой части мира очень далеки от того, чтобы утратить любовь и уважение к своей родине или отступить от принципов коммерческой чести», — писали они.

Хотя сегодня их оптимизм может показаться неуместным, в то время он не был совсем нелепым. В конце концов, это был тот самый год, когда Второй Континентальный конгресс американцев направил короне петицию об оливковой ветви, последнюю отчаянную попытку убедить короля отступить, чтобы британские подданные в колониях могли продолжать счастливо жить под его правлением. наряду со своими коллегами в Англии.

Другие письма, однако, указывают на то, что некоторые люди потеряли надежду на то, что король уступит требованиям колонистов.

Например, в марте 1775 года шевалье Рено Бокколари, на чьей родине во Франции немногим более десяти лет спустя произошло массовое антимонархическое восстание, писал коллегам из Модены, Италия, предупреждая об «ужасном деспотизме [ английский король]» и «толпа слепых и безобразных [людей], с которыми он некоторое время делил свою несправедливую власть.

«Мы еще находим среди нас души, чувствительные к свободе, души, не поглощенные оскорбительным владычеством попов, варварской скованностью инквизиции и слепой, деспотической монархией», — писал он. Но он считал, что «каждая свободная страна должна быть встревожена» тем, что «в этом столетии все стремится к самому незаконному деспотизму».

Когда, наконец, стало известно, что американцы фактически провозгласили свою независимость — что они планируют стать своей собственной страной, а не частью Британской империи, — многие представители английской аристократии пришли в ужас.

Серия писем, полученных третьим герцогом Портлендским, показывает, как расходились мнения по этому вопросу.

22 июля 1776 года его жена Дороти написала ему из Ноттингемшира, что она «получила письма, наполненные неприятными новостями, что из Америки я верю в Бога неправда, это действительно слишком шокирует». 16 августа того же года барон Рудольф Бентик также написал из Нидерландов, оплакивая эту новость и делясь мнением людей в Европе.

«Что касается мнения здесь людей о спорах Великобритании с Америкой, — писал он, — то в хорошем смысле все согласны, без сомнения, что это самое неприятное дело для обеих стран и, вероятно, нанесет смертельный удар свободам народа». Англии.»

Он предупредил, что влияние некоторых послов может привести к тому, что голландцы воспользуются потерей Британии и «помешают этой стране играть роль, наиболее последовательную и почетную для себя, а также выгодную для свобод Европы. Благоразумие не позволяет мне сказать больше, так как это письмо должно быть отправлено по почте.

Некоторые, тем не менее, обвиняли британское правительство в том, что происходит, и призывали своих лидеров сдаться и отказаться от войны с американцами. 7 сентября 1776 года Стивен Сэйр с Харли-стрит в Лондоне написал герцогу Портлендскому письмо, призывая его и других собраться на встречу, чтобы выяснить, как сократить потери Британии. «И хотя мы думаем, что Америка потеряна, мы все же хотим сохранить эту страну», — писал он.

Письмо Стивена Сейра, Харли-стрит, Лондон, 3-му герцогу Портлендскому; 7 сентября 1776 г.

Архив Ноттингемского университета

А 18 октября 1776 г. Rt. Достопочтенный Томас Таунсенд писал герцогу Портлендскому, жалуясь, что «правительство и большинство втянули нас в войну, которая, по нашему мнению, несправедлива по своему принципу и губительна по своим последствиям».

Готовясь к заседанию парламента, в котором он был давним членом, Таунсенд сказал герцогу, что британские власти «своим насилием […] довели американцев до крайности».

«Я ни при каких условиях не могу дать свое согласие ни на одну из их мер по его преследованию», — писал он, опасаясь, что многие такие меры будут предложены на следующей сессии парламента. Он опасался, что, несмотря на его точку зрения, «у нас будет трудная задача поддержать американцев, выступающих за отделение» среди британского политического истеблишмента.

Тауншенд отверг опасения по поводу того, что его письмо будет прочитано цензорами, написав: «Я не возражаю против того, чтобы кто-либо знал мое мнение по этому вопросу».

Неудивительно, что другие меньше симпатизировали американским повстанцам.

30 декабря 1776 г. один Г.Б. Бруденелл писал из Лондона Г.Ф.К. Пелхэм-Клинтон, 2-й герцог Ньюкасл под командованием Лайна, сообщая новости о захвате форта Вашингтон генералом Хоу, который изгнал силы повстанцев с Манхэттена, хотя и за большие деньги.